Прутья были сделаны из стали или из прочного авиационного алюминия, и, даже если несколько человек брались за них, напрягая все свои силы, они не раздвигались более, чем на два дюйма.

И в школе, и в колледже, и потом в «Уэст Пойнте» товарищи Бернеби Вуда постоянно издевались над его носом, именуя его то белым огурцом, то хоботом, то членом, выросшим не на том месте.

Давали ему и клички, обзывая Пиноккио или Сирано де Бержераком. А во всем был виноват нос Вуда — неестественно длинный и устрашающе уродливый. Вуд тяжело переносил насмешки.

Однако сейчас именно этот нос имел как раз такие размеры, чтобы протиснуться в узкую щель между прутьями и позволить его владельцу втянуть хоть немного свежего воздуха. Более фотогеничные заключенные такой возможностью не обладали.

Впрочем, с нормальным воздухом дело обстояло туго и, как правило, Вуд мог уловить лишь аромат, исходящий из вагона для перевозки скота — такого же вагона, как и тот, в котором он сам находился. Так что удовольствие небольшое.

Однако упускать хоть самый маленький шанс лишний раз глотнуть кислорода было нельзя; вот почему Вуд меньше лежал и больше двигался, чем остальные семьдесят три офицера, запертые в этой коробке на колесах, ставшей их тюрьмой.

Таким образом — наблюдая за маршрутом — он вскоре пришел к выводу, что везут их не в каком-то конкретном направлении, а просто катают кругами в одном и том же районе.

Холодный свежий воздух, который Вуду удалось втянуть, заставил его голову закружиться и вызвал тошноту. Однако он не убирал нос, чтобы как следует проветрить легкие, а заодно смотрел на большой рекламный щит с изображением ковбоя и пачки сигарет «Мальборо». На заду у лошади кто-то написал: «Роман Маковски».

Как и большинство людей, запертых в вагоне, Бернеби Вуд чувствовал постоянную тошноту в течение как минимум двух последних дней. Но сейчас, глядя на лошадь с именем президента под хвостом, он не смог сдержать улыбку и даже отвлекся от своих собственных гнетущих мыслей на целую долгую секунду.

К тому же наличие рекламного щита подтвердило его теорию о том, что их просто возят кругами. Внезапный порыв ветра донес до него вонь из соседнего вагона, показавшуюся Вуду еще более отвратительной, чем зловоние давно не чищенного туалета в их собственном помещении.

Тут были даже два туалета — по одному в каждом конце вагона. Людям разрешалось посещать их, но только тогда, когда поезд делал остановку. А последняя остановка была день назад.

С потолка вагона свешивались — прикрепленные кабелем — две пластиковые канистры емкостью в пять галлонов каждая. Но воды в них оставалось не более десяти процентов от общего объема, поэтому жидкость предназначалась лишь для питья, а блевотину и нечистоты смыть было нечем.

То, что вагон почти все время находился в движении, а также отвратительная скудная пища, которую вдобавок выдавали весьма нерегулярно, привели к тому, что вряд ли кто-то из заключенных мог бы похвастаться, что не испытал приступа рвоты хотя бы раз за последние двенадцать часов пути.

Старший по званию офицер, морской пехотинец подполковник Янг, организовал дежурство по вагону — сквозь узкую щель у основания прутьев в единственном маленьком окошке люди выбрасывали собранные в куски материи нечистоты. Но делать это можно было лишь тогда, когда поезд двигался медленно, чтобы блевотина и остальное не залетели в вагон, следующий сзади, и не сделали жизнь тамошних заключенных еще более невыносимой.

Некоторые офицеры были освобождены от дежурства — те, кто уже очень плохо себя чувствовал или был ранен. Бернеби Вуд добровольно согласился выполнять эту обязанность — по крайней мере, можно как-то убить время, да и глотнуть иногда свежего воздуха.

Ходили слухи, что в одном из вагонов их состава собраны женщины-офицеры, но пока это ничем не подтвердилось. Говорили также, что существует уже несколько таких поездов, курсирующих по стране.

Вуд знал наверняка лишь одно — тут содержались представители всех родов войск армии Соединенных Штатов, даже люди из береговой охраны. В отдельном вагоне ехали сержанты и младшие офицеры, это уже было известно. Однако никто не мог с уверенностью объяснить, для чего это все кому-то потребовалось.

Говорили, что президент Роман Маковски решил теперь поставить под свой полный контроль и вооруженные силы, после того как уже распустил законное правительство и отменил действие Конституции.

А изолированных в этих поездах-тюрьмах офицеров из лучших подразделений он собирался заменить своими верными псами из «Ударных отрядов» Хобарта Таунса.

Подполковник Янг переступил через тело лежавшего в бессознательном состоянии лейтенанта-коммандора из ВМФ и опустился на пол рядом с Бернеби Вудом. Тот попытался подняться на ноги.

— Вольно, лейтенант.

— Слушаюсь, сэр.

— Как вы думаете, который сейчас час, Вуд?

— Не уверен, сэр, но мне кажется, что сейчас начало восьмого. Я пропустил момент заката — местность тут очень холмистая.

— Начало восьмого? Что ж, неплохо. Слушайте, Вуд, я разговаривал о вас с людьми, которые вас знают. Мне стало известно, что вы выступали за легкоатлетическую команду «Уэст Пойнта» в нескольких крупных соревнованиях. Это так?

— Да, сэр.

— Какие дистанции?

— Ну, длинные меня никогда не привлекали. Я спринтер.

Он был рад поговорить на эту тему и хоть ненадолго отвлечься от тягостных мыслей.

— На сотне и двухсотметровке я чувствовал себя довольно уверенно, сэр.

Он усмехнулся.

— Ребята шутили, что я так хорошо бегаю лишь благодаря этой моей оглобле, — он потрогал свой нос. — Они говорили, что эта штука помогает мне преодолевать сопротивление воздуха.

— А после училища вы занимались бегом?

— Я десантник, сэр. Каждый день по шесть миль — вот моя норма. Ну и несколько спринтерских забегов, чтобы поддерживать форму.

Подполковник улыбнулся.

— Дело в том, что я и несколько других офицеров — майор Уилтон, например, и лейтенант-коммандор Карриган — обдумывали тут одну идейку. Мне бы хотелось знать, не присоединитесь ли вы к нам.

Майор Уилтон был пехотным офицером, Карриган — флотским. Оба они пользовались большим уважением.

— Здесь мы ничего не можем вам приказывать, Вуд, — продолжал Янг. — Как вы себя чувствуете?

Вуд внимательно взглянул на лицо подполковника, почти скрытое в полумраке.

— Довольно неплохо, сэр.

— Похоже, что вы сохранили лучшую физическую форму из всех нас. К тому же, вы — самый быстрый бегун. Мы планируем организовать побег. Но побег лишь для одного человека. И мы хотим, чтобы этим человеком стали вы, Вуд.

— Но сэр…

— Позвольте мне закончить, лейтенант.

Янг усмехнулся.

— Конечно, приходится признать, что этот ваш нос представляет собой отличную мишень, но…

Вуд засмеялся, глядя на свои руки.

— Ладно, шутки в сторону, — продолжал Янг. — Я скажу вам ваше задание, вы можете согласиться или отказаться. Поверьте, никто вас за это не осудит, и, если нам повезет выбраться отсюда, отказ не будет зарегистрирован в вашем послужном списке.

— Да сэр, я понял. Что от меня требуется?

— Мы уже некоторое время обсуждали этот вопрос и пришли к выводу, что никто не знает, что мы изолированы в этом поезде. Наши семьи, наши жены находятся в полном неведении. И остальные граждане Соединенных Штатов даже не подозревают, что творится в их стране.

Кто-то должен рассказать им правду. Охранники находятся на крышах вагонов, и массовый побег был бы возможен, однако многие люди уже очень ослабели. Нельзя посылать их на верную смерть.

— Но вот один человек имеет все шансы спастись, если остальные предпримут отвлекающий маневр, — говорил дальше подполковник. — К сожалению, я понятия не имею, где мы сейчас находимся.

— Думаю, где-то в районе Метроу, сэр. Когда я был мальчишкой, мы несколько раз ездили в Метроу. У отца тут были дела. Он был гидравликом и привил мне некоторый интерес к архитектуре. Иногда, когда я смотрю в щель, вижу знакомые очертания зданий на горизонте. Да, сэр, мне кажется, что это район Метроу.

— Ну так или иначе, я не смогу сказать, куда вам следует обратиться. Я не знаю, кому вы сможете довериться. Но вам придется найти такого человека. Скажите ему правду, а потом спрячьтесь и посмотрите, что произойдет. Кстати, мы выбрали вас еще и потому, что вы не женаты. Ведь так?

— Нет, сэр, я холост.

У Бернеби была девушка, но он не стал об этом говорить, чтобы подполковник не изменил своего решения. Все равно ведь кому-то придется выполнить это задание, а он, Вуд, сохранил, пожалуй, больше сил, чем все остальные, и он умеет быстро бегать.

— Я готов попытаться, сэр, — произнес лейтенант.

— Учтите, Вуд, это строго добровольно…

— Прошу прощения, сэр, я согласен. Еще сутки, и люди в вагоне начнут умирать. А если верить слухам, в составе везут и женщин. Нетрудно представить, каково им приходится в таких условиях.

— Вы — смелый человек и отличный офицер, лейтенант. Если вам удастся спастись и когда-нибудь у вас возникнет желание послужить в морской пехоте, я сделаю все, чтобы вас приняли. Нам нужны такие люди.

Вуд усмехнулся.

— Спасибо, сэр.

— Хорошо. Действовать начнем на следующей остановке. Пока вам надо отдохнуть. Как у вас с обувью?

— Все в порядке, сэр.

— Тогда идите отдыхать. Это приказ.

— Слушаюсь.

Подполковник Янг поднялся на ноги, жестом приказав Вуду сидеть, и отошел. Вуд вновь прильнул к щели. Зловоние в вагоне становилось просто невыносимым.

Он прикрыл глаза. Подполковник был прав. Ему действительно нужно отдохнуть. А потом надо будет еще размять мышцы перед бегом, чтобы не потянуть связки.

Что же касается его семейного положения… У него было назначено свидание с Сэнди, но люди из «Ударных отрядов» президента схватили его, как только Вуд сменился с дежурства. Может, девчонка подумала, что он просто бросил ее, поскольку раньше она уже заговаривала о женитьбе?

Интересно, она позвонила в часть, на базу? И что ей там сказали?

«Лейтенант Вуд занят сейчас, мэм».

Или: «Он велел передать, если вы позвоните, что он просит его извинить и…»

И так далее.

«Нет, мэм, больше ничего, никакого письма. Нет, связаться с ним нельзя. И завтра тоже… Мне очень жаль, мэм…»

А если Сэнди будет слишком настойчива, не арестуют ли они и ее? Все возможно.

Вуд закрыл глаза и мысленно увидел Сэнди в грязном вонючем вагоне для перевозки скота вместе с другими женщинами — женами, невестами, подругами, матерями и сестрами офицеров.

Лейтенант скрипнул зубами и открыл глаза. Придвинулся к решетке и попытался ухватить немного свежего воздуха при помощи своего длинного носа.

Сэнди называла его нос «неповторимым», иногда даже «царственным», и оба они громко смеялись.

Сэнди любила целовать кончик его носа.

Да, спринтерские забеги всегда были коньком Бернеби Вуда, а этот нынешний станет быстрейшим в его жизни.