— Ему уже сто лет, — сказал Акбар. — А его ружье еще старше. У него очень быстрая лошадь, и первую половину пути он будет держаться впереди нас, хотя и не скроется из виду. Так что не стоит пытаться угнаться за ним. Это бесполезно.

Фрост посмотрел на человека, о котором говорил патан, и покачал головой.

— Сто лет?

— Да, — кивнул проводник. — Боюсь, что скоро он уже не сможет делать то, на что способен сейчас. В его голосе звучала грусть.

— И так возраст более чем почтенный, — ответил наемник, прикуривая сигарету.

— Это все наш горный воздух, — пояснил Акбар. — Он чист, как дыхание ребенка.

Патан глубоко вдохнул, его широкие плечи расправились, грудная клетка выгнулась колесом.

— Здесь хорошее место для мужчин, — сказал он, а заметив пробежавшую мимо Мерану с автоматом в руках, добавил: — И для женщин тоже. Пойдем, капитан, я хочу поговорить с тобой.

Фрост кивнул, похлопал по шее выделенную ему лошадь, и они с Акбаром двинулись в сторону от селения. Проводник говорил ему, что весной и летом тут бывает много зелени, но сейчас вокруг виднелись одни только голые серые камни.

— О чем ты хочешь говорить? — спросил наемник, прикуривая очередную сигарету.

— О женщине, о Меране. Ты сумел пробудить ее душу. Этого не удавалось никому с момента гибели ее семьи. А ведь уже прошло два года. Первый раз при мне она ведет себя, как человек и женщина, а не как бездушный инструмент для убийства.

— Но ей всего лишь шестнадцать, — сказал Фрост. — По-моему, у нее только сейчас и пробуждаются настоящие человеческие чувства и реакции. А я по возрасту вполне мог бы быть ее отцом.

Капитан усмехнулся. Патан покачал головой.

— Посмотри на Хаджи, — вытянул он руку, показывая на человека, о котором недавно говорил. — Ему уже сто лет или даже больше, а его жене — меньше тридцати. И они живут очень хорошо. А у тебя есть жена, капитан?

— Нет, — ответил Фрост. — Но есть женщина, с которой я живу, и когда-нибудь мы поженимся, если она примирится с моим образом жизни. Ее зовут Бесс. Она очень красивая, и внешне, и душой.

— И ты никогда не проводишь время с другими женщинами? — спросил проводник.

— Ну… — неопределенно протянул Фрост, бросая сигарету на землю и затаптывая ее каблуком. Сапоги все еще сохраняли тонкий аромат трав. — Тут другое… Я хочу сказать, что у меня уже есть женщина, постоянная, а Мерана слишком молода для меня. Я же все-таки американец, и у меня свои понятия об этом. Но она очень красивая, это да.

Акбар чуть улыбнулся в усы.

— И все-таки, если ты когда-нибудь захочешь провести с ней время как с женщиной, я буду смотреть в другую сторону. Даже не ради тебя — ради нее. Меране очень нужно, чтобы кто-то вдохнул в нее новую жизнь, дал ей толчок. И я подумал, что у тебя это получилось бы лучше, чем у кого-то из нас. Но решать, конечно, будешь ты сам.

Говоря это, Акбар старательно сворачивал сигаретку, которую теперь сунул в рот.

— Я слышал, что мусульманам нельзя курить, — сказал Фрост. — Так же, как и пить.

— Нет, курить Коран не запрещает, — ответил патан. — Да к тому же я не такой уж ревностный мусульманин. Но ведь и ты не образец христианина, правда, капитан?

Акбар рассмеялся, похлопал наемника по плечу и двинулся обратно к лошадям. Фрост некоторое время смотрел ему вслед, а потом пошел за проводником, продолжая думать об их разговоре.

Фрост не настолько хорошо разбирался в лошадях, чтобы отличить, скажем, арабского скакуна от афганского. Но он сразу понял, что это очень сильные животные, с мощными ногами и широкими лбами, и ездить на них будет совсем не просто.

Акбар и другие моджахеды время от времени пользовались плетью, чтобы заставить своих лошадей бежать более ровно, но капитан решил, что не стоит ему вдаваться в такие отношения с животными — дай-то Бог хоть как-то удержаться у него на спине. Фрост не сомневался, что лошадь может без труда сбросить его на землю, когда только ей захочется, а потому не собирался злить своего рысака.

Хаджи, столетний дедушка, сразу же ускакал вперед, и ни наемник, ни кто другой не пытались угнаться за ним. Резвый ветеран держался в полумиле от остальных и, судя по всему, чувствовал себя превосходно. Фрост даже начал ему завидовать.

На спине у Хаджи висело его знаменитое ружье — длинноствольная кремневая штучка с резным прикладом, которая могла бы украсить любой музей. Однако Акбар подчеркнул, что и как наездник, и как стрелок Хаджи не имеет себе равных в своем племени, а возможно и во всем Афганистане, так что древний вид его самого и его вооружения не должен вводить капитана в заблуждение. Уже не один русский поплатился жизнью, пренебрежительно отнесшись к старику.

Думая обо всем этом, Фрост несколько поотстал, а потому сжал коленями спину лошади, заставляя ее ускорить бег. Животное недовольно покосилось на него, но все же нехотя подчинилось.

“Нет, — со вздохом подумал наемник, — автомобили, пожалуй, останутся для меня более близкими существами”.

Вскоре они остановились на возвышении, которое на своей родине, в Америке, Фрост назвал бы плато. Афганского эквивалента этого слова капитан не знал, но был уверен, что таковой существует — он уже убедился, что в языке, на котором разговаривали его спутники, имеются эквиваленты всех английских слов. А язык этот — насколько Фрост понимал — был самой невообразимой мешаниной пуштунского, урду, фарси и еще нескольких местных наречий. Похоже, все тут были полиглотами, а не только Акбар.

Фрост передал поводья одному из моджахедов, а сам Направился на плато, где уже стояли патан и старый Хаджи. Мерана была в нескольких ярдах позади них, видимо — из уважения к возрасту патриарха.

— “Вряд ли Хаджи одобряет тот образ жизни, который ведет эта девушка”, — подумал капитан.

Он остановился рядом с Мераной, и они обменялись улыбками.

— О чем они говорят? — спросил наемник, кивая в сторону беседующих мужчин.

— Они говорят о бузкаши, о том, как Хаджи однажды выиграл ее. Это была самая знаменитая бузкаши в наших местах.

— Буз… как? — не понял Фрост.

— Бузкаши. Это такая гонка на лошадях, когда каждый пытается завладеть тушей козла, отобрав ее у других участников, и доскакать первым до финиша.

— А, да, я читал об этом, — кивнул капитан. — Скачки с мертвым козлом на седле лошади.

— Да, — сказала Мерана. — Но с тех пор, как пришли русские, уже никто не устраивает таких соревнований. Я сама никогда не видела бузкаши, но женщины в нашем селении много рассказывали о прежних скачках. Раньше даже можно было пользоваться в борьбе ножами и цепями, но не так давно старейшины это запретили.

О, я представляю себе это зрелище — иногда в соревнованиях участвовали сотни мужчин, которые сражались за тушу козла. А Хаджи, наверное, был самым сильным и ловким из них. И он единственный, оставшийся в живых из участников той знаменитой гонки.

Он пользуется огромной славой здесь, как у тебя в стране вы буквально молитесь на спортсменов, или как там они называются?

— Да, это похоже на наше увлечение американским футболом, — кивнул наемник и усмехнулся. — А что, это было бы интересно — посмотреть, как игроки двух профессиональных команд лупят друг друга цепями, чтобы забрать мяч. Правда, формы и шлемов не напасешься…

— Футбол? — переспросила Мерана.

— Да, такая игра. Две группы мужчин и один мяч.

— А чей этот мяч?

— Как это — чей?

— Ну, кому он принадлежит?

— Да это в общем неважно. Просто каждый хочет схватить мяч, пробежать с ним через поле и коснуться земли за чертой.

— А без мяча нельзя коснуться земли?

— Это не считается.

— Тогда почему те, кто первыми владеет мячом, не дерутся смело и отважно, чтобы не позволить другим захватить его?

— Так дерутся ведь. В этом-то и смысл игры.

— А как они дерутся?

— Ну, сшибают друг друга с ног иногда, толкают…

— А что они делают потом, когда собьют с ног своего противника?

— Иногда проходят мимо, иногда подают ему руку и помогают подняться.

Мерана покачала головой.

— Непонятная игра. Они позволяют другим забрать свой мяч, потом гонятся за ними, сбивают на землю, а затем помогают подняться, чтобы те могли еще раз попробовать украсть мяч? И в сущности неважно, кто именно владеет мячом. Где же тут смысл?

— Ну… — начал было Фрост. Девушка перебила его.

— Бузкаши — это гораздо лучше. А что ваш игрок может сделать с мячом, когда заберет его и выиграет игру?

— Как это — что?

— Ну, может он, например, его съесть?

— Нет, конечно.

— Вот я и говорю — дурацкая игра.

Фрост закурил сигарету и испытующе посмотрел на Мерану.

— Похоже, ты меня подкалываешь? — сказал он.

— Подкалываю? Это как?

— Ладно, — махнул рукой капитан. — Забудь об этом.

Акбар повернулся к ним и жестом подозвал Фроста.

— Иди сюда, капитан, — сказал он по-английски, — мы покажем тебе наш маршрут.

— Иду, — ответил капитан.

Мерана отвернулась и сошла с плато.

Поднявшись на возвышение, наемник увидел внизу место, словно живьем взятое из фильма о чужих планетах. Это была однообразная желто-серая равнина с редкими кустиками, покрытая извилистыми трещинами, наполненными водой. Она уходила вдаль до самого горизонта, сливаясь с нежно-голубым небом и белыми облаками вдали.

— Красиво, — сказал Фрост Акбару. Патан кивнул.

— Может, теперь ты лучше поймешь, почему мы так сражаемся за эту землю. Она чудесна, как сама жизнь.

Хаджи что-то сказал и Акбар перевел:

— Он говорит, что много раз проезжал здесь, еще когда был ребенком. И еще больше раз потом.

Капитан улыбнулся старику и с пониманием покачал головой. Тот тоже улыбнулся и указал желтой рукой на долину. Затем он двинулся к своей лошади, придерживая левой рукой ружье на спине.

— У вас есть хорошее слово в языке, — произнес Акбар, — вечность. А мы ее понимаем вот так.

Он посмотрел вслед Хаджи, а потом на раскинувшуюся у его ног равнину. Фрост кивнул, подумав, сможет ли он, американец, когда-нибудь по-настоящему понять таких людей.