Ганс Лидекер, младший офицер “Импресс”, сжимал в каждой руке по двенадцатикалиберному ружью. Кросс поручил ему и Дженни Холл прикрывать их с тыла. Комсток шел рядом с ним. Из-за пояса у пего торчал “Браунинг”, обе руки были заняты ружьями. Кросс и сам не отказался бы от ружья для стрельбы на ближней дистанции, окажись под рукой ножовка, чтобы спилить около фута бесполезного ствола. Сейчас они находились чуть ниже или на уровне ватерлинии. По словам Лидекера, коридор, по которому они шли, должен был привести их на третий, считая снизу, уровень.

Последние пять минут они передвигались медленно и в полной тишине, прислушиваясь к звукам, доносящимся из расположенного впереди грузового трюма.

Кросс, сжимая в обеих руках автомат, выдвинулся вперед, почти рядом с ним шел Комсток, взявший на изготовку ружье. Здесь уже не было красивых обоев, симпатичных ковров или столов с вазами, полными цветов. Их сменил запах дизельного масла, серый цвет металлической палубы, боковых и верхних перегородок. Как ни странно, такая обстановка показалась Кроссу более привычной. Как будто он вновь вернулся во времена своей службы в ВМФ.

По мере продвижения вперед звуки становились все громче и громче. Кто-то говорил по-английски, шутки чередовались с отдаваемыми повелительным тоном командами. Увы, расстояние позволяло различить только последние. Речь шла об установке и настройке какого-то механизма. Кросс догадался, что минируют корабль.

Коридор оканчивался большой двойной дверь, не герметичной, но оснащенной аварийными засовами. Дверь была открыта. Благодаря Лидекеру Кросс знал, что двери ведут на мостик в нижней части трюма.

Он продолжал продвигаться вперед...

Нескольких мужчин из числа пассажиров-англичан увели наружу, остальные продолжали оставаться на коленях. О’Феллон отказался отпускать людей в туалет, и в воздухе стоял сильный запах мочи, смешанный с еще более сильными запахами страха и пота. Женщинам, которым предварительно связали руки, он приказал сесть на полу под столами, не позволяя им приближаться к теряющим силы мужчинам. Детей связывать не стали. Его люди собрали их вместе и заперли в туалетах. По его распоряжению электричество все еще было отключено и в лишенных окон туалетах царила полная темнота. Скоро придется либо включить свет, либо зажечь свечи и пользоваться фонарями. День близился к концу. Но темнота позволит еще больше сломить дух его заложников. В казино, куда поместили всех остальных пассажиров, О’Феллон приказал обращаться с ними немного помягче. Семьи так же разделили, мужчин, женщин и детей по отдельности, но мужчинам тоже позволили сесть.

О’Феллон пробежал пальцами по клавишам, чувствуя, как на голову накатывается боль. В дверях бара появился Мартин и двое других его парней, одного из которых О’Феллон заранее внедрил в команду. Более высокий мужчина нес на плече чье-то тело. Странно. Казалось бы, тел еще быть не должно.

— Что там, Мартин?

Мартин прочистил горло.

О’Феллон сел за рояль, наигрывая “Розу Трепли”. Более года он прожил с женщиной, которая играла на пианино, и та заверяла, что у него врожденные музыкальные способности. Сам О’Феллон не знал ни одной ноты.

— Один из наших?

Мартин ничего не ответил. Пришедшие с ним тоже молчали.

— Говори, малыш.

— Убили Тима Маккарти, Сеамус. Перерезали горло, от уха до уха. — Лицо Мартина слегка побледнело, глаза беспокойно бегали.

— Что ж, дай-ка мне взглянуть на него, — медленно произнес О’Феллон, вставая из-за рояля.

Мужчина с помощью Мартина и второго парня опустил тело на сцену. О’Феллон посмотрел на него. Это и в самом деле был Тим Маккарти. Лицо его уже успело обрести мертвенную бледность, вокруг раны на горле запеклась коричневая кровь. На груди виднелась вторая рана.

— Мы нашли его у трапа, рядом с выходом на палубу, где хранилось оружие, Сеамус. Все оружие исчезло. В том числе автомат и пистолет Тима.

— О’Феллон совершил досадную ошибку. И Тим заплатил за нее самой дорогой ценой, — медленно произнес О’Феллон, приседая рядом с телом и прикасаясь рукой к холодной щеке.

О’Феллон встал. Окинул взглядом стоящих на коленях англичан. Собранные под столами связанные женщины со страхом поглядывали на него из-под свисающих скатертей. О’Феллон почувствовал, как боль застилает его сознание, обрушив сжатые кулаки на клавиатуру, во весь голос закричал:

— Что скажет О’Феллон вдове, матери этого несчастного мальчугана?! Что? — Он схватил свой автомат и дал очередь по роялю. Деревянные осколки полетели во все стороны, женщины закричали, люди отступили назад. О’Феллон вновь повернулся к заложникам. — Его зарезали, как быка на бойне! Клянусь, мерзавец, который это сделал, дорого мне заплатит! Очень дорого! — Он спрыгнул со сцены, едва не потерял равновесия. Один из его людей попытался его поддержать. О’Феллон оттолкнул его в сторону.

О’Феллон замер на месте, слегка раскачиваясь на носках. Он часто дышал от разрывающей голову невыносимой боли. Взгляд его упал на англичанина с рыжими волосами и испуганными карими глазами. О’Феллон рывком заставил его подняться, сорвал со рта клейкую ленту, налепил ее мужчине на лоб и приставил ствол автомата к его животу.

— Будь ты проклят! — О’Феллон нажал на спуск, тело жертвы перегнулось и, когда он оттолкнул его в сторону, изо рта у него хлынула кровь. Раздались новые крики. О’Феллон повел в их сторону стволом автомата и проорал: — Мартин! Включи мне внутреннюю связь! Плевать, что для этого придется врубить электричество! Немедленно!

Он сделал шаг вперед, посмотрел на свою жертву и сплюнул на нее.