— Меня зовут Эмма, — сказала она.

— Привет, Эмма.

— Можно войти?

Джеффри Керни пристально взглянул на нее: он знал, зачем к нему прислали эту девушку. На ней была великоватая хлопчатобумажная ветровка, синие джинсы, обтягивающие, словно вторая кожа, и оранжевая вязаная блузка, оставлявшая открытой приличный кусок талии вместе с пупком. Светлые волосы ниже плеч, и очень молодое, симпатичное личико.

— Входите.

Она вошла в его спальню, не закрывая дверь (судя по всему, из застенчивости).

— Я, правда, сочувствовала, узнав о вашей девушке.

— Спасибо.

— Вы, наверно, ее очень любили.

— Да, — он стал говорить с американским акцентом, устав решать всю эту шараду. Прикончить Борзого и Монтенегро, и точка. Но еще рано. — Чем могу быть вам полезен?

— Мистер Монтенегро прислал меня к вам… чтобы…

— Я действительно устал, милая, — Керни знал, зачем именно прислал ее Монтенегро.

Но вместо того, чтобы повернуться к дверям, она спросила:

— Могу я поговорить с вами?

— Конечно, — ответил Керни.

Она сложила ладони, сплетя пальцы на голом животе:

— Если… а… если…

— Если что? — он достал «Зиппо» и закурил от сине-желтого огонька. Черт возьми, он не собирался облегчать ее задачу.

— Если я не… он будет…

— Что? Чуть-чуть пошлепает? — следи за акцентом, сказал себе Керни.

В симпатичных, синих, как маргаритки, глазах читался испуг. Она кивнула, опустив глаза, словно рассматривала ковер.

— Ты что, принадлежишь кому-то? Я хотел спросить, можешь ли ты самостоятельно принимать решения?

— Можно закурить?

Он кивнул, вытряхнул из пачки сигарету, даже зажег ее для девушки, а затем положил в карман «Зиппо».

— Без фильтра. Вы что, специально отрываете?

— Нет. Я такие покупаю.

— Не знала, что такие делают.

— Сколько тебе лет? Только говори правду.

— Девятнадцать, — произнесла она, прочистив горло.

— Хорошо, — Керни отвернулся от нее и глубоко затянулся. Почти докуренная сигарета обжигала губы. — Значит, Монтенегро послал тебя поднять мне дух. — К черту этот акцент.

— Он сказал, чтобы я легла в постель с тобой или сделала что-нибудь другое.

— Что?

— Ты знаешь, — мягко сказала Эмма.

— Нет, не знаю, — он очень разозлился. — Скажи. Что он имел в виду?

— Я…

— Что? — он повернулся и посмотрел на нее. — Французский массаж? Содомские игры? А если ни одно из этих удовольствий меня сейчас не интересует?

— Он побьет меня.

— Он бил тебя раньше?

Эмма кивнула.

— Куда?

Она повернулась спиной, сбрасывая с плеч ветровку, и чуть приподняла эластичную блузку. Он сразу заметил шрамы, а когда она разделась до пояса, поразился. Очень профессиональная работа ремнем. Для такого профессионализма нужна большая практика.

— Это Монтенегро?

Эмма кивнула, не поворачиваясь.

— Он сделает это снова, если я не пересплю с тобой?

Она опять кивнула.

Керни хотел предложить ей сесть, докурить сигарету и солгать. Но Монтенегро все из нее выбьет. Эмма выглядела женщиной, совершенно неспособной к вранью. В других обстоятельствах он нашел бы подобное качество восхитительным.

Резким движением он захлопнул дверь, схватил ее за плечи и повернул к себе. Она не подняла ладоней, чтобы закрыть грудь, однако закрыла глаза.

— Посмотри на меня, — сказал Керни.

— Да… — открыв глаза, Эмма посмотрела на него. — Если ты не сделаешь этого, он узнает.

Опустив руки с ее плеч, он взял девушку за грудь. Он подумал о Линде Эффингем. Как ни глупо, он любил Линду Эффингем даже мертвую. То, что будет сейчас, не изменит его чувств. Если не заняться любовью с этой перепуганной девчушкой, то Монтенегро, выбив из нее информацию, может много о чем подумать. Прежде всего, это помешает его появлению на национальном телевидении в качестве светловолосого символа народной революции.

Он уже знал, что передаст в эфир. Это не имело ничего общего с заранее написанной речью.

Не отводя рук от маленькой груди Эммы, Керни привлек ее к себе и, наклонившись, поцеловал в губы. Она упала на него, словно тряпичная кукла. Он придерживал ее, продолжая целовать, но абсолютно не желая. Затем приподнял — Эмма склонила ему голову на грудь — и понес через всю комнату к постели.

Раздевая ее, раздеваясь сам и ложась рядом с ней, Керни начал кое-что понимать. Ведь она не знала таких ласк. Для нее мир состоял из Монтенегро и ему подобных, тех, кто всегда требовал, а не давал, кому сила заменяла нежность. Одними лишь пальцами довел он ее до наслаждения. А затем еще раз и еще раз.

Он лег на нее, раздвигая ноги — она стала извиваться и закрыла глаза.

Забавно, но ему вовсе не хотелось иметь ее таким способом. Ну и ладно. Скорей кончить с этим и выгнать сучку из комнаты.

— Прошу, — шептала Эмма. — Любишь меня?

Керни отвернулся, проклял себя, свою работу, мир, а затем взглянул на маленькую блондиночку. Настоящая, не крашеная. Он погладил ей левой рукой поясницу и приподнял, целуя в шею. Правая рука терла ей соски.

Она обхватила его бедрами и застонала.

— Все хорошо, Эмма. Все будет хорошо.