Мне бы не пришлось заняться этим расследованием, если бы на тот понедельник в конце октября я не запланировала ремонт. Решила вдруг перекрасить квартиру – от пола до потолка. С этого опрометчивого решения и начались неприятности. Да еще в тот роковой понедельник у меня состоялось рандеву с одним старинным приятелем – точнее, ужин, поистине чудовищный ужин. И в тот же день я преодолела просто немыслимое число лестничных пролетов.

Все пошло наперекосяк с самого утра. Маляры должны были начать в восемь, а заявились почти в десять. Затем мне пришлось потратить двадцать пять минут на то, чтобы дать им последние указания (большинство которых, как потом выяснилось, умельцы нахально проигнорировали). Так что до своей конторы я добралась лишь к одиннадцати часам.

Я арендую помещение у адвокатов, которых зовут – ни за что не догадаетесь! – Гилберт и Салливан . Мне с этими милыми крючкотворами неслыханно повезло. Я не только занимаю чудесную комнатку, которую при других условиях не видать бы как своих ушей, но Эллиот Гилберт и Пат Салливан настолько симпатичные и милые ребята, что при каждой возможности подбрасывают мне выгодных клиентов. Более того, я пользуюсь услугами их секретарши. А вот секретаршу я точно не смогла бы себе позволить. Да если б и смогла, такую, как Джеки, днем с огнем не сыщешь. Джеки – настоящее сокровище: умна, расторопна, любезна, внимательна, услужлива, а главное, она знает, как половчее наврать посетителю, что меня нет. И ей всегда верят!

Остаток утра я провела за тем, что упрямо пыталась разобраться с бумагами, но из этого ничего путного не получилось. С бумагами всегда так, разобраться в них невозможно, уж вы мне поверьте. На вечер в моих планах значился ужин со Стюартом Мейсоном, поэтому вместо обеда я помчалась в универмаг «Толстушка» – за платьем, которое накануне купила и отдала подшить.

Раньше я считала пестрым всякое одеяние, цвет которого отличен от угольно-черного, а потому покупала наряды темно-синего, серого или уныло-коричневого цвета и пыталась убедить себя, что одета по самой последней, чертовски жизнерадостной моде. А еще я пыталась себя убедить, что в таких платьях выгляжу худощавой и стройной. Полная чушь! Разумеется, деспотичная мода давным-давно постановила, что даже мы, в меру упитанные дамы в самом расцвете лет, обязаны носить яркие цвета. Но долгие годы мне не хватало духу выбраться из своей раковины. До этого самого платья…

О, это роскошество было из кремового шелка с бледно-розовыми цветами. Понимаю, что розовые цветочки – жуткая пошлость, но платье-то было восхитительным! От меня требовалась недюжинная отвага, чтобы примерить нечто подобное. Но как только я увидела свое отражение, продавщице пришлось сдирать с меня наряд чуть ли не силой.

В тот день в магазине было на редкость много покупателей, и я целую вечность томилась в очереди в примерочную. Потом оказалось, что платье подшили неровно, и ждать, пока все исправят, нужно было еще одну вечность.

Когда я наконец вернулась в контору, было уже начало третьего и взбешенный клиент, которому я назначила на половину второго, метался по приемной загнанным в клетку львом. Полчаса я потратила, чтобы утихомирить его. Естественно, следующего клиента тоже приняла позже, а в результате опоздала к дантисту. От дантиста я вылетела в пять – самый неподходящий час, если вам нужно поймать такси на нью-йоркской улице. После двадцати минут бесплодных попыток я на время спрятала совесть куда подальше и решительно отпихнула вежливого человечка в деловом костюме, когда тот намеревался открыть дверцу наверняка последнего свободного такси в Манхэттене.

Такси высадило меня перед конторой без четверти шесть. А Стюарт должен был заехать за мной ровно в шесть! Ох, в жизни я не собиралась с такой скоростью! И едва поверила своим глазам, ровно без пяти шесть посмотрев в зеркало. Невероятно, но передо мной стояла полностью одетая, тщательно накрашенная дама с уложенными волосами… И это все за каких-то десять минут!

После третьего слоя лака, который гарантировал, что ураган не сдвинет с места ни одного волоска, я удовлетворенно вздохнула. Признаюсь, есть у меня пунктик на почве аккуратности. Много лет назад я решила, что ладно уж, пусть люди называют меня толстухой, но я никогда не дам повода назвать меня неряшливой толстухой. Так что я всегда тщательно проверяю, не спустилась ли петля на колготках, не покрасила ли я вместе с губами зубы и уши, нет ли на платье пятен от спагетти, которыми я лакомилась на обед. И самое главное, я никогда не выхожу из дома, не убедившись, что моим волосам не страшен ветер самой разрушительной силы.

Результаты своих усилий я проверила с помощью зеркала высотой в полный человеческий рост. Помню как сейчас: стою в дамском туалете, самодовольно улыбаюсь своему отражению и думаю, что наконец-то сравнялась со всей остальной женской половиной человечества. В смысле пестрых нарядов. Взглянув на часы, еще раз приветливо улыбнулась сама себе и поспешила в контору – дожидаться Стюарта. Не могу передать, до чего ж я мечтала о вкусном ужине!

Ха!

Наверное, следует сразу же пояснить, каковы мои отношения со Стюартом Меисоном…

Мы знакомы друг с другом пятнадцать лет. Сначала Стюарт стряпал для меня бухгалтерские отчеты. Затем стал моим другом. А когда мы с Эдом поженились, Стюарт и его жена Линн стали нашими друзьями. Не реже раза в месяц мы ужинали вчетвером… до тех пор, пока Стюарт и Линн не разошлись. Я и сейчас понятия не имею, что там между ними стряслось. У меня сложилось впечатление, – надо сказать, ни на чем не основанное, – что инициатором развода была Линн. Но, повторяю, это всего лишь мое ощущение…

После их развода мы с Эдом продолжали регулярно видеться со Стюартом. Иногда он приходил со спутницей, но чаще всего мы встречались втроем.

Потом мой бедный Эд подавился куриной костью и умер. А Стюарт проявил себя с самой лучшей стороны. Он позволил мне вдоволь поплакать на его плече. Да что там – на плече! Я еще и в ухо ему рыдала, и высморкалась по меньшей мере в дюжину его роскошных носовых платков с личной монограммой.

Придется рассказать и остальное, хотя я считаю, что самая мерзкая вещь в мире – это когда люди распинаются о своей сексуальной жизни. Но весь мой рассказ потеряет смысл, если вы не будете знать, что после смерти Эда я рассчитывала переночевать у Стюарта. Просто переночевать – не хотелось возвращаться в квартиру, где несколько часов назад скончался мой муж. Не сомневаюсь, вы не найдете в этом ничего такого. Но, должно быть, я либо сексуально отсталая особа, либо сексуально подавленная, потому что признаваться мне в этом нелегко, уж поверьте.

Поворотный пункт в моих отношениях со Стюартом наступил через год после смерти Эда.

Как-то раз мы вместе поужинали, а потом Стюарт поехал ко мне выпить кофе. В тот год довольно часто глаза у меня были на мокром месте, вот и тогда Стюарт обнял меня, чтобы я в который раз порыдала в его плечо. С этого все и началось. И все-таки странно… До того вечера Стюарт меня нисколечко не привлекал. Во всяком случае, не в таком смысле. И нельзя сказать, что он уродлив или что-то в этом роде; напротив, Стюарт вполне симпатичный: высокий, со светлыми волосами, приятные и правильные черты лица и весьма мужественное телосложение. Просто я привыкла считать, что Стюарт не в моем вкусе. Я всегда почему-то питала слабость к маленьким и худосочным типам. Роберт Редфорд – исключение.

Наверное, Стюарт удивился не меньше моего, когда наши встречи слегка видоизменились. Меня ведь никак не назовешь светской львицей, с которыми он привык якшаться (видели бы вы его бывшую женушку Линн!). Наверное, Стюарту просто было одиноко. Как и мне…

Поначалу я вообразила, будто погрузилась в пучину великой страсти, и тут же принялась терзаться чувством вины из-за Эда и своей распущенности. Но вскоре первое возбуждение прошло и все вернулось в прежнюю колею… за одним маленьким, но приятным исключением. Стюарт по-прежнему составлял для меня бухгалтерские отчеты. И мы по-прежнему были добрыми друзьями. И часто ужинали вместе. Только теперь после ужина я оставалась на ночь у него. В тот понедельник я сочла последнее обстоятельство большой удачей, поскольку запах свежей краски не способствует сладкому сну.

Но вернемся к нашему чудовищному ужину…

Когда я открыла дверь своего офиса, Стюарт уже был там, сидел в кресле для посетителей.

– Вот это да! – воскликнул он, и челюсть у него отвисла.

Я рассчитывала совсем не на такое «вот это да».

– Как это понимать? – осведомилась я сухо.

Стюарт, будучи довольно сообразительным человеком, тут же смекнул, что ступил на минное поле, и продолжил осторожно:

– Просто ты выглядишь… э-э… необычно, Дез, вот и все… но мило, действительно очень-очень мило. Просто ты редко одеваешься столь… ярко. Но все-таки ты выглядишь мило. Очень-очень-очень мило…

Я без усилий перевела этот детский лепет: ты слишком толста, подруга, чтобы рядиться в платья с розовыми цветочками.

Реакция Стюарта меня ошеломила, но подавленность быстро сменилась враждебностью. По дороге в ресторан с самой лучшей французской кухней во вселенной я хранила угрюмое молчание. Дальше пошло еще хуже. Дело в том, что я заговорила. Поверьте, ничего хорошего я не сказала. Стюарт же был терпелив как ангел. Отчего моя стервозность только усиливалась.

Я заказала свои самые любимые блюда: чудесный паштет из гусиной печенки, зеленый салат и жареного утенка с рисом и грибами. А вдобавок брокколи с голландским соусом. Пребывай я в хорошем настроении, наверняка с урчанием набросилась бы на этот деликатес, но в тот вечер лишь вяло потыкала брокколи вилкой, представляя, будто это сердце Стюарта. Когда официант наконец унес мою жертву, я отлучилась под предлогом попудрить нос. Прямо за дверью находился телефон, и я набрала номер Эллен. Это моя племянница. Она взяла трубку после первого же звонка.

– Ты можешь потерпеть меня одну ночь? – рявкнула я, опустив приветствие.

– Тетя Дез?

– Ага!

– С тобой все в порядке? У тебя какой-то странный голос.

– Все отлично. Но мне надо где-то переночевать.

– Ты уверена, что с тобой все в порядке?

– Конечно, уверена! – Я почти улыбнулась. По части серьезности Эллен нет равных. – У меня квартиру покрасили, а я не выношу вони краски.

– А, теперь понимаю. Конечно, ты можешь переночевать у меня. Я же перевезла сюда старенький диванчик. Он очень удобный. Ты же помнишь.

Я помнила. Жутко бугристая рухлядь. Но когда жизнь летит под откос – какая разница?

– Отлично! Большое спасибо.

– Не говори глупостей. Ты адрес знаешь?

– Ты дала мне его на прошлой неделе. – Эллен переехала на новую квартиру меньше недели назад и, как только ей установили телефон, сразу же позвонила и вывалила на меня целый ворох сведений. – Я тут в ресторане со Стюар­том. – Я скрипнула зубами. – Поэтому, возможно, опоздаю. Ты не возражаешь?

– Не говори глупостей, тетя Дез, – повторила Эллен. – Приходи, когда тебе удобно.

– Не жди меня. Только оставь где-нибудь ключ.

– Хорошо. Положу под коврик. Квартира номер четырнадцать-А. Рядом с лифтом.

Когда я вернулась к столу, тарелка с брокколи уже исчезла, вместо нее красовалось блюдо с салатом. И бутылка красного вина. Мы со Стюартом очень редко заказываем вино. Даже самое легкое. Впрочем, Стюарт добился цели. Выпив жалких полбокала, я размякла. Потом расправилась с уткой, осушила вторую половину бокала и снова стала нормальным человеком. А еще мне стало немного стыдно.

– Прости, что я вела себя сегодня, как настоящая стерва, – начала я. – Просто меня обидело твое замечание про платье…

– Знаю. Я сам виноват. Я имел в виду… я не хотел, чтобы это прозвучало так… Честно говоря, ты выглядишь очень мило. Правда, мило. Я просто удивился… – Стюарт замолчал, смекнув, что это путь в тупик. – Удивился… э-э… цветочкам… Я весь вечер хотел сказать тебе об этом, но боялся, что опять сморожу глупость.

Ладно уж, все понятно. Я еще раз извинилась. А потом еще разок. А потом мы прикончили бутылку. И уничтожили шоколадный мусс (о, божественный!). Потом настал черед кофе. Потом снова вино… Словом, к концу ужина мы опять были лучшими друзьями. Оставалась лишь одна сложность: я ведь сдуру ляпнула Эллен, что приду к ней ночевать. Стюарт предложил перезвонить, но, посмотрев на часы, я обнаружила, что уже половина двенадцатого, и покачала головой:

– Эллен наверняка спит. – У Стюарта сделался такой несчастный вид, что я добавила, как мне казалось, многообещающим тоном: – В следующий раз…

Ох и нелегко быть секс-символом!…

Когда мы вышли из ресторана, на улице моросил дождь. К счастью, у дверей стояло свободное такси. Минут через десять мы уже были у дома Эллен. Она живет в Челси, в одном из тех кварталов, где новые роскошные высотные здания соседствуют со старыми обшарпанными особняками, а те, в свою очередь, соседствуют с еще более обшарпанными многоквартирными домами. Одним словом, довольно типичный нью-йоркский район. И все же меня удивляло, что Эллен переехала в такой ветхий дом. Разумеется, арендная плата в Манхэттене такая, что выбирать не приходится. А кроме того, Эллен успела все уши мне прожужжать о том, что у нее в квартире есть настоящий камин.

Стюарт хотел проводить меня до квартиры, но, поскольку дождь усилился, я объявила, что в этом нет необходимости.

По пути к подъезду я умудрилась вымокнуть до нитки. Еще большая неприятность поджидала меня, когда я попыталась открыть дверь в вестибюль. Эта чертова штуковина оказалась заперта! Господи, и почему мы с Эллен об этом не подумали? Я уже решила было, что тупость – наша фамильная черта, но тут вспомнила, что Эллен, вообще-то, племянница моего покойного мужа Эда. Того самого, что подавился куриной костью.

Ничего не оставалось, как призвать отточенные долгими тренировками способности частного детектива. Я порылась в окаменевшей от лака шевелюре, выудила шпильку и в два счета расправилась с замком.

Войдя в вестибюль, я пошарила вокруг глазами и наткнулась на лифт. А заодно и на табличку «Не работает».

Боже всемогущий, неужто пешком шкондыбать на четырнадцатый этаж?! Впрочем, можно, конечно, вернуться домой и свести счеты с жизнью, задохнувшись в парах масляной краски. Да, только сначала придется снова нырнуть под этот водопад, что зовется дождем… Но добила меня мысль, что я в одиночку поплетусь по безлюдным нью-йоркским улицам. Я даже впала в оцепенение. Ну уж нет! Без своего защитника восьмимиллиметрового калибра (скажу по секрету, не очень-то я знаю, как им пользоваться) я вовсе не бесстрашный частный детектив, а самая обычная трусиха. Трусиха, которая не умеет быстро бегать.

Поэтому я сделала глубокий вдох и обреченно пошлепала к лестнице.