I

Несчастье на орбите случилось на четвёртый день отдыха. Я собирал дрова для костра, Алёна забралась в модуль за одеждой, к вечеру слегка похолодало. Здоровенный сучок никак не хотел отламываться от валявшегося на земле ствола, я напрягся изо всех сил и едва не упал, когда почувствовал — случилось плохое. В ответ на немой вопрос я услышал скороговорку Соломона. Так он ещё никогда не разговаривал:

— Он находился в полном контакте довольно долго, минут десять. И вдруг — шок, остановка сердца. Требуется ваша помощь, срочно. Чарли ничего не может сделать, аптечка кресла оказалась бессильна. Его нужно отнести в медбокс.

Пока я ломился через кусты, не разбирая дороги, в сторону «Тунгуса», Алёна выдала всё, что услышала, единым посылом. Мирон решил испытать, что такое полное слияние, на свой манер. Он вошёл в контакт с сознанием Чарли. Тот, занятый строительством привода, обратил внимание на «посторонние шумы в периферийных контурах» далеко не сразу и поднял тревогу, только когда заметил, что Мирон потерял сознание.

Мы поднялись в воздух, когда пришёл сигнал от Ивана:

— Я вас догоню. Отставание тридцать секунд.

Первый раз я полностью отключил у «Тунгуса» ограничения по мощности, в предельном режиме заряда батареи хватало не более чем на полчаса. А больше нам и не требовалось. Оставляя за собой огненный шлейф горящего воздуха, модуль буквально выпрыгнул на орбиту. Большой Друг предстал в виде огромного облака огня, работы невозможно остановить ни на мгновенье, как я знал. Запросил Соломона — как прорваться через эту огненную завесу. Тот ответил, что в «Тунгусах» нам ничего не грозит, ещё пытался добавить о каких-то там вторичных эффектах, но подробности меня не интересовали. Торможение, синхронизация, манёвр сближения, всё заняло не более пяти минут. Ещё пару минут мы добирались до рубки, успев тысячу раз проклясть медлительность человеческого тела.

Герке полулежал в кресле, голова запрокинулась, руки висят плетьми поверх подлокотников. Невыразительный голос Чарли, ему явно недоставало ресурсов на полноценный разговор:

— Клиническая смерть. Десять с половиной минут. Реаниматор готов, «кашпировский» тоже.

Вдвоём с Алёной мы донесли его до двери рубки, в этот момент ворвался Иван — взъёрошенный, небритый, босиком и в шортах. Он почти грубо отстранил Алёну, подхватил Мирона, бросил:

— Побежали.

В общей сложности Герке пробыл мёртвым четырнадцать минут и сорок секунд. Когда у него начало биться сердце, Алёна села прямо на пол, и я впервые за много лет вспомнил, что значит плакать. Слёзы текли не у меня, но я плакал от перенесённого страха. Страха перед чужой смертью. И одновременно я слышал удивление женщины, не понимающей моего удивления плачем. Мы, наверное, ещё долго могли бы раскручивать эту спираль взаимного удивления, но тут Мирон пришёл в себя. Он не открывал глаз и не говорил, но мы услышали:

— Спасибо, ребята. Облажался я, извините…

Иван произнёс вслух:

— Молчите, больной, вам вредно разговаривать. Разбор полётов проведём позже… Старый ты хрен.

— За хрена ответишь… — снова мысленный шёпот, — а говорить мне не тяжело. И знаете, что я вам скажу? Нет там никакого тоннеля светящегося. И чего только люди не придумают.

Алёна поднялась с пола, обняла меня одной рукой, я чувствовал её улыбку.

— Мирон, ты зачем…

— Алёнушка! Я виноват. Признаю, только не бей по голове, ей и так досталось. Я не учёл, что Чарли загружен под завязку. Меня просто сбило потоком информации, такое чувство, что попал под машину.

— Попал под лошадь, — снова Иван. Сквозь иронию пробивается истерика. — Лошадь отделалась лёгким испугом. Так что ли? Ты как хоть? Шевелиться можешь? А то доктор сегодня неразговорчивый, некогда ему всякими пустяками заниматься.

— Вроде, могу, — Мирон наконец открыл глаза, прищурился. — Ну и видок у вас. Прямо реклама «Хотите отдохнуть от суеты, приезжайте к нам на Шааясс!».

Мы посмотрели друг на друга, Иван заржал, сбросив напряжение:

— А я чувствую — чего-то мне не хватает! Оказывается, штанов…

Мы с Аленой оглядели друг друга. Мое одеянье мало отличалось от Иванова, разве что тапочками. Алена в бикини, волосы перехвачены голубой лентой, на шее ожерелье из ракушек, изготовленное мной в порыве творчества. Действительно…

— Да. А все-таки я повторю попытку, когда Чарли освободится, — упрямо заявил Мирон, словно заранее отметая возражения. — Даже в этот раз я секунд пять продержался. Вы не представляете, что такое — видеть мир, как он. Это феноменально! Передать невозможно, у меня осталось воспоминание о полноте взгляда и небывалой… Нет, не могу, слов таких нет.

Герке улыбался блаженной улыбкой, так, наверно, улыбаются верующие, узревшие в раю бога.

— Ты… это, того. Поправляйся. А уж потом видно будет, — осторожно замети Иван.

— Хе-хе. А вот и я! — Чарли обозначил присутствие в полном объёме. — Движок готов, осталось протестировать. Дня три уйдёт, но это мелочи. Не волнуйся, Мирон, всё у нас получится. Я тут посмотрел запись твоего… сеанса. Всё мы сделали правильно, просто я не был готов… Да. У тебя такой богатый внутренний мир!

Иван опять ржанул, что тот конь.

— Мирон нашёл родственную душу. Гармония алгебр, или как там — алгебраическая гармония?

— Что бы ты понимал, полковник, в гармонии. Я уж про алгебру-то молчу, — наш больной быстро шёл на поправку.

Мы с Алёной тихонько вышли в коридор и молча направились в рубку. Возвращение на остров не имело смысла, да и желание отдыхать пропало. Он выполнил свою миссию, тот остров, так и оставшийся для нас безымянным.

II

Сказать, что мы готовились к походу на Олимп, нельзя. Мы просто занимались своими делами. Мирон поведал нам о новых возможностях Большого Друга, от которых просто захватывало дух. Мечтам, оказывается, иногда свойственно сбываться. Расстояний теперь просто не существовало. Желаете посетить соседнюю галактику? Пожалуйста. Но не осталось места для радости, всё застила Главная Страшная Беда. Земля вновь вернулась к телеграфному стилю сообщений, и в них с каждым разом оказывалось всё меньше оптимизма.

Внешний вид Друга несколько изменился. Если раньше в центре «бублика» красовался аккуратный такой шарик, то теперь там торчала громадная «гантель», длиной превосходящая диаметр корабля. К тому же новый привод светился. Оранжевым цветом. Ивану новшество понравилось, остальным наоборот. Мирон даже предложил покрасить его «в какой-нибудь неброский цвет», на что Чарли ответил тоже совершенно серьёзно — «нет такой краски, которой можно покрасить пространственную структуру». Где у них начинались шутки, я не понимал.

Мирон таки сумел подключиться к Чарли. Или подключить его к себе, не знаю, что точнее. Консоль для общения им стала без надобности. Мирон всё чаще стал демонстрировать отсутствующий взгляд, в эти моменты он общался через посредничество Чарли. Иногда становилось непонятно, с кем из них ведёшь разговор, но я решил, что к новым обстоятельствам просто надо привыкнуть.

Сержант пока никак себя не проявил, в разговорах принимал участие редко, в основном уточняя смысл некоторых понятий. По каким-то причинам его интересовало именно наше мнение, а не энциклопедическая трактовка Чарли. Лишь один раз он позволил себе выйти из образа. Имелась в наших отношениях недоговорённость, не дававшая мне относиться к кристам с полным доверием. Как-то поздно вечером по времени Друга я всё же задал, как мне показалось, удачный вопрос. Я сидел в кресле у себя в каюте, решив перед сном почитать «Трое в лодке», эта книга меня всегда настраивала на философский лад. Алёна спала, поэтому я спросил молча:

— Сержант, может быть, ты всё же расскажешь мне, почему ваша древняя цивилизация сделала ставку на нас — молодых выскочек? Нас ведь даже нельзя назвать галактической цивилизацией, подавляющее большинство Землян даже не догадываются о нас, о нашей миссии. Наши силы практически равны нулю. В чём причина такого вашего внимания к нашим потугам?

Сержант не отвечал долго, целую минуту, я, было, решил, что он меня не услышал. Но вот я услышал вздох, так Чарли интерпретировал эмоции кристов.

— Видишь ли, капитан… Мы так давно пытаемся решить известную тебе проблему, столько сделано попыток, что просто по теории вероятностей давно должны обнаружить решение. Но, как видишь…Я принадлежу к приверженцам теории избранности. В соответствии с ней способ решения есть, но найти и использовать его нам не дано. Способ существует для избранных. Вы же обратили на себя внимание вашей невероятной живучестью. Я имею в виду вашу команду. И мы оказались очень близки к успеху, используя вас в качестве тарана. Вы уж простите меня… нас. Теперь не важно, что обстоятельства сложились не в нашу и не в вашу пользу. Появились новые возможности.

Откровения Сержанта показались бы мне диким суеверным бредом. Если бы это не говорил представитель древнейшей из известных на данный момент цивилизаций.

— Мне непонятно слово «избранность» в этом контексте. Кто кого избрал и каким образом?

— Избранность — некий набор, комплекс индивидуальных черт, дающий возможность переступить порог дозволенного. Совершить невозможное. Пока что единственные кандидаты — вы.

Угу. Разрешите представиться — мессия. Зовите меня просто — Спаситель Вселенной. Мания величия замаячила на горизонте, но я сбил её одним метким выстрелом:

— Мы с самого начала совершали одни ошибки. Где тут логика?

— Логика в том, что вы стали сильнее.

— А наша планета оказалась на краю гибели. Зачем нужна такая сила?

Тут-то и проявилась его нечеловеческая сущность, как мне тогда показалось.

— Важна не планета, важны вы, твой экипаж. Ваша планета, цивилизация выполнила свою миссию, она породила вас. В конце концов, если уж вам так необходимо общество себе подобных, останется Шааясс.

Я чуть не заорал в голос:

— Да ты понимаешь, что без Земли наши действия теряют всяческий смысл!? И мы теряем смысл, нам просто незачем будет жить.

Он снова вздохнул:

— Нет, ты пока ничего не понял. Но дальнейший спор считаю преждевременным. Между прочим, хочешь узнать, что произошло с твоим другом?

Сержант так взвинтил мне нервы, что я не сразу понял смысл фразы. Бросил коротко:

— Я знаю, что с ним произошло. Его убила та чёртова машина иллюзий.

— Нет, не машина иллюзий. Вы наткнулись на матрицу одного из олимпийцев, как вы их назвали.

— Что такое матрица? — задал я очевидный вопрос.

— Информационный одномоментный слепок разумного. Если разум — процесс, то матрица — временной срез процесса. Один из способов ухода из жизни у этих странных существ.

— Откуда ему взяться на верфи? Это ж не кладбище.

— Матрицы попадаются порой в самых неожиданных местах. Может быть, то был автор проекта «Хранитель». Кто знает.

— Вы и раньше находили матрицы? — разговор перестал раздражать, мне стало интересно.

— Ровным счётом двенадцать штук. Эта — тринадцатая. До сих пор мы и не думали, что кому-то захочется оживить матрицу, стать её продолжением и носителем.

— Но ведь это ценный источник информации.

— Нужной информации мы почти не нашли, как ты можешь понять. Иначе нынешний разговор не состоялся бы. Эта мода появилась у последних поколений олимпийцев. Они с трудом управлялись даже с простейшими вещами, которые остались им в наследство от великих предков. Это меня обнадёживает. В противном случае твой друг мог бы нам здорово помешать.

— Мой друг погиб… Я не понял, а куда делись сами предки?

— Загадка. Есть только неподтверждённые версии.

Я почувствовал, что устал и спать хочу.

— Хорошо, Сержант. Спасибо за информацию. Завтра мы уходим к Олимпу.

Он снова помолчал, сказал напоследок:

— Вы будете удивлены увиденным, уверяю… Спокойной ночи, капитан.

III

В первую очередь удивил нас сам полёт. Впервые я видел, как движутся звёзды. До сих пор даже при самых длинных прыжках изменение в их расположении мог заметить только Чарли. Вся наша предыдущая эпопея происходила в небольшом по масштабам галактики районе. В этот раз нам предстояло посетить место, расположенное почти в самом её центре. Растянутый прыжок длиной в пятьдесят тысяч световых лет длился четыре минуты. Звёзды летели нам навстречу короткими рывками, как при покадровом воспроизведении видеозаписи. Каждый рывок-кадр означал прыжок Большого Друга на сотню световых лет. Чарли решил не использовать привод на полную катушку, сказал, что боязно.

Способность говорить первым обрёл Иван:

— Нет, Чарли, с этими ударами по мозгам надо что-то делать. Вот тебе техническое задание на разработку — сделай так, что бы прекратились…

— Поди туда, не знаю куда. Может, вам просто засыпать на время полёта? Других способов не вижу.

Я подумал, что спать во время полета будет, пожалуй, неплохо — голова кружилась, тело отказывалось двигаться. Панорама за бортом поразила обилием света — звёзд столько, что они сливались местами в сплошные светящиеся поля.

— Слушай, Чарли, а мы где? Куда ты завёл нас… — затянул Иван, оглядывая небеса.

— Не бойтесь, я не заблудился. Отклонение в пределах расчётного. Для коррекции необходимы ещё два прыжка.

— О, боже, — простонал Мирон.

— И ещё. У нас пропала связь, слишком много гравитационных полей, помехи. Наши будут волноваться. Можно вернуться и предупредить, могу попытаться наладить связь, но не сразу.

— Ты что, издеваешься? Ты не видишь нашего самочувствия? — повторил стон Герке.

Самочувствие, кстати, пришло в норму. Я ещё раньше заметил, что стал переносить прыжки гораздо легче, чем вначале. Общение с «кашпировским» пошло-таки на пользу.

— Да, давай лучше двигай к месту назначения, — сказал я, непроизвольно напрягаясь.

— Как вам будет угодно.

И ещё два удара по мозгам, как и обещано.

Вот оно! Сержант прав, удивительное зрелище.

— Чарли, какова дистанция? — спросил я.

— Восемь миллионов километров.

— Какое же оно огромное! — вырвался возглас у Алены.

Оно. Как еще назвать то, что мы увидели? Издалека это походило на светящееся бесформенное облако, но когда Чарли увеличил изображение, стало видно, что перед нами гигантская решётчатая структура, состоящая из пересекающихся полос живого текучего пламени. Каждая такая полоска имела в ширину около сотни тысяч километров, а всё «сооружение» раскинулось на многие миллионы километров.

— Чарли, давай вокруг него. И соблюдай, пожалуйста, дистанцию, — решил я проявить бдительность.

Вот тебе и планета Олимп. Планеты тут тоже попадались, нам даже удалось рассмотреть одну. Голый каменный шар висел посередине одной из ячеек.

— Вот Сержант, зараза. Мог бы и намекнуть, дабы избавить нас от культурологического шока, — Иван пытался скрыть растерянность.

— А он и намекнул, но мне было не до его намёков. Неужели, они тут жили? — удивление Алены не проходило.

— Кристы утверждают, что именно жили… Только жить тут нельзя. Это не объект, это транспортная система. Та планета, что мы видели, расположена на краю галактики. А что, очень удобно… — Чарли споткнулся. — У нас гости.

— Ты не прав, это вы — гости, а я теперь тут хозяин, — голос Димкин, но интонации чужие — надменные, почти брезгливые. — Вы почто припёрлись? Меня проведать, или так, из любопытства?

Я попытался мысленно приказать Чарли уйти в прыжок, но не почувствовал его присутствия, как будто вышел человек незаметно.

— Не пугайся, Кармагин, жив твой киберпанк. Я его временно нейтрализовал, чтобы не путался под ногами. Да, и не пытайтесь улизнуть, ничего не получится. Я хозяин этих мест. Говори, зачем пришёл.

— Очень хотелось посмотреть, как ты тут устроился. Неплохо, но, на мой взгляд, чересчур много форсу, — злясь на себя, ответил я почти грубо.

— Перестань паясничать. Посмотрели и убирайтесь, ваше время ещё не пришло, я занят. Когда мне будет нужно, я сам вас разыщу. Уж вы не сомневайтесь.

— Что ты собираешься делать, Упырь? — задал вопрос Иван.

В голове крутилось одно — монстр не может пока ничего, иначе от нас и мокрого места не осталось бы. Но больше всего напоминала мысль попытку самоуспокоенья.

— Я устрою жизнь так, как мне хочется. Боюсь, вам не понравится, распоясались вы тут без присмотра, мелочь пузатая. Кстати, спасибо за новую жизнь. Старая стала слишком скучна, но вы дали мне новый смысл и новые цели. До встречи, смертные, — голос исчез, словно перестал дуть ветер. Стало очень тихо.

— Я ничего пропустил? — через минуту всполошился очнувшийся Чарли. — Как он меня ловко — раз, и выключил.

Мирон поднялся из кресла:

— Мы увидели, что хотели? Может, пора домой?… В смысле — на Шааясс. Чарли, разбуди меня, когда прибудем на место, не хочу больше дорожной тряски. Гипнодопинг наоборот — наше спасенье.

Иван поспешил следом, приговаривая:

— Тебе бы в рекламе работать, классный слоган придумал.

Мы с Алёной подумали и решили тоже переспать обратный путь.

— Чарли, остаёшься за главного. Ты уж довези нас, без потерь.

— Не извольте беспокоиться, вашблродь!

IV

Подготовка экспедиционного корпуса закончилась на две недели раньше запланированного срока, и всё благодаря тому, что Мирон придумал способ использовать Друга для транспортировки топлива на «заправочные станции» шааян. Начался Великий Поход Дружбы, как назвали новые идеологи Шааясса это предприятие. Поход оказался действом нудным и монотонным, главная проблема состояла в том, чтобы не потерять кого-нибудь по дороге. Диски имели свойство ломаться в самый неподходящий момент и рассеиваться после прыжка на огромных пространствах. Но такие проблемы заранее заложены в расчёты, и график движения удавалось соблюдать в точности.

После посещения Олимпа у меня осталось стойкое ощущение, что нам надавали оплеух, а мы стояли и боялись пошевелиться. К счастью, поход потребовал от нас активных действий, и чувство притупилось, осталась маленькая заноза, которую, если не трогать, то и не вспомнишь. Трассу, по которой двигался флот, Друг прошёл из конца в конец раз пятьдесят. Приходилось нам и разыскивать шааян, потерявших связь, и подвозить запчасти, и оказывать срочную медицинскую помощь. За время похода я научился уважать полководцев прошлого, водивших большие армии в гораздо более сложных условиях. Поди, попробуй заставить двигаться в нужном направлении огромную толпу народа, не имея связи, кроме курьерской. Свихнёшься быстро.

Наконец настал такой момент, когда весь флот построился в виде дуги на границе Земной зоны порчи. Всё готово к вторжению. Нервы у меня дрожали от напряжения. Стараясь не подать вида, я отдал распоряжение:

— Переходим в «патиссоны». Чарли, Соломон, в зону не соваться ни под каким видом, от вас там рожки да ножки…

— Саш, не суетись, — Чарли, как всегда, зрил в корень. — Все всё знают и понимают

Странно, но я успокоился. Рабочая лошадка шааян прижалась бортом к шлюзу Друга, продавив мембрану, и мы перешли сразу внутрь бота. Еще через полчаса мы прибыли на борт флагмана. Нас встретил капитан Шасс со свитой и проводил в рубку.

Землю видно невооружённым глазом, маленькая звёздочка на черном бархате.

— Капитан Кармагин, всё готово, мы можем стартовать, — Шасс прямо-таки лоснился от счастья. Ещё бы, такая акция. Со всех сторон он получался героем, о которых пишут не где-нибудь, а в учебниках истории.

— Поехали, — шааяне уже знали скрытый смысл слова.

Флот вошёл в последний прыжок и вышел в непосредственной близости от Земли. Пока шааяне уравнивали скорость, располагали корабли на орбите, искали потерявшихся, мы занялись установлением связи с бывшим руководством Проекта. Без Чарли поиски контактов оказались непростой задачей. А если учесть, что флот неминуемо должен быть обнаружен, причём скоро, то задача становилась ещё и срочной.

Мирон выглядел без постоянного контакта с Чарли поскучневшим, но действовал уверенно. Через пятнадцать минут загадочных манипуляций он со значением поднял вверх палец.

— Внимание. Я подключился к мобильнику Красильникова, пошёл вызов.

Из динамика послышались длинные гудки, первый, второй, третий… Раздражённый голос произнёс:

— Слушаю. Кто это, почему не определяется номер?

— Здравствуйте, Олег Степанович. Это Кармагин, тот самый, капитан Большого Друга.

Пауза.

— Если это чья-то шутка, не сносить вам, сударь, головы.

— Это не шутка. На шутки нет времени. Флот Шааясса, дружественной планеты, объявляет о готовности прийти на помощь землянам в сложившейся взрывоопасной ситуации. Ваша задача на данный момент — оповестить правительства противостоящих сторон о том, что на геостационарной орбите расположились четыре тысячи кораблей. Информацию необходимо передать немедленно, чтобы предотвратить панику. Нас скоро обнаружат, — Мирон ткнул пальцем в монитор, я понял, кивнул. — Мне подсказывают — обнаружили.

— Как это понимать? Что за бред?! — Красильников не играл, он действительно ничего не понял.

Я изобразил бесконечное терпение:

— Олег Степанович, вопросы после. Действуйте без промедления, если не хотите нелепых происшествий. Я вас умоляю.

— Хорошо. На свой страх и риск. Как вас потом найти?

— Просто сделайте вызов по номеру «ноль». Поторопитесь.

Не успел Красильников отключится, как раздался голос Сержанта:

— Мы успели в последний момент. Война почти началась. Наше появление отсрочило объявление ультиматума США России.

— Ненавижу успевать в последний момент. Как ты успел всё узнать? — спросил Иван с каменным лицом.

— У нас большой опыт в таких делах. Я мог бы отыскать твоего собеседника секунд за десять. Он, кстати, сейчас разговаривает с президентом Соединённых Штатов.

— А он-то с какой радости? — спросил Герке.

— Как президент России. А вы не знали?

Интересно, чего я ещё не знаю? Мне страшно, до спазмов в горле захотелось домой, увидеть родителей, увидеть своих гавриков, свой город. Алёна услышала меня, отозвалась пониманием, я почувствовал её тревогу. Где там этот президент, чёрт бы его…

— Вызываю Кармагина, — раздался из динамика голос. О, как. Сам достучался до нас. Молодец.

— Кармагин на связи.

Красильников величав и спокоен, как и подобает государственному мужу:

— Александр, когда вы сможете явиться с отчётом?

Началось. Я сделал глубокий вдох, выдохнул, помедлил пару секунд.

— Отчётов не будет, Олег Степанович. Будут указания. От имени директората Шааясса.

Я долго взвешивал, кем мне быть — командующим армадой или этаким коллаборационистом, ведущим переговоры от имени настоящих хозяев. Остановился на втором варианте, на Земле жили мои близкие, потенциальные заложники.

— Так, значит, — из его голоса пропали властные нотки, проступила усталость. — Ну и чего они хотят?

— Прекращения противостояния. Все стороны, втянутые в конфликт должны перевести вооруженные силы в режим мирного времени… — начал перечислять я.

— Вы бы хоть поинтересовались, как это правильно называется, — он передразнил: — Режим мирного времени…

— Терминология не имеет значения, имеет значение смысл, — оборвал я его неучтиво. — Шааяне в состоянии контролировать запуск ракет и перехватывать их. Любая страна, осуществившая запуск, считается агрессором. Её стратегические вооружения немедленно уничтожаются, на территорию вводятся миротворческие силы. Это главное. Подробности информационным пакетом. Распространите его среди коллег. Мы могли бы и сами, но на объяснения нужно много времени.

— Знаете, Саша, я ещё до конца не верю. Слишком всё похоже на чудо. Мой предшественник застрелился. Я, практически, устроил переворот. Не было иного выхода… — голос у президента сел совсем. — Я хотел бы встретиться с вами.

— Извините. Минуточку.

Я повернулся к Шассу:

— Капитан, необходимо отправить на поверхность…

— Да, я понял, — пробубнил переводчик. — Я слышал ваш разговор с президентом.

— Олег Степанович, от вас потребуется обеспечить безопасный вход в воздушное пространство малых судов шааян. Вас доставят на флагманский корабль. Дайте канал нашим специалистам, они договорятся с вашими, — распорядился я. Боже, как, оказывается, утомительно, когда приходится самому учитывать все мелочи. Где ты, наш верный Чарли?! О, кстати.

Я переключил разговор на свой коммуникатор:

— Чарли, попроси Сержанта сливать тебе всё, что он нароет синхронно, если что, докладывай.

— Понял. А мы уже. Вполне синхронно сидим в большинстве информационных сетей. Он прямо ас в этом деле.

— Да, я такой! — кристы научились иногда понимать юмор.

— Там, внизу, между прочим, такая буря нешуточная. Штаты только что получили вашу информацию, ждём реакции. Всё же вовремя мы успели, — заметил Чарли.

V

Успели. Ноги стали ватными, я представил, как мы могли бы задержаться ещё на пару дней. Противоестественность ситуации не умещалась в сознании. Не может судьба целой планеты зависеть от расторопности! Чьей бы то ни было. Или везучести?

— Внимание! — Сержант почти кричал. — Наблюдаю странное движение. Чёрт!

— Что ты наблюдаешь? Говори толком! — в ответ крикнул я, чувствуя, как пальцы рвут обшивку подлокотников.

— Движение в военных сетях штатов. Сигнал пуска ракет. Мы опоздали…

— Шасс! Боевая готовность! Сбивать всё, что подозревается! — громко скомандовал я, повернувшись к капитану.

У Шасса забегали глазки, он залепетал:

— Капитан, мы не успели перестроиться из походного режима. Готовы и находятся на расстоянии прицельной стрельбы три процента кораблей… Нам нужен ещё час.

Я знал об этом? Да, знал. Но не мог поверить, что всё решат какие-то минуты. Как минуту назад не верил, что мы успели.

— Сбейте, что сможете.

Я не слышал поднявшегося гвалта, боевой сирены, кричащего Ивана. Меня захлестнула боль, не моя, Алёна физически ощутила начало катастрофы, и я чувствовал её боль.

Из оцепенения меня вывел Чарли:

— Пошли ракеты. На всякий случай прощайте, ребята.

Я ещё не понял смысла сказанного, а Герке кричал:

— Нет!!! Чарли, стой! В этом нет смысла!..

Соломон счёл ещё возможным прокомментировать:

— А если останемся в стороне, кто мы после этого? Так, пыль…

Никто не смог бы их остановить, они хотели быть людьми, такие уж это люди.

VI

Война длилась меньше часа. После запуска американских ракет через минуту стартовали российские, китайские, европейские. Никто не пожелал остаться в стороне от безумного карнавала. Шааяне сумели перехватить процентов сорок боеголовок. До сих пор я не видел оружия кристов, они сбивали ракеты на старте синими протуберанцами протонных пушек.

Чарли продержался двенадцать минут. Шлейфом он разбивал в пыль всё, что двигалось за пределами атмосферы по «неправильной» траектории. В ответ на мой призыв уйти, я был послан. На тринадцатой минуте связь с ним оборвалась, Чарли рванулся прочь от Земли, но полёт корабля стал неуправляем. Он медленно удалялся от планеты в сторону Солнца.

Соломон просто переправлял боеголовки в неизвестном направлении. Он продержался на три минуты дольше. Последнее, что он сделал — вышвырнул Друга за пределы зоны порчи. Я отрешённо наблюдал, как тело Сола, медленно меняя цвет с обычного сиреневого на серый, начало деформироваться, сжиматься. Рывком он покинул пределы досягаемости приборов шааян, но через секунду Земля обрела ненадолго ещё одно светило.

Всё кончено. Десять процентов сработавших зарядов смели цивилизацию Земли. У нас больше нет дома, мы не смогли его спасти. Мирон скорчился в кресле, изредка вздрагивая, Иван как будто окаменел, он стоя смотрел на изображение планеты, на первый взгляд невредимой. Впервые мы с Алёной не чувствовали друг друга — не только мысли исчезли, умерли чувства. Природой не предусмотрено адекватной реакции человека на гибель своего вида.

Вначале было слово:

— Саша, Саша, очнись.

Странно, голос очень знакомый. А кто такой Саша? Мысль, как яркий свет:

— Очнись!!!

— Алёна… Что со мной? — говорить я не мог, только думать.

— Я вдруг перестала тебя чувствовать, ты как будто ушёл. Глаза открыты, но ты ни на что не реагировал. А потом у тебя остановилось сердце.

— Я умер? — так просто оказалось представить себя мёртвым.

— Живой, — ответила она растерянно. — Помогли шааяне, притащили аптечку, делали уколы, массаж сердца. Ты ожил, но долго находился без сознания.

Наконец удалось открыть глаза. «Белая палата, крашеная дверь…». Чертовщина какая-то, всё работает, тело слушается, а говорят — чуть не умер. Я резко сел на кровати, Алёна даже вздрогнула, прислушалась ко мне:

— Ты в порядке. Странно, — и, предупреждая мой вопрос, продолжила: — Мирон и Иван на Земле, мы решили проводить эвакуацию. У Мирона нет родных, а Ваня ищет семью… Но… Москвы больше нет. Наш Город уцелел… пожары… мама.

— Идём туда. В России есть какая-нибудь власть?

— Президентское обращение крутят уцелевшие радиостанции, но его слова — блеф, — Алена на удивление сухо излагала факты. — Нет власти, нет России, ничего больше нет. Сержант подсчитал процент потерь. Уцелели пять процентов в Европе… в других местах больше… Шааяне могут взять с собой миллион человек, больше их синтезаторы пищи не смогут прокормить.

— Мне нужна связь с Сержантом или с Герке. Лучше, с обоими.

Алёна сняла коммуникатор, протянула мне.

— Сержант, слышишь меня? — вызвал я.

— Да, капитан, — без посредничества Чарли он разговаривал «механическим» голосом с множеством неприятных призвуков.

— Возьми у шааян корабль, посади туда Мирона, я с ним свяжусь, и ищите Друга. Посмотрите, что можно сделать. Может быть, Чарли ещё жив, не стал бы Соломон заботиться о… трупе.

— Ситуация изменилась. Шааяне действуют автономно. Вы — беженцы, — обрисовал ситуацию Сержант.

Я молча позвал Алёну и получил ответ:

— Шасс заявил о нашем статусе, когда мы решили эвакуировать людей. Мы согласились с тем, что отныне можем обращаться только с просьбами.

— Сержант, подожди, — бросил я коротко.

Я встал, облачился в полевой комбез, нацепил пояс с «тюльпаном» и в сопровождении Алёны отправился искать капитана. Который и нашёлся вскоре, как капитану и полагается в боевой рубке. Пропускать нас поначалу не хотели, охрана в черных доспехах стояла насмерть. Потом последовал резкий окрик, и солдаты замерли по стойке «смирно».

Шасс выглядел уверенно даже, я бы сказал величественно.

— Капитан Шасс, мне нужен корабль для спасения Большого Друга. Срочно, — я стоял в полуметре от него и, не отрываясь, смотрел прямо в глаза. — И ещё. Думаю, объявление моего экипажа беженцами есть простое недоразумение, и мы по-прежнему остаёмся друзьями правительства Шааясса?

Величия у капитана поубавилось, он ещё попытался возразить, набрал побольше воздуха в грудь, но ответил вполне миролюбиво:

— Я считаю вас также и своими друзьями. Вам будет предоставлен корабль. Немедленно, — он бросил команду, переводчик не счёл необходимым её переводить. — Какие будут указания на его счёт?

Салабон ты, а не капитан — подумал я, а вслух сказал:

— Он поступает в распоряжение Сержанта. Лично мне нужен планетарный катер. Без экипажа. Спасибо, — я повернулся и пошёл к выходу.

— Вас проводят до транспортного бокса, — вдогонку бросил Шасс. Кажется, он рад от меня отделаться.

Сев за рычаги «патиссона», я странным образом почувствовал себя уверенно. Такая же уверенность исходила и от Алёны:

— Вперёд, командир. Что бы там нас ни ждало.

VII

Пролетая над городом, я старался не смотреть вниз, но знал, чувствовал — разрушения есть, есть погибшие, много. Алёна замкнулась, приготовилась к худшему. Мы сели у леса, через дорогу от нашего дома, от того, что осталось. Радиация превышала фон в сотни раз, но опускать забрала шлемов мы не стали. И без того наше появление вызвало нездоровый интерес у местных жителей.

Корабль шааян они видели, я знал, диск опустился неподалёку от окраины. Группа возле нашего дома ожидала эвакуации, на лицах выражение, как у незаслуженно обиженных детей. Весна, вечерами ещё холодно, люди жмутся у разведённого прямо на газоне костра. Немного в стороне стоят двое солдат срочников, охраняют. Правильно, народ дичает быстро, скоро появятся мародёры и просто отморозки. Кому теперь служат эти солдаты? Поди, и сами не знают. Я поднял глаза, с трудом нашёл на изменившемся, разрушенном фасаде окна своей квартиры, чёрные провалы без стёкол. Зайти, посмотреть? Не стоит, не за тем мы здесь.

Неподалёку от подъезда, на том самом месте, где произошла памятная драка, лежали трупы. Тела прикрыты брезентом, но то, что он скрывал, угадывалось безошибочно. Поверх каждого покрывала прикреплён листок бумаги из школьной тетради в клеточку с именем, выведенным чёрным фломастером. Алёна молча подошла к одному из брезентовых холмиков, взяла в руки листок и замерла. Снова меня захлестнула её боль, я, с трудом двигая ногами, подошёл к ней, обнял рукой за плечи. Взял из её руки бумажку. «Агеева Надежда Ивановна», рука, выводившая буквы, дрожала. Сзади раздались шаги, я обернулся. Знакомое лицо, соседка с верхнего этажа.

— Вот, не дождалась Наденька. Всё ждала, хотела взглянуть на кавалера, с которым Алёнка убежала. Не дождалась. Пиндосы проклятые, прости господи, — старушка вздохнула. — Приступ у ней случился, как услыхала, про войну. А скорой-то всё не было. Так и не приехала скорая-то… Сынок, что же с нами-то теперь будет? Говорят эвакуация.

— Да, вы будете жить в другом месте. Там хорошо, я был там, вам понравится.

Старушка кивнула и пошла прочь, маленькая, жалкая. Я наклонился и осторожно приподнял край брезента. Лицо спокойное, очень похоже на Алёнино, несмотря на восковой цвет. Мы почти не были знакомы, обычное дело в наше время.

Алёна опустилась на колени, склонилась, прижалась губами ко лбу. Боль прошла, её место заняла тоска.

— Заберём её, похороним, — молчаливый призыв.

Я, как мог, обмотал брезент вокруг тела, поднял свёрток на руки и пошёл мимо солдат через дорогу к катеру.

По обоюдному согласию мы выбрали поляну в лесу километрах в десяти от города. Я хотел выкопать могилу, но Алёна остановила меня:

— К чему теперь эти ритуалы. Не хочу, чтобы на Земле осталось важное.

Я понял и принялся стаскивать валежник. Нашёл в «каптёрке» катера какую-то горючую жидкость, облил брёвна. Мы уложили тело, и я запалил костер, обнаруженным там же электрическим разрядником. Со стороны наши действия наверно выглядели дико — двое молча, без суеты, в лесу, ночью сжигают труп. Но не было зрителей, а главное, не стало тех правил, определявших, что есть дикость, что есть норма.

Мы всё так же молча дождались, когда прогорит костёр, сели в катер и направились ко мне домой.

Почему я верил, что родители живы? Не знаю, возможно, интуиция, а может быть, элементарный самообман. Когда я постучал в дверь, сердце колотилось так, что было слышно без всякого фонендоскопа. Электричество отключено, отец открыл дверь с керосиновой лампой в руке, в углу я заметил помповое ружьё. Он ничуть не изменился, мой старик. Может быть, добавилось на лице морщин, но глаза оставались, как и прежде, молодыми.

— Мать! — голос дрогнул. — Сашку встречай беги. Явился, не запылился.

Мы вошли в прихожую и заперли дверь, когда из спальни вышла мама. Вот она сдала, похудела, стала как будто ниже ростом, волосы совсем седые. Объятья, расспросы, слёзы.

— Мам, пап, познакомьтесь — Алёна. Моя жена.

Снова слёзы, рукопожатья, вопросы. Мы прошли на кухню, мама начала накрывать на стол. В какой-то момент показалось, что и не было ничего, а просто блудный сын вернулся среди ночи домой с молодой женой, весь такой из себя бравый и успешный. Ощущение оказалось нестойким, до первого вопроса:

— Что же теперь будет-то? А, Саш? — мама старалась заглянуть мне в глаза, но я упорно смотрел в тарелку и через силу глотал угощенье.

— Я не стану врать, мам, — пришлось сделать вид, сто прочищаю горло. — Как раньше, ничего не будет. Мы прямо сейчас отправимся в Город, там вы с папой сядете… — ох, как трудно быть убедительным. — Сядете в космический корабль и через два года полёта окажетесь на планете Шааясс. Она очень похожа на Землю, я был там, знаю.

— Ты, сынуля, не тронулся часом? — отец раньше частенько корил меня за пристрастие к определённого рода литературе. — Может, самогоночки, чтоб в себя придти?

— Пап, ты наши комбезы видел? А оружие? В километре отсюда стоит планетарный катер, который нам одолжили шааяне, а мы сами почти год скитались так далеко, что и представить трудно. Придётся тебе поверить.

Папа с мамой переглянулись. В их взглядах я разглядел такое, что понял, и знал наперед ответ отца.

— Нет, Саш, никуда мы отсюда не уйдём. Всю жизнь прожили, и помирать здесь придётся. Да и не долетим мы до тех палестин, старые уже. Вы молодых спасайте, им жить ещё…

— Пап…

— Не возникай. Ты хоть и в больших, видно, чинах, да только соплив ещё, за нас решать. Мы эту квартиру бросим, переедем в деревню, там дом ещё крепкий, на наш век хватит. Огород есть, проживём. За нас не беспокойся, делай своё дело. Вот тебе весь мой сказ. Так, мать?

Мама молча кивнула, спросила:

— Вы переночуете, или как?

Волна поддержки от Алёны помогла мне справиться с собой. Деревянным голосом я произнёс:

— Нет, нам нужно уходить. Мы должны всё исправить, есть ещё надежда, так и знайте.

Даже у Алёны мои слова вызвали недоумение. А отец спросил:

— А это вот, — он неопределённо кивнул на тёмное окно, — как понимать?

— Мы опоздали… В этот раз успеем, — ответил я, стараясь верить своим словам. Повторил: — Есть ещё надежда.

Уходили без долгих прощаний. Я пожалел, что нет на борту «патиссона» никаких полезных припасов. Аптечку и ту не «русифицировали», снял пояс с «тюльпаном», показал отцу, как заряжать, как пользоваться.

— Пригодится, времена впереди смутные. Поосторожнее с ним. Ну, да ты понимаешь.

На пороге я обернулся:

— Мы вернёмся, не поминайте лихом. До свиданья.

Они стояли обнявшись, освещённые неверным светом лампы и, вот странно, улыбались. Я рванулся прочь, догнал Алёну.

— У тебя золотые родители… Куда мы теперь?

— Есть ещё люди, они, возможно, нуждаются в помощи. В любом случае я хочу знать, что с ними.

— Твои ребята из «Лаборатории»?

— Именно.

VIII

Поиски заняли у нас всю оставшуюся ночь и половину дня. И вот мы снова вместе, сидим в кубрике «патиссона». Но не все. Николай Николаевич погиб под руинами, его дом полностью разрушен. Марина на борту эвакуатора вместе с сыном. Анюта держалась молодцом, бледная, невыспавшаяся, с красными глазами, но спокойная и уверенная. Петька же сильно сдал, у него сломана рука, разбито лицо, глаза без очков смотрят по-детски беззащитно. Макс не мог сидеть спокойно, всё порывался вскочить, руки его так и мельтешили, то хватая всё подряд, то теребя волосы, то застёжку на куртке. Историю их злоключений в кратком изложении я знал, с Алёной познакомил, осталось обрисовать ситуацию. Мне казалось, что у них будет больше шансов не пропасть на Шааяссе, если они получат кой-какую дополнительную информацию.

Наконец Максим не выдержал затянувшейся паузы:

— Ты, может быть, расскажешь что-нибудь? Ты кто такой, вообще? Может, ты и не Кармагин вовсе? Похож, конечно, но не совсем. Наш был… не такой он был.

Вот ведь. А какой «он» был? Был…

— Я это, я. Не волнуйся. Или напомнить тебе, как ты кондиционер чинил, Кулибин?

Аня вступилась:

— Да не слушай ты пустомелю. А вот кто ты такой, действительно интересно. Ты сотрудничаешь с этими, как их, не могу запомнить никак?

— Шааяне с планеты Шааясс. Нет, скорее, они со мной сотрудничают? — сказал и сам себе удивился, но ведь правду сказал. — А я — капитан корабля. Называется Большой Друг. Он, правда, сейчас в ремонте. Земного корабля, уточню.

Друг действительно жив, и Герке с Сержантом надеялись на лучшее.

Петька ожил:

— Ты давай, рассказывай всё по порядку — что да как.

Алёна внесла импровизированный поднос со свежесинтезированными пайками, и по тому, как мои друзья принялись за еду, стало понятно, что толком они не ели давно. Я принялся рассказывать. Проект, Фонд, порча, наша первая стычка с шааянами, кристы, Соломон, Чарли. Встречу с Андреем я не упомянул, просто рассказал о той войне между цивилизациями, последствия которой нам приходится расхлёбывать.

— Эх, Димка, Димка. Не уберёгся, — Петька вздохнул. — Да. Погуляли вы, ребята, даже завидно. Значит, говоришь, миротворцы. Земле, говоришь, кирдык? И что, никаких планов, кроме эвакуации? Ведь всех не вывезут, как я понял. Неужели нет выхода?

— Петь, ты сам подумай, что говоришь. Может быть, на Землю и вернутся наши потомки, но сейчас… — Анна старалась говорить спокойно, но в глазах стояли слёзы.

Я добавил:

— Да, Петь, может, тебе кажется, что можно ещё на что-то надеяться. Наш город пострадал мало, но крупных промышленных центров просто нет больше. Промышленности нет, энергетики нет. Плюс радиоактивное заражение. Это конец.

— Как же так?! — Макс вскочил, лицо перекошено гримасой отвращения. Саданув кулаком в переборку, что есть силы, проорал: — У вас было всё, а вы ничего не сделали! Вы могли предотвратить катастрофу, а занимались, чёрт знает, чем. Искали какие-то ключи. Бред! Да вас всех надо казнить. Медленно. Страшно.

Я молчал. Что я мог сказать? Что нам не хватило времени? Так просто нужно было раньше начинать. Что раньше мы ничего такого не знали? Похоже, просто не хотели знать, застили глаза погоня, поиск, азарт. Виноват ли кто-нибудь более нас? Разве только те, кто отдавал приказы. Да и то, чисто формально они виноваты. Они невольники, пешки, пусть даже ферзи, но не игроки. Игрок один — его величество случай. А мы оказались в положении любителя в матче с гроссмейстером…

Макс ещё долго разорялся бы, но Анюта его остановила:

— Сядь, чучело бестолковое. Прокурор нашёлся. Когда ты только вырастешь, — она усмехнулась горько. — Кто виноват, нашли. Теперь скажите — что делать?

Ну вот, приехали. Если б я знал! На данный момент у нас нет ничего, ровным счётом. Соломон погиб, Большой Друг ни жив, ни мёртв. А есть ещё Упырь с его загадочными угрозами, он может торжествовать — я проиграл и потерял всё. Алёна не зря недоумевала, когда я говорил родителям о надежде, как о существующей реально возможности всё исправить. Нет такой возможности.

Моё молчание Петька понял правильно:

— Значит, не знаешь. А должен быть выход, носом чую. Думать надо, однако. У вас какие планы?

Алёна сначала молча предложила мне, а потом сказала вслух:

— У нас есть план поспать. Присоединяйтесь.

Возражений не последовало, и мы разместились в кубрике по принципу — девочки направо, мальчики налево. Сон не шёл, проворочался минут сорок, встал, оделся, обосновался в рубке, решил вызвать Ивана, давно его не слышно. Но не успел набрать код вызова, вошел, щурясь на свету, Петька:

— Не могу уснуть, рука мешает, болит зараза. Да и не привык я днём спать.

Я молча открыл секцию с аптечкой, с трудом вспоминая, где тут у них обезболивающее. Вспомнил, зарядил инъектор, Петька тоже молча подставил плечо, негромкий хлопок, и через двадцать секунд он блаженно жмурился.

— Хорошая вещь. И никакого наркотика?

Я пожал плечами, бог его знает, мол.

— Я вот тут пока лежал, всё думал… И знаешь, какая мысль мне пришла в голову?

Меня совершенно не интересовало, чего он там напридумывал. Поначалу я просто отвечал на его вопросы, думая о своём. Но постепенно смысл его слов начал доходить до моих измученных мозгов, я включился. Мысль Петькина мне понравилась. Всё, конечно, вилами по воде, но оказалась она достаточно безумной, чтобы оказаться правильной.

Когда пошли рассуждения на тему возможных последствий, я решил, что хватит:

— Всё, Петь, пора баиньки. Надо хоть пару часов соснуть. Тебе спасибо, светлая у тебя голова, а я мог бы и сам сообразить, но видно, туп от природы, — видя его горящие глаза и желание немедленно броситься решать все проблемы одновременно, изобразил командный голос: — Всем спать!

IX

Пробуждение оказалось весёлым. По катеру стреляли. Схватив комбез в охапку, я вломился в рубку, попытался понять, что происходит. На обзорном мониторе — темень, прореженная редкими вспышками выстрелов. Не сразу дошло, что на улице ночь. Я включил прожекторы. «Патиссон» мы посадили на поляне прямо в городском парке. Стало видно, что за деревьями перемещаются фигурки в камуфляже, одна из фигурок как раз выстрелила в нас из подствольного гранатомёта. Один прожектор погас.

На контрольном мониторе горели красные транспаранты, радостно сообщая, что у нас повреждена пара рулевых дюз и обшивка. Я принялся лихорадочно искать, где тут включается внешнее переговорное устройство, нашёл, рявкнул в микрофон:

— Вам какого чёрта надо, солдатики?!

Выстрелы смолкли, из-за деревьев послышались голоса: «Кажись, по-русски чешет… Подумаешь, долго ли им… Это прихлебатели ихние, мочить гадов!». Наконец выступил командир:

— Нам надо, чтобы вы убирались к чёртовой матери. Или откуда вы там припёрлись.

Боже, какие идиоты. А ведь как-то надо договариваться, не стрелять же по ним. Я бы мог с лёгкостью выкосить их вместе с деревьями, но воевать против своих, до такого я ещё не дошёл. В рубке сделалось людно, пришлось натягивать комбинезон, чтобы не сверкать телесами.

— Мужики, давайте по-хорошему, а? — попытался я решить дело миром. — Я тут всё могу разнести в шесть секунд. А вот убраться не могу, вы мне катер повредили.

— А ты что за хрен с горы? Уж больно хорошо по-нашему шпаришь, — донеслось из темноты.

Как я могу объяснить в двух словах? Так и сказал:

— Это долго объяснять. Но не враг я вам, это точно. Давайте так — кто-нибудь из вас поднимется на борт, и мы договоримся.

После короткой паузы:

— Ага, жди! Будто мы не знаем, зачем вы народ увозите, суки. Огонь!

Тут за нас взялись по-настоящему. Катер держался, но по экрану замелькали сообщения о множественных повреждениях. Я уселся на место канонира, навёл прицел на вершины деревьев и дал залп по кругу. Поляна осветилась, как днём, деревья стали ниже. Стрельба смолкла. Ладно, пусть подумают. Я решил, что связь с Иваном стала, как никогда, актуальной. Вызов ушёл, но ответил полковник не сразу:

— Слушаю, Саша, — голос глухой, «с трещиной».

— Здравствуй Иван. Ты где сейчас? Как у тебя…

— Я неподалёку от Москвы… от того места, где она была. Я теперь бездетный, холостой сирота. Как и многие выжившие.

Надежды на спасение его семьи были призрачными с самого начала. Но когда вот так… просто и почти бесчувственно…

— Ты не молчи, капитан. Не знаешь, что сказать, как утешить? Правильно, не надо слов. Хватит слов. Что там у вас?

Я прокашлялся.

— Тут нас обстреляли. Какие-то военные. Повредили «патиссон», лететь мы не можем. Ты не мог бы нас подхватить?

— Нет проблем, командир. Вы ещё в Городе?

— Да, в центре. Я дам пеленг.

— Вылетаем. Конец связи.

Тут, наконец, дозрели и налётчики:

— Ладно, уроды, мы позже вами займёмся. Недосуг нам. Да и ваши, небось, спешат на помощь. Зато мы теперь знаем, как с вами воевать. А бить мы вас будем до последнего гада. Уходим, бойцы.

Разведка боем, значит. Чем же им так не угодили шааяне? Алёна дала единственный правильный ответ:

— Не стоит искать логических объяснений. В обстановке безумия разум бессилен, — а закончила чисто по-женски: — Бедный Ваня, как же он ещё держится?

Приближение Ивана я почувствовал без коммуникатора, шёпот его мыслей возник неожиданно:

— Как вы там? Мы на подлёте. Ага, вижу вас.

Алёна меня опередила:

— Здравствуй, Ваня. Они ушли. Безумные военные, нашли нового врага.

Через внешние микрофоны донесся рев двигателей, к свету прожекторов добавился синеватый оттенок от реактивного выхлопа. Иван посадил машину почти впритирку к нашей, шеф-пилот, ничего не скажешь. На мониторе видно, как распахнулся люк. Иван в полевом костюме с «тюльпаном» в руке быстро сбежал по пандусу, а через минуту стоял в тамбуре нашего катера. Он деактивировал шлем, и я вздрогнул, увидев его лицо. Ожоги и ссадины покрыли его, не оставив живого места. Мы прошли в рубку, я представил:

— Полковник Стратов. Пётр и Анна Кальмановские. Максим Легкоступов. Будьте знакомы.

Вопросов и приветствий не последовало, Иван сразу заговорил о деле, и снова я не узнал его голос:

— Кто-то родил слух, что шааяне везут к себе наших, чтобы разобрать на запчасти. Тем, кто ещё здесь остался, приходится туго. Но диски взяли столько пассажиров, сколько могли, и ушли из зоны. На орбите вас ждут, надо торопиться.

Стоп. Как это «вас»? Видно, мысль опять прозвучала громко, Иван откликнулся:

— Я остаюсь. Хватит, налетался. Ты прости меня, капитан, но дальше — без меня. Я военный, я должен был погибнуть здесь. А раз уж выжил, то останусь. До конца.

— Но, послушай! Мы… — я выдал ему наш с Петькой разговор. — А здесь ты…

— Нет, Саш, я не верю больше во всю эту машинерию. Со мной ещё одиннадцать офицеров, будем делать, что возможно ещё сделать. А вы идите, какая никакая, а надежда. Всё. Давайте, поспешим.

А на улице нас ждала засада. Мы прошли ровно половину расстояния между катерами, я, Алёна и Иван выстроились треугольником, стараясь прикрыть незащищённых ничем Анюту, Петьку и Макса. Прожекторы на обоих «патиссонах» погасили, шлемы позволяли видеть и в полной темноте.

Выстрелы раздались сразу с двух сторон. Несколько пуль попало в меня, сбивая с ног, но рухнул я целенаправленно, подмял под себя Аньку. Алёна упала, я чувствовал её страх и обиду. Иван без паузы открыл огонь из «тюльпана», молча, изредка шипя сквозь зубы, когда в него попадали.

— Вань, скажи своим, пусть пугнут бортовым орудием, — предложил я голосом.

— Не умеют они. Не успел объяснить.

Зажглись прожектора, выхватывая из темноты быстрые тени. Из открывшихся люков катера раздались выстрелы, завязался бой, абсурдный, невероятный, невозможный. Алёна вскочила, вскрикнула от боли, но стрелять не стала. Сначала она просто стояла под градом пуль и повторяла про себя: «Я запомню. Запомню всё». Я видел её глазами — вот Иван в полуприсяде бьёт очередями, вот равнодушные ко всему вековые деревья городского парка, вот я вцепившийся в землю, рядом Петя и Максим. Она наклонилась над лежащим неподвижно Максом, заглянула ему в лицо. Мёртв — понял я.

И тут Алёна сделала то, что может сделать только русская женщина. Я с ужасом увидел, как свернулся валиком её шлем, не крик, а вой «нееет!» вырвался у меня, но она ответила «молчи». Пуля попала ей в плечо, она пошатнулась, но устояла, её голос перекрыл пальбу, он прозвучал зло, но не злобно:

— Люди! Вы люди или звери?! Вы потеряли всё, но останьтесь хотя бы людьми! Лишь тот человек, кто останется им и в аду. Так будьте же вы людьми!

Стрельба прекратилась. Кто-то за деревьями удивлённо произнёс:

— Это ж девчонка! — в наступившей тишине голос прозвучал отчётливо.

Они могли и не расслышать ее слов, но стрелять в «девчонку» не смогли.

Иван свернул шлем:

— Солдаты! Я полковник ВВС России Иван Стратов. Среди нас нет шааян, — он помолчал, сказал устало: — Давайте поговорим, мужики.

А мы с Алёной услышали его мысленный шепот:

— Спасибо, Алёнушка. Мы все тут обезумели. И прости.

На поляну начали выходить люди в камуфляже. Подтянутые, лиц не разглядеть за защитными масками, оружия на них висело столько, что казалось странным, как они ещё двигаются. Вперёд вышел невысокий, коренастый, отрапортовал, обращаясь к Ивану:

— Капитан Семенченко, военная разведка. Со мной пятьдесят человек… было.

— Что ж ты наделал, капитан? — Иван говорил почти шёпотом.

Я тем временем освободил Анну, мы опустились на колени возле Петьки и Макса. Максим мёртв, пуля попала в лицо, страшно. Петя лежал с открытыми глазами, и столько боли я увидел там, что не выдержал, отвернулся. Анюта молчала, сдерживая слёзы. Я рванулся, было, в катер за аптечкой, но Петька схватил меня за рукав:

— Сань, ты Анюту не бросай. Помоги ей. Защити. Прошу.

— Подожди, сейчас мы тебя полечим… — начал я, но понял — поздно.

Глаза его закрылись, он вздрогнул и разжал руку, державшую меня. Я выпрямился, посмотрел на капитана, он почувствовал мой взгляд, обернулся, стянул маску. Господи! По-детски мягкое лицо в конопушках, светло рыжие волосы и полный отчаянья взгляд. Я хотел сказать что-нибудь, но пока искал слова, он сделал шаг в темноту, а через несколько секунд раздался негромкий выстрел.

— Трус! — Иваном овладело бешенство. — Ну! Кто ещё хочет пристрелить себя вместе с совестью?! Вперёд! За командиром, — он обвёл поляну взглядом. — Нет, орлы, вы так просто не отделаетесь. Вы у меня будете людьми в аду. Эту девчонку, как кто-то тут брякнул, зовут Алёна Дмитриевна. Кто не согласен с ней, пусть катится ко всем чертям, а кто хочет быть человеком, тот идёт со мной.

Никто не ушёл. Иван стал командиром отряда из сорока восьми бойцов, одиннадцать человек прилетели с ним на катере, и тридцать семь осталось в отряде разведчиков.

Анюта замкнулась, как будто потеряла дар речи. Она молча наблюдала, как на краю поляны солдаты выкопали траншею, как складывали трупы. Когда подошли за телами Петра и Макса, она наклонилась, поцеловала мужа в лоб и снова уткнулась лицом Алёне в плечо.

Обошлись без речей и воинского салюта. Траншею засыпали и сровняли с землёй. К чему теперь ритуалы?

X

Ночь. Тишина, слабый ветерок шумит в ветвях. На поляне, освещённой уцелевшими прожекторами, стоим друг напротив друга — я, Алёна, и Иван, бывший шеф-пилот, полковник бывшей армии, бывший отец и муж, а ныне командир отряда. Он и его люди решили остаться на Земле и остаться людьми. Мы стояли молча, вихрь чувств соединил нас в единое целое. Без слов. Да и зачем они? Мы не обнимались и не пожимали рук на прощанье. К чему эти жесты?

Не сговариваясь, мы одновременно повернулись и пошли каждый своей дорогой.

Анна ждала нас в катере, бледная, с потухшими глазами, но всё такая же молодая, возраст не имеет над ней власти. Алёна помогла ей застегнуть ремни, сама расположилась в кресле, я взялся за рычаги управления и резко рванул катер вверх. Мы пробили слой облачности, небо на востоке зарозовело, начинался новый день, впереди нас ждала работа.

Капитан Шасс лично встретил нас у двери транспортного ангара. Вместо приветствия он спросил:

— Капитан Кармагин, куда вы желаете, что бы вас доставили?

Мне понравился такой деловой подход.

— Доставьте нас, пожалуйста, к нашему кораблю, и организуйте связь с нашими людьми.

Анюта смотрела на меня во все глаза, недоумевая, видно, почему меня слушается капитан, имеющий под началом тысячи кораблей. Я и сам находился в некотором недоумении по этому поводу, но приходилось держать его, недоумение, очень глубоко.

В прыжок мы ушли по меркам шааян почти сразу. Через двадцать минут начался манёвр сближения. Соломон выбросил Большого Друга далеко за орбиту Плутона. Капитан показал наш корабль на обзорном экране — он выглядел маленькой белёсой точкой. Рядом с ним отчётливо видны пирамиды Сержанта, за которыми скрылся корабль, предоставленный Мирону в качестве базы.

С Сержантом без посредничества Чарли беседовать оказалось сущим мученьем, а Герке оказался настолько занят, что не смог уделить нам и секунды внимания. Мы снова перешли в катер и через час припарковались внутри корабля Мирона. Он всё же встретил нас — лохматый, небритый, с красными глазами:

— Наконец-то. А где Иван?

Говорить не хотелось, поэтому я ответил мысленно, сопроводив ответ эмоциональным «комментарием».

Мирон поник:

— Вот, значит, как… И осталось нас трое. Да Сержант. Кстати… — он немного приободрился, — наш человек. У нас с ним полное взаимопонимание. Слышишь, Сержант, как я тебя хвалю?

— Слышу. Мне иногда сложно тебя понимать, но сейчас понимаю, — механический голос, напрочь лишенный эмоций, но мне показалась в его словах некоторая ирония.

Я решил сразу ввести Мирона в курс дела, молча указал ему на ошибку:

— Нас четверо. Эта женщина идёт с нами. Зовут Анна, тоже физик. У неё недавно погиб муж.

Герке виновато развел руками.

— Извините, — он смотрел на Анюту, — Мирон Герке…

— Анна Кальмановская, — произнесла она сухо.

— Очень приятно. А у меня для вас хорошая новость.

Он изобразил фокусника, щёлкнув пальцами, и в коммуникаторе раздался знакомый до жути голос:

— Приветствую, сапиенсы. Как дела, не спрашиваю, но хочу выразить надежду на поправку этих самых дел.

Алёна улыбнулась одними глазами, ломким голосом проговорила:

— Чарли. Живой, слава богу. Ты-то как?

— Спасибо Мирону, он взломал ту скорлупу, в которой я очутился. Не представляете, каково это — не иметь ни слуха, ни зрения, ни остальных чувств. И Соломону спасибо… вечная ему память.

Мирон взъерошил и без того торчащие во все стороны волосы:

— Мы готовы к реанимации Большого Друга. Сержант должен с минуты на минуту подключить накопитель корабля к своему энергетическому контуру.

За разговором мы подошли к рубке. Там не было почти никого, дежурный офицер скучал за пультом. Сразу бросилось в глаза увеличенное изображение Друга на экране. Цвет тороида изменился с молочно-белого на серый, местами через него можно разглядеть, как через матовое стекло, звёзды. Гантель накопителя стала почти прозрачной, её контур едва угадывался. Как только мы разместились в креслах, последовало предупреждение Сержанта:

— Внимание. Вакуум пробой… — далее шла белиберда, предназначенная Мирону.

Мы замерли, Анна, по-моему, и вовсе перестала дышать.

Сержант не попадал в поле зрения камеры, откуда-то сверху в накопитель Друга ударила колонна ослепительно белого света. Продолжался пробой пару секунд, свет померк, Мирон глядя на монитор с цифирью, довольно невнятно пробормотал обычную абракадабру:

— Синхронизм в норме, оси на пять баллов.

Есть в нем кое-что от шамана, есть.

Мирон, однако, закончил вполне человеческим словом:

— Давай!

Снова столб огня, но в этот раз свечение не исчезло разом, мне даже показалось, что его интенсивность возрастает. «Переливание крови» длилось тридцать секунд, и когда свет, наконец, погас, я не сразу смог разобрать, что там на экране, ослепил слишком резкий переход от света к полумраку.

По тому, сколько гордости вместил взгляд Герке, я понял, что у них всё получилось. То, что дела так именно и обстоят, стало ясно секунду спустя:

— Ну вот, Мирон, а ты сомневался! — Чарли бурлил вулканом. — Я снова чувствую себя человеком, можно даже сказать, сверхчеловеком! Как будем действовать, человеки? Сначала восстановить вам среду обитанья, или починить контуры сенсоров, восстановить «Тунгусов» и прочее? Всё сразу не могу, рук не хватит… и мозгов.

Я осмотрелся, и так мне захотелось домой, на борт, что ответ показался очевидным:

— Давай сначала среду.

— Угу, понял. Тут Сержант стучится, хочу, говорит, нормально поговорить с моим кумиром и наставником, Мироном. Да, так и сказал.

Мелодичный женский голос напугал Анюту:

— Врёт он всё, ваш Чарли. Я отношусь к Мирону гораздо более почтительно, поэтому не могу позволить себе столь грубой лести.

У меня родилось подозрение, что большей частью эту этическую спираль выстроил сам Чарли, но разбираться не имело смысла. В душе перегорело все, что могло быть названо чувствами, и чужие шутки не казались неуместными, и Чарли это понимал. Но у нас не было времени, поэтому я спросил строго:

— Чарли, ты долго будешь трепаться?

— Я так долго жил без общества, что мне простительно. Не считать же Мирона обществом, он скоро начнёт разговаривать одними формулами… Жаль, что Иван не с нами.

— Жаль, — как эхо ответил Мирон.

— Атмосферу я вам сделаю за пять минут, а вот со всякими бытовыми удобствами придётся повозиться.

Вот и ладно. Я понял, что Чарли по обыкновению пытается поднять дух команды, но мог ему только посочувствовать. Ответил, просто чтоб не молчать:

— Значит, мы идём домой. И чтоб к нашему приходу навел порядок, — невозможно долго разговаривать с Чарли иначе, нежели в его излюбленном ключе.

XI

Более всего меня радовала Анна. Обычный румянец вернулся на её лицо, в глазах часто мелькало любопытство. Мои переживания Алёна уловила и «шёпотом» поинтересовалась не без ехидства:

— Что, нахлынули воспоминания?

О, женщины!

— Мне начинать оправдываться?

— Если бы имелись причины для оправданий, я бы с тобой не говорила так.

Хорошо, когда человек не прячется за завесой слов, когда чувства собеседника открыты, а мысли не приходится выискивать в словесной шелухе.

Мы четверо находились в рубке, прошли сутки после возвращения. Мирон восстановил долгожданный контакт с Чарли и пропал для общества. Анюта быстро осваивалась в новой для неё обстановке. На сегодня Чарли запланировал медосмотр и лечение наших организмов. «Кашпировский» уцелел и ждал пациентов, наглотавшихся радиоактивной дряни. Наконец последовал вызов, доктор пригласил нас в медбокс.

Когда мы втроём появились там, Мирон занял место на койке, не прекращая, судя по отсутствующему выражению лица, беседу с Чарли. А может быть, заодно и с Сержантом. Мы с Алёной быстро разоблачились, а Анюта смущённо остановилась в дверях, теребя застёжку комбеза.

— У меня под этим, — она дернула злосчастную застёжку, — ничего нет.

Мирон хмыкнул, Алёна же заверила:

— Тут сплошные джентльмены… И вообще, пора забыть старые предрассудки.

Она усмехнулась, мысленно мне подмигнув, и непринуждённо избавилась от остатков одежды.

— Вот так. Старого мира больше нет, к чему вся эта мишура. Главное не в этом, — она говорила без тени иронии, в голосе сквозила горечь. — Впрочем… Спорный вопрос. В последнее время люди и без того слишком уж раскрепостились. Стали естественны… как животные. Может быть, выход как раз в большем количестве ограничений? В более жестких нормах… Не знаю, не сейчас.

Я услышал её тоску, желание отгородиться от воспоминаний и, одновременно, яростное желание действовать и плотину неведения, о которую разбивались волны ярости. «Лучшая…» — вспомнилась фраза Упыря, извлеченную из памяти моего друга. Алёна услышала, что я услышал её, приглушила чувства и улеглась, вид имея отрешенный и задумчивый.

Анюта избавилась от застенчивости, поданный пример её убедил, легко сбросила комбез и тоже не без изящества устроилась на койке.

— Ну, что? Решили этические вопросы? — поинтересовался Чарли. — Иногда я просто прихожу в ужас от того количества предрассудков, которыми вы руководствуетесь в жизни… Ну да, ладно. Об этом в следующий раз. А сейчас извольте лечится. Аня, особо обращаю твоё внимание, будет довольно неприятно. К тому же тебе предстоит перенести и модификацию нервной системы, говорят, шум в голове при этом жуткий. Зато будешь на равных со всеми. Ты, главное, знай, что ничего опасного.

— Всё нормально, Чарли. Я готова.

Лечение, как обычно, вызвало приступ голода и жажды, и мы в полном составе направились в столовую. Анюта неуверенно пробовала новые возможности. Меня то захватывало потоком её мыслей, то она закрывалась настороженно. Так или иначе, но к концу второго на сегодня обеда она полностью освоилась. Я обратил внимание, что мрачные настроения экипажа постепенно сменяются нетерпением. Мы жаждали действий, но никто не знал ответа на пресловутый вопрос.

XII

Прошедшие после лечения сутки я обдумывал, как распорядиться той идеей, которой успел поделиться со мной Петька, но так ничего толком и не придумал. Слишком уж непонятные существа, эти кристы. Сержант… «наш человек», но, поди, узнай, что на самом деле думают обитатели гигантских пирамид.

Флот шааян стартовал в тот же день, ближе к вечеру. Миллион триста тысяч человек смогли принять на борт диски, им предстояло двухлетнее путешествие в мир, где, может быть, найдётся место для людей без родины. На Земле по оценке Сержанта остались в живых более миллиарда человек. Половине из них предстояло умереть в течение ближайшего года. Голод, болезни, радиация — главные помощники смерти.

Иван сообщил, что со своим отрядом организовал колонну из пятидесяти грузовиков и решил двигаться на Кавказ в расчёте на тёплый климат и удалённость от основных источников заражения. Сам он предполагал двигаться впереди колонны на удачно подвернувшемся вертолёте, разведывая маршрут.

Снова рубка и снова молчание, они ждут, что скажет капитан. А я боюсь задать вопрос, в котором заключена последняя надежда. Тихий голос Алёны:

— Ты знаешь?

— Может быть.

Мирон, разглядывая звёзды:

— Так не томи душу, командир. Терять нам больше…

Не голос, а стон Чарли оборвал его фразу:

— Какая сууука!?…

— Что? Чарли!

Нервы у нас и без того натянулись до предела, а тут… от бывшего компа таких эмоций я не ожидал:

— Какой-то козёл пытался активировать привод прямо на Земле… Ненавижу!!!

Мирон, всё поняв побледнел, выдавил:

— Земли больше нет.

— Что вы оба несёте! — Алёна, догадываясь, о чём речь, пыталась прогнать жуткую мысль.

Чарли продолжил, отключив эмоции:

— Видимо, кто-то из Проекта имел доступ к оборудованию. Они вырастили корпус корабля, а при попытке инициализации накопителя и привода в дело вступила порча. Спонтанный разряд накопителя, плюс ударная деформация… неважно. Планета разваливается, ничего живого там нет.

Мама, отец, Иван … и ещё миллиард человек.

Анна неестественно твёрдым голосом попросила:

— Покажи, я хочу запомнить.

«Как Алёна» — мелькнуло в затуманенных мозгах. На консоли появилось изображение — два шара, один ещё голубой, другой бело-синий, медленно растущий, он постепенно поглощал нашу планету, сжигая её в топке вакуумного распада.

XIII

Прошёл час, а может, больше. Мы даже не пытались говорить или думать вслух. Каждый рвал себе душу сам, не вопрошая остальных и не утешая. Что происходило со мной, не помню, что произошло с другими, не знаю. Наконец, возникла и рефреном стала биться в голове мысль — «а что изменилось? а что изменилось…». Ничего.

— Сержант.

— Слушаю, капитан.

— Скажи мне, Сержант, что кристам известно об оружии, которое использовали олимпийцы и их противники? — именно этот вопрос я готовился задать перед катастрофой.

Время замерло, я слышал протяжные удары сердца и глухой гул в голове. Через бесконечное число секунд Сержант произнёс:

— Мы пытались получить доступ к оружию предтеч, которое вовсе и не оружие. Мы знаем, где оно находится. Точнее, отслеживаем его перемещения. Но воспользоваться им мы не смогли. Во-первых, анклав делает гигантские прыжки при смене дислокации. Во-вторых, дважды перехватив его, наши посланцы не смогли проникнуть внутрь.

— Мне… нам нужны координаты. И ещё. Чей это анклав? Олимпийцев?

Он подтвердил главное, то, что Петька Кальмановский рассказал мне, назвав маленькой бредовой идейкой. Самая древняя раса знала о месте нахождения принцип-модификатора.

— Олимпийцы спрятали свой МП анклав лучше, мы не смогли его обнаружить. Речь идёт об оружии их противников. Я, кстати, не знал, что вам вообще известно о древнем противостоянии. Сказав, что мы знаем координаты, я разгласил один из важнейших наших секретов. Я должен подумать.

Сержант замолчал, он даже оборвал канал связи. Мирон открыл глаза, спросил с тоской:

— Неужели ты надеешься воспользоваться этой штукой? И что ты собираешься сделать?

— Я не знаю, что. Но модификатор — это всемогущество, — сказал я, поражаясь собственной уверенности.

— Ты не боишься? — Алена смотрела на меня со смесью страха и надежды.

— Чего мне ещё бояться? Я боюсь одного — что Сержант откажет. Долго он думает, мыслитель.

Алена покачала головой:

— Нет, Саш, ты не понимаешь. Ты не боишься сделать что-нибудь не так? Такая сила требует… не знаю.

— Да, Алена, я знаю. Но не вижу другого выхода. Нет его.

Сержант появился неожиданно, когда я решил, что он не заговорит вовсе:

— Вот и всё. Прощайте, ребята. Чарли получил всю информацию по ПМ анклаву. А я должен вернуться домой.

Вот и всё…

— Спасибо, Сержант. Что-то голос у тебя грустный. И почему «прощайте»? Может, встретимся ещё, — сказал Мирон с искренней благодарностью в голосе.

— Я преступник, и возвращаюсь на Чудо за наказанием, — был ответ Сержанта.

Анна спросила:

— Что с тобой будет?

— Интеллектуальных особей подвергнут чистке памяти. Я стану другим. Вот так. Не вините себя, я поступил, как считал нужным… А потом, вдруг у вас получится? Всё, я ушел.

Наши нестройные «прощай» он не услышал.

— Чарли, ты как, готов? — задал я обычный вопрос.

— Я-то, может, и готов, а вот вы, нет. Вам придётся впасть в спячку. Координаты, что дал Сержант, ведут даже не в соседнюю галактику. Чертовски далеко. Боюсь, что, будучи в сознании, вы такую дорогу не перенесёте. Туда идти неделю, не меньше.

Герке усмехнулся:

— Значит, соврали кристы, что испытывают новый привод впервые. На своей обычной тяге им ни за что не угнаться бы за анклавом.

— Это ерунда, — Чарли сама деловитость. — Предлагаю график. Сутки вы спите, короткий отдых ото сна, потом снова спите.

— Вы, как хотите, а я сутки не просплю, — Аня смотрела на нас удивлёнными глазами.

— Ничего, гипнодопинг запустим в режим сна. Будем спать, как младенцы, гарантирую, — обнадёжил Мирон прежде, чем погрузиться в виртуальный мир формул. Или чем он там сейчас занимался, общаясь с Чарли, не знаю.

— Так тому и быть, — решил я. — Давайте, идём в медбокс, и в дорогу. Чарли, покажи, куда мы идём.

Звёзды рванулись мне навстречу, через несколько секунд они остались позади, я обернулся. Млечный Путь, как на картинке в учебнике астрономии. Вот и он превратился в светлую точку, галактики и звёздные скопления проносились мимо, не балуя разнообразием форм.

— А тут кончается известный мне космос, — Чарли показал чёрное небо. — И это половина пути. Дальше идём на ощупь, но я знаю, как выглядит то место.

— И что там? — спросила Алена, глядя в пустоту экрана.

— Ничего. Пусто там. Глазами не увидеть. Мирону могу объяснить, объяснил…

Понятно.

— Хорошо. На месте разберёмся, — бросил я, поднимаясь из кресла.

XIV

Я укладывался спать, когда Чарли протрубил тревогу. Пришлось бегом возвращаться в рубку. Пока бежали, Чарли обрисовал ситуацию.

К нам приближались корабли неизвестного происхождения, причём так, что мы оказались блокированы. На вопрос — сколько их, Чарли ответил — тысячи и всё прибывают.

Нам никто не предложил никаких условий, нас просто пытались уничтожить. По нам вели огонь из самого невероятного оружия, нас пытались таранить. Вражьи корабли гибли сотнями, но появлялись всё новые и продолжали атаку.

Устав от бессмысленности происходящего, я приказал транслировать мои слова по мгновенке.

— Кто вы такие, и почему хотите нашей смерти? — прозвучал мой вопрос, заданный пустоте.

Как ни странно, но ответ последовал тут же:

— Ты что, Кармагин, ещё не понял? Я малость задержался, извини. Я обещал размазать тебя только тогда, когда увижу твоё полное поражение, вот и пришёл за тобой.

Эта сволочь говорила голосом Димки.

— Упырь, ты что не, видишь? Мы не по зубам твоему игрушечному войску. Перестань валять дурака и оставь нас в покое. Мы не собираемся воевать с тобой, — попытался я вести переговоры, отлично, впрочем, понимая бессмысленность попытки.

— И эти жалкие существа собрались перекраивать судьбу вселенной! Ты хочешь обмануть меня, думаешь, я не знаю, куда вы направляетесь? Но вы не пройдёте. Эта мелочь просто для затравки, я развлекаюсь. Посмотрите-ка, кто к вам пришёл.

— Чарли, что там?

— Те самые шарики, боты Соломона. Мухобойкой их не взять. Но и у нас есть козырь в рукаве. Наш новый привод может кое-что. Короче, держитесь, — предупредил Чарли со значением.

Сливаясь в огненные дуги, звёзды крутнулись вокруг нас, Друг сориентировался в пространстве. Изображение погасло, не стало видно ни звёзд, ни падающих на нас со всех сторон кораблей. Мирон успокоил:

— Затемнение, чтобы не ослепнуть. Сейчас мы им врежем. Разряд накопителя проделает брешь, в которую мы и рванём.

Не успел он договорить, как последовал первый удар, мы ушли в прыжок. Ещё серия. Чарли все-таки догадался включить панораму. Мы остановились, Друг оказался далеко за пределами Солнечной системы, потерявшей одну из планет.

— Ну что, урод, взял?! — крикнул Мирон, приподнимаясь в кресле, словно хотел напугать невидимого противника.

— Это не последняя встреча. Увидимся, — прошелестел ответ, затерянный в треске помех.