I

А вот такого утра у меня не было никогда. Мы с Анютой шли по Городу, не спеша и узнавая вновь такие родные, но забытые, кажущиеся странными улицы. Мы прошли и мимо моего дома, показалось даже, что в окне моей квартиры за занавеской мелькнуло чьё-то лицо. По мере приближения к тому самому месту, где всё и началось, пульс стал учащаться. Что с того, что мы знали всё наперёд? Что с того, что всё кончилось?

Редкие прохожие, попадавшиеся навстречу, непроизвольно задерживали взгляд на мне, но стоило посмотреть им в лицо, отводили глаза. На мое недоуменье Анна бросила мысль: «Сделай лицо попроще».

— А в чем дело? — спросил я вслух.

— Ты как триумфатор какой. Только белого коня и не хватает… И силу спрячь, люди чувствуют… Да.

Вот и кафе, немного другое, зонтики, кажется, были зеленые, а теперь полосатые, желто-белые. Пожалуй, немного теплее, чем в прошлый раз. Несмотря на утро, солнце успело нагреть асфальт. Мне стало жарко, я снял джинсовую курточку, довольно неудобную, повесил её на спинку стула, помог Ане сесть, позвал официанта. Официант тоже другой, естественно. Мы заказали по стакану сока, я посмотрел на часы и приготовился ждать.

К нашему столику подошёл странный тип, на этот раз действительно странный. На нём надеты кожаные штаны, кожаная куртка, черная майка с белым черепом. Длинные волосы, собранные в хвост, редкая бородёнка, дурацкие перстни украшают пальцы. Ко всему наличествовали и чёрные очки.

Тип, озираясь и плохо понимая, что происходит, плюхнулся на стул напротив меня, снял очки, произнёс задумчиво:

— Я не знаю, почему, но мне кажется, что я должен сесть именно сюда.

Я присмотрелся, надо же!

— Мирон Герке, если не ошибаюсь? — чувствуя, как расплываюсь в улыбке, сказал я.

Он дёрнулся, произнес растерянно:

— Вообще-то меня чаще называют Каракурт…

Я увидел, как его зрачки расширились, будто от боли. Он прищурил глаза, протянул руку, я вложил в неё стакан. Он выпил почти весь сок одним махом. Выговорил тихо, хрипло:

— Ну, здравствуйте, родные.

Больше ничего он сказать не смог. Слезы текли у него по щекам, губы кривились. Официант, прибежавший при виде нового клиента, удивлённо замер. Я попросил ещё сока и кофе, тот ушел разочарованный.

Меж тем к столику подошел человек, совсем не похожий на посетителя столь легкомысленного заведения. Бросалась в глаза военная форма с погонами полковника. Прежде чем присесть, он представился:

— Полковник Стратов.

Откинувшись непринуждённо на спинку стула, он завёл, было, ту же песню:

— Не знаю, почему…

Я перебил:

— Иван?

Полковник оказался покрепче Мирона. Он просто сказал:

— Значит, у вас получилось, — сделал повелительный жест кистью, приказал: — Официант! Водки.

Я пресёк слабые попытки задать вопросы, мы просто сидели и пили, кто что. Третий наш «гость» задерживался. Наконец у меня за спиной послышались шаркающие шаги. Корнилов вошёл через другой вход. Я поднялся, молча предложил свой стул. Придвинул соседний стол к нашему, взял ещё два стула. Вежливо спросил:

— Сергей Сергеевич?

Старик, сейчас выглядевший на все свои семьдесят с чем-то, вздрогнул:

— Саша. Ребята, — он посмотрел на Анну, спросил: — Я много пропустил?

— Да. Но вопросы и ответы чуть позже, — предупредил я.

Мимо нас по тротуару спешили куда-то девочки. Студентки, сессия у них. Одна даже, показалось смутно, знакомая. Пришлось тряхнуть как следует головой, чтобы прогнать наважденье. Я перемахнул ограду, под возмущёнными взглядами прохожих сорвал с газона несколько цветов и с таким импровизированным букетом бросился вдогонку за студентками.

— Девушки, девушки! Не спешите, — негромко окликнул я.

Три пары глаз уставились на психа, с утра пораньше бегающего по городу с цветами. Они стояли и ждали продолжения, а я смотрел лишь на одну и не мог оторвать взгляд от родного лица, не выражавшего ничего, кроме доброжелательного любопытства. Без следа косметики, в длинном голубом сарафане, золотистые пряди волос взметнулись, послушные порыву ветра, — сама воплощенная чистота смотрела на меня зелеными бездонными глазищами. Я смог выговорить только два слова:

— Алёна. Алёнушка…

Она оступилась, но я успел поддержать её за руку.

— Саша, — прошептала она, — неужели всё так просто?

— Да. Всё просто. Идём, нас ждут.

— Девчонки, у меня дела. Я позвоню, — улыбнувшись, успокоила она подруг.

Девчонки понятливо заулыбались в ответ, сделали нам ручкой и пошли себе. Повод для сплетен мы им обеспечили. Алёна приняла у меня цветы со словами:

— К чему ритуалы, Саша.

Но секунду спустя с чисто женской непоследовательностью поднесла к лицу, улыбнулась, помахала букетом честной компании:

— Привет, ребята!

И вот мы снова вместе. Мы пережили многое и встретились вновь благодаря… Благодаря чему, собственно? Случаю? Упрямству?… Богу весть. Не было суматошных вопросов, радостных возгласов, объятий и поцелуев. Нам больше не нужны ритуалы. Мы знали друг о друге почти всё. Кто-то больше, кто-то меньше.

Я помню всё. Экипаж вел неспешный разговор, вводя в курс дела недоумевающего Корнилова, а я вспоминал.

Иван. Он не дожил до гибели планеты всего несколько минут. Картинку с борта вертолёта я вижу его глазами. Где-то сзади идут грузовики. Там его отряд, они везут припасы, топливо в цистернах. Полторы сотни мирных жителей, пожелали примкнуть к ним. Впереди посёлок, он выглядит необитаемым. Нет, смутная тень шевельнулась за домом. Резкий звук зуммера и безмолвный вопль индикатора «ракетная атака». Последняя мысль «поздно… за что?». Удар, пламя, боль, темнота.

II

…Стычки с «саранчой» повторялись на каждой остановке. Как нас выслеживал Упырь, оставалось загадкой, но насчёт новых встреч он не обманул. Каждый раз наш «отдых ото сна» завершался большим или малым побоищем, Чарли пробивал в полчищах чужих кораблей стартовый коридор и уходил в прыжок. И всё бы ничего, но на четвёртый день Чарли сбился с курса. «Саранча» налетела сразу после остановки, и он попросту не успел засечь ориентиры. Мы находились в тех местах, что не нанесены на карты, и прыжок завершился виноватым возгласом:

— Я заблудился. Придётся возвращаться… Есть ещё предложение. До конца полёта вам не вставать и, соответственно, не делать остановок.

Предложение приняли, как единственно верное. Но мы и после суток сна чувствовали себя, мягко говоря, не очень хорошо. После первого такого перехода Мирон просто лежал и стонал минут пять. На вопрос Чарли:

— Может, рассолу?

Герке потряс меня глубиной ответа:

— Отстань, дай мне адекватно прореагировать на ощущения.

«Кашпировский» возвращал нас к жизни, но ведь после четырёх суток полёта мы могли и вовсе не прийти в себя. Чарли пообещал контролировать состояние наших организмов, вопрос решился просто. Слишком уж реальной стала возможность сбиться с курса окончательно.

Сразу же после пробуждения Чарли принялся докладывать обстановку:

— Забудьте о самочувствии, времени нет. До анклава рукой подать, на «Тунгусе» две минуты. Я туда не пройду… Как же это объяснить?

Мирон пришёл на помощь:

— Там нет дверей или ещё каких-либо входов. Необходимо пройти определённую точку пространства, двигаясь в определённом направлении, — он еще спросил, обращаясь к Чарли: — Я не понял, почему ты не пройдёшь.

— Мирон, — Чарли изобразил укоризну, — размеры «точки», как ты изволил выразиться, не превышают десяти метров. Друг не пройдет. Могут, конечно, и вообще нас игнорировать, как кристов. Или превратить в пучок элементарных частиц, как посланцев Упыря. Я только что наблюдал это зрелище.

— Упырь молчит? — спросил Мирон, выбираясь из койки.

— Молчит. Зато «саранчи» тут немеряно. Имею план прорыва. Вам придётся ждать в «Тунгусах». Лечиться некогда. Ползите, как сможете. Все готовы?

Я осмотрел команду. Анюта и Алёна стояли, покачиваясь, облачённые в полевые костюмы, Мирон всё ещё возился с застёжками.

— Идём. Мирон, потом приведёшь наряд в порядок. Рысью! — подавив приступ тошноты, бодро, как мне показалось, скомандовал я.

Рысь больше напоминала поход пьяных за добавкой, ноги не держали, в глазах стоял туман. Под конец Мирона пришлось взять под руки. Чарли старательно вдалбливал нам инструкции:

— В памяти тунгусов всё есть. Ваша задача — не мешать автоматам довезти вас до цели. Шаров этих, ботов, в смысле, пока не видно. Я сейчас мухобойкой расчищу вам проход. Повторяю, старт на автомате, полёт на автомате. Если что не так, параметры входа есть в памяти.

Не осталось времени разбираться, кто куда сядет. Мирона я втолкнул внутрь модуля, девчонок Герке заставил идти со мной, объяснив тем, что драйвер он никакой. Я занял кресло пилота, они кое-как разместились в спальном отсеке. Ждать пришлось не более минуты:

— Внимание. Старт, — бесстрастно предупредил Чарли.

Первое впечатление — нас выбросило в середину праздничного салюта. Зарева, разрывы, сполохи, свет во всех его ипостасях. Я оглянулся. Маленький наш Большой Друг как раз и явился центром вакханалии. Шлёйф мухобойки с бешеной скоростью мелькал вокруг прохода, создавая, казалось, сплошную завесу. На обзоре светилось красным перекрестье, отмечающее вход. Две минуты полёта через ад. Вот так мне запомнилась та дорога.

До входа осталось тридцать секунд, когда появились шары-боты. Ещё через пятнадцать секунд я заметил, что движения шлейфа стали неровными, порывистыми, внутрь коридора прорвались несколько огненных смерчей, наш «Тунгус» ощутимо тряхнуло. Перекрестье «прицела» дрогнуло, но быстро вернулось на место. Друг полностью утонул в облаке огня. Долетела фраза Чарли, еле различимая сквозь шум и треск:

— Мирон, вариант «б».

До этого модули шли строго один за другим на расстоянии не более трёх метров. Облако, скрывшее наш корабль, полыхало чуть левее и выше. Тут же я заметил, как модуль Мирона, шедший позади, отстал от нашего и сместился так, что частично перекрыл зарево.

Осталось пять секунд, звуки вальса прозвучали, как прощание. Слова сами возникли в памяти и легли на мелодию. «Ну что ж, друзья, коль наш черёд…». Я все понял, я хотел крикнуть, остановить, но поперхнулся, задавил первый порыв. Значит так надо, значит, Чарли не нашел другого выхода.

Две секунды до входа. Я понял, что значит, быть функцией. И не ужаснулся тому, что перестал быть человеком. Позади нас Чарли превратил Друга в огненный смерч, в котором сгорало само пространство. Мирон закрыл нас ровно на полторы секунды, его «Тунгус» столкнулся с нашим и перестал быть. Нас буквально внесло в точку входа. И прошлое осталось позади.

Погасло зарево, исчезли звёзды, мы остановились. Остановилось время, так показалось вначале. Но вот в один миг всё изменилось. Оказалось, что «Тунгус» стоит, чуть накренившись, на песке. Пляж, подозрительно знакомый. Океанские волны обрывают бег в нескольких метрах от нас. Над водой показался краешек солнца. Картина не вызвала ни восторга, ни умиления. Тот самый остров? Что с того? Я решительно двинулся на выход, спутницы дружно последовали за мной, я чувствовал их смятение, слышал какофонию мыслей, но не отвечал. Я не человек, я функция.

Сделав первый шаг, я утонул по щиколотку в песке и остановился, сосредоточился, краем сознания уловил, что Анна и Алёна стоят позади. Всё исчезло так же, как и возникло, в одно мгновение. Исчез и я сам. Нет, не исчез, я стал всем. Стал Вселенной. Но не звёздами и галактиками, даже не пространством. Я стал Принципом, я мог всё. И не мог ничего. Я ничего не умел, любое действие вело к разрушению. Тёплая волна узнавания пришла извне.

— Алёна? Анюта?

— Нет нас, теперь есть мы. Единые.

И мы сделали ещё шаг. Мы научились. Сколько прошло времени, час, сто лет, сто веков? Бессмысленный вопрос, мы стали властны и над временем. Но не хватало знания. Знания законов, по которым рассчитываются последствия действий. Мы сделали третий шаг. И увидели, как мало мы можем. Для исправления ошибок, наших и чужих, оставался маленький коридор, разрушить который мог только бог. А мы не стали богом. Став всемогущим, мы остались людьми. Работа далась куда проще, чем ученье, но она отняла последние силы, что ещё оставались в наших телах.

На пляж мы вернулись вдвоём, Анна и я. Алёна не выдержала, она отдала всё, что было без остатка. Я лежал на песке и дрожал всем телом, никогда раньше мне не было так холодно. Я перестал быть функцией, я стал человеком. И вот я, человек, поднялся на ноги и снова ушёл, стал человеком и принципом и добавил на готовую картину несколько маленьких, но очень важных для меня штрихов. Тех, что допускались Принципами.

В чувство меня привели очень болезненные шлепки по щекам, знакомые, позабытые. Лабиринт, Иван? Я сказал первое, что пришло в голову:

— А аптечку запустить?

Анюта опустила занесённую руку, упала рядом на песок:

— Я не умею пользоваться аптечкой. Что тебе там понадобилось? Зачем…

Она замолчала, услышав мысленный «отчет» о том, что я сделал. Поняла, сказала расслабленно:

— Вот и молодец, Саша… Ты молодец.

Боже, как хорошо лежать и не думать ни о чём. Всё кончилось. Мы сделали, что могли, и пусть другие попробуют сделать больше. Через полчаса примерно Анюта спросила:

— Мы отсюда вообще собираемся уматывать или насовсем поселимся? Я есть хочу.

— Всё, уматываем, — еле выговорил я, поборов желание уснуть прямо на песке. — Вот мне бы ещё как-нибудь в кабину залезть. Там Чарли нас заждался.

Мы почти ползком забрались в модуль, съели сразу по два пайка, но лишь после того, как я задал курс Стасу. Курс простой — строго вверх. На двадцатой минуте подъёма из ниоткуда появилось небо, чёрное, звёздное. И сразу же оглушил вопль:

— Наконец-то! Я уж думал, что проведу свой день рожденья один, без компании.

III

За черным кованым ограждением мимо кафе спешат люди. Город проснулся, начал жить, шум машин на проезжей части и шагов по тротуару доносится будто издалека, приглушенно. Солнце греет вовсю, но в тени вековых лип, окруживших кафешку с трех сторон, пока сохраняется прохлада. Большая оранжево-фиолетовая бабочка села на край моего стакана и принялась обследовать незнакомое место, четко двигая крыльями, словно исполняя танец под неслышную мелодию.

Рассказы закончились, начались вопросы. Иван облокотился на стол и спросил меня, пристально глядя в глаза:

— Так вы с Анной теперь у нас как бы… — он с трудом подобрал слово, — властители получаетесь?

Я от души рассмеялся.

— Не боись, большую часть знания мы с Анной утратили, как только покинули анклав, человек не может удержать в голове столько. Мы явились волей, побуждением к действию. А второй раз я туда не пойду… Это очень страшно — быть всесильным и бессильным одновременно, — я изворачивался и думал о том, что говорить правду все ж приятнее и легче.

— А зачем тогда нужно было учиться? — недоуменно протянул Мирон, теребя бороденку.

Странно знакомый голос раздался неподалёку:

— ПМ анклав каждый раз возникает заново. Но вообще-то история довольно длинная.

На тротуаре рядом с ограждением стоял Андрей и улыбался. Все те же джинсы, рубашка, кроссовки. И тот же открытый взгляд сильного и уверенного в себе человека.

Анюта настороженно спросила:

— Это кто?

Вместо ответа я призывно махнул рукой и сказал громко:

— Привет, Андрей, присоединяйся.

Он ловко перепрыгнул ограду, уселся на предложенный стул.

— Я ненадолго. Посмотреть на вас зашёл. Как вам тут нравится?

— Я ещё не понял, — меня интересовало другое. — Скажи, почему в анклав не прошли кристы.

Он ответил, как я и ожидал:

— Цель. Всё дело в цели.

Корнилов, до того всё больше молчавший, спросил:

— Я так понимаю, что здесь никогда не было никакого Проекта? Здесь всё по-другому. Откуда тогда все мы?

Андрей усмехнулся:

— Всё благодаря вот этому вундеркинду, — он хлопнул меня по плечу. — Ему пришла в голову идея внедрения ваших старых матриц в здешних двойников. С него и спрос. Но порча уничтожена, как принцип она больше не существует… Со вчерашнего дня, если не ошибаюсь, — он глянул на меня.

Я кивнул:

— А ещё Соломон сейчас очнулся в своей пещере. Глядишь, через недельку объявится. А на Шааяссе вновь начнутся проблемы.

Иван осторожно поставил рюмку, спросил:

— И многих ты… реинкарнировал?

Я посмотрел ему в глаза, в них плавились боль и надежда.

— Все здесь, кроме Сола. Остальных не смог, — честно ответил я, но взгляд отвел.

Он схватил рюмку, подержал, поставил обратно. Не в силах справиться с собой, полковник встал, отошёл к ограде, закурил, глядя вдоль улицы.

Мирон вспылил почти серьезно:

— И что ты мне подсунул!? Это ж не страна стала, а позор! Какая-то дурацкая война в Афгане, перестройка, мать её, — тут Герке споткнулся, потер лоб, спросил: — Вань, а помнишь после ранения на флагмане шааян ты что-то сказал про Афган? Это как понимать?

Иван подумал и только пожал плечами, не обернувшись даже. Мирон продолжил обличать мой непатриотизм, совершенно забыв об иронии, на полном серьезе:

— Да и нет уже половины страны, развалилась. Как же так?! Как ты мог такое сотворить! И вообще, у меня могло случиться раздвоение личности. Я и сейчас толком не могу понять — то ли я рокер злой, то ли… я.

— Не бушуй, Мирон. Тебе и карты в руки, — полушутливо ответил я. — Сделай все по-своему, бери власть, твори историю. С твоими-то возможностями… Все возможно…

— Вот ещё, скажешь тоже… А Чарли где?

— На орбите, — я вытащил из куртки коммуникатор. — На, общайся.

Он порывисто схватил приборчик, натянул гарнитуру, воскликнул:

— Привет, бродяга!..

Человек пропал для общества.

Алёна, державшая меня под руку, повернула ко мне лицо, спросила почти шёпотом:

— А Дима?

Я ждал этого вопроса раньше, ответил громко, так, что услышали все:

— Дмитрий Колесниченко погиб при задержании особо опасного преступника. Восемь лет назад.

Повисшее, было, молчание нарушил Андрей:

— Ну, всё. Мне пора.

Он поднялся.

Я тоже встал, попросил:

— Постой, ещё один вопрос, — после его кивка спросил: — Вы теперь победили?

— Пока что, нет. Перед гибелью наш оператор ПМ запустил программу, блуждающий вирус. Программа инициировала возникновение Проекта. Вы сумели переломить ход истории. Это ещё не победа, но хороший ход.

Угу. Все мозги разбил на части. Я хотел спросить «а дальше что?». Но меня перебил Мирон:

— И что это за вирус?

Андрей задумался, опустил голову. Постояв так с минуту, он посмотрел на Корнилова и сказал:

— По первой профессии Сергей Сергеевич у нас нейрофизиолог. Ты, Саша, должен бы знать биографию кумира.

Наш с Анютой обмен мыслями можно было б свести к недоуменному взгляду. И одной реплике — «вот же, блин!». В этом мире «по умолчанию» никогда не был открыт метод стимулирования способностей, и нам этого хватило для выбора новой исторической последовательности. А о причинах мы не думали. Да и зачем? Из любопытства?

Корнилов еще больше ссутулился, нервно потер крышку стола, словно стирая невидимое пятно. Он взглянул на меня исподлобья и почти прошептал:

— Меня попросили помочь в создании виртуальной вселенной для решения проблемы порчи в нашем мире… Я не нашел аргументов для того, чтобы…

Откровения прервались неожиданным образом. Я почувствовал толчок, шедший изнутри, словно в груди колыхнулось что-то большое и тяжелое. А через секунду меня окликнули.

IV

— Эй, капитан! Поговорить бы…

Он стоял на проезжей части, и машины осторожно объезжали странного босого мужика в потрепанных джинсах и ослепительно белой рубашке, расстегнутой до середины груди. Высокий, плечистый, дочерна загорелый, с длинной черной шевелюрой, он стоял и смотрел на меня, задумчиво теребя могучий шнобель.

Анюта вскочила, пластмассовый стул неприятно скрежетнул по полу. Я почувствовал ее замешательство и услышал растерянный возглас:

— Дима?!

Остальные сидели, оцепенев, молча разглядывали знакомое лицо. Пришлось сразу вносить ясность:

— Нет, это не Дима… Вы пока оставайтесь здесь, я скоро.

Мирон встрепенулся, выдал, запинаясь от спешки:

— Чарли… он просит передать… если что…

Анна услышала мою мысль, ответила за меня:

— Не надо. Скажи ему, пусть не суетится.

А я вышел на тротуар и остановился в ожидании.

— Ну, здравствуй, капитан, — сказал он и двинулся мне навстречу, не обращая внимания на поток машин.

Я подождал, пока он подойдет поближе, ответил, сдерживаясь:

— Привет, Упырь.

Тот, кого я назвал Упырем, погрустнел. Он остановился в метре от меня и произнес тихо:

— Упыря нет больше… Я победил… подчинил его.

— Но и Димки тоже больше нет. Не так ли?

На вопрос он не ответил, кивнул в сторону сквера на той стороне улицы, предложил:

— Отойдем ненадолго?

Ответить я не успел, переход произошел так стремительно, что не оставалось ничего, кроме как подчиниться. Не устраивать же потасовку прямо на улице. Через мгновенье мы стояли в глубине сквера, на небольшой поляне, окруженной зарослями сирени. И я получил первую точку контакта. На испуганный вопрос Анны «помочь?» я ответил «сам!».

— Итак, Саша. Вот, что я хочу сказать, — заговорил мой «похититель», присев по-турецки на траву. Он сорвал травинку, растер пальцами, понюхал.

— Не тяни, говори, — попросил я и уселся напротив тем же манером.

— У меня, Саш, к тебе и ко всем вам убедительная просьба… Не пытайтесь больше насильно осчастливить сразу всех. Да и вообще никого, — с ленцой произнес он, наблюдая за моей реакцией. Продолжил: — Просьба убедительная, поверь. В том смысле, что я вам не позволю глупостей.

Боже, я-то думал! Он уловил мысль, лицо его скривилось в усмешке. И началась демонстрация силы. Воздух вокруг меня затвердел, а кусты, небо, трава, начали искривляться, словно я видел их изнутри медленно сжимающегося стеклянного шара. Я мог и не делать никаких движений, но демонстративно дернул плечом, и силовой кокон, куда он попытался меня запрятать, лопнул с оглушительным звоном. А я получил вторую точку контакта.

Он вскочил, я не медлил и оказался на ногах одновременно с ним. Я видел, как он собирает силы для удара. Трава и листья вокруг, случайно попавшие в сферу поглощения энергии, мгновенно пожухли и рассыпались в пыль. Основная подпитка шла сверху, гигантский поток, заряжавший его, мог наделать бед. Поэтому я просто перекрыл его. Тот, кто победил Упыря, пошатнулся и уставился на меня, еще не понимая, что проиграл. Крикнул:

— Ты не понимаешь, с кем связался, Кармагин!

Удар его действительно оказался силен, я с трудом удержался от ответа, но зато получил третью точку контакта. Я расширил зону контроля и почувствовал, как Анна прорывается на помощь сквозь многочисленные барьеры, которыми мой противник отгородился от внешнего мира. Из наших только она, получившая «печать анклава», поняла, что происходит в сквере. Где-то рядом обретался и Андрей, но его присутствие ощущалось только как взгляд. Заинтересованный, но и равнодушный одновременно.

Он сдался, ощутив паритет сил. Решил отступить временно. Все его мысли и желания я, контролируя сразу три точки чужого сознания, читал без труда. Лицо его разгладилось, в голосе слышалась неуверенность:

— И что ты можешь предложить? Людям, я имею в виду… Сделать всех богатыми? Сытыми и довольными? Или гипноизлучатели на стационарной орбите?… Ах, да! Можно еще учить и воспитывать. Да-да, я слышал, иногда это помогает…

— Прекрати…

Он не услышал меня.

— Или ты все же разочаровался в массах? Может быть, начнешь отбирать достойных кандидатов и превращать их в нелюдей? В таких, как я, как ты, — он не спрашивал, он словно обвинял меня в будущих грехах. — Вот только скажи мне, зачем. Зачем и кому это все надо? Мало тебе идиотского Проекта?! Ты еще хочешь? Ну, скажи! Не молчи, Кармагин!

Под конец в его истерике прорезались и человеческие чувства. Но что я мог ему ответить?

— Если ты думаешь, что я все уже решил, то ошибаешься… Эта реальность в отличие от той, где мы жили, настоящая. У нее открытое будущее, неопределенное и почти непредсказуемое.

— Тебе не надоело быть пешкой? — просто, по-человечески спросил Дима. — По-моему, уважаемые предтечи заигрались настолько, что уже и сами забыли суть и цели.

Я так же просто ответил:

— С этим вопросом мы тоже разберемся. Рано или поздно.

Он заглянул мне в глаза, впервые за встречу. Развернулся и побрел прочь.

— Круглый! — негромко позвал я, когда он проломил стену кустов.

Не оборачиваясь, он покачал головой. Сзади на плечо мне легла рука, Анна произнесла с облегчением:

— Пойдем, там наши места не находят. Ты разобрался с Упырем? Какой-то он невеселый идет…

— Я говорил с Димкой. Но поздно это понял.

Мы смотрели вслед уходящему Димке. Деревья, земля, пространство расступались перед ним, выгибались, образуя искривленные стены тоннеля, в конце которого пряталась кромешная тьма.

V

Драка не состоялась, но и без этого мы здорово наследили. Солнце закрыла большая грозовая туча, и уже погромыхивало в отдалении. Прохожие, не понимая в чем дело, боязливо посматривали на сквер, обходили его, как можно дальше, чувствуя исходящую из зарослей волну угрозы.

Встретили нас с Анной осторожным молчаньем, но длилось оно недолго. Алена подошла ко мне, обняла, прижавшись щекой к груди.

— Что там было? — спросила она.

— Поговорили…

Андрей подал голос:

— Я, честно говоря, удивлен…

Я посмотрел на него. Сидит чуть поодаль от остальных, откинувшись на спинку, нога на ногу, жмурится на солнышке. Мы с Аленой подошли к столу, я по очереди встретился взглядом со всеми. Иван, Мирон, Анна, Алена, Корнилов. Еще Чарли на орбите. И Соломон. Экипаж Большого Друга. И представитель неведомой силы, играющей в непонятную игру. Пока непонятную.

— Значит, ваша война продолжается, Андрей? — спросил я.

Он поднялся и ответил с улыбкой:

— Нет, не война. Жизнь продолжается. Жизнь!

Фигура его потеряла четкие очертания, сделалась прозрачной. Миг, и он исчез.

Продолжается. Что может быть прекраснее жизни. Что может быть кроме жизни?

КОНЕЦ

Декабрь 2005. Радужный