Между тем Кричтон, отвечая на вызов короля Наваррского, тотчас же выехал на арену, заставив свою лошадь демонстрировать по дороге грациозные вольты и высокие прыжки.

Воодушевленный восторженными криками и, еще более того, предстоящей встречей с противником королевской крови, обнаружив также, что Бурбон сошел с лошади и исчез в королевской галерее, шотландец подозвал оруженосца и, взяв у него копье, снова помчался по арене.

Ничто не могло сравниться с ловкостью и грацией, с которыми он управлял своей лошадью. Казалось, животное повиновалось его малейшим движениям.

Гарцуя по арене, шотландец бросал в воздух и ловил свое тяжелое копье. Он три раза повторил этот маневр, прежде чем сделал один круг, в конце которого мгновенно остановился, словно окаменел на месте.

Но восхищение зрителей не знало границ при виде того, что за этим последовало. По распоряжению Кричтона на один из столбов ограды было привязано кольцо. Сделав полуоборот, Кричтон снова помчался по арене, бросая и ловя копье, и наконец, на всем скаку сорвал его острием кольцо со столба.

Дамы замахали платками, стражники зазвенели своими алебардами, зрители, окружавшие арену, бросали в воздух свои шляпы и колпаки, но с меньшей ловкостью, чем это делал Кричтон с копьем. Даже королевское окружение шумно изъявляло свой восторг при виде такой необычайной ловкости.

Наконец арена была очищена от посторонних, успевших туда просочиться. Король со свитой занял свой павильон. Маршалы турнира направились к своей трибуне и заглушили крики толпы и звон оружия. Раздались громкие звуки труб, воинственные ноты которых заставили усиленно забиться не одно молодое сердце.

Когда перестали звучать трубы, воцарилось глубокое молчание. Одни только противники и их оруженосцы оставались на арене. Каждый из них с любопытством смотрел на другого. Чувство, воодушевлявшее Кричтона, охлаждалось в Генрихе глубоким осознанием нанесенного оскорбления. Однако открытая и прямая натура Бурбона не осталась чуждой восхищению, которое пробуждал во всех Кричтон. Изумляясь красоте и грации фигуры шотландца, он почти готов был забыть проделки своей супруги. «Ventre-saint-gris! — подумал Генрих. — Вот именно такой человек должен нравиться королевам. Он стоит тысячи изнеженных щеголей как ла Моль или Тюренн. Я мог бы простить ему интригу с Маргаритой. Но тут еще замешана наша кузина Конде, и за это он должен понести наказание. Аа-а!.. В этой лошади сидит дьявол!»

В эту минуту Кричтон опустил забрало и взял копье наперевес, ожидая сигнала к атаке. Генрих последовал было его примеру, но лошадь, испуганная развевающимся над его головой платком, бросилась на арену, несмотря на все усилия всадника удержать ее.

Имея опыт во всех воинских упражнениях, благородный Бурбон был одним из лучших наездников, а его рука была одарена необычайной силой. Но, отягощенный копьем, которое нельзя было бросить, Генрих мог использовать только левую руку для управления лошадью, кроме того, раздраженный ее непослушанием, он старался скорее наказать ее, чем усмирить.

Бешеное животное становилось на дыбы, прыгало взад и вперед и вообще употребляло все силы, чтобы сбросить с себя всадника. Это ей не удалось, но зато и Генрих не мог заставить ее стоять смирно.

В эту трудную минуту, когда король, полный гнева на барона Росни, начал уже терять надежду обуздать лошадь, ему пришла помощь оттуда, откуда он менее всего мог ее ожидать.

Видя стесненное положение Бурбона, Кричтон подъехал к нему и любезно предложил обменяться лошадьми, выражая в то же время полное убеждение, что он сумеет обуздать непокорное животное.

— Клянусь душой Баярда! — вскричал Генрих. — Молва, которая о вас сложена, вполне подтверждается. Ваше предложение достойно лучших времен рыцарства и могло быть сделано более достойному рыцарю, чем я. Соглашаясь на ваше предложение, я чувствую, что признаю этим свое поражение. Во всяком случае, вы победили великодушием. Я не могу лишить вас этой почести отказом.

С этими словами Генрих спрыгнул на землю.

— Может быть, я более искусный всадник, но отсюда еще нельзя признать мое превосходство как бойца, — сказал Кричтон, также сходя с лошади.

— Если вы победите упрямство этого животного, вы совершите подвиг более доблестный, чем подвиг Александра Македонского, — отвечал Бурбон. — Но если вам удастся привести его к барьеру, то берегитесь, я обещаю вам поединок, достойный такого храброго рыцаря.

— О! Конечно, я приму во внимание ваше предупреждение, — сказал Кричтон.

В эту минуту подъехал барон Росни в сопровождении Монжуа и Жуаеза.

— Государь, — тихо сказал Росни, — прошу вас, возьмите мою лошадь.

— Оставьте меня! — холодно отвечал Генрих.

— Шевалье Кричтон, — произнес Росни, обращаясь к шотландцу, — моя лошадь к вашим услугам, не садитесь на это бешеное животное.

Кричтон ответил на это, вскочив на лошадь короля Наваррского, и помчался по арене словно на крылатых конях солнца.

Напрасны были все усилия берберийца сбросить своего всадника. В первую минуту Кричтон дал свободу животному, а когда его пыл несколько утих, вонзил в бока шпоры и заставил проделать более тридцати кабриолей подряд. Тогда его ярость, видимо, утихла, и шотландец довершил укрощение новым бешеным галопом и рядом быстрых прыжков. Спустя минуту бербериец уже стоял, покорный и неподвижный, у барьера.

Шепот удивления пробежал по толпе зрителей, которые бы громко выразили свое восхищение, если бы это не запрещалось правилами турнира.

По сигналу противники бросились друг на друга, копья переломились, но всадники удержались в седле. Вторая встреча имела такой же результат.

— Дай мне это раскрашенное копье, — сказал Кричтон своему оруженосцу, готовясь к третьей схватке, — оно кажется крепче других.

Третья схватка была решительнее двух первых. Копье Бурбона, нацеленное в шлем шотландца, снова раздробилось на куски, но удар Кричтона, который вложил в него всю свою силу, неминуемо сбросил бы Генриха с седла, если бы шлем монарха, в который метил шотландец, не был сорван концом копья, так как, выходя на арену после свидания с женой, король не удосужился его хорошо укрепить.

— Боже! — вскричал Генрих III, поднимаясь. — Это Беарнец, это король Наваррский. Мы узнали бы этот бурбонский нос из тысячи. Лошадь мне! Скорее лошадь! Где наша мать? Где ее величество Екатерина Медичи? Мы хотим переговорить с ней, прежде чем встретить этого дерзкого изменника. Окружите нас, господа, пусть наша стража будет утроена. Тут может, нет, — должен скрываться какой-нибудь злой умысел. Что думаете вы об этом, Вильке? А вы, кузен Невер? Закройте все выходы с арены, не впускайте и не выпускайте никого. Клянусь Святым Губертом, мы поймали тигра в западню.

Между тем Кричтон подъехал к Бурбону.

— Государь, — сказал он, понизив голос, — против воли я открыл вас вашим врагам, но если вы хотите довериться мне, я обещаю содействовать вашему освобождению.

— Мой совет вашему величеству, — сказал Росни, — поскорее подъехать к королю и, если возможно, получить позволение выехать с вашим конвоем прежде, чем он успеет переговорить с королевой Екатериной. Это ваша единственная надежда.

Генрих отвернулся от своего советника.

— Шевалье Кричтон, — сказал он, — я вполне вам доверяюсь. Вот моя рука.

— Я не беру ее, государь. Вы поймете причину, когда я скажу вам, что на нас устремлены глаза Екатерины Медичи.

— Да, правда, — отвечал Бурбон. — И глаза нашей прекрасной кузины Конде тоже.