Величественная фигура Генриха Наваррского, которого нельзя было забыть, увидев хотя бы один раз, была тотчас узнана большим числом присутствующих, которые не замедлили сообщить это остальным, не знавшим Беарнца. Его имя, сопровождаемое самыми разнообразными, порой противоположными эпитетами, раздавалось повсюду.

Одни восхищались его храбростью и добродушием, другие смеялись над его безрассудством и неосторожностью. Иные резко порицали его ересь и отступничество от католической религии, догматы которой Генрих, неразборчивый в вопросах веры, принимал и отвергал смотря по обстоятельствам, другие же, напротив, молча и почтительно приветствовали его как защитника их веры. Некоторые считали его внезапное появление сигналом к восстанию и мести за кровавую ночь Святого Варфоломея и были готовы отозваться на его призыв, тогда как другая, более многочисленная партия, глубоко заинтересованная во всех проектах Беарнца, не предвидела ничего доброго от этого события. Одна Екатерина Медичи не была ни изумлена, ни испугана появлением короля Наварры.

Популярный благодаря своей любезности, великодушию и храбрости (что позволило обрести ему прозвище «доброго короля», еще и теперь живущее в сердце каждого истинного француза), Бурбон, даже во время своего плена в Лувре, приобрел много приверженцев. И среди знатной молодежи, собравшейся на турнир, многие стали бы на его сторону, если бы его жизни грозила опасность. Поэтому положение смелого Генриха было далеко не так опасно, как оно могло показаться поначалу.

Жуаез, д'Эпернон и другие члены свиты короля немедленно бросились к выходам и, усилив стражу, объявили приказ короля не впускать и не выпускать никого.

Прежде чем эти приказы могли быть исполнены, какой-то человек, выскочивший из толпы, бросился к ближайшему стражнику и, сорвав висевшую у него на боку огромную шпагу, перепрыгнул через изгородь арены и быстро направился к Генриху Наваррскому в сопровождении большой собаки.

Это было так неожиданно и быстро исполнено, что никто не успел помешать незнакомцу, но виконт Жуаез, увидев его, пришпорил свою лошадь и бросился вслед за ним с намерением прикончить неизвестного. Ничто не могло бы спасти его, если бы ему вовремя не помог его четвероногий спутник. В ту минуту, когда Жуаез уже настигал незнакомца и готовился нанести роковой удар, лошадь виконта была неожиданно остановлена собакой, клыки которой вцепились ей в морду. В ту же минуту бежавший обернулся и стал в оборонительную позу.

Не будучи в силах поднять голову, прикованную к земле тяжестью собаки, лошадь жалобно заржала, но не тронулась с места и не пыталась избавиться от своего врага.

— Стойте! — вскричал Блунт (наши читатели, вероятно, уже угадали, что это был он), видя, что Жуаез хочет ударить своей шпагой собаку. — Троньте только волос на шкуре моей собаки и, клянусь Святым Дунстаном, я не стану больше удерживать мою руку.

Жуаез ответил ударом, но Блунт принял его на свою шпагу и парировал с такой силой, что оружие виконта отлетело на несколько шагов в сторону.

— Отзови свою собаку, негодяй, — вскричал в бешенстве Жуаез, — или ты раскаешься в своей дерзости… А! Схватите его! — крикнул он, завидев приближавшихся людей из его свиты. — Если он станет сопротивляться, не давайте ему пощады. Сдавайся, безумец!

— Никогда! — отвечал Блунт. — Будь вас даже в пять раз больше, я не сдамся ни одному человеку. Никто не скажет, что англичанин просил пощады, когда его рука могла еще владеть оружием. Подходите-ка, попробуйте силу английской руки. Ваши отцы испытали тяжесть наших ударов при Кресси и Пуатье, их сыновья найдут, что наша раса бульдогов не выродилась, и что Симон Блунт сумеет поддержать честь своей родины.

— Что вы стоите? — крикнул Жуаез своим людям.

— Что они стоят? — повторил вызывающим тоном Блунт, размахивая над головой своей тяжелой шпагой. — А потому, что я англичанин. Их шестеро, а я один. У них шпаги и копья, а у меня одна шпага. Они верхом, а я нет. Они французы, а я англичанин.

— Заткните ему глотку! — в бешенстве крикнул Жуаез.

Но это было не так-то легко. Островитянин совершенно отбросил свою обычную летаргию. Его рука и язык были одинаково в действии.

— Заткнуть мне глотку, говоришь ты? — вскричал он. — Хорошо, пусть они попробуют, если смогут. Но у них есть все основания быть терпеливыми. Их память еще не изменила им. Они помнят еще время регента Бедфорда, когда французский дворянин вынужден был снять шляпу перед английским крестьянином. Старик Рабле говорил им о нашей жажде и о том, как мы ее утоляем.»

— Трусы! Неужели вы все это вынесете! — крикнул Жуаез. — Посмотрите, ведь он говорит правду, вас шестеро, а он один.

— То же было и при Азинкуре, — отвечал Блунт, — а вы знаете, кем была выиграна эта битва.

— Она не была выиграна хвастливым словом, негодяй! — произнес Жуаез, изумленный смелостью англичанина.

— Вы правы! — вскричал Блунт, махая шпагой, словно выбирая, куда нанести удар. — Я слишком много сказал.

— Ударьте эту собаку копьем, Баптист, освободите мою лошадь.

Солдат немедленно повиновался и пронзил копьем шею Друида. Тяжело, но не смертельно раненный, бульдог не разжал челюстей.

— Разрубите его на куски! — бесился Жуаез — Это проклятое животное не отстанет, пока в нем будет хоть тень жизни.

Другой солдат напал на собаку, но его неверно направленный удар вместо того, чтобы раздробить ей череп, только отрубил ухо и сорвал кожу на голове.

Израненный, ослепленный своей собственной кровью, Друид, однако, и не думал выпускать морду лошади виконта.

— Святой Георгий, за Англию! — вскричал Блунт. При этих словах его шпага сверкнула в воздухе, и солдат, ранивший бульдога, повалился на арену без головы.

— Вот вкусный кусок для тебя, Друид! — сказал с диким смехом Блунт, толкнув ногой голову, упавшую к его ногам. — Сюда! Друид!

Собака немедленно повиновалась голосу своего хозяина и выпустила лошадь Жуаеза.

Почувствовав себя свободной, лошадь с громким ржанием неудержимо помчалась по арене и только на другом конце ее была остановлена одним из герольдов, подоспевшим на помощь виконту.

Число врагов Блунта уменьшилось до пяти, но он был окружен со всех сторон, и новые враги сбегались со всех концов. Не страшась числа нападавших, поддерживаемый своей обычной флегмой, Блунт равнодушно взирал на неизбежную гибель, решив встретить свой конец как подобает храброму сыну того острова, который, по словам величайшего из его сыновей, вскормил таких храбрых детей».

Если бы я мог прислониться к стене, — думал англичанин, — я имел бы большое преимущество и оказал бы им хороший прием. Ну да все-таки постараюсь испортить как можно больше этих гербовых плащей. В то время, когда эти мысли приходили ему в голову, его шпага снова описала круг, встретив на пути оружие врагов, старавшихся нанести ему удар, и, наконец, опустилась на плечо солдата, ранившего Друида, и тот повалился на землю, разрубленный почти до пояса.

— Harbet! — вскричал со смехом Блунт, снова взмахивая своей окровавленной шпагой.

На этот бой гладиаторов зрители, не исключая и прекрасный пол, смотрели с таким же жестоким наслаждением, как древние римляне на кровавые сцены в цирке.

Сила Блунта была такова и он с такой ловкостью владел своим оружием, что скоро третий противник поплатился жизнью за смелость, а остальные в замешательстве отступили.

— Уррра! — вскричал Блунт, бросая в воздух свою шляпу. — Уррра! За Англию, и спаси, Боже, королеву!

В ту же минуту, как бы разделяя торжество своего господина, Друид поднял вверх свою изуродованную голову и грозно зарычал.

— Бедный товарищ! — сказал Блунт, сердце которого облилось кровью. — Ты тяжело ранен, но я за тебя вполне отомстил. Мы можем, по крайней мере, умереть вместе, так как ты не захочешь пережить своего хозяина. Верное животное, казалось, поняло эти слова. Его гордое рычание перешло в жалобный вой.

— Молчи! — вскричал раздраженным тоном Блунт. — Не жалуйся! Не будь ты ранен, тебе бы не избежать наказания! Как! Английский бульдог стонет!

При этом упреке огонь снова блеснул в глазах Друида, и он гордо оскалил зубы.

— Хорошо, Друид! — крикнул Блунт одобрительным тоном.

Перечисляя дурные и хорошие качества Генриха III, мы уже упомянули о его странной симпатии к собакам. Его привязанность к ним равнялась его отвращению к кошкам.

Во время описанной нами схватки все внимание короля было обращено на Друида, верность и мужество которого привели его в восторг. Благодаря этому обстоятельству Блунт и не подвергался так долго нападению.

— Чего бы я не дал за подобного спутника! — вскричал Генрих. — Подобная собака стоит всей нашей псарни с моими любимцами Интроном и Шателаром во главе. Наш врач быстро вылечил бы его раны. Но как избавиться от хозяина, не нанеся никакого вреда собаке?

— Пусть ваши мушкетеры стреляют в него, — тихо произнес герцог Неверский, наклоняясь к королю.

— Если какая-нибудь шальная пуля попадет в Беарнца, у вашего величества будет одним врагом меньше. Моревер позади нас с тем самым мушкетом, который ранил Колиньи. Вашему величеству стоит только сделать ему знак…

— Благодарю вас, кузен, — отвечал Генрих, — к чему так спешить. Мы не имеем ни малейшего повода подозревать измену со стороны нашего Наваррского брата. Он, кажется, не меньше нас восхищен этим боем. Да и, наконец, — прибавил он, улыбаясь, — мы еще не посоветовались с нашей матерью и пока не можем решиться на поступок, последствия которого могут быть непредсказуемы.

— Я отвечаю за согласие ее величества, — поспешно ответил герцог.

— Вы? — вскричал с изумлением король. — Разве вы поверенный тайн нашей матери? Почему вы предполагаете, что она желает смерти Бурбона?

— Потому, — отвечал, смеясь, Шико, — что он путает карты и портит игру.

— Что? Какую игру, кум? — спросил король.

— Ваше величество забывает о собаке, которую вы желаете спасти, — вмешался герцог, бросая на шута гневный взгляд. — Скоро будет уже поздно.

— Да, вы правы, — сказал Генрих, — велите выступить отряду лучших мушкетеров и отзовите солдат.

Приказание короля было немедленно исполнено. Солдаты, бросившиеся было на помощь своим товарищам, отступили, хотя и с видимой неохотой.

Двенадцать мушкетеров в богатых красных мундирах, в светло-зеленых чулках и башмаках с бантами выступили вперед, сняли с плеч мушкеты и деревянные вилки, которые составляли тогда необходимую принадлежность стрелка и втыкались в землю для поддержки мушкетов, положили на них стволы и прицелились, ожидая сигнала короля.

Блунт без страха смотрел на эти приготовления. Когда он увидел смертоносные дула, направленные в. его грудь, он наклонился и, схватив на руки Друида, спокойно стал ожидать роковой минуты.

— Стойте! — закричал Генрих. — Сам дьявол научил этого негодяя разрушить наш план. Велите ему сдаться, Моревер. Захватите собаку, а потом делайте с ним что хотите. Только смотрите, не трогайте собаки.

Моревер выступил вперед, но все его усилия убедить Блунта сложить оружие были напрасны.

В это время, когда Генрих, нерешительный как всегда, когда надо было принять какое-нибудь решение, колебался — стрелять или не стрелять, — к нему приблизился Кричтон.

— Государь, — сказал шотландец, — если позволите, я беру на себя труд обезоружить его.

— Благодарю вас, мой милый! Конечно, позволяю — и не только обезоружить, но и убить, если вы хотите, только не причините зла собаке.

— Я боюсь, государь, что они погибнут вместе. Но мы увидим.

С этими словами он сошел с лошади и, поручив ее одному из солдат, подошел к Блунту.

— Вы с ума сошли, — сказал он, подойдя на несколько шагов к англичанину. — Сдавайтесь, это еще может спасти вам жизнь.

— Я счел бы ее обесчещенной навсегда, если бы сдался, даже по вашему приказу, — гордо отвечал Блунт.

— Безумный! — сказал вполголоса шотландец. — Да ведь эта сдача будет притворной. Бросьте шпагу. Я буду оберегать вас.

— Нет, если бы я повиновался вам, создалось бы впечатление, что я сдаюсь, а я скорее согласен умереть тысячу раз, чем дать этим проклятым французам повод смеяться надо мной.

— Так защищайтесь, — сказал Кричтон, обнажая шпагу.

— Если я паду от вашей руки, я умру смертью, которую сам избрал, — ответил Блунт. — Однако не подумайте, что я не буду защищаться. Я считаю слишком большим счастьем возможность скрестить с вами шпагу, чтобы не показать себя достойным этой чести. Но наши шпаги плохо подобраны. Я дерусь только равным оружием.

— Но ведь у меня шлем и кираса, а у вас нет ни того, ни другого, — заметил Кричтон. — Стало быть, преимущество на моей стороне.

— Смирно, Друид! — сказал Блунт, опуская собаку на землю. — Лежи смирно и не пускай в дело ни когтей, ни зубов. Шевалье Кричтон, — прибавил он, — если я буду убит, эта собака…

— Понимаю, — отвечал Кричтон, — я буду ее хозяином.

— Нет, я хотел сказать — убейте ее.

— Довольно разговоров, — раздраженно произнес шотландец. — Мои удары для людей, а не для собак. Еще раз говорю вам, защищайтесь.

— Святой Георгий, за Англию! — вскричал Блунт, описывая круг своей шпагой, блеснувшей как молния перед глазами зрителей. Но как ни был быстр этот удар, ответ шотландца был еще быстрее. Вместо того чтобы пытаться избегнуть удара или ожидать его на расстоянии, где его сила представляла большую опасность, он бросился на англичанина, парировал удар на полпути, и, хотя шпага вылетела из его рук, схватил левой рукой правую руку противника, а правой вырвал у него его огромный клинок. Это было делом одной секунды.

До сих пор Друид повиновался приказу Блунта и лежал смирно у его ног, но теперь он понял опасность, грозившую его хозяину, и с такой яростью бросился в ноги Кричтона, что, если бы они не были защищены сталью, шотландцу пришлось бы оставить противника, чтобы защититься от нападения собаки.

— Смирно! — бешено крикнул англичанин и, поставив ногу на спину Друида, заставил его лечь, несмотря на отчаянное сопротивление. — Вы победили, — продолжал он, обращаясь к шотландцу. — Я жду удара.

— Обезоружив вас, я сделал все, что хотел, — отвечал Кричтон.

— Я не сдаюсь, — продолжал Блунт. — Вы поступите лучше, если покончите со мной.

Едва произнес он эти слова, как его руки были внезапно схвачены и связаны за спиной двумя солдатами, незаметно подкравшимися с этой целью. В то же время петля, накинутая на шею Друида третьим солдатом, сломала сопротивление храброго животного.

— Не трогайте их обоих, — сказал Кричтон солдатам, — король сам решит их участь.

— Подойдите ко мне, шевалье Кричтон, — сказал Блунт, — я чуть было не позабыл передать вам…

— Я знаю, что вы хотите сказать, — прервал его шотландец, — все погибло.

— Сам дьявол тут замешан, — вскричал Блунт с печальным видом. — Значит, все мои усилия были напрасны. Я пришел сюда только для того, чтобы сообщить вам об этом.

— Не думайте больше об этом, — сказал шотландец, — а лучше успокойте вашу собаку. Смотрите, она так и рвется, того и гляди, задушит себя в петле. От ее жизни зависит ваша.

— Это правда, — отвечал Блунт, поняв слова Кричтона буквально, — вы правы. — И он тотчас же обратился к Друиду с энергичными словами, после чего собака мгновенно успокоилась и перестала рваться из рук державшего ее солдата.