1420 г.

Говорили, что англичане проникли во Францию сквозь дыру в черепе герцога Бургундского. В какой-то мере это правильно. Убийство герцога стало колоссальной политической ошибкой, последствия которой едва ли можно было загладить двенадцатью мессами, наспех отпетыми убийцами герцога, когда они хоронили его в сюрко и штанах перед алтарем в церкви Богоматери в Монтеро. Казалось, ничто не могло оказать англичанам лучшей услуги, ничто не говорило столь очевидно в пользу того, что бургиньоны пойдут на союз с Генрихом V, чтобы навсегда очистить Францию от этой группировки убийц. Но с другой стороны, убийство прояснило обстановку и, изолировав сторонников дофина в центре и на юге Франции, в конечном итоге способствовало возрождению национального чувства французов в период правления Карла VII, в результате чего англичане будут навсегда изгнаны из Франции. Прежде чем мы начнем рассматривать дипломатическую борьбу, которая привела к величайшему триумфу правления Генриха – договору в Труа, необходимо более подробно изучить политическую ситуацию во Франции, сложившуюся там за годы военных кампаний Генриха. Ибо именно благодаря этой политической обстановке Генрих добился такого успеха. Несмотря на исключительный полководческий талант английского короля, а также его стратегическое мышление, трудно переоценить тот факт, что Генриху не удалось бы достичь успеха, не будь Франция разделена. Мы уже видели отчаяние, с каким отважные гарнизоны обороняли Кан, Руан, Фалез и другие города, ожидая прибытия вспомогательной армии, которая так никогда и не появлялась. И хотя частично причиной того, что эти французские войска так и не приходили на помощь осажденным городам, был авторитет, завоеванный Генрихом в битве при Азенкуре, основной причиной, конечно же, являлась гражданская война.

Как мы уже видели, гражданская война, по сути, была борьбой за власть между двумя группировками, арманьяков и бургиньонов, каждая из которых хотела править королевством в то время, когда у короля начинались приступы безумия, и давать советы королю, когда он пребывал в здравом рассудке. По различным причинам казалось, что войне не видно конца и края, если извне не придет помощь. Обе стороны обладали равными силами, и поэтому надежды на то, что одна из сторон одержит решительную победу, практически не было. Маловероятным было и то, что арманьяки и бургиньоны смогут договориться о длительном мире. Между двумя партиями было слишком много личной вражды и соперничества, а капитаны были непосредственно заинтересованы в продолжении войны, которая являлась их средством к существованию. Сила каждой из сторон основывалась на жестком контроле над различными регионами Франции. Кроме сражений друг с другом и разграбления сельской местности основной целью каждой группировки была власть над Парижем, а также самим королем. С севера и востока Париж был окружен землями, принадлежащими герцогу Бургундскому и его сторонникам или поддерживающими с ним дружественные отношения. С юга и запада располагались владения арманьяков. Каждая из сторон обладала крепостями в непосредственной близости от столицы. Но у бургиньонов было одно явное преимущество: парижане и жители других крупных городов на севере Франции в основном поддерживали герцога Бургундского. Он представлял собой вождя народной партии, и распространяемая им пропаганда, осуждавшая высокие налоги, расточительство и коррупцию арманья-ков, часто оказывала свое действие на городское население, равно как взятки вином и деньгами, на которые герцог не скупился.

К 1419 г. ситуация изменилась. Король старел и практически все время страдал от приступов безумия. И хотя никто не жаждал его низложения, ведь народ сильно любил его как законного короля и истинного наследника Людовика Святого, тем не менее настало время подумать о наследнике, особенно в связи с претензиями Генриха. Наследником, конечно же, был его старший сын, известный как дофин. Но вот что делает историю Франции довольно запутанной в этот период, это то, что дофины постоянно менялись. Дети Карла VI, как он сам и его отец, были большей частью слабой и вырождающейся ветвью, но, в отличие от короля, они в основном умирали молодыми. Дофин Людовик, которого в 1415 г. Генрих вызвал на поединок, умер зимой того же года. Его младший брат, Иоанн, умер в апреле 1417 г. Остался, таким образом, один лишь Карл, самый младший из сыновей короля. Будущий король Карл VII являл собой хороший пример физического вырождения последующих представителей династии Валуа. Низкорослый, колченогий, с пустым выражением лица, страдающий эпилепсией и подозрительный, он не был тем принцем, который вызывал бы всеобщую любовь. Но в 1417 г. после смерти своего брата пятнадцатилетний мальчик становится наследником трона. И в это время ревностно охраняли его арманьяки, для которых он был залогом неимоверной цены.

К 1417 г. арманьяки испытывали острую нужду в номинальной главе королевской крови, так как от того, что ранее представляло собой группировку принцев, в которую входили дядья и братья короля, теперь осталось всего лишь несколько принцев. Герцоги Орлеанский и Бурбонский находились в плену в Англии, а герцог Беррий-ский умер в 1416 г., не оставив после себя наследников. Условия заключения герцогов в Англии не были строгими. Им выделили своих скаковых лошадей, ястребов и гончих псов, слуг, цирюльников, сокольничих и священников. Спали они на роскошных, специально приготовленных для них кроватях с простынями из льна Шампани. Они сочиняли стихи или заводили романы с англичанками. Им были предоставлены все возможности собрать необходимый выкуп, однако он так и не был собран. Тем временем власть над партией арманьяков постепенно переходила в руки грубых продажных капитанов, особенно после гибели коннетабля Бернара д'Арманьяка в 1418 г. Впредь такие люди, как бретонский дворянин Танги де Шатель, главный зачинщик убийства Иоанна Бесстрашного, выдвигаются на первый план. Такие люди всему обязаны войне, поэтому у них были все основания ее затягивать. Награды, получаемые ими за выполнение своей работы, или добыча от грабежей значительно превосходили все то, что они могли бы получить в мирное время, когда отсутствие королевской крови в их жилах и нехватка административных талантов погрузили бы этих вояк в относительную безвестность, над которой они были вознесены ввиду своих военных способностей.

Козырной картой во французской колоде была женщина, Изабелла Баварская, королева Франции. Еще в 80-х гг. XIV в. Филипп Храбрый, герцог Бургундский, посчитал, что симпатичная и сладострастная немка очарует Карла VI благодаря своей животной чувственности и плодовитости и станет орудием в его руках. Молодой король несомненно воспылал страстью к четырнадцатилетней девочке, хотя позднее одной из черт его безумия стало именно отвращение к своей королеве. Что же касается Изабеллы, в ее чувственности не было сомнений, ибо она родила на свет двенадцать детей, но вот сомнительно то, была ли она орудием в чьих-либо руках, по крайней мере с политической точки зрения. Она ни в коем разе не была профаном в политике, но зачастую в своих политических решениях и выборе союзников руководствовалась скорее сильными чувствами любви и ненависти, нежели благом Франции или даже корыстными интересами. Если она и была креатурой герцога Бургундского, но как только ее муж сошел с ума, Изабелла бросилась в совершенно другой лагерь, завязав интимные отношения с обходительным и распущенным младшим братом Карла VI, Людовика Орлеанским. После убийства ее любовника неподалеку от особняка Барбетт от рук убийц, нанятых его главным соперником, Иоанном Бесстрашным, она стала все чаще выступать против бургиньонов в поддержку Орлеанской партии. В течение некоторого времени королева пользовалась большой властью, что стало некой реакцией на это убийство. Однако позднее с ростом влияния Бернара графа Армань-яка, ставшего лидером орлеанистов, ее отодвинули на задний план.

Втайне испытывая ненависть к графу, она отошла от активной политической жизни, удалившись в Венсенский замок, где она стояла во главе двора, состоявшего из избранных молодых дворян и дам, покинувших ее сумасшедшего мужа. Роскошь и расточительство ее двора, а также постоянные скандалы вокруг ее личной жизни вызывали сильную ненависть в обществе, а некоторым из ее девиц пришлось несладко во время восстания живодера Кабоша в 1413 г. В конце концов кара постигла и ее. В 1417 г. коннетабль д'Арманьяк, который испытывал неприязнь к королеве, так же как и она к нему, рассказал королю в один из тех моментов, когда тот пришел в себя, о последнем любовном похождении королевы. Король приказал арестовать молодого любовника сорокашестилетней королевы, Луи де Буабурдона, пытать его, затем зашить в мешок и бросить в Сену. На мешке была прикреплена надпись: «Да свершится правосудие короля». Сама королева была сослана в Тур, а ее имущество разделили между собой дофин и коннетабль. В Туре за ней зорко присматривали несколько ревностно относящихся к своему делу тюремщиков, которые позволили ей общаться только «со своим личным окружением».

К ненависти королевы к арманьякам теперь добавилась ненависть к ее единственному уцелевшему сыну. Всего этого, а также суровых условий ссылки было достаточно для того, чтобы забыть о злобе, которую Изабелла питала к Иоанну Бесстрашному: страсти улеглись через десять лет после убийства герцога Орлеанского, десять лет, за которые немало воды и по меньшей мере один человек утекли под мостом. К концу 1417 г. королева написала Иоанну Бесстрашному письмо, в котором просила его о спасении. Герцог направил восемьсот всадников, которые освободили Изабеллу и привезли ее к нему в Шартр. С тех пор она стала ярым приверженцем курса бургиньонов и очень полезной фигурой, так как несмотря на свое скандальное поведение она по-прежнему пользовалась большим авторитетом в качестве супруги правящего короля и матери его детей. Теперь став довольно тучной, страдая от подагры и различных фобий, в частности боязни открытого пространства, она обосновалась в Труа в качестве регентши Франции. Оставаясь все такой же легкомысленной, она вскоре создала вокруг себя новый роскошный двор, во главе которого и находилась в окружении животных и птиц – лебедей, сов, горлиц, котов, собак, леопардов и особой любимицы, обезьянки, одетой в серое меховое пальто с красным воротником. Такой была женщина, которой Генрих V как матери должен был под присягой поклясться в любви к ее дочери.

Стоит вспомнить, что, пока Генрих завоевывал Нижнюю Нормандию в 1417-1418 гг., внимание большинства французов было сосредоточено более на судьбе Парижа, нежели Кана. Иоанн Бесстрашный, которого изгнали из Парижа в ответ на восстание живодеров в 1413 г., осадил столицу. В мае 1418 г. торговец скобяными изделиями открыл ворота Сен-Жермен и впустил бургиньонов. Как и в 1413 г. герцог Бургундский ничего не предпринимал, когда в Париже снова начались гонения на арманьяков. Группы воинственно настроенных людей во главе с мясниками и палачом Капелюшем рыскали по улицам города в поисках сторонников арманьяков, которых они истязали и казнили на месте. Посреди такой неразберихи арманьяки и бургиньоны вновь схватились за свои марионетки. Старого несчастного короля, который теперь практически все время находился в состоянии безумия, покинутый всеми, за исключением нескольких слуг и его преданной любовницы Одетты, к его большому изумлению, провезли по улицам и доставили в руки бургиньонов. Его сына увез с собой арманьякский капитан Танги де Шатель, который сбежал из города и нашел прибежище во владениях дофина, расположенных к югу от Луары. В октябре, вопреки воле своей матери, дофин провозгласил себя регентом. В Париже чернь продолжила неистовствовать, проникнув в тюрьмы и с неимоверной жестокостью уничтожив заключенных арманьяков. Среди жертв был граф Арманьяк, обнаженное тело которого на протяжении еще трех дней лежало на улице, чтобы любой из его врагов мог обезобразить его и тем самым получить удовольствие. После двух месяцев подобных бесчинств Иоанн Бесстрашный наконец-то въехал в город в сопровождении королевы: его встречали потоком цветов. Это был триумф бургиньонов.

В связи с этой мрачной картиной Франции неудивительно, что в начале 1419 г. попытки заключить союз между бургиньонами и арманьяками ни к чему не привели. Они ненавидели друг друга в большей степени, чем захватчика Генриха, и поэтому Иоанн Бесстрашный, должно быть, действительно был бесстрашным, раз он направился на мост в Монтеро. Но мы не должны из этого делать вывод, будто Генрих легко мог воспользоваться этими противоречиями во Франции, так как, несмотря на все это, люди, находившиеся у власти, понимали, что было бы позорным продаться англичанам. Генриху пришлось припугнуть бургундцев, напомнив, что он находится у самых ворот Парижа, а также прибегнув к таланту своих посланников, чтобы получить то, чего он хотел. Но чего, собственно, Генрих хотел? Или точнее сказать, что, как думал Генрих, он мог приобрести? Генрих V был реалистом и прагматиком, и когда дошло до решающего момента, он ограничил свои требования тем, что он мог реально получить. Напыщенные и немного нелепые требования 1414 г. в 1419 г. уже не казались столь смешными. Ему уже удалось завоевать полностью всю Нормандию, и теперь он стоял у ворот Парижа. В условиях сложившейся тогда политической ситуации вряд ли кто-либо мог отвоевать у него Нормандию. Но мог ли кто-нибудь помешать ему захватить оставшуюся Францию и завладеть короной? Многим казалось, что противостоять ему невозможно. После срыва одного из раундов переговоров утверждают, будто Генрих пригрозил герцогу Бургундскому изгнать его и Карла VI из королевства. Герцог возразил: «Пусть Вашему величеству угодно так говорить; но прежде чем Вы изгоните моего господина и меня из королевства, я не сомневаюсь, что Вы необычайно устанете».

Генриху действительно пришлось бы утомиться, и бесспорно, он с большим удовольствием получил бы то, что хотел посредством дипломатии. Однако его усердное и терпеливое завоевание Нормандии свидетельствовало, что никакая усталость не заставит его изменить свои планы.

Как и приличествует человеку, который являлся одновременно реалистом и мечтателем, между требованиями Генриха до и после убийства герцога Бургундского существовало поразительное отличие. Во время осады Руана и несколько месяцев спустя ее успешного окончания Генрих и его команда дипломатов во главе с графом Уориком несколько раз проводили встречи с арманьяками и бургиньонами. Вопрос шел о реальных переговорах, а не мечтах, которые предшествовали битве при Азенкуре. Требования Генриха практически не изменялись. Он хотел руку дочери французского короля. И если его чувства воспылали из рассказов о ее красоте, но тем не менее не затмили его чувство политической реальности, поскольку ее приданое было огромным – миллион золотых франков, полный суверенитет для его последних завоеваний, а также вся территория, обещанная Англии по договору в Бретиньи.

В обмен на это он должен был отказаться от своих претензий на французскую корону. Наиболее продуманным эпизодом в этот период дипломатических отношений стала встреча между англичанами и бургиньонами, которая состоялась в начале лета 1419 г. в Мелане, расположенном между Понтуазом и Мантом. Встреча прошла на огороженном лугу, где с обеих сторон находилось два входа. Были предприняты тщательные меры предосторожности против возможной измены, особенно на французской части поля. Посередине находились три изящных шатра, один для переговоров, а два других были предоставлены в пользование могущественным персонам с обеих сторон. Вокруг луга разместился городок из пестрых палаток, предназначенных для менее влиятельных людей. В этом месте Генрих в сопровождении своих братьев, Кларенса и Глостера, дяди, герцога Экзетера, архиепископа Чичеля и главного участника переговоров, придворного рыцаря Ричарда Бошана, графа Уорика, провел встречу с герцогами Бургундским и Бретонским, королевой Изабеллой и ее младшей любимой дочерью Екатериной. Именно здесь Генрих впервые увидел свою будущую супругу, хотя к тому времени прошло уже около десяти лет с того момента, когда впервые обсуждалось ее приданое. Теперь ей было восемнадцать лет, она была высокая и красивая девушка, которая, по всей видимости, соответствовала своему, несомненно, лестному портрету. Если она и была красивой, то этим она обязана своей матери-немке. В целом женщины династии Валуа были не красивее мужчин, кузины Екатерины, дочери герцога Бургундского, слыли чрезвычайно непривлекательными, что, по-видимому, можно трактовать как уродливые. Поэтому когда Генрих возложил матримониальную часть договора с герцогом Бургундским на своего брата, Джона Бедфорда, женив его на Анне Бургундской, он тем самым определенно извлек из этого соглашения наибольшую выгоду. Но любил ли он на самом деле свою королеву, о чем пишут многие авторы, остается открытым вопросом. Несомненно, находясь на смертном одре, он мало думал о ней. Но пока, на встрече в Мелане, он, во всяком случае, вел себя подобающим образом. Генрих «с особенно уважительным почтением поприветствовал королеву и затем поцеловал ее и ее дочь», на что последняя, как говорят, залилась румянцем, как это и подобало настоящей девушке. После этого Генрих обменялся рукопожатиями с герцогом Бургундским. Однако, несмотря на внешнее дружелюбие, встреча закончилась безрезультатно, потому что, как писал хронист Монстреле, требования короля в отношении приданого леди Екатерины были непомерно большими.

Были ли его требования непомерно большими или нет, после убийства Иоанна Бесстрашного Генрих готов был их увеличить. Теперь он заявлял, что единственным приемлемым для него решением была корона Франции. Он жаждал слияния двух корон – английской и французской для себя и своих наследников. Он хотел жениться на принцессе Екатерине, а затем рассматривать Карла VI и Изабеллу как своего отца и мать. Когда французы обратили внимание на то, что несколько недель до того король довольствовался значительно меньшим, английские парламентеры ответили, что это правда, однако теперь дела обстоят по-иному – факт, который французы очень хорошо осознавали. То, что ситуация изменилась, заставило в конце концов согласиться практически со всеми притязаниями Генриха. Однако переговоры были очень трудными и продлились восемь месяцев.

Вся сложность, с которой велись переговоры, заключалась в том, что хотя Генрих намеревался заключить англо-бургундский союз, он все равно вынужден был иметь дело с тремя различными категориями людьми: в Дижоне с молодым герцогом Филиппом и его советниками, в Труа с королевой и ее советниками и в Париже с советом короля. Все эти три группы людей были проникнуты симпатиями к герцогу Бургундскому, однако у каждой из сторон была своя точка зрения, и все испытывали значительные опасения перед явной необходимостью передачи короны Франции захватчику.

Легче всех было убедить парижан, которые, как мы видели, были сильно настроены против арманьяков. Значительно более легкому принятию сурового решения лишить наследника трона дофина Карла всех прав и позволить передать управление Францией в руки иностранного государя способствовал тот факт, что дофин был не только арманьяком, но также и убийцей. С другой стороны, Генрих изображался благоразумным и мудрым человеком, угодным Господу, приверженцем мира и правосудия. Более того, этот мудрый государь, любящий мир, находился у ворот Парижа, отрезав все поставки продовольствия в столицу, немало повредив при этом торговле парижан, и уж наверняка был готов взять то, что он хочет, если ему этого не дадут по-доброму. Но прежде всего, казалось, он был единственным человеком, который мог принести мир этой стране, страдавшей от войны.

Молодой герцог Бургундский приветствовал англо-бургундский союз, который он рассматривал как орудие мести убийцам своего отца. Но было бы неправильным думать, будто им или его советниками исключительно владели мысли о мести. Совет бургиньонов тщательно взвешивал все за и против этого союза, а также претензии Генриха на корону. Будучи главным пэром Франции, герцог однозначно совершил бы преступление против короля, если бы передал корону королю Англии. А это само по себе укрепило бы позиции дофина. Но можно ли было доверять кому-либо из своих будущих союзников – королеве Изабелле или королю Генриху? С другой стороны, если он не воспользуется возможностью заключить союз с англичанами, тогда это, возможно, сделает дофин. Бургиньоны, как и парижане, устали от войны, и поэтому соглашение с Англией воспринималось как наименьшее из зол. Накануне Рождества 1419 г. между Бургундией и Англией был подписан договор, по которому герцог Филипп Бургундский обязался помочь Генриху получить корону и принцессу Екатерину и совместными усилиями уничтожить дофина, который отныне был заклеймен как убийца и как таковой, следовательно, не мог быть наследником короны Франции. Чтобы спасти герцога Бургундского от позора, которым тот покроет себя, низвергнув своего собственного короля, Генрих согласился, чтобы Карл VI оставался королем до самой смерти, однако после этого корона и королевский сан должны будут перейти к Генриху и его наследникам. До того времени Генрих должен был носить титул наследника и регента Франции и абсолютно суверенно править теми землями, которые он завоевал.

Труднее всего было добиться одобрения королевы Франции. Как бы сильно Изабелла ни испытывала неприязнь к дофину, просьбы лишить наследства своего собственного сына были для нее ужасными. История о том, что она якобы публично заявила, будто дофин был бастардом, появившимся на свет в результате одного из ее любовных похождений, в хрониках той эпохи не встречается. Возможно, она была выдумана англичанами, чтобы придать претензиям Генриха большую силу – принимая во внимание компрометирующее прошлое королевы, эта история стала эффективным средством пропаганды. В трудные 20-е гг. XV в. эта история постоянно доставляла неприятности несчастному дофину Карлу, который понимал, что если он действительно был бастардом, то его долгая борьба за трон неоправданна. Но на самом деле королева была далека от того, чтобы объявить его бастардом, более того зимой 1419-1420 гг. она даже пыталась восстановить дружественные отношения с дофином. Кроме моральных и юридических последствий предлагаемого договора, она с подозрением относилась к намерениям герцога Филиппа и беспокоилась по поводу того, что сама может утратить свое влияние. В конце концов финансовое и личное давление заставили королеву принять решение. Ограничить королеву и ее двор в денежных средствах было эффективным средством, поскольку она по-прежнему вела расточительный и легкомысленный образ жизни. Личное давление оказала мать герцога Филиппа Бургундского, талантливая герцогиня Маргарита, которая была родственницей королевы, и Людовик де Робсар, специальный посланник, направленный самим Генрихом. Людовика де Робсара король Англии послал для того, чтобы ускорить чрезвычайно медленные и аккуратные методы ведения обычной дипломатии. С рождения зная французский язык, он был воспитан в тех землях, которые принадлежали семье французской королевы, затем он получил английское подданство и пользовался полным доверием короля Генриха. Мы не знаем, какие обещания он дал королеве, но они оказались действенными. 17 января королева издала грамоту, в которой порицала действия своего сына, одобряла политику Филиппа Бургундского, а также принимала англо-бургундский союз.

Перед наступлением следующего этапа ратификации соглашения последовал длительный перерыв. Все это время Генрих ни на секунду не ослаблял давление на Париж, несмотря на возобновленное перемирие. Любое послабление с его стороны почти наверняка привело бы к тому, что лица, с которыми вели переговоры его посланники, пошли бы на попятную. Но наконец-то 8 мая 1420 г. Генрих отправился в Труа, где уже собрались герцог Бургундский, король Карл VI, королева Изабелла и принцесса Екатерина. Генриха сопровождали его братья и большой отряд воинов, состоявший в основном из лучников, поскольку существовала реальная угроза нападения со стороны арманьяков, которые по-прежнему удерживали земли за реками Сеной и Ионной, к юго-востоку от Парижа. Англичане прошли в боевом порядке неподалеку от стен Парижа. С бойниц их приветствовали жители города, у которых наконец-то появилась определенная надежда на установление настоящего мира. Без труда подавив незначительное сопротивление на своем пути, Генрих наконец прибыл в Труа, расположенный в провинции Шампань. Здесь его встретил герцог Бургундский, а затем они вместе въехали в город. Позднее, после того как англичан разместили на ночлег, Генрих направился засвидетельствовать свое почтение Карлу VI. Тот сначала не узнал английского короля, что привело всех в смущение, однако затем собрался с силами и поприветствовал его. «А, это вы? Добро пожаловать, мы рады вас видеть! Поприветствуйте дам». К своему великому облегчению, Генрих поцеловал королеву и принцессу, некоторое время провел с ними в беседе, а затем возвратился на ночь в свою резиденцию.

На следующий день, 21 мая, Генрих направился в собор для ратификации договора. Прошествовав вместе с королевой Изабеллой по церковному нефу, Генрих взошел на высокий алтарь, откуда толпе английских, бургундских и французских нотаблей были зачитаны статьи договора. Генрих скрепил договор той самой печатью, которой англичане пользовались во время последнего дипломатического триумфа – соглашения в Бретиньи 1360 г. В тот же день прошла торжественная церемония обручения Генриха с принцессой Екатериной. Через двенадцать дней, проведенных в празднествах, пиршествах и раздаче подарков, последовала и сама долгожданная свадьба. Это по-настоящему величественное и пестрое событие было омрачено лишь трауром, который носил молодой герцог Бургундский. Возможно, он думал, когда благословляли брачное ложе, что его потеря стала основной причиной триумфа и радости Генриха.

Итак, Генрих, король Англии, стал наследником и регентом Франции. Но страна по-прежнему оставалась разделенной. Соглашение и мир, который оно принесло, с радостью встретили в Париже и на севере Франции, однако юг и центр остались верными дофину Карлу, даже после того как он по договору в Труа был лишен всех прав и владений. Первоочередной задачей англо-бургундского союза было разгромить силы дофина и передать правление всей страной новому регенту. В 1420 г. такая задача могла быть вполне осуществимой. Англия и Бургундия вместе обладали огромной военной мощью, и возглавлял их человек, который проявил себя военным гением. Дофин был молод, слаб и неуверен в себе, а его войсками руководили корыстолюбивые и индивидуалистически настроенные капитаны, которые не любили работать вместе. Однако в результате победу одержал дофин. К его смерти в 1461 г. англичан полностью изгнали из Франции.

Однако Генриху не суждено было это узнать, и спустя всего два дня, проведенных в супружеском блаженстве, он покинул Труа вместе с герцогом Бургундским, чтобы продолжить свою кампанию. Его главной задачей теперь был захват крепостей на Сене и Йонне к юго-востоку от Парижа, которые по-прежнему находились в руках арманья-ков. Осады Санса, Монтеро и Мелена стали событиями общественного масштаба – в них принимали участие все короли и королевы Англии и Франции, а герцог Бургундский специально покинул Труа для того, чтобы поспеть к штурму Санса. Здесь осаждавшие встретили незначительное сопротивление, но при осаде Монтеро и Мелена те, кто не мог сражаться, находились вдалеке от места битвы, хотя король Генрих часто навещал свою молодую королеву. Позднее при осаде Мелена, которая длилась четыре месяца, все эти лица снова приехали к Генриху и в течение месяца проживали в доме, который английский король приказал построить для них поблизости от его лагеря, но так, чтобы им не досаждали пушки, бьющие по городу. «Каждый день, когда восходило солнце и когда наступала ночь, восемь или десять труб и различные другие инструменты играли очень мелодичную музыку на протяжении часа перед шатром короля Франции».

Все это разительно отличалось от самих боевых действий. При Монтеро бургиньоны свирепо дрались, мстя за своего убиенного герцога. Когда захватили город, тело Иоанна Бесстрашного было извлечено из могилы, «но на самом деле это было грустное зрелище, ибо на нем были лишь пурпуэн и штаны». Тело положили в свинцовый гроб, наполненный солью и специями, и отправили в Дижон для торжественного захоронения. При осаде Мелена было оказано едва ли не самое отчаянное сопротивление за всю войну, а из-за длительности осады в отношениях между англобургундскими союзниками возникло значительное напряжение. Ссоры между союзниками были привычным делом, и часть бургундской армии во главе с принцем Оранским отправилась домой. Это стало дурным предзнаменованием дальнейшего существования союза. Принц Оранский был одним из самых влиятельных «уклонистов», наряду с герцогами Савойским и Лотарингским, которые, хотя и были союзниками и сторонниками герцога Бургундского, не признали договор в Труа. Но герцог Бургундский держался условий соглашения и поочередно с королем Генрихом и другими участвовал в удушливой забаве подкопных операций, при свете факелов проводя земляные работы под стенами крепости и ломая при этом копья в схватках с противником. Этот странный вид сражения под землей имел забавное продолжение, которое увлекательным образом раскрывает условия ведения войны в эпоху Средневековья. Однажды командир французского гарнизона, Гильом де Барбазан, в подкопах сражался с неизвестным врагом, который на призыв назвать себя ответил, что он – король Англии. Барбазан, узнав имя противника, приказал перекрыть подкоп и отказался вести дальнейшую борьбу. Через четыре года Барбазан вместе со многими другими был обвинен в убийстве Иоанна Бесстрашного. Его удачный аргумент против смертной казни заключался в следующем: после того как он и король сошлись друг с другом в поединке, они стали собратьями по оружию и, следовательно, один из них не мог убить другого – этот довод был поддержан герольдами в Рыцарском суде.

В конце концов сопротивление небольшого гарнизона в Мелене было сломлено силами огромной осаждающей армии, по-видимому самой крупной, которая когда-либо находилась под командованием Генриха. Болезни, голод и неспособность дофина прийти на помощь заставили гарнизон сдаться 18 ноября. Условия капитуляции были значительно жестче, чем во время нормандской кампании Генриха. Всем находившимся в городе солдатам и мирным жителям суждено было оставаться пленниками до тех пор, пока за них не внесут выкуп. А судьба двадцати шотландцев, сражавшихся в гарнизоне, была еще страшней. Генрих устроил так, что во время осады города из Англии привезли плененного шотландского короля Иакова. Поскольку шотландцы отказались сдаться ему, Генрих приказал их всех повесить как изменников. И хотя любое средство заставить непокорных и опытных шотландцев отказаться сражаться за дофина имело здравый политический и военный смысл, этот случай указывает на все возраставшую беспощадность Генриха. Во время этой англо-бургундской кампании было много казней через повешение.

Теперь, когда южные подступы к столице защищены, для Генриха настало время торжественно въехать в Париж. Этот въезд был необычайно пышно обставлен, что было характерно для всей эпохи в целом и Генриха в частности. Впереди друг возле друга ехали оба короля. Они, должно быть, сильно контрастировали друг с другом: Генрих, которому тогда было тридцать три года, в расцвете своих сил, король-воин; Карл, которому было под шестьдесят, несчастный, пожилой, душевнобольной человек, с трудом сидевший на коне. Слева, на расстоянии одной лошади позади обоих королей ехал герцог Бургундский в сопровождении рыцарей и оруженосцев своего двора, по-прежнему весь облаченный в черное. Справа ехали Кларенс и Бедфорд в сопровождении самых прославленных воинов всех кампаний Генриха – герцог Экзетер, графы Уорик, Хантингдон и Солсбери. Их приветствовала ликующая толпа, подогретая вином, лившимся как из рога изобилия. Священники подносили королю реликвии, чтобы он к ним приложился. Повсюду пели «Те Вешп». Впрочем, горожанам не так уж важно было, что они празднуют – бургундский или англо-бургундский триумф, лишь бы можно было развлекаться.

На следующий день прибыли обе королевы. Их встретили с таким же воодушевлением. Однако демонстрация взаимного доверия и солидарности вскоре прекратилась. Генрих уже принял меры предосторожности, передав все укрепления в Париже под охрану английских войск и назначив комендантом города своего брата Кларенса. Когда церемония закончилась, англичане и французы разошлись своими дорогами: Генрих и Екатерина держали роскошный двор в Лувре; Карла и Изабеллу в отеле Сен-Поль обслуживали несколько старых слуг. Бедная Изабелла – заключенная в тюрьму и ограбленная своим сыном, зачастую неузнаваемая или испытывавшая жестокое обращение со стороны мужа, а теперь еще и померкшая в свете своей младшей дочери – какое падение по сравнению с ее давнишними победами! В Париже Генрих оставался недолго. После празднования Рождества Христова Генрих с братьями и супругой отправились в Руан. Там он провел месяц, наводя порядок на своих нормандских территориях. Затем, в конце января 1421 г., после трех с половиной лет, проведенных вдали от родины, он вместе с королевой Екатериной и Бедфордом направился в Англию. В качестве своего личного представителя во Франции Генрих оставил Кларенса. В Англии короля встречали восторженно. Не каждый король возвращается на родину регентом и наследником другого королевства, население которого было в три раза больше, чем его собственного государства. И снова Лондон приложил все свои усилия, чтобы встретить своего короля. Рисунки на некоторых вывесках были такими, будто их не меняли с момента празднеств после победы при Азенкуре. Здесь были и великаны, замки и львы с вращающимися глазами, но вот вино, которое текло из труб, на этот раз было крепким вином из Шампани. Но вот девственницы, исполнявшие мелодичные приветственные песни, несомненно были не теми девушками, которые пели в 1415 г.