19

— Ты сумасшедший мазохист, больше я с тобой не работаю! — завопил Гарри, увидев меня на пороге своей квартиры.

— Я сам больше с собой не работаю, — невесело усмехнулся я. — Как там связь со штабом Ямаото? Что-нибудь слышно?

— Да, слышимость отличная. После твоего ухода партийцы провели небольшое собрание. Я все записал, можешь послушать.

— Что-нибудь говорили о парне со сломанными ребрами?

— О ком это ты?

— Едва посадив Ямаото «жучок», я столкнулся с одним из его людей. Значит, они думают, что стычка произошла раньше, иначе ты бы что-нибудь услышал...

— Именно так. По их мнению, это случилось, когда ты вырвался из пыточной. Ямаото и не предполагает, что ты мог вернуться. Знаешь, тот парень умер.

— Да, когда я уходил, вид у него был не самый цветущий.

Гарри смотрел на меня во все глаза.

— Быстро ты его отделал! Надо же, голыми руками, без оружия...

— Вообще-то там больше помогли ноги, — невозмутимо проговорил я. — А где Мидори?

— Пошла покупать синтезатор. Считает, что стоит проиграть зашифрованную в тексте мелодию. Вдруг поможет?

— Ей не стоило выходить, — нахмурился я.

— Других вариантов мы не нашли. Нужно же было кому-то обрабатывать показания приборов, а чуть раньше спасать твою задницу! К сожалению, девушка не особо дружит с электроникой... Что нам оставалось?

— Понятно.

— С ней все будет в порядке: она надела палантин, очки и понимает, что нужно вести себя предельно осторожно.

— Ладно, давай послушаем запись.

— Да, секунду... Только не говори, что ты бросил фургон!

— А ты думаешь, я за ним вернулся?! Даже мазохисты ценят свою жизнь!

Бедный Гарри был похож на ребенка, которому сказали, что любимого пса утопили.

— Ты хоть представляешь, сколько стоят все эти штуки?

Сдержав улыбку, я потрепал его по плечу.

— Ну, значит, с меня причитается, — бодро заявил я и, устроившись перед монитором, надел наушники. — Включай запись!

Гарри щелкнул мышкой, и я услышал, как Ямаото в пух и прах разносит своих подчиненных.

— Никчемные бездари! Он был один, без оружия, а вы его упустили!

Сколько человек он распекал, определить было сложно, потому что подчиненные сносили его выпады молча. Повисла долгая пауза: куроби собирался с мыслями.

— Ладно, сейчас это уже не важно. Возможно, Рейн и не знает, где диск, а если даже и знает, не факт, что вам удалось бы выбить из него правду. Похоже, он гораздо крепче, чем любой из вас.

— Что же сейчас делать, учитель? — нерешительно спросил кто-то.

— В самом деле, что? — с издевкой переспросил Ямаото. — Нужно сосредоточиться на девушке.

— Она же в бегах.

— Да, но к такой жизни Мидори не привыкла. Она ушла на дно внезапно, бросив все дела, в том числе срочные и незавершенные. Долго ей так не протянуть. Возьмите побольше людей: пусть следят за ее родственниками, коллегами и знакомыми. Понадобится дополнительная информация или оборудование — обращайтесь к Хольцеру, он поможет.

Обращайтесь к Хольцеру? Вот так так!

— А как же Рейн?

— С ним все иначе, — проговорил Ямаото. — Этот человек привык и умеет прятаться. Боюсь, нам его не найти, если, конечно, не произойдет чудо.

Я представил, как громилы пристыженно закивали.

— Может, схватим вместе с девицей? — нерешительно спросил один из них.

— Да, не исключено. Рейн явно ее покрывает. Именно он спас Мидори от людей Исикуры, а когда я спросил, где она сейчас, встал на дыбы. Кажется, он на нее запал, — усмехнулся Ямаото. — После всего того, что случилось!

Исикура? При чем тут Исикура?

— В любом случае побег Рейна не так страшен, — продолжал Ямаото. — Девчонка гораздо опаснее, именно ее будет искать Тацухико Исикура. Допускаю, что он найдет ее раньше нас, особенно если вспомнить, что и в квартире Мидори его люди оказались первыми. А уж если найдет диск, то точно сумеет им распорядиться.

Тацу тоже охотится за чертовым диском? Так это его люди караулили в квартире Мидори?!

— Хватит сидеть сложа руки, — решительно проговорил куроби. — Больше никаких срывов! Как только девчонка высунет нос, нужно тут же ее уничтожить.

— Да! — хором прокричали громилы.

— Раз диск до сих пор не найден, даже устранение Мидори не гарантирует полной безопасности. В такой ситуации необходимо вывести из игры Тацухико Исикуру.

— Учитель, — робко возразил кто-то, — Исикура — начальник департамента Кейсацучо. Он не из тех, чья смерть останется безнаказанной. Более того...

— Все правильно, он станет святым мучеником, а его теория преступных сговоров получит неопровержимое доказательство. Но разве у нас есть выбор? У Исикуры теория, а на диске факты, а они получить огласку не должны. В общем, постарайтесь, чтобы гибель Исикуры выглядела как можно естественнее. Черт, как бы сейчас пригодился этот парень... Вот с кого нужно брать пример! Все, свободны.

Я снял наушники и посмотрел на Гарри.

— Сигнал до сих пор поступает?

— Да, и будет поступать недели три, пока не разрядится батарейка. А я буду все записывать.

Я рассеянно кивнул. То, что услышит Гарри, наверняка откроет ему глаза на изнаночную сторону моей работы. Чертов Ямаото уже наговорил слишком много: и о моей «странной» привязанности к Мидори, и как здорово мне удаются заказные убийства...

— Не думаю, что Мидори стоит слушать эту запись, — осторожно проговорил я. — Все, что нужно, она и так знает. Не хотелось бы... еще больше ее компрометировать.

— Понял, — коротко кивнул Гарри.

Боже, да этот парень давно обо всем догадался!

— Хорошо, что мне есть на кого положиться, — благодарно сказал я. — Спасибо!

— Все в порядке, Джон.

Зазвонил домофон, и мой помощник нажал на кнопку.

— Это я, — проговорила Мидори.

Гарри открыл дверь в подъезд, и на этот раз мы поменялись ролями: он встал у окна, а я вышел на лестницу. Минутой позже я увидел Мидори с картонной коробкой в руках. Девушка улыбнулась и, взлетев по ступенькам, прижалась ко мне всем телом.

— С каждым разом ты выглядишь все хуже, — прошептала она, положив коробку на пол.

Боюсь, она права: лицо у меня перепачкано гудроном, вид измученный.

— И на душе тоже не очень, — посетовал я, но улыбнулся, показывая, что рад ее видеть.

— Что стряслось?

— Расскажу чуть позже. Гарри сообщил: вам нужно проиграть мелодию.

— Ладно, — согласилась девушка, срывая с коробки упаковочную ленту. Аккуратно сняв крышку, Мидори достала музыкальную приставку — нечто вроде минисинтезатора.

— Думаешь, это поможет? — спросила она у Гарри.

Мой друг внимательно осмотрел разъем.

— Кажется, есть у меня подходящий адаптер. — Он открыл ящик письменного стола и, перепробовав несколько шнуров, выбрал подходящий. Затем подключил приставку к компьютеру и загрузил файл с диска.

— Вся проблема в том, что я не знаком с нотной грамотой, а Мидори плохо владеет компьютером. Думаю, для начала нужно преобразовать музыкальную комбинацию в графическую, то есть в ноты. Когда данных будет достаточно, специальная программа сможет использовать их как трафарет, и потом я с помощью фрактального анализа постараюсь определить, как повторяются элементы. Выявится система, которую нужно будет применить к стандартному японскому. Вот, собственно, и все.

— Да, именно так я и подумал.

Гарри пронзил меня фирменным взглядом, означающим «ну ты и трепло», а потом обратился к Мидори:

— Попробуй сыграть то, что видишь на экране, и посмотрим, что выдаст программа.

Девушка присела на краешек стула.

— Постой, ты должна очень постараться. Если сыграешь по-иному, изменишь сам «узор», и программа собьется. Сможешь сыграть нота в ноту?

— Думаю, да, хотя с компьютера я играю впервые, поэтому есть определенный риск. Лучше потренироваться. Отсоединишь меня на минутку?

— Конечно. — Гарри кликнул мышкой и отсоединил адаптер. — Скажи, когда будешь готова.

Несколько секунд Мидори молча смотрела на экран, тонкие пальцы чуть заметно трепетали. Вот она коснулась клавиш, и мы впервые услышали мелодию, которая стоила ее отцу жизни.

Через несколько секунд девушка подняла глаза на Гарри.

— Готова, можешь подключать.

Мой помощник вставил адаптер в разъем компьютера.

— Все, машина тебя слушает.

И снова пальцы Мидори запорхали над клавишами, и снова в крохотной квартирке зазвучало что-то похожее на реквием.

Партитура закончилась, и девушка вопросительно взглянула на Гарри.

— Графическая комбинация есть, — заявил он. — Давайте посмотрим, что из этого выйдет.

Затаив дыхание, мы смотрели на экран.

Через полминуты из колонок послышались странные разрозненные звуки, очень отдаленно напоминающие только что сыгранную мелодию.

— Машина анализирует звуки, — пояснил Гарри. — Пытается выявить систему.

Несколько минут мы молчали.

— Особого прогресса не вижу... Не хватает вычислительной мощности?

— И что теперь делать? — спросила Мидори.

Гарри пожал плечами.

— Могу сходить на сайт ливерморской лаборатории и порыться в их суперкомпьютере. Но в последнее время они много работают над безопасностью Сети, так что придется повозиться.

— А суперкомпьютер поможет?

— Не исключено, — проговорил парень. — Вообще-то мощности и на моей машине достаточно. Все дело во времени. Чем больше мощность, тем быстрее будет результат.

— Значит, суперкомпьютер ускорит процесс, — резюмировала Мидори, — однако насколько — неизвестно.

— Правильно.

Повисла тяжелая тишина. Первым заговорил Гарри:

— Давайте трезво оценим ситуацию. С какой целью мы хотим расшифровать файл?

Ясно, к чему он ведет: тому же соблазну я чуть не поддался в штаб-квартире «Убеждения», когда Ямаото спрашивал, где диск.

— О чем ты? — насторожилась Мидори.

— Каковы наши цели? Этот диск, как бомба, которую мы пытаемся обезвредить. Его владельцы знают, что содержимое не копируется и по каналам электронной связи не передается. Не проще ли обезвредить бомбу, вернув ее хозяевам?

— Нет! — закричала побледневшая Мидори. — Мой отец отдал жизнь ради этого файла. Диск должен выполнить свою миссию!

Гарри поднял руки, словно признавая поражение.

— Я лишь пытаюсь найти какой-то выход. Помочь хочу!

— Сам подумай, Мидори права, — начал я. — Дело не только в том, что за этот диск ее отец заплатил жизнью. За ним охотятся столько зубастых хищников: Ямаото, ЦРУ, Кейсацучо. Если отдать диск кому-то одному, другие не успокоятся!

— Пожалуй, — кивнул Гарри.

— Но сравнение с бомбой мне понравилось. Как их обычно обезвреживают?

— Взрывают в безопасном месте, — отозвалась Мидори.

— Умница! — похвалил я.

— Булфинч! — догадалась девушка. — Булфинч опубликует информацию и обезвредит диск. Именно этого хотел мой отец!

— Мы отдадим диск, даже не узнав, что на нем? — изумленно спросил Гарри.

— Можно сказать, что мы и так знаем. Все сказанное Булфинчем, подтвердил Хольцер. Другого варианта я просто не представляю.

— Ты уверен, что журналист справится с расшифровкой?

Я с трудом подавил улыбку. В голосе Гарри столько негодования: надо же, игрушку отнимают, а какой-то репортер способен разгадать загадку без него, самого гениального программиста на свете!

— Думаю, что в «Форбс» есть компетентные сотрудники. Тем более что они заинтересованы в скорейшей публикации.

— Все-таки мне бы хотелось попробовать...

— Представь, и мне тоже! — перебил я. — Но мы не знаем, сколько времени это займет. В настоящий момент у нас слишком много врагов, а оказывать сопротивление с каждой минутой все труднее. Чем скорее Булфинч опубликует чертову статью, тем скорее мы вздохнем с облегчением.

— Все, я ему звоню, — решительно сказала Мидори.

 

20

Мы с Булфинчем договорились встретиться в Акасака Митсуке, втором крупнейшем развлекательном центре города после Гиндзы с его барами и пип-шопами. Этот район буквально изрезан переулками и аллеями; некоторые такие узкие, что можно пройти только боком. Здесь я как дома и в случае чего смогу уйти от любой погони.

Едва выйдя из метро, я попал под сильный дождь. Через дорогу на фоне серого неба ярким пятном выделялся розовый массив отеля «Акасака Токио». Быстро раскрыв зонт, я свернул на Сотобори-дори, оттуда в переулок, ведущий к местному отделению «Сити-бэнка», а затем к красной кирпичной эспланаде Акасака-дори.

Было около часа пополудни, и я решил перекусить в ресторане «Тенкайчи», или «Лучший под небом». Вообще-то в Токио целая сеть «Тенкайчи», но тот, что на эспланаде, не похож на все остальные. Владелец принимает иностранную валюту, и разномастные банкноты и монеты украшают обшитые коричневым деревом стены заведения. А еще здесь постоянно играют джаз, лишь изредка приправляя его новинками американской поп-музыки. Вместо стульев удобные пуфики, а столики расставлены вдоль стен и по углам, так что можно наблюдать за тем, что происходит на улице, оставаясь совершенно незамеченным.

Изучив меню, я выбрал чукадон — китайские овощи с рисом — и стал смотреть на Акасака-дори.

Так, по договоренности ровно в два часа Булфинч должен начать обход дома №19, причем двигаться следовало против часовой стрелки. В этом квартале десять с лишним улочек, а переулков и того больше, так что журналисту ни за что не просчитать, где именно я буду его ждать. Даже если он придет пораньше, это ничего не изменит. Разве что придется дольше кружить под дождем. Меня-то ему все равно не найти.

Из ресторана я вышел без десяти два и, раскрыв зонт, быстро пересек эспланаду. Мне нужно на Мусидзу-дори, а оттуда к кафе «Дели-франс», которое официально принадлежит дому №19. Там и подожду. Время обеденное, погода отвратительная, поэтому на улице ни души. Устроившись под навесом, я апатично смотрел на капли, падающие с ржавой крыши на забившийся в водосток пластиковый пакет.

Ровно через десять минут послышались гулко отдающиеся на мокрой улице шаги, и я увидел Булфинча. Одет журналист по погоде: оливкового цвета плащ, а в руках большой зонт. Меня, прижавшегося к серой стене кафе, журналист не заметил и, не окликни я его, прошел бы мимо.

— Мистер Булфинч, я здесь!

— Черт! Вы меня напугали!

— Вы один?

— Да, конечно. Диск с собой?

Я вышел из-под навеса и внимательно огляделся по сторонам. Кажется, чисто.

— Он здесь неподалеку. Скажите, что вы собираетесь с ним сделать?

— Будто вы не знаете! Я журналист, напишу серию изобличающих статей, что-то вроде журналистского расследования.

— Сколько это займет времени?

— Сколько времени? Черт, да статьи уже фактически написаны! Не хватает только доказательств.

— Вы должны кое-что узнать...

Я рассказал, что содержащийся на диске файл зашифрован и защищен от копирования, и подробно описал все, что уже делал с ним Гарри.

— Думаю, проблем не возникнет. «Форбс» сотрудничает с ливерморской лабораторией. Наверняка они что-то подскажут. Как только файл расшифруют, я опубликую статьи.

— Пока не выйдет первая, Мидори ежесекундно рискует жизнью...

— Так вот почему вы решили отдать мне диск! Те, кто за ним охотится, как следует бы вам заплатили.

— Хочу, чтобы вы кое-что уяснили. Если не сможете опубликовать этот материал, а Мидори погибнет, я найду вас и убью. Обещаю.

— Я вам верю.

Заглянув в усталые глаза Булфинча, я достал из нагрудного кармана диск и протянул ему. Не сказав больше ни слова, я зашагал к станции метро.

Мне повезло, и поезд пришел почти сразу. Сидя в полупустом вагоне, я думал о Тацу. Да, пока не выйдет статья Булфинча, в опасности находится не только Мидори, но и он. Конечно, голыми руками его не возьмешь, хотя кто знает, что придумают люди Ямаото... Мы не виделись тысячу лет, но когда-то были друзьями, так что хотя бы предупредить его я обязан.

В Кейсацучо я позвонил из автомата на станции Сибаси.

— Узнал? — по-английски спросил я, когда секретарша соединила меня с Тацу.

— Да... Сколько лет, сколько зим! — После он перешел на английский, что показалось хорошим знаком: Тацу не хочет, чтобы коллеги поняли, о чем речь. — Знаешь, что в Сенгоку найдены двое мужчин со следами насильственной смерти? У одного при себе была палка, а на ней отпечатки пальцев. Твои. А мне почему-то казалось, что ты давно уехал из Токио...

Черт, значит, в какой-то момент меня угораздило дотронуться до дубинки! Надо же... Когда после войны я вернулся в Японию, у меня сняли отпечатки пальцев. Обычная процедура: ведь с формально-юридической точки зрения я был иностранцем.

— Мы пытались тебя найти, но ты будто испарился, — продолжал Тацу. — Так что, если звонишь по этому поводу, говорю сразу: помочь не могу. В такой ситуации лучше добровольно явиться в Кейсацучо. Придешь — сделаю все, что в моих силах; а будешь продолжать прятаться — только себе навредишь.

— Именно поэтому и звоню. У меня есть кое-какая информация, Тацу. Хочу поделиться.

— В обмен на что?

Боже, ну до чего догадливый!

— Есть одна просьба. Речь пойдет не обо мне. Слушай, если воспользуешься моей информацией, я сдамся полиции, обещаю. Так что тебе нечего бояться.

— Где и когда?

— Мы говорим конфиденциально?

— Хочешь сказать, что наши телефоны прослушиваются? — с иронией спросил Тацу.

Я знал его достаточно хорошо, чтобы понять намек. Линия действительно прослушивается.

— Понял, — отозвался я. — Записывай или запоминай: фойе отеля «Окура», следующая суббота, ровно в полдень!

На свете нет ничего ужаснее отеля «Окура» и его фойе, так что мой друг догадается, что я ни за что туда не пойду.

— Чудесно, — проворковал Тацу, — до скорого!

— Не поверишь, но я порой скучаю по Вьетнаму! Помнишь дурацкий еженедельный инструктаж, на который нас заставляли ходить?

Наш командир назначал инструктаж на одно и то же время — половину пятого, чтобы освободить вечер для общения с сайгонскими проститутками. Многие возмущались: каков наглец, ходит по девкам и, не стесняясь, об этом рассказывает.

— Конечно, помню!

— Почему-то сейчас эти собрания вспоминаются особенно часто, Странно, правда? Наверное, старею, вот ностальгия и накатывает.

— С кем не бывает...

— Да, наверное. Слушай, давненько мы не встречались! Жизнь течет с бешеной скоростью! А как изменился Токио! Мне так нравился один бар... Напитки там подавали в посуде, которую хозяйка лепила сама. Помнишь его? Наверное, давным-давно закрылся...

Этот бар находился в Ебису.

— Скорее всего теперь там казино, — подыграл мне Тацу; значит, он все понял.

— Да, жизнь есть жизнь... Но бар был отличный, я часто его вспоминаю!

— Слушай, искренне советую явиться с повинной! Это для твоего же блага...

— Обещаю подумать. Спасибо за совет! — Я отсоединился, но рука еще долго сжимала трубку.

Надеюсь, Тацу все понял. Если нет, то не знаю, что и делать...

 

21

Бар, о котором шла речь, был классической японской изикайей. (Кстати, это Тацу привел меня туда вскоре после моего приезда в Японию.) Изикайя — это маленький уютный бар, такие обычно содержит пожилая семейная пара, живущая в том же доме. Вывески чаще всего нет, о существовании бара извещает только красный фонарь.

Подают в изикайях лишь пиво и саке, но от посетителей отбоя нет: именно здесь спасаются от деспотичных начальников, надоедливых жен, опостылевших друзей. Никто ни на кого внимания не обращает — можно прийти, пропустить стаканчик, подумать о своем.

Когда-то мы с Тацу частенько бывали в Ебису и заглядывали в эту изикайю, однако в моей новой жизни для нее места не нашлось. Я все собирался навестить пожилую Маму-сан, но все как-то руки не доходили. Недели сложились в месяцы, месяцы в годы, а я так и не собрался. Казино-то там вряд ли поместится, значит, бар либо закрыли, либо вовсе снесли. В современном Токио таким заведениям не выжить.

В Ебису я решил приехать пораньше, чтобы было время как следует оглядеться. Да, район сильно изменился: почти все деревянные дома снесли, а на месте рисового поля стоит новехонький торговый центр. Сориентироваться будет непросто.

От метро нужно идти направо. День выдался хмурый, моросил мелкий дождичек.

Кажется, изикайя была здесь. Наихудшие опасения оправдались: уютный деревянный домик исчез, уступив место совершенно безликому магазину «24 часа». Я решил зайти: ни одного покупателя, лишь изнывающая от скуки продавщица. Тацу нет, хотя и неудивительно, ведь до назначенного времени еще целый час.

Знай я, что все так плохо, ни за что бы не назначил встречу в Ебису. Черт, весь район изменился до неузнаваемости! Я вспомнил последний визит в Штаты. Пять лет назад я решил съездить в Драйден, который считаю почти родным городом. Не знаю почему, но после двадцатилетнего отсутствия меня вновь туда потянуло.

Помню, как целых четыре часа гнал машину из Нью-Йорка. А когда приехал, увидел, что изменилось абсолютно все, кроме расположения улиц. Мейн-стрит встретила ослепительно сверкающими витринами: «Макдональдс», «Бенеттон», «Бургер Кинг»... Пару мест я все-таки узнал: крошечные лавочки, магазинчики на фоне торговых центров и супермаркетов казались памятниками древней цивилизации.

Надо же, как быстро ностальгия уступает место апатии и даже отвращению! Между двумя серыми, совершенно неприметными домами притаился скверик. Похоже, это любимое место прогулок молодых матерей с колясками. Обсуждают последние новости, мужей, хвастаются детьми.

Я обошел новый торговый квартал и вернулся по удобной широкой эспланаде. Вообще-то задумано неплохо. Мимо пронеслись мальчишки, деловито потряхивая тяжелыми ранцами. Вот они, будущие хозяева этого района.

С противоположной стороны к магазину «24 часа» подходила высокая фигура в сером плаще. Я был слишком далеко и лица не видел, но осанку и быструю уверенную походку не узнать невозможно. Это Тацу, на ходу докуривающий сигарету.

Заметив меня, он помахал рукой. Тацу подошел ближе, и я отметил, что он сильно постарел и выглядит очень усталым.

— Сколько лет, сколько зим, — проговорил я.

Мы пожали руки. Тацу внимательно меня разглядывал: я-то ведь тоже изменился. К тому же он впервые видит меня после пластической операции. Наверное, удивляется, что с возрастом я превратился в стопроцентного японца. Интересно, что он подумал?

— Рейн-сан, дорогой, во что ты ввязался на этот раз? Представляешь, что будет, если кто-нибудь узнает, что я с тобой встретился и даже не попытался арестовать? Тебя подозревают в двойном убийстве, причем один из убитых тесно связан с ЛДП. Представляешь, какое давление на меня оказывают?

— Даже не скажешь, что рад меня видеть? Слушай, я ведь и обидеться могу!

— Конечно же, я рад, — грустно улыбнулся Тацу, — просто хотелось бы встретиться при иных обстоятельствах.

— Как твои дочери?

Улыбка потеплела.

— Все отлично, — гордо сказал он. — Старшая — врач, младшая — юрист. Похоже, мозги у них от мамы.

— Замуж не выскочили?

— Старшая обручена.

— Поздравляю, значит, скоро станешь дедушкой.

— Всему свое время, — мгновенно посерьезнел Тацу.

Да, с его дочками шутки плохи, чуть что, позовут папочку!

Мы неторопливо шли по торговому кварталу мимо маленькой копии французского шато, неизвестно как сюда попавшего.

Довольно пустых разговоров, пора переходить к делу!

— Тоси Ямаото, глава партии «Убеждение», заказал твое убийство.

Тацу остановился и заглянул мне в глаза.

— Откуда знаешь?

— Прости, на этот вопрос ответить не могу.

Он понимающе кивнул.

— Похоже, источник надежный, просто так ты не стал бы говорить... Не представляешь, сколько людей мечтают меня убить! Удивительно, что я еще жив...

— Может, у тебя есть ангел-хранитель?

— Было бы здорово! — засмеялся Тацу. — Хотя на самом деле все проще. Пока я жив, меня считают гоняющимся за призраками идиотом. А смерть докажет, что я был прав.

— Боюсь, обстоятельства несколько изменились.

Тацу схватил меня за рукав.

— Неужели ты спутался с Ямаото?

— Нет, конечно.

Мой друг кивнул, очевидно, добавляя к портрету таинственного наемника новые детали.

Мы снова зашагали вдоль сверкающих витрин.

— Говоришь, обстоятельства изменились?

— Все дело в диске. Насколько я понял, на нем документальное подтверждение фактов коррупции среди высокопоставленных политиков. За ним и охотится Ямаото.

Вне всяких сомнений, о диске Тацу известно не меньше моего: по словам Ямаото, в квартире Мидори были его люди. Однако он промолчал.

— Слушай, тебе что-нибудь об этом известно? — невинно спросил я.

— Я же коп, — пожал плечами Тацу. — Знаю обо всем помаленьку, как и остальные.

— А Ямаото считает, что ты осведомлен гораздо лучше и тоже охотишься за диском. Сам он не слишком преуспел в поисках, вот и устраняет конкурентов...

— А почему у него не получается?

— Наш партиец не знает, где диск.

— А ты знаешь?

— У меня его нет.

— Я спросил не об этом.

— Тацу, ты ничего не понимаешь! Я пришел не из-за диска, а потому что узнал, что тебе угрожает опасность. Хотел предупредить...

— Но ведь опасность возникла именно из-за пропавшего диска, верно? — хлопая ресницами, спросил он. Да, простачком прикинуться Тацу умеет, только меня не проведешь! — Найди диск, и все будет в порядке!

— Полегче, парень, мы ведь не первый день знакомы! — прошипел я. — Могу сказать лишь следующее: диск сейчас у человека, который превратит содержащуюся на нем информацию в изобличительную статью. Как только она будет опубликована, опасность исчезнет.

Тацу тряхнул меня за плечи.

— Черт, только не говори, что отдал гребаный диск Франклину Булфинчу!

У меня потемнело перед глазами.

— А что?

— А то, что вчера Франклин Булфинч был убит у отеля «Акасака Токио».

— Проклятие! — выругался я, выдавая себя с головой.

— Боже, Рейн, так ты действительно отдал диск Булфинчу?

— Да...

— Думаешь... диск был при нем?

Отель «Акасака Токио». Это же всего в ста метрах от того места, где мы расстались.

— В котором часу это случилось? — решил уточнить я.

— В районе обеда. Так диск был при нем?

— Да, определенно.

Мой приятель ссутулился, будто его ударили в спину. На этот раз он не притворяется.

— Слушай, Тацу, а как ты мог узнать про диск?

— Первоначально Кавамура собирался передать его мне.

Я удивленно поднял брови.

— Да, представь себе! Я ведь уже давно на него вышел и все убеждал стать моим информатором. К сожалению, он, как и большинство людей, недостаточно доверял полиции, вот и решил отдать диск Булфинчу.

— Кавамура сам тебе об этом сообщил?

— Да, позвонил в день гибели.

— Что именно он сказал?

— Чтобы я убирался к черту! Мол, решил отдать диск американскому журналисту. Наверное, это моя вина: был слишком назойлив. Вот Кавамура и сорвался с крючка...

— Почему ты решил, что это именно Булфинч?

— Ну а к кому бы пошел ты, если бы захотел поделиться ценной информацией с американским журналистом? Булфинч-то — фигура известная, много писал о коррупции. Но до сегодняшнего утра, когда сообщили о его убийстве, полной уверенности не было.

— Так вот почему ты следил за Мидори!

— Ну конечно! — Свое знаменитое «ну конечно» Тацу говорит таким тоном, будто не сомневается в непроходимой тупости собеседника. — Кавамура умер вскоре после нашего с ним телефонного разговора. Вряд ли у него было время передать диск журналисту. Из морга его вещи забрала дочь. Видишь, все предельно просто!

— Поэтому ты и взялся расследовать взлом в квартире Кавамуры?

В темных глазах мелькнуло разочарование.

— Взлом совершили мои люди. Мы искали диск.

— Значит, вы получили две попытки его найти: взлом и официальное расследование. Ловко! — не скрывая восхищения, воскликнул я.

— Ничего особенного. Диск-то мы так и не обнаружили! Вот и пришлось переключиться на девушку.

— Такая мысль пришла в голову не только тебе!

— Представляешь, в Омотесандо за ней следил мой человек. С ним произошло нечто странное: в туалетной комнате одного из баров сломали шею. Жутко, правда?

Святые небеса, это был человек Тацу! Так, может, предложив мне убить Мидори, Бенни не шутил относительно сорока восьми часов на раздумье? Хотя сейчас это уже не важно...

— Да, ужасно.

— В ту же самую ночь в дочкиной квартире караулила моя спецгруппа: опытные, надежные ребята, вооруженные до зубов. Но появился какой-то тип, выбил им зубы и увел девушку.

— Ужас! — ахнул я.

Достав из кармана сигарету, Тацу внимательно ее осмотрел и наконец закурил.

— Все кончено, — объявил он. — Диск у ЦРУ.

— С чего ты так решил? А как же наш партиец?

— Мне точно известно, что Ямаото до сих пор его разыскивает. Кроме меня, в этом спектакле еще один участник: тот, кто забрал диск у Булфинча.

— Если ты о Хольцере, то он работает с Ямаото.

— Хольцер не работает с Ямаото, — грустно улыбнулся Тацу, — он его раб. И, как все рабы, мечтает о свободе.

— Ничего не понимаю...

— Ямаото шантажирует Хольцера, равно как и всех своих марионеток. Но наш Хольцер не так-то прост. С помощью диска он рассчитывает оборвать все нити и свергнуть кукольника.

— Значит, он не рассказал Ямаото, что диск у ЦРУ.

— Я же говорю, кукольник до сих пор мечется как ненормальный.

— Тацу, — тихо начал я, — что на этом диске?

С наслаждением затянувшись, мой друг выпустил сизое облачко дыма.

— Видеозаписи супружеских измен, фактов взяточничества и подкупа должностных лиц, номера тайных банковских счетов, сведения об отмывании денег и нелегальных операциях с недвижимостью.

— Изобличающих Ямаото?

— Рейн-сан, ты отличный солдат, но коп никудышный! Изобличающих всех, кроме Ямаото!

Секунду я молчал, пытаясь разобраться в услышанном.

— Он собирался использовать диск для шантажа?

— Ну конечно же! — умилился моей догадливости Тацу. — Думаешь, почему ни одно правительство не задерживается дольше, чем на год? За одиннадцать лет одиннадцать премьер-министров. Все они были либо ставленниками ЛДП, либо реформаторами, которых своевременно обезвреживали и выводили из строя. Это дергал за нити Ямаото, наш великий кукольник.

— Но ведь он даже не состоит в ЛДП!

— Ему и не нужно! В тени находиться гораздо удобнее. Когда его раздражает очередной политик, в СМИ появляются дискредитирующие сообщения, и разгорается скандал. В результате возмутитель неугодного Ямаото порядка ретируется, а позор ложится на ЛДП. Про партию «Убеждение» никто и слыхом не слыхивал.

— А откуда берется компромат?

— Перехватывание сообщений, прослушивание разговоров, слежка, подкуп подчиненных. Часто жертвы становятся сообщниками, так что паутина разрастается и крепнет.

— Зачем же они соглашаются помогать?

— Метод кнута и пряника, Рейн-сан. На Ямаото работает целая бригада красавиц, ради благосклонности которых даже самые верные из политиков готовы забыть обо всем. Допустим, в сети такой девицы попадает депутат. Их сексуальные утехи снимают на камеру, а потом один из помощников Ямаото обещает спрятать пленку в надежном месте, если он проголосует за какой-нибудь законопроект, чаще всего касающийся строительных программ, и назовет уязвимые места своих коллег. Сознательный депутат не станет голосовать за финансирование никому не нужного строительства, но страх часто оказывается сильнее совести и сознания. Что касается компромата на коллег, то психология та же: если очернить соседа, сам не будешь казаться грязным. А поскольку выборы в Японии выигрываются не голосами избирателей, а деньгами, наш партиец предлагает помощь в финансировании предвыборной кампании. Как только депутат становится собственностью Ямаото, то о политической карьере можно не беспокоиться: обо всем позаботится щедрый кукольник.

— Как же я о нем не слышал, если у него столько власти?

— Кукольник всегда в тени. Его жертвы зачастую не знают, кто их шантажирует. Многие считают, это дело одной из фракций ЛДП, и небезосновательно. Ямаото сознательно делает эту партию эпицентром скандала. Ловко, правда? Все обставлено так, что даже лидеры ЛДП верят: именно они управляют страной. А на самом деле за их спинами невидимый кукольник.

— Но ведь ты сам писал о коррупции в ЛДП, — вспомнив скачанные из Интернета статьи, проговорил я.

— Откуда ты знаешь? — вскинулся Тацу.

— Ну, то, что мы перестали общаться, еще не значит, что ты меня больше не интересуешь, — загадочно улыбнулся я.

— Не только писал, но и пытался расследовать. Ямаото надо мной смеется, думает, я лью воду на его мельницу. Хотя так и получилось бы, будь у меня развязаны руки. Однако лишь Ямаото решает, чем должно заниматься Кейсацучо! — с горечью воскликнул Тацу.

Я едва сдержал улыбку — передо мной тот же хитрец, которого я знал во Вьетнаме.

— Итак, на самом деле тебе нужен Ямаото!

Тацу невозмутимо пожал плечами.

— Теперь ясно, зачем ты искал диск.

— Ты же знал, что я в деле, Рейн-сан? Почему не пришел ко мне?

— Были причины.

— Правда?

— Все дело в Мидори. Отдай я тебе диск, Ямаото остался бы ни с чем и мог отомстить. Единственным способом обезопасить девушку была публикация статьи.

— Других причин нет?

Я осторожно заглянул в карие глаза.

— Кажется, нет. Ты считаешь иначе?

В ответ Тацу лишь слабо улыбнулся.

Некоторое время мы шли молча.

— Чем же Ямаото купил Хольцера? — спросил я.

— Предложил то, о чем он всю жизнь мечтал.

— Что именно?

— Власть, конечно! А ты думал, как Хольцер стал главой токийского отделения?

— Это Ямаото поставлял ему информацию?

— Кто же еще? Насколько мне известно, мистер Хольцер прославился успешной вербовкой агентов на территории Японии. Как глава местного отделения, он должен был посылать в Вашингтон стратегически важную информацию, в том числе и о коррупции в японском правительстве. Ну а Ямаото — настоящий кладезь таких данных.

— Слушай, Тацу, да ты сам кладезь, даже страшно становится.

— Страшно то, что я все знаю, а использовать не могу.

— А Хольцер-то понимает, что он пешка?

Мой приятель лишь плечами пожал.

— Сначала ему казалось, это он использует Ямаото, а когда выяснилась горькая правда, что оставалось? Писать в Вашингтон, что все агенты — подставные лица, а отчеты не соответствуют действительности? Хольцер пошел другим путем, гораздо более приятным: вошел в команду Ямаото, который щедро снабжал его данными и сделал звездой. Таким образом, никому не известный партиец протянул руки в самое сердце США!

Хольцер — «крот», ничтожество! Как же я не догадался...

— Знаешь, а Хольцер сказал, что это ЦРУ копало под Кавамуру, и в день смерти тот собирался передать им диск.

— Кавамура «кинул» меня, — пожал плечами Тацу. — Кто знает, кого он еще провел... Сейчас это уже не важно.

— А Булфинч? Как же Хольцер до него добрался?

— Очень просто: за ним следили до того самого момента, как ты передал ему диск. Булфинч был очень легкой мишенью. — В голосе Тацу сквозило неодобрение: мол, глупо было отдавать диск лицу неподготовленному.

Некоторое время мы молчали, каждый думая о своем. Первым заговорил Тацу:

— Рейн-сан, чем ты все это время занимался?

С Тацу нужно держать ухо востро: просто так он ни о чем не спрашивает.

— Все тем же. Работаю консультантом.

— Будь добр, напомни, кого ты консультируешь.

— Слушай, ты же сам все знаешь! Помогаю американским компаниям сориентироваться на японском рынке. Короче говоря, помогаю находить партнеров, что-то вроде того.

— Как интересно! А в какой области работают твои клиенты?

Если Тацу рассчитывал расколоть меня парой каверзных вопросов, то явно просчитался. Бизнес-то у меня не липовый, и клиенты тоже, хотя прибыли почти нет.

— Может, посмотришь на моем сайте? Там специальный раздел посвящен отзывам клиентов.

Он только отмахнулся:

— Да я не то имел в виду. Тебя что-то держит в Японии?

— Какая разница?

— Просто пытаюсь понять...

Что я мог ответить? Что умею только воевать? Что акула охотится, пока не подохнет?

Если быть до конца честным, дело не только в этом. Иногда я ненавижу Японию. Даже по прошествии двадцати пяти лет чувствую себя чужаком, и это очень неприятно. По сути, чужаком я был всегда, а свою сущность скрывал задолго до того, как попал в армию. На вид я обычный японец, говорю прилично, а в глубине души считаю себя полукровкой. До конца жизни буду помнить, что в начальной школе сказала одна учительница: «Что получится, если смешать чистую воду с грязной? Грязная вода!» Лишь через несколько лет унижений и гонений я понял глубинный смысл ее слов: на мне несмываемое пятно — замаскировать можно, а избавиться нет.

— Сколько лет ты здесь живешь? Двадцать пять? — не унимался Тацу. — Домой не пора?

Он все знает...

— Интересно, где этот дом?

— Боюсь, если останешься, мы больше не сможем быть друзьями, — осторожно проговорил Тацу.

— Тогда лучше не общаться.

— Да, пожалуй...

Внезапно у меня появилась идея, настолько оригинальная, что я встал как вкопанный.

— Может, еще не все потеряно!

— О чем это ты?

— Да о диске же! Думаю, мы можем его вернуть.

— Каким образом?

— Содержащийся на нем файл нельзя копировать и передавать по Интернету, а еще он зашифрован. Хольцеру понадобится помощь специалиста. Значит, либо эксперт придет к диску, либо диск к эксперту.

В следующую секунду Тацу уже звонил кому-то по сотовому.

— Мне нужно расписание визитов официальных лиц из США, особенно тех, кто заявлен как агенты АНБ и ЦРУ. Да, да, на ближайшие несколько дней. Прямо сейчас... Конечно, подожду!

Правительства США и Японии договорились в двустороннем порядке обмениваться информацией о визитах правительственных чиновников и агентов спецслужб.

Я знаю Хольцера: он обожает привлекать к себе внимание. Наверняка операция с диском будет названа «величайшим достижением за всю историю ЦРУ» или что-нибудь в таком же духе, а он будет главным героем.

Ждать пришлось целую минуту.

— Да, да, все понял, — зачастил Тацу.

— Итак, японскому правительству заявлено о визите специалиста по шифрованию и кодированию из АНБ и главы южно-азиатского отделения ЦРУ. Оба прибывают сегодня ночным рейсом из Вашингтона. Не думаю, что это совпадение — их вызвал Хольцер!

— А куда они поедут? В посольство?

— Сейчас узнаем. — Тацу снова набрал какой-то длинный номер. — Выясните, запросили ли гости дипломатический эскорт, и если да, то куда он направляется. Да, подожду.

На этот раз ответ пришел почти сразу, и мой приятель прижал трубку к груди.

— В Кейсацучо поступает множество запросов на сопровождение официальных делегаций из США. Мол, в американском правительстве все нищие, обычный эскорт оплатить не в состоянии, вот и обращаются к нам. Кажется, впервые в жизни я с большим вдохновением помогу американским коллегам.

Судя по полученной информации, из отеля «Хилтон», что находится в международном аэропорту Нарита, высокие гости отправятся на военно-морскую базу США в Йокосуке. Случится это рано утром в четверг.

— Ты его прижмешь! — радостно выпалил я.

— Каким образом?

— Очень просто: остановишь машину, отнимешь диск и объявишь Хольцера персоной нон грата.

— На каком основании? Придумай, что мне потом сказать начальству, если, конечно, на месте не пристрелят!

— Черт подери, не знаю! Скажи, что получил информацию из анонимного источника.

— Нет, Рейн-сан, ошибаешься! То, что ты мне сказал, не основание! Домысел, слух...

— Слушай, Тацу, — раздраженно сказал я, — где ты научился так разговаривать? Стопроцентный бюрократ!

— Дело не в бюрократии, — холодно сказал он, и я тут же пожалел о своем выпаде, — а в том, как правильно провести сложную операцию. То, что ты предложил, совершенно неприемлемо.

Я покраснел. Тацу, как никто другой, умеет поставить меня на место, превратив в неловкого, тупого полукровку.

— Ладно, забудем мои глупости. А ты-то что предлагаешь?

— Думаю, что смогу добыть диск и защитить Мидори. Но мне понадобится твоя помощь.

— Что ты задумал?

— Нужно, чтобы машина Хольцера остановилась за пределами военной базы. Предлог можно выбрать любой, например, проверка колес на наличие взрывчатки. Всякое может случиться! Анонимный звонок в Кейсацу-чо был бы очень кстати, — кольнул меня холодным взглядом Тацу.

— Да, пожалуй.

Равнодушно пожав плечами, приятель продиктовал номер телефона, который я записал на тыльной стороне руки. Последние четыре цифры нужно поменять местами и из каждой вычесть два.

— Естественно, офицер охраны попросит водителя приоткрыть окно, чтобы объяснить, из-за чего произошла заминка.

Я кивнул, понимая, к чему он клонит.

— Запиши номер пейджера, — сказал я и быстро продиктовал цифровую комбинацию. — Когда появится информация о маршруте, скинь сообщение. Сначала набираешь номер, потом три пятерки, чтобы я понял, кто это. Еще мне понадобится кое-какая экипировка, вспышка, например.

Название «граната-вспышка» говорит само за себя: взрыва как такового нет, только грохот и ослепительно яркий свет. Спецслужбы часто используют такие для подавления атак террористов: бросают гранату в комнату, чтобы внести хаос, а потом отстреливают «плохих» ребят.

Для чего понадобилась вспышка, объяснять не пришлось.

— Как передать? — только и спросил Тацу.

— Оставишь у фонтана в парке Хибия, — соригинальничал я. — Прямо у бортика со стороны Хибия-дори, вот здесь. — Для пущей наглядности я нарисовал на ладони план. — Как только вспышка будет на месте, сообщи, чтобы не лежала слишком долго без присмотра.

— Договорились.

— И еще кое-что...

— Да?

— Предупреди своих людей! Не хочу, чтобы меня подстрелили по ошибке.

— Хорошо, постараюсь.

— Старайся как следует. Я же головой поплачусь...

— Не только ты. Если операция сорвется, начнется расследование: кто приказал остановить машину и под каким предлогом. В лучшем случае мне грозит отставка, а в худшем — тюрьма.

Тацу прав: мы оба рискуем, хотя смерть все-таки страшнее тюрьмы.

— Ты только останови машину, — тихо сказал я. — Остальное сделаю сам.

Мой друг кивнул и чопорно поклонился.

— Удачи, Рейн-сан, — проговорил он и растворился в осенней мгле.

 

22

Люблю ночной Токио. Больше всего мне по душе иллюминация, создающая совершенно особую праздничную атмосферу. Яркий неон рекламы, задорное подмигивание клубов и баров, тысячи фар, похожих на человеческие глаза. Это на главных улицах, где всегда кипит жизнь, а в аллеях и переулках бархатный сумрак, разбавленный светом торговых автоматов и фонарей.

После ухода Тацу я брел по темным улочкам Ебису, направляясь в отель «Империал», где собирался пожить, пока не завершится операция. Пожалуй, по дерзости мероприятие ничуть не уступает вылазкам в тыл вьетконговцев. Интересно, что означал поклон Тацу? «Прощай навеки, милый друг?»

Ну уж нет, я слишком многое пережил, чтобы погибнуть по вине такого проходимца, как Хольцер! На темных улицах никого, значит, можно слегка ослабить бдительность и погрузиться в воспоминания.

После того, что случилось в той деревне, для моего отряда настали трудные дни. До этого мы вполне спокойно относились к тому, что убиваем людей. Когда попадаешь в перестрелку, действуешь чисто автоматически, не видя лиц тех, кто стреляет в тебя. Искореженные тела и лужи крови находишь только потом... А в Ку-Лай все было совсем иначе.

Резня, которую мы устроили, была ошибкой, я прекрасно это понимал, но пытался поднять боевой дух ребят. «Мы же на войне, а на войне бывает всякое». Иногда помогало, но чаще — нет. Парни стали нервными, раздражительными, некоторые даже выстрелов боялись. А Клёвый Чокнутый пошел другим путем — с каждым днем он был все непримиримее и беспощаднее.

А еще он близко сошелся с монтаньярами. Когда один из них погиб в перестрелке, Чокнутый лично сообщил новость старейшине. Спал он не в казарме, а в деревне со своими новыми друзьями, выучил их язык и справлял обряды. Монтаньяры верили в магию, и в деревне имелся свой шаман — жуткого вида тип, которого все уважали и боялись.

Командованию все это не нравилось: их-то христиане-монтаньяры не уважали. Когда нас послали в Бу-Доп охранять приграничные деревни, скрытое противостояние достигло апогея. При виде вьетнамцев Клёвого Чокнутого чуть ли не выворачивало, а ему приказывали их защищать.

Озверев от непроходимо тупых командиров, Вьетнама и страшных будней, Клёвый Чокнутый объявил камбоджийским вьетконговцам собственную войну. Помощников долго искать не пришлось: вьетнамцы веками угнетали и притесняли монтаньяров. Так у Чокнутого появился свой отряд. Сколько кровавых рейдов они совершили, не знает никто. Однако в тот момент правительство США решило постепенно вывести войска из Вьетнама — пусть, мол, сами разбираются, и наш отряд расформировали. Чокнутому приказали прекратить свои рейды, но он и не думал слушаться, заявив, что защищает «свою» землю.

Официально переведенный в Сайгон, Чокнутый так и остался на камбоджийской границе. За ним выслали отряд, но ребята не вернулись. Пропали — и все! Это еще хуже, чем если бы их убили, а головы насадили на деревянные копья. Куда делись десять человек? Присоединились к Чокнутому? Превратились в лягушек? Провалились сквозь землю?

Постепенно у отряда Чокнутого кончилось оружие и припасы. Но командир и не думал опускать руки. Поговаривали, что монтаньяры торгуют опийным маком, выручая средства на покупку всего необходимого.

Постепенно мой друг стал настоящим царьком: отгородившись от внешнего мира, он в одиночку уничтожал своих врагов.

Изучив личные дела, командиры узнали, что мы с Джимми земляки и когда-то были друзьями. Однажды меня вызвали в штаб.

— Придется вам отправиться в Бу-Доп и привезти Кахоуна. Мало того, что незаконно находится на территории Камбоджи, он еще и наркотиками торгует. Сами понимаете, международный скандал нам совершенно не нужен.

— Боюсь, он не станет меня слушать, — попытался отбиться я. — Джимми совершено неуправляем.

— Тогда перефразируем приказ: не «привезти», а «найти и обезвредить».

Как сейчас помню: за столом сидели трое — двое из командования силами США во Вьетнаме и агент ЦРУ.

— Обезвредь Кахоуна и можешь отправляться домой, — ласково проговорил одетый в хаки агент.

— Да я не особо и рвусь в Штаты, — с деланным равнодушием проговорил я.

Агент только плечами пожал.

— У нас два варианта. Первый: разбомбить все деревни в Бу-Допе, то есть ради Кахоуна уничтожить около тысячи мирных жителей. В общем-то мы к этому готовы. Но есть и другой вариант: ты спасешь всех этих людей и первым же самолетом вернешься в Штаты. Выбирай! Мне все равно! — Он поднялся из-за стола и вышел.

Естественно, я тут же согласился. Они все равно уничтожат Джимми, и, если честно, для него так будет лучше. Я же видел, каким он стал... На войне подобные случаи не редкость, хотя с Кахоуном все гораздо страшнее. Он живет для того, чтобы убивать! Разве он сможет измениться? Нет, конечно! Представляю его краткое резюме: «Уничтожил более девяноста человек, в том числе женщин и детей. Командовал отрядом карателей». Нет, он человек конченый, ему ничем не поможешь.

Итак, я вернулся в Бу-Доп и попросил монтаньяров отвести меня к Клёвому Чокнутому. Без оружия особой опасности я не представлял, и партизаны согласились.

— Привет, Джимми! — сказал я, увидев бывшего друга. — Сколько лет, сколько зим!

— Джон-Джон! — Кахоун звал меня только так. — Решил ко мне присоединиться? Давно пора! Мы единственные, кого боятся эти дьяволы-вьетконговцы. Со мной можно драться без оглядки на никчемных политиков, понимаешь?

Мы проговорили несколько часов подряд. Когда я сообщил, что командование намерено разбомбить деревни, было далеко за полночь.

— Так я и знал, — опустив голову, пробормотал Чокнутый.

— Что будешь делать?

— Понятия не имею. Превратить монтаньяров в заложников рука не поднимется, но, боюсь, даже в этом случае эти уроды разбомбят деревни.

— Может, лучше сдаться?

— В тюрьму идти совершенно не хочется, — хитро улыбнулся Джимми. — Странно, правда?

— Положение незавидное! Не знаю, что посоветовать...

— Тебе ведь приказали меня убить?

— Да, — глухо ответил я.

— Так выполняй!

Я молчал.

— Другого выхода нет, иначе они уничтожат деревни! Лучше пусть это будешь ты, чем какой-то чужой парень, который сбросит на нас пару бомб. Ты же мне как брат.

Что на это скажешь?

— Я люблю этих людей, — продолжал Кахоун. — Знаешь, сколько их погибло, спасая мою задницу? А все потому, что они знают, что я за них горой.

Это не просто слова. Тот, кто не воевал, не поймет, что боевое братство подчас крепче кровного.

— Монтаньярам это не понравится: они ведь любят меня, идиоты эдакие, чуть ли не богом считают... Но ты парень ловкий, думаю, должен справиться.

— Я просто хочу домой.

— У нас нет дома, Джон, и не может быть после того, что мы сделали! Вот. — Джимми вынул из кобуры пистолет. — Обо мне не беспокойся. Спаси монтаньяров!

Я вспомнил лейтенанта, благодаря совету которого мы попали в армию без родительского согласия.

— Спаси моих монтаньяров, — повторил Кахоун.

А как же Дейдр? Я же обещал ей приглядывать за Джимми!

Кахоун сам зарядил пистолет.

— Давай, Джон-Джон, у меня кончается терпение!

Перед глазами у меня стояла драка, после которой мы стали друзьями. Бот он с разбитым в кровь лицом протягивает мне руку. «Ладно, ладно, уймись! Как там тебя зовут?» — «Джон Рейн, ублюдок!»

А сейчас он протягивает мне пистолет.

— Последний шанс, Джон-Джон, последний шанс!

«Обезвредь Кахоуна и можешь отправляться домой».

«У нас нет дома, Джон, и не может быть после того, что мы сделали!»

Я взял пистолет и дважды нажал на курок. Пули пробили грудь Джимми насквозь. Он умер, даже не успев упасть на пол.

В хижину тут же ворвались двое партизан, но я был начеку и уложил их на месте.

Наверное, монтаньяры успешно отражали атаки извне, а вот к нападению из сердца своего лагеря готовы не были. И главное, потеряв Джимми, оказались полностью деморализованными.

В результате я отделался легкими ранениями — так, осколком задело. Однако командиры были другого мнения: «Все, парень, теперь ты у нас инвалид. Отправляйся домой!» Я сел на самолет и через семьдесят два часа был в Драйдене.

Тело Джимми прибыло двумя днями позже. Состоялись похороны, родители безутешно рыдали, Дейдр тоже. «Боже, Джон, я все знала! Знала, что живым ему не вернуться!»

Всем хотелось узнать, как же погиб Джимми Кахоун. Фактически я сказан правду: при перестрелке на границе.

Сутками позже я уехал из Драйдена, ни с кем не попрощавшись. Джимми оказался прав: у меня больше не было дома.

Наверное, это карма такая! В прошлой жизни я застрелил брата своей девушки, а на этот раз убил человека, а потом спутался с его дочерью. Рассказать кому — не поверят.

В «Империал» я позвонил еще до встречи с Тацу и забронировал номер. Этот отель — одно из моих тайных убежищ. За отдельную плату здесь хранится мой чемодан. В нем самое необходимое: пара костюмов, паспорт, деньги, оружие. Служащие «Империала» считают, что я эмигрант, часто посещающий родственников. Чтобы укрепить их в этом убеждении, пару недель в год я живу в отеле.

Находится «Империал» в центре, а что гораздо важнее в нынешней ситуации: в нем можно спрятаться не хуже, чем в лав-отеле, если, конечно, правильно себя вести.

На станции Хибия внезапно ожил пейджер. Так, от кого сообщение? После номера три пятерки, значит, это Тацу.

Я позвонил ему из первого автомата. Тацу заговорил первым:

— Связь надежная?

— Да, все в порядке.

— Высокие гости выезжают из Нариты ровно в девять утра. До Йокосуки ехать часа полтора. Возможно, кого-то из наших пошлют на базу заранее, так что будь готов.

— Понял. А как мой подарок?

— Будет на месте с минуты на минуту. Через час можешь забрать.

— Хорошо.

— Удачи! — пожелал мой друг и тут же отсоединился.

Снова вставив карточку, я набрал номер, который Тацу продиктовал мне в Ебису. Прикрывая рот ладонью, я зашептал, что в шасси автомобиля, направляющегося завтра на военную базу Йокосука, заложено взрывное устройство. Сработает оно при въезде на КПП.

Получилось весьма убедительно.

Перед встречей с Тацу я принял душ и приоделся, но в момент появления в отеле «Империал» вид у меня был не самый свежий. Надеюсь, никто не заметил, что правый рукав мокрый — «подарочек» Тацу пришлось вылавливать из фонтана. Хотя по легенде я только что прибыл из Калифорнии... Дорога длинная, всякое может случиться. Я пожаловался, что становлюсь слишком старым для долгих перелетов, и молодая администраторша засмеялась.

Чемодан уже ждал меня в номере. Рубашки заботливо выглажены, туфли вычищены. Закрыв дверь на все замки, я достал из потайного отделения пистолет. Патроны здесь, в пустом флаконе от дезодоранта. Быстро зарядив пистолет, я спрятал его под матрас.

В девять зазвонил телефон. Мидори! Нужно сообщить ей номер комнаты.

Через минуту в дверь негромко постучали. Я посмотрел в глазок. Свет потушен, так что пришедший ничего не увидит. В противном случае лучшей мишени не придумаешь, особенно если у гостя пулемет.

Да, это Мидори. Впустив ее, я тут же запер дверь. Девушка с любопытством разглядывала номер.

— Давно нужно было перебраться в место поприличнее. От лав-отелей уже оскомина.

— Зато у них масса преимуществ! — возразил я, прижимая Мидори к себе.

Выбрав из ресторанного меню сашими и горячее саке, мы заказали их прямо в номер, а пока ждали, я рассказал Мидори о встрече с Тацу. О гибели Булфинча тоже сообщил.

Наконец-то наш ужин! Официантка поклонилась и ушла, а я почувствовал на себе испытующий взгляд девушки.

— Хочу кое о чем спросить. Вопрос, наверное, глупый... Можно?

Боже, какие честные у нее глаза!

— Да, конечно, — отозвался я, чувствуя, что земля уходит из-под ног.

— Я тут подумала... Эти люди убили Булфинча. Нас с тобой пытались уничтожить. Как ты думаешь... у папы действительно был инфаркт?

Разлив саке по маленьким чашечкам, я стал смотреть на белые клубы пара, поднимающегося с поверхности. Нужно подождать, когда перестанут дрожать руки.

— Вопрос вовсе не глупый! Существует немало способов убить человека так, чтобы все выглядело максимально естественно. Да и заинтересованных лиц было более чем достаточно.

— Папа боялся, что его убьют. Он сам говорил.

— Да?

Тонкие пальцы забарабанили по столу, будто играя какой-то бешеный пассаж. В глазах холодное пламя.

— Думаю, его убили, — объявила Мидори.

«У нас нет дома, Джон, и не может быть после того, что мы сделали!»

— Возможно, ты права.

Догадалась? Боится довериться интуиции? Трудно сказать?

— Самое главное — твой отец был очень смелым человеком, — хрипло сказал я. — Естественная или нет, его смерть не должна оказаться напрасной. Именно поэтому нужно вернуть этот диск и закончить то, что начал твой папа. Я... просто обязан.

Судя по выражению лица, Мидори в замешательстве.

— Пожалуйста, не надо... Это слишком опасно.

— Все не так страшно, как кажется. Мой друг позаботится, чтобы сопровождающие кортеж не открывали огонь.

Если бы я правда в это верил, было бы здорово!

— А как насчет агентов ЦРУ? Кто знает, что они могут выкинуть?

Я задумался. Тацу наверняка все просчитал: если меня убьют, он получит отличный предлог остановить машину и обыскать пассажиров. И диск найдет, и никаких правил не нарушит... Как тонко и стратегически грамотно. Браво, Тацу!

— Никто меня не подстрелит! Мы обставим все так, чтобы не вызвать лишних подозрений.

— Мне казалось, на войне нельзя полагаться на план.

— И то правда, — засмеялся я, — но я всегда умел импровизировать.

Нужно срочно глотнуть саке!

— Так или иначе — другого выхода нет, — блаженно щурясь, объявил я: горячее саке растекалось по пищеводу, мгновенно оживляя кровь. — Ямаото не знает, что диск у Хольцера, значит, не оставит в покое ни тебя, ни меня.

Несколько минут мы ели молча.

— Все правильно, да от этого не легче! — с горечью проговорила Мидори.

Я собирался сказать, что со временем привыкаешь даже к страху, однако решил промолчать.

Девушка встала и подошла к окну. В ярком свете ночной иллюминации ее силуэт напоминал точеную статуэтку. В следующую секунду я был рядом с ней, купаясь в запахе волос. Медленно, с опаской, мои руки коснулись ее плеч.

Мидори не сопротивлялась, и, осмелев, я стал ласкать ее руки, живот, округлые бедра...

Мы так и стояли, глядя на ночной Токио, и я почувствовал, как тает груз ответственности за то, что случится завтра. Давно мне не было так легко. Воистину нет на свете города лучше ночного Токио. Он как живое существо: яркие огни — глаза, автострады и улицы — вены, а сердце здесь, в моем номере!

Мне нужно совсем немного, всего одна ночь, чтобы забыть о прошлом и насладиться близостью с этой девушкой. А потом... потом придет завтра и все вернется на круги своя.

Дыхание Мидори участилось, и, наслаждаясь ее губами, я забыл даже о ночном Токио. Расстегнув рубашку, тонкие пальцы скользнули вниз, и я понял, что больше не могу сдерживаться.

Упав на кровать, мы сорвали друг с друга одежду. Тело девушки изогнулось, словно дуга, а я ласкал ее полные груди.

— Нет, не так, — простонала Мидори, широко раздвигая ноги.

Когда я овладел ею, она заглянула мне в глаза и еще крепче прижала к себе.

Сначала медленно, потом быстрее и быстрее, и мне показалось, что наши тела сливаются в единое целое.

Когда все было кончено, мы еще долго лежали, не в силах оторваться друг от друга.

— Что ты подмешал в саке? — спросила Мидори.

— Еще бутылочку? — с улыбкой предложил я.

— Можно даже не одну, — сонно проговорила девушка, и это были последние слова, которые я услышал, проваливаясь в глубокое забытье. На этот раз сновидений не было, даже призраки прошлого на время оставили меня в покое.

 

23

Когда я проснулся, над Токио занималась заря. За окном тихо: город еще видит сладкие сны.

Совсем как Мидори.

Приняв душ, я надел темно-серый костюм от Пола Стюарта, один из двух, хранящихся в отеле. Плюс белая рубашка из тончайшего хлопка, строгий синий галстук, ручной работы туфли и атташе-кейс. Пожалуй, я буду одет лучше, чем любой из американских гостей. Все правильно: экипировка должна соответствовать случаю. А если операция сорвется, Тацу будет не стыдно меня хоронить: наряд как раз подходящий!

Мидори встала, еще когда я был в душе. Облачившись в белый махровый халат, она молча наблюдала за моими сборами.

— Отличный костюм, — похвалила она. — Тебе очень идет.

— Топ-менеджер, ни дать ни взять! — попробовал по" шутить я.

Под тонкой тканью пиджака кобура с пистолетом совершенно не видна. Теперь граната: я аккуратно поднял ее и зажал под мышкой. Если резко опустить руку, упадет на ладонь.

От напряжения затекла шея, и я решил ее размять.

— Ну все, мне пора. Вернусь к вечеру. Подождешь?

Мидори кивнула.

— Да, конечно! Возвращайся скорее.

— Постараюсь.

Я взял кейс и вышел из номера.

В фойе пусто: на завтрак гости еще не потянулись. Я бодро вышел через главный вход и отказался от такси: до вокзала можно пройти пешком. Немного разомнусь и заодно проверю, нет ли «хвоста». Доеду до Синбаси, а там пересяду на поезд до Йокосуки. Можно поехать и напрямую, но в такой день, как сегодня, повышенные меры предосторожности явно не помешают.

Утро выдалось на диво погожим, и мое настроение стремительно улучшалось. Я решил пройти через парк Хибия и у одного из фонтанов заметил цветущую ипомею. Как же она расцвела в октябре, да еще по соседству с холодными брызгами фонтана? Бедная, на осеннем ветру ей не выжить.

На вокзале я купил билет до Синбаси, а через полчаса, прибыв на эту станцию, — до Йокосуки, туда и обратно. Вполне хватило бы билета в один конец, но все солдаты суеверны, а от привычки так просто не избавишься.

В семь я уже был в поезде, который через четыре минуты отъехал с пятого пути западной платформы. Все четко по расписанию. Через семьдесят четыре минуты прибыл на станцию Йокосука. Вон она, база, на другом берегу бухты. Выйдя на платформу, я бросился к первому же телефону-автомату. Звонить вовсе не собирался, просто хотел пропустить вперед пассажиров.

Со станции я шел по неширокой эспланаде параллельно бухте. В отличие от Токио в Йокосуке пасмурно. Холодный ветер доносит соленый запах моря. Да, недолго меня радовала погода.

Море такое же мрачное, как небо. На деревянных мостках я остановился, глядя на темные громады американских военных кораблей. На другом берегу бухты мирные холмы, ослепительно-зеленые на всеобщем сером фоне. Похоже, американцы не очень аккуратны: прилив пригнал к берегу пустые бутылки, пачки сигарет, пластиковые пакеты. Больше всего они похожи на полудохлых медуз.

Бухта напомнила мне Йокогаму. Там находился католический храм, и каждое воскресенье мама водила меня на службу. Мечтала вырастить примерного католика! Мы ехали со станции Сибуйя целый час на поезде. Сейчас это же расстояние покрывается минут за двадцать.

На протяжении всей поездки мама держала меня за руку и, можно сказать, уводила от отцовского неудовольствия. Церковь действительно производит неизгладимое впечатление: запах старых книг, неудобные жесткие скамьи, холодные глаза ангелов и зловещее эхо литургии. Особый смысл происходящему придавало то, что католицизм я воспринимал сквозь призму другой культуры и понимал, что папе все это не нравится.

Говорят, западная культура основана на чувстве вины, а японская — на стыде. Разница состоит в том, что чувство вины, по сути, эмоция, внутреннее переживание, а стыд возникает под влиянием извне.

Как выросший на стыке двух культур человек, могу сказать, что на самом деле особой разницы нет. Чувство вины чаще всего возникает в одиночестве, если некому стыдить. Когда всем все равно, когда некому любить, карать и ненавидеть, человек обращается к Богу. Пара добрых поступков, исповедь, и бывший грешник превращается в праведника.

Послышался хруст гравия, и, обернувшись, я увидел три черных седана, затормозивших всего в нескольких метрах от меня. Из первого вышли двое. Белые. Значит, Хольцер.

Вторая и третья машины остановились справа и слева от первой. За спиной серая вода бухты. Значит, меня окружили. Один за другим из седанов выходили плечистые ребята, в руках у них автоматы.

— Садись! — прорычал тот, что стоял ближе всех, махнув автоматом.

— Что-то не очень хочется, — невозмутимо сказал я. Если хотят убить, помогать не стану.

Шестеро окружили меня полукругом. Если подойдут ближе, смогу прорваться и взять кого-нибудь из них в заложники. Стрелять не будут: неизвестно ведь, в кого попадет пуля-дура.

Что-то «мальчики» не приближаются. Наверное, получили соответствующие инструкции. В руках одного мелькнул электрошокер. Значит, меня хотят не убить, а просто вывести из строя. Разгадав коварный замысел, я бросился к парню, стоящему поближе. Поздно, слишком поздно... Раздался треск — и мощный разряд превратил мое тело в безвольный манекен. Я попытался оттолкнуть электрошокер, но ватные руки не слушались.

Похоже, эти парни — садисты: давно могли бы убрать электрошокер. Нет, им нравится смотреть, как я дергаюсь, точно попавший на крючок карась. Наконец мучение кончилось, однако тело оставалось ватным, даже дышать было трудно. Воспользовавшись моим бессилием, киллеры тщательно меня ощупали снизу доверху: ноги, бедра, спину. Расстегнув пиджак, они вытащили из кобуры пистолет и на этом осмотр закончили. Очень непрофессиональный подход: нашли «пушку» и успокоились! Хотя мне так даже лучше: гранату-то не обнаружили!

Сбив с ног, парни надели мне наручники, а на голову — темный чулок. Все ощущения сконцентрировались на слухе и осязании. Меня поднимают и, словно куль с мукой, бросают на пол какой-то машины. Вот «мальчики» захлопнули двери и завели машину.

Ехали недолго, меньше пяти минут. Судя по скорости и отсутствию поворотов, мы по-прежнему на шоссе номер 16, но уже за территорией военно-морской базы. Парни не особо пинались, и я смог немного размять онемевшие конечности. Кажется, чувствительность возвращается, но от долгого воздействия тока меня сильно тошнило.

Седан затормозил, свернул направо, и послышался скрип гравия. Буквально через секунду мы остановились. Открылись двери, и кто-то сильный, схватив меня за лодыжки, вытащил из машины. Голова ударилась оземь, перед глазами заплясали яркие искры.

Сильные и совершенно невидимые мучители поставили меня на ноги и толкнули вперед. Судя по звуку шагов, я взят в плотные тиски. Ступеньки. Значит, мы заходим в дом. Открылась и с металлическим лязгом захлопнулась какая-то дверь. Получив тычок в спину, я полетел в кресло. И тут с меня сорвали капюшон.

Я внутри строительного вагончика. Сквозь узкое раздвижное окошко проникает неяркий свет. Спиной ко мне сидит мужчина.

— Привет, Джон, страшно рад тебя видеть!

Это Хольцер. Конечно, кто же еще!

— Да пошел ты, — проговорил я, всем видом показывая, что поддался черному отчаянию. — Как ты меня нашел?

— Я знал, что, услышав о гибели Булфинча, ты не успокоишься и сделаешь еще один ход. Парень ты сообразительный, так что мог без труда сопоставить кое-какие детали и выйти на меня. В качестве меры предосторожности я послал патрули во все стратегически важные районы вокруг базы, и, как видишь, не зря.

— Черт! — На этот раз досада была вполне искренней.

— Ну, не будь слишком строг к себе, Джон. Ты ведь знаешь: бороться со мной бесполезно, все равно проиграешь.

— Да уж, — пробормотал я, пытаясь найти какой-то выход из этой мышеловки. Если бы не наручники, то Хольцер и два его помощника были бы мне вполне по силам. Увы, неизвестно, сколько человек караулят на улице...

— Ты понимаешь, о чем я? — не унимался Хольцер. — Ради Бога, Джон, ну как можно быть таким слепым?!

— Ну так просвети меня!

С полных губ сорвались какие-то слова, но я далеко не сразу понял, о чем речь.

— "Кротом" был я... Это я был тем «кротом».

Стиснув зубы, я пытался бороться с эмоциями.

— Хорош врать! Тебя и близко не подпускали к секретной информации. Это был кто-то из вьетнамцев...

— Уверен? — с издевкой поинтересовался Хольцер и заговорщицки зашептал: — Помнишь Ку-Лай?

Вьетнамская деревня на самой границе с Камбоджей. К горлу подкатила дурнота, не имевшая ничего общего с последствиями воздействия тока.

— Да, и что?

— Помнишь, что тебе приказали? «Уничтожить!» А потом еще: «Сынок, да ты в штаны наложишь от страха, если узнаешь мою должность»! Правильно? А ты оказался таким недоверчивым... Пришлось звать на подмогу троих ребят из охраны... Здорово мы повеселились!

Что он такое говорит? Нельзя, нельзя его слушать! Лучше думать о том, как отсюда выбраться!

— Зачем ты все это устроил? — все-таки спросил я.

— Был у меня один информатор... Очень перспективный парень! Кто-то из жителей деревни одолжил ему крупную сумму, а возвращать-то всегда не хочется! Вот я и решил показать, как умею помогать друзьям...

— И ради этого уничтожил целую деревню?

— А что делать, если все вьетнамцы на одно лицо? — оглушительно захохотал Хольцер.

— Чушь! Мог бы просто дать своему информатору денег...

— Да ладно тебе, Джон! Будто не помнишь, что творилось в штабе! — веселился Хольцер. — Наши командиры за каждый цент тряслись, а патроны — пожалуйста, бери, сколько хочешь! В конце концов, что такое деревня Ку-Лай? Десяток убитых вьетконговцев, велика ценность! А сколько возни было бы с выбиванием денег, сколько головной боли!

Наверное, впервые после войны меня охватило черное отчаяние. Еще несколько минут — и я умру, а Хольцер выиграет, как выигрывал всю жизнь. Странно, но смерть меня вовсе не страшила. Гораздо ужаснее было то, что много лет назад я совершил по его милости.

— Я тебе не верю, — проговорил я, пытаясь выиграть время. — Чего ради ты так старался? Не из-за денег же! Тридцать пять лет прошло, а ты был и остаешься нищим чиновником в дешевом костюме.

— Какой же ты балбес, Рейн! — сочувственно проговорил Хольцер. — До таких лет дожил, да так и не понял, что к чему. Услуга за услугу, именно так и делаются дела. Мой информатор подкинул сведения, с помощью которых удалось отследить и пресечь поставки оружия Хо Ши Мину. А вы, ребята, хоть особых проблем не создавали, но раздражали коммунистов безмерно. Еще бы, в самом тылу работали! Вот они и запросили сведения о намечающихся вылазках диверсантов. Чудесный получился бартер: шило на мыло, хотя в моем случае мыло оказалось золотым!

Кажется, он говорит правду, и возразить мне нечего.

— Еще небольшая деталь, прежде чем мои ребята вышибут тебе мозги, — возбужденно зашептал Хольцер. — Это я предложил командованию послать тебя за Клёвым Чокнутым!

Горло судорожно сжалось. Еще немного, и меня вырвет прямо на этого придурка...

— Вообще-то неотесанные монтаньяры привлекли мое внимание по чистой случайности. Зато я сразу понял, кого к ним послать. Джона Рейна, школьного товарища их свихнувшегося командира! Лучшей кандидатуры не найти!

Все кончено, меня сейчас убьют, а на душе так легко и спокойно.

— Само собой, я позаботился, чтобы о твоем подвиге узнали. «Только между нами» — очень милая фраза. Милая и удобная, а на практике означает: «Проследи, чтобы новость попала в газету»!

Я его не слышал. В сознании мелькали образы далекого прошлого: мы с отцом впервые поднимаемся на Фудзияму. Оделись мы слишком легко и, окоченев, по очереди предлагали вернуться домой. Но недоступная вершина манила, и, собрав волю в кулак, мы в конце концов на нее поднялись...

— Представь, что подумали люди? «Ну что за человек! Подло убил лучшего друга!» Да после этого ребята из твоего отряда разбежались кто куда! Думаешь, они могли тебе доверять? Кажется, моя... э-э-э... откровенность погубила твою военную карьеру! Новобранцы шарахались при одном упоминании твоего имени, а командование согласилось с характеристикой «узкоглазый ублюдок, убивший товарища». Завидная репутация, правда?

Папа любил рассказывать о нашем восхождении гостям. Кажется, он хоть немного, но гордился мной.

— Ты что, язык проглотил?

Странно, что я вспомнил об отце. Может, он меня зовет?

Соскучившийся Хольцер поднялся и подошел к своим громилам.

— Здесь его не убивайте: военная база слишком близко. В файлах министерства обороны наверняка сохранилась его стоматологическая карточка. А вдруг тело опознают? Могут выяснить, что он подданный США, а там и до меня недалеко. В общем, увезите куда-нибудь подальше.

Один из парней почтительно открыл дверь, и Хольцер вышел.

Хлопнула дверца, и раздался хруст гравия. Две машины отъехали, значит, здесь стоит еще одна. Вот бы узнать, сколько человек караулит на улице!

В вагончике остались двое, лица хмурые. Может, устроить драку? После того, что наговорил Хольцер, сердце жаждет крови!

— Наручники сильно натирают, — медленно поднимаясь, сказал я. — Может, снимете?

— Не хнычь, — мерзко заржал один из парней, — терпеть осталось недолго.

— Но руки-то болят! — не унимался я и попробовал поднять локти. На лице громилы читалось отвращение. — Кажется, судороги начинаются, — пролепетал я и начал энергично вращать плечами. Граната скользнула вниз по рукаву.

Что-то она медленно падает. Черт, все из-за наручников: они стянули рукав! Лучше было протолкнуть ее на спину, а потом аккуратно поймать... Ладно, сейчас уже поздно что-то менять!

Резко опустив руки, я запрыгал на одной ножке.

— Мне нужно отлить!

Парни переглянулись: кажется, меня считают круглым идиотом.

С каждым прыжком граната падала все ниже и наконец рухнула в мои цепкие пальцы.

У вспышки пятисекундный таймер — если сорвать чеку слишком рано, громилы успеют шмыгнуть за дверь, если промедлю, могу остаться без руки. Не самый лучший способ снять наручники!

Сорвав чеку, я начал считать: один...

Парень, стоявший слева от двери, схватился за автомат.

Два...

— Подождите секунду, подождите! — надрывая горло, заорал я.

Три...

Громилы с отвращением переглянулись. Ясно, что они думают: «А Хольцер говорил, что этот урод опасен!»

Четыре... Зажмурившись, я повернулся к ним спиной и резким движением кисти швырнул гранату. Судя по звуку, она упала на пол, покатилась, раздался грохот, и взрывная волна швырнула меня на пол.

Я катался по полу, пытаясь привести в порядок дыхание. Ощущение как на большой глубине: сильно давит на барабанные перепонки и нечем дышать.

Парни Хольцера выглядят ничуть не лучше: оглушенные и ослепленные, катаются по полу. Сделав глубокий вдох, я попытался встать на колени. Не тут-то было: тут же потерял равновесие и упал на бок.

Поднявшись на четвереньки, один из парней принялся нащупывать автомат. Нужно срочно подняться, тем более что громила шарит вокруг себя и вот-вот найдет «пушку».

Выставив дрожащую левую ногу вперед, я попытался подняться, но снова упал. Без рук-то равновесие не удержишь.

Ловкие пальцы вот-вот схватят автомат...

Перекатившись на спину, я низко опустил сцепленные наручниками руки и, бешено дергаясь, поставил в получившуюся петлю сначала одну ногу, потом вторую. Таким образом руки оказались впереди, и я смог подняться на четвереньки. Не успев обрадоваться, я увидел, что автомат уже вернулся к хозяину.

Каким-то чудом мне удалось встать, шагнуть к парню с автоматом и даже пнуть его в лицо. Пинок получился что надо, и мы попадали в разные стороны.

На ноги я вскочил одновременно со вторым парнем, судорожно мигающим от яркой вспышки. Глаза слезятся, но мое приближение он как-то заметил — правая рука поползла в карман за оружием.

Значит, у него пистолет, здорово, но воспользоваться им я не позволю! Киллер не успел понять, в чем дело, а я уже ударил по шее закованными в металл запястьями. Надеюсь, что-нибудь да порвал! Не останавливаясь на достигнутом, я закинул руку за вражескую голову и стал бить о свое колено. Еще, еще и еще... Так, кажется, готов!

Обернувшись к двери, я заметил, что первый громила снова в строю, причем с ножом в руках.

Разве можно атаковать без подготовки? Я уже сделал полшага вправо, и нож в меня, естественно, не попал.

Повернувшись против часовой стрелки, я зажал руку с ножом между запястьями и попытался повалить парня на пол, но он отлично держал равновесие. Мы боролись так несколько секунд, и я начал опасаться, что вот-вот потеряю нож.

Я ударил соперника в нос и закинул скованные запястья за голову. Теперь бросок через левое плечо. Когда тело достигло наивысшей точки полета, я схватил киллера за шею и пережал сонную артерию. На пол он приземлился совсем вялым, и из безжизненной руки выпал нож.

Кажется, можно передохнуть и обо всем поразмыслить. Интересно, у которого из них ключи от наручников? Первый из киллеров выглядел ужасно: синеющая кожа, распухший, вывалившийся изо рта язык. В кармане ключи от машины. Так, придется обыскивать второго. Да, то, что я ищу, у него. В следующую секунду я был свободен и прихватил валяющийся на полу автомат.

Бежать, бежать отсюда! Как я и ожидал, осталась одна машина. Я быстро завел мотор и выехал на улицу.

Ясно, куда меня завезли: вагончик рядом с федеральной трассой, в пяти-шести километрах от военно-морской базы. По плану седан Хольцера нужно остановить до того, как они въедут на территорию базы. Хольцер уехал всего пять минут назад. Судя по интенсивности движения и количеству светофоров, время еще есть.

Шансов немного, зато одно важное преимущество: мне плевать, выживу я или нет.

Я выехал на шоссе № 16, включив фары и бешено сигналя, чтобы ехавшие впереди дали дорогу. Трижды проехал на красный, а напротив здания почты вылетел на встречную полосу, чтобы, когда загорится зеленый, стартовать раньше всех. Несмотря на бешеную скорость, мне удалось пристегнуться. А машина ничего, с подушкой безопасности!

Жалко, что пришлось использовать гранату: ее я собирался швырнуть в машину Хольцера. Да, придется импровизировать.

Метрах в десяти от ворот базы я увидел седан, сворачивающий направо, к КПП. К машине шел молодой десантник в камуфляже, по его команде водитель открыл окно. У самого КПП полно охраны: наверняка ищут бомбу.

Передо мной слишком много машин — не успею...

Окно открыто, нужно срочно действовать! В отчаянии я стал сигналить. Десантник огляделся, но откуда доносится звук, не понял. Пришлось просигналить еще раз. Парень в камуфляже бестолково смотрел по сторонам.

Я выехал на тротуар, сбивая урны и припаркованные велосипеды. Пешеходы в ужасе разбегались. До ворот несколько метров, и, резко свернув направо, я прямо по клумбам устремился к седану. Десантник едва успел отскочить, увидев, что я несусь на полной скорости. Итак, я въехал в седан со стороны водителя, автомобиль развернуло так, что вместе мы образовывали гигантскую букву V. Хвала воздушной подушке, надувшейся, как говорилось в рекламе, в одну наносекунду, именно ей я обязан жизнью!

Отстегнувшись, я попытался открыть дверь, но ее заклинило. Пришлось лечь на спину, перебросить ноги в открытое окно и, держась за верхний поручень, выбираться из машины.

Седан всего в двух шагах. Схватившись за руль, я вполз в салон, больно ударившись коленями о дверь. Устроившись на коленях у водителя, я оглянулся назад. Хольцер сидел слева и, судя по виду, еще не пришел в себя от столкновения. Рядом с ним молодой парень, скорее всего помощник, а между ними металлический атташе-кейс.

Я схватил Хольцера за голову и прижал к виску дуло автомата. В окно заглянул пехотинец с автоматом наголо. Я еще сильнее сжал голову Хольцера.

— Отойди, иначе прострелю его чертову башку! — проревел я.

Парень и бровью не повел и автомат не опустил.

— Всем выйти из машины! — заревел я. — Быстро!

Я прижал голову Хольцера к себе так, что рука обхватила его шею мертвой хваткой. Мы сидели висок к виску, и пехотинец должен был быть просто снайпером, чтобы случайно не снести голову моему другу.

— Выйти из машины! — снова закричал я. — А ты, — обратился я к водителю, — закрой окно, шевелись!

Водитель нажал на кнопку, окно закрылось, и я велел ему убираться. Парень вылетел быстрее пули, захлопнув за собой дверь.

— Ты! — велел я помощнику. — Убирайся!

Хольцер пытался протестовать, но я еще сильнее сжал его шею, не давая вздохнуть. Парень вопросительно глянул на шефа, а потом на дверь.

— Ее заклинило, — испуганно пролепетал помощник.

— Вылезай через переднюю! Быстрее!

Прихватив кейс, парень полез вперед.

— Ты мне тоже не нужен, ублюдок, — прошипел я, отпуская шею Хольцера. — Только диск отдай.

— Ладно-ладно! Он в нагрудном кармане.

— Вынимай, только медленно.

Хольцер осторожно вытащил диск.

— Положи мне на колени, — велел я, и он послушался. — Повернись к окну, руки за голову! — совершенно не хотелось, чтобы он вытащил пистолет, пока я поднимаю диск.

Я быстро спрятал диск в карман.

— А теперь мы выйдем из машины. Никаких резких движений, иначе превратишься в дуршлаг.

В голубых глазах пылала ненависть.

— Рейн, ты не понимаешь, что творишь! Брось пушку, пока десантники не вышибли тебе мозги!

— Если сейчас же не поднимешь свою задницу, прострелю тебе яйца, и плевать на то, что случится потом, — рявкнул я и прицелился.

Что-то здесь не так, и на душе неспокойно! Слишком быстро Хольцер отдал мне диск... Даже не сопротивлялся!

И тут я понял: диск — фальшивка, настоящий он никогда бы мне не отдал.

Диск Кавамуры... в атташе-кейсе, точно!

— Быстрее! — заорал я, и Хольцер тут же схватился за дверную ручку.

Мы вышли из машины и тут же попали в плотное кольцо десантников с серьезными лицами и автоматами наголо.

— Прочь с дороги, иначе он труп! — взревел я, тыкая автоматом в челюсть Хольцера. За спинами десантников прятался помощник с кейсом в руках. — Эй ты, открой кейс! — Парень непонимающе на меня посмотрел. — Да, ты, ты! Открывай кейс сейчас же.

— Не могу, он заперт...

— Дай ему ключ! — велел я Хольцеру.

— Черта с два!

Меня держат на мушке шестеро, так что свободы никакой. Я дернул Хольцера влево, чтобы десантникам пришлось заново целиться, и двинул ему прикладом по голове. Он упал на колени, и я опустился вместе с ним, чтобы использовать его тело как живой щит. В левом кармане что-то звякнуло. Вот они, ключи!

— Неси кейс сюда! — закричат я помощнику. — Поторапливайся, иначе твой шеф умрет.

Перепуганный парень тут же послушался, и я швырнул ему ключи.

— Открывай!

— Что ты делаешь? — завопил Хольцер, пытаясь подняться. — Не открывай!

— Шевелись, парень! А то вышибу ему мозги!

— Не прикасайся к этому кейсу. В нем дипломатическая почта США! — Бедный парень не знал, что делать. — Черт побери, делай, как я говорю! Этот урод блефует!

— Заткнись! — Я двинул прикладом по подбородку Хольцера и повернулся к парню: — Слушай, неужели диппочта стоит того, чтобы ради нее умирать? Что бы ни было в этом кейсе, жизнь важнее! Открывай!

— Стреляйте в него! — неожиданно заорал Хольцер, обращаясь к десантникам. — Стреляйте!

— Открой чертов кейс, иначе за последствия не ручаюсь!

Все произошло очень быстро: помощник упал на колени и долго не мог попасть ключом в замочную скважину. Хольцер закричал, и пришлось снова ударить его прикладом.

Наконец кейс открылся. Внутри в прозрачном пластиковом гнезде лежал диск Кавамуры.

Тут послышался знакомый голос:

— Арестуйте его!

Обернувшись, я увидел Тацу и трех японских копов. Через секунду на меня надели наручники.

Кто-то из десантников запротестовал.

— Мы за пределами военной базы, — на беглом английском заявил Тацу. — Здесь вы полномочий не имеете — этот человек в нашей юрисдикции.

Заглянув мне в глаза, он покачал головой и быстро ушел.

 

24

Потом была патрульная машина с воющей сиреной. В штаб-квартире Кейсацучо меня сфотографировали, сняли отпечатки пальцев и поместили в одиночную камеру. Никаких обвинений не предъявляли, с адвокатом связаться не предлагали. Хотя какая разница: ведь личного адвоката все равно нет.

В камере оказалось не так уж страшно. Окна не было, и я коротал время, вспоминая, сколько раз и чем меня кормили. Трижды в день молчаливый охранник приносил большой поднос с рисом, маринованной рыбой и овощами. Он же каждый вечер водил в душевую.

Стараясь не слишком беспокоиться за Мидори, я ждал шестнадцатого приема пищи, когда явились двое и, приказав следовать за ними, отвели в крошечную каморку. Стол, два стула, на потолке голая лампочка. Так, значит, пришло время допросов!

Устало прислонившись к стене, я приготовился ждать. Через несколько минут вошел Тацу. Лицо серьезное, даже суровое, но после пяти дней полного одиночества я был счастлив его видеть.

— Привет, — проговорил я.

— Здравствуй, Джон Рейн, — по-японски ответил Тацу. — Рад встрече. Я очень устал, давай присядем, ладно?

Мы устроились за столом друг против друга. Мой приятель молчал, а я ждал, когда он заговорит. Начало не слишком обнадеживающее, а обстановка не самая комфортная.

— Надеюсь, в камере было не слишком плохо, — наконец проговорил Тацу. — Думаю, ты сам ожидал чего-то подобного.

— Честно говоря, после того, что случилось, я больше рассчитывал на дружеское рукопожатие.

Увидев знакомую невеселую улыбку, я слегка приободрился.

— Пока все не уладил, приходилось создавать видимость.

— Кажется, ты не слишком спешил.

— Старался, как мог. Видишь ли, твое освобождение следовало тщательно подготовить: прежде всего расшифровать диск Кавамуры, затем сделать несколько телефонных звонков и кое с кем встретиться. Еще пришлось порыться в файлах Кейсацучо и уничтожить все файлы о Джинучи Фудзиваре и Джоне Рейне. На каждый этап потребовалось время.

— Так ты расшифровал файл?

— Да.

— Ну и как, не обманулся в ожиданиях?

— Скорее наоборот.

Так, что-то Тацу темнит! Я с нетерпением ждал дальнейших объяснений.

— Вильям Хольцер был объявлен персоной нон грата и выслан в Вашингтон. Чрезвычайный полномочный посол США сообщил, что его заставят уйти в отставку.

— Уйти в отставку? — не верил я своим ушам. — Только и всего? Он шпионил на Ямаото, кормил Вашингтон фальшивыми отчетами... А диск? Разве это не вещественное доказательство?

Тацу кивнул.

— Вряд ли содержащаяся на нем информация может быть использована в суде, — тяжело вздохнул он. — И обе стороны всячески стараются избежать скандала.

— А Ямаото?

— С Тоси Ямаото все очень... сложно.

— Что значит «сложно»?

— Он очень сильный соперник. Против него нужно действовать осторожно, тайком, тщательно все обдумав.

— Ничего не понимаю! А как же диск? Ты же говорил, будто в нем вся сила Ямаото?

— Так и есть...

— Ты не собираешься ничего обнародовать? — догадался я.

— Не собираюсь.

Я молчал, пытаясь осмыслить услышанное.

— Выходит, Ямаото до сих пор ищет свой диск, — обреченно проговорил я. — Что же, можно сказать, ты только что подписал смертный приговор Мидори.

— Ямаото дали понять, что диск уничтожен коррумпированными чиновниками Кейсацучо. После этого его интерес к дочери Кавамуры значительно поубавился. Некоторое время она поживет в Штатах, а там он фактически бессилен.

— Что? Ты не можешь выслать Мидори в Штаты! Ее дом здесь.

— Она уже улетела.

Я по-прежнему ничего не понимал.

— Ты наверняка попытаешься с ней связаться, — продолжал Тацу. — Очень не советую. Мидори думает, что ты умер.

— Почему?

— Потому что я так сказал.

— Изволь объясниться, — с преувеличенной любезностью попросил я, чувствуя, как дрожат поджилки.

— Я, конечно, предполагал, что эта девушка тебе нравится, но, лишь сообщив о твоей смерти, понял, что все куда серьезнее.

Тацу долго молчал, а когда поднял глаза, я прочитал в них сочувствие.

— Понимаю, тебе очень больно, однако я совершенно уверен, что поступил правильно. Разве у вас могло быть будущее? Для Мидори гораздо лучше не знать, что ты виновен в гибели ее отца. Представь, каким ударом оказалась бы для нее эта новость!

Надо же, как ловко Тацу сопоставил все детали головоломки.

— Ей лучше ничего не знать, — безжизненным эхом отозвался я.

Получается, Мидори уже часть прошлого. Как быстро и незаметно. Несколько дней назад я сжимал ее в объятиях, а теперь остались только воспоминания.

— Позволю себе заметить, ваш роман был довольно скоротечным. Нет никаких оснований надеяться, что Мидори станет долго горевать.

— Спасибо за поддержку, — выдавил я.

Тацу кивнул. Мой друг — настоящий японец, долг превыше всего, чувства в сторону.

— И все-таки одно мне не совсем ясно, — после небольшой паузы сказал я. — Разве ты не хотел обнародовать содержимое диска? Это было бы лучшим доказательством твоей теории.

— Для меня гораздо важнее покончить с коррупцией. Практический результат ценнее всех теорий.

— А разве одно не повлечет за собой другое? Булфинч говорил: журналистское расследование послужит хорошим примером для японских СМИ, которые, в свою очередь, помогут лишить власти таких, как Ямаото.

— В чем-то он прав. Но такая статья была бы подобна ядерной бомбе: один удар — и вокруг руины.

— Так в чем же дело? Сбрось бомбу, может, после взрыва в стране станет легче дышать.

В лице Тацу было столько сочувствия, будто от горя я потерял последние мозги и сморозил страшную глупость.

— Видишь ли, в Японии коррупция существует столько же, сколько само общество. Получается, что фундамент насквозь гнилой, однако, если его уничтожить, рухнет само здание. Кто знает, какими последствиями публикация подобной статьи...

— Ерунда! — не вытерпел я. — Если здание сгнило, пусть рушится, построят новое!

— Рейн-сан, — начал терять терпение Тацу, — а ты думал, что возникнет на пепелище?

— То есть?

— Поставь себя на место Ямаото. У него два варианта: первый — остаться в тени и с помощью диска манипулировать либерал-демократами; и второй — опубликовать его содержимое, свергнуть ЛДП и поставить на ее место «Убеждение».

— Да, ведь файл компрометирует только либерал-демократов... — начал понимать я.

— Вот именно. По сравнению с ЛДП «Убеждение» кажется воплощением честности. Конечно, Ямаото придется выйти из тени, зато он сразу получит столько власти, что сможет управлять страной по своему усмотрению и воплотить в жизнь все ультраправые чаяния. Именно к этому он и стремится.

— Откуда ты знаешь?

— Некоторые признаки уже налицо. Общественные деятели открыто превозносят философию императорской Японии и довоенную модель образования. Кое-кто даже посещает храм Ясукуни, где хранятся таблички с именами военных преступников Второй мировой, не обращая внимания на отклик, который во всем мире вызывают подобные действия. Почти уверен: за спинами этих «смельчаков» стоит Ямаото.

— Никогда бы не подумал, что ты либерал...

— Скорее прагматик. Мне все равно, каким курсом идет страна, лишь бы у руля не стоял кукольник.

— После того, что случилось с Булфинчем и Хольцером, он поймет, что диск не уничтожен, — возразил я. — Он ведь и тебя «заказал», так что дальше будет хуже.

— Ну, до меня им так просто не добраться.

— Ты самоуверен!

— Люблю рисковать.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — раздраженно сказал я.

— Есть еще одна причина, по которой с диском нужно обращаться с особой аккуратностью, — как ни в чем не бывало продолжал Тацу. — Он ставит под удар тебя.

— Да неужели? — с издевкой переспросил я.

— Рейн-сан, сколько лет я выслеживал наемника, специалиста по «естественным» смертям! Я был уверен, что он действительно существует, хотя все остальные считали, будто я гоняюсь за призраками. Я его нашел, он сидит за этим столом.

— И что ты собираешься делать?

— Тебе решать.

— То есть?

— Я же сказал: из файлов Кейсацучо удалены все данные о твоей кипучей деятельности. Человека по имени Джунучи Фудзивара никогда не существовало.

— Но ведь остается диск! Выходит, теперь ты сможешь меня контролировать?

Тацу покачал головой, явно разочарованный моей типично американской откровенностью.

— Друзей не шантажирую, а зная некоторые особенности твоего характера, отдаю себе отчет, что контролировать тебя — дело бессмысленное и даже опасное.

Удивительно: этот парень упек меня в кутузку, обманул с диском, отправил Мидори в Америку, а я чувствую себя виноватым.

— Так что можешь снова уходить на дно, — проговорил Тацу. — Но вот в чем вопрос: Рейн-сан, ты действительно хочешь так жить?

Я молчал.

— Со времен Вьетнама я не видел тебя таким... удовлетворенным. И думаю, ты сам знаешь почему. У тебя сердце самурая, а во Вьетнаме ты искренне верил, что служишь своему господину. Для тебя это важнее всего, важнее, чем сама жизнь.

Истинная правда, Тацу попал в точку.

— Во Вьетнаме господин разочаровал тебя настолько, что ты стал ронином.

«Ренин» дословно обозначает «сухой лист, гонимый осенними ветрами», а в моем случае — «самурай без хозяина».

Мой друг явно ждал какой-то реакции, но ее не последовало.

— Я в чем-то ошибся? — поинтересовался проницательный Тацу.

— Нет, — прошелестел я, вспомнив Клёвого Чокнутого.

— Ты самурай, Рейн-сан, без господина пропадешь...

— Слушай, к чему ты?

— Моя битва с терзающим Японию злом очень далека от завершения. Отыскав диск Кавамуры, я получил мощное оружие. Однако этого недостаточно. Нужен воин, преданный и бесстрашный, такой, как ты.

— Ты кое-чего не учел, Тацу. Получив оплеуху от одного господина, нельзя взять и переметнуться к другому. Должно пройти время, чтобы зарубцевались раны.

— У тебя есть другой вариант?

— Да, быть господином самому себе. До последнего времени вполне получалось...

Тацу отмахнулся, будто я нес несусветную чушь.

— С такой же вероятностью можно зачать от мастурбации!

Аналогия получилась настолько живой, что я невольно засмеялся.

— Ну, не знаю, не знаю. Доверять тебе?.. Вон какой ты ловкий: засадил меня в клетку, а сам такое натворил!

— Это еще не значит, что мне нельзя доверять, — заявил педант Тацу.

— Я подумаю.

— Большего и не прошу.

— А теперь выпусти меня отсюда.

Тацу показал на дверь.

— Ты был свободен с той самой минуты, как я вошел в этот кабинет.

— Надо было сразу сказать, — хитро улыбнулся я, — поговорили бы за чашечкой кофе...

 

25

До следующей встречи с Тацу прошло некоторое время: нужно было уладить кое-какие проблемы.

Во-первых, с Гарри. Вдень засады на Хольцера в Йокосуке он влез в сеть Кейсацучо и узнал, что меня арестовали и «удерживают под стражей». Через несколько дней Гарри сообщил, что мои файлы исчезли.

— Увидев, что досье исчезло, я подумал, будто случилось самое страшное, — лепетал перепуганный парень.

— Все правильно, именно это и требовалось.

— Зачем?

— Потому что копам нужна моя помощь.

— Тогда почему тебя отпустили?

— Услуга за услугу. Сам знаешь: просто так ничего не бывает. — Я рассказал ему о Мидори.

— Возможно, это даже к лучшему.

Гарри известно все или почти все, но он ни за что не признается. Да и зачем ставить друг друга в неловкое положение?

— Чем теперь займешься? — поинтересовался он.

— Еще не решил.

— Если понадобится опытный хакер, свистни!

— Даже не знаю... Ты ведь не справился с решетчатым кодированием, или как там его? В Кейсацучо этот файл за пять минут расшифровали!

— Да, конечно, у них есть доступ к суперкомпьютерам лучших провайдеров! — выпалил Гарри, не сразу разобрав, что я шучу, и лишь потом добавил: — Очень смешно!

— Обязательно с тобой свяжусь, — пообещал я, — как только вернусь из отпуска.

* * *

Я вылетел в Вашингтон — именно туда, по словам Тацу, выслали Хольцера. «Выход в отставку» может затянуться на несколько дней, а то и недель. Все это время он будет находиться в Лэнгли.

Казалось, я смогу его отыскать, методично обзвонив все отели из местного издания «Желтых страниц». Напрасные надежды: гость по имени Вильям Хольцер ни в одном из них не зарегистрировался. Наверное, у него чужой паспорт и наличные.

Может, больше повезет с машиной? Я обзвонил горячие линии всех компаний, занимающихся прокатом. Мол, это Вильям Хольцер, хочу продлить срок действия договора. Среди клиентов «Авис» Вильям Хольцер не значился, зато значился Вильям Херц. Услужливый администратор продиктовал номер машины, якобы понадобившийся моему банку. Я все ждал, что любезный юноша спросит, как случилось, что я не знаю номера, но никаких подозрений не возникло. Через полчаса, воспользовавшись базой данных управления автомобильным транспортом, я выяснил, что у Хольцера белый «форд таурус».

Пришлось снова запастись терпением: в тот же вечер я объехал все отели Лэнгли, внимательно проверяя номера белых «фордов».

Искомый «таурус» нашелся в два часа ночи на стоянке отеля «Ритц Карлтон» на Тайсон-корнер, Недолго думая я снял номер с машины, припаркованной у соседнего «Мариотта», а потом в глухом переулке поставил его на машину, которую накануне взял напрокат. Новый номер плюс неприметный серый костюм, и мне теперь не страшны случайные свидетели и встроенные видеокамеры.

Я вернулся к «Ритцу». Все места рядом с «таурусом» заняты, зато можно пристроиться в заднем ряду. Хотя, если разобраться, так даже лучше. Сыщик, шпион, да и любой мало-мальски сообразительный человек испугаются, увидев рядом со своей машиной фургон с затемненными стеклами, а именно такой у меня был. Фургон я развернул так, чтобы раздвижные двери смотрели на белый «форд».

Я быстро проверил нехитрое оборудование: электрошокер на 250 вольт, гарантирующий мгновенную дезориентацию объекта и потерю сознания при пятисекундном прикосновении, и резиновый шарик среднего размера. Такие шарики продаются в каждой аптеке и стоят восемьдесят девять центов. Портативные дефибрилляторы, все чаще появляющиеся в самолетах уважающих себя компаний, гораздо дороже. Дефибрилляция — процесс тонкий, еще бы, ведь напряжение триста шестьдесят вольт! Если такое приложить в верхней точке сердечной амплитуды, то есть между ударами, аритмия с летальным исходом обеспечена. К счастью, современные дефибрилляторы оснащены специальными сенсорами, определяющими оптимальный момент для применения шока.

Хотя тот же сенсор можно настроить иначе — и кто знает, к какому результату это приведет. А что, отличная идея, не забыть бы...

В шесть тридцать утра, примерно за час до рассвета, я вышел из машины и помочился в кадку с апельсиновым деревом. Немного размявшись, вернулся в фургон и позавтракал холодным кофе с гамбургером — вот он, типичный завтрак сыщика.

Хольцер появился примерно через час. Серый костюм, белая рубашка, темный галстук — образцовый агент ЦРУ!

Мыслями он где-то далеко, раз даже не проверил самые опасные точки стоянки. Стыдно, Хольцер, стыдно, разве можно так расслабляться?!

Натянув толстые перчатки из воловьей кожи, я нажал на кнопку электрошокера. Голубые искры, треск электродов — все в порядке. Я готов.

Я быстро оглядел стоянку — похоже, никого, — а затем скользнул к заднему окну. Так, мой друг садится в машину и снимает пиджак. Надо же, какой аккуратный, помять боится! Ладно, тем краше будет в гробу!

Пиджак скользнул по плечам... Лучшего момента для атаки не найти, все, вперед! Быстрее молнии я выбрался из фургона и сел рядом с Хольцером. Услышав, как хлопнула дверца, он поднял глаза и, увидев меня, раскрыл рот от удивления. Я и пикнуть ему не дал — тут же ткнул электрошокером в живот.

Менее чем через шесть секунд оцепеневшее тело было уже в фургоне. Закрыв раздвижные двери, я бросил Хольцера на заднее сиденье и на всякий случай еще раз пустил ток.

Теперь последние штрихи: для начала зафиксируем тело ремнями безопасности, затем расстегнем рубашку и поднимем галстук, чтобы наложить металлические пластины непосредственно на грудь, и, наконец, нанесем проводящий гель, чтобы не осталось характерных ожоговых отметин.

Я как раз прикладывал вторую пластину, когда Хольцер открыл глаза и посмотрел сначала на свою обнаженную грудь, потом на меня.

— По... подо... — пролепетал он.

— Подожди? — услужливо подсказал я.

Утвердительный кивок.

— Прости, не могу, — покачал головой я, прикрепляя вторую пластину пластырем.

Пытаясь что-то сказать, Хольцер открыл рот, и я ловко затолкал в глотку резиновый шарик. Под воздействием тока мой друг может прикусить язык, что мне совершенно невыгодно: нужно, чтобы все выглядело естественно.

Я прижался к противоположной стене, чтобы случайно не коснуться тела, после того как подам ток. Глаза у Хольцера совсем круглые: страшно ему, бедному.

Я нажал на кнопку.

Тело дернулось вперед, до предела натянув ремень безопасности. Голову прижало к антитравматическому подголовнику. Да, машины сейчас чертовски безопасные.

Выждав целую минуту, я отключил ток и проверил пульс. Все кончено. Вполне удовлетворенный, я снял пластины, вынул из безвольного рта шарик и влажным тампоном удалил остатки геля. Неожиданно для себя я заглянул в мертвые глаза. Странно, но я почти ничего не чувствовал.

Открыв «таурус», я вставил хольцеровский ключ в зажигание и огляделся по сторонам. Из лифта вышла высокая женщина в строгом костюме, села в машину и уехала.

Используя пожарную переноску, я аккуратно, почти бережно поднял тело и усадил на водительское сиденье «тауруса». Захлопнув дверцу, на секунду остановился, любуясь сделанным.

Это тебе за Джимми, Хольцер, и за жителей деревни Ку-Лай! Они ждут тебя в аду.

Меня они тоже ждут... Может, жертвоприношение их задобрит?

Я сел в фургон и на всех парах умчался прочь.

 

26

Последняя остановка — Манхэттен, Седьмая авеню, 178, клуб «Авангард».

Посетив сайт клуба, я узнал, что трио Мидори Кавамуры выступает в первую неделю ноября. Я забронировал билет на пятничный концерт, начинавшийся в час ночи. Забронировал, но не оплатил: если не появлюсь за пятнадцать минут до начала, мое место кому-нибудь отдадут. Фамилию выбрал самую расхожую: Ватанабе, так что комар носа не подточит!

Мой фургон помчался по шоссе № 95, пересекающему Мэриленд, Делавэр и Нью-Джерси. Из Джерси можно было свернуть на магистраль I-80 и, проехав двести с лишним миль, попасть в Драйден и давно забытое прошлое.

Нет, лучше свернуть направо, в Голландский туннель, который ведет прямо в Нью-Йорк. Мне нужно в гранд-отель «Сохо» на Западном Бродвее, именно там мистер Ватанабе забронировал люкс. Прибыл этот господин в шесть вечера и заплатил одну тысячу четыреста долларов наличными, причем всю сумму однодолларовыми купюрами. К чести персонала, администраторы не выказали ни малейшего удивления, предположив, что богатый японец поджидает любовницу — отсюда и стремление к анонимности.

Благодаря раннему приезду я успел принять душ, пару часов подремать и поужинать в местном ресторане, славящемся своей кухней. До концерта оставался целый час, который я решил скоротать в «Гранд-клубе» — высокие потолки, теплое освещение и черные, симметрично расставленные столы которого позволяют примириться с весьма посредственным ассортиментом спиртного и ужасной музыкой-транс.

От «Сохо» до «Авангарда» примерно миля, и мне захотелось прогуляться. Было очень холодно и сыро, так что угольно-черные габардиновые брюки, кашемировая водолазка в тон и темно-синий блейзер пришлись как нельзя кстати. Довершала образ мягкая фетровая шляпа, которую для тепла и маскировки можно натянуть на самые глаза.

Выкупив билет в двенадцать сорок, я снова вышел на улицу. Ждать в фойе, конечно, приятнее, но что, если случайно встречу Мидори или одного из ее музыкантов?

За минуту до начала концерта я прошел под знаменитым красным навесом и, шмыгнув в зал, устроился за небольшим круглым столиком подальше от сцены. Мидори уже сидела за пианино, вся в черном, как и в день нашей встречи. Нас разделяют зрительный зал и бесконечная грусть, отныне и навсегда.

Медленно погас свет, затих ропот зрителей, и сильные пальцы девушки вдохнули в пианино жизнь. Я так и впился в нее глазами, пытаясь сохранить в памяти одухотворенное лицо и сдержанную грацию движений. Ее музыка будет со мной всю жизнь, но это последний концерт, который я слышу вживую.

В игре Мидори всегда сквозило разочарование, постепенно перерастающее в смирение и грусть. А сегодня все иначе: боль, горечь и открытый вызов окружающему миру. Я пропускал через себя каждый аккорд, каждую ноту, утешаясь, что наши отношения стали частью ее музыки.

Еще я думал о Тацу: он был прав, сказав Мидори, что я погиб. Со временем она могла бы обо всем догадаться.

А еще мой друг не ошибся в том, что Мидори не станет долго горевать. Она такая молодая, красивая, и ее будущее будет просто блестящим. Когда теряешь недавнего знакомого, испытываешь шок, но он проходит. Для того чтобы стать частью чьей-то жизни, нужно время. Раны быстро затягиваются, а воспоминания кажутся такими далекими, будто все это случилось с кем-то из знакомых.

Концерт длился час, а когда закончился, я быстро вышел из клуба и, лишь пройдя несколько метров, остановился. Зажмурившись, вдохнул студеный манхэттенский воздух. Странный у него аромат, но в нем что-то неуловимо знакомое.

— Простите! — окликнул женский голос.

«Мидори!» — подумал я, оборачиваясь. Нет, это всего лишь гардеробщица.

— Вот, вы забыли в зале, — сказала она, протягивая шляпу. Кажется, я положил ее на соседний стул, а едва услышав игру Мидори, обо всем забыл.

Молча кивнув девушке, я пошел по ночной улице.

Мидори... Рядом с ней я забывал обо всем. Но то были чудесные моменты, которым продлиться не суждено. Я такой, каким меня сделала жизнь и собственные поступки, и прекрасно понимаю, что мечты остаются мечтами, а реальность — совсем другое дело.

Самое главное — не бежать от себя, а попытаться что-то изменить. Может, еще не поздно? Может, Тацу поможет? Надо будет подумать.

Мидори... Я часто слушаю ее музыку. Изо всех сил цепляюсь за ноты, но они ускользают, словно песок сквозь пальцы.

Иногда ловлю себя на том, что губы сами повторяют ее имя. Его звук — сладчайшая из всех мелодий, единственное, что у меня осталось. Если повторить несколько раз: Мидори, Мидори, Мидори, то получается молитва.

Думает ли она обо мне?

Наверное, нет.

Но не важно. Достаточно того, что она есть, А я буду слушать ее музыку, незримый, из тени. Так было раньше, так будет всегда.