— А кому яблочки, яблочки сушеные, яблочки в карамели, яблочки засахаренные, яблочки свежие! Ой, какое чудо, чудо, хочешь яблочко?

— Пирожки, пирожки, горячие пирожки! По медяшке за пару, за трешку кулек! Ох ты, прелесть! Возьми пирожок, тетя добрая…

Перебиравшая рассеянно тяжелые бусины для амулетов Ковь бросила ленивый взгляд через плечо на «чудо-прелесть». Ей стало интересно, кто или что могло выцыганить у ушлых базарных торговок еду, не произнеся ни единого слова. Бросила… и застыла, радуясь, что рядом нету слишком уязвимого для магии Васки.

Потому что посреди ярко освещенных полуденным солнцем ярмарочных рядов стояла маленькая русалочка и жевала пирожок с мясом.

Русалочка, если не приглядываться, выглядела как пай-девочка лет пяти. Словно дочь служанки из какого-нибудь господского дома, где господа щедрые и богатые: красные ленточки в жидких русых волосиках, доверчиво распахнутые зеленые глазенки. Чистенький сарафанчик болтается на узеньких плечиках, беленькие ручки с тоненькими пальчиками крепко вцепились в пирожок, а босые ножки будто и не по пыльной дороге ходили. Пожалуй, не просто дочь служанки, а первенец…

То есть так бы Ковь решила, если бы в ауре девочки был хоть намек на энергию жизни. Но эта девочка была мертва уже лет пять, а то и все десять, и, судя по невидимым для простых смертных щелочкам за ушами и на шее и прозелени в будто бы случайно растрепанных волосах, померла она не своей смертью. Проще говоря, ее утопили, но выловить из воды и по-человечески похоронить не удосужились. И рученьки у девочки не просто так белыми да нежными были: то река их отмыла, прополоскала… Приласкала девочку, новую жизнь подарила, да только жизнь ли?

Агрессии нечисть не проявляла, разве что цепляла слабеньким приворотом торговок с едой и красивыми, на взгляд русалочки, вещичками. Ну так то у русалок врожденное, и хотела бы, не могла бы не зацепить. Из оттопыренных кармашков сарафанчика уже выглядывал пряник, самый кончик зеленой ленточки, алый бочок яблока… Русалочка явно не собиралась на людей бросаться. Опасны русалки, которые на вид постарше, пофигуристей, да и то не в полдень, в толпе народа, на расстоянии часа ходьбы до ближайшей речки. Наверное, русалочка просто подкормиться пришла, да сестрицам гостинцев притащить, и опасна лишь для своего убийцы.

Успокоенная, Ковь снова отвернулась к прилавку. Ох, знала бы, что будет дальше, ни в жисть бы с русалочки глаз не спустила!

С Ваской Ковь не разговаривала с того самого момента, как они ушли из ее родного села. То есть уже три дня. И если в первый день тот еще пытался вовлечь ее в разговор о достоинствах родного флота перед флотом первейшего политического противника, то есть о предмете, в равной мере от обоих далеком, то потом прекратил даже эти тщетные попытки.

То есть, не совсем прекратил. Он упорно думал, как с ней помириться. Не то что бы Васку угнетало это вечное молчание и упрямый молчаливый отказ садиться на его коня, но все это создавало некоторые неудобства. Например, при виде угрюмо шагающей по пыльной дороге босой и растрепанной Кови и едущего на прекрасном жеребце чистейших кровей рыцаря, окружающие почему-то показывали пальцами именно на рыцаря и укоризненно качали головами. Хотя, конечно, старались, чтобы Васка этого не видел. А то мало ли что деспоту с мечом на ум придет! Не объяснять же всем и каждому, что своего мула Ковь подарила подруге на свадьбу, да и вроде бы он в своем праве, на широкоскулом лице Кови так и написано: крестьянка, но все равно как-то неловко. Эту Васкину черту старший брат обозвал как-то раз слабохарактерностью и потаканием холопам, и в пику брату он ее бережно лелеял и взращивал.

Васке должно было быть очень стыдно, из-за этого ему действительно было стыдно, и поэтому уже через полчаса такого пути пешком шли оба, а конь плелся за хозяином с выражением полнейшего недоумения на холеной морде.

А те два дня, что они с Ковью жили в первом попавшемся клоповнике, поджидая начала ярмарки? Клоповник хозяин гордо именовал гостиницей. Логика хозяина была проста: здание стоит в городе и там сдаются комнаты. Гостям сдаются. Гости что делают? Гостят гости. Значит, гостиница! Но от названия суть не менялась: облезлое, подслеповато щурящееся на узкую улочку маленькими, затянутыми (будто прошлый век и не кончился) слюдой окошками здание было крайне недорогим и не респектабельным. Правда, для Васки ключевым словом было «недорогим». Ковь, хоть какой-то толк в ее молчании, ни слова против не сказала. Правда, посмотрела… На Васку, статного красавца-рыцаря обычно девки все-таки иначе смотрели. А тут…

Он уж думал, что эта ведьма его за эту пару дней испепелит своими взглядами! Ну, поторопился, дни неправильно посчитал… ну так кто мешает потом вернуться? Они и так проторчали в этом селе целую неделю, Васка готов был уже волком выть. Пока Ковь с подружками общалась, его боевитые сельские девки чуть ли не приступом брали.

Ковь упрямо огибала Васку по широкой дуге, оказывалась встречаться с нанимателями, да еще и подсунула ему какое-то мыло, из-за которого натуральный иссиня-черный цвет его волос превратился в солнечно-рыжий. А рыжие, как все знают, хитрецы и пройдохи, куксье семя, и верить им нельзя. Вот и послали его лесом уже трое потенциальных работодателей, зря только пивом их поил… Нет, с Ковью надо было мириться, и мириться срочно. А то она как рассердится, так и перестает думать. И осознать, что отказавшие работодатели — это не только Васкина проблема, она может еще очень и очень не скоро, а денег вот-вот и на клоповник хватать перестанет, придется в заначку лезть…

Васка шатался по ярмарке и искал какие-нибудь особенно яркие бусы. Его отец всегда так мирился: присылал жене конфет и вина, рвал цветы в замковом саду и приходил к ней с этим букетом под вечер. С виноватым видом, конечно. Отработанная поколениями Диерлихов схема была предельно проста: сначала подарить что-нибудь ценное, затем подарить что-нибудь сделанное своими руками и явиться под светлы очи с видом покаявшегося грешника. Васка счел, что и с Ковью должно получиться. Правда, при некотором размышлении от бус он решил отказаться. Ковь могла счесть это оскорбительным намеком на свое крестьянское происхождение, намотать нитку на кулак, и засветить тяжелыми камнями или занозистыми деревяшками Васке в глаз, и Васка ничего не смог бы с этим поделать. То есть он мог бы перехватить ее руку, заломать… но рыцарский кодекс четко и ясно говорил, что на даму руку поднимать нельзя. Да и разве сможет Ковь его сильно ударить? Поболит и перестанет. Ковь еще сама извиняться потом будет, ну, как, извиняться — посопит виновато. Отходчивая она. Так что это не было проблемой…

Но если даже обычный рыжий подозрителен, то рыжий с подбитым глазом подозрителен вдвойне.

Блуждая по ярмарке, Васка наткнулся на лоток с пуховыми платками, шарфиками ручной вязки и такого же типа варежками. Поколебался, но решил подождать какой-нибудь зимней ярмарки и зимней ссоры, дабы не оказаться непрактичным болваном. По этой же причине он не купил фигурок с лотка стеклодува и сережек из полудрагоценных камней. Сережки бы потерялись в дороге или их выпросила бы какая-нибудь нечисть, а фигурки бы обязательно разбились. И то и то обидно. Да и накладно.

После двух часов скитаний, полуоглохший от выкриков зазывал и визгливых голосов торговок Васка остановился у того лотка, с которого и начал: у лотка с бусами. Ему настолько надоело блуждание по рядам, что он решил рискнуть лицом.

И тут увидел девочку.

Девочка стояла у лотка и застенчиво переминалась с ноги на ногу, устремив зеленые глазенки на коробочки с развесным бисером. Пальчики так и тянулись к бусинкам, но видно было, что денег у нее нет. Торговка изредка лениво поглядывала на девочку, но больше для порядка. Настолько девочка была хорошенькая, миленькая и безобидная. Разве такая чего-нибудь сворует?

Васка поймал себя на несвойственном ему умилении.

После продажи турнирного доспеха отца деньги у Васки все-таки были, но отложенные на самый крайний случай. Васке отчаянно не хотелось их тратить, да и хранились они у Кови, под четырьмя наговорами и пятью самодельными амулетами. Потому и искал сейчас Васка какую-нибудь работку попроще, чтобы была у него карманная мелочь. Васка напомнил себе, что как раз сейчас мелочи у него нет, кроме как той, что пойдет на подарок магичке, оплату сегодняшнего ужина, и, может, завтрашнего обеда. Однако…

Девочка, будто почуяв лихорадочные метания честной рыцарской души, обернулась и улыбнулась Васке во все свои остренькие зубки. Очень остренькие зубки. Треугольные такие.

— Купи бус! — в меру капризно попросила нечисть, — А то покусаю!

Тот зажмурил глаза и досчитал до десяти. Когда он открыл сначала один глаз, потом второй, девочка никуда не делась, разве что теперь держала его за рукав. И зубки ее никуда не делись. Она все так же скалилась-улыбалась и заглядывала Васке в глаза.

Васка попятился.

Девочка не отцепилась.

Торговка скользнула по ним безразличным взглядом и продолжила щелкать семечки. Видимо, зубки демонстрировались ему лично.

— А отвяжешься? — спросил Васка без особой надежды.

— Не-а.

Девчонка мотнула головой и слегка выпустила коготки, впиваясь в жесткую ткань рубахи, а затем и в кожу. От нее пахнуло тухлой рыбой. Русалка?

— Упокою, — процедил Васка.

— Кишка тонка, — хмыкнула нечисть, — неразумно среди бела дня, в тюрьму загремишь, доказывай потом, что не душегубец. Баш на баш — твою беду знаю, могу помочь. Помоги и ты мне, рыцарь!

И девочка повалилась в пыль, прямо Васке под ноги. Он почесал в затылке, жестом, от который прилип к нему не так давно и ни в какую не хотел отлипать. Нечисть только что проговорила ритуальную фразу. И если Ковь еще могла бы отказаться и не поиметь потом крупных неприятностей с соплеменниками этой соплюшки, магичек учат правильно отказывать, то он — нет. Да и не хотелось в комплект к одной обиженной бабе получить вторую.

К тому же, у него, кажется, появилась возможность отделаться от проклятой рыжины и избежать фингала. Говорят, нечисть всегда дает задаток, да не простой… а что может быть приятнее магичке, чем амулет?

— По рукам.

Васка плюнул на ладонь. Девочка моментально поднялась с коленок и отряхнула подол, затем протянула свою ладонь.

— Тогда с тебя голубенькие, зелененькие и парочка красненьких… меленьких! А, сама наберу, сама-сама! И леску купи, купи-купи-купи леску!

И куда только подевались бесовские огоньки в зеленых глазах, когти и запах тухлой рыбы? Она лучезарно улыбнулась, показав слегка неровные молочные зубы, и кинулась набирать мелкие-мелкие бусинки в услужливо одолженный торговкой кулечек.

Васка машинально посмотрел через плечо, не собралась ли толпа, не тычут ли в него пальцами как в человека, который издевается над маленькими девочками, заставляя их валяться у себя в ногах? Но нет. Видимо, ничего из экспрессивного представления мелкой тварюшки другие посетители ярмарки так и не увидели. Отвод глаз для нечисти дело нехитрое…

— Это что за… Чтоб тебя трое леших заломали в темном уголке! Васка, ты что, башкой ударился?

Васка пожал плечами. По крайней мере, Ковь с ним теперь разговаривала, что радовало. Только вот мерцающие колдовским зеленым глаза магички, смотрящие на него из щели между дверью и косяком, обещали скорую расправу, если конечно, Васка не объяснится. И расправа, пожалуй, будет похуже леших… Васка вспомнил, что он смелый и мужественный рыцарь, расправил плечи… еще раз взглянул на Ковь и решительно вытолкнул девочку вперед.

— Это… в общем, Ковь… может… давай ее оставим?

— Чего-о-о? Я что-то не расслышала… совсем с катушек съехал?

— Ну что мы ругаемся на пороге, давай зайдем в комнату, мирно все обсудим…

Васка схватил край двери обеими руками, уперся ногой в стену и начал осторожно дверь открывать. Противно заскрежетали по полу каблуки. Ковь была не самой слабой девушкой, но рыцарю в плане физической силы не чета.

Первой в образовавшуюся щель прошмыгнула нечисть. Занятая борьбой с Ваской магичка не сразу это заметила, а когда заметила, моментально бросила дверь и сложила руки в смутно знакомом Васке в жесте, с некоторой неуверенностью опознанном им как защитный.

Васка шагнул в номер, прикрыл дверь и встал между Ковью и подобранной на ярмарке девчушкой, скрестив руки на груди.

— Какого ж ты притащил в мою комнату русалку!? — рявкнула Ковь, — На малолеток потянуло? Так и пер бы ее в свою комнату, какого… я должна с этой тухлой рыбиной…

— Это вы, тетенька, зря про малолеток. Я думала, надорвусь, чуть ли не дна иссушилась, а ему — хоть бы хны, — вякнула русалочка из-за спины Васки. — Поразительная устойчивость к магии, небось, часто на нем тренируетесь?

Ковь взвыла и запустила в девчонку невесть откуда взявшимся глиняным кувшином. Тот просвистел у Васки над ухом, и он мысленно поблагодарил Ха за отвратительную меткость напарницы.

— Понимаешь, — Васка поспешно достал из кармана сплетенную из лески, бусинок и проволочек зеленую штуку, отдаленно напоминающую водоросль, и покачал ей у Кови под носом, — так получилось, что я заключил с ней сделку. Из-за кое-кого мне сейчас только с нечистью и договариваться!

Ковь потянулась к «водоросли», желая пощупать, но Васка в последний момент отдернул руку. Русалочка из-за спины Васки торжествующе хихикнула:

— Ну что, Прасковия, заключишь со мной сделку за амулет призыва речных сестер, или ты все еще прин-ци-пи-аль-но не сотрудничаешь с водной нечистью, огневушка?

— Ну имя-то, имя зачем ей сказал, придурок? Я же теперь оказаться не смогу…

Ковь не отрывала жадного взора от амулета. Васка бы улыбнулся, если бы не боялся вызвать этим очередной виток скандала: естественно Ковь могла отказаться, но не хотела. Сделка действительно была ей крайне выгодна, но поломаться-то надо, это же Ковь, просто так с Ваской не согласится, скорее косу до пояса отрастит, а потом сжует.

— Если бы я был уверен, что ты ее выслушаешь, не сказал бы. Я и сам хотел зайти с ней куда-нибудь в малолюдное место и отсечь ей голову, не люблю быть обязанным нечисти… если бы не ее история…

Ковь презрительно фыркнула.

— Если бы да кабы, да во рту росли грибы, а в твоей пустой головешке водились бы мозги… Кто же нечисти-то верит?

— Я верю. Она русалка, Ковь. Как думаешь, что это значит? Ее утопили, понимаешь?

— Или она пошла купаться с дружками. Нашел, чему верить, Васка! А если я скажу, что случайно сожгла того косорылого чувака, что пригласил меня на танцы три недели назад, и теперь мне срочно нужно в храм, замаливать грехи, ты выдашь мне свои кровные на дорогу?

Вопрос повис в воздухе. Ковь с садистским наслаждением наблюдала, как на лице Васки отражаются все стадии изумления, от легкого, до крайнего. Он потупил минуты две и выдал:

— Ты это… серьезно?

— Серьезней не бывает. Он завалил меня на сено, а потом… я не могла вырваться… Так стыдно, так стыдно… Еще и сено погорело.

Ковь скроила жалостливую мордашку и посмотрела на Васку исполненными страдания глазами убитой горем женщины.

— Сколько? — хрипло спросил Васка.

Ковь — она могла.

Мысль о том, что сжечь назойливого ухажера, это, конечно, в стиле Кови, но вот раскаиваться после — вовсе нет, пришла уже позже.

Ковь расхохоталась, а из-за Васкиной спины ей тоненько вторила русалочка. А затем хихиканье перешло в горестные всхлипы.

— Тетенька… вы… не шутят с такими вещами!

— Понимаешь, тухлятина, я просто объясняю, что верить кому попало нельзя. Вот я ему не верю. И тебе не верю. А он поверит даже старьевщику, когда тот обзовет свое шмотье антиквариатом и потребует тройную плату…

— Я не тухлятина! Я Кирочка! И, тетенька, не шутят! — взметнулась русалочка карающей волной и даже выскочила из-за спины Васки, размахивая тоненькими ручками, — У меня мамку так утопили. И меня заодно. Только мамку схоронили у обочины, а меня не нашли… вот я и прошу, прошу, ищу магичку какую, или рыцаря с чистым сердцем и мозговитого, хочу, чтобы убийцу моего! Чтобы…

Ковь резко посерьезнела.

— Положим, мозговитого рыцаря ты не нашла, но в этом деле сойдет даже безмозглый, — Ковь бросила на Васку презрительный взгляд, — Ладно, за твой амулетец я, так и быть, схожу к местному барончику, расскажу про ниспосланное мне виденье, пригрожу засухой… как миленького вздернут убивца! Ты только пальчиком в гада ткни, и тетя-магичка разберется.

Васка не сомневался, что ее зацепит.

Ковь и странствовать-то отправилась за всякими амулетами, артефактами и редкими травами. Все это порядочный магик должен был насобирать себе сам, на спокойную старость. Русалочий амулет, конечно, был мелочевкой, но это был единственный амулет, который Ковь вообще увидела за те четыре с чем-то месяца, которые путешествовала с Ваской. Свои самоделки Ковь амулетами не считала, убивать нечисть просто так, из-за амулетов, почему-то не хотела, а схроны с могучими артефактами, как ни странно, на каждом углу не попадались. Расчет Васки основывался на том, что Ковь поймет, что если она откажется от сделки с этой… Кирочкой, амулет рассыплется мелкими бусинками из Васкиных пальцев, и следующий шанс заполучить какую-нибудь магическую вещицу появится ой как не скоро…

Да и хорошие отношения с русалками еще никому не мешали.

Главное, чтобы Кирочкин случай не показался Кови слишком сложным. Трудностей она не любила. Хотя история русалочки была не из тех, что Ковь пропускала мимо ушей и спускала с рук.

— Так в том-то и дело! Два у нас барона, одинаковых с лица. Молодцы, удальцы… жеребцы. Вот кто-то из них и убил. Наверное. А еще кто-то из них — мой отец. Я смерти-то не помню. Мамкино лицо помню, сестер… а смерть свою…

Васка вышел в коридор и осторожно прикрыл дверь, не желая слушать историю Кирочки еще раз.

Он почти не сомневался, что Ковь рассказ зацепит, такого рода случаи всегда приводили ее в ярость, хотя Васка не видел в них ничего особо необычного и возмутительного.

История русалочки была банальна и стара как супружеское ложе Отца-Солнца, и единственное, отличавшее ее от сотни подобных, происходивших по всему королевству, была трагическая смерть в конце. Все, о чем Кирочка распиналась Васке на ярмарке, пока сидела на пятачке чудом сохранившейся невытоптанной травы и плела свой амулет, можно было уложить в пару предложений: жила была на свете хорошенькая служанка, которая имела несчастье влюбиться в своего сильного и красивого господина. И она господину понравилась, и стала она не служанка, а содержанка. А потом господа женились на близняшках, и лишившуюся покровительства содержанку кто-то утопил вместе с не вовремя оказавшейся рядом дочерью. Всего-то разницы, что господ было двое, да и дочерей тоже две, но вторая приболела и с матерью на мостки стирать не пошла. Потому выжила и иногда с сестренкой встречалась, жаловалась на мачеху и с водой игралась.

Да прижитка даже признали, и сестричка Кирочки на бархате спала, с фарфоровых блюд ела — на что тут жаловаться?

Васка прислонился к стене, прикрыл глаза и задремал, сквозь сон различая мерное тоненькое «бу-бу-бу» за стеной. Если бы он задремал в комнате, растроганная Ковь могла и пакость какую-нибудь сделать…

Проснулся он от того, что его трясли за плечи.

— Васка! Ну Васка же! Вот ведь бессердечная скотина! Просыпайся, кому говорю! Там девочка распинается, рыдает, а он дрыхнет!

«Не глаза, а болото», — подумал Васка, — «и зачем я это все затеял, всю эту глупость, этот обет, гордость… посвящу жизнь служению храбрейшей… знал бы, кому служить собрался, разве я бы так поступил?»

Поступил бы. Гордость, будь она неладна…

— Девочка — это ты что ли, Ковь? У тебя глаза красные.

Ковь вспыхнула. Она всегда стыдилась своих слабостей, а слезы считала именно слабостью. Васка не мог не подколоть.

— Дяденька, тетенька, хватит миловаться! Заходите в комнату. Тетя-магичка, я даже тазик принесла и порошочек развела, как ты хотела.

— Ой, молодчинка! — разулыбалась Ковь, не обратив внимания на легкую издевку, прозвучавшую в голосе русалочки, — Ну что стоишь, пошли, говорю! Ночью надо спать, а не девок портить.

И потащила Васку обратно. Тот, впрочем, не сопротивлялся. Хотел было сказать, что никаких девок он не портил, просто больно клопы в гостинице злые, грызут, гады, но промолчал. Кови ведь, в сущности, все равно.

Посреди комнаты теперь стоял табурет. На табурете стоял большой медный таз, до краев заполненный чем-то зеленым. Вкусно пахнуло полынью. Кирочка старалась держаться от таза подальше, забилась в самый угол.

— Чего, неужели ты это все сама наплакала? — хмыкнул Васка, — Уважаю.

— Ты лучше примолкни. Мы тебя сейчас обратно красить будем, а то и верно, вся окрестная нечисть сбежится нам работку кидать, — командирским тоном заявила Ковь, закрывая дверь на щеколду, и выразительно посмотрела на рыжую Васкину шевелюру.

Вообще, Васка был бы рад согласиться на это заманчивое предложение… если бы оно не было выдвинуто в форме приказа. А он, может, всю свою сознательную жизнь мечтал быть рыжим! Поймав себя на каком-то детском чувстве протеста, Васка усмехнулся. С кем поведешься, от того и наберешься, так говорят?

— Нет. Мне кажется, мне идет рыжий цвет, так что я против любых манипуляций с моими волосами.

— Издеваешься? — прошипела Ковь, — Как я с рыжим спутником здешним цацам на глаза-то покажусь?

— А башкой надо было горелой своей думать, — слово «башка» непривычно и неправильно легло в фразу, но Васке внезапно захотелось сказать магичке что-то такое, чтобы она заткнулась, чтобы перестала смотреть презрительно и колюче, как на недоноска какого, как на последнюю подзаборную шваль, — прежде чем красить!

Ковь набрала было воздуха, чтобы сказать что-то, язвительное и снисходительное, но Васка смерил ее тем взглядом, которого Ковь… да какая Ковь, Прасковья, Прошка, Прося! Заслуживала по праву рождения. Все-таки иногда брат бывал прав, хотя это было и больно признавать.

Та осторожно, стараясь не расплескать, взяла тазик на медные ручки и надела Васке на голову. Темно-зеленая жижа потекла по волосам и по рубахе, залилась за шиворот. Васка застыл, не зная, как реагировать.

Ковь вышла из номера, бросив на пороге притихшей русалочке:

— Пойдем, Кирочка. Нам еще платье покупать. И, да, сэр Васкилерох, прошу вас принять к сведенью, что для того, чтобы вернуть ваш натуральный цвет, вам стоит не смывать маску еще часа два. Или три. Что-то я запямятовала точное время… Вы же знаете, крестьянские дети таки-и-ие тупые!

Поклонилась в пояс, дождалась, пока Кирочка выбежит в коридор, и от души хлопнула дверью…

— Тетя магичка, тетя магичка, а зачем вам покупать платье? У вас очень миленькая рубашечка, и брючки… вам эта вышивка так идет! И вообще, что может быть премилее девы в мужском платье! Дайте волосы потрогать! Их вам правда дракон опалил?

Кирочка семенила за злющей, как десяток голодных упыриц, Ковью, пытаясь как-то разрядить обстановку, которую случайно сама же и накалила, не уследив за приворотом. Однако у нее не очень получалось. Волосы Кови шевелились, иногда там проскакивали искры, глаза сияли зеленым, губы были плотно сжаты, а шла она стремительно, так, что не будь Кирочка русалкой, догнать Ковь у нее получилось бы вряд ли. В общем, картина «очень-очень злая ведьма» была представлена во всей красе. Прохожие обходили ее по стеночке, собаки не решались лаять, дети прятались за юбки матерей, а какой-то стражник короткими перебежками — от забора к забору — следовал за ними уже три улицы, все не решаясь остановить.

— Нет! — внезапно рявкнула Ковь, топнув ногой по мостовой.

Стражник пригнулся, ожидая молнии с небес, Кирочка тоже вздрогнула. Затем, воспользовавшись временной остановкой, сколдовала отвод глаз себе и Ковь и специальную штучку для стражника: тот же отвод глаз, но на верный путь. Она боялась стражников. На них было слишком много железа: зубами не прокусишь, по крайней мере, русалочьими. Не серебро, конечно… но тоже не слишком приятно.

Русалочка поморщилась. Она истратила слишком много сил на ярмарке, и иссушилась почти до дна. А тут еще колдовать пришлось… скорее бы к речке.

Молнии так и не последовало.

— Чего «нет»? — осторожно спросила Кирочка, выждав для верности еще пару минут.

— Нет, — неожиданно спокойно ответила Ковь и вновь тронулась с места, уже прогулочным шагом, — на самом деле, если по секрету, тухлятина, я просто неудачно прилегла у костра. Где твоя речка?

— При чем здесь речка? — Кирочка удивилась такой быстрой смене темы.

— Слушай, перестань дурочку играть. У меня денег нет, Васкиных я не возьму ни за какие коврижки, он над теми, что в нычке трясется, а других у него просто нет. Это значит что?

Кирочка в растерянности потянула было в рот большой палец, но вовремя вспомнила, что после смерти бросила пагубную привычку грызть ногти и отдернула руку.

— У меня даже платье в голове не укладывается. А ты мне про речку и деньги… тетенька.

— Но ведь прозрачно же! Магичкой я к вашим баронам не сунусь, мне надо там заночевать, а кто магичку пустит, коль рыльце в пушку и родная дочь — русалка? Да еще в мужских тряпках… я еще не дожила до того момента, когда образ работает на меня. Значит, придется изображать фифу. Богатые фифы носят платья, у меня платьев нету. И денег на тряпки у нас… в смысле, у меня, не водится. Зато у меня есть человек, тфу, нечисть, которая может достать мне речной жемчуг…

— Что, правда? — глаза русалочки засияли прямо таки неземным восторгом, — Познакомишь?

— Тухлятина, не придуривайся. Эта нечисть — ты.

— Ой, и правда, могу. А ты к речке хочешь, наверное, чтобы со мной поплавать?

Ковь закашлялась. Видать, дошло, что плавать с русалкой ночью может только самоубийца. Все-таки инстинкты у русалок порой побеждают разум, особенно у таких юных и наверняка недавно утопших. Так промахиваться было непростительно. Если бы сейчас Кирочка мягко бы не намекнула, что в воду с ней соваться не стоит, то Ковь могла и забыться, слишком была зла и обижена. Уже сейчас в сгустившихся сумерках глаза русалочки недобро поблескивали в темноте.

— Что-то расхотелось. Слушай, Кирочка… я так подумала. Завтра ты придешь ко мне на порог с мешочком речного жемчуга и нормальным амулетом. Не той поделкой-трехминуткой, которую ты скормила Васке. И мы заключим сделку. Нормальную сделку. С настоящими именами и прочими финтифлюшками. Ты как?

— А я не против, тетенька! О честности магичек у нас легенды ходят…

И русалочка растворилась в сгустившейся темноте.

Ковь повернула назад. Надо было возвращаться.

Васка смыл жижу сразу же, хоть для этого и пришлось пройти со своего второго этажа вниз через переполненный обеденный зал. Зато потом, когда он обливался из ведра около колодца, вокруг него столпилось уйма хихикающих девиц, которым внезапно понадобилось набрать воды для ужина. Это слегка приподняло ему настроение.

А еще то, что новая краска не успела сделать свое черное дело. Рыжий так и остался рыжим, разве что чуть потускнел.

Какое-то глубинное чутье ему подсказывало, что чем дольше он будет рыжим оставаться, тем дольше Ковь будет беситься. Ради этого можно было и потерпеть настороженные взгляды окружающих.

К тому же, нанимателя он уже нашел. Ну и что, что нечисть? Очень милая девочка.

Васка дошел до своей комнаты, завалился на кровать и достал из-под кровати старую обтрепанную книжонку. Эту книжку Ковь неоднократно порывалась пустить на растопку, но Васке она нравилась. Повествование о рыцаре, который пустился в путь, дабы спасать прекрасных дев, побеждать врагов и восстанавливать добро и справедливость, а в конце становился королем сказочного королевства, захватывало.

Ковь называла ее «сказочной мутью». Это в очередной раз доказывало, что взаимопонимания им не достигнуть никогда.

Минуты шли, складываясь в часы, тихий гул голосов снизу становился все тише, но потом запела приглашенная менестрель и народ внизу снова оживился. Судя по лихим выкрикам типа «выше ногу!» и «красотка!» она еще и танцевала. Выкрики отвлекали.

Васка отложил книгу, распахнул ставни и высунул голову в окно, в душную летнюю ночь.

За окном было темным-темно, тонкий серпик стареющей луны почти ничего не освещал. Ковь до сих пор не вернулась. Это беспокоило, но не особо. Про Ковь говорили, что она избавила целую деревеньку от настоящего дракона, что она сильнейшая и мудрейшая магичка королевства. Так говорили жители той самой деревеньки, которую Ковь и избавила — и, теперь-то Васка понимал — только они. Васка на свою беду им поверил. Именно поэтому он и дал обет сопровождать ее и охранять от трагических случайностей, а когда понял, что нигде, кроме одной-единственной деревеньки и пары соседних про Ковь не знают, отступать было поздно.

Обет для рыцаря — дело чести, и обычно Васка старательно Ковь защищал, хотя и хотелось порой плюнуть наглой девке под ноги и уйти на все четыре стороны. И от упырей, которые выползают по ночам из самых разных мест, он тоже должен был бы ее защищать. Конечно, в это время года и при такой луне они слабенькие, а Ковь вообще говорит, что городских упырей не бывает. Но мало ли что может случиться? Совесть говорила Васке, что надо выйти из гостиницы и попытаться поискать магичку, а здоровый инстинкт самосохранения, лень и обида уговаривали плюнуть и вернуться к чтению.

Ничего у них не вышло. Когда это рыцари слушали свой инстинкт самосохранения?

Ковь не умела ориентироваться в городах. Вот в лесу все понятно и приметных знаков завались. Где береза повалилась, поросла лиловыми трутовиками, как грядка сорняками, где погрызенная жуками сосна стоит, сухая и безжизненная. В общем, в лесу Ковь хотя бы примерно могла запомнить дорогу, по которой шла.

А в городе так не получалось. Вроде и дома разные, и улицы по-разному изгибаются, а все равно, куда забрела, откуда пришла, Ковь вспомнить не могла. Она обошла, наверное, весь город, пытаясь прислушаться к своей мажьей интуиции, но, видимо, сегодня был не ее день.

Вот и сидела теперь на скамеечке, на которой, похоже, в светлое время суток собирались местные бабульки. Землю вокруг покрывала шелуха от семечек, голуби были особенно жирными и противными, норовили чуть ли не сесть Кови на голову, хотя, как порядочные дневные птицы должны были бы спать, под скамейкой валялось позабытое вязание, а какая-то кошка все терлась о ее гудящие от усталости ноги, видимо, ожидая, что сейчас ее покормят. От безнадеги Ковь задалась вопросом, какого цвета эта кошка. Но было уже темно, только тонкий месяц светил, а в темноте все кошки серые.

Ковь понимала, что сидеть ночью на скамеечке не очень-то полезно и безопасно. Никакая нежить, конечно, к магичке не полезет. Нежить тоже псевдожить хочет. А вот какой-нибудь маньяк — запросто.

Подойдет сзади, тихо и бесшумно, обхватит за шею и… в общем, грубой силой принудит к непотребствам. Или убьет. Лучше убьет, хоть не так стыдно будет. Может, конечно, Ковь и отобьется, но маньяки сильные и хитрые, и, наверное, он сразу догадается, что достаточно скрутить ей руки и ее боеспособность тут же снизится до уровня обычной девицы… Какой толк от огня, которым не можешь управлять?

Ковь поежилась, но со скамейки не встала. Так она хотя бы под фонарем сидит, хоть и перегоревшим, а если пойдет дальше свою харчевню искать, то придется проходить мимо темных подворотен, где может таиться целая орда грабителей… и светить ей будет только тускло-зеленый поисковичок, жуть. Да и не поможет поисковичок, они у Ковивыходят криво. А если бы и получился один — у Кови абсолютно вылетело из головы название нужной улицы. Во вшивом городишке и улиц-то было всего-ничего, а она все равно ухитрилась заблудиться!

«Как говорила Вичка, остается только сесть и заплакать», — вспомнила Ковь лучшую подругу и еще больше расстроилась. Из-за Васки Ковь так и не смогла погулять у Вички на свадьбе. «На ярмарку опоздаем, на ярмарку опоздаем»… сдалась ему эта ярмарка!

Вообще все из-за него. И русалку он эту привел… еще бы к упырю нанялся, трудоголик. Долбоклюв! Слепец! Однако сидеть и подбирать Васке эпитеты Кови очень быстро наскучило. Да и кошка запрыгнула на колени, и теперь мурлыкала, тычась носом в руку.

Все-таки, какого цвета кошка?

Ковь растопырила пальцы правой руки «козой» осторожно отпихнула кошку и пустила между пальцами молнию. Кошка недовольно мяукнула и развернулась к Кови задом. В голубоватом свете молнии она оказалась роскошнейшего рыжего цвета. И котом.

А еще этому коту, видимо, очень быстро надоело электрическое потрескивание, потому что он, спрыгивая у Кови с колен, будто специально задел ее локоть.

Молния красиво ушла в небо, прежде чем Ковь успела остановиться.

«Сколько веревочке не виться, а счета за нанесенный ущерб все равно мне предъявят», — философски подумала Ковь, разглядывая обуглившуюся стену дома напротив. Ну хоть не загорелась, и то хлеб, хотя сил Ковь выплеснула на это немало, не успев перестроиться. Конечно, для достижения большего комического эффекта на колени Кови должен был грохнуться поджаренный голубь или, если учитывать время суток, летучая мышь. Но вместо этого Кови показалось, что где-то далеко она слышит бодрую молитву Васки, которую тот обычно читал на удачу. Ковь впервые так радовалась чьей либо молитве.

Васка совсем не знал, как искать глупую девку в не самом маленьком городе. Поэтому пошел наобум. Он скрестил пальцы и воззвал к Богу Ха… по идее, это должно было сработать. Чисто номинально Ковь была Прекрасной Дамой сэра Васкилероха Диерлиха, и тот даже носил у себя на шее медальон с ее локоном, а она в мешочке на поясе — его прядь. Черную-черную, чуть ли не с переходом с синий, натуральную и еще непокрашенную. Все как полагается. Ха, бог судьбы (временно, пока жена не родит) и шуток (со времен сотворения), должен был подать знак.

Хотя рыцарь с магичкой плохо ладили, Ковь вряд ли смогла бы долго странствовать без рыцаря, ее защищающего от таких банальных и немагических существ как дорожные грабители, а изгнанный из дома братом-тираном Васка — без цели и без надежд на то, что когда-нибудь хорошенько прославится и вернется в родной замок триумфатором, заставит брата с собой считаться. Времена одиночек, если таковые когда-либо и наступали, давно прошли. А вот пара из неплохой магички и не самого слабого рыцаря вполне могла чего-нибудь добиться. Они крайне вовремя встретили друг друга.

А обмен локонами, по идее, должен был не дать им друг друга потерять. Васка, в отличие от Кови, магическими способностями не обладал, но даже он, имея локон, мог найти Ковь с помощью молитвы. Если повезет и Бог Ха обратит на него свой благосклонный взор, конечно.

Какая-то тетка едва не вылила на излишне громко чеканящего слова Васку ушат помоев, но тот ловко увернулся. Все-таки рыцарская подготовка — это полезно.

Он искал, наверное, час, прежде чем Ха услышал его молитву: он увидел, как где-то не очень далеко, в паре кварталов, в небо ударила молния…

Он поспешил туда. Кови очень хорошо удавались молнии и прочая огненная магия, ну кто как не она мог быть источником этой? Иногда Васка думал, что это отложило какой-то отпечаток и на ее характер. Очень уж непоследовательна и вспыльчива была его напарница. И, хотя вела она себя так не только с ним, именно Васка страдал от ее вспыльчиво-грозового характера больше всего. Он был аристократом по праву рождения. А у ее села был не самый удачный сюзерен, не говоря уж о том, что на ее лице слишком легко было найти признаки первенца. Она никогда не говорила об этом прямо, но Васка предполагал, что именно поэтому иногда к ней под хвост попадала весьма болезненная вожжа, и она начинала относиться к Васке чуть ли не с ненавистью. Потом, после очередной ссоры, она неохотно пыталась помириться, но и Васкино терпение было не бесконечно. Поэтому такие ссоры как в этот раз, бывали хоть и не часто, но с неутешительной периодичностью.

Однажды они решили, что на извинения уходит слишком много сил и времени, а виноваты все равно оба. Поэтому в таких случаях они просто делали вид, что ничего не было и ничего не произошло. То есть Ковь решила, а Васка согласился.

Васка нашел Ковь сидящей на скамеечке и зябко съежившейся. Машинально подал руку, помогая подняться, та, уже привычно ее проигнорировала и встала сама. Ей было очень трудно заговорить первой, но все же она сказала:

— Тухлятина завтра подгонит жемчуг, и у нас будет настоящий контракт. С финтифлюшками. С именами. Ты доволен?

Васка пожал плечами. Первый шаг он оценил.

Иногда ему казалось, что она специально для него подбирает слова попростонароднее, но он никогда с ней этой догадкой не делился, опасаясь, что она тут же перейдет на какой-нибудь воровской жаргон просто из вредности.

— Как будто ты не живешь на те же деньги. Я не хочу за тобой бегать…

Ковь тяжело вздохнула и возвела глаза к ночному небу. Васка ждать, пока она там что-то разглядит, не стал, и ей пришлось его догонять. Он, как будто и не заметив ее заминки, продолжал выговаривать все тем же монотонным тоном:

— Я не хочу за тобой бегать, Ковь, так, будто это нужно только мне. Мы оба с этого кормимся, и ты отлично знаешь, что мы не сможем вечно проедать мои доспехи, и ты не можешь не признать, что твое ребячество с моими волосами…

— Да-да. А еще мне придется изобразить аристократку. Поможешь? — перебила Ковь.

— Чего? — Переспросил Васка, удивленный столь быстрой сменой темы.

— Ну… — Ковь пригладила волосы, — Фифу же! Ты будешь брат, я сестра. Так мы сможем подобраться к баронам. Законы гостеприимства, все такое…

Васка ненадолго задумался. Это было бы вполне адекватное предложение, если бы… Хотя, может, и удастся взять ее на слабо.

— Да. Я понял. Ты будешь изображать немую фифу.

— Это с чегой-то вдруг?

— А ты прислушайся! Мало того, что ты слишком широко шагаешь и смотришь мне в глаза…

— А, то есть надо еще и глаза в пол! Семенить как уточка! Угнетатель!

— Да, да, конечно. Так вот, кроме того что ты смотришь мужчине в глаза, путаешься в юбке и наверняка не умеешь танцевать, что можно списать на позволительную для дамы эксцентричность, ты еще и говоришь так, что иногда возникает желание вымыть тебе рот с мылом!

— Нифига! Я умею танцевать! — победно возразила Ковь, и уже тише добавила, — и в юбке не то чтобы путаюсь…

— Шаманские танцы? — Не смог не подколоть Васка.

— Вальс, менуэт, полька…

— Знакомые слова перебираешь?

— Да хоть сейчас докажу! Нас в Академии знаешь, как натаскивали?

— А докажи!

Васка остановился и протянул ей руку.

…Высунувшаяся из окна на этот экспрессивный диалог девчонка наблюдала за странной картиной, открыв рот. По скупо залитой лунным светом улице вальсировали двое: дюжая девка в мужской одежде со светящимися фонариками глазами и широкоплечий парень с длиннющим мечом на поясе. Ножны звякали о заклепки на сапогах девки, будто отбивая такт.

Девочка нафантазировала было прекрасную историю о Рыцаре и его Прекрасной Даме, о их невероятно романтичной любви, о том, что когда-нибудь она тоже сможет взять любимого под руку и танцевать с ним в лунном свете…

Сказку разрушила ее матушка, зашедшая проверить, спит ли дочка. Кинув короткий взгляд в окно она сказала:

— В сторону клоповника старого Тюпы плетутся. Явно же в дупель пьяные, куда только стража смотрит! Тфу!

И захлопнула ставни.

Ковь со стоном открыла один глаз. Спать хотелось, даже очень. Занятия в Академии начинались уже после полудня, когда день шел на спад, а заканчивались тогда, когда ночь уже понемногу превращалась в утро. После выпуска магичка так и не смогла вернуться к крестьянской привычке вставать на рассвете, что не раз выходило ей боком. Вот и сейчас она мутным взглядом оглядела склонившуюся над ней клыкастую мордочку, натянула одеяло повыше и перевернулась на другой бок.

Ей понадобилось всего лишь несколько мгновений, чтобы проснуться окончательно, подскочить и обернуться к русалочке уже в полной боевой готовности. Но Ковь не строила иллюзий: в другой ситуации эти мгновения могли стоить ей жизни. Она в который раз пообещала себе заняться режимом дня, поправила ночнушку и попыталась сделать вид, что ее вовсе не застали врасплох.

— Ну?

Русалочка, снисходительно оглядев изо всех сил удерживавшуюся от зевка Ковь, фыркнула:

— Плату принесла.

— А что так рано?

— По холодку сподручнее. — Русалочка улыбнулась во все свои клычки, будто напоминая, кто она такая.

— Ну так Васке и несла б! Он наверняка встал давно и мечом махает. Заодно с ним бы и расписалась, а то вцепилась, как клещ…

Русалочка качнула головой:

— Не юли! Сестрицы мне помогли документ составить, батюшка проверил, братец одобрил; выполняй, что обещано. Или мне уйти, а потом на переправе твоего хлопца в речку утащить? У нас невест много, все жениха ждут.

Ковь едва удержалась от того, чтобы плюнуть себе под ноги с досады. С этой станется и утащить. На то и нежить: своему убивцу отомстить желает пуще не жизни. Хоть и знает, что за «своего хлопца» Ковь всем «невестам» зенки выцарапает, но все равно шантажирует. Потому что одним выцарапает, а другие доберутся.

Ковь с неохотой протянула руку. То, что вчера казалось простым и ясным, сегодня явно требовало переосмысления. Стоят ли несколько горстей речного жемчуга и амулетец, который еще непонятно на что способен, встречи со здешним людским господином, даже двумя? Даже если к всему перечисленному прибавить справедливость, все равно какая-то куцая цена получается…

Кирочка поспешно сунула Кови свиток, будто чуя ее колебания.

— А подписывать чем? — будто невзначай поинтересовалась магичка.

— Ты за дуру-то не держи! — нервно огрызнулась Кирочка.

Ковь развернула свиток и уселась обратно на узкую кровать, подобрав под себя ноги. Пол был холодный и мокрый: с нетерпеливо переминающейся с ноги на ногу русалочки капало часто и дробно.

Ковь мелком подумала, что так может и на первый этаж протечь, капли были самые что ни на есть настоящие, доказывающие, что перед выходом Кирочка как следует «напилась» речной энергии. Опасается… Поэтому Ковь только сказала коротко:

— В тазик встань, если силу держать не можешь, расплескиваешь впустую. А то мне потом с хозяином твоего жемчугу не хватит расплатиться за изгаженный пол.

Кирочка презрительно фыркнула, но без спора метнулась в дальний угол за тазиком. Ковь тем временем внимательно читала договор, написанный на хорошем пергаменте и таким заумным языком, что Ковь едва удерживалась от того, чтобы полезть в сумку за толковым словарем.

Она присвистнула:

— А вас что, законник в речке потонул?

Русалочка довольно улыбнулась.

В давние времена, говорят, все было гораздо проще. С нечистью и более-менее разумной нежитью магики договаривались на словах, плевали на ладонь и пожимали руку, вот и весь договор. А чего изощряться-то? Сродственники же. Родне не врут. А простые люди уже через магиков договаривались, тем, естественно, капала своя медяшка за посредничество… Ковь вздохнула, пытаясь не слишком завидовать магикам «старых добрых времен». Да и чего завидовать? Давно в земле лежат, а многие не своей смертью туда сошли…

После «зачистки» магиков и прочих тварей Ха, предпринятой излишне усердными монахами Отца-Солнце около полувека назад с полного одобрения тогдашнего монарха, Вангета Велеречивого, отношения между людьми и нелюдьми подернулись пока тонким, но уже весьма ощутимым ледком. Нечисть стало некому приструнять, ну не высокородным же магам и магессам от пиров да балов отрываться ради лесов с болотами, да и смерть сродственников нечисть прощать не привыкла. Ох и разгулялись они тогда — и были в своем праве. Это от людей за смерть можно откупиться золотом. Нечисть же подчиняется другим законам, что гораздо древнее человечьих, и за смерть они берут только жизнь — и никак иначе.

Сын Вагнета, Терпеш Предусмотрительный, который с папашей был на ножах в буквальном смысле (поговаривали, именно он престарелого папашу на нож и насадил, все шестнадцать раз), оказался умнее. Посмотрел на резко возросшее количество утопленников, разорванных волками, замороченных, на взявшую слишком большую силу церковь Отца-солнце и основал Академию.

Официально Академия вместе со всеми своими приграничными отделениями была создана, чтобы учитывать всех имеющихся в стране магиков и контролировать. Реально — чтобы хоть кто-то из человеческой мажьей зелени смог дожить до совершеннолетия и войти в силу, не прикопанный где-нибудь в овражке особо истовым верующим. Ну и чтобы урезонить особо обиженную нечисть.

Учили, конечно, не так, как в древнейшей Школе, основанной еще до смены династии — кто же в здравом уме будет обучать деревенских детей так же хорошо, как детишек древних магических родов? Но основы вколачивали накрепко.

Дочитав, Ковь одобрительно хмыкнула, достала из рукава заколотую туда на подобный случай иголку, надколола палец и оставила на пергаменте свой кровавый отпечаток. Шепотнула, чтобы никто сглазить не смог, подождала, пока окончательно побуреет, и отдала документ терпеливо обтекающей русалочке.

— У Васки чтоб не смела ничего требовать, узнаю, за жабры над костром повешу и прожарю хорошенько! — грозно сказала Ковь и протянула ладонь, — Задаток!

Русалочка ссыпала в ладонь мелкий речной жемчуг. Очень скоро ладонь переполнилась, а жемчуг все сыпался и сыпался из сложенных ковшиком ладошек, рассыпаясь по полу, закатываясь в щели между досками. Его было уже гораздо больше, чем могло поместиться в широких Ковиных ладонях, что уж говорить о русалочьих. Однако Ковь даже и не подумала кинуться собирать или хотя бы подставить мешок.

— Так не честно! — пискнула русалочка, — как я могу наполнить твои ладони с верхом, если ты расслабила руку?

— В следующий раз умнее будешь, — ухмыльнулась Ковь, — В любом договоре можно найти лазейку и обернуть в свою пользу. Твоя — просто таки классическая.

— А… — Кирочка быстро-быстро заморгала глазами.

— Поэтому иногда стоит просто поверить. Все. Задаток получен, я в деле. Разве я могу отказаться?

— А…

— Считай это платой за мою науку. Что у вас за речка такая, над каждой жемчужинкой трясетесь — обеднеете, что ли, сильно с пары лишних? Жадность — это плохо. Скажи спасибо, что я не позвала Васку, у него ладони больше моих… Тоже лазейка, между прочим. Ковшик разный бывает.

Русалочка оскалилась:

— Вот поэтому про вашу честность только легенды и ходят! На практике никто не подтвердил!

Ковь поморщилась:

— Я же вовсе не хочу с вами ссориться, делать мне нечего! Забирай все, что сверху рассыпала, ползай на коленках, коль спину не ломает, жалко мне что ли? Я свою меру знаю, и свою медяшку всегда заработаю, хоть одна, хоть с Ваской; с Ваской, конечно, оно сподручнее… С братом познакомишь?

Такой резкий переход сбил русалочку с толку. Вместо того, чтобы склониться за «лишним» жемчугом, она закрыла лицо ладонями и опасливо глянула из щелочки между пальцами:

— А почему… именно с братом? Как поняла, что родной?

— А кто еще-то? — вздохнула Ковь, — батюшка — водяной, оно понятно. Сестрицы — другие русалки. А брат кто?

— Мавка брат, — русалочка дрогнула плечами, — мавка… на пять лет младше, на пятьдесят мудрее. У батюшки учится, дело принимать будет. С тобой говорить давно хотел, но ему от реки уходить нельзя: приметный больно.

— Мавка — у водяного в учениках? Еще скажи, сродственник…

— Так мужчина же. Мавки-мужчины — большая редкость, может, и не мавка вовсе… Но вот так вот… Получилось. Спины нет, не родился толком… мавка, как еще назвать? Брат он мне единоутробный, а может и родной — кто баронов различит-то? Говорят, они любили в молодости вместе порезвиться.

— Это что же, мать твоя…

— Беременная была. Совсем немножко не доносила…

Русалочка разрыдалась.

— Ладно, тухлятина, не хлюпай. Лучше сбегай, Васку растолкай — пойдем с твоим братцем поболтаем.

В отличие от Кови, Васка был свеж и весел. Кирочка нашла его на заднем дворе, где он лихо размахивал мечом. Вокруг него столпилась стайка восторженных девушек; Кирочке почему-то показалось, что тренировка в одних штанах проводится отнюдь не во славу воинского искусства.

— Тятя! — Пискнула она, и тут же поймала на себе парочку оценивающих девичьих взглядов.

Подпустила волосы личины рыжины и повторила:

— Тятя! Мамка сказала, хватит тут торсом вертеть, дело есть!

Васка резко остановился, зло усмехнулся.

— Тятя? Мамка, говоришь, сказала? Что, так и сказала? Цитируешь, мелочь?

— Я таких слов не знаю, чтобы цитировать! — возмутилась Кирочка.

— Пошли, мелочь.

— Ага! — счастливо согласилась Кирочка, беря Васку за руку.

Когда они отошли немного, Васка холодно осведомился:

— Ну и откуда тебе столько наглости? «Тятя», тоже мне… Ковь тебе за «мамку» голову открутит. Что случилось-то?

— С братиком моим пойдем знакомиться, — выпалила Кирочка, не выпуская Васкиной руки, — младшеньким. А тятя ты, потому что иначе как объяснишь, что я к вам в комнату захожу, старый ты извращенец?

— Ой ли? — насмешливо спросил Васка.

Кирочка отвернулась, чуточку покраснев.

— Ты хороший, Ковь хорошая. Извини, очень уж искусительно. Дай помечтать, а?

Васка немного помолчал, потом сказал тихо:

— Мечтай. Вот только сводить нас не смей: упокою.

И как-то так он это сказал, что Кирочка сразу поняла, упокоит. Как решит, что ее магию на себе почуял, так и упокоит. Видимо, из тех кто до последней капли крови отстаивает свою и чужую свободу воли.

Но руку Кирочкину не отпустил.

Добрый.

— Меня зовут Гьетемох. Гьетемох Дитьерлих. Можно просто: Етель.

Васка хотел было спросить, по какому праву этот нечистик примерил аристократическую фамилию и знает ли, что за это бывает, но наткнулся на взгляд мальчишки, и язвительное замечание замерло на языке.

У парня были иссиня-черные волосы, белокож он был почти до прозрачности, да и нос его, тонкий, прямой, гордая посадка головы — все говорило о чистоте породы. От матери он не взял почти ничего — ничего заметного.

Однако не внешний вид заставил Васку промолчать.

Глаза у мальчишки были серые, почти белые, рыбьи глаза. И читалась в них всепоглощающая ненависть к живым.

Такой проклянет и не заметит.

Кирочка сжала Васкину ладонь. Эта несносная девчонка как вцепилась в него, так и не отцеплялась, и Васка не видел особой надобности прерывать эту ее странную забаву. Однако сейчас он понял Кирочку чуть лучше.

Ей действительно очень не хватало семейного тепла.

Мальчишка сидел на камне почти у самого берега, скрестив ноги. По щеке его поднималась ко лбу полоска чешуи. Ковь подошла к нему, будто и не замечая, что бредет по колено в воде.

— Боги! Ха! Кирочка, чеж ты не сказала, что брат-то у тебя живехонек? Мавка, мавка…

Ковь обошла камень и рванула на застывшем от изумления мальчишке рубашку. Та была уже порядком драной и ветхой, и клок ткани со спины остался у Кови в руках. Она довольно кивнула:

— Тухлятина, у твоего брата на спине просто огроманный шрамище. Ну, и сколиоз жуткий, его бы к костоправу сводить, спина слабая, вот и… Какая-то тварь небось куснула до того, как водяной его подобрал. Но он не мавка.

Тут мальчишка ожил:

— Да как ты… как ты…

Вода вокруг Кови закипела. Та попятилась. Васка напрягся, готовый нестись и вытаскивать эту дуру — вечно она сначала делает, потом думает. Положение спасла Кирочка:

— Елль! Елль, не кипятись! Это та самая магичка, она нам поможет, я предупреждала, что она та еще хабалка, помнишь?

Кирочка отпустила Васкину руку и понеслась в воду, обняла брата за шею… Ковь же выскочила из реки как ошпаренная (хотя почему «как»?), и Васке захотелось дать ей подзатыльник: надежды было мало, но вдруг мозги на место встанут?

— Ну, ну Васка, ты только подумай! — Восторженно тараторила Ковь, — Ты только подумай, такой магик, такой магик, такой сродственник, что нечисть его за своего приняла! Да что там нечисть, он сам был уверен, что мавка! Ты прикинь, а, какая силища у этого парня должна быть! Его же водяной небось сам высидел!

Васка все-таки не удержался и влепил Кови щелбан.

— Хватит, а? Успокойся. Извините нас, сэр Гьетемох. Моя напарница немного несдержанная, увлекающаяся, вздорная особа, которой плевать на чужие чувства. Мы оскорбили вас.

Конечно, мальчишка лет десяти на вид не мог быть сэром. Но Васка искренне надеялся, что такое обращение ему польстит и тут не развернется магическая битва.

Кирочка всхлипнула:

— Живо-о-ой!

Етель глубоко вздохнул, успокаиваясь. Вода вокруг его камня перестала бурлить. Теперь он смотрел на Васку.

— Так понимаю, самый разумный в вашей паре — ты?

— Я, — кивнул Васка.

— Эй! — обиженно перебила Ковь и получила второй щелбан.

— Значит, и говорить я буду с тобой… Договор заключен с магичкой, меня это тревожит. Я бы хотел и твой отпечаток.

Васка пожал плечами. Для мальчишки Етель вел себя слишком серьезно, слишком холодно. И выражался он не как ребенок. Почему-то Васке не хотелось связываться с ним какими либо договорными обязательствами, что-то подсказывало, что это может быть опасно. Да и Ковь больно ущипнула за локоть.

— К сожалению, знаниями о вашем племени обладает только Ковь. У меня нет… полномочий. Но я даю вам слово.

— Слово? — мальчишка делано удивился, — Я не могу просто так поверить тебе на слово, рыжий.

— Придется. — Васка пожал плечами, — а рыжий я по оплошности магички. Как видишь, связав ее, ты связал и меня.

— Кира, они любовники?

Ковь быстро-быстро закивала. Васка задержал дыхание, понимая, что вряд ли Кирочка соврет.

— Да, — просто сказала Кирочка. — Я за них ручаюсь.

Васка выдохнул. Кирочка пожала плечами, мол, я тебе доверяю. Скажи спасибо.

— Я не буду добавлять свой отпечаток, — жестко сказал Васка, — если вы не готовы воспользоваться нашими услугами, то можете искать других идиотов, которые за вшивый амулет призыва каких-то там сестер…

— Речных, — подсказала Ковь у Васки из-за плеча.

— Речных, — повторил Васка, — Так вот, которые за какой-то там несчастный амулетишко найдут и приведут вам убийцу из замка!

Кирочка рассмеялась.

— Брат, я хочу им верить. Пожалуйста. Не превращай все в одну сплошную формальность! Мила за ними там присмотрит. И они принесли нам благую весть…

— Да вы че, сами догадаться не могли? — ляпнула Ковь все еще у Васки из-за спины.

Кирочка спрятала лицо в ладонях, задрожала плечиками. Етель соскользнул с камня и направился к Васке. Сначала по воде, а потом по берегу — трава под его ногами не приминалась. Когда расстояние между ними сократилось до локтя, Етель внимательно посмотрел Васке в глаза — снизу вверх.

— Я прошу.

— Обещаю.

Васка плюнул на ладонь и протянул ее мальчишке. Тот без колебаний ее пожал.

После долгих примерок и походов по магазинам, после целого часа Васкиного кропения над гостевым письмом, после того как большая часть заработанного жемчуга куда-то улетучилось, у Кови появилось платье, у Васки — алая рубашка и бархатные штаны, и была нанята роскошная карета, напарники с шиком подкатили к баронскому замку.

Здесь Васка прекращал быть ведомым (хотя был ли он им хоть когда-нибудь?) и выходил на первый план. Это был совсем другой, непривычный Кови мир. Мир не нечисти и нежити, а большей частью нелюди, про который Васка знал гораздо больше, чем Ковь.

Ковь до сих пор не могла поверить, что Васка вырос в таком же замке — и при этом остался человеком.

— Главное — молчи! Молчи, пока я тебя не представлю, потом по знаку… — шепнул последнее напутствие Васка, и тут лакей открыл дверцу.

Преображение в сэра Васкилероха произошло мгновенно. Никогда еще Ковь не видела у своего невольного рыцаря столько отстраненной холодности во взгляде. Он облил презрением и лакея, который помог ему выбраться из кареты, будто сильный и здоровый парень не мог сделать этого сам, и стражника у ворот… Кови на секунду показалось, что она попала в какой-то кошмар.

Конечно, Ковь знала, что Васка голубых кровей. Однако мало ли их было таких, выгнанных из родных гнезд младших сыновей захудалых родов? Как грязи. Как правило, они шатались по дорогам и наемничали за бесценок. Самые удачливые не спивались, не складывали головы за родную страну и к старости обзаводились домиком и женой — иногда из таких же, как они младших дочерей-бесприданниц, но чаще из простонародья. Через несколько поколений от знатности ничего не оставалось — разве что домишко, чуть покрепче, чем у односельчан.

Васка никогда не вел себя как аристократ из историй, которые так любила рассказывать мать, он был почти своим. После того, как Ковь перекрасила его в рыжий, она вообще иногда стала забывать об его происхождении.

В каких-то вещах он был поразительно наивен, и Кови нравилось его дразнить, иногда ее раздражало, что он чего-то не знает, слишком доверчив… Теперь он знал, что делать и это его новое лицо Ковь пугало.

Васкилерох подал ей руку, помогая выбраться из кареты, и, поддерживая под локоток, повел к воротам вслед за почтительно указывающим дорогу лакеем. Тот помахивал по дороге метелочкой, чтобы гости не запачкали ног. То, что львиная доля дорожной пыли оседает у Кови на расшитом подоле нового платья, видимо, в расчет не принималось.

Замок возвысился над Ковью зловещей черной громадой. Холодной, неживой. Она бы не удивилась, если бы архитектором оказался какой-нибудь купивший людство иноземный упырь, по ихнему — вампир. Выхолощенность линий, крайне острые на вид углы, при этом Ковь могла побиться об заклад, что если измерить любой угол — получится ровно девяносто градусов, не больше и не меньше, тютелька в тютельку. Ни единой завитушки в отделке узких бойниц, служивших замку окнами, стены — черные полированные камни, совершенно гладкие на вид.

На этой земле никогда не воевали: слишком далеко от Столицы, от границы с куксами еще дальше, нечисти больше чем людей, глухие леса. Просто не было смысла воевать. Но этот замок прямо таки похвалялся своей воинственностью. Как рвется в армию заигравшийся в солдатики мальчишка, замышляя сбежать из-под строгого родительского надзора, уверенный в своей силе и взрослости. Только здесь материнским подзатыльником послужила молния, расколовшая замок на две неестественно равные части.

Как по линейке.

«В этом замке должно быть очень холодно зимой», — подумала Ковь и поежилась.

Она ошиблась. Очень холодно в замке было летом, не смотря на летнюю жару, царившую на улице. Что тут творилось зимой, Ковь боялась даже предполагать.

Их препроводили в обеденный зал со всей возможной почтительностью. То ли Васка превзошел сам себя в составлении гостевого письма, то ли здесь просто очень давно не было гостей, но приняли сэра Диерлиха с невестой по высшему разряду. (После долгих препирательств Ковь все же согласилась, что на сестру Васки не похожа ни в профиль, ни в анфас, и согласилась числиться невестой).

Хозяевами замка и вправду оказались близнецы. Причем близнецы классические, прямо до анекдотичности: похожие как две капли воды и показавшиеся Кови поначалу каким-то диковинным существом о двух головах, аристократически чернобородым, хищнолицым, уверенным в своей силе, наглым. Один из них начинал фразу, другой подхватывал, и казалось, это эхо перекликается само с собой.

— Здравствуйте…

— …Дорогие гости…

— …Каким ветром…

— …Вас занесло в наши края?

Васкилерох разливался соловьем. Мол, по поручению старшего брата искал он себе невесту, здоровую, (тут Ковь согласно кивнула, вспомнив, который по счету сын их владетеля прожил хотя бы месяц) не очень состоятельную (тут кивнули уже близнецы, соглашаясь, что от облагодетельствованной церковной мыши гораздо меньше проблем, чем от богатой и уверенной в себе бабы с целым выводком влиятельной родни за плечами) и по любви.

Тут впервые шевельнулась высокая, прямая как палка брюнетка с чертами лица настолько правильными, что те складывались в нечто крайне некрасивое. Она напомнила Кови замок: такая же аккуратная и какая-то чересчур остроугольная. Слишком длинный на вид нос, локти, подбородок… Мымра мымрой. Так как она сидела справа от правого брата, Ковь закономерно рассудила, что это его жена и есть.

Жена быстро-быстро затрясла головой и вклинилась в Васкин рассказ как хищная щука в стайку мелкой рыбешки:

— Ваша невеста совершенно очаровательна! Простолица, молчалива… чернь любит ее, наверняка любит, не так ли? И матушку любила…

«Вот ведь стерва!» — восхищенно подумала Ковь. — «Это же надо, так обласкать по матушке! Она б еще прямее намекнула…»

Васка пнул ее под столом ногой. Ковь фыркнула — она и не собиралась отвечать. По крайней мере, сейчас.

— Моя невеста… — замялся сэр Васкилерох, явно не ожидавший такого хамства, — Моя невеста… Она действительно может найти общий язык даже с гадюкой, что уж говорить о черни, о этой соли земли? Не может хороший владетель быть оторванным от дел своих подданных…

— Да вы разделяете идеи Дикольшеха! — всплеснула женщина руками в притворном восхищении, — Вольнодумец…

— Он хотя бы может разделять идеи, а не высмеивать чужие, выпячивая свою состоятельность, — перебила Ковь.

Тот брат, чьей жены за столом не было, выставил вперед ладони в примиряющем жесте:

— Дамы, дамы, пожалейте мужчин! Так где, говорите, находится ваше владение, сэр Васкилерох?

…Перед тем, как гостей развели по разным комнатам, Ковь прошипела Васке на ухо:

— Попомни мои слова, неспроста эта грымза на нас так взъелась! Это она во всем виновата, зуб даю! И почему нас не встречала ее сестра? Боится в глаза поглядеть?

— Лучше бы ты язык отдавала. А то зубы на болтливость мало влияют, — огрызнулся Васка, — я кому сказал, улыбайся и молчи, богами заклинаю!

Если Кирочка была очень красивой девочкой, навечно законсервированной в возрасте пяти лет, то перед ее сестрой проблемы утопления не стояло, и она выросла в девушку, пожалуй, даже слишком зрелую для своих пятнадцати. Ради таких, как она, в древности брали города. Единственным ее недостатком в глазах Кови, не понимавшей аристократических мод, было то, что Мила была немного бледновата, ее кожа несла легкий, едва различимый оттенок голубизны, что, впрочем, было неизбежно: все-таки сестра русалки.

Ковь плохо ладила с магичками, которые специализировались на воде. Даже если те были необученные. Однако с этой было нужно поладить, и Ковь дала себе зарок сначала думать, потом говорить.

Мила заявилась к ней в комнату на рассвете, очень напомнив сестренку. Но она этот раз Ковь подготовилась: ночью к ней прокрался Васка и теперь дрых на полу как самый верный на свете страж. Мила запнулась об вольготно растянувшегося на полу рыцаря и не смогла застать Ковь врасплох. И, кажется, оттоптала Васке бок, потому что он с отчетливым звяканьем вскочил и ругнулся, держась за пострадавшую часть тела. Кови показалось, что проснулся он уже после того, как выхватил из сапога кинжал.

Она запалила свечу. Солнечного света, проникавшего в покои через узкую бойницу, было вполне достаточно, но Ковь всегда успокаивал горящий огонь рядом.

— Так это вы те двое, которых нашла сестра? — Сразу взяла быка за рога Мила.

— А что, кроме нас еще кто-то приехал? — Делано удивилась Ковь и осеклась, готовая извиниться за вырвавшуюся резкость.

К счастью, Мила не обратила на нее внимания.

— Ну и кто из вас главный?

— Он!

— Она! — Ответили они дружным хором.

Вопросы этой девушки складывались во что-то, очень напоминающее допрос. Ковь переглянулась с Ваской — да, тот тоже едва сдерживал смех. Очень уж серьезно Мила хмурила бровки и очень уж глупо выглядела ситуация вообще.

— Ладно, кто из вас несет ответственность?

— Смотря за что. Если ей блажь придет — то она. А если мне — то я. — Пожал плечами Васка и зевнул.

— А так, — подхватила Ковь, — если никто не хочет — никто не несет. Драпаем мы быстро.

— Я бы сказал, очень быстро.

— Что, и совесть не ограничивает? — Прищурилась Мила.

— Мы, — гордо провозгласила Ковь, — живая формула «мозги плюс сила». Совесть здесь явно будет третьей лишней.

— И кто из вас мозги?

— Я! — последовал единодушный ответ.

— А сила?

— Тоже я! — заявили Васка с Ковью хором.

Ковь обиженно скривила губы.

— Ну ладно, — протянул Васка после долгого молчания, — Так и быть, мы меняемся.

Ковь захлопала в ладоши.

— Почему-то мне кажется, что вы не слишком-то серьезно относитесь к заданию. — Нахмурилась Мила.

— Ты нас разбудила без предупреждения, — пожала плечами Ковь, — мы проснулись, а наша серьезность нет. А можно мы еще поспим?

— Нет. Потом мне никак не удастся с вами пересечься, — отрезала Мила. — Прошу вас, разбудите свою серьезность — это дело моей жизни.

Не стоило обманываться детской припухлостью щек Милы и наивным взглядом ее огромных голубых глаз: она несомненно умела приказывать. Что-то в ее голосе заставило Ковь сосредоточиться.

— Жизни? Мне показалось, ты неплохо живешь. Тебя же признали? — Удивилась она.

— Конечно, признали, — фыркнула Мила, — мачехи-то никак забеременеть не могли… Кто бы мог подумать, что эта вечно больная серая моль все-таки сможет, через семь-то лет бесплодных попыток?

— Так вот почему вы с сестрой засуетились? — Спросил Васка, — Хотите унаследовать замок?

— Мачехи? Так их все-таки две? — Одновременно с ним спросила Ковь.

— Попробую ответить по порядку… Да, мачехи, да, две, вторую вы не видели на ужине, потому что она очень боится потерять ребенка и не вылезает из постели, болезная. — Мила презрительно фыркнула. — А нам с Кирой замок ни к чему, но мы не хотим, чтобы я зависела от Гарпии. Мы давно искали кого-то, похожего на вас…

Ковь отлично понимала, почему это заняло столько времени. Возможно, не стоило отдавать роль переговорщика русалке? Хотя вряд ли у Милы была хоть какая-то возможность действовать вне замка…

— Похожего на нас?

— Нам нужен был кто-то вроде вас. Ну, знаете, кто-то, смахивающий на аристократа… аристократов. Чтобы в компании был хоть самый завалящий магик. Мы подозревали, что Елль живой, но нам он не верил. Он очень упрямый… — Мила чуточку покровительственно улыбнулась Кови, и той захотелось ее удушить. — У вас очень натурально получилось сыграть искреннюю простоту. Вас где-то обучали?

— Я действительно выходец из древнего рода. — Холодно сказал сэр Васкилерох.

Ковь встала с кровати и прислонилась к стене рядом с ним. Коснулась рукава рубахи.

Она тоже могла бы сказать, что ее порыв был искренним, а то и обидеться на «завалящего магика» — но что толку? Миле ничего не докажешь. Все-таки, не стоило Васку перекрашивать, сомнения в родовитости ранили его гордость. Однако не могла же она признаться, что теперь ей стало гораздо проще с ним разговаривать? Она вернет все как было, обязательно вернет… но позже.

— Да, да, конечно. — Рассеяно кивнула Мила. — Просто одним из планов был фиктивный брак. Мы бы просто постояли в церкви, и так далее, и все такое… Хотя теперь он никуда не годится, конечно. Раз Елль наконец поверил, что он живой…

— …то вы хотите, чтобы замок перешел ему. — Закончил Васка.

— …вы ненавидите отца и дядю, верно? Тебе недостаточно просто уйти? — Вступила Ковь.

Вопрос был дурацкий: Кирочка точно не могла уйти просто так.

— Да. Именно так. Мы заберем то, что наше.

— То есть вам плевать, кто именно виноват?

Ковь спросила это, даже толком не обдумав. Это просто вырвалось. Однако частично это было правдой, и откуда-то она даже знала, что Мила скажет дальше.

— Да. — Сказала Мила. — Мы хотим, чтобы умерли все. Моль. Гарпия. Ребенок… Если Моль успеет родить, то ребенка воспитаем мы. Дядя и отец должны погибнуть в первую очередь.

Кови показалось, что на самом деле там должно было быть не «мы» а «я».

— Мы не будем убивать. — Сказала Ковь. — В договоре не было ни строчки про убийство. Если вы просто хотели всех вырезать, почему вы не хотите сами?

— Не говори глупостей, Ковь, — поморщился Васка, — конечно, они не могут вырезать всех сами. Приедет дознаватель из этой вашей Академии. Или Школы? Опросит всех… как они умеют. И ничего Етелю не светит. Дело-то государственное.

— А, то есть нас подставлять можно? К тому же я еще ни разу не слышала, чтобы суд судил русалку за убийство.

Васка пожал плечами.

— Осудить не осудят, но если докажут сговор — Мила наследства не увидит, Етель тем более.

— Нет-нет! — Поспешила возразить Мила, — Просто… во-первых, хорошо бы знать, кто именно нам отец, а кто дядя. Ну, просто для общего образования. Во-вторых, я не смогу убить, Кира тоже, мы еще не готовы… а Еллю плевать на обиды, он готовится управлять рекой, и больше ничего его не интересует. Но… ребенок… и время поджимает… и я не могла не попытаться уговорить…Мы просто хотим, чтобы кто-то другой посмотрел, поверьте! Мы не можем понять… За что? А вам все равно, вы не знаете их, вы с ними не знакомы… Вы сможете беспристрастно…

Ковь посмотрела на Милу. Та выглядела такой… растерянной, такой беспомощной… Невольно захотелось ей помочь — просто из человеколюбия. Она в этом замке пленница…

Попросить убить — жест полного отчаяния, заказать убийство или убить самой — невелика разница. Дознаватель из Школы разберется, не успеет Мила глазом моргнуть. А его обязательно пришлют — Васка прав. И это будет не подмажонок и не магик, а полноценный маг с ученой степенью и родословной длиной от Столицы до границы, которому чужие мозги — что бумага с чистосердечным.

Мила явно запуталась. Неужели все эти годы она только и думала, кто убийца, не доверяя никому, кроме не очень-то живых родственников? Неудивительно, что она в таком отчаянии, что готова вырезать всех.

— Это, конечно, очень интересно, но ты не думала, как велики шансы, что тебя выдадут замуж? Ну, когда выскользнула из собственной комнаты ночью? — Вдруг сказал Васка. — Вот-вот тебе найдут подходящего мужа и отправят подальше, раз как наследница ты больше не нужна. На твоем месте я бы не поступал столь опрометчиво и перестал бы бродить по замку ночами. Ты удивишься, но, скорее всего, это заметят, даже если раньше им до тебя не было ровным счетом никакого дела. Ставлю доспех, скоро зайдут ко мне, найдут какую-нибудь твою вещь…

— …Твою ж… — Протянула Ковь, отвлекшись от разглядывания Милы, — А ты прав. Только ей даже из комнат выходить не надо было бы… Думаешь? Пятнадцать ведь всего, и ты рыжий. И у тебя есть невеста, которая зубами вцепится…

— Насколько я понял, им все равно. Я-то думал, почему нас так охотно приняли… скажу тебе вот что, Ковь, ни один молодой неженатый аристократ не войдет в замок, где есть несговоренная девушка старше двенадцати. Особенно, если ее хотят сбыть с рук. Прислушайся.

— Что?

— Ну, прислушайся, как ты умеешь. Солнце уже высоко, если все так, как я и сказал…

Васке не надо было договаривать, Ковь поняла.

Милы в комнате нет, Васки тоже нет, человек, который пошел бы подкладывать компромат в его комнату, это бы засвидетельствовал. Следующей комнатой, которую проверят, будет ее.

В конце концов, перекупить бедную невесту не так уж и сложно. Вряд ли она выглядела как кто-то, кто втрескался в Васку по уши, и будет драться за него до последнего.

Ковь прислушалась.

Далеко-далеко шумел лес и грыз землю червяк где-то глубоко…

Да уж, настраиваться Ковь так и не научилась. Она стала потихоньку уменьшать дальность.

Гудел ветер где-то на чердаках, шумели кухарки в дальнем крыле, где была кухня… нет, это все еще слишком далеко. Она прислушалась чуть по-иному.

По коридору определенно кто-то гневно топал. Негодующе. Разъяренно. Ковь даже подумала, что для подобной ситуации это как-то чересчур, так топать.

— Ты прав. Еще минут десять и… Мила, прячься.

Девушку затрясло. Ковь удивила такая реакция. Для девушки, много лет успешно скрывавшей свои контакты с братом-мавкой и сестрой-русалкой, Мила была слишком трепетна. Хотя, может, поэтому и скрывала успешно, что боялась каждого шороха? А, может, ее трясет от ярости?

— К-куда? Может, я просто выйду и убегу?

Нет. Не от ярости.

— Чтобы увидели, как ты выбегаешь из моей комнаты? А зачем ты сюда ходила? Быстро, отвечай! — Рявкнула Ковь. — Ну, что ты делала в комнате у незнакомой девки непонятного роду-племени?

— Эм… знакомилась? Интересно было послушать истории о… о… э-э-э…

— Прячься. — Твердо сказали Васка и Ковь.

Ковь не ожидала, что они скажут это одновременно. Иногда их мысли шли в одном направлении, это ее пугало. Вот сейчас, например, ей совершенно не нравилось то, что придется сделать. Она потянулась ослабить ворот ночнушки за секунду до того, как Васка сказал:

— А ты… Приспусти-ка с плечика рукав.

К тому времени, как в комнату наконец постучались, Ковь уже успела задремать у Васки на коленях. Сам Васка не заснул только потому, что волосы «невесты» (первоклассный конский волос, мастер говорил, что непрофессионал от человеческих и не отличит) щекотали ему шею и нос, и он с трудом удерживался от чихания.

— С добрым утром! — Наконец вломилась в комнату небеременная мачеха. Мила, кажется, назвала ее Гарпией, но за обедом ее представили как Ганталену.

От ее резкого возгласа Ковь дернулась и заехала Васке затылком в подбородок. Он прикусил язык, а она, видимо, хорошенько ушибла голову, оттого удивленный вскрик вышел особенно натурально.

— Это не то, что вы подумали! — Не задумываясь, выдала Ковь.

В ее голосе слышалась на редкость правдоподобная паника. Иногда Васке хотелось основать с ней на пару бродячий театр, и жить на гонорары до самой старости.

— Меня мучали кошмары, а сэр Васкилерох знает, что на новом месте меня всегда мучат кошмары, и я закричала, а у нас такая… ну, эта, красная нить, связь богов, судьба, мы любим друг друга, и он тут же примчался, и стал меня утешать, и утешал, и утешал, и утешал…

Конец фразы красная как помидор Ковь уже шептала себе под нос, уставившись на свои босые ноги и сминая в пальцах подол. Где-то Васка это уже видел.

Окончательно Ковь похоронила свою репутацию, когда подняла голову и сказала:

— А так я бы никогда до свадьбы… я порядочная девушка!

— Угу. — Хмыкнул Васка угрюмо и повел себя так, как вел себя его брат, застигнутый на горячем: напал на раздражитель. — Почему вы нарушили покой моей невесты? Таково ваше гостеприимство, врываться ни свет, ни заря в комнаты и будить бедняжку? Это уже неприкрытое хамство, знаете ли. Вы еще на ужине не высказали достаточного уважения… Мы уезжаем после обеда. Я скажу вашему мужу, что вы нанесли мне ужасное оскорбление.

Разумным было бы просто сказать, что она зашла пожелать доброго утра, извиниться и ретироваться, но, к счастью, Гарпия растерялась и дала Васке еще повод для удара:

— Я искала мою падчерицу…

— Простите? В покоях моей невесты?

— Мы нашли ее шарфик в вашей комнате…

— Что? Вы рылись в моей комнате?! — Возмущенно воскликнул Васка. — Мой дядя три года был в свите младшего принца! Мы обязательно… Да как вы…

— Но шарфик…

— Я понятия не имею, как он там оказался. Ваша падчерица… я, кажется, не видел ее на обеде, у вас есть падчерица? Наверное, она живет в этом замке дольше меня? Она могла его оставить до того, как я приехал. Сколько ей лет?

— Девятнадцать! — Не задумываясь, выпалила мачеха.

Васка вскинул брови.

— Перестарок? Вы хотели сосватать мне старую деву, не так ли? Когда я проезжал мимо, я думал, тут живут порядочные люди. Я подам на вас в суд. Так смешать с грязью род Диерлихов! Боги свидетели, я думал подобное варварство в прошлом!

Васка поражался наглости этой женщины. Добавить падчерице четыре года — это же надо! Хотя, конечно, Мила выглядела значительно старше своих лет, в основном благодаря распирающей тесноватое платье груди и коротковатому подолу, едва доходившему ей до щиколоток. Ей явно редко шили новые вещи.

Да и Ковь давно вышла из возраста девушки на выданье; возможно, Гарпия решила что ему не нравятся молоденькие?

Но все равно: зачем ей это делать?

— Нет, что вы, вы не так поняли… — Смешалась Гарпия. — Я не хотела прерывать отдых вашей невесты…

— Не хотели — так идите отсюда. — Не подумав, ляпнула Ковь, мигом выходя из роли смущенной девицы. — Я хочу спать. Я целую ночь не могла заснуть из-за ваших сквозняков. Мой внучатый дядя тоже видел короля, и все-все ему расскажет.

Она капризно оттопырила губу. Конечно, сказала она полную ерунду, но уверенность ее тона подействовала на Гарпию как-то магически: она коротко кивнула и закрыла дверь. Васка даже подумал, не загипнотизировала ли Ковь женщину… если бы он не знал, что к ментальной магии его спутница не способна, то обязательно бы об этом спросил.

— Все, ушла. — Минут через пять сказала Ковь.

Мила выползла из под кровати. Ее трясло мелкой дрожью — вероятно, виной тому были холодные полы.

— Вы отвратительно врете. — Сказала она первым делом. — Что значит «внучатый дядя»?

— Первое, что пришло в голову. — Пожала плечами Ковь. — испуганной девице можно.

— Он обязательно догадается и прогонит вас из замка!

— Конечно. — Согласился Васка. — Мы выглядим, как самые что ни на есть настоящие мошенники. Только посмотри на мою рыжую голову. Авантюристы и прохиндеи, куксье семя… Думаю, она заподозрила нас во вранье еще за обедом. Слишком неприкрыто хамила моей невесте. Но — не выгнала. Если она попросит нас что-нибудь сделать с тобой, то и матушку вашу она или по ее приказу утопили.

— Что?!

Мила присела на краешек кровати.

— Очень просто. Раз мы, скорее всего, асоциальные элементы…

— Он имеет в виду, жулье. — Поправила Ковь, но Мила отмахнулась.

Васка продолжил, будто и не перебивали.

— То нас можно купить. Для того, чтобы играть аристократов, не будучи таковыми, требуется наглость, жадность и толика удачи — иначе нас давно бы поймали… Скорее всего, нас попросят тебя скомпрометировать, уговорить сбежать, что угодно — лишь бы расчистить дорогу тому, кто вот-вот родится. Нас попытаются купить и будут шантажировать. Однако, если бы это было общее желание всей семьи, то ты давно бы плавала с сестрой. Значит, кто-то один… и, скорее всего, это Гарпия, потому что именно она только что пыталась устроить тебе судьбу с непонятно кем.

— Подожди, Васка. Я не согласна. — Вмешалась Ковь. — Тебе не кажется, что для бабы, утопившей соперницу так, что никто на нее и не заподозрил, она слишком топорно действует? Только обкурившийся кейриэ пьяный матрос с провалившимся носом не понял бы, что она хочет сплавить падчерицу замуж. Однако это нормально! Девушек всегда хотят выдать замуж, а в этом медвежьем углу нет достойных женихов, вот Гарпия и суетится. Только вот суетится, чтобы Мила не дай боги на безрыбье не клюнула на подозрительного рыжего прохиндея, зуб даю! Да она сама, сама, самолично! Пошла проверять мою комнату, хотя чего проще прислать служанку. Хотела позлорадствовать? Но раз девчонку признали, то отец не одобрил бы скандала и публичного поругания чести дочери. А значит, Гарпии стоило бы держаться подальше от этого дела, обстряпывать чужими руками, дабы с мужем не ссориться. А она сунулась по самые уши. Шарфик нашла она, на скандал с тобой пошла тоже она…

Васка пожал плечами.

— Хотела сама убедиться? Не удержалась? Она же не знает, зачем мы здесь, и что мы знаем о Кире, Етеле… Зачем ей быть осторожной с нами?

Ковь недоверчиво хмыкнула.

— Ты меня чем слушал?! Для тугодумов: даже если она и не печется о падчерице, все равно ей не нужно осложнять отношения с мужем, признавшим левак. Это его дочь, вряд ли он захочет отдать ее первому попавшемуся рыжему проходимцу. При чем тут мы? Я бы не хотела этого говорить, Мила… Ты ведь даже не зовешь ее по имени, чтобы не привязаться, верно? Но, похоже, она о тебе волнуется. Она не прислала служанку, ведь если бы Васки здесь не оказалось, дело было бы гораздо сложнее замять. Она даже накинула тебе четыре года, лишь бы Васка не счел тебя достойным объектом для охоты — кому нужен перестарок без приданого?

В рассуждениях Кови была некая внутренняя логика, но Васка все равно не очень понимал ее умозаключений. Хотя, может, он и не должен понимать всех этих женских штучек, проворачиваемых ради замужества?

И тут Мила задала неожиданный вопрос.

— Почему не отец и не дядя? Вы их даже не упоминали.

Васка поспешил ответить до того, как это сделает Ковь, потому что понимал, что она в словах стесняться не будет.

— Очевидно. Етель очень похож на отца… и на дядю. Они не стали бы убивать женщину, которая носит их ребенка, в этом просто нет смысла. С наследованием у детей законных жен никаких проблем бы не возникло, решают-то они; да и на случай, если Моль с Гарпией оказались бы бесплодны обе, было бы трое запасных наследников, а не один. Предположим, ваша мать их чем-то шантажировала, но ведь сроки были поздние, потянули бы время, пока родит… Ведь Киру тоже успели признать?

— Да. Естественно, мы же близнецы!

— А вот если мужик прижил ребенка от любовницы, когда есть жена… и признал предыдущих детей… Любая жена, у которой хоть сколько-нибудь варит котелок, постаралась бы избавиться от такой помехи собственным детям. Мало ли, что муженек на старости лет в завещание впишет. — Добавила Ковь безапелляционно. — Гарпия и Моль уже были к тому времени в замке, насколько я помню?

— Да, достаточно долго. — Кивнула Мила серьезно.

— Расскажи про них. — Попросил Васка.

— Ну… Гарпия — она злобная. Чуть что — сразу кричит. Юридически именно она моя мачеха, и именно ее муж, Фахлер — мой отец. Мужа мне уже третий год приглядывает. Все время попрекает, что я не ношу платьев, которые мне шьют — а они мне не идут, категорически! И обувью… и когда кто-то повадился вино таскать из погребов, и она заметила, первым делом меня за косы оттаскала, а уж потом виновного нашла — это поваренок был… и не извинилась. Ну а Моль… я ее редко вижу. Она вечно в своей комнате сидит, ну и молчит… или книжки читает, всякие… и болеет часто. Вот вроде бы близняшки, а Гарпия здоровехонька, а Моль болеет и болеет. Жалко ее. Манталена очень детей всегда хотела… Не чтобы наследник, а просто… я даже немного рада, что у нее получилось. Она очень любит мужа. Они с сестрой неразлучны, и, говорят, Гарпия сюда приехала только потому, что не захотела оставлять сестру одну. Каждый день ругается с мужем, орет, орет, орет…

Ковь медленно, чуточку безумно улыбнулась.

— Васка! Я знаю, кто виноват. Моль же!

Васки подумал немного. Согласиться не получилось — слишком гадкое впечатление на него произвела Гарпия. Он думал, что и на Ковь тоже, но она, видимо, уже и забыла их недолгую пикировку за ужином.

— Я не согласен. По описанию Милы, это безобидная женщина. А вот Гарпия…

Ковь начала загибать пальцы:

— Хочет ребенка. Не общается с падчерицей — все заботы о Миле лежат на Гарпии. Любит мужа! И на нее никто бы не подумал, потому что она вроде бы болезненная и безобидная, тень своей боевитой сестры!

Васка недоверчиво покачал головой.

— Признал-то девочек Фахлер. А Моль замужем за Тахлером. Зачем ей ревновать чужого мужа к племянникам?

— А леший ее знает, зачем, мало ли, как бабу переклинило. Но ну сам подумай, зачем Гарпии убивать мать Милы, если мужа она не любит, своих детей у нее как тогда не было, так и нет — она даже о Миле заботится, да и замуж-то она вышла вслед за сестрой? Кстати, а кто из братьев официально старший, Мила?

Отогревшуюся было у Васки под боком Милу вновь затрясло.

— Фахлер…

Васка крепко задумался.

Слова Кови были правдоподобны. А если Фахлер старший, если любовница — любимая, то если бы Етель родился и был бы признан, то велика вероятность, что именно он стал бы наследником. И неважно, кого родила бы жена Тахлера и родила бы вообще. Но нельзя же обвинять человека, которого ни разу не видел?

— А мы можем как-то пообщаться с госпожой Манталеной?

— Увы, никак. — Вздохнула Мила. — Хотя… Она бывает в библиотеке. Наверное, если караулить ее там, то можно. Хотите, я там посижу, а потом вам по воде весточку пошлю, чтобы вы с ней как бы случайно столкнулись? Ковь ведь умеет… ну, магию? Глупый вопрос, я понимаю…

Ковь как-то странно поморщилась, и Васку это насторожило.

— Я специализируюсь на бездымном небесном огне, молниях. Вода мне не очень дается.

— А разве это важно? — Удивилась Мила.

Она протянула руку к свече, зажженной Ковью, сделала пасс рукой — свеча погасла. Сделала еще какой-то сложный жест — свеча зажглась.

— Вот, я же могу с огнем?

В глазах у Кови плескалось безграничнейшее изумление.

— Ну, попробуй. — Неохотно сказала она. — Ты, должно быть, очень-очень талантлива и с твоей весточкой у меня все получится.

Мила чуть ли не в припрыжку поскакала к двери, прямо засветилась вся от похвалы. Ее наконец перестало трясти. Самоучку признала настоящая магичка — шутка ли!

Васка подумал, что Миле не стоит скрывать свой дар. Когда они разберутся со всем этим, он поговорит с ее отцом. Или дядей… Не замуж ей надо, а в Школу.

На пороге Мила обернулась, лучезарно улыбнувшись.

— Спасибо вам… что согласились помочь. Даже если не получится — мне стало легче.

— Зажги свечу. — Попросил Васка, когда Ковь оделась.

Просьбу эту он буквально выдохнул ей в ухо: без его помощи Ковь бы эту пыточную конструкцию, по недоразумению считавшуюся платьем, не нацепила бы.

Ковь замерла. Пикантность момента тут была совершенно не при чем, она просто лихорадочно соображала, что бы соврать. Не признаваться же Васке в том, что она не слишком-то умелая магичка. Что может быть позорнее, чем истратить почти весь свой резерв, просто прислушиваясь? Да, она никогда не умела соизмерять собственную силу, но Васке об этом знать совершенно не обязательно.

— Не-а. Фигушки. — Сказала она лениво.

— Слабо? — Подначил Васка.

Все-таки этот гад ее неплохо знал. Однако и она не лыком шита. Ковь перешла в наступление

— Не-а. Можешь сбегать за Милочкой, попросить, чтобы она еще разок показала. Ты же не прочь, я-то видела, как ты на ее ноги пялился!

— Она ходит босой по холодному полу. Естественно, я удивился! — Васка принял оборонительную стойку. — Но ты можешь испепелить меня пламенем ревности. Или не можешь?

— Дурак. — Расхохоталась Ковь и как-то незаметно для себя призналась. — Не, не могу. Я выдохлась, когда прислушивалась.

— Вполне в твоем стиле. Ну, что говорят на базаре? Рыба свежая?

Да уж, не стоило тратить силы на самообман. Конечно же, он заметил.

Ковь никогда не говорила ему прямо, что не слишком-то контролирует собственную силу, но странно было бы, если бы за столько времени он бы не понял. Да боги, однажды она выжгла целую лужайку во сне, проснулась на пепелище. С тех пор Васка каждый раз, когда они ночевали в лесу, ее окапывал канавкой и сам ложился подальше.

Она зябко передернула плечами.

— Рыба свежая, пряники медовые… и все равно, Васка, я пойду разговаривать с Молью.

Напускная дурашливость исчезла с его лица, будто и не бывало.

— Не-а. — Передразнил он. — Если она действительно убийца, то без магии ты — как котенок.

— Против тебя. Она слабая, болезненная женщина. Беременная! И ты же не верил, что она убийца.

— Это не значит, что я непредусмотрительный дурак. Она может ей оказаться. И кто тебе сказал, что она не умеет колдовать? Хотя бы чуть-чуть? Вдруг она злобная ведьма-самоучка?

— Но ей незачем убивать человека, который просто зашел в библиотеку за книжкой!

Васка закатил глаза к небу, скрестив руки на груди.

— Всемогущий Ха, подтверди: эта женщина может выбесить любого незнакомца с первого взгляда!

— Эй, ты, бог, которому Васка молится только как припрет! Послушай, вразуми дурака, женщина с женщиной всегда общий язык найдет, я должна идти! — Ковь возвела глаза к потолку и молитвенно протянула руки. — Ну ладно, мне просто интересно на нее взглянуть. С каких пор ты стал параноиком?

Васка отвел глаза.

— Я никогда не видел убийц — ну, тех которые… в мирной жизни не видел. Когда я ходил на Кьяксон — там было понятно. Война же. Да и боя было всего два: сначала мы отбили Кьяксон и я служил в гарнизоне, а потом была осада, меня ранили, и я вернулся домой… А тут мирно. Знаешь, как мне полегчало, когда ты вдруг заявила, что Етель живой?

Ковь не понимала.

Она знала, что Васка год бегал где-то за границей вместе с армией в одной из тех бесконечных стычек за веру — об этом красноречиво говорили настоящие зазубрины на его мече. Она неоднократно предлагала купить что-нибудь поцелее или хотя бы перековать меч, хотя и понимала, что Васка никогда не согласится.

Еще у него была бумага, что он имеет право на клочок земли где-то там, в пустынях под Кьяксоном. Он хотел подарить его Кови на день рождения, но она послала его далеко и надолго, в этот самый Кьяксен, арбузы выращивать. Подумаешь, куксы его отбили обратно.

Но он не был похож на ветерана. У нее в деревне были ветераны какой-то настолько давней войны, которую никто и не помнил… Васка был другим.

Это вообще был первый раз, когда он сам об этом заговорил. До того Ковь думала, что война миновала ее спутника, так не и не оставив в его душе особенно глубокого следа.

Хотя как-то он подозрительно вовремя об этом вспомнил…

— Не-а. Не верю. — Сказала она прежде, чем поняла, что именно говорит. — Ты не боишься. Ты просто не хочешь, чтобы я шла, потому что я докажу что ты не прав, и виновна Моль. При чем здесь вообще Етель?

Васка отвернулся.

— Договорились. Ты идешь. — и добавил, убеждая скорее себя, чем Ковь. — Виновна Гарпия.

Встретиться с подозреваемой удалось только вечером, так что Ковь успела немного восстановиться.

Моль оказалась такой же худой и угловатой, как ее сестра. И бледной-бледной, почти как падчерица. Если бы Ковь не слышала, что это очень болезненная женщина, и не проверила бы на всякий случай ауру, то решила бы, что она нежить.

Моль, увидев незнакомого человека, тут же скрестила руки на огромном животе — защищая. Уронила при этом книжку.

— Здравствуйте, я Ковия. Я гощу здесь. А вы, наверное, хозяйка замка, Манталена? — Как можно учтивее спросила Ковь.

Она опустилась на колени и подняла книгу, отряхнула обложку.

— Хозяйка замка… — Прошелестела Моль, — Это Ганталена… А я замужем за младшим братом, Тахлером… Все путают… но не я…

И она жалко улыбнулась, предлагая оценить… штуку? Наверное, это была шутка.

Они немного помолчали. В воздухе так и витала неловкость. Затем Ковь протянула книгу, краем глаза заметив название.

— интересуетесь древними легендами? Я тоже сказки люблю.

Моль неожиданно дернулась. Лицо ее искривилось в презрительной гримасе.

— Нет! — Воскликнула она, но тут же вновь перешла на шепот. — Сказки — это совсем другое. Легенды… красивые. Сказки нелепые… В сказках всегда справедливо, а так ведь не бывает. Бывает не так!

Иногда Ковь знала, что нужно сказать и когда именно сказать. Что-что, а интуиция у нее была отменная.

— А как бывает? Расскажите мне, как?

— Бывает, как в «Легенде о Каяке». — Улыбнулась-оскалилась Моль. — Когда девушка бросает свой мир ради любви и уходит к чудовищу в замок… второй женой. Чудовище — вдовец. Первую жену он съел. А вторую постоянно с ней сравнивает, и сравнивает, и сравнивает… и тогда Каяка открывает хрустальный гроб первой жены, чтобы спросить у мертвой совета… Она не враг ей. А там лишь обгрызенные кости, да и то не все. Потому что Чудовище съело ее, и никак Каяка не сможет доказать, что она лучше или хуже. Никогда не сможет, девочка… Я слышала, ты невеста тому рыжему парню? — Теперь Моль просто улыбалась.

Будто и не было той жутковатой гримасы, с которой женщина рассказывала легенду о Каяке.

Кстати, Ковь ее ни разу не читала и не слышала. Однако Ковь многого не читала…

— Да. — Кивнула Ковь. — Выйду замуж и буду Ковия Диерлих.

Она старалась говорить это жизнерадостным, ликующим тоном. Наткнулась на проницательный взгляд Моли и поежилась. Та как будто догадалась…

— Осторожнее, девочка. В любом мужчине кроется чудовище. Тебе посчастливилось — посчастливилось ли? Стать первой женой.

— Но первую жену же съели! — испуганно охнула Ковь.

— Но ты же первая жена Васкилероха Диерлиха, а не того самого чудовища? Может, повезет. Поверь мне, быть второй — гораздо больнее. — Моль вздохнула и попыталась перевести тему. — Прости мое занудство — иногда на меня находит говорливость. В этом замке мало людей, с которыми можно обсудить прочитанное.

Ковь замотала головой так, что чуть не сбился парик.

— Нет, нет, мне очень интересно! Я просто немножко… боюсь выходить замуж. Это…

— Давай присядем? — Перебила Моль. — Я устала стоять, а чуть дальше в библиотеке… есть восхитительные диванчики.

— Васка, мы были не правы! Оба! — Ковь вломилась в комнату и недоуменно заозиралась по сторонам.

Васка обошел ее и удобно устроился в кресле.

— Прости, не успел обогнать. Но ты можешь вломиться еще раз.

— Ты следил за мной, что ли?

— Да нет, проходил вот случайно мимо библиотеки, даже книжку взял. — Васка помахал в воздухе томиком «легенды о Каяке». — Такое любопытное чтиво! Рассказываю: Каяка на балу встречает загадочного и прекрасного принца, влюбляется, и тот увозит ее в свой замок. А потом оказывается, что принц-то чудовище, Каяка — вторая жена, а порядком погрызенные кости первой лежат в хрустальном гробу и чудовище в скобках принц до сих пор на них неровно дышит и капает слюной.

— Точно следил.

Васка попытался сделать лицо поневиннее.

— Ну что ты! Просто сидел в читальном зале, книгу читал, по-соседски, понимаешь ли, ухо грел… а ваша бабья трескотня так в уши и лезла. Могла бы беременность и потише обсуждать. А уж перед описанием родов могла бы этак невзначай предупредить: «Осторожно, Васка, роды! Я буду рассказывать, как все проходило у моей старшей сестры в подробностях!»

Ковь пожала плечами.

— Как врагам головы мечом сносить, так все нормально. А как про самое естественное, что может быть на свете, слушать — так тонкая душевная организация? Я еще не рассказывала, как их принимала — а я умею, представь себе. Васка, сосредоточься. Не время для твоих шуточек.

Васка покачал головой.

— Но ты же пошла а встречу с Молью, будучи насколько не в форме, что даже не засекла моей слежки? Дурная шутка за дурную шутку.

Не стоило бить Ковь по больному, но Васка не смог удержаться. Самонадеянность Кови давно бы стоила ему пары седых волос, если бы вся его шевелюра не была крашеной.

— Я уже не уверена, что она виновата. — Пожала плечами Ковь.

— Я был уверен, что она не виновата. — Откликнулся Васка. — Если так подумать, то мы зря исключили отцов.

— В смысле?

Васка сделал вид, что мысль пришла к нему давным-давно, а не только что. Скорее всего, Ковь не поверит, но почему бы и не попробовать?

— Ты Милу видела? Она отнюдь не выглядит утонченной аристократкой.

— Она красивая! — Обиженно вступилась Ковь.

— По меркам аристократического круга красивого у нее — только бледность, да глаза большие. Отцовского она унаследовала — я присматривался! Волосы да черты лица может быть. Не Етель, далеко не Етель. Да, ее мать была красива — так же, как по крестьянским меркам красива Мила. Ключевое — «по крестьянским». Мила сильная девочка. А вот Моль с Гарпией… изящны и хрупки, как фарфоровые статуэтки.

Ковь перебила.

— Ну и чего ты мне тут про свои вкусы распинаешься? Хочешь Гарпию соблазнить? Подожди, пока я уйду, не хочу попасться под руку ревнивому мужу… ой…

Васка возликовал.

— Дошло? Вот в том-то и закавыка. Как могла та же хрупкая и болезненная Моль утопить здоровую, сильную женщину, пусть и на поздних сроках? Я с самого начала думал именно об этом, когда говорил, что из женщин это могла сделать только Гарпия и то с большим трудом. Мать Киры и Милы даже стирать ходила, значит, вряд ли жаловалась на самочувствие… Как она вообще смогла к ней подойти? Сомневаюсь, что жена и любовница были приятельницами…

Ковь встала на защиту собственной теории.

— Она могла подкрасться сзади и оглушить по голове чем-нибудь тяжелым?

Васка покачал головой.

— Тогда бы Кирочка увидела. По всему выходит, сначала убийца утопил Кирочку, потом ее мать. Но Кира была рядом с матерью! Та бы увидела, если бы убийца сначала оглушил девочку, не думаю, что она бы не позвала на помощь, вряд ли убийца сал бы так рисковать. Можно было отвлечь Кирочку, а если убить надо было и ее — то почему Мила жива до сих пор? К тому же, неопытному человеку гораздо легче убить ударом по голове, чем оглушить. А тут обоих, аккуратненько… специально, чтобы утопить и получить проблемных русалок, так, что ли?

— Нечисть не помнит последних минут перед смертью. Это минуты две-три. Поэтому Кира не знает своего убийцу в лицо. Однако она могла его увидеть. — Возразила Ковь. — и с чего ты решил, что их оглушили? Речка тут коварная, течение быстрое, могли просто спихнуть в воду.

— За две-три минуты спихнули и мать и дочь? Моль?

Васка торжествовал. Ковь подумала секунд десять — и волей-неволей согласилась.

— Да, вряд ли… и ты думаешь, что это мог быть Фахлер или Тахлер.

— Скорее всего, отец девочек — Фахлер. — Спокойно сказал Васка. — Но Фахлеру Кирочкина матушка быстро надоела. И отцом Етеля я бы назвал Тахлера.

— Откуда такие смелые выводы?

— Ну ты будто не слышала любимой легенды твоей новой подружки! — Поморщился Васка. — Моль явно любит мужа. И она все-все знает. Отсюда и истории про то, что все мужчины чудовища, а тебе повезло быть первой. Кто-то же должен был быть этой самой первой… а знакомые кости у нас одни.

Теория Васки состояла из одних дыр. И под скептическим взглядом Кови он это как-то сразу осознал.

— То есть я правильно поняла, что ты хочешь обвинить Тахлера в убийстве его возможной любовницы из-за легенды, рассказанной его женой непонятно кому и непонятно откуда?

— Ты гостья. Ты скоро уедешь. У тебя сходные проблемы. А выговориться-то кому-то надо. Чаще всего открываются именно незнакомым людям. Ты не знаешь, что у хозяев замка была любовница, ты даже вряд ли знакома с Милой… по крайней мере, Моль об этом знакомстве не знает. — Встал на защиту своих предположений Васка. — Думаю, все дело в том, что они — близнецы. И что первым был Фахлер. В том, что Фахлер старший брат. Тахлер взревновал и убил любовницу, а так же чужую дочь. Вряд ли он поверил, что Етель — его. Я не верю, что кто-то из них мог убить своего ребенка… насколько надо вообще ненавидеть отца, чтобы убить дочь? А у младшего брата часто оказывается причина ненавидеть старшего… поверь.

— Но Кира… и они близнецы! Это же другое…

— Кире было пять лет. Вряд ли мать посвящала ее в такие проблемы. А если и посвящала… думаешь, она бы запомнила? А то что близнецы… Разные бывают люди.

— Она бы вспомнила.

Васка посмотрел на свои руки. Согнул и разогнул пальцы, не спеша спорить с Ковью. Та все-таки продолжила.

— Но я почти поверила… но где ты найдешь доказательства? И… есть еще кое-что, в чем я сомневаюсь. Я бы перекинулась парой слов с Кирочкой…

Васка набрал побольше воздуха. То, что он придумал, Кови понравиться не могло. Просто не могло.

— Мне кажется, нам нужно повторить эту историю. С тобой в главной роли.

От удивления Ковь даже сбилась на свое дурацкое просторечье, которое, как Васка догадался, послушав Ковь в замке, всегда использовала исключительно ему назло.

— Че? Зачем?

— Тихо, тихо! Тебе не придется рожать близнецов, не беспокойся! Просто… поулыбаешься немножко Фахлеру… чуточку… ну ты же умеешь! Ему твой типаж нравится… Ты же красивая… ну, по-своему…

Он поднял взгляд на Ковь… дело оказалось даже хуже, чем он предполагал. Она была в бешенстве. И единственное, что спасло его Васку от испепеления — ее это выжатый магический резерв.

— По-своему… по-крестьянски, да? — Злобно хмыкнула она. — Ну что, господине, не смею спорить. Правда, не посажу ли я пятнище на твою фамильную честь, увиваясь за чужим мужем при живом-то женихе? А, ты прав, какая разница. Ты приказал — я повинуюсь.

Дверь ударилась об косяк, и звук, казалось, разнесся по всему замку.

Васка знал, что Кови не понравится, но не думал, что все будет так плохо. Она была настолько зла, что даже не полюбопытствовала, зачем это нужно. А это могло помешать делу.

Расчет Васки был прост: скорее всего, мать Кирочки нужна была Тахлеру не сама по себе, а как бывшая любовница брата, которая предпочла Фахлеру его. В этом случае, малейшее подозрение, что любовница изменяет ему с бывшим — и все, готов маньяк…

Васка понимал, что просто подгоняет поведение Тахлера под свою теорию, и был почти уверен, что Тахлер не попытается отбить якобы влюбившуюся в Фахлера Ковь, тем самым порушив весь карточный домик, построенный на одной единственной рассказанной Молью легенде.

Однако он не мог не проверить.

Впрочем, чуть позже он понял, насколько провальная это была идея.

Операция началась на следующий день и… лучше бы не начиналась. На что он вообще надеялся? Ковь в роли соблазнительницы смотрелась как ездовая коза: седло-то прицепить можно, но далеко не уедешь.

Она и правда пыталась флиртовать с Фахлером за завтраком и за обедом. Правда, понятия о флирте у нее были какие-то странные. Она хлопала глазами, надувала и без того полные губки, иногда картинно фыркала и закатывала глаза. В общем, вела себя как малолетняя дурочка из глубинки, начитавшаяся любовных романов. К тому же, так как с Ваской она все еще не разговаривала, с косметикой у нее тоже были проблемы. Если вчера Васка еще убедил ее, что не стоит так густо сурьмить брови и пудрить лицо, то сегодня Ковь никто не ограничивал. Васка даже подумал, что Ковь сделала это ему назло: ну разве может женщина вообще не иметь вкуса и чувства меры?

После обеда он подцепил ее под локоток, елейно улыбаясь. Подмигнул в ответ на понимающую улыбочку одного из близнецов-хозяев, хотя в душе зрело раздражение, и хотелось его вежливо послать, а не раскланиваться.

Вместо этого пришлось извиняться. Он брал себя в руки весь путь до покоев Кови и в конце концов с трудом выдавил:

— Это была глупая идея.

Толкнул тяжелую дверь, пропустил ее вперед, давая время придумать хлесткий ответ.

— Надо же, как заговорил! — Всплеснула руками Ковь, — А я-то думала, идея века. Что, недостаточно красивая?

Васка огляделся: комнату Кови выделили большую, просторную, в дальнем, гостевом крыле замка. Можно звать на помощь сколько угодно, и никто не услышит, разве что горло сорвешь. Он не боялся, что она ударит, но он же решил извиниться, а не доводить Ковь до истерики. Почему-то иногда она очень болезненно реагировала на совершенно обычные вещи, и Васка старался лишний раз ее не доводить — она могла и взорваться. В прямом смысле этого слова.

Он подумал и, тщательно подбирая слова, сказал:

— Я понял, насколько это противоречит твоей… природе. — и, перехватывая ее кулак, проникновенно, — ты не такая, как эти… э-э-э… расфуфыренные фифы.

— Ну, допустим. — Неожиданно мирно вздохнула Ковь, опуская руки. — Все, не буду я драться.

Отошла, присела на кровать и глубоко задумалась, глядя в стену. Васке стало неловко: его вроде бы простили, не прогоняли, но к диалогу расположены не были.

Он сел на широкий каменный подоконник и стал ждать, вдруг Кови захочется поделиться своими мыслями? Все равно кроме этого плана другого у них не было, и нужно было придумать новый.

Наконец Ковь резко встала, оглянулась — и села обратно.

— Я не понимаю.

Васке была знакома и эта задумчивость, и странный выход из нее. Это был способ мыслить: Ковь замирала, полностью уходя в себя, а потом как будто резко просыпалась. Способ всегда приводил к весьма неожиданным результатам.

— Что ты не понимаешь? — Спросил он мягко.

— Зачем мы в это ввязались. — Вздохнула Ковь. — У нас нет опыту, мы тычемся, как слепые котята. Может, Кирочка и правда на нас понадеялась, но это слишком… запутанно, чтобы это могли решить двое со стороны. Мы ничего не знаем, мы чужие — как будто нам что-то скажут, ага.

— Мила говорила, что им и нужны были чужие. Непредвзятые люди, которые смогут иначе взглянуть на ситуацию.

— Хочешь непредвзятости? Ла-а-адно, вот тебе моя версия. Никто не виноват. Несчастный случай. — Ковь развела руками. — Моль слишком хрупка, чтобы утопить. Она бы купила яд. А больше ни у кого нет причины. Вы же травите друг друга гораздо чаще, чем топите. И куда чаще, чем забиваете топором — стой, не возражай, это был пример… неподходящей вашему сословию разборки, может, и неудачный. Утопить соперницу — слишком… просто. — Ковь пожала плечами. — А вы, родовитые, простых путей не ищете, у вас же мозги как у улиток, хитровывернутые. А Моль еще и слишком… романтична для такой банальной расправы. К тому же, ты хоть раз видел, чтобы благородная спустилась на мостки, к служанке? Кирочка бы запомнила.

Васка хотел было возразить, но Ковь не собиралась делать паузы:

— А теперь глянь на мои заключения непредвзято. Я похожа на великого сыскаря? Ты — похож? Силы в нас гораздо больше, чем мозгов, опыта нет вообще. Скажи мне, Васка, зачем мы в это ввязались? Ладно, я, меня засыпали жемчугом, амулетами, и история эта… я не могла остаться равнодушной. Да и ты бываешь убедительным, а я редко думаю, прежде чем сделать. Но ты? Зачем в это ввязался ты?

— Я не… — Васка прокашлялся. — Почему-то мне стало ее очень жалко. Думаю, это из-за ментального воздействия, я не могу ему ничего противопоставить, неплохо бы тебе об этом позаботиться. А еще — и это основная причина — у нас не было денег. У нас нет репутации, а для наемников это важно.

— То есть ты хочешь сказать, что парил мне мозг своей рыжиной, зная, что и брюнетом никому не нужен? — Ковь скрестила руки на груди.

— Да. — Просто ответил Васка. — Кирочка — везение… в каком-то смысле. Репутацию мы на ней не заработаем, остаются деньги, на которые мы сможем протянуть, пока будем зарабатывать репутацию. И ты знаешь, что я прав. И даже если это несчастный случай, либо мы это докажем разъяренной нежити либо… либо я не знаю, что делать.

— А я о чем? Мы не справимся. Но если мы не справимся… — Ковь отвернулась. — Будет очень плохо.

— Что было в контракте? — Спросил Васка, и уже громче, — Что?!

— Ничего хорошего. — Буркнула Ковь. — Не смотри на меня так. Жемчуг. Амулет. Ты был убедителен, а они — еще убедительнее. Но если мы не справимся, к рекам тебе лучше не подходить…

— Могла бы предупредить заранее. — Устало сказал Васка.

Ковь не в чем было винить, но он почему-то чувствовал себя обманутым.

— Ты сам виноват. — Пожала плечами Ковь. — Пока мы не пришли сюда, все казалось таким простым… Я… извини.

Впервые за долгое время Васке стало по-настоящему страшно. Он еще никогда не видел Ковь в таком смятении. Она никогда в себе не сомневалась, она бралась за что угодно и не пасовала перед опасностями, за это Васка ее и уважал. Она была упряма, вспыльчива и неосмотрительна, и это доставляло много проблем…

Но он еще ни разу не слышал, чтобы Ковь извинялась.

Выбираться из замка Кови пришлось ночью. Васке она ничего не сказала — боялась, что одну на речку ее не отпустит. Все будет так же, как с Молью, но Моль не может почувствовать слежки, а нечисть — легко.

А Кови было позарез нужно, чтобы Кирочка ей доверилась. Сложно доверять тому, кто не доверяет тебе и всюду таскает с собой телохранителя, верно? Прийти вместе с Ваской тоже был не вариант — ну что это за доверительный разговор, когда двое на одного? Это уже какой-то допрос получается.

Вечером Ковь очень много думала. Вертела в голове ситуацию так и так, но одна деталь все никак не желала вставать на свое место. Пока она не додумалась до чего-то настолько простого, что верить в это не хотелось — сразу вспоминались их с Ваской навороченные теории. Озвучила Васке, но он не поверил, не захотел. И правильно. Если она права — они капитально сели в лужу.

Ковь терпеть не могла чувствовать себя дурой.

Но именно так она себя и чувствовала, когда тихонько, на цыпочках, кралась по коридорам (она еще и заблудиться умудрилась, и уже было подумала, что ничего у нее не выйдет, но тут увидела-таки заветную дверцу), когда осторожно проскальзывала через черный ход, и когда перебежками от одной хозяйственной постройки до другой пересекала двор, и когда толкнула калитку для прислуги…Тому было две причины: во-первых, скрываться она не любила. Да и не умела. Васка не услышал ее топота только потому, что он пил вино с хозяевами замка, внизу, в зале. И Ковь искренне надеялась, что он упьется до свинячьего визгу, и, вернувшись, не заметит, что в кровати вместо нее лежит состряпанная на скорую руку из простыней кукла, а просто завалится спать.

Во-вторых, она же выпускница Академии! Хоть и закончила она ее кое-как, с большим трудом сдав выпускной экзамен по самоконтролю, забыть основы, которые знают под конец года даже первачки — позорище. Васка как узнает, так и скажет, что от нее нет никакого толку, и, что самое обидное, будет прав.

— Я хочу видеть Киру! — Рявкнула она, продравшись, наконец, сквозь высокую траву, росшую в пойме реки, — Где эта тухлятина? Я надеру ей уши!

Когда Ковь чувствовала себя глупо, она всегда злилась. На себя тоже, но в основном — на мир вокруг. На выпавшую росу, из-за которой ее штаны были мокры почти по пояс, на холодный ветер с реки и, конечно же, тухлятину, которая, даром, что мелюзга, ухитрилась разыграть ее втемную.

— Чего орешь? — Крайне недовольная русалочка высунула мордочку из камыша, — жить надоело? Сестрицы голодные.

— Не зарывайся! — Рыкнула Ковь, но вспомнила про необходимость доверительного диалога, прикрыла глаза, глубоко вздохнула и выдохнула, — Фу-у-ух. Так. Я погорячилась. Нам надо поговорить.

— Насчет договора? Мне позвать Етеля?

— Не думаю, что ты захочешь, чтобы он это слышал. Хватит лупать глазами, думай давай! Не съем же я тебя, какой мне с этого толк? Думаешь, я тут погулять вышла, а? Мне что, больше заняться нечем, кроме как тебя в болотах вылавливать?

— Ты только не волнуйся! — С наигранным испугом воскликнула Кирочка, уцепилась за рукав и куда-то ее потянула, — Только не горячись, а то мне стра-а-ашно.

Глаза у Кирочки светились в темноте, как две гнилушки. Если бы Ковь посмотрела на свое отражение в воде, она увидела бы то же самое, и это свойство организма ее немало беспокоило: поделать с ночным зрением ничего нельзя, оно либо есть, либо нет, а кто-то может и внимание обратить. Солнцепоклонник, если он двинутый на голову фанатик, а их таких добрая половина, может и прикопать за такие глазки, не будет разбираться — есть у тебя диплом Академии или ты так, мавка залетная. Поэтому в темное время суток Ковь всегда щурилась, хотя толку-то. А вот Кирочка, безголовая малявка, думать не думала о конспирации. И правда, чего ей бояться, в родной-то реке?

Любого солнцепоклонника в случае чего тут же и притопят. Да и магичку, если вдруг…

Иногда Ковь завидовала нечисти. У них был дом, где они были почти всесильны, у них была простая и понятная цель в нежизни. Взять вот ту же Кирочку…

Та как раз дотащила ее до маленького пятачка скошенной травы и села прямо на землю, натянув холщовый подол сарафанчика на худые коленки.

Ковь, поколебавшись, села рядом — все равно штаны насквозь мокрые. Хорошо хоть хватило ума не идти в платье.

— Твоя цель — не рассчитаться с убийцей, — сразу взяла она быка за рога. — Потому что его нет.

— С чего ты взяла? — Вскинулась Кирочка. — А вот и есть!

— Тогда ты должна его чувствовать. Терять рядом все человеческое… Тебя должно тянуть к нему, ты должна являться ему во снах и манить в реку. Русалка, чей убийца еще жив, просто не может так здраво рассуждать.

— Ничего я не должна! Вообще, может, дело в моей близняшке! — Упрямо возразила Кирочка, надув губы. — Она — человек, и во мне тоже осталось много человеческого, раз я с ней общаюсь.

— Сама эту глупость придумала, или подсказал кто? — Хмыкнула Ковь. — Невозможно это. Твой убийца был бы для тебя наркотиком, наваждением, вкуснейшим, изысканнейшим блюдом для двинутого гурмана. Неужели ты не спрашивала у сестриц, как это бывает? Они должны были рассказывать.

— Они рассказывали, но я думала, что я — другая. — Кирочка зябко передернула плечами и всхлипнула. — Что я — особенная. Не такая, как все. Понятно? Что йа-а-а-а… — Она вдруг завыла — нечеловечески, тоскливо.

Откуда-то издали ответили собаки. Волков слышно не было, и Ковь порадовалась, что в местных лесах безопасно. Оборотней точно нет, эти бы точно присоединились.

Нормальный человек от такого вопля и поседеть мог. Поговаривали, что сирены — разновидность морских русалок. А речные — родственный им вид…

А вот Ковь, дипломированная магичка, просто сидела в растерянности и думала о чем попало вместо дела. Она снова глубоко вздохнула и постаралась взять себя в руки, и снова не получилось. Утешать маленьких девочек было не по ее части, даже Васка справился бы лучше, и мысли так и норовили разбежаться тараканами. Так она ничего и не сделала, просто замерла столбом, боясь пошевельнуться, пока Кирочка в нее рыдала.

В конце концов, слезы у Кирочки кончились. Она вытерла нос полой куртки. Любимой дорожной куртки Кови — та поморщилась, теперь стирать придется. Но ничего русалочке не сказала. Успокоилась — и то хлеб.

— Я думала, а вдруг вырасту? Хоть немного. У меня отрастали волосы… и ногти… это потом батюшка-водяной сказал, что они и у мертвых растут. Что я совершенно точно мертвая. Что никакая я не другая, что я самая обычная глупая русалка. И если бы убийца существовал… я бы точно знала, кто он.

— Но Мила с Етелем не поверили.

— Может, и поверили. — Кирочка поежилась.

Ковь сняла куртку и накинула русалочке на плечи. Очень уж на нее было холодно смотреть — хоть русалки и не могли чувствовать холода или жары, и Кирочка ежилась скорее по давней привычке, чем из-за пронизывающего до костей ветра с реки. Кови было ее жаль, оттого она и подыграла ее желанию казаться живой без раздумий.

— Но…

— Да. Раскусила. — Кивнула Кирочка. — Отказались они в это верить. До того, как вы пришли, мы так и жили: Елль отказывался верить, что он жив, Мила — что виновных нет… и, главное, она и Елля заразила своей уверенностью! А он очень, очень умный и рассудительный. Но когда я говорила, что это несчастный случай… Даже когда батюшка говорил… — Кирочка грустно улыбнулась. — Наверное, им тоже хотелось верить, что я особенная?

— Может быть.

От Кови сейчас требовалось только поддакивать. Ее догадка оказалась верной, и теперь Кирочке надо было выговориться — а Ковь предоставила ей жилетку. Этого-то она и хотела, все шло как по маслу, но, почему-то, не было никакой радости. Хотелось завыть, как Кирочка, хотя с чего бы?

— Я говорила: так и так, все просто… случилось. Вы можете жить дальше, ну так живите! Вы можете расти — растите за меня! Мне хорошо здесь! — Она почти выкрикнула последние слова, и Ковь поднесла палец к губам.

Кирочка кивнула и продолжила горячечным шепотом.

— Я люблю батюшку, сестер, я люблю собирать жемчуг, водить хороводы, я могу отходить от речки на ярмарку, я… мне неплохо в посмертии. Кем бы я была, будь я жива? Байстрючкой? Мама бы надоела отцу, среди сестер немало бывших любовниц, и даже самая старая, что жила три сотни лет назад, говорит, что служанки надоедают, как только у них на лице появляются первые морщинки, а то и раньше. Кем бы были они, останься мы живы? Признал бы отец троих детей от опостылевшей любовницы, как думаешь? Меня-то успели признать, но еще и Елля…

— Вряд ли. — Покачала головой Ковь.

— Вот и я думаю… Стала бы госпожа Ганталена присматривать за Милой, как за родной дочкой, если бы нас было трое? Вот, ты понимаешь… Но они почему-то решили, что должны отомстить. Что обязательно надо кому-то отомстить. Решили, что это все госпожа Ганталена, Мила ее терпеть не может… Потому что она ее воспитывает, а Мила никому не разрешает себя воспитывать, даже Еллю… А я подумала — если во мне столько человеческого, то сколько в Миле русалочьего? Хватит ли, чтоб накрыть для воронов стол? Я подумала — если умрет госпожа Ганталена, мне же не станет легче. Мне будет больно. Она же добрая, хоть и вредная. И у Милы будут проблемы, и Елля разыщут… А ради чего? Бесполезной мести? Я думала — может, я смогу убедить его пойти в Академию, а какая Академия на виселице? Понятно, почему я тебя позвала, да?

— Почему ты решила, что я смогу их убедить? — Тихо спросила Ковь. — Сестра не смогла, а непонятная тетка с дороги — сможет? Что я должна им сказать, что матери лучше Гарпии Миле не найти? Что Етелю нужно вырастать из своего болота? Ты хоть понимаешь, как далеко они меня пошлют?

Кира шмыгнула носом, надулась. Буркнула угрюмо:

— Струсила? Ну и ладно. Я пойду к Васке и все ему расскажу. И он не только объяснит, он тебе это будет вспоминать при каждом удобном случае. А ты ему и возразить не сможешь — он смог, а тебе слабо. Кишка тонка! Потому что ты — труси-и-иха!

— Сама такая. — Не задумываясь, ответила Ковь. — Я за него и волнуюсь. Етель же может напустить на него твоих сестриц, если мы не справимся. А братец у тебя упертый, сразу видно.

— Ты очень убедительно вколачиваешь факты в его голову. Талант! Все с твоим женишком в порядке будет! — Отмахнулась Кирочка, — Половину сделки ты выполнила, не получится вторая половина — прощу. Договор-то между нами, девочками.

— Но по рукам ударили мальчики.

Кирочка замерла, распахнув глаза широко-широко, так, что они стали походить на светящиеся чайные блюдца.

— Это как же ты не уследила?

— А чем ты думала, когда нанимала первую попавшуюся магичку, а, тухлятина?

— Ну, это как раз просто! — Улыбнулась Кирочка во все свои многочисленные клычки, — ты первая, кто понял, что я русалка, и не пошел за святошами. Обычно такая буча начиналась. — Она облизнулась. — Люблю, когда меня ловят, столько эмоций! А потом вижу — мужчина, красивый, видный, пахнет тобой, одет как наемник — решила, друг или напарник… вряд ли любовник, не так уж сильно пахло…

— Можешь не углубляться в подробности, — Ковь аж передернуло, — Любовник, боги…

— Зря ты так, — не согласилась Кирочка. — Он красивый.

— Аристократ. — Коротко бросила Ковь. — Все, захлопнись.

— Ладно, ладно. Что, первенцы в роду? — Кирочка поймала свирепый взгляд Кови и поспешно перевела тему, — Я решила, что раз подруга мужика, увидев русалку, визжать не стала, то и сам мужик может быть ничего так окажется, адекватный. А раз одет как наемник, то его и нанять можно… А Мила недавно поссорилась с Ганталеной, очень сильно поссорилась, да и Елль все рвется на осенний паводок с батюшкой-водяным поплыть, как будто приемник… Я подумала, что у меня может не быть другого шанса, кто поопытнее в нашу глушь не заглянет. Елль живой, а вдруг его утопят? Он бы не отказался… Только не там, не на сплаве, он не отступает на полпути. Не смог бы батюшку опозорить отказом… Да и Мила ходит-ходит по краю… Мы давно думали кого-то нанять, так, мечтали. Никто не ожидал, что я правда вас приведу. Повторюсь, даже если ты не сможешь убедить Милу, ты уже помогла мне с Еллем, так что если что — клянусь, попробую его уговорить, чтобы он вам не мстил. Только… он упрямый. И у батюшки за родного сына, так что…

— Я поняла. — Перебила Ковь едко. — Покричишь «не надо, не надо», пока он будет нас топить, в надежде, что он одумается. Это больше, чем ничего.

Кирочка развела руками.

— Это все, что я могу сделать. Думать надо было. Но я правда благодарна. Они не хотят слушать меня. Но чужим всегда больше доверия, не знаю, почему так.

Она встала, стянула с плеч куртку, протянула Кови. Та вздохнула.

— Оставь себе. Ты мне жемчуга отсыпала на десять новых.

Она и сама не ожидала от себя такой щедрости, но этот ночной разговор связал их общими тайнами, теми таинственными ниточками, что протягиваются между случайными попутчиками. Когда знаешь, что человек мелькнет в жизни юркой рыбкой и больше никогда не встретится, легче говорить правду и легче делать широкие жесты.

Кирочка снова улыбнулась, но это была нормальная, детская улыбка.

— Спасибо. Я думала, ты гадкая, но ты тоже добрая.

— Еще вякнешь, отберу. — Огрызнулась Ковь.

Кирочка быстро-быстро попятилась с траву, потом раздался тихий всплеск, и из реки крикнули:

— и все равно — до-о-обрая!

Ковь огромным усилием воли подавила желание метнуть на звук огнешар, сплюнула, и, не скрываясь, потопала к замку, предвкушая, какую ей Васка устроит взбучку.

Почему-то в упившегося Васку ей совсем не верилось.

Она очень спешила, и даже забыла про то, что надо красться или оглядываться по сторонам. И на Милу она буквально налетела в коридоре.

— Вас-то я и ищу! — Прошептала Мила, — О чем Васка говорит с… ними?

— А баронами-то? Понятия не имею. Откуда мне знать? — Тут Ковь опомнилась, — А что ты делаешь здесь, ночью, одна, одетая, не ложилась еще?

— Ну, вы оттуда, подслушивали же? Они точно что-то важное обсуждают.

— Еще скажи — тебя. Мир же вокруг тебя вертится, солнышко. — Хмыкнула Ковь. — Какой нормальный мужик захочет говорить о бабах, лошадях и собаках, когда у него есть такая замечательная байстрючка!

— Но я должна знать!

— А что, до сих пор пьют? — Ковь вдруг осенило.

— Ну, камин точно топится. — Мила пожала плечами.

Васка мог… Да, он мог убедить собутыльника в чем угодно, а это кажется неплохой идеей, отличным выходом, вряд ли он будет против… и, может, так удастся дать Миле иную цель в жизни кроме мести? Ну, пусть только попробует отказаться, не все ж ему без толку пьянствовать!

— Скажи мне, девочка, что ты думаешь о том, чтобы поступить в Школу?

— В какую еще школу? — Не поняла Мила, — не будете помогать — хоть не мешайте!

И устремилась было мимо Кови, в сторону пиршественной залы, но была схвачена за плечо недрогнувшей рукой и возвращена на место.

— Эх, ты… не какую-то, а Школу! Место, где из таких, как ты, делают магесс.

— А другого времени поговорить об образовании у нас не будет?

— Слушай ты, дура! — Рявкнула Ковь шепотом, — Представь себе, не будет. Потому что если ты хочешь в Школу, то тебе нужно, чтобы за тебя заплатили. Чтобы за тебя заплатили, нужно, чтобы твои бароны вообще догадались о такой возможности. Васка пьет, не щадя печени, поверь, он опытный собутыльник, он терпеть не может пить, я об этом позаботилась, но если уж приходится, то делает это вдохновенно. — Она взяла Милу за плечи и посмотрела ей в глаза, отлично зная, какое впечатление может произвести, — Сейчас, именно сейчас, мы можем что-то в твоей жизни изменить.

— Все, что ты мне должна…

— Я ничего не должна тебе. — Сладенько улыбнулась Ковь, — Договор заключался с Кирой. Ее кровь на пергаменте. Это халявная помощь. Я тебя, шмакодявка, пожалела, поняла?

Нельзя было давать ей задуматься. Ковь не собиралась принимать отказа. Она всегда завидовала магессам: у них была библиотека, полная редких книг, и целый полигон, и самые лучшие на свете учителя. Она-то рылом не вышла для Школы и вышла из Академии недоучкой, не способной справиться с собственной силой, магичкой, которую и сопливая русалка не боится. Цена таким как она — полушка за пучок, и тут ничего не поделать.

А тут у девчонки такой шанс! Будущее! Ковь бы уцепилась за него руками, ногами и зубами, а эта будет нос воротить? Ну нет, она не позволит.

— Я… Ой…

Мила вдруг побледнела и уставилась Кови куда-то за плечо. Та не обратила внимания.

Как она раньше не додумалась? Зря они с Ваской увлеклись сложными теориями, зря. Отправить Милу в Школу — отличная идея, овцы целы, волки сыты, никто никого не убьет в порыве страшной мсти… Действовать надо просто, четко, эффективно: видать, на нее так замки влияют, она теряет хватку.

— Ты. Что, так хочешь замуж? Что, есть за кого?

— Думаю, это не ей решать. — Резко сказали за спиной.

— Госпожа Ганталена, я…

— Хватит. — Жестко сказала Гарпия. — Я слышала достаточно. Марш в свои покои, выйдешь до утра — будешь наказана. Милочка, вы не пройдете со мной?

Ковь обернулась.

И поняла, что вот она, стоит перед Гарпией даже без парика. Боги, почему она никогда не думает, прежде чем делать? Вот зачем нужно было так орать?

Ну кто мог подумать, что в этом замке вообще никто по ночам не спит, все по коридорам гуляют?

Васка тоскливо глядел в огонь.

Он совершенно не понимал, зачем его сюда позвали. Близнецы были полностью увлечены друг другом, а Васка лишь изредка кивал в ответ на какие-то вопросы, поддерживая то одного, то другого.

Было скучно настолько, что и вправду хотелось напиться. Он уже два часа вертел в руках один и тот же полный вина бокал. Но Ковь терпеть не могла пьяниц, и как-то раз устроила ему такую истерику, что он предпочитал лишний раз ее не нервировать.

Васка не боялся Кови, но не любил, когда она орала. Ради спокойствия можно и перестать пить. Хотя разве вином можно напиться? Для аристократа вино — та же вода. Только не тухнет и приятнее на вкус.

Но Ковь учует, можно не сомневаться. Она не отличает красного от белого, а белое от сивухи, все ненавидит одинаково, со всем пылом своей огненной души, и Васка хотел бы посмотреть на того храбреца, что попытался бы объяснить ей разницу.

В гневе она была страшна, как воплощение Ррахи, богини войны, и на это он в свое время и купился.

Кажется, это было так давно, что они знакомы вечность, а ведь встретились-то чуть меньше пяти месяцев назад, и какая это была встреча! Пожелай о ней поведать летописцы, то померли бы от смеха где-то посередине. Было, было над чем смеяться — тут и наивный рыцарь, не отличивший по неопытности магичку от магессы, и магичка, только-только из Академии, которая понятия не имеет, куда идти и что делать с привалившим счастьем…

Помнится, ему тогда какой-то доброхот указал на трактир, где она обедала. А он, не разузнав ничего, не задумавшись даже, а нужно ли это ей, просто туда вломился и с порога спросил:

— Так это ты та самая могучая магесса, что сразила Дракона лишь одним взмахом брови?

Надеясь, что она откликнется. А она и откликнулась.

— Ну, я.

Вот тут бы ему и отступить: он-то, когда давал обет, представлял себе прекрасную деву с иссиня-черной косой до пояса, стройную, мудрую и утонченную. Именно такие иногда приходили ко двору, запускать фейерверки. На войне девиц-магесс он не встречал.

А тут…

По виду магесса была типичной деревенской девкой, того самого типа, представительницы которого к двадцати годам уже нянчат пятого дитятю, становясь шириной с добротный шкаф из дубового дерева. Ох, не мог Васка вернуться в прошлое и дать себе хороший подзатыльник. Где были его глаза, когда он решил, что эта девка может быть его прекрасной дамой? А ведь стала… Потому что он дурак и был.

Широкоплечая, широкобедрая, круглолицая… с короткими опаленными волосами какого-то невразумительного коричневого цвета и глазами болотного оттенка. Только нос был не картошкой, а тонкий, с аристократической горбинкой, и на лице смотрелся чуждо: видимо, какой-то из ее предков родился первенцем.

— Что молчишь? Ну да, магичка я. Прошу не путать. И если бы дракона можно было сразить одним взмахом брови, — ехидно ответствовала девка, нисколько не боясь оскорбить представителя высшего сословия, — то они бы все давно повывелись. Да и деньжищи мне бы такие не отвалили за избавление.

Рыцарь стиснул зубы и опустился перед магичкой на колени. Та самая, нет сомнений. За что ему такой позор? Посреди людного трактира, когда последний выпивоха пялится на него как на нянькой грохнутого… но он клялся «как только увижу», а рыцари своего слова не нарушают. Тогда Васка и вправду в это верил… Вот и встал сэр Диерлих на колени с ужасающим скрипом, (ну и половицы в этом трактире! Трещат и так и норовят провалиться под тяжелыми железными ногами) и склонил буйну голову, и протянул ей меч свой на вытянутых ладонях.

А девка взяла меч за рукоять жирными пальцами, удивленно и испуганно заозиралась по сторонам:

— Ты че, больной? Вставай быстро!

— А не встанет он, девонька, — Сказал кто-то за спиной, и Васка до сих пор не может спокойно вспоминать то тихое старческое хихиканье, — он, понимаешь ли, тебе верно служить поклялся, а ты клятву приняла…

— Че?

— А нишо! Меч взяла? Взяла. Теперь не отвяжется. И не встанет с колен, пока ты у него прядь волос не срежешь, типа, шоб носить у груди, ты ему теперь дама прекрасная, о как!

Тут пьянчуга заржал уже во весь голос, Васкилерох, который еще ни разу не попадал в подобного рода передряги, покраснел, а магичка ошарашенно уставилась на склоненную голову. Полюбовалась на шевелюру сэра Диерлиха (цвета воронова крыла, как и у всякого достаточно породистого аристократа — кто бы мог подумать, что ей потом взбредет в голову перекрасить его в рыжий, а ему так понравится, что он крепко подумает, хочет ли он родной цвет обратно).

На его счастье, она оказалось девушкой неглупой, а то они бы еще долго так просидели. А она решилась быстро, зло поджала губы, обрезала черную прядь, запихнула в какой-то мешочек у пояса — в один из полусотни таких же.

Сэр Васкилерох вздохнул с облегчением.

А магичка немного подумала, будто что-то вспоминая, и вмазала ему в глаз. Кулаком. Женщина. Больно.

— За что? — Не понял тот.

Тогда он окончательно понял, что нормальной прекрасной дамы из этой сумасшедшей не получится.

— А позоришь меня пред всем честным народом, вот за что! И поесть не дал нормально! И нефиг к порядочной девушке приставать!

«Брат узнает и до-о-олго смеяться будет», — грустно думал сэр Диерлих, пытаясь не предполагать, что ждет его дальше, и медленно поднимаясь с колен…

Потом его ждал еще один сюрприз.

Магичка принципиально шла пешком. По весенним дорогам. По лужам и грязи. Шла, похрустывала себе не до конца еще растаявшим льдом, и запачканные чуть ли не по пояс штаны ее как будто и не волновали. На Васкилероха же она обращала еще меньше внимания, чем на лужи.

— Давай ты сядешь на моего коня? — предложил сэр Диерлих. — А потом мы тебе купим… мула какого-нибудь?

— Конь твой под нами двоими провалится. Нафиг мне это надо, коновала искать, позвоночник ему сращивать потом. Мне же и платить придется… Нету у меня таких денег, лошадей держать.

В чем-то она была права.

Сэр Диерлих очень быстро обнаружил, что конь его двигается примерно с той же скоростью, что и магичка. Видать, действительно — перегрузил бедолагу, конь-то скаковой, не боевой. Нормальные люди полный доспех все время не носят, а он, видите ли, покрасоваться перед братом захотел… Мол, я и так проживу, без замка, я не юнец неоперившийся и вовсе не наивный… Не нужна опека, и без тебя могу. Ну и заодно заберу побольше, это называется «предусмотрительность».

— А как тебя зовут? — принял он еще одну попытку сблизиться. Девушка внезапно зарделась как маков цвет, хмуро зыркнула в его сторону и буркнула:

— Прасковья. Прошкой зови.

— Не буду я тебя так звать, — возмутился рыцарь, по молодости своей не понимая, что сейчас нарвется на крупные неприятности, ибо обиженная женщина, недоумевающая как избавиться от нежданного попутчика — это крайне опасно.

— Это почему же? Благородным наши простецкие имена не по нраву? Аль выговорить трудненько? — ощетинилась магичка.

— Нет. Просто «Прошка» это слишком просто для великой магички, прости уж за невольно вырвавшийся каламбур. Можно звать тебя «Ковь»?

Молчание было ему ответом. Видимо, такого изящного решения проблемы ей еще никто не предлагал. А затем осторожное:

— Ну, зови, коль тебе так неймется. Все равно отвалишь после первого же дракона.

Сэр Диерлих благоразумно решил не говорить, что дал обет оберегать храбрую девушку до конца дней своих. После того как увидел погорельцев. На эмоциях. Уже жалел.

— Не сбегу.

— А я тебя назову… Как твое имя?

— Василерох Диерлих. Можно просто: сэр Диерлих.

— Ваской будешь.

Услышав такую вопиющую глупость… или наглость, а то и то и другое вместе, свежеиспеченный Васка смешался и ничего не ответил. Это с врагами он мог быть суров и беспощаден.

А вот возразить этой нескладной магичке почему-то не смог. Наваливалось косноязычие и, почему-то восхищение. До того он встречал мало дам, способных не только связно разговаривать, но и спорить с прекрасным темнооким рыцарем с растрепанной шевелюрой цвета воронова крыла… Обычно они просто валились к нему в объятья, что уже слегка поднадоело. Если честно, Васка вообще в первый раз видел девушку, которая предпочла флирту кулаки, и это было… интересно.

Сейчас, сидя перед камином в чужом замке перед двумя потенциальными убийцами, Васка невольно задумался, что же он такого сделал, что Ха от него не просто отвернулся, но, наверное, еще и плюнул. Может, убил на войне какого-нибудь полубога? Да нет, никогда Васка не был героем, и полубоги, даже самые захудалые, не про его честь.

Да и если подумать, кем бы он стал, не встреть он Ковь? Очередным наемником, стражником у какого-нибудь захудалого барончика? Может, Ха наоборот, приголубил блудного рыцаря?

Ну нет, это вряд ли. Васке не достанется ни замка, ни земель, его дети не наследуют титул… Ха свидетель, он выполняет задание русалки, которая выглядит, как пятилетняя девочка, и ее десятилетнего брата! Главный свидетель — пятнадцатилетняя девушка, настолько незрелая, что носит слишком короткие платья в знак протеста…

Если это везение, то каково неудачникам?..

— Сэр Диерлих? Сэр Диерлих, вы заснули?

— Простите, чуть не задремал. — Васка встряхнулся, отгоняя лишние мысли. — Хорошее вино… Кстати, о вине. Ваша… дочь, вы же планируете дебют в столице?

— О, нет-нет-нет, — добродушно рассмеялся один из близнецов, которого Васка для удобства решил считать Фахлером, — у нас нет таких денег: она сиротка, которую мы признали из милости.

— Сиротка? Говорят, у сироток часто бывают магические способности. — Васка говорил медленно, четко проговаривая согласные, чтобы удивительную логичность его высказываний можно было потом списать на опьянение. — Не хотите попытаться устроить ее в Школу?

— Школу? — Фахлер задумался. — Не думаю. Насколько я знаю, плата за обучение…

— Оно того стоит. Моя троюродная сестра там училась. Страшна была, как… утопленница. Там все девушки страшненькие, да и мало их, кто родную кровиночку отдаст учиться на магессу? — Васка подмигнул, — А вот парни как на подбор — богатенькие, знатные, и выбирать-то им и не из кого… Еще и вошло в моду бедненьких брать, чтобы жена была благодарна — вы же понимаете… Мила окупится. Сестрица-то очень неплохо устроилась, у нее три особняка в столице, собственный выезд…

Он похабно улыбнулся.

Фахлер почесал бороду, задумался. Дальше разговор вел Тахлер и они с Ваской долго дискутировали о лошадях. Фахлер не вставил ни слова.

Клюнул.

Черты Гарпии были искажены гневом, и это делало ее обычно неестественно-правильное лицо почти красивым.

— Кто вы такхи-и-ие?!

Она отволокла Ковь в собственные покои как какую-то сопливую девчонку, больно, наверняка синяки будут, вцепившись длинными пальцами в плечо, и теперь не говорила, а шипела — и четыре длинные косы, в которые были уложены ее черные, без единой седой пряди, волосы, казались змеями, лениво лежащими на простом домашнем платье.

Казалось, рассердись она еще больше, одна из змей поднимет головку, раскроет, красуясь, пасть… Кови рассказывали, что из-за особого строения челюстей змеи могут раскрывать пасть очень, очень широко, оттого маленький василиск так легко может откусить человеку голову…

И вонзит зубы Кови в плечо, прямо туда, где синяки. Конечно, Ковь не сдастся без боя и сожжет этот поганый замок, но…

Пока нельзя. Надо как-то успокоить Гарпию, успокоиться самой, а то когда Ковь пугалась, она совершенно переставала себя контролировать. Привет из сопливого детства: нельзя показывать врагу, что ты слабее, или что ты не знаешь, что делать, а то точно съест. Змеи, кажется, для этого и поднимают головы, желают казаться как можно выше, раздувают капюшоны, громко шипят…

А она сейчас не змея и не магичка, она — фифа. Фифы не только не раздувают капюшонов, но и не ругаются последними словами, не хамят, лишь тонко иронизируют, и, Васка, помнится, подчеркивал это особенно, не общаются с прислугой и не общаются как прислуга. Не ругаются. Не хамят. Не ру…

— То, что вы — самозванцы, я поняла сразу. — Почти спокойно сказала Гарпия, и если бы Ковь не видела, как искривились ее тонкие губы, она бы, может, и приняла это спокойствие за чистую монету.

— Мой спутник — Васкилерох Диерлих. Сэр Васкилерох Диерлих.

— А может, сразу его Высочество? — Взвилась Гарпия. — Ты хоть знаешь, девка, что бывает за присвоение титула?

Не ругаться. Не хамить. Тонко иронизировать. Тоньше. Тоньше…

— Понятия не имею. — Пожала плечами Ковь. — Я ничего не присваивала. Я — прекрасная дама сэра Васкилероха Диерлиха. А вы… Вы ведете себя неподобающе.

Будь здесь Васка, она обязательно спросила бы, тонко получилось или не очень. Судя по тому, как побледнела (хотя куда уж больше) Гарпия — получилось слишком.

— Что тебе было нужно от моей падчерицы?

— Мне? — Захлопала глазками Ковь, совсем как давеча за ужином, отчаянно соображая, сколько Гарпия могла услышать, — Ничего. Но я могла ей кое-что предложить. Возможно, мой лексикон несколько вас смутил, я понимаю, простите, — Ковь сделала бы реверанс, если бы можно было сделать реверанс в штанах и не показаться полной дурой, — Но я… брожу по ночам, и… Короче, у вашей доче… падчерицы… Хотя вам, наверное, это будет неинтересно. У вас, несомненно, есть для нее жених на примете?

— Это не твое дело. Что не так с моей падчерицей?

— А что случилось с ее матерью? Кем вообще была ее мать?

— Что ты себе позволяешь?

— А с тобой-то что не так? — Ковь поймала себя на том, что перешла на «ты», что Васка категорически запрещал делать, но ее уже несло, — У тебя девка крышей едет прямо под носом! Но ты дальше носа не видишь, ну ничего, еще отведаешь яду в супе — и сама будешь виновата! Ты — и дура, которая придумала себе жажду мести. Что случилось с ее матерью?

— Кто ты такая?

— Так мы далеко не уедем. — Ковь сжала кулаки. — Нам нужен Васка… лерох, да. Сэр. У него получится объяснить лучше.

Гарпия вдруг перестала кривить губы, растянула их в подобии улыбки. Присела на низкий диванчик, похлопала рукой по подушкам рядом.

— Так мы не договоримся, ты права, девочка. Присаживайся, попробуем начать сначала — знакомство у нас не задалось, верно?

Ковь отступила на пару шагов. Очень уж неожиданной была перемена в поведении Гарпии: еще несколько секунд назад она выглядела так, будто готова ее растерзать, а сейчас разве что булочек и варенья не предлагает.

Выглядит, как ловушка. Вот сядет Ковь и как напорется совершенно случайно печенью да на шило, так и погибнет в цвете лет из-за своей наивности и веры в лучшее в людях.

Она отступила еще немного, ощутила спиной холодные камни стены и встала так, чтобы в любой момент можно было сорваться с места и убежать.

Она бы не убежала ни за что на свете, даже если бы Гарпия вдруг оказалась могучей темной ведьмой, но лишать себя возможности глупо, даже если никогда ей не воспользуешься.

Именно поэтому она ответила на это предложение как могла вежливо:

— Ковь. Меня зовут Ковь. Я магичка.

Сказала — и только потом поняла, что. Для нее это признание было такой же неожиданностью, как и для Гарпии. Просто… вырвалось.

— Магесса? — Переспросила та.

Запираться толку не было. Сказала «а», говори и «б»… Васка голову открутит… или, хуже, ничего не скажет, так, вздохнет разочарованно, подумает, мол, так и знал, нельзя на Прошку положиться… и будет прав. Был прав: не получилось из нее благородной дамы. Лучше бы немой прикинулась или блаженненькой, таким все прощается.

— Нет. К сожалению — нет. Но я действительно прекрасная дама сэра Васкилероха Диерлиха, и… он действительно сэр. Мы проезжали мимо по делам и решили заглянуть к вам — просто отдохнуть. Гостиницы — это так утомительно. — Ковь картинно закатила глаза.

— Допустим, я вам поверю, — царственно кивнула Гарпия. — Но что за договор вы заключили с моей падчерицей?

Ковь не очень умела врать. Она неплохо притворялась, лукавила, импровизации ей давались хорошо, ее ложь было сложно распознать, но она никогда не умела предугадывать последствий своей лжи. И она отлично знала об этой своей слабости.

Но сейчас она легко могла предугадать последствия правды — а потому ответила на совсем другой вопрос, заданный раньше.

— Ваша падчерица обладает сильными магическими способностями, госпожа Ганталена. Вот поэтому я и заговорила с ней. Думаю, ее стоит отправить на обучение. Ее мать обладала такими способностями? Возможно, ее отец — маг воды, но по каким-то своим соображениям этого не афиширует?

Деланая улыбочка Гарпии очень быстро увяла.

— Ее мать была служанкой. Ее отец не имеет ровным счетом никаких магических способностей. Она не может…

— Поймите. — Перебила Ковь. — Я заговорила об этом лишь потому, что я знаю: вы любите падчерицу. Но кто-то же подкинул шарфик в покои моего жениха? Вы понимаете, о чем я?

— Я не понимаю.

— А я не могу! — Рявкнула Ковь и тут же осеклась. — Простите, я правда знать не знаю, как вам объяснить…

— Мне кажется, мы перешли на «ты»? — Ласково сказала Ганталена, да только глаза у нее оставались холодными, злыми, — Откуда у нее магические способности?

— Что случилось с ее матерью?

Некоторое время обе молчали, заговорить — значило проиграть, сдаться. Никто сдаваться не хотел.

— Уже поздно. — Наконец сказала Ковь. — Я пойду к себе, а завтра мы с сэром Васкилерохом откланяемся.

Она уже взялась за ручку двери, когда за спиной раздался голос:

— Она утонула. К немалому моему сожалению. Но ты же и так об этом знаешь?

— Спасибо. — Кивнула Ковь, не оборачиваясь. — Только она?

— У нее была сестра. Очень… милая, подвижная девочка. — Показалось, или голос Гарпии слегка дрогнул? — Она… упала в реку. Такая трагедия! И мать бросилась ее вытаскивать. Течение быстрое, она была беременная… девочку так и не нашли, а мать вынесло на берег дней через пять… слишком поздно и уже без ребенка. Я нашла труп. Я настояла на похоронах. Знаешь, сложно купить правильный участок для утопленницы, никто почему-то не понимает, суеверия благородной даме не к лицу… Фахлер не хотел понимать. Я не знаю, что вам рассказала Мила, но я была дружна с Велой. Я настояла на том, чтобы Фахлер признал девочку. И если ты говоришь, что у нее есть магия…

— У нее есть магия. — Ковь наконец обернулась. — Она сильнее меня, хотя вряд ли вам это что-нибудь скажет. Ее сестра, брат и мать погибли в воде: все правильно.

Гарпия резко встала, приблизилась к Кови: она была ниже, хрупче, тоньше в кости, но Ковь все равно невольно отпрянула, наткнувшись спиной на дверь.

— Брат?!

Ошибка. Еще одна непростительная ошибка. Откуда ей знать пол ребенка? Откуда, если уж на то пошло, знать его Миле?

— Что тебе известно? — Прошипела Гарпия, — Мой мальчик — он спас-с-ся?

— Ваш?

— Он стал бы моим! — Гарпия сникла, спрятала лицо в ладонях. — Вела была здоровой… и сильной, очень сильной, от нее так и веяло жизненной силой. Она ходила к гадалке и узнала: будет мальчик. Здоровый, сильный мальчик, как она… Мы дружили… Мы договорились… Она хотела ему лучшей доли, а я бы позволила с ним видеться… Нам нечего было делить, я никогда не любила мужа… Мы дружили! Ты кто такая? Откуда ты столько знаешь?

— Кира сказала. — Ляпнула Ковь.

Ей было страшно. Сегодня что, день откровений? Сначала русалка плачется, теперь эта вот… Неужели Ковь так ее испугала? Да нет, ерунда, быть не может… Точно! Она могла услышать имя Киры еще тогда, в коридоре, и тогда понятно, почему она так легко повелась на ее блеф. Надеялась, что мальчик жив… Фартовый парень.

Кто же мог подумать, что злая мачеха обернется страдающей матерью? Скажешь кому — не поверят…

— Кто?

— Я — магичка. — Напомнила Ковь. — Вам тогда не послышалась: я взаправду общалась с русалкой. Вы знаете — у магичек есть право представлять нечисть. Кира — милая девочка. Хорошая девочка. Мертвая. Но она знает, что никто не виновен и просит вашей помощи. Убедите Милу. Расскажите ей свою запутанную историю, как вы скорешились с Велой, давайте. Молчать, боясь травмировать ее — не лучший выход. А лучше — заберите из реки своего мальчика, а то он окончательно спятил: решил, что уже мертв, что ему можно все — и присвоил себе рыцарское звание и фамилию знатного рода, а вы знаете, что за это бывает. Докажите делом, что вы ни в чем не виноваты, что вы любите, давайте! И даже Миле придется поверить…

И Ковь расхохоталась — как все оказалось просто! Какая же она везучая!

Какая странная получилась история — будет, чем Васку подкалывать, когда он в который раз заведет свою шарманку.

А сейчас все решится просто: Гарпия получит мальчика, мальчик получит имя, девочка получит образование, а русалку оставят в покое.

Главное, что Ковь, наконец, свалит из этого дурацкого замка, да и Васку можно будет переправлять через реки безбоязненно.

Однако нельзя так надеяться на везение. Больше Ковь ни за что не свяжется ни с нечистью, ни с замками: лучше устроится в каком-нибудь уютненьком и богатом селе и будет от него волков отгонять холодными зимами…

И Ковь добавила:

— Короче, идите-ка вы на речку. А я — спать, страсть как надоело мне это ваше кубло змеиное, видеть не хочу.

Развернулась и ушла, красиво так, гордо, разве что дверью перед носом у Гарпии не хлопнула — это было бы слишком мелочно.

Милу отправляли в Школу. Васка был удивлен даже не тому факту, что Фахлер с ним согласился, нет! Скорее тому, что это была не только его заслуга, он как-то и не ожидал — это Ковь смогла убедить Гарпию, а та уже дожала мужа. Может же, когда хочет…

Правда, когда он догадался поинтересоваться, как именно она Гарпию убедила, ему захотелось побиться головой об стену, или настучать по голове Кови — наверняка звук получился бы гулкий, хороший, солидный такой звук.

Сначала эта… женщина многих выдающихся достоинств ночью, одна, не предупредив никого, без парика, в штанах, полностью наплевав на конспирацию, пошла на речку. Общаться. С нечистью. Гипотезу подтверждать. Даже выяснила что да как, дуракам везет.

Потом, как ни странно, вернулась — живая, здоровая, и очень голосистая. Насчет ее голосистости Васка никогда не сомневался, но тут она превзошла сама себя. Вступила в пререкания о пользе образования с Милой чуть ли не на пороге комнаты Гарпии. Ладно, Ковь понятия не имела, где что в замке находится, но Мила могла бы и додуматься…

Кстати, идея про образование, оказывается, пришла обоим в головы почти одновременно. Так что за свою деятельность Васка даже получил поощрительное: «ну, молодец, че, догадался». Снисходительным тоном.

Захотелось ее удавить.

— Ну что-о-о ты на меня так смотришь? — Помнится, ныла Ковь исключительно чтобы его позлить, зная, как он ненавидит подобные, чисто женские, интонации, это деланное изображение попранной невинности и безвинной обиды, — Я старала-а-ась, без меня бы ничего не получи-и-илось. Ну и, для справки, мне плевать, че ты там себе думаешь.

Когда-то он клялся соблюдать рыцарский кодекс, в том числе и не поднимать руки на женщин (кроме случаев, прописанных отдельно: самозащита, защита государственных интересов и так далее, около пятнадцати пуктов), и в тот момент очень в этом раскаивался. Хотелось позволить себе хотя бы легкий подзатыльник, а то сколько можно трепать ему нервы? Знала же, знала, как он относется к подобным ночным походам, потому и пошла тайно, пока он пил… Он хорошо помнит, как стоял, дурак-дураком, над куклой из простыней и думал: бежать, искать ее хладное тело или, если не повезет, чей-то чужой обгорелый труп, или паниковать рано и нужно лишь подождать еще немного.

Васка мог бы ей тогда сказать, что ее везение — не вечно, и это было бы гораздо больнее подзатыльника. Сказать, что если бы Гарпия после задушевного разговора с Ковью молчать бы не захотела, не было бы больше никакого смысла в Кирочкином жемчуге. Он бы весь ушел на то, чтобы доказать сыскарям — да, Диерлих. Да, невеста.

Сыскари давно разочаровались в этом мире, особенно те, что работают в таком захолустье. Единственное, чему они еще не разучились верить — деньги. Конечно, могло повезти: попался бы человек небезразличный, захотел бы разобраться… но в это уже не верил сам Васка.

Еще можно было бы отправить письмо брату и тем самым освободить себя от трат, но письмо может потеряться, ответ — не прийти… В лучшем случае пришлось бы торчать тут месяца два, и жемчуг они бы просто проели.

Но Ковь сияла. Просто сияла.

И у Васки язык не повернулся это сияние погасить.

И Ковь сияла себе дальше.

Сияла, когда Ганталена попросила их остаться в замке еще на неделю, как личных гостей, хотя замок Ковь ненавидела всеми фибрами своей огненной души, к обеду ни разу не спускалась, чтобы не пришлось надевать платья, и все время ныла, как ей надоело в нем торчать.

Сияла, когда Ганталена привела Етеля в замок, заперлась с Молью в библиотеке и очень долго ей что-то выговаривала. В результате переговоров старшей сестры с младшей Мила получила извинения: оказывается, романтично (если верить ее словам) настроенная Моль так оригинально попыталась устроить девушке личную жизнь. В какой-то легенде вычитала про подвязку, но подвязок Мила по молодости не носила, пришлось подбрасывать шарфик. Васка, помнится, не удержался и вслух удивился: мол, не слишком ли фривольная получается легенда? Моль и глазом не моргнула, врала себе дальше.

Етелю тоже повезло — его записали в наследники первой очереди, и если Ха ему улыбнется еще раз, и Моль родит девочку, то ему даже не придется ни с кем делиться…

Как у Ганталены это получилось провернуть, Васка понятия не имел. Етель выглядел для неискушенного взгляда как самое настоящее страховидло (как метко выразилась Ковь), со всей своей чешуей, искалеченной спиной, перепонками между пальцев ног и безжизненными белесыми глазами. Возможно, Фахлер просто сдался под его пронизывающим, серьезным, нечеловеческим взглядом, или Ганталена удачно надавила на чувство вины перед мертвой любовницей… Могла и приврать, что мальчик все равно долго не проживет — в этом случае Фахлера ждало огромное разочарование. Васке такие детали интересны не были, вот он и не узнавал.

Как бы то ни было, все устроилось наилучшим образом. А сегодня был тот самый день, когда Милу (растрепанную, не выспавшуюся и не слишком-то довольную) отправляли в Школу. Ганталена уже села в карету, она оказалась единственной родственницей женского пола, которая могла бы сопровождать девушку в этом долгом и трудном пути. И была счастлива ее сопровождать: не только Кови опостылел замок.

Да и было о чем падчерице с мачехой поболтать, было.

Ковь уже привычно сияла.

У Васки же билось в голове две мысли: «ну наконец-то» и «да когда же уже наконец тронемся».

В карету были погружены их с Ковью вещи: три платья (два подарила со своего плеча Ганталена — никто и не заметил), разобранные на устрашающего вида запчасти, Васкин скромный узелок… Планировалось, что они сопроводят Милу до своей гостиницы, а дальше пути их навсегда разойдутся.

Ковь села в карету — надо же, Васка думал, она как обычно, пешком пойдет.

Прицокнул кучер, карета тронулась, Васка пришпорил коня, которого ему одолжили радушные хозяева — его собственный стоял в деннике гостиницы, и Васке не терпелось его увидеть, проверить, все ли в порядке, а то знал он ушлых хозяев и ленивых мальчишек-конюхов…

За этими мыслями он и не заметил, как они доехали до моста через реку. Не заметил бы и как проехали, если все кони в какой-то момент не встали, как вкопанные, посреди моста.

На перилах сидела девочка: черные траурные ленты в русых косичках, простой сарафанчик из небеленого полотна, крупные зеленые бусы обмотаны вокруг тонкой шейки в несколько рядов, почти скрывая узкие щелочки жабр. Взгляд зеленых глаз слишком цепкий, слишком серьезный для такой маленькой девочки.

Она кивнула Васке, спрыгнула на камни моста и пошла к карете, оставляя за собой мокрые отпечатки босых ног.

Из кареты вышли Ковь и Мила. С Милой Кирочка попрощалась вчера, но они все равно обнялись еще раз и стояли так долго, минут пять, как будто говорили о чем-то без слов. Потом Мила отстранилась, и опрометью бросилась в карету, захлопнув дверцу.

Кирочка улыбнулась.

Сняла с шеи бусы.

— Знаешь, зачем твой рыцарь пришел тогда на рынок? — Спросила она, подмигнув Кови.

Та пожала плечами.

— Знать не знаю и… плевать, если честно.

— Что же, тогда с подарком он просчитался, да? — Улыбнулась Кирочка ехидно, обошла Ковь по широкому кругу и протянула бусы спешившемуся Васке.

— Нашел подходящие?

— Нашел. — Васка улыбнулся ей в ответ, перебирая прозрачные зеленые бусины, одну за одной, как четки.

Пожалуй, по Кирочке он будет скучать. Золотая девочка, умная девочка, милая девочка… мертвая девочка. Обидно.

— Всегда обидно, — снова пожала плечами Кирочка. — но случается. Договор исполнен, амулет я передала, жемчуг у вас…

Она достала из-за пазухи пергамент и повернулась к Кови.

— Будешь другом, сожжешь?

— А и буду. — Хмыкнула та.

Пергамент сгорел быстро и бездымно.

Кирочка, стряхнув с рук пепел, поклонилась в пояс, отступила и опрометью бросилась в реку, всплеск — и тишина.

Была русалочка — и нет.