Глава 1, в которой из дворца сбежало аж две принцессы

У меня жутко чесался нос.

Окно было открыто настежь, будто бы идеально прозрачные стекла могли бы помешать утренним лучам солнца проникнуть в комнату. За окном истошно орали птицы и переговаривались хрипло гвардейцы. Легкий ветерок играл с будто бы случайно выпавшим из моей прически локоном. Периодически его приходилось украдкой выплевывать.

— Принцесса Малиалика, прошу вас, не соблаговолите ли вы голову чуть повыше? Вот так… Плечики расправьте, подбородочек, подбородочек держите! Отлично-отлично! Так и стойте.

Я покорно проделала все, что требовал портретист, хотя так и подмывало топнуть ногой и рявкнуть, что мне это до фей рогатых надоело. Но я же средняя принцесса. Первая дочь может быть капризна и властна — на то она и первенец. Третья дочь, младшенькая, балованная, тоже вправе закатить истерику. Но я — вторая, средняя. Вторые дочери всегда послушны и терпеливы.

Поэтому я, как последняя идиотка, встала в пять утра, уделила утреннему туалету какой-то час и пошла позировать. Сейчас уже почти девять  — не так давно я слышала, как за окном сменяли караулы, значит, я простояла здесь уже часа три, не меньше…

Ничего. Скоро солнце поднимется достаточно высоко, «тот, особый, утренний свет» исчезнет, и я наконец смогу шевелиться. И почему в Талимании летом солнце встает так рано? Кто придумал восход солнца в четыре часа утра? Солнце, наверное, неживое, и, значит, им все-таки заведует Вефий. Выходка как раз в его стиле. Сестра его, богиня мудрости Веда, что заведует живым, на такие мелкие пакости не разменивается, а других Богов в нашем мире нет.

— Принцесса! Можете расслабиться! — прервал мои размышления о Богах и Божественном портретист, — на сегодня работа над вашим свадебным портретом закончена!

Я с облегчением отлепилась от манекена, с которым все это время простояла в обнимку, и который должен был символизировать моего будущего супруга. Манекен был деревянный и на мой вкус чересчур массивный — сомневаюсь, что мой муж будет настолько широкоплечим и высоким. Но зарекаться смысла нет. Этого никто предсказать не в силах. Кроме Вефия, конечно.

На полпути к двери желание посмотреть, что же все-таки получилось, впервые за последние две недели все-таки перевесило желание сбежать отсюда побыстрее.

— Мастер, — вежливо спросила я, — а можно?..

— Конечно-конечно! — угодливо склонился тот.

Он подхватил меня под локоть и подвел к подсыхающему холсту.

На картине была изображена я. Сходство было потрясающим, будто я смотрюсь в зеркало: те же серые глаза, тот же нос, как шутила когда-то Валька «прямым углом» ровный, без намека на горбинку или вздернутость, родовой нос Хабрасо, те же тускловатые русые волосы, убранные в обманчиво-небрежный пучок… да, портретист ничего не приукрасил, как я и просила, зря я боялась. Роста среднего, плечи широковаты, ноги коротковаты — сними с меня платье и украшения, сними с меня всю ту краску, что горничные накладывают на меня по утрам слой за слоем, переодень во что-то менее вычурное и богатое, смешай с толпой, и никто меня и не заметит.

Крайне типичная внешность. Первые дочери красавицы, на то они и первые, третьи, младшие дочери красивы нетипичной красотой — в них все чуточку неправильно и слишком, диковинно и экзотично. Но я вторая.

Я обыкновенная.

Я довольно улыбнулась. Портретист, толстый и низенький, мне по плечо, человечек, улыбнулся вместе со мной. В улыбке этой явно сквозило облегчение. Наверное, переживал, что если я увижу себя такой вот… обыкновенной, то разгневаюсь, обижусь и отберу у него заказ. Но, к его счастью, я никогда не расстраивалась по поводу своей внешности. Более того, эта была самая удобная внешность, которую можно только представить.

— Мастер… я рада, что не ошиблась в вас. Все именно так, как я и хотела. Я намекну казначею про премию… можете не благодарить! — я предостерегающе подняла руку, — До завтра.

Я вышла в коридор. Следующим в списке дел было свадебное платье. Путь до мастерской портнихи я преодолела минут за пять: это был рекорд. Я даже не опоздала на примерку, которая была назначена на девять десять. Впервые за те две недели, что меня рисовали, кстати.

— Здравствуйте!

Я радостно ввалилась я в комнату, уже давно и надолго заваленную тканями различных оттенков белого.

— Принцесса! Неужели вовремя? — отозвалась сьера Тея, которая обшивала меня чуть ли не с рождения, и которой потому в обращении со мной дозволялись многие вольности.

— Ага, ни одного хлыща по пути не встретилось, представляешь? — хмыкнула я.

Здесь и мне можно было дышать чуть посвободнее. Трудно не перейти на «ты» с человеком, который вышивал тебе цветочки на пеленках.

— Что, неужели тебе не пришлось ни с кем раскланиваться до посинения? Тогда понятно, почему ты не опоздала. Девочки, что вы как неживые? Давайте, работаем, работаем, принцесса с утра не емши…

Я благодарно улыбнулась, встав на специальное возвышение посредине комнаты. Вокруг меня засуетились подручные Теи — сняли с меня платье со сноровкой опытных горничных, а потом стали что-то примерять, что-то подкалывать, что-то мерять…

Сама сьера наблюдала за этой суетой со своего кресла. Пока ее вмешательство не было нужно, и она решила развлечь меня разговором:

— Как же это так, вроде только-только ползунки тебе шила и уже замуж? Время летит…

— Ну, вот так, — развела было я руками, но вовремя вспомнила, что не стоит.

Любое неосторожное движение во время примерки могло вызвать град осыпающихся под недовольное цоканье девушек-подручных булавок, а так же к необходимости все перемерять, потому что здесь-вот-эта-вот-булавочка-сдвинулась-вам-не-кажется. А я не хотела провести здесь весь день.

— И не страшно тебе, за лягушку-то замуж?

Я тяжело вздохнула. Было страшно.

В нашей стране, как и во многих других странах, где поклоняются Вефию, как старшему из Близнецов, принцессам обычаем предписано выходить замуж согласно воле Вефия. Зачем присматриваться к жениху, зачем выбирать из нескольких кандидатов, провоцируя межнациональные конфликты? Можно же просто вызывать фею и превращать всех достигших совершеннолетия принцев и, заодно, лишних бастардов, в чьих жилах течет хоть капля королевской крови, в лягушек, а потом возить всех этих коронованных земноводных от одной принцессы к другой. А принц пускай ждет — вдруг какая и поцелует… Ожидание может растягиваться на несколько столетий, ведь лягушки в банках почти бессмертны. Зато каждая принцесса, будь она хоть хромой одноглазой немой уродиной, получит подходящего мужа. Считается…

Считается, что когда я встану перед длинным мраморным столом, на котором будут стоять ровные ряды банок, Вефий поможет мне выбрать ту, в которой сидит мой суженый.

Вефий. Крайне надежный бог азартных игр, дурацких шуточек и обмана. Поможет выбрать правильно.

Да, он еще и Бог солнца, и вообще всего неживого в мире. Но когда я думала о предстоящей свадьбе, мне почему-то вспоминались те его стороны, которые не располагают к доверию.

Однако у меня была одна лазейка. Одна-единственная.

— Ну… — Протянула я задумчиво, — страшно, конечно. А разве есть альтернатива? Бежать в предсвадебный побег?

— Ну что, ваша бабка бегала…

— Она и сделала это законным, — кивнула я.

— И неплохо сбегала, надо сказать. Вернулась с Наскаром из Ньярни, пусть земля будет ему пухом. Не сбежала бы, как бы она поймала этого быстроногого?

— Тея, ты действительно считаешь, что таких, как дедушка, пруд пруди?

— Ну, в пруду как раз не такие плавают, — хохотнула Тея добродушно.

— Тея, — вздохнула я, — ты моя личная портниха и знаешь меня с рождения, а каждая из девочек многим тебе обязана. Но ты же понимаешь, что у стен есть уши? Будь осторожнее. Если я сбегу, мне ничего не будет, но тебя-то могут и повесить за подстрекательство, если узнают.

— Да разве же я подстрекала? Скажешь тоже! Мы просто историю поминали — правда, девочки?

— Да, сьера, — хором подтвердили те.

— Свою историю надо помнить. А я своего мужа долго подбирала. Мужья — они на дороге не валяются, их выбирать надо... Да и скучно это, ни флирта, ни гадания, любит или нет? Так, чмок в холодную морду…  бр-р-р!

— Тея! — предостерегающе выдохнула я.

— А как барон Филрен поживает? — быстро сменила та тему на более нейтральную.

Хотя как посмотреть — от сути-то ничуть не отклонилась.

— Да все как обычно, работает. Я его не вижу почти — деда ему канцелярию завещал, он и играется. Как будто ты не знаешь.

— Хороший парень этот Теллер Филрен. Красивый, да, девочки?

Нормальный. Но обаятельный, конечно. Тея от него без ума, «девочки» тоже. Любят Лера слуги, а ко мне сватают чуть ли не с самого детства. Если бы хоть половина этих слушков была правдой, получилась бы весьма романтичная история из тех, что так любит простой люд.

А вот меня от этих намеков уже тошнит.

Я взвыла не своим голосом, чувствуя, как теплеют уши:

— У-у-у! И ты туда же? Эта примерка еще долго длиться будет? У меня скоро завтрак, прибыли послы…

— Важные послы?

— Очень.

Я чуточку слукавила. Послы были из далекой-далекой и маленькой страны, должны были подписать контракт на поставку яблок и какой-то лекарственной травы, название которой я давно и благополучно забыла. Мое присутствие, так же, как присутствие моей старшей сестры, Валиалины, с ее мужем, Херхом из Дьеппны, было лишь формальностью. Более того, для меня оно вообще было необязательным: совершеннолетие мое наступит лишь через месяц и один день.

Через месяц и один день мне будет восемнадцать… тогда же я, согласно обычаю, чмокну выбранную лягушку, и жизнь моя с того дня будет отдана тому, в кого эта лягушка превратится. После этого я буду блистать на подобных приемах с мужем.

А пока мое посещение всех этих завтраков с послами дружественных стран было лишь моей прихотью. Развлечением.

Я была всего лишь второй в очереди на престол, и то, лишь до тех пор, пока Валиалина не родит девочку.  Она, впрочем, уже года четыре как замужем, и до сих пор не удосужилась. Ну так какие ее годы… так что я могла ничего не делать. Могла танцевать на балах, развлекаться на пирах, ездить на охоту. Но это было скучно: наблюдать за людьми я любила гораздо больше.

Весьма полезная черта характера для человека-резерва на случай, если с сестрой что-то случится.

— Ну иди, раз важные, — вздохнула Тея, — девочки, оденьте принцессу. Живо, живо, не слышали, она торопится!

На завтраке было малолюдно, но как-то чересчур тихо даже для такого количества трапезничающих. Я села, как и полагалось, в дальнем конце стола — хотя мое присутствие и символизировало добрые намерения нашей страны, формально меня здесь быть не должно было, и мне стоило одновременно и бросаться в глаза и делать вид, что меня не существует. Дело тонкое, но я для него подхожу как никто другой.

Матушка общалась с главным послом, видимо, утрясая какие-то тонкости сделки, Валиалина внимательно слушала. Отец пил мелкими глоточками красное вино и пилил вилкой куриную ногу, абсолютно ко всему безучастный. Его мучило похмелье. Он уже лет пять как ушел в запой, с тех пор как умерла от старости его младшая племянница, дочь его младшей сестры. Сестре этой на момент превращения отца в лягушку было года три, отец пробыл лягушкой очень долго. Его родное королевство после смерти племянницы сначала потонуло в огне гражданской войны, а потом перешло под контроль Джокты. Вроде как они даже признали Веду старшей! Вот ведь ужас, было с чего запить. Он ведь ничего не мог сделать, женившись на матушке, он полностью перешел в талиманское подданство: жил ради Талимании, правил Талиманией, и все права на свой родной Хегс потерял. Он их и до женитьбы не имел, если уж на то пошло.

Однако отец вел себя прилично, и свои наклонности при чужеземцах не демонстрировал, а, значит, упрекнуть его было не в чем. Он был тихой марионеткой, как и большинство королей до него, как будет большинство королей после, нужный лишь для таких вот официальных приемов.

Конечно, по королевству ползли слухи, что он выпивает, но это никто не мог подтвердить. Красное лицо по утрам объясняли болезнью почек.

Я отца почти не знала, так как он очень мало общался с дочерьми. Наверное, будь у него сын, он бы не пил горькую, но не случившегося даже Веда не знает. Матушка тоже уделяла нам не так много внимания, но у нее были гораздо более весомые причины: работа, работа и еще раз работа.

Херх же, любимый мой зять, козлинушка ненаглядная, незаметно строил глазки жене посла. Та была взята на этот завтрак-прием для того же, что и Херх: чтобы посидеть рядом с супругом дорогим украшением. Она явно скучала, перекатывала по тарелке маслину двузубой вилкой. На вид она была совсем девочка, даже, наверное, помладше меня: тоненькая, светленькая, с прозрачными голубыми глазами и длиннющими светлыми ресницами, очень миленькая. Вот Херх и не удержался… он вообще был жутким бабником.

Не было ни одной горничной во дворце, будто бы невзначай не перещупанной этим гадом. Все мало-мальски симпатичные неоднократно были зажаты по углам и перетисканы Херхом… Валиалина в нем души не чаяла, поэтому закрывала глаза на его многочисленные измены, видимо, считая, что это лучше, чем, например, алкоголизм отца.

Я когда помладше была, говорила Вальке категорично, что мой так никогда не будет. Она на это только горько улыбалась: «На все воля Вефия».

И вот я сидела за столом, смотрела, как Херх с послихой переглядываются, и мне становилось все страшнее, все противнее! Я представляла, что лягушка, мной поцелованная, раздувается, раздувается, раздувается, и становится рыжим, конопатым, кучерявым и щербатым. Или заросшим черной бородой чуть ли не до бровей полуголым варваром из давно позабытого древнего-древнего северного королевства. И этот варвар руками ест! И в шкурах ходит! Или белым до прозрачности блондином с породистыми угольными бровями, высокомерным и холодным… моим будущим мужем, с которым мне потом жить всю жизнь, с которым налаживать отношения и делать детей! Которого я не выбирала, а которого выбрал за меня Вефий, и хорошо, если с самыми лучшими намерениями, а не с желанием поразвлечься.

Я уже не прислушивалась к тому, что говорит послу мама и добавляет Валька и не присматривалась, не в состоянии была. В глазах все расплывалось, и я боялась моргать, чтобы не расплакаться. С чего бы это мне вдруг плакать? Принцессы должны владеть собой.

— Лика? Я сяду? — хрипло спросили у меня и пару раз сдавленно кашлянули.

— Лер! Садись, конечно.

«Пока можно», — едва не добавила я, но осеклась.

От звуков этого голоса слезы куда-то делись. Все-таки когда есть человек, которому можно просто тихонько повыть в плечо, выть уже не так уж и хочется…

— Привет. Как портрет, как спалось?

Я вымученно улыбнулась, перехватив озабоченный взгляд матушки, будто случайно скользнувший в нашу с Лером сторону.

— Да нормально.

Лер тоже улыбнулся матушке и чуточку отодвинул от моего свой стул, будто уверяя всех вокруг и матушку в особенности, что никаких поползновений с его стороны в мою не было и не будет. Матушка сдвинула брови, но надолго отвлечься от работы не могла, а потому наконец от нас отвернулась.

И что все в Лере мою тайную любовь подозревают? Он мой лучший друг, я доверяю ему как себе, но это не значит, что я в него влюблена, ведь так?

— А что мне говорят, что ты уже третью ночь подряд с криком посреди ночи просыпаешься? — вкрадчиво осведомился он.

Я буркнула, в который раз пообещав себе вычислить наконец горничную-осведомительницу:

— Рогатый фей снится.

— А если честно?

— Два рогатых фея..

Лер пожал плечами. Я отвела глаза. Ну не признаваться же, что мне третью ночь снится мраморный стол с лягушками и принц, который то при виде меня то себя кинжалом закалывает, то меня, потому что себя ему жалко. И что кинжал в сердце — это очень больно, даже во сне.

— Не хочешь, не говори. Я тебя сегодня еще под вечер навещу… ты как, не против? Разговор серьезный пойдет…

— Я думала, матушка тебя куда-нибудь запрет до послезавтра, — вздохнула я слегка виновато.

— Ты же послушная девочка, Лика, даже не смотря на влияние таких типов, как я, — с притворным сожалением вздохнул Лер.

Я уткнулась взглядом в тарелку. Мне не надо было смотреть на друга, чтобы знать, как он выглядит. Карие глаза его наверняка смеялись, несмотря на то, что на лице не дернулся ни мускул. Я пнула его под столом, чтобы перестал издеваться.

Я была второй дочерью. Мне всегда доставалось в разы меньше внимания, чем старшей принцессе, Валиалине, и чем младшей, Лифнадалии. Я была лишь промежуточным звеном, на мне не задерживались взгляды. Я незаметная и обыкновенная… На людской памяти всегда так было.

Я никогда не спорила со старшими, никогда им не перечила. Если мне говорили постоять шесть, семь, восемь часов, чтобы попозировать для портрета, то я стояла и ждала, потому что это действительно нужно. Если мне что-то запрещали, я никогда не спорила. Я просто ждала, пока про это забудут, и все равно делала все по-своему.

Меня всегда считали послушной девочкой, от которой нет смысла ждать неожиданных неприятных сюрпризов. Я потратила немало сил на то, чтобы меня считали именно такой. Ведь это давало мне уйму возможностей, тех, о которых Валька с Далькой могли только мечтать.

Например, можно было дружить с парнем. С бароном Филреном, с сыном внебрачного сына Наскара из Ньярни. Матушка могла кидать на нас подозрительные взгляды хоть до посинения, но я-то знала, что матушка считает, что даже если я и влюблюсь в Теллера Филрена, я все равно не позволю себе ничего, что выходит за рамки этикета… а значит, не было никакого смысла отказывать нам в общении.

Я твердо знала, что пока от меня не ожидают ничего из ряда вон выходящего, меня не пытаются от этого оградить. Пока нет ограды, мне гораздо легче в нужный момент что-нибудь этакое выкинуть так, что никто и не заметит.

Но Леру я доверяла, и позволяла замечать свои проделки так же, как он делился своими. Это с ним я поделилась найденной в библиотеке картой потайных ходов, это он взял меня в поход к Кресскому камню во время Мора, это ради него я побывала крайне близко к провалу, когда вывалилась матери из потайного хода прямо под ноги и разбила кристалл для вызова феи. Хорошо, смогла соврать, что меня горничная провела — та, что из Леровых. Оговоренную бедняжку потом уволили, но не с ее выходным пособием жаловаться.

Лер был внуком моего деда и его я ценила гораздо выше какой-то горничной. А матушка тогда решила превратить его в лягушку, как бесполезного бастарда. Дед к тому времени уже умер, и, если бы я не разбила тогда кристалл, Лер бы сейчас квакал в банке. Я выиграла ему время — наилучший выигрыш из возможных.

Правда, если бы Лер не взял меня к Камню, то вымер бы весь дворец. Когда мы уходили, заболела даже Далька, которую хворь не брала от роду, так что мы были квиты. Даже больше. Судьба за судьбу. Это связывает покрепче всякой там любви, особенно если узелки вязали Боги.

Я отодвинула тарелку, аккуратно положила вилку, так, чтобы она звякнула определенным образом, давая понять, что хочу уйти.

— Не издевайся, Лер.

Матушка неопределенно махнула рукой, отпуская на все четыре стороны.

— Я зайду часа через полтора, ты как? — шепнул Лер почти неслышно.

— Да конечно, в чем проблема-то? — удивленно спросила я, недовольная такой явной таинственностью, демонстрируемой всем вокруг.

— Горничных распусти, — хмыкнул Лер, — я рассчитываю на тет-а-тет.

— Соблазнять будешь?

— В каком-то смысле.

Я удивленно приподняла брови и наконец-то встала из-за стола.

— Ладно, я попробую.

Я сидела и рассеянно листала какую-то толстенную книгу по этикету. То, что Вальке всегда давалось как-то само, мне приходилось заучивать наизусть. Как кланяться, как вести непринужденную беседу, как подобрать цвет носового платка к платью… все это Валиалина делала верно инстинктивно, как дышала. Она была старшей дочерью, удивительно, если бы это было не так. Мне же приходилось этому учиться. Учиться ступать изящно и степенно, не сшибать излишне экспрессивными жестами мамины любимые маленькие вазочки тьенского фарфора, понатыканные где не попадя, учиться сидеть и не горбиться, учиться вежливо улыбаться. Я ненавидела все это с раннего детства, но училась прилежно.

Дасса, старшая из моих горничных, сидела в кресле чуть поодаль и вышивала, готовая в любую минуту отложить вышивку и пойти, куда я ей прикажу. Эта пожилая, улыбчивая женщина с сеточкой тоненьких мимических морщинок вокруг глаз и рта, с длинными руками и длиннющими, просто длиннющими пальцами вышивала, наверное, лучше всех в королевстве. Лучше даже Теи, пожалуй.

Сейчас под ее подвижными пальцами расцветал диковинный цветок необычной расцветки, и я больше наблюдала за этим процессом, чем читала книгу. Однако скоро должен был прийти Лер, а, значит, пора было Дассу отсылать:

— Дасса, будь добра… — я на секунду задумалась, подбирая предлог поблаговидней, — сегодня должны прислать луковицы тюльпанов... ну, знаешь, белых, фе… тье… Веда их разберет, как их там называют… Первую партию, с гонцом…

— Дьеппнских, — без запинки выговорила Дасса, — вы забыли? Из родной страны принца Херха, дьеппнские.

— О! Да, Дасса, именно дьеппоновских.

Исковеркала название я специально. Я терпеть не могла тюльпаны за стебель, который у меня упорно ассоциировался с недоваренной зеленой макарониной. Меня бесил Херх, меня раздражала мысль, что на моей свадьбе будет что-то о нем напоминающее. И даже то, что нашей фамилии, как не так давно приобретенным родственникам, правящий монарх-регент Дьеппны сделал на свои знаменитые белые тюльпаны огромную скидку, меня не сильно утешало. Хотя я понимала, что против традиций не пойдешь. Принцесса-невеста должна нарвать себе перед свадьбой букет именно этих тюльпанов, таков обычай.

— Малаилика, не стоит так. Это все-таки страна вашего близкого родственника, — мягко сказала Дасса, которая очень хорошо меня знала.

— Как «так»? — раздраженно огрызнулась я, — в любом случае, Дасса, мне их еще в горшке проращивать. Традиции… Я хочу, чтобы ты сходила и дождалась гонца с первыми луковицами, а потом принесла их мне. Вчера было письмо, что он отметился на станции в Каятти, значит, должен прибыть с минуты на минуту. Я просто не могу дождаться!

— Как будет угодно. Прислать Феску?

— Феску? Она слишком шумная. Есть кто-нибудь на замену?

Я отлично знала, что нет. Всех остальных горничных я еще до этого разослала по всяческим дурацким поручениям. Кого в город за шпильками, и не просто за шпильками, а за особенными… кого проверять, как дела с моим платьем, отлично зная, что Тея просто так лишние руки без отработки не выпустит, кого с цветами к могиле дедушки… Родовое кладбище было на другом конце города, так что это была одна из самых долгосрочных миссий. В общем, весь штат удалось услать подальше, и Дасса была последней.

И именно с Дассой надо было обращаться осторожней всего. Стоило ей увидеть в моем поведении что-либо подозрительное, она шла стучать матушке, а этого мне точно было не нужно. А то, что я распустила сегодня горничных уже было подозрительно. К счастью, Дасса была не очень умна.

— Боюсь, что нет… может, вы все-таки пошлете Феску?

— Я ей не доверяю, — я пожала плечами, — она же из деревни, мало того что шумная, еще и такая неуклюжая! Еще уронит, и они поломаются.

Дасса едва заметно улыбнулась, но уверять меня, что луковицы не ломаются от падения, не стала. Она очень любила, когда я показывала ей свое доверие. На этом я и сыграла.

— Ладно. Если что, я скажу Феске ждать в подсобке, вам достаточно позвонить.

— Конечно-конечно, — кивнула я.

Дасса ушла, и я впервые за последнюю неделю осталась в своей комнате одна.

Никто, конечно, не верил в то, что я пойду на предсвадебный побег. Однако давать мне возможность хорошенько к нему подготовиться никто тоже не собирался. Вот и сидела рядом то вышивающая очередную красотень Дасса, то раскладывающая пасьянсы Феска, то мелькающая спицами Банша, то еще кто-нибудь. Я не возражала, так как возражать значило всего лишь менять явного наблюдателя на наблюдателя тайного.

Но теперь-то я была одна! Хотя и ненадолго. Я распахнула окно и облокотилась на подоконник. Лер не заставил долго себя дожидаться. Скрипнула дверца шкафа, а по совместительству дверца тайного хода.

— Ловко ты ее… а что, тюльпаны действительно доставят сегодня?

Я пожала плечами:

— Ну, я что-то такое слышала. Ты уверен, что она ушла?

— В коридоре мой человечек сидит, — улыбнулся Лер, — он не даст тихонько подглядывать. Да и с чего вдруг?

Я вздохнула с притворной грустью:

— Ты же передашь Феске, что она больше у меня не работает? Я ее Вальке порекомендую, она как раз очередную легкомысленную девушку выгнала…

Лер коротко кивнул, даже не пытаясь отпираться.

Забава «угадай, кто шпион» длилась уже больше полутора лет, с тех пор, как Лер окончательно освоился в переданной ему нашим общим дедом тайной канцелярии. Я выловила уже пятерых подосланных мне горничных, а Феска была шестой. Мы с Лером старались не держать друг от друга секретов, но оставить меня без своего агента Лер просто не мог. Агент этот выполнял скорее функцию телохранителя, отводящего от меня любые опасности, нежели шпиона, ибо Леру аукался  любой мой, даже самый малейший, испуг, но игра в угадайку была настолько занимательна, а старания агентов настолько тщетны, что даже несмотря на то, что я теоретически осознавала необходимость подобной прислуги, я их все равно нет да нет отправляла то Дальке, то Вальке.

Феска попалась сегодня после завтрака, когда я краем глаза заметила, как она кладет что-то в специальную, «связную» вазу, которую я вычислила уже давно.  Не знаю, чего это было, донесение ли об очередном кошмаре или о каком-нибудь подозрительном полотере, но то, что она что-то положила, сомнению не подлежало. А значит — шпионка.

— Кстати, раз уж мы заговорили о Валиалине… — начал было Лер и уселся на кресло, где до этого сидела Дасса.

— А что с Валькой, что-то случилось? — обеспокоенно перебила я, отходя от окна и присаживаясь обратно в свое кресло.

— Херх с ней случился, Лика, — зло выдохнул Лер  потер переносицу, — понимаешь, этот придурок не только всех служанок во дворце перещупал… Веда подтвердит, если б он только щупал, ничего страшного не случилось бы…

— Не поминай Веду без причины, — тщательно копируя интонации Дассы вклинилась было я, но Лер только отмахнулся.

— …но он щупаньем не ограничился. Он ведьму обрюхатил! К нашему счастью, пока только наследующую… Получилась девочка. Сейчас ей около трех лет...

Я ахнула. Девочка! Девочка от мужа наследной принцессы! От мужа пока что бесплодной наследной принцессы! У нее же есть права на трон, да, последняя очередь, но кто знает, к кому она попадет в руки…

— Надеюсь, она воспитывается где-то в замке? Хотя… я бы знала…

— Ты права, ее в этом замке нет, Лика. Мать-то у той наследующей ведьмочки полноценная служительница Веды… сильная, мне говорили. Старая, опытная. Говорят, с Хидшахом у нее какие-то терки…

Я потрясенно ахнула.

Наследующая ведьма — не ведьма, а так, ученица ведьмы. Она еще не имеет никакой Силы, но предполагается, что ее наставница, чаще всего, ее мать, отдаст Силу ей перед смертью. Наследовать может и мужчина, так появляются веды. Однако родиться с Вединым благословением и повелевать живым с рождения может только девочка.

Так же как родиться с благословением Вефия могут только мальчики. А наследовать эту Силу, силу приказывать неодушевленному, могут и девочки. Таких называют феями…

Только вот рождаются с благословением Богов очень редко. На все королевство у нас всего одна унаследовавшая Силу от отца обученная Фея древнего фейского рода — наша крестная, Араза. И несколько слабеньких феев, которых никто не учил. А ведьм у нас и вовсе нет — в нашем королевстве считают старшим Вефия, Веда к нам не благосклонна.

— Матушка…

— Я доложил ей, как только узнал.

— Они во время медового месяца в Джокте были… в рамках культурного обмена и жеста доброй воли…

— Да, там. Но та семейка исчезла из Джокты. Я искал, я очень хорошо искал. Они уехали из Джокты. Точно.

Я спрятала лицо в ладонях:

— Каким надо быть идиотом, чтоб обрюхатить джоктийскую ведьму! Я так понимаю, на Вальке проклятье теперь лежит? Поэтому она уже четыре года родить не может?

Лер виновато развел руками.

Это действительно не его промах: четыре года назад он еще не занимался канцелярией, и охрана кортежа была организована на редкость бестолково, как и любой совместный проект нескольких министерств, где ответственность в случае чего ляжет на плечи всех сотрудников сразу — а значит, как бы и ни на кого.

Джокта была большим государством, нашим соседом с юга. Отношения были крайне напряженные. Они считали старшей Веду, мы — Вефия, наши военные силы были примерно равны, техника тоже примерно на одном уровне. У нас была сильнейшая фея — так и у них был вед… Пограничные конфликты вспыхивали примерно раз в год, причем хороши были и наши погранцы, и их. У нас не любили выходцев из Джокты, у них не любили наших. В летописях можно было узреть хроники как нашей победоносной войны с Джоктой, так и их грязных захватнических нападений, почти увенчавшихся успехом.

В общем, мы были на ножах испокон веков. И то, что Херх ухитрился заделать в Джокте дочку… не укладывалось ни в какие рамки. Да еще ведьме, пусть и наследующей.

— Королева собирается объявить о Валиалинином разводе сразу после твоей свадьбы, — сказал Лер, заглянув мне в глаза, — тогда проклятье снимется, да и девочка эта все права потеряет…

— Я одного понять не могу, — тихо сказала я, предчувствуя, что одной неприятной новостью дело не ограничится, — при чем тут я?

— Это моя инициатива, — вздохнул Лер, — Анталаита… Королева не знает. Она наоборот считает, что тебя надо держать поближе… но я думаю, что тебе стоит уйти в предсвадебный побег.

— То есть?

Я задала этот вопрос скорее для порядка. На самом деле Лер был прав. Во дворце было небезопасно, если учесть то, что у Джокты, теоретически, была девочка, могущая наследовать трон. Мою свадьбу вполне могли сорвать, просто чтобы оттянуть Валькин развод.

Развод этот делом был крайне… деликатным. Во-первых, нам уже намекнули, что в случае развода все наши договоренности с Дьеппной аннулируются. Дьеппна была крайне богатой и плодородной страной, мы экспортировали у них уйму очень важных вещей. Я думаю, если бы ведьма родила сына, то матушка бы не решилась на этот шаг. Хотя проклятье «стоящей-меж-отцом-и-ребенком» на Вальку все равно бы повесили, тут ведьма была в своем праве, да и не только она — все ее родственники с Силой, хоть седьмая вода на киселе. Но рождение наследницы просто оставили бы на меня.

Сорвать мою свадьбу было очень просто — достаточно было бы меня отравить, или заколдовать… Особенно, если учесть, что в месяц перед свадьбой я должна буду много общаться с народом и посещать разнообразные официальные предсвадебные мероприятия. А в таких условиях достаточно трудно отследить все возможности…

В принципе, меня есть смысл устранить в любом случае. Как возможную мать наследницы. Вальке придется потратить уйму времени на подбор нового мужа из вдовцов, а я все-таки резерв на случай, если ее не возьмут. Маловероятно, но мама не была бы собой, если бы не перестраховалась. Как же она Херха-то проглядела?

А вот если сбежать… мне всегда было очень легко смешаться с толпой. Матушка не согласилась бы на подобную авантюру. Она иногда смотрела на меня, а видела какую-то изнеженную дурочку — не то чтобы я сильно этому препятствовала… Но все равно, хотя я и сама была не слишком уверена, что справлюсь, мне хотелось попробовать.

И то, что подобной возможности мне могло никогда больше не представиться, склоняло меня к побегу гораздо сильнее, чем возможная опасность во дворце. Да и… нет безопасного места. Не бывает. Я нигде и никогда не смогу перестать бояться…

— Перестраховка… Лика, ты сама все понимаешь. Я оформил тебе документы на имя… лучше не говорить вслух. Верно? У стен есть уши, сегодня ты говорила это Тее…

— Сколько букв?

— Три.

Я уставилась на протянутую мне папку с документами, как на шипящую ядовитую змею. Три буквы? Крестьянское сословие? Даже не купечество? Нет спору, никто не станет искать принцессу в крестьянке, если, конечно, не предупрежден, что принцесса действительно прячется под маской крестьянки. Но загвоздка была не в этом. Сыграть кого-то из столь низкого сословия было крайне трудно.

— Лер, ты уверен, что я смогу? Они, наверное, и ходят как-то иначе, и разговаривают…

— Тея Сэт. Сьера Тея Сэт. Три буквы. Личная швея принцессы,  С-Э-Т — Лер помахал перед моим носом ладонью с тремя отогнутыми пальцами, — Не думай, что все представители этого сословия тупые и необразованные. Среди них много ремесленников в первом или втором поколении, так или еще не добившихся звания мастеров — ты же знаешь, четвертую букву можно взять только когда, когда три поколения в мастерах… Сын Теи, мастер-музыкант  — Дюдтер Сэта. Но у нее самой только три буквы. Ты тоже будешь во втором поколении. Образование тебе дали… а буквы еще нет. К тому же… ты уже примеряла это имя когда-то.

— Чем это кончилось, напомнить? Оно намертво ко мне прилипло. — Вздохнула я, протягивая руку за папкой. — Так это… Та фамилия?

—Да. Прости. Я решил…

Вдруг он осекся, прислушался к чему-то, пихнул мне папку и испуганной ящерицей скользнул в шкаф. Я бросила папку в кресло, кресло прикрыла пледом, и хотела было поплотнее прикрыть дверцу шкафа, как тяжелая дубовая входная дверь скрипнула и вошла Далька.

Дверь скрипнула отдельно, а Далька вошла отдельно. То есть, Далька к двери не прикоснулась. Дверь открылась сама, пропуская Дальку, и мягко за нею закрылась.

Я разинула рот, пытаясь как-то состыковать эти два факта.

Далька встала передо мной, зажмурилась и выпалила:

— Ликаятутнепричемоносамояведьма!

Я посмотрела на сестру. На дверь. На сестру. На дверь. Наконец сфокусировав взгляд на сестре и, борясь с желанием протереть глаза,  переспросила:

— Что?

Далька вздохнула, воровато огляделась, набрала воздуха и повторила:

— Лика, я тут ни при чем… оносамояведьмафескаспиткаконотакполучилосьнезнаю!

Я смогла вычленить только «Феска спит», и то не была уверена, поэтому терпеливо переспросила еще раз:

— Даля, что случилось? Почему Феска спит? Ты можешь говорить внятно? И где все?

Под всеми я подразумевала бесчисленных нянек и гувернанток, которые вечно вились вокруг сестренки надоедливой мошкарой.

Далька качнулась с пятки на носок, с пятки на носок, она всегда так делала, когда нервничала, закусила губу и наконец сказала более-менее четко:

— Я ведьма, вот, — затем подумала добавила, — и достань Лера из шкафа, я все равно его чую. Я к вам всем сразу пришла.

Лер достался из шкафа сам и подошел ко мне с видом человека, которому очень хочется выдать чего-нибудь ругательное и неприличное, но тут, вот ведь досада, дети. Я без слов взяла с кресла подушку и протянула ему. Потянуло откуда-то псиной… Он сжал подушку, так что мне почудилось, что я слышу тихий треск сминаемых перьев, и очень медленно положил обратно на кресло.

— Далечка, — сказал он тихо, — а как это так получилось, что тебе почти девять лет, мы с Ликой узнали об этом только что? Тебе кто-то ее передал? Передал же?

Далька сглотнула и попятилась. Даже я ощущала, насколько Лер сердит. Если слухи не врут, ведьмы отлично чуют человеческие эмоции, а значит Далька знала, чего боялась.

— Нет. Сила моя… но она спала. А сегодня мне приснилась Веда, и ее разбудила.

— Даль, а почему ты не к маме пошла? — спросила я, положив руку Леру на плечо.

Лер очень плохо относился к ведьмам. Он их терпеть не мог. Какая-то ведьма из необученных прокляла его мать, и та умирала медленно, потихоньку угасая. Она кашляла кровью — сначала редко, потом все чаще и чаще, выкашливала куски легких, и умерла в жутких мучениях. Лучшие придворные лекари пытались ее спасти, но все было тщетно. Они разводили руками и списывали все на проклятье. Лер всецело доверял их диагнозам, а я никогда не вмешивалась со своим легким подозрением, что дело может быть в непрофессионализме и экзотичности болезни.

Или банальном отравлении.

Лер ненавидел ведьм. Но Дальку любил как собственную сестру.

Боги видят и ведают, как же это было не вовремя!

— Я к тебе хотела. Тут же Лер… — она подошла, обняла его, уткнувшись носом ему в живот, и разревелась, — прости-и­-и! Оно само-о-о!

Из ее рева, всхлипов и сопель удалось понять следующее. Что Далька решила вздремнуть посреди белого дня, и приснилась богиня Веда в венке из дубовых листьев, ласково улыбнулась, и сказала, что пришло время Далькиной Силе проснуться, поле чего возложила хладную ладонь Дальке на лоб, дунула в глаза, и Далька тут же проснулась. Видимо, вместе с Силой. Проснулась, кинулась к зеркалу — а ее огромные раскосые голубые глаза, гордость и красота, уже не голубые, а зеленые, будто листья липы, когда их на свет смотришь. А зеленые глаза — это обязательный признак всех ведов, как черные глаза без радужки у фей.

Для Дальки Лер был главным авторитетом. Типа старшего брата. Ну не на отца же ей было равняться! Она насмотрелась на свои глазищи, сложила два и два, и поняла, что да, что действительно ведьма. Чудовище, как Лер про ведов говорил. И в рев, конечно. Сбежались няньки, начали спрашивать, что случилось, а она от них всех отвернулась, закрылась, захотела, чтобы отстали и что-то сделала, как-то само оно получилось, как щелкнуло…

Всех нянек тут же сморил сон, а она побежала  туда, где чуяла наличие Лера. То есть ко мне. Признаваться. Знала, что в случае чего мы ее прикроем. В коридоре ее никто почему-то не заметил, но стоящую под дверьми Феску пришлось усыпить на время.

— Вот так и бы-ы-ыло, — завершила покаянную речь Далька.

Лер погладил ее по пушистым волосам.

Далька была очень красивая девочка, даже вот такая вот, зареванная и заспанная. Худенькая и гибкая, как кошка, с длиннющими вьющимися золотыми волосами, с маленьким носиком и по детски пухлыми красными губками. И, конечно, с огроменными, теперь уже зеленущими глазами. На нее невозможно было сердиться, как невозможно сердиться на котенка, который перепутал всю пряжу и запутался сам.

К тому же, в отличие от котенка, Далька не была ни в чем виновата.

— Ты Далька, и не чудище, а принцесса, — заверил ее Лер, и щелкнул по носу, — подумаешь, Сила! Как будто ты отвечаешь за то, что Веде в голову взбредет.

Далька несмело улыбнулась. Ей явно стало легче.

— И куда я побегу? — спросила я обреченно, указав на сестру, — с тобой ее оставить? А может, матушке сказать?

 — Нельзя матушке, — потер переносицу Лер, — хотя Даля, считай, на горячем попалась… вряд ли это можно списать на утечку экспериментального газа или что-нибудь такое, так что придется реагировать прямо сейчас... Ты представляешь, что будет, если Анталаита в своей семье получит ведьму? Маленькую, абсолютно неуправляемую… какая-нибудь нянька возьмет над ней контроль и привет, новый Мор! Или Далька сама чего-нибудь напутает… или, хуже, контролировать ее решим мы.

— И что?

— Я думаю, что тебе нужно взять Далю с собой. Я подобрал тебе хорошее место в дальнем городке, где ты и должна была отсидеть этот месяц, карта в папке. Отсидишь с сестрой.

Я замотала головой, будто лошадь, отгоняющая муху.

— Не-не-не, матушка же поседеет!

— Я доложу ей по факту.

— Лер, она тебя повесит.

— Не успеет, Лика. Пойми, за этот месяц им нужно будет выбить всех, кого только возможно. Я по косвенным признакам вижу, их агентура зашевелилась. Спрятать вас — самое логичное решение, причем спрятать так, чтобы о месте знал только я. Мое знание защитит меня от Анталаиты, не волнуйся. И пойми, иначе — никак. Если бы про Дальку без способностей просто бы забыли, то теперь в нее будут бить в первую очередь. Это не то, что можно спрятать. Ты представляешь, каковы возможности королевской семьи, у которой есть обученная ведьма? А Дальку обучат. Это нарушает равновесие.

— Равновесие? — Спросила Далька.

Ей было девять лет и она обожала читать и рисовать, в ее неловких акварелях уже сейчас было что-то особое, притягивающее взгляд. Но она никогда не интересовалась политикой. Это было ей позволительно, она же третья дочь, да и маленькая еще.

Я же, в отличие от сестры, отлично понимала, о чем он говорил. У нас была только одна полноценная фея, Араза. У Джокты на службе был лишь один вед, Хидшах. Да, были ведьмы и феи где-то среди населения, но слабые и необученные, к тому же целиком подчинялись своим главным. То есть все тем же Аразе и Хидшаху. А они были друзьями настолько давними, что никаким подкупом не удавалось завлечь их в игру против друг друга. Один раз удалось, но больше не получится, это кончилось Мором у нас и наводнением в Джокте. Тысячи жертв с нашей стороны… Пока нам приходилось вести политику с Джоктой без магии. Ведьма на нашей стороне, не подконтрольная ни Хидшаху, ни Аразе, была существенным перевесом, который все захотят устранить. Или перехватить.

Особенно Араза: эта властная женщина просто не потерпит конкуренции. Она передавила многих перспективных феев, что уж говорить о ведьмах? Жизнь так хрупка…

Как делу поможет отсрочка в месяц я не очень понимала. Однако рассуждения Лера были вполне логичны. И, главное, я точно знала, что могу на него положиться.

Далька, до этого переводившая взгляд своих непривычно зеленых глаз с меня на Лера и обратно, ожидая объяснений, вдруг прижалась к Леру крепко-крепко, будто хотела спрятаться.

— Лер… Лер! Папу! Папе! Плохо!

— Что? — удивленно вытаращилась в пустоту я, почему-то ни на секунду в Далькиных словах не усомнившись. На меня накатила паника.

Далька ревела, не в состоянии ответить. Я же поняла, что если я хочу спасти свою жизнь и жизнь сестры, надо сматываться. Что у меня просто нет иного выхода. Во дворце измена… матушка вычистит, Лер поможет, Валька отблистает для успокоения людей, а от нас с Далькой требуется просто не мешать. Исчезнуть. Раствориться.

— Лер, отвернись.

Он понял сразу, отошел к окну. Я встряхнула сестру за плечо.

— Живо умываться! Вон, кувшин с питьевой водой на тумбочке стоит. Лей прямо на пол, все равно сбегаем… молодчина. Успокоилась? Теперь мне в руки лей, краски снимать буду… Р-р-рогатые феи, как бы тебя переодеть…  ты выше меня в твоем возрасте… пожалуй, сойдет.

Я вырвалась из рук Лера, как-то вылезла из платья под треск ткани. Затем отперла маленький шкафчик с, как я это называла для отвода глаз, «памятными вещами» и зарылась в тряпье по пояс.

Туда я складывала для массовки всякую ерунду. Мои первые ползунки, платье, которое я надела на первый бал, платье, в котором я якобы впервые влюбилась, и прочее, прочее. Все это было затеряно ради двух крайне важных вещей. Платья на маскарад, устроенный в прошлом году в честь моего дня рождения по моей же просьбе, отличного скромного платья обычной горожанки, Лер сам подбирал, чтобы все было правильно как раз на такой случай, и удобного мальчишеского костюмчика, в котором я ходила к Кересскому камню с Лером. В платье горожанки я запаковалась сама, а в костюмчик переодела Дальку. Он на ней чуточку болтался, но это было не слишком заметно.

Была еще третья вещь, но ее я хранила на самом виду. Я взяла с тумбочки мешочек с колечками-сережками-браслетиками. Недорогими… но для меня очень важными как память.

Они достались мне от сына посла Джокты. Четырнадцать лет, первая любовь… и он, старше меня на три года, обративший внимание на вторую дочь. Позже я поняла, что это была, скорее всего, попытка шпионажа. Но я не сделала ничего неосторожного, так что жалеть мне было не о чем. Пара поцелуев не в счет. А его подарки я сохранила, и взяла теперь чтобы в случае чего продать.

Я кинула обеспокоенный взгляд на висящие на стене часы. С момента ухода Дассы прошло уже минут сорок… если отца и впрямь… «плохо»? Отравили? То она вернется сюда минута на минуту, чтобы проверить, что со мной все в порядке. Наверняка устроенное Далькой лежбище сонных нянечек тоже вот-вот найдут. Надо торопиться.

Я поправила воротничок, порывисто обняла Лера и подхватила папку с документами. Времени на дальнейшие сборы просто не было.

— Лер, помнишь клопятник с едальным залом, в котором нам молока вынесли? Коза там еще была такая, черная, злющая…

Он кивнул.

— Мы там подождем. Деньги, одежда… ты понял.

Я взяла хлюпающую носом Дальку за руку и мы скрылись в темноте подземного хода. Правда, я умудрилась стукнуться о вешалку, когда уходила, и ссадила о нее локоть, что слегка подпортило мне пафос момента и помогло унять нервную дрожь.

Теперь могла идти на все четыре стороны. Я была свободна, как и мечтала. Я была уверена, что сбежать не решусь, но вот, оказалось, что меня достаточно слегка припугнуть, чтобы я сорвалась  с места. И, все-таки, это была свобода. Специфическая, с тухлым привкусом страха, как и все в моей жизни, но, все-таки, свобода.

 

Глава 2, в котором глаза боятся, а принятие решений откладывается до лучших времен

На столе стояла банка, определенно, это была банка. Фахраса украдкой ущипнула себя за руку. Нет, это не был особо подлый кошмар. Из банки доносилось кваканье. И Фахраса раздумывала, что лучше, упасть в обморок или оторвать дочери ее бесполезную белокурую голову. Пока она больше склонялась к варианту «оторвать голову», потому что он избавлял ее от кучи проблем. К тому же никто не мог помешать Фахрасе сначала оторвать дочери голову, а уж потом упасть в обморок, как и положено делать почтенной сьесе ее лет, когда на ее столе появляется королевская лягушка.

Дочь Фахрасы, Лима, была девушкой крайне строгих правил. Настолько строгих, что даже ее мать иногда удивлялась, как это у нее такая вот принципиальная дочь выросла и, главное, в кого. Мать Лимы, сьеса Фахраса Хос, никогда в браке не состояла, и никогда даже не собиралась. Сама Лима была рождена исключительно для того, чтобы Фахрасе было кому однажды передать силу: не было в этом ни капли обычного женского желания создать семью и завести ребеночка. Возможно, будь Лима хоть сколько-нибудь похожа на мать, Фахраса уделяла бы ей чуть больше времени. Но Лима не взяла от матери совершенно ничего, и, разочарованная, Фахраса пустила ее воспитание на самотек, лишь иногда в порывах вдохновения пытаясь дочь чему-то научить.

В шесть лет она вдолбила Лиме грамоту, и даже купила пару детских книжек, на чем этот порыв энтузиазма и кончился.

Однако Лима неожиданно чтением заинтересовалась и даже смогла выпросить у матери доступ в библиотеку университетского городка, в котором они на тот момент жили. Фахраса тогда крутила роман с какой-то крупной университетской шишкой, потому просьба дочери никаких трудностей для нее не представляла. Более того, эта просьба была Фахрасе крайне выгодна.

Если бы Фахраса тогда потрудилась бы узнать, что читает ее дочь, ее бы впредь не удивляло Лимино поведение. Но та была слишком увлечена своей личной жизнью, чтобы обращать внимание на такие мелочи, хотя стоило бы.

В хранилище знаний, в месте, с пола до потолка заставленном высокоучеными книгами вперемешку с образчиками классической литературы, Лима умудрилась найти маленькую полочку с дамскими романами в ярких обложках. Пока Фахраса блистала на высокоученых собраниях в качестве невесты, не столько ластясь к спутнику, сколько прислушиваясь к идущим там разговорам, Лима сидела в библиотеке и глотала книгу за книгой. К тому времени, как Фархаса бросила свою шишку и потихоньку исчезла вместе с дочерью из городка, эти романчики уже были читаны-перечитаны и вызубрены едва ли не наизусть. Еще из библиотеки пропало несколько весьма ценных книг. Лима выполнила эту просьбу матери с огромным неудовольствием, ведь в книгах девушку, взявшую что-нибудь без спроса, обычно ловили разные мускулистые мужики и со вкусом пытали страниц этак двадцать.

Однако все обошлось. Фахраса не ошиблась в своих расчетах: Лиму хорошо знали, и заподозрить в том, что этот ангелочек выносит под расшитой оборками розовой юбкой книги с Запретным Знанием не мог никто.

С тех пор Фахраса запомнила, что Лима — оружие безотказное.

Лима была хороша той самой красотой, которой блещут благонравные девочки-сиротки с картинок поучительных книг. Розовощекая, с голубыми глазами в пол-лица, с губками бантиком и почти белого, цвета свежего пшеничного хлеба, локонами до пояса, которые Фахраса заплетала с сложную прическу и украшала розовым бантом, она была воплощением невинности, ангелом Веды, сошедшим на грешную землю. Когда Лима выросла и ее фигурка пробрела весьма пышные формы, она стала еще краше, а уж ее тихий мелодичный голосок, неподдельная наивность и миленькие манеры заставляли мужчин терять голову. Фахраса и сама любила в юные годы поиграть в прелесть, какую дурочку — но тут Лима мать превзошла: она такой и была.

Как только Лима достигла совершеннолетия, к ней начали свататься. Там были и богатые пожилые мужчины, обещавшие шелка и бархат, золото и бриллианты, и пылкие юнцы без гроша в кармане, готовые ради одного Лиминого взгляда залезть на самую высокую гору или сделать что-нибудь такое же безрассудное и смелое.

Однако Лима, к немалому Фахрасиному удивлению, отшивала всех с несвойственной ей решительностью.

Фахраса была крайне обеспокоена этим, предчувствуя, что подобное поведение плохо кончится. Она отлично понимала, что для того, чтобы отвадить пылко влюбленного кавалера, простого «нет» может и не хватить. На всякий случай Фахраса даже обзавелась некоторыми связами в охранке того города, где они тогда жили. И не зря. Лиму похищали несколько раз в каждый месяц, и только связи и особые умения ее матери каждый раз спасали девушку от позора.

Однажды, когда на Фахрасу накатил острый приступ материнского инстинкта, она все-таки добилась от дочери внятного ответа. А добившись — долго и самым беззастенчивым образом хохотала. Правда, в хохоте этом чувствовались какие-то фальшивые, истерические нотки, но надувшаяся Лима их не слышала.

Лима твердо решила, что выйдет только за принца, о чем прямо матери и сказала. И никакие убеждения, что все пригодные к употреблению принцы доквакивают свой холостяцкий век в лягушках, а на их половине Мира вообще давно уже принцев нет, а есть Совет, состоящий в основном из мужчин крайне пожилого возраста, на нее не действовали.

Фахраса была крайне демократична во всем, что касалось дел сердечных, поэтому особо переубедить дочь не старалась. Принц так принц, пускай пока мечтает о недостижимом, все лучше, чем от какого-нибудь прохиндея внучат нянчить… все равно когда-нибудь влюбится, зачем торопить?

Ажиотаж вокруг Лимы потихоньку сходил на нет, женихи, решив, что девка с придурью, а мать у нее — так вообще на всю голову больная, стучались все реже и реже. Фахраса было успокоилась…

Но однажды Лиму стошнило от запаха ее любимой жареной рыбы. И, задумчиво созерцая едва заметно округлившуюся талию дочери, Фахраса поняла, что успокоилась зря. Но при некотором размышлении, женщина решила, что раз ее дочь выглядит довольной, то все хорошо. В конце концов, девка совершеннолетняя, и имеет право выбора, а Фахраса на своей службе зарабатывает достаточно, чтобы содержать хоть целый выводок таких. Да и сама Фахраса не без греха. Конечно, она не смогла удержаться от пары язвительных замечаний, но Лима попросту пропускала их мимо ушей.

Лима и правда была довольна, как кошка, объевшаяся сметаны, и родившуюся девочку любила пуще жизни. На все все-таки достигшие ее слуха ехидные подколки матери она говорила, что «он» обязательно придет, когда узнает о дочери. Говорила с такой слепой верой в глазах, что у Фахрасы просто язык не повернулся ее разочаровывать.

Кто этот «он» Лима говорить отказывалась, и Фахраса узнала об этом из совершенно неожиданного источника, после чего сильно сожалела о том, что не расколола дочь сразу же или хотя бы не навела справки, кто именно проезжал через их городок тогда, когда Лима загуляла.

По службе она часто имела дело с некоторыми секретными документами. Для того, чтобы выкрасть нечто нужное, зачастую надо переворошить кучу всего ненужного. И там-то Фахраса и наткнулась случайно на письмо своей дочери. От письма ощутимо несло духами, и было оно настолько явно любовным, что не удивиться его появлению в этом секретном архиве Фахраса просто не могла.

Ознакомившись с его содержимым, Фахраса аккуратно заклеила его обратно, выкрала то, что было нужно, отдала вещь заказчику, расплатилась по всем своим долгам, а на следующий день сгребла из сейфа все самое ценное, взяла Лиму, взяла внучку, и сбежала через границу, в Талиманию.

Там она купила трактирчик неподалеку от столицы и зажила, уверенная, что где-где, а в Талимании, да еще и около самой столицы, ни ее, ни ее непутевую дочь с внучкой искать не будут. Хотя на всякий случай она сменила внешность, пожертвовав красотой: узнать в нынешней полненькой, узкоглазой тетушке Хос некогда темноокую роковую красотку Фахрасу было нелегко.

Но сейчас перед Фахрасой стояла банка. А в банке сидела лягушка. Фахраса подумала, и решила, что тут больше подойдет слово «лягуш» как мыш, только лягуш. Все-таки, эта лягушка определенно была самцом.

На голове у лягуша была маленькая золотая коронка.

— Ну? — повернулась Фахраса к дочери, — как это понимать?

Лима упрямо вздернула подбородок:

— Маменька, я не могла противиться этому! Будто по некоему божьему провидению…

— А теперь, пожалуйста, человеческим языком и по порядку.

Лима взглянула на мать и поежилась. Лицо Фахрасы было безмятежным, губы вроде как даже изогнулись в приветливой улыбке, но глаза… Глаза стремительно меняли цвет с карего на ярко-зеленый, ничего хорошего это не предвещало. Фахраса была очень, очень зла.

— Я шла домой. Ты сама послала меня в столицу, — осторожно подбирая слова начала Лима, — так вот, я шла домой по главному тракту, а тут мне навстречу телега. Ну, я и попросила, чтобы подвезли! Недалеко же… Парень на козлах молодой был, он на меня посмотрел, а я ему улыбнулась вежливо. Ну, он меня в карету пустил, развернулся и повез. А я потом короны заметила на дверцах… заметила бы сразу, разве осмелилась бы залезть в карету? А так… Сидела я там, сидела, а вокруг лягушек, видимо-невидимо… все с коронками. Ну я и подумала… — голос Лимы задрожал, став совсем тихим, — я подумала… никто же не заметит, А Юсеньке жених будет… По праву! Не иначе как Веда всеведущая меня подтолкнула!

Фахраса тяжело вздохнула, даже не напомнив дочери, что лягушками Вефий заведует. То, что дочь уже порушила к рогатым ведам свою жизнь из-за своего увлечения принцами, Фахраса понимала. Сама Фахраса сбежала-то со своего теплого места и не сдала Хидшаху пустоголовую дочку только потому, что Юська, внучка, не была виновата в том, что у ее мамаши вместо мозгов меж ушей бултыхался розовый кисель, и роли куска мяса в жерновах политики явно не заслужила. А так бы Фахраса оставила свою дочь барахтаться в одиночку без всяких угрызений совести… авось Лима хоть немного уму-разуму поучилась бы.

А теперь, когда они более-менее в безопасности, эта… прелесть, какая дурочка сперла королевского лягуша! Да его же искать начнут вот-вот! На носу свадьба средней королевской дочери… как там ее… Малалайка, что ли… про Юську в Джокте знают, наверняка ищут, пока не поздно, пока она еще полезна, по народу слух пошел, что старшую разводить будут… Тут сидеть надо тише воды, надеяться, что пронесет, а эта… наказала ж Веда дочуркой… лягушек в дом тащит!

— Ты подумала, что Юська будет с ним делать? Наш дом явно не дворец королевский, — спросила Фахраса вкрадчиво, — он очнется — а тут девка вида деревенского и вообще безобразие.  Ни платья шелкового, ни короны золотой у невесты… тут даже пень смекнет, что нечисто что-то. Да и… ты Юську-то спросила?

— А чего ее спрашивать. Ей три года, ма, она еще не в состоянии внятно ответить. Вот подрастет…

— А с чего ты взяла, что она… ну, например, деревенского кузнеца не полюбит? Мальчик уже сейчас миленький, справный. Кудри золотые, каменюги таскает на горбу большущие ради забавушки…

Лима подбоченилась. Этот жест она явно у кого-то подглядела, и выглядело бы это до крайности забавно, если бы Фахраса сейчас в принципе была бы способна веселиться.

— Этот мальчик Юсеньке не подходит, — заявила она непререкаемо, — Юсеньке по праву рождения…

— По праву рождения у нее даже фамилия материнская! — выплюнула разъяренная Фахраса, — и отца нету! Ветром ее надуло, по документам-то, вот так-то! Хорошо, если кузнец такую возьмет-то!

Лима быстро-быстро заморгала. Она не ожидала такого от маменьки, и решила бить ее же оружием:

— У меня тоже фамилия твоя, ма. И ко мне многие сватались…

— Ну а где еще найдешь красивое лицо без малейшего наличия мозгов-то! Этакое сокровище откопать, да не посвататься… да и где твой венценосный муж, у такой красивой?

Это был нечестный удар. Но Фахраса была зла. Очень зла.

В ее голове лихорадочно прокручивались пути отступления. Убить лягуша? Повесят, коль узнают. А ведь узнают, если Аразу привлекут к расследованию, то точно узнают. Отпустить на все четыре стороны? Раздавят на дороге, а кому отвечать? То-то. Оставить у себя? Найдут…

Фахрасе все больше нравился вариант с «отпустить», но окончательного решения она принять не успела. У Фахрасы были очень чуткие уши, издержка ее профессии. И этими ушами она уловила тихий, неуверенный какой-то стук в дверь на первом этаже.

В это время в трактире было почти пусто. Немногие завсегдатаи распахивали дверь с ноги и зычным голосом звали хозяйку, если ее не было в зале. Тихий и вежливый стук был чем-то из ряда вон выходящим. Кто вообще в здравом уме стучится в дверь трактира? Только ищейки…

— В подпол, — одними губами шепнула Фахраса, кивая на банку с лягушем, — быстро.

Лима, к счастью, не стала спорить.

Фахраса сбежала вниз, надевая дежурную свою улыбку и недюжинным волевым усилием возвращая глазам иллюзорный карий. Она пересекла почти пустой едальный зал и открыла тяжелую трактирную дверь. Она едва смогла сдержать вздох облегчения: перед ней стояли не ищейки в форме королевской стражи, а молоденькая девушка с какими-то тусклыми чертами лица, в ладном платье по моде позапрошлого года, а с ней мелкое существо непонятного пола в костюмчике не по размеру. Судя по длинным волосам, кое-как заплетенным в косу, это была девочка. Девочка не поднимала головы, изучая доски крыльца под ногами, а девушка смотрела на Фахрасу так испуганно, будто готова была прямо сейчас хватать мелкую и бежать. Фахраса усмехнулась про себя: это кто тут еще испуганный, у самой коленки дрожат. Пронесло…

— Заходите, гости дорогие, — раскланялась Фахраса, точнее, уже тетушка Хос, пропуская гостий…

Если честно, я и не думала, что сбежать будет так просто. В моем воображении почему-то рисовалась погоня, стрельба из арбалетов, звон мечей… Если честно, когда я лежала в теплой кроватке и перед сном планировала побег, я планировала эту самую погоню и шпаги, представляя, как пройду у Леровых гвардейцев под самым носом, скромно склонив голову, а они меня даже не узнают. Но я была достаточно умна, чтобы понимать, что как раз Леровы-то молодчики меня узнают сразу же. Пара-тройка болотного цвета мундиров мелькала в толпе всегда, когда я выезжала со свитой в город. К тому же я помогала Леру их отбирать.

В отличие от Вальки, которая никогда не испытывала никаких трудностей с тем, чтобы выделиться в толпе, меня мог заметить и запомнить только очень наблюдательный человек. Для остальных я смазывалась серым пятном, маячащим где-то на периферии сознания. Поэтому я каждое утро рисовала себе новое лицо. Когда-то даже думала о маске, но потом поняла, что в ней меня будут принимать за часть стены, диковинное украшение. А так был хоть какой-то шанс, что однажды мое новое нарисованное лицо хоть кому-то запомнится.

Но когда Лер просил меня показаться своим кандидатам, я всегда смывала краску, маскируясь под Лерову секретаршу. Минут пять я мирно с соискателями на должность пила чай, а потом уходила за ширмочку. А затем Лер выспрашивал, как же все-таки секретарша выглядела… он считал, что внимание к деталям — это крайне важно, и без зазрения совести отказывал тем, кто не мог назвать достаточно моих отличительных примет. Те, что могли, попадались редко, но глаз у них был, что называется, алмаз.

И да, они-то могли найти меня в толпе. Теоретически.

К счастью, в этот раз Лер наверняка настоятельно рекомендовал им не очень суетиться, так что я могла расслабиться. Но я, тем не менее, дергалась, сжимала Далькину руку и вообще сильно нервничала.

Мне было страшно. Я впервые была в городе без сопровождения. Без защиты, без Лера… более того, на мне самой лежала ответственность за сестру. Не смотря на пробудившуюся в ней Силу назвать ее своей защитницей я не могла.

Выбравшись из одного из примыкающих к дворцу переулков, куда и вел тот тайный ход, мы тут же попали на центральную площадь. Нас засосало в пеструю, галдящую, душную и тесную толпу. Я сжимала Далькину руку крепко-крепко, чтобы ее не унесло людским потоком, а другой рукой незаметно проверяла спрятанные в подхваченной в последний момент в шкафу сумке документы.

Нас протащило мимо разбитых прямо на площади переносных торговых рядов, мимо фонтана, являвшегося одной из достопримечательностей королевства. Мальчишки, закатав штанины, лазили к центру фонтана за монетками, которые иногда бросали приезжие, перекрикивались и совсем не обращали внимания на дремлющего неподалеку седого стражника в синем мундире. От фонтана нас унесло к мемориальному столбу, поставленному не так давно в честь трехсотлетней годовщины какой-то древней победы, немного покружило вокруг уже других торговых лавочек на другом конце площади, и, наконец, прибило к спокойной и тихой улочке, к которой мы и стремились. Конечно, наш план был пересечь площадь, а не намотать по ней пару кругов, но главное, что нужного конечного результата мы достигли.

Улица эта была образована домами граждан весьма состоятельных, поэтому шли мы по ней медленно, беззастенчиво озираясь по сторонам, не желая пропустить всю эту аляповатую и безвкусную красоту, образованную размещенной где надо и где не надо лепниной, резными оконными рамами и мраморными статуями полуобнаженных девиц. Конечно, мы бывали здесь и раньше, я так точно, но на осмотр достопримечательностей времени тогда не было.

Как не странно, вместе это все смотрелось почти что гармонично, почти как салат из тех, в которые крошат все подряд, а потом заливают сверху каким-нибудь соусом, перебивающим все лишние привкусы. Здесь таким соусом был потрясающий мрамор отделки: гордость нашего королевства. Но не стоило обвинять хозяев домов в отсутствии вкуса. Эти дома должны были заявлять о статусе и богатстве живущих здесь людей, а в своем вкусе обычно строили загородные поместья, там было где изощриться и где разгуляться. В столице же традиционно строили только так…

Чем дальше мы уходили от центра, тем беднее смотрелся очередной дом. Под конец, когда о том, что на этой улице живет знать, напоминали только резные, в виде геральдических животных, ручки на дверях, мы дошли до развилки.

Можно было пойти направо, и выйти к Джоктским воротам, а можно было чуть налево, и выйти в бывшим воротам на Хегс. и там, и там нас, должно быть, уже ждали. И, я боялась, что не только слепые сегодня Леровы сотруднички, но и простые усердные синемундирники.

— Да-а-аль? У тебя интуиция должна резаться, куда нам? — спросила я, решив, что идея спросить у начинающей ведьмы явно не хуже, чем бросок монетки.

— Ну… — сестренка застенчиво потеребила порядком растрепавшуюся косу и ткнула куда-то вправо, — туда?

Я пожала плечами. Я сомневалась, что от выбора ворот что-либо зависит, поэтому была готова согласиться с сестренкой. Все равно, чтобы дойти до той едальни с комнатами, где я собиралась встретиться с Лером, придется сходить с обоих дорог на проселочные. Порой мне казалось, что это место иллюстрирует басню про мужика, который сел на два стула. Ему было не слишком удобно, но стула-то два, вроде как прямая выгода… вот и едальня находилась точнехонько между этими двумя дорогами.

— К Джоктским так к Джоктским… слушай, может я тебе косу переплету?

— Прямо сейчас? — удивленно вскинула на меня Далька свои глазищи.

Я стушевалась. Просто эта растрепанная коса, кое-как заплетенная самой Далькой в темноте тайного хода, меня сильно раздражала. Стоило мне ее увидеть, и начинал ворочаться в груди червячок беспокойного сомнения. Коса была какая-то… слишком бросающаяся в глаза, что ли. Ну много ли на свете детей с косой золотистого цвета толщиной чуть ли не в руку? Это мой русый у каждой второй, а Далька королевскую масть унаследовала…

— Даль, цвет волос у тебя… — Я воровато оглянулась, взяла сестру под руку и пошла по правой дороге, по пути продолжая начатую мысль, — запоминающийся. Можешь поменять?

— Не буду, — веско сказала Далька.

И все. И больше с ней можно было не спорить. Это же Далька. Она если сказала «нет» то никто ее с места не сдвинет. Никакими уговорами. Упрямая, как ослица.

Я устало вздохнула.

— Как скажешь.

До ворот мы дошли достаточно быстро, потратив какой-то час. Далька шла молча, хотя пыхтела все громче. Я же просто плавилась на летнем солнце, а нос уже начинало печь. Я подумала, что еще немного — и мое лицо сгорит докрасна, а нос начнет шелушиться, и поняла голову повыше. В краснолицей девушке с шелушащимся носом никто не будет искать принцессу. Если повезет, еще и веснушки подхвачу…

Вот так, глядя в небо, я и уткнулась  в конец очереди. Точнее чуть не врезалась в чью-то широкую спину, но Далька меня удержала.

Наш побег все-таки уже заметили. Я почувствовала легкое разочарование. Да, я пыталась не сильно надеяться на обратное, но надежда — тварь живучая, просто так не вытравишь. Так и норовит уцепиться за какую-нибудь мелочь. А если Дасса забыла, где моя комната и все еще блуждает по дворцу? Или устроенное Далькой приняли за игру в тихий час? А вдруг все вдруг поглупели и вместо поисков устроили игру в ладушки? Или Лер придумал, как нас прикрыть? За последний вариант надежда цеплялась наиболее упорно, потому что все предыдущие были уж слишком бредовы.

Но теперь, при виде полуотворенной калиточки в воротах вместо самих распахнутых ворот и недовольно жужжащей, сквернословящей, пахнущей потом людей и животных очереди к этой калитке, а так же проверяющих документы на выходе стражников, надежда наконец почила с миром, пару раз отчаянно дернув лапками.

Надежда на то, что стражники рассматривают только девушек, а Дальку можно выдать за мальчика, если попросить смотреть в землю и купить у какого-нибудь прыткого эльфиса, этот их невообразимо нелепый картуз с ушами, и пропихнуть так, почила тоже, когда я подобралась поближе.

Они осматривали даже взрослых мужчин! Мало того, что они тщательно проверяли документы, так они еще и тщательно осматривали, ощупывали и чуть ли не обнюхивали каждого проходящего! Поэтому и скопилась такая очередь на выход: самое меньшее, на осмотр одного человека уходило по десять минут. Что тут вечером-то начнется! Мне даже стало чуть-чуть стыдно.

Но стыд тут же исчез, как только я поняла, что на Дальку-то документов у меня нет! Лер просто не успел их сделать! А как раз Далька и есть самая заметная из нас двоих. Я-то могу мимо проскользнуть и никто не заметит, будто так и надо, и на меня даже не посмотрят. А Далька…

— Даль, а помнишь, тебя в коридорах никто не замечал? — шепнула я на ухо сестре.

— Лика, я устала, — вздохнула Далька, — не могу. Просто не могу. Ничего не могу, ничего, ничего! Не буду! Я не смогу-у-у!

Последние слова сопровождались топаньем ногой. На нас начали оглядываться.

Далька боялась. Далька никогда раньше не попадала в такие ситуации. Я тоже, поэтому я ее понимала. Но в отличие от Дальки, меня страх заставлял не только истерить, но еще и действовать.

— Так держать, Даль. Больше экспрессии, — поддержала я сестру, — ляг на землюи ножками побей, — под ее серьезным взглядом добавила, — нет, я серьезно. Громче. Нужно, чтобы на тебя обратили внимание. Чем больше народу, тем лучше.

Далька замолчала было на минуту, и я испугалась, что будет, если она откажется, сочтя подобное поведение недостаточно для нее взрослым. Но, к счастью, она понимала серьезность ситуации и признавала мое главенство, поэтому старательно продолжила в той отвратительной тональности, которую используют дети, чтобы отомстить не угодившим родителям:

— и-и-и!! Домой хочу! — топнула она ножкой, — тут жарко, жарко, жарко!!!

— Ну тише, тише, — сладеньким голоском пропела я, гладя сестру по головке, — Люшенька, тише…

— Я! Хочу! Домой! — непререкаемо рявкнула сестра, — почему этот дядька нас не пускает?!

— Он просто выполняет свой долг, Люшенька… — все так же карамельно подпела я.

— Просто он всех нас мучает! Противный дядька! — и Далька разревелась.

Она по-настоящему разревелась. Испуганная, уставшая, терла глаза кулачками, шмыгая носом на всю очередь. Я буквально почувствовала разошедшуюся от нее волну отчаянья, агрессии, бессильной злобы… Как оказалось, не одна я. К ней присоединилось еще несколько детских голосов, и озверевшие бабы, никак не рассчитывавшие стоять здесь со своими выводками уже битый час, пошли в наступление.

— Какого ж рогатого фея вы нас здеся держите?

Одна из баб, рыжая, веснушчатая, три меня в обхвате, наседала на одного из стражников, многозначительно поигрывая тяжелой погремушкой. Стражник был худенький и робкий, видно, что из новобранцев.

—Так приказ же… принцессу ловим…

— и хде здесь ты видишь принцессу? Может, — рыжая указала на Дальку, — вот эту соплю ты принцессой считаешь?

Далька вытерла нос рукавом, заодно размазав налипшую еще в потайном ходе на лицо пыль. Но принцессу она сейчас тянула только цветом волос… но кто будет смотреть на цвет, когда на тебя наседает здоровенная и злющая баба, а за ее плечами высится еще более здоровенный, волосатый мужик-гора, ее муж, и пока что мирно посапывает? А если ключевое слово «пока что»?

Оба стражника на этих воротах носили синий мундир наблюдателей порядка. Это даже не городская стража, которая обязательно вскочит, когда начнется нечто серьезное. Нет, это просто… наблюдатели. Почетный караул. Не иначе, как Лер подсуетился и поставил их отряд на самые важные ворота. В синемундирники в основном пристраивали бездарных сыночков богатых воротил или порядком покалеченных отставных военных. И тех и тех — дослуживать. Обычно они просто стояли около охраняемых мест и смотрели в толпу, а при появлении осложнений обязаны были вызвать подкрепление. Никто и никогда не воспринимал наблюдателей всерьез, хотя все знали, что в случае чего они не стесняются звать кого-то посерьезней, никогда не вмешиваясь самостоятельно. Но такое бывало редко, да и остатки гордости не позволяли им прибегать к этому средству слишком уж часто.

К растерянному стражничку, явно принадлежавшему к первой категории наблюдателей, то есть к богатым сынкам, пришел на подмогу его напарник. Он сразу показался мне опасным случаем. Он был как раз ветераном, коротающим свой век до пенсии. Седой, с длинными холеными усами, чуточку приволакивающий левую ногу, он был старшим здесь не за красивые глаза, это точно. Кто-то же должен был присматривать за неразумным молодняком? Я решила так его и называть. Старший.

— Сьера, не стоит так волноваться. Мы ведь тоже здесь при исполнении торчим! — пытался достучаться до разума рыжей Младший.

— Так и ловите принцессу, а не порядошных людев! Мы налоги платим! — вспыхнула баба.

— Принцесса может быть под личиной, — объяснил Старший.

Детский вой становился все громче и громче, невыносимей. Жара плавила людей, как огромный кусок масла, разжигая в их сердцах ненависть к тем, кто заставлял их тут стоять. Не только жара, но она оказалась Дальке надежным соратником.

Толпа тупа, это я знала. Я крепко прижала к себе громко всхлипывающую Дальку, примерно представляя, что будет дальше.

—Пустите! — рявкнула баба, отталкивая младшенького стражничка и устремившись к калитке, — у меня мелкий жрать просит!

Она в сказки про личину не верила, точно зная, что в Талимании она только фея, а ведьм нет. Она чувствовала за собой молчаливую поддержку мужа. Она держала у груди младенца, который собирался вот-вот проснуться и захныкать. Второй рукой она сжимала увесистую деревянную погремушку, будто это была дубинка.

Она стала спусковым крючком.

Толпа, в которая совсем недавно была очередью, подалась за ней, вперед, нескончаемым потоком. Старшего вынесли вместе с калиткой в воротах. Мне же не всегда удавалось касаться ногами земли. Нас с Далькой подхватило этой массой, и на краткие минуты мы стали единым существом о сотне голов, единым организмом, единой толпой. Толпа хотела на волю, и какая-то деревянная калитка не была серьезным препятствием. Толпа выплеснулась из города, и вновь разделилась на множество мелких тел. Люди, оказавшись за стенами, переглянулись и бросились врассыпную.

Здесь действовал принцип «не пойман — не зачинщик». И я, прихватив Дальку, помчалась по дороге, не дожидаясь, пока стражники очухаются.

Нам точно нельзя было попадаться.

Бежали мы недолго, нас хватило только до ближайшего поворота.

Дневная жара понемногу шла на спад, поэтому идти было уже легче. Но Далька не была привычна к долгим пешим прогулкам, поэтому без конца ныла. Как будто та истерика на выходе из города лишила ее остатков сил и терпения. Я спросила как бы невзначай:

— Даль, а ты там колдовала, что ли? А говорила, что не в состоянии…

Далька пожала плечами.

— Наверное, Лик. Я не умею… оно как-то само. Ну скоро эта едальня?

— Скоро, — вздохнула я.

— Врешь.

Я пожала плечами. Дожила, родной младшей сестре солгать нельзя! Даже в таких мелочах. Хотя что там солгать! Далька в первый же день обретения Силы локальный бунт устроила, это ведьма-то неумеха, которая до этого красочно распиналась, что устала и больше ничего не может.

Хотя, возможно, это связано с тем, что многие люди восприимчивы к чужим эмоциям. Особенно дети. А Далька этим каким-то образом воспользовалась, усилила, что ли, пережила эмоции не в себе, а выплеснула наружу. Быть может, это легкотня для ведьмы. Но, то, что банальная вспышка агрессии и раздражения смогла спровоцировать толпу пойти против власти, хоть и представленной синими мундирами, напрягало. Хоть и сыграло нам на руку.

— Смотря что ты понимаешь под термином «скоро», — поправилась я.

Далька мне все равно не поверила. Однако не прошло и десяти минут, как она спросила снова:

— Ну скоро?

— М-м-м, — неопределенно ответила я и ускорила шаг.

Далька спрашивала меня про то, скоро ли мы дойдем до едальни каждые пять минут, как по часам. Когда мы свернули на тенистую тропу, она вроде чуть подуспокоилась, но хватило ее ненадолго. Немудрено, что, когда мы наконец доползли до здания с новенькой вывеской «У тетушки Хос», я была зла, как тысяча рогатых фей.

Я вежливо постучалась, чувствуя себя крайне глупо. Почему-то мне казалось, что при посещении всяческого рода питейных заведений в дверь не стучатся, но привычка была слишком сильной. Во дворце мне было строго запрещено заходить куда-либо без громкого стука или еще какого-нибудь заявления о себе. Если двери не было, мне надо было стучать о косяк, о колонну… просто однажды, этак через годик после Камня, я ускользнула от нянек и пошла искать матушку. Матушку я нашла вместе с малым кабинетом министров, они заседали по какому-то важному государственному поводу. Я же прошла мимо двух гвардейцев незамеченной, пристроившись в хвост опоздавшему министру не помню чего. Так и простояла ползаседания в уголке, меня не видели в упор. Перебивать всех этих дяденек я стеснялась. В итоге по мне совершенно случайно скользнула глазами матушка.

Что тут началось! На вопрос, сколько я там простояла, никто не мог дать внятного ответа, гвардейцы на входе ничего не видели и не слышали, министр, сидевший напротив того угла, где я устроилась, разглядел меня только после негодующего вопля матушки.

Вот меня и приучили никуда без стука не заходить, заявлять о своем присутствии. Чтобы окружающие знали, что я там есть, и искали меня глазами уже целенаправленно.

Не прошло и полугода, как нам открыли дверь. Дверная ручка поворачивалась очень медленно, неохотно, дверь испуганно скрипнула, и, наконец, на нас, кривовато улыбаясь, уставилась предположительно хозяйка, видимо, та самая тетушка Хос.

Было что-то неправильное в этой пожилой черноволосой женщине с лукавыми карими глазами, от уголков которых разбегались тонкие морщинки. Может, смугловатый оттенок кожи, который вряд ли был вызван жарким летним солнцем, а был скорее врожденным, может, излишне пестрый, какой-то нарочито нелепый наряд. Может, прическа: не смотря на расхристанный вид хозяйки, на огромное количество позванивающих у нее на запястье браслетов и небрежно повязанный фартук, на сбившуюся на бок юбку, прическа ее была аккуратна и безупречна. Ни одного волоска не выбивалась из гладкого, маслянисто поблескивающего пучка.

От нее пахнуло сладковатым ароматом специй. Взгляд ее, безразлично скользнувший по мне, задержался на Далькиной макушке секунд, наверное, десять. Они показались мне вечностью. Показалось, что сейчас женщина ткнет в Дальку пальцем с воплем «ведьма» или, того хуже, «принцесса!!!» Но женщина вновь посмотрела на меня, теперь чуть более доброжелательно и уверенно, с каким-то даже облегчением.

— Заходите, гости дорогие, не стоит через порог разговаривать, — произнесла она, слегка растягивая гласные.

Мы зашли в зал. За дубовыми столами было почти пусто, разве что сидел в уголке сивушный мужичок и прихлебывал из кружки нечто алкогольное. Это было вполне объяснимо, вряд ли сюда часто заглядывали случайные путники. Для того, чтобы найти это место о нем надо было знать.

— Нам бы… комнату, — неуверенно сказала я.

— Конечно. Таких дешевых комнат вы мало где найдете, — сказала женщина без особого энтузиазма.

— Только, — я смутилась еще больше, — наличных у меня нет. Скоро брат догонит, он заплатит… — женщина обернулась и посмотрела на нас с большим сомнением, поэтому я торопливо добавила, — Я могу оставить залог! Вы же тетушка Хос, да? У меня…

Я было торопливо зарылась в сумку, в поисках мешочка с дареными колечками, но женщина остановила меня.

— Не стоит рыться в сумке у всех на виду, девочка. Все равно вы еще расписываться будете, документы показывать… там и расплатишься. И да, я действительно хозяйка этой славной харчевни.

Я запомнила, что хозяйка называет заведение харчевней, значит и мне стоит называть его так же. Слово несколько старомодное и не совсем подходит по смыслу… особенно, если учесть комнаты наверху.

Но некоторую неправильность ее речи, так же, как смуглую кожу я, немного подумав, решила списать на то, что она родилась где-нибудь в Хегсе, откуда сбежала, когда там поменялся Старший Близнец. Конечно, она могла родиться и в Джокте, но даже если бы я спросила, она все равно врала бы про Хегс. А разбираться — это дело не мое, это дело Лера. И вообще, я считала, что лезть к незнакомым людям с вопросами о национальности по меньшей мере невежливо.

Жалко, Далька моей точки зрения не разделяла. Когда мы уже сидели за столом, а тетушка Хос бегло просматривала мои документы, списывая имя и фамилию в свою учетную книжку, пока что еще очень тоненькую, Далька не удержалась:

— А вы из Хегса, да? — спросила она не поднимая глаз от пола.

— Да, — коротко кивнула Хос.

— А там совсем плохо, да? — продолжила Далька расспросы с каким-то нездоровым энтузиазмом.

— Сестра, — предостерегающе сказала я и кинула извиняющийся взгляд на Хос, — простите ее, я понимаю, вам не хочется об этом говорить. Просто она еще маленькая, не понимает. У нас там живут родственники со стороны отца, он часто о них рассказывает; вот ей и интересно.

— Ничего, — улыбнулась Хос, — но я правда не желала бы об этом разговаривать. Возьми ключи, девочка. Твой брат скоро приедет? Как мне его узнать?

Я взяла протянутые ключи от комнаты и сунула в боковой кармашек сумки.

— Он кареглазый и русый, — опять встряла Далька.

— Сестра, боюсь, под это определение подойдет половина Талимании, — вздохнула я, — он на нас похож и он действительно кареглазый и светло-русый. Чуть потемнее меня. Волосы не до плеч, но почти. Рост чуть ниже среднего, широкоплечий, очень.

 Я твердо решила в самом скором времени прочитать Дальке, видимо, первую в жизни нотацию о культуре общения. Куда только ее нянечка по этикету смотрит? Вот куда она лезет, пока старшие разговаривают?

— Девочка, под твое определение тоже многие подходят. Как его зовут-то?

Я замялась.

Лера знали в народе, по имени уж точно. Он был королевским бастардом, первым за несколько столетий. К тому же его не превратили в лягушку, что тоже было ненормально. Ну и он все-таки был начальником болотных мундиров, а это кое-что да значило. Очень молодым, очень неопытным начальником, хоть и талантливым.

Дедушка, Наскар из Ньярни, умер во время Мора одним из первых. Лер был слишком молод, чтобы принять на себя его обязанности, но кроме него было некому. Не Лера готовили в приемники Наскара, и лишних людей к подготовке не допускали, а тех, кого допускали, Мор выкосил одними из первых. Но Лер хотя бы попытался. Многое тогда было потеряно, хоть сейчас мы уже почти зализали раны, оставленные нам Мором.

Однако внешность его была абсолютно типична для уроженца Талимании, чем он и пользовался, разгуливая по стране под видом небогатого купца. Даже знакомых мне имен было несколько, и я подозревала, что этих имен гораздо больше. А значит вряд ли он боится наказания Близнецов за чужое имя — хотя ему ли бояться!

Я решила рискнуть.

— Рел, — ответила я после трехсекундной заминки, — Рел Рас, естественно.

Именно так он представлялся в походе к Кересскому камню. Так как в моих новых документов значилось «Алка Рас», и именно так он называл меня тогда, я решила, что сам он тоже возьмет это имя в случае чего.

Да уж, после похода к Кересскому Камню мы могли безнаказанно играться со своими именами. Просто потому, что наказание за подобные игры уже получили.

Я решила, что в случае, если я ошиблась, я совру про двойное имя и затяжной конфликт в семье. К тому же, вряд ли женщина, эмигрировавшая то из Хегса, осмелится выспрашивать подробности наших биографий. Хегсчане так похожи на джоктийцев... Побоится, что мы тоже можем задать воросы. Достаточно было высказать вслух предположение о том, что она джоктийка, и местные еще долго бы относились к ней с подозрением. Хегсчане-эмигранты считались пострадавшими за веру, джоктицы — просто понаехавшими шпионами, чтоб им пусто было. Разница была колоссальна.

— Я запомню, — кивнула Хос.

Она провожала нас до нашей комнаты, когда мы услышали звук бьющегося стекла где-то внизу. Звук был просто оглушительный, казалось, он наполнил все здание. Я удивилась было подобному звуковому эффекту, но Хос поспешно меня успокоила.

— Акустика тут хороша, верно? — со смешком осведомилась она, — моя дочь-растрепа опять стакан разбила, а кажется, будто целый сервант перевернула. Я пойду, посмотрю на всякий случай?

— Конечно, — бормотнула я вслед стремительно удаляющейся хозяйке.

Зайдя в комнату, я обернулась к Дальке.

— Что за дурная привычка влезать в чужие разговоры? — спросила я строго.

— Но она врала, Лика!

— Это не твое дело. Даже если она сбежала из Джокты, а не из Хегса, это не твое дело. Я люди иногда врут во спасение, Даль. И не стоит загонять их в угол.  И я Алка. Можно просто Аля. Запомни, Даль.

— Почему тебе можно менять имя? Почему Леру можно менять имя? Накажут же!

Я отвела глаза. Дальке про Камень знать было необязательно. Пока, по крайней мере. Она была ведьмой, девочкой, Сила которой была дарована всеведущей Богиней. Знание должно было прийти к ней со временем. Я не очень понимала механизмы этого, ведь я просто читала про них в книжках.

— Потому что так получилось, — пожала я плечами, — Мне с Релом  можно, а тебе нельзя. Мир несправедлив. И не стоит здесь орать, ты слышала, какая здесь акустика.

— Нас никто не слушает, — уверенно повела плечиком начинающая ведьма.

— Ты пока мало что умеешь, — ответила я, — не стоит быть настолько самоуверенной.

Далька кивнула, соглашаясь. Но я-то ее знала и была уверена, что она вполне может утроить что-нибудь этакое в самый неподходящий момент.

Эта харчевня была неправильной. Во-первых, она не была харчевней, так ее назвала не знающая языка джоктийка, во-вторых, ее хозяйкой была женщина из Джокты. Было глупо оставаться здесь надолго, ведь мы и сбежали-то потому, что Джокта начала активные действия.

Отца отравили, если верить Дальке. Я спросила со смутной надеждой.

— Даль. А его… насмерть?

Далька сразу поняла, о чем я, и сказала фальшиво.

—  Много шансов, что его спасут.

— Врешь? — спросила я недоверчиво, — а каковы шансы?

Хоть я и не была ведьмой, но в Далькиных интонациях разбиралась хорошо, и сейчас она явно недоговаривала.

— Один к двадцати, что спасут, — вздохнула Далька, — я это чувствую.

Ее чутью можно было доверять. Отец — ее кровный родственник, она должна чувствовать его как половину себя, я читала. Так же она должна была чувствовать меня и Вальку. И матушку. Лера, естественно, гораздо слабее, у них только одна восьмая общей крови…

Мне всегда было интересно, каково это, чувствовать всех своих родственников. Их эмоции, их переживания, их боль… Наверное, на Дальку это свалилось жутким грузом и поэтому она так молчалива. Привыкнет.

— А матушка?

— Рассержена и очень волнуется, — ответила Далька, чуточку помедлив, сосредотачиваясь, — у нее в душе полный раздрай, сердце покалывает.

— А Лер?

На этот раз ответа пришлось ждать долго.

— Очень устал, — наконец выдохнула Далька, — больше ничего не могу различить. Я тоже устала, так что я спать, вот.

— Ты не голодная?

Далька не ответила. Я встала, расправив платье.

— Я схожу, попрошу поесть.

Спускаясь по лестнице, я столкнулась с девушкой удивительной красоты. До этого моим идеалом была Валька, которую будто специально вылепливали в качестве олицетворения канонов идеальной королевы.  Но эта девушка выигрывала. Валька была волевой, царственной, сильной. Она подчиняла. Она несла свои золотые косы как корону и была несгибаема, как стальной клинок. Рядом с ней было очень тяжело находиться, если ты не Херх и у тебя есть хоть капля мозгов и гордости, а так же желания сделать по-своему. Она не приказывала, она просила — но каждая ее просьба была приказом. Так же люди чувствовали себя и рядом с матушкой. Именно поэтому Херху было дозволено очень много. Он был ручным зверьком, любопытным и пакостливым. Человеком, не благоговевшем перед Валькой — за то она его и любила. Но теперь-то он доигрался, теперь-то развод лишь дело времени.

Эта девушка была легкой. От нее так и веяло свежестью и невинностью, голубые глаза излучали наивность, походка была невесомой, почти танцующей. Она была очень суетлива. Когда она увидела меня, она почему-то нахмурилась, и гладкий лоб ее, который будто до того никогда не портили тяжелые думы, пошел тонкими морщинками.

— Здравствуйте, — сделала она что-то, похожее на книксен и окинула меня с ног до головы оценивающим взглядом голубых глазищ. Пухлые алые губки недовольно поджались, но это было настолько мимолетно, что я решила, что мне это показалось.

Я кивнула.

— извини, — сказала я, решив, что она почти моя ровесница, а потому можно перейти на «ты».

— Говорить незнакомым людям «ты» неприлично, девочка, — пропела собеседница.

— А! — сказала я, сделав вид, что не заметила укола и нанесла свой, — так вы тоже из Хегса? Акцент у вас, прямо как у тетушки Хос.

— Это моя мать, — довольно ответила девушка.

— Я — Алка, — представилась я.

— Лима, — недовольно уронила она, будто ей было жалко тратить на меня свои драгоценные слова, — и я очень занята.

Я пожала плечами и продолжила свой путь, задумавшись, как эта высокомерная и мелочная девушка может быть дочерью столь уютной в общении тетушки Хос? Я поговорила с Хос всего-ничего, но она уже начинала мне нравиться, тогда как Лима произвела впечатление чего-то красивого, блестящего, на скользкого.

Я решила, что Лима — подкидыш. Поэтому она такая яркая блондинка при брюнетке-матери. Я бы придумала ей еще больше дурных деталей биографии, какого-нибудь эльфиса в дедушки, если бы не наткнулась в коридоре первого этажа, который мне надо было пересечь, чтобы пройти от боковой лестницы, по которой я спускалась, до зала, на тетушку Хос, стоящую на коленях и что-то высматривающую на полу.

— Здравствуйте. Вам помочь? — вежливо спросила я.

— Не стоит утруждаться, — ответила Хос, вставая с колен и отряхиваясь, — я потеряла сережку. Ты что-то хотела, девочка?

— Да, я хотела попросить кого-нибудь ужин нам в комнату занести, — я внезапно подумала, что это очень нагло, что Алка Рас не имеет права себя так вести, испугалась, что тетушка Хос обидится, и добавила, — или я могу зайти на кухню и взять поднос…

Хос удивленно встряхнула руками.

— Да что ты, девочка! Конечно, тебе все занесут, я служанке скажу, она и занесет. Зачем самой утруждаться? Там, кстати, шнурок висел, надо было за него дернуть. Мне мастер сказал, система как в королевском дворце, даже лучше. Неужели я сказать забыла?

Я неловко улыбнулась.

— Лима сервант перевернула, и вы побежали проверять, — напомнила я.

— Лима? Ты уже познакомилась с моей дочкой?

— Очень милая девушка, — поспешно сказала я, — я в комнату тогда пойду, опробую колокольчик.

— Колокольчик?

Я мысленно прокляла себя за длинный язык. Про колокольчик Хос ничего не говорила.

— Если есть шнурок, должен быть и колокольчик, — важно заявила я, делая вид, что раздуваюсь от гордости, — у меня дядя во дворце работает. Я пойду тогда, пожалуй.

И я поспешно развернулась и зашагала обратно, в комнату, обрывая диалог.

Хос производила впечатление очень умной женщины. Я очень боялась, что она обо всем догадается, как только узнает, что из дворца сбежала принцесса. Я в этом почти не сомневалась. Я очень надеялась, что Лер придет раньше. Ну, или что я узнаю какую-нибудь тайну этой джоктийки, которой ее можно будет шантажировать. А вдруг она самогон варит? Или, того лучше, краденым торгует?

Однако на подобную удачу я рассчитывала мало. А Лер приедет хорошо если завтра. А вдруг его вообще в тюрьме задержат? А я еще и все дареные колечки-браслетики отдала в качестве залога… Зря я, надо было парочку припрятать.

Я боялась. Одной на свободе, без Лера, без денег, с обузой на шее в лице Дальки, было страшно — но стоило бы мне страху поддаться, я уже ничего не смогла бы сделать.

Мне было очень страшно, но я собиралась звать на помощь. Не сейчас.

Никогда.

Лер придет сам.

 

Глава 3, в которой Лер задумывается о гробах и семье, а Лика почти решается предпочесть музыкальную карьеру женихам

Теллер Филрен, барон, начальник королевской разведки и королевский бастард чувствовал себя маленьким, жалким и ничтожным. Склонив голову, он внимал разъяренной королеве-матери, которая каждым словом вколачивала в Теллера осознание собственной дурости, точь-в-точь гвозди в крышку его гроба. Теллер отлично себе этот гроб представлял, дубовый, крепкий, а крышка непременно должна была быть резная, с перечеркнутым гербом королевского рода Хабрасо, все-таки Теллер — особа королевской крови.

Этот гроб представал перед ним во всей красе, и Теллер, хоть и не замечал в себе никогда склонности к ясновиденью, склонен был считать, что это его ближайшее будущее.

— Из дворца сбежали две младшие принцессы.

Это не было вопросом, это не было утверждением, это не было разгневанным криком. Это было изречением, настолько весомым, будто его выгравировали на Теллеровой мраморной надгробной плите вместо эпитафии.

Теллер склонил голову еще ниже. Он молчал. Любые оправдания выглядели бы жалко и фальшиво. К тому же Анталаита Хабрасо еще не закончила.

— Моего мужа пытались отравить.

Теллер внимательно разглядывал мраморную плитку под ногами. В любой другой ситуации он бы подумал, что атмосфера накаляется, но в данном конкретном случае от каждого слова королевы веяло холодом. Прямо-таки могильным холодом. Теллер удивлялся, как пол еще не покрылся изморозью.

— Скажи уже что-нибудь! — рявкнула Анталаита, внезапно теряя контроль над собой.

На какую-то долю секунды вскинувший голову Теллер увидел не Королеву, а мать: в льдисто-голубых непроницаемых глазах промелькнуло беспокойство, губы сжались в тонкую полосочку. Казалось, она сейчас всплеснет руками и заметается по залу… это было лишь мгновение, но оно помогло Теллеру выйти из ступора и перестать наконец выбирать себе гроб покрасивее.

Он потер переносицу.

— Мои люди поймали исполнителя.

— А Лифнадалия и Малаилика?

Теллер отметил про себя, что отношения межу венценосными супругами теплее не стали, раз уж Анталаита даже не захотела узнать имени отравителя. Хотя, возможно, она просто считала, что король сам о себе позаботится, а вот дочери нет. Теллер знал, насколько она заблуждалась, но разубеждать ее не имело смысла.

— Я склоняюсь к версии похищения. Похититель усыпил нянек Лифнадалии, — начал Теллер ровным тоном, — есть две версии: колдовство и снотворное. Я склоняюсь к версии снотворного. Вед с уклоном в ментальную магию просто не мог пробраться в замок извне, Араза давала гарантии.

— Ментальную?

Теллер никогда раньше не интересовался классификацией ведов. Знал в общих чертах, что веды бывают разными, так же как и феи, и только. Но теперь, когда Сила была ниспослана Дальке, он счел своим долгом перерыть библиотеку в поисках нужной информации.

— Снотворное заклятие — это чаще работа с разумом людей, — объяснил он, — конечно, есть опытные веды, которые могут работать с гормонами, чем бы это ни было, но таких в Мире — раз-два и обчелся. Вряд ли они стали бы размениваться на похищение.

Анталаита подозрительно посмотрела на Теллера, и ему захотелось попятиться. Королева будто видела его насквозь.

—А что, — сказала она насмешливо, — Малаилику тоже похитили? Тогда это был кто-то крайне близкий, иначе бы про нее просто забыли бы. Или с сегодняшнего утра мою среднюю дочь любая собака может заметить, не всматриваясь?

Теллер потер переносицу. Это было самое тонкое место в его версии, а Королева была умна и нашла это место мгновенно.

— Возможно…

— Барон Филрен! — холодно сказала Анталаита, — Не забывайтесь! — и добавила зло, — Я понимаю, ваши чересчур теплые отношения с моей дочерью не дадут вам сказать прямо, что она все-таки воспользовалась правом на предсвадебный побег, — тут ее голос сорвался на шепот, — но ты мог хотя бы не врать мне в лицо! Она сбежала и прихватила с собой Далию! Почему? Скажи! Ты знаешь, ты не можешь не знать! Почему она взяла ее с собой? Она не глупа, а младшая сестра лишь обременит ее!

Лер лихорадочно перебирал варианты и, наконец, остановился на самом простом и одновременно самом опасном.

— Я не знаю, — сказал он устало, махнув рукой, — Лика со мной в последнее время ничем не делилась.

Раз уж королева позволила себе вспомнить об их родстве, то и ему можно расслабиться и отвечать не по протоколу.

Анталаита долго вглядывалась в его неподвижное лицо. Лер снова изучал мраморный пол, считая едва заметные трещинки. Раз трещинка, два трещинка… на двадцатой трещинке Анталаита наконец сказала с такой горечью в голосе, что Леру захотелось броситься ей в ноги и извиниться, за то, что он никому не доверит тайны Ликиного местонахождения, даже ее матери. За то, что он не уверен, что конкретно у стен этого зала есть уши, за то, что он молчит о Далькиной Силе…

Но он вспомнил Мор и последовавшее за ним Наводнение в Джокте, и желание это тут же отступило.

— Скажи, они в безопасности?

Лер ответил как можно увереннее.

— Я ручаюсь головой, что не позднее чем через месяц они вернутся сюда обе. Целыми и невредимыми. Я верну их.

— Головой? — хмыкнула Анталаита зло, легко заметив, насколько двусмысленно звучат Теллеровы слова, — если хотя бы с одной из них что-нибудь случится, Теллер, отвечать ты будешь не головой, а шкурой своей. Наскар из Ньярни, отец мой, за тебя ручался — где он? Мертв. Ради тебя из кургана не встанет. Малаилика сбежала. Некому больше перехватить у меня кристалл и умолять за тебя, пока ты прячешься в подвалах и скулишь, щенок. Один неверный шаг, и Араза с удовольствием предоставит тебе комфортабельную зеленую шкурку. Надеюсь, ты понял? Пока я доверяю твоему авторитету начальника разведки; решил спрятать, значит надо, хотя стоило бы хорошенько наказать тебя за самодеятельность. Но не сильно на мое доверие рассчитывай. Пшел!

Она властно махнула рукой, отпуская неугодного подданного, и Теллер поспешно развернулся и вышел из залы. Королева задумчиво посмотрела ему вслед, раздумывая, идти за кристаллом или нет.

Анталаита Теллера не любила по нескольким причинам. Во-первых, она подозревала, что он имеет на ее дочерей гораздо больше влияния, чем она сама, и виноват во многих семейных размолвках. Это относилось не только к Лике и Дальке. Старшая, Валиалина, тоже согласилась на развод только после долгого разговора с Теллером один на один. Мать она слушать не желала, твердила, что раз уж ей навязали Херха, то она будет нести этот крест всю свою жизнь. И что привыкла. И что любит. Она будто каким-то шестым чувством чуяла, что перед ее свадьбой Анталаите пришлось немало подсуетиться, чтобы она поцеловала именно сына правящего монарха Дьеппны, на данный момент вдовца, у которого кроме Херха была только малолетняя дочь, тяжело больная какой-то родовой болячкой. Уловки были совсем невинные, но Валиалина повелась, хоть и заподозрила что-то.

И после свадьбы, так и не познав семейного счастья, Валиалина будто выстроила между собой и матерью прозрачную стену обиды. Через эту стену можно было поговорить о погоде, но ближе подойти было невозможно, и Анталаита была уверена, что в этом виноват именно Теллер. Потому что от Теллера Валиалина не отгораживалась. Это было досадно.

Конечно, во многом Анталаита была виновата и сама. Государственные дела оставляли ей мало времени на семью и детей, отсюда и прохладные отношения с мужем, и редкое общение с дочерьми, тогда как Теллер, с легкой руки Наскара, рос с сестрами-принцессами и был им совсем как брат. Если бы он водил близкую дружбу только с Валиалиной, Анталаита бы так не бесилась, сочтя его обычным прихлебателем, желающим втереться в доверие к наследнице. К тому же Валиалина была почти ровесницей Теллера, она была старше его всего на полгода, а значит, совсем непоправимого влияния тот на нее оказать не мог. Но Теллер попал в компанию сестер-принцесс с помощью Лики, и именно Лика была его лучшей и доверенной подругой. Анталаита постоянно видела их вместе, и это ее немало беспокоило. Про свою вторую, незаметную дочь она знала мало. Если на Дальку и Валиалину она ежедневно получала отчет от дежурной горничной или няньки, то за Ликой невозможно было уследить: приставленные няньки про нее просто забывали. Вместе с непредсказуемым Теллером они составляли весьма взрывоопасную парочку.

Иногда Анталаите снилось, будто бы во сне она ловила отголосок иных миров, и там жила совсем другая Малаилика. Похожая на своих сестер как две капли воды серьезная девочка лет десяти-двенадцати, никогда старше. Люди провожали ее восхищенными взглядами: такая маленькая, и уже такая по-королевски блистательная! Только вот краткое имя девочки в этих снах было не Лика, а Малька. Она ничем не выбивалась из стройного ряда своих сестер: Валька, Малька, Далька… Каждая унаследовала все пять черт семьи Хабрасо. Хаб — умение повелевать; Абр — величие, внушительность, умение обратить на себя внимание; Бра — внутренняя сила, то, за что плебеи своих баб уважительно назвали «пробивная»; Рас — осторожность; Асо — отвага.

«Да», — с невольным восхищением думала Анталаита, — «предки неплохо собрали себе родовое имя». Любой в Мире знал, что от имени многое зависит, потому никто не осмеливался его коверкать, называться чужим. Право на каждую новую букву в родовом имени встречали с ликованием и выбирали ее, споря до хрипоты. Знали, пренебрежешь родовым именем один раз — пронесет, пренебрежешь два раза — простят, но на третий Боги непременно накажут, отнимут дар, исковеркают имя уже по своему разумению.

Лика, настоящая Лика, будто и не родилась под именем Хабрасо. Она была другая, кукушонок в уютном королевском гнездышке. Анталаита смотрела на Лику, и ей становилось не по себе. И ворочался в сердце непонятный червячок. Казалось почему-то, что Теллер виноват в том, что Лика — Лика, а не Малька, хотя Анталаита и знала, что Малька — всего лишь плод ее воображения.

Во-вторых Теллер был результатом измены Наскара. Анталаита всегда была маминой дочкой, и этой измены отцу так и не простила. Она помнила эту страшную родительскую размолвку, она помнила, как Наскар сказал матери, что с него хватит и что он уйдет. Она помнила, как исчез король, и как вернулся, тоже помнила.

«Нагулялся?» — спросила тогда мать тихо. Как-то даже заискивающе.

«От тебя больше не уйду», — криво усмехнулся Наскар, будто одолжение делал.

С тех пор Анталаита от отца отдалилась.

Теллер был живым напоминанием об этом времени. Отец его, Анталаитин сводный брат, Гросс Филрен, первый за несколько веков барон с материнской фамилией, умер, так же как Хьесса Филрен, мать Гросса. Теллер же был жив до сих пор, даже Мор его не взял, даже та болезнь, которая убила его мать, Бьену Шогшен, и та обошла его стороной — а Анталаита так надеялась, что это наследственное! Каждый раз, когда Анталаита его видела, что-то в ней переворачивалось и взрывалось ненавистью, как тогда, пасмурным осенним вечером, когда маленькая Анта рванулась к отцу и вцепилась ему зубами в руку, пытаясь отомстить за это презрение к матери. С нее тогда мигом слетела вся дворцовая шелуха. Она была будто маленький смертельно раненный волчонок, выла в голос, не разжимая зубов, полосуя ногтями все до чего дотягивалась, пиная коленками пустоту и заливаясь слезами вперемешку с соплями. Она до сих пор помнила недоумевающий взгляд Наскара. Он ведь искренне не понимал, чем провинился перед дочерью, что сделал неправильно. И не хотел понять: ему не было дела до ее обид. И она не простила, ни взгляда, ни собственного позорного срыва. Ни Наскару, ни его ублюдку.

Третьей причиной была Теллерова незаменимость.

У Теллера не было приемников и не могло быть. Он был слишком молод и сам еще только учился. Весь собранный по крупицам Наскаром костяк разведки выкосило Мором, и Теллер внезапно оказался единственным, кто умел хоть что-то, кого хоть как-то готовили.

И то, что его невозможно отослать с глаз подальше без серьезных последствий, заставляло Анталаиту детально продумывать один план его устранения за другим. Конечно, у королевы и без Теллера дел хватало, но иногда она все-таки развлекалась подобным образом.

Однако сейчас действительно было не время для подобных игр. От Теллера зависело благополучие двух принцесс, даже если он сам в этом не признавался. Анталаита с немалым разочарованием решила за кристаллом не ходить.

Все что она могла — наблюдать и ждать. Старшая дочь все еще во дворце, жених для средней уже присмотрен. Осталось только выждать этот месяц.

Только выждать. А потом… потом заквакает как миленький!

Когда я добралась до комнаты, я застала мирно посапывающую на широкой кровати Дальку. Она свернулась в клубочек, откинув одеяло. Ее костюмчик валялся на тумбочке.

Сложив ее штаны, что у меня получилось немного кривовато, я все-таки не горничная, я решила, что Далька вряд ли проснется даже ради обеда, а значит, обед вполне можно отложить до ужина. Хос, даже если придет с подносом, постучится, а сплю я чутко…

Я легла рядом с ней не раздеваясь, прямо на скомканное покрывало, которое Далька отодвинула на правую сторону кровати. Я сомневалась, что я останусь здесь более чем на ночь, но даже если бы и не сомневалась, все равно Хос обещала менять постельное белье каждый день, так что можно было не бояться его запачкать пыльным подолом.

Минуты три я пролежала, разглядывая комнату. Что поделаешь, небогато: одна-единственная кровать, дощатый пол, беленый потолок и стены. Сама комната небольшая. Если бы мы с Далькой взялись за руки, то смогли бы коснуться противоположных стен.

Окно маленькое, тусклое. Справа от окна — небольшая полочка, в углу комнаты шкаф, у кровати чуточку покосившаяся тумбочка с вмятиной на боку.

Пока я разглядывала эту вмятину, глаза как-то сами собой закрылись, и я провалилась в сон. Сон, как и положено сну на новом месте, будто издеваясь, демонстрировал мне жениха во всей красе: зеленого, с гладкой блестящей шкуркой и маленькой коронкой на треугольной голове. Жених что-то квакал, и во сне я была уверена, что кваканье это означает отборнейшую брань. Кваканье становилось все громче, брань все изощренней, но вдруг очередной пассаж был заглушен гитарным аккордом. От неожиданности я проснулась.

Где-то внизу кто-то весьма мелодично терзал струны. Акустика тут и впрямь была слишком хорошей. Я подскочила, расправляя платье: Лер отлично играл на гитаре, поэтому я со сна почему-то решила, что это он пришел. Притворился бродячим музыкантом, и теперь играет внизу, ждет, пока я выйду.

Я посмотрела на сладко посапывающую Дальку, думая, будить ее или нет. Уже почти решила разбудить ребенка и накормить, когда мне почудилось тихое и жалобное «ква» откуда-то из под кровати. Все мысли о сестре куда-то исчезли, уступив место паническому: «не может быть!» Постояв пару минут в относительной тишине, нарушаемой лишь тихим гитарным перебором и отдаленным гулом мужских голосов, и так больше ничего и не услышав, я решила, что это остатки сна. Конечно, стоило бы проверить, но лезть под пыльную кровать не хотелось: что греха таить, страшно. И я поспешно ретировалась из комнаты.

Когда я быстро-быстро, чуть ли не кубарем спустилась и окинула едальный зал ищущим взглядом, меня настигло жуткое разочарование: Лера не было, а на гитаре играл какой-то жутковатый тип с нарисованным лицом. При этом он сидел на столе, чтобы им мог полюбоваться каждый желающий.

Я не очень точно выразилась. Лицо у типа было нормальное, красивое лицо. Такое… выразительное. Тонкий, как у ястреба, нос с хищно раздувающимися ноздрями, брови вразлет, впалые щеки и темные, почти черные глаза, алчно поблескивающие в тени несуразной широкополой шляпы, косо нахлобученной на светлую голову.

Только вот лицо было слишком бледное, и я была уверена, стоит подойти поближе и можно будет разглядеть комочки туши на слишком длинных и слишком черных ресницах. Глаза подведенные, с аккуратными стрелочками, из-за чего взгляд кажется нечеловеческим. Не только глаза — сам тип на человека похож был мало. Слишком тонкий, слишком вверх стремился. Тонкие пальцы, длинное тонкое тело, длиннющие ноги-соломинки… кажется, что Вефий взял этого человека за голову и вытянул к небу. Или за уши — уши были длинные, слишком неправильной для человека формы.

Разглядев уши типа с уймой позвякивающих там сережек, я окончательно поняла, что передо мной эльфис, потомок как-то раз прошедших через наш Мир эльфов. Я читала, что эльфы все поголовно были красавцы из красавцев, потому и осталось у нас немало их ублюдков.

Эльфисы были существами неприкаянными, никому не нужным перекати-полем, немного не из этого Мира существами. Для них не существовало государственных границ, вряд ли они различали людские национальности. Они прекрасно пели, их чарующие голоса заставляли раскошеливаться даже самых черствых людей. Только вот пением они зачастую не ограничивались. Ловкие тела и умелые тонкие пальцы годятся не только для музыки и плясок: для воровства они тоже в самый раз подходят, особенно если принадлежат народу, порожденному порывом греховной страсти. И наемники из них тоже были хоть куда. Хоть к Вефию на Границы отправятся, хоть к Веде в Чертоги, если им хорошенько заплатят.

Про них говорили: народ с материнской фамилией, ублюдки, нелюди, бледная немочь. Если рядом с селом обосновывался эльфисский табор, то все заканчивалось кровопролитной стычкой, крестьяне боялись за своих кур и скот, вот и приходилось эльфисам жить в основном в глухих лесах да болотах. С живностью они договаривались легко, видимо, кровь помогала, и люди болтали, что некоторые эльфисы могут даже дерево уговорить сдвинуться с места.

Люди боялись эльфисов. Боялись, не любили, сторонились, но все же звали петь. Все знали, что если эльфис пришел куда-то с музыкальным инструментом, то безобразий не будет, а если будет, то свои же накажут. Даже народ отщепенцев заботился о своей репутации.

Этот эльфис явно был профессионалом в своем деле. Тонкие пальцы будто бы бесцельно бродили по струнам, извлекая нечто красивое и смутно узнаваемое, тогда когда взгляд подведенных глаз блуждал по залу.

И тут он меня заметил. Не просто заметил, уставился, улыбнулся во весь рот, так, что мне со страху показалось, что зубов у него в два раза больше, чем надо, и запел.

Запел, и мне тут же стало как-то наплевать на то, что он эльфис. Потому что мне было все равно, будет ли человеком тот, кто сдаст меня матушке.

Он пел знаменитую балладу о Наскаре из Ньярни. Хорошо пел, низким мурлычущим голосом с едва заметной хрипотцой. Не сводя с меня взгляда! Как он вообще смог заметить меня, в такой-то толпе? Объяснение могло быть только одно: он не принадлежит этому Миру полностью и законы Мира на него распространяются с некоторыми исключениями.

Я попятилась было обратно, но он повел в мою сторону острым подбородком. Немного поразмыслив, я приняла это за приказ подойти.

Все это могло быть чудовищным совпадением, и про дедушку он запел, потому что захотелось, и меня заметил тоже как-нибудь случайно, потому что внимателен, как Леровы болотномундирники, но все-таки рисковать я не решилась.

Мне пришлось просидеть рядом с ним ее минут десять, дожидаясь конца баллады, и я боролась с давно изжитой детской привычкой: хотелось грызть ногти. Настолько меня напрягало количество обращенных в мою сторону внимательных лиц. И даже то, что на меня никто не обращал ровным счетом никакого внимания, и все взгляды принадлежали эльфису, не сильно успокаивало.

Наконец он доиграл последнюю ноту, но, вопреки моим ожиданиям, шляпу не снял. Хотя я была уверена, что он протянет ее толпе, желая еще немного нажиться сверх уплаченного тетушкой Хос гонорара.

Осторожно перехватив гитару, он слез со стола, и, поманив меня за собой, устремился к дальнему угловому столику. Молчащего эльфиса предпочитали презрительно не замечать, меня не замечали просто по определению, поэтому столик был застрахован от подслушивания.

Я была уверена, что сейчас этот тип начнет меня шантажировать, но он махнул подавальщице и обратился ко мне с ничего не значащим вопросом.

— Как тебе? Понравилось пение?

Я попыталась посмотреть на него не очень удивленно. Я была уверена, что он тут начнет меня шантажировать, а он светские разговоры ведет.

— Хорошо поете, — вежливо ответила я.

— Хочешь научиться так же? — коротко спросил эльфис.

— Что?!

Увидь меня моя наставница по дипломатии, она бы недрогнувшей рукой выставила мне неуд. На моем лице можно было прочитать, наверное, целый трактат об изумлении, вызванном этим предложением.

— Ну, не так же, ты все-таки девушка, — попытался пошутить эльфис, — но все-таки.

— А дозволено ли мне будет спросить, — из-за волнения я перешла на высокий стиль разговора, сама того не заметив, — что послужило причиной столь неожиданного предложения?

Подавальщица принесла нам заказ и поставила поднос с двумя кружками, многозначительно колыхнув перед эльфисом пышным бюстом, который явно так и норовил выпрыгнуть из декольте.

«Вот из-за таких дурочек этот эльфис и появился», — подумала я, механически беря ту кружку, что была поближе и заглядывая внутрь.

— Причиной… — эльфис как-то зло усмехнулся, — внутренний голос подсказал, что в тебе есть потенциал.

— Издеваетесь.

— Скажи, у меня же хорошо получился третий куплет?

— Нет, — сухо сказала я, не понимая, к чему он клонит.

— Вот видишь, а никто кроме тебя не услышал. А почему, кстати? Я сфальшивил?

Я отвела глаза, чуть не ляпнув, что этот куплет в принципе нельзя хорошо спеть, потому что он ложь от начала и до конца, а если при этом еще начать специально завышать голос, то это вообще нельзя слушать, если хочешь сохранить себе здоровые нервы. Но сказать это прямо было бы слишком невежливо.

 — Э… я ляпнула наобум. Серьезно, у меня никогда не было склонностей к музыке, боюсь, ничего не получится… — попыталась я отказаться как можно вежливей.

— Но ты не можешь отказаться! — неожиданно визгливым тоном начал эльфис, осекся, прокашлялся и продолжил уже нормально, — то есть я хотел сказать, что отказываться от учителя только потому, что он эльфис, как-то…

— А это, простите, не ваше дело! — отрезала я, копируя знаменитый холодный тон матушки, — вы у меня даже имени не спросили!

Почему он решил, что я отказываю ему из-за его расы, я не спросила. В какой-то степени он был даже прав.

— Как тебя зо…

— Шляпу сними, — потребовала я.

Эльфисы своих сумасшедших брили наголо. Из под шляпы этого эльфиса выбивалось несколько длинных светлых прядей, но это вполне мог быть и парик.

Он снял без спора. Под шляпой обнаружился светлый растрепанный пучок. А я-то надеялась на что-нибудь интересное, на татуировку на полчерепа, например. Я не смогла сдержать разочарованного вздоха.

Эльфис смотрел на меня... как-то странно, взгляд этот трудно было истолковать. Это был разный взгляд. Одним глазом он смотрел на меня, как Далька на мороженое, а вторым… это глупо звучит, но второй глаз смотрел чуть насмешливо и понимающе.

— Алка меня зовут. Алка Рас… а ты..?

— Осторожная, значит… ну оно и видно, — бормотнул эльфис себе под нос, заставив меня насторожиться.

Людей, знавших псевдоязык Богов в Талимании было мало и они были нарасхват — не ту букву к имени прибавишь, будешь потом поколениями платить, так что легче с профессионалом хорошие отношения держать, прикармливать, чтобы когда дело до буквы дойдет, тот не подгадил. А эльфис вот по кабакам с гитарой шатается.

Тот вряд ли догадывался, что я думаю. Он тоже представился.

— Фанти. С фамилией, сама понимаешь, туговато. Слушай, насколько я знаю, человеческие подростки сбегают из дома, чтобы заняться тем, чего родители бы не одобрили, и научиться жить по-своему. Так чем тебе не подхожу я?

Я поперхнулась морсом, который оказался налит в мою кружку. До этого высказывания Фанти морс успокаивал, доказывая, что эльфис не собирается меня споить и сделать что-нибудь непотребное. Но после этих его слов я уже не была так уверена.

— Заниматься тем, чего мои родители бы не одобрили, иди к подавальщице, — прошипела я, когда прокашлялась.

— Она не подойдет.

— Почему?

— Потому.

— и вообще, с чего ты взял, что я сбежала? — Перевела я тему, как мне показалось, незаметно.

— Девушка, лет семнадцати, одна-одинешенька, стоило на тебя посмотреть — шарахнулась… я просто предположил, а твоя реакция на это предположение выдала тебя с головой.

— Не угадал, Фанти. Ко мне завтра брат приедет, пришлось разминуться…

— То, что ты оправдываешься, говорит лишь о том, что либо он твой сообщник, либо бежите вы вместе, — пожал плечами Фанти. — Быть может, он тебе и не брат вовсе?

Я поняла, что еще хоть одно слово в свое оправдание окончательно меня выдаст, поэтому промолчала. К счастью, этот проницательный эльфис не связал меня со сбежавшей принцессой, и слава Богам за это.

Мы молчали еще несколько минут.

И тут эльфис неожиданно выкинул нечто странное. Он заграбастал мои руки в свои и умильно заглянул в мои глаза, по-детски склонив голову и проныв сладеньким голоском, тем самым тоном, который иногда использовала Далька, когда ей было от меня что-то нужно.

— Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Ну пойди ко мне учиться! Ну очень прошу! Ты такая хоро… — он осекся, умильное выражение сползло с его лица, он зябко передернул плечами, отодвигаясь.

— Что с тобой? — участливо спросила я, не понимая скачков в его поведении.

— Ничего… А это кто? — С интересом спросил Фанти, глядя мне за спину. Я обернулась и увидела Дальку.

Коса ее была еще более всклокочена, чем днем, она терла глаза кулачком и с интересом разглядывала эльфиса.

— Не твое дело, — огрызнулась я, и только тут заметила, что уже легко и непринужденно обращаюсь к эльфису на ты.

— Ли… Алька, — пискнула Далька, — Ты занята, да? Но я на секундочку, пойдем, покажу кое-что, а потом вернешься.

— Я не занята, — сухо ответила я, отодвигая морс, — Нет, Фанти, я не пойду к тебе учиться, — я замялась и отвела глаза. Отказывать было как-то неудобно, — прости.

Я поспешила за сестрой, желая оказаться как можно дальше от странного эльфиса, и скорее почувствовала, чем услышала сказанное мне в спину тихое «посмотрим».

Через каких-то пять минут мне захотелось обратно. Повиснуть у Фанти на шее, согласиться на все и попроситься в какой-нибудь из наиболее отдаленных эльфисских таборов. Желательно вообще не в Талимании. А табор где-нибудь на Вединой стороне Мира вообще был бы идеален.

На тумбочке сидела лягушка. Когда мы вошли, она, точнее, конечно, он, повернул к нам зеленую голову с венчающей ее коронкой. Все-таки тот квак из под кровати мне не послышался.

На тумбочке почему-то была разлита лужа воды, сам лягуш дышал тяжело. Видимо, от перегрева. Далька ткнула в лягуша пальцем.

— Я его облила, из ладошек. А то он совсем сухой был, я боялась, умрет.

— Обязательно было это на тумбочке делать? Она же вздуется теперь, — механически ответила я, пятясь к непредусмотрительно закрытым дверям. — дерево же.

Далька вцепилась в мою руку.

— Лика, ты только не убегай, пожалуйста! — испуганно выпалила она, — он же не выживет!

— А я тут при чем? — удивилась я настолько фальшиво, что стало тошно.

— Его надо обратно в банку… а банки нет, — пояснила Далька, — значит, в банку не можем...

— Я не буду его целовать! — отрезала я и отвернулась.

Мне казалось, что лягуш смотрит на меня укоряюще, хотя что можно разглядеть в желтых лягушачьих глазах? Было стыдно: эта лягушка тоже ведь человек. Но…  я не хотела вот так вот, с бухты-барахты, обзаводиться женихом. Сам виноват, сбежал же наверняка. Будто не знал, что без банки долго не проживет.

Далька тоже на меня смотрела. Как-то потрясенно.

— А если он как деда?

— Что, «как деда»? Будет гулять направо, налево и по кругу, ни в грош не ставить собственную семью и людей, но зато спасет страну пару раз, когда свободное время будет? — презрительно фыркнула я.

Вообще-то деда я любила, а он меня даже немножко из своих внучек выделял. Не как Лера, конечно, не учил меня своим премудростям, а просто. То голубя смастерит, то книжку интересую подсунет, то по голове погладит…

Но сейчас требовалось успокоить уже прочно вгрызшуюся в душу совесть.

— Лика, но… Асо же, почему ты трусишь?

— Потому что из-за этой феевой отваги у меня только Рас и осталось! — рявкнула я, — тебе надо, ты и целуй!

— Это как, только Рас? — захлопала Далька глазами, но тут же вернулась к предмету разговора, — я бы поцеловала! Но мне лет не хватает! Мой не подействует.

— А мой только один.

— Так у всех один, и у бабушки был один!

— А кто сказал, что бабушка поцелуй использовала? — рявкнула я, почти сразу же осознав, что сказала невозможную чушь.

— А кто мне говорил не орать? — почти шепотом спросила Далька, — тут же а-кус-ти-ка!

Я волевым усилием заставила себя успокоиться. И тут этот зеленый поганец тихо и жалобно квакнул. Душераздирающе. Далька тоже смотрела на меня с разочарованием и осуждением. Я сдалась, бежать-то было некуда, не к Фанти же, на самом деле.

Я протянула ладонь, и лягуш как-то неловко на нее запрыгнул. Он был почти сухой и не ощущался холодным. Я где-то читала, что для лягушек такая температура тела почти смертельна. Что человеческое прикосновение для них обжигающе. Представив, что если он сейчас умрет, то отвечать придется мне, и не только перед своей совестью, но еще и перед любимой младшей сестрой, я поднесла его к губам, зажмурилась, чмокнула, и, чувствуя, как нарастает тяжесть на ладони, стряхнула его и отпрыгнула, давая место, как учили.

Глаз я не открыла. Потому что открыть их было страшно: а вдруг он как в моем самом худшем кошмаре?

Я подумала, что зря я все-таки Дальку послушалась. Надо было дождаться Лера, он бы чего-нибудь придумал. Только вот что-то мне подсказывало, что до прибытия Лера этот принц мог и не дожить.

— Спасибо, — донесся до меня мягкий баритон. Я машинально отметила, что у Фанти голос чуть пониже.

Я была уверена, что благодарят Дальку. Если бы не она, я бы выкинула это зеленое недоразумение в пруд без малейших угрызений совести. Я сбежала, чтобы переждать месяц до моей свадьбы, потому что меня попросил Лер. Лягуш в наши с Лером планы не вписывался.

— Лика, ты чего глаза не открываешь? — спросила Далька.

В ее голосе чувствовалось веселое облегчение.

— Боитесь? — спросил расколдованный.

— Видеть не хочу, — честно призналась я, — я как-то не рассчитывала никого целовать в этом предсвадебном побеге.

— Пути Вефия понимает только Веда, и только Вефий может Веду перегнать, как говорится, — заметил… этот, — я тоже не планировал, что моя невеста найдет меня здесь. И я не думал, что мне придется искать невесту таким… нелепым способом.

— А давайте я сейчас еще немного пожмурюсь и вы отсюда… пойдете, другую невесту искать? Нормальным способом? — выпалила я, и добавила просительно, — Пожалуйста!

Это было невежливо, некультурно, неправильно. Я даже не видела его, нельзя было так. Этот парень только что чуть не умер, он оказался поцелован во второсортной гостинице, наверняка он сейчас нервничает больше меня… к тому же раз он был почти разумен в лягушачьем варианте, раз уж он смог сбежать и как-то договориться с Далькой, то он даже бытие свое лягушкой помнит, бедняга. Но я действительно не планировала никого в этом побеге целовать, наоборот, я хотела побыть немного на свободе, подальше от предсвадебной кутерьмы, подождать, пока дома, во дворце, станет совсем безопасно. А тут, на первый же день побега у меня образовался жених, с которым надо как-то договариваться, контактировать, выяснять отношения… Такая нелепая случайность, будто Вефий поигрался. Но мне почему-то не верилось, что я настолько интересная игрушка. Просто мне не повезло. Очень не повезло.

Я представила реакцию матушки на мое возвращение и зажмурилась еще сильнее. Матушка меня убьет. Она еще от дедушки с бабушкой не отошла.

— Лика, тебе не стыдно? — укоряюще спросила Далька, когда неловкое молчание затянулось.

— Нет, — коротко отрезала я, — я не понимаю, почему мне должно быть стыдно.

— Открой глаза, пожалуйста. А то человек себя каким-то чудищем чувствует.

Я протестующе помотала головой, и Далька продолжила уговоры.

— Ну что ты как маленькая! — воскликнула она, — если ты зажмурилась и не видишь проблемы, это не значит, что проблема не видит тебя! Сама так говорила!

— Лика? Я проблема, и я вас действительно вижу.

— Не запомнишь даже, — отрезала я, переходя на «ты».

— Ты ее прости, она всегда убегает, — покаянно шмыгнула носом Далька, — ее надо в угол загнать, чтобы она что-то сделала еще. Уже давно так…

— В угол? — и тут меня подхватили и переставили.

Это было неправильно, ненормально, не укладывалось не в какие рамки, и я возмущенно открыла глаза и набрала воздуха для гневной тирады.

Но тут Далька захихикала, радуясь тому, что меня подловила, а я уперлась взглядом в широкую грудь, задрала голову и наконец увидела голову этого шкафа.

Хорошая была голова, и вообще сам он был неплох.

Он выглядел как Леров ровесник. Только был повыше, еще пошире в плечах, хотя куда уж. Глаза у него были прозрачно-серые, странно знакомые, в таких ничего не прочтешь, и это было единственным, что рушило образ благородного пирата, легенды прибрежных государств, хорошего парня, спасающего девиц из рук плохих пиратов и раздающего награбленное направо и налево. Все остальное, кроме антрацитовых безумных глаз, было на месте: смугловатая кожа, темные, почти черные, волосы, спускавшиеся до плеч и чуточку вьющиеся, нос с горбинкой, белая рубашка…

Однако в моем сердце ничего не екнуло. Меня не потянуло к нему со страшной силой. Да, он мне понравился, но не больше. Было в нем что-то до боли знакомое, кого-то он мне напоминал. Но вот кого? Мало ли их, смуглых и темноволосых джоктийцев, хесчан и иже с ними, бывало во дворце? Я откинула это ощущение как неважное.

Он явно был бастардом, этот парень. Иначе он бы выглядел младше. Однако меня обрадовало не это. Государств, где у людей была смуглая кожа, было много. Но из них Вефия признавал старшим только Хегс, и то там недавно сменился старший Близнец, а вместе со сменой был отменен и обычай Обращения. А раз этот парень из Хегса, то он мог оказаться моим близким родственником, а еще он точно был бастардом, я была уверена, что матушка точно подсуетится, и…

— Хегс же, да? — спросила я, чтобы окончательно удостовериться.

— Нет, — мотнул головой парень, отступая, — Куциан из Джокты.

Я бочком-бочком попыталась выбраться из угла, чтобы скользнуть к двери, все-таки добежать до Фанти и попроситься в табор, но джоктиец преградил мне путь, поэтому пришлось вернуться обратно.

— Как это, из Джокты? У вас Веда старшая, вы не следуете обычаю Обращения, этого просто не может быть, — забормотала я быстро-быстро, потрясенно, — А у вас же Совет, вам просто некого обращать…

— Я отступник, — коротко уронил Куциан, — я чтил Вефия больше Веды. Вот меня и наказали. Это для вас обращение — логично и правильно. У нас его не практикуют, потому что оно хуже смерти.

— Но для обращения нужно, чтобы в человеке была королевская кровь…

— Основатель моего рода был бастардом. Этого оказалось достаточно.

— Но у вас же Совет…

— Он был не всегда.

— Лика, да отстань ты от человека, — вмешалась Далька, — думаешь, сам очень рад тому, что ты его поцеловала? То есть, я не это хотела сказать, я хотела сказать, что он же не хотел попадать в такое… чтобы тебе пришлось его целовать… В смысле…

— Извини, Куциан, — покорно сказала я.

Далька была права, хотя эта правота почему-то была до жути обидной. Я же не Валька — у меня ни рожи, ни кожи. Кто будет рад, что его поцеловала серая мышь, лицо которой и запомнить-то трудно? И что теперь он обязан на этой мыши жениться?

— Вообще-то рад, — ответил Дальке Куциан, и я испугалась, что сейчас он начнет говорить о своей внеземной любви или о чем-то столь же бредовом, — если бы она этого не сделала, то одна Веда знает, сколько бы мне еще пришлось бы просидеть в этой банке. Я очень благодарен тебе, Лика…

— Алка. Далька иногда меня Ликой называет, но это второе имя. Родители не смогли договориться, понимаешь…

Скрывать имя было бесполезно. Я понимала, что если мы разойдемся, то он почти наверняка узнает о двух сбежавших принцессах. Но все же я решила потянуть время.

— Странное имя для принцессы, — заметил Куциан, как-то странно усмехнувшись, — а меня можешь звать Куцем. Это для друзей и теперь вот для невесты.

Я зло прищурилась.

— Да брось! Ты же не хочешь этого, тебя же просто так своеобразно изгнали. Я попрошу своего друга, тот сделает тебе документы. Когда матушка узнает, откуда ты, я легко раскручу ее на любые отступные…

Далька предостерегающе взяла меня за руку.

— Мне не нужны отступные, я сам уйду, — огрызнулся Куциан, как-то напрягшись, — «Друга» твоего дождусь, чтобы тебя с рук на руки передать, и уйду. А то знаю я тебя, влипнешь во что-нибудь…

— С чего ты взял? — возмутилась я, — я впервые влипла в такую историю!

Далька тоже насторожилась, вопросительно разглядывая Куциана. Тот упрямо мотнул головой.

— Да по тебе видно, что впервые. В Талимании же только и делают, что бегают в предсвадебные побеги. Это ваше национальное развлечение. Принцесса бежит, народ обсуждает.

— Что за чушь ты несешь?

Он не ответил. Разговор иссяк. Возмущаться тем, что он не уходит сейчас же, было откровенно неприлично. Поэтому мы стояли друг напротив друга, как два идиота, и молчали. Я хотела было спросить, откуда он знает, что мы в Талимании, но тут влезла Далька.

— А что это за дяденька был, с которым ты разговаривала? Настоящий эльфис, да?

— Он предложил мне научиться петь. — Ответила я, лихорадочно раздумывая, как выбраться из угла, в который меня загнали. Правильная мысль в голову никак идти не хотела, а стоять было как-то неудобно.

— Неужели ты, не влипающая ни в какие подозрительные ситуации девушка, согласилась? — ехидно спросил Куциан.

— Хватит вести себя, будто мы сто лет знакомы! — огрызнулась я, — на данный момент я свободная девушка, что хочу, то и делаю. Хоть у эльфиса музыке учусь, хоть лягушек целую! Это не твое дело, Куциан, абсолютно не твое.

Я хотела было добавить, что у Фанти в руках была гитара, а, значит, он не был кем-то нанят для моего похищения и не собирался никого красть, но это прозвучало бы, как оправдание. А я перед Куцианом оправдываться не собиралась, много чести.

— А что, ты правда согласилась? — Далька уставилась на меня зелеными глазищами и в ультимативной форме добавила, — Меня тогда тоже! Я хочу посмотреть настоящий табор!

— Нет! — сказали мы с Куцианом хором. Потом Куциан добавил.

— В табор если что, пойду я, а тебя мы другу сдадим.

— Эй! — протестующе воскликнула я, — кто сказал, что я согласилась? Я отказалась, конечно. Он странный был. Куциан, а ну выпусти меня из угла!

— А ты не сбежишь?

Я набрала в грудь побольше воздуха, отвела глаза и выпалила.

— Нет, конечно, с чего ты взял?

Куциан недоверчиво покачал головой, но дорогу мне уступил. Я подошла к кровати, и тут одна подлая мыслишка оформилась окончательно.

У Куциана не было денег. У него вообще ничего не было, кроме одежды. Комнату мы с Далькой взяли одну, с одной кроватью, хоть и большой, двуспальной. Причем под залог были отданы все мои драгоценности. Вопрос, куда класть Куциана, был весьма животрепещущим.

С Лером я могла бы полежать и на одной кровати, ему я доверяла. Но доверять Куциану я была совершенно не готова, даже вариант положить его на пол казался мне очень, очень, очень опасным и рискованным.

Куциан будто прочел мои мысли.

— Не сбеги, пожалуйста. Я сейчас попрошу у хозяйки комнату, если получится, напротив. И я очень прошу, не делай глупостей. Мы договоримся с твоим другом об условиях и разойдемся полюбовно, ладно, невеста?

Я машинально кивнула.

Далька захлопала в ладоши, радуясь такому согласию, Куциан вышел из комнаты, видимо, искать хозяйку. Я дернула за шнурок, со всеми этими треволнениями мы так и не успели поужинать. Через каких-то полчаса к нам пришла Лима с подносом, презрительно фыркнула, сунула его мне, и ушла, круто развернувшись. На подносе была всякая вкуснотища: зажаренная курица, две тарелки супа, кружки с морсом…

В общем, вечерок мы с сестренкой скоротали славно, по-семейному.

И лишь когда я уже засыпала, ко мне пришли два интереснейших вопроса. Первый был прост: откуда Куциан знает наш язык?

Превращение из лягушки в человека вовсе не давало такого эффекта. Свежеиспеченного мужа, если он языка не знал, сажали за учебники. Тогда как Куциан талиманский знал, говорил на нем почти без акцента, чтобы его различить, в его речь надо было вслушиваться. У джоктиек Лимы и тетушки Хос акцент был гораздо более явственным. Значит ли это, что Куциан акцент целеустремленно искоренял?

Второй вопрос был еще своевременнее. Раз Куциан не вернулся в нашу комнату, то ему явно удалось выпросить ее у хозяйки. Чем он платил?

Однако я настолько устала за день, что заснула, так толком ничего и не обдумав.

 

Глава 4, в которой в Лере будят зверя, Лике играют на гитаре, а Далька все знает, но ничего не может понять

— Слушай, а зачем это тебе вообще надо? — неслышно шелестел в ночи чей-то голос, — может, еще немножко поуговаривать просто? Понял. Молчу.

В утренней мгле от куста к кусту кралась к едальне чья-то тень. Было тихо, даже птицы еще спали. Это было то особенное время перед рассветом, когда все стремительно сереет, но солнце еще выйти не успело. Тень дошла до стены и зашипела, обстрекавшись обильно растущей там крапивой. Задрала голову.

— Я не нанимался по стенам лазить. Давай ты сейчас перестанешь бубнить, и я сделаю все как нормальные воры делают, а не как ты там в книжках читала? — спросила тень у невидимого собеседника, потом махнула рукой и отошла от стены, явно направляясь к задней двери.

Через десять минут тень вернулась обратно, осторожно придерживая на плече объемистый сверток и двигаясь как можно более плавно. Тем же путем, что и раньше, только в обратном направлении она прошла через кусты, каким-то образом сумев не шелестнуть ни травинкой, ни веточкой, и растворилась в предрассветном сумраке.

— Нет, я не видела ее.

— Что? — Лер потер переносицу, пристально разглядывая хозяйку едальни, чернявую и смуглую даму средних лет, — она точно должна была прийти сюда.

Конечно, едальня изменилась с тех лет, когда он проходил здесь с Ликой. И немало: новое крыльцо вместо полуразвалившегося старого, больше не блеяла на веревке коза, да и трава раньше была выжрана козой чуть ли не под корень, а теперь раскинулась сорняковым разнотравьем везде, где ее не вытоптали посетители. В общем, если раньше заведение было просто так себе, то теперь оно стало самой что ни на есть дырой.

Название тоже сменилось, вместе с владельцем. Теперь едальня носила оригинальное название «у тетушки Хос», а сама тетушка своим то ли хегским, то ли джоктийским видом напрягала Лера гораздо больше, чем прежний владелец, мужик разумный и прямодушный, а главное, сразу видно, свой, талиманин.

— Да кого ты ищешь, парень? Имя-то назови, а то твои приметы… — женщина поцокала языком и развела руками.

— Алку Рас, я же говорил, — Лер тяжело вздохнул, мол, вот ведь люди, не могут запомнить даже собственную постоялицу, и добавил, — с ней еще сестра была, младшая. В костюмчике. На вырост, я покупал.

— Сестра? Помню девочку, помню, была девочка, миленькая такая. А с ней…

— А с ней Алка и пришла. Алка. Рас. Девушка лет семнадцати, русая такая, в сером платье, — в который раз напомнил Лер, но, наткнувшись на задумчивый взгляд хозяйки, махнул рукой, — где мелкую поселили?

— Мелкую? В пятой комнате, второй этаж, — тут же ответила хозяйка, смерив Лера изучающим взглядом с головы до ног и, видимо, отметив фамильное сходство в виде прямого носа.

Лер кивнул.

— Спасибо.

Зря он расспрашивать с Лики начал. Только зря женщину мучил, Лику просто так запомнить было невозможно, особенно, если Лика сама того не хотела. Конечно, если бы средняя принцесса встала бы прямо перед Хос, та бы ее узнала. Не без труда, конечно, то тут вмешалась бы профессиональная память человека, который должен помнить всех своих должников наизусть. А так… Лер отлично знал, что Хос чувствовала, когда он заговорил о сестрах. Ему часто о таком докладывали подчиненные; Дальку Хос запомнила, а вот ее спутница в лучшем случае маячила в мозгу назойливой, как ночной комар, мыслью, и трудно было вспомнить, была она, не была, что говорила и кем представлялась. Лика не раз убеждала Лера, что подобное качество очень удобно. Даже не врала.

У Лики с того самого времени появилась привычка убегать, как только напугают и извиняться даже за самую маленькую просьбу. Она даже горничным не приказывала, а просила жалко и растеряно: «Простите пожалуйста, вам же не трудно будет, очень прошу, принести мне веер?» Она боролась с этим и небезуспешно, но это походило на реабилитацию крайне неудачно сломавшего руку человека. До конца он ее уже разогнуть не сможет никогда, да и мяч так же далеко, как раньше, не кинет.

Для такой, как Лика, умение прятаться — это уже скорее дар, чем наказание. И понимать это Леру было… больно.

Сам-то отделался гораздо легче, сущей мелочью. Лика, правда, всегда с этим спорила, но Лера все равно грызла совесть, и он знал, будет грызть до самой смерти.

Он мог справиться и в одиночку.

Он взял ее с собой потому, что испугался. С тех пор он не позволял себе бояться, но сделанного не воротишь. Это его вина.

А в том, что происходит сейчас, его вины еще больше.

Лер поднялся на второй этаж и постучался в указанную комнату. Никто не отозвался. Он постучался еще раз, на всякий случай повернул ручку, вдруг не заперто. Дверь действительно открылась. Лер подумал было, что надо обязательно напомнить Лике о необходимости быть осторожной и запирать двери, но тут понял, насколько нелепо эта мысль звучит.

Она не могла не запереться. Это же Лика!

С кровати поняла голову заспанная Далька.

Самое худшее Лерово подозрение оправдалось полностью, хотя и была еще призрачная надежда, что подруга просто вышла погулять. Но когда его взгляд упал на оставленное платье, эта надежда исчезла, будто бы и не было.

— Где Лика? — Спросил он у сонной Дальки.

— Лер, дай поспать, а? Завтракать пошла, наверное, — тут она окончательно осознала, где находится и вскочила с кровати, повиснув у Лера на шее, — Ура! Ле… Рел пришел! Надо познакомить тебя с Куцем, ты же поможешь мне одеться? А куда Лика подевалась, пошла к Куцу, что ли? Ты с ней не пересекся, да? Ну ничего, она сейчас придет. А еще нас в табор пригласили, замечательно же, да? Самый настоящий, эльфисский! А Куци сказал, что одну не пустит, да, прямо так и сказал. Сказал, что меня другу оставит, а сам с Ликой и эльфисом в табор… У Лики такой красивый жених, я тоже такого нацелую. Только она почему-то отказывалась, отказывалась, но мама же говорила, что стерпится-слюбится, наверное, это про это, да? И добрый еще, вот.

Лер машинально подхватил Дальку и попытался обработать всю вываленную на него информацию. Где-то на слове «жених» он решил серьезно с Ликой поговорить. Во что она умудрилась влезть, если учесть, что она пробыла здесь всего-то одни неполные сутки? И куда пропала?

Он осторожно поставил улыбающуюся во весь рот девочку на пол и прикрыл дверь.

— Давай по порядку. Что за Куц?

Протянул ей собранный верной Феской сверток. Далька разворошила его и метнулась одеваться в свое новенькое самое-что-ни-на-есть-настоящее-крестьянское-платьице. Одолженная у тетушки Хос ночнушка из глухой белой ткани в пол стесняла движения и Дальке очень не нравилась. Лер деликатно отвернулся.

— Ликин жених, — бодро ответила Далька, высовывая голову из рукава расшитой сорочки.

Лер отметил краем глаза серебряную нить, которым был вышит подол. Похоже, сорочки и прочее тоже придется докупать, пока никакая служанка не поинтересовалась, откуда у простой Алки Рас с сестрицей такое дорогое белье. Феска, вроде, говорила об этом, но у него совершенно вылетело из головы.

— И?

— Ну, она его поцеловала, — солидно объяснила Далька.

Прошла целая вечность, и Далька наконец разобралась, где у сорочки ворот, надела ее нормально и потянулась к платью. И таки добила едва отошедшего от предыдущего известия Лера:

— А потом они про отступные ругались… это что, кстати?

Лер не ответил. Он старался глубоко дышать и сохранять спокойствие, но как-то не получалось. Все эти таборы-поцелуи-женихи оказались слишком уж нервирующими вещами. Больше беспокоило только отсутствие в комнате Лики. Он уже даже начал чуять тонкий запах ее духов — верный признак, что дыхательные техники вот-вот перестанут справляться..

Лер был недалек от того, чтобы пойти бить жениху морду безо всякого суда и следствия. Ведь в этой семейке он был почти что официально признанным исполняющим обязанности старшего брата, так что его поймут. Ну, разве что дурочки-фрейлины начнут пережевывать очередную сплетню, ну так кто их слушает, кроме них самих?

Может, он из такой седой древности, что удастся избежать дипломатического скандала? В такую удачу Лер уже давно не верил.

— Постой, а разве это твое? — спохватился он, решивший, что прошло достаточно времени и можно оборачиваться.

Далька потеребила слишком длинный подол, вздохнула и стала платье снимать.

— Я просто примерить, что ты Лике принес, вот, и Куцу надо сказать, чтобы не ходил покупать, а то я просила платье вместо штанов, и он обещал. Зануда ты, — буркнула она.

—  Да кто это вообще? — Не выдержал Лер, которому до жути надоело стояние носом к стенке,— Кто этот Куц?

— Ну, я же уже сказала, Ликин жених.

— Я имею в виду, откуда он взялся? — спросил Лер, заподозрив, что над ним издеваются.

— Ну как откуда, откуда все женихи берутся. Лягушка, поцелуй… как маленький! Слушай, давай я его позову?

Далька уже застегивала курточку костюма. Лер поправил ей вороник и кивнул, соглашаясь с Далькиным предложением. Далька высунула всклокоченную голову в коридор.

— Куц! Тебя друг зовет!

Лер качнул головой, явно сомневаясь в этом определении. Вряд ли они подружатся.

Далька постояла, прислушиваясь, затем снова юркнула в комнату.

— Он меня услышал, — объяснила она Леру.

Тот не стал спрашивать, откуда Далька это знает, если из коридора не донеслось ни звука в ответ. Ведьма — она ведьма и есть. У всех ведьм слух как у зверей, говорят. И зеленые глаза. А дальше уже идут различия.

В книге, которую Лер кратко пролистал накануне, было сказано, что так как человек не в силах уподобиться Веде или Фею полностью, то Сила, ниспосланная очередному счастливцу включает в себя только одну грань приписываемых Богу способностей. Естественно, сильно ослабленную. Лер долго думал, какой гранью Веды может быть наведенный Далькой на нянечек сон, слишком много было способов можно было придумать, но потом, когда ему доложили о происшествии около джоктских ворот, по пути сильно приукрасив и назвав это чуть ли не бунтом, Лер наконец подобрал эту грань.

Веда отвечала за человеческий разум в том числе. Наверняка Далька умела манипулировать с разумом людей.

Весть про бунт Лер, конечно, замял и до королевы не донес, списав его на вмешательство Дальки, благо, кого-то на нее похожего свидетели там видели, однако эти возможности его сильно обеспокоили.

Лучше бы она могла в кого-нибудь превращаться и, еще замечательнее, превращать одно животное в другое. Такая способность даже в руках Анталаиты к огромным человеческим потерям в рядах противника  не приведет. Не пошлет же королева свою дочь шпионить! Это дурной тон.

Но способность манипулировать сознанием…

Лер был противником использования людей с ниспосланной Богами Силой в человеческих дрязгах. Для того, чтобы занять эту позицию, ему остаточно было пережить Мор, устроенный, по непроверенным данным, джоктским ведом Хидшахом, и прочесть отчеты о Наводнении в Джокте, которое было запущено в отместку Аразой. Поэтому Лер, стоило Дальке признаться в своих способностях, решил, что Анталаите об этом знать нельзя. Конечно, это попахивало государственной изменой… но Мора он не желал никому. Поэтому он и отослал Дальку вместе с Ликой из дворца, предварительно хорошенько Лику запугав, зная, что та, когда напугана, очень хорошо прячется, а значит и сестру спрячет. Впрочем, он не сказал подруге ни слова лжи, так что в этом плане его совесть была чиста.

Изначально он хотел прятать только Лику.

Теперь, когда он более-менее разобрался в ведах и их способностях, что стоило ему бессонной ночи в Королевской Библиотеке, Лер понимал, что мора Далька наслать не в состоянии. Но вполне в состоянии поднять в Джокте кровавый мятеж или свести тамошний Совет с ума. Точнее, есть такая возможность, что она достаточно сильна, чтобы это сделать. А если есть возможность, то Анталаита ей воспользуется, как только узнает.

Поэтому его первоначальный план спрятать Дальку изменений не претерпел. Однако он понимал, что вечно прятать королевскую дочку от королевы невозможно, поэтому стоило придумать что-то еще. Но что? Девчонка слишком маленькая, чтобы все скрыть, да и зеленые глаза никуда не спрячешь. Разве что убедить девочку не соглашаться на уговоры матери, и как-то убедить всех, что младшая принцесса слабосильная…

А тут еще и Лика куда-то делась, и жених этот…

Жених не заставил себя долго ждать. Коротко постучался, и, услышав Далькино «входи» зашел.

Лер увидел Куциана. Куциан увидел Лера. Короткое, но какое-то крайне агрессивное молчание заставило Дальку съежиться. Куциан заговорил первым:

— Ого! Друг пришел!

— Ого, — согласился Лер, — Жених тоже… не заставил себя ждать.

И снова наступила звенящая тишина, которую нарушила Далька.

— А Лика где? Я думала, с тобой. Куц? Ку-у-уц?

Куциан пожал плечами. Лер знал, что если он сейчас услышит что-нибудь типа «еще спит, сходить, разбудить?» — то этому джоктийскому недоноску не жить. И Лера даже совесть мучить не будет, потому что человеку, который добился чего хотел, и помирать не жалко.

Однако Куциан медлил с ответом. Лер усмехнулся про себя: ну кто знал, что Циа — это сокращение именно от этого имени, напыщенного и какого-то намекающего на статус вечного принца. А теперь он Куц… Кто бы мог подумать — джоктиец залез в шкуру лягушки! Влюбленный дурак? Неудачник? Да еще и имя… Пренебрежешь именем один раз — не заметят? К тому же это краткое имя, так что и пренебрежением не назвать… но почему он представляется Куцем, если Лика знала его как Циа? Думает, что ее любящее сердце легко вспомнит то, что было сокрыто под самолично наведенным Хидшахом на своих дипломатов пологом незапоминаемости? Так два года прошло, какое тут любящее сердце… Да и Лика ни разу Леру про своего Циа не говорила, только одна из Леровых агентов их случайно застукала за держанием за руки. Раз Лика скрывала, значит, просто развлекалась.

После выслушанного доклада Лер разобрался с ним, как разбирался бы на его месте любой старший брат с ухажером своей сестры, если тот старше сестры на три года, да еще и джоктиец. Да еще и шпион.

С тех пор они друг друга и не любили.  Ко всему прочему, Лер самолично добился, чтобы отца Циа с сыночком отозвали обратно.

Лер, в отличие от Лики был натренирован узнавать людей под таким пологом. Он же постоянно общался с Ликой, обладавшей почти тем же свойством, что и замаскированный человек. Так что если Куциан и рассчитывал, что «друг» его не узнает, то его расчеты не оправдались. И Куциан это тоже понял.

— Не знаю, — наконец коротко обронил Куциан, — я ее в последний раз вчера видел, когда она поднос с ужином у служанки забирала.

Далька растерянно захлопала глазами и плаксиво скривила губы. Лер перевел недоумевающий взгляд с Куциана на девочку.

— Ты что-то знаешь? — строго спросил он.

— Она наверняка в табор пошла! Без меня! — обиженно ответила Далька.

— А тебя на Куциана скинула… — задумчиво протянул Лер, — Убив таким образом целое стадо зайцев… и за сестрой есть кому посмотреть, и жених не увяжется, и я не найду.

— Зайцы стадами не ходят, — отрезал Куциан, — она обещала мне не сбегать.

Лер сочувственно посмотрел на него.

— Ты поверил?

— Она никогда мне не врала, — упрямо ответил Куциан.

— Это просто доказывает, что она хорошо это умеет, — злорадно улыбнулся Лер, — а вот то, что она меня не дождалась… видимо, жених был слишком страшным, раз она куда-то пошла, да еще и сестру оставила… с кем, говоришь, Даль?

— С эльфисом. Я имени не знаю, не ведаю, — развела руками та.

— Ну да, из двух зол меньшее… — Лер покровительственно хлопнул Куциана по плечу, подходя в двери, — ты посмотри за Далькой, а я пойду, Лику уговорю вернуться. Как видишь, тебе она не верит… Циа.

— До чего же я не люблю вашу семейку! — рыкнул Куциан. — Я не собираюсь сидеть здесь и ждать. Если ты уйдешь, Лифнадалия останется здесь одна. Хотя нет, я просто верну ее во дворец.

Лер остановился, смерив Куциана с головы до ног насмешливым взглядом.

— Ты? Бросишь маленькую девочку одну? Или отведешь обратно во дворец против ее воли? Ты же добрый! У вас вся семья добрая, отдала свой трон старикам, чтобы тем не скучно было век доживать.

— Это мне говорит человек, который появился из-за того, что кобелю вовремя шлюха попалась, барон с фамилией бабки?

Они стояли друг напротив друга, напрягшись, сжав кулаки. Одно движение, и ринутся в драку. Лер привык слышать про свою грязную кровь, так же, как Куциан, и вправду потомок королевского рода Джокты, привык к подколкам на тему потерянного предками трона. Однако одно дело выслушивать их от давно знакомых людей, на чье мнение, по сути, наплевать, а другое — от давнего недруга. Дело было не в том, что было обидно, а в том, что это была отличная причина, чтобы подраться.

Далька это поняла мигом. Лер коротко подумал, что не ошибся, и что  ее Сила и вправду заключается во владении человеческим сознанием и понимании его. Видимо, она чувствует разлитую в комнате злобу, раз ее так трясет.

—  Стоять! — рявкнула она.

Она была не только начинающей ведьмой, но и принцессой. Царственность и умение раздавать приказы были у нее в крови. И не разбавленные, как у Лера с Куцианом, не вывернутые наизнанку, как у Лики, а чистейшие.

Куциан обернулся на звук, Лер и так стоял лицом к Дальке. Драка откладывалась на целых несколько секунд. Далька не мешкала:

—  Запрещаю драться! — и разрыдалась, пуская в ход древнее женское оружие, доступное даже самым маленьким девочкам — слезы.

Лер виновато присел рядом с ней. Действительно, не стоило ругаться с этим джоктийским выродком при маленькой девочке. И все же он еще заставит этого урода вымыть рот с мылом. Заставит…

Мне снилась большая и знойная пустыня, расстилавшаяся вокруг желтым бугристым покрывалом. Ноги вязли в теплом песке, сквозь воздух приходилось пробиваться, будто я не шла, а в воде барахталась, жутко хотелось пить. В пустыне всходило солнце: сначала было более-менее прохладно, а потом становилось все жарче и жарче, и вот уже вспрыгнувшая на бархан чтобы погреться ящерка задымилась и обуглилась…

На этой жизнерадостной ноте я и проснулась.

Подо мной проплывала дорога. Дорога была пыльная, серая, разбитая копытами и колесами, колдобистая. Я даже увидела пару черных дырок — паучьих норок. А по дороге шли ноги. Тонкие ноги. Даже слишком. Бесшумно шли. Да и сама дорога была какая-то слишком бесшумная, ни ржания коней, ни скрипа колес. Только шелестели где-то деревья и щебетали какие-то птицы. Меня плавно покачивало.

Я попыталась пошевелиться, но получилось плохо — я была укутана в одеяло, как в кокон. Ночью было прохладно, поэтому я попросила у Хос два одеяла, одно из которых отдала Дальке, а во второе с чистой совестью укуталась. И теперь сильно об этом жалела: было жарко, я не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, и меня куда-то несли.

Я бы испугалась гораздо меньше, если бы могла убежать, возможность убежать в любой момент всегда меня успокаивала. Но тут я просто запаниковала, заверещала и пару раз дернулась. А потом еще пару раз. Моталась, как гусеница в птичьем клюве, думала, умру от ужаса. Но к счастью, это быстро прекратилось.

— Проснулась? — участливо поинтересовался смутно знакомый голос, и меня поставили на землю.

Как только меня поставили и отпустили, я тут же захлопнула рот и уставилась на похитителя.

Солнечный свет не был к Фанти милосерден. Я разглядела пару оспинок, которые не заметила в тусклом свете вечерней едальни, откуда-то появившуюся шишку на лбу и ссадину на щеке. Стрелки на глазах размазались, а вот длиннющие ресницы и неправдоподобно белая кожа оказались настоящими.

Глаза и без стрелок были огромны. И глядя в эту безмятежную, темную, на границе с фиолетовым, совершенно нечеловеческую синеву эльфисских глаз я внезапно успокоилась. Почему-то Фанти внушал мне доверие.

С того самого дня, как Боги оставили от моего второго имени, или, как сейчас модно говорить, фамилии, только Рас, то есть только осторожность, я постоянно кого-то опасалась. Даже Лера, даже Дальки, чего уж говорить о матушке или каком-нибудь Херхе.

Фанти настолько явно не был человеком, что даже эльф, наверное, показался бы более человечным. Все дело было в каких-то мелочах,  в чуточку слишком длинных пальцах, в чуточку слишком больших глазах и слишком длинных ресницах, в других чертах, которые были самую чуточку слишком, но именно мелочи обычно обращают на себя внимание, отталкивают гораздо больше, чем бросающееся в глаза несоответствие. Наверное, эта его частичная принадлежность к другому Миру и внушала мне доверие. Я так долго боялась здешних вещей, настолько привыкла бороться с постоянным страхом, что легкий испуг из-за того, что передо мной не человек, почти не ощущала.

Даже то, что меня похитили, меня не очень беспокоило. По крайней мере, Куциана я боялась больше, да и как похищение я это не воспринимала. Не отпускают похищенных по первому воплю. Не смотрят участливо. Их волокут в свое логово с вонючим кляпом во рту. Ну, я про такое читала…

Я была уверена, что если Фанти, в сущности, иноземец, представляет для моей жизни опасность, земля за меня вступится. Все-таки я была принцессой, хоть и ущербной.

Поэтому я рассчитывала на то, что сейчас Фанти мне все объяснит. И свое странное поведение, и похищение…

— Да, — я кивнула, — проснулась. Только что я тут…

— Понимаешь, — протянул Фанти, отводя глаза, — я эльфис подневольный… Во многом, я не я, и делаю не то, что хочу. Не повезло в свое время. УЙ!  Повезло, конечно, очень повезло… Я бы даже сказал, очень, очень, даже слишком много везения на мою больную голову. Голова этого везения рискует не вместить.

Я с интересом огляделась, придерживая у груди одеяло. Даже в настолько глухой ночнушке, как та, которую одолжила мне Хос, выглядевшей, как поношенный саван, показаться эльфису было как-то стыдно.

Но было жарко.

Эльфис склонил голову на бок, будто бы прислушиваясь к чему-то невидимому, шевельнул губами и наконец махнул рукой. Снял с себя шляпу и нахлобучил ее мне на голову.

— Голову еще напечет, — пробормотал он себе под нос, и уже погромче добавил, — видел я ночнушки от тетушки Хос, и не раз. Так что не стесняйся, сваришься же.

— А, может, ты меня обратно вернешь? — застенчиво спросила я.

Я подумала, что если Лер вдруг решил передать мне деньги и документы самолично, что вполне вероятно, ведь обычный посыльный узнать меня не смог бы, даже болотомундирнику пришлось бы поднапрячься, то он, скорее всего, очень быстро обнаружит мое отсутствие.

Я знала, что если Лер решит, что мне грозит опасность, не поздоровится никому. Ни эльфису, ни мне. И если эльфис еще сравнительно быстро отмучается, то меня, увы, будут долго и со смаком пилить, припоминая мне все мои прошлые неудачные побеги без Лера.

— Не могу, — развел руками эльфис, — попозже. Познакомишься с нашими, поболтаем, супчику отведаешь…

Он повернулся ко мне спиной и пошел по дороге дальше, будто был уверен, что я пойду за ним. Я не знала, в какой стороне едальня, где я и куда мы идем, поэтому он был прав.

— Только не говори что это такое оригинальное приглашение в гости, — вздохнула я, пытаясь подстроиться под широкие шаги Фанти. Одеяло я придерживала на плечах на манер плаща.

— Да, мы приглашаем тебя в гости, — подтвердил Фанти.

Я хотела было ввернуть что-нибудь едкое и ехидное про эльфисское гостеприимство, от которого просто невозможно отказаться, но тут почему-то вспомнила про Куциана и застыла на месте, понимая, что мой побег — это еще не самое худшее, из того что Лер обнаружит, когда придет.

Лер был мне как старший брат. И не надо было быть Далькой и обладать Далькиной интуицией, чтобы догадаться, как Лер к Куциану отнесется. Куциан джоктиец. Ни один нормальный талиманец не выдаст сестру за джоктийца. Даже за эльфисов выдавали охотнее — еще бы, хоть капля родной крови, но все-таки есть. А вот эмигрировавшим к нам джоктийцам приходилось селиться в города отдельными кварталами.

Меня как-то не очень волновало то, что за Куциана меня, скорее всего, замуж не пустят. Ну не чувствовала я к нему ничего особенного, что поделаешь! А раз не чувствовала, то и менять шило на мыло, Куциана на неизвестного мне подобранного матушкой жениха было совсем не страшно, да и для Талимании выгодно.

К тому же эта его дурная привычка вторгаться в мое личное пространство, манера переставлять меня в угол как какую-то статуэтку, чтобы лишить путей отступления бесила, и я было бы только рада от владельца этой привычки избавиться.

Гораздо больше беспокоило то, что я сделала что-то, не поделившись с Лером, всего второй раз в жизни и попалась. Было в этом что-то обидное.

Первым тайным поклонником тоже был джоктиец.  Я даже не помнила  его лица,  он был сыном дипломата, а значит, запомнить его в лицо было едва ли легче, чем запомнить меня. Это было очень приятно, вся эта романтика, подарки, тайные встречи и держания за ручки — как в книжках. Запретная любовь, он джоктиец, я — талиманка, что может быть романтичнее? К тому же впервые за два года или даже за целую жизнь, тут уж как посмотреть, меня смог разглядеть кто-то не из моей семьи, что вернуло мне веру в себя. Он был парень в этом смысле тренированый, джоктийцы на своих дипломатов и их семьи пологи незаметности вешают, чтобы в случае чего те могли быстро сбежать. И, подозреваю, очистить какой-нибудь секретный архив, хотя у нас это не сработало бы, у нас там с некоторых пор Леровы болотомундрники дежурили.

Это было очень интересно и захватывающе, я будто читала книжку про себя саму. Нельзя сказать, что я тогда влюбилась. Он мне нравился, но не больше, а как раз тогда, когда мне все это начало надоедать, их с отцом отозвали. Поэтому расстались мы тихо, наверное, довольные друг другом. Ну, я была довольна. Трудно влюбиться в человека, которому не доверяешь, и который тебе не доверяет, так что я даже не скучала. Эта было интересное развлечение, не больше. Понимаю, звучит жестоко. Но я никогда не влюблялась так, что прямо душа в пятки или как там еще пишут в дамских романах. Наверное,  еще не доросла.

Поэтому я Леру ничего и не сказала. Он же мне тоже о своих развлечениях никогда не говорил, так зачем его беспокоить? Да и настоящая тайна, только моя тайна, казалась мне крайне удачным приобретением. Даже колечки, подаренные на память и отданные потом в залог Хос, я прятала как могла лучше, чтобы Лер вдруг не заметил.

А теперь, я была уверена, заметит. Колечки заметит. Куциана заметит.

Я уселась на дорогу, прямо в пыль, спрятала лицо в ладонях и завыла тихонько. Было страшно, не было ничего страшнее грядущей выволочки. А то, что она не заставит себя ждать, сомнению не подлежало. Потому что быстро-быстро забилось сердце, захотелось сжаться и исчезнуть, затошнило. Я слишком испугалась, зашла за ту грань, за которую мне заходить сейчас не следовало. Где-то, краешком сознания, я понимала, что к Фанти в гости я уже не дойду. Исключительно из-за собственной дурости и дурацкой привычки накручивать себя.

Солнце поднялось уже высоко, ощутимо припекало мою макушку даже сквозь шляпу. Я слышала, как звенит окружающий мир, как стрекочут кузнечики, как шелестит трава. Я чувствовала кожей дуновение ветра. Что-то уже приближалось. И я даже знала, что именно.

Фанти, обеспокоенный, склонился надо мной:

— Ты чего? Помочь?

— Отойди! — сдавленно просипела я, — Пожалуйста! Очень прошу! Отойди!

Видимо, было что-то такое в моем голосе, что Фанти даже спорить не стал. Отошел шагов на десять. Я немножко успокоилась, этого должно было хватить. Но Фанти хватило ненадолго. Он буркнул куда-то в бок:

— Я не могу на это смотреть, ясно тебе? — и снова ко мне подошел.

Я хотела сказать, что нельзя, что это опасно, но голос пресекся. Фанти положил узкую ладонь мне на плечо.

Запахло почему-то то ли сиренью, то ли ромашками. С удивлением я поняла, что по телу разливается какое-то успокаивающее… тепло? Понемножку успокоилось сердце и выровнялось дыхание. И, хотя руки все еще подрагивали, стало гораздо легче.

Я с благодарностью оглянулась на эльфиса. Тот был бледен, даже слишком бледен. Он помог мне встать, и я заметила, что его пальцы дрожат: совсем как у меня.

Зная, что ни один нормальный мужчина не признается в своей слабости, я целеустремленно потащила его к ближайшему растущему на обочине дереву. Это было не сложно — я повисла у него на локте и падала в нужном направлении. Он меня подхватывал, я честно ковыляла пару шагов, а потом опять падала, заваливаясь куда-то в бок.

— Давайте отдохнем? В теньке? — Наконец предложила я, — Я дальше не смогу.

Эльфис кивнул.

Я устроилась между корней дерева. Вспоминать, как зовут было откровенно лень, так что я просто тупо рассматривала листья с волнистыми краями и молчала. Фанти прислонился к стволу. Он оживал буквально на глазах. Исчезла незнамо откуда возникшая сутулость, шевельнулись поникшие уши, лицо больше не было мертвенно-бледным, как несколько минут назад.

Я понимала, что еще немножко, и нам обоим крупно не поздоровится. И что Фанти в большой опасности. Со мной-то ничего не будет, а вот его… порвут как агрессора, если чего-нибудь не то сделает.

— Сыграйте чего-нибудь успокаивающее, если вас не затруднит, — попросила я, почему-то снова перейдя на вы.

Наверное, дело было в том, что я просила. Невежливая просьба была чем-то близким к приказу, а в таком состоянии я была совершенно не способна к приказу даже немножко приблизиться.

Эльфис молча расчехлил гитару, пробежался пальцами по струнам. Если стояние в обнимку с деревом его немножко оживило, то общение с гитарой и вовсе привело в норму. Пальцы на струнах больше не дрожали. Я закрыла глаза, а потом резко открыла, уставившись на дорогу. Я ждала и надеялась на хваленую эльфисскую музыку.

Через каких-то полчаса в нос ударил резкий запах псины. Задолго до этого Фанти что-то услышал: краем глаза я заметила, как он нервно пряднул ушами — совсем как лошадь.

Дождалась.

Далька совершенно не понимала, почему Куц с Лером ссорятся. Она же точно знала: Куц хороший человек, честный, Лика ему нравится, очень нравится, и Лер тоже хороший, знакомый до последней прядки волос, родной! Она же их обоих понимала до самого донышка души: по отдельности в них было столько хорошего, столько… Она была ведьмой совсем недолго, но уже понемножку осваивалась. Этим двоим она могла доверять полностью, она это знала точно.

Но стоило Леру с Куцианом встретиться взглядом, от них так и повеяло злобой и ненавистью, застарелым, залежавшимся соперничеством. А еще — ревностью. Ревность у них была разная, совсем, но в этом случае это не имело значения. Все равно это была жуткая смесь, что у одного, что у другого. Дальке захотелось съежиться в комочек и заорать, как порой делала Лика. Но Далька не могла.

Далька твердо знала, что в каких-то вещах она сильнее Лики, и так и должно быть. А еще она принцесса, и ей нельзя явно демонстрировать страх — особенно из-за таких мелочей, как внезапно обострившиеся чувства.

Их надо было развести по углам, поэтому она сначала рявкнула: «стоять», — а уж потом, с чистой совестью сжалась в комочек и заплакала. Вспомнила, что все еще маленькая девочка.

Ей было все сложнее запомнить, что она живет сейчас, а не завтра, и вести себя не так, как она будет вести себя через десять лет или вела бы лет пять назад — ее как будто размазало по времени, и она никак не могла начать вести себя соответствующе.

Лер ее утешал, но все равно от него веяло злобой и раздражением, и это было страшно, страшно и ненормально. Даже когда Далька призналась в том, что она ведьма, Лер так не злился… или она этого тогда просто еще не чувствовала?

Раньше она всегда верила своим глазам, а теперь не могла не верить неясному отголоску чужого знания в голове, который отныне определял для нее, что правда, а что нет, хоть она и никогда об этом не просила.

Куц бы ее не бросил, что бы не говорил до этого, вот, что ей нашептала сила, хотя Далька и не желала ничего проверять. И Далька это тут же озвучила:

— Куц же тоже добрый, Лер, и хороший, так чего вы ссоритесь?

— Добрый, — как-то недобро хмыкнул Лер.

Далька почувствовала его злорадство, и вновь взметнувшееся раздражение Куца.

— И за что он так дедушку? — спросила Далька обиженно и осеклась. Что-то она явно делал неправильно.

Она не знала тех слов, что сказал Куц, но по тональности нетрудно было догадаться, поэтому ей сложно было удержаться и не спросить. От Куца повеяло стыдом, но он смолчал.

— Действительно. — Довольно повторил Лер, обернувшись к Куцу. — За что ты так дедушку, а? Но ты, Даль, не расстраивайся. Джоктийцы они все такие. Вежливые… Добрые.

Далька поняла, что сказала что-то не то. Пока в душе Лера разливалось торжество, в Куце росла злоба и раздражение. И обида. Какая-то детская обида, а еще — боль.

— Куц, прости пожалуйста! — растеряно сказала Далька, — Я не хотела тебя обижать, честно! Да что же это такое, ну что здесь происходит, почему вы злые такие, ну!

И зажала руками уши, не желая слышать ничьих ответов.

— Ничего, — ответил Куц, попытавшись улыбнуться. Вышел какой-то оскал, — Ничего… вообще. Просто Теллер слишком предвзято относится к джоктийцам… наверное, в детстве на ногу наступили.

— Пожалуй, так оно и было. — Хмыкнул Лер, — Пока я землю на дедов курган сыпал, какая-то лицемерная смуглорожая тварь сунулась с соболезнованиями, с тех пор я ваше племя на дух не переношу.

Куциан пожал плечами, но возражать не стал.

И снова повисла в комнате душная тишина, такая, что хоть ножом ее на тоненькие ломтики режь. Становилось душно, и Далька впервые начала понимать, что всегда заставляло Лику колотиться в истерике, стоило ее загнать в угол.

Потому что Дальке, наверное, впервые в жизни тоже стало страшно. До того ее опекали, огораживали, все решали за нее и не осмеливались перечить. А сейчас… Она не видела выхода, совсем не видела. Далька знала, что если она попробует внушить им обоим уважение и желание друг с другом дружить, то они никуда от нее не денутся. Только вот… Только они тогда уже не Куц с Лером будут. А марионетка один и марионетка два. Далька ведала, знала, будто откуда-то свыше подсказали, что один раз вмешавшись в чужие головы, искалечив чьи-то мысли себе на пользу, она вряд ли сможет остановиться.

Раньше за нее решала мама, а мама любила Дальку. Теперь решала Веда. Она тоже любила Дальку — как новую куколку в миленьком платьице. У младшей принцессы был целый шкаф самых разных кукол, она как никто знала, как быстро те надоедают.

Нельзя просто что-то внушить без последствий. Наверняка она что-то в головах поломает. Это не эмоциями играть, это не в пример сложнее… а еще… а вдруг она потом не сможет остановиться?

Знала бы она, что все станет так сложно, когда с Куцем только договаривалась! Но тогда голос молчал: может, Вефиево создание виновато? Одна сотворенная богами тварь ослабляла другую…

Он тогда сидел под кроватью, больной, потерянный. Она проснулась, чувствуя, что где-то рядом кому-то живому и разумному плохо. Заглянула под кровать — а там лягушка, самая настоящая лягушка, только почему-то почти сухая, теплая. Далька сразу поняла, что это не простая лягушка, потому что не думают лягушки, а эта — думала. Да и коронка у него на голове была.

Далька не знала, как в эту едальню попал королевский лягух, но она об этом и не задумывалась. Просто вытащила его из под кровати, облила из ладошек водой, хотела чмокнуть, но вспомнила, что слишком маленькая, не сработает.

Далька немножко подумала и решила, что раз Лика в свадебном побеге, то обязательно должна встретить своего суженого. Что это, наверное, Вефиево провидение. И тут же за сестрой побежала.

Размышляла она вслух, не забыв представиться. Чтобы лягуху не страшно было.

Лика чмокнула, хоть и трусила при этом порядочно. Ну так сестра всегда трусила, иногда чуть больше, иногда чуть меньше, но всегда. Для этого не надо было становиться ведьмой, Далька давно заметила.

А затем начались странности — Куц Лику явно узнал, а Лика реагировала на него, как на незнакомца. Испугалась еще больше, чем обычно.

А потом Лика исчезла, а Куц с Лером ссорятся. Какие-то пологи, какие-то любящие сердца… К сожалению, знание, похоже, не гарантировало понимания: Далька что-то никак не могла разобраться. По всему видно было, что между ними была какая-то романтическая история, может, даже, как в книжках, с погонями и поцелуями. Но почему Лика-то ничего не помнит, разве подобное вообще можно забыть?

— Куц, — решила она спросить прямо, — а ты где с Ликой познакомился?

Она очень старалась не провоцировать голос на ответы — и тот, кажется, подуспокоился. По крайней мере, Далька почти перестала чувствовать, как носятся мысли в чужих головах.

Тот не стал врать. Видимо, понял, что Дальке врать бесполезно.

— Во дворце. Вашем.

— А как?

— Поздоровался.

— А…

— Даль, я не хочу рассказывать, — резковато сказал Куц. —  Сейчас не время. Лика исчезла… Королевской ищейке стоит перестать трепать моих предков и переключиться на что-то поважнее.

Далька поняла, что ничего больше у него не узнает, поэтому обернулась к Леру.

У него было какое-то странное выражение лица. Он рьяно растирал переносицу —  в его случае этот жест выдавал волнение.

— Лер, а почему тебе можно называться Релом? Не накажут?

И тут ее пронзило чужой горечью, чужой бедой и чужой обидой. Она поспешно выставила перед собой ладони.

— Нет, нет, забудь, не говори!

— Лер-Рел? — теперь уже от Куца разило торжеством, — имя-перевертыш?

Лер оскалился. Действительно оскалился, Далька увидела, как удлиняются его клыки, как желтеют глаза. Это была какая-то доля секунды, но Далька испугалась не на шутку, потому что увидела, чем кончится. Она вскочила, спряталась за надежного Куца, зная, что уже ничего сделать не может.

— Помолчи! — взмолилась она, все равно пытаясь, — помолчи, дурак!

Куц, казалось, ничего не заметил. И Далькиному предостережению не внял.

— Рел-Лер-Рел-Лер… Похоже на скороговорку, — хмыкнул он.

— Слушай, послушай… девочку, — тяжело дыша, пробормотал Лер севшим голосом, — перррестань. — Осекся, и начал говорить медленно, четко, делая ударения на «г», — Я же не спрашиваю, как тебя угораздило в лягхушку превратиться? В стране, где это уже давно не практикуют? Вот и ты… остановись.

— Молчу, — улыбнулся Куц, — но и тебе стоит перестать себя вести, будто ты злая собака, которая сено сторожит…

Далька не успела уловить, которое из слов, сказанных Куцем, оказалось ключевым.

Она как завороженная смотрела, как карие глаза Лера заливаются желтизной, как укорачиваются ноги и рвется рубашка, как встает на полу огромная кудлатая собака.  Это было похоже на подожженную бумагу: сначала ничего не видно, потом быстро пробегает тонкая коричневая ниточка по краю, бумага обугливается, заворачиваясь колечком, и вдруг вспыхивает.

Уши квадратные, голова короткая, хвост для собаки — длинный, на белой шерсти —  рыжие пятна. И пес действительно был огромен. Кто бы мог подумать, что из Лера выйдет здоровенная дворняга ростом в холке чуть ли не выше Дальки!

Он бросился на Куца и опрокинул. Тот успел вытащить откуда-то из сапога нож, и не обошлось бы без кровопролития, если бы не Далька.

Далька в который раз напомнила себе, что она не Лика, и что бояться права не имеет, она — храбрая принцесса. А потом рявкнула, вложив в приказ все свои силы.

— Замереть!

Потом ухватила замершую собаку за шею, и зашептала на ухо:

— Тихо, он не хотел обидеть, он не опасен, не беспокойся…

Далька не чувствовала в псе Лера.  С тех пор, как глаза пожелтели, не чувствовала. Однако что-то ей подсказывала, что если успокоить его, этого пса, то Леру будет значительно легче отодвинуть зверя и выбраться наружу.

Далька погладила собаку по загривку, лихорадочно вспоминая те немногие охоты, на которые ее брали. Она совершенно не умела обращаться с псами. Собаки — то подарок Веды Вефию, а Ведино животное — кошка. Однако она не с животным общалась, она пыталась достучаться до Лера.

Что-то ей подсказывало, что это превращение вовсе не первое. И Далька решила обязательно разобраться с Ликой: а то что это такое, не поделиться столь интересным фактом с сестрой! Как будто она маленькая и не поймет, что рассказывать о таком — себе дороже. Даже маме. Особенно маме.

Дальке шепнули, что не стоит заглядывать зверям в глаза. Но ей все-таки пришлось это сделать. Увидев, что они приняли знакомый ореховый оттенок, она облегченно выдохнула.

Пес неохотно слез с Куца и улегся у кровати. Он почему-то не спешил превращаться обратно.

— Ну что ты наделал? — укоризненно спросила Далька у Куца, указывая на пса.

— А кто знал, что он такой дефективный? Я был уверен, сказки про перевертышей — это сказки! Это же барон! Барон-перевертыш, вот это бардак… — оправдываясь, возмутился Куц, — Он меня чуть не убил, так что…

— Это кто еще кого чуть не убил, — вздохнула Далька, кивнув на нож в руке Куца, — откуда нож?

Перед превращением принцев обязательно проверяли на наличие оружия: не хотели отправлять в будущее дипломатический конфликт.

Но, похоже, у Куца был другой случай.

— Привычка, — коротко ответил он.

— Привычка, значит, — нахмурилась Далька, и попыталась просверлить Куца взглядом, копируя матушку или хотя бы Вальку.

Получилось как-то плохо. Куц уставился в потолок и замолчал.

— Ну и чего мне с вами делать? Лер, превращайся обратно!

Пес помотал головой, будто бы говоря, что не может. Затем заскреб лапой по деревянному полу. Звук был препротивный, Далька поморщилась.

— Я и так угадаю, не надо тут вырезать по дереву, наругают же… Лика знает, как вернуть, да?

Пес мотнул хвостом.

Далька мысленно застонала. Конечно, Лика знает, она наверняка все про Лера знает! А вот кто знает, где Лика? Никто не знает. Голос молчит. Откуда у ее сестры появилась эта дурацкая привычка постоянно сбегать в самый неподходящий момент?

Далька могла поклясться, что всегда была. Но, при этом, не так уж долго.

Пес вдруг поднял голову, принюхался, встопорщил уши. Далька испуганно отшатнулась, встретив бессмысленный взгляд желтых звериных глаз. Однако пес попятился и выпрыгнул в окно второго этажа. Приземлился, чисто кот, на все четыре лапы и побежал куда-то по дороге, поднимая клубы пыли.

Далька села на кровать и засмеялась. Все. Теперь можно было и попереживать немного. Ровно до тех пор, пока не придет хозяйка, выяснять, что случилось и откуда выпрыгнула эта огромная зверюга. Которая и не пес вовсе. Не иначе как Боги покуролесили.

Все хорошо кончится, все хорошо кончится… все ведь хорошо кончится?

Далька задумалась. Боги просто так в людей не играют.

Ну что же, Лика наверняка все знает. И Далька твердо решила, что пока на все свои вопросы ответов не получит, она от Лики не отстанет. Можно бы от голоса, но сестра точно не потребует платы, а Веду… неисповедимы ее пути и намеренья.

Лишь бы они вернулись. Лишь бы все нормально было…

Далька украдкой скосила глаза на Куца. Тот тоже переживал. Но уйти не решался, и вправду, не мог Дальку одну оставить.

Правда, только за Лику переживал.

Нет, нельзя этого так оставлять. Далька вздохнула. Она обязательно их помирит. Даже без магии помирит, а то что это такое, собачатся в прямом смысле этого слова, как бы до грызни не дошло...

 

Глава 5, в которой собаки лают, и караван разворачивается, а Фанти безуспешно спорит с внутренним голосом

Я скрестила руки на груди:

— Лер, прости, пожалуйста, если я не права, то конечно можешь не… вернись в нормальное состояние! Как это вообще назвать, я не настолько паниковала, чтобы давать тебе возможность…

Лер насмешливо гавкнул.

— Нет, я все понимаю, тебе очень трудно контролировать… но что мешало… — я запнулась и покосилась на Фанти.

Фанти смотрел на пса по-детски восторженно, улыбаясь, как идиот.

Это был какой-то неправильный Фанти. Не то чтобы я знала правильного, но… казалось, он сейчас вскочит и запрыгает на одной ножке, восхищенный Леровой шкурой.

Я впервые видела кого-то, кто так себя вел рядом с огромной и потенциально опасной собакой, которая повалила, нарычала, и только после долгих моих уговоров с великой неохотой отошла. У меня создалось ощущение, что единственной, кто собаки испугался, была я.

— Ладно, — вздохнула я, — я спокойна, видишь? Со мной ничего не случилось. Да, меня похитили. Нет, я не убегала, меня правда похитили.

— Гав.

По-моему, это значило «ага-ага, уже поверил».

— Слушай, с тобой невозможно разговаривать в таком виде. Перевернись.

— Гав-гав.

— Ладно! — Раздраженно сказала я, — Обязательно при посторонних, да?

Я закрыла глаза. Сосредоточилась. Попыталась найти в душе уголок спокойствия, перестать бояться всего и вся. С каждым днем это было все сложнее делать.

Вместо спокойствия пришло осознание, что когда-нибудь я не смогу помочь Леру перевернуться. Я боюсь все больше и больше. Мне осталась лишь осторожность — но она работала с силой семи качеств, а потому была гипертрофированной, раздутой.

И с каждым днем она пухла все больше.

Я знала: когда-нибудь я не смогу успокоиться. А Лер не сможет стать из пса-защитника человеком, потому что он далеко не всегда может перевернуться без моей помощи. Я видела: он все чаще переворачивается в собаку. Уже каждая вторая моя паническая атака заканчивается его шкурой.

Когда-нибудь нам не повезет. Об этом узнает матушка… и это заставляло меня бояться. Путаться в липком, противном страхе.

Уход из дворца ничего не изменил.

Страшно…

В который раз взмокла спина. Захотелось забиться в угол и заплакать, но только я уже была в углу.

Я попала в паутину. Мое барахтанье в ней — это плата Богам за оказанную милость. Они дети, а дети жестоки: оторвали мухе лапки, смотрят, выберется ли? Полетит?

Полетит, потому что очень зла. Нельзя бояться вечно: однажды страх превращается в ненависть. Я поняла, что пришло то время, когда перестать бояться для меня стало невозможно.

И я усиленно переплавляла свой страх в ненависть. От меня зависел Лер.  Я должна была как следует разозлиться: принцесса я или кто?

Я впервые позволила себе ненавидеть Богов. Веду, за то что не удержала слугу. Вефия, за то, что рассмеялся над бедой и стребовал непосильную плату…

Обоих Близнецов за их вечные ссоры, от которых страдают люди…

Я вдохнула застывший воздух и впервые за несколько месяцев перестала бояться. Совсем. Я сказала:

— Рел-Лер, Рен-Нер. Рел Рен, переверни сущность с головы на голову, с зверя на человека, Лер Нер!

Главное здесь было не сбиться. Фраза звучала очень глупо, но она, как ни странно, работала. Причем в обе стороны.

Заставить Лера перевернуться мог испытываемый мной страх. И чем сильнее он был, тем сложнее было Леру удержаться в человеческой ипостаси. Однако он обладал достаточной силой воли, чтобы держаться. И даже когда мне в постель Далька подложила ради проказы огромного паука, он смог. Безобидного паука, как оказалось, но шерстистого как носорог.

Я чуть не поседела в тот день. Арахнофобия тогда только начинала пробиваться, и я, как могла, превозмогала ее, стараясь сделать вид, что такой штуки, как пауки, не существует вообще. У меня даже что-то получалось…  Однако этот паук, который, перебирая мохнатыми лапками по шее залез ко мне в волосы, и просидел так до утра, покуда  не посмотрелась в зеркало… Мне показалось, я сейчас умру в жутких, жутчайших мучениях.

В общем, теперь я шарахаюсь даже от безобидных сенокосцев.

А как тогда корежило Лера! У него даже глаза пожелтели и клыки полезли. Но он смог остановиться, а такие мелочи Дасса не разглядела. У того, что твоя горничная отлично вышивает даже самые мелкие детальки, очень много плюсов. Ее слабое зрение, например.

Однако стоило попереворачивать его имя, и переворот давался ему в разы легче. Это общее свойство всех перевертышей. На самом деле, это их основное свойство — двойное имя, которое можно перевернуть и получить не отрицание, а другой смысл.

Однако и сдерживаться от переворота становилось в разы труднее. Наверное, Далька что-то брякнула…

— Тфу ты, рогатые феи! — зло выплюнул Лер, когда немножко отдышался.

Он лежал, скрючившись, на земле и хватал ртом воздух. Переворот в человека всегда давался ему гораздо труднее, чем переворот в собаку. Не потому, что он был ближе к зверю, чем к человеку, нет, ничего подобного. Просто если бы он мог переворачиваться туда-сюда по своей воле, и это было бы так же легко, как нос почесать, какое бы это было наказание, какая плата?

Одежда на нем была как из лавки старьевщика. Порядком продрана —  верный признак, что пес достаточно долго не пускал человека в свой разум.

Пес вообще-то был ласковый и на людей обычно не бросался, но я все равно слегка забеспокоилась за посетителей едальни.

И за Куциана. Совсем чуть-чуть.

— Не богохульствуй, — машинально сказала я.

— А сама-то, — вяло огрызнулся Лер.

— А меня не замечают.

— Уверена?

— Знаю!

— Настоящий перевертыш! — визгливо вклинился Фанти, — Я знала, я знала, я знала, что он неправильный!

Не знаю, как Лер, а я впервые видела настоящего эльфиса, который радостно размахивает одной рукой, приплясывая на месте, а другой зажимает себе рот. И этот настоящий эльфис удивлял меня гораздо больше, чем настоящий перевертыш.

Лер покрутил пальцем у виска. Я пожала плечами:

— Лер, ты переворачиваешься, меня не замечают; с чего это мы вдруг будем шарахаться от эльфиса с раздвоением личности? Может он тоже…

— Ну, — шепнул Лер, но покосился на длинные эльфисские уши и продолжил уже нормальным тоном, осознав бесполезность этой предосторожности, — Он же тебя похитил. И он эльфис. Ты же понимаешь, что он просто не может тоже…

— Не пугай, — резко сказала я, — это очень странное существо. Я его не боюсь. И я очень хочу, чтобы такое положение дел оставалось как можно дольше. Я хочу к нему в гости.

И добавила, невольно копируя Дальку:

— Ну пожа-а-а-алуйста! Самый настоящий табор! Ну когда я еще такое увижу?

Я не лукавила. Я опасалась, что скоро не смогу выходить из комнаты, пугаясь мира за порогом. Пока я еще могу взаимодействовать с людьми и прочими существами, я должна успеть как можно больше.

— Ну пожа-а-а-алуйста, — поддержал эльфис, — когда она еще такое увидит?

— А может прямо скажете, чего вам от нас надо? — взорвался Лер, — Переворачиваться в собаку больно, обратно — еще больнее, вы напугали ее два раза как минимум, а ее страх — моя боль. Вы смогли уговорить Лику, но уговаривать надо было меня. Я за нее отвечаю —  головой и шкурой. Поэтому вы ее похитили?

Эльфис перестал кривляться. Длинное лицо его застыло, приняв какое-то внеземное, одухотворенное выражение. Он плавно повел ладонью. Или… она? Голоса в его голове определенно были женскими. Мне так показалось, по крайней мере.

— Равноправия. Равноправия для моих потомков и потомков моих родичей… с людьми. — мелодично сказала… она, — Поэтому мы не могли уговаривать тебя.

Изменились какие-то почти неразличимые мелочи, и при этом изменилось все. Немного по иному нахмурены брови, немного иная осанка. Совсем другие движения, тон, положение головы… в эльфисе незнамо откуда прорезалась царственность. И женственность. Но лишь на пару мгновений. Он-она резко взмахнула руками:

— Но чего это мы стоим на дороге и разговариваем? Голову напечет! Пошли обратно?!

— П-пошли, — ошалело кивнула я.

Лер резко мотнул головой. Так его еще не оскорбляли. Я положила руку ему на плечо, призывая успокоиться. В конце концов, в чем-то они правы. Лер действительно никогда не любил чужаков и не верит им. Но можно было и потактичнее.

Я твердо решила объяснить это Фанти. У всех есть свои причины, и я вовсе не хочу, чтобы кто-то с кем-то ссорился. У меня еще и жених объявился, джоктиец, Лер и так должен был быть не пределе.

Страх вернулся. Правда, теперь я боялась не за себя.

Лима разбила банку.

Фахраса знала, что этим все и кончится. Прямо-таки сердцем чуяла, что Лима что-нибудь учудит, никак Веда подсказывала. К счастью, эта дуреха не потащила в панике лягуша к Юське, а просто поскользнулась на скользких ступеньках, ведущих в подпол, и свалилась. Банка — в дребезги, Лима — в истерике, к тому же порезала палец, лягуш, не будь дурак, шмыг — и в бега. Фахраса знала, но не предупредила.

Фахраса знала наперед: она будет искать, искать, искать, тщательно искать, но ничего не найдет. И все равно искала; предсказанное лучше исполнять. Веда дает знание, но не очень любит, когда им пользуются.

Фахраса, знала: если ей вдруг захочется узнать всю свою судьбу, судьбу Юсеньки, судьбу Лимы, она ее узнает. Но тогда все эти судьбы будут предопределены, потому что Веде придется вспомнить их до мелочей. А как Веда помнит, так и будет. Лучше не обращать на себя внимания Богов, это Фахраса усвоила очень скоро после того, как Веда подарила ей на девятый день рожденья Силу. Силу спрашивать и всегда получать ответ. Знания всего мира. Наверное, захотела себе подружку, чем-то похожую на нее. Но дружбы почему-то не получилось. Слишком далеки они были друг от друга, чтобы мирно болтать и играть. Фахраса стремительно взрослела. Веде же всегда было девять. И будет, пока маленькая богиня не захочет иного.

Богам очень быстро надоедают их игрушки, особенно те, с которыми сложно играть, и они рано или поздно начинают потихоньку от этих игрушек избавляться. Фахраса, бывшая еще маленькой и глупенькой девочкой, постоянно о чем-то спрашивала Веду, и Веде это быстро надоело.

Одного предупреждения Фахрасе хватило.

С тех пор она с Ведой не разговаривала. Не молилась. Ничего не просила. Иногда Веда подкидывала ей информацию, люди не сведущие называли это «озарениями» или «предвиденьем».  Может, хотела подружиться. Может, жалела. Может, это просто были случайные утечки божественного сознания… Фахрасе было все равно. Она просто их использовала, как могла.

Хочешь жить, умей вертеться — это было девизом Фахрасы до рождения Юсеньки. А потом девиз исправился на: «Хочешь выжить? Исправляй, что навертела».

До своего побега Фахраса работала на Хидшаха. Он контролировал ведов в Джокте и подконтрольных ей территориях, хотя и никого и не обучал. Фахраса к тому же приходилась ему дальней родственницей… Абсолютная власть мужчины, главы рода, над женщиной, юридически отмененная Советом около двух веков назад, практически никуда не девалась.

Фахраса все равно сбежала бы. Юсенька была только поводом сделать это побыстрее.

Фахраса никогда не любила Джокту…

Поэтому она решила просто подождать, чем все кончится.

Она берегла Силу для изменения своей судьбы, и бесцельная беготня за лягушем не входила в ее планы, хотя входила в планы Веды.

Только увидев зеленые глаза маленькой постоялицы, имя которой, как Фахраса только сейчас припоминала, так и не было названо, ведьма поняла: Веда привела к ней ученицу. К единственной более-менее знающей ведьме на талиманской земле.

И только от нее, от ласковой тетушки Хос, зависит, сможет эта девочка жить по своему, а не как Ведой записано, или нет. Сможет эта ведьмочка вытащить Фахрасу из колеи ее судьбы на волю, или нет. А Фахраса очень хотела свободы.

Только вот про Знающих Веда никогда не забывает.

Естественно, лягуша расколдовали. Кто? Видимо, та зеленоглазая была еще и принцессой. Шутка в стиле Вефия: подсунуть такой маленькой девочке такого большого жениха. Это была его сфера, Веда не имела здесь права голоса.

Фахраса подготовилась к визиту, расчесав и убрав в сложные косы на хегский манер свои иссиня-черные волосы, подобрав халат пострашнее, позасаленнее. Она ненавидела свое новое, расплывшееся тело; чтобы вернуть его в форму ей понадобятся годы, однако иного выхода из устроенной дочуркой ситуации не было. Никто не станет искать яркую бабочку Фархасу в расплывшейся тетушке Хос. За все надо платить свою цену.

Она распахнула дверь за секунду до того, как принц решил постучаться. В ее жизни было мало сюрпризов, но то, кем именно окажется этот принц, Фахраса заранее не знала.

Это оказался джоктиец: его одежда была джоктийской, его лицо было смуглым, а волосы черными. Фахраса удивилась этой неправильности, а так же неуловимо-знакомому лицу принца. Принца-джоктийца. Такой же немыслимой штуки, какой была бы сухая вода.

Из каких древних времен он пришел? Сколько просидел в лягушках?

Принц открыл рот и сказал:

— Здравствуйте… тетушка Хос? Мне нужна комната.

— Так плати, регистрируйся, мальчик, да и будет тебе, чего желаешь… — машинально ответила Хос, и только потом поняла, что джоктиец-то без проблем отличит акцент родной джокты от хегского.

Принц оскалился. Его прозрачно-серые глаза смотрели на Фахрасу раздраженно, недоверчиво.

— Я — Куциан. А вы..? Голос мне ваш знаком… Не беспокойтесь, тетушка, никто не поймет акцента в этой затюханной таверне.

— Это моя таверна, мальчик, не стоит ее оскорблять, если хочешь воспользоваться моим гостеприимством… на твоем месте я пошла бы в кабинет; нет сути стоять в коридоре… мне все рано надо тебя записать.

Фахраса посторонилась, пропуская принца, и в который раз пожалела о загубленной собственными руками красоте. Когда ты красива, гораздо легче договариваться с мужчинами. Особенно, настроенными решительно и враждебно. Готовыми шантажировать.

Чем придется откупиться? Веда безусловно знала, но Фахраса не собиралась спрашивать. Принц и сам все расскажет.

— Я думаю, — сказал принц, когда удобно устроился на мягком «гостевом» диванчике Фахрасы, — вам, тетушка, придется приютить заблудшего сына твоей родины. Потому что он знает, где именно твоя родина находится.

Фахраса резко закачала головой, так что зазвенели тяжелые серьги. Им вторили браслеты: она поправляла прическу. Дребезжание было громким и давало время подумать.

— Да что ты, мальчик. Мы из Хегса, но братец мой сводный…

— Да неужели? — Вежливо спросил принц, скучающе уставившись в потолок.

— Я не уступлю шантажисту. Ты не стребуешь с меня ничего…

— Я не шантажист. Я имею право на компенсацию за моральный ущерб. С вашей дочери сталось бы связать меня с вашей внучкой… Я не знаю, может она так же красива, как ее мать, но младенцы не в моем вкусе. А еще… это очень страшно, тетушка, высыхать. Сейчас жарко. Кожа стягивается, резко двинешься, и, кажется, вот-вот пойдешь трещинами, в глазах — будто бы черные мошки пляшут. И сердце в горле. Это очень больно, тетушка. Дайте мне пожить здесь. Рядом с моей невестой.

— Не маловата невеста-то? — едко спросила Фахраса, понимая, что возразить тут нечего, — Зеленоглазка красивая девочка, не спорю, но больно мала для такого парня, как ты. Недалеко от трех лет ушла. Разврата в этих стенах не будет.

— Не будет, — согласился принц, — у моей невесты глаза серые. И она разврата… боится.

— Не помню такой, — подозрительно сказала Фахраса, которая на память, в общем-то, никогда не жаловалась.

Она не могла припомнить среди постояльцев сероглазой девушки брачного возраста. Это ее неожиданно обеспокоило.

— Тебе и не надо. Я хочу жить здесь, вместе с девочкой. И ты не возьмешь с нее платы, и с меня не возьмешь тоже, но обслужишь по первому классу. Тогда я посчитаю твой долг заплаченным.

Фахраса замерла на миг, а потом медленно кивнула. Звякнули серьги, браслеты отозвались согласным звоном.

— Так и будет. Но я хочу учить девочку.

— Что?

Впервые за весь разговор принц выглядел удивленным. До этого он изо всех сил пытался казаться спокойным и уверенным хозяином положения, однако Фахраса взяла и перевела разговор в свою колею, заставив его обнаружить свое истинное лицо: сбитого с толку, бесконечно усталого и могущего рассчитывать только на себя мальчишки.

— Девочка — Ведина. Ты не дурак, мальчик, ты это видишь. Этого только слепой не увидит… Такие глаза, будто листья на просвет. Да и кто еще, как мог тебя расколдовать? Она еще не созрела для возраста невесты, традиционным способом не для нее, — Фахраса вздохнула, и заглянула принцу в глаза, — Веда поручила мне учить ее. Я не могу ослушаться.

Принц с деланым безразличием пожал плечами.

Фахрасе все больше нравился этот принц. Он не забегал по комнате, не замахал руками, подобно наседке, не испугался… он просто принял Силу Фахрасы как данность. Как что-то, с чем, возможно, придется считаться. Он действительно был сыном Джокты в самом удачном для Фахрасы смысле. Этого спокойного джоктского отношения к Вединой Силе Фахрасе очень не хватало вдали от родины.

— Я не могу решать за нее. Это будет ее выбор, ее и ее… друзей. Думаю, этот пункт можно обговорить потом. А теперь верни аванс. На том и разойдемся. До тех пор, пока не решим обговорить обучение.

— Аванс?

— Ли… Алка должна была оставить аванс за комнату. Зеленоглазка, — скопировал он тягучий выговор Хос, — Зеленогла-а-аз-с-ска говорила, что тебе дали кошелек. Отдай.

— Кошелек?

Принц сказал нетерпеливо;

— Девочка сказала, ты убрала его в правый ящик стола. Открой и посмотри, тетушка. Заодно можешь заглянуть в регистрационную книгу, может, вспомнишь чего-нибудь.

Фахраса послушно отперла ящик. Там, среди кучи других ценных вещей лежал и потертый кошель. Она помнила, что там колечки, сережки и прочая бижутерия. Но вот лица владельца вспомнить не могла, только лицо пришедшей с ним или ней девочки.

Ей это не понравилось. Очень не понравилось. Она решила обязательно заняться этим вопросом, как только выдворит из кабинета принца.

Очень уж не любила, когда на ее территории появлялся кто-то неопознанный.

— Забирай, — сказала она, протягивая кошель, — может, хочешь убедиться, что все цело?

Фахраса потянула завязки и высыпала на стол все содержимое. Жалобно звякнули кольца, одно из них покатилось к краю, но она прихлопнула его ладонью.

Она подняла взгляд на принца.

Лицо его не выражало ничего. Глаза были холодные, злые и колючие. Как снег.

Это был не просто растерянный и недоверчивый мальчишка. Это был очень злой на кого-то мальчишка, злой и обиженный. Фахраса перевела взгляд на всю эту ювелирную мелочевку. Ей очень не хватало памяти, а Веда не спешила помогать.

— Сложи все обратно, тетушка, — сказал он бесстрастно, протянув ладонь, — только колечко, которое поймала, мне отдай, будь добра.

— Зачем? Ты же вернешь все зеленоглазке. Как ее зовут, скажи, раз уж случай представился. Ни разу не слышала ее имени… А ведь ученица будет.

— Колечко я оставлю себе, — непреклонно сказал принц, — Не спорь со мной, тетушка. Я все еще могу тебя раздавить. Это не шантаж, это факт.

В коридоре раздался частый перестук каблучков. Принц не мог его слышать, и Фахраса заторопилась. Смахнула все обратно в кошелек, сунула ему в руки, и чуть ли не вытолкнула его из комнаты.

Не успела.

Лима ворвалась в комнату, разъяренная и красивая.

— Я тебя ищу, ищу, ма, а ты где-то… — Она осеклась, когда ее взгляд наткнулся на принца.

Фахраса отловила слово «принц» в своих мыслях и поспешно его выкинула из головы. Мальчик вроде назвался Куцианом? Вот пускай и будет Куцианом, Лима слово «принц» даже в мыслях учует, может, уже учуяла, а Фахраса пока морально не готова ко второй внучке…

Куциан однако лишь мазнул по девушке рассеянным взглядом.

— Здравия, — отстраненно-вежливо сказал он, — Тетушка, я думаю, я тут лишний?

И шагнул к двери. Однако Лима будто бы случайно оказалась на его пути. Пышная грудь ее часто вздымалась, она играла кончиком светлой косы, теребя его в тонких пальчиках, и неотрывно смотрела Куциану в лицо. Будто пытаясь загипнотизировать. При этом она еще полузаметно улыбалась.

Фахраса уставилась на дочь в недоумении. Обычно той было плевать на представителей мужского пола. Неужели и вправду почуяла принца каким-то непонятным чутьем?

— Здравия! — Уже громче сказал Куциан и попытался Лиму обойти.

— И вам здравия, — пропела Лима настолько сладко, что у Фахрасы заныли зубы, — А как вас зовут? Я не видела вас здесь раньше…

— Может, не будем стоять на пороге? — обреченно спросил Куциан, — Мне вообще-то очень надо идти…

— Конечно, не будем! — согласилась Лима и ногой закрыла дверь, — Я — Лимисса… Лимисса Хос. А вы…

Фахраса, бросив короткий взгляд на раздраженное лицо Куциана, поспешила вмешаться. Она пару раз намекающе кашлянула и поманила дочь к себе ладонью. Браслеты на ее запястьях угрожающе звякнули.

Лима неохотно подошла, а Куциан тут же выскользнул за дверь, бесшумно, как будто его и не было. Фахраса угрожающе нахмурилась, глядя на дочь. Впрочем, Лима не была бы Лимой, если бы понимала намеки, или, того невероятнее, то, что ей говорят прямо.

Лима всегда жила не головой, а фантазиями, и Фахраса не знала, как вылечить ее от этого. Иногда ей казалось, что Лима вообще не слышит того, что она говорит, подменяя ее слова какими-то другими, воображаемыми. Вот и сейчас:

— Что это было? — Холодно спросила Фахраса, — Что за приставание к незнакомым людям?

Глаза Лимы наполнились слезами. Иногда Фахраса спрашивала себя, каким образом Лиме удается настолько красиво плакать. Явно не материнская черта.

А Лима часто-часто заморгала, задрожала длинными ресницами, покраснела:

— Ма… он мне… ну, в общем, я не знаю, как оно получилось, я просто взяла и оно само… губы разъезжаются, пальцы косу теребят, и я себя такой дурочкой чувствую, и так страшно, а еще неуверенность. И кровь в висках стучит… Ма, я точно заболела. Дай чего-нибудь жаропонижающее… ты нашла лягушку?

Фахраса потерла виски.

— Да. Нашла, — сказала она, — и выпустила в лес.

— Что? — Недоуменно воскликнула Лима, — Как это, в лес?

— Очень просто. В лес.

— В лес?

Фахраса едва подавила желание расхохотаться.

— В лес.

— Но он же принц!

— В лес.

— Но… Юсенька…

— В лес. Прости, дочь, но стоило мне твоего принца-лягушку увидеть, как появилось непреодолимое желание послать его лесом. Вот в лес я его и отнесла, дочь, а если еще хоть раз этакую пакость в дом притащишь...

Играть словами чужого языка было неудобно; Фахраса сделала значительную паузу. Врать Лиме было легко, эта поверит даже в розовых единорогов, и совсем не стыдно: вон, как она на Куциана отреагировала, даже не зная его статуса. А если узнает, что принц здесь… У Фахрасы же сердце изболится, за этим цирком наблюдать!

Воистину, Вефий жестоко шутит.

Или это Веда постаралась?

В любом случае, Фахраса зла на обоих.

Куциану Гостаф категорически не везло с девушками. Он влюблялся и даже бывал любим, но как-то очень быстро надоедал. Почему-то  всегда оказывалось, что девушка уже этак с месяц как встречается за его спиной с кем-то другим, а ему об этом никак не могла решиться сказать. Потому что стыдно, потому что «дело во мне» и так далее.

Он шел по коридору, подкидывая кошелек. Кошелек шмякался на руку, растекаясь по ладони безжизненной серой кляксой. По сути это был обычный мешочек, даже не бархатный. Неприметный, совсем как Лика.

Куциан заметил ее сразу. На том балу в честь прибытия джоктской миссии она подпирала стенку и смотрела угрюмо в бокал с разбавленным вином. По ней скользили безразличными взглядами, какой-то слуга чуть не наступил ей на ногу. Ее не замечали, и она отказывалась замечать что-либо. Она казалась олицетворением одиночества, человеком не из этого мира, другой… не похожей. В Джокте девушки были другие. Слишком яркие, порывистые, легкомысленные. Лика же будто потихоньку выцветала из этого мира.

Как красные нитки на маминых вышивках.

Он подошел к ней и сказал: «привет». И, глядя на ее вспыхнувшее радостью лицо, улыбнулся.

Он не знал, что это Малаилика, вторая принцесса Талимании. На портретах ее рисовали гораздо ярче, больше похожей на свою старшую сестру, чем на нее саму. Он бы ни за что не решился с ней заговорить, если бы знал.

Куциан до сих пор не мог себе простить, что не подумал, что об их теплых отношениях отец напишет в докладной записке Совету. И уж тем более не предполагал, что ему поручат принцессу потихоньку устранить. Редкая глупость, пытаться повредить принцессе на ее родной земле! Стариков оправдывало только то, что они давным-давно забыли, в чем именно заключается суть королевской семьи.

Куциан и до этого недолюбливал отца, а тот платил ему взаимностью. Отец считал Куциана слишком слабохарактерным, слишком добрым; Куциана вообще очень многие называли добрым, и ему иногда казалось, что на слово «добрый» у него скоро начнется аллергия.

А он не был добрым. Просто когда выбор встал между любимой на тот момент девушкой и интересами Совета, он выбрал девушку, искренне не понимая, почему должен поддерживать Совет. Ведь Совет занимал его место и место его отца. И если отец считал, что Совет действует на благо страны, поэтому род Гостаф должен его поддерживать... что же, у Куциана для отца были плохие новости.

Старики на заседаниях ссорились, курили, пили и понемногу таскали из общей сокровищницы. Среди них были неплохие политики, этакие негласные лидеры. Но эти лидеры больше грызлись между собой, чем управляли государством.

Это знал последний торговец на базаре, но отец почему-то верил в Совет даже, наверное, больше, чем в Близнецов. Наверное, без этой веры ему было бы просто незачем жить.

Куциан же давно ни во что, да и никому, кроме себя, не верил. И не делал ничего, что не согласовывалось с его точкой зрения. Отец его называл эту черту ишачьим упрямством. Отца она очень злила. Куциана бесполезно было переубеждать: он решал что-то и твердо стоял на своем, он не сгибался под влиянием обстоятельств, и отец на его фоне казался слабее, ниже, старше, трусливее, чем он был на самом деле.

С годами это раздражало отца Куциана все больше, и именно это привело его к решению сдать сына Совету в качестве подопытной лягушки. Если бы отец воспротивился этому наказанию за не слишком-то большую, по сути, Куцианову провинность, его клятвы Вефию, произнесенные через год после спешного отъезда из Талимании, до такого наказания бы не дошло. Куциана просто милостиво казнили бы. Но, в отличие от сына, отец приказания вышестоящих никогда под сомнение не ставил, и даже не пробовал оспорить. Так его воспитали. К тому же после того, как Куциану сошел с рук отказ подчиняться государству, отказ от принятой в государстве ветви веры оказался последней каплей.

Если бы была жива мать Куциана… но и здесь ему не повезло: незадолго до Наводнения Ташхаса Гостаф поехала в деревушку Медвежий Лог, что у самой границы, с благотворительным визитом. Там находился пансион для девочек из неблагополучных семей. Это была талиманская придумка, которая в свое время очень понравилась Ташхасе. Правда, пансион состоял при храме Веды, а не Вефия, как в Талимании. Ташхаса вообще увлекалась всем талиманским. Она всю свою жизнь подчинялась главе рода, как и было принято, и Талимания казалась ей страной свободы, страной, где все решают за себя сами. Она никогда там не была; Талимания была ее мечтой о рае, как Куциан догадывался, мало чего общего имевшей с Талиманией настоящей.

Естественно, приграничную деревушку смыло одной их первых, Наводнение было местью за Мор и прокатилось волной от Талиманской границы до Лаашской. Мальчик остался сиротой. Отец так и остался вдовцом: жена ему была больше не нужна, у него и так было двое сыновей, продолжателей рода. Этого хватало с лихвой. А для всего остального есть тихие улочки на окраинах городов и исполнительные девочки, были бы деньги.

Куциан был младшим. Он не любил своего старшего брата, Бахдеша, терпеть не мог. Когда Куциан был маленьким, тот вечно дразнил его за талиманское имя. И Куциану было горько и обидно: разве он виноват, что мама любила Талиманию больше Джокты и уговорила отца назвать младшего сына на талиманский манер? Разве он, Куциан, виноват в том, что был отдан на откуп матери, и, пока Бахдеша обучали искусству войны и основам науки о мире, младшего брата учили бесчисленным языкам и дипломатии? Только тренировки с оружием у братьев иногда совпадали, но вместо здорового дружеского соперничества получалось избиение. Бахдеш не упускал случая поколотить Куциана, а Куциан сдерживался, стиснув зубы: когда-нибудь спрятанный кинжал непременно вонзился бы в сердце брата.

Куциан так и не смог простить брата за то, что он совсем забыл мать и высмеивал все, что она сделала. И, когда Бахдеш отправился в храм, чтобы серьезно заняться науками, таким образом поклонившись Веде, Куциан тайно принес клятвы Вефию.

Не потому, что верил в него —  просто чтобы отомстить. Глупость, и за эту глупость он поплатился.

Как мама когда-то. А еще Лика жила на земле Вефия…

Это вскрылось через полгода, после чего Куциану припомнили и не устранение талиманской, какеетам принцессы, и талиманское имя… объявили шпионом и предателем; вместо казни употребили талиманский обычай, решив, что это будет хорошая шутка.

А шутка неожиданно вывела Куциана на встречу со своим прошлым. Помогла вырваться. Оказалась не такой страшной казнью, как ее малевали.

Пути Вефия ведает только Веда, и только Вефий может Веду обогнать, как говорится. Куциан отсидел в лягушке около полугода, и когда он совсем уже потерял всякую надежду, его похитили. Однако Вефий все же опоздал.

Сидя в банке Куциан утратил даже те капли веры, что в нем были. Он мучился вопросами: почему Вефий допустил смерть матери? Почему допустил такое плачевное положение Куциана? И вера исчезла очень быстро. Будто ее и не было никогда. Вполне возможно, ее и правда не было.

Куциан был крайне практичен. Для него верить было очень просто: он приносит клятвы и жертвенные дары. Он верит. Ну, по крайней мере, вроде как рискует за веру, это же должно как-то зачесться? За это Бог или Богиня должны его защищать. Нет защиты — нет веры.

Так Куциан совсем перестал верить. Нет, он знал, что Близнецы существуют, да и трудно было в этом усомниться, слишком много было доказательств. Но верить в них… не заслужили.

А вот теперь, когда слуга Веды, ведьма, отдала ему то, что он дарил Лике… ему показалось, что боги наказывают его за предательство. Зверели рассыпавшиеся по столешнице драгоценности, и стремительно исчезала всякая надежда.

Наверное, все-таки в чем-то Бахдеш был прав. Чтобы девушка тебя любила, к ней надо относиться с презрением. Презирая их, ты над ними возвышаешься, и они начинают тянуться к тебе, как цветы тянутся к солнцу. У Бахдеша было много женщин.

Но Куциану было противно так думать. Он вообще презирал все методы, которые использовал его старший брат.

Отдала в качестве залога. Кто бы мог поверить! Хотя, зная его удачливость… было нетрудно предположить, что этим все и закончится. Лика же ничего не обещала. Они так и разошлись — даже не попрощавшись. Она его и не помнит.

К тому же, у Лики был этот… друг. Королевский бастард. Теллер Филрен, которому очень нравилось строить из себя старшего брата и очень не нравились джоктийцы. Наверняка он ее осторожно настраивал против Куциана.

Куциан подкидывал мешочек, и машинально ловил. Его комната была совсем рядом с комнатой принцесс. Он замер у их двери в нерешительности, однако не постучал.  Лучше прояснить все вопросы завтра. Может, она его хотя бы вспомнит за это время.

Завтра придет «друг». Вспомнив это, Куциан сделал себе в памяти заметку: обязательно прихватить с собой с утра кинжал и спрятать понадежнее. Мало ли.

У Бахдеша были карие глаза. Совсем как у Теллера.

Возвращаясь вместе с похищенной принцессой обратно к тетушке Хос, Фанти старался не думать. Каждая неправильная мысль была чревата головной болью: Таль-прародительница очень не любила, когда ее носители на нее ругались нехорошими словами.

Когда Фантаэля О вызвали к старейшинам, он еще не знал, что все так обернется. Он был самым обычным эльфисом, правда, его род ухитрился получить себе букву-фамилию. О славились своим совершенно не эльфисским отсутствием гордости, хотя любой О знал, что это грязная ложь завистников. Просто среди О было множество мастеров, и так было уже много поколений. Они получили букву по законам этого мира, им ее еще долго зажимали.

Фантаэль считался почти чистокровным эльфом: в его жилах текла четверть эльфийской крови. Это было много: эльфисы постепенно растворялись среди жителей Мира. Эльфисские женщины были красивы, их часто брали замуж, несмотря на происхождение, да и мужчины не отставали. Всякий человек знал: коль поблизости встали эльфисы, держись крепче за курей, коней и дочерей.

Однако крови бы не хватило, чтобы заинтересовать Таль.

Полного имени Таль никто не помнил. Сходились на двух вещах: род О произошел именно от нее, и, раз уж они ее потомки, носить ее, лишенную тела, придется им. Раз в десять лет Таль выбирала себе нового носителя из О, а старый уходил в загул по кабакам лет на сорок. Таль была строга к своим потомкам: никакого алкоголя, никакого разврата, только духовное самосовершенствование и доведение своего мастерства до идеала. Десять лет такой жизни иссушали темпераментных эльфисов, превращая в бледные тонкие тени себя самих, однако делали настоящими профессионалами в своем деле. Предыдущим носителем была старшая сестра Фантаэля: никто в Талимании не танцевал так, как танцевала она.

Фантаэль был обречен. Таль любила заниматься с талантливыми. А вся эльфисская кровь Фантаэля, как на грех, ушла в уши и чуткие длинные пальцы. Он просто не мог не стать музыкантом. Даже без Таль он слыл талантливым музыкантом —  а с ней стал бы гением. Естественно, после сестры брат показался Таль самым удачным вариантом. Ей понравилось музыкальное направление.

Пожалуй, Фантаэль был бы счастлив, если бы его только учили и заставляли учиться, как до этого учили его сестру, его тетку, его деда… Но именно в его «смену» Таль внезапно сошла с ума.

Наверное, это случилось из-за того, что сестра уронила ритуальный кинжал острием в землю —  по крайней мере, такова была версия старейшин. Фанти же, который знал о своей сестре и о прародительнице в ее голове немного больше, чем остальные, считал, что все дело в том, что однажды сестра улучила минутку покоя и успела закрутить роман. Причиной ее скоропостижного замужества была именно беременность, и это же было реальной причиной, из-за которой Таль ушла из ее сознания на пару месяцев раньше, определенно чего-то испугавшись. Фанти подозревал, что сознание будущего ребенка перепуталось с сознанием Таль. И, хотя племяшка родилась  девочкой мудрой не по годам, пошла в шесть месяцев, Фанти это не сильно радовало; попробуй, обрадуйся чему-нибудь, когда в твоей голове буйствует нахальная и импульсивная тысячелетняя мелочь. Еще и загоревшаяся идеей получить официальное гражданство Талимании. Не для О —  для всех эльфисов вообще. Желания Фанти на пути к этой великой цели нисколько не учитывались.

Иногда на Таль снисходило просветление. Но в основном Фантаэль чувствовал себя плющевым медвежонком в руках не особо аккуратной девчонки. Его, образно говоря, слюнявили, колотили об землю и швырялись им в кошек. А еще пришивали про запас третий глаз-пуговицу вместо оторванной лапы; хоть какая-то польза от Таль — ее интуиция, которой она иногда делилась с носителем. Но даже это не могло компенсировать Фантаэлю его новое «имя»!

Фанти! Разве кто-то назовет так гордого эльфиса, потомка древних эльфов? Таль-прежняя ни за что бы такого не допустила даже в мыслях. Таль-настоящая же хотела сахарной ваты и немедленно.  А еще забывала слишком длинные слова. И плевала она на эльфисскую гордость. Точнее, не задумывалась о ее существовании. Она теперь вообще редко задумывалась, это-то Фанти слышал.

Времени на совершенствование у Фанти больше не было. Он носился как угорелый по тавернам Талимании, играл на площадях, и всеми силами пытался пробиться в какой-нибудь замок, чтобы там подружиться с нужными людьми. Таль сказала, что надо, а он понял, что лучше исполнять, чем мучиться мигренями. А Фанти было нетрудно: он любил музыку, и ему было все равно, кому играть.

Однажды ему почти удалось зацепить нужного человека. Жалко, эту операцию взяла под свой контроль Таль, и сорвала все что могла. Фанти почему-то казалось, хоть прямо, он, конечно, ничего даже не подумал, что если протянуть молодому графенку руку с кокетливым «давай дружить» графенок испугается этого странного мужика с подведенными глазами и множеством светлых косичек до пояса, и дружить не захочет. А захочет вызвать стражу, немного побить эльфиса ногами и немного выкинуть за ворота, запретив приближаться к своим владениям ближе, чем на десять километров не только Фанти, но и всем эльфисам вообще. Таль хорошо, тело-то не ее, а Фанти потом месяц отлеживался. Да и вожаки таборов, которым теперь пришлось делать огромный крюк на пути к Укенской ярмарке, выразили Фанти свою признательность весьма болезненно.

Таль вообще с удивительной тщательностью разрушала все, что Фанти достигал в порученном ему деле. Он играл для снобов, она заставляла его петь дурацкие народные песенки. Он играл для простонародья, а она раз! И начинала балладу о Наскаре или что-нибудь такое же занудное, почти классическое. Знатные дамы, которых иногда тянуло на экзотику, оказывали ему знаки внимания, а Таль начинала нотацию о нравственности и гордости, хотя незадолго до этого говорила, что надо плюнуть на гордость и пойти играть нищим под мостом, потому что они же попросили!

А уж эта ее привычка перехватывать управление телом в особо важные моменты! Это ее вечное требование подводить глаза и выглядеть «поромантичнее»… Фанти уже почти смирился с тем, что ему придется отмывать репутацию существа не той ориентации всю оставшуюся длинную эльфисскую жизнь, и только иногда, темной ночью, когда Таль, утомившись от дневных забот, наконец-то сворачивалась на периферии его сознания уютным комочком и засыпала, позволял себе подумать пару-тройку-четверку недовольных мыслей.

А тут эта авантюра с принцессой…

Еще неделю назад Таль с Фанти находились на границе, таскали в гитаре вино из Джокты и играли пограничникам обоих стран и скучающим женам офицеров. Фанти втянулся в эту жизнь. На границе было хорошо и привольно, вино было крепким и платили за него больше, чем за песни, Таль не особо пилила и капризничала, офицерская дочка с умопомрачительно большими глазами все чаще улыбалась…

А потом Фанти обнаружил себя бредущим по дороге в направлении столицы. Оказывается, Таль просчитала, что велика вероятность предсвадебного побега второй принцессы, и что ее обязательно надо успеть перехватить. И, конечно же, подружиться. Как зовут принцессу, она не помнила, зато помнила дату ее рождения. Фанти отнесся к этому философски: все равно не переспоришь.

Хорошо хоть Фанти смог увести коня, пока Таль спала. И то она закатила ему истерику. Как это так, он заставил ее проспать все самое интересное! А Фанти, в отличие от Таль, умел уводить коней, и знал, что Таль ему очень сильно помешает, потому что предыдущим носителям она это запрещала, опыта ей было набраться неоткуда, а командовать все равно попытается.

Коня он отпустил, с тетушкой Хос договорился об оплате и устроился менестрелем на три вечера. Откуда Таль знала, что девчонка появится  именно здесь?

Наверное, все-таки толика магии предков в ней осталась. Или доступная Фанти интуиция была лишь малой толикой доступной Таль интуиции. Иначе Фанти объяснить не мог.

Зато понял, наконец, зачем Таль заставляет его играть балладу о Наскаре. Благородные принцессы инкогнито — единственные, кто ее любит, оказывается. Ну, как-никак родной дедушка —  хоть и знатный гулена. Так они ее и вычислили.

Так-то Фанти в жизни бы не подумал, что эта бледная моль может быть принцессой. На портретах королевской семьи был порядком отредактированный вариант. Если бы не Таль, он бы вообще эту девчонку не заметил.

Но Таль сразу выцепила взглядом прямой нос Хабрасо. «Это все потому, что ты не видишь деталей, дурачок-дурачок-дурачок!» — заявила она.

Хорошо хоть в первый разговор почти не вмешивалась.

По правде говоря, фальшь в пении Фанти мог расслышать любой эльфис. Таль ведь тоже хотелось петь! Однако от чистокровного человека он такого не ожидал, поэтому предлагал учиться вполне серьезно. Он не умел дружить с людьми, а вот учить знатных детишек ему пару раз доводилось. В юности. Еще до Таль. Так что в этом у него было побольше опыта.

Второй неожиданностью для Фанти оказалось то, что вместо одной принцессы их там было две. Слишком много для одного несчастного эльфиса.

Маленькая принцесса была похожа на сестру только носом. Но Таль, стоило ей ее увидеть, буквально зарыла копытом землю. Алка распрощалась и сбежала, а Фанти пришлось выдержать крайне непростой мысленный разговор:

— Берем младшую! — решила Таль.

— Несовершеннолетних не ворую, — меланхолично отвечал Фанти.

— Мы пригласим! Только пригласим, а она согласится, обязательно согласится, согласится-согласится-согласится!

Про то, что вторая принцесса тоже еще не очень совершеннолетняя, она благоразумно промолчала.

— Ты ее сестру видела? — спросил Фанти, впервые решившись напрямую оспорить решение Таль.

Алка была дерганной, боялась каждого шороха и, будь у нее уши, как у Фанти, обязательно прижимала бы их к голове, стараясь казаться меньше и незаметнее. За весь разговор она хорошо если пару раз на эльфиса взглянула.

Однако рядом с сестрой что-то в ее лице дрогнуло. Она, казалось, получила силы перестать на некоторое время бояться Фанти, защитить, если что, сестру.

Связываться с разъяренными женщинами, которые нагонят и наваляют, Фанти не хотел. У него после графенка в дождливую погоду ребра ныли. А если учесть, что на следующий день прибудет ее друг, наверняка очень серьезный парень, у принцесс всегда очень серьезные друзья, злить Алку не хотелось.

— Видела. Тусклая трусиха, — заявила Таль категорично, — ее мы на новые свершения не вдохновим.

— Если мы похитим ее сестру, — как можно четче подумал Фанти, — То мы вдохновим ее вернуться домой и попросить мамочку отрубить всему нашему табору головы. Не стоит злить загнанную в угол крысу.

Таль рассмеялась. К удивлению Фанти она еще не разозлилась и не наслала на него мигрень. Это было ненормально. Он же спорил!

— Надо же, дурачок решил воспользоваться мозгами. Только тут ты не прав. Если мы возьмем младшую, она просто пойдет за нами.

— Вместе с другом.

— Да пускай приводит друга, жалко, что ли?

— Да, жалко! — рявкнул Фанти мысленно, — Говорят, она путается с Филреном! Это будет больно! Опять! Но тебе-то что?! Бить-то будут меня! Это не тебе заращивать открытые переломы, и не тебе валяться в горячке!

Тело у них пока было общее, но Таль приобщалась только к тем ощущениям, к которым хотела. Например, уже несколько дней Фанти не чувствовал вкуса пищи.

— Такой же трус, как и она.

— Нет. Я просто благоразумен.

— Трус. Ты впервые со мной решился спорить, потому что испугался, — холодно подумала Таль, — испугался-испугался-испугался, трусишка! Выродились славные О.

— Нет. Я просто не хочу страдать за твои гнилые идеи. Либо мы похищаем старшую, либо мы вообще возвращаемся в табор и я совершенствую свои музыкальные навыки в кругу семьи. А тебя заблокирую, найду в какой-нибудь Джокте какую-нибудь ведьму из ментальных, и заблокирую на оставшиеся пять лет.

Фанти был серьезен. Таль мысленно захлопала в ладошки:

— А младшую?

— Не трогаем. Младшая останется другу, заодно стеснит его в передвижениях.

— Ну ладно, так и быть, — согласилась Таль подозрительно легко, — но! Я буду тоже ее красть, а то опять меня проведешь, как с лошадкой.

— Ладно, — согласился Фанти кисло.

Операция прошла как по маслу. Стоило только ему начать действовать по-своему.

Она даже подозрительно легко согласилась пойти с ним дальше. Шутила. Улыбалась почти. Не жаловалась на жару, хотя Фанти не смог оставить ее на солнце с непокрытой головой.

 Ее кратковременные панические атаки Фанти списал на обычную для молодых девушек нервозность. Все эти знатные дамы, по наблюдениям Фанти, просто обожали падать в обморок и истерить. Обычно их было очень легко успокоить, поделившись силами, что Фанти и сделал. Силы рухнули как в бездонный колодец, и теперь помощь понадобилась уже Фанти… Он понял, насколько ошибся, приняв это за обычное кокетство, и впредь смотрел на Алку уже с гораздо большим уважением.

Что-то с ней было не так. Не было никаких признаков болезни или проклятья, кроме собственно проявлений, но само проклятье определенно было.

Таль противно хихикала, пока Фанти играл Алке. Однако появление огромного и злобного пса оказалось неожиданностью даже для нее. Друг-то и вправду оказался непрост, настоящий перевертыш-хранитель!

— Ну что, — спросил Фанти, когда Таль уже совсем раскрылась, раскрыв заодно почти все свои карты, и они уныло плелись по дороге за Релом-Лером, — Подружилась?

— Ага! Подружилась! Наверное, я ей сразу понравилась, глотку-то тебе не перегрызли!

Фанти едва подавил желание побиться головой о ближайшее дерево.

— А знаешь, что круто? — спросила Таль, и не дожидаясь ответа продолжила, — Что-то затевается, что-то грандиозное-грандиозное-грандиозное. И интересное! Этого я просто не могу проспать, да?

Фанти обреченно вздохнул.

— Ладно. Боги с тобой…

— А вот и нет-нет-нет! — Хихикнула Таль, — Боги ровно напротив!

 

Глава 6, в которой нет влюбленных, так что они и не ссорятся, а Куциан принимает решение и все понимает, хоть и не говорит

Куциан подбросил кошель на ладони.

— Я вернул задаток. Тетушка Хос не отказалась помочь земляку…  Лика, скажи мне…

Я поудобнее уселась на кровати.

Желающих прочесть мне нотацию организовалась целая очередь. К счастью, Далька была явно готова защищать меня грудью, и, что немаловажно, если понадобиться пустить в ход Силу. Как только я вошла, она уцепилась за рукав моей ночнушки с явным намереньем никуда не пускать, и смотрела на всех, кто пытался приблизиться, грозно и предостерегающе. Лер  хотел было Куциана выгнать, чтобы прочистить мне мозги наедине, но злобные взгляды против Куца оказались не слишком-то эффективны, а вслух Лер почему-то ничего не говорил. Может, тому виной были красные глаза Дальки: явно ведь ревела, иначе Лер бы не ее не постеснялся. Я твердо решила, что, когда мы наконец останемся одни, обязательно ее об этом расспрошу. И намылю шеи виноватым, а то ишь! Обнаглели. Довели младшую сестренку, вот-вот на людей кидаться начнет.

Куц же красиво облокотился на стенку. Он бы еще пуговку на рубашке расстегнул и смоляные кудри растрепал, точно тогда был бы вылитый пират с гравюры в книжке «Семь детей капитана Госта». Даже глаза у него были того же светло-серого цвета. Впрочем, его сходство с благородным корсаром я отмечала для себя уже не раз.

Но отнюдь не красивые глаза завладели моим вниманием с того самого момента, когда я вошла в комнату. Куц подбрасывал на руке очень знакомый потертый кошель, и лично мне было о-о-очень интересно узнать, как он его раздобыл. Точнее, где раздобыл, было понятно и так, но зачем?

Подбрасывал и ловил, подбрасывал и ловил… было в этом процессе что-то медитативное.

Земляки, значит? Что-то подобное я и предполагала. Нехорошо шантажировать пожилых людей, ну да ладно. Главное, что подарок Циа мне, наверное, все-таки собирались вернуть.

— Лика, — продолжил Куц задумчиво, и кинул в меня кошель.

Естественно, я вскинула руки в защитном жесте, вскрикнула и пригнулась. Кошель поймала Далька, тут же дернула за завязки и сунула туда свой любопытный нос.

Куц будто и не заметил вспышки моего страха. Он, наконец, спросил, что хотел.

— Посмотри, все на месте?

Я медленно разогнулась.

— Потом посмотрю, — сказала я как можно безразличней, — обязательно.

— Как знаешь.

— А теперь можно этот балаган уберется из моей комнаты? — попыталась рявкнуть я, но тут же сбилась, — если, вас, конечно, не затруднит, я была бы очень благодарна…

— А мне интересно! Интересно-интересно-интересно! А приказать слабо? Слабо-слабо-сла…

— Это вас не касается, — сухо ответил Лер.

— Пока не прикажет, никуда я не уйду, — надулась Фанти.

— Простите, — добавил Фанти.

— То есть принцесса из рода Хабрасо не может приказывать? Где же твоя отвага, Тусклая Принцесска? Неужели все Хабрасо боятся летящих в них вещей, а? — перебила Фанти, — как же ты договоришься о правах моего народа, если боишься? Боишься-боишься-боишься, от тебя так и несет страхом!

— Она иногда мелет всякую чепуху, — пробормотал Фанти, пытаясь оказаться как можно дальше и от Лера, и от Куца одновременно.

Я пожала плечами.

— Я что-то не помню, что обещала кому-то договариваться с матерью о правах эльфисов. Меня похитили, что стоило мне пары седых волос, и теперь чего-то хотят? В любом случае, — я честно попыталась сделать свой голос командным, но он сорвался на жалкий писк, — что в моей с Далькой комнате делают три… не совсем посторонних парня?

— Пытаются выяснить, что с тобой происходит, — холодно сказал Куц, — хотя, пожалуй, для этого достаточно потребовать объяснений с одного воняющего псиной не совсем постороннего человека. Лично я, как жених, абсолютно не понимаю, что здесь делается и кто все эти люди, и, о, простите, почти люди. Хотя предполагаю, что один только что был огромной псиной, а второй звал тебя в гости. Очень настойчиво. Конечно, чтобы получить отступные, понимание не нужно…

Я, наверное, как-то совсем неприлично просияла, услышав от него «получить отступные», так что в окончании фразы чувствовался не просто холод, там завывала вьюга и мела метель:

— …но вот ведь как обстоятельства повернулись, все против тебя и возвышения твоей династии над прочими чистокровными династиями из Вефиевой половины Мира! Я не собираюсь получать отступные! Так что потрудись объяснить, что происходит.

— Ты не имеешь права требовать с нее объяснений, джоктский добряк, — буквально прорычал Лер, — тебя вообще тут быть не должно!

— Не слишком ли злобно для плода веселого и беззаботного времяпровождения?

— Повторяешься…

— Ты тоже.

Далька громко втянула носом воздух: больше всего это походило на предупредительный всхлип. Лер с Куцем как по команде закончили перепалку.

— Куц, — сказала я, набрав побольше воздуха, — это Фанти. Он хотел показать мне табор…

— Она, — хмуро сказал Фанти, — не я, а Прародительница. Таль. Хватит на меня все вешать. Она сидит у меня в голове, и за эту фразу я расплачусь мигренью. Но мне надоело, что за ее благие идеи приходится расплачиваться мне. Собственными и так треснутыми ребрами, прошу заметить.

Я немного обиделась. Значит, учить он меня тоже по указке собирался? А я-то было подумала, что обладаю абсолютным слухом и возгордилась…

— Голоса в голове нашего нового знакомого по имени… э-э-э… назовем его, как назвался, Фанти, попросили его показать тебе табор. Эльфисский. — Насмешливо сказал Куц. — и ты пошла вприпрыжку, темной ночью…

— Меня потащили! — возмутилась я.

— Тебя потащили. Ваше благоразумие просто восхитительно. Восхитительнее может быть только ваше умение выбирать друзей.

Я обиженно засопела. Я же правда не была виновата в этой странной ситуации! Я даже не знала где я и куда меня тащат! Я сделала все, что могла, ну почему я еще и должна оправдываться? Даже не так, я же принцесса, я вообще не должна оправдываться! Я должна делать, а все остальные — принимать как должное!

Далька вдруг рассмеялась. Звонко, громко, до слез, смеялась и смеялась, скорчившись на покрывале.

— Вы бы… себя… со стороны видели! — Кое-как выговорила она между приступами хохота, — Картина маслом просто! Но мне тоже интересно, что тут прои… происходит, вот!

— А мне еще интересно, зачем вы этого Фанти сюда притащили, — добавил Куц, — чтобы я на эту вытянутую морду полюбовался? Премного благодарен, но лучше бы вы его хорошенько поучили, и отправили куда подальше. А то еще кормить его придется; кто вообще может поручиться, что он не растреплет про принцессу? Про двух принцесс?

— Да на тебя вообще никто не рассчитывал, ты еще большее недоразумение, чем этот блаженный, — огрызнулся Лер, — оно само за нами потащилось.

— А дед твой тоже сказал бабке: «Прости дорогая, оно само так получилось»?

— Куц, — предостерегающе сказала я.

Если он забыл, то бабок было две. Тут же захотелось напомнить, что Леров дед — это и мой дед тоже, и, раз уж Куцу так понравилось прыгать именно на этой Леровой мозоли, то пускай уж прыгает, когда меня рядом нет.

Кстати, откуда он вообще узнал о Леровой незаконности и вообще —  о нашем родстве? Все-таки информация не самая распространенная… Все знают, но никто не скажет с уверенностью, потому что последние доказательства мама в свое время сожгла. Но вряд ли в Джокте ходят наши дворцовые сплетни —  у них есть свои.

— Циа, — раздраженно отмахнулся тот, — для тебя, милая, просто Циа.

Теперь понятно откуда узнал. Стоп!

— А? — глупо переспросила я, захлопав глазами, подобно предобморочной фрейлине — что ты сказал?

— Ты все отлично слышала.

Лер вскинулся было, но напоролся на суровый Далькин взгляд и снова замер.

— Ой, семейные разборки! Круто-круто-круто! А посуду бить будете? — захлопала в ладоши… наверное, Таль, почему-то подмигнув Дальке.

Далька сморщила носик:

— Да тут бить нечего, вот!

— Тише-тише-тише! — приложила к губам тонкий пальчик Таль, — не порти романтический момент! Тут встреча двух любящих сердец! Искры, искры! Фу-у-ух!

Я не слышала, что они еще там мололи, пытаясь разрядить обстановку. До меня наконец-то дошло. Читай книги на Книгочей.нет. Поддержи сайт - подпишись на страничку в То, что я так долго не могла разглядеть в Куце Циа — просто непростительно. Он же давал мне кучу мелких подсказок, перед тем, как раскололся окончательно. Теперь-то, задним умом, я могла вспомнить и понять каждую.

Это была очень нехорошая ситуация. И не только потому, что я повела себя некрасиво, отдав в залог эти злосчастные колечки, в конце концов, кто знал, что я вообще кого-то в этой едальне нацелую. Да и не было у меня иного выхода. Лер не успел собрать денег, и должен был передать их потом. Нет, это была вынужденная мера.

Тут я поймала себя на том, что оправдываюсь. Даже в мыслях это звучало как-то жалко. Я попыталась успокоиться и рассудить здраво, чем мне все-таки это грозит.

Одну вещь надо было вытащить, перед тем как кошель отдавать. А я забегалась, забыла. Как-то вылетела у меня из головы вся эта романтика двухгодичной давности…

К тому же получалось, что я его бросила. И не дождалась. Хотя, наверное, обещала. Обещала ведь? Если честно, этого я уже не помнила. Да и зачем мне было что-то обещать сыну посла? Разве что в порыве романтического настроения…

Хотя… Я могла. Все-таки я была маленькая, почти бесстрашная… Мои эмоции тогда еще не были задавлены страхом, их было гораздо больше, и они влияли на мои поступки… я еще могла творить неразумные вещи.

Нет, не отделаться мне отступными…

Я съежилась на кровати, зажмурившись и прикрыв голову руками. Куцу надо было что-то сказать, но сказать что-то было страшно. Я опять отчаянно трусила, к горлу подступила тошнота, бешено заколотилось сердце. Руки тряслись мелко-мелко, противно вспотели ладони. Раньше я могла контролировать эмоции, раньше у меня было самообладание… но не теперь.

Побег будто подстегнул распухание моего проклятья, зря я надеялась, что будет иначе.

Некоторым в такие моменты помогает молитва, но не мне: моих мольб там никто слушать не будет. А значит — только я могла помочь себе преодолеть свои страхи. Извиниться. Что-то решить. Куциан вновь загнал меня в угол, но, на этот раз сам, наверное, этого не заметил.

Все эти мысли, наверное, хороводом отразились на моем лице. И сколько они этот хоровод водили — одной Веде известно.

— Э-э-э… — выдавила я наконец, открывая глаза и чувствуя, как отчаянно горят уши.

— Можешь не беспокоиться, — сказал Лер сухо, — Пока ты тут переживала, Куциан вышел. Сказал, пошел к себе… Про углы что-то болтал. Лика, что с тобой творится? Я чуть опять шкуру не сменил.

— Это, — робко встрял Фанти, — мне сегодня еще отработать надо. Я пойду?

И он юркой змейкой скользнул в дверь, только его и видели. Осталась я, Лер и Далька. Лер даже не обратил внимания на тактическое отступление Фанти.

— Почему ты вообще заговорила с этим эльфисом?

— Да.

— Чего да, ты понимаешь, что он мог пойти и донести?

— Да-да.

Я быстро-быстро закивала. На самом деле я его не слушала, и Лер решил не биться в стенку. Он тяжело вздохнул.

— Ладно, я понимаю, это бесполезно… просто не наделай глупостей, ладно? Я посадил во дворце Феску, она справится, но надолго я ее не оставлю. Ты же понимаешь, я не могу постоянно быть рядом? Здесь?

— Да-да.

— И надо что-то с этим делать. С нашими… проблемами, пока о тебе еще хоть кто-то помнит, а я не гоняюсь за собственным хвостом.

А что можно было бы сделать? Вернуться назад во времени и сказать тем малолетним идиотам, чтобы не шли к Кересскому Камню? Ха, будто бы они нас послушали бы… Даже если бы мы точно знали, чем все кончится — мы бы все равно пошли. Потому что, сколько я ни думала, ни искала его уже потом, но другого выхода у нас просто не было.

Я не могла найти иного решения даже на здоровую голову, после долгих и взвешенных размышлений в прохладе парковой беседки за чашечкой кофе, что уж говорить о тех детишках, что пытались спастись в горячечном бреду?

И Лер это прекрасно знал, и это его «надо что-то с этим делать» уже давно было просто присказкой, скорее высказанной вслух надеждой, чем руководством к действию.

Я пожала плечами. Ответа от меня не требовалось, но так и хотелось разрыдаться и выдать что-нибудь про то, что ему надо, так пускай он и думает, и меня не мучает. Он у нас голова, а я и вправду — Тусклая Принцесса. Таль все-таки поразительно точна в своих характеристиках. И ее детскость выглядит какой-то ну уж очень наигранной.

— Если что, я недалеко, в конце коридора, шестая комната, — вздохнул Лер, видимо, отчаявшись добиться от меня внятного ответа.

Я еще раз пожала плечами, глядя на закрывающуюся дверь.

— Ты главное в сомммф!

Я зажала Дальке рот рукой.

— Не говори слова на «соб» и на «пё» и имя не переворачивай. Если не хочешь, чтобы перевернулся, конечно. Ладно?

Далька кивнула, и я убрала ладонь. Однако несносная девчонка не захотела замолчать и оставить меня наконец наедине с моими мыслями. Ее еще хватило на то, чтобы дождаться, пока Лер выйдет, но потом она все-таки спросила.

— Ли-и-ик… А тебе Куц уже не нравится, да? Ни капельки?

Хороший вопрос. Только я сама не знала на него ответа. Когда-то, под пологом незаметности, таинственный незнакомец, заметивший меня посреди шумного бала… безусловно нравился. Я помнила даже тембр его тогдашнего голоса. С тех пор он немного огрубел, но все равно я не понимала, как могла не замечать это безусловное сходство. Я помнила его тепло и его мягкие насмешки…

Я не видела его лица, не могла запомнить походки, но я все равно узнавала его в толпе —  а он… он узнавал меня.

Да, он мне нравился. Я даже была влюблена.

Но время прошло, я изменилась, да и Циа стал Куцем. Теперь я знала, как он выглядит. Красиво, что и говорить. Не парень —  картинка! Теперь моя свадьба уже не пугала меня страшным и тупым женихом, хотя ее неизбежность все еще давила и заставляла паниковать. Но с Куцем можно было как минимум подружиться. Все могло быть и хуже. Вообще, формально, можно было бы возвратиться домой и не понести за свой побег никакого наказания. Принца я нашла, есть за кого замуж выходить. Просто соблюла традицию —  в чем меня винить? Конечно, я бы не удивилась, если бы у матушки какой-нибудь выгодный контракт с соседней страной сорвался бы после объявления личности жениха, но тут уж извините, второго батюшку или Херха мне не хотелось.

Однако та, старая влюбленность, прошла, а новая еще не родилась, да и родится ли? Впрочем, принцессам не до влюбленностей. Что нацеловала, за то и замуж выходи; будто кого волнуют твои нежные чувства!

Теория частенько расходится с практикой. Мне много раз говорили, что лягушачья традиция гарантирует, что я найду истинную любовь, но никто не обещал, что она будет счастливой или что когда Куциана превращали, никто ничего не напутал.

Далька была маленькой девочкой, которой позволительно находиться в плену у сказочных иллюзий. Разве можно ее за это винить? Валька вот гораздо старше, ее Херх изменял ей направо и налево, даже ведьму где-то ухитрился подцепить, но даже она все равно верила, что он —  та самая дарованная Вефием любовь, которую она заслужила. Что уж говорить о младшей сестренке?

Поэтому я сказала:

— Он мне нравится… красивый. А так… так даже и не знаю.

— Фу-у-ух. А я-то уже испугалась! — Далька лучезарно улыбнулась, и мне стало совестно за этот неловкий обман-недоговорку. И я поспешно перебила, пока Далька не наговорила еще чего-нибудь легкомысленно-болезненного.

— Кстати. Как там батюшка?

Далька фыркнула.

— Разве я бы могла веселиться, если бы с ним что-нибудь случилось? Земля вступилась, хоть и не родной. Оклемался. Выкарабкался. Все-таки эти дураки из Джоктского Совета никак в толк не возьмут, что королевскую семью сама земля поддерживает, да?

— Ну… — протянула я, и взъерошила Дальке волосы, — Конечно. Дураки.

Правда, я опасалась, что батюшку они выбрали не просто так. Он же из Хегса, магия Талиманской земли могла и не сработать…

Однако, к счастью, прожил он здесь уже долго, помог родиться трем наследницам… видимо, все-таки укоренился, прижился. Повезло.

Талиманская земля приняла своего монарха… Своего пьющего, слабого, обозленного монарха. Однако могла и не принять. И что бы тогда было? Страшно… Даже если учесть, что мы видели батюшку даже реже, чем матушку, и он не стремился с нами общаться, предпочитая нашему обществу общество винных бутылок: они его гораздо лучше понимали. Но все же…

Этими переживаниями я с Далькой делиться не собиралась. Разве что с Лером, если доведется поговорить об этом наедине. Все-таки когда Совет доказывает, что может учиться, это пугает. Но вряд ли Лер знал об этом столько же, сколько я.

Он знал гораздо, гораздо больше.

Я неожиданно задалась вопросом: а подержит ли меня земля в случае чего? Или просто не заметит, как не замечают многие другие?

— Лика, — задумчиво протянула сестренка, — Они, конечно, дураки, но как Лер будет выкуривать их из нашего дворца, если здесь сидит? Я не понимаю, вот.

Я тоже не очень понимала, но попыталась объяснить как можно увереннее.

— Он оставил во дворце доверенных людей. Понимаешь, если он перевернется во дворце, то будет… страшно. Поэтому ему нельзя там быть. Сейчас, по крайней мере. Ты же не хочешь, чтобы он… исчез?

— Тебе все страшно.

Я резко встала и начала переодеваться. Хватит, набегалась в ночнушке. Далька серьезно кивнула. И вдруг ее кошачьи глаза расширились, зрачки сузились. Она ткнула в меня тонким пальчиком.

— Трещина!

— Что? — недоуменно спросила я.

— У тебя трещина. Вот такенная, черная, широкая… Вот тут, в груди, змеится по шее и по лицу тоже зигзагом. И ты кончаешься. Я вижу. Я ведаю. Чуть нажать, и…

Далька испуганно отдернула руку.

Я провела рукой о лбу. Вполне нормальная гладкая кожа. Чуть шелушится, кажется, я все-таки сгорела на солнце, пока Фанти меня тащил…

— Тут душно, наверное, надо открыть окно…

— Я серьезно! Я правду! Я вижу! Ты треснутая!

— Да, — согласилась я, — треснутая. На всю голову.

Далька вцепилась в мою руку.

— Либо ты сейчас все объяснишь, либо я обижусь. Вот. Я могу и так узнать, но не хочу: твой рассказ лучше, ну.

— Э-э-э…  Это шантаж? Можно я отложу до вечера? Пожалуйста… — растерянно сказала я, и вцепилась в призрачный шанс уклониться от этого разговора, — мне надо сейчас с Ци… с Куцем объясниться. Понимаешь? Пожалуйста, очень тебя прошу, отпусти мой рукав. Как я, не очень мятая?

— Не-а. Не очень. Для Куца сойдет, — ухмыльнулась эта паршивка.

Я заподозрила, что весь этот бред с трещиной она затеяла именно ради того, чтобы выкурить меня из комнаты. Мне показалось, или Далька успела… подрасти? Одно я знала точно. Дальке понравился Куц. Она возненавидела Херха с первого взгляда, а вот Куцу повезло гораздо больше. Наверное, это был хороший знак.

Думаю, можно запускать Дальку в дома вместо кошки. Переступит порог —  хороший дом, зла в нем нет…

— Ну, я пошла?

— Удачи! — Сказала Далька, улыбаясь во весь рот.

И я очень надеялась, что когда я закрою дверь, она не расплачется. Она ведь на самом деле многое теперь ведала. Вдруг я и взаправду треснутая?

В душе Куциана бушевала ярость. Точнее, он старался быть спокойным. Хотя переворот Теллера в псину, а потом долгое укоризненное молчание наедине с Далькой изрядно потрепали его душевное равновесие.

Тогда-то он и достал кошель, и начал подкидывать его на ладони. Это успокаивало. Каждый «звяк» означал, что прошло еще немного времени. Где-то на сотом, или на двухсотом «звяк» ярость угасла, оставив в душе холодную, крепко вцепившуюся в сердце тоску.

Когда Лика вошла в комнату в компании Теллера и высокого худощавого эльфиса, он смог сохранить невозмутимое выражение лица. Но каждой своей репликой Лика, совсем о том не подозревая, умудрялась бить его больнее, чем до этого специально получалось у Теллера. Тоска вцепилась острыми зубами в плоть и стала грызть, разбрасывая окровавленные ошметки иллюзий.

И вот он не выдержал. Раскололся.

Не то место. Не то время. Слишком много людей не людей вокруг. Но удержать язык за зубами не смог.

Он отлично понимал, что сейчас не время для разборок, поэтому вышел до их начала, решив, что если Лике что-то от него понадобится, она сама к нему придет. Ждать, пока Лика выберется из очередной панической атаки, быть рядом, чтобы потом, возможно, загнать в следующую… на это сил не было.

В конце концов, он уже запомнил, что Лика очень не любит, когда ее загоняют в угол.

Куциан сидел у себя и писал письмо отцу, когда Лика вошла. Он вовсе не собирался это письмо отправлять, по крайней мере, до свадьбы, и мучительно медленно подбирал слова. На одолженном у тетушки Хос листе было очень трудно разглядеть что-нибудь кроме бесконечных зачеркиваний.

Свадьбы никогда бы не случилось и никогда не случится. Это Куциан понимал ясно: ему, джоктийцу, обращенному в лягушку не по традиции, а в наказание, просто не позволят до нее дожить. Это знание было и у Теллера: не случайно он так торжествующе улыбнулся напоследок. Не Теллер —  так Анталаита, не Анталаита —  так еще какой-нибудь радеющий за будущее Талимании доброхот.

И не сказаться принцем из далекого времени и далекой страны: дома его слишком хорошо помнят даже под пологом незаметности. Брату будет достаточно услышать эхо его голоса —  и он все поймет.

Скорее всего, он уже знает, что Куциан расколдован. Ему должны были на днях передать силу, а веды такое чувствуют. Само его, Куца, существование рядом с Ликой несет ей опасность: возможно, то, что она его не любит —  к лучшему. Ему стоит уйти.

Но он сидел с упрямством, достойным лучшего применения, писал письмо отцу, которое обещал себе отправить после свадьбы.

Никогда.

Лика бесшумно скользнула в дверь и заглянула ему через плечо. И только тогда Куциан ее почувствовал: выбившаяся из ее прически прядь пощекотала ему ухо.

Он резко обернулся, Лика испуганно отпрянула.

Раньше она не боялась каждого шороха. Или гораздо лучше это скрывала.

— Что-то понадобилось?

— Ты же кольцо забрал, да? — растерянно спросила она.

— Посмотрела?

— Зачем смотреть? Это логично. Я бы забрала.

Куциан как можно осторожнее отодвинул от себя чернильницу. Никаких резких движений. Чтобы не пугалась.

— Ну как? Будем скандалить и бить посуду? У меня есть чернильница.

Лика упорно не смотрела Куциану в глаза. Она будто задалась целью просверлить взглядом стену за его правым ухом.

— Неловко как-то…

— Тогда я должен был тебя убить.

Куциан будто в холодную воду бросился. Но он хотел, чтобы хоть кто-то ему поверил, кроме Дальки. Теллер вряд ли даже мысль допустит, что Куц не шпион, а вот Лика… Где-то в глубине души Куциан очень надеялся именно на ее веру в себя.  Для этого надо было раскрыть карты, потому что Лика, это Куциан знал, все равно когда-нибудь догадается, докопается, узнает… так пусть узнает именно его версию событий.

Пусть она помнит, что он сам ей рассказал, а не услышит потом, от кого-то другое, приукрашенное и лживое.

Лика съежилась, сгорбилась, побледнела.

— То есть… Ты со мной познакомился…

— Нет! — Поспешно перебил Куциан, и продолжил, путано и отрывисто, —  Я не знал что ты принцесса. Ты и твои портреты несколько… различаетесь. Но потом это вскрылось, отец написал на родину. Естественно, тебя хотели устранить, а я оказался удачей: надо же, смог сблизиться со средней принцессой! Ваш старший принц считался бесплодным, развод обходился, да и обойдется еще, дорого. Ты была резервом, той, кому, скорее всего, и придется рожать наследниц, младшая же принцесса была слишком мала и на тот момент не представляла опасности… В мире же столько случайностей, еще было время, чтобы невезение справилось с Лифнадалией и без нашей помощи. Дифтерия, корь, падение с лошади —  мало ли с детьми случается несчастий? В итоге… Сама понимаешь. Меня попросили разобраться с тобой. Я отказался. Мне приказали… я попытался вывернуться, и очень кстати попался на глаза Теллеру, никогда бы не сказал, но теперь понимаю, это все-таки было везение. Сам бы я не мог устроить то, что для него было плевым делом. Теллер, думаю, сразу осознал, чем подобная… нежная дружба может тебе грозить, похлопотал, и нас были вынуждены отозвать на родину вместе с отцом. Потом я врал, что постоянно был у него под колпаком, что дало мне шанс выжить. Мне не очень поверили…

— Лер… знал? — перебила Лика.

Из всей его речи она услышала только Лера… Что поделать. Куциану было больно с ней говорить, жутко больно, почти физически больно. Он в который раз подумал, что, возможно, Лер прав и Куциану надо просто тихо исчезнуть. Он сказал горько:

— У этого пса неплохой нюх.

Лика задрожала, но все-таки выдавила:

— Ты не боишься, что нас подслушают? Не называй его так… прошу.

— Хос не выдаст, это ей может стоить жизни; ведьм у вас не жалуют. Да и Далька твоя вроде умненькая девочка, наверняка нас страхует, — Куциан не выдержал и поддразнил, — это логично.

— Знал…

— Но есть кое-что, чего я не знаю, — твердо сказал Куциан, — и ты мне это расскажешь. Доверие за доверие, так?

Лика задумалась. Закусила губу, взъерошила волосы…

— Ты мой жених, — сказала она с нотками обреченности в голосе, —и ты меня уже один раз не предал, хотя мог и был должен. Мне от тебя не избавиться… и я пока не решила, хочу ли я от тебя избавляться.

— Это радует.

— Но… Куц… Я не уверена, смогу ли я когда-нибудь тебя полюбить. Когда-то я была влюблена, но это чувство… — Она отвела глаза, и что-то в его душе перевернулось, вывернулось, хрустнуло… — В прошлом. А новых чувств… у меня нет. Далька сказала, что я треснутая, но я думаю, это всего лишь оправдание. Я виновата, и поэтому решила так: тебе можно знать. Тебе надо знать. Но, Лер…

— Ты боишься своего друга?

— Я всего боюсь. И тебя, ты не думай, это не потому что ты страшный, или слишком высокий, или еще что, просто… так вышло, понимаешь? Я боюсь всего —  и все больше и больше. — Лика внезапно успокоилась, глубоко вздохнула и решительно проследовала к двери. Куциан подумал было, что тут-то она его и покинет… Но она просто резко открыла дверь. За ней никого не было. Тогда она очень осторожно и плавно ее закрыла, окинула комнату ищущим взглядом и присела прямо на жалобно скрипнувшую прикроватную тумбочку.

— Слушай. Мы тогда были…

…Мы тогда были детьми. Я так точно была маленькой девочкой. Хорошей девочкой, радовала матушку своей красотой, локоны, вот честное слово, как у Вальки были! Пела красиво. Я и сейчас наверное могу, но как-то не до этого. Букетики хорошо составляла, рюшечки любила, в куколки играла. Все смотрели мне вслед: какая красивая девочка! Какая будет принцесса, под стать старшей сестре! Маму все поздравляли, радовались, три дочки, красавицы и умницы, счастье для королевства и королевы…

Вслед смотрели —  это было так давно и как будто не правда. Вряд ли это время кто-нибудь ясно помнит… Такова суть моего наказания.

Матушку огорчало, что я часто пропадаю у деда в покоях. Он меня всякой интересной всячине учил, вроде географии, книжки почитать давал, вот и пропадала. Он не брезговал объяснять на куклах, всякие истории про принцесс рассказывать и про любовь, чтобы и интересно и поучительно, он не хотел из меня мальчика сделать или кого-то… С любимой внучкой возился, со мной.

А матушка деда всегда недолюбливала. Хоть и родной отец, и все-таки…

Лер был тем еще сорванцом. Когда он не занимался с дедом, он сбивал с пути истинного меня, или бегал где-то в городе. Ему было плевать на то, что официально он мой паж и прочую чепуху. Он делал, что хотел. Он и сейчас такой же. Разведка в его руках, а он такой же. Делает что хочет и плюет на официоз с вершины кургана своей давно и безнадежно погребенной репутации.

Все было хорошо. Но начался Мор. Куц, не перебивай, я понимаю, что тебе есть что сказать. Я тебя не виню, не беспокойся. Мор просто начался. Никто из нас в этом не виноват, джоктийцы не виноваты: я не хочу перекладывать вину одного заигравшегося старика на целый народ, и я этого не буду делать.

После Мора было Наводнение, и это я тоже хорошо помню. И скорблю по погибшим так же, как по погибшим от Мора.

И все сразу стало плохо. Про меня позабыли, про Лера позабыли, даже дед запретил мне появляться у него, потому что заразился.

Дворец был пустой-пустой. Какой-нибудь грабитель мог пройти с парадного входа до сокровищницы и не встретить на пути ни единого слуги. Наверное, это можно назвать счастливым случаем: в Талимании тогда не осталось здоровых грабителей.

Все, кто не заболел, разбежались, будто крысы. А те, кто не разбежался, заражался один за другим. Хидшах хорош, правда? Молчи, сама знаю, что в этом никто не виноват, и, в конце концов, Араза ответила не менее гнусно, хоть и в порядке самозащиты.

Заболела моя младшая сестренка и Лерова тетка. Его последняя родная кровь. И, когда я сидела и лила слезы, пришел Лер, и предложил выход. Он тоже боялся, но он придумал, что делать.

Он вычитал в каком-то талмуде про средство связи с Богами. Кересский Камень. Просители приходили, взывали к Близнецам и просили у них чего-нибудь. От всего сердца. И всем сердцем — как правильно? Как оказалось, платой и был кусок сердца, но я не хотела так буквально… То есть не совсем сердца, сердце мышечный орган, но он отлично подходит для аллегорий… в общем, прости, по порядку, ладно?

Нам показалось, это шанс. Мы все-таки были детьми, и верили в сказки, справедливых Богов и прочую чушь.

За нами никто не присматривал. Полным ходом велась эвакуация здоровых в Зимний Дворец, поэтому мы просто притворились перед проверявшими комнаты людьми больными. Мы, наверное, и были немножко больны… Лер был красный, как вареный рак, и рука у него была горячей-горячей…

Конечно, нас должны были обихаживать сиделки. Но с ног сбивались от усталости, и нашего исчезновения так никто и не заметил. Что им до двух детишек? Решили, что мы в Зимнем, а в Зимнем думали, что мы в Летнем…

Идти было далеко, идти было тяжело. Я была маленькая принцесса, никто не приучал меня к дальним походам, но уже к концу третьего дня я будто вырубилась и шагала, как метроном. Просто… если бы я осознавала происходящее, если бы анализировала, я бы просто свихнулась. Лер сказал, что нам надо поменять имена. Нас не раз спрашивали, кто мы, и мы отвечали, что мы Алка и Рел Рас, идем к тетке в деревню. Когда мою болезнь стало видно, мы стали идти по лесам…

Лер добывал одежду и пищу. Воровал, наверное. Если бы не он, никто бы не выжил, и я в том числе. Я не знаю, зачем он вообще взял меня с собой. То ли с самого начала догадывался, что королевская кровь в неразбавленном варианте позволит просить за всю страну, то ли просто боялся ко мне опоздать…

Знаешь, я же помню: маленькая охотничья хижина, где мы ночевали. Дверь распахнута, и Лер вытаскивает тело, чтобы не воняло. У него… его лицо… его не было. Кто-то обглодал… Пробрался в хижину и обглодал… Может, росомаха? Они умные… или одичавшая собака… или рысь…

Нет, все хорошо, я могу говорить, потому что должна говорить.

Мы к тому времени больше боялись диких зверей, чем трупов, такова правда. Слишком много трупов мы встретили на своем пути.

Это сейчас, когда эта сцена снится мне в кошмарах, она ужасает, потому что у меня есть силы ужасаться. А тогда мне было все равно.

Путь туда занял неделю. В конце Лер уже меня нес, я же была в горячке. И он, но он был крепче и болезнь проявлялась по другому, не так видно, знаешь же, две стадии…  Поэтому и общение с Близнецами я восприняла просто как продолжение кошмарного бреда…

Лер надрезал руку и положил на камень. И мою тоже. Сказал… я уже и не помню, что именно. Наверное, потом я потеряла сознание, и вернулась в него только когда нам ответили.

Я знаю, как выглядит Веда. Если, конечно, это все не мой болезненный бред, то совсем не так, как ее рисуют, вся эта царственность, мудрость… нет. Такая, знаешь, рыжая и конопатая девчонка. Чуть что морщит нос и тянет «коне-е-ечно». На вид — вреднее табака. Нет, не бойся, не заметит она, что я сейчас наговорю. Про меня она теперь ничего не ведает, потому что не хочет.

С Ведой мы бы как-нибудь договорились. Лер профессионально давил ей на совесть, рассказывал про гибнущие из-за трупной вони цветочки, я прямо восхищалась. На людей-то ей как-то плевать, тем более на Вефиевых, а вот цветочки-зверечки… Но тут примчался Вефий… а Вефий ничего не дает просто так. Ему надо пошутить посмешнее.

Тоже противный. Рыжий, длинноносый, и худой, прямо как Фанти. И вот такое высокомерное выражение на морде.

У меня он отобрал буквы. И качества. Получилось, что прежней меня никогда не было, а всегда была только трусливая незаметная, ни отваги, ни внутренней силы, ни умения повелевать… мне будто руки и ноги оторвали! Оставили одну осторожность, в насмешку…

А Лера определили меня охранять. Прямо как ты, верный песик, верный песик… сказали, это за то, что мы наши имена коверкали. Ну и плата, конечно, за то что они, Боги, сейчас пойдут разгребать последствия человечишками навороченного… Вроде как мы несем ответственность за всех и одаренные ими люди лишь подчинялись приказам таких же как мы, правителей. Приказывали они, но наказали нас. Мы… сами попросили, чтобы на нас все и остановилось.

Знаешь, сейчас бы я тоже пошла. Потому что свою часть уговора Близнецы выполнили безукоризненно. Когда мы вернулись, все, кто не успел умереть за ту неделю, что мы шли к Камню, были живы и здоровы. Даже Наводнение у вас отхлынуло. Аразе Вефий самолично явился во сне и устроил разбор полетов…

Только меня никто уже не помнил как милую проказливую принцессу, золотые локоны. Меня вообще мало кто припоминал. А Леру в первое время было очень трудно не превратиться в собаку.

Да и дедушка умер. Совсем. Не успели…

Куциан не знал, что делать. Лика плакала, горько, навзрыд. Он осторожно подошел и попытался приобнять ее. Лика уткнулась носом ему в плечо, и продолжила подвывать.

Она была теплой и живой, он мог почувствовать, как испуганно бьется ее сердце. Ее слезы намочили его рубашку. Она была в его руках и не делала попытки отстраниться и убежать.

Думать о сегодняшних проблемах Куциану больше не хотелось. Это все были такие мелочи!

Гораздо больше думалось о проблемах, начавшихся в далеком прошлом, после того как схлынуло наводнение и закончился Мор.

Хотя Куциан и понимал, что если не решит одних проблем, то и другие никуда не денутся, что тут нужен комплексный подход… и, да, пожалуй, без псины в помощниках он не разберется. Досадно, но что поделать — не Куциан эту кашу заварил, один не расхлебает…

А еще, наперекор досаде разрасталось в груди Куциана теплое чувство: Лика ему доверилась. Наконец-то доверилась. Ему. Может, сказала даже больше, чем сказала бы Леру.

— Лика, — сказал он просто, — Малаилика Хабрасо, я верну тебе твое имя, обещаю.

— Одно условие, — всхлипнула Лика ему в плечо, — ты не будешь платить за мое имя своим. Обещаешь?

Она отстранилась и внимательно посмотрела в его глаза.

— Обещаю. — Кивнул Куциан, незаметно отводя руку за спину.

И скрестил пальцы.

 

Глава 7, в которой Лер хранит тайны, как рыба, и защищает хозяйку, как пес, а Куц старательно налаживает отношения

Чувство эйфории потихоньку исчезало, растворялось, уходило в тень. Лика мирно посапывала на его кровати среди бела дня, вымотанная истерикой и постоянным страхом. Что привело ее сюда? Неужели то, на что он уже совсем было перестал надеяться?

Было бы глупо на это рассчитывать. Во многих вещах Лика ужасающе практична. Возможно, все эти рыдания вообще были спектаклем, чтобы смыть обиду; но даже если и так, он все равно хотел ей верить и будет верить. Куциан еще тогда, три года назад, отлично знал, что она в жизни и гроша ломаного за любовь не даст, что вся ее жизнь давно и до самой последней минуты измерена, записана и взвешена ей самой. Что она сама назначила себе цену — невысокую, но для Куциана заоблачную.

Не иначе как Вефий столкнул их в этой феевой гостинице. А кто еще — он же лягушками заведует… Обратился в веру… и зачем?

Куциан спустился по шаткой лестнице, чтоб позвать Лера. Конечно, весело было бы его позлить, но нервировать Лику еще больше не хотелось.

Однако внизу Куциана ждало знатное вознаграждение за порядочность. Бесплатный концерт и развлечения.

Внизу бесновался Фанти.

Неясно, что послужило причиной, но хрупкий эльфис был взбешен.

— Я. Феев. Музыкант, чтобы вас всех трясло, как погремушки! Да плевать на Вефия, я свой собственный МУЗЫКАНТ! Я не переодетая девушка, я не ищу приключений, я просто играю на всем, что имеет струны! И клавиши! И во что можно дуть! И… Я. Просто. Хочу. Играть! Просто!

Краснорожий поддатый мужик весь просел под этой басовитой звуковой волной, съежился и тихо исчез из едальни, только его и видели.

Куциан подавил желание сочувственно похлопать беднягу по плечу, но тут нечеловеческий взгляд эльфиса уперся уже в его лоб. Будто бы Фанти каким-то эльфисским чувством ощутил его присутствие.

— Я не просил приключений или любви… Я об игре молился… Подойди, — прохрипел Фанти устало, — Подойди и просто скажи мне, как неудачник неудачнику — я выгляжу жалко? Я выгляжу по-бабски? У меня на лбу написано, кто в голове обитает?

Куциан пожал плечами.

— Как неудачник неудачнику, я бы посоветовал тебе менее яркую косметику. А лучше — вообще смыть.

— Это сценический грим! — Вскипел Фанти, — У нас так принято. Черты моего лица должны быть видны с того конца зала… — Он обреченно махнул рукой. — Эх… Да что ты в этом понимаешь…

Куциан еще раз пожал плечами. Принято, так принято, ему ли спорить? Хотя, скорее всего, принято у той сумасшедшей бабы, что у бедняги в голове сидит и скрипит оттуда, пытаясь хрипеть миленько-миленько, щебетать. Из-за того, что голосовые связки у нее в распоряжении только мужские, получается зловещее карканье, но вряд ли кто-то еще догадывается, что это не является конечной целью… Наверное, у Фанти болит горло: Куциан заметил, что эльфис постоянно потирает шею.

Куциан поймал себя на том, как путаются мысли. Все-таки время, проведенное в лягушачьей шкуре, не прошло до него бесследно. Пару раз он замирал, что тупо уставившись в одну точку, не в силах свести с нее взгляда и пошевелиться. Это пугало. К счастью, приступы были коротки, хоть и ощущались часовыми.

Никто их не заметил… пока.

— Ты Теллера не встречал?

— Исчез, только его и видели. Хорош хранитель для принцессы. — хмыкнул Фанти, —В его случае либо только ее, либо все королевство, не напополам же ему разрываться. А он хочет все и сразу, скороспелок.

Куциан не нашелся, что ответить. Он не слишком-то Теллера любил, но перемывать ему кости за спиной не хотел. Это как-то… по-бабьи. Да и следовало признать, что из дворца Теллер своих подопечных увел удачно: вне дворца вторую принцессу вообще не найти, потому что никто не знает, как та выглядит, а третью… третью спрячет Хос. Хотя тут уж просто повезло. Однако Куциан на его месте постарался бы провернуть то же самое, что говорило в пользу Теллера.

Поэтому он продолжил молчать, беззастенчиво рассматривая необычной формы ухо собеседника.

Фанти поднял на него свои жуткие глазищи.

— Хороший ты парень, Куциан. Добрый. Доброта эта…

— То же заладил? — безразлично спросил Куциан, — Как неудачник неудачнику скажу, посоветую от всего своего большого сердца, как бы еще… дам добрый совет, хватит поучать. Надоели вы мне, до феев надели.

— Знаешь, я столько лет таскаюсь с Прародительницей в голове, что совершенно забыл, как разговаривают нормальные люди, — отвел глазищи Фанти, — не обижайся. Ее мысли крутятся у меня в мозгах. Иногда мне кажется, что ее там нет — только пустой череп и эхо ее мыслей. И что меня нет тоже. Гуляют отголоски прошлого — а я повторяю, как попугай…

Это было слишком внезапное смущение и слишком внезапная откровенность. Куциан насторожился: никто не делится потаенными мыслями просто так.

— Ты не боишься? Не слишком ли много я только что узнал в разговоре двух полузнакомых… людей?

Фанти рассмеялся.

— Как раз с полузнакомыми и откровенничают чаще всего и больше всего. К тому же… мы похожи, не находишь? Мы оба отщепенцы и у нас не все в порядке с головой. Нет, не пытайся даже. Это у твоей принцессы наблюдательность как у табуретки, а Теллеру удобно считать тебя чуточку придурковатым, а я видел, как ты зависаешь и понял, почему.  Было бы странно, если бы Вефиево колдовство проходило бесследно.

Щеки эльфиса лихорадочно алели, пальцы на струнах дрожали. Куциан удивился, как он раньше не заметил, что эльфис безнадежно пьян. Пьян и устал, оттого выглядит заметно старше своих малых для элфиса лет. Сколько они живут? Двести лет? Триста? И почти не стареют притом, до самой старости выглядя чуть-чуть за тридцать.

Зависть, людская зависть и только она не позволила этим существам до сих пор ассимилироваться.

— Фанти… — мягко начал Куциан.

— Фантаэль! — огрызнулся тот.

— Фантаэль. Ты устал, ты пьян… мне кажется, тебе надо отдохнуть. Или, хотя бы, пить не здесь, чтобы не цеплялись…

Куциан ожидал вспышки буйного гнева, думал, что придется ловить Фантаэля и заламывать ему руки за спину, а потом искать тетушку Хос и просить унять буяна. Думал, его сейчас пошлют неизвестными, иномирными матерными словами. Напомнят, что за музыку плачено. Но услышал только кроткое:

— Наверное, ты прав. Но она ненадолго заткнулась — я не мог не напиться.

Фантаэль покорно встал, покачнулся… и дальше Куциан тащил его уже на своих плечах до темной конуры где-то под лестницей. Обычно в таких селили уборщиц, а эта сгодилась эльфису-музыканту. Куциан не знал, где комната Фанти, а там была койка…

Куциан буквально закинул эльфиса в темноту. Поставил на какую-то плоскую поверхность кувшин вина на опохмел — не стоило оставлять Фанти пить в одиночестве, но раз заснул…

Руки его тряслись.

Он никак не мог выгнать из головы последние слова Фантаэля, которые тот выдал, прежде чем захрапеть и обвиснуть на его плечах бесполезной вонючей тряпкой.

«Ты заметил? Вокруг принцессы-трусихи нет никого цельного; как будто кто-то смел черепки в кучку и теперь раздумывает — а выкинуть? Или пригодятся еще на дренаж?»

Куциана уже выкинули из семьи и страны, поэтому за себя он не боялся — вряд ли могло стать хуже.

Он боялся за Лику.

Теллер держал ответ.

В последнее время удерживать ответы, не выпуская их на волю, становилось все сложнее.

— Араза сообщила, что поцелуй совершился. — Отчеканила королева.

Теллер искривил лицо в изумлении. Получилось профессионально, даром, что ли, он столько отрабатывал это выражение лица? Однако Анталаита не поверила.

— Вам известно, кто он.

Не вопрос —  утверждение.

— Откуда бы? — Пожал плечами Теллер. — Это предсвадебный побег принцессы. Умной и хитрой принцессы, которая как никто умеет скрываться. Но мы над этим, безусловно, работаем, и…

— Ты знаешь, где она и с кем. — Анталаита яростно сверкнула глазами. — Мне придется разрывать контракт?

Теллер отвлекся на ее голову, где как влитая сидела тяжелая золотая корона. Казалось, даже если Анталаита решит сплясать чечетку, корона не сдвинется ни на волосок, как будто пустила в королевскую голову корни.

— Сьеса Араза в таких делах разбирается лучше меня. Может, вам у нее спросить совета?

— Может, мне ее на твое место поставить? — зашипела Анталаита, — Ты слишком мало знаешь, я начинаю задумываться, что ты не соответствуешь занимаемой должности.

Теллер улыбнулся как мог искренне. Он мог хамить — хуже все равно стать не могло.

— Я буду только рад. Мне сообщить подчиненным, что у них новая начальница? Я давно хочу в отпуск.

Он нашел отравителя и как мог тщательно вытравил всех джоктийских крыс из дворца. Уже через месяц здесь будут новые, и их придется заново вычислять, только лишние хлопоты. Но Анталаита приказала, а он сделал. Очень уж не хотелось любоваться городом с виселицы. Высоко, все видно, но шею жмет.

Только хватит ли этого?

Лика была его гарантом, защитой от Анталаиты. Он единственный, кто знает, где она. А Анталаита знает, что он знает… А еще Теллер хорошо чует слежку — хоть какой-то толк от кувырканий.

Конечно, можно вернуть Лику и разом избавиться от пристального внимания королевы к своим делам… но что делать с Далькой, так до сих пор и не решено. Да и для того, чтобы подсыпать неудобной личности мышьяка в бокал, порой достаточно одной не додавленой крысы.

Нет, сейчас важно понять, почему Совет начал действовать именно сейчас? Их-то кандидатке в наследницы, если верить документам, перехваченным Феской, сейчас года три. Три года ничего не делали, а тут зашевелились? Боялись, что Лика выгодно выйдет замуж? Возможно, но что-то подсказывало, что было еще какое-то обстоятельство…

Далькин дар вскрылся уже после того, как они начали действовать…

У кандидатки прав мало: внебрачная дочь мужа старшей принцессы может претендовать на престол, только если бесплодными окажутся все дочери Анталаиты. Раз уж они решили разыграть эту карту, значит, уверены, что смогут это обеспечить…

Хотя… Никогда ведьма не правила королевством. Далька теперь оторванный ломоть. Мог ли Хидшах об этом узнать? Заранее? Веды ведают. В этом их преимущество.

Валиалина пустоцвет; Лику никто и никогда не принимает во внимание; Далька —  ведьма. При таком раскладе у малышки появляется шанс… И уже далеко не призрачный.

— Щенок, — устало сказала Анталаита, — хотя бы делай вид, что меня слушаешь. Хотя бы делай вид, что тебе не плевать на мои приказы.

— Так точно! —Теллер прищелкнул каблуками.

Выпрямился.

— Я могу быть с тобой откровенна, Теллер, — голос королевы звучал обманчиво-мягко, — теперь уже можно говорить о том, чего никогда уже не будет… О том молодом человеке, что обойдется нам в хорошие отступные Бальяре, ты вряд ли захочешь говорить. Я опасалась, что им станешь ты: к счастью, такого не случилось.

Только Веда ведает, что ему стоило сохранять бесстрастное выражение лица! Знала бы королева, о ком именно она говорит! Она бы скорее предпочла иметь в зятьях сына бастарда, чем джоктийца. Чтобы не выдать нежданного веселья, он спешно парировал:

— Королева Акре переживет утрату и без отступных. Гонец… оступился, сломал ногу, ему пришлось отлежаться. Доставить согласие он не успел. Я давно предлагаю Аразе содействовать магией в случае неотложных…

Не сильно-то он рисковал, что она согласится. По мелочам Араза не разменивается. Не хочет… не может? Вполне возможно, что это и есть ее слабость, которую та прячет за спесью.

— Ты лжешь.

Перебила Анталаита.

— Не могу согласиться.

Теллер поднял голову, чтобы заметить любопытство, скользнувшее по лицу Анталаиты быстрой тенью. Теллер понадеялся, что она в глубине души уже смирилась с тем, что договор о сотрудничестве сорвался. Даже если бы Лика не сбежала, он бы все равно мог сорваться.

К счастью для Теллера, королевская корона все-таки оставила в голове Анталаиты местечко для материнского инстинкта, хоть и совсем крохотное. И королеве-матери было просто по-женски любопытно, каков из себя жених ее дочери.

— Кто он и откуда? — быстро спросила она.

— Я не знаю. Но я уверен, он красив, благороден и, безусловно, добр.  — развел руками Теллер. — Разве может быть иначе? Все в руках Вефия…

Королева покачала головой, смерила нелюбимого родственника долгим взглядом.

— Доиграешься… иди. Работай.

— Что, Куциана ищешь?

Фахраса совершенно случайно оказалась в том коридоре, где обитала эта безумная компания постояльцев, и совершенно случайно встретила там дочь. Конечно, Фахраса знала, там окажется, и знала, что встретит Лиму именно в этом месте, но одно дело знать, а другое — встретить и оказаться.

Лима всплеснула руками:

— Что ты, ма! Я просто… просто… — она поглядела на свои руки и замолкла.

— Отвлекающий поднос забыла, дочь? — ехидно спросила Фахраса.

Лима молчала.

По лицу ее текли слезы.

— Я просто хочу его увиде-е-еть! — Всхлипнула она и уткнулась матери в плечо.

Фахраса чувствовала, как намокает ткань. Просто потоп какой-то!

— Давай не будем рыдать в коридоре, ладно? — Мягко попросила она, отцепляя Лиму от плеча и увлекая ее в сторону кабинета.

Фахраса помнила лицо дочери, когда та узнала, что ждет ребенка.

Это было одухотворенное лицо. Лицо человека, который просто знал, что иначе быть не может. На какое-то мгновение Фахраса даже засомневалась, а нет ли у ее дочери Силы. Однако это было лишь мгновение.

Лима разрушила эту иллюзию одной фразой: «Так и должно быть по сюжету».

Это был ее личный сорт безумия. Она верила в то, что является героиней какой-то непонятной и глупой девичьей книги, где благородные отцы всегда возвращаются к ребенку. Когда о нем узнают. Где залеты с первого раза — дело естественное для любящих пар, и счастливейшее событие для женщины. Где ребенок — продолжение отца, и отец всегда любит ребенка.

Фахраса очень наделась, что Юсенька будет похожа на своего отца как можно меньше. Даже те слухи, что ходили о принце-консорте в Талимании, были не слишком-то приятными, что уж говорить о Джокте. Да и вообще, лучше бы Юсеньке и на мать-то не слишком походить. Идеальным вариантом была бы копия бабушки.

Фахраса любила внучку.

И дочь, какой бы непутевой она не была. Хотя порою Лима жутко раздражала.

А Лима, похоже, влюбилась в первый раз, но сама того не поняла. Действительно, частенько влюбленность совсем не похожа на то, что описано в книгах, поэтому ее бывает сложно осознать таким как Лима. Что же она почувствовала, когда встретила первого принца? Фахраса подсознательно надеялась, что в те объятья ее толкнула обычная похоть, а не сюжет. И что второго встреченного принца Лима полюбила за смоляные кудри и широкие плечи, а не почуяла его происхождение.

Когда Лима взяла в руки чашку чая, в которой мелко задребезжала ложечка, Фахраса окончательно убедилась в том, что ее дочь настигла любовная лихорадка. Она дождалась, пока Лима поставит чашку на низкий столик и сказала:

— У Куциана есть невеста.

— И что с того? — Удивилась Лима.

Фахраса вздохнула. На ее дочь частенько заглядывались и женатики, так что наличие невесты не было слишком уж весомым аргументом. Если, конечно, забыть одну маленькую деталь…

— Лима, он ее любит.

Лима вздернула нос.

— Видела я ту невесту! Девчонка из комнаты напротив, верно? Бледная моль!

— Я бы не сказала. Она вырастет в прекрасную девушку, к тому же, она ведьма… — возразила Хос.

— Ты что, ма? Я про старшую. Младшая, возможно, когда-нибудь и сможет привлечь мужчину, — гордо заявила Лима, — но старшей  — только Веде служить, в горный монастырь, ну, знаешь, где служительницы лицо скрывают, дабы мужчины не решили отвлечь их от получений знаний… Хотя там и скрывать-то нечего! Ни заячьей губы, ни волчьей пасти — увидишь и не заметишь!

Фахраса вспомнила один такой монастырь. Да уж, свежо предание… тамошние служительницы в большинстве своем отлично знали мужчин и как ими управлять, и еще лучше знали, от чего именно отказались ради служения Веде и обретения покоя. Возможно, стоило отправить туда Лиму, когда только появилась эта ее мечтательность... Уж там-то ее лишили бы наивности. Но — не додумалась, проглядела, ошиблась. Это вина Фахрасы, ей и платить.

Так, Лима сказала «старшей». Та самая непонятная Алка, чье имя в регистрационной книге как живое уползло в уголок и выглядело так, будто было записано сотню лет назад. Та самая Алка, лица которой Фахраса никак не может припомнить и о чьем существовании вечно забывает. Странно это… На память Знающая не жаловалась. Но вот Лима помнит кого-то, кого не помнит Фахраса — неслыханно.

— Ты принесла в дом лягушку. Как думаешь, кто ее расколдовал? Как думаешь, кто эта старшая? — как можно увереннее возразила Фахраса, — у одной принцессы Талимании жениха увела, решила и вторую обделить? Может, еще и Наскара раскопаешь? Они связаны этим их ритуалом… фактически, дочь, Куциан — почти ее муж. Он ее муж в глазах Богов, и не рождены еще люди, которые это оспорят.

Лицо Лимы исказилось в гримасе ненависти.

— А ты никогда не думала, ма, что это они, все эти расфуфыренные гадины, отбирают у меня то, что принадлежит мне? Отец моего ребенка; тот, кого я люблю…

— Нет, — отрезала Фахраса, — Это ты полезла туда, куда тебя не звали. Это ты разинула рот на кусок, который тебе не принадлежит. Это ты…

— Что я? Что я сделала?  В чем я еще виновата? — Завизжала Лима.

Фахраса не успела остановиться.

— Это ты виновата в том, что мы сидим здесь и просидим здесь до конца наших жизней! И нужно будет хорошенько поблагодарить Веду, если никто не прознает, что Юсенька — принцесса крови! — рявкнула она.

— Юсенька — принцесса крови! Старшая принцесса крови! Она — следующая в очереди на престол, мне объяснили! Так. Оно. И. Есть. Почему мы должны скрываться, если Юсенька имеет право на этот дворец? На эту землю? На этих людей? На эту страну?

 — Что? — Вскинулась Фахраса, — Объяснили? Кто?

— На эту коро… Человек, у которого Хабрасо отняли брата! Он понял меня! Он сказал, что я имею право на месть!

— Так это он сказал… имя. Скажи имя!

— Бахдеш! Бахдеш Гостаф! Это славное имя, за ним стоит крепкое слово! Он сказал, что как только Юсенька поцелует лягушку, она станет законной принцессой! Первой принцессой!

Фахраса вскочила, заметалась, зазвенела. Ей хотелось закричать, затопать ногами, устроить истерику, оттаскать дочь за косы. Ей захотелось, чтобы у ее дочери было хоть немного ума… Так вот почему недавно отравили короля! Так вот почему, стоило ее дочери украсть лягушку, у Фахрасы в гостях объявились принцессы. Конечно же, они сбежали в предсвадебный побег, почуяв опасность. На родине начали действовать, потому что их с Лимой нашли! Потому что Юську нашли и подтолкнули ее безголовую мамашу к тому, чтобы узаконить свое положение.

Вряд ли кто заметил пропажу лягушки. Не факт, что эта лягушка вообще побывала в королевской карете. Зато инициацию принцессы трудно не почуять. Так ли важно, сколько принцессе лет?

Вряд ли Теллер Филрен, который наверняка приложил руку к побегу, предал своих. Будь это так, не было бы никакого предсвадебного побега. Значит, случайно принцессы пришли именно сюда — Вефий постарался, смеется теперь с небес, радуется, как удачно лягушку разыграл. Значит, когда Бахдеш придет за Юськой, принцессы окажутся неожиданным, но весьма приятным сюрпризом. Хотя… таким ли неожиданным? Может ли трехлетняя девочка самостоятельно расколдовать принца? Скорее всего, нет, но Фахраса не знала точно, и сила отвечать не торопилась.

Значит, ей с самого начала хотели помочь, и специально подобрали лягушку, которую смогут расколдовать и без поцелуя. Попробуй потом, докажи, что это не Юсенька.

Тогда вся история Лимы про карету обычная выдумка, никто не позволил бы этой пустоголовой дурехе случайно перепутать банки.

Удастся ли выкупить Юсеньку жизнью принцесс?

Вряд ли.

Скорее уж, Бахдеш заберет всех.

Фахраса слышала про Бахдеша еще когда только собиралась убегать. Говорили, Хидшах приблизил Бахдеша, мальчишку из рода королевских неудачников. Говорили, Хидшах искал ведьму, которая согласится передать Бахдешу силу… но вот нашел ли? Или решил передать свою? Бахдеш должен быть хорош в своем деле, чтобы попасть Хидшаху в любимчики. Достаточно хорош, чтобы попытаться отобрать у ведьмы внучку. У слабенькой ведьмы, почти отказавшейся от Силы — но все же ведьмы.

И тут в голову Фахрасе пришла неожиданная мысль.

Кто может победить ублюдка и выскочку, кроме другого ублюдка и выскочки?

— Лима, мне кажется, ты права, — сказала Фахраса мягко, — ты пригласила своего нового друга в дом? Я бы хотела с ним поговорить.

— Да, — кивнула дочь, несмело улыбнувшись, — он обещал приехать, как только разберется с делами, и помочь мне с лягушкой.

В комнату принцесс, Фахраса знала, заходило трое парней: Куциан, принц из Джокты, чье имя теперь кажется смутно знакомым; Фанти, музыкант из эльфисов, странноватый даже для представителя своего народа; и тот парень, что на входе представился Релом Расом и снял номер сегодня с утра, но так туда и не зашел: во время уборки, которую Фахраса решила взять на себя, она отметила нетронутый слой пыли на полу его комнаты. Вряд ли Филрен не проверил подопечных самолично или хотя бы не прислал верного слугу. Скорее всего, Рел — вовсе не Рел. В худшем для Фахрасы случае он рядовой болотомундирник. Если ей повезло, то это сам Теллер.

Сейчас его в здании нет, отлучился в город. Это к лучшему.

— Когда именно? Я хочу приказать приготовить ему вкусной еды, не простой ведь человек? Думаю, успеет ли служанка на рынок?

Лима огорченно закусила алую губку.

— Сегодня прибегал мальчишка, сказал, ждать к вечеру. Не успеешь, ма. Как я не подумала…

Лима уже буквально сияла. Видно было, что обманывать мать, даже не обманывать, умалчивать что-то ей было сложновато, и что она очень сомневалась, что мать поддержит ее в начинаниях. Получив такою необходимое одобрение, она расслабилась.

— К вечеру…

Что же, Рела нет в таверне. В таверне есть Куциан. Стоит ли сказать Куциану? Если она не предупредит, то Куциан легко выведет принцесс подальше от засвеченного места… но если Бахдеш узнает, что в таверне были принцессы, а она, Фахраса, сорвала их поимку, то каковы шансы, что он не сделает с ней что-нибудь не слишком приятное? А Лима проболтается, тут уж нет сомнений. Уйти? Лима своими ногами не пойдет, а оставить нельзя. Юська скорее всего не могла инициировать лягушку без помощи ведьмы, мала еще, значит, Бахдеш точно придет разбираться, что пошло не так — факта пребывания принцесс в едальне не скрыть. В отряде Бахдеша должна быть собственная ведьма, как бы Бахдеш сам ведом не оказался: не спихнуть все на таинство магии, недоступное простым смертным…

Шкура Фахрасе дорога. Даже такая расплывшаяся вширь шкура, которой, увы, не соблазнить молодого парня и не выиграть времени.

Бахдешу нужно дать то, чего он хочет.

Но принцессам нужно дать шанс.

Дать и тем, и тем. Чтобы у самой остались шансы выжить и спасти дочь и внучку.

Вечер… когда это, вечер? Сейчас около двух часов; сколько еще у нее времени?

— Лима, — сказала Фахраса мягко, — посиди тут. Я пойду… накажу кухарке, чтобы готовила стол, как для королей. А ты отдыхай пока, скоро станет… суетно.

— Конечно, ма.

Фахраса не знала, украла ли Лима лягушку сама или по Бахдешеву наущению. Надо было выяснить, но нельзя было, чтобы Лима заподозрила мать в несогласии… Это было сложно, не невозможно.

Фахраса считала, что кое в чем с дочерью ей повело.

Лима ей доверяла.

Теллер почувствовал запах Фески еще тогда, когда она была за три поворота коридора. Первым вопросом, который он ей задал, было:

— Феска, скажи, тут пес не пробегал?

— Во дворце? — удивилась Феска, но принюхалась, — и вправду… пахнет… только это не пес, откуда во дворце собаки? Это вы опять излишне возились со сторожевыми, сьес барон.

Это была дерзость, но Феске Теллер прощал многое.

Сам он не всегда понимал, когда начинается его превращение в собаку. Раньше это можно было определить по запаху, отвратительному запаху псины, который заполнял комнату и забивался в ноздри.

Но в последнее время запах стал его преследовать везде. Он слышал его, а другие нет. Поэтому Теллер спрашивал у Фески. Иногда она говорила: «слишком возитесь со сторожевыми». Тогда он уходил. В последнее время он и вправду стал играть иногда с огромными сторожевыми псами, что охраняли главный вход, чтобы Феска вдруг не…

Видимо, лучше сегодня было во дворце не появляться. Как бы не кувыркнуться у всех на глазах…

Теллер сказал:

— Феска, сегодня дворец снова на тебе. У меня дела в городе.

Конечно, он не отправил бы следить за Ликой кого-нибудь, кому бы совсем не доверял. Феске он доверял бы безоговорочно, если бы мог позволить себе доверять хоть кому-нибудь: мало какая девушка сможет тратить кучу времени на слежку и успевать помогать ему разгребать бумаги, не соблазнившись устроить маленькую утечку информации за крупную сумму. А ей предлагали и не раз.

Однако о песьей его сущности она не знала. Теллер очень надеялся, что не знала.

Если бы узнала, ему бы пришлось ее убить, а где он еще найдет такую удобную во всех отношениях помощницу, которая, к тому же влюблена в него? Хотя влюбленность скорее минус, чем плюс. Влюбленные женщины непредсказуемы.

Доверять им точно не стоит.

Хотя… кому вообще можно доверять?

Теллеру когда-то добрый дед ответ подсказал. Никому нельзя.

Даже собственное тело может предать, даже собственный разум может не подчиниться. Письмо могут прочесть, пытки помогут разговорить даже самого верного человека. Если не хочешь человеку зла — не доверяй ему, иначе он станет твоей слабостью, куда с радостью вонзят кинжал враги. И тело, и разум — это все предавало Теллера не раз, так зачем же искушать судьбу и давать возможность предать женщине?

— Слышишь, Феска? Прошу тебя, сделай так, чтобы ничего во дворце не случилось.

Феска присела в низком реверансе.

— Да, барон. Я сделаю все, что можно. Во дворце ничего не случится. Во дворце — ничего. Можете мне доверять.

— Не стоит разбрасываться такими словами, — сухо ответил Теллер, — если что-то случится со старшей принцессой, повиснем вместе. На соседних виселицах. Слышишь, Феска? Отнесись к этому серьезно, Вефием заклинаю!

— Оттуда красивый вид на город, сьес барон, — улыбнулась Феска, — отдохнем, полюбуемся… Ни забот, ни тревог…

— Сьеса Лид! — Рыкнул Теллер.

Она присела в реверансе:

— Вас поняла.

Куциан встретил тетушку Хос в коридоре. На лице ее застыло выражение крайнего раздражения. Завидев его, она всплеснула руками:

— О, мальчик! Родненький! Помоги старушке, будь снисходителен к сединам!

На старушку тетушка Хос не тянула, но отказываться было бы невежливым.

— Что же, не буду отказываться. Что надобно?

— Надобно… нужно… — Хос задумалась, — О! Нужно сходить за водицей из дальнего колодца. По дороге направо и прямо, прямо, прямо, пока не упрешься в самый колодец.

— Зачем это? — Удивился Куциан. — Я видел колодец у вас во дворе, тетушка.

— Мало ли что видел. Там вода невкусная, а сегодня ожидается важный гость, такого чем попало не накормишь…

— Важный гость? Кто же? — Обеспокоенно спросил Куциан.

— Друг моей дочери, Лимы. Можешь у нее уточнить. Будь так добр…

— А служанок у вас нет?

— Ни одной не найти, как не ищу! — Покачала головой тетушка Хос.

Куциан засомневался. Что там искать? Достаточно выйти в зал и подозвать одну из тех девок, что подают гостям напитки.

Получается, Тетушка Хос… выгоняла его из едальни? Зачем?

Он конечно мог упереться рогом и ничего она б не смогла с тем поделать. Однако стала бы она так действовать без причины? Если бы он ей чем-нибудь помешал, она бы без сомнений нашла способ поизящнее.

— Что же, тетушка, я прогуляюсь к колодцу.

— Встретишь друга, передай ему, чтобы тоже не торопился. Хорошенько надышитесь свежим воздухом сегодня, мальчики. — Серьезно сказала Хос. — До ночи погуляйте.

— Какого друга?

— Ну тот… Как там его… Тел… Лер… Рел… Рас?

Куциан мысленно пожелал Лике спокойствия, а Теллеру человечности, но что-то подсказывало, что по закону подлости это не сработает.

— Знаете, тетушка, что-то мне все больше не хочется идти за водой.

— А что поделать? — Пожала плечами Хос. — Если так надо.

Куциан хотел было запротестовать, но встретился с Хос глазами. Глаза болотного оттенка затянули его в глубину, как в омут. Ему оказалось, он тонет. Он зажмурился, осторожно открыл глаза…

И обнаружил себя на дороге с полным железным ведром  в одной руке.

«Ох, ведьма», — подумал он и хотел было добавить еще пару непечатных оборотов, как из-за  поворота выскочил очень знакомый пес.

Теллер был взбешен. С клыков капала слюна. Куциан поставил ведро, плавно попятился и скрылся в придорожных кустах: он не знал, насколько Теллер себя в этой форме вообще контролирует.

За псом гнался какой-то парень в форменном мундире.  Он орал и размахивал руками. Глаза у парня были огромные, испуганные: он будто сам не верил, что это все происходит на самом деле.

«Вот ведь идиот», — подумал Куциан.

Пес нырнул в кусты напротив.

Парень остановился, огляделся…

Шурх-шурх-шурх по обочине, быстро, быстро, слишком быстро, как молния, до того, как Куциан успел хоть что-то сделать…

Теллер напал со спины. Куциан, казалось, услышал, как хрустят в мощных челюстях кости. Парень, наверное, не успел ничего понять…

Куциан вернулся к ведру, и пошел к огромному обозленному псу, в котором, кажется, не осталось ничего, ровным счетом ничего человеческого —  тот трепал бедного паренька, как куклу. И —  опрокинул ведро тому на голову.

Теллер взвизгнул, отпрыгнул, делая в воздухе сальто.

На ноги он приземлился профессионально, распрямился легко и энергично, как пружина. Откинул со лба мокрую русую прядь.

Собранный, спокойный —  только в глазах желтизна.

—  Он меня видел.

—  Я знаю, —  Куциан пожал плечами, —  и не осуждаю.

—  С… —  Теллер запнулся, —  Спасибо.

Куциан хотел бы, очень хотел сказать что-то вроде… «О, не слышу, скажи громче, я только что не дал тебе стать еще более гадким чудовищем, чем ты есть на самом деле, да ты мне сапоги лобызать должен!» Но он молчал.

Теллер не мог сбежать от своей сути. Он защищал… Защищал как пес, готовый за хозяйку перегрызть глотку. Он прыгнул не ради себя, нет, в той форме он вообще не могу прыгнуть только ради себя —  ради Лики.

Но Теллер родился человеком, и вряд ли получал удовольствие от убийства. Особенно от кровавого.

Так же, как Куциан не получал ровным счетом никакого удовольствия от сидения в банке, но не имел выбора. Магия делала этот мир непредсказуемым и опасным: как будто людям недостаточно собственной злобы и подлости, она множила ее, как множат себя зеркала, поставленные друг напротив друга.

Когда-то Куциан обратился к Вефию, считая, что он справедливее Веды. Но это было неправильно.

И Веде и Вефию было плевать. Вот и все. Их сломанные игрушки бродили по миру с желтизной в тоскливых глазах.

—  Тебе помочь? —  Спросил Куциан, —  Тетушка Хос все равно наказала до вечера в едальню не возвращаться.

—  Да, ты прав. Думаешь, тот лес подойдет?

—  Нам нужна лопата.

—  Достанем, —  отрезал Теллер и взял паренька за ноги.

Куциан посмотрел на пустынную дорогу, плюнул под ноги и подхватил беднягу под мышки. Мда, а ведь если посмотреть с некой извращенной точки зрения, то можно сказать, что для Куциана все обернулась как нельзя удачно. Не случись этого с пареньком, кто знает, что случилось бы с ним самим? А так…

Ничто так не сближает, как совместное погребение трупа.

 

Глава 8, в которой Лика знакомится с родственниками со стороны жениха, а Теллер определяется с отношением к Куцу

Меня застали врасплох.

Это была четко спланированная военная операция. Непонятно, как Лер мог такое допустить. На землю Талимании ступил целый диверсионный отряд, а он и не заметил.

Скорее всего, Феска все-таки стала в охранке слабым звеном. Никогда ей не доверяла. А вот Лер доверял слишком. Я была потрясена, когда узнала от него, что сейчас безопасностью во дворце заведут усыпленная Далькой горничная, и ждала от нее подлянки. Дождалась.

Ну, или тут сыграла неопытность Лера. Он никогда не был гением, который может предусмотреть все, и у него не было наставника, который научил бы его на чужих ошибках, так что он частенько делал свои. И вряд ли кто-то мог бы его за это упрекнуть: Мор унес слишком много мастеров, и утеряно было столько секретов, что неопытный мальчишка на таком высоком посту никого даже не удивил. Средний возраст наших министров не достигал и сорока лет: пожилые люди сгорели в пламени болезни первыми.

Как бы то ни было, итог таков: мы с Далькой и глазом моргнуть не успели, как оказались в ловушке.

Едальню захватили быстро и без лишнего шума: раз, и неприметные люди в хегских народных костюмах перегородили все выходы. Два — и вежливые человечки вошли внутрь.

И самым вежливым и великодушным из них был Бахдеш. Только это был не человечек — человечище. Необъятный и громогласный.

Далька разбудила меня за несколько секунд до налета.

— Сейчас нас будут брать в плен, — сказала она почти спокойно.

Я села на Куциановой кровати и обняла Дальку крепко-крепко. Она мелко дрожала, но не ревела — ждала. Мне было страшно, но я старательно делала вид, что не очень-то.

Вряд ли я смогла бы обмануть Дальку. Но она хотела быть обманутой, хотела на меня положиться — и я старалась изо всех сил. Не трястись. Не разрыдаться.

Я чуяла опасность, как собаки чуют грозу. Мир затих, как затихает лишь перед бурей. И в этот раз я понимала: сбежать не удастся. Слишком поздно Далька меня разбудила — я проспала свой шанс на спасение, расслабившись у жениха в комнате. Про это, несомненно, сложат немало похабных побасенок: что же, хоть какое-то бессмертие, хоть какая-то память.

Иногда я до рогатых феев боялась, что когда умру, для меня забудут даже выкопать могилу. Но в глубине души я давным-давно с этим смирилась.

 Я готова была защитить сестру собственным телом. В основе такого решения лежала не только сестринская любовь: Далька гораздо ценнее для Талимании, чем треснутая принцесса, которую вот-вот доканает божественное проклятье. Особенно — во время войны, которая обязательно начнется, если мама потеряет хоть одну свою дочь по вине Джокты. Даже если джоктийцы спляшут в хегских народных костюмах на главной площади, перебрасываясь в танце моей головой, им не удастся перевалить вину на плечи настоящих хегсчан.

А еще я думала — вот сейчас дверь откроется, и ворвется Лер, или Куц, или оба сразу. И попытаются не дать нас в обиду.

И умрут.

Глупо-глупо.

Я не хотела, чтобы они умирали, и, пожалуй, больше всего боялась именно такого развития событий. Хоть и верила, что оба достаточно благоразумны, чтобы не лезть в бессмысленную битву только лишь ради того, чтобы стать героями.

Как говорил дедушка: «На хорошо организованной войне нет места героизму». Герои всегда убивают себя во имя победы, а я не хотела победы, купленной ценой их жизней.

Они достаточно умны, чтобы не стать героями. Вот, на что я надеялась.

Дверь открылась, и я одновременно облегченно выдохнула, а потом икнула от испуга — звук не слишком-то достойный принцессы, но что я могла поделать? Мое тело мне давно уже не подчинялось.

Вежливые люди в хегских национальных костюмах удивленно переглянулись.

Я замерла: а вдруг не заметят? Конечно, со мной Далька, но…

— Простите, — спросили они, — вы случайно не принцесса Малиалика?

Точно профессионалы. Даже имя выговорили с первого раза. Нет, такие не могут просто не заметить.

— Нет, — солгала я, не моргнув и глазом, — я — Алка Рас.

— Извините, — они прикрыли дверь. Щелкнул замок. Поверили они мне или нет, нас с Далькой совершенно не собирались отпускать.

Но и убивать пока тоже не торопились. Это я так по совету почтенной сьеры Теи постаралась найти положительную сторону в ситуации, чтобы продолжать смотреть на жизнь с оптимизмом и надеждой. Найти-то нашла, но помогло это не слишком.

Существовал еще крошечный шанс, что мне поверили. Все-таки, многие талимане не исказят своего имени даже под страхом смерти, слишком боятся гнева капризных Богов. Но он был такой маленький, что было бы большой глупостью на него надеяться.

Сидеть на месте становилось невыносимо, минуты текли, как часы. Я с трудом выдернула платье из цепких ручек сестренки, встала и выглянула в окно. Конечно же, едальню окружили, и на что я только надеялась!

За забором стоял массивный человек. Темноволосый, широкоплечий, излишне мускулистый — он казался дикарем из тех южных сказок про мальчика, воспитанного зверями, того самого, что удушил дикого барса; он поднял голову, и мы встретились взглядами. Он широко улыбнулся и помахал — я отшатнулась.

Он. Меня. Заметил. Так легко и просто. И, похоже, даже узнал.

Не прошло и трех минут, как в дверь осторожно постучали. Затем вошли двое — я не смотрела в их лица, только отмечала для себя слишком чистую для простых смертных обувь. Как будто их заставляли ее в казармах каждый день чистить. То есть, конечно, не как будто. Так и было.

Далька вцепилась в мою руку.

— Сьеса Малиалика, сьеса Лифнадалия, будьте добры, спуститесь в зал.

Тот, что повыше, даже подал мне руку. Я ее проигнорировала.

— Я Алка Рас, — повторила я твердо, — я не Малиалика.

Отказ от своего имени — еще более тяжкое преступление перед Богами. Только вот оно уже давно не было моим, а Богов мне было бояться поздно — добить меня могли только люди.

— А вы кто, юная сьеса? — Склонился к сестренке тот, что пониже.

Акцент у него был ужасный.

— Люшенька, — насупилась она.

— То есть вы — не принцесса Лифнадалия? — Продолжил он.

— Хотела бы! — Фыркнула Далька, — Я на нее очень похожа, мне все говорят. Еще бы не эти глаза дурацкие… У нее они голубенькие, как небо. А у меня зеленые, как у ведьмы.

И она надулась.

— Что же, — вздохнул высокий, — сьеса Алка и сьеса Люшенька, пройдите с нами в зал.

Сопротивляться дальше было бесполезно. Нам не верили. Далькин риск прошел впустую.

Похоже, нас предали.

Возможно, это была не Феска; может, добрейшая тетушка Хос решила избавиться от постояльцев и подзаработать. Я была уверена: Куц ее шантажировал. Возможно, это стало роковой ошибкой. Но я не винила ее. Она защищала свою жизнь.

Но где же сам Куц?

Я одновременно надеялась, и что подальше отсюда, потому что изнутри ловушки мало что можно сделать для нашего спасения, и что где-то рядом, чтобы мне было за кого спрятаться.

Я спускалась по лестнице медленно, как трехсотлетняя старушка. У меня дрожали колени и потели руки, и все свои силы я направила на то, чтобы держать лицо.

Сердце билось так гулко, что я почти ничего, кроме него, не слышала. И только ладошка Дальки не давала мне выпасть из реальности прямиком в паническую атаку. Я должна была держаться ради нее.

В зале Куца тоже не оказалось, как, впрочем, и Фанти, и Лера.

Зато оказался он. Массивный человек.

Он сидел на стульчике, который под ним казался совсем лилипутским. Я почти слышала треск дерева: вот-вот стульчик не вынесет колоссальной нагрузки, ножки подогнутся и мужчина рухнет на пол. Но, кажется, трусливая табуретка хотела жить и держалась из последних сил и не думая ниспровергать свою ношу.

Длинные черные волосы мужчины были убраны в аккуратную косу и перекинуты через плечо. Борода тоже была заплетена в пять аккуратных кос, и жирно блестела, видимо, намазанная каким-то ароматическим маслом по джоктийской моде. Я смутно понадеялась, что это не будет аромат лимона, весьма модный в прошлом году: на это масло у меня жуткая аллергия, а чихать на врага лучше все-таки в чисто метафорическом смысле.

Усов не было. Но если бы были, уверена, он бы тоже заплел их в две косички.

Темные глаза смотрели изучающе и насмешливо.

Такой угрозы я не чувствовала еще ни от кого и никогда. Дышать становилось все труднее, хоть на мне и не было корсета, и, боюсь, я совершенно неприлично побледнела, а то и вовсе пошла плебейскими красными пятнами. Чтобы не грохнуться в обморок и хоть как-то успокоиться, я сказала Дальке:

— Видишь? Даже страшный дядя заплетает косы аккуратно. Не то, что ты!

Далька нервно хихикнула, накрутив на пальчик кончик растрепанной косички.

Было что-то смутно знакомое в грубых чертах его лица. Он поднялся со стула:

— Бахдеш Гостаф из Джокты, к вашим услугам, принцессы.

Чисто. Совсем как Куциан. Чтобы уловить акцент приходилось вслушиваться. Признак родовитой семьи, вхожей в дипломатические круги: я вот говорила на джоктийском вовсе без акцента.

Он присел перед Далькой на корточки. Гора мышц. Слава Вефию и непостоянству моды — запах кедра!

Рядом с этой глыбиной Куциан показался бы хрупким малым, тростиночкой… А ведь они, судя по всему, родственники. Близкие родственники. Вот почему он показался мне знакомым.

Неужели Куциан предал меня?

Нет, только не ради Джокты. В Джокте его превратили в лягушку. Он вроде говорил, что в наказание, и я ему верила. К тому же… никогда не замечала за Циа особой любви к родственникам. А мы достаточно времени проводили вместе. Кажется, он упоминал о брате… Неужели — этот?

А я-то думала, он преувеличивал…

— Хочешь, заплету вам красивую косичку? — Предложил Бахдеш Дальке и сладенько улыбнулся, — Не бойтесь меня: мы ведь одной крови и одной Силы.

— Вам еще не передали Силу, — пренебрежительно фыркнула Далька и отступила на шаг, — а королевской крови в вас и капли не наберется. Вы делите шкуру неубитого медведя. Слишком часто. За то и поплатитесь, Бахдеш Гостаф.

Голос был такой… взрослый. Далькин, но не совсем. Я вздрогнула. Злить Бахдеша было сейчас ну совсем не с руки.

Но он только гулко расхохотался.

— Сразу видно, принцесса! Королевская кровь так и бурлит! Гордыня заменяет королевам вежливость. А вы что скажете, средняя сестра?

В груди не хватало воздуха даже на то, чтобы дышать. Говорить было еще сложнее. Первым звуком вышло тяжелое: «кхе».

Но я смогла это преодолеть. Далька придала мне сил не упасть в обморок перед смертельной опасностью. Я обязана была ее защитить.

— А что я могу сказать, Бахдеш? Я близко знакома с вашим братом; будь он здесь, он бы объяснил вам, что вот так обращаться ко мне — не слишком-то вежливо. Думаю, я и моя сестра хотим покинуть этот гостеприимный дом. Вы собираетесь нам мешать?

Зрачки гиганта сузились. Угадала. Куциан и правда ему брат. Тот самый фанатично преданный Джокте неуравновешенный старший брат. Вряд ли я сильно ошиблась бы, предположив, что именно он поспособствовал перемещению Куца в лягушачью шкурку. И уже нам сейчас очень четко объяснят, в какую именно сторону мы покинем едальню. Я вот только терзалась предположениями, куда именно придется направиться: на погост или в сторону Джоктийской границы?

Судя по всему, вероятнее было второе. Но я не могла быть уверена полностью. Не спрашивать же.

— Насколько близко вы с ним знакомы? — Прищурился Бахдеш, — Я честный человек, и скажу вам прямо: сейчас вам стоит хорошенько покопаться в памяти. Вы не нужны мне живой. К сожалению, у меня нет никаких причин вас не убивать.

Вежливый человечек вышел из глубины едальни. На руках у него дремала маленькая девочка: светлые волосики, пухлые щечки… За ним семенила Лима при полном параде.

В своей широкой алеющей юбке и аляповатой синей блузке с золотыми узорами на фоне вежливых людей в неприметном сером она казалась яркой бабочкой-однодневкой, абсолютно не подходящей этому месту и времени.

— Юсеньке так неудобно! — Причитала она, — Вы же не будете поить ее этой гадостью и в дороге? Обещаю, я…

Я удивилась. Невозможно было представить Лиму заботливой матерью. Ее образ чистой и невинной девушки рушился на глазах. Но и новый — мамочки, — создаваться не спешил.

Зачем Бахдешу ребенок? Неужели это его ребенок, и мне просто капитально не повезло нарваться в побеге на любовницу джоктийской шишки?

То, что именно Бахдеш здесь все решает, я поняла сразу. Полномочия его были очевидно безграничны — только дорвавшийся до огромного кусмана власти человек так легко говорит об убийстве второй принцессы на словах дружественного государства. Более того, из его короткого разговора с Далькой я заключила, что он приближенный Хидшаха и не простой, а потенциальный наследник. Я и приближенных-то Аразы терпеть не могла, мерзкие были людишки, гнилые, все надеялись урвать ее Силу, раз прямых наследников вроде как нет. Но эти хотя бы теоретически работали на меня.

А вот подчиненный Хидшаха… это было как смертный приговор.

Но потом я сильно усомнилась в своей теории насчет любящего папочки Бахдеша, который иногда приезжает в предместья Столицы, чтобы повидаться с доченькой. Даже не потому, что фраза «любящий папочка Бахдеш» даже в мыслях звучала дико, внешность бывает обманчива, и кому как не мне это знать. Нет, дело в том, что я хорошо разглядела золотистые локоны девочки. Так уж вышло, что я разбиралась в разведении собак. Совсем немного, ровно настолько, чтобы объяснять фрейлинам, почему же от меня иногда так сильно тянет псиной. Люди не сильно отличаются от собак в том, что касается масти.

Юсенька — бледная блондинка. А джоктийская порода — темные волосы, карие глаза, смуглая кожа. Как у тетушки Хос. Тетушка Хос еще могла погулять с эльфисом и родить блондинку-дочь, но четверть эльфисской крови, все же, не смогла бы перебить три четверти джоктийской. Дочь Бахдеша не была бы блондинкой.

— Вижу, вы задаетесь вопросом, зачем мне девочка? — Спросил Бахдеш с кривой ухмылкой.

Рука его покоилась на рукояти сабли. Кажется, ему не терпелось отрубить мне голову или вспороть кишки. По его лицу было сложно определить, какой способ казни ему больше нравится. Думаю, в обоих он видел свою, особую прелесть.

Какие же мы разные! Мне вот не нравился ни один.

— Если вы думаете, что это ваша дочь, я бы на вашем месте все еще раз проверила, — доверительным шепотом сказала я.

Я была его подарком на день рождения, улыбкой Веды: надо же, заехал по делам, а тут аж две принцессы, да без охраны, и я хамила, надеясь на его благодушие. И в очередной раз убедилась, что ко мне Веда уже давно повернулась спиной, не говоря уж о Вефии.

— О, нет, конечно же, это не моя дочь! — Снова рассмеялся Бахдеш, — Что вы, что вы! Это дочь Херха, — здесь я опять чуть не грохнулась в обморок, пришлось хватать ртом воздух, как выброшенной на берег рыбе, — И уж это я неоднократно проверил, не сомневайтесь. И я, и мой учитель… То, что мы правы, доказывает и бесплодие вашей старшей сестры… каково это — жить пустоцветом?

Да уж, глумился он как настоящий победитель. Шакал.

Моя кровь буквально вскипела. На какое-то мгновение над страхом возобладало бешенство. Для того, чтобы влепить этому великану пощечину, мне пришлось подпрыгнуть. Уверена, выглядело это презабавно.

Только вот никто из человечков Бахдеша не рассмеялся. И сам он замер, бешено вращая стремительно потемневшими глазами.

Мертвой тишины не вышло. Лима все так же носилась вокруг Юсеньки кругами, что-то напевала, подтыкала одеяльце — в общем, абсолютно не чувствовала обстановку.

Впервые я была Лиме хоть немного благодарна.

— Не зарывайся, шакал, — зашипела я, выпрямившись во весь свой не слишком-то солидный рост, — с принцессой крови говоришь! Убить хочешь? Убей. Только люди-то помнят. Так и сдохнешь, опозоренный, кровью умоешься, а греха с себя не смоешь. Талимания сожрет убийцу, и пособников его сожрет, не уйти тебе по этой земле — только улететь. Что, не страшно? Убивай, шваль!

Это я вспомнила про то, что я какая-никакая, а принцесса, а значит, сама земля дает мне силы. Похоже, Бахдеш не слишком хотел накликать на себя проклятье. Возможно, я оказалась убедительна, или он просто достаточно хорошо учился, чтобы знать, как земля реагирует на пролитие королевской крови простыми смертными.

Может, после того, как мой отец оправился от яда, он догадался просмотреть архивы на тему свойств королевской крови.

Но недостаточно внимательно, чтобы знать, как расколдовываются лягушки. Потому что иначе не спрашивал бы меня об отношениях с его братом. Возможно, он ошибочно предполагал, что на это способна и трехлетняя девочка, лишь бы королевской крови в жилах текло достаточно. Я не знала точно — могла лишь догадываться о планах Бахдеша. Возможностей просчитаться у него была уйма. Разнообразных слухов вокруг этой традиции ходило много, одна из придумок Наскара: истину очень легко спрятать в ворохе противоречивой информации. И я знала правду лишь потому, что была королевской крови.

Инициированная принцесса действительно подвигается в очереди на трон выше, чем ни разу не целовавшая лягушку, и наследование среди целовавших идет уже не по старшинству, а по времени поцелуя. Кто раньше принца расколдовал, тот и на трон раньше садится.

Просчет Бахдеша заключался в том, что поцелуй младенца еще не имеет силы, а значит, у Юсеньки еще лет тринадцать не было бы возможности стать инициированной принцессой. Даже мой поцелуй мог не сработать — мне ведь еще не исполнилось восемнадцати.

Так что, поцеловав Куца и расколдовав его, я плотно уселась на втором месте в очереди на трон. Но вот этого я решила не говорить — жить очень хотелось.

Бахдеш убрал руку с сабли, но кулак сжал.

Я уже раскаивалась в своих излишне смелых словах. Бешенство покидало меня, и на смену ему возвращался уже привычный страх. Я же не храбрая — я осторожная. А только что я совсем позабыла об осторожности.

Это могло стоить мне жизни. Мне и Дальке.

— Я могу убить тебя так, — сказал он вкрадчиво, — чтобы ты умирала долго. Так долго, что когда твоя земля захотела бы мстить, я бы был уже на своей земле. Я могу запереть тебя в здешнем погребе без еды и воды; я могу пустить тебе кровь отравленным кинжалом, и последние часы жизни ты будешь метаться в лихорадке, умрешь так мучительно, что твой призрак навеки окажется прикованным к этому грязному месту. Но я пока не делаю этого, и ты должна быть благодарна мне за этот шанс. Так скажи же мне, не томи: что связывает тебя с моим братом?

Я пожала плечами. Огляделась по сторонам. Я тянула время, потому что не знала правильного ответа.

Скрипнула входная дверь. В зал вошел огромный кудлатый пес. Спокойный, независимый, прекрасный представитель дворянского рода. Он завилял хвостом и огляделся, будто в поисках людей, которые могли бы поделиться с ним кусочком мяса со стола.

Я замерла, не в силах вымолвить ни слова. Вряд ли кто-то  смог бы догадаться, что эта дворняга — ни кто иной, как Теллер Филрен, барон с четвертью королевской крови в жилах. Но я боялась, я жутко боялась, что информация о том, что он перевертыш, могла как-то просочиться в Джокту. Или что он сейчас не контролирует себя и бросится на угрожающего мне Бахдеша, и человечки нашпигуют его железом вместо колбасы.

Я старалась быть храброй, чтобы не мешать Леру сосредотачиваться на своей человечности, но, увы, — последнюю храбрость я истратила на свою ядовитую отповедь…

К счастью, Лер как будто не заметил Бахдеша, не заметил вежливых людей. Он обнюхал ножку стола, потом Далькину руку, потом ткнулся носом в мой живот. Не знаю, как он держался, потому что мои силы давно кончились. Но я всегда знала, что у него сильная воля.

Бахдеш наблюдал за ним без особого интереса. Псина и псина. Я чуть успокоилась: кажется, он не в курсе… И напоминание о том, что я не одна, что Лер… и, возможно, Куциан, рядом и готовы прийти на помощь, как только представится удобная возможность, было весьма кстати.

Я погладила Лера по голове. Все так же молча. Теперь я знала, зачем тяну время. Может, чтобы перед смертью успеть погладить лучшего друга.

Пес лизнул мне руку, а потом так же спокойно потрусил к двери.

Я сжала кулак. То кольцо, которое он мне передал… я не могла узнать его на ощупь, но я была уверена, что это то самое, которое Куциан вытащил из моего кошелька. Похоже, что под угрозой нашей с Далькой смерти эти двое все-таки смогли найти общий язык. Я неожиданно обнаружила, что улыбаюсь. Не время и не место, но… страх на краткий миг отступил.

Обручальное кольцо его умершей матери. Когда он подарил его, я не восприняла этого всерьез. Я не подумала, что влюбленный мальчишка отдает самую важную свою вещь, драгоценную памятку, глупой принцессе, с которой никогда не сможет быть. Я была совсем девчонкой, и тогда вообще не задумывалась о подобных вещах.

В почти восемнадцать я тоже недолго думала, отдавая кошель с дареными украшениями в залог.

Но теперь я понимала истинную ценность этого обслюнявленного колечка из золота не самой высокой пробы.

Оно стоило моей жизни.

Я не могла отказаться от такого подарка.

Вместо ответа все так же молча я протянула Бахдешу руку. На безымянном пальце красовалось обручальное кольцо Ташхасы Гостаф.

Мое обручальное кольцо.

Куциан не выглядел, как подкаблучник. И на дурака похож не был.

Но вел он себя… странно. Иногда как дурак, иногда как подкаблучник.

Теллер Лику любил — как младшую сестру-зануду, пожалуй. И ревновал ее как сестру. Откуда этот прыткий джоктиец вообще нарисовался? Что он может ей дать?

Ответ прост: ничего, кроме головной боли.

Да, он смазлив, но Лика не из тех, кто мечтает о прекрасном принце: сколько Лер ее помнил, а знал он ее чуть ли не с рождения, она никогда не задумывалась о чем-то для себя. Все, что она делала, она делала ради чего-то или кого-то.

Во имя великой цели.

Даже побег этот… Теллер знал, насколько Лика боится грядущей свадьбы, но не случись с Далькой несчастья, не отрави Джокта так вовремя короля, она не решилась бы уйти и покорно сажала бы дьеппнские тюльпаны, ожидая своей судьбы. О да, она подготовилась к побегу так тщательно, как только могла подготовиться такая обстоятельная девушка, как Лика. Она хотела сбежать, она жаждала свободы. Но ни за что бы не сделала и шага в темноту тайного хода, если бы не необходимость защитить сестру.

А ведь она не Валиалина, которая в ее годы была слегка наивна и вверяла себя в господни руки, уверенная, что все будет в лучшем виде; Лика отлично знала, что судьба ее давно подготовлена заботливой мамочкой. Судьба политически выгодная и достаточно слабохарактерная, чтобы побыстрее спиться и не мешать. Такая судьба, что и врагу не пожелаешь.

Да и от Богов она уже много лет не ожидала ничего хорошего.

Но Лика не умела защищаться. Лер не мог сказать точно, всегда ли так было, или это, как и многое другое, отняли у нее Боги. Факты просто были таковы: Лика всегда бросалась защищать других, но не способна была позаботиться о себе.

Даже не будь Куциан джоктийцем, он был бы проблемой. Конечно же, Теллер устроил все так, чтобы гонец не доставил письмо Анталаиты по назначению, немало при этом рискуя, потому что не удайся побег, ему пришлось бы отвечать головой. (Хоть он и предусмотрел кое-что и на этот случай). Но Бальяра ждала письма. И она несомненно будет негодовать, когда поймет, что ничего не получит. Скорее всего, она уже негодует, узнав, что принцесса ушла в предсвадебный побег. Но пока жениха не представят ко двору, действовать не начнет, потому как далеко не каждый побег кончается свадьбой.

Но когда жениха объявят…

Бальяру можно было понять, у нее трое сыновей квакали в банках. Только в королевских семьях на имянаречение сына надевают траур.

Подскочат цены на сыр и молоко. Цены вообще подскочат. Верный признак охлаждения отношений между государствами, которые раньше дружили. Хороший торговец по ценам легко составит политическую карту мира, — хороший торговец всегда интересуется политикой.

А Куциан, ко всему прочему, был джоктийцем. Плевок в лицо всей Вефиевой половине мира. Да Анталаита бы первая выразила ноту протеста любому, кто осмелился бы принять джоктийца.

Он даже не был принцем, он был потомком неудачника, потерявшего корону. Позор. Какой позор! Пятно на репутации всего королевского рода Хабрасо, которое не получится отчистить еще много поколений. У королей долгая память…

И даже то, что он, в общем-то, был адекватным парнем, более-менее спокойно воспринявшим новости о их с Ликой проклятье, не могло изменить ситуацию. Нельзя же сказать всему мировому сообществу: «эй, люди, ну что же вы, нормальный же парень, а?» То есть можно, но вряд ли это сработает.

Теллер знал Анталаиту: эта женщина не будет даже пытаться что-то кому-то говорить. Скорее, она сделает все, чтобы защитить свою дочь и свое государство. Единственным способом, который покажется ей достаточно надежным.

Теллер не поставил бы на Куцианову жизнь и ломаного гроша. Наоборот, он бы со спокойным сердцем отдал бы все свои деньги букмекеру, зная, что джоктийцу не прожить и дня после знакомства с матерью невесты.

И еще пару часов назад он был только рад безнадежности ситуации внезапного жениха. Всем было бы лучше, если бы Куциан просто… исчез. Истраченный поцелуй можно было бы как-нибудь компенсировать с помощью магии Аразы, наверняка есть способ, письмо Бальяре доставить с опозданием, сославшись на хворого гонца… И Теллер поспособствовал бы такому развитию событий, не задумываясь.

Но вмешалась судьба.

После того, как Куциан кинул последнюю горсть земли на могилу, Теллер уже не мог ненавидеть его так, как раньше и все так же считать его помехой на пути Лики в светлое будущее. Ведь, по сути, сам Теллер был куда хуже: мальчишку того он знал, он лично принимал его в болотомундирники. Он знал его родителей, и даже был знаком с дедушкой. Дома Лунеция Тета ждут еще две сестры и брат, а еще та девушка, с которой вроде как что-то наклевывалось, но…

Ничего уже не будет.

Конечно, можно винить за это Богов, которые ради забавы наложили на Теллера проклятье; но он до сих пор чувствовал вкус крови в своем рту. Лер привык нести ответственность.

Неспособность отвечать за своего пса сводила его с ума. Это же был он сам, та безмозглая его часть, импульсивная, неспособная просчитывать ситуацию и на полшага вперед, которую в человеческом облике он старался сдерживать. Но в песьем она получала власть.

А Теллер повидал достаточно идиотов на государственной службе, чтобы понимать, что в определенных обстоятельствах друг-пес куда опаснее для Лики, чем жених-джоктиец. Более того, жених-джоктиец помог разгрести за псом дерьмо, показав себя довольно сметливым малым, а Теллер в худшие моменты своей жизни гонялся за собственным хвостом…

Пожалуй, проклятье Теллера скоро станет настолько сложно сдерживать, что всем будет лучше, если исчезнет и он.

Это заставляло проникаться к Куциану… приятельскими чувствами? Возможно, они могли бы стать чем-то вроде… друзей по несчастью. Однажды. Когда-нибудь. Если бы не все это.

Пожалуй, единственным препятствием на пути к счастливому приятельству было то, что Теллер Куциана не понимал.

Потому что он вел себя… неразумно. Теллер не мог просчитать его действий.

Он никак не мог поверить, что Куциан действительно влюблен в Лику, потому как не привык полагаться на такие зыбкие материи, как любовь. Просчитывать события исходя из чьей-то влюбленности — все равно, что строить колосса на глиняных ногах. Глупее занятия не придумаешь. Сегодня любовь есть, завтра ее нет; так говорил Теллеру опыт.

Они возвращались с рытья могилы в молчании. Не то занятие, после которого хочется зубоскалить и болтать о погоде. Вокруг был лес, шумели деревья, солнце светило где-то там, высоко в небе, неспособное пробиться сквозь пышные кроны деревьев и накормить даже чахлые поросли кислицы, жмущиеся к стволам деревьев.

Они похоронили Лунеция в чащобе, так далеко, что туда и Вефий, наверное, никогда не заглядывал. У его семьи будет большая пожизненная пенсия. Жаль, что совесть не так-то легко купить.

Теллер задумался — обстановка располагала, — и потому пропустил тот момент, когда его вывернуло наизнанку. Просто вдруг понял, что переступает по теплой лесной земле лапами, а не ногами.

Куциан, кажется, и не обратил на это внимания. Он уже привык к Леровым переворотам, и, кажется, совершенно не боялся пса.

Еще немного, и они свернули бы на тропу, а там рукой подать до едальни тетушки Хос. Теллер почувствовал опасность каждой шерстинкой своего тела, это было как электрический разряд, выжигающий последние человеческие мозги из собачьей черепной коробки. Он вздыбил шерсть на затылке и глухо зарычал, готовый броситься вперед…

Сильная рука придержала его за загривок.

— Сидеть. — Сказал Куциан с сильным джоктийским акцентом.

И пес послушался, и Теллер снова стал хозяином своего собачьего тела.

Похоже, акцент усиливался от волнения, хотя раньше Теллер этого не замечал. Хотя собачьи уши гораздо более чуткие к интонациям.

«Пошел ты», — ответил бы Теллер, если бы мог. Как ни странно, раздражение помогало ему оставаться в более-менее ясном уме. Борьба с искушением вгрызться Куциану в ногу позволяла не поддаться острому желанию нестись в едальню и откусить руку дерзновенному наглецу, которого Лика так боится.

Будто услышав его мысли, Куциан и вправду пошел. Вернулся минут через пять.

Конечно, разумнее было бы послать на разведку Теллера, вряд ли кто-то удивится гуляющей рядом с едальней дворняге, но тот даже не предлагал. Боялся, что рядом с Ликой не сможет остаться незамеченным. Бросится. И, похоже, Куциан разделял эти опасения.

— Там мой брат, — сказал он сухо, когда вернулся, — дело плохо. Очень плохо. Теллер. Я знаю, что ты мне не доверяешь. Я знаю, что в этой форме тебе трудно соображать. Но мне нужно, чтобы ты сделал все точно так, как я скажу. А потом не мешал мне.

Он присел перед ним на корточки, стараясь заглянуть в глаза.

Лер задумался.

А потом кивнул. Выхода не было. Если все действительно так, как говорит Куциан, то в едальне сейчас находится Бахдеш Гостаф, а он парень не промах, и один на вражескую территорию не сунется.

А вот он, Теллер, слишком отвлекся на собственные проблемы и умудрился не разглядеть диверсионную группу у себя под носом. Плохой песик, плохой! Грр.

— Ты берешь вот это кольцо. Отдаешь Лике. Уходишь. — Куциан снял с шеи шнурок и протянул Теллеру кольцо на раскрытой ладони.

— Это кольцо моей матери. Бахдеш не сможет тронуть мою невесту, — торопливо пояснил он, — ты понял? Заходишь. Отдаешь кольцо. Уходишь. Уходишь, слышишь?

Теллер вздохнул, склонил голову на бок. Слизнул кольцо и пошел по тропинке — передавать.

«Самый романтичный способ сделать предложение в мире», — хотел бы он сказать, — «уверен, девчонки рядом с тобой просто визжат от восторга, когда ты им признаешься, и вешаются на шею пачками, пачками».

«Все, что ты можешь дать Лике — слюнявое кольцо?!» — а это в нем говорил старший брат.

Пес давно проглотил бы кольцо, если бы Теллер его не сдерживал. Ему не нравился запах Куциана.

Теллер не мог говорить, поэтому просто вильнул хвостом, хоть его и не особо заботило, поймет ли Куциан, что только что получил одобрение названного брата невесты.

Куциан был ходячей проблемой. Он не мог дать Лике спокойной жизни. У него не было ни гроша за душой, а его внешность была слишком джоктийской, что полностью нивелировало его привлекательность.

Но сейчас он был единственным, кто мог дать Лике защиту. Пусть и от собственного брата, но в данных обстоятельствах это был воистину драгоценный дар.

И Теллер не мог этого не признать.

А признать это — значило признать Куциана.

Теллер не хотел. Он не доверял ему, не понимал его…

Но пришлось.

Глаза у Бахдеша сначала округлились, потом он нехорошо сощурился.

— Так вот как. Ты его невеста.

— Она моя невеста, — согласился Куц и громко закрыл дверь.

Я даже не заметила, как он вошел. Дверью он явно хлопнул не случайно, чтобы на него обратили внимание. Наверное, его учили каким-нибудь шпионским штучкам на случай, если полог незаметности вдруг подведет. И одним из этих умений была способность ходить бесшумно и плавно. Ни досочки не скрипнуло под его ногами. Под Бахдешем пол мученически стонал на все лады и казалось, что он вот-вот провалится, избавив меня от уймы проблем разом.

Люди смотрели на Куца как на призрака. На совсем недавно еще бесстрастных лицах читалось изумление, смешанное с облегчением и, пожалуй… радостью?

Куц кивнул вежливым человечкам, одного дружески похлопал по плечу, когда проходил мимо.

— Привет, Кашхес, как жена? Дочка, сын? Близняшки? Тройняшки?! Ого. Ваштак, давно не виделись, теща жива еще? Соболезную, крепкая досталась… Тц-тц-тц, — он сочувственно покачал головой, — Нершес, ты в хегском национальном костюме выглядишь как паяц, не носи, тебе не идет… и ты здравствуй, брат. Вижу, лучших людей собрал, тех же, что меня брали. И что-то им не везет в последнее время, как я погляжу. Говорят, Веда крыс не любит…

Оживившиеся было солдаты замолкли, осознав, что их спрашивали не для того, чтобы услышать ответы. В зале повисла тишина. Я не очень много знаю о чувстве вины, но тут оно просто таки витало в воздухе и гнуло спины вежливых людей.

Невозможно угнаться за двумя зайцами, жениться на двух женщинах и услужить двум хозяевам — древняя талиманская мудрость. Эти люди давно постигли ее на своей шкуре. Похоже, у Бахдеша было над ними больше власти, но мне почему-то казалось, что Куца они любят больше.

— Это, дорогая Лика, личный отряд Гостаф — сказал Куц, подойдя ко мне и ненавязчиво отгородив от Бахдеша спиной хоть и не слишком широкой, (он встал на фоне своего монструозного брата, так что я невольно сравнивала), но достаточной, чтобы за ней спрятаться.

Что я и сделала, вцепившись в его локоть, как в спасительную соломинку. Я так давно ждала этой возможности!

Когда он только вошел, я готова была броситься ему на шею. Я не знала, стоило ли сообщать Куциану, что он стал первым мужчиной, которому мне захотелось броситься на шею. Наверное, это было бы глупо в подобных обстоятельствах.

Я решила, что расскажу когда-нибудь потом. Если будет это самое потом, если Бахдеш не достанет свою огромную саблю и прямо здесь и сейчас не разрежет нас на кусочки.

У него было такое лицо… Он покраснел, как-то неравномерно, пятнами. Раздул щеки, да весь как-то раздулся. Да уж, еще несколько минут назад я была уверена, что ни один человек в Мире не способен в одиночку занять столько места…

— Когда-то Бахдеш завел себе жену и получил право руководить личным отрядом нашего рода, — поведал Куц, — Милая женщина, жаль, чаще двух раз в год он из ее имения не достает и с детишками у него почему-то не ладится, э-эх. Но теперь-то я тоже взрослый мужчина. И когда мы поженимся, хоть это и формальность, ведь по вашим законам мы уже женаты, — Куц с большим трудом отцепил мою руку от локтя и нежно поцеловал костяшки пальцев, — половина этого отряда будет принадлежать мне. А все мое — твое. Вот кто тебе больше нравится, зайчик?

Где зайчик? Какой зайчик? А! Это я — зайчик! Интересно, почему именно зайчик? Мне кошки больше нравятся… ну да ладно.

Я приняла игру и капризно надула губки.

— Вон тот! Бритый!

— Все, Цехкеш, придется тебе служить Бахдешу до конца своих дней, — покачал головой Куц, — ты слишком понравился моей жене.

Совсем юный мальчишка, на вид чуть ли не мой ровесник, вспыхнул до кончиков ушей. Странно: еще полчаса назад я была уверена, что нас с Далькой берут в плен обученные профи. Скорее всего, так оно и было, вряд ли Бахдеш взял бы на вражескую территорию кого-то, кому не доверял бы полностью. Но Куц знал их как людей, а не как профи, и безжалостно обращал мое внимание на их мельчайшие слабости. И я улыбалась, понемногу забывая про то, что этих людей стоило страшиться.

Он снова взял меня за руку, мы переплели пальцы. Как-то само получилось.

Рука была теплая и совсем не потела. Совсем не то, что моя склизкая кисть. И как Куц ее терпел?

Я поймала себя на том, что думаю о всяких глупостях, стоя перед человеком, которого еще несколько минут назад боялась до дрожи в коленях. И мне нравилось это ощущение.

Еще больше мне нравилось бесить Бахдеша. А я бесила его — самим своим существованием. Тем, как держала его младшего брата за руку, тем, как вела себя: я каждой клеточкой кожи чувствовала его бешенство и грелась в нем, как колос греется под солнцем, наливаясь силой.

Рядом с Куцем мой хронический страх отступил. Слишком уж Куц был уверен в себе. Я смотрела на него и верила, что он знает какой-то секрет, какое-то волшебное слово, которое обездвижит Бахдеша и все вдруг станет хорошо и замечательно.

Я впервые подумала, что сильно Куц изменился с тех пор, как был Циа. Он как будто принял какое-то очень важное решение и понял, как именно достичь цели. Не было больше того зашуганного подростка, которого я скорее жалела, чем любила, был мужчина. Хоть и молодой. Очень молодой. На фоне огромного Бахдеша он казался бы совсем маленьким и щупленьким юношей… если бы позволил себе дать слабину.

Но он и не думал.

— Вы консумировали брак? — Прогудел Бахдеш откуда-то из-под потолка.

— Не при солдатах, — спокойно ответил Куц, — мне кажется, нам многое предстоит обсудить… я только на всякий случай упомяну, что Теллер Филрен знает, что ты на его земле и рядом с его принцессами, так что не советую делать опрометчивых поступков.

Услышав имя Лера, вежливые люди заметно напряглись. Приятно, что и говорить, когда твоего друга уважают солдаты противника. Когда имя твоего друга — то самое волшебное слово. Ну, почти — в объеме Бахдеш не сдулся, солдат не отозвал, и, хоть я больше и не боялась, не уверена, что ситуацию можно было описать словами «хорошо и замечательно».

Скорее уж, ситуация была критическая, хоть и не такая критическая, как пять минут назад. Куц уже переломил ход боя, но еще не забрал штандарт.

— У нас есть еще много времени, чтобы убраться. Филрену же понадобится время, чтобы примчать сюда с войском, не так ли? — вкрадчиво спросил Бахдеш.

Р-р-рогатые феи, как же он прав! А ведь в облике пса Лер не сможет даже сбегать за подмогой…

— Значит, есть и время поговорить? Я хочу, чтобы ты понял, что у меня есть условия, — сладенько протянул Куц, жмурясь, как довольный кот.

— Здесь?

— Нет, наверху.

— Возьмешь свою женушку? — Кажется, у Бахдеша было не тридцать два зуба, как у нормального человека, а все сорок два или пятьдесят четыре — так широко он скалился.

— Нет, думаю, ей стоит отдохнуть перед дальней дорогой.

Дальней… дорогой? Что? Какой еще дальней дорогой?

Куц успокаивающе сжал мои пальцы, но было уже поздно. В краткую секунду сомнений в мою душу снова пролез страх и свернулся ледяной змеей где-то под сердцем.

А если Куц выберет не меня, а Джокту? Ведь Джокта — его родина, а я всего лишь тусклая талиманская принцесса-трусиха, которая не стоит того, чтобы тратить на нее время. Может, это колечко лишь повод поторговаться с Бахдешем. Продать меня подороже.

Нет! Я была уверена — так и есть.

— Я тоже… — пискнула я.

— Нет. — Отрезал Куц.

Я посмотрела в его лицо, пытаясь найти один-единственный правильный ответ на все свои вопросы. Но на нем не отражалось ничего. Совсем ничего.

Это была бесстрастное лицо статуи. Красивой статуи, с мертвыми мраморными глазами. Слишком светлыми, чтобы прочитать в них хоть что-то, настолько светлыми, что Куциан казался слепцом.

Жуткий был взгляд. Я вздрогнула, испугавшись того, кого только что без стеснения называла собственным мужем. И отдернула руку.

Он, кажется, даже не заметил. Сразу же проследовал, не оборачиваясь, к лестнице.

Теллер поверил ему: он передал мне кольцо в облике собаки, и, кажется, это значило, что он одобрил кандидатуру Куца. Что он признал моего нацелованного жениха, несмотря на всю свою неприязнь к джоктийцам и недоверие к шпионам.

Далька рядом со мной чуть ли не приплясывала, радуясь по-детски непосредственно…

И только я не могла довериться ему полностью. Я боялась, что когда Куциан вернется, он окажется моим врагом, а не моим другом. И пусть умом я понимала, насколько мала вероятность, но колечко его матери больше не казалось мне защитным кругом, оно жгло мне руку.

Я глубоко вздохнула, заставляя себя успокоиться. Я понимала, что чтобы Куц сейчас не сказал, как бы он себя не повел, я бы все равно испугалась его рано или поздно.

Я не могла ему довериться, потому что боялась этого. Боялась гораздо больше, чем Бахдеша, замужества и собственной разъяренной матери.

Вот с каким страхом мне надо было бороться в первую очередь.

И я старалась, правда старалась…

Получалось не очень.

 

Глава 9, в которой Куциан играет в воображаемые шахматы, Лика приказывает, а Фанти зарабатывает еще одно раздвоение личности

Когда-то давным-давно, когда мир был огромным, ярким и неизменно приятно радовал, мама была жива, а отец еще не морщился, едва заслышав его имя, Куциан прикрывал старшего брата. Не просто прикрывал: он нес большую ответственность, и под этим грузом хрупкие плечи пятилетки так и гнуло к земле. Узнай отец, что Бахдеш ушел пить со своими однокашниками, был бы большой скандал.

За окном сгущались сумерки, и маленький Циа ждал, ждал, ждал… Кажется, в конце концов он забрался на подоконник, задернул занавески и так уснул, не дождавшись.

Да, это было давным-давно. Мама была жива, отец еще помнил, что у него двое сыновей, а Бахдеш, когда называл Куциана братом, в его голосе еще не сквозила эта пренебрежительная интонация, что превращает слово «брат» в синоним словосочетания «подлый шакал-неудачник».

Куциан не знал, почему ему на ум пришло это детское воспоминание: застывший у окна карапуз вглядывается в темноту и старательно не думает, что брата могло съесть одно из тех чудовищ, о которых рассказывала нянюшка. В мыслях он видел этого малыша как бы со стороны, как частенько случается с самыми ранними воспоминаниями. Возможно потому, что в нем самом этого мальчишки давно уже не осталось.

Слишком уж часто он умирал. По частям. Огромный кусок его самого сгнил, когда умерла Ташхаса. Он смог его похоронить, как воины хоронят ампутированную ногу. И это был только первый раз, за которым последовали и другие.

Заискивание отца перед тем стариком из Совета; запах розовых духов чистенькой девочки, въевшийся в обивку дивана, как будто отец ли, Бахдеш ли, пригласили в их дом кусочек веселого квартала, и тот пустил в их доме корни, вгрызся, как вгрызается голодный клещ в шкуру шелудивой собаки; треснувшая рама на портрете матери, которую никто не удосужился заменить. Лишь Веда ведает, сколько он так провисел, пока Куциан не вернулся из загородного поместья.

Это было давным-давно, и ничего не осталось от того мальчика, что ждал у окна брата. Но что поделаешь с фантомной болью? Невозможно даже устранить источник: ведь болит то, чего давно уже нет.

Сейчас перед Куцианом сидел чужой человек.

Но какая-то часть его, тот самый мертвый маленький Циа, почти верила, что можно сказать ему: «Мы же семья!» И тот распахнет объятья, извинится, заплачет…

Поймет, что натворил.

Куциан набрал побольше воздуха…

— Ты меня не убьешь.

Сказал он, убеждая скорее себя, чем Бахдеша.

Этот человек убил бы его без всяких колебаний, невзирая на родную кровь; этот человек давно уже заблудился во тьме.

Маленький Циа никого не дождется.

Но Куциан хорошо знал Бахдеша. Тот всегда был слаб в шахматах; перечисление возможных ходов вводило его в ступор, он не умел просчитывать все варианты и ставил слишком много на оптимальный, и, что самое удивительное, никогда не обманывался в ожиданиях. Он рисковал так, как будто играл в кости, за какую бы игру не брался.

И его жизнь стала такими вот игральными костями. Будто сам Вефий подул в его стакан. Мир подкидывал Бахдешу самые лучшие комбинации. Выигрыш становился все больше и больше. Нет ничего удивительного в первородстве, в богатстве семьи, в хорошем здоровье. На свете полно здоровых, молодых и богатых аристократов.

Но каковы шансы, что лишь представившись сильнейшему веду страны, сразу станешь его любимчиком? Что он во всеуслышанье объявит тебя наследником? Что Совет поддержит твой слишком сложный, чтобы быть жизнеспособным, план? Что в самый нужный момент найдется обиженная на Аразу фея?

Минимальные.

А каковы шансы, что, погнавшись за незаконной дочкой неразумного консорта, поймаешь еще и двух талиманских принцесс из трех?

Разве такое вообще возможно?

Только Бахдешу могло так повезти.

Что случится с наперсточником, если тот случайно выиграет у короля корону? Безусловно, это будет самое грандиозное везение в его жизни.

Последнее везение. Короли не из тех, кто свято почитает карточный долг.

Бахдеш откусил кусок, который он физически не смог бы прожевать. И перед Куцианом стояла нетривиальная задача: объяснить человеку, уверенному в собственном везении и всесилии, что в этот раз ему не справиться. Счастливого шанса тут просто нет. Убедить — хоть Куциан и сам себе не до конца верил.

Что тут как в шахматах: пешка, вставшая на правильное место, бьет ферзя.

Что в этой игре не бросают кости.

Хорошо бы еще выжить при этом…

— Ты меня не убьешь, — повторил Куциан, — и Лику не убьешь.

Бахдеш гулко захохотал, упершись руками в колени.

— Ты сказал «Лику», как будто ты действительно в нее влюблен, братец. Ты такой хороший актер! Но не думай, что твое блеянье могло кого-то обмануть. Ты не убил ее тогда и защищаешь сейчас лишь потому, что хочешь место потеплее, а? Боишься? Боишься гнева этой стервы, Анталаиты? А я не боюсь. И я сделаю все, что захочу.

— Не думаю, — вздохнул Куциан, — что ты сможешь это сделать.

Не было смысла врать: он действительно боялся Анталаиты. Он понимал, что, скорее всего, узнав о нем, она его немедля убьет. Поэтому он страшился встречи с королевой до дрожи в коленях. Но этот страх был лишь слабой тенью страха, навечно поселившегося в сердце Лики, поэтому Куциану было стыдно даже подумать об отступлении.

Он должен быть сильнее. Иначе… как он ее защитит?

Но признать… признать придется. Признать… для этого тоже необходима смелость.

— Да, я боюсь Анталаиты… но если я боюсь Анталаиты… то ты боишься Совета, а? Хидшах не спасет от старых пердунов, потому что он точно такой же старый пердун и трясется за свое место; отец у них на посылках, и слова не пикнет. Ты боишься совета. У тебя это в крови. Ты поставил все на мою зеленую шкурку.

— Когда тебя вели превращаться, ты говорил мне, что у нас одна кровь, — хмыкнул Бахдеш.

— Но я-то в мать пошел, — криво ухмыльнулся Куциан, — а ты в труса и слабака, который и в старости бегает по поручениям, вечного мальчишки для битья.

Бахдеш не рассердился, пропустил колкость мимо ушей. Сказал с участливой улыбкой:

— Так ты решил героем побыть? Принцем, а? Неужели лягушачья шкура так на людей влияет?

— Хочешь попробовать? — Огрызнулся Куциан, — Слушай, ты промахнулся. Ты передал мою банку Лиме, верно? Ведь ты? Я очень смутно помню это время, но Кареты я не помню вовсе. Так меня и не сдали в Карету, так? И я не колесил по городам и весям с другими лягушками, потому что ты с самого начала собирался отдать меня Лиме. Юсе.

— Догадаться не сложно…

— Но ты просчитался, Бахдеш. Она слишком мала, чтобы целовать лягушку. Твоя наследница еще слишком мала, и ты уже не успеешь ее вырастить, потому что Теллер Филрен не дурак и в состоянии сложить два и два. Ты поторопился. Все. Рыбка сорвалась. Смирись.

— И откуда же он узнает, если не останется свидетелей?

Кициан скрестил руки на груди. Это он знал Теллера и понимал, что этот человек легко догадается, как только поймет, кого именно забрали. Но Бахдеш всегда недооценивал людей, и мог не поверить. Поэтому он использовал более сильный аргумент:

— Ладно Лика, ладно я — но как ты планируешь убить двух ведьм, идиот? — Как можно спокойнее спросил Куциан, — Лифнадалия очень сильная. Погибнут люди — и ты в числе первых. Потому что она не сможет не защи…

— Во сне. — Коротко ответил Бахдеш, — Кого угодно можно убить во сне. А потом привести Совету наследницу и стать героем.

Он сказал это так беззаботно, что Куциана передернуло.

— Анталаита развяжет войну.

— У нее нет средств на войну.

— У Джокты тоже нет средств на войну. Но у Анталаиты будет ярость. Она выжмет из Талимании все, до последней капли крови, но добьется своего, за дочь отомстит. Я видел ее. Это именно такая женщина.

Куциан скрестил руки на груди, откинулся на спинку стула. Не так давно он беседовал в этом кабинете с Фахрасой. А вон и книга с именами постояльцев… Тогда он был хозяином положения.

Сейчас было иначе.

— Она слишком хорошая правительница, — безразлично сказал Бахдеш.

— Так вот на что ты хочешь поставить? — Рассмеялся Куциан, — Что две дочери для Анталаиты менее ценны, чем Талимания? Ставишь не на мать, а не королеву?

— А ты думаешь, это не так? — Бахдеш накрутил на пальцы кончик косы, — Знаешь, ты говоришь, я не знаю, как работают лягушки. И потому — проиграл. Я действительно ошибся. Но это не критично, младший. Знаешь почему? Потому что мы из королевского рода и в нас течет королевская кровь. Потому что я старший, а ты младший.

Куциан затаил дыхание. Он не понимал, о чем говорит Бахдеш, но интуитивно чувствовал: это важно.

— За талиманцев вступается земля. Да мы даже короля отравить не смогли! Хотя в нем ни капли крови Хабрасо. Это их королевский дар. Королева Фаметта умеет превращаться в пантеру; Хегской принцессе достаточно было посмотреть на дерево, чтобы оно заплодоносило. У каждого обладателя королевской крови есть дар, младший. И мы с тобой потомки старшего сына везучего капитана Гостаф. Старшего. Угадай, младший, кто из нас — везунчик? Где-то убыло, где-то прибыло: кто из нас платит за везение второго своей неудачей? Я не смог найти достоверной информации о лягушках, и я не знаю, как отреагирует Анталаита. Я не знаю, смогут ли Лифнадалия и Фахраса защититься во сне, не знаю, поймет ли Теллер Филрен, кого именно он упустил. Но я рискну. Платить — не мне.

И Бахдеш встал из-за стола.

Он не собирался слушать гласа разума. Все бесполезно. Бесполезно. Бахдеш просто пойдет по пути наименьшего сопротивления, не задумываясь, напролом, уверенный, что все препятствия просто… уберутся с его пути. Нетерпеливый, импульсивный… Фейски везучий. Уверенный в себе, потому что еще ни разу не случалось такого, чтобы препятствия бы не убирались…

Возможно то, что он сказал — правда. Тогда… тогда нельзя было рассчитывать, что Куциану повезет, и Бахдеш прислушается. Слишком шокирующая реальность, это непросто принять…

Но нет времени впадать в ступор.

— Ты умрешь по…

— Стой. — Резко сказал Куциан, — Хочешь силу Лифнадалии?

— Что?

Кажется, нащупал. Когда еще умрет Хидшах? Старик древний, но такой крепкий! Веды живут долго… Передаст ли свою силу? Далькина магия слишком лакомый кусочек. Главное — казаться уверенным и тянуть время. Теллер на свободе. Теллер — неплохой человек, хоть он и неопытен, но талантлив, на него можно надеяться. Главное дать Теллеру время. Главное сказать так, чтобы Бахдеш поверил. Немного правды, немного преувеличения.

— Силу. Лифнадалии. — Куциан поднялся, и задрал голову, пытаясь заглянуть Бахдешу в жадные глаза, — Силу очень сильной ведьмы. Хочешь?

— И как же?

Бахдеш попался. Он старался не подавать виду, но Куциан будто услышал щелчок. Получилось.

— Очень просто. Нужна инициированная принцесса, Кересский камень и добровольное согласие Лифнадалии.

У него не было времени придумывать детали, зато он быстро выпалил основное. Как будто и правда где-то такое слышал. Вроде получилось убедительно.

— И как…

— Я все устрою. Но имей в виду… Мертвая инициированная принцесса не пойдет. И вообще, только Лика знает, где Камень. А если умру я… — вот здесь самым главным было не запнуться, выдать правдоподобную ложь, — то вся Ликина инициация улетит в трубу.

— Разве…

— Мы не консумировали брак, — торопливо перебил Куциан, — мы еще не женаты. Поцелуй — лишь первый этап. Пока возможны остальные — все нормально, но если я умру, она не станет вдовой. Она станет никем. Принцессой без лягушки, принцессой, впустую потратившей драгоценный поцелуй. Недостойной. И не сможет обратиться к Богам с просьбой.

Поверил? Не поверил? Нельзя полагаться на везение. Нельзя…

Оставалось лишь молиться.

Бахдеш немного подумал, пожевал непроизвольно губами, накрутил косичку на палец в несколько витков.

— Добро, — сказал он, — поживешь еще пару дней. Идем к Камню.

Шпион из Фанти вышел никакой. Даже его полупьяное тело показалось бравым солдатам Джокты подозрительным. Сначала его не заметили: он удивительно органично вписался в захламленную подсобку. Думаю, его приняли за линялый ковер или чей-то парик…

Но потом он пошевелился! И застонал! Так просто проснуться с похмелья даже эльфис не может, печень всегда мстит за запарную ночку.

Его тут же вытащили на свет божий. За шкирняк, как котенка из печной трубы. Обнаружили и вытащили.

Мы с Далькой в тот момент пили чай. Покаянно тихая тетушка Хос усадила нас за стол и потчевала перед дальней дорогой всем, чем только могла, выставив на стол кушаний не на двух, а на двадцать двух принцесс. Я все еще старалась искать в ситуации позитив: завтрак за счет заведения — это же замечательно! И солдаты не подходят, наверное, думают, что их отравят.

Тут я осознала, что меня так тоже могут отравить, но понадеялась на королевскую кровь и решила не сильно этого бояться. Отец превозмог яд, значит, и я справлюсь, если что.

Тетушка Хос все молчала, и все ставила, ставила нам на стол лакомство за лакомством. Не пропадать же заготовкам. Правда, мне в горло ничего не лезло, даже на халяву, не столько из-за боязни яда, а просто из-за нервов. Я предложила присесть тетушке Хос — она лишь молча покачала головой. Вряд ли у нее на сердце было спокойно. Дочка с внучкой давно уже уехали с малым отрядом…

Только Далька по-детски беззаботно уплетала блины.

А потом я услышала чей-то хрип, кашель, звук удара… Обернулась.

Растрепанный Фанти недоуменно озирался по сторонам в руках у вежливых людей. Макияж превратился в уродливую маску, пучок растрепался и почти распустился. Он даже попытался рвануться — почему-то не к выходу, а в подсобку. Но его быстро успокоили тычком под дых.

Солдаты о чем-то совещались; прерывать разговор начальства с братом они из-за такой мелочи, как неучтенный постоялец, не собирались, но повод задуматься у их старшего все-таки был.

Думаю, Фанти не убили на месте, потому что приняли за очень некрасивую эльфисскую женщину, а женщин убивать бравому солдату все-таки не подобает. Я слышала, обычно они их просто насилуют.

А что, эти могли, рожи-то зверские.

Борода у эльфисов не растет, кадык выражен не так сильно, как у человека без примеси чужой крови, а потекший макияж  Фанти не позволял разглядеть черт лица, так что бедняга был в нешуточной опасности.

Он стоял, стараясь отвернуть лицо от солнечного света, и беспомощно лупал длинными ресницами.

На это больно было смотреть.

— Стойте! — Как могла повелительно выкрикнула я, и добавила в сторону, как мантру, — Если вам не трудно, извините, пожалуйста, за беспокойство, не могли бы вы, — и громче, — это мой музыкант! Отпустите!

Больше Фанти никем принцессе приходиться не мог. Слугами их не брали: опасались за столовое серебро, и небеспочвенно. Для шута он был высоковат. Да и видимых уродств у него тоже не было. А вот музыканту позволительно быть вороватым, если он лучший из лучших. К тому же эльфисская музыка дешева: кто будет платить такому много? А если он и доберет себе втихую премию серебром из столового, то разве ж жалко, если музыкант хороший?

Может, мы его взяли, чтобы сэкономить на свадьбе? Все знают, что мама прижимиста…

— Музыкант-музыкант, — согласился… или согласилась? Фанти, — Фантаэль О! Сам Фантаэль О! Великий! Величайший! Угх…

Его заткнули проверенным способом — тычком куда-то в печень. Я вскочила из-за стола.

— Не смейте так с ним обращаться! — меня переполнял гнев.

Впервые на моих глазах избивали человека. Это не была драка, это не был бой. Избиение — вот, как это называлось. И били его, чтобы устрашить меня. Из-за меня.

И своей цели достигли, немудреное дело. Но, хоть мне и было страшно, но, как ни странно, я боялась не за себя и не за Дальку. Фанти был забавный малый, и он предложил мне обучаться у него музыке… он старался. Я не могла точно знать, почему он так старался — вряд ли им двигало желание силком увести свой народ с тропы бродяжничества, колдовства и мелких краж, скорее уж он все пытался устроить так, чтобы голос в голове звучал чуть помягче. Но он очевидно прикладывал к осуществлению своей мечты массу усилий.

И действительно замечательно играл. И он тоже пострадал от произвола безбашенной богиньки, хоть у его народа она и была своя собственная, с Ведой ничего общего не имеющая.

В каком-то смысле, ему было даже хуже, чем мне, его проклятье говорило с ним, не переставая, говорило за него; и он даже не мог заткнуть ушей и не раскрывать рта. Поэтому я ему сочувствовала.

Это не было то высокое сочувствие, которое демонстрируют монахини к нищим и блаженным. Нет, это было то низкое и недостойное чувство, которое можно описать еще так: «хоть кому-то хуже, чем мне».

Может, не стоило называть его своим музыкантом? Но тогда он стал бы обычным побродяжкой, который оказался не там и не тогда. Такие не живут и минуты… Мое покровительство давало ему отсрочку. Вполне вероятно, что даже спасало жизнь.

— Позвольте мне умыться, — вдруг спокойно сказал Фанти, и я услышала в его, теперь-то точно его, голосе нотки раздражения, — и я докажу вам, что я королевский музыкант. Вы такой музыки в жизни не слышали — и в жизни больше не услышите, я вам гарантирую.

— Ферните ему гифапу, — приказала Далька, уминая в рот еще один блин, — сепафши!

— Сейчас же… — эхом повторила я.

Даже с набитым ртом Далька приказывала куда лучше меня. Меня не слышали, а ее слушались. Не прошло и десяти минут, как умытому Фанти сунули в руки откопанную в кладовке гитару и чуть ли не пинком направили в нашу сторону.

Без макияжа он казался совсем бесцветным. Тусклее меня. Длиннющие волосы сероватого цвета, которые некогда было расчесывать, доходили ему до колен. Они сбились в колтуны, и, я подозревала, еще часик таких приключений, и из всего многообразия причесок Фанти останется только две: стрижка налысо и дреды.

Тонкие губы, тонкий нос, впалые скулы и синющие круги под глазами, которые были самым ярким пятном на этом скорбном лице.

Фанти был обижен в лучших чувствах, и не собирался этого скрывать. Даже последнего труса можно выбесить так, что он вцепится обидчику в горло. И Фанти определенно выбесили настолько, что даже его прародительница не смела показаться. Я не думаю, что он вообще заметил, что его ударили.

Шел он легко и плавно, как настоящий эльфис. Почти парил над полом.

Он широким жестом смел со стола яства, будто и не замечая, как бьются об пол глиняные миски. Хорошо хоть не в нашу сторону. Умостил свой худой зад на дереве и глянул на тетушку Хос так свирепо, что, если у нее и были какие-то возражения, она их проглотила.

Он подул на струны, и они тихонечко загудели.

— Теперь нас не смогут услышать. Прежде чем я начну, будут пожелания?

— Балладу о Джере и Альде, пожалуйста! — Звонко попросила Далька.

Фанти глянул на нее так свирепо, что она сразу же стушевалась. Все-таки было в его взгляде нечто гипнотическое, раз он мог заткнуть даже маленькую капризную ведьмочку.

— Нельзя?

— Не сегодня. Лет через семь, после того, как ты поцелуешь лягушку, может быть, я сыграю ее тебе… — Сухо сказал он, — к тому же не тебе решать, — и он обратился ко мне, — принцесса, королевский музыкант ведь придворная должность?

Я вздрогнула. Не ожидала, что от меня так быстро потребуют решений. Не ожидала, что меня вообще примут во внимание. Нормальный человек давно бы забыл, что я здесь сижу; солдаты каждый раз недоуменно озирались на мой голос и уж тем более не следовали моим приказам. Я бы сбежала, если бы не Далька и не тетушка Хос, которая, конечно же, не будет молчать, если мы что-нибудь предпримем.

Это ведь она нас сдала? Разве нет?

Но эльфис помнил меня так ясно, что даже смог меня однажды похитить.

Что он хочет? Денег? Пост? А почему бы и нет. Я могу заплатить.

— Конечно, — твердо сказала я, — триста золотых в год, небольшое именьице, шляпа с пером.

— Неплохо для начала, но торговля не окончена. Продолжим разговор позже. — Фанти вдруг погладил меня по голове, растрепывая и без того растрепанную прическу, — держись.

Он тоже мне сочувствовал. Теперь он мог думать, что мне хуже. Такая глупость!

— А баллада о Джере и Альде не для нежных девичьих ушек, — продолжил он, — там сначала разделяют только что рожденного королевой ребенка надвое, и один близнец — идеальный король, а другой — все, что не нужно идеальному королю… и это только начало. Так что я бы на вашем месте, принцесса, хорошенько разузнал, кто вообще рассказал моей маленькой сестренке о подобной пакости.

— Веда, — тут же призналась Далька, — но только название, честно-честно. А чем кончилось?

Фанти бросил на меня короткий взгляд, будто ища одобрения. Я пожала плечами: для меня эти имена были пустым звуком. Пусть теперь выкручивается, королевский музыкант.

Если я буду жива, прочту уж полную версию. Надеюсь, там и правда так пикантно, как Фанти нагнетает. Или хотя бы кровищи много. Мне-то уже можно — я целовалась.

Книжные убийства не могут меня задеть, потому не вызывают у меня страха. И я читаю о них, чтобы приятно пощекотать нервы. То еще удовольствие, но у меня их не так уж много.

— Они встретились и снова стали едины, — наконец сказал он, — потому что все на свете стремится к равновесию. Идеальная половина не может существовать без уродливой, потому как будучи идеальной, а значит, лишенной недостатков — она неполноценна. А значит, не идеальна. Больше всего Веда не любит парадоксов, а она — Закон этого Мира, его Слово. Веда всегда рано или поздно выравнивает такие вещи.

— О. Так вот зачем. — Серьезно покивала Далька, — Спасибо, — и подергала меня за рукав, — скажи ему, пусть поет, что хочет. Или играет.

Я обернулась к Фанти.

— Ты слышал.

— Скажи. — Он покачал головой, — я сделал ставку на тебя, а не на Лифнадалию, и тебя похитил. Это было мое решение, а не Таль. В благодарность — учись приказывать.

— Играй уже! — Буркнула я, — Будь так добр.

— Сойдет для начала, — фыркнул Фанти, обнажая в улыбке идеально белые зубы.

И остановил струны ладонью.

В его пальцах появилась треугольная деревяшка: никогда таких раньше не видела. Он пояснил, почти про себя:

— В прошлый раз били, ногти сломал. Идиоты.

А потом начал…

Я никогда не слышала ни до, ни после, чтобы гитара так скрипела. Звук сначала был низкий, потом тонко зазвенел, а потом и вовсе растворился в воздухе. Не бесследно: мои уши пронзила острая боль, я взвизгнула… почти сразу же боль исчезла, воздух потеплел. Я легко узнала поддержку своей Земли: Талимания берегла меня даже от таких травм.

Талимания помнила про меня.

Я чуть не расплакалась от облегчения.

Далька всхлипнула от испуга, прижимая руки к ушам. Она смотрела на ближайшего к нам солдата расширенными от ужаса глазами, и никак не хотела отнять от ушей ладоней. Я проследила за ее взглядом. У молодого паренька в нелепо сидящем костюме тонкой струйкой текла из уха кровь. Ручеек тек по шее и терялся за воротом.

Солдаты, конечно же, не кричали. Для джоктийского солдата позорно показать свое страдание. Но их каменные напряженные лица говорили гораздо красноречивее, чем любая мимика.

А еще — слишком громкий приказ старшего:

— Взять его!!!

На который никто не отреагировал.

Я осторожно взяла руки Дальки в свои и отвела от лица.

— Ты меня слышишь? — Спросила я на всякий случай, хоть не видела крови, и была почти уверена, что все нормально.

Далька вздрогнула от приказа.

— …Да… — Тихо ответила она.

— Ушки болят?

— Уже нет… Фанти ушел, да?

Я впервые обратила внимание на стол. Фанти там больше не было. Его вообще больше не было в едальне: только торчала в косяке кем-то выпущенная арбалетная стрела, прибившая к дереву длинную светлую прядь.

В этом минус подобной методы солдатского воспитания: сосредоточившись на том, чтобы не показать своей боли, они перестали замечать, что их окружает и Фанти смог улизнуть с минимальными потерями.

Но он все равно рисковал. А если бы нас не защитила наша кровь? А что с Куцианом?

Меня бросило в холодный пот: а что если и он оглох? Почему Фанти пошел на такой риск? В какую ярость придет Бахдеш, заставший оглохшее войско?

А потом я вспомнила, что Фанти выцыганил у меня должность при дворе, и это почему-то успокоило меня. Очевидно, я не отдам ее предателю. А он еще и собирался торговаться.

Значит, он все-таки окажет мне услугу.

Только какую? Вряд ли я смогу предположить точно, я же не знаю пределов его возможностей. В его руках музыка превращается в магию, губительную или целительную. Много это или мало в сложившихся обстоятельствах?

Я не знала.

Но довериться Фанти было куда проще, чем довериться Куциану. Его предательство почти ничего для меня не значило.

Когда Куциан вошел в зал, я тихо окликнула его по имени.

Когда он отозвался, это был один из счастливейших моментов моей жизни. Это потом я поняла, что в таком случае не пострадали солдаты, оставленные вне едальни, и Бахдеш, что, несомненно, не слишком хорошая новость.

Но тогда того, чтобы запело сердце, мне достаточно было услышать ответ Куциана.

— Ты чего надрался-то так вчера, идиотина? — Верещала Таль.

Фанти открыл глаза.

— Не шевелись. Снаружи солдаты, — уже миролюбивее сказала она.

Ее голос все равно причинял страдания.

Да и… откуда солдаты? Какие еще солдаты? Зачем солдаты? Фанти даже не мог толком сообразить, ему уже начинать паниковать или еще рано.

— К счастью, — деловито заметила Таль, — они нас не заметили. Скоро будут уходить: полежи уж до тех пор, будь хорошим мальчиком. А потом пойдем домой, мед да пиво пить и ждать следующей возможности…

— Какой следующей возможности? — подумал Фанти, — Что происходит?

— Этих принцесс пристукнут джоктийцы, придется ждать, пока народятся новые, — объяснила Прародительница так беззаботно, будто речь шла об урожае репы, — может, выйдет удачнее. Не стоит нам сейчас соваться в эту заварушку, живыми можем и не выбраться. Женишок из шкуры лезет, отсрочил этим смерть на пару дней… Но тебя никто не защитит, кроме меня. Так что молчи, не шевелись, выжидай. Трясись поти…

Фанти пнул ногой стену: что-то с дребезгом упало с полки. Удовлетворенно улыбнулся. Такое точно услышат.

Нет, паниковать рано. Паниковать можно, когда из ситуации есть выход. Когда самая высокая ставка — намятые бока. А когда жизнь — тут трусость бывает смертельна. Иногда для труса, иногда для окружающих.

А Фанти не хотел призвать смерть ни на свою, ни на чужие головы.

Ему принцессы нравились. Они не задирали нос, относились к нему по-человечески. Младшая, кажется, всерьез загорелась идеей сходить к нему в гости, старшая совсем не обиделась на похищение, да еще и от пса своего защитила.

И пес послушался, простил. Хоть и смотрел настороженно, и ждал подлянки, но зла Фанти не причинил, хотя мог бы и должен был по долгу службы.

Фанти нащупал теплую ветошь, которой Куциан укрыл его плечи. Этот парень его выслушал. Не смеялся над его мнением, музыкой, внешним видом, не стал говорить про то, что косвенно Фанти в таком отношении со стороны окружающих виновен сам… просто выслушал, дотащил до кладовки, устроил удобно. Давненько Фанти не встречал людей более неудачливых, чем он сам. И никогда — не озлобившихся при этом под ударами судьбы.

Может, Куциану силы давала любовь, а может, нянька в детстве на голову уронила, вот и вырос блаженненький. Фанти не собирался его об этом спрашивать и тем более осуждать. Точно так же, как Куциан не стал указывать на макияж.

Как к тебе, так и ты. Простое правило, которым Фанти старался в жизни руководствоваться.

Он играл во многих замках; встречал богатых отморозков и адекватных правителей; но никогда никто из них не опускался до его уровня, не водил с ним приятельства. Никто из них не стал бы тащить его пьяного в тихое место и устраивать поудобнее. И это было нормально и правильно, но заказчики так и не обретали в его сознании имен. Он не смог бы вспомнить их лиц… Чисто деловые отношения. Воспоминания о них выветривались из его памяти по мере того, как утекал из кошелька гонорар.

Когда Таль сказала прийти и очаровать принцессу, для него это было рутинной задачкой. В таких случаях достаточно сбряцать пару нот, рассказать историю; юных романтичных девочек так же, как и юных мальчиков, влечет дорога, а эльфисы — создания дороги. Потерянное в дороге семя, так и не пустившее корней — вот, что они такое.

И в этом их очарование. Они всегда — не отсюда. Не здесь.

Но в этот раз не получилось остаться в рамках деловых отношений, да и романтикой дороги Лика, увы, не прониклась. У этой девушки на шее был слишком тяжелый якорь: долг. Такую далеко не утащишь, скорее сам в землю врастешь, чего Фанти боялся почти панически.

Фанти не понимал стремления Таль осесть, как не понимал его ни один эльфис. Возможно, именно поэтому Прародительница терпела неудачу за неудачей в бесконечных попытках помочь своему народу ассимилироваться, раствориться в какой-нибудь стране. Она хотела, чтобы эльфисы жили по-людски, а они не понимали, как это и зачем.

Для таборов не существовало границ, и вряд ли хоть один эльфис назвал бы себя талиманцем или джоктийцем по доброй воле; они поклонялись занесенным из других миров богам, считая, что Веда и Вефий слишком юны для их поклонения; они жили хоть и трудно, но в свое удовольствие.

Таль не перечили, просто передавали из головы в голову, как любимую бабушку, давно впавшую в маразм. Ей улыбались, ее любили — но она не нужна была эльфисам. Пережиток прошлого, последняя память о том, где когда-то были их корни.

И вот Таль смешалась с эльфисской девочкой; что-то утратила, что-то приобрела, но, похоже, никак не могла к этому привыкнуть, действуя по старой схеме. В итоге старое окончательно подавило новое. Фанти больше не слышал детских ноток в ее голосе: лишь брюзжание древней старухи.

Лишний раз не вмешиваться, уносить ноги. Таль, как и всякое древнее существо, боялась смерти. И Фанти тоже боялся смерти, но он не был древним. Для него люди, которых он узнал получше, уже не могли встать в один ряд с репой. Он боялся — но не настолько, чтобы закрыть глаза и надеяться, что беда пройдет стороной.

Нельзя бросить людей, с которыми пил, ел и спорил, которым пел — просто для души, не за деньги. Кому предлагал ученичество. Это уже предательство, а Фанти слишком гордый эльфис и не готов допустить такого позора.

Впервые за те годы, что он провел с Таль, он захотел кому-то помочь вопреки ее голосу.

Упавшая с полки миска наконец остановила свой бег; а Фанти вытащили на свет божий.

— Как бы мне выбраться отсюда живым? — Подумал он, ожидая очередной вспышки головной боли.

Но нет, наоборот, в голове прояснилось. Голос Таль был раздраженным и сердитым, но, похоже, она понимала, что наказывать Фанти сейчас почти равносильно подписанию смертного приговора самой себе. Ей волей-неволей приходилось действовать со строптивым внучонком заодно: чтобы выжить.

— Для начала — раздобудь гитару. Без нее ты ни на что не способен, — резко сказала она, — не то чтобы ты на многое способен с ней… — добавила уже чуть потише.

Фанти получил болезненный тычок под ребра, несколько презрительных взглядов; эти придурки невыносимо его бесили своей узколобой ограниченностью, солдафонством, тем, насколько беспрекословно они подчинялись приказом, как хватали его гитару и как легко могли бы оборвать человеческую жизнь.

— Нужно их как-то вырубить и выбраться отсюда, — предложила Таль.

— Я-то выберусь. Но что станет с принцессами?

— Что должно. Я же говорю, женишок выторговал им пару дней…

— И? Женишок, значит, жив… а что с Теллером? Он здесь? На свободе?

— Теллер пес, вряд ли он что-либо сможет сделать, хоть и бегает по лесу без намордника, — презрительно фыркнула Таль, — разве что облает…

Фанти сел на стол, обвел глазами принцесс. Далька ела себе, как ни в чем не бывало; Лика уж совсем посерела, краше в гроб кладут.

Он решил ее приободрить. Немножко поторговался, не выдержал — потрепал по голове, надеясь, что хоть так она почувствует себя чуть увереннее. Она отдавала приказы так, как будто у кого-то украла это право и ее сейчас поймают.

Все-таки странная из нее принцесса…

— И куда их поведут? — Спросил Фанти, — Ты, похоже, многое смогла подслушать. Ты знаешь, Таль?

— К Кересскому Камню, кажется. Потом ты проснулся, и я больше не смогла толком использовать уши, так что если они и сменили маршрут — я этого не знаю.

— Если я долбану по ушам, что станет с принцессами?

— Оглохнут, — буркнула Таль, — как и все. Вот и нет! — ответила она вдруг сама себе, уже звонче, — принцесс защищает земля, вот! Защитит-защитит-защитит!!!

Фанти хмыкнул. Что делать, если голос в твоей голове вдруг обзавелся раздвоением личности? Есть ли какое-то заклинание на этот случай, какая-то волшебная трава?

Но он был рад, что маленькая Таль вернулась. Со старшей сложно было спорить, а маленькая, кажется, была на его стороне. Наверное, еще не научилась воспринимать людей как расходный материал.

Сложно было одновременно общаться Ликой вслух и про себя спорить с голосами, но для Фанти это была не первая битва. Он мог не показывать, что он в своей голове не один, даже под «бебебе» и «бубубу», главное, чтобы Таль не перехватывала голосовые связки. Сейчас она была слишком сосредоточена на споре с самой собой, чтобы этим заниматься, так что Фанти пользовался ситуацией.

— Таль… — вкрадчиво подумал он, — я же смогу успокоить Теллера так же, как успокаивал принцессу?

— С чего бы вдруг?

— Должно получиться! — Оптимистично отозвалась младшая, — Но… Ненадолго…

— И бестолку, — буркнула старшая, — ну, перекинется он обратно минуты на две, а дальше что?

— Разберемся, — вдохнул Фанти, — главное, что это возможно.

И ударил по струнам.

 

Глава 10, в которой все делятся на влюбленных, психов и Дальку, а солдаты стоят в лесочке и наблюдают

Сначала Фанти дошел до рынка. На это ушло часа два, потому что тот раскинулся под самыми городскими стенами; но эльфис решил, что без помощника ему не обойтись, и лучше найти его сейчас, чем потом убеждать Теллера, что на это необходимо потратить время.

Ему пришлось еще сделать крюк по самому рынку, чтобы приобрести расческу и кое-как прибрать волосы, но это заняло не слишком много времени.

Самыми хлебными считались овощные ряды: их толком не охраняли и не слишком сердились за спертое яблоко. Главное было найти сердобольную бабушку… и не разорить ее слишком быстро. Самые умные бабки давно уже поняли, что если просто так подкормить одного эльфенка, то другие трогать лоток не будут, а если орать на каждого, то и голос посадишь, и сама не заметишь, как без товара останешься. Так что с каждым годом сердобольных бабушек становилось все больше.

Так и вышло, что найти несколько сварливых, стоящих рядом, было той еще задачкой. На это тоже пришлось потратить драгоценное время.

Фанти придирчиво рассматривал капусту, но искал он мальчишку. Посметливее, побыстрее, почище, достаточно наглого, чтобы воровать при чужом взрослом.  И, выбрав, поймал за острое ухо.

— Чей будешь? — Спросил он, кидая уже разинувшей рот тетке монетку.

Паренек поднял на него невинные голубые глаза, но увидев, что его поймал эльфис, тут же притушил бесполезное обаяние.

— Из леллетов, — буркнул он, — чо надо?

— Что ж ты не свистульки режешь, а воруешь на чужой территории? — Искренне удивился Фанти.

Он ожидал, что паренек назовет ватар, в крайнем случае — гунетов, но резчики? Вроде их таборы сейчас должны кочевать севернее, в районе Шатши.

— А то, — хлюпнул носом мальчишка, — захотелось столицу посмотреть. Так чо надо?

В принципе, парень подходил лучше, чем кто-либо еще, настоящая удача. Вряд ли Фанти нагонит потом разъяренная мамашка и вставит по первое число за то, что он втянул сыночку в такую пакость, как государственные дела. Да и мальчишка, достаточно безголовый, чтобы в одиночку махнуть смотреть столицу, вряд ли откажется от даже такого сомнительного приключения.

А если его погнала из табора какая-то беда, то у него тем более выхода нет…

Фанти все так же за ухо повел его с рынка, продолжая светскую беседу.

— Зовут тебя как?

— Ямуэль. Ухо-то отпустите, не побегу я!

— Не побежишь, — согласился Фанти, — а я Фантаэль О, Таль ношу. Знаешь, кто такая Таль?

— Да знаю уж. — мальчишка отскочил подальше, потер покрасневшее ухо, — так чо надо?

— Сможешь молчать до того леса — скажу. — Ответил Фанти.

И парень замолчал. Похоже, интерес все-таки пересилил опасения. На его месте Фанти давно припустил бы от подозрительного чужака подальше, но этот мальчишка от приключений не бегал. А может, так подействовало то, что Фанти назвался носителем Таль. Носителям не отказывают, их и так жизнь обидела.

Иногда мальчишка открывал рот, но тут же захлопывал: вспоминал уговор. Когда до леса около едальни оставалось минут пять ходьбы, Фанти оборонил короткое:

— Спрашивай.

— Били?

— Били.

— Больно?

Фанти задумался. Вроде солдаты ему ничего не сломали, не вывихнули. Во время ударов было больно, но сейчас только синяки и остались. Аккуратные ребята.

— Не очень.

— А меня?

— Не полезешь, куда не надо, не будут, — и добавил, сам не зная, зачем, — половина оглохла.

Ямуэль с уважением покосился на устроенную за плечами Фанти гитару.

— Так ты музыкант?

— А что, не заметно?

— Я думал, так. Бряцаешь. — Пояснил мальчишка, — Все ж бряцают. А ты настоящий!

Фанти опасливо на него покосился. В его словах звучал такой неподдельный восторг, что Фанти начинал думать, как бы удача не обернулась большим невезением. Вот ученика ему только не хватало.

— Тут талант нужен, — осторожно заметил он, — особый.

Откуда мальчишка достал флейту, так и осталось для Фанти загадкой.

Флейта была свеженькая, недавно лаком покрывали. Не то, что облупившаяся гитара Фанти. Но это ничего не значило, ничего не говорило. Фанти мотнул головой. Сейчас стоило о том, как найти пса, думать, а не о мальчишке. Сам дурак виноват, думать надо было: рынок, даже такой вот временный, как тот — место, где сходится множество дорог, а даровитым всегда покровительствуют духи. А уж Таль подгадить для них — святое дело.

Равный обмен: если Фанти нужна услуга, а мальчишке совершенно не нужны деньги, то не деньгами придется расплачиваться. Непонятно только, почему именно флейтист.

Фанти умел играть на духовых, но погано. А уж учить тому, чего сам не умеешь… Ямуэлю не гитариста надо было найти на том рынке. Похоже, он тоже не слишком удачлив.

Что же делать?

Обе Таль молчали, будто обиделись на что-то. Спрашивать у них не хотелось: не хватало еще одной бабьей ссоры.

— Ну покажи, что можешь, — после долгих раздумий наконец решился Фанти, — позови ну… хотя бы собак. Вот видишь лужайку? Сейчас на ней остановимся.

Флейтисты лучше всего созывают животных. Сам Фанти Теллера в этом лесу не нашел бы. Его музыка не очень подходила для такого рода вещей.

Честно говоря, он думал, что просто позовет пса по имени, но теперь эта идея вовсе не казалась такой уж удачной.

— Какую собаку? — Тут же загорелся мальчишка.

— Э-э-э… Большую.

— Могу и по цвету! — Развел руками Ямуэль, и тут же понурился, — а больше ничего не могу. Только звать. Это талант или не талант?

— Ты позови, а я скажу. Большую. Цвет… Э-э-э… Рыжевато-белый? Грязный такой… Очень умная собака.

Мальчишка встал на середину лужайки, поднес к губам флейту и, кажется, дунул. Не раздалось ни звука, но Фанти отлично знал, что некоторые звуки просто не для его ушей.

Они ждали, и ждали, и ждали. Фанти уже подумал, не развести ли костерок: начинало холодать. Вечерело.

Пес выскочил бесшумно. Недовольно заворчал, оскалившись. Фанти протянул к нему руки.

— Привет, Теллер. Помнишь меня? Должен помнить.

Глаза пса сияли янтарем. Не, такой не вспомнит даже мать родную…

— Яма, лезь на дерево, — вздохнул Фанти, поспешно наматывая на предплечье вязаный мамин шарф, который незадолго для этого достал из вещмешка как раз на случай, если пес окажется совершенно невменяем.

— Так вы пса своего искали? — Спросил Ямуэль с ветки раскидистого дуба.

Взлетел он туда птичкой. Такого худого и мелкого мальчишку пес-Теллер мог бы проглотить в один присест, так что сейчас паренек то и дело поджимал босые ноги и испуганно замирал, когда ему чудился слабый треск. Но храбрился, выше не лез.

— Если бы моего, я б вообще в этой жизни горя не знал. Успокаивать животных не умеешь? И людей не умеешь?

— Не-а, — протянул мальчишка.

— Жаль, — вздохнул Фанти, пятясь от рычащего Теллера все к тому же дубу.

Медленно, осторожно, чтобы не спровоцировать. Пес воспринимал его если не как врага, то как что-то досадное, раздражающее.

Рывок — и он тоже уселся на ветке, рядом с Ямуэлем. Залез бы выше, но перед мальчишкой трусить было стыдно.

— Это просто, — пояснил он, — универсальная мелодия. Запоминай. Есть слух — есть и талант, так я скажу. Поймешь, что можешь поддержать — поддержи.

— А как я пойму?

— Есть талант — почувствуешь.

Он заиграл. Достаточно простой перебор, хотя вряд ли Фанти смог бы повторить это на флейте. А вот Яма — смог. Неуверенно, частенько ошибаясь, он старался поддержать мелодию, и получалась музыка, а не какофония.

Пес сначала прыгал, пытаясь дотянуться до босых ног Фанти: прошлым вечером тот сбросил по привычке перед сном сапоги, конечно же, солдаты не были так любезны, чтобы подождать, пока он их наденет, так что весь день пришлось проходить босиком. Не в первый раз, в общем-то, но все равно не очень приятно, хоть и лето.

Потом пес прилег, потом, кажется, заснул. Мощная грудная клетка расширялась и сжималась в такт мелодии.

Яма начал выдыхаться: капельки пота текли по лбу, расчерчивая чумазую мордашку светлыми полосами, собирались на носу. Но не жаловался.

Наконец в Теллере что-то хрустнуло: надо сказать, премерзко. Грудина треснула, ребра распахнулись и вывернулись наизнанку, обнажая мясо, внутренности, мелькнули кости; пес взвизгнул, а через несколько мгновений на траве под дубом лежал уже часто дышащий человек.

— Хватит, — сказал Фанти мальчишке, соскальзывая с ветки.

Второй раз того просить не пришлось. Яма унеся в кусты, где, кажется, блеванул. Стоило прикрыть ему глаза, но у Фанти не было на это свободных рук. Ничего, в следующий раз будет умнее, не захочет ходить с незнакомыми эльфисами в лес учиться музыке.

— Привет, Теллер, это я Фанти, твою принцессу похищал, — тихо сказал он, — у тебя не очень много человеческого времени; благодаря Яме — минут пять. Так что слушай, что я скажу: Лика идет к Кересскому камню вместе с Куцианом. И Лифнадалией. И Хос. Малый отряд с девочкой и мамкой идет к джоктийской границе. Что я могу для вас сделать?

Теллер закрыл глаза. Потом открыл, чуть прояснившиеся.

— Бумагу, — прохрипел он.

Фанти достал из вещмешка какие-то ноты и обгрызенный грифель. Несколько минут Теллер что-то писал.

— Пусть твой мальчишка… идет во дворец… к главному входу. Охране скажет… Нет. Покажет. Покажет вот это… — Стащил с пальца перстень, — пусть проводят к Феске. Ей и только ей! Передаст записку... — заострившимся клыком он порвал кожу на большом пальце и приложил к бумаге, — вот так. Она перехватит малый отряд. А ты… ты, Фанти… Фантаэль О, носитель Таль, чтобы это там не значило… ведешь меня к Камню. Плевать как, хоть в клетку засунь! Но ведешь. Куциан, похоже, в курсе… раз они пошли туда. Значит, нельзя, чтобы Анталаита узнала тоже, нельзя отряд, нельзя, надо… меня. И раньше, чем они… знаешь короткую дорогу? Эльфисы же знают… короткие дороги?

— Придется навестить мой табор, — предупредил Фанти.

Ну и человек! Даже в таком состоянии успел намекнуть, что знает, как Фанти зовут, из каких он мест. Мог бы и без этого обойтись, Фанти уже помогает.

— Плевать. Я должен оказаться там раньше. Табор? Плевать. Мальчишка… не подведет?

Яма уже сидел рядом, и смотрел на Теллера скорее с интересом, чем со страхом. Дети! Чудеса кажутся им удивительными и вовсе не пугают. По крайней мере, ненадолго.

Фанти покосился на мальчишку: лет десять, пожалуй. И талантливый. И духи определенно ему покровительствуют, раз он наткнулся на Фанти, стоило тому ступить на рынок. Темноват, что кожей, что волосами, человечьей крови много, но талант все равно прорезался.

Но самое главное, что Яма до сих пор не убежал, хотя на его месте Фанти давно бы сдрыснул подальше, только его и видели. Если бы до дуба и дошел, то после переворота… однозначно.

— Не должен, — Фанти нервно хихикнул, — он даже надежней меня.

— У меня ж все равно нет… выбора? — Горько усмехнулся Теллер, — Теряю… разум. Придется положиться на вас… раз уж вы меня… нашли…

И снова что-то мокро хрустнуло-хлюпнуло. Фанти отвернулся. Не собирался испытывать собственный желудок еще раз.

— Все понял? — Спросил он у Ямы.

— А у меня есть талант? — Спросил мальчишка серьезно.

Фанти чуть помедлил, потом обернулся на обессиленного пса, растянувшегося на траве во всю свою немалую длину.

— Есть.

— Еще будем вместе играть?

— Пойдет, — кивнул Фанти.

Яма улыбнулся до ушей, подхватил записку и растворился в ночном лесу.

Фанти вздохнул и пошел за ветками для костра. Что-то с мальчишкой было не так. Фанти упускал какую-то очевидную мелочь, не мог разглядеть ее на поверхности. Вместо того, чтобы пилить за это, Таль молчала.

Как будто покинула его вовсе. Давненько в его многострадальной головушке не было так тихо.

Фанти мурлыкал под нос веселую песенку. Да, ситуация была не ахти, но он сделал, что мог, и на душе было легко. Завтра будет новый день, сложный день, но сегодня пришло время отдыха.

Теллера сейчас лучше было не трогать, а дойти до Кересского камня раньше медлительного полуоглохшего отряда смог бы и безногий эльфис, ведущий за собой стадо упрямых ослов. Не так уж он и далеко, как кажется.

Эльфисы всегда знали короткий путь.

Итак, думаю, стоит начать с лошадей. У Бахдеша был вороной жеребец с безумными глазами. Весь такой… инфернальный. Удила грызет, мускулы под лощеной шкурой так и ходят, разве что пар из ноздрей не идет, ну так на то и лето. Ну, тут выбор понятен: Бахдеш с самого начала показался мне человеком, который будет ездить на неукротимом жеребце с отвратительным характером только потому, что он на это способен, а какой-нибудь младший брат — нет.

Хотя я почему-то думала, что если бы была такая необходимость, Куц бы с жеребцом справился.

Остальные кони были не то чтобы лишены индивидуальности: просто на фоне злющего духа, носившего Бахдеша, у обычных коняг из солдатских конюшен было не так-то много шансов проявить яркие черты характера. Вот про мою лошадь я могла сказать только то, что она смирная. И коричневого цвета. Только, кажется, это называется «гнедая». Нет, в собаках я все-таки разбиралась куда лучше…

И слава Богам! Мне хватало проблем и без укрощения коней. Я никогда не увлекалась лошадьми и всегда виртуозно притворялась простывшей перед охотами. Вот Валька это дело любит, разбирается в лошадиных статях. Вся в маму.

Теперь можно упомянуть пейзаж. Пейзаж был такой: поле, поле, поле, поле, поле… Иногда мы проезжали лесок-другой. Говорят, когда-то давно вся Талимания была покрыта лесами, но потом их вырубили и посадили пшеницу. Очень практичное решение приняли мои предки, искренне их поддерживаю.

На полях можно было встретить фигурки крестьян. Ну и всяких крестьянских животных. В основном далеко, так что разглядеть получше было сложно. Как правило животные были четвероногие, иногда еще и рогатые. Крестьяне были похожи на крестьян. Две ноги, две руки. Голова.

На обочине росла трава. Разная. Зеленая. Никогда не разбиралась в траве.

Нам с Далькой никто так и не предложил переодеться. И если ее мальчишеский костюмчик неплохо подходил для верховой езды, то моя длинная юбка несколько мешала. Особенно если учесть, что Бахдеш и не подумал озаботиться дамским седлом, а каждый новый день без стирки и мытья делал меня все грязнее и вонючее. Я не просто пахла лошадью, я уже пахла как лошадь: не самые приятные ощущения для принцессы, привыкшей к совершенно иным запахам. Я никак не могла притерпеться.

Но все равно я бы назвала это комфортабельной транспортировкой. Предки Бахдеша надевали талиманским женщинам на руки веревки и заставляли плестись за отрядом пешком; кто знает, посмей я ему возразить, не пришлось ли бы мне повторять этот скорбный путь?

Куциану вот связали руки, хорошо хоть на коня посадили. С него сняли сапоги, и, похоже, лишили всего оружия, если у него оно и было.

Был у нас один барон, который все старался поближе к народу быть. Бегал по утрам босиком в одной рубахе. Читала я его мемуары. Первые несколько недель босиком ходить очень больно. С непривычки. А потом ничего, учишься терпеть. Пятки грубеют, занозы больше не причиняют прежней боли… крестьяне, опять же, перестают коситься как на психа. Привыкают.

Я сама не пробовала, но, в принципе, его доводы показались мне логичными. Если долго вышивать, то подушечки пальцев же становятся жестче, менее чувствительными?

Я подозревала, что Куц в жизни не ходил босиком. Не то что несколько недель, и пары дней за всю жизнь не проходил.

Так что тот план, который включал в себя побег в лес, был невыполним. Там же шишки, а это для неподготовленного человека как угли! И это была самая очевидная причина, самая огромная дырища в плане, который по сути своей смахивал скорее на раздолбанное решето. Да это и не план был вовсе — так, фантазия.

Но я все равно мечтала, что сейчас направлю свою смирную коняшку поближе к Дальке, схвачу ее кобылку под узцы и мы сбежим! И Куц за нами — есть же на свете искусные всадники, которые умеют ездить на лошади без рук? Кто сказал, что он не из таких? Вон какой мужественный, спина прямая, подбородок задран. Воин!

И вот мы сбежим, а потом светлое будущее… Под ручки, вприпрыжку, хихикая!

Только вот никакого светлого будущего не ожидалось даже в случае успешного побега.

Что-что, а вот последствия я просчитать могла. И легко. В общих чертах — но было не до мелочей.

Во-первых, у Джокты теперь есть Юська. Вряд ли Лер смог устроить ее перехват в нынешнем состоянии, а Феска не настолько инициативна, чтобы обнаружить и устранить проблему самостоятельно. И, к тому же я вообще не была уверена, что она нам верна, а не является особо хитрой засланкой Бахдеша.

Это значит, что Вальку ждет развод, а Талиманию — обострение отношений с Дьеппной, похудевшая казна и так далее и тому подобное. С этими политическими союзами всегда так: сложно дойти до конца цепочки. Сломается слишком многое, полдня перечислять можно.

Во-вторых, Куца даже с хегсчанином не перепутаешь. Он настолько джоктийский джоктиец, что и талиманское имя ему не особо помогает. Не говоря уж о том, что дома-то он полога незаметности не носил, а значит, куча очевидцев под присягой скажет, что это Куциан Гостаф. Джоктийский.

В-третьих, хоть этот пункт и мог бы считаться подпунктом первого, все же выделю его отдельно: у маменьки для меня стопроцентно заготовлен куда более выгодный со всех сторон жених. И если бы Куц не был бы из Джокты, у него все равно было бы мало шансов прожить со мной долго и счастливо. Разве что ему бы очень повезло с государством, но, судя по моему опыту, Куц не слишком-то везуч… Нет, неизвестно какого жениха мама допустить не могла, не после развода Вальки и наших потерь с Дьеппной. Я — в первую очередь резерв и лишь во вторую — дочь. Мама соблюдает религиозные ритуалы лишь до тех пор, пока они ей выгодны.

Итак, я бы, может, и сбежала в светлое будущее к нелюбимому жениху и рутине замужней дамы. А вот Куца ждала бы тихая могилка без эпитафии. Хорошо если б маменька расщедрилась бы на камень. Вот далеко не факт.

Достаточно вспомнить, как отреагировал на Куца Лер в первый раз. Он ему чуть глотку не перегрыз. А ведь Лер избавлен от многих предрассудков и старается вставать на мою сторону! Что уж говорить о маменьке…

Что в лоб, что по лбу. Куц выторговал нам пару дней жизни этой поездкой к Камню, но он не мог не понимать, что даже если эти два дня размышлений позволят Леру придумать, как превозмочь свое собачье проклятье и спасти меня и Дальку, для самого Куца никто ничего делать не будет.

Кроме меня.

Когда мы только выехали из едальни, я еще сомневалась в Куце. Боялась, что он сговорился о чем-то с братом, и нас ведут на заклание. Умом понимала, что вряд ли, но на сердце будто сидела холодная жаба. После краткой вспышки счастья (Куц слышит! Не задело!) последовал период, когда меня как в лихорадке кидало от страха и отчуждения до надежды на то, что Куц, аки принц на белом коне, который полагается всякой порядочной принцессе, возьмет и раз! Всех спасет.

Но не оправдались ни страхи, ни надежды.

Куц не лез, не пытался объясниться. Рассказал в двух словах, как именно смог продлить наши жизни, а потом было не до разговоров.

С тех пор прошел остаток дня, ночь, еще день, еще ночь… И все это время я видела, как Бахдеш относится к брату. Это были очень далекие от братской любви отношения. Если он играл, то играл очень талантливо.

Нет, Куц не мог с братом договориться. Он на моей стороне как минимум потому, что Бахдеш его на свою сторону в жизни не примет. Этот страх испарился бесследно.

Но и на моей стороне у Куца горит под ногами земля.

Хотелось прижаться к теплому боку и извиниться. Хотелось обнять его… еще раз. Я до сих пор помнила, как тепло было в его объятьях тогда, в едальне, в те несколько секунд, пока нас не растащили. Тепло и… спокойно. Да, именно спокойно.

Я бросилась к нему импульсивно, я больше всего испугалась тогда, что он не ответит на свое имя, не услышит… но он услышал.

Мне уже давно не бывало так спокойно, даже воспоминание о музыке Фанти по сравнению с этим казалось лишь иллюзорным фантомом, кратким наркотическим удовольствием рядом с настоящим счастьем. Вокруг нас были вражеские солдаты, Бахдеш был в ярости, неспособный докричаться до верных подчиненных, но мне было все равно, я была под защитой, в домике, в руках Куца.

А потом нас растащили и страхи вернулись. Я тянулась к его теплу, но…

Но нам не позволяли оставаться рядом. Когда я направляла лошадь в его сторону, между нами вклинивался какой-нибудь дурацкий солдат из тех, кто во время атаки Фанти охранял второй этаж или периметр едальни. И я не могла даже коснуться человека, которого называла женихом. Я без конца теребила колечко на пальце, как будто это могло меня хоть немножко успокоить. Не помогало.

Никогда раньше я не была настолько бессильна; никогда раньше я так не была так зависима. Это противное положение скорее бесило, чем пугало. Я злилась на Бахдеша… и на себя.

Я много читала о любви до этого. Прекрасное чувство, которое дает крылья, вдохновляет, придает сил… но когда мне посчастливилось ее испытать, я поняла еще кое-что.

Это зависимость.

Бесконечная ломка.

Желание коснуться, обнять, слиться, спрятаться за широкой спиной, в сильных руках. Любовь дает тебе крылья, и ты летишь, но ты мотылек, а не птица. Любовь лишает свободы.

Вместо того, чтобы думать о деле, я думала о Куце. И это раздражало. Я перестала себя контролировать. Я перестала себе подчиняться. Вместо того, чтобы думать, я чувствовала. Меня как будто стало две: безмозглая дурочка, истекающая слюной, и остатки мозгов, которые совершенно не могли понять, что с этим делать.

Как же не вовремя!

И я старалась переключаться. Я внимательно рассматривала пейзаж, коней, солдат. К исходу второго дня я уже запомнила самых характерных по именам и выучила, чем осина отличается от каштана.

Я болтала с Далькой, когда мне позволяли. Повторяла джоктийские неправильные глаголы. Повторять приходилось по памяти, и, скорее всего, склоняла я их все-таки неправильно.

Иногда я пыталась отбиться вместе с лошадью от отряда, рассчитывая, что про меня как всегда забудут, но, увы, лошадь очень мешала. Про нее-то помнили. Честно говоря, в какой-то момент я чуть не слезла с лошади и не ушла в лес пешком, но представила, что без меня могут сделать с Далькой, и не решилась. Да и Куцу бы перепало, хотя он не беззащитная маленькая девочка, выкрутился бы как-нибудь.

Стоило подумать о Куце, и мысли снова превращались в розовый кисель, состоящий в основном из имени «Куциан» и всяческих восторженных придыханий. Поэтому уйму времени я умудрилась потратить на то, чтобы старательно о Куце не вспоминать. Переключиться. Переключиться. Переключиться, я сказала!

К исходу дня третьего мне все это надоело до зубовного скрежета. Жаль, никто не спешил меня развлекать. Кто бы мог подумать, что во время похищения в один прекрасный момент мне просто станет скучно! Я настолько привыкла бояться, что опасения за свою жизнь тоже не добавляли в происходящее остроты. Да реши Бахдеш меня убить, я бы зевнула ему в лицо!

Но когда мы проехали смутно знакомое мне искореженное то ли дождем, то ли нелегкой судьбой дерево, я мигом стряхнула с себя дрему. Путь, который двое больных детей проковыляли за две недели, конный отряд преодолел за каких-то три перехода.

Я привстала на стременах; вот-вот… деревья неожиданно расступились, и мы выехали на… своего рода поляну. Хотя я не уверена, можно ли ее так назвать, ведь на этой жирной черной земле никогда не росло травы; я помнила, какая она мягкая на ощупь, как проседает под ногой и кажется, что шагаешь по болоту.

Тогда я была в бреду. Теперь, не искаженная дымкой горячки, местность выглядела… мирно.

Лошади встали, не готовые ступить в Богов Круг, и я в который раз убедилась, что внешний вид бывает обманчив. Не знаю, чуяли ли звери добро или, может быть, зло; но они определенно ощущали исходящую от места Силу и старались держаться от Камня как можно дальше.

Мы спешились; и тут кто-то изумленно присвистнул. Кажется, это тот самый Цекхеш, обреченный до конца своих дней служить Бахдешу.

Я впервые за много-много лет посмотрела на тот самый Камень. Все, как я и помнила: плоский, гладкий, будто полированный, розовато-сероватый, похож на самую обычную речную гальку, которую увеличили раз в тысячу. Треугольный, углы сглажены все той же силой, что камень полировала. Верхняя поверхность возвышается над черной землей локтя на два, не больше. В центре — дырка.

Дети, находя на берегу реки камень с дырочкой, вешают его на шею, как амулет. А этот камешек подошел бы на изящную шейку какому-нибудь гиганту… или Богу.

Но не это удивило юного Цекхеша.

На камне, скрестив ноги, сидел эльфис. Сложно было разглядеть его с моей позиции, но я все равно его узнала по огромному псу, который растянулся на камне рядом.

Плечи Фанти были расслаблены, он клевал носом; иногда лежащий рядом пес открывал один глаз и тихонько порыкивал, Фанти дергался — но снова задремывал, будто и не замечая спешившегося отряда.

Безмятежность этой картины настраивала бы на миролюбивый лад, если бы я не помнила, что это за Камень. Лер разлегся на священном жертвеннике: не дай Боги, у него кровь носом пойдет или еще что-нибудь в этом роде случится!

Бахдеш измерил шагами священную землю так, будто шел по паркету в собственном доме. Никакой почтительности. Мы с Далькой осенили себя знаками. Я — Вефия, она — Веды. Потом сняли обувь, и лишь потом ступили на землю. Нам не препятствовали. Оружия у нас все равно не было, возможность сбежать, конечно, была, но такая иллюзорная…

А вот Куцу даже не позволили слезть с лошади. Отряд остался там же, на границе Круга и леса.

Бахдеш постучал по камню. Фанти поднял голову, так, что звякнули тяжелые золотые серьги, оттягивавшие мочки ушей: теперь, подойдя ближе, я видела, что он немало постарался с гримом. Его новое лицо не было похоже ни на ту жуткую маску, с которой его выгнали из кладовки, ни на его умытую физиономию. И достигнуто это было минимальным количеством грима, так просто и не разглядеть. Настоящее искусство, однако! Я даже подумала, что стоит взять у него когда-нибудь потом, когда все кончится, несколько уроков. И, может, музыки тоже. Поймаю на слове: хоть и звал он меня не потому, что узрел великий талант, но сказанного не воротишь — звал же!

Идея боевой музыки меня весьма прельщала.

Хоть одет он теперь был вовсе не как музыкант, скорее, как городской сумасшедший, хотя, думаю, изображал он скорее эльфисского колдуна. Пестрота его многослойного одеяния слепила глаза; ярко-алая косынка была повязана сложнейшим узлом, бесчисленные браслеты звенели при каждом движении, и звуки эти так смахивали на звуки побрякушек тетушки Хос, что я даже оглянулась назад на всякий случай, а потом вспомнила, что ее еще вчера с парой солдат отослали догонять отряд, конвоирующий Юську.

Бахдеш из тех людей, для кого все эльфисы на одно лицо. Думаю, на это и был расчет. Но и из солдат Фанти никто вроде не узнал… остановились они далековато, конечно.

И, хоть и очень-очень хотела, я не кинулась Фанти на шею с воплем типа «миленький эльфис, оглушивший Бахдешу пол отряда, ты еще и Теллера Филрена в облике собаки привел?! Обожаю тебя, обожаю! И шляпа с пером, и буква в фамилию, и что захочешь тебе будет!» И Дальку удержала от вопля восторга, хотя именно восторг мы в тот момент обе и почувствовали.

Предполагаю, что Далька знала, что мы встретим здесь Фанти, в отличие от меня она, кажется, совсем не удивилась; но знать и встретить — разные вещи.

Мне пришлось ущипнуть ее за щеку, чтобы согнать с подвижного личика улыбку. Могла бы и намекнуть!

— Место занято, — сказал Фанти.

Такого голоса я у него еще не слышала. Но, подойдя ближе, убедилась: точно он. Глаза были все те же, нездешние, колдовские, огромные…

Два всепонимающих озера бесстрастно взирали на Бахдеша, но он совершенно не собирался проникаться лирикой момента.

— Что?!

— У нас тут бдение. По случаю ухода солнышка в зенит, — все с той же серьезной миной пояснил Фанти, — приходите позже, когда камень освободится… если он вам не для эстетических целей нужен, конечно. Если вы просто посмотреть, не проблема. Любуйтесь.

Бахдеш побагровел, но, к его чести, голос его звучал почти вежливо:

— И как долго нам ждать?

Фанти пробормотал что-то под нос, накрутил на пальцы пеструю расточку вместо локона, достал из кармана зеленое стеклышко и через него внимательно уставился на солнце.

Время шло… шло… шло…

Пели птички. Стрекотали кузнечики. Шумел лес.

Далька плюхнулась прямо на землю, ей надоело стоять. Запустила пальцы в грязь, с интересом насыпала чернозема в горсть, рассмотрела. Кажется, обо что-то укололась. Ойкнула. Фанти дернулся от звука, роняя стеклышко. Посмотрел на Дальку укоризненно, поцокал языком, покачал головой, звеня при этом бесчисленными бубенчиками, вплетенными в волосы: точь-в-точь колокольня в канун Самой Длинной Ночи.

— Ну вот, — сказал он, — я только настроился на связь с духами. Сбили…

Далька шмыгнула носом. У нее дрожали плечи: она изо всех сил стараясь не рассмеяться.

— Сколько? — Тихо повторил Бахдеш таким тоном, что всякое желание смеяться отпало тут же.

В этом голосе была нотка «сейчас сверну тебе шею, размалеванный урод», немного «пусть твой народ катится в свой мир, а не младенцев нам тут ворует» и, самое страшное, «вы мешаете настолько, что такую проблему легче закопать, чем решить».

— Месяц? — Предположил Фанти беззаботно, закатив глаза, — Два? Кто знает. На то и бдение.

Бахдеш потянулся с клинку; Фанти вскинул ладонь.

— Тихо-тихо. Ты же не прольешь на священный Камень эльфийскую кровь, незнакомец? Во мне ее четверть.

Он плавным жестом указал на острые кончики ушей. Бахдеш уши осмотрел, немного помедлил… и рявкнул:

— Стащите его отсюда!

Вторая ладонь.

— Тихо! — Рявкнул Фанти, чуть не сорвавшись в знакомые паникующие интонации, — Боги не терпят агрессии в священном месте!

Бубенцы звенели все громче, похоже, Фанти все-таки не удержался — затрясся. И никак не мог эту дрожь прекратить. Понимаю: я тоже знатно перетрусила.

— Что тебе надо? — раздраженно спросил Бахдеш, — Хочешь денег?

— Хочу бдеть! Я сюда первый пришел! — Возмущенно взвизгнул Фанти.

— Давайте его просто в уголочек подвинем, — предложила вдруг Далька, и встала, отряхивая грязные ладони, — мне Веда сказала, что так можно. Места хватит.

— Правда сказала? — Одними губами спросила я, зная, что благодаря своему ведьминскому слуху Далька услышит.

Она едва заметно пожала плечами, потом мотнула головой. Насупилась.

— Она гневается. Я сейчас откажусь от Силы отказываться, если вы так и продолжите. Жить хочется, но я боюсь злой Веды там больше, чем смерти!

Звон становился все громче и громче, он уже заглушал кузнечиков. Фанти раскинул руки ладонями вверх.

И как у него получалось? На вид он казался почти неподвижным, но звук все усиливался.

— Мне нельзя много двигаться, но если меня перенесут, то я согласен, — сказал он.

У Бахдеша было не так много вариантов. Он не мог Фанти убить — потому что это прогневило бы Богов; он не мог затеять драки — потому что это тоже прогневило бы Богов. Найденное этими двумя решение было настолько простым, что казалось почти гениальным.

И вряд ли Бахдеш мог предположить, что кто-то будет так отчаянно смел, чтобы разыгрывать дурачка прямо перед отрядом суровых джоктийских солдат, хоть и замаскировавшихся под купеческое сопровождение. Он принял Фанти за настоящего эльфисского… как их колдунов называют? Шамана? А, неважно.

На руку эльфису также играло то, что о религиозных ритуалах его народа никто ничего толком не знал. Ну, кроме того, что они дикие и странные. А то, что Фанти сейчас делал, выглядело очень странно. И даже немного дико.

Хотя я не очень понимала, как это может нам всем помочь. Ну, сорвет Фанти Бахдешу ритуал… и что? Это будет чревато последствиями для всех присутствующих, не только для Бахдеша. Еще одного божественного проклятья мы с Лером можем и не пережить…

Они же это как-то обсудили?

Обдумали?

Это же все какой-то хитроумный план, а не импровизация с безнадеги?

— Перенесут?

Бахдеш сделал знак солдатам.

— Никто, кроме участников ритуала, на землю ступить не может! — Торопливо сказала я, — Куциана сюда, сами здесь стоять.

Последнюю фразу я от волнения выговорила по-джоктийски. Не уверена, правильно ли вышло.

Куциана связали так хитро, что он мог делать только очень маленькие шажки и все время спотыкался. Пока мы с Далькой тащили его к Камню, Бахдеш аккуратно, почти нежно, как пушинку, передвинул Фанти в один из углов треугольного камня, где тот и замер, как статуя. Даже успел вновь заклевать носом.

И как, интересно, он умудрился с Лером обогнать конный отряд? Вряд ли эти двое спали последние несколько ночей…

— Ну, — сказал Бахдеш, очень довольный, что так дипломатично решил проблему с эльфисом, — что нужно делать, братец?

Куциан задумался.

— Я знаю! — Я выступила вперед, прежде чем он успел хоть что-то сказать.

Я испугалась, что он мог не узнать Фанти. Хотя Лера-то узнал же? Но вдруг… У меня не было права рисковать. К сожалению, свести риск к минимуму можно было лишь одним способом.

Уповать на богов.

Так же, как мы с Лером когда-то.

Я знала лишь один ритуал, и в нем не было ничего сложного. Только использовался он для связи с Богами, а не для передачи ведьмовской силы.

— Нужно просто собрать нашу кровь… — сообщила я, — ну, всю нашу кровь, — тут я краем сознания отметила, что уже не слышу звона бубенцов — только какой-то мерный гул, и понадеялась, что Фанти нашел способ всех нас усыпить и забрать с собой нужных или что-то вроде этого, ведь гул — это звук, а звук — это музыка, — не то чтобы вообще всю, — я тянула время, не знаю, зачем, — по капле с каждого здесь стоящего.

— Я должна собрать, — сообщила Далька, — у меня и гвоздик есть! — И она гордо продемонстрировала миру свежеоткопанный ржавый гвоздь. А потом ткнула им в Фанти.

Тот не пошевелился.

Следующей целью был Лер, но он тоже остался непоколебим. Только мерно вздымалась мощная грудная клетка; я с огорчением заметила длинные проплешины на его боках. Он, похоже, и правда заснул, обессиленный. Сколько раз он перекидывался за прошлые дни? Это должно было его истощить.

Бахдеш проследил за направлением моего взгляда… и тут на его лице промелькнуло узнавание.

— Зачем ты начала с них? — Спросил он.

— Интересно было, дернутся или нет? — Пожала плечами Далька, — Просто так.

— Ты не знала?! — Бахдеш отобрал у нее гвоздь, — ты не знала? Я уже видел эту собаку! Это ведь после ее визита у принцессы появилось кольцо! Это ритуал, он не может проводиться просто так! Ритуалы так не делаются!

От волнения он даже заговорил с акцентом. Я даже поймала себя на сочувствии: наверное, он ждал темных балахонов, танцев, красивых песнопений, и все такое. Если бы вместо этого мне предложили чумазую девчонку девяти лет, которая тычет в людей грязным ржавым гвоздем, который только что сама же и откопала, я бы тоже расстроилась и что-то заподозрила.

И догадалась бы! Эта парочка так сосредоточилась на маскировке Фанти, что совсем забыла про Лера. А ведь Бахдеш уже видел Лера! Мне вот тоже в голову не приходило, что Бахдеш может узнать собаку — но не эльфиса.

Мир замер; мое сердце пропустило удар. А потом застучало чаще прежнего.

— Мир тебе, незнакомец, — вмешался Фанти, — ты уже ничего не изменишь.

— Что именно вы задумали?

— Мы просто бдим. — Фанти склонил голову на бок, — Что мы можем сделать? Обыщи меня, собаку; у нас нет оружия. Мы не враги тебе. Это просто случайная встреча. Мир — результат великого множества случайностей. Разве твой случай — не счастливый? Ты — везунчик. Так успокойся! С тобой. Ничего. Не может. Случиться!

Звон резко прекратился, внезапная тишина забилась в уши, как вата. Бахдеш как-то обмяк, расслабился, упал на колени, каплей растекся по камню, вялый, сонный, безжизненный.

— Держу семь секунд, — Фанти сплюнул в ладонь, и слюна была с кровью, — быстро.

Далька уколола мой палец, палец Куца, а потом приложила ладошку к камню, растопырив пальцы. Протянула мне гвоздь.

Когда-то давно это сделал за меня Лер. Почти брат; никого ближе у меня тогда не было. Но, похоже, никуда не деться, пришла моя очередь: я взяла гвоздь, оглянулась на солдат — кто-то уже вскинул арбалет, Фанти надрывно кашлял.

И воткнула его в камень.

Мы звали.

Он поддался, как масло, гвоздь легко скользнул по самую шляпку.

Они отозвались.

Теллер ощутил спиной твердую землю; руки — руками, ноги — ногами. И совсем не ощутил хвоста.

Он рывком поднялся, и тут же упал обратно: все тело болело. Мышцы ныли так, как будто он пролежал тридцать три года на какой-нибудь печи, а потом решил выйти в бой мечом помахать, как последний дурак, без разминки; кости все вместе решили сообщить хозяину о приближении лютой непогоды — Теллер и не думал раньше, что их у него так много. Казалось, болели даже волосы.

В глазах все двоилось и расплывалось. Но склонившееся над ним светлое пятно Лер все-таки опознал, хоть и с немалым трудом.

— Фа…

— Я говорил им, что ты аристократ, но даже аристократа не пустят в вардо, если он умирает, — торопливо заговорил Фанти, — это не я сказал! Это шувани запретила.

— У…

— Ну, она смогла это прекратить, — добавил Фанти, — так что лучше будь благодарен. Тебя наконец-то перестало мотать туда-сюда. Но лучше лишний раз не шевелиться.

Фанти сунул Леру в руки что-то вроде маленькой миски с водой. Лер выпил — даже слишком быстро. Фанти понятливо наполнил миску снова.

— Как долго?

— Ночь.

— Успеем?

Фанти вздохнул.

— Успеем. Но если ты встанешь и пойдешь… Возможно, перекинешься еще раз? Тебе не стоит этого делать. Тело может не выдержать. Это не я сказал, это шу…

— Привычка такая? — Лер снова сел.

Заставил себя. Подпер руками. Вспомнился старый полуразвалившийся домишко на том пути, чью покосившуюся стену подпирали замшелые бревна. Он застыл в каком-то подобии равновесия, которое казалось мимолетным — на долгие годы.

Лер надеялся, что сможет продержаться хоть минут пять. Из принципа.

Тело предает. Все, как говорил дед: иногда тело — твой самый страшный враг. Оно лениво, неповоротливо, ему нужен сон, еда, отдых, оно болит… именно тогда, когда всего нужнее, оно отказывает.

Наскар из Ньярни умер за несколько часов до того, как они с Ликой успели обратиться к Богам. Иногда Лер думал: а если бы он не поддался болезненной слабости, если бы шел вопреки усталости, если бы лишний раз не остановился тогда… может, дед был бы жив?

Но потом вспоминал, что с ним была Лика. Что он не ради себя останавливался, не ради себя искал еду, не ради себя спал по ночам. Лика была слабее — но ее слабость не дала Леру измотать себя до смерти. Ликина слабость спасла его. А его слабость спасла Талиманию.

И это не то, чем стоит гордиться.

Дурацкая была идея. Детская. Пойти и попросить Богов, чтобы все снова стало хорошо. Наскар говорил никогда не полагаться на других, а в то время Теллер чтил заветы деда свято. Но когда смерть дышит в затылок, когда не можешь разлепить глаза утром, когда тело пылает, когда взрослые вокруг тебя умирают один за другим, когда прижимаешься к сестре лбом — и вместо прохладной кожи чувствуешь жар, слова молитвы рвутся из груди сами. И когда Боги не отозвались на его крик во дворце, Лер почему-то решил, что дело в акустике.

Что нужно просто найти место получше, и Боги ответят. Что им не плевать — они просто не знают, не видят, отвлеклись на что-то важное.

Кересский Камень показался ему подходящим местом. Простейший ритуал, про который знают все дети, которые хоть иногда гуляют на улице с другими детьми. Если в полночь налить в серебренный таз воды и бросить щедрой горстью водорослей со дна быстрой реки, сможешь вызвать Русалку; если нарисовать на лестнице крест красным соком, томатным, вишневым, любым, лишь бы цвета крови, и трижды повторить: «Кровавая дама, приди», то та, несомненно, придет. А если пойдешь к Камню и прольешь королевской крови, отзовутся Боги.

Лике Лер сказал, что прочел про это в книге, потому что она всегда проверяла авторитетность источников. Он соврал, но Лика была слишком больна, чтобы его поймать.

Может, не будь у них этой детской веры, ритуал бы не сработал. А может, в кои-то веки, ребячье поверье оказалось правдой. Кто знает… Не Лер.

Он вообще хотел бы забыть про Камень, но проклятье не давало. Стоило Лике испугаться, Леру приходилось бороться за право остаться человеком. Снова и снова. Бесконечно.

И он мало помалу сдавал позиции. Может, пес понемногу обживался в новом теле, может, Лер просто слабел с годами или усиливалось проклятье Лики. Он не знал.

А теперь проклятье мешает до камня добраться.

Но иначе нельзя. Он просто не может лежать здесь, пока Лика будет говорить за него. Он обязан встретиться с этими уродами лично, снова, лицом к лицу, они должны ответить…

Ну и Бахдеша надо бы растерзать. Но этот враг выглядел совсем бледно рядом с сияющими ликами Веды и Вефия, что Леру приходилось напрягаться, чтобы принять его во внимание.

— Привычка? — Переспросил Фанти.

— Советоваться с какими-то бабами вместо того, чтобы брать дело в свои руки, — сказал Лер.

Жестковато, но это самый простой способ убедить эльфиса что-то сделать.

Кажется, он тоже недолюбливал свое проклятье, хоть и принял его добровольно и на время.

— Шувани не приказывала ни мне, ни тебе, — медленно, осторожно подбирая слова, начал Фанти, — ты ведь не связан, тебя не охраняют… она просто сказала, что ты… — он замялся, но все-таки добавил, — скорее всего, если пойдешь сейчас дорогами… не сможешь остановиться на одном облике. Твое тело не выдержит. Ты умрешь, Теллер Филрен. Можешь умереть.

Кажется, он не обиделся. И верно: на убогих калек не обижаются.

— Это зависит от того, будет ли Лика пугаться в…

— Не совсем. Я понимаю, что ты хочешь сказать, но вряд ли то, что ты не в состоянии оставаться в одном облике, связано с тем, что принцесса Малиалика боится или успокаивается, — вздохнул Фанти, — боишься ты. Ты не можешь определиться. Это не я, это шувани ска…

— Понял. Но я определился, Фанти. Больше нет сомнений. Никаких. Я должен встретиться с ними во второй раз.

— С кем?

— С Богами. К Кересскому камню ходят, чтобы поговорить с Богами. Разве ты не знал? Должен был слышать, с твоими-то ушами.

Фанти помотал головой.

— Настолько я не углублялся. Думал, просто место для ритуалов, — вздохнул он, — то есть, ты решил, верно?

— Мы идем.

— Если ты умрешь на дорогах, — ядовито сказал Фанти, — я обязательно дотащу до Камня твой труп и расскажу принцессам, что ты очень старался.

— Было бы любезно с твоей стороны! — Бросил Лер в узкую спину.

…Фанти так и знал, что этот псих и не подумает отлеживаться в уютненьком бендере. С одной стороны, так было легче. Он не хотел бы проделывать этот путь один. С другой… возможно, часть дороги ему придется тащить с собой труп: не самое приятное занятие.

Солнце еще только собиралось встать. В предрассветных сумерках разукрашенные эльфисские повозки казались такими же серыми, как и мир вокруг. Все спали… или притворялись спящими.

Вчера рассматривали Теллера как диковинку, пока не пришла шувани и не разогнала. Фанти же этого сделать не удалось, как он не напрягал голос. Его просто не слушали, несмотря на то, что он носил Таль. А может, именно поэтому…

Бесцветный, бесшумный мир… Будто кто-то злобный утащил все краски, проглотил все звуки и тихонько хихикает теперь где-то там, на краю сознания…

— Таль, — впервые за долгое время позвал Фанти.

И она наконец-то оборвала свой смешок:

— Чего тебе, правнучек?

— Почему ты молчишь? Раньше ты бы запилила меня, а так… совсем на тебя не похоже.

Ответ был моментальный.

— Потому что ты все равно не последуешь моему совету. И будешь прав. Я же здесь, чтобы учить тебя, а не проживать за тебя жизнь, мальчик. Я могу помочь тебе встретить подходящего помощника на рынке: на свете немало духов, которые мне обязаны, и пришло время платить по счетам; я могу подсказать тебе правильную мелодию, которая сможет усыпить кого угодно; но тебе говорить мальчишке, что именно сделать, и тебе выбирать мелодии слушателя. Ваш народ перерос меня. Я всего лишь очень древний дух, и я больше не нужна ни тебе, ни вам. Вот почему я молчу. — А потом добавила, чуть звонче, — с тобой было весело, и с вами тоже, но пора дальше! Дальше-дальше-дальше! И ты слишком большой, чтобы слушать всяких баб, бе-бе-бе. Так-то! Мелодию запоминай, повторять не буду!

…У Фанти не было четкого плана, так же, как не было его и у Лера.

Но одеяние шивани они все-таки сперли. Такое оно было звенючее и удобное: настоящий музыкальный инструмент, юбки-трещотки. Гитару-то Фанти не взял, чем меньше берешь на дороги поклажи, тем быстрее движешься…

А вдруг пригодится?

 

Глава 11, в которой принимаются исключительно изящные решения, а кончается все хорошо

Фахраса Хос терпеть не могла переездов. Даже когда она их организовывала сама, она вечно забывала что-нибудь важное, и хорошо, если это важное получалось передать потом с оказией через знакомых, а то такой замечательной прихваточки, как та, что была оставлена в спешке в Джокте, она так до сих пор и не нашла.

А тут она потеряла все: бизнес, который в карман не положишь, мебель, которую так любовно собирала по ярмаркам, коз, корову, большую часть одежды, драгоценности, в которых предпочитала хранить деньги… Нет, драгоценности она замечательно спрятала и еще сможет за ними вернуться, не будь она Хос; но то, что сейчас они были не с ней, раздражало.

А еще она требовала от солдат хотя бы минимального уважения к матери и бабушке девочки, которая, возможно, станет королевой Талимании. А тем было плевать. Она ехала на неудобной телеге в куче узлов и узелков, которые все-таки успела упаковать, и ей волей-неволей приходилось общаться с дочерью, с которой вовсе не разговаривать хотелось, а хорошенько настучать ей по пустой голове.

Но Фахраса помнила, что Лима — родная кровь. Во всех ее ошибках косвенно виновато воспитание, которое молодая и беззаботная Фахраса когда-то пустила на самотек, так что по голове надо бы себе постучать.

Вместо того, чтобы биться многострадальной головой о борта телеги и заламывать руки Фахраса решила продолжить действовать, благо, до этого получалось вроде неплохо. Она поклялась себе, что кто-кто, а ее Юсенька в такую гадость, как королевский двор, ни в жисть не вляпается. Лима-то ладно, тянет ее в эту лужу, так пусть окунется и поплавает, коль до сих пор не наплескалась. Она безнадежна: такое под носом у матери провернуть! Но Юсеньку Фахраса убережет, не повторит прежних ошибок.

Хорошо хоть Куциан с возложенной на его плечи задачей справился: пса от глупостей удержал и девочку свою от немедленной смерти уберег. Фахраса даже почти запомнила ее лицо… Глаза вроде серые, фигурка щупленькая такая… А ведь специально вглядывалась, вслушивалась… голос… тихий такой… нет, с принцессой Малалайкой что-то было не так.

Но и с псом принцессы Малалайки что-то было  не так. Обычно люди в собак не превращаются. И даже эльфиса она подцепила какого-то контуженного. И сестра у нее ведьма… Э-э-эх, такую карьеру Лима загубила! А ведь как звучит: тетушка Хос, учитель ее Величества!

И каждого, кто посмел бы назвать ее учительницей, она бы скармливала специальным крокодилам. Ух, замечталась!

Но в этой ситуации только мечтать и оставалось. Фахраса с каждой минутой приближалась к джоктийской границе, и вокруг была просто тьма солдат, которые всячески отравляли ей жизнь и портили настроение. Будь на то ее воля, она давно бы их испепелила. Но, увы, она не фея, молнии пулять из пальцев, а всего-навсего слабенькая ведьма.

Ведьмы традиционно работают головой.

Вот и Фахраса поработала и прикинула, что совсем скоро будет сторожевой пост.  Это знание ей Веда все-таки смилостивилась и спустила: карты-то у Фахрасы не было, да и местность казалась совершенно незнакомой.

Дождаться бы обещанного поста, а потом бросить остаток сил на то, чтобы талиманские вояки все-таки не поленились проверить излишне вооруженный хегский купеческий обоз.

Конечно, липовых хегсчан было куда больше, чем могло оказаться солдат на посту, но… половина из них ничего не слышала, спасибо Фанти, да и вряд ли они рвутся устроить Джокте с Талиманией дипломатический конфликт: Бахдеша с ними нет, так что это не в их компетенции. Как минимум, этот пост их хорошенько задержит: уже неплохо.

Фахраса исходила из предположения, что и остальные даром времени не теряют. Все, что она могла делать в ее положении, это тянуть время.

Кстати об остановках…

— Милочки, а пустите старушку в кустики!

— Опять?! — обреченно вздохнул совсем юный солдатик, который сопровождал их в повозке.

Остальные Фахрасу в режиме бабки выносить долго не смогли. И этого-то спасало исключительно впитанное с молоком глубочайшее благоговение перед старшими.

— Ну пожалейте старую женщину, доживете до моего возраста и поймете, что не только сердцу не прикажешь! — ядовито откликнулась Фахраса.

Не такой уж был и большой возраст, да только для таких вот юношей она как есть бабуля. Осознание этого отнюдь не радовало, хоть и позволяло останавливать отряд чуть ли не каждые полчаса. Безо всяких там идиотских угрызений совести и сочувствия служивым, которым просто достался не тот владетель, а с настоящим ведьмовским злорадством.

Вообще, что бы так легко бродить по вражеской стране, требовалось немало наглости и еще больше везения. Только парадоксальным стечением обстоятельств Фахраса могла объяснить то, что их еще не поймали…

И это наталкивало ее на определенные мысли.

Если Куциана смогли превратить в лягушку, а Бахдеш — брат Куциана, значит, они оба принадлежат к королевской династии Джокты. Не суть важно, сколько именно в них крови давным-давно свергнутых королей, главное, что вообще есть.

Ой не случайно Фантаэль рассказывал про Джера и Альда, точнее, не случайно Далька его об этом попросила… Хос уже почти не жалела, что потратила уйму сил на то, чтобы пробиться через музыкальный заслон Фантаэля и подслушать разговор: пустая на первый взгляд сказочка, даже не она сама, а о ней упоминание, могла оказаться крайне полезной информацией.

Существовала легенда: мол, джоктийский король, — а в Джокте всегда правили мужчины, — был везуч как Вефий, если кроме него в семье были еще сыновья. А вот их младшие братья редко и до совершеннолетия доживали. И умирали они все больше не от естественных для королевских отпрысков причин, вроде вражеского яда или меча, а как-то… глупо. Кто простуду подхватит, кому ночной горшок на голову упадет.

Невезуха, одним словом.

И раз Куциан младший, то это он — невезучий сын. Королевская кровь в нем жидковата, так что он смог дотянуть до своих лет сравнительно целым и невредимым — если забыть о том, что в Талиманию он прибыл лягушкой, и чуть не погиб, когда Лима разбила банку.

А значит, и везение Бахдеша не такое уж абсолютное.

А значит, Тетушка Хос из кожи вон вылезет, но на посту их отряд задержат… Превозможет шальную удачу.

Фахраса выпрямилась на телеге, уставилась вдаль. Она — справится.

Набрала в грудь побольше воздуха и выдала самую сварливую из своих интонаций:

— Ну так остановите вы, или мне тут до морковкиного заговенья терпеть?!

Феска чувствовала себя… странно. Никогда в ее руках еще не было столько власти; никогда на ее плечах не лежало столько ответственности.

Она гнула ее к земле.

И почему она в это ввязалась? Могла бы просто протирать пыль во дворце и горя не знать. Вышла бы за какого-нибудь конюха, нарожала бы детишек. Давно была бы счастлива…

А вместо этого бумажки перекладывает, а те никак не сложатся ни во что приличное. Вот доклады с юго-западного тракта — где? Почему гонца нет?

И вроде бы время не военное, и с тех пор, как Мор выкосил добрую часть опытных военных, армия так до конца и не оправилась, и частенько люди задерживали эти отчеты-доклады, пустая ведь формальность… а вот грыз Феску червячок сомнения, грыз. Чтобы со всего тракта? Все пять постов? У них там обоз с бухло… Тут Феска оборвала себя на полумысли; да, она родилась в деревне, но служит во дворце, и не стоит об этом забывать… у них что, винный обоз проехал, и бутылки так и раскатывались, так и раскатывались? Какое еще может быть объяснение, кроме всеобщего похмелья?

Будь там трупы, сообщили бы обеспокоенные крестьяне. У каждого солдата ж в деревне по милке, а то и по две.

Колоссальная ответственность так давила, что никак не давала принять хоть какое-нибудь решение, заставив замереть за столом Теллера, за его бумажками этакой статуей. Это была его ответственность, она еще не готова ее принимать….

Тревожно.

Что она будет делать, если не справится?

Теллер вернется и… что она ему скажет? Как в глаза посмотрит? Ведь цена ее ошибки очень высока. И Теллер, он… он же не просто так ей это доверил, он на нее положился.

Теллер никогда ни на кого кроме себя не полагался. Иногда только на Малиалику, хотя, казалось бы, что эта принцесска может?

А тут… Взял и уехал непонятно куда, непонятно зачем… Дела на Феску скинул, как отмахнулся, и пропал. С концами. За него тоже тревожно. Похудел он в последнее время, совсем себя загонял. Даже не замечал, как Феска ему под руки бутерброды подсовывает и чайные чашки, просто ел, пил и все. Сидел тут, головы от бумаг не отрывал… а когда отрывал, резко, лающе говорил имя… и человека арестовывали.

Положи она ему на тарелку яда — и тот бы принял по рассеянности…

Феска не любила Лику. Она понимала, что эта девушка Теллеру как сестра, так что вовсе ей не соперница. Не соперница ни в работе, ни в чувствах. Не будет принцесса носить сьесу барону бутерброды, не будет следить, чтобы запах обожаемых псов не пристал к костюмам; не будет выполнять приказы. А Феска будет.

Но Теллер вечно с Ликой носился. И он… ей доверял. А Феске нет, хотя она старалась.

И вот капризной принцесске приспичило сбежать. Нет, конечно, Феска понимала, что подобному поступку имелись веские причины, но все равно не могла думать иначе. Капризной принцесске приспичило сбежать, и теперь у Теллера из-за нее проблемы.

Она знала, что это неправда, но ревность душила; в горле вставал горький ком.

Феска вспылила: вскочила из-за стола, пнула в гневе ножку; высоченная стопка бумаг покосилась и бесконечным потоком устремилась на пол. Пришлось собирать… и поделом. Хорошо хоть никто  не видел ее вспышки, не полагалось горничной так себя вести.

Она б еще в стену что-нибудь швырнула, чтобы окончательно уподобиться мамке, которая, доведенная детьми до исступления, вечно кидалась в них всем, что под руку попадалось.

Нет, для замначальника тайной службы подобное поведение недопустимо.

Хоть никто и не знает… Феска пользовалась маской, духами подруги и новеньким платьем. Долго этот маскарад продержаться не мог, но кто знал, что Теллер пропадет больше, чем на полдня?

И все-таки она отправит отряд. Решено.

В такой ситуации нельзя быть слишком осторожной: причина этому не только отравление короля, но и что-то такое, неуловимое, страшное, витавшее в воздухе. Она — Лид, Боги дали ее роду интуицию.

Кто она, чтобы не прислушаться?

А если сьес барон против, то это его проблемы. Нечего оставлять ее тут одну, без подготовки, без предупреждения и поддержки. Она на него работает всего-то полгода!

Феска тотчас села и написала приказ.

А когда на исходе дня к ней пришел оборванный эльфисский мальчишка с посланием от Теллера, Феска убедилась, что была права. В душе она станцевала победный танец, но лицо смогла сохранить безмятежным. Как и полагается.

К тому же радость тут же омрачилась беспокойством. Как там Теллер? Как там принцессы? Малиалику Феска на дух не переносила, но Лифнадалия была слишком прекрасным ребенком, чтобы ее не любить. Не хотелось бы, чтобы с ними что-то случилось.

И четвертая принцесса… Вот Херх козел безмозглый! Оборвать бы ему бубенчики к феям, чтобы головой начал думать!

Она отправила мальчишку с новым приказом эльфисскими дорогами, догонять уже выехавший отряд. И еще один отряд, в подкрепление.

А потом немного подумала и отправила обычного гонца. Одного… второго…

Третьего на всякий случай.

И четвертого, чтобы уж точно.

И здесь ее не подвела интуиция: мальчишка ухитрился на дорогах заблудиться, первого гонца распотрошили грабители, у второго лошадь сломала ногу, третий прямо в пути сгорел от какой-то диковинной болезни… а вот четвертый добрался.

Так что когда к ней прилетел всадник на взмыленном коне и передал записку, где говорилось, что новоявленных родственничков правящей семьи перехватили и возвращают во дворец, Феска в верности своих решений уже не сомневалась.

Она тщательно причесалась, оделась как могла сдержанно и солидно, взяла с собой перстень Теллера, как доказательство того, что именно ей передали дела…

И пошла докладывать о произошедшем Анталаите.

Из своего доклада она вычеркнула все новости о дочерях королевы, но он все равно имел грандиозный успех.

Потому что о ее внучке Феска выложила все, что знала.

Первым делом черный земельный круг огородило светлой полупрозрачной стеной.

За ней можно было различить силуэты солдат,  в ней самой торчали арбалетные болты и стрелы. Лук — хегское национальное оружие, и по скорострельности он у арбалета, конечно, выигрывает. Немудрено, что некоторые схватились именно за луки: хоть они и носили их скорее для аутентичности, но стрелы в колчанах все-таки были.

Правда, добрая половина стрел все равно бы до цели не долетела, уткнулась бы в землю: похоже, либо у лучников дрожали руки, либо, что вероятнее, они никогда не сталкивались в своей Джокте с хегской модификацией лука. Излишнее стремление Бахдеша к достоверности и его привычка полагаться на удачу, похоже, погубила идею.

Мы с Лером знали, что так и будет, поэтому я сразу пошла вытаскивать из стены лишние детали: после ее исчезновения все это полетело бы дальше, как ни в чем не бывало. А так мы сложили их в аккуратную кучку.

Думаю, если бы у Лера было больше сил или хотя бы руки вместо лап, он бы просто разворачивал стрелы наконечниками назад и втыкал обратно; но мне было сложно решиться на убийство такого количества людей, которые не смогли бы защититься, пусть и врагов.

Через несколько минут нам стали помогать Куциан и Далька. Сидеть и ждать у камня ответа без дела очень сложно, поэтому это был замечательный способ с пользой скоротать пару минут. К сожалению, стрелы уже кончались…

— Смотри! — Вдруг сказал мне Куциан, указывая на камень.

Я отвлекалась от стены и увидела, как до сих пор неподвижный Фанти валится с камня назад; это было похоже на змеиную линьку, и Фанти был шкуркой.

Он упал на мягкую землю, потом встал и отряхнулся, обалдело рассматривая сидящую на его месте девушку неземной красоты. Потом он ей поклонился.

Мы тоже подошли посмотреть и поприветствовать.

Я присела в реверансе.

— Здравствуйте.

Та только гордо вздернула идеальный носик, не удостоив меня ответом. Но я не очень обиделась.

Все-таки эльфийки красивые создания. Нечеловечески красивые; в этой красоте было что-то отталкивающее. Правильные черты лица, фигура, будто выточенная из мрамора, струящиеся молочно-белые волосы, — теперь я понимала, от кого Лима могла унаследовать этот оттенок, — если бы не шмотки Фанти, на нее невозможно было бы смотреть.

Но одежда эльфисской колдуньи придавала ей достаточно нелепости, чтобы люди могли не падать бездыханные ей под ноги.

Глаза Фанти, кстати, унаследовал от прародительницы. Как и немалый рост.

Фанти вдруг ткнул в нее пальцем. Рука прошла насквозь.

— Таль, ты что ли? — Спросил он.

— Они одеты одинаково, — сказала Далька, — похоже на красивую и мудрую сестру и брата-придурка, а?

— Эй! — Прикрикнула я, — Это невежливо! Перед тобой почти богиня, как-никак.

— Как близнецы, — добавила Далька, — близнецов же вечно одинаково одевают.

Таль надулась.

— Сами вы близнецы, — буркнула она, — Откуда мне еще было взять астральную проекцию одежды? Мне всегда молились как голосу, не то чтобы у меня было тело или костюм. И я надеюсь, что вы, когда выйдете отсюда, все забудете! Хочу что-нибудь легкое и струящееся на иконах, ясно?!

— Не-е-е, — протянул Фанти, — я ж спер одежду у шувани, если я не скажу, что ее косынку сама Таль носила, она рассердится и меня проклянет. А я жить хочу. — Он развел руками, — Извини уж.

— Вам идет, — поспешно заверила я.

Далька неприлично хрюкнула в кулачок.

— А долго ждать? — Вмешался Куциан, — У нас нет еды, воды, нам отсюда не выбраться, Бахдеш вот-вот очнется. На три дня нас хватит, потом умрем от жажды. Не хочется…

— Вот же ж люди! — на другом углу камня, слева от Таль, уселся неприметный мальчишка, — мы вам что, слуги, по первому звону колокольчика нестись? Могли б и подождать. Это я вездесущ, а Веде собраться надо. Эй, Теллер Филрен, а ну, подойди!

Лер, который до этого старался держаться от камня на значительном расстоянии, неохотно подошел, склонив кудлатую голову. Кажется, пес хотел броситься на Бога: глупой собаке что божество, что телега, если раздражает, то облает без стеснения; а Лер его сдерживал, как мог.

Мальчишка ткнул ему пальцем в лоб.

— Спасибо, — сказал Лер.

Правда, без особой благодарности в голосе.

Я протянула ему платок, чтобы он вытер кровь из носа. Хлестало ручьем, но, кажется, обошлось без куда худшего варианта развития событий. Да и Фанти выдохнул. Кажется, жльфис был всерьез готов подхватывать бездыханное тело.

— Да не за что. Как оно вообще? — С живейшим интересом спросил Вефий, а потом обернулся к Куциану, — и лягушкой — как? Поделитесь впечатлениями!

Я вцепилась Куцу в локоть, чтобы он ненароком не пошел бить богу морду. Просто мне на мгновение показалось, что это весьма вероятно: так он напрягся.

— Возможно, — похрипел Куц, — лягушки и привыкают так жить; но человек в лягушку не помещается. Ты медленно теряешь память, ум; теряешь самого себя в этой зеленой шкуре. Это… хочется умереть, но твоя память слишком коротка, чтобы помнить, что для этого можно сделать. Время останавливается; когда ты лягушка в банке, ты просто… существуешь.

— Кру-у-уто! А потом тебя освобождают поцелуем, ага?

— Жестоко, — ответил Куц, — ничего крутого в этом нет. Одна из худших казней…

— Но ты ж нашел ее?

В меня ткнули божественным пальцем, я поморщилась: со дня нашей первой встречи манер у Вефия не прибавилось ни на йоту.

— Я ее куда раньше нашел.

— Фу, неблагодарный, — скривился Вефий.

— Так зачем вы нас звали? — добавила Веда, появляясь рядом с братом, — и что на нашем Камне делает посторонний дух?

— А я думал, ты мне объяснишь, — заметил Вефий мимоходом, — ты ж все знаешь.

— Она не из нашего мира, — скривилась Веда, — мне неподвластна. Так что тебе надо, Таль?

Таль пожала плечами.

— Может, просто захотелось тут посидеть? Самой по себе, без чужого тела? Никогда не бывала голосом в голове, Веда? Это иногда наскучивает до ужаса.

— Я не верю.

— Незнание… сложно, да? — Фыркнула Таль, — Но не в вашей власти меня сдвинуть.

— Я знаю, чего хотят твои спутники, — пожала плечами Веда, и вдруг обратилась ко мне, — и ничего не могу поделать. Слушай, мы…

— Облажались, — подсказал Вефий.

— Немного отвлеклись тогда.

— Заигрались в монополию.

— Эй!

— Это была твоя ошибка! — Задрал нос Вефий, — А я ее решил, так что нечего тут задаваться!

Вот, сразу видно: брат и сестра. Не хватало тут еще семейной драки.

Я кашлянула.

— Можно мне обратно… меня? — Спросила я без обиняков, просто, — Хотя бы без трещин, про которые Далька говорила.

— А я предупреждал, что надо все заделать. А ты «пусть само зарастает, пусть само зарастает», — передразнил сестру Вефий, — «так лучше будет»…

— Но она встретила принца и снова цела! — Возмутилась Веда, — Я была права! Само зажило!

— Благодаря моему замыслу, — злорадно хихикнул Вефий, — благодаря лягушке.

— А вот и не благодаря, а вопреки! Я лучше знаю!

Тут мудрейшая, справедливейшая, прекраснейшая и так далее по списку богиня показала брату язык.

Таль за их спинами продолжала загадочно улыбаться, но в этой улыбке сквозило раздражение.

— Объясните, — попросила Далька, — понять не могу…

— Мы отвлеклись. На несколько минут всего!

—…дней, — буркнул Вефий.

— Месяцев, — сухо поправил Лер.

— И тут — Мор, Наводнение! И, самое страшное, задело ж не только две страны, Мор и дальше мог пойти! А из-за Наводнения должен был случиться голод, из-за которого Цекха пошла бы на Джокту, началась бы кровопролитная война и так далее, — вздохнула Веда, — там была уйма вариантов, и все — отрицательные. Ну, мы с братом помирились и стали думать, что делать. А тут вы.

— Двое больных детей, — заметил Лер, — доползли. Героически. Самое то, чтобы мир от войн спасать.

— В имени Малиалики Хабрасо, — пояснила Веда, будто и не заметив Лерова сарказма, — было заключено очень много энергии. Вы же веками собирали себе имя, питали его, в вас верили подданные… Понимаешь ли, Алка, мы иначе просто не могли. Нам нужна была жертва, но мы не хотели тебя убивать, потому что это было бы несправедли…

— Глупо. Как зарезать на мясо дойную корову, — буркнул Вефий и нахохлился, — давай хоть честными побудем, а, сестра? Мы забрали ее буквы не в наказание, и не в уплату за зов, а чтоб собственноручно пробитую в Мире дыру залатать. Для чуда нам нужна была добровольно отданная энергия, вот и все. И чтобы корова не скопытилась раньше времени, мы привязали ее к якорю.

— Ко мне, — вздохнул Лер.

Сравнение с коровой было очень обидно, но вряд ли я смогла говорить с богами так же саркастично и зло, как это делал Лер. Скорее я бы что-то блеяла, как растерявшаяся овечка.

Поэтому я только еще крепче вцепилась в Куцев локоть и предоставила Леру говорить за меня. Благо спрашивал он то же, что спросила бы я.

Куц накрыл мои пальцы своими, это… очень поддерживало.

— Именно. Мы лишили ее естественного якоря, который удерживает человека в Мире — имени. Ей осталась тоненькая ниточка, которая могла вот-вот оборваться… Если бы Алка стерлась из реальности, чуду бы не с чего было бы случаться, и тогда Мир бы просто вернулся бы к тому варианту реальности, где Мор и Наводнение взяли свое сполна. А так все про нее забывали, она начинала исчезать, пугалась, ты превращался в собаку, вспоминал про нее, удерживая в реальности, ты оставалась тут.  По-моему, изящное решение.

— А нас вы спросили? — Чтобы это спросить, мне потребовалось собрать всю свою смелость.

Я пыталась найти в себе гнев, который помог бы мне говорить так же смело, как когда-то с Бахдешем. Но не вышло. На этих двоих совершенно невозможно было сердиться. Если бы с Лером когда-то от безысходности дошли до камня, то эти двое точно так же управляли Миром. Самоучки! Тяп-ляп, лишь бы выстояло, постоянно ошибаясь.

Близнецы переглянулись.

— Да как-то не до того было. Мы быстренько взяли что надо, вас друг к другу привязали, и там дальше надо было кучу народа с края могилы вытащить. А потом как-то… забыли, — слегка виновато ответил Вефий, — извините. Так как вы, устроились более-менее? Я вижу, у тебя…

— Классный жених, — поспешно перебила Веда, — я тебе почти завидую. Счастья вам, здоровья. К сожалению, люди обладают свободой воли, поэтому мы совершенно не можем повлиять на Анталаиту, но несколько счастливых дней у вас бу…

— Вообще-то можем. Косвенно, — встрял Вефий, — ну, мне типа стыдно… и та штука с везучим старшим братом себя не оправдала, давно пора было ее снять… Так что я гарантирую тебе немного везения, Куциан, в самый важный момент твой жизни. Ну, ты меня позови, а я подмогну. От убийц сбежать, например. Или типа того. А тебе, Алка… ну, я не знаю даже…

— Но ведь п-пес Лера — твое изобретение?

Меня затрясло.

— Ну да.

— Не можешь его… убрать?

— Зачем? — Искренне удивился Вефий, — Это же круто! Можно превращаться в сильного пса и рвать врагам глотки! Это еще и наследственное теперь.

Лер весь побагровел и бросился к Камню; сначала на нем повис Фанти, потом Куциан… его остановили.

— Слушай, — Вефий взмахнул руками, — ну ты чего? Давно бы с псом договорился и все, ага? Это ж ты сам, успокойся, я вот точно не виноват, что ты сам с собой в мире жить не можешь, ага?! Не буду убирать! Не буду, не буду! И лягушек не буду, потому что это не мои проблемы, как люди это используют, ясно? У вас свободная воля, вот сами и отказывайтесь от собственных традиций! Я всего лишь предоставляю возможности и не буду их ограничивать!

— Так пес же рвется на волю, когда она боится — как договариваться, если он только мешает?

Вефий раздраженно хлопнул в ладоши.

— Все, отвязал, доволен?!

— А… — растерянно протянула я.

— Когда мы это делали, — мелодично объяснила Веда, — у тебя ведь был только один-единственный друг. И все. Твоя мать слишком уж в политике, как и старшая сестра; младшая была еще слишком мала, придворные… никто не любил тебя настолько. Разве что Тея, но она уже стара, может умереть в любой момент, люди слишком хрупкие.

— А сейчас подросла сестра, ты нашла себе врага, музыканта вон облагодетельствовала, эльфисский дух про тебя помнит, жених, опять же. В поводке больше нет нужды, — буркнул Вефий, — сама удержишься.

— А Дальке зачем было дар выдавать? — Перебила я, не желая больше думать о собственных проблемах с именем: все равно Боги явно не собирались их исправлять.

Печально быть источником силы, но путь у нас в семье он останется только один, я. А Дальку оставят в покое.

— А это не моя идея, у Веды спроси.

— Ну, мне было интересно, что будет, если в королевском роду на его половине мира, — Веда указала на нахохлившегося брата, — появится ведьма. Неплохо же вышло, интересно, а? Приключения! Одно удовольствие наблюдать.

— Я не хочу дар, — серьезно сказала Далька, — он мне не нужен. Отдай его кому-нибудь другому, пожалуйста. Но не Бахдешу.

— Это ты нас всех вместе свела? — Перебил Лер, — В этой феевой едальне?

— Ты сам на свой вопрос и ответил — это уже брат развлекался, — отмахнулась Веда, — я-то не хотела вмешиваться.

— То есть вы просто сначала заделали кусками нас дыру, а потом веселились за наш счет? — Тихо спросил Лер.

— Ну, типа… да? — Почесал затылок Вефий, — Сестра, забери у Лифнадалии дар, не выпендривайся. У нее должно быть право отказаться.

— И не подумаю, — скривилась Веда.

— Забери, — мягко сказала Таль, — твой брат прав.

— А ты вообще кто такая, чтобы мне указывать?! — Рявкнула Веда, — Дух, непонятно из какого мира занесенный. Натащили всякого сброда…

— Думаю, вам теперь от меня не избавиться, — ласково заметила Таль, — потому что вы слишком отвратительно себя ведете. Я ваше наказание от судьбы, и ничто не помешает мне выкрутить вам ухи. Оп!

И она нагнулась, ухватив за уши обоих сразу. Фанти уставился на свою ладонь: совсем недавно эта рука прошла сквозь Таль насквозь.

— Ладненько, думаю, нам пора-пора-пора, — подмигнула Таль, и все трое исчезли.

На поляну опустилась тишина.

— Все, что ли? — Удивилась Далька, — Я не знаю…. Я не знаю! Ура! Понятия не имею!

Маленькая девочка танцевала победный танец, счастливая и беззаботная. Распахнув объятья навстречу солнцу, кружилась, взрывая босыми ногами рыхлую землю, а четверо вроде как взрослых и ответственных людей просто смотрели на нее, потому что понятия не имели, что сказать.

Первой рот открыла я.

— Стена еще держится. Что будем делать?

— У нас Бахдеш в заложниках. Мы сможем уйти, — вздохнул Лер, — мы дойдем до дворца, и все будет хорошо.

— Ничего не будет хорошо, — я оглянулась на молчаливого Куца, — мама его не примет. Мама его убьет! И… И…

И тут меня обняли. Прижали к себе, чмокнули в макушку.

— Пока мы ехали, я многое успел обдумать, Лика. — Мягко сказал он, — Я не пойду с вами во дворец. Расскажи матери, что ты поцеловала лягушку, та превратилась в красивого парня, а потом Бахдеш убил его. Вот и все. И сможешь жить, как жила. А я возьму Бахдеша в заложники и дойду с ребятами до Джокты, жаль их так оставлять… Там и разберемся с ним по-семейному, солдат поделим, а потом пусть сам выкручивается и думает, как от Анталаиты отвязаться...

— Но я не хочу быть вдовой! И выходить за какого-нибудь дурацкого маминого кандидата не хочу! И…

— О Боги, ненавижу влюбленных, — судя по голосу, Лер скривился, — вечно всякие сюси-пуси на пустом месте разводят. Ты можешь к делу? У нас там стена истончается.

— Хочу за тебя выйти, — быстро сказала я.

— Похлопаем новобрачным, — едко сказал Лер, — Куц, не смей целовать невесту, а то эта байда затянется.

Думаю, Лер еще и отвернулся, и глаза закатил. Все-таки всякие нежности — не по его части, они его выбивают из колеи.

— Поцелуи фу! — Хихикнула Далька.

Куц отстранил меня, посмотрел мне в глаза.

— Годика через два-три, может, пять… к вам во дворец приедет фейски обаятельный не Куциан и не Гостаф. И мы снова поднимем вопрос о свадьбе — только тогда я смогу говорить не с позиции лягушки. Договорились?

Я сразу поняла, что это отличная идея. Прийти под чужим именем, другим человеком, может, даже раздобыть что-то, что мама хочет заполучить и попасть в список желанных кандидатов…

Не знаю, почему я заревела.

Может, просто устала. Может, словосочетание «пять лет» меня добило. Может я наконец-то почувствовала себя в безопасности и перестала скрывать свои эмоции, а может принцессам просто положено рыдать в такие моменты.

— Я ждать не буду, — всхлипнула я, — опоздаешь — пеняй на себя!

— Ну тише, тише… — Он снова прижал меня к груди и гладил по голове.

Я понимала, что у Куца просто нет выбора; что он не может заявиться во дворец сейчас, что мама в жизни не примет Куциана Гостаф из Джокты; что он нереально замечательный, раз смог принять такое сложное решение. Ведь от него больно не только мне. Что я не должна вести себя так глупо, что я должна быть как взрослая…

Я все понимала.

Но я все равно заливала его рубашку слезами вперемешку с соплями, потому что в тот момент я не была взрослой, я была маленькой влюбленной девочкой, которой сказали, что самое замечательное событие в жизни откладывается в лучшем случае на пять лет; если даже Богам позволено быть маленькими детьми, то почему я не могу вести себя по-детски?

Вот на такой ноте я и рассталась с любовью всей своей жизни.

Эта бесконечно длинная история с предсвадебным побегом, не занявшим и положенного месяца, кончилась у Камня — там же, где когда-то началась.

Думаю, так и должно было случиться. Как сказал бы Вефий — это изящное решение.

— И тогда ее Величество так прогневались, так прогневались! И Херха гнали до самой границы! Пешком! В рубище! — Рассказывала Тея, — Ох и обиделся вдовствующий Король, ох обиделся! Да только… потом в Дьеппне посидели без нашего хлопка, репу почесали, да и сняли эмбарго к рогатому фею! Но условием поставили, что мы этого козлину содержим. Вот и содержим… Обшиваем, тфу! Его, любовницу его и мамку ейную… Отправили в Фальянское Поместье, такой красивый дом, такая живописная деревня — и таких гадких людей туда селить! Хотя… говорят, любовница Наскара из Ньярни из тех краев родом: неужто похабникам там медом намазано?

Она в сердцах отбросила сорочку. Потом вдруг разулыбалась, о чем-то вспомнив.

— А на Юсеньку посмотришь, и сердце радуется. Дети же в грехах родителей невиновные? — Она кивнула сама себе, — невиновные… Вот и ее Величество так решила. Так ты, парень, в учениках музыканта, говоришь, ходишь?

Яма кивнул.

— И хорошо, и правильно. Ремесло всегда надо иметь… а что платья разносишь?

Яма вздохнул и повторил, наверное, раз в сотый.

— Принцесса попросила зайти, — пояснил он, — ей некогда. Очень извинялась.

— Да уж, накануне бала Самой Длинной Ночи у принцесс дел невпроворот, — поцокала языком Тея, — но оно и понятно! А уж когда две вдовицы во дворце…

— Так Валиалина вроде замуж выходит? — Пискнула одна из многочисленных девчонок-помощниц.

Тея покачала головой:

— Помолвка была, но то еще не свадьба. Валиалина у нас красавица, к тому же — следующая королева. Есть ли на свете пастух, который не мечтает стать королем? Вот и мелочь всякая налетит на свой последний шанс. Это будет настоящий бой, попомните мои слова! Но против Дасьяна из Акре шансов у них кот наплакал.

Раздался коллективный мечтательный вздох. Зависть к старшей принцессе в этой комнате можно было нарезать на кубики и продавать.

— Что-то заболталась я, — всплеснула руками Тея, — девочки, перевяжите коробку покрасивше! Моя девочка должна блистать. Авось и ее кто-нибудь приметит…

Яма скептически фыркнул. Несмотря на то, что он был знаком со второй принцессой уже четыре года, он так до сих пор и не запомнил, как она выглядит. На каждое уродство найдется свой любитель: это он уже давно понял.

Но эта принцесса была даже не уродлива… просто никакая. Малиалику никогда не замечали, и она, кажется, была очень довольна этим обстоятельством.

— Я-то думала, — продолжала Тея, неусыпно надзирая за девушкой, повязывавшей бант, — что барон Филрен своего не упустит, и недолго принцессе вдовицей ходить. Но увы: нашлась и на него прыткая баба… Говорят, сама в храм вела, позорница!

А уж сколько барон Филрен королеву уговаривал, чтобы эта позорница его в храм могла отвести без последствий… А сколько выложил на всякие подсвечники-салфетки-платья… Но Яма смолчал: учитель поделился с ним по секрету, после того как его на одном празднике ну очень уважили бочонком молодого винца. А наутро просил не портить двум взрослым людям их увлекательные игрища и хранить все в тайне.

И Яма хранил.

Яма вообще много чего знал. Умение растворяться в толпе и чуткие уши позволяли ему многое слышать. Никто не воспринимал мальчишку всерьез, никто не понижал лишний раз голоса… а Яма и рад был. Ему нравилось жить во дворце.

Хоть учитель и гонял нещадно, и частенько приходилось заниматься всякими глупостями, которыми другим заниматься было недосуг. Например, платья разносить.

Все равно это было куда веселее, чем коров пасти.

Яма принял коробку и потащил. Коробка была большая, он все время задевал ей каких-то людей, напоминая сам себе муравья в огромном муравейнике.

— Это точно то самое платье? — Услышал он серьезный голос, — Сегодня обязательно должно быть То Самое Платье.

— Вы это просто знаете, принцесса Лифнадалия? — Из вежливости ответил Яма.

— Ну что ты. Я ж не ведьма. Но мне так кажется, — вздохнула она, — думаю, это Таль за косынку мне мстит. Предчувствиями.

Яма пожал плечами. Он, конечно, помнил ту историю, когда во дворец пришел просветлившийся иконописец и стал искать почему-то не Аразу и не Валиалину, а именно среднюю принцессу. И не нашел, что как раз вовсе неудивительно. Зато нашел младшую.

А та посмотрела на новую икону, сморщила прелестный носик и выдала что-то вроде: «Ну разве будет Богиня расхаживать в юбках эльфисской шувани? Нарисуй что-нибудь… струящееся».

Ну, он нарисовал.

А косынку, дурак, оставил. Так и рисуют теперь Богиню-воспитательницу Таль в прекрасном бальном платье и совершенно неподходящей алой косынке с колдовским узлом.

Только разве ж будет мудрая богиня так мелочно мстить? Какое ей дело до младшей принцессы Хабрасо? Слишком много эта девчонка о себе воображает.

Яма сунул ей коробку в руки.

— Извините, если учитель не увидит меня в зале через три минуты, он оборвет мне уши, — сообщил он опешившей от такой наглости принцессе и стратегически отступил.

Найти учителя оказалось несложно: он строил музыкантов. Сам он не играл в оркестре и даже не дирижировал, но после того, как скрипачи облажались на одном из балов, завел привычку профилактически на оркестр орать перед важными мероприятиями и заодно проверять, все ли трезвы и не забыли ли инструменты в каком-нибудь ломбарде.

— А, это ты, — сказал он, — как гости, прибывают?

— Ага.

— А ты видел такого… — Он неопределенно помотал в воздухе изящной кистью, — брюнета пиратского вида?

— Какой-то добрый человек сегодня с утра принял меня за чистильщика сапог и дал серебряную монетку, — отрапортовал Яма, — я признался, что я твой ученик, а он ее не отобрал. Даже обрадовался чему-то. Сказал привет передать.

— Молодец.

— Я?

— Ну, ты тоже… подумать только, и пяти лет не прошло. Четыре с половиной! — Фанти всплеснул руками, — у Дальки было предчувствие. — и, резко, — Дебилы! Только посмейте напортачить, оторву головы и оставлю без награды за бал! В Фальян сошлю! Принцесса выходит замуж!

— Да здравствует прекрасная Валиалина! — нестройно ответили ему музыканты.

— И она тоже, да, — отмахнулся Фанти.

Развернулся и размашистым шагом устремился в зал.

Сегодня учитель был еще более возбужденным, чем обычно. Глаза блестели, он хрустел пальцами.

— Не забудь сказать Теллеру, что его видел.

— Кого?

— Доброго человека, — отмахнулся Фанти, — он поймет. А я побежал.

И исчез в предпраздничной суматохе. Кутерьма захватила и Яму, пожевала немного и выплюнула, обсыпанного конфетти и перемазанного в сахарной пудре где-то посреди бала. В голове билось: «Найти Теллера». И, как всякий хороший ученик, Яма поручение выполнил: нашел.

Но поздно.

— Да, я уже в курсе, — отмахнулся барон Филрен, продолжая смотреть куда-то в толпу.

И сунул ему в руку бокал вина.

— А… мне куда-нибудь поставить?

— Можешь выпить, — отмахнулся Теллер, — принцесса выходит замуж. Смотри: это исторический момент. Вон тот парень — предводитель восстания в Чансу. Наш выход к морю. Справился, подлец…

— Он мне серебряную монетку дал, — зачем-то похвастался Яма, — а… которая принцесса?

— Лика, конечно. Во-о-он она, стоит у стенки, — Теллер кивнул в сторону особенно густой тени.

— И что, хотите сказать, он ее найдет? — Недоверчиво спросил Яма, который в этом углу ничего, кроме угла, не видел.

— Этот найдет, — Яму похлопали по плечу, — пить не будешь? Давай обратно тогда. За вторые поцелуи!

Теллер чокнулся с пустотой, но вместо того, чтобы пить вино, швырнул бокал на пол и тот разбился с веселым звоном.

— Или за сто вторые, — протянул он, — но на счастье!

Узнать Куциана было просто, хоть его лицо и расчертила парочка новых шрамов, а звали его теперь совсем не так. Не было и долгой разлуки: я видела его во время дипломатического визита в Чансу, который решил отделиться от Джокты и присоединиться к нам.

Маменька ликовала: это был ее реванш за Хегс, и потерянные тогда серебряные рудники теперь компенсировались выходом к морю, которого Талимания была лишена уже веков пять.

Но почему-то когда он подошел ко мне и пригласил на танец, сердце билось так сильно, как будто мне снова четырнадцать, и меня впервые заметил красивый парень; даже сильнее. Ведь тогда я совсем не знала того парня.

Есть истории, которые заканчиваются поцелуем; есть те, которые заканчиваются свадьбой.

Но я никогда не желала быть персонажем истории: я хотела просто жить. А жизнь не кончается после первого поцелуя, как не кончается после второго.

Когда я принимала его руку, я не думала ни о свадьбе, ни о поцелуях, ни тем более о политике.

Я была просто счастлива.