Давайте повернем вспять стрелки часов… сколько раз вы мечтали о том, чтобы это стало возможным? Я смотрю на свою писанину, и сдается мне, что эти россказни могут показаться довольно-таки странными, а изложение — бессистемным. Что ж, вам следовало бы посмотреть на мой текст до того, как синий карандаш редактора начал большую чистку.

Поближе познакомившись с законом в лице Ангуса Макбрайара, я начал понимать, что мне следовало бы обуться в ботинки осторожности, одеться в плащ нравственности и плотно застегнуть на нем пуговицы. Я должен был облачиться в вуаль непроницаемости и накинуть рясу… в общем, вы уловили идею. Мягче, нежнее, изящнее — таковы были актуальные требования к моему поведению. Мне надлежало выбирать свой путь со всей возможной тщательностью — словно я шагал по вангоговской улице в Овере сразу после того, как по ней прошлось стадо коров. Даже если человек считает себя исчадьем ада, он не может просто переть вперед, убивая мирных горожан, и надеяться, что ему все сойдет с рук. В любом деле нужна осмотрительность.

Насколько мне стало известно, протирка пыли в Анушкиной квартире увенчалась безусловным успехом. Дни шли за днями, а полицейские не барабанили в мою дверь. Сыщики были откровенно тупы — и оказались в тупике.

Впрочем, даже искуснейшие из злодеев совершают в ходе своей карьеры нелепые ошибки. На каждой из станций жизни вас нагоняет маленький поезд, который издает предупреждающий гудок и может сшибить вас с рельсов, если вы не посторонитесь. Что ж, я готов признать: успех сделал меня излишне самонадеянным. Это единственное, что приходит мне в голову, когда я пытаюсь найти объяснение своим последующим действиям. А суть в том, что я отправил в полицию записку — подобно какому-нибудь криминальному гению. Кажется, Джек-потрошитель был одним из них. Или нет? Мне не разрешают держать в камере толстые словари. Возможно, боятся, что я сделаю из них приступочку, заберусь на нее и сбегу.

Записка, которую я послал, была большой красной тряпкой, призванной подразнить быков. Я подписался как «Пронзатель с берегов Тей». Мне казалось, что я уморительно остроумен, и вы не обязаны быть редактором «Панча» (который еще существовал в те времена), чтобы понять: подобное прозвище является абсолютно de rigueur в том случае, если вам требуется привлечь внимание бульварных газет. Желая упрочить свое место в криминальной истории, я отправил копию записки в «Данди Ивнинг Телеграф».

Если честно, меня очень обеспокоил тот факт, что реакция публики на мое сексуальное преступление оказалась весьма и весьма вялой — мягко говоря. Но впрочем, что я знаю о причудах публичного вкуса? Конечно, если бы я ожидал паники в масштабе страны (а я не ожидал), то был бы очень разочарован. Продажи вязальных крючков ничуть не упали.

Да, я был уязвлен, но не собирался останавливаться на достигнутом. Я намеревался потрясти мир так же основательно, как Второе Пришествие Джина Винсента. Широкие массы должны были уяснить, что игнорирование Пронзателя опасно для жизни. Или для жизни их близких. Гррр.

Не знаю, случалось ли вам убивать. Нет, думаю, не случалось. В любом случае, вы сидите в самолете и летите в другую страну, на несколько часов опережая закон. Казалось бы, ерунда, но ведь забавно — если задуматься. Вы не находите? Не то чтобы я собирался сразить вас эрудицией, но, даже если и так, — что с того? Человек имеет гордость (во всяком случае, мы, нарциссисты, ее имеем) и не любит, когда над ним насмехаются. И смеяться сам над собой он тоже не слишком любит. Так вот обстоят дела, но — я ведь предупреждал вас, что это звучит глупо, разве нет? — со шлюхами все гораздо проще. Они легко продаются. Я ведь что хочу сказать: шлюхи сами предлагают. Да, я это сказал. Извините, если что не так, но факт остается фактом. Потаскушки продаются. Они умоляют вас взять себя. Торгуют своим телом, будто шматами мяса. И чем же они, скажите на милость, отличаются от кусков говядины с прилавка мясника? Вот и все. И ничего более. Вернее сказать, более чем ничего!

Готов поклясться, я слышу, как вы говорите: мир — это рынок. Однако согласитесь, что все эти леди продают более или менее идентичный товар, — так почему же они заламывают разные цены? Что вы говорите? Все дело в упаковке? Пожалуй, вы правы.

Мой первый психиатр, Мальком X (нет, разумеется, фамилия того парня была не X, а Стюарт, но я обещал ему анонимность), спросил меня, почему я избрал путь убийств. Интересный вопрос — и повод задуматься. Если б вы оказались здесь, в моей камере, то увидели бы морщины на моем лбу… «Честно говоря, X, — ответил я ему, — понятия не имею. Возможно, потому, что у меня были — как это обычно говорится в детективных фильмах — мотив и средства. И время, конечно же. Много-много времени. Безработный — тот же дьявол, а праздность — страшная штука. И как сказал классик, время — это яд в наручных часах».

Послушайте меня: убивать проституток — все равно что забираться на гору Эверест. В мире найдется не так уж много людей, совершивших подобное хотя бы раз в своей жизни, однако те, кто это сделал, мечтают вернуться и повторить процедуру. Ибо в мире нет ничего похожего на Эверест, но это невозможно осознать, пока не окажешься на вершине.

Скажу вам еще кое-что: убийство сродни наркотику. Если вы убили единожды, овладев этой великой, богоподобной властью над жизнью и смертью, вам требуется убивать снова. Убийство становится вашей навязчивой идеей. Вы хоть раз видели человека, которому удалось единовременно наступить только на одного муравья?

Боже упаси вас подумать, что я здесь искажаю факты, дабы вызвать симпатию публики. Однако, до того как меня заперли в этом красивом месте в устье реки Тей, я никогда не вел активной общественной жизни. Я не принадлежал ни к каким клубам и сообществам, не являлся членом политической партии (хотя недавно я получил приглашение присоединиться к Партии Безумных Монстров — забавная шутка какого-то почтового клерка, очевидно). Даже Свидетели Иеговы остались равнодушными к моему существованию.

Трудно впечатлить женщину, если у тебя нет работы и ты гол как сокол. Услуги прачечной стоят денег — и твой костюм начинает лосниться. У тебя нет машины, ты не в состоянии оплатить ужин в ресторане. Ты, может, и хотел бы выглядеть прилично, но у тебя нет средств для покупки бритвы. В Шотландии внешняя неопрятность не рассматривается как дизайнерская находка для создания имиджа. Скорее всего, люди спросят, не являешься ли ты фанатом Ясира Арафата.

Безработный имеет вид безработного и отдает себе в этом отчет. Я знаю, о чем говорю. Иначе никто не пытался бы продать мне «Биг Ишью». Вы ведь понимаете, о чем я толкую? Безработные никуда не спешат. Они сутулятся. Они плохо пахнут, не замечая этого. Всем своим внешним видом они говорят: «Бесплатная столовая, я иду к тебе! Армия спасения, прибереги для меня местечко!» Скамейка в парке… картонная коробка… шагай вперед своей дорогой… все дни похожи друг на друга, и недели сливаются в месяцы. Быть нищим в Данди — это значит просить милостыню на улице, нападать на пожилых леди, чтобы отобрать их пенсию, портить свои сточенные зубы заплесневелыми крошками из канавы и драться с кошками за рыбьи головы из помойных контейнеров. Жрать чаячье дерьмо… А население Африки полагает, что им тяжело живется!

Нет, это отнюдь не простое дело — прожить на жалкие гроши. Думаю, вы и сами понимаете. Благотворительность не защищает от инфляции и, на самом-то деле, не приносит блага. Благотворительность придумали церковники — думаю, комментарии излишни. Возьмем, к примеру, меня, человека, который стал в буквальном смысле преуспевающим убийцей. И вот я один. Невоспетый, неоцененный. Никому не пришло в голову воздвигнуть памятник в мою честь. Трудные времена? Да что, черт возьми, все они в этом понимают?

Как бы там ни было, Пронзатель восстанет вновь. Возродится. Вы можете пнуть феникса на склоне его жизни, но он не вечно будет согбенным старичком. Общество рассердило Пронзателя, и теперь этому самому обществу лучше почаще оглядываться по сторонам. Я сам содрогался от ужаса, лелея свои злодейские планы, а меня трудно назвать человеком пугливым — уж поверьте.

Отчасти проблема в том, что вообще-то я неплохой, скромный парень. Я не ору на каждом углу о своих добродетелях, но точно знаю, что склонен ко злу в гораздо меньшей степени, нежели большинство моих соплеменников. И что же? Именно я, тем не менее, и оказался тем козлом отпущения, на которого повалятся все шишки. А меж тем я — добрейшее существо. Я перевязал бы лапку лягушки, если б нашел ее пойманной в лягушачью ловушку. Черт возьми! В хорошем расположении духа я бы даже перевязал поврежденную конечность проклятому лягушатнику-французу!

Видите ли, Анушка была отклонением от нормы. Думаю, вы и сами уже это поняли. Я прав? Мы знаем, как она смеялась надо мной, и принуждала меня к грязному соитию, и пыталась похитить мою бессмертную душу, вытягивая сперму из ее естественного месторасположения внутри моего тела. Животворящая жидкость, исполненная ужаса, протекает сквозь мерзкие врата демонического влагалища и низвергается в матку, в лоно — матрицу для будущей дьяволицы. Помните, как Макбет умолял свою жену рожать только мальчиков? Он знал, о чем говорит, старина Макбет. В свое время он встречал нескольких настоящих ведьм; никто рожденный от женщины не мог обмануть его.

(На самом деле, зря Шекспир разделался с лордом. Макбет был хорошим королем, и трон пристал ему гораздо больше, чем этому узурпатору Дункану. После нескольких бутылок Уильям обычно уже и сам не мог толком разобраться в своих рукописях.)

Во французской литературе есть один парень… не спрашивайте меня, кто именно, но сказанные им слова выгравированы на моем сердце. Или, вернее, похожие слова — поскольку те, что в моем сердце, само собой, выгравированы по-английски. Я не думаю, что нарушу какие-нибудь законы копирайта или директивы ЕС, если процитирую написанное им. И в любом случае, как говаривал мой старый преподаватель-француз, шедевров долбаной французской так называемой литературы не хватит и на то, чтобы сложить хороший костер. (Кажется, он не очень-то любил свою работу.) Нет, в самом деле, я действительно попытался процитировать реплику как можно ближе к оригиналу, хотя, разумеется, вы никак не можете это проверить.

Также, поскольку это мой собственный перевод работ этого-как-его-там, я не думаю, что вы имеете право подать иск Ее Величеству. Посему нам не грозит официальное судебное разбирательство. Пускай все эти юристы отправляются со своими тяжбами в другое место и желательно куда подальше!

Так о чем бишь мы? Ах да; это потрясло меня до глубины души… Черт! Как я мог забыть! Что я собирался сказать?! Во всем виноваты проклятые врачи и таблетки, которыми они меня напичкали — хотя предполагается, что таблетки будут применяться в последнюю очередь. По крайней мере, к тем, кто лишь un росо loco. Но куда там! Здесь все против меня! Долбаные таблетки! Долбаная щетина! Долбаные гены! Долбаный Ясир Арафат!

…Боже-боже! Вот сейчас я и впрямь разговаривал как безумец.

Вместо всего этого позвольте сказать следующее: я бы хотел прокомментировать все ваши предложения и возражения в дальнейших абзацах. А сейчас мне очень хочется сообщить кое-что важное — важное если не для вас, то для меня. Прежде чем мы продвинемся вперед хотя бы на единый маленький шажок, желаю вас уверить: я целиком и полностью отдаю отчет в своих действиях. Я абсолютно compos mentis. У меня могут быть тараканы и не все дома, мои шарики могут зайти за ролики, моя крыша может поехать — но я полностью здоров. В Броти Ферри даже воздух имеет целительные свойства, но я иду дальше: я дышу чистым эфиром Олимпа, живительным кислородом Авалона и елисейских полей.

Если я и болен, то лишь cacoethes scribendi — жестокой манией писательства… Чтоб мне провалиться! Некоторые из этих фразочек звучат столь многозначительно, что мне, возможно, стоило бы увековечить их на пергаменте. Или, в крайнем случае, на папирусе.

Я питаю отвращение к глупцам, полагающим, что если их можно понять, то, стало быть, можно и простить. Это не мой выбор. Я терпеть не могу подобную разновидность эгоизма и эгоистов, которые смотрят на мир исключительно со своей собственной колокольни. Этакий типчик выложит вам весь перечень своих злодеяний, но полагает, что способен вызвать сочувствие, рассказывая о собственных бедствиях и невзгодах. Это не про меня! Я ненавижу слабаков, обвиняющих в своих сексуальных неудачах весь мир, за исключением себя, любимого. Если и можно сказать, что я твердолоб, то только в буквальном смысле: у меня крепкий череп, необходимый для защиты ценного мозга вроде моего. Я не похож на тщеславных тварей, всепоглощающе озабоченных самооправданием в ущерб истинному раскаянию. (Будущие члены комиссии рассмотрения ходатайств о досрочном освобождении, пожалуйста, обратите на это внимание!) «Раскаяние — удел грешников»… Еще одно название для моего потенциального романа. Бог знает, о чем он мог бы быть. Возможно, о нераскаявшихся негрешниках.

Мы можем свободно бродить по миру (во всяком случае, вы, счастливчики, можете; я-то окружен каменными стенами и кольцом надзирателей), но, куда б мы ни отправились, — мы несем с собою потертые заплечные мешки, наполненные нашими душевными метаниями (фигура речи, специально предназначенная для британцев). Мы не в состоянии сбросить с плеч груз наших ошибок и промахов и сбежать от их последствий — хотя, казалось бы, нет ни одного обстоятельства, мешающего увильнуть от ответственности, если на то нам дадено хотя бы полшанса… Почему они требуют от меня писать эту чертову книгу, коли не готовы принять ее содержание? Впрочем, да: вы же еще не знакомы с Кантом и Витгенштейном, как я мог забыть.

Никогда в жизни я не терял рассудка — пусть даже жирдяй адвокат сумел доказать обратное. Все, что я делал, было продиктовано одним-единственным стремлением: не позволять злу обрушиться на невинных. Ушной секс, в конце концов (простите, я немного отклоняюсь от темы, и извините мне некоторое морализаторство), — безопасный секс. После такого секса девушка не окажется на операционном столе подпольного абортария с перспективой проникновения в ее организм вязальной иглы, стерилизованной в виски. Ей не придется забираться в горячую ванну, прихватив бутылку джина и проволочную вешалку. Ушной секс не распространяет венерические заболевания. Через него вы не подхватите СПИД. Он не требует предварительных ласк в голом виде. А самое главное (это мое субъективное мнение, но помните, что я в таких делах вроде как эксперт): мужчине не приходится надевать презерватив. (Помните, как я пытался проникнуть в Анушку?)

Ладно. Возможно, папа все равно этого не одобрит. В конце концов, то, что мы делаем — мечта каждого распутника. Секс без границ и каких-либо последствий девять месяцев спустя. Неважно, сколько раз вы погружаетесь в ухо своей подружки, — в мире не возникнет ни единой новой живой души, обреченной подпасть под власть этого Великого Порицателя и впоследствии быть приговоренной к вечным мукам… По крайней мере, женское движение за равноправие должно бы меня одобрить — как вы полагаете?

Будучи несколько раздражен недопониманием, возникшим между мною и женским полом, я обратился за консультацией к профессионалу. Избитые мелодии слаще всего для слуха — разве не так говорят? А даже если не говорят, должны б говорить. В мире нет ничего похожего на женщину, особенно когда она падка на деньги.

В те дни каждый в Данди знал, где находится дом удовольствий. Я не собираюсь называть имен, дабы не создавать нынешним его содержателям возможных затруднений. В любом случае, я предполагаю, что сейчас указанное заведение переехало с Док-стрит в помещение на Денс-роуд, где гораздо просторнее.

Ни для кого не секрет, что в наше время бордели вышли из моды. Во всяком случае — такие бордели, какими они были в старые добрые возвышенные пуританские богобоязненные викторианские времена, когда респектабельные леди вступали в половые сношения с целью иметь детей, а не оргазм — и в процессе жертвовали своими фигурами. Если вы когда-нибудь видели фото жены Чарлза Диккенса, Кэтрин, вы бы вряд ли стали винить его за эту маленькую актриску на стороне. А еще, я надеюсь, вы обратите внимание на то, что, как и многие великие люди, Диккенс имел прозвище. В его случае оно звучало как «Искрометный».

В наши дни Дома Дурной Славы маскируются, как умеют, делая вид, что предлагают совсем другие услуги. Они надевают на себя маску приличия и подбирают названия вроде «Сауна и прочее» или «Центр джакузи и работы с телом». Вот уж действительно, работа с телом! Почему, интересно, просто не нацепить вывеску «Искусно замаскированный дом совокупления» — и не покончить со всей этой двусмысленностью?

О, я производил исследование должным образом! Это было грязное дело, но кто-то ведь должен копаться в дерьме. «Сауна и массаж? Да, сэр?» — спрашивают девушки, едва вы входите. Если называть вещи своими именами, они говорят вот что: «Желаете ли сделать вид, что пришли сюда вымыться и размять тело, а не потрахаться?»

Вы робко бормочете, что, дескать, сегодня я желаю только массаж, заранее спасибо… Вы стоите в прихожей в своем лоснящемся пиджачке и с арафатовской щетиной на морде, произнося все те слова, которые приличия требуют сказать проститутке. Краснея как помидор, чувствуя, как пот выступает на шее под тугим воротничком, а рот наполняется горячей слюной, опустив глаза долу и нервно теребя пальцами полу пиджака… А управляющий с усмешечкой протягивает вам полотенце, берет ваш шестипенсовик и отправляет вас в грязную кабинку, где уже ожидает массажистка… Черт, черт и черт возьми!

Далее следует быстрый псевдомассаж, а затем девушка с притворной застенчивостью спрашивает вас: «Что-нибудь еще, сэр?» Представьте себе подобный вопрос, заданный в мои студенческие годы человеку мужского пола после пятничной стрижки! Ведь это было еще прежде, чем настал век машин и мы обрели наконец возможность носить волосы большей длины, нежели отрастает за неделю.

Недоумевая, вы интересуетесь: а что еще можно? Заметим, что к этому моменту ваша массажистка почти наверняка облачена в свою рабочую одежду — бюстгальтер и трусики, а ваши чресла прикрыты лишь скудным полотенцем, которое — в микеланджеловской манере — обнажает больше, чем скрывает. Покамест все довольно откровенно, очевидно и общедоступно. Ситуация варьируется от места к месту, как Рождество и Пасха, но по большому счету не важно, какими словами и действиями вы стремитесь замаскировать происходящее. Оголенная грязь. Секс двух чужаков. Бесстыдно обнаженные груди. Горькие поцелуи купленного красного рта. Неестественная интимность с незнакомцем. Лично мне никогда это не удавалось — а вам? (Не ошибусь ли я, если скажу, что затронул ваши тончайшие душевные струны? Надеюсь, вы чувствуете, как они вибрируют?)

— Ласки руками, оральный секс, частичный секс или полный секс, — пропела мне одна девушка, когда я попросил ее огласить меню. Жаль, я не расспросил, что разумелось под «частичным сексом». Мой вам совет: всегда просите объяснений — где только возможно. Однажды вас бросят в тюрьму, и внезапно окажется, что уже слишком поздно.

Очень часто эти развратные юные гурии, сулившие мне рай, с недоумением глядели на меня, когда я сообщал, что желаю кое-чего особенного. Подобные общедоступные гетеры в основном привыкли к незатейливым партнерам, платившим за то, чтобы девушки потеребили им член или пососали яйца. Фу, гадость.

Как показывает практика, средний шотландский клиент редко выбирает секс по полной программе. Дело тут, возможно, в том, что он опасается осечки, а главным образом — в том, что это дорого стоит. Пусть шотландская нация размеренно убивает себя жирной едой, выпивкой и сигаретами, но мы не законченные безумцы — что б там ни говорилось в суде.

— Чё эт ты базаришь? Сунуть ко мне в ухо? — спросила меня одна маленькая чаровница — одна из бесчисленных Джеки и Тони, овладевших профессией массажистки и не только ею одной. Я объяснил, и девушка слегка побледнела. Может, на самом деле ее звали Бланш?

— Ну даешь, — сказала она. — Ты, этого, малость не того, а?

Я огляделся по сторонам, прикидывая, какие возможности имеются в нашем гроте любви. (Ни единого ушного тампона в поле зрения. Достойно сожаления.) И вы знаете, в среднем, в общем и целом, совмещая приятное с полезным, я решил, что настало время возразить всем, кто считал меня слабаком.

— Как сказал кто-то из великих, моя милая, — высокомерно сообщил я ей, — «если ты промахнулся, не сумев принять гугли, это еще не повод уходить с поля».

Ладно-ладно, это были мои слова, а я пока еще не стал великим. Но что же мне было делать? Не читать же лекцию этой Филипине полусвета, верно?

Вы совершенно правы: я, как всегда, снова отвлекся от темы. Кажется, мы собирались поговорить о мертвой проститутке номер один. О Лоле Монтес.