На сей раз Ангус вызвал меня для дачи показаний. «Допрошен подозреваемый по делу Разрезателя», — гласили заголовки газет. Разрезатель? Они хоть раз напишут мое прозвище как надо?

Мы опять вернулись к набившей оскомину старой теме алиби. К этому времени я уже озадачил свой немалый интеллект проблемой пребывания в двух местах одновременно, но, к сожалению, крайне мало преуспел в поисках решения. Пожалуй, использование лазерных голограмм оказалось бы несколько дорогостоящим проектом.

Подобно множеству моих предшественников, я столкнулся с казавшейся неразрешимой дилеммой. Как оказаться подальше от того места, где ты собственноручно кого-нибудь убиваешь? Ну почти собственноручно — вы понимаете, о чем я. Подобные вещи хороши для трагически-увечных концертных пианистов в черно-белых фильмах, у них всегда имеются чужие руки, приделанные к их запястьям, но я никогда не мог сыграть даже самой простой мелодийки. Мне медведь на ухо наступил.

Так вот, коль скоро я находился на месте преступления в момент преступления, значит, я был слишком занят там, чтобы оказаться где-то еще. Да, защита — мудреное дело, и неудивительно, что люди, имеющие алиби, цепляются за него мертвой хваткой. В общем-то, вполне уместно говорить о смерти, если Пронзатель преследует вас по пятам, вы согласны?

Итак. У меня не было алиби третий раз подряд. И не будет — до тех пор, пока теплое молоко не научится говорить. (Но даже тогда, разумеется, мне придется убедить его солгать.) Кроме того, меня видели вместе с жертвой незадолго до ее смерти три раза из трех. «Могло ли это, — спрашивал я себя, — обозначать, что «третий раз — несчастливый» для Разрезателя?» Черт! Ну вот, из-за них я теперь и сам запутался…

Я несколько раздраженно сообщил Ангусу Макбрайару, что не собираюсь отвечать за маньяка, который преследует меня по пятам и убивает моих подружек.

— Подружек, сэр? — переспросил Ангус. — Навряд ли. По крайней мере две из них были путанами. — Прискорбно видеть, как британские полицейские все больше и больше перенимают трансатлантическое арго своих американских коллег.

— Шепнула нежно мне на ушко, — сказал я ему, — моя вчерашняя подружка… — Допрос произошел на следующий же день; Ангус времени даром не терял. — «Прости, дружок, я — fille de joie, любви продажной я служу». — Байрон. Хотя, разумеется, Ангусу это невдомек. Полагаю, его знакомство с поэзией ограничивается чем-то вроде: «Раз, два три, четыре, пять, начинаю я стрелять».

Инспектор смерил меня взглядом, ясно дающим понять, что он с удовольствием съездил бы мне в это самое ушко.

— И вы утверждаете, что расстались после того, как покинули этот… э… «Граундлингс», как там называется клуб?

— Это название было принято теми театралами, которые в шекспировские и последующие времена могли позволить себе только стоять в яме, являющейся зрительным залом тех времен, сержант, — беспечно заметил я, на сей раз прочно сидя в своем интеллектуальном седле. — Если б они знали, что сотворили с ценами в баре, носящем их имя! Это подозрительное местечко. Вам следовало бы заглянуть туда вместе со своими… э… шпиками. (Туше, определенно туше! Вы видели, как дернулось его левое веко?)

— Учту, — мрачно согласился он. — Так как насчет моего вопроса?

— Да. Мы с мисс… с Мэгги расстались у входа в «Граундлингс», — сказал я ему. — И пошли разными путями.

— Она — к своей смерти, — задумчиво пробормотал Ангус. — А вы, сэр?

— Я отошел ко сну. Тому сну, — сообщил я ему, — который тихо сматывает нити с клубка забот, хоронит с миром дни, дает усталым труженикам отдых — врачующий бальзам больной души…

— Боюсь, вынужден попросить вас повторить это еще раз, — заявил Ангус, снова копируя жаргон американских детективов, что определенно меня не радовало. — Я не очень хорошо знаком с Оскаром Уайльдом.

— «Макбет», инспектор. Это «Макбет», — объяснил я ему. — Шотландская пьеса. Я отправился прямиком в постель, вот что имелось в виду. Стакан молока, диетическое печенье, несколько минут один на один с Марселем Прустом — и на боковую. Уснуть и видеть сны, как мог бы сказать Оскар Уайльд.

— А этот Пруст может подтвердить ваши слова, да, сэр? — спросил Ангус. (Да, я знаю! И подумал то же самое, что вы сейчас: забавный шотландский полисмен, не сумевший опознать мертвого француза! Интерпол потерпел позорное фиаско.)

Я разъяснил инспектору, кто такой Пруст, и Ангус чуть поморщился, будто бы уловил запах прогорклого печенья. Потом он зашел с другой стороны.

— По мнению наших экспертов, — объявил он, — человек, который совершил все эти преступления, почти наверняка…

Тут Макбрайар, как обычно, сделал многозначительную паузу, вперившись взглядом в голубые дали. Я ждал, когда же он наконец закончит свою мысль и скажет: «Почти наверняка — вы».

Однако Ангус опять меня перехитрил. И к сожалению, не в последний раз. Вернувшись с небес на землю, он сказал вот что:

— Проанализировав поведение преступника, наши эксперты пришли к выводу, что этот человек почти наверняка несостоятелен…

— Вы хотите сказать, он нищий? — спросил я, лихорадочно работая мозгами.

— Физически несостоятелен, — пояснил Макбрайар. — Согласно предпринятым расчетам и… э… так далее. Короче, если этот парень однажды соберется жениться, ему лучше будет пойти в кукольный домик и сожительствовать с одной из кукол.

О, как жестоки бывают люди! Впрочем, чего вы хотите от наших британских полицейских? Я почувствовал, как мой член злобно фыркнул в ответ на эту подколку. Твое счастье, Макбрайар, что ты не девочка по вызову, не то я поимел бы твои уши, дружок. Действительно поимел бы — и незамедлительно.

Внешне, само собой, я был спокоен, как камера обскура Кирремюера в день раннего закрытия. Учтивый? Невозмутимый? Однозначно, да. О, он старался вывести меня из себя — коварный Ангус! Как же обманчив был его мирный экстерьер! Но поскольку я отказался схватить приманку и поскольку судебная система Шотландии не позволяет полицейским инспекторам заставлять подозреваемого спустить штаны, дабы выяснить размер члена, он вынужден был держать свои наручники в кармане и снова меня отпустить.

Мне до сих пор не верилось, что бессистемный преступник вроде меня, проявляющий минимум осторожности как до, так и после преступления, умудрился не оставить полиции ни единой улики. Это одна из самых больших тайн в анналах современных преступлений (или станет таковой, когда эти анналы опубликуют). Готов поклясться: за мной присматривал какой-то ангел-хранитель из ада. Иначе я никак не могу объяснить тот факт, что на протяжении всего это царства ужаса я был счастлив, словно кролик, имеющий в наличии все свои лапы.

Забавная и удивительная закономерность: люди, из кожи вон вылезающие, чтобы скрыть свои преступления, частенько попадаются на совершеннейшей ерунде. Жена, сдающая супруга полиции ради вознаграждения, — хороший пример. Я же счастливо избежал такого оборота событий. Пронзатель был Ивелом Канивелом преступного мира, пока он не погорел (Ивел, а не я).

Сидя внутри технологического чуда, которое являет собой самолет, вы наверняка подумали (я прав?), что силы закона и порядка конца двадцатого столетия должны обладать недурными возможностями. Они, полагаете вы, подобны кошкам со всеми их девятью нерастраченными жизнями, гигантскими запасами сметаны и любым количеством мышей, какое только способны вместить их желудки. В конце концов, мы живем в век дактилоскопии, тестирования ДНК, долбаных полицейских экспертов, способных вынуть молекулы из клеток тела, разрезать их, как колбасу, перемешать с ферментами, погрузить в электрический гель и Бог знает что еще, черт возьми! Меня не спрашивайте, я гуманитарий.

Разве не оставил я в голове мисс Джин Броди образцы своей жизненной силы? Ну и? Что еще нужно лабораторным мальчикам? Подписанная фотокарточка?

— Недостаточно, — сказал Ангус, когда я заикнулся о современных научных методах, имевшихся на вооружении полиции. В особенности о новой технологии детектирования спермы. — Этого оказалось недостаточно.

— А мне-то казалось, что мы имеем дело с безошибочным тестом, — непринужденно заметил я.

— Дефектное семя, — объявил Ангус. — Тот, кто все это проделал, имеет дефектное семя. Что-то в этом роде. Тест не дал результата.

Просто отлично! Мне хотелось как следует дать ему в ухо. Мне следовало бы обуздать свой язык, но ты же знаешь меня, дорогой читатель. Я не остановился на достигнутом. Мудрый, как Ветхий Завет, и хитроумный, как легендарный Эзоп, я спросил:

— Вы принимаете во внимание тот факт, что преступник мог быть скоптом, инспектор?

Это поставило его в тупик, должен вам сказать. Я мог с тем же успехом спросить у него название виллы в Броти Ферри, на которой Мэри Шелли начинала писать своего «Франкенштейна». Ангус издал звук, который в дешевой бульварной литературе обычно передается как «Шо-о»? Это означает «лиса — один, охотник на лис — ноль».

— Скопты, — объяснил я, — или «Белые Голуби», как они сами себя называют. Ортодоксальная религиозная секта, члены которой руководствуются в жизни двумя цитатами из Библии — от Матфея 19:12 и от Луки 23:29. Полагаю, вы знакомы с данными текстами.

Удар пришелся в цель. Ангус пошатнулся.

— Тексты? Секта? — пробормотал он. — Да…

— Так вы о них слышали? Отлично. Тогда вы, должно быть, знаете, что они могли совершить убийства. Все скопты — скопцы, и они расчленяют своих женщин в самой что ни на есть варварской манере. Ориген был скоптом — нужно ли говорить что-нибудь еще?

— Ориген? — булькнул Ангус. На миг мне показалось, что он вот-вот скажет: «Это что, специя»?

— Адамант, — отозвался я, повергая инспектора на обе лопатки. — Египетский теолог. Безумен, как Шляпник, само собой. Он утверждал, что Христос — приемный сын Господа и что на луне есть вода… Просто мне пришло в голову, что современные скопты проводят конференцию в Кэрд-Холл в Данди, пока мы тут с вами разговариваем.

Если бы кто-нибудь заткнул вас за пояс — одновременно вербально и интеллектуально, — вы бы поняли, как чувствовал себя Ангус Макбрайар. Сказать, что он сел в лужу, — значит выразиться почти буквально. Я уже раздумывал, где бы достать для него полотенце.

Наша беседа закончилась обычными дежурными предписаниями: не покидайте город / вы — подозреваемый номер один / мы будем присматривать за тобой, парень / и так далее, и так далее. Как бы там ни было, но Ангусу пришлось отпустить меня. Я начинал понимать, как может чувствовать себя коптящаяся селедка, когда огонь начинает разгораться. Не очень приятное ощущение. Очевидно, что Пронзатель был объектом охоты — тут не поспоришь.

Несостоятельный… Это ж надо!

«Если ты упал с велосипеда, — гласит народная мудрость, — нужно тотчас же взобраться на него снова». Народная мудрость не объясняет, как ты будешь крутить педали, если сломал себе обе ноги.

Так или иначе, я решил принять на вооружение эту обобщенную велосипедную политику и воспользоваться ею для более специфического спорта — убийства девушек легкого поведения. Я напомнил себе, что не должен позволять мелким трудностям — вроде тех, которые возникли с мисс Джин Броди, — воздействовать на мое подсознание и влиять на дальнейшие поступки. «Выкинь из головы эту долбаную скамеечку, Даниэль», — велел я третьему лицу, которое было мною.

Я не сомневался в том, что после нашей последней беседы Макбрайар организует (он так и сделал) слежку за мной. С другой стороны, зная, сколь долгое время занимает бюрократическая процедура претворения сего намерения в жизнь, я готов был держать пари, что веревка Макбрайара покамест слишком коротка, чтобы связать мне руки. Потребуется еще несколько дюжин официальных бумажек, подписанных кем угодно — от шефа полиции до той женщины, которая вытирает кровь на лестнице в полицейском управлении. Это цена свободы, и в Великобритании все еще готовы ее платить, слава Богу. Мы в нашей стране пока что печемся о личной свободе, и даже представителю власти не так-то легко принять решение о попрании этого нашего права. Хей! Даже смертоносному нарциссисту время от времени хочется остаться наедине со своим возлюбленным…

Я поймал такси — древний рычащий тарантас — прямо возле полицейского участка и отправился в самую мерзкую часть города. Водитель был беспечен и слегка навеселе, что было мне на руку, учитывая (в будущем) возможную достоверность его свидетельских показаний.

Для тех, кто незнаком с Данди, я должен объяснить, что район Вэлли Форж — не что иное, как миниатюрная версия Ист-Энда в Лондоне или же трущоб Бангкока. Его главная улица — Шантитаун-роад — это Бугис-стрит региона Тейсайд.

Я, разумеется, не искал ничего экзотического. Мои желания были просты. Я не жаждал встречи с узкоглазой гейшей, способной пройтись на носочках взад-вперед по моему позвоночнику. Не требовалась мне и огромная негритянка, слизывающая карамельный йогурт с моего воздетого члена (хотя я уверен, что обе эти возможности доступны в Вэлли Форж, если человек знает, в какую дверь постучаться). Нет, нет и нет. Мне не требовалось экзотических мясных блюд. Я просто желал отыскать временную подружку, согласную одолжить мне свои уши на постоянной основе.