Пьер Коллисандер — это имя на слуху у Йоахима с тех пор, как он начал писать книги. Гениальный Коллисандер, человек, которым Эллен не переставала восхищаться. Йоахим заходит в галерею «Лундтофт», что находится на Бредгаде вместе с другими крупными галереями. Боль в затылке постоянно напоминает ему о том, что со спиртным он вчера перестарался. Помещение наполнено мягким светом. На стенах висят картины, какие-то жидкие пейзажи. Это далеко не Тёрнер, подумалось Йоахиму. Или впрочем? Йоахим подходит ближе. Это что, березовая роща? А на этой картине дуб с раскидистыми ветвями. Тут уже особые краски? Если бы здесь была Эллен! Но после всего вчерашнего вечера это невозможно. Йоахим до сих пор не может понять, как он позволил, чтобы все зашло так далеко, чтобы он так напился. Эллен вела себя, словно между ними ничего не было, но он-то ее хорошо знает. Отказ для нее был хуже смертного греха, который он никогда не замолит.
— Может быть, у вас есть вопросы? В таком случае я к вашим услугам, — отрывает его от своих мыслей сотрудник галереи.
Йоахим оборачивается: перед ним стоит человек довольно небольшого роста, чем-то напоминающий пуделя, хотя и не такой агрессивный и, по крайней мере, улыбающийся.
— Что во всем этом такого особенного? — задает вопрос Йоахим, обводя руками все картины Коллисандера.
Галерист остолбенело смотрит на него, даже, можно сказать, ошарашенно.
— Это… это… А вы вообще хоть что-нибудь знаете о методе Коллисандера?
— Ничего.
— Это же его серия картин о бытии. Каждая его работа, выставленная здесь, является метонимией.
Йоахим силится вспомнить, что это за чертовщина такая. Ему следовало бы знать такой термин. Когда-то он его знал, наверняка это слово ему встречалось — когда в ранней юности он перечитал массу толстенных книг по теории литературы. Но все это позабылось, вылетело из головы.
Все же, к счастью, галерист начинает ему объяснять метод Коллисандера. Так, например, художник для изображения березы использует обугленную березовую древесину, и краски, полученные из ее листьев, а кроме этого — березовый сок и пигмент осенних листьев. Тот же метод применяется при рисовании дуба или роз. Само дерево идет в работу: его спиливают и обжигают для получения древесного угля, которым рисует художник. Таким образом, картина увековечивает изображаемый объект, устраняется различие между предметом и материалом, между формой и содержанием.
— Может быть, вам будет интересна книга с обстоятельными пояснениями метода живописи Коллисандера? — предлагает маленький галерист.
Йоахим тяжело вздыхает. Книги. К черту книги! Верни мне Елену, думает он, спрашивая у собеседника, не мог бы тот помочь ему встретиться с Коллисандером.
На лице галериста сразу же виден отказ.
— Он сейчас не в Дании.
Йоахим улыбается, по его мнению, обезоруживающей улыбкой.
— Сюда наверняка приходят многие с подобными просьбами, но у меня есть серьезный интерес. Я — писатель.
Почему это звучит настолько несуразно в его устах? Вероятно, потому что он уже давно ничего не писал?
— Может быть, я вам оставлю свои контакты и вы сможете передать ему сообщение? Я собираюсь писать книгу, главным героем которой будет художник, и мне бы очень хотелось проинтервьюировать его об этом, — на ходу придумывает Йоахим, краснея.
Он и сам понимает, насколько глупо это все звучит, но поспешно продолжает рассказывать о важности своего исследования.
— Я сожалею, но Коллисандера нет в Дании. Кроме того, он крайне редко дает интервью.
На лице галериста написан окончательный отказ. Ничего сделать нельзя. Йоахим прекращает уговаривать его, выходит на улицу и направляется в сторону Новой Королевской площади.
И что теперь? Что делать дальше? В его активе мало что есть. Даже, пожалуй, ничего. Какое-то смутное предчувствие, даже подозрение и не более того. Он приближается к отелю «Англетерр» и снова думает о Стелле из того гостиничного номера. О выражении ее лица, когда она рассказывала о среде, в которой вращалась Луиза. В ее глазах был неподдельный страх. Где-то разгуливает убийца, сдирающий кожу с женщин, как снимают шкуру с норок и других животных. Елена является единственной, кого подозревает полиция.
Истинного убийцу разыскивает только Йоахим, хотя сегодня утром он и отправил сообщение Сперлингу о крюке, который он видел на полотне Коллисандера. Он осознает, как это все выглядит: какой-то заштатный писателишка обвиняет в убийстве маститого художника.
Йоахим достает из кармана телефон и снова набирает Елену. Но лучше не занимать линию и ждать, когда она сама ему перезвонит.
Он растерянно стоит с телефоном в руке и начинает гуглить адрес Коллисандера. К величайшему удивлению, это ему удается. Кто угодно может найти его. Амалиегаде — более престижного места быть не может. А ведь эта улица совсем недалеко отсюда. Но галерист сказал, что художник уехал за границу. Йоахим решает проверить, так ли это.
* * *
Уже стоя перед самым входом, Йоахим понимает, что у него нет плана действий. О чем он вообще думал? Не может же он заявиться просто так и начать расспрашивать художника-мэтра. Может быть, ему следует продолжать врать так же, как он врал галеристу? Ну, вот он теперь собирается писать роман… Да, тут ничего лучшего не придумаешь. И надо надеяться, что он будет выглядеть более убедительно, чем в галерее. На домофоне лаконично написано: «ПК». Йоахим нажимает пальцем на кнопку. И ничего не происходит. Может быть, он и правда уехал за границу. Тогда он нажимает на другую кнопку и ждет.
— Да, — слышится чей-то шипящий голос.
— Мне нужен Коллисандер.
— Что?
— Пьер Коллисандер! — уже буквально кричит Йоахим.
Никакого ответа, но дверь открывается.
Йоахим поднимается по широкой безупречно чистой лестнице. Изысканно украшенные перила, ухоженные цветы на подоконниках лестничной клетки. Вот как живут богачи, думает он и тут обращает внимание, насколько обтрепанный у него вид. Он проводит ладонью по волосам, хотя и знает, что это ничего не даст. Дверь соседей с нижнего этажа уже открыта, в проеме стоит пожилая женщина. Очки сидят почти на самом кончике ее выпирающего носа, седые волосы зачесаны назад.
— Пьер в отъезде. Я могу взять для него посылку, — сообщает она.
Йоахим только разводит руками.
— Нет, я — писатель. Собираюсь написать книгу о Коллисандере. Вы не знаете, где он?
Лицо женщины тут же меняется, как и у галериста.
— Если у вас нет для него никакой посылки, тогда уходите, пожалуйста, — приказным тоном говорит она.
Йоахим быстро просчитывает свои возможности. Квартира Коллисандера расположена всего лишь этажом выше. В подъезд он уже вошел. Если бы он только мог туда подняться и войти… Влезть в чужое жилище? Это, что ли, у него на уме? Женщина насупливает брови.
— У вас еще что-нибудь? — холодно спрашивает она.
Она и не думает возвращаться к себе, пока он не выйдет из подъезда, это ясно. Кроме того, она прекрасно рассмотрела его. Если впоследствии будет заявлено в полицию о вторжении в частную квартиру, она сможет дать его точное описание. И, должно быть, сможет опознать.
Йоахим качает головой и разворачивается. Он в бешенстве от того, насколько по-идиотски себя повел. Играет в детектива и рвется в чужой дом. Как там Сперлинг тогда сказал? Можно заниматься чем угодно, играя в сделай-все-сам, но расследование преступлений следует поручать полиции.
Он правильно угадал намерение этой женщины: она стояла на лестничной площадке до тех пор, пока он не вышел из подъезда.
Эллен. Йоахим знает: Эллен всегда владеет всеми тайнами в мире искусства. Она может рассказать ему о Коллисандере. Она опять может ему помочь. Если вообще захочет разговаривать с ним снова.
* * *
Что-то в лице Эллен говорит: она знала, что он вернется. Вероятно, она только и делала, что ждала его. Когда она открыла ему дверь, вид у нее был великолепный. Ровные каштановые волосы собраны в хвост на затылке, без чулок, в сером до колен платье. Йоахим уверен, что под платьем у нее ничего нет.
— Доброе утро.
— Здравствуй, и прости за вчерашнее, вернее… — отвечает, заикаясь, Йоахим.
Он протягивает ей руку и чувствует, как признаки похмелья снова возвращаются к нему в виде тошноты и отрыжки. Она качает головой, поднимает глаза к небу, показывая, что ничего страшного не было, и раскрывает объятия.
— Расслабься, Йоахим. Я не обижаюсь, — успокаивает она и весело подмигивает ему. — Во всяком случае, больше не обижаюсь.
Она поворачивается, заходит в квартиру, и он подавленно следует за ней.
Странно, что он входит в свое бывшее жилище. Сначала ему кажется, что все так и осталось. Взгляд Йоахима не заметил ничего нового в этом интерьере: мебель осталась той же, что и в те времена, стоит на тех же местах. У Эллен хороший вкус, это несомненно. Она любит дорогие вещи — датчанка до мозга костей. Чувствовал ли когда-нибудь себя здесь Йоахим как дома? Эллен грациозно усаживается на одном конце дивана, поджимает ноги под себя и выглядит совершенно расслабленной. Йоахим присаживается на самый краешек дивана и кладет руки на колени. Окно во двор приоткрыто, и оттуда слышатся голоса играющих детей, которых у Эллен и Йоахима так и не появилось.
— Ну, истукан, рассказывай, — говорит она.
— Я попытался встретиться с Коллисандером, но он уехал, — начинает он.
— Ну да, у него есть своя мастерская на Сицилии, — сообщает Эллен, слегка качнув головой.
До него доносится сладкий аромат духов. Он внимательно рассматривает ее лицо. Не разочарована ли она? Не рассчитывала ли, что цель его прихода будет другой? Она продолжает:
— Ну, это уж полное сумасбродство, Йоахим. Мне приходилось сотрудничать с ним, и я могу лишь сказать, что это доброжелательный и учтивый человек. Он необычайно образованный и интеллигентный. Действительно великий художник и замечательный человек.
Йоахим чувствует ее выпад. Два качества, которых у него нет: великий художник и замечательный человек.
Эллен замыкается в себе, втягивает воздух сквозь зубы и проводит указательным пальцем по красной коже дивана. Почти незаметное движение, всего лишь жест — и все-таки это не ускользает от Йоахима. Было ли что-нибудь у Эллен с Коллисандером? Мысль о том, что Эллен могла быть с другим мужчиной. Как странно. Хотя, несомненно, у нее были мужчины после него. И почему бы Коллисандеру не быть одним из них?
— Насколько хорошо ты его знаешь? — осторожно спрашивает ее Йоахим.
Она скрещивает руки, понимая, к чему он ведет.
— Это не то, что ты подумал, — защищается она. — Мы просто с ним сотрудничали.
С улицы доносится звук мяча, ударившегося о стену дома, и голос матери, зовущей своего ребенка.
— Эллен. — Йоахим поворачивается к ней и начинает все рассказывать.
О зеркале, выпуклом венецианском зеркале, железках, крюках, подробностях. О крови под ногтями, крови, которая не была кровью, а кислотой, вырабатываемой насекомыми, из которой делают карминно-красную краску.
Эллен внимательно слушает, хотя она уже выслушала большую часть всего этого вчера.
Он поднимается и ходит кругами по тем самым половицам, по которым проходил много раз раньше. Продолжает рассказывать, и понимает, что он говорит об этой загадочной истории, как об одном из своих сюжетов.
Эллен перебивает его.
— Он гений, — спокойно заявляет она. — Он стал одним из величайших художников уже давно, еще в годы своей юности. И, возможно, это качество больше всего заслуживает внимания. Он относился к когорте «молодых и многообещающих», как ты знаешь, — продолжает она свою речь, криво улыбаясь.
Йоахим вздыхает, опуская взгляд.
— Но, в отличие от многих других, он стал великим. В его работах присутствует такая глубина, которой не найдешь в современной живописи. Люди застывают перед его картинами.
— Из-за того, что в них есть… метонимии?
— Кое-что ты усвоил, — улыбается Елена. — Да, потому что его картины спаяны с сюжетом. Уже тогда, когда он учился в Академии изящных искусств… — продолжает Эллен и замолкает.
У нее испуганный вид.
— Что?
— Ничего.
— Ну, ты же собиралась что-то сказать о том, что когда он еще учился в Академии изящных искусств… И что было тогда?
— Все видели его талант, — медленно отвечает Эллен, даже как-то слишком медленно.
— Ты ведь не это хотела сказать.
Эллен улыбается.
— Я хотела сказать, что он затмевал всех остальных.
Она снова улыбается. Йоахим знает, что она лжет, но знает и то, что ничего не добьется, давя на нее.
— У него есть одна серьезная работа, о которой ходят легенды, — сообщает она. — Он рассказывал о ней во многих интервью. Утверждал, что эта вещь превзойдет все пределы, в которых до сих пор находилось создание художественных произведений. Само собой разумеется, все умирают от любопытства, но он поставил конкретное условие: это творение будет открыто для всеобщего обозрения только после его смерти.
Йоахим снова садится. Для него очевидно преклонение Эллен перед этим художником. Также вполне ясно и то, что между ними ничего не было, но она была бы не против.
Йоахим думает о Луизе. О теле, выброшенном, как обыкновенный мусор, в печь. О крюке на картине. О странным образом перекошенном женском лице. Не только о боли, не только об ужасе. О чем-то другом. О преодолении границ. Если бы только ему удалось добраться до Коллисандера. Эллен наверняка знает, где он находится. Может быть, у нее получится организовать им встречу? Если бы она захотела. Она преклоняется перед Коллисандером, и на этом он мог бы сыграть.
— Эллен, этот Сперлинг, он считает, что я дурак.
— По-моему, он прав.
— Они там прицепились к ДНК Елены на трупе Луизы. Мне нужно разыскать Коллисандера. Ты знаешь, где он?
Эллен раздумывает над ответом.
— Я же уже сказала, что он наверняка в своей художественной мастерской на Сицилии, в Сиракузе.
— Но ты ведь его знаешь…
Он наклоняется вперед, кладет свою ладонь ей на колено и с пылом продолжает:
— Я смог бы поехать туда сам, но и ты могла бы отправиться туда со мной. Может быть, мое подозрение и безосновательно, но тебе не повредит встретиться с ним снова. Кто знает, к чему это может привести…
— Йоахим, это слишком притянуто за уши, — прерывает его речь Эллен.
— Ты могла бы ему сказать, что приехала изучать этрусское искусство, не так ли? А я приехал с тобой. Мне главное туда попасть, а остальное я там уже сам разведаю. Я обещаю, что не буду тебя втягивать в мое… в мое расследование.
— Финикийское. Ты имеешь в виду финикийское искусство, — поправляет его Эллен, берет его ладонь, убирает со своего колена и отпускает. — Ты хочешь сказать… чтобы я стояла в аэропорту? Чтобы я там снова тебя ждала?
Йоахим чувствует, как кровь отливает у него от головы. Он ее боится, он всегда ее боялся.
— Прости, Эллен. Это было так ужасно, так бессовестно, то, что я тогда сделал, — оправдывается Йоахим.
Лицо Эллен расплывается улыбкой победителя.
— Когда ты не появился в аэропорту, я сочла, что с тобой произошло несчастье. Я позвонила в полицию, но они не хотели заниматься поисками, пока не пройдет сорок восемь часов с момента твоего исчезновения. Поэтому я обзвонила все больницы. И внезапно меня осенило. — Она щелкнула пальцами. — Я поняла, какой была дурой, что стояла в аэропорту и рыдала в телефонную трубку.
Эллен усмехается и качает головой.
— Тогда я отключила телефон и отправилась в поездку одна. И снова стала самой собой.
Она поднимает брови и вытягивает губы дудочкой. Сейчас она напоминает довольную кошку, которая только что съела жирную мышь. Йоахим смотрит на нее в ожидании бури.
— Я не могу объяснить, почему счел возможным не приехать к тебе. Просто-напросто чтобы убежать от всего плохого. От тебя. От наших ужасных отношений. Но каждое утро, когда я просыпаюсь, меня охватывает чувство признательности судьбе, что все это случилось.
Она сжимает его руку. Где-то рядом упал и заплакал ребенок. Йоахим не сводит с нее глаз, ждет, чем все это закончится.
— Я с удовольствием поеду с тобой в Сиракузу, — говорит она, кивая. — Хотя я и не верю в то, что Коллисандер совершил все то, о чем ты говоришь… Это просто смешно. Но я с удовольствием помогу тебе довести твое расследование до конца. Я даже не могу объяснить почему: у меня есть свои более или менее скрытые причины. В общем, я тебе все сказала, — с улыбкой договаривает она.