Солнце делает то, что ему и предписано: движется к зениту. Еще не полдень, и худшее впереди. Йоахим смотрит на Эллен, пытается что-то сказать, но у него получается лишь какой-то жалобный звук, с трудом пробивающийся сквозь кляп. Она мигает налитыми кровью глазами, пот льется с нее ручьями. А где же Коллисандер? Он что, просто сейчас за дверью? Сидит себе спокойно в тенечке и ждет, пока из них вытечет последняя капля влаги?

Портрет загадочной дамы по-прежнему стоит перед ними. У нее необычное выражение лица, от которого Йоахим не в силах отвести взгляд. Когда-то этот портрет был женщиной, которая, как и все, дышала, думала, ела, любила. На какое-то мгновение Йоахим видит ее словно живую перед собой. Выражение лица этой загадочной женщины, с которым она смотрит через плечо в глаза тому, кто смотрит на нее. В ее взгляде, взгляде Луизы, чувствуется какая-то снисходительность, нарисованная прямо на ее мертвой коже. Она смотрит с состраданием на Йоахима, на Коллисандера, на всех, кто встречается с ней взглядом. Она прощает это бесконечное женоненавистничество, которое отняло у нее жизнь. Женоненавистничество, которое само по себе является движущей силой таких художников, как Коллисандер и многих других… как Йоахим? Это полностью укоренившееся и жгущее чувство — не быть видимой, не быть любимой.

Из-за недостатка любви человек или погибает, или становится великим. Художник, писатель — не важно. Если человек не может получить достаточно любви от того единственного, который для него действительно что-то значил, тогда его начинают любить тысячи, миллионы. Но к каждому новому почитателю, к каждой проданной книге, к каждой картине, вывешенной в огромных залах, растет гнев. Тогда художник пытается трахать молоденьких девушек. Это не помогает. Тогда он начинает их избивать или унижать. И опять не помогает: невозможно избавиться от этого чувства злости. В конце концов Коллисандер пошел дальше, он убил ее, содрал с нее кожу. И вот она воскресла прямо здесь, перед Йоахимом. С этим легким взглядом через плечо, почти незаметной улыбкой на маленьких красных губках. Нет никакого сомнения в том, что она прощает мужчинам их ненависть к себе. А с другой стороны, она говорит: моей смертью вы убили самих себя, вы потеряли все, а я продолжаю жить.

Да. Йоахим убил самого себя. Вот этим путешествием в Италию. Теперь он понимает, как сделал из Эллен монстра своими отказами, своей тиранией. За все это он должен благодарить только себя. А Эллен снова ответила, как только у нее появился шанс, когда Йоахим попросил ее о помощи. Она решила: ладно, давай вместе отправимся в ад и погибнем рука об руку.

Глаза Эллен закрыты. Она еле-еле дышит и слегка покачивается взад-вперед. Йоахим отводит от нее свой отчаянный взгляд вверх, но солнечный свет ослепляет его. Тогда он наклоняет голову вперед, опускает подбородок на грудь и закрывает глаза. И тут перед ним появляется лицо Елены. Ее светлые волосы, глаза, смотрящие на него. Снова этот комок подходит к горлу. Мысль о том, что он ее больше никогда не увидит, стала невыносимой.

Никто ведь не знает, где находятся Эллен и Йоахим. Через некоторое время полиция начнет разыскивать их, несомненно, начнет. Но Коллисандер сможет выйти сухим из воды, избавившись от трупов. Теперь он будет умнее. Он сделает так, чтобы они и в самом деле исчезли бесследно. И никто, даже Елена, не будет иметь ни малейшего представления о связи между их исчезновением и новыми загадочными творениями Коллисандера. И раз никто не будет знать об этой связи, ничто не сможет отвести подозрение в убийстве от Елены. Она окажется в тюрьме. Полиция обнаружила ее ДНК в волосках на теле Луизы. И им больше ничего не требуется.

Нет. В отчаянии он дергает руками, но крепко связанные веревки не поддаются. Он тянется изо всех сил, но от этого ему становится больно, растертая кожа печет. От звуков, которые раздаются при его попытках вырваться, Эллен открывает глаза и горестно смотрит на него. Она уже отчаялась что-либо сделать — это видно по ней.

А Йоахим не сдается. Он поджимает ноги, зависая на руках, и ощущает, как вытягиваются связки на лопатках. Боль пронзает руки и опускается по спине дальше. Веревки все так же не поддаются. Он становится ногами на пол, подпрыгивает и падает всем весом вниз… снова и снова. Узлы на веревках остаются целыми.

Он снова становится на ноги. Думает. Солнце уже высоко. Оно сжигает их. Пот стекает ему на глаза, собирается в струйки на позвоночнике. Если бы он только мог сейчас что-нибудь выпить. Холодной водички, например. Умыть лицо. Привести свои мысли в порядок. Такое впечатление, что рассудок покидает его вместе с потом. Как долго человек может выдержать в этой парилке? Весь его организм умоляет о воде. Солнце немилосердно печет. На ярко-синем небе нет ни облачка, ничто не закрывает от солнца.

Интересно, какая сейчас температура? Градусов пятьдесят или больше? Йоахим смотрит вниз, на пол, в его глазах жжение. Интересно, а тело может загореться, если будет слишком жарко? Самовоспламениться?

Он чего-то не заметил. Он знает, что он чего-то не заметил, но чем больше он напрягает мысли, тем больше голова отказывается работать. Из этой ситуации должен быть какой-нибудь выход: выход всегда есть.

Его взгляд натыкается на какой-то предмет на столе. Какая-то скомканная тряпка. Белая материя, выпачканная в красное. Кроваво-красное. Это тряпка, о которую Коллисандер вытирал кисть. Шестьдесят градусов… Температура краски должна быть ровно шестьдесят градусов, чтобы она была достаточно жидкой для рисования. Шестьдесят и не выше.

Кажется, это Эллен рассказывала ему о краске на основе костного клея? Нет, это был продавец в художественном магазине. Следует быть очень аккуратным. Этой краской опасно пользоваться. Много студий сгорело из-за того, что тряпки с затвердевшим костным клеем самовоспламенялись. Самовоспламенение.

Коллисандер аккуратно накрыл крышкой эту эмалированную посудину и забрал ее с собой. Должно быть, он тоже подумал об опасности пожара. А тряпку он забыл. Она лежит на столе не на солнце. А если бы Йоахим смог подтянуть стол на солнце, между ним и Эллен? Он смотрит вверх. Веревки крепко привязаны к балке над ними.

Йоахим поднимает одну ногу, пытаясь дотянуться до стола. Стол не слишком тяжелый: Коллисандер может передвигать его, когда рисует. Если бы только удалось пододвинуть его ближе. Поставить между ними, прямо под солнечные лучи. Не так-то просто связанному узнику поджечь помещение. Ну а что, если… Если бы Эллен смогла подпихнуть стол, хотя бы чуть-чуть. Если пламя поднимется достаточно высоко, до самой балки… Балка загорится первой, огонь всегда идет вверх… А это шанс. Если, конечно, они сначала не задохнутся от дыма.

Он раскрывает рот и издает какой-то звук. Эллен с трудом поднимает голову и смотрит на него затуманенным взглядом. Йоахим резко кивает ей в сторону стола, стоящего за ней, и чуть задирает ноги по направлению к нему. Она непонимающе крутит головой, смотрит на стол. Он снова на мгновение опирается на обе ноги, отдыхает, набираясь сил. Потом становится на цыпочки дальше в сторону, тянется, тянется. Боль адская. Он вытягивает ноги, балансируя на цыпочках и вися при этом. Тянется дальше.

Наконец-то она догадывается. Или нет? Во всяком случае, она старается помочь, она находится ближе к столу. Эллен удается подтолкнуть его на несколько сантиметров. Кажется, звук, который раздается, когда стол двигается по полу, дает ей какую-то надежду, ощущение, что у нее что-то получается. Она старается изо всех сил.

Йоахим подбадривает ее, кивая головой. Опять кивает. Она делает множество попыток и уже готова сдаться. Но вот наконец-то она цепляет стол обеими ногами, вися на руках. Йоахим не понимает, как такая тщедушная женщина может все это вынести, но ей удается пододвинуть стол ближе к ним, и она отпускает его.

Теперь уже Йоахим в состоянии дотянуться до него ногами. И он вытягивает его туда, где светят солнечные лучи. Теперь стол находится между ними. Эллен смотрит на тряпку — и тут наконец действительно понимает. Она с беспокойством разглядывает эту вымазанную в краску ткань, и ноздри у нее чуть-чуть расширяются.

Они уже чувствуют запах. Запах горелого клея. Эллен качает головой. По ее глазам видно, что она против. Это слишком опасно. Огонь будет неконтролируемый, они здесь сгорят. Между ними поднимается дымок.

Через некоторое время ткань разгорается, как от взрыва. И вот уже на столе горят все тряпки. Пламя постепенно начинает пожирать деревянную столешницу, и огонь поднимается выше и выше, быстро пробивая себе дорогу.

Он смотрит на Эллен, стоящую все так же стиснув зубы, — должно быть, она думает о том же самом. Лучше быстро сгореть живьем, чем медленно высыхать. Она стоит на цыпочках, выгибаясь в сторону, стараясь держать тело как можно дальше от огня, но ее разорванное на лоскуты платье остается на месте.

Огонь начинает двигаться по канавке на каменном полу. Неужели Коллисандер пролил краску? Огонь молниеносно перебрасывается на стену с другой стороны от Йоахима. Пламя не пошло по балке над ними.

В это время угрожающе начинает тлеть край платья Эллен.

Йоахим чувствует, как эта краска на костном клее нагревается на его бедре, а потом и спине. Эллен была права: это слишком опасно, огонь вышел из-под контроля, они сейчас сгорят. Если бы не мешал кляп, он бы закричал. Из него вырывается звук отчаяния. Стол между ними уже весь охвачен языками пламени. Он смотрит на балку — ее нижняя сторона уже почернела. Но появляется дым. Эллен кричит.

Йоахим закрывает глаза. «Боже милостивый, я никогда в Тебя не верил…» — Он произносит молитву. Боль слишком сильная.

Открывает глаза, смотрит вверх. Теперь уже огонь охватил балку. Он пытается что-то крикнуть Эллен. Она не реагирует. Дым обжигает ноздри. Осталось недолго. Он это понимает. Все вокруг превратилось в море пламени. Йоахим старается подтянуть веревку ближе к огню, но тут догадывается, что его план безнадежный. Огонь не станет тем ножом, а языки пламени не станут ножницами, которые перережут веревки Йоахима. Сейчас он умрет. «Загадочная женщина» сгорит, а вместе с ней и доказательство непричастности Елены к смерти Луизы превратится в пепел. И во всем этом виноват… Йоахим. Но ему уже осталось жить с чувством вины не так долго. Какие-нибудь несколько секунд. Он умрет. Но при мысли об этом не приходит успокоение. Он смотрит сквозь дым на Эллен — вот к ней как раз уже пришло успокоение. Он больше не может смотреть на это: слишком тягостно.

— Эллен! — кричит он, но из-за кляпа во рту у него выходит лишь какой-то звук отчаяния.

Она не реагирует, потеряла сознание. А может быть, она мертва?