Небо! Насколько оно жестоко? А сколько может человек выдержать горя, посылаемого им? Говорят, что непосильного креста не бывает, а вдруг там просчитаются? Бывают же накладки.

Маша лежала на полу с закрытыми глазами, полностью расслабившись, и ни о чем не думала. Ей было все равно. Как неживая, ни одного движения, ни одной мысли. Небытие. Вдруг начала понемногу вырисовываться какая-то фраза. Словно на цыпочках, тихонечко стала подкрадываться. Все яснее и четче. Когда же подошла, Маша осознала: «Все умерли, и теперь мне не надо ни за кого переживать, рвать сердце, вернее – то, что от него осталось, волноваться и что-то делать, когда твое тело уже не слушается. Все!» И эта страшная для любого человека мысль неожиданно обрадовала. Теперь она свободна, а что случись с ней самой, то это ее уже не волновало. Пришло ощущение свободы от любви, долга и страха потерь. Чувство пустоты и безмятежности. Маша спряталась от всех в своей одинокой квартире. Утонула в своем бескрайнем одиночестве.

Святки. Самое время для чудес и вещих снов. Границы реальности рушатся, и в это время души близких приходят без особых препятствий в наш мир.

Часы своим гулким боем прогнали грезы. Маша открыла глаза и увидела в полоске голубого света фигуру умершего мужа. Олег стоял, наклонив голову, и поэтому лица не было видно, но она узнала его, и внутри все затрепетало. Боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть желанное видение.

Послышался глухой голос:

– Маша, прости меня. Согрешил и поэтому не могу спокойно уйти. Я глубоко виноват перед тобой и перед твоей безмерной любовью ко мне. Но я должен сказать: у меня была связь с женщиной, родился ребенок, который оказался никому не нужен. Сейчас малыш очень страдает за наш грех. Прошу тебя, спаси его. В моей рубашке.

Потрясенная увиденным и услышанным, Маша никак не могла прийти в себя. Олег не успел договорить, но она все поняла. Встала и быстро побежала в спальню. Там все было как при муже. Комната хранила память. Вот и длинный кронштейн, на котором вешалки с дорогими рубашками. Она нетерпеливо стала ощупывать каждую и, конечно же, то, что искала, оказалось в самой последней, из белоснежного батиста. В кармане нащупала скомканную бумажку. Дрожащими руками вытащила и, расправив, прочитала адрес и имя. Надо было ехать.

Ее подвели к старой детской кроватке. Маша боялась заглянуть в нее. Сердце билось птицей. Сопровождающая ее хозяйка Дома малютки, толстая, в грязном халате баба, пахнув перегаром, хриплым голосом спросила:

– Ну что, дамочка, остолбенела? Смотри скорее, а то мне некогда. Дела ждут, – и захрюкала от предвкушения шальных денег.

Маша наклонилась и увидела среди грязного тряпья маленькое исхудавшее тельце, а на белом без кровинки личике огромные синие глаза, переполненные недетской болью и горем. Резануло по сердцу – глаза Олега, даже экспертиза на отцовство не нужна. Это его ребенок.

Сунув деньги в жадную и потную ладонь начальницы, сказала:

– Беру! – и схватив невесомого ребенка, закутав его в свою шубу, побежала к выходу. Только на улице она поняла, что в помещении нестерпимо смердело нищетой и смертью.

Небо! Насколько оно милосердно? Когда ты думаешь, что раздавлен и уничтожен, вдруг появляется маленький лучик Надежды, который непременно спасет, даст силы и смысл жить дальше. Спасибо, небо.