Она шла, словно тень среди теней. Каждый сам по себе, и она тоже! Никто никому не нужен. У каждого свои проблемы и проблемки. Как раньше писали: «каменные джунгли». Кто ж это придумал? И как верно-то!
На работе дежурно поздравили с наступающим праздником. Каждой женщине подарили по жидкому букетику тюльпанов, состоящему из еще зеленых тугих бутонов. Наверное, купили в подмосковной теплице оптом, чтобы подешевле. Когда вручали цветы, они уже производили жалкое зрелище: стебельки согнулись и головки безвольно качались при каждом движении. Скучно и тоскливо, но мероприятие провели, статью расходов подтвердили.
Открыв дверь, Татьяна небрежно бросила сумку на тумбочку у зеркала и тяжело опустилась на пуфик. На пол, шурша целлофаном, выскользнул «букет». Она подняла и, оценивающе оглядев его, подумала: «Сразу что ли выкинуть или поставить в воду?»
Решила все-таки поставить в воду, дать им последний шанс.
Эту «икебану» оставила без особой надежды на возрождение. Пусть сами определятся: жить или не жить.
В махровом халате и с пультом в руке, забравшись с ногами на диван, предстояло ей провести три выходных дня, с перерывами на обед. Смотреть было нечего. Автоматическое переключение с канала на канал – вот и все занятие. Завтра будет отзвон знакомых, две-три дежурные фразы, натянутое «спасибо» и все. Скукотища!!! С выходными все ясно.
Настало пасмурное утро, хотя мужик из телевизора клялся, что в честь 8 марта будет праздничная погода специально для любимых женщин. Обманул, гад!
Татьяна натянула халат и пошла на кухню. Замерла прямо на пороге: на столе в скромной вазочке полыхали кумачом три аленьких цветочка.
– Вот это да! Выжили. Откуда силы-то взяли?
После этой малой радости как-то и настроение поднялось.
От неожиданного звонка в дверь она невольно вздрогнула.
– Господи, кого еще несет?
Резко повернулась и решительно пошла к входной двери. Посмотрела в глазок, никого не увидела, но любопытство взяло верх, и она осторожно приоткрыла ее. Перед взором явилась маловероятная картина. На коврике перед дверью стояла большая корзина цветов. Это были белые лилии. Роскошнейший букет тянул на несколько тысяч. Такие знаменитым артистам дарят, и то, только на бенефисе.
– Ни фига себе!
Татьяна опустилась на колени перед таким чудом. Цветы были настолько свежи, что казалось, их только что срезали. Еле хватило рук, чтобы обнять неожиданную красоту. Наклонившись, она утонула в вязком приторном запахе. Многие не любят лилии именно из-за него. Татьяна же их обожала.
– Это, скорее всего, ошибка! Такого не может быть. И от кого?
Она стала всматриваться в букет и нашла то, что искала. Изящная визитная карточка сообщала, что букет действительно предназначался ей. После поздравления с праздником следовало деликатное приглашение на ужин в один из престижных ресторанов столицы. В конце текста стояли только инициалы «А. С.»
Татьяна провела весь день в мучительных раздумьях. Что это? Может, розыгрыш, но очень уж дорогой, судя по букету. Идти или не идти? Сомнения усугублялись еще тем, что последние десять лет она жила полной затворницей. Такое событие совершенно сбивало ее с толку. Она не могла даже предположить, кто и зачем этот сделал.
День тянулся в муках и терзаниях. Когда оставался час до назначенного времени, Татьяна, совсем обессилев от сомнений, решила вверить свою судьбу слепому случаю. Взяла в руки монетку-талисман: пусть она все и решит. Эта денежка чудом оказалась у Татьяны, когда та в последний раз была в своем любимом Крыму, и ласковая волна прибоя подарила ей на память медяшку в три копейки с годом ее рождения. Теперь этот «оракул» разрешал все спорные вопросы. Она подбросила монету вверх и задала вопрос, та легла «орлом», значит – «да». Медлившая до этого Татьяна, как сумасшедшая кинулась одеваться, чтобы не опоздать. Вывалив из шкафа все имеющиеся наряды на пол, и утонув в них по колено, она с грустью поняла, что надеть ей решительно нечего.
Время безжалостно утекало, а она никак не могла ничего себе подобрать. Махнув на все рукой, оделась, как обычно, в рабоче-крестьянское, то есть в джинсы и свитер. Волосы, гладко зачесав, стянула резинкой и сразу успокоилась. Это ее броня, вторая кожа. Во всем другом она чувствовала бы себя крайне некомфортно.
Коленки начали трястись и ноги подгибаться, когда она стала подходить к ресторану. Сейчас ее позорно не пустят даже на порог, но швейцар, на удивление, склонился в поклоне и открыл перед нею дверь. Она вошла в залитое хрустальным светом фойе. Пока снимала куртку, из ниоткуда появился метрдотель. Он, приветливо улыбаясь, сказал:
– Добрый вечер. Позвольте, я провожу вас к столику. Татьяна потеряла ощущение реальности. Она была в сказке. Роскошь, приглушенный свет и звуки, запах изысканных блюд, дорогого табака и духов действовали завораживающе. Пройдя через весь зал, они оказались в укромном уголке. Из-за шикарно сервированного стола встал мужчина с розой. Он галантно поклонился, поцеловав ей руку, и, протянув цветок, сказал:
– Я бесконечно рад, что вы не отвергли мое приглашение. Прошу, присаживайтесь.
Татьяна присела за стол и как это делают в кино, поднесла розу к лицу, загадочно улыбнувшись, понюхала ее, давая тем самым понять собеседнику, что она готова его слушать. Про себя подумала, что сейчас начнется второй акт пьесы, в котором не будет ничего хорошего, чтобы уравновесить приятные события, первого акта.
– Меня зовут Адам Смит. Я уполномочен провести с вами переговоры.
– О чем? – промурлыкала Татьяна.
– О покупке у вас для издания и экранизации некоторых ваших произведений.
Татьяна от неожиданности поперхнулась воздухом. «Ну вот и началось», – подумала она и выронила розу из рук.
– Пардон. Покупки чего? – спросила вслух.
– Ваших произведений.
– Извините, каких?
– Тех самых, что на сайте «Проза.ру».
«Так, ущипните меня кто-нибудь!» – подумала она, не веря своим ушам.
– Ваш псевдоним – Анна Эккель?
– Да, и что?
– Мы хотим купить у вас право на публикацию и экранизацию.
Повисла пауза. Татьяне необходимо было время для того, чтобы осознать происходящее. Очень уж нереально как-то. Для ускорения мыслительного процесса она часто захлопала ресницами. Ресницы у нее действительно очень красивые, необыкновенно длинные и пушистые, словно искусственные. В детстве ребятня от зависти дразнила ее, и она, отчаявшись, один раз даже подожгла их спичками. Ну, это было давно и последствий не осталось.
Она пригнулась к столу, давая понять, что хочет задать ему деликатный вопрос. Он тоже склонился словно заговорщик, чтобы услышать.
– Excuse me, please. А зачем покупать-то, не понимаю?
– А как еще? – спросил господин Смит, округлив глаза.
– Как? Очень просто – стырить.
– Что значит «стырить»?
– Литературно выражаясь – украсть. Я ведь даже знать не буду. Только если Оскара получите за экранизацию, тогда да.
– No, it is not! It is impossible, – энергично запротестовал он.
– Почему нет? Почему невозможно?
– Закон есть закон! Ни-ни.
Татьяна глубоко вздохнула и, немного помолчав, спросила:
– Я еще декупажем занимаюсь. Может быть, некоторые вещички для Museum of Modern Art заодно прикупите?
– Не уполномочен, – не поняв шутки, сухо ответил господин Смит.
– Жаль, а то деньги нужны. Ну, ладно, так и быть, уступлю вам, хотя у меня уже есть предложение от одного издательства. Это – издание стенной газеты под названием «За третью молодость» в Собесе, тиражом в один экземпляр. Соседка-бабулька, страстная поклонница Татьяниного творчества, устроила протекцию. Ну это уже мелочи.
– Я надеюсь, вы решите вопрос в нашу пользу. Мы заплатим хорошие деньги.
Вспомнив сцены из зарубежных фильмов, Татьяна сказала:
– Мой литературный агент к вашим услугам. С ним и оговорите все подробности контракта.
«Агентом» она сделала кавалера той же соседки – Соломона Михайловича, который всю свою жизнь проработал юристом. Имя свое он оправдывал на сто процентов – соседи ходили к нему за советом, а уж америкашек-то свернет в бараний рог только так.
– Ну, тогда, как у вас говорят, по рукам? – довольно улыбаясь, сказал господин Смит.
– Ага.
Тут же материализовался официант с бутылкой знаменитой «Veuve Clicguot». Татьяна сглотнула слюну и… проснулась.
Полежала немного, понежилась в постели, вспоминая приятный сон. Встала и, натянув халат, пошла на кухню выпить водички. Замерла прямо на пороге. На столе в скромной вазочке полыхали кумачом три аленьких цветочка. В дверь кто-то позвонил…
От неожиданного звонка в дверь Татьяна невольно вздрогнула.
– Господи, кого еще несет?
Резко повернулась и решительно пошла к входной двери. Посмотрела в глазок, что-то белое и непонятное колыхалась за дверью. Она осторожно приоткрыла ее, и все стало ясно.
Это Соломон Михайлович, и в руках он держит ветку прекрасных белых лилий. За букетом его лица не видно, но по голосу понятно, что он улыбается:
– Мици-мици, моя хатуличка.
Татьяне ничего не оставалось, как ответить в его тональности:
– Муррр, мяууу.
Это была такая игра еще с самого детства. Он обожал ее и называл сначала котенком, а когда выросла – кошечкой. Она была ровесницей его сыну Мише, с которым дружила. Соломон Михайлович мечтал видеть Татьяну своей невесткой, но жизнь распорядилась иначе.
– Почему, моя девочка такая грустная? Сегодня праздник! Бери пример со старшего поколения. Твоя соседка и моя невеста с самого раннего утра при параде. Вот, что значит старая школа. А вы, молодежь, будете ходить в халате все три дня, словно вечные. Нельзя так, надо беречь каждый день, каждый час своей жизни. О вы, беспечные!
Татьяна взяла из его рук букет, залюбовавшись необыкновенной красотой волшебных цветов и их приторно-обворожительным запахом. Цветы свежи, словно их только что срезали.
Гость был уже на кухне и ставил чайник на плиту. Значит, сейчас будут пить чай и серьезно разговаривать.
– Знаешь, деточка, я завтра улетаю к Мише.
Он замолчал и глубоко вздохнул, представляя ее со своим сыном дружной семьей с кучей детей, его внуков. Махнув рукой, словно разгоняя видение, продолжил:
– Я с ним переговорил и рассказал о твоей попытке стать писательницей.
Татьяна хотела прервать его и сказать, что он слишком серьезно воспринимает ее жалкие потуги на литературном поприще. Но он жестом остановил ее. Продолжил:
– Деточка, разве тебе не говорили, что старших нехорошо перебивать. Мы (я и моя невеста) решительно утверждаем, что у тебя есть талант. При определенных условиях ты смогла бы стать писательницей не хуже, а, скорее, даже лучше нынешних донцовых и устиновых. Нужны условия для того, чтобы сделать первый шаг, – он самый трудный, а там тебя уже подхватит волна и дело пойдет намного легче.
– Ох, Соломон Михайлович, вы меня «по-соседски» перехваливаете. Вам только кажется. Вы необъективны.
Он хитро улыбнулся и ответил:
– Ты помнишь, чтобы я хоть раз брался за проигрышное дело? Нет! Вот именно. Прежде чем развернуть кампанию за продвижение твоего таланта, я, конечно же, проконсультировался со специалистами, и они меня заверили, что задуманное мной возможно. У меня нет времени. Неси сюда твои рукописи. И без разговоров.
При этих словах он показал Татьяне на дверь, ведущую в комнату. Та глубоко вздохнула и поплелась к компу.
Скинув все «творения» на флэшку, подумала: «А почему бы и нет. Ведь приснился же мне сон, и неспроста, а под пятницу. Бабуля говорила, что пятничные сны всегда сбываются. Надо бы что-нибудь сказать, на удачу. Помолиться или какое-нибудь заклинание прочесть».
Она стояла и держала в руке изящную флэшку, от которой, может быть, зависела вся ее дальнейшая судьба. Пытаясь сообразить, что сказать в напутствие, она молчала. И тут само родилось: «Если это надо, пусть это случится. Заклинаю тебя самим основателем и нашими прародителями Фондом ВСМ, и…»
Но мысли Татьяны прервал Соломон Михайлович:
– Это и все!? Все в этой фитюльке? Надо же, как прогресс шагнул. Поцелуй, Кошечка, меня на прощание.
И он не по-отцовски смачно поцеловал Татьяну в губы, а она подумала: «Соседке явно повезло».
Он почувствовал, что переусердствовал, и, чтобы сгладить неловкость, сказал:
– Я этот поцелуй Мише передам.
Наверное, перед его взором опять всплыла семейная фотография, где Миша – муж, а Татьяна – его жена, беременная седьмым ребенком, сидят в фотоателье и вокруг них голубоглазые и кудрявые детишки, похожие на ангелочков.
И уже за порогом Соломон Михайлович сказал:
– Совсем забыл. Миша теперь работает на киностудии Paramount Pictures. Мой брат передал ему свои акции, теперь он там не последнее лицо. Так, что подумай, хатуличка. Мици-мици…