Глава 1

Сеньор Орландо Леаль Гомес захлопнул тяжелую дверцу голубого «линкольна», пересек тротуар и остановился, чтобы полюбоваться своим отражением в витрине «Скотч–клуба». В канун Рождества сеньор был очень доволен своим элегантным туалетом.

По его мнению, ярко–красный смокинг прекрасно гармонировал с полосатыми брюками, но наибольшее удовольствие ему доставляли туфли из черной крокодиловой кожи пополам с синей замшей. Это маленькое чудо обошлось ему в триста боливаров… Канареечно–желтую рубашку с кружевным жабо удачно оттенял торчащий из нагрудного кармана черный платок в белый горошек. Хотя жена не советовала надевать к смокингу часы, он не нашел в себе мужества расстаться с громадным, как будильник, «ролексом», украшавшим его правое запястье.

На одутловатом лице Орландо Леаля Гомеса появилось выражение удовлетворения. Ничего не скажешь – истинный джентльмен! Он, генерал венесуэльских вооруженных сил, как правило, редко надевал военную форму.

В тот момент, когда он уже взялся за дверную ручку «Скотч–клуба», к нему подошли три оборванных мальчугана в грубых башмаках на босу ногу. Один из них робко потянул генерала за рукав смокинга.

– С Рождеством вас, сеньор…

– И вас также, – машинально ответил Орландо Леаль Гомес.

Он не очень–то любил праздники. Сегодня жена пригласила в дом нескольких своих подруг – невыносимо болтливых, расфуфыренных как рождественские елки и уродливых как смертный грех… Поэтому он поспешно отправился в «Скотч–клуб», предвкушая встречу с тамошними ласковыми и на все готовыми девушками. Одна из них, Орора – индианка с прекрасным надменным лицом и фигурой статуэтки, обтянутой неизменно коротким платьем – внушала ему особенно волнующие чувства. Но, подобно всем венесуэльским проституткам, она была ужасно обидчивой и привередливой. Чтобы заманить ее в свое «холостяцкое гнездышко», ему приходилось добрую часть ночи осыпать ее комплиментами. И, разумеется, заплатить вперед традиционные двести «болос».

При этой мысли праздничное настроение командующего специальными подразделениями дивизии «Анды» несколько омрачилось: он терпеть не мог расставаться с деньгами.

Один из мальчуганов несмело спросил:

– Сеньор, хотите, я присмотрю за вашей машиной? Всего за один реал…

– Пошел вон, поганец! – рявкнул Орландо Леаль Гомес. – Надо же! Шляются по улицам в такое время!

Он толкнул дверь и вошел в слабо освещенный бар, решив завтра же посоветовать своему приятелю генералу Боланосу, начальнику муниципальной полиции, чтобы тот на время праздников упрятал всех беспризорников под замок. Может быть, хоть когда горожане смогут спокойно отдохнуть!

Мальчишки отошли к подъезду в ожидании новых клиентов «Скотч–клуба». Тот, что заговорил с генералом, не распространялся о том, что здесь, у подъезда, ему намного приятнее, чем в двухкомнатном бараке на окраине города, где живут его отец, мать и еще восемь братьев и сестер. К счастью, в Каракасе всегда тепло, несмотря на высоту в тысячу сто метров над уровнем моря. Поэтому пальто здесь надевают только те, кому непременно хочется им щегольнуть.

«Скотч–клуб» был расположен на углу бульвара Чакаито и проспекта Авраама Линкольна, центральной улицы Каракаса, которую все здесь называли по–старому: «Сабана Гранде». Подъезжая к клубу, генерал Гомес не заметил старый зеленый «понтиак», стоявший на другой стороне проспекта, около супермаркета. Каракас кишмя кишел такими допотопными американскими развалюхами, составлявшими девяносто процентов венесуэльского автомобильного парка. В «понтиаке» сидело четверо мужчин.

* * *

– Видел его? – бесцветным голосом произнес Таконес Мендоза.

Он съежился на продавленном переднем сиденье и казался еще меньше, чем обычно. Прозвище Таконес он заслужил за свои высокие каблуки, но никто не осмеливался так к нему обращаться: в глаза его называли только Артуро. У него было бледное угловатое лицо, на носу сидели квадратные темные очки. Длинные волосы придавали ему несколько женоподобный вид. Но лежащий на коленях у Мендозы длинноствольный «люгер» отбивал всякую охоту подшучивать над ним. Артуро Таконес Мендоза – чахоточный невротик и убежденный кастровец – был безжалостным убийцей.

Не дождавшись ответа, он обернулся к пассажирам, сидевшим сзади.

– Конечно, – ответил Малко по–испански.

Он сидел на заднем сиденье рядом с Хорхе Маленой, прозванным Эль Кура– за привычку маскироваться под священнослужителя. Этого худощавого человека, специалиста по организации взрывов, разыскивали во всех южноамериканских странах, где имелось хоть сколько–нибудь законное правительство.

Малко тоже держал наготове свое оружие – черный сверхплоский пистолет. Его безукоризненно скроенный костюм из синего альпака уже успел изрядно измяться, но золотистые глаза светились обычным энергичным блеском. Он отлично говорил по–испански, правда, с легким гортанным акцентом. Благодаря феноменальной памяти ему достаточно было провести в чужой стране три месяца, чтобы научиться довольно сносно говорить на ее языке. Впрочем, испанским он овладел уже давно.

За рулем дремал Рамос – коренастый невозмутимый венесуэлец с негроидными чертами лица. За поясом у него торчал огромный «смит–вессон». За последние несколько лет он успел повоевать в составе доброго десятка партизанских формирований и с неизменным фанатизмом выполнял любые задания.

Таконес Мендоза повернулся к Малко в профиль и произнес, почти не шевеля губами, как говорят все, кому довелось сидеть в тюрьме:

– При его появлении рисковать не будем. Подождем, пока повернется спиной и откроет дверцу машины.

Эль Кура неспокойно заерзал на сиденье. Видимо, постоянное подражание священникам не прошло для него даром: порой он испытывал нечто вроде угрызений совести. Рамос порылся в карманах и закурил сигарету. В своем черном кастровском берете, надвинутом на самые уши, он был похож на автогонщика двадцатых годов.

– Но ведь тут опасно, – заметил Малко. – Что, если появится полицейская машина?

– Ты что, отказываешься, Эльдорадо? – презрительно спросил его Мендоза.

– Нет, – ответил Малко, – но мне не хотелось бы оказаться в руках полиции.

Коротышка надменно усмехнулся:

– Это уж моя забота.

Со своим «люгером» и с полными карманами патронов Мендоза чувствовал себя неуязвимым. Он мечтал когда–нибудь вступить в открытый бой с полицией и, как в тире, укладывать противников одного за другим… Увы, с тех пор как он примкнул к Отряду народного сопротивления, ему пока что довелось пострелять только по консервным банкам на холмах в окрестностях Каракаса.

Малко не ответил. Он знал, что ему некуда деваться: венесуэльцы расправятся с ним, если он откажется стрелять в генерала. Сидевший рядом с ним Эль Кура по–прежнему упирал ему в бок ствол автоматического кольта. Малко интуитивно чувствовал, что нужно разрядить обстановку, усыпить подозрения Таконеса.

– Хорошо, – сказал он как можно небрежнее. – Как только генерал выйдет, тут ему и конец.

– Вот и молодчина! – На женоподобном личике Мендозы мелькнула улыбка. Он тоже был в черном кастровском берете и выглядел в нем крайне нелепо. Че Гевара был его идолом; Таконес цитировал его, как другие цитируют Библию или изречения Мао.

– Великий Че умер с оружием в руках, – торжественно провозгласил он. – Мы тоже должны быть всегда к этому готовы. Но сегодня риск невелик: полицейские сидят по домам…

Мендоза по–прежнему колебался относительно того, как себя вести с этим иностранцем. Его невольно впечатляли элегантный вид и изысканные манеры Малко. Но этот блондин–европеец, отлично говоривший на их языке, прибыл сюда при весьма подозрительных обстоятельствах. Таконес знал, что их повсюду окружают враги, но даже на Кубе кое–кто начинал понимать, что время насильственных действий прошло.

Таконес Мендоза принадлежал к расе «десперадос» – отчаянных вояк, которые во время войны в Испании нередко врезались в ряды наступающих франкистов на старых машинах, начиненных взрывчаткой, с криком: «Свобода или смерть!» Он часто мечтал о том, как под крики ликующей толпы войдет в освобожденный Каракас во главе своих отрядов, как вошел в Гавану Фидель. Но, увы, пока что в эту рождественскую ночь он лишь потел от страха, сидя в старом помятом «понтиаке».

Напротив «Скотч–клуба» остановился небольшой автобус, из которого высыпала шумная компания гуляк. Все девушки были в коротких платьицах, и одна из них, выходя из автобуса, так высоко обнажила бедра, что Таконес даже презрительно плюнул:

– Пута!

Малко прекрасно понимал, что ждать свою жертву здесь, в самом центре Каракаса, необычайно опасно: первая же патрульная машина могла обратить на них внимание, и тогда – катастрофа. Малко неожиданно поймал себя на мысли о том, что даже желает этого: тогда дело не дойдет до убийства…

Малко пошевелился, и сиденье заскрипело продавленными пружинами. Мендоза бросил на него взгляд из–под темных очков:

– Трусишь?

В его голосе угадывалась смесь презрения и злорадства.

– Нет, – ответил Малко. – Ногу отсидел. Ведь сколько уже ждем…

Мендоза пожал плечами:

– Чем больше пройдет времени, тем лучше. Он напьется и даже не успеет ничего сообразить. Ведь всего только час ночи.

С запада, со стороны церкви Сан Винсенте, потянулась вереница автомобилей. После мессы горожане спешили домой, за праздничный стол. Малко с тоской подумал о своем замке. Эх, оказаться бы сейчас в Лицене, рядом с Александрой, сидеть в ее любимом месте – в библиотеке, с бутылочкой «Дом Периньон» и банкой иранской икры…

А вместо этого его занесло на край света, и в тропическую рождественскую ночь ему предстояло убить человека, а затем, возможно, умереть самому.

Но главное заключалось в том, что австрийскому принцу Малко совершенно не хотелось убивать сеньора Орландо Леаля Гомеса, несмотря на его кошмарную манеру одеваться и на огромный вред, который он, похоже, нанес делу освободительной революции. Мысль об убийстве не давала Малко покоя. Он никогда не был способен на хладнокровное убийство. За многие годы работы в качестве внештатного агента ЦРУ его отношение к этому вопросу не изменилось: не так–то просто избавиться от принципов, унаследованных от благородных предков… Он по–прежнему ненавидел насилие и только по настоянию своих шефов из отдела планирования брал с собой на задания сверхплоский пистолет тридцать восьмого калибра, который держал сейчас в руке.

У этого пистолета была своя история. Много лет назад Малко, не лишенный снобизма, потребовал для себя оружие, которое можно было бы легко спрятать под смокингом. Специалисты из ЦРУ отнеслись к его пожеланию со всей серьезностью и сконструировали из легчайшего титана это маленькое чудо.

Малко вздохнул, в очередной раз посмотрев на дверь «Скотч–клуба». Агентам нередко приходилось прибегать к убийству, чтобы оправдать свою легенду. Иногда убивали даже своих друзей – это входило в профессиональный риск. Такие случаи приходилось загонять в самые отдаленные уголки памяти, чтобы не сойти с ума, вспоминая о них…

Несмотря на свою, неблаговидную профессию, Малко оставался самим собой и скорее готов был подвергнуть опасности собственную жизнь, чем поступиться своими принципами. Всю эту грязную работу он выполнял только для того, чтобы восстановить фамильный замок. Но какой смысл доводить замок до совершенства, если к моменту завершения работ он может перестать существовать? И если не физически, то как личность…

Малко смотрел на стеклянную дверь «Скотч–клуба» и молил Бога о том, чтобы человек, которого они подстерегают, не вышел оттуда до самого рассвета. А генерал продолжал развлекаться и угощать девушек шампанским, не подозревая, что рядом с его роскошным «линкольном» притаилась смерть.

– А если он выйдет не один? – спросил австриец.

Мендоза покачал головой:

– Этого не произойдет. Девушкам не разрешается уходить с клиентами. Даже если он и договорился с одной из них, она придет к нему позже.

– А если он встретит друга?

– Тебя здесь никто не знает. А выяснять, кто ты, полиция не рискнет. Так или иначе я буду с тобой…

«Чтобы в случае чего всадить мне пулю в спину», – подумал Малко. Казнь генерала Орландо Леаля Гомеса была решающим испытанием и служила доказательством того, предатель ли Малко или «свой».

Наступило молчание. Время от времени одна из проезжавших машин сворачивала в пятидесяти метрах перед «понтиаком» на подземную стоянку супермаркета: рядом с ним находилась одна из самых популярных в Каракасе дискотек – «Дольче Вита», принадлежавшая лицу неизвестной национальности. Венесуэла никогда не отличалась предвзятым отношением к прошлой гражданской принадлежности своих новых жителей. В конце войны венесуэльский паспорт мог получить даже человек, заочно приговоренный в Европе к смертной казни, не говоря уже о рядовых преступниках.

Над городом низко пролетел самолет, заходивший на посадку в аэропорт Лакарлота, чьи посадочные полосы шли параллельно автодороге Дель–Эсте.

Таконес Мендоза посмотрел на часы и негромко выругался: они ждали уже около двух часов… Мендоза приказал Рамосу завести мотор, чтобы убедиться, что машина в порядке.

Малко не сводил глаз с двери клуба, чувствуя, как внутри все сжимается от волнения. У него будет очень мало времени, чтобы попытаться что–либо предпринять. Таконес, конечно, подождет, пока он перейдет улицу. Но затем все трое будут целиться ему в спину, готовые застрелить при малейшем подозрительном движении. И Малко почти не надеялся избежать их пуль.

Его взгляд упал на мальчуганов, сбившихся в кучку у подъезда. Сидя на корточках, они пересчитывали заработанные за вечер монеты.

Дверь «Скотч–клуба» открылась.

– Внимание! – прошипел Таконес Мендоза, мгновенно насторожив всех, сидевших в «понтиаке».

Вспотевшей рукой Малко крепче сжал рукоятку пистолета. Но из клуба вышло трое незнакомых мужчин, чья машина стояла чуть поодаль. К ним тут же подскочили мальчишки. Один из мужчин достал из кармана несколько монет и бросил их на тротуар. Мальчишки радостным хором воскликнули: «Счастливого Рождества!» Когда мужчины уехали, они приблизились к голубому «линкольну» генерала и затеяли короткий разговор. Один из мальчуганов что–то вытащил из кармана, и через мгновение на небесно–голубой краске появилась двухметровая царапина. Напоследок, прежде чем спрятать нож, мальчуган смачно плюнул на стекло автомобиля и вернулся с приятелями к подъезду.

– Неплохо сработано! – криво усмехнулся Мендоза.

– Зачем они сделали это? – наклонился вперед Малко.

– Он отказался от их предложения присмотреть за его машиной, – пояснил венесуэлец. – Они ему отомстили и правильно сделали.

Таконес искренне радовался проделке ребят, не подумав о том, что генерал Орландо Леаль Гомес, возможно, даже не успеет увидеть, что случилось с его машиной.

В «понтиаке» к этому времени стало уже нечем дышать. Малко опустил стекло со своей стороны и обвел глазами пустынный проспект Авраама Линкольна. Рождественскую ночь венесуэльцы предпочитали проводить дома.

А для него, принца Малко, этот рождественский праздник мог закончиться несколькими выстрелами в спину на еще не остывшем от дневного зноя тротуаре…

Имея титул Его Светлейшего Высочества, будучи почетным командором Большого Мальтийского креста и маркграфом Нижнелужицких гор, не так–то просто убить человека, который не нанес вам никакой обиды – убить даже во имя священного дела демократической революции. Но для этого не нужно связываться с тремя убийцами, готовыми на любые злодеяния…

* * *

Орландо Леаль Гомес так сильно звякнул своим бокалом о бокал Пабло, хозяина «Скотч–клуба», что стекло не выдержало и треснуло. Шампанское пролилось на мини–юбку Оборы, и девушка слабо вскрикнула. Генерал с медвежьей ловкостью промокнул юбку своим сногшибательным платком в горошек, не преминув по–хозяйски пощупать бедра индианки. Возмущенная девушка резко поднялась со стула: Орора приехала в Каракас сравнительно недавно и еще не привыкла к такому дерзкому обращению. Она недовольно оттолкнула руку генерала и пересела за соседний столик.

Орландо Леаль Гомес открыл рот, собираясь запротестовать, но Пабло опередил его:

– Не сердитесь на нее, сеньор. Она просто устала. Ведь поздно уже…

Гомес не ответил. Он пристально смотрел на девушку, и его все сильнее охватывало желание. Орора сидела, положив ногу на ногу, и короткая юбка высоко обнажала ее безупречное бедро.

– Я хочу ее вздрючить, – буркнул генерал.

Пабло понимающе улыбнулся, но в глубине души почувствовал смутную тревогу: Орландо Леаль Гомес был уже сильно пьян, и от него можно было ожидать чего угодно. Однажды он едва не убил официанта, который ошибся, отсчитывая сдачу. Генерал постоянно имел при себе оружие, а его высокий пост гарантировал ему полную безнаказанность. Но Орора ни за что с ним не пойдет, если он попытается увести ее с помощью угроз. Внезапно у Пабло появилась счастливая мысль. Он наклонился к Гомесу и прошептал ему на ухо:

– Она больна, сеньор. Боюсь, как бы вам не…

– Ах сукина дочь! Ладно, ищи мне другую.

Увы, другие девушки были уже заняты. Пабло в отчаянии достал из ведра со льдом новую бутылку своего лучшего шампанского «Моэт и Шандон» и наполнил новый бокал:

– Давайте лучше выпьем, сеньор. Ведь сегодня Рождество. А для любви останутся все прочие дни Нового года…

Однако Орландо Леаль Гомес явно не разделял этого мнения. Он не отрывал взгляда от стройных бедер индианки. Несмотря на предупреждение Пабло, его одолевали чудовищно похотливые мысли. Генерал был готов сорвать с нее платье и овладеть ею прямо здесь, на столе ночного клуба. В конце концов, придумали же для таких случаев пенициллин…

Его сдерживала лишь боязнь утратить собственное достоинство. Если девушка начнет вырываться или, чего доброго, даст ему пощечину, назавтра об этом узнает весь Каракас. А генерал достаточно хорошо знал характер местных индианок… Он нехотя поднял бокал и залпом осушил его.

Гомес уже плохо держался на ногах, и зал «Скотч–клуба» казался ему подернутым туманом.

Внезапно его возбуждение сменилось усталостью. Шампанского больше не хотелось. Он решил проехаться по кварталу Галипан, где обычно прогуливались городские проститутки, и найти девчонку, которая удовлетворила бы его прямо в машине – уж очень не хотелось возвращаться домой несолоно хлебавши…

– Давай счет, – сказал Гомес.

Пабло с быстротой фокусника протянул ему листок из блокнота. Генерал Гомес вытащил из кармана огромную пачку купюр и положил три бумажки на тарелку. Потом, поколебавшись, отделил от пачки еще одну и бросил на стойку:

– Вот, дашь этой чертовой девке, чтоб поскорее вылечилась и в следующий раз встретила меня как следует…

Поддерживаемый Пабло, Гомес нетвердым шагом побрел к выходу. Хозяин услужливо распахнул перед ним дверь.

Таконес вздрогнул, обернулся к Малко и напряженным голосом произнес:

– Давай, Эльдорадо…

 

Глава 2

За неделю до Рождества красная черепица на крыше Лиценского замка покрылась тридцатисантиметровым слоем снега. Это привело Малко в почти детский восторг. По случаю праздников он покинул свою виллу в Покипси, близ Нью–Йорка, и приехал отдохнуть в родных старинных стенах. Он лениво развалился в кресле и думал об Александре, когда в холле раздался телефонный звонок. Хризантем, его верный мажордом, снял трубку и через несколько секунд постучал в дверь библиотеки:

– Вашему Высочеству звонят из Вашингтона, – объявил он, охотно величая Малко его законным титулом.

Звонил Дэвид Уайз, шеф отдела планирования ЦРУ – отдела, который завистники часто называли «департаментом плаща и кинжала». Голос Уайза звучал преувеличенно бодро.

– Предлагаю вам солнечный отпуск, мой дорогой SAS, – объявил он. – За такое предложение с вас самого следовало бы взять деньги, а мы еще и добавим на пару кирпичиков для вашей Вавилонской башни… Скоро, того и гляди, вообразите себя Людовиком Пятнадцатым…

Малко едва не задохнулся от возмущения.

– Но как же мой праздничный ужин? Я уже пригласил своих австрийских и немецких друзей…

– Их прекрасно сможет принять ваша несравненная Александра, – прервал Дэвид Уайз, демонстрируя отличное знание подробностей личной жизни принца. – Постарайтесь в два часа прибыть в венский аэропорт. Там вас будут ждать.

И начальник отдела планирования повесил трубку, оставив Малко в бессильном гневе. Дэвиду Уайзу нельзя было ответить отказом.

Спустя два с половиной часа Малко уже находился в венском аэропорту Швекат. Там его встретил давно знакомый ему работник американского консульства. Американец вручил ему конверт с его фамилией, в котором лежали билеты на самолет и дорожные чеки.

– Вылетаете в Цюрих через сорок пять минут, – пояснил он. – Там пересядете на рейс 453 компании «Скандинавиан Эрлайнз», следующий из Копенгагена на Барбадос и Тринидад… Счастливого пути!

В Цюрихе Малко с удовольствием поднялся на борт «Дугласа» скандинавской авиакомпании. Раз уж пропали рождественские праздники, он хотя бы насладится полетом и традиционным скандинавским гостеприимством.

Устроившись в салоне первого класса, австриец воздал должное своей любимой русской водке «Крепкая» и на время выбросил из головы ЦРУ. «Дуглас» плавно, без единого толчка, парил на десятикилометровой высоте. Этот рейс открыли совсем недавно, и скандинавская авиакомпания с особым вниманием следила за комфортом своих пассажиров. А когда подали омара «термидор», икру и «шато–лаффит», Малко почти забыл о рождественском ужине в своем замке. Недоставало лишь «несравненной» Александры, которая в эту минуту, должно быть, скрипит зубами от бешенства…

Когда под крыльями самолета появился крошечный остров Барбадос, Малко так разомлел, что даже не почувствовал приземления. Уже стемнело. Австрийца приятно удивил теплый летний воздух за бортом. Он уже миновал таможню, когда к нему подошла красивая голубоглазая блондинка.

– Вы – принц Малко Линге?

Услышав утвердительный ответ, она пояснила:

– Я работаю в агентстве «Скандинавиан Эрлайнз». По просьбе вашего вашингтонского начальства я забронировала вам номер в отеле «Сэм–Лордз Касл». Это лучший отель на острове. Такси уже ждет…

Как ни странно, на этот раз ЦРУ обо всем позаботилось. Малко с сожалением проводил глазами стройную фигуру скандинавской стюардессы. Он охотно пригласил бы ее с собой в качестве экскурсовода, в ожидании дальнейших указаний: ведь до сих пор Малко не имел ни малейшего представления о цели своего приезда на этот крошечный островок Бермудского архипелага.

Трясясь в скрипучей машине, за рулем которой сидел хмурый молчаливый негр, Малко вновь пожалел об испорченном празднике… Подумать только: копченую рыбу он заказал в Швеции, а икру привезли из Тегерана! Не говоря уже о десяти бутылках «Дом Периньон» разлива шестьдесят второго года…

Такси стремительно неслось мимо плантаций сахарного тростника. На шоссе было темно, как в туннеле, и Малко удивлялся, как водитель успевает объезжать спящих посреди дороги собак. Отель находился километрах в двадцати от центра Бриджтауна – столицы недавно получившей независимость республики Барбадос.

Выйдя из такси, Малко едва сдержал восхищенный возглас. «Сэм–Лордз Касл» представлял собой уникальное здание с высокими белыми колоннами в староанглийском колониальном стиле. Отель стоял посреди тропического парка, где у самой лужайки, достойной Букингемского дворца, плескались волны Карибского моря.

Негры–носильщики поспешно подхватили его чемоданы, и вскоре австриец оказался в номере с такой роскошной кроватью, которая украсила бы любой музей. Малко озадаченно спросил себя, за какие будущие заслуги ЦРУ удостоило его такой чести. Впервые за много лет пребывания по заданиям в чужих странах его окружало нечто, напоминавшее ему родной замок… Утомленный перелетом и сменой часовых поясов, он улегся в кровать и мгновенно заснул.

* * *

Молодой человек в безукоризненно выглаженном костюме, завтракавший за одним столиком, с Малко, напоминал скорее начинающего преподавателя, нежели шпиона. Молодой человек попивал чай с молоком и время от времени косился на длинные загорелые ноги сидевшей неподалеку блондинки в открытом купальнике. По залу бесшумно сновали босоногие негры–официанты. Залетающие в окна птицы беспечно клевали крошки на столах. Малко рассеянно намазывал маслом тост. Его сосед, представившийся Ральфом Плерфуа, зашел к нему в номер еще час назад, но до сих пор ни словом не обмолвился о характере предстоящего задания. Пока что разговор шел о современной живописи. Причем Ральф говорил о ней так долго и с таким упоением, что Малко начал подозревать, не остались ли в отеле со времен его постройки допотопные микрофоны Интеллидженс Сервис…

После завтрака Ральф Плерфуа повел Малко к своему черному «остину–1100». Усевшись в машину, американец сразу приступил к делу.

– Я работаю в отделе планирования, в секторе Латинской Америки, – сказал он. – Дэвид Уайз передает вам сердечный привет. Кажется, на вашем счету уже немало успешных операций. Но та, которую вам поручают на этот раз, носит особо деликатный характер.

– Куда мы направляемся?

– В Бриджтаун, – лаконично ответил Плерфуа. Он, похоже, боялся, что уши могут оказаться и у запасного колеса.

Бриджтаун, маленькая тропическая деревушка со статуей Нельсона и многочисленными туристами, производил впечатление кукольного городка. Ральф Плерфуа проехал по мосту через канал, разделявший город на две части, и остановился на набережной напротив старого парусника, палуба которого была завалена ящиками и мотками корабельного каната. Малко прошагал вслед за Ральфом по скрипучим доскам палубы и в нерешительности остановился перед трапом, ведущим в каюты. А что если это ловушка? Ведь ничто не доказывало, что этот хорошо воспитанный молодой человек действительно работает на ЦРУ… Пистолет австрийца остался в отеле, в двойном дне чемодана. Но он тут же успокоился, увидев лица парней, ожидавших его в кубрике. На них были матросские полотняные брюки и майки. Короткая стрижка и солдатская выправка с головой выдавали в них выходцев из Форт–Брэгга – американского центра подготовки «зеленых беретов».

– Знакомьтесь: принц Малко из отдела планирования, – объявил Ральф Плерфуа, – или просто SAS.

– Привет! – в один голос рявкнули парни. Они по очереди стиснули Малко руку и снова принялись жевать резинку.

Плерфуа иронично улыбнулся Малко:

– Добро пожаловать на операцию «Сухари и помидоры». Выбор пал на вас еще и потому, что вы хорошо говорите по–испански. Присаживайтесь, только не курите. На этой посудине столько взрывчатки, что ее хватит, чтобы взорвать весь город. Вот, поглядите…

Он приподнял крышку одного из ящиков. Он был доверху заполнен прямоугольными брикетами тротила.

– В чем состоит задание? – спросил Малко, испытывая невольное желание поскорее слезть с этой пороховой бочки.

Ральф Плерфуа аккуратно поддернул брюки и сел на ящик с динамитом.

– Мы с вами находимся на плавучей базе кубинской разведки. К сожалению, долго использовать ее мы не можем. Завтра утром нам нужно отсюда убраться. Малейшая неосторожность – и наша жизнь не будет стоить и цента. Сейчас я вам еще кое–что покажу.

Плерфуа встал и отдернул занавеску, отгораживавшую дальний угол кубрика. На полу лежали двое мужчин. Их руки и ноги были связаны тонким шнуром, а рты заклеены широкой полоской черной ткани. У первого был ярко выраженный латиноамериканский тип лица, волосы второго были такими же светлыми, как у Малко.

Пленники испуганно смотрели на Ральфа и Малко. Американец задернул занавеску, открыл лежавшую на столе кожаную папку и протянул Малко извлеченную оттуда газетную вырезку. Это была фотография пленного блондина, на которой он обменивался рукопожатием с Фиделем Кастро. В статье говорилось, что этот молодой чех (фамилия не указывалась) добровольно вызвался помогать кубинцам убирать самый богатый в истории острова урожай сахарного тростника…

– Сахарный тростник – дело, конечно, хорошее, – задумчиво сказал Ральф Плерфуа. – Нам пока не удалось выяснить, придурок это или профессионал. Я лично склоняюсь к первому предположению. Иначе он не позволил бы себя фотографировать…

– Как вам удалось завладеть кораблем? – спросил Малко.

– Мы поджидали его в Гватемале. Те, кто должен был его встречать, погибли несколько недель назад. Но Кастро об этом не знает. Радиостанции на борту не было: только оружие, средства пропаганды и взрывчатка. Нам удалось застать команду врасплох. Их было тринадцать, включая экипаж.

– А где остальные? – спросил австриец.

– Пришлось ликвидировать. Слишком опасно было оставлять их в живых. Вся операция должна проходить в строжайшей тайне. Этих двоих мы оставили, потому что они нам еще пригодятся.

Малко передернуло от этой холодной, расчетливой жестокости. Он все еще чувствовал на себе перепуганный взгляд обоих пленников.

В иллюминаторе виднелась набережная с праздно гуляющими туристами. Никому из них и в голову не приходило, что представляет собой это с виду безобидное рыбацкое судно.

– Но зачем вы приплыли сюда? – спросил Малко. – Гватемала ведь довольно далеко…

– Это единственное спокойное место. Ни одного кастровца. К тому же отсюда вам будет легче добраться до Венесуэлы.

– До Венесуэлы?

– Да. Дело вот в чем: несколько месяцев назад Кастро понял, что его партизанам, разбросанным мелкими группами по всей Южной Америке, не хватает ударной силы и энтузиазма. Наши «зеленые береты» повсюду загнали их в тупик. Они скрываются в подполье и не всегда имеют возможность связаться с Гаваной. Поэтому Кубинская секретная служба разработала операцию «Сухари и помидоры». Сухари – это люди, помидоры – оружие, средства пропаганды и взрывчатка. Цель операции – оказать поддержку всем оставшимся кастровским группировкам, вдохнуть в них новую жизнь и показать, что Куба о них не забывает. Поскольку группировки эти очень малы, вся помощь поместилась на одном корабле. Правда, динамита здесь столько, что можно взорвать весь Манхэттен… Места назначения: Гватемала, Венесуэла и Колумбия. Что было в Гватемале, вы уже знаете. В Колумбии тоже обошлось без осложнений: подполье, которому предназначался груз, давно уничтожено. Побережье контролируют наши. Остается последний пункт назначения – Венесуэла. Кстати, вы ведь и по–чешски говорите? Это на тот случай, если нарвемся на хитроумных ребят вроде нашего пленного.

– Что касается чешского языка, я его действительно знаю, – сказал Малко. – Но зачем понадобился я? Операция–то несложная, и люди у вас есть…

Ральф побарабанил пальцами по столу.

– Буду откровенен: мои ребята отлично годятся для войны, но на такую работу не способны. Ваше главное достоинство в том, что вы не американец. Американцу они не станут доверять, несмотря ни на какое прикрытие. По вашей легенде вы провели на Кубе всего две недели. Мы надеемся, что вас не станут слишком донимать расспросами. Завтра я расскажу вам о Кубе. У нас даже есть пара неплохих фильмов.

– Ас кем мне предстоит встретиться в Венесуэле? – спросил Малко, которому не слишком нравилась уготованная ему роль предателя.

По замешательству Ральфа Плерфуа он сразу понял, что дело нечисто. Американец протянул ему листок бежевой бумаги: это была листовка, призывавшая студентов Каракаса к борьбе против правительства. Внизу стояла подпись: «Отряд народного сопротивления».

– Венесуэльцы клянутся, что в их стране не осталось ни одного кастровца, если не считать группы Дугласа Браво, который объявил о своем разрыве с Фиделем. Но наши информаторы приносят нам довольно много подобных листовок. Следовательно, в Каракасе все же есть кастровское движение. Кроме того, операция «Сухари и помидоры» предполагала заброску в Венесуэлу двух новых кубинских агентов. Благодаря вам мы все это и проверим.

– И где я должен встретиться с этими партизанами?

– Все очень просто. Среди найденных на корабле документов мы обнаружили адрес и пароль. Вы должны сказать, что пришли от Диего. Газетную вырезку возьмете с собой. Вы с чехом похожи, и вам наверняка удастся выдать себя за него. Кстати, жить там будете, по его документам. Чеха зовут Янош Плана.

– Но вы, кажется, говорили о двух агентах, а не об одном, – заметил Малко.

– Второй уже здесь. Вы познакомитесь с ним завтра. Это кубинец, противник кастровского режима, которого нам удалось завербовать. Он приехал из Майами. Его зовут Карлос.

– Вы ему доверяете?

– Полностью.

Малко показалось, что Ральф Плерфуа ответил слишком уж поспешно. Вообще было очень заметно, что лезть в осиное гнездо придется не ему… Видя скептицизм австрийца, он суховато добавил:

– В любом случае спорить нам не приходится. Операция носит стандартный характер.

Малко промолчал, подумав про себя, что порой простая случайность не оставляет камня на камне от таких «стандартных» операций, столь дорогих сердцу бюрократов, сидящих в ЦРУ.

– Поднимаем якорь завтра на рассвете, – бесстрастно продолжал Плерфуа, – чтобы к ночи подойти к венесуэльскому берегу. Нам нужно спешить. После вашей высадки этот корабль повернет обратно на Кубу.

– Обратно на Кубу?!

– Не беспокойтесь, – улыбнулся американец. – До Гаваны он не дойдет. У острова Сван его потопят за неподчинение приказу остановиться. В каютах найдут два трупа. Военно–морские силы США опубликуют официальное сообщение. Кастро решит, что главная цель достигнута, и не станет доискиваться…

– Где я должен высадиться?

– В заданной точке, – невозмутимо ответил Плерфуа. – Напротив острова Кюрасао. Вряд ли они будут вас там поджидать: ведь их база, судя по всему, находится в Каракасе.

– А как быть с венесуэльскими властями? – нахмурился Малко.

– Их лучше избегать. Мы решили не ставить их в известность. Они не способны хранить тайну. Это все равно что повесить себе на спину табличку: «Я агент ЦРУ». И потом у них плохая привычка расстреливать террористов без суда и следствия. Так что старайтесь не попадаться: потом будет поздно доказывать, что вы не террорист…

– В таком случае давайте другой корабль, – серьезно сказал Малко.

– Это невозможно, – не понял юмора Плерфуа. – Но мне говорили, что вы очень ценный агент, и мне будет жаль, если все закончится неудачно. Когда доберетесь до Каракаса, встретимся в отеле «Таманако», номер 888.

Малко показалось, что информации все же маловато.

– Так вы вообще ничего не знаете о людях, к которым я попаду?

– Ничего. Но они должны быть довольно сильны, иначе их давно поймали бы, как и остальных. А теперь я отвезу вас обратно в отель. Вам нужно как следует отдохнуть.

Малко в последний раз посмотрел в ту сторону, где лежал приговоренный к смерти человек, под чьим именем ему предстояло работать. Затем он вышел на залитую солнцем набережную. Мимо корабля медленно проплыл катер с чернокожими полицейскими. Двое или трое из них с улыбкой помахали австрийцу рукой – туристов на Барбадосе любили и уважали: кроме сахарного тростника они были единственным источником национального дохода…

* * *

Молодая блондинка, на которую Малко и Плерфуа обратили внимание за завтраком, самозабвенно танцевала конгу. Чернокожие музыканты старались вовсю, и ударник радостно отбивал зажигательный ритм на двух металлических бочонках из–под оливкового масла.

Длинные светлые волосы девушки рассыпались по плечам, босые ноги двигались с неуловимой быстротой. Она танцевала совершенно одна на дорожке у бассейна, а ее муж, разомлев от огромного количества спиртного, наблюдал за ней мутным взглядом, в котором читались хозяйская гордость и снисходительная удовлетворенность. Ночь была жаркой. В полумраке террасы виднелись расплывчатые очертания синего прямоугольника бассейна. В этот поздний час бар уже почти опустел.

Малко сидел в уголке и допивал традиционный местный коктейль «дайкири». Стройные бедра блондинки задели его за живое. От босых ног девушки, от ее лица, на котором не было никаких следов косметики, исходила примитивная чувственность, идеально сочетающаяся с окружающей картиной природы.

Через несколько часов Малко предстояло отправиться в Венесуэлу, где его могла поджидать глупая и жестокая смерть. И внезапно принца непреодолимо потянуло к этой светловолосой незнакомке…

Оркестр умолк, и девушка некоторое время неподвижно стояла на краю бассейна. Под ее длинным сиреневым платьем вырисовывалось стройное гибкое тело, и от этого она выглядела еще эротичнее, чем если бы была полностью обнаженной. Муж что–то крикнул ей то ли по–шведски, то ли по–норвежски, встал с кресла и направился к коридору отеля.

Оркестр не спешил начинать новую мелодию. Девушка приблизилась к краю бассейна, посмотрела на свое отражение в освещенной желтыми фонарями неподвижной воде – и прямо в платье нырнула в воду.

Малко смотрел, как она плещется в теплой воде, счастливая, словно сказочная нимфа. Вскоре девушка вышла из бассейна и стала удаляться по тропинке, петлявшей среди кокосовых пальм. С той стороны доносился мерный рокот океанских волн.

Малко направился за ней.

Он появился на пляже в тот момент, когда девушка стягивала через голову мокрое платье. Она подбежала к воде, но первая же волна отбросила ее обратно, прямо в объятия подошедшего Малко.

Девушка засмеялась, прижалась к нему и обхватила руками за спину, произнеся какую–то непонятную для него фразу. Малко поцеловал ее, и она не отстранилась. Несколько минут они качались на волнах, не произнося ни слова.

Выйдя из воды, незнакомка расстелила мокрое платье на песке и растянулась на нем. Когда Малко приблизился, она привлекла его к себе под любопытным взглядом старого рыбака–негра, сидевшего у своей лодки и притворяющегося спящим.

Они медленно вернулись в отель. Малко проводил девушку до двери. Она улыбнулась ему, приложила палец к губам и исчезла в своем номере, откуда доносился звучный мужской храп.

Малко вернулся к себе. Он так и не узнал ее имени. Через несколько часов старый кубинский парусник унесет его в незнакомый мир. Но воспоминания еще надолго останутся с ним…

 

Глава 3

Малко неотвязно преследовала мысль о тех двоих, что лежат связанные и беспомощные за полотняной занавеской. Через несколько дней от них останутся лишь обглоданные акулами скелеты… «Маракай», на котором подняли кубинский флаг, находился сейчас в двадцати милях от венесуэльского берега. Морское дно уже приобрело желтоватый оттенок. Малко стоял на палубе, жадно вдыхая прохладный воздух. Еще три–четыре часа – и они с Карлосом окажутся в неизвестном и опасном мире.

Карлос оказался невысоким коренастым кубинцем с огромными черными усами. Днем они вместе обсудили все возможные осложнения. Карлос рассказал Малко подробности «пребывания» австрийца на Кубе, начиная с уборки сахарного тростника и заканчивая митингом в Гаване.

Теперь все как будто бы стало ясно. И все же Малко было немного не по себе при виде серой полоски берега, где мерцали одинокие огоньки.

У обоих были тяжелые чемоданы. В каждом – два автомата, патроны, взрывчатка, прокастровские брошюры. Попади они в руки венесуэльских борцов с терроризмом, за такой багаж их ожидал бы немедленный расстрел. Нельзя сказать, что Карлос стучал зубами от страха, но все же он заметно нервничал. Малко оставалось надеяться, что его напарнику не взбредет в голову снова переметнуться в противоположный лагерь…

Два часа спустя они пересели в резиновую моторную лодку. В том месте, где можно будет достать ногами дно, лодку следовало утопить, вспоров ее ножом.

Ральф Плерфуа тоже стоял на палубе «Маракая». Остальные члены команды не показывались.

К счастью, море было спокойным, и Карлос с помощью небольшой лебедки без труда спустил лодку на воду. Они забрались в нее по веревочной лестнице. Карлос запустил мотор, и вскоре очертания корабля скрылись в темноте.

Впереди светились огни соседних деревень и прибрежного городка Коро. Ральф сказал, что автобусы из Коро начинают ходить на рассвете. Они доберутся до Каракаса на автобусе, проходящем через Валенсию. Учитывая содержимое их чемоданов, это был наиболее подходящий способ передвижения, поскольку туристские автомобили часто подвергались полицейским проверкам. А уж там, в Каракасе, затеряться проще простого…

Несколько минут лодка успешно прокладывала себе путь среди волн. Карлос держал одну руку на рукоятке мотора, а другой ухватился за опоясывающий лодку шнур. Луна светила довольно ярко, и временами Малко отчетливо видел напряженное лицо кубинца.

Внезапно австрийцу показалось, что шум волн изменился, и он крикнул кубинцу, чтобы тот заглушил двигатель. Карлос повиновался. Впереди Малко явственно услышал звук прибоя. Осев под тяжестью двух человек и чемоданов, лодка почти зачерпывала бортами воду. Малко взял короткое весло и попытался держаться перпендикулярно волнам, накатывающим на берег.

Вдруг Карлос сдавленно вскрикнул. Малко обернулся и увидел, что с моря надвигается огромный водяной вал.

– Держись за веревку! – крикнул он Карлосу.

В следующую секунду чудовищная волна обрушилась на лодку, и Малко успел лишь услышать отчаянный вопль кубинца:

– Я не умею плавать!

Малко, словно пушинку, сорвало с места. Секунду он еще держался за шнур, потом почувствовал, что ему вот–вот оторвет руку, и разжал пальцы. Его перебросали через опрокинутую лодку. Он мигом наглотался соленой воды и отчаянно заработал руками, пытаясь удержаться на поверхности. Лодка уже скрылась из виду.

– Карлос! Карлос! – закричал он.

Ответа не последовало. Малко ужаснулся, подумав об акулах. Он не помнил, нападают ли они по ночам…

Пиджак сильно стеснял его движения, но он не мог его сбросить: в кармане лежал непромокаемый пакет с деньгами, документами и пистолетом. Волны не позволяли ничего разглядеть вокруг. Может быть, Карлос барахтается где–то совсем рядом, вцепившись в лодку…

Берег был темнее, чем море, и впереди, чуть правее, мелькали за гребнями волн огни Коро. Малко несколько раз останавливался, чтобы окликнуть кубинца. У него еще теплилась слабая надежда, что тот уже ждет на берегу…

Через двадцать минут, совершенно выбившись из сил, австриец почувствовал под ногами дно. Его еще немного побросало на волнах, и наконец он, шатаясь, выкарабкался на берег и рухнул на землю под какой–то колючий куст.

Ему было трудно дышать, легкие будто жгло огнем.

Несмотря на теплый воздух тропической ночи, мокрая одежда, покрытая песком, доставляла Малко весьма сомнительное удовольствие. Отдышавшись, он разделся, выжал рубашку и костюм и расстелил их на песке, уповая на то, что здесь не окажется змей и скорпионов. Усевшись на песок, Малко прислушался.

Волны с мерным шумом продолжали разбиваться о берег. Ни Карлоса, ни лодки не было видно. Малко рассудил, что их вполне могло отнести течением далеко в сторону. Но звать кубинца он больше не решался: это могло привлечь внимание.

У Малко вырвался нервный смешок, когда он представил себя со стороны раздетым догола и одиноко сидящим на морском берегу в лунную ночь. Ведь он вполне мог бы прилететь в столицу на удобном «Дугласе» скандинавской авиакомпании. Но ЦРУ всегда предпочитает перестраховаться.

Вскоре его сердце стало биться ровнее. Малко вырыл в песке яму и спрятал пакет с документами. Если его найдут здесь он сможет сказать, что его смыло за борт… Малко окинул взглядом море. Огни «Маракая» давно исчезли. На пустынном берегу он был в полном одиночестве.

Малко заставил себя закрыть глаза и подумать о красивой блондинке из отеля «Сэм–Лордз Касл». Прошлой ночью он тоже сидел на песчаном пляже, но – при совсем других обстоятельствах…

* * *

Малко мгновенно проснулся и приподнялся на локтях. Море было пустынным, желтоватым, и по всей его поверхности перекатывались белые барашки. Было около восьми часов утра, но солнце уже обжигало кожу.

Малко торопливо надел жесткую от соли одежду и осмотрелся. Пляж был совершенно пуст. Ни лодки, ни Карлоса, ни одной живой души. За его спиной росли чахлые кустарники, постепенно переходившие в лес.

Прежде чем откопать документы и пистолет, Малко решил поискать своего напарника, чтобы убедиться в том, что он действительно погиб. Сначала австриец пошел вправо и через час наткнулся на скалу, которая примыкала к пляжу. Он взобрался на нее так высоко, как только смог, и долго осматривал берег и прибрежные кустарники. Затем, так ничего и не увидев, повернул обратно. Он шел, утопая ногами в сыром песке. Солнце жгло ему затылок, и в голове вертелась только одна мысль: поскорее найти питьевую воду.

* * *

У остановки автобуса, идущего из Маракайбо в Каракас, стояло в очереди около десяти человек. Неподалеку на рюкзаках сидели два хиппи, по очереди цедившие из бутылки пепси–колу. Никто не обращал на Малко внимания.

Коро оказался небольшим городком, стоящим на равнине у пересечения третьего и четвертого национальных шоссе, как раз напротив острова Кюрасао. Малко добрался до города совершенно обессиленным, жадно выпил одну задругой четыре бутылки пепси и поплелся на базар, где купил небольшой чемодан и соломенную шляпу. Теперь, смешавшись с толпой, он чувствовал себя гораздо спокойнее. Подразделений по борьбе с партизанами в городе, похоже, не было. Но он потерял все, что должен был привезти с собой: печатные материалы, оружие, динамит… И главное – напарника. У него остался в памяти лишь один адрес:

Каракас, проспект Франциско Миранды, дом 318. И одна фамилия: Эсперенца. Одиннадцатый этаж. От Диего.

Автобус из Маракайбо подошел к станции, окутанный облаком пыли. После поездки по пустыне Фалькон его пассажиры, вероятно, едва не изжарились живьем. Малко покорно дождался своей очереди. До Каракаса оставалось еще пять часов езды. Во всяком случае там хотя бы можно будет поселиться в «Таманако» и рассказать обо всем, что произошло. Он уже начал подумывать, не приняло ли ЦРУ желаемое за действительное…

Если Ральф Плерфуа будет настаивать, ему подыщут другого агента для повторной заброски. А Малко непременно посоветует подобрать такого; который умеет плавать.

Малко устроился позади водителя, чтобы его хоть немного обдувало ветерком, и задремал.

Через час он проснулся оттого, что автобус резко затормозил. Малко увидел группу солдат в зеленоватой форме и длинную вереницу стоящих автомобилей. У первой машины был открыт багажник, и его обыскивали двое солдат. Когда автобус подъехал поближе, Малко увидел у них в руках винтовки с подсоединенным магазином. Это был отряд по борьбе с партизанами.

Малко тайком задвинул свой полотняный чемодан под сиденье. Стоит им найти пистолет, и его судьба будет решена. Но водитель автобуса коротко посигналил, и один из солдат жестом приказал ему объехать стоящие машины. Похоже, венесуэльские партизаны жили на широкую ногу, проявляя повышенный интерес к багажникам автомобилей и с презрением относясь к автобусам.

Успокоившись, Малко закрыл глаза. Судьба предоставила ему еще одну отсрочку. Но что ждет его в доме номер 318 по проспекту Франциско Миранды?..

* * *

Домномер318 оказался современным зданием, но уже довольно обшарпанным, как и вся столица. Консьерж в потертом кителе с медными пуговицами проводил Малко безучастным взглядом, ни о чем его не спрашивая. Лифт работал отлично, и австриец в одно мгновение очутился на одиннадцатом этаже. На просторной лестничной клетке была всего одна дверь. Малко позвонил.

Сначала ему показалось, что квартира пуста. Когда он уже собирался возвращаться к лифту, дверь внезапно приоткрылась, и за ней показалась босая девушка с длинными черными волосами, одетая в старые, запачканные краской джинсы и пуловер с засученными рукавами. В руке она держала палитру. Девушка удивленно посмотрела на Малко. Дверь приоткрылась всего на несколько сантиметров: ее удерживала толстая стальная цепочка.

– Что вам угодно?

Голос у нее был мелодичный, вежливый, немного недоверчивый. Малко не ожидал увидеть перед собой такую особу. На полу комнаты виднелся пушистый белый ковер, слишком уж роскошный для квартиры бойцов «отряда народного сопротивления». Малко хотел было сказать, что ошибся адресом, но, следуя профессиональной интуиции, – сдержался.

– Мне нужно поговорить с Эсперенцей, – сказал он. – Я от Диего.

Последовала довольно долгая пауза, затем девушка сказала, разглядывая свою палитру:

– Эсперенца? Я такой фамилии не знаю. Вы, наверное, ошиблись.

Однако Малко чувствовал, что она колеблется. Он решил не сдаваться:

– Странно… Адрес у меня точный. А приехал я издалека…

Она не спросила, откуда именно, но ее голос чуть заметно смягчился.

– Может быть, это бывшая горничная моих родителей, – предположила она. – Я попробую выяснить. Зайдите завтра.

Она уже почти закрыла дверь, но вдруг передумала и добавила:

– Знаете что? Назовите мне свой адрес, а я передам вашу просьбу.

– Я живу в отеле «Акаригуа», на проспекте Урбанета, – ответил Малко. – Номер двадцать девять. Меня зовут Янош, Янош Плана.

Девушка взглянула на него с явным интересом.

– Для иностранца вы неплохо говорите по–испански.

– Я долго жил в испано–язычной стране, – ответил австриец.

Она понимающе улыбнулась, но дверной проем по–прежнему пересекала стальная цепочка.

– До свиданья, – сказала девушка. – Извините, но тут, в Каракасе, незнакомых людей в квартиру не впускают. Здесь столько грабежей…

Дверь захлопнулась, и озадаченный Малко остался стоять на лестничной площадке. Делать было нечего. Он спустился на лифте и решил пройти до отеля пешком. По пути Малко остановился и позвонил Ральфу, но телефон на вилле американца не отвечал. В консульстве Малко ответили, что мистер Плерфуа уехал за город, и предложили оставить его адрес и фамилию.

В западной части города проспект Франциско Миранды изменил свое название и превратился в проспект Авраама Линкольна. Правительственные учреждения уступили место многочисленным лавочкам и магазинам. Отчаянно сигналящие автобусы прокладывали себе путь сквозь оживленную толпу. Это и была так называемая «Сабана Гранде» – сердце Каракаса.

Малко встретил по пути немало одиноко идущих девушек в немыслимо коротких платьицах, вызывающе накрашенных и демонстративно виляющих бедрами, но все они стыдливо опускали глаза, встретившись взглядом с мужчиной. Неудивительно, что Каракас давно побил все рекорды по количеству изнасилований. Здесь насиловали днем и ночью, в машинах и лифтах, даже в самом центре города. А затем нередко перерезали жертве горло, чтобы не видеть ее безумных глаз…

Через двадцать минут ходьбы Малко достиг площади Гумбольдта. На ней теснились многочисленные кафе, террасы которых ломились от посетителей. На тротуаре сидел музыкант с огромной индийской арфой и играл меланхоличную народную мелодию, даже не поставив перед собой миски для монет и демонстрируя высокомерное безразличие ко всему окружающему. Неподалеку стояла темнокожая проститутка, столь же некрасивая, сколь гордая и неприступная. Малко сел на террасе одного из кафе, заказал банку пива и от нечего делать принялся наблюдать за ней. За несколько минут около нее остановились три–четыре машины, и все водители подзывали ее к себе, но проститутка даже не повернула головы. Наконец очередной водитель вышел из машины и открыл перед ней дверцу. Только когда она с достоинством заняла предложенное место.

* * *

Отель «Акаригуа», построенный восемь лет назад, медленно, но верно приходил в запустение. Трещины, оставшиеся после землетрясения шестьдесят седьмого года, кое–как заделали, зато крыс здесь было больше, чем в метро. Малко с грустью осмотрел свою комнату с отклеившимися во многих местах обоями…

В дверь негромко постучали. На пороге, засунув руки в карманы джинсов, стоял тщедушный коротышка в квадратных темных очках.

– Сеньор Плана? – спросил он бесцветным, почти бесполым голосом.

– Да, – ответил Малко.

– Я знакомый Эсперенцы.

По спине у Малко пробежал знакомый холодок: вот и началось… Он заставил себя улыбнуться.

– Рад вас видеть, – сказал австриец. – Как вас зовут?

– Мендоза, – проронил гость, почти не шевеля губами. – Вы один?

– Да, но…

– Эсперенца ждет вас, – не дал ему договорить Мендоза. – У вас для нее что–нибудь есть?

– Было. Но я все потерял.

Мендоза никак не отреагировал на эти слова. Он в ожидании стоял в коридоре, разглядывая острые носки своих ботинок. Малко надел пиджак. Его пистолет все еще лежал в чемодане: он не решился брать оружие с собой – Мендоза вполне мог оказаться агентом–провокатором.

Они молча спустились по лестнице в холл. Со спины Мендоза напоминал хрупкую девушку: узкие плечи, тонкая талия, чуть покачивающаяся походка.

С проспекта Урбанета они свернули на узкую шумную улочку, ведущую к северной части города, и прошли по ней еще с полкилометра. Малко начал подозревать, что Мендоза вообще не знает, что такое такси… Внезапно тот толкнул двустворчатые ворота и вошел во двор, окруженный с трех сторон закрытыми мастерскими. В углу двора стоял большой бежевый автомобиль. Малко узнал модель: дорогой американский «бентли–континенталь».

Мендоза открыл заднюю дверцу:

– Садитесь.

В его голосе появились новые, властные нотки.

Малко повиновался.

Пол машины был завален рождественскими подарками, завернутыми в разноцветную бумагу. В салоне пахло кожей и дорогими духами. Заднее сиденье было отделено от переднего толстым стеклом. Едва Малко сел, как за руль скользнула женщина в темных очках и со спрятанными под платок волосами. Мендоза сел рядом с Малко, бесцеремонно отодвинув его.

«Бентли» плавно тронулся с места и повернул направо. Мендоза молчал и старательно грыз ногти. Они ехали по густонаселенному городскому кварталу, и женщина, сидевшая за рулем, то и дело нажимала на клаксон.

– Куда мы едем? – спросил Малко, решив, что молчание слишком уж затянулось.

Квадратные очки повернулись к нему.

– Вы ведь искали встречи с Эсперенцей?

– Да…

– Вот туда и едем.

В машине снова воцарилось молчание. Управившись с последним ногтем на правой руке, Мендоза спросил:

– Вы откуда?

Вопрос был двусмысленным, и Малко решил не рисковать.

– Из Чехословакии.

– Хорошо говорите по–испански.

Этот комплимент уже успел Малко порядком надоесть.

– Спасибо…

Они добрались до поворота на шоссе Ла Гиара–Каракас. «Бентли» выехал на него, но уже через сотню метров свернул на узкую извилистую дорогу, поднимающуюся в гору. Это была та самая дорога, на которой в свое время погибло немало водителей грузовиков, получавших так называемую «плату за страх». Теперь по ней ездили лишь те, кому была не по карману платная четырехрядная автострада Ла Гиара–Каракас.

Малко чувствовал нарастающее беспокойство. Его провожатый до сих пор не задал ему ни одного вопроса по поводу предстоящей встречи. Это было дурным предзнаменованием.

– Далеко еще? – спросил он.

Мендоза улыбнулся, обнажив зубы, от которых упал бы в обморок самый закаленный дантист. Его дыхание могло бы запросто убить навозную муху на расстоянии десяти метров.

– Ты куда–то спешишь, гринго?

Вот это уже звучало невежливо: «гринго» было презрительным словом, которым в Южной Америке называли белых.

– Нет, но от вас воняет, – спокойно ответил Малко. – Мне уже не терпится выйти на свежий воздух.

Мендоза побледнел от злости, сунул руку под сиденье и вытащил длинноствольный «люгер».

– Ты бы лучше помолчал, гринго. Не то подохнешь раньше времени.

«Бентли» резко свернул влево и запрыгал на ухабах: они свернули на грунтовую дорогу. Вскоре женщина остановила машину, обошла ее и открыла дверцу со стороны Мендозы, стараясь держаться в стороне.

– Опусти свое стекло, гринго, и посмотри, что за ним.

Малко подчинился и увидел, что машина стоит у крутого обрыва, усыпанного мусором и гнильем. В нескольких сотнях метров внизу виднелись яркие полосы фар автомобилей, ехавших по шоссе Ла Гиара–Каракас. Небо было светлым от городских огней, и австриец увидел в нем множество больших птиц.

«Грифы», – подумал Малко.

Несколько стервятников сидели на краю обрыва и рылись в отвратительных отбросах.

Малко невольно поежился.

– Видел? – спросила незнакомка. – Мы на городской свалке. Здесь живут сотни оборванцев, и ни один из них не любит полицию. Стоит мне пообещать им десять реалов, и они разрежут тебя на куски да еще спасибо скажут. Так что на помощь не надейся. Я задам тебе несколько вопросов. Если откажешься отвечать, пеняй на себя.

Малко отчаянно пытался сообразить, где он допустил ошибку, и теперь проклинал себя за свою беспечность: в Латинской Америке трудно что–либо долго скрывать…

– Кто вы? – спросил он.

– Я Эсперенца.

Она сняла темные очки и платок, а затем наклонилась к машине. Малко сразу узнал девушку, открывшую ему дверь в доме номер 318 по проспекту Франциско Миранды. Сейчас ее карие глаза смотрели на австрийца без тени прежней доброжелательности.

– Кто ты такой? – спросила она. – И как сюда попал? Только не вздумай врать!

Малко старался забыть об упирающемся ему в бок «люгере» и пытался не выдать своего волнения.

– Меня зовут Янош Плана. Я из Чехословакии. Две недели назад приехал на Кубу, чтобы помочь в уборке урожая, а заодно и подучить испанский. Мой отец воевал в Испании, в интернациональных бригадах. Он–то и начал учить меня этому языку.

– Чем ты занимался в Чехословакии?

– Работал поваром. Но мне хотелось посмотреть на мир и хоть чем–нибудь помочь Кубе. Поэтому я записался добровольцем на уборку сахарного тростника. В Гаване со мной связались люди, которые спросили, готов ли я на риск.

– Почему ты согласился?

Малко улыбнулся.

– Уборка тростника – скучноватое дело… Семьи у меня нет, а рисковать я люблю.

Он замолчал, и с минуту был слышен только шум проезжавших внизу машин. Малко понимал, что здесь они могут его совершенно безнаказанно застрелить, и никто ничего не узнает. Тошнотворный запах свалки напоминал дыхание смерти…

– Почему ты приехал один?

Малко рассказал о «Маракае» и о том, как утонул его напарник.

Эсперенца внимательно слушала, подперев подбородок рукой и не сводя с Малко темных глаз.

– Как звали твоего, напарника?

– Карлос. Я знаю только его имя. Больше нам ничего не сказали: очевидно, из осторожности.

Последовала еще одна долгая пауза.

– Вы должны были привезти нам кое–какие вещи, – заметила Эсперенца. – Где они?

– На дне моря. Все находилось в лодке. Я уже говорил, что сам еле спасся.

– В каком месте вы выбрались на берег?

Малко рассказал обо всем, стараясь вспомнить мельчайшие подробности своего спасения, и почувствовал, что Эсперенца колеблется.

– Какие инструкции вы получили?

– Я – никаких. Все знал Карлос. Он должен был ввести меня в курс дела, но успел сообщить только адрес и пароль.

– Оружие у вас есть?

– Мой пистолет остался в чемодане.

Мендоза злобно ухмыльнулся, вытащил из–под сиденья пистолет Малко и протянул его девушке. Она внимательно осмотрела оружие, вынула обойму, оттянула затвор и, не увидев ни номера, ни клейма, спросила:

– Откуда у вас этот пистолет?

– Я получил его от человека, который готовил меня к отправке на Кубе. Кажется, пистолет нашли у убитого американского агента. Калибр 38.

Эсперенца задумчиво взвесила оружие на ладони и положила его на пол машины.

– Вам говорили, кто возглавляет Отряд народного сопротивления?

– Нет.

– Я, – не без гордости сообщила Эсперенца. – Мне и предстоит принять окончательное решение. Мы вас действительно ждали: кубинцы нас предупредили. Но… – Она повернулась к Мендозе. – Что ты о нем думаешь?

– Это поганый предатель, которому платят гринго. Он лжет. Не был он ни на Кубе, ни на «Маракае». Работает на американцев…

Эсперенца не сводила с Малко глаз. Австриец чувствовал, что она в нерешительности: у нее нет никаких веских доказательств – ни в пользу Малко, ни против него. А проверка займет несколько недель… Куба ведь не близко. Внезапно по едва заметной перемене в ее лице Малко понял, что Эсперенца приняла решение. И совсем не то, на которое он надеялся.

– Я вынуждена тебя убить, – сказала она. – На мне лежит огромная ответственность. Я знаю, что американцы готовы на все, чтобы расправиться с нами. Они умны и располагают большими средствами. Я не имею права рисковать: ты можешь оказаться предателем.

– Я не предатель, – твердо произнес Малко. – Я приехал вам помочь.

– Врет он, этот гринго, – прошипел Мендоза. – Давай я его пристрелю.

Малко чувствовал, что венесуэлец с первой же минуты невзлюбил его. Так нередко бывает в жизни… Весь хитроумный замысел Ральфа Плерфуа разбивался об эту непредвиденную деталь – о простую человеческую антипатию.

Наступило минутное молчание. Малко мысленно взвешивал свои шансы. Результаты казались неутешительными: пока он будет открывать дверцу машины, Мендоза успеет разрядить в него свой «люгер». И даже если Ральф впоследствии обнаружит убийцу, то его, Малко, это уже не воскресит.

– Я не виноват, что Карлос утонул, – доказывал Малко. – Он–то уж наверняка смог бы вас убедить. А я пробыл на Кубе совсем мало. И никак не думал, что меня так встретят…

Эсперенца не отвечала. Малко чувствовал, что, не будь рядом Мендозы, она вела бы себя иначе. Малко решил не молчать, зная, что следующая ее фраза будет ему смертным приговором.

– Если я предатель, – продолжал он, – то, убив меня, вы откроете свои карты.

Эсперенца пожала плечами:

– Никто ничего не докажет. Ты просто пытаешься выиграть время. Дрожишь за свою шкуру…

У Малко остался последний козырь.

– Подождите, – сказал он. – Пожалуй, у меня все–таки есть одно доказательство. Я хочу вам кое–что показать.

Он потянулся к внутреннему карману пиджака, но Эсперенца резко остановила его:

– Не клади руку в карман!

– Когда сами достаньте мой бумажник, он в левом внутреннем кармане, – сказал австриец.

Мендоза нехотя полез в его карман и вытащил кожаный бумажник.

– Там должна быть газетная вырезка, – пояснил Малко. При свете плафона Эсперенца внимательно осмотрела содержимое бумажника. Найдя вырезку, которой снабдил австрийца Ральф Плерфуа, она долго вертела ее в руках, время от времени бросая взгляд на Малко и сравнивая его лицо с лицом человека, стоявшего рядом с Фиделем на нечеткой фотографии.

– Зачем вы держите это при себе? – спросила она чуть изменившимся голосом.

– Я понимаю, что это глупо, – ответил Малко как можно искреннее, – но это самое дорогое воспоминание в моей жизни. Фидель Кастро пожал мне руку и поблагодарил за то, что я приехал помочь его стране…

Он покосился на Эсперенцу. Она смотрела куда–то вдаль, и на ее лице было написано неподдельное волнение. Малко невольно вспомнил расчетливый цинизм Ральфа Плерфуа и проникся невольной симпатией к душевной чистоте девушки.

Она сложила вырезку. Мендоза тотчас завладел ею, пробежал глазами строчки и презрительно скривился:

– Это еще ничего не доказывает.

Действительно, фотография не отличалась большой четкостью. Но, с другой стороны, нельзя же было убивать человека только из–за того, что кубанские газеты печатаются на плохой бумаге…

– Ладно, – сказала вдруг Эсперенца. – Мы устроим тебе испытание. В городе есть человек, от которого мы давно хотим избавиться. Он причинил нам слишком много вреда. Завтра вы должны его застрелить. Когда я поверю, что вы действительно на нашей стороне. Согласны?

– Согласен.

Малко показалось, что вместо него ответил кто–то другой: бессмысленное убийство не входило в его планы и претило его аристократической натуре. Но чтобы снова увидеть свой родной замок, нужно было для начала избежать смерти…

– Что ж, – сказала Эсперенца, – когда возвращаемся в город. Переночуешь у наших друзей под охраной Мендозы. Он будет присматривать за тобой во время проверки. А потом посмотрим…

По дороге в Каракас Малко и Мендоза не сказали друг другу ни слова. После того как машина свернула с шоссе, у Малко екнуло сердце: они приближались к отелю «Таманако». Но «бентли» проехал мимо, свернул налево и снова начал подниматься в гору. Минут через пять машина остановилась напротив стоявшего особняком ресторана со светящейся вывеской «Эль Мирадор». Эсперенца ушла и вскоре вернулась в сопровождении худого брюнета с усиками на испанский манер.

– Выходи, – приказала она Малко. – Вы с Мендозой останетесь здесь до завтра. Знакомься: это Бобби. Он отведет тебя в твою комнату.

Бобби с равнодушным видом пожал Малко руку.

– Пошли, – сказал он.

Бобби открыл ворота, ведущие во двор ресторана. Они поднялись по скрипучей деревянной лестнице и оказались в коридоре со множеством дверей. Бобби толкнул одну из них и впустил Малко и Мендозу.

– Апартаменты что надо. Ансамбль играет до двух часов ночи. Можете заглянуть в бар, пропустить по стаканчику…

– Нет уж, лучше не надо, – перебила Эсперенца. Напоследок она посмотрела на Малко долгим взглядом и сказала: – Надеюсь, что я не ошиблась… Если вы окажетесь своим, я буду называть вас Эльдорадо – за золотистые глаза. Ваше чешское имя мне не нравится.

 

Глава 4

Орландо Леаль Гомес чувствовал себя прескверно. У него кружилась голова. Заметив это, Пабло подскочил к нему и заботливо вывел на улицу, втайне радуясь, что избавился от скандального клиента. Они вместе подошли к «линкольну», и генерал начал наощупь искать замочную скважину на дверце. Пабло поддерживал его за локоть. Вдруг генерал яростно зарычал:

– Посмотри!

Гневным жестом он указал на длинную царапину, протянувшуюся по голубой краске. Проглотив отчаянный всхлип, генерал наклонился, потрогал обезображенную дверцу, провел рукой вдоль царапины… Когда Гомес выпрямился, Пабло не на шутку испугался, увидев его налитые кровью глаза.

– Кто… Кто это сделал?! – прошипел Орландо Леаль Гомес. – Я купил машину всего неделю назад! Бармен сочувственно покачал головой.

– Наверное, мальчишки. Из зависти безобразничают… Генерал сверкнул глазами.

– Точно! Это те самые поганцы, которых я отогнал, когда приехал… Реал им, видите ли, подавай!

– Это вы зря, сеньор Орландо. Вы же их знаете… Но ничего, я знаком с хорошим мастером. Завтра… Но генерал его уже не слушал.

– Где они?! – взревел он. – Где?!

Пабло покосился на открытую дверь «Скотч–клуба». И зачем он, черт возьми, вызвался проводить эту пьяную скотину? Да будь он на месте тех пацанов, он бы машину вообще поджег… Не дать один реал бедному мальчишке в рождественскую ночь… А потом истратить целых шестьсот на французское шампанское!

* * *

– Давай, – повторил Мендоза.

Орландо Леаль Гомес, пошатываясь, стоял у машины в компании другого мужчины. Малко внезапно почувствовал огромную усталость. Рамос уже проснулся и повернулся к нему.

Малко взялся за ручку двери, потянул, но дверь не открылась. Решив, что Малко притворяется, Таконес Мендоза оттолкнул его руку и сам дернул ручку двери. Но ржавый замок, похоже, заклинило…

– Черт побери! – опомнился Рамос. – Я и забыл! Ее надо открывать снаружи!

Мендоза поспешно опустил стекло, потянул за наружную рукоятку, и дверь со скрипом распахнулась.

* * *

– Где они, эти сукины дети?! – вопил генерал. Он обошел «линкольн» и сразу заметил трех перепуганных мальчуганов, сбившихся в кучу у подъезда. Несговорчивая девка, царапина на новой машине… Для одного вечера это уж слишком! Гомеса охватила слепая ярость. Все произошло в считанные секунды. Рука генерала метнулась к кобуре и вытащила короткоствольный кольт 38–го калибра.

– Сейчас я вам!.. – заорал Гомес.

Прежде чем Пабло успел ему помешать, он направил кольт на детей и нажал на спусковой крючок. Шесть выстрелов прозвучали один за другим, эхом отразившись от бетонной стены супермаркета. Выпустив все патроны, генерал все еще стоял с поднятой рукой, словно в тире, не слыша криков Пабло и детей.

Один из мальчуганов лежал у двери подъезда. Стена была забрызгана его кровью. Пуля тридцать восьмого калибра размозжила ему голову, и лицо превратилось в сплошное красное пятно. Второй катался по асфальту, схватившись руками за живот и оглашая улицу почти собачьим визгом. Под ним быстро расплывалась кровавая лужа. Третий мальчишка исчез за углом.

– Матерь Божья! – прошептал Пабло. Сильно побледнев, он прислонился к машине, чтобы не упасть, и его непроизвольно стошнило. Вытирая рот рукавом, он забормотал:

– Как же вы, сеньор Орландо… Не надо было, это же дети…

Мальчишка, зажимавший руками живот, умолк и больше не двигался. Он лежал на спине, согнув ноги в коленях и глядя широко открытыми глазами в темное небо.

У Пабло из глаз брызнули слезы. Он в ужасе мотал головой, не в силах вымолвить ни слова.

Орландо Леаль Гомес наконец опустил оружие и нащупал кобуру. Все же его рука немного дрожала. Совершенный поступок слегка отрезвил генерала, но два распростертых на асфальте детских трупа его нисколько не смущали: он видел в жизни и не такое. При взгляде на потрясенного Пабло его снова захлестнул гнев.

– Да что ты их жалеешь! – грубо крикнул он. – Из них бы все равно выросли убийцы и грабители…

Генерал знал, что наутро дело будет улажено: достаточно позвонить его другу, генералу Болано. Кому какое дело до двух несчастных попрошаек, которых в Каракасе хоть отбавляй?

Пабло молчал, не сводя гневных глаз с генерала. Тот не выдержал этого взгляда и отвернулся.

– Я поехал спать, – проворчал он. – Хочешь – звони в полицию. Только скажи, чтоб до полудня меня не тревожили. Устал я что–то.

Он сел в машину и резко тронулся с места. Пабло подошел к лежавшему на спине мальчугану, присел на корточки и закрыл ему глаза.

Посетители «Скотч–клуба» молча столпились на пороге. Одна проститутка размашисто перекрестилась. Пабло смотрел вслед удаляющимся красным огням «линкольна», презирая самого себя за то, что ему в очередной раз не хватило смелости…

* * *

Голубой «линкольн» промчался в нескольких метрах от Малко и Мендозы, застывших с пистолетами в руках, и свернул на проспект Авраама Линкольна. Генерал не заметил, что стоявшие на дороге вооружены.

Вокруг двух окровавленных тел начала собираться толпа. Малко и Таконес Мендоза, не сговариваясь, нырнули обратно в «понтиак». Рамос уже запустил мотор.

– Вот скотина! – взорвался Малко.

Старая американская колымага резко сорвалась с места, взвизгнув «лысыми» шинами.

– Ничего, – мрачно сказал Таконес. – Я знаю, где он живет. Там мы его и поймаем.

Они стремительно пронеслись по проспекту Линкольна, свернули на Авенида дель Либертадор, затем взяли правее и выскочили на дорогу с односторонним движением, проходившую под шоссе дель Эсте, которое делило Каракас пополам. Если бы они проскочили мимо, им пришлось бы ехать еще пять километров до следующего туннеля.

Они настигли «линкольн» на светофоре бульвара Ориноко, сразу после выезда из туннеля. Рамос затормозил и пристроился не сбоку, а сзади.

Внутри у Малко все клокотало. Нелепая случайность мгновенно развеяла его сомнения. Теперь ему по–настоящему хотелось уничтожить Орландо Леаля Гомеса. Человек, способный застрелить двух детей, а затем спокойно отправиться спать, не заслуживал никакой пощады. В глубине души Малко призадумался: так ли уж неправы в своих суждениях Мендоза и ему подобные?.. И за правое ли дело борется сейчас он сам?

Малко не успел найти ответ на эти вопросы. «Линкольн» пересек площадь Таманако и повернул направо, в темный переулок, расположенный перпендикулярно улице Веракрус. Они въезжали в квартал богатых особняков, над которыми возвышалась громада отеля «Таманако». Сквозь грязное лобовое стекло Малко увидел, как «линкольн» встал поперек дороги. Генерал Гомес вышел из машины и начал открывать ворота своей виллы.

– Пошел! – приказал Мендоза.

На этот раз Малко не заставил себя долго упрашивать. Таконес Мендоза проворно вылез вслед за ним и тут же растворился в темноте.

Малкорешил не прятаться. Он с силой хлопнул дверцей «понтиака», и Орландо Леаль Гомес мгновенно обернулся. Малко спокойно двинулся к нему по самой середине дороги. Желтые фары «понтиака» резко обрисовывали его стройный силуэт.

Держа в руке связку ключей, генерал смотрел на него с заметным беспокойством. В Каракасе ежедневно происходило множество бандитских нападений. Но человек, подходивший к нему, казался настолько спокойным и уверенным в себе, что генерал понял: это не грабитель.

Когда до машины Гомеса оставалось не больше десяти метров, Малко нарочито медленным движением вытащил из–за пояса пистолет. Он подходил все ближе, держа оружие в опущенной руке.

Хрипловато вскрикнув, Орландо Леаль Гомес выронил ключи, потянулся к кобуре и выхватил свой кольт.

– Убирайся, или я стреляю! – крикнул он неуверенным голосом, в котором сквозил страх.

Малко был уже в каких–нибудь пяти метрах от него. Генерал поднял револьвер и спустил курок.

Вместо выстрела раздался металлический щелчок, и генерал Гомес нелепо застыл с поднятой рукой. Потом вытянул навстречу австрийцу левую руку и забормотал:

– Пощадите… Пощадите…

Малко в свою очередь нажал на спусковой крючок. Три пули из его пистолета ударили одна за другой в грудь венесуэльца, расположившись по диагонали. Последняя из трех пуль разорвала генералу сердце. Мгновение Гомес стоял с открытым ртом, сжимая в руке бесполезный кольт, затем его массивное тело стало медленно сползать по металлической ограде. В доме послышались крики. В окне первого этажа зажегся свет.

– Отлично, – раздался за спиной Малко возбужденный голос Мендозы.

Малко удивился, как тому удалось что–то разглядеть сквозь темные очки. Мендоза посмотрел на привалившегося к решетке генерала, затем прошел мимо Малко, приблизился к Гомесу вплотную и приставил длинный ствол «люгера» к его шее.

От грохота выстрела у Малко зазвенело в ушах. Гомеса резко швырнуло на землю, и из перебитой сонной артерии хлынула струя крови. Но Орландо Леаль Гомес этого уже не почувствовал: он умер минутой раньше.

Со стороны виллы раздался душераздирающий женский крик. Малко и Мендоза уже бежали к «понтиаку». Рамос дал задний ход и мигом выскочил на проспект Веракрус. Машина помчалась к центру города.

Некоторое время все молчали.

– Ты ненормальный, – сказал наконец Мендоза. – Я же тебе говорил: стреляй в спину. А если бы у него остался в барабане хоть один патрон?

Малко криво улыбнулся.

– Ты велел мне его убить, но не говорил, как именно. Я никогда не стреляю в спину.

– А ты парень вообще–то ничего… – пробормотал флегматичный Рамос, почти не раскрывая рта.

 

Глава 5

«Понтиак» остановился напротив уже знакомого австрийцу современного здания на проспекте Франциско Миранды. Было три часа ночи. Малко чувствовал себя усталым и опустошенным. Все четверо вышли из машины и зашагали к подъезду. Шествие замыкал Мендоза, спрятавший свой массивный пистолет под куртку.

После убийства его отношение к Малко явно изменилось. И даже если у Мендозы еще оставались какие–то подозрения, по нему это заметно не было. Лицо венесуэльца будто светилось изнутри и стало почти красивым.

Они поднялись на лифте на одиннадцатый этаж, и Таконес трижды стукнул в дверь. Эсперенца сразу же открыла, и Малко остолбенел от изумления. Девушка была одета так, словно собралась в шикарный ресторан: длинные черные волосы, распущенные по плечам, сиреневые велюровые брюки, белая кружевная блузка, на груди – большой блестящий крест с фальшивыми бриллиантами. Малко показалось, что при виде его в ее темных глазах мелькнуло выражение облегчения.

– Ну что? – хрипловатым от волнения голосом спросила она.

– Все в порядке, – ответил Таконес.

Зажженной сигаретой девушка указала на Малко:

– Он?

– Да.

Неожиданно Эсперенца кинулась к Малко и порывисто обняла его. Про себя он отметил, что она вылила на себя чуть ли не литр духов. Малко почувствовал, как она прижимается к нему всем телом, и у него возникло сомнение, что подобная реакция входит в программу революционно–освободительного движения.

Смущенный Малко пытался освободиться от ее объятий, но девушка, словно гигантский спрут, сковала его по рукам и ногам.

– О, как я счастлива! – воскликнула она. – До чего же нам нужны такие люди!

Остальные недовольно смотрели на это явно излишнее проявление эмоций.

Эсперенца повела всех в огромную гостиную, похожую на что угодно, только не на штаб революционеров. Весь пол был устлан пушистым белым ковром. Из мебели здесь оказались только пуфики и два низких дивана. На стопке справочников стоял телефон. Рядом с ним Малко заметил пепельницу, полную окурков – видимо, Эсперенца тоже провела бессонную ночь. На стенах висели диковинные картины в сюрреалистическом стиле, изображавшие красных морских ежей на фоне песчаной пустыни. У окна расположился мольберт с неоконченной картиной в синих тонах, на которой при хорошо развитой фантазии можно было угадать дикобраза, бредущего по девственному лесу.

– Это Гевара за минуту до гибели, – низким голосом пояснила Эсперенца, указывая на картину. – Я работала в ожидании вашего приезда. Впрочем, я всегда работаю по ночам: не могу заснуть, поэтому рисую или печатаю листовки.

Она указала на стоящий в углу ронеотип, возле которого виднелась кипа листовок.

– На прошлой неделе я напечатала и рассовала по почтовым ящикам тысячу штук, – с гордостью объявила девушка.

Рядом с ронеотипом стояли полдюжины бутылок с шампанским, ведро со льдом, ящик пепси–колы и две бутылки виски «Джей энд Би».

В дверь постучали – снова три раза – ив прихожей появился высокий худой парень в кожаной куртке и полотняных брюках. Его глаза тотчас же испытующе устремились на Малко, затем обратились к Эсперенце. Она взяла гостя за руку и подвела поближе в Малко.

– Это Хосе Анджел, – сказала она. – Бывший солдат Карибского легиона.

Анджел натянуто улыбнулся, но Эсперенца не дала ему возможности что–то сказать:

– А это Эльдорадо. Он специально прибыл с Кубы, чтобы сражаться вместе с нами. – Тут ее голос поднялся на тон выше: – И сегодня ночью он застрелил генерала Орландо Леаля Гомеса!

Малко не слишком гордился своим подвигом, но Эсперенцу было уже не остановить. Под ее восторженные похвалы Хосе Анджел пожал ему руку. Он обладал незаурядной физической силой и, казалось, состоял из одних мышц и сухожилий. Даже когда он улыбался, в его глазах мерцал странный, диковатый огонек. Он передвигался свободно и гибко как человек, привыкший воевать в лесах. Малко понял, что на этот раз перед ним настоящий, умелый и хладнокровии убийца, «солдат фортуны», которых немало на Карибских островах и в Центральной Америке.

– Теперь мы можем с чистой совестью праздновать Рождество! – весело объявила Эсперенца.

– Вы американец? – спросил Анджел, подойдя к Малко.

– Нет, я из Чехословакии.

– Ах вот как! – оживился Анджел. – Знал я одного чеха. Его звали Молдер. Может, слыхали? Он воевал вместе с Мартинесом в Сьерра–Эскаранай. Но потом прогнил, и пришлось его ликвидировать. А жаль: неплохой был…

Его слова были прерваны резким хлопком: откупорили шампанское. Таконес Мендоза ринулся в кухню и принес бокалы.

– За революцию, – торжественно произнесла Эсперенца, повернувшись к Малко.

– За революцию, – повторил он.

Все дружно выпили. Малко казалось, что это происходит с ним во сне. Судя по всему, Эсперенца действительно являлась руководителем этой подпольной группировки. Однако же ни Таконес, ни Хосе Анджел, ни Эль Кура не были добрыми сказочными героями… Как же эта взбалмошная девчонка могла справляться с такой шайкой головорезов?

Малко подошел к окну. Тридцатью метрами ниже по проспекту Франциске Миранды стремительно проносились автомобили. Над вершинами гор висели лохматые облака. Малко вспомнил о женщине, кричавшей на вилле генерала. Ее рождественская ночь была далеко не веселой…

В комнате раздалась ритмичная музыка. Женский голос, доносившийся из динамика, пел о Падре Торресе, павшем в Колумбии за дело революции. Эсперенца зачарованно слушала, застыв в благоговейной позе перед проигрывателем. Остальные сидели на полу и усердно налегали на спиртное. Таконес Мендоза положил рядом с собой свой неизменный «люгер»: видимо, ему постоянно мерещилась опасность.

Малко стало смешно при мысли, что это и есть та самая диверсионная группа, которая приковала к себе пристальное внимание Пентагона и ЦРУ: богатенькая экзальтированная девчонка, женопедобный убийца–невротик и несколько перевербованных наемников…

Только стоявшая в углу машинка для изготовления листовок свидетельствовала о том, что в этой роскошной гостиной не только пьют шампанское… Малко невольно вспомнил, как Орландо Леаль Гомес, обливаясь кровью, сползал по железной решетке на землю. Грохот выстрелов до сих пор звучал у него в ушах. Значит, все это всерьез… Хотя в Южной Америке никому никогда не удавалось провести четкую границу между добром и злом. Южный темперамент, привычка к насилию и любовь к революциям приводили порой к самым неожиданным развязкам. Одна из самых кровавых революций в Центральной Америке началась только потому, что какой–то психопат застрелил президента Никарагуа, взбешенный изменой собственной жены… А кто принимал всерьез Фиделя Кастро и его бородачей? Поначалу ЦРУ отнесло их к категории тихопомешанных, способных захватывать разве что необитаемые острова…

Эсперенца подошла к Малко. Глаза ее блестели.

– Я напишу твой портрет, – сказала она. – И если тебя убьют, о тебе останется память…

Малко подумал, что если его портрет будет похож на остальные картины, висящие в комнате, то он, принц Малко Линге, вряд ли станет кумиром грядущих поколений…

Он пристально смотрел на девушку, стараясь понять, что заставило эту молодую, красивую, богатую горожанку пуститься в подобное предприятие, но по–прежнему ответа не находил.

– Вместе мы совершим великие дела, – мечтательно продолжала она. – Фидель будет нами гордиться так же, как гордился бы Че Гевара, будь он жив… Как жаль, что погиб твой товарищ…

– Действительно, очень жаль, – рассеянно отозвался Малко и допил шампанское.

Таконес растянулся прямо на белом ковре и казался спящим. Рамос и Эль Кура цедили виски, рассказывая друг другу партизанские истории, одна невероятней другой.

У австрийца немного кружилась голова: за последние два дня произошло слишком много событий. Но нужно было продвигаться дальше. Духи Эсперенцы вернули его к реальности, подействовав, как нашатырный спирт на боксера.

– Каков дальнейший план? – спросил он. – Убийство генерала – это, конечно, хорошо, но…

– Я задумала кое–что грандиозное, – взволнованно призналась Эсперенца. – Скоро о нас заговорит весь мир, и мы станем примером для революционеров во всех странах.

Она произнесла это так громко, что Хосе Анджел вздрогнул и бросил на нее быстрый взгляд. Холодные темные глаза наемника показались Малко похожими на змеиные. Австриец в недоумении посмотрел на Эсперенцу, пытаясь угадать, не шутит ли она. Но она была не менее серьезна, чем статуя Симона Боливара – Эль Либертадора, освободителя и кумира Венесуэлы.

– О чем же идет речь?

– Пока я не могу этого сказать. Не потому, что не доверяю, – поспешно добавила она. – Просто я хочу доказать самой себе, что могу организовать большое дело. Дело, которое потрясет весь мир, как потрясла его смерть Кеннеди. Помнишь?

Малко помнил о деле Кеннеди лучше, чем Эсперенца могла предполагать. Расследование этого дела едва не стоило жизни ему самому.

– Это и вся твоя группа? – спросил он.

– О нет! Это самые крутые, те, кому я безгранично доверяю. Вот, например, Хосе. Его приговорили к смерти в Колумбии и в Гватемале. А я смогла раздобыть для него здешний вид на жительство. Он обязан мне жизнью… Но в университете есть еще несколько сотен парней и девушек, которые знают и поддерживают меня. Две недели назад мы организовали демонстрацию и прошли колоннами по Сабана Гранде, раздавая горожанам листовки.

– Демонстрацию? – поразился Малко. – Так значит, полиция о вас знает?

– Конечно, – спокойно проронила Эсперенца. – Но они нам не мешали – благодаря папе.

– Папе?

– Ну да. Мой папа – сенатор и владелец третьего телевизионного канала. Он здесь очень влиятельный человек.

– А он знает о том, чем ты занимаешься?

Эсперенца пожала округлыми плечами:

– Кое–что знает. Но это только забавляет его. Он находит, что у меня сильный характер.

– А о Гомесе?

– Нет. Вот об этом он не знает.

– А о твоем плане?

– Ну что ты! Это будет для него сюрпризом, – Эсперенца поставила бокал, взяла Малко под руку и потянула его к проигрывателю. – Давай послушаем музыку…

* * *

Малко и Эсперенца лежали бок о бок на белом ковре, положив головы на диванную подушку. Девушка в который раз ставила все ту же пластинку с песней о Падре Торресе. «Так и контрреволюционером недолго стать», – подумал австриец.

Отряд народного сопротивления не выдержал натиска шампанского и виски. Таконес Мендоза спал с открытым ртом, лежа на спине и положив руку на пистолет, который никак не гармонировал с обстановкой этой богатой квартиры. Рамос и Эль Кура, допив последнюю бутылку, ушли, держась друг за друга. Хосе Анджел на время тоже был потерян для революции: он спал сидя, прислонившись спиной к стене, а перед ним стояла почти пустая бутылка «Джей энд Би». Только Эсперенца казалась неутомимой. Она поделилась остатками своего шампанского с Малко и подняла бокал:

– За наши успехи!

Малко чувствовал себя порядком усталым: у него слипались глаза, а песня о Падре Торресе окончательно добивала его. Он не выдержал и поднял звукосниматель проигрывателя. Эсперенца, казалось, только этого и ждала, чтобы приблизиться к нему вплотную. Никто из них не произнес ни слова, но между ними словно пробежала электрическая искра. Малко увидел, как под тонкой рубашкой обозначились острые соски ее груди. Губы девушки чуть коснулись его шеи.

– Я пойду, – неуверенно сказал Малко. – Мне нужно поспать.

Эсперенца встала на колени и горячими ладонями взяла его за руку.

– Нет, это опасно. Полиция сейчас арестовывает всех подряд. Из–за Гомеса.

Она встала и потянула Малко за руку. С бледным от бессонницы лицом и воспаленными глазами она казалась сейчас хрупкой и уязвимой.

Эсперенца толкнула блестящую белую дверь, за которой оказалась комната, освещенная двумя огромными серебряными подсвечниками с семью свечами каждый. В комнате не было ни одной картины – лишь огромный календарь с портретом Че Гевары, прикрепленный к стене над большой квадратной кроватью.

– Это моя спальня, – объясняла Эсперенца. – Знаешь, мой отец часто говорит, что я сумасшедшая…

Малко был близок к тому, чтобы разделить это мнение… Эсперенца замерла перед календарем и, склонив голову, погрузилась в благоговейное молчание. Внезапно Малко увидел, как по ее щеке скатилась слезинка.

Девушка взяла руку Малко, с силой сжала ее и повернула к нему лицо, на котором была написана вся мировая скорбь.

– Он погиб, – глухо произнесла она. – И мы даже незнаем, где. На годовщину его смерти мы собрались все вместе и молились всю ночь… – она умолкла и тряхнула головой. – Ладно, не будем об этом сейчас вспоминать.

Эсперенца спокойно сняла блузку и бюстгальтер. Ее грудь казалась слишком большой для такого хрупкого тела. У нее были мальчишеские бедра и тонкие икры; под велюровыми брюками не оказалось никакого белья.

Ее движения были естественными, чуть сдержанными, словно она исполняла торжественный ритуал. Эсперенца встала на колени на кровати, лицом к Малко; длинные волосы почти полностью закрывали ее грудь.

– Иди ко мне.

Малко слишком устал, чтобы сопротивляться. Когда он разделся, Эсперенца собрала свою и его одежду и бросила за дверь, в гостиную.

– Пусть они знают. Ты этого заслуживаешь…

Она привлекла Малко к себе и провела пальцем по его шрамам.

– Ты много воевал, – взволнованно проговорила она. – Как Хосе. Какое счастье, что Фидель прислал тебя…

Она коснулась теплыми губами шрама от ножа, который едва не отправил Малко на тот свет в Бангкоке, дотронулась кончиками пальцев до ямочек от пуль, полученных им в Гонконге… Затем она тесно прижалась к нему, раскрывшись, как благоуханный тропический цветок. Малко вмиг забыл об усталости. Эсперенца царапала ему спину, кусала плечи, изгибалась дугой и в конце концов протяжно застонала, уставившись влюбленными глазами на портрет Че Гевары.

* * *

– Почему ты решила выбрать революцию?

Он долго колебался, прежде чем задать этот вопрос. Разговор мог принять опасный характер. Наступило утро двадцать пятого декабря. Солнце поднялось уже довольно высоко, и день обещал быть очень жарким. Малко казалось, что его голова вот–вот расколется пополам. У него пересохло во рту, исцарапанная спина все время напоминала о себе. Хиппи призывали заниматься любовью, а не войной… Но Эсперенце удалось примирить ястребов и белых голубей: она занималась и любовью, и войной с одинаковым страстным энтузиазмом.

Положив руки на колени, она удовлетворенно, с чувством выполненного долга смотрела на австрийца. Если подобные ночи тоже засчитывались кастровцам в боевой актив, то Эсперенца могла рассчитывать на самые высокие звания… Она пылко поцеловала Малко и сказала:

– Такие мужчины, как ты, не должны жениться. Это просто преступление – сделать счастливой лишь одну–единственную женщину.

– Ты не ответила на мой вопрос, – напомнил Малко.

– Ты мне не доверяешь, верно? Ты приехал с Кубы, чтобы меня проверить. Я знала, что рано или поздно это произойдет. Так знай, что я с детства мечтала служить революции. В то время, когда я еще не слыхала о Че, мне было скучно жить. А теперь я живу. Я хотела присоединиться к его отряду в Боливии, но отец задержал меня в аэропорту. Я дала ему пощечину на глазах у всех… Но когда мне все же удалось сбежать из дому, Че уже не было в живых. И я поклялась продолжать его дело, выполнять его заветы, повсюду вести партизанскую войну и сделать из Венесуэлы второй Вьетнам.

Малко решил опустить ее с заоблачных высот на землю.

– Но твой отряд совсем невелик. А Дигепол– мощная и беспощадная организация…

– Я не боюсь. Я знаю, что меня могут подвергнуть пыткам. Но меня ничто не пугает: через изнасилование я уже прошла. Кстати, именно тогда я и познакомилась с Таконесом. Однажды вечером я имела глупость выйти в магазин за сигаретами. Рядом появились четверо уголовников. Они втащили меня в машину, привезли на какую–то заброшенную ферму и по очереди изнасиловали, заставляя делать все, что приходило им в голову. Я думала, что сойду с ума. Я так кричала, что, казалось, больше никогда не смогу говорить. Таконес Мендоза появился в тот момент, когда двое из них спорили, чья теперь очередь. Помню все, как сейчас: Мендоза не сказал ни слова, просто вытащил пистолет, начал стрелять и ранил двоих. Остальные убежали. Тогда он добил раненых рукояткой пистолета, потому что у него кончились патроны. Мендоза увез меня к себе, в старую лачугу с соломенными тюфяками вместо кроватей. Я заснула. Он ко мне не притронулся. На следующий день я предложила ему деньги, но Мендоза отказался, сказал, что ненавидит несправедливость, поэтому и вмешался. Мы подружились…

– И никто не стал расследовать это преступление? – удивленно спросил Малко.

Эсперенца небрежно отмахнулась:

– Полиции до бедняков нет никакого дела. К тому же мой отец все равно замял бы эту историю… Я официально приняла Таконеса к себе на работу в качестве водителя, чтобы он имел постоянный источник дохода.

Малко решил вернуться к основной теме разговора.

– И все же, как бы ни были тебе верны эти люди, вас всего лишь жалкая горстка. Взять, например, Дугласа Браво: стоит его отряду спуститься с гор Фалькона, и он пропал. Здесь, в Каракасе, вам не удастся предпринять ничего серьезного.

На губах девушки заиграла лукавая улыбка.

– Значит, ты все–таки хочешь меня испытать, Эльдорадо? Ну хорошо… Чтобы ты понял, на что мы способны, я даже не попрошу твоей помощи в выполнении нашего плана.

– Какого плана?

Эсперенца колебалась, раздумывая, не слишком ли далеко зашла. Но она так гордилась своей идеей, что больше не могла скрывать ее.

– Только никому не говори! Через десять дней сюда приезжает вице–президент Соединенных Штатов. Мы его убьем.

Малко решил, что ослышался. Эта молодая художница–революционерка в рождественский праздник замышляла политическое убийство с таким спокойствием, словно готовилась испечь праздничный пирог…

– А полиция, телохранители? – возразил он. – Ты представляешь, какая у него будет охрана?

– Ли Освальд был один, – тихо заметила Эсперенца. – Но ему удалось поразить мир. Подумай, что будет означать смерть этого человека! Как воспрянут духом все, кто борется против американского империализма!..

Малко с изумлением понял, что она говорит серьезно. И ужаснулся: что, если бы Орландо Леаль Гомес не застрелил двух ни в чем не повинных детей, а он не решился бы выстрелить в Гомеса? Когда Эсперенца и ее компания убили бы его, Малко… А пока американцы готовили бы нового агента, произошла бы катастрофа.

Девушка встала и с удовольствием потянулась.

– Спи, Эльдорадо. Ты, наверное, очень устал. А я пойду рисовать.

И она выскользнула из комнаты, оставив Малко наедине с огромным портретом Че Гевары.

 

Глава 6

Малко с тяжелой головой опустился на кожаное сиденье «бентли». Он проспал всего два часа и проснулся внезапно, словно от толчка. Эсперенца, совершенно обнаженная, стоя посреди комнаты, яростно размазывала краску по холсту. Таконес и Хосе Анджел куда–то исчезли.

Девушка настояла на том, чтобы отвезти Малко в город. Увидев на углу открытую закусочную, он попросил ее остановить машину. Эсперенца затормозила и подставила ему губы. Было всего семь часов утра. От усталости и пережитых волнений у Малко темнело в глазах. Ему не терпелось сообщить кому следует о своих открытиях.

– Счастливого Рождества, – прошептала Эсперенца.

– Я тебе желаю того же.

– Я счастлива, что ты приехал сражаться в наших рядах, – пылко произнесла она напоследок.

Малко вышел из машины, посмотрел ей вслед, и как только «бентли» скрылся в туннеле, двинулся дальше. До отеля «Таманако» было около пятисот метров. В номере 888 австрийцу предстояло встретиться с Ральфом Плерфуа, представителем ЦРУ в Венесуэле. Но прежде Малко хотел принять горячую ванну и хоть немного отдохнуть.

А еще – постараться забыть о том, как Орландо Леаль Гомес, протянув руки, умолял его о пощаде…

* * *

Ральф Плерфуа словно сошел с рекламной страницы «Плейбоя» – рубашка безупречно выглажена, на красном пуловере – ни пылинки, черные туфли начищены до зеркального блеска. Высокий, стройный, подвижный, он олицетворял новое поколение сотрудников ЦРУ, набранных прямо из университетских общежитии. На его идеально правильном лице никогда не отражались никакие эмоции, словно это было не лицо, а деревянная маска. Но Малко удивляли глаза американца – мягкие и выразительные. А ведь в Ральфе Плерфуа было не больше чувствительности, чем в электрической кухонной плите. Он уже без малейших колебаний отправил на смерть десятки людей.

Ральф слушал Малко, сидя в кресле и внимательно разглядывая коротко подстриженные ногти. Когда австриец в своем рассказе добрался до убийства, Плерфуа мягко прервал его:

– Другие свидетели были?

– Нет.

Американец удовлетворенно кивнул. Впрочем, его интересовала не столько участь агента, сколько сам результат операции. Что же касается убийства генерала Гомеса, то Плерфуа, похоже, считал, что венесуэльцы не обидятся на Малко за подобную шалость. Поскольку девяносто пять процентов венесуэльских офицеров проходили обучение в США, Центральное разведывательное управление пользовалось здесь довольно сильным влиянием. Без его ведома не проходило ни одно крупное армейское мероприятие. Русские давно отказались от мысли утереть нос американцам в этой стране. Оставались только кубинцы…

Хотя Малко позвонил Плерфуа в восемь утра, да еще в Рождество, тот ничуть не возмутился. Через час американец был уже у Малко, свежевыбритый и ничуть не взволнованный. Когда австриец закончил свей рассказ, он снизошел до одобрительного кивка.

– Браво! Пока что стандартная процедура проходит без осложнений, за исключением случая с Гомесом, хотя этот случай нам тоже на руку – теперь они вам доверяют. Мы сможем выяснить их структуру и проследить связи с партизанами Фалькона. Это большое дело. Очень большое дело, – повторил Плерфуа.

Его голос слегка дрожал от возбуждения: по натуре он был охотником. Официально Плерфуа занимал в Каракасе должность культурного атташе посольства и жил на просторной вилле в восстановленном после землетрясения квартале Альта–Лома, на восточной окраине города.

В действительности же он являлся одним из лучших специалистов ЦРУ по вопросам борьбы с повстанческими группировками. Никого не предупреждая, он часто уезжал в загадочные командировки – как правило, в район Сайгона.

Он встал и похрустел суставами пальцев.

– Что ж, продолжайте в том же духе. Со мной старайтесь связываться пореже. Мало ли что… Малейшая неосторожность – и… Вот когда узнаете все фамилии и адреса – перейдем к действию.

В группе Малко больше всего тревожили двое: Таконес Мендоза и Хосе Анджел. Эти двое ему по–прежнему не доверяли. В случае его провала они будут беспощадны. Оба принадлежали к породе искателей приключений, которые бороздят Южную и Центральную Америку, не пропуская ни одной заварухи, и в конце концов приобретают шестое чувство, предупреждающее об опасности.

Ральф Плерфуа встал, собираясь уходить. Малко посмотрел в зеркало, и в нем отразилось осунувшееся лицо с покрасневшими глазами. Плерфуа раздражал его своим высокомерием, и Малко решил приберечь главный козырь напоследок.

– Да, совсем забыл, – будто спохватился он. – Они собираются убить вице–президента США во время его визита в Венесуэлу.

– Что?!

По мере того как Малко рассказывал о подробностях, лицо Плерфуа вытягивалось все сильнее.

– Но это же… Это… – едва выдавил он. – Нет, я немедленно позвоню в полицию, чтобы она обезвредила этих людей.

– Ни в коем случае! Во–первых, пока это всего лишь слова, а во–вторых, у Эсперенцы есть могущественные покровители. Нужно просто установить за ними наблюдение, и когда я узнаю, как именно они собираются действовать, вот когда мы их и схватим, Ведь, кажется, так проходит стандартная процедура?

Плерфуа растерянно посмотрел на него.

– Да, пожалуй… Но я надеюсь, что вы уверены в своих силах. Не забывайте, какая на мне лежит ответственность…

– Все может решиться в самый последний момент, – добил его Малко. – Скорее всего, нам придется импровизировать, отказавшись от стандартной процедуры.

Американец уныло поплелся к двери, и Малко почувствовал тайное злорадство оттого, что праздник испорчен не только у него, но и у этого самонадеянного бюрократа.

– Счастливого Рождества! – лицемерно произнес он.

Ральф Плерфуа, не ответив, хлопнул дверью, что явно не соответствовало его манерам.

Только сейчас Малко увидел лежащую на столе телеграмму, пришедшую в посольство на его имя. Видимо, американец был так потрясен услышанным, что забыл о ней упомянуть.

Малко нетерпеливо развернул листок и грязно выругался. Короткий текст, подписанный Кризантемом, гласил: «Крыша правого крыла рухнула результате бури».

Австриец злобно скомкал желтую бумагу. Новая кровля обойдется ему не меньше чем в пятнадцать тысяч долларов. Замок был настоящей бездонной бочкой. А он–то надеялся, что крыша продержится хотя бы до весны… И все из–за проклятого ЦРУ! Если бы он остался в Лицене, то позаботился бы, чтобы снег убрали и крыша, возможно, осталась бы невредимой… А Хризантем, видно, не догадался.

Обычно Малко повсюду возил с собой большую панорамную фотографию замка. На этот раз она осталась на Барбадосе вместе с вещами, которые он отдал Ральфу Плерфуа. Австрийцу ее сильно недоставало.

Правда, прилегающий к замку парк был не больше детской площадки: остальная территория парка после войны отошла к Венгрии. Замок был единственной причиной, заставлявшей Малко работать на ЦРУ. Если Господь сохранит ему жизнь, он когда–нибудь поселится в родных стенах и спокойно проведет в них оставшиеся годы…

А на сегодняшний день он успел лишь превратиться в кастровца и убийцу…

 

Глава 7

Держа Малко за руку, Эсперенца подвела его к молчаливой брюнетке, сидевшей на белом ковре в окружении остальных членов группы. На женщине было строгое серое платье с широким поясом.

– Знакомься, Эльдорадо: это Мерседес Вега. Она служит примером для всех наших товарищей.

Мерседес протянула Малко руку. Ее рукопожатие было энергичным и твердым, как у мужчины. В темных глазах ничего невозможно было прочесть.

– Добро пожаловать, – сказала она негромким низким голосом. – Эсперенца рассказывала мне о вас. Мы рады принять в наши ряды нового борца за свободу.

Малко поблагодарил. У него было такое ощущение, что Мерседес произнесла давно заученные фразы. Он сел, и Эсперенца принесла ему стакан пепси. Таконес Мендоза сидел напротив него и по своему обыкновению покусывал ногти. Эль Кура перекладывал в углу пачки листовок; Хосе Анджел рассеянно смотрел в потолок. Хмурый здоровяк Рамос курил сигарету, стоя у двери.

– Бобби не смог прийти, – объявила Эсперенца. – У него очень ревнивая жена, она постоянно за ним следит. Того и гляди, провалит операцию…

Таконес что–то пробормотал насчет мартовских кошек, но никто его не поддержал.

Мерседес явно отличалась от всех остальных. Малко чувствовал, как ее проницательные глаза изучают и оценивают его, словно насекомое под микроскопом. Она определенно не была папенькиной дочкой, играющей в революцию.

Малко испытывал одновременно и удовлетворение, и горечь. Да, первая часть операции удалась: его приняли за настоящего посланца Кубы, за человека, приехавшего вдохнуть новую жизнь в Отряд народного сопротивления. Но для этого ему пришлось убить человека.

Эсперенца подняла свой стакан с пепси:

– Вива Гевара!

Все сдержанно приложились к напитку империалистов. Видимо, спиртное – особенно ромовый коктейль «Свободная Куба» – употреблялось в этом кругу только по случаю больших торжеств: убийств или массовых беспорядков.

Опустошив стакан, Эсперенца с ходу объявила:

– Чтобы доказать Фиделю нашу решимость, группа должна провести ряд активных операций с целью оказать психическое давление на общественность и вызвать стихийное пробуждение народного самосознания. Первая операция была проведена вчера. Это была ликвидация генерала Орландо Леаля Гомеса нашим новым товарищем Эльдорадо.

Хосе Анджел с отсутствующим видом все еще разглядывал потолок.

– Следующей операцией явится физическое уничтожение вице–президента США, который прибывает к нам с визитом на следующей неделе.

Эсперенца умолкла. Молчали и все остальные.

– Не лучше ли сначала подготовить население с помощью листовок? – зазвучал наконец спокойный голос Мерседес. – Люди еще не готовы к массовым выступлениям. Мы не извлечем из этого убийства никакой пользы, к тому же за нами сразу начнет охотиться полиция. Думаю, лучше ограничиться похищением.

Она говорила голосом убежденного профессионала. Но Эсперенца горячо запротестовала:

– Нам нужно напомнить о себе! Наши листовки уже никто не читает… А похищение еще опаснее убийства. Когда нас наверняка схватят.

Мерседес не стала настаивать. Мужчины по–прежнему молчали.

– Я буду держать вас в курсе, – подытожила Эсперенца. – Собрание окончено.

И она вернулась к своей неоконченной картине. Мерседес подошла к Малко:

– Расскажите мне о Кубе…

К счастью, Малко хорошо выучил свой урок. Мерседес слушала не перебивая, лишь изредка бросая на него задумчивые взгляды.

– До чего же интересно послушать человека, который только что оттуда… – мечтательно произнесла она. – Но здесь тоже идет непримиримая борьба. Американцы творят, что хотят, а народ терпит огромные лишения… Кстати, если вам понадобится помощь, звоните. Вот мой телефон.

Малко запомнил номер, гадая, носит ли это приглашение исключительно деловой характер. Мерседес подобрала сумочку и направилась к двери. Мужчины тоже потянулись к выходу.

Когда они остались одни, Эсперенца подошла к Малко и обняла его.

– Что ты скажешь о Мерседес?

– Незаурядная личность, – осторожно ответил Малко.

– Именно она приобщила меня к революции, – сказала Эсперенца. – В то время я была богатой бездельницей, лишенной всякого политического сознания…

Малко про себя подумал, что превращение богатой бездельницы в истеричную фанатичку – не такое уж большое достижение.

– А где ты с ней познакомилась?

– На художественной выставке. К тому времени я уже была о ней наслышана. Она состояла в Венесуэльской компартии, и ее несколько раз арестовывал Дигепол. Она посмотрела мои картины и сказала, что они никуда не годятся. Чтобы ей угодить, я сожгла их, а деньги, вырученные за прошлую выставку, решила отдать бедным соотечественникам. Но Мерседес сказала, что существует и другой способ помочь им… Как раз в это время погиб Че Гевара. Я проплакала несколько ночей…

Эсперенца умолкла и поставила на проигрыватель пластинку. Малко едва не заскрипел зубами, услышав все ту же песню о Падре Торресе… Девушка выключила в комнате свет, оставив гореть лишь зеленый ночник, и легла на ковер.

– Иди сюда, – прошептала она. Австриец растянулся на ковре, положив голову на пачку листовок. Эсперенца молчала.

– Как ты собираешься действовать, когда приедет вице–президент? – спросил Малко.

– Не скажу, – ответила она. – Я хочу самостоятельно провести эту операцию.

Малко не стал допытываться. Возможно, выведать секрет Эсперенцы ему поможет Мерседес…

* * *

Мерседес ждала автобус на углу улицы Авила. При виде ее стройной фигуры многие автомобилисты притормаживали и призывно махали ей рукой, несмотря на се суровое лицо.

У нее не было постоянного мужчины. Иногда Мерседес позволяла какому–нибудь незнакомцу посадить ее в машину, отвезти за город, где она отдавалась его неласковым, эгоистичным объятиям, испытывая при этом какое–то мазохистское удовлетворение…

Наконец подошел автобус. Мерседес уже опаздывала. Через двадцать минут она вошла в «Кокорико», маленький тихий бар на бульваре Сегундо, неподалеку от проспекта Авраама Линкольна. Человек, с которым она должна была встретиться, не значился ни в одном полицейском протоколе и считался ее любовником. Всякий раз он противно тискал ее в маленьких кабинках бара, специально предназначенных для романтических свиданий. Она знала его под именем Пако.

В своем светлом полотняном костюме Пако ничем не отличался от простых городских служащих, сидящих в кабинете за шестьсот «болос» в месяц. У него было стандартное, ничем не примечательное лицо. Однако он являлся одним из лучших латиноамериканских стратегов невидимой войны. Никто не знал ни его национальности, ни настоящего имени. Он говорил по–испански с заметным мексиканским акцентом. Мерседес приходилось проводить с ним ночь, но это не доставляло ей удовольствия: он занимался любовью рассеянно и лениво. Точно так же он ел и пил. Пако производил впечатление не человека, а человекоподобного существа, не нуждавшегося ни в еде, ни в любви. Временами она была почти уверена, что так оно и есть: ведь он провел многие месяцы в лесах Колумбии и Боливии в составе партизанских отрядов, прошел через тюрьмы и пытки…

Пако полностью доверял Мерседес и поэтому поручил ей собрать воедино разрозненные остатки кастровской организации, работавшей в Венесуэле, и если не руководить ими, то хотя бы осуществлять постоянный контроль за их действиями. Каждую неделю она представляла ему подробный отчет.

Пако не притронулся к своему пиву.

– Ты опоздала, – заметил он, заказав ей пепси–колу.

– Собрание затянулось, – ответила она. – Есть новости.

Стараясь припомнить все детали, она рассказала о появлении Малко в группе и об убийстве Орландо Леаля Гомеса. Пако покачал головой:

– Они с ума сошли!..

Увидев приближающегося официанта, он замолчал и положил руку на бедро Мерседес. Когда официант удалился, женщина рассказала Пако о готовящемся покушении на вице–президента.

– Они могут все испортить… – сердито прошипел он. – Дигепол во всем обвинит нас. Там ни за что не поверят, что эта кучка сумасшедших действовала по своей инициативе. Нужно им помешать…

Их взгляды встретились. Оба прекрасно понимали, что следует предпринять. Мерседес была знакома с одним из руководителей Дигепола… Конечно, доносить на товарищей некрасиво, но дело партии превыше всего.

– Скорее всего, это бесполезная затея, – заметила Мерседес. – Отец в два счета освободит девчонку. Тем более что пока ее вообще не в чем упрекнуть. На месте убийства генерала ее не было. Нужно придумать что–нибудь другое.

Пако с минуту раздумывал.

– Что за человек этот чех?

– Не знаю. Постараюсь узнать о нем побольше. Пока известно только то, что Гомеса застрелил именно он.

– Как–то странно его забросили…

– Почему же? – пожала плечами Мерседес. – Ты же знаешь Фиделя. Он всерьез думает, что завоюет всю Южную Америку, как Запата завоевал Мексику.

– Вот что, – сказал вдруг Пако. – Похоже, остальные пока что не слишком доверяют этому парню…

– Может и так…

– Попробуем использовать это обстоятельство, – продолжал Пако, рассеянно поглаживая бедро Мерседес. – Если не получится, придумаем что–нибудь другое… Знаешь Фернандо Гутьерреса? Он не сможет нам отказать…

Через полчаса Мерседес в одиночестве вышла из бара. В целом судьба Отряда народного сопротивления была решена.

 

Глава 8

На Эсперенце было длинное узкое платье из белого шелка, обтягивающее ее тело подобно перчатке. Но большинство девушек, сидевших за столиками в «Дольче Вита», оставались верны мини–юбкам и смело выдерживали нескромные взгляды мужчин.

Они давно уже игнорировали традиционные латиноамериканские табу. «Дольче Вита» была едва ли не самой популярной в Каракасе дискотекой. Расположенная в подвале универмага на бульваре Чакаито, она каждый вечер собирала всю столичную «золотую молодежь».

В окружении гипсовых античных статуй, в матовом свете фонарей, под звуки румбы и фламенко здесь можно было вести себя как угодно, с одним лишь условием – почаще заказывать выпивку.

Малко в тщательно отутюженном синем костюме из альпака сидел за одним столиком с Эсперенцей около танцплощадки. Она приехала за ним в ресторан Бобби на своем «бентли», накрашенная до кончиков пальцев. В ее ушах красовались такие рубиновые серьги, которые могли бы довести до обморока всех революционерок Отряда народного сопротивления.

– Я посвятила тебе свою новую картину, – призналась она Малко. – Скоро покажу.

Они танцевали медленный танец. Гибкая девушка прижималась к нему изо всех сил. Заметив, что он выглядит рассеянным, она спросила:

– О чем ты думаешь, Эльдорадо? Знаешь, если ты надолго останешься в Каракасе, то, наверное, станешь моим идеалом. Ты такой же, как Че: дерзкий и мужественный…

Она говорила так искренне, что Малко на мгновение захотелось во всем ей признаться. Его провокационная миссия нравилась ему все меньше и меньше. Если бы не угроза, нависшая над вице–президентом, он сел бы в самолет и вернулся в Австрию, предоставив Ральфу Плерфуа разбираться с кастровцами самому…

– Интересно, что станет с заведениями наподобие этого, когда революция победит? – спросил он.

Она на секунду отстранилась и удивленно посмотрела на него.

– Как что? Люди по–прежнему будут танцевать. В этом нет ничего плохого…

– А вот на Кубе людям у же не до танцев – слишком печальна тамошняя жизнь.

– Но это же очень бедная страна! – горячо возразила Эсперенца. – А у нас есть нефть. Здесь все будут богаты и счастливы…

– Ты действительно считаешь, что убивать вице–президента обязательно? – прошептал ей на ухо Малко. – Может быть, он не такой уж плохой человек.

Тонкими пальцами Эсперенца погладила его по щеке.

– Ты слишком сентиментален, Эльдорадо! Даже будучи неплохим человеком, он олицетворяет ненавистный режим, который мы обязаны уничтожить. А значит, он должен умереть. Если понадобится, я убью его своими руками.

Музыка смолкла, и они вернулись за столик. Эсперенца казалась счастливой и беззаботной. Она поцеловала Малко и сказала:

– Сегодня вечером нам с тобой можно на часок забыть о революции. Ты покинул свою страну, чтобы прийти нам на помощь. И я хочу отдать тебе все, что у меня есть, хочу сделать тебя счастливым. Может быть, когда–нибудь здесь, рядом с памятником Симону Боливару, будет стоять и твой…

– Ты мне и так уже многое дала, – галантно сказал Малко.

– Я всегда буду в твоем распоряжении! – страстно произнесла Эсперенца. – И днем, и ночью…

Рядом послышалось учтивое покашливание. К ним склонился официант в красном жилете:

– Сеньорита Эсперенца Корозо?

– Да, это я.

– Вашу машину только что пытались угнать. У вас ведь серый «бентли», верно? Полиция просит вас посмотреть, все ли на месте.

Девушка с извиняющимся видом улыбнулась Малко и пошла за официантом. Малко погрузился в размышления, машинально вертя в руках стакан «Джей энд Би». Как же отговорить Эсперенцу от жестокого замысла? Ее поведение следовало бы изучать не агентам ЦРУ, а врачам неврологического диспансера. Малко с презрением подумал о бюрократах из Вашингтона, тщательно собирающих в толстые папки информацию об Отряде народного сопротивления.

Чтобы разогнать мрачные мысли, он посмотрел вокруг. Почти все пары увлеченно предавались откровенному флирту. Местные девушки были красивы, хотя, явно злоупотребляли косметикой. Повальное европейское увлечение колготами еще не докатилось до этих отдаленных мест, и под ультракороткими платьицами нередко мелькали подвязки, достойные борделей минувшего века.

Эсперенца все не появлялась. Скорее от скуки, чем от беспокойства; Малко решил выйти на стоянку.

Он сразу же увидел «бентли», стоящий на прежнем месте. Вокруг никого не было. Малко обошел стоянку кругом, но обнаружил лишь парочку влюбленных, целующуюся в черном «мустанге».

У въезда на стоянку на складном стуле сидел полицейский в форме. Малко спросил, не он ли занимался угоном машины. Полицейский удивленно вытаращил глаза: никакого угона в этот вечер не было.

Они вместе подошли к «бентли» и попытались открыть дверцы. Все они оказались запертыми. Полицейский начал поглядывать на Малко с явным подозрением. Австриец описал ему внешность девушки и ее одежду, но полицейский лишь пожал плечами и снова уселся на свой стул.

Малко вернулся в дискотеку и порылся в сумочке Эсперенцы, которая по–прежнему висела на стуле. Ключи от машины оказались внутри.

Малко сел и попытался подвести итог. Вывод был ясен: Эсперенцу похитили. Но кто мог это сделать? Малко тут же подумал о Ральфе Плерфуа. Напуганный рассказом австрийца, тот действительно мог принять подобное решение.

Малко бросился к телефону и набрал номер американца. Ответа не последовало. Тогда Малко подозвал официанта, расплатился и, вынимая на ходу ключи, направился к осиротевшей машине Эсперенцы.

* * *

В тот момент, когда он открывал дверцу, за его спиной неожиданно раздался голос:

– Сеньор…

Малко обернулся. В тени бетонной колонны стоял оборванец с протянутой рукой. Это был один из многих сотен нищих, разделявшихся в Каракасе в несколько организованных групп, которые нередко калечили детей, выкалывая им глаза, и просили милостыню, рассчитывая на сострадание прохожих.

Малко уже садился в «бентли», но оборванец подошел ближе и пробормотал:

– Сеньор, посмотрите, что я нашел.

В его грязной руке что–то блестело. Малко присмотрелся, и у него екнуло сердце. Это была серьга Эсперенцы.

Он потянулся к ней, но нищий тут же спрятал руку за спину. Вблизи он выглядел еще отвратительнее. Его щеки поросли редкой нечесаной бородой, на левом глазу красовалось жутковатое бельмо.

– Где вы это нашли? – спросил Малко.

Нищий хитро покачал головой:

– Сеньор, я бедный человек. А вещь, похоже, стоит недешево…

Малко порылся в карманах.

– Сколько?

– Тысячу «болос»…

– Послушайте, – сказал Малко, сурово глядя на бессовестного вымогателя. – Я дам вам все двести, но только если вы расскажете, кто похитил эту девушку, и как все это произошло.

– Маловато… – жалобно протянул нищий. – Давайте пятьсот.

Малко сделал вид, что садится в машину. Нищий быстро схватил его за рукав:

– Хорошо, хорошо, сеньор, я согласен на двести…

– Сначала отдайте серьгу.

Оборванец повиновался, а затем тихо заговорил:

– Их было двое. Когда она пришла, один схватил ее за руки, а другой уколол длинной иглой. Потом они уехали на большой машине.

– Все?

– Все.

Малко достал две купюры по сто боливаров, но расставаться с ними не спешил. Увидев деньги, нищий протянул руку и быстро добавил:

– Это люди Фернандо Гутьерреса. Я не знаю, как их зовут.

Он буквально вырвал купюры из рук Малко. Австриец схватил его за грязный рукав:

– Кто такой Гутьеррес?

Получив деньги, нищий явно торопился уйти.

– Скоро узнаете, – усмехнулся он. Малко схватил его за плечи и прижал к бетонному столбу, отвернувшись от зловонного дыхания.

– Кто такой Гутьеррес? – повторил австриец. – Где он живет? Отвечай, не то отберу деньги.

Оборванец был намного слабее его. Он еще немного поюлил и сдался:

– Спросите у Энрико–француза. Он тут всех знает.

– Где его найти?

– В каком–нибудь баре на Сабана Гранде. В такое время он всегда играет в карты. Да отпустите вы меня!

Малко разжал руки, и оборванец исчез в темноте. Австриец тотчас же сел в «бентли» и выехал со стоянки. Прежде всего следовало предупредить Ральфа Плерфуа и проверить, причастен ли тот к похищению. Малко развернул карту Каракаса и начал искать на ней улицу, где располагалась вилла американца.

* * *

Не дождавшись ответа на звонок, Малко застучал кулаком в ворота. Во дворе залаяла собака. На посыпанной гравием дорожке послышались шаги, и недовольный заспанный голос спросил: «Кто там?».

– Мне нужен сеньор Плерфуа, – крикнул Малко. – У меня срочное дело!

Голос проворчал, что хозяина нет и что в такое время будить людей не годится, затем шаги стали удаляться. Собака тоже умолкла, и Малко остался стоять у закрытых ворот. Пока он не узнает, замешан ли Ральф в похищении, что–либо предпринимать бессмысленно. Оставалось одно: ждать.

Малко вернулся в машину и включил приемник.

Около трех часов ночи он услышал звук мотора. Малко тут же включил фары, чтобы Плерфуа не подумал, что ему устроили засаду. Через минуту из–за поворота выехал «мерседес–230» и остановился напротив ворот. Малко дважды мигнул фарами, вышел на дорогу и медленно направился к «мерседесу», различив внутри две человеческие фигуры. Он обошел машину со стороны водителя. Узнав его, американец распахнул свою дверцу. В руке он держал короткоствольный пистолет «беретта». Рядом с ним Малко увидел очаровательную девушку, чье лицо было наполовину скрыто длинными волосами.

– В чем дело?

– Есть новости, – сказал Малко.

Американец убрал пистолет, и они отошли к «бентли». Малко вкратце рассказал ему об исчезновении Эсперенцы. Ральф тут же прервал его:

– Вы с ума сошли! Я здесь ни при чем. Это целиком ваше дело…

Он казался вне себя от злости.

– Если вы здесь ни при чем, – сказал Малко, – значит, нам грозят серьезные неприятности. Вы знаете, кто такой Фернандо Гутьеррес?

– Гутьеррес? – переспросил Плерфуа. – Ну, иногда этот человек работает на нас. А вообще–то он информатор Дигепола. Убийца и контрабандист.

– Но зачем ему было похищать Эсперенцу? Плерфуа уже направлялся к своему «мерседесу».

– Может быть, это происки Дигепола, который не решается арестовать девчонку официальным путем из–за ее влиятельного отца.

– Но я должен что–то предпринять! Иначе они будут подозревать меня!

– Мне вмешиваться нельзя, – быстро открестился Плерфуа. – Иначе завтра весь город узнает, кто вы такой. Попробуйте отыскать этого самого Энрико–француза. Скажите ему, что у вас есть товар для Гутьерреса. Например, кокаин. Он главный поставщик всех притонов Каракаса… А завтра я попробую осторожно выведать что–нибудь еще.

 

Глава 9

Фернандо Гутьеррес громко рыгнул и энергично поковырял мизинцем в левом ухе. Ему сразу же показалось, что он стал лучше слышать милые его сердцу звуки. Трое гитаристов, которых он специально пригласил из Мексики, пели оду в его честь:

«Пепе Гутьеррес – самый красивый мужчина во всех Кордильерах. Пепе Гутьеррес могуч как бык и может ублажить тысячу женщин подряд. Пепе Гутьеррес – сама доброта, он лучший друг всех бедных и обездоленных…».

Эта последняя строчка нравилась Гутьерресу больше всего. Он умиленно шмыгнул носом, и на его плоском бесформенном лице отразилось несказанное блаженство.

Между тем слова песни, позаимствованные из древних хвалебных песнопений в честь вождей инка, были в применении к нему бессовестной ложью: Фернандо Гутьеррес являлся самым отъявленным негодяем, какого можно было найти между Огненной землей и Панамским каналом.

Платный осведомитель, убийца, торговец наркотиками, детьми, всем тем, что можно было продать и купить, он больше всего на свете любил подобные вечера. Гутьеррес сидел в кресле из «железного дерева», специально сконструированном в расчете на его громадный вес, в окружении трех музыкантов и четырех проституток, деливших с ним чудовищно обильный ужин.

Одна из проституток скользнула под стол, присела на подушку у ног толстяка и принялась разыскивать в огромных складках жира наиболее чувствительное место. Пепе Гутьеррес зажмурился от удовольствия: эти девчонки свое дело знают… В сочетании с хвалебной песней это доставляло ему несказанное наслаждение.

Он щелкнул пальцами, приказывая музыкантам начинать сначала, и от этого движения заколыхалась вся его двухсоткилограммовая туша. Огромной толщины слой жира спускался по его телу от тройного подбородка до самых щиколоток. Его грудь заставила бы побледнеть от зависти Софи Лорен, а в животе без труда уместилась бы тройня. На заплывшем жиром лице блестели маленькие злобные глазки. Чтобы закрыть их, Гутьерресу не требовалось шевелить веками: достаточно было перестать сопротивляться силе тяжести.

Девушка, ласкавшая его, наконец нашла то, что искала. Она с отвращением принялась за дело. Каждая из них зарабатывала за сеанс по сто «болос».

Музыканты приблизились вплотную и пели у него над самым ухом. Гутьеррес блаженно откинулся на спинку кресла. Вот это жизнь!

Внезапно дверь комнаты открылась. Пепе Гутьеррес побагровел от гнева, схватил со стола жареную индейку и швырнул ее в потолок, на котором от нее осталось большое жирное пятно.

– Что вам надо?!

В дверях показались два телохранителя в полосатых костюмах с автоматами в руках. Между ними проскользнул тщедушный человечек с крысиным лицом. На нем была огромная черная шляпа, делавшая его похожим на гриб. Обойдя стол, он приблизился к Гутьерресу.

– Девчонка у нас, – прошептал пришедший. Гнев толстяка мгновенно исчез. Его свиные глазки заблестели от радостного нетерпения.

– Давай ее сюда, – приказал Гутьеррес и оттолкнул коленом проститутку, которая по–прежнему добросовестно трудилась под столом.

Человек с крысиным лицом вышел и вскоре вернулся со здоровенным громилой. Вдвоем они несли бесчувственную Эсперенцу.

– Разденьте ее и положите на стол, – велел Гутьеррес. – Эй вы, чего замолчали? – рявкнул он на музыкантов. – Играйте, играйте!

Через минуту обнаженная Эсперенца лежала на столе, а двое подручных вместе с проститутками нехотя отошли в дальний угол комнаты.

Пепе Гутьеррес пристально смотрел на великолепное тело девушки. Он ощутил внезапный прилив желания, который, впрочем, почти сразу же угас: это не для него. Он никогда не сможет овладеть ею, даже если девушку будут держать четыре телохранителя. Врач категорически запретил ему физическое напряжение, угрожавшее немедленным инфарктом. Гутьерресу нелегко было даже пересаживаться из одного кресла в другое…

На мгновение он пожалел о том, что так толст и неуклюж. И зачем он так много ест?.. Но страсть к чревоугодию была сильнее его, он ничего не мог с собой поделать.

– Пододвиньте ее, – приказал он.

Подручные поспешно выполнили приказ. Гутьеррес, довольно урча, принялся мять пальцами упругую грудь девушки. Эсперенца открыла глаза, но тут же в ужасе зажмурилась и попыталась отползти от него подальше. Но Гутьеррес другой рукой крепко вцепился в ее бедро и не давал девушке возможности даже шевельнуться.

– Куда же ты, крошка? – прохрипел он. – Разве ты не рада познакомиться со стариной Пеле?

Черные глаза Эсперенцы сверкнули злобой, и она плюнула на него.

– Мой отец вас убьет!

Пепе еще сильнее стиснул ее бедро и наклонился к ней.

– Никто меня не убьет, крошка. Я слишком силен и слишком много знаю. И прежде чем тебя отпустить, я отучу твой прелестный ротик говорить глупости и научу его кое–чему другому.

Эсперенца скрипнула зубами от бешенства и попыталась его укусить.

– Отпустите сейчас же! Иначе вы об этом пожалеете! Зачем вы меня похитили?

Пепе Гутьеррес молча ухмыльнулся в ответ. Он только что понял, что не сможет выполнить обещание, которое дал Мерседес: отпустить Эсперенцу через несколько дней целой и невредимой. Если девушка останется у него на все время визита вице–президента, она не успокоится, пока не отомстит. Значит, живой ее отпускать никак нельзя. Так что главное теперь, решил Гутьеррес, – извлечь из ее пребывания на вилле как можно больше удовольствия для себя.

Он действительно являлся одним из самых могущественных людей в Каракасе и уже много лет подряд работал на Дигепол. Когда возникала необходимость тайно допросить противника режима, это часто делалось на вилле у Гутьерреса. Именно он возглавлял Черную кобру – тайную организацию, которая уже уничтожила после зверских пыток не один десяток коммунистических вожаков. Своей жестокостью Гутьеррес прославился на всю страну. Он приобрел соответствующий опыт в те годы, когда являлся шефом тайной полиции Трухильо – диктатора Доминиканской республики.

Фернандо Гутьеррес никогда не покидал пределов своей виллы. Это была настоящая крепость, к которой вела узкая горная дорога. С одной стороны виллу защищали скалы, с остальных – толстая металлическая ограда, натренированные собаки и уверенные в своей безнаказанности «гориллы» — телохранители.

Он согласился выполнить просьбу Мерседес, зная, что коммунистическая партия вот–вот приобретет легальный статус, а значит, станет союзником правительства. Что же касается тех коммунистов, которые лежали в земле в окрестностях его виллы – им просто не повезло… Как не повезло и Эсперенце…

Гутьеррес хлопнул ладонью по столу и крикнул, заглушая музыкантов:

– Родригес!

Человек с крысиным лицом поспешно подбежал к нему.

– Отнесите девчонку вниз. В «холодильник».

Родригес услужливо поклонился. Вместе с громилой они унесли Эсперенцу. Родригес открыл металлическую дверь, ведущую в подвал, оборудованный под камеру пыток. Эсперенца побледнела от доносившегося снизу тошнотворного запаха.

На полу первой комнаты лежали двое мужчин, связанные по рукам и ногам. Один из них был при смерти и тихо стонал. Его лицо представляло собой сплошную кровоточащую рану. Другой был раздет до пояса. На его животе и груди виднелись ожоги от сигарет.

– Видишь? – сказал Родригес Эсперенце. – Эти двое украли наш товар, продали его в Маракайбо и сбежали в Колумбию. Думали, их не найдут. Но Пепе нашел. Правда, все деньги они уже истратили, но теперь жалеют о каждом реале…

Он открыл вторую металлическую дверь и отступил назад: из–за двери вырывался нестерпимо горячий воздух. За ней оказалась маленькая квадратная комната с низким потолком. На стенах были укреплены отражающие свет пластины из белого металла, а на потолке – два ряда огромных прожекторов, напоминавших осветительные лампы фотостудии. Прожекторы были выключены.

Это «чудо техники» было создано на деньги «черной кассы» Дигепола.

– Вот он, «холодильник», – сказал Родригес. – Через два часа ты будешь согласна на все, лишь бы выйти отсюда. Видишь эту красную кнопку? Нажми, когда захочешь выйти. Но если побеспокоишь напрасно – изжарю живьем.

Он втолкнул Эсперенцу в комнату, и она упала на плиточный пол. Родригес захлопнул дверь.

Эсперенца обхватила голову руками. Зачем ее сюда привезли? Она абсолютно ничего не помнила начиная с того момента, когда эти двое набросились на нее на автомобильной стоянке. Эсперенца тут же вспомнила Эльдорадо, и ее охватила безумная ярость. Он наверняка заодно с этими палачами… Так вот почему он высадился именно в районе Коро! Пепе Гутьеррес широко промышлял контрабандой и имел несколько катеров. Видимо, на одном из них и привезли этого предателя: Гутьеррес не впервые заключал сделку с американцами.

Внезапно под потолком вспыхнул первый ряд прожекторов. В течение нескольких секунд Эсперенца ощущала приятное тепло, словно лежала на солнечном пляже. Затем ее лицо и руки начало покалывать от жары.

Эсперенца быстро легла на живот, пытаясь облегчить свои страдания. На несколько секунд ей стало полегче, но затем адский жар охватил спину, затылок и ноги, и ей снова пришлось перевернуться. Но руки и лицо еще не успели остыть. Она по–детски лизнула языком тыльную сторону ладони – слюна мгновенно испарилась. С нее градом катился пот, и те места на груди, которые она никогда не открывала на солнце, уже сильно болели от ожога. Она снова перевернулась. Через несколько минут началась жажда. Нестерпимая жара иссушила ее тело. Эсперенца чувствовала, как кожа, пересыхая, с каждой секундой все больше съеживается. Она посмотрела на красную кнопку звонка и едва сдержалась, чтобы не броситься к ней. Нет, еще рано. Она не хотела сдаваться так быстро, чтобы не дать своим палачам повода для злорадных насмешек. Изнутри ее сжигала исступленная злость, еще более разрушительная, чем раскаленный воздух комнаты. С каким удовольствием она проделала бы то же самое с Эльдорадо! Эсперенца застонала от ненависти и боли. Ее захлестнуло отчаяние. Кто ее здесь найдет? Кто сможет освободить ее из этого ада?

* * *

Малко остановил «бентли» напротив телефонной будки. Рядом вертелось несколько уличных женщин, которые всегда старались держаться поближе к телефонам–автоматам: при появлении полицейской машины одна из них делала вид, что звонит, а остальные – что стоят в очереди…

Малко дождался, пока одна из девушек подойдет поближе. Она улыбнулась ему, что вообще–то было нехарактерно для венесуэльских проституток – видимо, сыграла свою роль дорогая машина.

Малко улыбнулся в ответ и высунул голову в окно:

– Я ищу Энрико–француза. Если поможешь его найти, получишь сто боливаров.

Девушка – довольно красивая метиска с большим ртом и жгучими индейскими глазами – недоверчиво посмотрела на него.

– А зачем он вам?

– Вы его знаете? – спросил австриец.

– Знаю, – нехотя ответила она. – Но…

– Тогда поехали, – сказал он, открывая дверцу «бентли». Она села рядом с ним, с любопытством оглядела роскошный автомобиль и машинально одернула короткую юбку. – Поезжайте к площади Гумбольдта, – посоветовала она. – Он, наверное, в каком–нибудь баре играет в карты…

Малко нашел Энрико–француза около четырех часов ночи в дальнем зале бара «Миранда» на проспекте Лос Мангос. Энрико играл в покер, сдвинув на затылок смешную маленькую фуражку. Прежде чем подойти, Малко внимательно присмотрелся к его лицу. У Энрико были жесткие, тяжеловесные черты и хитрые пронырливые глаза. Он говорил по–испански очень громко, с убийственным французским акцентом. Его внешность не внушала Малко никакого доверия.

Австриец уже падал от усталости. К счастью, долго ждать ему не пришлось: вскоре Энрико с недовольной гримасой встал из–за стола. Малко перехватил его у выхода.

– Вы – Энрико–француз? – спросил он по–французски.

Картежник удивленно посмотрел на него.

– А ты что, тоже из наших?

– Не совсем. Мне нужно с вами поговорить.

Энрико увел Малко в уголок.

– Слушаю тебя, малыш, – снисходительно проронил он.

– Мне нужно связаться с Пепе Гутьерресом, – сказал Малко. – И как можно скорее.

– Ого! – воскликнул Энрико, наморщив лоб. – А ты хоть знаешь, кто такой Пепе Гутьеррес? Что тебе от него нужно?

– У меня есть для него товар. Из Колумбии.

Энрико недоверчиво прищурился:

– Что–то я тебя здесь ни разу не видал. А ведь я знаю в Каракасе всех и каждого.

– Раньше я сюда и не приезжал, – объяснил Малко. – Все время сидел в Колумбии. Но сейчас у меня возникли кое–какие неприятности. Так вы мне поможете?

– Послушай, малыш, – сказал картежник. – Я никакого Гутьерреса не знаю. Это опасный тип, и я не собираюсь вмешиваться в его дела. Если твой бизнес окажется скользким, я отвечу за это головой. Но могу подкинуть тебе бабу, которая хорошо его знает. Скорее всего, она сейчас в баре «Кэтти». Спросишь Дивину, скажешь, что ты от меня. Это любимая проститутка Гутьерреса. Она видится с ним чуть ли не каждый день, и у нее есть его телефон. Это все, чем я могу тебе помочь.

Малко поблагодарил. На этого бывшего уголовника полагаться нельзя. Но другого выхода нет. Даже если Энрико сейчас же позвонит Гутьерресу и предупредит его, нужно рискнуть.

Через десять минут он нашел бар «Кэтти», где было темно, как в туннеле. В тесных кабинках обнимались влюбленные парочки.

– Что сеньор желает? – поклонился австрийцу бармен.

– Мне нужна Дивина.

– Пожалуйста, сеньор, – ответил бармен не моргнув глазом. – Она вон там, справа.

Малко направился к кабинке, где сидела в одиночестве высокая зеленоглазая девушка с красивым лицом и тонкими изящными руками. Увидев австрийца, она нахмурилась, и он поспешил вооружиться своей самой чарующей улыбкой.

– Я приятель Энрико–француза. Он говорил, что вы самая красивая женщина в Каракасе, и теперь я вижу, что он не солгал.

Подобные уловки стары как мир, но действуют почти безотказно. Дивина заметно оттаяла, и Малко сел за столик напротив нее. К ним тут же подскочил официант.

– Принесите бутылку «Моэт и Шандон», – велел Малко. – Только холодную.

Это сразу возвысило его в глазах Дивины, и она подсела к нему поближе.

– Что ты делаешь в Каракасе? – спросила она, совершенно расслабившись после третьего бокала и в знак симпатии перейдя на «ты».

Малко сделал неопределенный жест.

– Так, приехал по делам.

– А–а…

От шампанского Дивина расцветала на глазах. Некоторое время они болтали обо всем и ни о чем, потом девушка вздохнула:

– Как жаль, что мне пора уходить…

– Тогда оставайся, – посоветовал Малко.

Она развела руками.

– Не могу: нужно ведь на жизнь зарабатывать… У меня встреча с одним странным типом. Все, что ему нужно – чтобы я сняла платье и расхаживала перед ним в одном белье. Он говорит, что я – девушка его мечты, а мечта для него важнее, чем все остальное.

– Я его понимаю, – галантно сказал Малко.

Она рассмеялась.

– Какой ты милый! Здешние мужики лишь только угостят меня пепси, и сразу тащат в кровать. А ты заказал шампанское, и мне еще ни разу не пришлось отбрасывать твои руки…

– А что это за тип? – спросил австриец.

– Его зовут Пене Гутьеррес, – сказала Дивина, рассеянно вертя в руках пустой бокал. – Вообще–то я его побаиваюсь. По–моему, он немножко псих. Но хорошо платит…

Малко похвалил себя за то, что взял с собой в машину пистолет. Дивина была его единственным шансом. Он взял ее руку и поцеловал кончики пальцев.

– Жаль, что ты не сможешь побыть со мной подольше. Ты просто красавица. Хочешь еще шампанского?

– Да!

Официант поспешно принес вторую бутылку. Сам Господь послал им такого выгодного клиента. Дивина уже склонила голову на плечо Малко и гладила его по бедру.

– Хочешь, я тебя отвезу? – предложил Малко. – Мне так не хочется с тобой расставаться…

Девушка немного поколебалась, затем скупость одержала верх: такси до Альтамиры стоило десять «болос». А может быть, этот симпатичный белый захочет заодно и развлечься по пути… Тогда она заработает еще двести.

– Почему бы и нет? Только давай сначала допьем. Жаль оставлять такое шампанское…

Дивина готова была осушить бутылку до последней капли. Через десять минут бутылка опустела. Девушка была в прекрасном настроении.

– Подожди, я сейчас приду, – сказала она заплетающимся языком и едва не упала, вставая со стула.

Когда она скрылась за дверью туалета, Малко кинулся к телефонной кабинке и набрал номер Мерседес – единственного бойца Отряда народного сопротивления, с которым он мог сейчас связаться.

Ему ответили почти сразу. Сначала голос Мерседес тонул в звуках классической музыки, затем музыка стихла, и Мерседес повторила:

– Кто это?

– Эльдорадо, – быстро ответил он. – У нас кое–что произошло… – И австриец в двух словах рассказал о похищении Эсперенцы.

– Я еду к Гутьерресу, – закончил он. – Думаю, мне удастся ее освободить. Предупредите Таконеса.

Почувствовав на своей спине чей–то взгляд, он обернулся:

Дивина наблюдала за ним. Малко повесил трубку, надеясь, что она не станет приставать с расспросами. Он взял ее под руку и вывел на улицу. Прохладный воздух, казалось, нисколько не отрезвил ее. Она устроилась на сиденье, сладко потянулась и сняла туфли. Малко завел мотор. Его план был прост: проникнуть в дом Гутьерреса следом за Дивиной и, используя преимущество внезапности, попытаться отбить Эсперенцу.

Они проехали проспект Франциско Миранды, затем Дивина указала Малко поворот на дорогу, поднимающуюся на холмы. Вскоре придорожные фонари закончились, и Малко зажег все четыре фары.

Дорога заканчивалась тупиком. Австриец остановил «бентли» у небольшой клумбы, за которой виднелась решетчатая металлическая ограда.

– В воскресенье я свободна, – сказала девушка. – Хочешь, увидимся?

– Конечно. Я заеду за тобой в «Кэтти», – пообещал Малко. – Идем, я провожу тебя до ворот.

Он вышел из машины, незаметно сунув за пояс пистолет. Дивина потянулась к кнопке звонка. И тут на стене дома вспыхнул прожектор, ярко осветив их обоих. Из темноты вышли два человека с автоматами «томпсон» и в надвинутых на лоб мягких шляпах.

– Не шевелись, гринго, и подними руки, – сказал тот, что был поменьше и походил в своей шляпе на большой гриб.

 

Глава 10

Малко подчинился. Он проклинал себя за то, что увязался за Дивиной. Видимо, Энрико–француз все же предупредил Гутьерреса. Теперь приходилось выпутываться самому.

Дивина очень удивилась.

– Эй! – воскликнула она. – Это мой приятель, не трогайте его!

Она, шатаясь, подошла к высокому мужчине с автоматом. Он подождал, пока она приблизится, затем сунул автомат под мышку и с размаху влепил ей пощечину. Дивина с воплем отскочила к воротам, ухватившись за щеку.

– Заходи, стерва, – сказал он.

Человек–гриб ткнул Малко стволом автомата в спину.

– Пошел, гринго.

Ворота были открыты. Все зашагали по дорожке, ведущей на виллу. Малко ежесекундно ожидал выстрела в спину. Они пересекли пустой холл и спустились в подвал. Там в огромном кресле сидел Пепе Гутьеррес и курил сигару.

Малко невольно поразился его размерам. Гутьеррес напоминал кита, выброшенного на берег. Перед ним на цементном полу лежала связанная обнаженная Эсперенца.

Толстяк махнул Малко сигарой.

– Добро пожаловать, сеньор. Я рад, что вы удостоили меня своим визитом. У нас здесь скучновато… Зато теперь повеселимся вместе.

Малко заметил, что лицо и тело Эсперенцы покрыты красными пятнами. Ей было трудно дышать. Когда она увидела Малко, на ее лице отразилось огромное удивление.

– Вот голубки и встретились, – усмехнулся Гутьеррес.

– Что вы задумали? – спросил Малко.

Толстяк стряхнул сигарный пепел на Эсперенцу.

– Да ничего особенного! Просто мне хочется развлечься. Вы ведь не откажетесь развлечь скучающего старика?

Его свиные глазки иронично смотрели на Малко. Австриец старался сохранять хладнокровие, успокаивая себя тем, что Мерседес, наверное, уже подняла на ноги весь свой ударный отряд. Нужно было выиграть время.

– Я приехал предложить вам сделку, – сказал Малко. – Я не понимаю, почему вы так со мной обращаетесь. Толстяк громко рыгнул.

– Может быть, ты и эту девчонку впервые видишь? Ну что ж, раз ты решил строить из себя дурака, мы освежим тебе память. Родригес, посади–ка гринго в «холодильник».

Человек–гриб втолкнул Малко в квадратную комнату и закрыл за ним дверь. Австриец увидел множество своих отражений в металлических пластинах. Он попытался сосредоточиться. В чьих руках он находится? Кто его выдал, и зачем похитили Эсперенцу?

Металлические пластины были еще горячими, и он сразу понял, какой пытке его собираются подвергнуть. Его мучила жажда, к тому же и бессонная ночь давала себя знать.

На потолке вспыхнул первый ряд прожекторов; от них начал распространяться нестерпимый жар. Малко снял пиджак и накрыл им голову. Некоторое время это помогало. Затем адская жара проникла сквозь ткань и начала жечь кожу, будто по ней проводили раскаленным утюгом. Малко старался не поддаваться панике. Он даже не знал, что задумал толстяк: помучить его ради собственного удовольствия или заставить говорить.

Сквозь окошко, устроенное в двери, Малко увидел искаженное стеклом лицо Родригеса и, чтобы не радовать его видом своих страданий, уселся посреди комнаты на пиджак спиной к окошку. Австрийцу казалось, что его язык непомерно распух. Ощущение было таким явственным, что он даже потрогал язык пальцем. Легкие жгло при каждом вдохе. Малко тщетно попытался вспомнить, какую максимальную температуру выдерживает человеческий организм.

Загорелся второй ряд прожекторов, и уже через несколько мгновений жара сделалась дикой, невыносимой. Теперь менять положение уже не имело смысла: вся комната превратилась в раскаленную печь. Малко содрогнулся, подумав о том, что Эсперенце пришлось перенести такие страдания совершенно обнаженной. Это был самый настоящий работающий крематорий. Двадцать четыре прожектора были защищены металлической решеткой, и разбить их не представлялось возможным.

От жажды у Малко стучало в висках. Он приблизил лицо к пластинам на стенах и увидел свое отражение. Картина была ужасная: красные как у кролика глаза, искаженные черты, градом бегущий по лицу пот… Ему казалось, что его тело вот–вот распадется на части. Он дико закричал, обезумев от ярости и отчаяния, катаясь по полу и царапая ногтями кафельные плиты–Лампы погасли. Малко не сразу почувствовал это, впав в полубессознательное состояние. Вскоре ему стало легче. Ожоги и жажда по–прежнему причиняли ему огромные страдания, но разбивать голову о металлические стены ему уже не хотелось… Он заставил себя думать о свежем воздухе, голубом небе, о прохладной воде. Но почему же медлят Таконес и остальные друзья Эсперенцы? Малко пытался угадать, что происходило после того, как он позвонил Мерседес, но его мозг отказывался подчиняться ему.

Дверь открылась. Телохранители подхватили Малко под руки и бросили к ногам Гутьерреса. Толстяк по–прежнему пыхтел сигарой. Увидев Малко, он добродушно улыбнулся.

– Ну как, гринго, тебе получше? А теперь говори, зачем ты приехал сюда, вместо того чтобы сидеть на своем поганом острове и целовать задницу Фиделю?

В сущности, Гутьерресу не было до этого никакого дела, но за ценную информацию всегда можно было получить деньги.

Малко не сразу смог ответить. Он судорожно открывал рот, пытаясь остудить горящие легкие. Губы потрескались и болезненно кровоточили. Он сомневался, что выдержит второй подобный сеанс. У него на миг возникло искушение сказать толстому венесульцу: «Я из ЦРУ. Мои друзья знают, где я нахожусь. Немедленно освободите меня, иначе вас ждет смерть». Пене Гутьеррес, наверное, достаточно благоразумен. Он не поленится все проверить, и Малко окажется вне опасности. Но когда обо всем узнает и Эсперенца. А это будет означать окончательный провал операции.

– Вы с ума сошли, – сказал Малко. – Я приехал предложить вам сделку.

– Я вижу, ты не очень–то разговорился, – хмыкнул Гутьеррес. – Ладно, посидишь в «холодильнике» еще. А завтра утром все расскажешь, если, конечно, не сдохнешь. Кстати, возьми с собой свою подружку, чтоб не скучать…

Малко снова швырнули в комнату с металлическими стенами, а вслед за ним втолкнули и Эсперенцу. Прежде чем дверь захлопнулась, австриец услышал насмешливый голос Гутьерреса:

– Когда передумаешь, нажимай на кнопку. Но если я не услышу всей правды, ты пожалеешь, что родился на свет…

Хотя лампы не горели, Малко уже хотелось кричать. Камера пыток сохранила прежнюю температуру. Лицо Эсперенцы было багровым, распухшим, неузнаваемым.

– Значит, тебя они тоже поймали, – пробормотала она. – А остальных?

Малко приблизил губы к ее уху.

– Держись, – прошептал он. – Они знают, где мы. Они приедут и выручат нас.

– Не успеют, – проговорила девушка, едва шевеля пересохшими губами. – Хосе рассказывал мне о таких комнатах. Этого никто не выдерживает.

Она зажмурилась: на потолке загорелись первые шесть ламп. Малко отчаянно пытался вспомнить, сколько времени прошло с момента его телефонного звонка. Сквозь окошко он видел рыхлое лицо Гутьерреса. Тот наблюдал за ними с видом ученого, рассматривающего приколотое к дощечке едва живое насекомое.

* * *

Управившись с несколькими огромными бифштексами, Пепе Гутьеррес вытер испачканный жиром подбородок.

– Выключите через пятнадцать минут, – сказал он телохранителям. – А завтра продолжим…

Он обожал смотреть, как его жертвы варятся в собственном поту, покрываются волдырями и катаются по полу, умоляя о пощаде. В такие минуты Гутьеррес чувствовал себя могущественным, непобедимым и забывал о своем уродстве.

Малко уже совершенно утратил чувство времени. Его тело превратилось в сплошную пожираемую огнем массу. Эсперенца скорчилась рядом на полу и беспрерывно стонала, широко раскрыв рот. Малко чувствовал отвратительное желание прикрыться девушкой как щитом, уложить ее на себя, чтобы получить хотя бы минутную передышку. Теперь он понимал тех людей, которые были готовы совершить что угодно, лишь бы выжить в гитлеровских концлагерях.

Его кожа вздувалась и трескалась, от малейшего прикосновения у него вырывался непроизвольный крик. Друзья Эсперенцы либо бросили их на произвол судьбы, либо не смогли прорваться на виллу Гутьерреса.

Малко попробовал встать, и в зеркальных пластинах отразился шатающийся багровый призрак. Сердце его готово было выскочить из груди. Он понимал, что им осталось жить всего несколько часов, а раз так, пусть операция катится ко всем чертям! Пора во всем признаться Гутьерресу и спасти свою жизнь и жизнь Эсперенцы: контрабандист не осмелится убить агента ЦРУ, и дело кончится арестом Эсперенцы и ее друзей до покушения на вице–президента.

Малко нажал на кнопку звонка и стал ждать. Ему показалось, что прошла уже целая вечность, но ничто не изменилось. Тогда он дотащился до двери и постучал изо всех сил – то есть едва слышно. Ответа по–прежнему не было. Австриец в ярости ударил перстнем в толстое стекло окошка. Наконец за стеклом появилось лицо высокого телохранителя, но открывать тот, похоже, не собирался.

– Я все расскажу! – крикнул Малко. – Откройте!

Телохранитель усмехнулся и исчез. Малко решил, что он пошел предупредить толстяка. Но минуты шли за минутами, а дверь по–прежнему оставалась закрытой. И Малко понял, что Гутьеррес решил обречь их на смерть.

Обессиленный австриец лег на спину, и попытался думать о чем–нибудь приятном, чтобы легче было умирать. Эсперенца уже не подавала никаких признаков жизни.

 

Глава 11

Таконес Мендоза внезапно проснулся, словно разбуженный непонятным импульсом. Он никогда в глаза не видел пижамы и спал прямо в засаленных джинсах.

Наконец он понял, что его разбудило: кровать Эльдорадо была пуста. Мендоза прислушался, пытаясь разобрать, играет ли ансамбль в ночном баре «Мирадор», но ничего не услышал.

Таконес встал и открыл дверь. Небо на востоке уже начало светлеть, но еще не затянулось тучами, которые приносил с рассветом южный ветер. Значит, сейчас около пяти утра.

Мендоза угрюмо вернулся в комнату, поискал, что бы выпить, но ничего не нашел. Накануне Эльдорадо отправился с Эсперенцей в город. Девушка сама ему об этом сказала. Внезапно Мендоза разозлился на них и на самого себя. Ему вспомнилось, как он впервые увидел загорелое тело Эсперенцы в тот день, когда ее насиловали уголовники. Тогда ему и в голову не пришло воспользоваться ситуацией. А впоследствии он на это так и не решился… Он представил себе девушку в объятиях Малко и глухо выругался. Проклятый гринго! Не успел приехать, а ему уже все здесь позволено!

Несмотря на убийство Орландо Леаля Гомеса, Мендоза все еще не принимал Эльдорадо за своего. Спору нет, парень оказался не из трусливых. Ну и что? Все же было в этом иностранце нечто, не дававшее Таконесу покоя. Слишком уж он элегантен, слишком вежлив, слишком благороден… Таконес при всем желании не мог представить его на уборке сахарного тростника…

А вот для Эсперенцы он сразу стал чуть ли не святым…

К тому же тело его утонувшего напарника так и не нашли. Вот если бы можно было почаще связываться с Кубой! Но даже сообщение о том, что в Венесуэлу отправлена помощь партизанам, от кубинцев поступило с большим опозданием. А уж проверка личности гринго – та наверняка займет не меньше месяца…

Таконес решил, что отныне будет получше присматривать за светловолосым иностранцем… У него пересохло в горле. Мендоза босиком спустился по лестнице в ресторан и удивленно остановился: Бобби спал, свернувшись калачиком, на подстилке в углу. От скрипа деревянных ступенек он вздрогнул, поднял голову, и на его лице появилась жалкая улыбка.

– Вот, поссорился с Гуапитой… Совсем взбесилась баба! Представляешь, орет, что я дрючил малышку Розалес, нашу новую официантку! И вот только что столкнула меня с кровати.

Зная крутой нрав Гуапиты, Таконес сочувственно покивал головой.

– Но ты хоть дрючил, – спросил Таконес, – хоть есть за что отдуваться?

– А как же! Между прочим – ничего особенного… А ты что тут делаешь?

– Да вот, попить чего–нибудь захотелось.

– А–а, ну пошли.

Бобби включил в зале неоновые лампы. Таконес с удовольствием присосался к банке с пивом. И все же его не покидали мысли об Эльдорадо. Перед ним на стойке стоял телефон. Внезапно у него появилась мальчишеская идея. Если те двое сейчас забавляются в постели, он оторвет их от приятного занятия.

Просто без слов повесит трубку, и Эсперенца не узнает, что это звонил он. Мендоза рассказал о своей идее Бобби, и тот ее одобрил.

Таконес набрал номер и стал ждать. На гудки никто не ответил. Мендозу вдруг охватило смутное беспокойство: было уже около шести часов утра. Куда же они подевались? Он подождал еще минуту и положил трубку на рычаг.

– Их нет.

Бобби пожал плечами:

– Куда они денутся? Наверное, она решила привезти его сюда на своей машине.

Они просидели в пустом зале еще полчаса, лениво болтая о том, о сем. На улице уже давно рассвело. Таконес не на шутку взволновался. Он снова набрал номер Эсперенцы и снова не получил ответа.

– Да где же они, черт побери!

Подпольная деятельность сделала Мендозу необычайно восприимчивым ко всем необъяснимым фактам, выходящим за рамки обычного. Такие факты часто становились сигналами тревоги, предвестниками грядущих катастроф. Он хорошо знал Эсперенцу: она всегда отвечала на телефонные звонки по вечерам и не любила засиживаться в ночных барах. В такое время она всегда или рисовала, или предавалась любви. Что если этот гринго устроил ей ловушку? И сюда уже едет полиция?

– Надо поехать посмотреть, – сказал Мендоза. – Слушай, одолжи мне свой «мустанг». Я смотаюсь в «Дольче Вита», а потом заеду к ней…

Бобби нехотя протянул ему ключи.

– Поосторожнее, задние колеса совсем «лысые», – предупредил он.

Таконес вернулся в комнату, оделся и сунул под куртку свой «люгер». С пистолетом он чувствовал себя совершенно другим человеком. Каждый вечер он с любовью разбирал и чистил его.

Через две минуты он уже мчался вниз по извилистой дороге. Удовольствие от езды на «мустанге» временно заглушило его тревогу. Когда революция победит, он попросит, чтобы его наградили большой машиной с красным флажком…

* * *

Охранник подземной стоянки в Чакаито дремал, сидя на своем складном стуле. Таконес стремительно пронесся мимо него, чтобы не платить. Он не имел при себе ни одного реала и считал платные стоянки совершенно аморальным и грабительским изобретением.

Площадка была почти пуста. Таконес медленно объехал на своем «мустанге» вокруг нее. «Бентли» здесь не было. Он заглушил мотор, развернув машину лицом к ночному клубу, и стал ждать. Он ничего не понимал.

Эсперенцы не было дома. Он уже звонил и стучал в ее дверь. Куда она могла подеваться? И куда скрылся Эльдорадо?

В стекло «мустанга» постучали, и Таконес подскочил от неожиданности. Первой его мыслью было выхватить спрятанный под курткой «люгер», но он вовремя удержался. Полисмен, охранявший стоянку, находился около машины и жестом требовал опустить стекло. Таконес медленно повиновался.

– Вы, кажется, что–то ищете… Могу я вам чем–нибудь помочь? – спросил полицейский в надежде заработать несколько лишних монет.

Таконес, помедлив, проронил:

– Я ищу свою подружку. Я думал, она еще здесь. Девушка на большой английской машине «бентли».

– Как, и вы тоже?!

Полицейский рассказал Мендозе о случае с Малко.

– Одним словом, я ничего из всей этой истории не понял, – подытожил он. – Блондин утверждал, что официант из «Дольче Вита» заманил ее сюда, на эту стоянку. Небось, какая–то любовная история. Она, наверное, уехала с другим парнем…

– Возможно, – согласился Таконес.

Ему уже не терпелось побыстрее избавиться от полицейского. Его беспокойство сменилось нешуточной тревогой. В «Дольче Вита» произошло что–то необычное, и ему требовалось узнать, что именно.

– Благодарю вас, – сказал он полисмену. – Пойду–ка я пропущу стаканчик…

Он вышел из машины и направился к дискотеке. Не получив за свою помощь никакого вознаграждения, страж порядка удрученно вздохнул и твердо решил в следующий раз не открывать рта, пока деньги не окажутся у него в кармане.

Последние клиенты «Дольче Вита» флиртовали среди пустых столиков. Таконес направился прямиком в кабинет директора – дальнюю комнату за баром. Там за бухгалтерскими счетами сидел бледный лысоватый мужчина. Он открыл было рот, собираясь выгнать Таконеса вон, но так и замер: Мендоза целился в него из пистолета.

– Деньги не у меня, – пролепетал директор, – не стреляйте…

– Плевать мне на твои деньги, – сказал Таконес. – Вчера вечером в твоей забегаловке кое–что случилось. Если ты в этом замешан – я тебе башку прострелю.

Немного успокоившись, директор отложил ручку.

– Уверяю вас, я…

– Заткнись. Ну–ка зови сюда всех официантов и спроси, кто вчера выманил девушку из зала на стоянку.

Директор побледнел еще сильнее и нажал на кнопку звонка, не сводя глаз с пистолета. Этот худой парень в черных очках, похожий на хиппи, внушал ему безотчетный страх.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, но я их приглашу. В дверном проеме показалась голова бармена.

– Скажи всем ребятам, чтоб зашли ко мне, – приказал директор. – Есть разговор.

Через минуту все шестеро официантов гуськом вошли в кабинет и выстроились у стены. Таконес стоял у стола, опустив руку с пистолетом так, чтобы вошедшие не видели оружия.

– Ну, скажи им! – приказал он директору. Тот не заставил себя долго упрашивать. Официанты опустили головы.

– Так кто же? – спросил директор.

Таконес внимательно наблюдал за официантами и вскоре заметил, что у третьего справа дрожат руки. Он подскочил к нему и сунул ему под нос пистолет:

– Это ты, скотина!

Худой курносый официант не мог от страха вымолвить ни слова. Таконес сделал знак остальным:

– Проваливайте. И не вздумайте сообщать в полицию. На улице дежурят мои друзья!

Они вышли. Таконес тут же повернул в двери ключ и обратился к официанту.

– Расскажи, как все было.

Официант молчал.

Таконес с размаху ударил его пистолетом по лицу. Мушка ствола зацепила нос, оторвав лоскут кожи. Официант вскрикнул: из раны потекла кровь. Сильно побледнев, он достал платок и приложил его к носу. Таконес кружил вокруг него, словно кошка вокруг раненой канарейки.

– Я тебя убью, – спокойно сказал он, – если не скажешь, что случилось с девушкой.

Официант покосился на директора, ища у него поддержки, но тот отвел глаза.

– Клянусь вам, я ничего не знаю, – пробормотал официант.

Грянул выстрел, и официант с воплем отскочил к стене. Таконес выстрелил в пол у его ног. Официант закашлялся от едкого запаха пороховых газов, а директор побледнел от страха.

Таконес приставил пистолет к животу официанта, приперев его к стене:

– Еще раз соврешь, и я тебе всю обойму выпущу в брюхо!

Парень стоял с разинутым ртом. Таконес надавил сильнее. Наконец официант, заикаясь, признался:

– Я не знаю того парня, который за ней приехал. Он дал мне сто «болос» и велел мне сказать девушке, что ее машину пытались угнать. Он хотел, чтобы она вышла на стоянку.

– Почему ты согласился?

Официант опустил голову и пробормотал:

– Это был человек Гутьерреса. А с ним – еще двое. Они уехали на большой серой машине и сделали девчонке укол в плечо.

Таконес снова ударил его пистолетом. На щеке официанта появилась длинная глубокая царапина. Таконесу страшно хотелось хоть разок стрельнуть в него, но это означало бы ненужный риск. Он опустил пистолет.

– Пошел вон, – злобно проговорил Мендоза.

Официант мгновенно испарился. Таконес повернулся к директору.

– Если скажешь хоть слово, я тебя убью. А если с девчонкой что–то случится, я приеду с друзьями, и мы сначала сожжем твой сарай, а потом я убью тебя.

Директор выскочил из–за стола и плаксивым голосом произнес:

– Вы ведь знаете Гутьерреса! Я впервые слышу об этом случае, но ведь он не стал бы прислушиваться к моему мнению!..

– Да, я знаю Гутьерреса, – мрачно подтвердил Таконес и вышел, хлопнув дверью.

Гутьеррес!

Таконес отчаянно пытался что–либо понять. Зачем контрабандист похитил Эсперенцу? Он вернулся в машину, напряженно размышляя. Скорее всего, здесь не обошлось без участия Эльдорадо. Он заодно с Гутьерресом, а тот; как известно, работает на Дигепол… Таконес кипел от бешенства и одновременно чувствовал дикую радость: наконец–то ему представился случай разобраться с этим иностранцем!

Он остановил «мустанг» у маленького бара на проспекте Миранды и сквозь густую завесу табачного дыма разглядел Хосе Анджела, игравшего в покер за дальним столом. Таконес пробрался сквозь толпу и положил руку ему на плечо:

– Поехали.

 

Глава 12

«Понтиак», пыхтя, поднимался по извилистой дороге, ведущей в Альтамиру. Рамос то и дело тер слипающиеся глаза и жевал кофейные зерна, чтобы прогнать сон. Рядом с ним сидел сияющий Эль Кура: наконец–то у него появилась возможность переодеться в свою любимую сутану. В ней он чувствовал себя намного лучше, чем в повседневной одежде.

Сзади, скрестив руки на груди, сидели Таконес и Хосе Анджел. Анджел был совершенно спокоен. Он не впервые ехал на подобное дело. К его левой голени был пристегнут старый верный кинжал.

В машине лежало столько оружия и боеприпасов, что их хватило бы на экипировку небольшой армии. Была там и взрывчатка. Вилла Гутьерреса надежно охранялась. Таконес, который продумал все до мелочей, взял с собой лишь самых надежных товарищей. За этих троих он ручался как за самого себя. Он хотел было разбудить и Мерседес, но в последний момент передумал: не женское это дело.

Таконес Мендоза был перепоясан тремя метрами бикфордова шнура. Под ногами у него стоял ящик с пятью килограммами тротила. Такое количество взрывчатки могло потрепать Альтамиру намного сильнее, чем землетрясение шестьдесят седьмого года.

Рамос переключил передачу. Старый «понтиак» не очень–то годился для горных подъемов. Температура воды поднялась уже выше девяноста градусов. К счастью, они были уже почти у цели.

Дорога сделала поворот, и подъем закончился. До виллы Гутьерреса оставалось около пятисот метров. Рамос выключил двигатель и поехал по инерции. Через сотню метров он остановил машину на обочине. Эль Кура вышел и потянулся. Рамос отошел помочиться: он где–то слышал, что если человека ранят в живот, то лучше, если его мочевой пузырь при этом пуст.

Таконес высунул голову в окно:

– Давайте.

Рамос приблизился к Эль Куре и трижды беззлобно ударил его кулаком в лицо. При каждом ударе «священнослужитель» крякал от боли и отшатывался назад. Когда Рамос закончил экзекуцию, Эль Кура проворчал:

– Мог бы и полегче…

У него были разбиты губы и нос, рассечена бровь. Рамос не ответив сел в машину. Эль Кура вынул из кармана сутаны маленькое зеркальце, осмотрел свое лицо и побрел к вилле Гутьерреса. Издали его худая фигура в потрепанной сутане не вызывала сомнений в его принадлежности к духовному сану. Лишь его лицо несколько противоречило образу священнослужителя. Ни одна добропорядочная прихожанка ни за что не вошла бы с ним в исповедальню.

* * *

Два телохранителя Пепе Гутьерреса, дремавшие в специально построенной для них кабине, подняли головы, услышав стук в ворота и какие–то жалобные причитания. Тот, что выглядел постарше, проворчал:

– Доминго, пойди–ка взгляни, что там.

Доминго встал, потянулся и подобрал автомат – старый «томпсон» с круглым магазином. Им было приказано впускать только приближенных к Гутьерресу людей, чей список лежал у каждого в кармане.

Шум у ворот усилился. Из–за решетки доносился умоляющий мужской голос:

– Сжальтесь, люди добрые! Умираю! О, Боже мой, мне больно, я весь в крови…

Доминго приблизился к воротам и остановился в изумлении, увидев сквозь решетку окровавленное лицо незнакомого священника. Один глаз закрылся от удара, кровь из разбитой губы стекала на подбородок и на грязную сутану с двумя оторванными пуговицами. Священник стонал, цепляясь руками за решетку:

– Сын мой, тебя мне послал сам Господь… Помоги мне, я умираю… Открой, ради всего святого…

– Что случилось? – встревоженно спросил Доминго.

– На меня напали грабители… Они отняли у меня святые масла и избили. Помоги, сын мой…

Он, казалось, не замечал автомата в руке телохранителя. Доминго озадаченно почесал в затылке. У него был строгай приказ никого не впускать. Но этот случай был совершенно непредвиденным.

– Вам действительно так плохо? – спросил он.

– О, я уже чувствую, как душа моя расстается с телом… – простонал священник.

Доминго потянулся было к замку, но передумал.

– Подождите, падре.

Он вернулся к дому и растолкал своего напарника, который опять было задремал.

– Эй, Фернандес! Там священник подыхает!

Фернандес открыл один глаз.

– Ну и что?

Доминго в замешательстве топтался на месте.

– Он просит, чтоб его впустили. Он весь в крови. Как по–твоему…

– Шеф приказал никого не впускать, – решительно возразил Фернандес.

– Да, но это всего–навсего священник…

Напарник немного помолчал, но затем покачал головой:

– Священник, не священник – не имеем права. Скажи, чтоб шел подыхать в другое место.

Доминго поискал вокруг что–нибудь такое, что могло бы облегчить страдания святого отца. А тот продолжал стонать. Доминго нашел лишь начатую бутылку виски, но не осмелился предложить ее священнослужителю, хотя глоток спиртного, на его взгляд, никак не противоречил религиозным убеждениям.

Доминго в растерянности пошел к воротам. Подобно всем латиноамериканцам, он с уважением относился ко всему, что касалось религии, и особенно к ее представителям. Несчастье, происшедшее со священником, очень огорчило его.

Святой отец, похожий на окровавленное пугало, по–прежнему держался за решетку. Доминго показалось, что священник выглядит все хуже и хуже.

– Извините, падре, но я не могу вам открыть. Приказ есть приказ. Сеньор Гутьеррес меня выгонит…

Священник утер рукавом кровь. Его худое лицо загорелось праведным гневом.

– Злодей, безбожник, коммунист! Ты отказываешься помочь Божьему человеку?!

– Нет, почему же… – начал было Доминго.

– Будь ты проклят! – воскликнул священник, направив на телохранителя костлявый палец.

Доминго машинально перекрестился. Этого еще не доставало…

– Но у меня ведь приказ… – оправдывался он.

– Будь проклят, – убежденно повторил человек в черной сутане. – Пусть моя кровь останется на твоей совести! Да будет так!

Доминго похолодел: учитывая род его занятий, было весьма нежелательно портить отношения с Богом. Мало ли что… Чтобы не слышать проклятий священника, он повернулся и пошел прочь, но вслед ему доносился разгневанный голос:

– Я отлучаю тебя от Церкви, недостойный отпрыск рода человеческого! Пусть сжалится над тобой Господь, пока еще не поздно…

– Вот черт бы его забрал… – пробормотал Доминго. Он был простодушным человеком и уже воображал, как будет гореть в адском пламени.

– Клянусь, я не имею права никого впускать! – в отчаянии выкрикнул он, поворачиваясь к священнику.

– Изыди, сатана! – завопил раненый. – Будь проклят ты и будь прокляты чада твои!

Детей у Доминго не было, но подобные фразы всегда производят впечатление. Телохранитель поспешно пошел прочь.

– Он отлучил меня от Церкви, – пожаловался Доминго напарнику, но тот и бровью не повел.

Доминго налил себе стакан виски, но оно показалось ему необычно горьким и не принесло утешения. Он невольно прислушивался к голосу священника. Через минуту Доминго не выдержал, подобрал автомат и поднялся со стула.

– А, да пропади оно все пропадом! Пойду открою ему. Тебе легче: ведь от Церкви отлучили меня. Хороши же мы будем, если он там и загнется… Промоем ему раны да выставим за ворота – только и всего.

– Дурак ты, – проронил Фернандес. – Священник такой же человек, как и все остальные.

Но Доминго уже шел к воротам.

– Иду, иду, подождите, святой отец!

Лицо человека в черном тотчас же озарилось ангельским сиянием.

– Благослови тебя Господь, сын мой! Наконец–то на тебя снизошла Его святая мудрость!

Доминго торопливо сунул ключ в замок и открыл ворота. Тщедушное тело священника и его потертая сутана вызвали у него невольную жалость.

– Помоги, сын мой, я не могу идти… Доминго поспешно положил автомат на землю и поддержал раненого. Тот ухватился за его плечо.

– Спасибо, сын мой, спасибо…

Доминго слишком поздно услышал за спиной звук чьих–то шагов. Он хотел обернуться, но внезапно худая рука священника с невероятной силой сдавила его шею. В тот же миг кинжал Хосе Анджела вонзился в живот охранника. Доминго почувствовал жгучую боль и попытался закричать, но священник все сильнее сжимал пальцы, и у него вырвался лишь сдавленный стон. За секунду до смерти он обругал себя за свою глупость. «Ну и времена пошли, – пронеслось у него в голове. – Никому нельзя доверять, даже священникам…».

Эль Кура разжал пальцы, и тело Доминго рухнуло на землю.

Хосе Анджел аккуратно вытер лезвие о пиджак убитого и вложил кинжал в ножны на левой голени. Его худое лицо оставалось невозмутимым. Анджел не отличался повышенной чувствительностью. Лишь иногда с благодарностью вспоминал, что в свое время в лагере «зеленых беретов» ему попались хорошие инструкторы. Они сделали из него «чемпиона» Центральной Америки по убийствам ножом. А ведь переплюнуть в этом деле местных умельцев считалось практически невозможным…

* * *

Никто так и не узнал, зачем Фернандес вдруг вышел из кабины. Возможно – из чистого любопытства… Выйдя, он нос к носу столкнулся с невысоким усмехающимся священником, крепко сжимавшим в руках автомат Доминго.

Фернандес не успел как следует поразмыслить над этой странной картиной: автоматные пули мгновенно ударили ему в грудь, и он умер раньше, чем успел коснуться земли. Чтобы успокоить нервы, Эль Кура выпустил половину автоматного магазина в уже мертвое распростертое тело. Исполняя свой номер с переодеванием, он каждый раз испытывал какую–то смутную тревогу, словно ждал, что Божья десница вдруг опустится с небес и поразит его.

Таконес Мендоза вышел из машины и вместе с Хосе Анджелом распахнул обе створки ворот. Эль Кура, путаясь в сутане, побежал к «понтиаку».

– Скорее! – крикнул Таконес. – Гутьеррес и его компания в долгу не останутся!

Рамос уже нажимал на акселератор. Все трое на ходу прыгнули в машину. «Понтиак» помчался по аллее к вилле. Самое сложное было впереди.

* * *

Лучший стрелок Гутьерреса, колумбиец по имени Пауло, сжимая в правой руке автоматический кольт, лихорадочно пытался связаться с управлением Дигепола. В этот момент «понтиак», пробив застекленную стену, с грохотом влетел в гостиную.

Пауло увидел, как на него стремительно надвигается огромная зеленая машина. Он завопил, и в следующую секунду «понтиак» нанес ему смертельный удар, заодно разнеся в щепы небольшой комод. Телефон превратился в кучку эбонитовых осколков, из–под которых доносился зловещий свист.

Быстро придя в себя от удара о стену, четверо выскочив из машины. Рамос выбрался последним – его дверь заклинило при штурме гостиной. Когда он наконец выпрямился, держа в каждой руке по револьверу, на лестнице появился коротышка Родригес и начал, не целясь, поливать огнем машину из своего «томпсона».

Рамос широко раскрыл рот и повалился на пол, так и не успев сделать ни одного выстрела: очередь из «томпсона» пронзила его тело. Укрывшийся за диваном Эль Кура вскинул отобранный у Доминго автомат и открыл ответный огонь.

Человек на лестнице затрясся и выбросил руки вперед. Его лицо залило кровью, и он рухнул на игорный столик, который с треском развалился под тяжестью его тела.

Таконес и Хосе Анджел начали подниматься по лестнице. Будучи человеком осмотрительным, Анджел швырнул на лестничную площадку противопехотную гранату и прижался к ступенькам.

Вилла содрогнулась от взрыва. Смертоносные осколки со свистом разлетелись в стороны, разбивая стекла и сшибая со стен картины. По лестничной площадке распространился едкий дым. Хосе и Таконес двинулись дальше, и в непроглядной дымовой завесе Таконес натолкнулся на труп телохранителя с оторванной рукой.

Эль Кура, оставшийся на первом этаже, ногой распахнул дверь кухни. Увидев его, стоявшая там темнолицая кухарка отчаянно завопила.

– Благослови вас Господь! – крикнул «святой отец» и разрядил в нее свой автомат – просто так, чтобы лишний раз поупражняться в стрельбе. Бросив «томпсон» на пол, он подскочил к машине и достал оттуда израильский «узи», гораздо более удобный в обращении.

Наверху Хосе Анджел подошел ко второму телохранителю, застигнутому врасплох взрывом гранаты. Тот еще хрипел. Осколки поразили его грудь и живот. Хосе, почти не останавливаясь, от уха до уха перерезал ему горло: опыт научил его остерегаться раненых…

Таконес догнал Анджела у двери. В этот момент из комнаты раздались два выстрела, и нападавшие залегли.

* * *

– Приезжайте скорее! – вопил Гутьеррес в телефонную трубку. – Они всех убивают!

Толстяк сидел в кресле и держал в руке никелированный автоматический кольт, наведенный на дверь. Его громадное тело парализовал животный страх. Ему до сих пор не верилось, что все это происходит на самом деле. И в довершение всего на другом конце провода сидел какой–то идиот из Дигепола, который его даже не знал.

– Мы выезжаем, – пообещал наконец собеседник. – Держитесь… – И повесил трубку.

Гутьерресу вполне хватило бы времени выбраться через окно, однако такое физическое усилие было выше его возможностей. Кроме того, он не знал, с каким количеством атакующих имеет дело.

Толстяк прислушивался, замирая от страха. Выстрелы прекратились. У Гутьерреса затеплилась отчаянная надежда: может быть, его людям удалось отразить натиск нападающих?

– Пауло! – позвал он. – Это ты?

Но ему ответил совершенно незнакомый голос.

– Подох твой Пауло! Понял ты, сукин сын? – выразительно произнес Эль Кура.

* * *

Таконес и Хосе Анджел осторожно спускались в подвал. По рассказам сотрудников Дигепола они знали, что Гутьеррес устроил свои камеры пыток именно там. Прежде всего им следовало освободить Эсперенцу.

Таконес шел первым, держа наготове свой неизменный «люгер». Хосе продвигался следом, сжимая в каждой руке по гранате. Он не слишком полагался на пистолеты, считая их женским оружием, и не доверял даже внушительному «люгеру» Таконеса. Граната казалась ему более надежным оружием – хотя и не таким прицельным.

Но охраны в подвале не оказалось. Обычно его охранял Пауло – тот самый Пауло, который лежал бездыханным на лестничной площадке.

Таконес первым добрался до стеклянного окошка в двери, заглянул в него и выругался сквозь зубы. Эсперенца и Малко лежали на полу камеры. Их было трудно узнать. Лица у них побагровели и распухли, словно каждого ужалила сотня пчел. Лампы под потолком не горели, и Таконес не сразу понял, что привело пленников в такое состояние.

Хосе в свою очередь заглянул в стеклянное окошко и проговорил:

– А, «холодильник»… Была у нас в легионе такая штука. Но они, похоже, еще живы.

Таконес и Хосе открыли дверь. Мендоза тронул Эсперенцу за плечо. Она застонала. Хосе с видом знатока склонился над лежащими.

– Если они еще не слишком обезвожены, нам, пожалуй, удастся их спасти, – сказал он.

Таконес не ответил. Он пытался понять, как Эсперенца и блондин оказались здесь. Значит, Эльдорадо не предатель, и похищение организовал кто–то другой. Надо бы его найти… Но в данный момент перед ними стояла более важная и срочная задача. Таконес взвалил бесчувственное тело Эсперенцы на плечо, и оно показалось ему невероятно легким. Хосе вынес из камеры блондина.

Они уложили освобожденных пленников на диван в гостиной, укрыв их одеялами, и поднялись по лестнице на второй этаж в тот самый момент, когда Эль Кура разнес дверной замок короткой очередью из «узи».

Дверь резко распахнулась, и глазам атакующих предстал окаменевший от страха Гутьеррес. Пули отбили стенную штукатурку в метре от его кресла. Гутьеррес видел перед собой человека в сутане, державшего в руках автомат, и ему захотелось ущипнуть себя, чтобы пробудиться от этого кошмарного сна. Он выронил кольт и забормотал:

– Не убивайте меня, не убивайте…

Он не знал, с кем имеет дело, но это не улучшало его положения.

Держа у бедра автомат, Эль Кура с любопытством разглядывал Гутьерреса. Он еще ни разу в жизни не встречал такого толстяка и теперь размышлял, сколько же литров крови может вылиться из этого необъятного тела…

Таконес быстро оглядел комнату и подошел к телефону. Он поднял трубку, убедился, что аппарат работает, и повернулся к Гутьерресу:

– Звонил, собака?

Толстяк онемел от страха.

– Надо поторапливаться, – заметил Таконес.

Хосе Анджел потянулся за ножом, но Мендоза остановил его:

– Подожди.

Он задрал рубашку и начал разматывать бикфордов шнур, заменявший ему пояс. Гутьеррес глухо вскрикнул и попытался встать, но Эль Кура стволом автомата толкнул его обратно в кресло. При этом ствол почти полностью исчез среди складок жира.

– Сходи в машину за ящиком, – приказал Таконес Хосе Анджелу и повернулся к Гутьерресу: – Ваши машины здесь?

Толстяк кивнул.

– Мой «кадиллак» в гараже. Можете забрать… И еще машина того блондина. Здоровенная такая.

Гутьеррес представил себе картину, которую нападающие увидели в подвале, внутренне содрогнулся и нерешительно добавил:

– Яне хотел причинять ему зла…

Таконес, не ответив, поставил перед Гутьерресом оказавшееся в комнате большое зеркало на колесиках. Затем он принялся аккуратно обматывать голову толстяка бикфордовым шнуром, пока на ней не выросло некое подобие диковинного черного тюрбана.

На лесоповале в южных районах Венесуэлы кокосовую пальму обматывали только одним витком шнура. Этого было достаточно, чтобы перебить ствол довольно внушительной толщины. Таконес очень надеялся, что Гутьерресу это известно. И когда он увидел расширенные от ужаса глаза толстяка, то окончательно убедился в верности своего предположения и преисполнился злобной радостью.

Таконес прикрепил к концу шнура какой–то небольшой предмет, затем взял веревку и привязал лодыжки Гутьерреса к ножкам кресла, а руки – к подлокотникам.

Хосе вернулся с ящиком динамита и поставил его у ног толстяка.

– Положите Эльдорадо и Эсперенцу в «бентли», – приказал Таконес своим сообщникам. – И Рамоса не забудьте. Идите, я вас догоню.

Те удалились, а Таконес подошел к Гутьерресу поближе.

– Я установил на конце шнура детонатор замедленного действия, рассчитанный на три минуты, – хладнокровно пояснил он толстяку. – Знаешь, что такое бикфордов шнур? Когда он взорвется, твоя голова прошибет потолок…

Таконес нагнулся и дернул за бечевку, приводящую в действие детонатор. Послышались негромкий треск, а затем непрерывное монотонное шипение.

Глаза Гутьерреса едва не вылезли из орбит. Он изогнулся, словно пытаясь встать, и сразу же грузно плюхнулся в кресло. Его нижняя губа безвольно отвисла, рыхлое тело будто сжалось в комок и уменьшилось в размерах.

Таконес удивленно посмотрел на свою жертву, наклонился и потряс толстяка – ответной реакции не последовало: Гутьерреса сразил сердечный приступ, вызванный безумным страхом перед чудовищной смертью, ожидавшей его. У Таконеса не было времени проводить полное обследование «пациента». Он бегом покинул комнату, размышляя о том, что не мешало бы Гутьерресу еще хоть немножко побыть живым и в сознании…

Тело Рамоса Хосе Анджел положил в багажник «бентли», после чего вывел тяжелый автомобиль из ворот и в ожидании Таконеса сел за руль.

Таконес прыгнул на переднее сиденье. При этом «люгер» выпал у него из–за пояса и ударился о пол автомобиля. Прогремел выстрел, и пуля пролетела в сантиметре от ноги Анджела. Ветеран Карибского легиона красочно выругался: вот так глупо многие и находят свою смерть…

Эль Кура – по–прежнему в сутане – сидел сзади и с трудом поддерживал неподвижные тела Малко и Эсперенцы.

Обернувшись, Таконес сердито бросил ему:

– Да сними ты свой мешок – в глаза бросается!

Эль Кура нехотя начал расстегивать пуговицы сутаны. Это черное одеяние создавало ему своеобразный комфорт, позволяло почувствовать себя непохожим на простых смертных… Только в такие минуты люди относились к нему с уважением.

«Бентли» рванулся с места, выскочил из ворот, заложил лихой вираж и понесся по дороге, ведущей в Каракас. Когда они выезжали на автостраду Сан–Хуан–Боско, сзади раздался мощнейший взрыв. Таконес обернулся и увидел, как над холмом взлетели обломки виллы, следом за которыми в воздух поднялось огромное черное облако.

 

Глава 13

Малко казалось, что его изнутри накачали сжатым воздухом, что кожа чудовищно раздулась и потрескалась. Малейшие движения причиняли ему невыносимую боль, даже соприкосновение с простыней обжигало кожу.

Совершенно обнаженный, он лежал на кровати Эсперенцы. Над ним, осматривая его с головы до пят, склонился низкорослый венесуэлец с козлиной бородкой. Хосе Анджел, прислонясь к двери, равнодушно наблюдал за осмотром. Малко почти полностью утратил чувство времени. В «холодильнике» он крепился изо всех сил, но в конце концов потерял сознание. Австриец смутно припоминал, что его привезли сюда на машине, но окончательно он пришел в себя только сейчас.

Он попытался заговорить, но когда раскрыл рот, ему показалось, что губы рвутся в клочья. Человек с бородкой торопливо произнес по–испански:

– Не пытайтесь разговаривать: вам это вредно. Может быть, завтра, если все пойдет удачно. Несколько дней покоя, и вы поправитесь.

Малко с трудом сел на кровати. В комнату вошла маленькая смуглолицая медсестра, державшая в руках огромную банку с желтоватой мазью, от которой шел неприятный запах. Едва она успела натереть австрийца этим чудодейственным снадобьем, как на пороге появился Таконес Мендоза. Малко сделал отчаянное усилие и смог выговорить лишь одно слово:

– Эсперенца…

– С ней все в порядке. Она здесь, рядом.

Голос Таконеса звучал как никогда дружелюбно. Это успокоило Малко. Однако множество вопросов по–прежнему оставалось без ответа. Ясно было лишь то, что их освободили Таконес и его компания. Значит, Мерседес передала его сигнал тревоги… Только бы Ральф Плерфуа, обеспокоенный долгим отсутствием Малко, не наломал дров!

Медсестра осторожно перевернула Малко на живот и принялась втирать мазь в спину. Это причинило ему такие страдания, что он снова лишился чувств.

* * *

Эсперенца была похожа на вареного омара. Черные волосы еще сильнее подчеркивали красноту ее лица. На ней был бежевый домашний халат. Войдя к Малко и увидев его, она попыталась улыбнуться. Потом села на кровать, дотронулась до его руки и погладила заросшее щетиной лицо.

– Бедный Эльдорадо, – прошептала она. – Я уже было решила, что мы с тобой умрем вместе.

Малко улыбнулся в ответ и почувствовал, что это удается ему гораздо лучше, чем накануне.

– Сколько времени я здесь? – спросил он. – Что произошло?

Он даже не знал, день сейчас или ночь: в комнате не было окон.

– Ты здесь два дня. Тебе дали морфий, и ты почти все время спал. Я, впрочем, тоже.

Эсперенца рассказала австрийцу, как их освободили. Малко слушал, ловя каждое слово, но так и не получил ответ на основной вопрос: кто отдал приказ похитить девушку?

– Но как туда попал ты? – спросила она.

Малко в свою очередь поведал ей о собственных злоключениях, о Дивине и об ожидавшей его засаде.

– Обо мне Гутьерреса предупредил Энрико–француз, – заключил он. – Но тебя–то зачем похитили? Эсперенца покачала головой.

– Не знаю. Я ничего не могу понять. Но одно ясно: Гутьеррес действовал не по своей инициативе. Нас кто–то предал.

– А где сам Гутьеррес?

– Погиб. Ребятам пришлось его уничтожить. Перенести Гутьерреса в машину было им не под силу, а оставшись в живых, он выдал бы нас.

В комнату вошел Таконес. Малко захотелось поблагодарить его: он был обязан Таконесу жизнью. «Странная ситуация, – подумал он. – Агента ЦРУ спасли его заклятые враги, которые безжалостно разрезали бы его, Малко, на части, если бы узнали, кто он такой на самом деле…»

Мендоза присел на кровать рядом с Эсперенцей. Малко улыбнулся ему.

– Хорошо, что я успел сказать пару слов Мерседес! Иначе мы бы давно уже изжарились живьем… В котором часу она вас предупредила?

Таконес оцепенел. Австрийцу показалось, что его лицо сделалось еще бледнее обычного.

– Кто, Мерседес? Да я с ней ни разу после собрания не разговаривал…

Эсперенца нахмурилась и повернулась к Малко.

– Ты виделся с ней лично?

Малко покачал головой.

– Нет, звонил по телефону перед тем, как ехать за тобой на виллу Гутьерреса. Мерседес дала мне свой номер и добавила, что она – единственная из всех вас, кому я могу позвонить. Но все же, это ведь она сказала вам, где мы?

Губы Таконеса сжалась в тонкую, почти незаметную полоску. Он наклонился к Малко.

– А что ты ей сказал? – спросил Мендоза бесстрастным голосом, в котором, однако, чувствовалось огромное напряжение.

– Чтобы она как можно быстрее предупредила тебя. Наступило гнетущее молчание. Малко словно читал мысли Таконеса Мендозы. Венесуэлец мучительно размышлял, кому верить. Если Малко говорит правду, то почему же Мерседес не предупредила их? Резко поднявшись, Таконес встал и вышел из комнаты. Эсперенца выглядела потрясенной и подавленной. Она не мигая смотрела прямо перед собой. Малко взял ее за руку.

– Ты доверяешь Мерседес?

– Конечно! – горячо произнесла Эсперенца. – Она необыкновенная женщина. Когда коммунистическую партию объявили вне закона, ее несколько раз арестовывали и пытали, но Мерседес никого не выдала… Она не могла действовать заодно с Гутьерресом. Он ведь был преступником, контрабандистом, в конце концов – просто подонком…

Таконес вернулся; лицо его сделалось еще более жестким.

– Я только что говорил с Бобби. С тех пор как я уехал, мне никто не звонил.

Малко почувствовал на себе его взгляд, скрытый темными стеклами очков, и понял, что эти люди поверят, конечно же, не ему, а Мерседес.

– Я думаю, будет интересно спросить у нее, почему она тебя не предупредила, – сказал Малко. – У нее наверняка была на то какая–нибудь причина.

– Надеюсь, – проронил Таконес и покинул комнату.

Сквозь приоткрытую дверь Малко увидел, что Таконес совещается с Хосе Анджелом. Ветеран Карибского легиона был как всегда неразговорчив. Он лишь покивал головой и уселся на диван в гостиной, повернувшись лицом к двери спальни. С этого момента за Малко стали следить.

Австриец перехватил обеспокоенный взгляд Эсперенцы. В ней, похоже, происходила мучительная внутренняя борьба. Но вот она порывисто наклонилась к нему и поцеловала в шею, где пульсировала толстая вена.

– Я тебе верю, – прошептала она. – Но вот остальные сомневаются…

Он с искренним удивлением спросил:

– Но почему Мерседес никому ничего не сказала? Она ведь знала, что нам с тобой грозит смерть… Я–то думал, она на вашей стороне.

– Не знаю, не знаю! – воскликнула Эсперенца. – Я сама ничего не пойму!

Телефон находился в соседней комнате – там, где сидел Хосе Анджел. Малко отдал бы половину имущества своего замка, чтобы его хотя бы на пять минут оставили одного. Ральф Плерфуа обязан как можно быстрее распутать этот клубок, иначе ему в скором времени придется готовить для Малко венки и соболезнования…

* * *

Мерседес Вега спокойно курила ментоловую сигарету. На столе перед ней лежал вчерашний номер «Эль–Националь» – ежедневной столичной вечерки. На первой странице красовалась невеселая панорама того, что осталось от роскошной виллы Гутьерреса. Статья занимала всю первую страницу и пестрела фотографиями изуродованных трупов.

Что касается самого Пепе Гутьерреса, то его правую руку обнаружили среди ветвей мангового дерева в саду, опознав ее по фамильному перстню.

Мерседес без конца подсчитывала упомянутые в статье трупы, но результат всякий раз оказывался неутешительным. Малко и Эсперенца, похоже, остались в живых. Она не знала, каким образом они спаслись, но понимала, что очень скоро это узнает. В газете не сообщалось никаких подробностей о людях, которые превратили райский уголок Гутьерреса в тучу пыли и груду обломков. Один из телохранителей Гутьерреса перед смертью сообщил по телефону, что на них напало несколько человек. Стоявший посреди гостиной автомобиль принадлежал колумбийскому гражданину без определенного места жительства, который несколько месяцев назад бесследно исчез. К тому же номер автомобиля мог запросто оказаться поддельным.

Полиция пыталась наверстать упущенное, дав чересчур подробное описание камеры пыток, досадуя и удивляясь тому, что в Каракасе до сих пор существуют подобные места.

Мерседес Вега глубоко затянулась сигаретой, задержала дым в легких и не спеша выдохнула его, глядя в потолок. Ей предстоит пережить неприятные минуты. Два дня назад она – как и все остальные жители Каракаса – проснулась от взрыва. А уже через двадцать минут по радио передали первые сообщения. Но напрасно Мерседес покупала все новые газеты – количество погибших оставалось неизменным.

У нее еще оставалась слабая надежда, что Малко и Эсперенца погибли, и нападавшие увезли их тела с собой. Но особенной уверенности в этом не было.

Просмотрев газеты, Мерседес позвонила Пако. Она нуждалась в дальнейших указаниях. Правда, первой ее мыслью было собрать вещи и укрыться в одной из колумбийских народных коммун, где у нее имелись многочисленные знакомые. А за это время Отряд народного сопротивления, возможно, прекратит свое существование или благодаря усилиям Дигепола окажется за решеткой.

Но Пако придерживался иного мнения. Он назначил ей встречу в «Кокорико». Его инструкции отличались предельной простотой: вести себя как ни в чем не бывало. Партии требовалось, чтобы Мерседес оставалась в столице. Если ей устроят очную ставку с иностранцем, она должна все отрицать: ей поверят скорее, чем ему.

Мерседес не стала спорить. Она уже много лет беспрекословно выполняла приказы. И все же девушка чувствовала сильную тревогу. Мерседес привела в порядок все свои дела и написала два письма близким людям – она всегда поступала так в тех случаях, когда опасалась скорого ареста. Сегодня она накрасилась и оделась тщательнее, чем обычно: надела сиреневое шелковое платье и блестящие черные чулки. Под тонкой тканью четко проступали очертания груди. Мерседес делала все это не из кокетства и не из стремления понравиться. Она знала, что мужчинам нелегко мучить тех женщин, которые вызывают у них желание. А если они это и делают, то чаще всего такими методами, которых она не боялась. Мерседес давно уже научилась относиться к своем телу не как к части самой себя, а как к полезному орудию и своего рода союзнику.

Она была готова ко всему. Ее лучших друзей давно уже не было в живых. Они нашли свою смерть кто в лесу, кто в горах, под пулями «зеленых беретов» или правительственных солдат. Мысль о погибших друзьях приучила ее покорно ждать того, что должно произойти. А сейчас – немного хладнокровия, и она выпутается…

Мерседес хотела было позвонить кому–нибудь из Отряда, но передумала: это могло вызвать подозрение. У них было условлено, что она выходит на связь всего два раза в неделю. Итак, она ни о чем не знает, и светловолосый иностранец ей вовсе не звонил…

В дверь постучали. Мерседес аккуратно погасила сигарету в пепельнице, поднялась, одернула платье, чтобы оно плотнее облегало тело, и взглянула в зеркало на свое отражение. На мгновение ею овладел непреодолимый страх. Ей захотелось убежать, забыть обо всем, стать самой простой, самой обыкновенной женщиной… Но уже в следующую секунду она взяла себя в руки и не спеша открыла дверь.

На пороге стоял Таконес Мендоза – как всегда в темных очках и с бледным, точно у покойника, лицом. Из–за его спины выглядывал Эль Кура, на этот раз одетый в «штатское».

Она сделала удивленное лицо:

– Какими судьбами?

* * *

Мерседес сидела напротив Малко – улыбающаяся, привлекательная и невозмутимая. Время от времени она клала ногу на ногу, шурша чулками: ей было известно, что мужчины очень восприимчивы к этому звуку.

Эсперенцы ей можно было не опасаться: та сама хотела ей верить. Остальные были опаснее. Особенно Хосе: он смотрел на нее неподвижным как у змеи взглядом.

– За последние три дня мне никто не звонил, – повторила Мерседес. – Ни наш новый друг, ни кто–либо другой.

Она облизнула губы кончиком языка. Очная ставка длилась уже полчаса. Мерседес защищалась очень просто, сдержанно и никого не обвиняла: ей никто не звонил – и точка.

«Следствие» зашло в тупик. Малко явственно ощущал смущение и замешательство всех присутствующих. Эсперенца, разумеется, подтвердила, что его пытали так же, как и ее.

Но, с другой стороны, кто же приказал Гутьерресу похитить Эсперенцу? И почему Малко вдруг заговорил о своем телефонном звонке, когда никто его ни о чем еще не спрашивал? Таконес склонялся к предположению, что иностранец задумал тонкую уловку, призванную поссорить их с Мерседес, но не мог взять в толк, зачем ему это понадобилось.

Происходящее напоминало пьесу Сартра. Трое мужчин и Эсперенца лихорадочно размышляли – для них это был вопрос необычайной важности. Один из двоих лжет – либо Малко, либо Мерседес. А поскольку лжет, у него есть на то причина, серьезная, непосредственно связанная с дальнейшим существованием организации, а в подпольной борьбе подобный риск недопустим.

Мерседес отклонилась назад, будто случайно выпятив грудь. Ее короткое платье высоко открывало бедра. Она поймала на себе взгляд Эль Куры, который в эту минуту напрочь забыл о своем святом предназначении. Глаза его едва не вылезали из орбит. Мерседес еще более вызывающе положила ногу на ногу. Эль Кура мысленно перекрестился и поклялся себе овладеть Мерседес прежде, чем ее разоблачат и казнят – если такое, конечно, случится.

– Мы выйдем отсюда только тогда, – с расстановкой произнесла Эсперенца, – когда узнаем, кто из вас двоих лжет. В глубине души ей было тяжело произносить такие слова.

– Ты совершенно права, – поддержала Мерседес. – Остальные товарищи наверняка придерживаются того же мнения.

Товарищи, похоже, вообще не придерживались никакого мнения и не видели выхода из тупика. Мерседес почувствовала, что в конце концов время начнет работать против нее. Значит, нужно получить для себя как можно больше шансов. Ну что ж – чуточку коварства, и все будет в порядке.

– Честно говоря, мне очень не по себе оттого, что меня подозревают во лжи, – проронила она. – Особенно после всего, что нам довелось пережить вместе…

Под этим следовало понимать: «А вот откуда взялся этот тип, вы и сами, небось, не знаете…».

Мерседес встала и прошлась по комнате, слегка задев бедром Хосе Анджела. Несмотря на свои сорок лет, она выглядела еще очень соблазнительной.

Малко тоже напряженно размышлял. Он ничем не мог доказать, что звонил Мерседес. Если истина так и не восторжествует, в первую очередь они избавятся от него. Члены Отряда народного сопротивления сочли странным уже то обстоятельство, что похищение совпало по времени с его появлением в Отряде… Он неустанно прокручивал в памяти все подробности того вечера, пытаясь вспомнить нечто такое, что могло бы ему помочь.

И вдруг он вспомнил! Ведь Дивина застала его в баре с телефонной трубкой в руках. Может быть, она слышала разговор или хотя бы какие–то обрывки фраз?

– Я могу доказать, что звонил Мерседес, – внезапно объявил он.

Мерседес, стоявшая к нему спиной, не шевельнулась.

– Каким образом? – спросила Эсперенца.

– Там был свидетель. Нужно его разыскать. На этот раз Мерседес обернулась. «Гринго блефует, – подумала она. – Иначе он сказал бы это сразу». Однако по интонации Малко она поняла, что это не просто блеф.

Малко объяснил, в чем дело. Когда он закончил, Хосе сказал:

– Я ее знаю. Сейчас поеду к ней. Если она откажется приехать, то расспрошу ее на месте. Вы мне доверяете?

Ему доверяли все.

Малко встретился глазами с Мерседес, но не смог ничего прочесть в ее взгляде.

Хлопнула дверь: Хосе Анджел отправился на поиски истины. Оставалось только ждать его возвращения.

* * *

Под глазом у Дивины красовался огромный синяк. Они с Хосе ушли в дальнюю комнату бара «Кэтти», и она с возмущением показала ему кровоподтеки на бедрах – последствия взбучки, которую ей устроили гориллы Гутьерреса.

Ветеран Легиона машинально вертел в руках рюмку с третьесортным коньяком, от которого стошнило бы и крысу.

– Ты уверена? – в десятый раз спросил он. – В таком деле ошибки быть не должно.

Дивина изрыгнула кучу ругательств, в которых заставила Деву Марию совокупляться с кучей самых отвратительных созданий. Хосе снова и снова заставлял ее повторять рассказ, воссоздать все события минуту за минутой. Она ни разу не сбилась. Но Хосе был человеком добросовестным. Он внимательно следил за интонацией девушки, за ее мимикой, задал множество коварных вопросов… Везти Дивину в квартиру Эсперенцы было нельзя: она и так уже слишком много о них знала.

Дивина придвинулась поближе к Хосе и ласково провела рукой по его волосам.

– Ты меня уже совсем забыл, красавчик… Знаешь, я ведь еще не разучилась хорошо готовить…

Хосе Анджел улыбнулся ей в ответ. Он давно знал Дивину и относился к ней с благодарностью и уважением. Когда Хосе бежал из Гватемалы и оказался в Каракасе без денег и без паспорта, она помогла ему пережить самое трудное и опасное время. Дивина привела его в свою маленькую комнатку, не требуя ни гроша: этот высокий худой парень с грубым мужественным лицом и костлявыми руками убийцы внушал ей какую–то странную необъяснимую симпатию. Он прожил у нее несколько недель, ни разу не притронувшись к ее деньгам. Зато Дивина часто вставала на рассвете, отправлялась на рынок, и холодильник постоянно ломился от продуктов. Хосе оценил ее доброту и заботу. Тем более что Дивина ничего не требовала взамен.

Наконец он нашел работу и переехал. На прощанье Дивина сказала ему:

– Если захочешь вернуться, возвращайся. Если нет, можешь найти меня в баре «Кэтти». Я буду рада тебя видеть…

И он время от времени приходил. Иногда проводил ночь, иногда они просто дружески беседовали.

…Хосе Анджел встал. Дивина искоса посмотрела на него. Он по–прежнему напоминал ей старого, голодного и опасного волка. Он сунул руку в карман, собираясь заплатить за коньяк, но Дивина остановила его:

– Не надо, я сама.

Он не стал настаивать, зная, что она делает это от всего сердца.

Итак, Эльдорадо говорил правду. Но это еще не означало, что Мерседес лгала…

* * *

– Он сказал «предупредите Таконеса». Дивина в этом уверена: она стояла у него за спиной и даже заметила, что он смутился, когда понял, что его услышали. И сразу повесил трубку.

Таконес Мендоза напрягся, услышав обидную кличку. Но Хосе назвал ее без злого умысла, просто для того, чтобы подробно рассказать, как все происходило.

Мерседес слегка побледнела, но не изменила позы. Ее черные глаза вперились в лицо Хосе Анджела: она пыталась угадать его мысли. Но лицо Хосе было непроницаемо.

Все присутствующие наблюдали за Мерседес. Ей пора было сказать что–то в свое оправдание. Мерседес облизнула пересохшие губы. Внезапно ей показалось, что в квартире стоит удушливая жара.

– Я не говорила, что он никому не звонил, – сказала она как можно спокойнее. – Я говорила, что он не звонил мне. Малко хрустнул суставами пальцев.

– Нет, Мерседес, я звонил именно вам. Вы как раз слушали пластинку. Концерт до–мажор Чайковского. Вы убавили громкость, но я все равно узнал мелодию: я очень люблю Чайковского.

Мерседес поняла, что дело принимает опасный оборот. Вокруг ее губ от волнения образовался бледный круг. Она слегка покачала головой, не говоря ни слова и лихорадочно подыскивая убедительный ответ. О музыке–то она и забыла. Более того: пластинка до сих пор осталась на проигрывателе.

– У тебя есть та пластинка, о которой говорит Эльдорадо? – бесцветным голосом спросил Таконес.

– Не помню.

Последовала напряженная пауза. Хосе Анджел выглядел все таким же равнодушным. Зато у Эль Куры нервно подергивался угол рта, а Эсперенца была на грани истерики. Теперь она уже не сомневалась, что Малко говорил правду.

– Давай ключ, – сказал Таконес. – Я съезжу к тебе. Мерседес замялась.

– Это глупо и обидно, – сказала она, подняв глаза на Эсперенцу. – Вы, я вижу, мне не доверяете…

Эсперенца молча отвернулась.

– Давай ключ, – повторил Таконес.

Мерседес медленно встала, подошла к столу, где лежала ее сумочка, и бросила Мендозе связку ключей. Он поймал ее на лету.

– Вон тот, с круглой головкой, – едва слышно уточнила она.

Таконес сунул ключи в карман и сделал знак Эль Куре. Для верности лучше было ехать вдвоем. Дверь за ними закрылась, и напряжение немного спало. Мерседес отвернулась, чтобы никто не видел слез, подступивших к ее глазам.

Теперь Мерседес могло спасти только чудо. Ее товарищи по партии не смогут прийти ей на выручку: это не входит в их правила.

– Я приготовлю кофе, – сказала Эсперенца и направилась в кухню. Ее тоже душили слезы.

 

Глава 14

В замке заскрипел ключ, и все повернули головы к двери. Все, кроме Мерседес. Она знала, что привезли с собой Таконес и Эль Кура. Они привезли приговор, обрекавший ее на смерть.

Мендоза был бледен как никогда. Не глядя на Мерседес, он бросил ключи на диван и во всеуслышание заявил:

– Пластинка стоит на проигрывателе.

Это была совсем обыкновенная фраза, даже банальная и немного глуповатая, но от нее в комнате повеяло ледяным холодом. Это означало, что Мерседес пыталась ввести их в заблуждение. А если так…

Первой не выдержала Эсперенца.

– Скажи нам правду, Мерседес! Почему ты не позвонила Таконесу? Неужели ты была заодно с Гутьерресом?!

За время отсутствия Мендозы Мерседес приготовила последнюю уловку – не питая, однако, больших надежд.

– Я вам не лгала, – ответила она. – Скорее всего, Эльдорадо узнал от кого–то из вас, что я часто слушаю эту пластинку. Он коварен, как дьявол, – она повысила голос: – Я уверена, что он – американский агент. Посмотрите на его руки: разве могут быть такие руки у человека, который рубил сахарный тростник? Он приехал сюда, чтобы всех вас уничтожить! И потом – какой мне смысл вас предавать?

Все это прозвучало довольно убедительно, и силы снова уравнялись. Остальные молчали. И Мерседес, возможно, одержала бы верх, если бы не Хосе Анджел. Ветеран Карибского легиона спокойно сказал:

– Мне кажется, Эльдорадо не лжет. Я знаю, когда человек лжет, а когда нет. А у Мерседес есть причина нас предавать. Коммунисты собираются примкнуть к правительству. Мы им мешаем. Точно так же они действовали в Боготе. Тех, кто не пошел с ними, они ликвидировали или выдали полиции. Уж я–то знаю: я там был.

Он произнес эти слова ровным, бесстрастным голосом, но они произвели эффект разорвавшейся бомбы. У Мерседес перехватило дыхание: она никак не ожидала удара с этой стороны. Мерседес обвела взглядом лица присутствующих: все недоверчиво и враждебно косились на нее. Один лишь Малко смотрел в сторону.

И тогда в ней словно что–то надломилось. Двадцать лет скрытности, лжи и усталости разом навалились на нее. Ей захотелось почувствовать себя свободной хотя бы за минуту до смерти!

Она посмотрела на Эсперенцу с таким презрением, что у той по спине побежали мурашки.

– Болваны! – прошипела Мерседес. – Тупые болваны! Все ваши жалкие заговоры и трусливые вылазки не более чем романтика! Вам никогда не победить! Вы навсегда останетесь «десперадо». Народ не на вашей стороне… Фидель – напыщенный дурак, а ваш Че был типичным фанатиком. Вас сметут, как метлой, понятно вам?!

Эсперенца вскрикнула, словно от боли: только что ее предал человек, в которого она так свято верила! Неужели это та самая женщина, которая всегда вызывала у нее восхищение и служила ей примером для подражания?

– Так ты хотела нас погубить?! – вскричала Эсперенца.

Мерседес смерила ее презрительным взглядом. Теперь ей было незачем что–то скрывать.

– Да! Ведь вы уже ни на что не годитесь, жалкие клоуны!

Она пьянела от собственных слов, одновременно счастливая и перепуганная.

– Ах ты дрянь! – взревел Эль Кура.

Мерседес быстро повернулась на каблуках и метнулась к окну. Она знала, что не успеет его открыть, и собиралась выпрыгнуть сквозь стекло. Но высокий Хосе Анджел одним прыжком пересек комнату и схватил ее за ноги. Мерседес упала на белоснежный ковер, и Хосе, не обращая внимания на отчаянное сопротивление, прижал ее к полу. Затем слегка оглушил ее, ударив ребром ладони по затылку, после чего взвалил на плечо обмякшее тело и отнес Мерседес в спальню. Поскольку там не было ни окон, ни мебели, кроме кровати, им нечего было опасаться. Хосе вернулся в гостиную и закрыл дверь спальни.

– Надо развязать этой стерве язык, – прошипел Таконес, – и выяснить, зачем она это сделала.

Эль Кура тоже не прочь был допросить пленницу, но только своими собственными методами.

Эсперенца молчала: происшедшее потрясло ее. Она в отчаянии повернулась к Малко, ища у него поддержки, но он отвел глаза: австриец тоже не ожидал подобных осложнений.

Итог подвел Хосе Анджел – все тем же ровным, бесстрастным тоном.

– Я думаю, лучше убить ее сразу, – сказал он. – Вряд ли нам удастся многое у нее выведать. Мы уже знаем, на кого она работает. Этого достаточно. Впредь будем осторожнее.

– Зачем ее убивать? – спросил Малко.

Хосе и Таконес посмотрели на него, словно на безумного.

– И это говоришь ты, Эльдорадо? – тихо проговорил Таконес. – После того как она пыталась тебя погубить? Да ты что, не в своем уме?

Малко понял, что, защищая Мерседес, рискует навлечь на себя новые подозрения, и промолчал.

Эсперенца побледнела, глаза глубоко запали, на лице отражалось глубокое внутреннее страдание. Подобная ситуация потрясла ее. До сих пор революция представлялась ей прекрасным приключением, полным радости и самозабвения.

И все же именно она создала Отряд народного сопротивления. И поэтому сейчас ей следовало взять ответственность на себя. Эсперенца на секунду закрыла глаза и глубоко вздохнула.

– Товарищ Хосе прав, – произнесла она наконец. – Будем голосовать. Я за смерть. – Она подняла тонкую руку.

Таконес и Эль Кура тут же последовали ее примеру. Хосе мгновение колебался, а затем тоже поднял руку. Малко не шелохнулся. Встретившись глазами с Эсперенцей, он пояснил:

– Я предпочитаю воздержаться: я ведь заинтересованная сторона.

Четыре поднятые руки медленно опустились. Все это напоминало плохо разыгранный любительский спектакль. Но умереть Мерседес предстояло по–настоящему. Малко напряженно думал, как спасти женщину, не подвергая опасности себя.

– Она должна умереть здесь, – сказал Хосе. – Это самое надежное место.

Эсперенцу словно подменили. Ее голос звучал теперь холодно и непререкаемо.

– Только без шума, – сказала она. – Этажом ниже живет директор телекомпании.

Таконес уже держал в руке свой «люгер».

– Можно выстрелить через подушку, – предложил он. – Или набить ватой жестяную банку – сойдет за глушитель.

– Нет, – покачал головой Хосе. – Там у тебя дырка для выброса гильзы. Грохнет будь здоров.

Наступило молчание, и все посмотрели на Хосе. Он равнодушно пожал плечами.

– Я не против, но нужно большое полотенце, чтоб не испачкать ковер.

Малко похолодел: в самом центре Каракаса при нем готовилось хладнокровное убийство. Он посмотрел в окно, чтобы убедиться, что это не сон. «Интересно, – подумал он, – что произойдет, если я признаюсь, что действительно являюсь американским агентом, как и утверждала Мерседес? А вот что: меня убьют, но и ее это уже не спасет…»

– Лучше бы ее сначала оглушить, – со знанием дела заметил Хосе.

Таконес и Эль Кура переглянулись. Эль Кура достал из кармана монету в один боливар, подбросил ее в воздух и прихлопнул ладонью.

– Если орел – когда ты, если решка – я. Выпала решка.

Эль Кура посмотрел по сторонам, затем сходил на кухню и вернулся с большой скалкой для теста.

– Ну что ж, приступим, – сказал он.

– Подожди! – остановила его Эсперенца. – Я хочу с ней поговорить.

Она принесла из кухни стул и поставила его посреди комнаты. Лицо Эсперенцы выглядело почти таким же белым, как лежащий на полу ковер.

– Приведите ее, – приказала девушка.

Таконес отворил дверь спальни. Мерседес сидела на кровати, обхватив руками колени. Ее лицо казалось спокойным.

– Иди сюда, – почти ласково произнес Таконес.

Мерседес молча поднялась, прошла мимо него и остановилась перед своими судьями. Эсперенца заставила себя смотреть ей в глаза.

– Садись сюда, – сказала Эсперенца, указывая на стул.

Мерседес повиновалась. Внезапно она задрожала от зародившейся надежды. У нее мелькнула мысль, что ее бывшие друзья решили организовать нечто вроде судебного процесса и будут требовать от нее признания своих ошибок или чего–нибудь в этом роде. Она поспешно села на стул и нетерпеливо ждала, что будет дальше.

Эсперенца стала напротив. У нее так дрожали руки, что ей пришлось спрятать их за спину. У нее складывалось впечатление, что все происходящее – долгий кошмарный сон. Мужчины стояли позади нее. Малко держался чуть в стороне, у окна. Ему казалось, что, появись сейчас на улице полицейская машина, он распахнул бы окно и поднял тревогу…

Эсперенца и Мерседес долго смотрели друг другу в глаза. Молчание становилось невыносимым.

– Мы во всем тщательно разобрались, – сказала Эсперенца, – и сочли тебя виновной. Единогласно. За исключением одного воздержавшегося.

Эсперенца умолкла, собираясь с силами, чтобы сказать главное.

– И мы приговорили тебя к смерти, – почти шепотом закончила она.

Мерседес вздрогнула. Таконес подошел к ней сзади и приставил ствол пистолета к ее затылку.

У Мерседес сразу обмякло тело и отвисла челюсть. Она поняла, что для нее все кончено. Глядя перед собой безумными глазами, она выслушала читаемый Эсперенцей приговор, почти не разбирая слов. Умирать оказалось страшнее, чем она предполагала. По ее телу пробежала конвульсивная дрожь, и она сжала руки коленями, пытаясь скрыть трясущиеся ладони.

Эль Кура тоже обошел стул и встал за спиной у Мерседес. Эсперенца поспешно отошла в сторону. Хосе, по–прежнему стоявший напротив приговоренной, посмотрел на Эль Куру и чуть заметно кивнул.

Таконес едва успел отойти назад, и в следующее мгновение скалка обрушилась на голову Мерседес. Но как раз в этот момент женщина повернула голову, и вместо того чтобы оглушить ее, скалка угодила ей в ухо, разорвав мочку.

Мерседес дико закричала и бросилась вперед, вытянув перед собой руки. Хосе еще не успел достать нож: ему не хотелось заранее пугать ее. Мерседес вцепилась в него, и они покатились по полу, оставляя кровавый след на белом ковре.

Малко в ужасе отвернулся.

Вскоре Хосе высвободил правую руку и вытащил нож из пристегнутого к ноге футляра.

Он ударил снизу вверх в тот момент, когда Мерседес поднималась на ноги. Лезвие вошло ей в плечо около шеи погрузилось в тело на добрые двадцать сантиметров и наткнулось на лопатку – слишком высоко.

Упав на колени, Мерседес обвела взглядом собравшихся в комнате людей и вдруг спотыкаясь бросилась к двери.

Таконес поднял пистолет.

– Не надо! – истерически закричала Эсперенца. Хосе молчал. Его худое лицо искривила гримаса. Вот она, черная работа, которую приходится выполнять! А тут еще женщина…

Изогнувшись, он перехватил Мерседес на бегу, ударив ее ножом в живот. Она дико вскрикнула и широко раскрыла безумные глаза. Ее стошнило на пол, но она продолжала рваться к выходу.

Мерседес не хотела умирать.

Хосе Анджел догнал ее, схватил за руку, развернул и нанес страшный удар в грудь. Мгновение Мерседес стояла неподвижно, и Малко решил, что она уже мертва. Но когда Хосе вытащил нож, женщина судорожно ухватилась за лезвие обеими руками, изрезав себе все пальцы и пытаясь во что бы то ни стало помешать убийце ударить снова.

Началась суматоха. Мерседес бессильно опустилась на колени, и ее окровавленные ладони оставили на ковре два багровых отпечатка. Затем женщина свалилась на бок и застыла. Разорванное платье обнажило ее грудь.

Тяжело дыша, Хосе, испачканный кровью, поднялся на ноги. Ему давно уже не приходилось вершить такое скверное дело. Он уже собрался было сунуть нож на место, как вдруг услышал слабый стон: Мерседес хрипела и царапала ногтями ковер. Она была еще жива.

Все в ужасе посмотрели друг на друга. Эсперенца до крови закусила губы, чтобы не закричать. Даже Таконес – и тот позеленел.

Хосе понял, что ему никто не поможет. Он наклонился и одним быстрым движением всадил нож в грудь Мерседес.

Хрипы прекратились. Мерседес содрогнулась всем телом и замерла.

Хосе медленно выпрямился, думая о том, что порой бывает очень трудно оправдать завоеванную репутацию. Он прислонился к стене и вытер о рубашку испачканные кровью руки.

– Принесите одеяло, – хрипло произнес он. – Не оставлять же ее здесь.

Таконес и Эль Кура поспешили в спальню. Труп завернули в одеяло и вынесли в прихожую. На ковре остались только пятна крови и мягкие туфли Мерседес.

– Машина в гараже, – тихо произнесла Эсперенца. – Возвращайтесь скорее. Я пока почищу ковер.

Таконес, Анджел и Эль Кура спускались по служебной лестнице. Морщась от отвращения, Малко закрыл за ними дверь и вернулся в гостиную. Эсперенца лежала на диване, уткнувшись лицом в подушку. Ее плечи вздрагивали от рыданий.

 

Глава 15

Трое рабочих из отеля «Таманако», взобравшись на лестницы, вешали над входом американские флаги. Ральф Плерфуа задернул шторы, отошел от окна и посмотрел на Малко. Он выглядел как всегда элегантно, однако на лбу у него пролегла глубокая вертикальная морщина.

– Вы уверены, что обо всем узнаете вовремя?

Оба невольно припомнили злосчастный визит Никсона в Венесуэлу в 1958 году. Беснующаяся толпа порвала на бедняге одежду и чуть было не линчевала. Своим спасением он был обязан лишь вмешательству венесуэльских сил безопасности. В результате американский посол распрощался со своей карьерой, а вместе с ним и многие советники наподобие Ральфа Плерфуа…

Малко понимал тревогу американца. Но и сам он последние дни находился в постоянном напряжении. Его золотистые глаза утратили прежний жизнерадостный блеск, лицо выражало смертельную усталость.

Мерседес убили четыре дня назад. Ее тело полиция так и не нашла. Эль Кура похоронил ее в лесу, в безлюдном месте, где–то между Каракасом и Ла–Гуайрой. Ковер в квартире Эсперенцы вновь обрел первозданную белизну. Тело Рамоса тоже не обнаружили.

Отряд народного сопротивления был глубоко потрясен предательством Мерседес. Но вместо того чтобы обескуражить Эсперенцу, это происшествие даже подхлестнуло ее самолюбие. Малко заметил, что девушка сразу повзрослела и ожесточилась. Атмосфера в группе уже ничем не напоминала ту, которая царила в первые дни его пребывания в Каракасе. Бойцы Отряда виделись теперь гораздо реже. Никто из них ни разу не завел разговор о казни Мерседес.

Малко по–прежнему жил у Бобби, зато Таконес куда–то переехал, и Малко видел его только у Эсперенцы. Когда австрийцу нужно было съездить в город, он одалживал у Бобби его старый красный «мустанг».

В нескольких сотнях метров от ресторана Бобби, в отеле «Таманако», рябило в глазах от охранников. Штабом охраны сделался 888–й номер отеля, где жил Ральф Плерфуа и куда пришел сейчас Малко. После гибели Мерседес они с американцем встречались уже во второй раз. Теперь Эсперенца полностью доверяла австрийцу, и он не сомневался, что успеет вовремя вмешаться и предупредить покушение на вице–президента. К сожалению, это мог сделать только он и никто другой…

Ральф Плерфуа, видимо, думал о том же, поскольку счел нужным напомнить:

– Вице–президент прибывает через два дня. Малко раздраженно ответил:

– Если вы мне не доверяете, когда сделайте так, чтобы их арестовали прямо сейчас. Скажем, за убийство Мерседес и Гутьерреса. Ведь этого вполне достаточно? Вот и успокоитесь.

Американец беспомощно развел руками.

– Если их и арестуют, то через пару часов освободят – по требованию отца Эсперенцы. Он знает, что его дочь участвует в революционном движении, но это его только забавляет. А правительство ни в чем не может ему отказать: он владелец двух центральных телевизионных каналов.

– Но ведь Эсперенца – соучастница убийства… Плерфуа скорчил гримасу.

– Здесь этим никого не удивишь. Во время последних студенческих волнений Эсперенца притащила в студгородок зенитную пушку. Все нашли это очень забавным, а ее приговорили всего–навсего к штрафу в пятьсот боливаров.

– А если вы сообщите правительству, что замышляется убийство вице–президента?

– Оно мне не поверит. Здесь что ни день, то сообщение о предстоящем террористическом акте…

Малко встал. Ему не очень–то нравилось общаться с Ральфом Плерфуа.

– Можете на меня положиться, – заверил австриец. – Но только не надо никаких фокусов вроде тайной слежки… Плерфуа изобразил смущение.

– А я тут как раз вызвал из Вашингтона двух парней, которых вы хорошо знаете…

Малко едва сумел сдержать приступ гнева.

– Только не говорите мне, что сюда прибыли Крис Джонс и Милтон Брабек…

– Они в номере 929. Исключительно ради вашей безопасности.

– Безопаснее всего мне будет, если они запрутся у себя в номере. Когда они мне понадобятся, я вам сообщу…

– Я не хотел бы, чтобы история с Гутьерресом повторилась вновь, – возразил Плерфуа. – Что нам тогда останется делать? Малко направился к двери.

– У меня встреча с Эсперенцей, – сказал он. – Как только что–нибудь узнаю, поставлю вас в известность. Вот тогда и пригодятся Крис и Милтон. Кстати, какие новости с Кубы?

– «Маракай» потоплен одним из наших фрегатов. Военно–морские силы США составили официальное сообщение с фамилиями двух извлеченных из воды утопленников. Все прошло гладко.

– Что ж, до завтра, – попрощался Малко.

Его не покидало чувство невидимой опасности. Если «те» вдруг узнают, кто он на самом деле, его жизнь не будет стоить и четверти обесцененного боливара, несмотря на то, что в номере «Таманако» кто–то постоянно дежурит у телефона, готовый лететь ему на помощь.

Малко сел в такси. Из осторожности он не взял сегодня «мустанг» – машина слишком бросалась в глаза.

В очередной раз он почувствовал ненависть к своей работе двойного агента.

Движение на улицах было поистине сумасшедшим. Хотя Каракас построили на манер старых американских городов, где все улицы пересекаются под прямым углом, в городе давно уже воцарился типично испанский хаос, и дороги зачастую запутывались в невообразимый клубок. Чтобы доехать от «Таманако» до центра Симона Боливара, требовался порой целый час.

Малко должен был встретиться с Эсперенцей у нее дома. По мере приближения визита вице–президента, заметнее возрастала и нервозность девушки. Она по много часов кряду рисовала совершенно безумные картины или печатала листовки, за которыми приходили, то и дело оглядываясь и прижимаясь к стенам, какие–то прыщавые юнцы.

Время от времени у нее появлялся посмеивающийся Эль Кура. Дабы пополнить кассу Отряда народного сопротивления, он регулярно обходил богатые дома квартала Альтамира, проводя сбор средств на воображаемые благотворительные цели.

Чем занимался Хосе Анджел, было неизвестно. Он приходил без предупреждения, всегда невозмутимый и предельно вежливый, но Малко казалось, что он редко ест досыта. Однако Хосе был слишком горд, чтобы позволить себе жить на иждивении у Дивины или какой–нибудь другой продажной женщины Каракаса. К тому же он давно привык голодать…

Анджел с нетерпением ожидал визита вице–президента: его тяготило бездействие.

* * *

Малко припарковал «мустанг» и вошел в подъезд Эсперенцы. На девушке были ярко–красные чулки и очень короткое платье с высоким воротником, закрывавшим шею. Казалось, она стремится расслабиться, забыться. Эсперенца то и дело заливалась наигранным смехом.

Малко поцеловал ей руку, и она прижалась к нему. После смерти Мерседес Эсперенца обратила на него все свои сложные чувства.

– Здесь мы поужинать не сможем, Эльдорадо, – сказала она. – Мой отец попросил меня сопровождать его сегодня вечером. У него иностранные гости. Но я сказала, что приведу с собой парня, который впервые приехал в Каракас.

– Ты считаешь, что мое присутствие обязательно? Может быть, нам лучше встретиться после…

– Нет. Я хочу, чтобы ты был со мной. Ведь мы едем в «Дольче Вита». А это место вызывает у меня слишком много грустных воспоминаний… Между прочим, там будет очень красивая женщина, – предупредила Эсперенца, когда они спускались в лифте, – так что смотри, не увлекайся…

Малко заверил ее, что будет предельно сдержан, а про себя подумал, что у него и без того достаточно неприятностей…

– Визит вице–президента уже не за горами, – заметил он. – А ты до сих пор ничего не сказала мне о своих планах. Выходит, ты мне не доверяешь?

Эсперенца порывисто бросилась ему на шею.

– Ну что ты! Тебе я доверяю больше, чем всем остальным, вместе взятым: ведь ты настоящий герой. И кроме того, я люблю тебя, – добавила она чуть тише. В тот великий день ты будешь рядом со мной, будешь прикрывать меня. Утром я расскажу тебе, как будет все происходить, и тебе останется только наблюдать. Вот увидишь, это будет прекрасно!

Ее глаза возбужденно блестели, словно у маленькой девочки, готовящейся сыграть с кем–нибудь невинную шутку.

– Вот тогда друзья Мерседес поймут, что с нами все–таки следует считаться, – продолжала Эсперенца, выходя на улицу. – Они увидят, кто мы такие. Скоро весь мир заговорит об Отряде народного сопротивления!

Последние слова она произнесла так громко, что две женщины, стоявшие на тротуаре, осторожно покосились на них. Но Эсперенца не обратила на это ни малейшего внимания. Она была сторонницей Сапатыи Боливараи являлась ярким воплощением революции… Австрийцу стало искренне жаль ее. Если б только можно было сказать ей правду, остановить руку судьбы, зачеркнуть все, что произошло после его приезда в Каракас…

Он усадил девушку в «мустанг» и устроился за рулем.

– После операции остаемся в столице? – непринужденно спросил он.

– Мы – да. Здесь нам будет безопаснее всего. Но остальные уедут в Маракайбо. Там у нашего друга свой маленький отель «Веракрус». Он их спрячет. Если дела пойдут слишком уж плохо, оттуда им будет легко перебраться в Колумбию.

По проспекту Авраама Линкольна они доехали до бульвара Чакаито. Малко поставил машину на подземной стоянке и спросил, прежде чем выйти:

– Между прочим, что я делаю в Каракасе?

– Я сказала отцу, что ты работаешь в «Креоле» – занимаешься геологической разведкой. А сюда приехал, чтобы развлечься с девушками.

У входа в дансинг она сунула австрийцу в карман пачку банкнот.

– Держи. Эти деньги ты заработал в поте лица, – насмешливо проговорила Эсперенца. – Не стесняйся: мне их дал отец. Он во мне души не чает.

* * *

Дискотека тонула в полумраке. Ресторанный зал располагался справа от входа, на небольшом возвышении. Эсперенца направилась к столу, стоявшему по другую сторону танцевальной площадки. Из–за него поднялся худой мужчина с тонкими усиками, черными, зачесанными назад волосами и приветливым лицом. Это был отец Эсперенцы.

Рядом с ним сидела очаровательная блондинка, одетая или, скорее, раздетая, в желтое кисейное платье.

Подошвы Малко сразу же будто приросли к полу. Это была та самая ночная незнакомка из отеля «Сэм–Лордз Касл».

 

Глава 16

Малко внезапно понял, что значит выражение «захотелось пуститься наутек».

Светловолосая незнакомка вызывающе улыбалась. Эсперенца улыбнулась ей в ответ, приняв это за приветствие. Рядом с блондинкой сидел мужчина в очках, в котором Малко узнал ее мужа. Отец Эсперенцы энергично пожал руку австрийцу. Эсперенца довольно холодно поздоровалась с обоими гостями.

– Бриджит и Кнут сейчас в отпуске, – пояснил отец Эсперенцы. – Кнут – наш стокгольмский корреспондент.

Бриджит так долго держала свою руку в руке Малко, что окажись между их ладонями яйцо, из него наверняка бы кто–нибудь вылупился. А очередная улыбка, которой Бриджит одарила австрийца, подействовала на Эсперенцу как красная тряпка на быка. Словом, вечер обещал быть нескучным.

Сидя между Малко и своим отцом, Эсперенца негромко спросила принца:

– Ты что, знаком с этой белобрысой подстилкой? Увы, Бриджит не понимала по–испански. Ее правая рука уже отправилась на поиски приключений и… легла на руку Эсперенцы, которая уже покоилась на бедре австрийца. Эсперенца вздрогнула так, что едва не опрокинула стол, и изо всех сил ущипнула руку соперницы.

Бриджит негромко ахнула. Отец Эсперенцы галантно наклонился к ней:

– Что случилось, дитя, вам нехорошо?

– Меня укусила какая–то гадость, – ответила Бриджит по–английски.

Этот маленький скандал избавил Малко от необходимости отвечать на щекотливый вопрос Эсперенцы. Если бы он солгал, то его слова могла бы, чего доброго, опровергнуть пылкая Бриджит… А если бы сказал правду – когда пришлось бы объяснять, где они познакомились.

Шведка допила шампанское и объявила:

– Я хочу танцевать!

Ее светлые глаза в упор посмотрели на Малко. Он встал, не обращая внимания на Эсперенцу, попытавшуюся незаметно его придержать.

Бриджит вышла на танцплощадку, призывно покачивая великолепными бедрами – к вящему удовольствию отца Эсперенцы. Кнут храбро расправлялся с шестым стаканом виски.

Видя, что Малко идет вслед за блондинкой, Эсперенца едва не изгрызла зубами стол.

– Красивая женщина, не правда ли? – беспечно заметил ее отец.

Эсперенца бросила на него такой взгляд, от которого затонул бы крейсер. Определенно, все мужчины одинаковы… Она посмотрела на танцующих. Бриджит склонила голову на плечо Малко, обвила руками его шею и так тесно прижалась к нему бедрами, что они стали напоминать сиамских близнецов. Молодую венесуэлку охватила слепая ярость. Если бы не отец, Эсперенца, не ровен час, кинулась бы на Бриджит, выцарапала бы ей глаза и растоптала их каблуком…

Эсперенца наклонилась к мужу Бриджит, выставив вперед грудь:

– Пригласите меня на танец…

Кнут равнодушно посмотрел на нее сквозь темные очки.

– Я не умею танцевать.

Услышав это, отец Эсперенцы встал и взял ее за руку.

– Идем, крошка. Пусть все завидуют твоему старичку–отцу. Она нехотя двинулась к площадке. Проходя мимо Малко, Эсперенца бросила на него взгляд из тех, что вызывают землетрясения.

Внезапно Эсперенца заметила у бара знакомый силуэт Хосе Анджела. В свое время отставной убийца из Карибского легиона работал в «Дольче Вита» вышибалой. Теперь, когда у него, случалось, заканчивались деньги, он по старой памяти приходил сюда пропустить стаканчик в долг.

– Извини, – сказала Эсперенца отцу. – Пришел мой знакомый. Я хочу пригласить его за наш стол.

Оставив отца посреди танцплощадки, она поспешила к бару, собираясь натравить любвеобильную шведку на Хосе, а потом уж как следует разобраться с Эльдорадо.

Эсперенца с нарастающей злобой окончательно поняла, что намертво влюбилась в золотые глаза своего гринго.

* * *

Малко тонул в горячих объятиях Бриджит. Сейчас она была гораздо разговорчивее, чем в ту ночь, которую они провели вместе на Барбадосе. И, похоже, намеревалась повторить эксперимент. Однако в планы австрийца это вовсе не входило.

– Знаете, эта девушка очень вспыльчива, – осторожно сказал он. – Пожалуй, лучше не говорить ей, что мы с вами знакомы.

Бриджит удивленно вскинула на него большие голубые глаза.

– Почему? Мы ведь ничего плохого не сделали. Малко некогда было растолковывать разницу во взглядах на нравственность в Венесуэле и в Скандинавии.

– Она очень ревнива, – продолжал он. – Да и муж ваш здесь…

Бриджит беззаботно пожала плечами:

– Ему на все наплевать. Он давно уже со мной не спит.

– Как? Неужели он знает, что…

– Конечно. Я обо всем ему рассказываю, – возмущенно ответила Бриджит. – Я честная женщина.

Вдруг Малко оцепенел. Прямо к ним шла Эсперенца, и не одна, а в сопровождении Хосе Анджела!

Анджел неловко обнял Эсперенцу, и они, обходя танцующих, постепенно приближались к Малко и Бриджит. Вскоре австриец услышал за спиной насмешливый голос:

– Поменяемся партнерами?

Не дожидаясь ответа на свое предложение, Эсперенца ухватила Малко за руку и буквально оторвала его от шведки, а затем тесно прижалась к нему сама, причем так вызывающе, что ее отец подумал: «Да, плохо я все–таки ее воспитал…»

Эсперенца больно куснула Малко за ухо и прошептала:

– Что, возбуждает тебя эта белобрысая кобыла? Ну–ну! Только не тебе она достанется, а Хосе!

Ей было невдомек, что Малко самому не терпелось отделаться от Бриджит. Он всей душой желал избавиться от Бриджит, пока не разразилась катастрофа. К счастью, опасность миновала его:

Хосе явно понравился Бриджит, и когда музыка смолкла, она уже открыто его целовала.

Отец Эсперенцы не переставал удивляться. Его дочь вела себя как распутная девка, а супруга зарубежного гостя взасос целовала почти незнакомого мужчину на глазах у собственного мужа…

Здесь было чему поражаться!

За столом (и под столом) события продолжали развиваться.

После третьего бокала «Моэт и Шандон» Бриджит твердо решила, что они с Хосе созданы друг для друга. Отец Эсперенцы с ужасом увидел, как ее рука прошлась по бедру Хосе, остановилась вовсе уже не на бедре, да там и осталась. При этом на лице шведки была написана поистине ангельская невинность.

Малко лихорадочно придумывал, как бы ему избавиться от общества Бриджит и ее мужа, пока шведка со свойственной ей прямотой не рассказала об их любовном приключении. Хосе откинулся на спинку кресла и невозмутимо позволял Бриджит ласкать себя. Это напоминало ему приятные минуты, проводимые с проститутками в «веселых» заведениях Панама–Сити. С той только разницей, что здесь все было бесплатно.

– Вы не устали? – любезно спросил Малко мужа Бриджит. – Ведь уже поздно…

Кнут посмотрел на него мутными пьяными глазами, улыбнулся и отодвинул стакан.

– Вы правы, – сказал он на корявом, но понятном английском. – Пойду–ка я спать. Оставляю Бриджит на ваше попечение. Она обожает танцевать. Если выпьет лишнего, напомните ей, что мы с ней живем в номере 815.

Он встал, сдержанно попрощался с присутствующими и пошатываясь побрел прочь. Рука Бриджит пребывала на прежнем месте. Видя это, отец Эсперенцы едва не поперхнулся шампанским. «Если бы знал, – подумал он, – ни за что не пригласил бы их».

Бриджит, форсируя события, уже целовала Хосе в шею. Анджел, начисто лишенный предрассудков, решительно схватил блондинку за грудь и страстно сжал ее.

Эсперенца мстительно наблюдала за результатами своих стараний, будучи уверена, что Малко безумно желает провести ночь со шведкой. Но тут она заметила, как побагровело лицо ее отца, и решила принять меры, пока дело не дошло до инфаркта.

– Поехали ко мне! – предложила она. – Хосе, можешь взять свою подружку… До свидания, папа, – добавила она тоном, не допускающим возражений.

Потрясенный отец промолчал. Он смотрел вслед Бриджит, обнимающей Хосе за талию, и думал: «Если бы такое в присутствии супруга позволила себе венесуэлка, муж расстрелял бы всех мужчин в зале, чтобы одним махом отправить к праотцам всех бывших, нынешних и будущих любовников жены…».

Он машинально дотронулся до рукоятки короткоствольного револьвера и потребовал счет. Да… Его дочь заметно повзрослела… Однако пусть уж она лучше увлекается революционной борьбой, чем такими вот вечеринками… Это не так вредно для здоровья.

* * *

Эсперенца посмотрела в зеркало заднего вида и почувствовала, что краснеет. Бриджит склонилась к бедрам Хосе и двигала головой вверх–вниз, нимало не смущаясь присутствием Малко и Эсперенцы.

– Ну и подружка у тебя! – шепнула Эсперенца австрийцу. – В машине, да еще на ходу! Этого не делают даже девочки из «Галипана»…

Малко промолчал. Пока Бриджит находилась рядом, ему грозили крупные неприятности.

– Куда мы едем? – спросил он.

– Ко мне.

– И Хосе?

Эсперенца злобно прошипела:

– Неужели ты так хочешь эту белую корову? Нет уж! Ты просто посмотришь, как Хосе будет управляться с Бриджит. А если сам притронешься к ней, – убью!

Войдя в квартиру, Бриджит сразу же включила проигрыватель, сбросила туфли и принялась танцевать так вызывающе, что смутила бы даже обезьяну. Недвусмысленные движения ее живота были адресованы прежде всего Хосе, сидевшему напротив нее на диване. Бриджит постепенно приближалась к нему, пока не начала касаться платьем его лица. Тогда Хосе грубо обхватил ее бедра.

Эсперенца потащила Малко в спальню и торопливо разделась, на этот раз даже не взглянув на портрет Че Гевары.

Малко хотел было закрыть дверь в гостиную.

– Нет уж! – сердито воскликнула Эсперенца. – Смотри, смотри!

Хосе уже прижал Бриджит к стене, мощно и равномерно двигая бедрами. Шведка была на грани обморока. Она судорожно вцепилась в него обеими руками, поставив одну ногу на край дивана.

Разгоряченная Эсперенца бросилась на кровать.

– Ну–ка, теперь покажи, чего ты стоишь…

* * *

Было около трех часов ночи. Эсперенца спала, зарывшись головой в подушку. Дверь спальни оставалась открытой, и за прошедшие несколько часов Малко вдоволь насмотрелся на пылкие игры Хосе и Бриджит. Сейчас Хосе спал, растянувшись на ковре. Его обнаженное тело было покрыто красноватыми царапинами от ногтей.

Малко перевел взгляд на шведку. Она лежала на боку. Косметика почти бесследно исчезла с ее лица, и теперь оно выглядело умиротворенным: с момента приезда Хосе Анджел трудился над ней почти без передышки, словно уже много месяцев не прикасался к женщине.

Малко подумал, что до сих пор все складывается удачно: у Бриджит не было времени болтать. Если ему удастся осторожно избавиться от нее, опасность исчезнет. Например, пусть эту пару нейтрализуют Крис Джонс и Милтон Брабек. Хоть здесь они по крайней мере смогут быть полезны… Но для этого ее нужно отвезти в отель «Таманако».

Бриджит встала и посмотрела на часы. Пора было принимать ванну. Она потянулась, посмотрела в спальню, увидела Малко и улыбнулась ему, видимо, вспомнив их приятное знакомство в «Сэм–Лордз Касл».

Она увидела, что Малко встает и приближается к ней. Бриджит тут же прижалась к нему и почувствовала, что в ней вновь просыпается желание.

Малко осторожно высвободился из ее объятий. Мысли беспорядочно металась в его голове. Бриджит с удивлением посмотрела на него и прошептала:

– Устал?

– Да, есть немного. Тебе тоже пора домой. Уже поздно.

Она беззаботно усмехнулась.

– Кнут все равно спит. Проснется только в полдень и сразу ухватится за бутылку. Так что…

– Хочешь, я тебя отвезу?

Она лукаво покосилась на него.

– Ах, это ты из–за нее! Да, пожалуй, ты прав: в отеле нам никто не помешает.

Она начала быстро одеваться. Малко думал лишь об одном: только бы не проснулись остальные. Он на цыпочках вернулся в спальню и начал подбирать с пола свою одежду.

Он уже застегивал рубашку, когда Эсперенца сонным голосом вдруг спросила:

– Ты что там делаешь, милый?

Малко изо всех сил старался сохранить спокойствие. Бриджит яростно боролась с застежкой–молнией, которую в порыве страсти сломал Хосе.

– Я еду к себе. Мне нужно отдохнуть.

– Оставайся здесь, – по–прежнему ласково предложила Эсперенца.

Малко собирался что–то ответить, но тут Эсперенца приподнялась на локте, увидела одетую Бриджит, и ее сон как рукой сняло.

– Ты уезжаешь с ней? – угрожающе спросила она.

– Отвезу ее в отель.

Эсперенца издала звук, напоминающий одновременно скрежет и шипение.

– Как же, отвезешь! Собираешься трахнуть ее в моей машине, да?!

– Могу отвезти и на такси, – с достоинством ответил Малко.

– Никуда ты ее не повезешь! – отрезала Эсперенца. – Ты просто выставишь эту дрянь на тротуар, и надеюсь, что по дороге ее изнасилует как можно больше нищих!

Бриджит с тревогой выслушала эту непонятную для нее длинную испанскую фразу и повернулась к Малко:

– Что она говорит?

– Она беспокоится о том, как ты доберешься домой, – дипломатично перевел австриец.

Бриджит улыбнулась и кивнула Эсперенце в знак благодарности. Решив, что над ней насмехаются, Эсперенца в бешенстве затрясла Хосе за плечо.

– Эй, вставай, отвезешь свою бабу!

Хосе что–то проворчал и начал нехотя натягивать брюки. Через минуту он был готов. Бриджит вопросительно посмотрела на Малко, не в силах уследить за столь стремительным изменением ситуации… Но Хосе уже увлекал ее к выходу. Шведка не стала противиться.

– Ты ведешь себя просто смешно, – сказал Малко, когда входная дверь закрылась. – Я и не думал с ней спать.

Глаза Эсперенцы сверкнули.

– Тогда докажи.

Она улеглась на кровать и протянула к нему руки. Увы, Малко заботило сейчас совсем другое… Через десять минут Эсперенца злобно отстранилась:

– Это и все, на что я тебя вдохновляю? Малко мысленно признал, что это действительно все, на что она его вдохновляет.

– Пожалуй, мне лучше поехать домой… – сказал он. Что касается Эсперенцы, то завтра он непременно с ней помирится. Но сейчас было гораздо важнее избавиться от висящего над ним дамоклова меча.

– В «Таманако», – сказал он таксисту.

* * *

Малко тихо поскребся в дверь с номером 815. Тишина. Когда он постучал погромче. Ответа снова не последовало. Это показалось Малко дурным предзнаменованием. К счастью, мимо проходила горничная.

– Я забыл ключ, – пожаловался Малко. – Не могли бы вы мне открыть?

Она отперла дверь и удалилась. Малко вошел в спальню и зажег свет. Муж Бриджит спал в одиночестве поперек двуспальной кровати.

Малко на всякий случай заглянул в ванную. Похоже, Бриджит и не приезжала. Скорее всего она отправилась к Хосе. Но австриец понятия не имел, где проживает ветеран Легиона.

Малко вышел, не разбудив спящего. Что делать? Эсперенце звонить нельзя. Эль Куру и Таконеса сейчас тоже не найти. К тому же им наверняка покажется подозрительным, что он среди ночи разыскивает Хосе. Пожалуй, лучше всего вернуться к Бобби и вести себя как ни в чем не бывало.

Малко поймал такси и попросил отвезти его в «Мирадор». В доме все спали, и он беспрепятственно добрался до своей комнаты. Таконеса, как он и ожидал, там не было. Малко, не раздеваясь, улегся на кровать.

 

Глава 17

Хосе Анджел курил одну сигарету за другой, поражаясь, как Бриджит что–то еще удалось извлечь из его опустошенного тела. Ему никогда не приходилось иметь дело с такими неистовыми женщинами. А Бриджит, положив руку ему на талию, умиротворенно мурлыкала.

Они находились в крохотной комнатке без водопровода, которую Хосе снимал на улице Тропикаль, над гаражом, и едва помещались на его узкой кровати. Но отсутствие удобств нимало не смущало Бриджит. Более того: она уже мечтала увезти Хосе с собой в Скандинавию в качестве друга семьи.

Внезапно ее безмятежное настроение омрачилось неприятным воспоминанием. Она приподнялась на локте и спросила Хосе, довольно неплохо говорившего по–английски:

– Почему та девушка меня не любит? Хосе рассмеялся.

– Она не хотела, чтобы ты знакомилась с ее мужчиной.

Бриджит нахмурилась.

– Но мы с ним и так уже знакомы! Встретились на Барбадосе…

Хосе мгновенно насторожился. Подпольная работа научила его быть предельно внимательным и осторожным. Эльдорадо никогда не упоминал в своих рассказах о Барбадосе… Хосе повернулся на бок и искоса посмотрел на Бриджит.

– А давно это было?

– Да нет… Две или три недели назад, точно не помню. А какое это имеет значение?

– Абсолютно никакого.

Будь Бриджит хоть немного психологом, она тотчас же заметила бы перемену, происшедшую в Хосе.

– Расскажи–ка мне об этом, – небрежно попросил он. – Мне нравится твой знакомый…

* * *

На рассвете Малко заснул, но вскоре проснулся от тревожного чувства. Стоявший на тумбочке будильник показывал четверть седьмого.

Австриец встал и подошел к окну. Над холмами Петары уже взошло солнце. Таконес не появлялся. Ждать дальше было нельзя. Это грозило непоправимой бедой.

Малко привел себя в порядок и тихо вышел из ресторана. В такое время поймать такси было практически невозможно, а заказать машину по телефону он тем более не мог. Малко отправился пешком по старому шоссе Барута. Воздух был прохладен, по обе стороны дороги открывался прекрасный вид, но Малко не радовали прелести пешей прогулки.

До «Таманако» он добрался лишь через полчаса. Наскоро проглотив на террасе чашку кофе с тостами, он поднялся наверх и снова попросил горничную открыть ему дверь 815–го номера. Кнут все еще спал, а Бриджит по–прежнему не было.

Малко медленно спустился по лестнице, стараясь унять нарастающую тревогу. Сам по себе факт, что Бриджит провела ночь с Хосе, не заключал в себе никакой опасности. Но вот их разговоры… Что ж, он сам виноват: не нужно было расслабляться на Барбадосе. И все же какое невероятное совпадение, что Бриджит оказалась в Венесуэле!

Он подумал было разбудить Джонса и Брабека, чтобы они забрали Эсперенцу, но передумал: это могло провалить операцию. Нужно было дождаться Бриджит. Малко уселся в холле и принялся ждать. Пункт проката автомобилей и газетный киоск еще не открылись.

Бриджит появилась в половине восьмого. Под глазами у нее были темные круги, тушь и пудра окончательно стерлись, но она выглядела счастливой. Увидев Малко, она издала удивленное восклицание и направилась к нему.

– Что вы здесь делаете?

– Жду вас, – сказал Малко.

Польщенная Бриджит улыбнулась.

– А ваша пантера вас отпустила?

Но Малко было не до легкомысленной болтовни.

– Вы провели ночь с Хосе, верно?

– Конечно.

– А обо мне он расспрашивал?

Она кокетливо склонила голову.

– Совсем немного. Я сказала, что мы с вами уже знакомы и что я не понимаю, почему та девушка так ревнует.

Малко показалось, что земля покачнулась у него под ногами. Однако ничтожный шанс спасти положение еще оставался.

– Где живет Хосе?

Бриджит неверно истолковала его повышенный тон:

– О, неужели и вы вздумали ревновать?! Не трогайте его, он ни в чем не виноват…

– Я не собираюсь трогать Хосе, – успокоил ее Малко. – Но мне нужно срочно с ним поговорить.

– Не знаю, смогу ли я найти дорогу, – засомневалась Бриджит. – Это очень далеко отсюда, в самом конце шоссе.

– Давно вы с ним расстались?

– Полчаса назад.

– Он остался дома?

– Нет, ушел вместе со мной.

– А куда – не сказал?

– Нет.

Малко понял, что Бриджит ему больше ничем не поможет. Он заставил себя улыбнуться.

– Ну что ж, спасибо… Желаю вам хорошо отдохнуть. Она замялась:

– Я бы хотела встретиться с вами еще раз. Мы остаемся здесь на несколько дней по случаю визита вице–президента.

– Я тоже.

– Как насчет завтрашнего вечера?

– Я вам позвоню.

Прежде чем разбудить своих телохранителей, Малко поддался минутному порыву и направился к телефону.

После доброго десятка длинных гудков Малко наконец услышал голос Эсперенцы.

– Доброе утро, – сказал он. – Ты уже не сердишься на меня?

Последовала недолгая пауза, затем в трубке послышался сдавленный всхлип, и девушка нажала на рычаг. Малко тут же набрал номер снова. На этот раз к телефону уже никто не подошел.

Он опрометью выскочил из кабины. Все пропало! Теперь нужно было думать не о задании ЦРУ, а о спасении вице–президента. Единственный выход – немедленный арест группы Эсперенцы. Настало время подключить к делу Криса Джонса и Милтона Брабека.

* * *

В своих светлых костюмах и одинаковых шляпах Джонс и Брабек выделялись за километр. Толстый палец Джонса уже три минуты нажимал на кнопку звонка.

– Там никого нет, – произнес наконец Джонс.

Отойдя назад, он ринулся на дверь. Издали Джонс казался долговязым и нескладным, но вблизи его предплечья напоминали хороший окорок.

После второго удара дверь с треском распахнулась, и Джонс ввалился в квартиру, сжимая в руке кольт сорок пятого калибра. Брабек, стоя у двери, прикрывал его кольтом «магнум», способным продырявить сейф.

Квартира Эсперенцы оказалась совершенно пустой. Малко быстро осмотрел ее и увидел, что ронеотип и листовки исчезли. Произошло то, чего Малко больше всего опасался: Эсперенца и ее люди кое–что узнали, о нем.

А он по–прежнему не знал, каким образом они собираются убить вице–президента, и не имел ни малейшего представления о том, где их теперь искать.

В сопровождении обоих телохранителей — «горилл» он спустился в вестибюль и попробовал расспросить консьержа. Тот ничего не знал. «Бентли» стоял у подъезда: у Эсперенцы хватило сообразительности не трогать машину. Оставалось надеяться, что Таконеса еще не успели предупредить, если он поехал спать к Бобби.

Все трое ввалились в «форд», взятый «гориллами» напрокат, и помчались по проспекту Франциско Миранды.

* * *

В кабинете Ральфа Плерфуа царила весьма напряженная атмосфера. Американец всеми силами старался сдерживать гнев сеньора Кальвино, отца Эсперенцы. Тот не имел понятия, где находится его дочь, и не придавал этому ни малейшего значения.

– Но послушайте, – настаивал Плерфуа. – Сеньорита Эсперенца связана с убийцами и террористами…

Сеньор Кальвино расхохотался.

– Да она еще совсем юная девочка! У нее нет никаких черных мыслей. И если она и бросит в вашего президента листовки, это только к лучшему! Надеюсь, вы не сделаете ей ничего плохого, иначе…

– Но вы, по–моему, забываете, что именно она собирается сделать нечто «плохое», – напомнил Ральф Плерфуа.

Венесуэлец пожал плечами.

– Да вы с ума сошли! Вас просто сбил с толку этот проходимец.

Под «проходимцем» он подразумевал Малко. С тех пор как Кальвино узнал о роли австрийца, он относился к Малко с нескрываемым презрением.

Сухо кивнув Плерфуа и бросив на Малко ненавидящий взгляд, Кальвино исчез.

Плерфуа закурил сигарету и медленно выдохнул дым. От отца Эсперенцы помощи ждать не приходилось. Операция «Сухари и помидоры» принимала скверный оборот. До приезда вице–президента оставались всего сутки. Таконес, Хосе Анджел и Эль Кура куда–то исчезли. Бобби не смог дать ни одного вразумительного ответа на вопросы Малко и «горилл». Он был не слишком убежденным революционером и в глубине души считал Отряд народного сопротивления кучкой безобидных сумасшедших с диагнозом «хронический кастризм».

– А что полиция? – спросил Малко.

– Они знают только Хосе Анджела, остальных – нет, – ответил Плерфуа. – А учитывая их оперативность, поиски займут не меньше двух недель.

Наступило тяжелое молчание. Малко «выжимал» свой мозг как лимон, но по–прежнему не находил выхода.

– А нельзя ли перенести визит? – спросил он.

Ральф Плерфуа подскочил как ужаленный.

– Хотите, чтоб меня назначили секретарем вице–консула на Алеутские острова? Ведь за организацию этого визита отвечаю именно я…

«Гориллы» молчали. По их мнению, единственно верным решением было бы убрать из Каракаса всех коренных жителей и организовать для встречи вице–президента толпу, состоящую из стопроцентных американцев, привезенных из Штатов. Увы, к их мнению никогда не прислушивались…

 

Глава 18

Малко сгорал от нетерпения, следуя за огромным грузовиком, который невероятно медленно тащился по шоссе в направлении Ла–Гуайры. Обогнать его можно было только с риском для жизни. С обеих сторон у самого асфальта теснились лачуги бедняков, а в придорожных канавах играли дети.

Небо прояснилось, и погода стояла прекрасная. Малко посмотрел на часы: в этот момент самолет вице–президента уже приближался к аэропорту Маркиния. А еще через два часа высокопоставленный гость прибудет в Центр имени Симона Боливара, где должен произнести приветственную речь.

Впереди показался прямой отрезок дороги, и Малко с горем пополам обогнал грузовик, выиграв несколько секунд. Через три поворота справа показались огромные кучи мусора, за которыми, чуть поодаль, виднелось несколько крохотных запущенных ранчо.

Малко остановился и вышел из машины. Воздух был пропитан отвратительным запахом отбросов. Над свалкой медленно кружила стая стервятников. Время от времени один из них пикировал на кучи и терзал длинным красным клювом дохлую собаку или раздувшуюся как мяч крысу.

Мимо Малко прошел худой словно скелет старик, волочивший за собой тяжелый грязный мешок. Он подозрительно покосился на австрийца.

Малко зашлепал по грязи к ближайшему ранчо. Эсперенца говорила, что одно время Таконес жил здесь. Может быть, соседи его помнят и знают, где он сейчас.

Весь минувший день ушел на напрасные хождения по кабинетам и бесплодные препирательства с представителями венесуэльской службы безопасности. В покушение никто не верил. Проснувшись поутру, Малко решил начать дальнейшие поиски с того места, где Таконес в свое время чуть не застрелил его.

«Гориллы» дежурили в городе. Оба имели при себе фотографии Эсперенцы.

За оградой ранчо сморщенная старуха жарила на костре мучные лепешки.

– Буэнос диас, – улыбнулся ей Малко. – Вы знаете сеньора Таконеса?

Старуха не сдвинулась с места и не отвела глаз от огня. Малко прошагал мимо нее и вошел в дом. Потолок оказался таким низким, что ему пришлось пригнуться. На стене висел календарь с красоткой, рекламирующей пепси–колу. Какой–то шутник пририсовал красотке явно преувеличенные женские достоинства. Под календарем стояла статуэтка Святой Девы из черного дерева. В углу лежала куча тряпья, служившая постелью.

Старуха вошла вслед за Малко – все такая же молчаливая и будто отрешенная от внешнего мира.

– Я ищу Таконеса, – громко повторил Малко.

Старуха покачала головой, ее лицо словно окаменело. Малко несколько раз настойчиво повторил имя Мендозы, но так ничего и не добился. Старуха была либо глухонемой, либо слабоумной, либо сочетала в себе и то, и другое. Вполне могло оказаться, что Таконес ночевал сегодня именно здесь, а могло быть и так, что его в этих местах отродясь не видели.

Обескураженный Малко повернулся к выходу и замер: дверь загораживала массивная мужская фигура. На здоровяке были только старые, давно утратившие цвет джинсы и кожаные браслеты на запястьях. Лицо его не предвещало ничего хорошего. У него недоставало половины зубов. Маленькие темные глазки злобно поблескивали из–под кустистых бровей. В правой руке мужчина держал тесак, способный разрубить пополам взрослого быка.

– Что вам нужно? – спросил незнакомец.

– Я ищу Таконеса.

Последовала пауза.

– Кто вы такой?

«Его приятель», – чуть не сказал Малко.

– Мне нужно с ним поговорить. Срочно.

– Кто вы такой? Легавый? Или, может, священник?

Малко покачал головой.

– Ни то, ни другое. Незнакомец скорчил гримасу.

– Из всех гринго по–нашему здесь говорят только священники. Если вы не священник, значит, – легавый.

Малко сунул руку в карман, и в тот же миг тесак со свистом рассек воздух в сантиметре от его лица.

– Не двигайтесь!

– Я хотел предложить вам денег.

Незнакомец прищурился.

– За что?

Теперь в его голосе угадывался определенный интерес.

– Мне нужно узнать, где сейчас Таконес. И как можно быстрее. Я готов заплатить.

– Зачем он вам?

Все эти вопросы уже изрядно действовали австрийцу на нервы. Старуха не двигалась, точно изваянная из обожженной глины.

– У меня к нему дело, – терпеливо пояснил Малко. Здоровяк сделал шаг вперед.

– Покажите деньги. Малко не пошевелился.

– Если скажете, где он, получите сто «болос».

– Мало.

– Больше у меня нет.

Мужчина некоторое время раздумывал, верить ли иностранцу, а затем указал грязным пальцем на наручные часы Малко.

– Тогда впридачу часы.

– Нет, – твердо сказал Малко, – сто «болос» – или ничего. Несколько секунд они пристально смотрели друг другу в глаза. Наконец мужчина проворчал:

– Поезжайте на Кортаду, бульвар Оливарес. Там есть магазин, где продают всякие церковные штучки. Он часто ночует там, в подвале.

Малко испытующе посмотрел на него и достал две купюры по пятьдесят боливаров. Оставалось надеяться, что мужчина сказал правду. Другого выхода не было.

Бульвар Оливарес походил скорее на широкую тропу, петляющую среди глиняных хижин и грязных пустырей. По большому пыльному распятию на витрине Малко сразу же отыскал лавку церковных принадлежностей. Дверь была закрыта.

Сквозь мутное стекло Малко удалось рассмотреть лишь беспорядочное нагромождение памятников и венков. Сбоку в заборе виднелась калитка. Малко открыл ее и попал на задний двор, а оттуда через черный ход проник в лавку. Держа наготове пистолет, он обошел все помещение. Никого. И тут ему на глаза попалась крышка люка, ведущего в подвал. Он поднял ее. В нос ударил запах плесени. Под крышкой оказалось темное квадратное отверстие с узкой лестницей. Малко начал медленно спускаться вниз. Если кто–то поджидал его здесь, то сейчас он имел прекрасную возможность отправить австрийца к праотцам…

Но ничего подобного не произошло: подвал был пуст. Малко бегло осмотрел его при свете спички. В углу лежало свернутое одеяло. Здесь, видимо, кто–то ночевал. Возможно, Таконес.

Малко выбрался наверх и покинул лавку. След оборвался окончательно.

* * *

Едва увидев Ральфа Плерфуа, Малко понял, что у того есть новости. Глаза американца возбужденно блестели, даже всегда безукоризненная прическа слегка растрепалась.

– Ее нашли!

– Кого?

– Девчонку. Она здесь.

Малко устремился вперед, почти оттолкнув американца. Эсперенца сидела на стуле посреди комнаты, одетая в блузку и брюки. Ее окружало трое мужчин. В тот момент, когда Малко входил, один из них с силой ударил ее по щеке. Голова девушки качнулась в сторону. Затем Эсперенца подняла ее, открыла глаза и увидела Малко. Со сдавленным хрипом она вскочила со стула и бросилась на него. Ее острые ногти впились ему в щеку, чудом не задев глаз. Малко схватил ее за запястья.

– Сволочь, сволочь! – крикнула Эсперенца с перекошенным от злобы лицом и разразилась потоком непристойных ругательств, которые были прерваны глухим стуком: один из полицейских ударил ее по затылку, заставив замолчать.

– Извините, сеньор, – сказал полицейский. – Надо было нам ее привязать.

Другой бесцеремонно сгреб девушку в охапку и бросил на диван.

– Где вы ее нашли? – спросил Малко.

– На Сабана–Гранде: она раздавала прохожим листовки Отряда народного сопротивления.

Полисмен протянул австрийцу розовый листок, отпечатанный на ронеотипе. Десятки таких же листков Малко видел несколько дней назад в квартире Эсперенцы.

– Дело не только в листовках, – вмешался Ральф Плерфуа, взглянув на Малко покрасневшими от бессонницы глазами.

– А в чем еще?

– Не «в чем», а «в ком». Но он пока в бегах. Ладно, хорошо хоть ее поймали, – Плерфуа кивнул в сторону Эсперенцы. – Она нам все и расскажет.

Его голос заставил Малко похолодеть от мрачного предчувствия.

– Вице–президент прибывает через полчаса, – продолжал Плерфуа. – Наше счастье, что самолет опаздывает… А я по–прежнему не могу гарантировать его безопасность.

Малко не ответил.

– Позвольте вам напомнить, – сказал американец, – что я несу полную ответственность за ход этого визита.

Малко знал, как Плерфуа относится к венесуэльцам. Эсперенца для него ровным счетом ничего не значила.

– Позвольте мне с ней поговорить, – попросил Малко.

– Пожалуйста.

По голосу Плерфуа было понятно, что он не очень–то верит в успех этих переговоров. Малко подошел к дивану. Эсперенца, казалось, была все еще без сознания. Один из полицейских держал ее сзади за руки.

– Эсперенца…

Девушка открыла глаза и посмотрела на него. Ее лицо ничего не выражало.

– Эсперенца, скажите нам правду. Что вы задумали?

На мгновение Малко показалось, что девушка готова ответить: она приподняла голову, приоткрыла рот, но в следующую секунду с силой плюнула ему в лицо.

Малко инстинктивно выпрямился. Венесуэльский полисмен тут же ударил пленницу по губам. Ральф потянул Малко назад:

– О'кей, вы сделали все, что могли. Теперь предоставьте дело этим парням. У нас мало времени.

Видя отвращение, написанное на лице Малко, он устало добавил:

– Иногда приходится пачкать руки… Идемте в бар, выпьем по стаканчику. Вернемся через двадцать минут.

– Нет, я останусь, – сказал Малко. Ральф Плерфуа пожал плечами.

– Как хотите. Но если будете вмешиваться, я прикажу запереть вас в вашем номере. Войну, знаете ли, в белых перчатках не ведут.

Малко посмотрел, как двое сотрудников Дигепола тащат Эсперенцу в другую комнату, и тяжело опустился в кресло.

* * *

В очередной раз раздался крик Эсперенцы, но на этот раз голос был другим, словно ее страдания достигли предела.

Все это продолжалось уже около десяти минут.

Малко вскочил на ноги и резко распахнул дверь, разделявшую две комнаты.

Обнаженная Эсперенца стояла посреди комнаты. Ее запястья были скованы наручниками и прикреплены цепью к кольцу в потолке. Нови едва касались пола. Агенты вставляли ей во влагалище и в задний проход ножки от стульев…

Потрясенный Малко несколько мгновений стоял неподвижно. Один из венесуэльцев, производивших операцию, поднял голову и сокрушенно произнес:

– Пока что молчит…

Эсперенца открыла глаза и посмотрела на Малко. От того, что он прочел в ее взгляде, ему захотелось провалиться под землю.

– Освободите ее, – произнес Малко таким голосом, которого никогда за собой не замечал. – Немедленно.

Полицейские нехотя отошли от девушки.

– Но сеньор…Мы не…

И тут в шею Малко уперся холодный металлический ствол.

– Я же говорил: не вмешивайтесь! Что они о нас подумают?

Пистолет Ральфа был на боевом взводе. Он явно не шутил. Малко онемел от стыда и бешенства.

– У нас больше нет времени, – сказал Плерфуа, обращаясь к агентам по–испански. – Оденьте ее. Она поедет с нами.

– Куда? – спросил Малко.

– В Центр имени Симона Боливара. Я буду держать ее там до последней секунды. У нас еще есть шанс заставить ее говорить.

Эсперенца рухнула на пол, и полицейские начали неловко натягивать на нее одежду.

* * *

«Форд–фалькон» медленно ехал по проспекту Симона Боливара. Движение было перекрыто по случаю проезда правительственного кортежа, и через каждые десять–пятнадцать метров в толпе выделялись белые шлемы полицейских.

У четырех огромных корпусов Центра Боливара уже собралось множество официальных лиц, увешанных орденами и медалями, хотя за прошедший век Венесуэла не участвовала ни в одной из войн.

Машина нырнула в огромный подземный гараж, кишевший солдатами и сотрудниками Дигепола. Здесь располагался штаб охраны делегации. Два агента в штатском провели прибывших в бетонный подвал, освещенный электрической лампой без плафона.

Эсперенцу оставили стоять в углу под охраной двух солдат. Штатские коротко посовещались с Ральфом Плерфуа. Один из них подошел к телефону и завел с кем–то долгий разговор, несколько раз повысив тон. Наконец он закончил разговор и произнес:

– Едет.

Ральф Плерфуа держал в руке миниатюрное переговорное устройство, связывавшее его с охраной кортежа. Вице–президент только что сошел с трапа в аэропорту Маркиния. Пока что все было спокойно, если не считать нескольких докеров, швырявших в высокого гостя гнилые бананы. Но американские официальные лица давно уже привыкли к подобным встречам.

Малко подошел к Плерфуа.

– Что вы намерены предпринять?

Американец поджал губы.

– У меня осталось еще полчаса на то, чтобы все отменить. Вице–президент может сказаться больным и не произносить речь. Но госдепартамент готовил этот визит целых полгода! И вот теперь, из–за этой поганой коммунистки…

– Так что же?

– Попробуем развязать ей язык другими средствами. Мне кажется, девчонка блефует. Между прочим, при аресте она даже не пыталась сопротивляться. Как будто ждала, пока ее арестуют.

Наступило молчание. По доносившимся из транзистора комментариям Малко мог следить за продвижением кортежа. В данный момент автомобиль вице–президента медленно следовал по шоссе Ла–Гуайра – Каракас.

Он посмотрел на Эсперенцу. Та стояла, опустив голову, с бесстрастным лицом и связанными за спиной руками.

Внезапно дверь подвала открылась, и двое полицейских в форме ввели скованного наручниками человека. В первое мгновение Малко показалось, что это Таконес Мендоза.

Но австриец ошибся. Это был незнакомый ему парень с мелкими чертами лица и черными жирными волосами, спадавшими на глаза. Один из штатских с усмешкой приблизился к нему и что–то негромко сказал. Парень смутился и посмотрел на Эсперенцу. С него сняли наручники, и он машинально потер онемевшие запястья. Потом подошел к Эсперенце и потянулся к ее груди.

Штатский дал ему подзатыльник.

– Тебе приказано вздрючить ее, а не щупать, идиот! Агент повернулся к Эсперенце и произнес непонятную для Малко фразу. Парень начал расстегивать ремень на брюках.

– Но мне же надо хоть немного разогреться, – оправдываясь, сказал он. – От тюремной жратвы не шибко–то разгонишься…

– Вы что, не могли сделать это сами? – спросил Малко штатского.

Тот бросил на него насмешливый взгляд.

– Но у меня нет сифилиса…

 

Глава 19

Мгновение Малко непонимающе смотрел на улыбающегося штатского. Тот уже не обращал на него никакого внимания. Он приблизился к Эсперенце, схватил за волосы и оттянул назад голову.

– Слышала? Если не скажешь, как все должно произойти, он наградит тебя сифилисом.

Ответа не последовало. Штатский ударил девушку по щеке и повернулся к уголовнику.

– Давай, развлекайся.

Малко посмотрел на Ральфа Плерфуа. Американец был невозмутим. Прежде чем Малко успел что–то возразить, Плерфуа спокойно произнес:

– Они следуют моему совету. Во Вьетнаме это часто срабатывало. Болезнь пугает людей сильнее, чем пытки.

Спокойный голос американца ввел Малко в заблуждение: он решил, что Плерфуа просто пугает Эсперенцу. Малко приблизился к нему и прошептал:

– Это ведь неправда? Парень вовсе не сифилитик, верно?

– Сифилитик, да еще такой, что непонятно, как он до сих пор держится на ногах, – хладнокровно ответил Плерфуа. Его голос зазвучал более жестко: – Не лезьте в это дело. У нас осталось меньше тридцати минут. Мы должны выяснить, не расставила ли девка убийц на пути следования кортежа.

Уголовник начал расстегивать брюки Эсперенцы. Она вздрогнула и отшатнулась, но связанные за спиной руки не позволяли ей защищаться.

Тогда девушка сделала резкое движение головой, и уголовник завопил от боли: она яростно укусила его за ухо. Взбешенный уголовник принялся злобно срывать с нее блузку. Когда это ему наконец удалось, он, несмотря на сопротивление, расстегнул ее джинсы и стащил их вниз. Парень прижался к ней и попытался овладеть ею стоя, но Эсперенца яростно отбивалась ногами и кусалась что было сил. Один из штатских, потеряв терпение, крикнул:

– Тебя не для того сюда привезли, чтоб ты с ней игрался?

– Да не получается! – жалобно промямлил парень. – Думаете, легко?

Полицейский усмехнулся и что–то тихо подсказал ему. Мгновенно воспрянув духом, уголовник повернул Эсперенцу спиной к себе и дал ей подножку. Она упала на живот, и он тут же бросился на нее. Парень вошел в раж и уже не обращал внимания на то, что за ним наблюдают.

Ральф бросился вперед, схватил уголовника за волосы и поднес к его лицу пистолет:

– Подожди!

Лицо Эсперенцы было обращено к нему. По ее щекам текли слезы отчаяния. Она невольно вспомнила о том, что произошло с ней на заброшенной ферме… А ведь Эсперенца так долго пыталась это забыть!

– Решайте, мисс, – сказал Ральф Плерфуа по–английски. – Через десять секунд будет поздно. Говорите! Ну!

Пока длинный открытый «кадиллак» вице–президента медленно ехал к центру Каракаса, Эсперенца подвергалась самому страшному унижению в своей жизни. Подобные детали никогда не заносились в архивы ЦРУ. Но иногда такие люди, как Ральф Плерфуа, мучимые страшными воспоминаниями, пускали себе пулю в лоб, начинали беспробудно пьянствовать или заканчивали свои дни в палате со стенами, обитыми мягким покрытием. «Переутомление», – сдержанно поясняли медики.

– Ну! – повторил Ральф.

Внезапно Эсперенца задрожала всем телом.

– Я скажу! – истерически крикнула она. – Скажу! Только уберите его!

Ральф Плерфуа тотчас же оторвал от нее уголовника и отшвырнул его в угол. Потом повернулся к Эсперенце, которая едва прикрылась джинсами и разорванной блузкой.

– Выкладывайте свой план! У нас осталось двадцать минут.

Агенты вывели за дверь разочарованного уголовника.

– Обещайте, что меня больше не тронут, – сказала Эсперенца.

– Обещаю, что пока я нахожусь в Венесуэле, с вашей головы не упадет ни один волос, – заверил ее Плерфуа.

Подобное обещание ни к чему его не обязывало: его пребывание в Каракасе заканчивалось сразу же после отъезда вице–президента.

– На пути кортежа будет человек с винтовкой, – тихо произнесла Эсперенца.

Плерфуа мгновенно нажал на кнопку переговорного устройства.

– Дельта–один, говорит Папа, как слышите?

– Говорит Дельта–один, слышу вас хорошо, – ответил невидимый голос.

– Вы не могли бы немного задержаться и приехать в Центр Боливара чуть позже?

Невидимый голос мгновенно изменился:

– Что–нибудь случилось?

– Нет–нет, – поспешно ответил Плерфуа. – Просто две–три венесуэльские «шишки» опаздывают.

– О'кей. Снижаем скорость до пяти миль в час. Годится?

– Вполне. Конец связи.

Сотрудники Дигепола смотрели на Эсперенцу взглядом дворового кота, у которого отнимают раненую канарейку. Ральф встал напротив девушки.

– Кто этот человек?

– Хосе Анджел, – ответила Эсперенца. – Эльдорадо его знает.

– Верно, знаю, – подтвердил Малко. – Опасный тип. Бывший солдат Карибского легиона.

– Винтовка с оптическим прицелом? – спросил Плерфуа.

– Да, – опустила голову Эсперенца.

– Где он?

Девушка замялась.

– Обещайте, что не причините ему никакого вреда. Только когда я скажу номер дома.

Малко показалось, что Ральф Плерфуа вот–вот проглотит собственный галстук.

– Может быть, вы еще прикажете нам встретить его с цветами и оркестром?! – взревел он. – Это же убийца, фанатик, это же… – Он умолк, не находя слов.

– Приказ он получил от меня, – упрямо проговорила Эсперенца. – И я не хочу, чтобы его убили.

Плерфуа шумно вздохнул.

– Послушайте, мы, конечно, постараемся накрыть его без лишней пальбы. И первыми стрелять не станем. Если через двадцать минут этого типа не приведут ко мне, вице–президент, не останавливаясь, поедет в посольство.

Эсперенца едва слышно проговорила:

– Он в Корасон–де–Хесус. Анджел наверняка в доме, потому что еще вчера спрятал там винтовку.

Плерфуа повернулся к одному из сотрудников Дигепола.

– Немедленно обыскать здание! Тот покачал головой:

– Сеньор, это одно из самых крупных зданий Каракаса. Там огромное количество кабинетов и сотни окон. Чтобы тщательно обыскать его, понадобится не меньше часа. К этому времени кортеж давно уже прибудет на место. К тому же сегодня выходной, и все кабинеты закрыты.

Ральф Плерфуа мгновенно показался постаревшим на двадцать лет.

– Все, – обреченно сказал он. – Не успеем. Я останавливаю кортеж.

– У меня идея, – сказал вдруг Малко. – Он наверняка затаился у окна. Что, если попробовать засечь его в бинокль из окон на противоположной стороне? А кортеж вы еще успеете остановить.

Ральф с надеждой ухватился за этот простой план. Ему, похоже, уже представлялось, как его назначают вице–консулом на Богом забытый остров Пасхи…

 

Глава 20

Окна здания Корасон–де–Хесус – одного из самых высоких в Каракасе домов – ослепительно сверкали на солнце. Это был один из четырех огромных корпусов, построенных на пересечении проспекта Симона Боливара и улицы Фуэрзас–Армадас.

Ральф, Малко, Эсперенца, четверо одетых в штатское сотрудников Дигепола и оба телохранителя стояли у окна в доме напротив.

У Криса Джонса и Милтона Брабека были в руках винтовки с оптическим прицелом – полуавтоматические «гарранды». На животе одного из штатских болтался огромный морской бинокль.

Внизу их здание окружала цепь солдат. Больше всего охранников скопилось у небольшой трибуны, с которой в присутствии мэра города должен был произнести свою речь вице–президент Соединенных Штатов Америки.

Эту трибуну можно было запросто обстрелять из любого окна здания Корасон–де–Хесус. Такому опытному стрелку, как Хосе Анджел, понадобилось бы всего несколько секунд, чтобы выглянуть, прицелиться и выстрелить.

Опершись на подоконник, Ральф Плерфуа напряженно всматривался в окна стоящего напротив здания. Оперативная группа уже начала обыскивать огромную бетонную постройку, но в группе было слишком мало людей.

Эсперенца молчала. Ее руки были по–прежнему скованы наручниками, и она послушно ходила за полицейским, водившим ее на цепи, словно хищного зверя.

– Давайте спустимся на несколько этажей, – предложил Малко. – Вряд ли он забрался так высоко: сверху неудобно целиться.

Через четверть часа раздраженные и отчаявшиеся, они уже спустились до седьмого этажа. Все окна напротив были закрыты; здание казалось совершенно пустым.

– Еще десять минут, и я все отменяю, – проронил Ральф Плерфуа.

Толпа на улице постепенно росла. Первые ряды почти целиком состояли из подкупленных сладостями школьников, за ними пестрела шеренга солдат в парадной форме. Движение на проспекте Боливара перекрыли, и оркестр вдохновенно играл гимн «Либертадор», заметно напоминающий фрагмент из оперы «Доктор Живаго». Об авторских правах в Венесуэле никто никогда не слыхал.

Среди официальных лиц стояла маленькая девочка, одетая в белое платье. Она держала перед собой на красной подушечке небольшую статуэтку Святой Девы – символический дар вице–президенту от церковных школ Каракаса.

Прислушавшись, можно было уловить доносившийся с северо–запада вой сирен приближающегося кортежа.

– Он обязательно покажется в окне, – уверенно произнес Малко. – Хотя бы для того, чтобы определить, где находится трибуна. И сделает это до прибытия кортежа. У нас еще будет время вмешаться.

Ральф покачал головой.

– А если он выстрелит с ходу, прицелившись в последний момент? Когда вы будете писать отчет вместо меня и обязательно отметите, что знали о покушении, но ничего не предприняли! Нет уж! Я отменяю остановку вице–президента. Пусть лучше горожане услышат эту речь по телевидению.

Самый старший из штатских вмиг позеленел от злости. Если это произойдет, начальник службы безопасности живо упечет его за решетку.

– Сеньор Плерфуа, – робко возразил он, – давайте подождем еще немного. Ведь машины еще не появились…

Сирены завыли громче, и через минуту к трибуне подъехал первый мотоциклист эскорта. Ральф включил передатчик.

– Дельта–один, говорит Папа. Где вы находитесь?

– Проезжаем площадь О'Лири, – ответили ему.

– Матерь Божья! – вырвалось у одного из штатских.

Внезапно сердце Малко учащенно забилось: одно из окон седьмого этажа только что приоткрылось.

– По–моему, он там, – тихо сказал Малко американцу, словно человек, находившийся напротив, мог услышать его с расстояния в пятьдесят метров и сквозь два окна.

– Где? – с трудом владея собой, спросил Плерфуа.

– Седьмой этаж, четвертое окно слева.

Послышался двойной металлический щелчок: «гориллы» одновременно вложили патроны в стволы винтовок. Глаза всех устремились на окно седьмого этажа. За ним было пусто. Казалось, окно просто распахнулось от сквозняка.

И вдруг они увидели его.

На Хосе Анджеле были белая рубашка и темные очки. Несколько секунд он смотрел вниз, затем отдалился от окна. Похоже, пока при нем никакого оружия не было.

Эсперенца стояла неподвижно, словно окаменев. Гориллы лихорадочно вертели кольца настройки своих прицелов. Ральф Плерфуа, казалось, уже обрел прежнее хлоднокровие.

– Вы уверены, что опередите его? – спросил Ральф.

– Он даже не успеет поднять ствол, – ответил Джонс, не отрывая глаз от прицела. – Умрет, так и не поняв, в чем дело.

Плерфуа включил переговорное устройство и отдал приказ прекратить обыск здания.

В глубине души Малко желал, чтобы Анджел больше не появился в окне, хорошо представляя, чем все это кончится. Но австриец уже достаточно близко знал Хосе Анджела и понимал, что тот не откажется от своего замысла.

Внезапно вой сирен заглушил все остальные уличные звуки. Кортеж был уже в двухстах метрах от трибуны. Головные мотоциклисты остановились и поставили ноги на землю.

– Внимание! – прошептал Ральф.

Джонс и Брабек напряглись. Окно напротив приоткрылось пошире, и Малко успел увидеть высунувшийся оттуда винтовочный ствол.

Два выстрела слились в один. Несмотря на глушители, Малко показалось, что его голова раскалывается пополам. Эсперенца вскрикнула и отшатнулась.

«Гориллы» бесстрастно выжидали. В окне седьмого этажа уже не было заметно никаких движений. И винтовка, и стрелок исчезли.

– Вы его уложили? – спросил Ральф Плерфуа. Голос его звучал напряженно и в то же время слегка разочарованно: все произошло слишком быстро. У Малко даже мелькнула мысль, не почудилось ли это ему.

– Мы в него попали, – поправил Джонс. – Я видел в прицел. Но мало ли что… «Гориллы» по–прежнему были в боевой готовности.

Эсперенца заплакала. Ральф отдал распоряжение осмотреть комнату, где должен находиться убийца. Прошли несколько бесконечно долгих секунд, и наконец в окне здания Корасон–де–Хесус появился человек в военной форме – как раз в тот момент, когда около трибуны остановился «линкольн» вице–президента.

– Ну?! – нетерпеливо спросил Плерфуа в микрофон.

– Здесь труп, – ответил по–испански возбужденный голос. – Рядом – винтовка. У него дыра в груди и нет половины черепа.

Ральф Плерфуа, не скрывая своего облегчения, отечески похлопал Эсперенцу по плечу. Он мгновенно превратился в прежнего элегантного выпускника университета, каких можно часто встретить на престижных вашингтонских вечеринках.

Стараясь не думать об участи бедного Хосе Анджела, Малко смотрел на трибуну. Вице–президент уже вышел из машины и поднимался по ступенькам в сопровождении американских и венесуэльских охранников. На прозвучавшие минуту назад выстрелы никто не обратил внимания: они потонули в реве мотоциклов.

Эсперенца приблизилась к окну. Ее запястья были по–прежнему скованы наручниками, но сотрудник Дигепола уже не держал ее на цепи.

Вице–президент продолжал щедро раздавать приветствия и рукопожатия. Девочка со статуэткой медленно подошла к нему, держа на вытянутых руках красную подушечку с подарком. На голове у девочки красовался нелепый и громоздкий венок из живых цветов.

Несмотря на смерть Хосе Анджела, Малко испытывал какое–то малодушное облегчение. Теперь вице–президент почти полностью исчез за спинами телохранителей и сопровождающих его чиновников. Даже Таконес и Эль Кура уже ничего не могли предпринять.

Малко решил, что ему больше здесь делать нечего. Слушать речь, а тем более аплодировать, он не собирался. Австриец взглянул на Эсперенцу. Она стояла, чуть наклонившись вперед, и неотрывно наблюдала за тем, что происходит внизу. Почувствовав, что на нее смотрят, она повернула голову, и Малко, к своему изумлению, прочел в ее глазах тайное ликование. От ее прежней подавленности не осталось и следа.

– Мне больно, – сказала она. – Нельзя ли убрать наручники?

По знаку Ральфа Плерфуа один из полицейских снял с нее наручники и цепь. Эсперенца потирала запястья. Малко покосился на ее руки и увидел, что наручники не оставили на них ни малейшего следа.

Она притворялась. Но зачем? Что она теперь может предпринять? Малко внезапно охватила тревога. Ему не давало покоя выражение лица Эсперенцы. Вместо горечи и стыда за собственное предательство в нем читались уверенность и гордость. А ведь она по–прежнему находилась под стражей! Таконес и Эль Кура не появлялись, а Хосе Анджел лежал бездыханным на седьмом этаже дома напротив.

Почему же у нее такой торжествующий взгляд?

Малко выглянул в окно. Церемония проходила без сучка и задоринки. Мэр Каракаса произносил приветственную речь, девочка в белом стояла между ним и вице–президентом. Обернувшись, Малко увидел на лице Эсперенцы невероятное напряжение и окончательно убедился в том, что внизу готовится нечто ужасное, нечто такое, о чем никто и не подозревает.

Он выхватил у полицейского бинокль и снова посмотрел на трибуну. И тут ему бросилась в глаза, казалось, безобидная деталь: статуэтка Святой Девы в руках у девочки была как две капли воды похожа на те, которые Малко видел в лавке церковных сувениров, когда искал Таконеса.

Девочка держалась совершенно спокойно. Это была маленькая метиска с черными миндалевидными глазами. Белоснежное платье красиво оттеняло ее смуглую кожу. И Малко понял.

– Ральф! – прошептал он. – Передайте вице–президенту, чтобы немедленно уезжал. Ему угрожает опасность.

Плерфуа остолбенел от удивления.

– Но…

– Статуэтка! – быстро произнес Малко. – Я почти уверен, что она начинена взрывчаткой. А снайпер – это просто для страховки…

Ральф Плерфуа не успел ничего ответить. Эсперенца в ярости бросилась на Малко, изрыгая ругательства и царапая ему лицо.

Плерфуа поспешно нажал на кнопку передатчика и обнаружил, что его невидимый собеседник уже закончил связь и выключил переговорное устройство. Американец метнулся к окну. Девочка со статуэткой стояла в каких–нибудь трех метрах от вице–президента.

– Отойдите! Отойдите! – закричал надрываясь Плерфуа.

Его голос потонул в шуме динамиков, но несколько охранников все же подняли головы. Ральфу казалось, что время летит с невероятной быстротой. Пока он спустится по лестнице, взбежит на трибуну, доберется до вице–президента, объяснит ситуацию – будет уже поздно. Если, конечно, догадка Малко окажется верной.

Двое полицейских наконец–то оторвали Эсперенцу от Малко. Девушка зашлась в истерическом крике.

Внезапно Ральф Плерфуа выхватил у Джонса винтовку и навел ее на трибуну.

– Эй! – крикнул Джонс. – Вы что, спятили?

Плерфуа, не отвечая, крепче прижал приклад к плечу. «Горилла» отреагировал мгновенно. Его правая рука сделала почти неуловимое движение, и оглушенный Плерфуа свалился на подоконник. Джонс подхватил винтовку, которая едва не упала вниз.

– Во дает! – прокомментировал он. – Вице–президента хотел укокошить!

– Не президента, а девочку, – сказал Малко.

– Девочку? – Джонс обеспокоенно посмотрел на Малко, начиная подозревать, что все вокруг сошли с ума.

– Ну–ка дайте мне! – Малко потянулся к винтовке. – Я кое–что придумал.

Малко настроил прицел, и когда в нем появилось безмятежное лицо вице–президента, опустил ствол пониже. Своеобразный ореол из микрофонов являлся отличной мишенью: за ним никого не было. Малко плавно нажал на спусковой крючок.

Два микрофона упали на трибуну, словно скошенные цветы. Вице–президент поднял голову и взглянул на бетонный фасад здания. Когда охранники заметили торчащий из окна ствол винтовки, улица огласилась их бешеными воплями.

Малко выстрелил снова. На этот раз пуля отколола от трибуны огромный кусок дерева. Малко спокойно продолжал стрелять, целясь в том направлении, где пули не могли задеть людей. Он пробил бензобак одного из мотоциклов, и горючее начало быстро заливать опрокинутую машину.

Началась паника. Венесуэльские офицеры и четверо американских телохранителей стали увлекать вице–президента к машине, прикрывая его своими телами. Солдаты отталкивали мечущихся зрителей и сами старались как можно скорее укрыться в безопасном месте. Лишь девочка в белом платье не двигалась с места. Она испуганно озиралась, не осмеливаясь бросить статуэтку и побежать прочь вместе со всеми. Вместо этого она судорожно сжимала фигурку Святой Девы в руках, словно прося у нее защиты.

Малко поспешно отскочил от окна, когда в стену дома ударили ответные пули. Несколько кусков свинца угодили в окно и отбили внутреннюю штукатурку.

В следующий момент стены здания содрогнулись от мощного взрыва. Его эхо еще долго металось по улице между двумя многоэтажными бетонными домами.

Когда последние осколки оконного стекла упали на пол, Малко посмотрел вниз. Девочка со статуэткой исчезла. На том месте, где она только что стояла, образовалась небольшая воронка с обугленными краями.

Трибуну разнесло в щепы. Повсюду на асфальте лежали люди. Многие из них уже не шевелились. Взгляд Малко упал на президентский «линкольн»: машину смело с дороги взрывной волной, и ее капот застрял в металлическом ограждении моста. Еще немного – и автомобиль упал бы на автобусную стоянку, расположенную десятью метрами ниже. Но вице–президент, судя по всему, должен был отделаться легким испугом.

Цветочный венок, который Малко только что видел на голове девочки, повис на мачте с американским и венесуэльским флагами.

Ральф Плерфуа возился с переговорным устройством, но его приказы теперь уже не имели никакого значения.

Малко приблизился к Эсперенце, которую держали за руки двое полисменов.

– Ты обо всем знала, верно?! И о том, что эта девочка обречена на смерть?!

– Будь ты проклят! – закричала Эсперенца. – Девочке спокойнее там, где она сейчас! Это лучше, чем подыхать с голоду или продаваться с двенадцати лет!

Малко схватил ее за руку и подтащил к окну.

– Сумасшедшая! Посмотри, что натворила твоя революция!

Машины «скорой помощи» увозили многочисленных раненых. Там и сям медсестры перевязывали лежащих на земле людей. К месту взрыва подъезжали все новые и новые автомобили с красными крестами.

Рядом с обломками трибуны уже уложили в ряд пять трупов, в том числе женщину в разорванной одежде и ребенка.

– Ну что? – с горечью сказал Малко. – Это и есть ваша революция?

«Линкольн» с искореженным капотом и пробитой шиной медленно удалялся.

Эсперенца безумными глазами смотрела на жуткую картину, открывшуюся ее глазам. На лице девушки было написано нечеловеческое страдание. Внезапно она вырвалась из рук Малко и вскочила на подоконник. Мгновение Эсперенца стояла над бездной, затем взмахнула руками и бросилась вниз.

 

Глава 21

Фелиппе, сотрудник Дигепола, молча гнал машину по шоссе. Малко откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза, борясь с бившим его ознобом.

Приступ малярии начался у него в тот вечер, когда они прибыли в Маракайбо в поисках Таконеса и Эль Куры. Малко настоял на том, чтобы полицейские взяли его с собой, для опознания преступников. Но в отеле «Веракрус», где они, по утверждению Эсперенцы, должны были остановиться, их не оказалось.

Спустя два часа в отеле «Эль–Лаго» у Малко начали появляться первые симптомы болезни. Он дрожал как осиновый лист, и Фелиппе уговорил его вернуться в Каракас, где ему могли бы оказать более квалифицированную помощь.

Они ехали в направлении Кароры, небольшого шахтерского поселка. Горы, окружавшие озеро Маракайбо, постепенно сменились саванной, ощетинившейся пожелтевшими от жары кактусами. Старый «фалькон» медленно тащился по раскаленному асфальтовому шоссе, петлявшему среди невысоких бесплодных холмов.

Малко неотвязно преследовало худое лицо Таконеса. Всякий раз, когда австриец вспоминал о девочке в белом платье, его охватывали горечь и бешенство. Он не хотел возвращаться в Каракас и поклялся себе при первой возможности снова отправиться в Маракайбо.

Дорога пошла в гору, и «фалькон» еще больше замедлил ход. Они проехали маленький, почти безлюдный поселок с несколькими мясными лавками, где под открытым небом висели бараньи туши.

– Сколько осталось до Баркисимето? – спросил Малко.

– Два часа езды.

Баркисимето стоял на полпути до Каракаса. За ним начиналась широкая автострада, идущая до самой столицы.

У Малко так стучали зубы, что ему приходилось с силой сжимать челюсти.

Внезапно позади них, из–за поворота, выехал желтый «фольксваген». Он притормозил, словно намереваясь остановиться, но затем прибавил скорость и обогнал их «фалькон», но чуть поодаль принял вправо и замер на обочине. Малко, сотрясаемый ознобом, не обращал на него никакого внимания. Внезапно Фелиппе громко выругался. Малко взглянул на машину: дверцы «фольксвагена» были открыты, и к «фалькону» направлялись двое мужчин. Один из них держал в руках охотничье ружье со спиленным стволом. Второй был не кто иной, как Таконес Мендоза.

Он помахивал хорошо знакомым Малко «люгером». Глаза его были скрыты за неизменными темными очками.

Фелиппе поспешно вытащил из ящичка для перчаток автоматический кольт и взвел курок.

– Разворачивайтесь, – сказал Малко. – Нам с ними не справиться.

Двигатель «фалькона» протяжно загудел, и человек с охотничьим ружьем перешел на бег. Выругавшись сквозь зубы, Фелиппе резко развернул машину, выскочив двумя колесами на обочину и брызнув щебнем в подбегавшего убийцу. Тот дважды выстрелил им вслед. Свинцовый град вдребезги разнес заднее стекло.

Таконес Мендоза уже бежал к «фольксвагену».

«Фалькон», задрожав всеми своими заклепками, достиг спуска и увеличил скорость. В этом месте дорога была совершенно разбитой. На две–три минуты Фелиппе полностью сосредоточился на управлении автомобилем и лишь изредка слал проклятия тому, кто сдал им напрокат эту старую рухлядь. Малко закрыл глаза, пытаясь унять ужасную головную боль.

– Добраться бы до Сикаре, там полицейский участок, – пробормотал Фелиппе.

Малко с трудом обернулся и увидел, что «фольксваген» еще довольно далеко – на самой вершине холма.

– С дороги съезжать нельзя, – проговорил Фелиппе. – Сразу колеса пробьем.

Некоторое время в машине царило молчание.

– Вот они, – сказал вдруг Фелиппе.

Маленький желтый автомобиль был уже всего в двухстах метрах от них и неумолимо приближался.

Малко взял лежащий на сиденье кольт и кое–как опустил стекло. Бьющий в лицо свежий воздух немного подбодрил его, но оружие так оттягивало руку, словно весило не меньше десяти килограммов. Положив ствол кольта на сгиб левой руки, он попытался прицелиться, но у него страшно кружилась голова, и желтый «фольксваген» плясал перед глазами. В конце концов он дважды выстрелил наугад. Желтая машина тут же резко вильнула вправо, уходя из сектора обстрела. Малко следовало бы перелезть на заднее сиденье и стрелять оттуда, но на это у него уже не хватало сил.

– Осторожно! – крикнул вдруг Фелиппе.

Их машину потряс глухой удар. Малко увидел, как охотничье ружье полыхнуло оранжевым пламенем. Стрелок целился в шины, но попал выше. Пока он перезаряжал ружье, дорога начала петлять. Машину так бросало на виражах, что Малко уже не пытался сохранять равновесие. Каждый резкий толчок сотрясал его тело и пронизывал то жаром, то холодом. Малко охватило почти полное безразличие. Он уже не боялся, что они свалятся в канаву или что в них попадут из ружья. Единственное желание – поскорее добраться до чистой постели и обрести наконец долгожданный покой. «Внезапно, как бы со стороны, Малко услышал свой голос, произносивший бессвязные фразы. Фелиппе не обращал на него внимания и лишь изо всех сил старался удержать «фалькон» на шоссе.

До полицейского участка в Сикаре было еще далеко. Пока что они мчались мимо почти безлюдных поселков. Было воскресенье, и до сих пор они обогнали всего один грузовик. Их единственным шансом оставалась встреча с антитеррористическим патрулем.

Желтая машина не отставала. Увидев, что убийца вновь поднимает ружье, Фелиппе стал выписывать на асфальте отчаянные зигзаги, моля Всевышнего, чтобы выдержали изношенные покрышки. От очередного толчка кольт упал под сиденье. Фелиппе толкнул австрийца локтем:

– Поднимите пистолет!

Малко нагнулся и зашарил рукой под ногами. Кровь прилила к его голове. Австриец почувствовал, что еще немного – и он потеряет сознание. Наконец ему удалось ухватить оружие за ствол, и он выпрямился, из последних сил превозмогая тошноту.

В этот момент Фелиппе притормозил и резко дернул руль, объезжая лежащую на дороге дохлую собаку. Малко по инерции бросило вперед, он непроизвольно взмахнул руками, и кольт вылетел в открытое окно.

– Простите… – только и смог сказать Малко.

– Да ладно, – буркнул Фелиппе, продолжая давить на акселератор.

Постепенно Малко терял чувство реальности. Ему вдруг почудилось, будто он сидит у камина в библиотеке своего замка и видит, как в бокале с шампанским отражаются черные глаза Александры…

– Проклятье! – воскликнул Фелиппе. Стрелка уровня топлива прыгала у нулевой отметки. А между тем еще пять минут назад она показывала полбака. Фелиппе яростно хлопнул ладонью по прибору, надеясь, что стрелку просто заело. Но она упрямо забилась в угол.

Пуля из ружья пробила бензобак. Через несколько минут они вынуждены будут остановиться, и тогда уж убийцы их не упустят: вокруг расстилалась открытая каменистая пустошь.

«Фалькон» словно почувствовал, что гонка близится к финишу: двигатель заработал на удивление исправно, и Фелиппе удалось увеличить разрыв между ними и преследователями до километра. Фелиппе вовсю молился, чтобы «фольксваген» провалился в бездну или чтобы на него обрушился с горы огромный валун…

Вскоре мотор начал чихать, и Фелиппе совершенно незаслуженно, в весьма нелестных выражениях помянул Деву Марию. Когда он нажимал на акселератор, оставив позади очередной поворот, двигатель часто зафыркал и смолк.

Фелиппе огляделся вокруг. Впереди виднелась крохотная деревушка с загоном для скота и десятком глиняных домиков. Выбора не было. Филиппе потряс Малко за плечи:

– Остановимся здесь. Нужно где–нибудь спрятаться.

Желтой машины пока не было видно.

«Фалькон» медленно подкатил к первому деревенскому двору. Чуть поодаль открывалось нечто вроде маленькой площади, на которой три или четыре осла меланхолично щипали траву, не различимую невооруженным глазом.

Фелиппе указал Малко на калитку двора.

– Спрячьтесь. Я поищу у кого–нибудь оружие…

* * *

Диего Майна что–то весело насвистывал, положив руки на огромный деревянный руль своего грузовика. Впереди уходила вдаль раскаленная дорога. Жара не доставляла Диего особых неудобств: его детство прошло в душной хижине на берегу озера Маракайбо, среди малярии и желтой лихорадки.

Диего с удовольствием потянулся. Он, как родное дитя, любил свой грузовик, тяжелый трехсотсильный «Мак», хотя тот и тащился чересчур медленно на затяжных подъемах.

К вечеру он будет в Маракайбо и как раз успеет к ужину. А за работу в воскресный день ему заплатят на пятьдесят «болос» больше. Он ничего не имел против того, чтобы работать по воскресеньям. Когда жена начинала пилить его за это, он обычно отвечал, что раз уж Бог создал семь дней, то все они без исключения должны быть использованы.

Диего поудобнее устроился на сиденье, готовясь преодолеть очередной подъем. Теперь до самого Мачанго впереди будут сплошные подъемы и спуски.

В кузове за его спиной лежало двадцать пять тонн черных стальных труб – груз для нефтедобывающей компании «Креоле». На такие рейсы нанимали только самых опытных и хладнокровных водителей: нервные здесь долго не удерживались. Стоило водителю затормозить чуть резче обычного – и трубы могли соскользнуть с кузова, мигом превратив кабину в груду искореженного металла. До сих пор никому еще не удалось придумать, как можно этого избежать. Впрочем, компании было на это наплевать: лучшей гарантией безопасности служил страх, За собственную жизнь, который испытывали водители.

Перевозя такие трубы, водители спускались со склона на второй передаче, почти не касаясь тормозной педали: стоит грузу поползти – и остается только прыгать на ходу… Внезапно сзади засигналили, и Диего посмотрел в зеркало заднего вида. Через несколько секунд его на полной скорости обогнала небольшая желтая машина.

Диего оставил позади очередной извилистый участок, а затем и равнину. Начался новый спуск. Он был довольно пологим, и парень оставил грузовик на третьей передаче. Асфальт мягко ложился под могучие шины. Ни единого толчка… Диего очень гордился собой. Он знал эту трассу как свои пять пальцев и, бывало, когда жара мешала ему заснуть, перебирал в памяти все подъемы и повороты, встречающиеся на пути. Вот сейчас за поворотом будет деревушка, где днем никогда не увидишь ни души, а за ней – изнурительный прямой подъем длиной около десяти километров.

Подъезжая к деревне, Диего переключился на вторую передачу, чтобы набрать хорошую скорость перед подъемом, и стал все сильнее нажимать на акселератор. Кабина грузовика выглянула из–за поворота, и парень обомлел: прямо посреди дороги, метрах в сорока от него, стояла та самая желтая машина. Диего яростно засигналил…

* * *

…Таконес Мендоза вылетел на деревенскую площадь, едва не поддев капотом спокойно расположившегося на дороге осла, и сразу же заметил стоящий у забора «фалькон». Все. Теперь Эльдорадо у него в руках.

Мендоза машинально поправил темные очки, подобрал с коврика «люгер» и взялся за дверную ручку.

– Пошли, – сказал он Эль Куре. Тот лязгнул затвором ружья.

Но в ту же секунду Таконес подскочил от оглушительного рева. Обернувшись, он успел увидеть сквозь заднее стекло стремительно приближающийся бампер грузовика. Таконес рванулся прочь из машины, и в следующее мгновение громадный «Мак» подмял «фольксваген» под себя.

Диего изо всех сил надавил на тормоз, напрочь забыв об огромной массе металла за спиной. Он видел перед собой лишь тонкую крышу желтой машины… Через секунду под натиском его тридцатитонного чудовища желтая крыша смялась, как носовой платок. Человека, открывавшего дверцу «фольксвагена», будто переломило пополам. Ослы в панике разбежались.

Кабина грузовика наполнилась адским грохотом. В тот момент, когда Диего остановился, натолкнувшись на искореженную желтую машину, трубы в кузове скользнули вперед.

Прижатый двадцатью пятью тоннами стали к стенкам кабины, Диего умер, захлебнувшись жутким криком.

* * *

– Смотри, – сказал пожилой водитель своему напарнику. – Вот здесь месяц назад погиб Диего.

– Что поделаешь! – пожал плечами тот. – Разве мог он знать, что какой–то кретин поставит свою тачку посреди дороги, прямо за поворотом?

У них за спиной тоже лежали двадцать пять тонн стальных труб, которые компании предстояло проложить вокруг озера Маракайбо.

Водитель невольно замедлил ход. Впереди показались первые домики деревни. Вдруг напарник указал рукой куда–то вперед. Справа от дороги виднелось небольшое возвышение, увенчанное черным мраморным крестом двухметровой высоты. Подъезжая, оба разглядели на нем золотые буквы «Диего» и дату катастрофы.

– Ну и ну! – потрясенно воскликнул напарник, в то время как грузовик набирал скорость. – Никогда не думал, что у Диего хватит денег на такой крест!

– Друзья, наверное, позаботились, – предположил водитель. Он присмотрелся к кресту внимательней и процедил сквозь губы: – Вот гады! Ничего святого для них нет! – На цоколе креста чья–то рука белой краской начертала: «Вива Гевара!»