Игэн О'Мирей гордо вышагивал по улицам Бойля, столицы ирландского графства Роскоммон. Игэну было восемнадцать лет, и он невероятно гордился только что полученным аттестатом о среднем образовании. Ему казалось, что все прохожие смотрели на него с каким-то восхищением, смешанным, по его мнению, с чувством уважения. Он открыл калитку в небольшой сад, расположенный перед домом его дяди Оуэна Дулинга. В вестибюле дома на звук его шагов обернулась довольно крупная, не первой молодости женщина. С радостным возгласом молодой человек подбежал к ней:

– Нора, поздравь меня с успехом!

Обняв его, она прошептала:

– Слава Богу… Игэн, если бы ваши родители сейчас видели вас оттуда, они были бы вами довольны.

Игэн вздохнул. Он не любил, когда говорили о родителях, которых он почти не помнил. Его отец погиб в одной из драк с английскими солдатами, а мать, младшая сестра доктора Дулинга, вскоре последовала за мужем, когда Игэну не было еще и пяти лет. Доктор Дулинг взял его к себе и воспитал при помощи и при участии Норы Нивз, тридцатилетней вдовы, присматривавшей за хозяйством доктора. Молодой О'Мирей считал Нору настоящей матерью.

– Дядя Оуэн дома?

– Он ждет вас в кабинете.

– В кабинете?

– Похоже, мой мальчик, он собирается вам сказать нечто важное.

– Почему ты так думаешь?

– Потому, что он взял из своих запасов новую бутылку виски. Вы ведь знаете: в момент принятия важных решений ваш дядя всегда откупоривает новую бутылку виски.

Оуэна Дулинга, человека весьма невысокого роста, компенсировавшего этот недостаток своими габаритами в окружности, можно было сравнить с мистером Пиквиком, точнее – с ирландским мистером Пиквиком… На его лысом черепе, украшенном легкой короной редких седых волос, солнце и дожди графства Роскоммон оставили неизгладимые следы в виде неопределенного цвета: чего-то среднею между вареным омаром и цветом кожи находящегося при смерти больного гепатитом. При этом, лицо его было постоянно багровым. Этим цветом лица, на котором особенно выделялись ясные голубые глаза, доктор Дулинг был обязан, прежде всего, пристрастию к виски, и уж затем – скверному ирландскому характеру. Игэн обожал дядюшку, но побаивался вспышек его ярости. Когда молодой человек вошел в кабинет, где его ждал доктор, он, прежде всего, поразился торжественной атмосфере момента. Дядя удобно расположился в кресле за столом, заваленным бумагами и книгами, на самой верхушке этой груды воцарилась нетронутая бутылка виски. Он был похож на судью, готового произнести приговор. У О'Мирея-младшего от этого сжалось сердце. Дулинг очень любил своего племянника, по при этом он точно так же любил устраивать представления для себя самою и для других. Смущенный, Игэн произнес:

– Дядя… Я сдал на аттестат.

– Знаю, мистер О'Нейл уже поздравил меня по телефону.

Растерянный Игэп подумал, что эти поздравления должны были бы как-то дойти и до него.

– Садитесь, племянник.

Оуэн пальцем указал на высокое и очень неудобное кресло, стоявшее как раз напротив ею стола. Игэпу пришлось сесть.

– Я доволен вами, племянник…

– Спасибо, дядя.

– Я доволен вами потому, что вы получили аттестат, потому, что ваш рост – метр восемьдесят два; потому, что ваш вес – сто пятьдесят фунтов; потому, что вы – отличный боксер, не знающий страха и, наконец, потому, что, как я могу предположить, вы, как и всякий порядочный ирландец, родившийся в самом лучшем графстве республики, при случае не откажетесь от хорошего стакана виски. Игэн, позвольте вас заверить, что ваша мать, а моя дорогая сестра Грэнн была бы очень счастлива. С вашего позволения, Игэн, я выпью в память о моей покойной младшей сестре. Она была хорошей женщиной.

– Конечно, дядя…

С какой-то таинственной невозмутимостью доктор Дулинг открыл бутылку виски, налил себе полный стакан и выпил его одним духом.

– Племянник, я рад, что сумел сделать из вас мужчину с таким превосходным положением в обществе, и все это – благодаря, если можно так сказать, материнским заботам Норы Нивз, которую Господь некогда поставил на моем пути для моего и вашего счастья. Игэн, прошу вашего позволения выпить за здоровье Норы Нивз, Человека с большой буквы…

– Конечно, дядя…

Дулинг отправил второй стакан вслед за первым с легкостью, восхитившей молодого человека.

– Племянник, я не женился прежде всего потому, что у меня не было средств, затем потому, что ваша мать доверила вас мне и, наконец, потому, что для меня медицина – важнее всего. Мне кажется, племянник, что я обязан выпить за медицину, ставшую целью моей жизни, благодаря которой я, возможно, смог облегчить страдания подобных мне!

– Конечно, дядя…

Доктор одолел третий стакан за рекордное время. На этот раз он на мгновение прикрыл глаза, затем тяжело вздохнул и продолжил:

– Племянник, иногда я задумываюсь о собственной смерти. В этом плане меня огорчает то, что я больше не смогу вас видеть, не смогу пить виски, а главное – мне навсегда придется покинуть Бойль и его жителей. Игэн, мне очень нелегко при мысли, что их будет лечить врач родом из других мест… Как вы считаете: было бы лучше приободрить себя, чтобы не думать о превратностях подобной перспективы?

– Конечно, дядя…

– Вы отличный парень, Игэн.

Сделав это заключение, дядюшка опустошил четвертый стакан виски, уменьшив, таким образом, содержимое бутылки наполовину. Теперь глаза его открылись не так быстро, как прежде, а голос стал несколько глуше.

– Племянник… Если вы согласны с тем, что кое-чем обязаны мне в жизни и если хотите, чтобы моя душа покоилась в мире, вы должны заняться медициной, чтобы в один прекрасный день заменить своего старого дядюшку.

– С удовольствием, дядя! Я прежде не решался поговорить с вами об этом, поскольку знаю как дорого стоит такое продолжительное обучение.

– Игэн, вы можете располагать всеми средствами, которые мне удалось скопить за всю мою жизнь!… Вы в самом деле чувствуете склонность к медицине?

– Думаю – да, дядя.

– Да благословит вас Господь, дитя мое! Призвание – это дар Всевышнего! Я пью за ваше призвание, Игэн!

Пятый стакан доктор Дулинг смог выпить только в два приема. У него слегка перехватило дыхание.

– Племянник, послезавтра вы отправляетесь в Дублин! Вы записаны на факультет медицины и для вас там снята комната!

О'Мирей-младший не мог скрыть своего удивления.

– Скажите, дядя, каким образом вы узнали, что я успешно сдал экзамены и что решил стать врачом?

– О'Нейл – друг моего детства. А в вашем будущем я никогда не сомневался. Вы только что подтвердили мою уверенность. Между нами говоря, Игэн, я могу гордиться своей проницательностью и, думаю, что было бы логично выпить за нее.

Не дожидаясь ответа племянника, Дулинг выпил шестой стакан, при этом часть содержимого пролилась на его жилет. Именно в этот момент, как обычно не постучав в дверь, вошла Нора.

– Вы уже окончили ваш разговор?

– А… а в… чем де… дело, Но… НораНивз?

– К вам пришел Брайан Кейхер. Он говорит, что плохо себя чувствует…

– Я… Я сейчас им… им займусь…

Дядюшка тяжело поднялся с кресла и оперся обеими руками о стол, чтобы не упасть. Нора воскликнула:

– Святой Патрик! В каком вы состоянии! И вам не стыдно!

Доктору удалось выпрямиться.

– Мне… Мне кажется… вы ме… меня не… не уважаете, Ноно… Нора Нивз!

– Уважать можно лишь тех, кто этого заслуживает!

Эта дерзость несколько отрезвила дядюшку.

– И у вас хватает наглости, Нора Нивз, упрекать меня в пьянстве, тогда как вы сами…

Она сухо отрезала:

– Я делаю это только по вечерам, в пятницу, потому что мне несносна мысль, что именно в пятницу распяли Того, кто пришел спасти таких грешников, как мы с вами, Оуэн Дулинг!

После этой реплики, которая в ее глазах оправдывала подобную наклонность, Нора вышла из кабинета. Доверительным тоном доктор сказал:

– Если хотите знать, у нее чертовски сложный характер, и все же я ее люблю… А теперь оставьте меня, чтобы я мог заняться этим занудой Брайаном Кейхером, которого за двадцать лет усиленного лечения мне не удалось отправить в мир иной!

– Но, дядя… Неужели вы примете Брайана Кейхера в… в таком состоянии?

– Вы хотите сказать, что я пьян? Успокойтесь, племянник, в такое время Брайан Кейхер, вероятно еще более пьян, чем я!

В прихожей Игэн встретился с Норой, которая улыбнулась ему.

– Ну что, Игэн, вы гоже станете врачом?

– Вы это знали?

– Вот уже многие месяцы мы говорим об этом по вечерам с вашим дядей… Мы хотели бы гордиться вами…

И сердце молодого О'Мирея не выдержало. Со слезами на глазах, он бросился в объятия Норы, приговаривая: "Спасибо, мама…" В свою очередь, миссис Нивз тоже не выдержала и расплакалась, поскольку Игэн заменял ей собственного сына, которого у нее никогда не было, и сердце ее затрепетало от подобного признания. Когда они, наконец, освободились от объятий, молодой человек сказал:

– А теперь я пойду и расскажу обо всем дяде Лэкану.

– Не забудьте напомнить этому старому негодяю Томасу, что он забыл выплатить мне деньги за последний месяц!

Томас Лэкан был родным братом Норы. Приняв на свое попечение Игэна, Нора тем самым предоставила ему как подарок свою собственную семью. Томас и Мив Лэканы содержали ферму к северу от Бойля, близ дороги на озеро Лаф Кей. За эту ферму, унаследованную от родителей, Томас выплачивал сестре небольшую ренту. Лэканы, сочувствуя сиротству Игэна О'Мирея, относились к нему как к родному племяннику. С ним они были так же ласковы и строги, как с собственными детьми: Шоном, бывшим двумя годами старше Игэна; Кевином, его сверстником; Пэтси, которая на три года была моложе будущего доктора, и, наконец, Кэт, считавшей себя его младшей сестрой. Шон вырос здоровяком, Кевин был равен Игэну по силе, Пэтси обещала стать красавицей, а Кэт – отличной хозяйкой.

Как только они немного подросли, Шон, Кевин и Игэн стали драться между собой. После каждой встречи один из них останавливал идущую из носа кровь, а другим приходилось прикладывать холодные компрессы к лицу, чтобы синяки на нем были не так заметны. Они были очень дружны, но как у всех ирландцев, вкус к побоищам был у них в крови. Став постарше, они перестали драться между собой, приберегая силы для других парней из Бойля. Таким образом, они были верны традициям старой доброй Ирландии. Никого это не смущало, скорее – наоборот. Поначалу отец Дермот О'Донахью, чувствовавший ответственность за души своих прихожан, пытался умерить воинственные порывы своей паствы: все было напрасно. Ему оставалось лишь вздыхать во время воскресной мессы, благословляя молящихся с распухшими носами, красными оттопыренными ушами, со свежими швами на бровях и с разбитыми губами. Не было исключительным явлением, что певчие, многим из которых уже перевалило за семьдесят, пели о любви к ближнему с лицами, изувеченными ударами кулака. Никто даже не думал смеяться над этим, поскольку весь город знал, что вот уже тому полвека, как хористы Сэмюэль и Руэд в субботу вечером напиваются в баре Леннокса Кейредиса до такой степени, что стоит лишь скрыться тому за дверью своего заведения, как они тут же начинают драку из-за девушки, за которой вместе ухаживали в молодости и имя которой могут вспомнить лишь тогда, когда хорошо выпьют.

С тех пор, как Игэн решил стать врачом, прошло восемь лет…

Все шесть лет учебы в Дублине Игэн О'Мирей на каждые каникулы приезжал в Бойль и навещал дядюшку Оуэна, пившего виски все больше, Нору Нивз, все меньше страдавшую по пятницам от мысли о распятии Христа, мирно старившихся Томаса и Мив Лэканов, оставивших ферму на Шона и Кевина, являясь, однако, ее настоящими владельцами, и Кэт, взявшую на себя вместо матери заботы по дому. Петси же доставляла родителям немало хлопот. Все свое свободное время ее братья использовали для того, чтобы присматривать за ней или чтобы отваживать ухажеров, слишком крепко сжимавших ее в своих объятиях. Петси считала, что работа на ферме не подходит для нее и немного презирала свою сестру, которая находила удовольствие в стирке белья или мойке посуды. Избалованная родителями больше всех, Петси получила от них разрешение на продолжение учебы и под этим предлогом дважды в неделю ходила в Слайго, якобы для того, чтобы посещать курсы французского языка или стенографии, а на самом деле – пофлиртовать. Она была очень красива. Дома она каждый раз принимала обиженный вид, когда от нее требовали заняться хозяйством, и, чтобы избежать бесконечных ссор, Кэт брала ее работу на себя.

С того самого дня, как она узнала, что друг ее детства Игэн станет доктором в Бойле, старшая дочь Лэканов, несмотря на всю свою ветреность, преследовала вполне определенную цель. Ей не составило никакого труда вскружить голову О'Мирею-младшему, который вместо братских стал испытывать к ней иные чувства. Однажды вечером, после ужина, Шон довольно грубо сказал сестре:

– Петси, не пора ли оставить в покое Игэпа?

Она притворилась обиженной.

– Не понимаю, что вы хотите этим сказать?

– Серьезно? Тогда вы одна ничего не замечаете!

– Я не люблю загадок!

– Вы слишком явно пытаетесь влюбить в себя Игэна!

Она высокомерно ответила:

– Я не пытаюсь, Шон, все уже свершилось! Игэн влюблен в меня! И он женится на мне, как только я того захочу!… То есть, тогда, когда он займет достойное положение в обществе!

В этот момент Кэт вскочила и выбежала на кухню. Кевин, любивший больше всех младшую сестру, последовал за ней. Та была в слезах. Он взял ее, как ребенка на руки и, покачивая, шепотом спросил:

– Ты любишь Игэна?

– Да.

– Давно?

– Всю жизнь…

– Слепой дурак! Может, набить ему морду, чтобы у него открылись глаза?

– Нет, Кевин, силой здесь ничего не добьешься, а Петси такая красивая!

Когда О'Мирей получил диплом терапевта, он вернулся в родной Бойль таким важным, будто его избрали президентом Эйра. Петси ждала его на вокзале и, не обращая внимания на общественное мнение, взяла его под руку и проводила до дядюшкиного дома, дабы продемонстрировать всему городку, что Игэн принадлежит только ей.

– Вы довольны, Игэн, тем, что я пришла вас встречать?

– О! Да!

– Вы помнили обо мне в Дублине?

– Вы не из тех, кого можно забыть, Петси!

Девушка и так была в этом уверена, но ей доставляло удовольствие слышать такие слова.

– Вы скоро начнете практиковать в Бойле?

– Думаю, поначалу мне придется поработать с дядей, пока он не выйдет на пенсию.

– Когда вы придете просить моей руки у отца?

– Хотите – сегодня вечером?

– Нет, лучше завтра, в воскресенье… Так будет торжественней!

Когда Нора Нивз узнала от Игэна о том, что ее племянница встречала его на вокзале, она вздохнули:

– Петси чересчур настойчива!

– Нора! Никогда не повторяйте подобных вещей, иначе мы поссоримся!

Гувернантка ответила лишь новым вздохом:

– Овощи и фрукты улучшаются с каждым новым поколением, одни только люди остаются по-прежнему глупыми! Так вы стали доктором, Игэн?

– Да, со специализацией в области гинекологии… Думаю, я помогу появиться на свет многим маленьким ирландцам, Нора!

– Вот как, гинекология?…

Гувернантка на минуту задумалась и заключила:

– Не знаю, насколько это корректно!

Дядюшка Дулинг все хуже переносил виски, увеличивая дозу потребления с каждым днем. Сильный гепатический цирроз, которым он страдал, сделал желтоватым цвет его лица и добавил зелени в склеру глаз.

– Игэн, я чертовски горжусь вами! И очень рад, что вы вовремя пришли мне на помощь, поскольку, честно признаюсь, я устал от этой жизни… Ваш приезд был совершенно необходим… Думаю, племянник, мы вместе славно поработаем! Если хотите знать мое мнение, то, мне кажется, было бы безобразием не выпить за наше содружество.

Они выпили. Дядюшка Дулинг с удивлением и не без удовольствия отметил про себя, что племянник пил до дна. Настоящий ирландец!

У Лэканов с энтузиазмом отметили приезд нового доктора, и Кэт, позабыв о своей природной сдержанности, со всей непосредственностью своих семнадцати лет бросилась ему на шею, что пришлось Петси не по вкусу. Она сухо сделала замечание сестре, и та, покраснев до ушей, скрылась в доме. Мистер О'Мирей, видевший только свою невесту, не обратил на это никакого внимания. Томас и Мив Лэканы, гордившиеся тем, что их дочь станет супругой доктора, готовы были все ей простить. Шон считал, что все это глупости. Он не понимал, зачем его друг Игэн так торопится лишиться свободы. Один только Кевин был обижен на О'Мирея за его слепоту, поскольку, честно говоря, считал свою сестру шлюхой.

То, как Шон и Кевин вместе с Игэном отметили получение последним диплома доктора медицины, навсегда осталось вписанным в историю графства Роскоммон. В самом начале вечеринки, трое парней сцепились с соседями из графства Слайго. Это была потрясающая драка, поскольку в течение нескольких часов к обеим противоборствующим сторонам прибывало подкрепление. Немало людей с веселым задором колотили друг друга, даже не зная за что. До двух часов ночи доктор Дулинг с помощью Норы, накладывал швы на разбитые брови, выпускал жидкость из распухших ушей, творил чудеса, останавливая обильные кровотечения из носа и пытался уменьшить размеры фингалов, из-за которых некоторые почти ослепли. Да, в самом деле, вечер прошел прекрасно, и, как стало довольно скоро известно в кругах посвященных лиц, все началось с того, что один тип из Слайго позволил себе предложить Петси Лэкан потанцевать с ним. Игэн сразу же набросился на пего, и с этого все началось. К часу ночи Шон и Кевин, с трудом державшиеся на ногах, были все же в лучшем состоянии, чем Игэн. Поэтому они довели его до дома, где тетушка встретила их со словами:

– Посмотрите на этих безбожников! Неужели ваша бедная мать родила вас на свет, чтобы вы дрались, как хулиганы, а? Вы только посмотрите на эти лица! Неблагодарные! Вам бы жить среди, так называемых, североирландцев! Вы ничем не лучше их! В ваших венах течет английская кровь!

По взгляду Шона из его полуприкрытых глаз, Нора поняла, что переборщила. И она продолжила извиняющимся тоном:

– Вы так меня рассердили, что я даже стала заговариваться! А этот,– будущий врач! Кто сможет в это поверить, если увидит его в таком состоянии? Он растеряет всю свою клиентуру еще до того, как она успеет у него появиться! Отнесите его на постель, я сама займусь его лечением!

Стеснительный Кевин не решался раздевать Игэна в присутствии тетушки, но Нора не сразу это поняла.

– Эй, чего вы ждете, снимите с него брюки! Надеюсь, вы не собираетесь укладывать его в одежде?

– Но… Я жду, когда вы выйдете, тетя.

Она не сразу поняла весь смысл сказанного, а затем громко рассмеялась.

– Вот это да! Вы что, забыли, Кевин, недотепа вы этакий, о том, что я его вырастила? Ведь я была для него тем же, что родная мать для вас! Сказали бы вы матери выйти, если бы вас, раненого, укладывали в постель?

– Конечно, нет…

– Так чего же вы ждете?

Оглушенный выпитым виски, Игэн продолжал спать, пока Пора накладывала ему на лицо компрессы. Наконец, приведя его в порядок и приласкав, она обернулась к старшему из своих племянников.

– Шон… Из-за чего произошла эта драка?

Шон ей все объяснил.

После того как парни, поддерживая друг друга, отправились на свою ферму, Нора направилась к доктору, и у них произошел серьезный разговор.

В девять часов утра все еще мутный взгляд Игэна обнаружил Нору, сидевшую у его постели. Он с удивлением пробормотал:

– Это вы?… Что случилось?

Ему сразу же пришли на ум мысли о больной дядюшкиной печени и о его давлении и, вскочив, он сразу же спросил:

– Дядя?

Миссис Нивз вначле перекрестилась и лишь затем ответила:

– Благодаря удивительно беспредельной Божьей милости, доктор чувствует себя превосходно. Конечно, это вопиющая несправедливость, но, поскольку я люблю вашего дядю, то обязана только радоваться за него. Игэн, вчера вы подрались самым непристойным образом…

– Кто помог мне дойти до дому?

– Естественно, Шон и Кевин. У них был вид не намного лучше вашего. Скажите, кто после этого сможет поверить, что вы – доктор медицины?

О'Мирей смущенно опустил голову Он отлично сознавал правоту слов своей приемной матери, а также то, что ему необходимо как можно скорее покончить с этими варварскими обычаями, если он хочет преуспеть в своей карьере. Врач должен перевязывать раны, а не наносить их.

– Простите меня, мамми.

У Норы таяло сердце, когда он называл ее так, и он хорошо это знал, негодник! Каждый раз, когда ему необходимо было в чем-то раскаяться, он называл ее этим нежным словом – "мамми", и она смягчалась в своих чувствах. Но сейчас она сдержалась, чтобы в порыве нежности не прижать его к себе и не расцеловать, чтобы ее мальчик понял, что она сердится на него.

– Я на вас чертовски сердита, Игэн. Вчера вечером вы говорили со мной в недопустимом тоне… Вы еще так никогда не поступали, никогда… Мне было очень больно, мой мальчик. Из-за вас я вчера плакала… С тех пор, как вы едва не умерли от скарлатины, со мной такого не случалось. А это было двадцать два года тому назад!

Пораженный, Игэн схватил натруженную руку Норы и поцеловал ее. Тогда она запустила вторую руку ему в волосы.

– Мой маленький… Я так бы хотела, чтобы вы больше не делали глупостей…

– Обещаю, что этого больше никогда не будет!

– Вы ведь подрались из-за Петси, не так ли, Игэн?

Он сразу же ушел в себя. Она продолжала настаивать:

– Шон мне обо всем рассказал.

– Лучше бы он держал язык за зубами!

– Послушайте меня, Игэн: Петси – моя племянница… И, как племянницу я люблю ее, но она – не жена вам.

Он возмутился:

– Не говорите так, Нора! Я люблю Петси!

– За что?

– За что?… Ну… я просто ее люблю и все!

– Нет, Игэн. Вы ее любите или вам кажется, что вы ее любите, потому что она красива и кокетничает с вами… Она ведь кружит головы всем парням и – да простит меня Господь! – ведет себя так, что потеряла все приличия!

Он переменился в лице.

– Вам должно быть стыдно говорить такие вещи о собственной племяннице! Я люблю Петси! И она тоже меня любит! Мы все равно поженимся, хотите вы этого или нет!

Она вздохнула.

– Боже мой! Насколько мужчины могут быть слепы, Игэн… Петси не любит вас, и я уверена,– она будет вам плохой женой! А Кэт вас просто обожает – ее мать говорила мне об этом… С того или почти что с того дня, как она научилась ходить, она думает только о вас… Она в десять раз лучше сестры, но не пытается никому вскружить голову!

Он проворчал:

– И правильно делает! Кому нужна девушка, которая только и умеет, что подметать, мыть, стирать и вязать?

– Умному человеку, но не такому, как вы, Игэн О'Мирей!

Миссис Нивз вышла из комнаты с видом оскорбленной королевы и направилась к себе обдумывать невероятную месть. Немного обескураженный таким поворотом дела, Игэн решил взглянуть в зеркало. Его лицо было похоже на бифштекс, над которым хорошо поработали молотком! На бифштекс, который, с точки зрения свежести, оставлял желать лучшего! Из расквашенных губ все еще сочилась кровь, под левым глазом красовался синяк, отливавший всеми цветами радуги, белел крест из лейкопластыря, а правый глаз не открывался вообще. Конечно, с таким лицом трудно рассчитывать на благосклонность родителей, у которых просят руки их дочери. И он решил переждать несколько дней, прежде чем предпринять этот жизнеопределяющий поход в дом Лэканов. Петси сумеет его понять. Странно, по все или же почти все не любят Петси. Конечно, ей не могут простить того, что она красивее, элегантнее и веселее других. Ясно, что Нора не понимала какая замечательная девушка ее племянница. Вспомнив о вчерашнем вечере, Игэн не смог сдержать улыбку, которая из-за расквашенных губ оказалась похожей на гримасу. А какая драка получилась! И все это – из-за одной из красивейших, если не самой красивой, девушек, которую когда-либо видывал Бойль со времени своего основания! Несколько местных полицейских из предосторожности предпочли наблюдать побоище со стороны. Кажется, суперинтендант Мик О'Коннел и сержант Саймус Коппин, как отличные спортсмены, восхищенные этой замечательной дракой, решились вмешаться только тогда, когда перевес оказался на той стороне, которая больше этого заслуживала.

Около двенадцати дня дядюшка Оуэн попросил племянника незамедлительно подняться в его кабинет. Войдя в него, Игэн не без удивления отметил, что поблизости не было видно ни одной бутылки. Это не предвещало ничего хорошего, что собственно и случилось.

– Игэн, я рассержен и даже чертовски рассержен! Не потому, что вы от души подрались с какими-то парнями, а за то, что вы устроили это всеобщее побоище в честь Петси Лэкан.

Даже дядюшка что-то имел против возлюбленной О'Мирея. Игэн тотчас же нашелся:

– Она была со мной, а один тип стал приставать, чтобы она шла танцевать с ним.

– Это еще одно доказательство того, что в ваше отсутствие она танцует с кем попало, племянник!

– Послушайте, дядя!

– Да, племянник!

– Если бы вы… если бы вы не были собой, я надавал бы вам по физиономии!

– И что бы от этого изменилось?

Сбитый с юлку столь прямым вопросом, Игэн опять перешел к своим чувствам,

– Я люблю Петси Лэкан! Она будет моей женой! И я запрещаю кому бы то ни было говорить о ней в неуважительном тоне!

– Пусть сначала научится сама себя уважать!

Игэн издал яростный рев и, чтобы не поднимать на дядюшку руку, схватил кресло и приподнял его, готовясь с силой стукнуть об пол. Доктор Дулинг спокойно заметил:

– Племянник, не ломайте, пожалуйста, мебель, которая пока еще вам не принадлежит!

– И никогда не будет мне принадлежать! Я ни на минуту не останусь в доме, где клевещут на будущую мать моих детей! Прощайте, дядя!

– До свидания, племянник. Прежде чем собрать чемоданы, окажите любезность поведать мне о реакции мисс Лэкан, когда она узнает, что вы остались без денег и без обеспеченного положения в обществе.

В последовавшем за этим исступленном крике Игэна можно было разобрать слова о его уверенности в отсутствии меркантильных соображений у его девушки, в том, что у него хватит ума, дабы обеспечить себя, не прибегая к дядюшкиному кошельку, в том, что вся Ирландия готова радостно принять такого доктора, как Игэн О'Мирей и, наконец, в том, что настоящей любви не до низких расчетов, достойных одних лишь стариков, позабывших о великодушии их молодости.

И все же, идя по улицам Бойля к Лэканам, Игэн почувствовал некоторое беспокойство. Когда Игэн предстал перед семейством Лэканов, оно как раз заканчивало обед. Увидев его, Мив всплеснула руками:

– Боже мой, как можно доводить себя до такого состояния!

Ее муж Томас с некоторым восхищением заметил:

– А вам досталось, мой мальчик! Надеюсь, те, кто это сделал, выглядят не лучше?

Шон и Кевин дружно подтвердили это предположение и пригласили друга присесть радом с ними. Подбежала Кэт и склонилась пат ним:

– Вам не очень больно?

– Нет, что вы…

Одна лишь Петси с отвращением сказала:

– Надо же было умудриться, чтобы вам так разукрасили физиономию!

Это замечание словно парализовало Игэна и заставило иссякнуть в нем источник романтических мечтаний, готовый уж было перерасти в бурлящий поток. Кевин, возмущенный поведением сестры, напомнил ей:

– Вы забываете, Петси, что вы были причиной этого! Если бы вы не строили глазки этому парню из Слайго, Игэну не пришлось бы напоминать ему о правилах приличия!

– Да в какие же времена мы живем, Господи?! Из-за того, что мой дом в Бойле, я не могу потанцевать, с парнем из Слайго?

– Нет!

– Так вот! Нравится вам это или нет, а я буду так поступать и в дальнейшем!

Бросив салфетку на стол, Петси скрылась в своей комнате и заперлась там. После этого за столом наступило неловкое молчание. Заявив, что у его дочери прескверный характер, Томас подытожил общее мнение. Игэн вздохнул:

– Жаль, что так случилось: я как раз собирался с вами поговорить о себе и о Петси…

Томас посмотрел по очереди на жену, сыновей и на младшую дочь, почесал затылок и сделал заключение:

– Кажется, парень, время не самое подходящее…

Игэн вернулся в дядюшкин дом расстроенным. Доктор Дулинг ожидал его.

– Ну что, племянник, вы уезжаете со своей возлюбленной?

– Нет… Она сказала, что у меня отвратительный вид… Мне не удалось поговорить с ней об этом.

Оуэн пожал плечами:

– Чувствую, что эта девушка – не настоящая ирландка. Не стоит кричать и возмущаться, мой мальчик; от этого пользы не будет. Зайдите на минутку в мой кабинет. Я хочу с вами поговорить

– Опять?

Доктор строго посмотрел на О'Мирея.

– Разве в этом состоит то хорошее воспитание, которое, скажу без бахвальства, я сумел вам дать?

Когда они заперлись в кабинете дядюшки Оуэна и остались с глазу на глаз, тот не стал заботиться об изысканности речи:

– Ваше поведение по отношению к юной Петси недвусмысленно дает мне понять, что вы еще не созрели для такой трудной профессии, как наша, Игэн. Здесь вам придется иметь дело с клиентурой, более склонной рассказывать вам о своих трудностях, чем о физических болезнях. Племянник, вам еще предстоит узнать, что люди охотней выставляют напоказ свою душу, чем свою ж… В моральном кодексе общества обывателей это называется целомудрием. Уверен, что за время учебы в Дублине перед вашими глазами предстали все виды задниц, которые только сотворил Господь, но приходилось ли вам хоть раз видеть живую душу?

После секундного замешательства О'Мирей признался:

– Пожалуй, нет, дядя.

– Я так и думал. Если сегодня я брошу вас в объятия Петси Лэкан, она погубит вас в самое короткое время.

– Но ведь я люблю ее!

– И ваша любовь настолько сильна, что вы не разлюбите ее через два года?

– Через два года?

– Да, через два года, которые вы проживете у моею старого друга, работающего в канадской провинции Саскечеван. Думаю, там вы станете настоящим мужчиной.

Игэну пришлось смириться с решением дядюшки Оуэна, в причастности к которому он подозревал Нору Нивз. Иначе, он остался бы без гроша в кармане. Как ни были сильны его иллюзии в отношении Петси, он больше не думал, что она согласится выйти замуж без твердой уверенности в его солидном заработке. С помертвевшей душой наш влюбленный направился к Лэканам сообщить о своем отъезде.

Старшие одобрили решение доктора Дулинга. Шон и Кевин завидовали своему другу, едущему в Канаду. Кэт долго плакала при мысли о том, что целых двадцать четыре месяца она не сможет видеть Игэна. Петси вначале рассердилась, но затем быстро утешилась, узнав, что по возвращении племянника дядюшка пообещал передать ему свою практику. Она поклялась не забывать будущего мужа и пообещала писать ему каждую неделю. К этому она добавила, что меха в Канаде не должны стоить очень дорого и она была бы рада получить такой подарок.

Накануне отъезда Игэна О'Мирея в Саскечеван дядюшка Дулинг, Нора Нивз и семейство Лэканов устроили небольшой семейный праздник, в завершение которого было единогласно решено считать Игэна и Петси женихом и невестой.

Это было два года назад. За эти два года Игэн действительно окреп и многому научился, успешно сражаясь с болезнями, облегчая страдания себе подобных, помогая им рождаться на свет и умирать. Он также понял, что меха здесь столь же дороги, как и в Дублине, и что ирландские ветры унесли куда-то обещание Петси писать ему каждую педелю. Нора постоянно сообщала ему о новостях из Бойля. Кэт не менее регулярно рассказывала в своих письмах о том, что происходило в доме у Лэканов. При этом она никогда не забывала подчеркнуть, что Петси с нетерпением ожидает возвращения своего жениха. Все реже и реже Петси отправляла ему открытки и, иногда, письма, в которых говорилось о ее томительном ожидании переезда в прекрасный дом дядюшки Дулинга. Между тем, во второй год их разлуки Петси прекратила писать о том, как они вместе заживут в Бойле, затем письма стали приходить совсем редко. Кэт по-прежнему продолжала писать, но она постепенно перестала подолгу рассказывать о сестре, которая, как она прежде утверждала, постоянно и с большой нежностью думает о том, кого никогда не сможет забыть.

Читая эти письма, О'Мирей не мог удержаться от приступов накатывающей на него хандры. Он запирался у себя в комнате и пытался оживить воспоминания о последних часах своего пребывания в Бойле. Тогда он назначил Петси свидание на берегу озера Лаф Кей, полагая, что такой романтический пейзаж лучше всего подойдет для прощания и торжественных клятв, короче говоря – для всего того, что влюбленное сердце переживает в минуты надвигающейся разлуки. Но Петси не пришла, а прислала вместо себя Кэт. От этого он пришел в ужасное замешательство. Младшая сестренка попыталась объяснить:

– Петси стало нехорошо как раз в тот момент, когда она уже выходила… Она очень сожалеет, знаете… Ей не хотелось, чтобы в разлуке вы вспоминали ее заплаканное лицо… Она еще просила передать, что ей не хотелось бы видеть ваше лицо в том состоянии, в каком оно находится сегодня… Она просила вас дать ей клятву никогда и ни под каким предлогом больше не драться… Когда она вас целует, у нее такое ощущение, словно она прикасается губами к рубленому мясу…

И, опустив глаза, Кэт добавила:

– Но у меня это не вызовет неприятных ощущений… Если… Если вы не против, можно я вас поцелую вместо нее?

* * *

И вот, после двух лет стажировки, Игэн О'Мирей возвращается в Бойль, столицу графства Роскоммон.