ГЛАВА V
Увидев, что ее муж, положив трубку на рычаг, смертельно побледнел и, задыхаясь, так рванул ворот рубашки, что отлетела пуговица, Анджелина Сервионе испугалась, что сейчас овдовеет. Она помнила, что именно так умер дед ее супруга.
– Оноре, ты…
Комиссар знаком приказал ей молчать. Мало-помалу к его щекам снова прихлынула кровь.
– Мне остается лишь подать в отставку, – хрипло проговорил Сервионе.
– Но, послушай…
– В кои-то веки я собрался утром отдохнуть…
– Может, ты мне все-таки скажешь…
– Только что убили Эспри Акро и его жену, – перебил ее полицейский.
– Убили? А ты вполне уверен, что это убийство?
– Разве что Акро сам подложил в машину бомбу, отправившую их под облака!
– Ты… ты больше ничего не знаешь?
– По-твоему, этого мало? После Мариуса Бенджена и Пелиссана теперь еще и Эспри… вендетта продолжается!
– А не слишком ли ты спешишь с выводами?
– Во всяком случае, уж в чем я не сомневаюсь, так это в том, что очень скоро мне позвонят из марсельского управления следственной полиции и спросят, не вообразил ли я, будто правительство отправило меня в Ниццу отдыхать. И если я в ближайшее время не покончу с этой серией убийств, придется нам складывать чемоданы!
– Я уверена, что ты справишься, Оноре!
– Да услышит тебя бог полицейских! Позвони Кастелле в управление и скажи, что я жду его в Сен-Бартелеми. А уж когда я вернусь – даже не представляю.
Понимая, что спорить бесполезно, Анджелина тихонько пожала плечами.
– Мне не привыкать.
Как только за мужем закрылась дверь, мадам Сервионе, выполняя приказ, позвонила инспектору.
– Кастелле? Это Анджелина… Мой муж уехал в Сен-Бартелеми и просил вас присоединиться к нему как можно скорее.
– Лечу. Мадам Сервионе…
– Да?
– В каком шеф настроении?
– В чудовищном… говорит об отставке…
– Веселая перспектива…
– Кастелле… у вас есть какие-нибудь догадки, кто бы это мог сделать?
– Не догадки, мадам, а уверенность. Я знаю убийцу, не ни за что на свете не стану говорить о нем с вашим мужем. У него и так полно неприятностей.
– Однако ему необходимо положить конец этой кровавой истории – провал может слишком дорого обойтись.
– Не беспокойтесь, мадам Сервионе, я думаю, развязки не так уж долго ждать. У меня есть кое-какие соображения…!
Сервионе молча разглядывал обломки разнесенной взрывом машины. Комиссар полиции квартала объяснял, что только чудом не пострадал никто, кроме намеченных прея ступником жертв.
– А тела?
– Все, что от них осталось, завернули в одеяло и отправили в морг.
– Ошибки в опознании исключены?
– Да, несколько человек видели в окно, как все произошло, после того как супруги Акро – а их здесь хорошо знают – сели в машину.
– А что за бомба?
– То, что удалось найти, послали в лабораторию, и там наверняка над этим уже работают.
– Это все, что вы можете сообщить?
– Пожалуй, да… Ах да, один старичок уверяет, будто знает кое-что о преступнике, но, по-моему, бедняга малость не в себе… Тем не менее я велел отвезти его в комиссариат до моего возвращения.
– Поехали, потолкуем с ним.
Кастелле примчался как раз вовремя, чтобы избавить шефа от необходимости воспользоваться полицейской машиной – комиссар Сен-Бартелеми пришел пешком.
Свидетель сразу понравился комиссару Сервионе. Высокий, худой, седовласый старик представился на военный лад:
– Жюль Фалькон, восемьдесят один год, андюжан-шеф колониальных войск, в отставке…
– Садитесь, мой друг. Вы, кажется, видели убийцу?
– Возможно.
– Я вас слушаю.
Отставной унтер-офицер объяснил, что имеет обыкновение часами сидеть у окна – в какой-то мере это помогает ему переносить тяготы одиночества. Он так хорошо изучил все подробности пейзажа, что невольно обращает внимание на малейшие изменения, на все новое и необычное. Так вот, в последние шесть дней его очень заинтересовало странное поведение двух старух (сердце у комиссара учащенно забилось). Каждый день, в определенное время, они останавливались на тротуаре напротив дома, где жили Акро, и, похоже, то смотрели на часы, то что-то записывали на клочке бумаги.
– Вы их видели и сегодня утром?
– Только одну – ту, что поменьше.
– А могли бы вы их описать?
– Довольно трудно… Слишком велико расстояние, и потом, они так кутались в покрывала, что лица толком и не разглядишь…
– В черные покрывала?
– Вроде бы – да.
– Вам знаком национальный костюм корсиканских крестьянок?
– Клянусь честью, да! Совершенно верно! Еще бы мне его не знать – я два года служил в бастийском гарнизоне.
– Спасибо.
Когда они вышли из комиссариата, Сервионе выглядел не таким убитым, как опасался Кастелле.
– Я думаю, комментарии излишни, а? – только и сказал он.
– Да, шеф.
– Они совсем сошли с ума, старина, ей-богу, просто сумасшедшие!… Придется отправить всю компанию в лечебницу!
– Но нам нужно бесспорное доказательство, шеф.
– Не морочьте мне голову, Кастелле, не вам меня учить!
– Прошу прощения, шеф.
– Если вы воображаете, что я до сих пор не разобрался в вашей игре…
– Простите?
– Как и моя жена, вы готовы на любые ухищрения, лишь бы спасти этих старых дураков от тюрьмы! А на то, что они убили двоих… нет, теперь уже четверых, вам плевать, да?
– Нет, шеф, но…
– Но – что?
– Я очень любил Антуана Пьетрапьяна и Анну…
– Думаете, я их не любил? Но это не повод изменять присяге! Пусть судьи решают, допускает закон вендетту или нет!
– А если всех этих несчастных стариков посадят в тюрьму только из-за того, что они мстили за своих мертвых, разве вас не замучают угрызения совести, шеф?
Комиссар мгновенно пришел в бешенство.
– Понятия не имею! И вас это не касается! – заорал он. – И прекратите задавать дурацкие вопросы, Кастелле!
Очень недовольные друг другом, полицейские больше не перемолвились ни одним словом до самого управления, откуда Сервионе сразу же позвонил в лабораторию. Ему сообщили, что, по первым впечатлениям, взрывное устройство принадлежит к числу самых примитивных самоделок. К счастью для того, кто смастерил бомбу, у него оказался под руками безукоризненно отлаженный часовой механизм.
– Безукоризненный часовой механизм…
Комиссар вскинул голову.
– Я знаю убийцу, Кастелле, – торжественно объявил он.
– А?
– Это Шарль Поджьо.
Гастон Консегюд не сомневался, что, если будет продолжаться в том же духе, он либо умрет от инфаркта, либо заработает язву желудка. Он с наслаждением ел приготовленные Жозетт равиоли – удовольствие, ничуть не потускневшее за двадцать лет, как вдруг по радио в числе прочих новостей сообщили о печальном конце Эспри Акро. Сначала Гастон не мог издать ни звука, а его жена застыла с блюдом в руках, даже не замечая, что обжигает пальцы. Наконец Гастон поднял глаза, и Жозетт прочитала в его взгляде самый отвратительный страх.
– Эспри… – пробормотал он.
– И Мирей.
– Когда наша очередь?
Однако, едва прошли первые минуты панического ужаса, Жозетт снова превратилась в ту крепкую женщину, на которую всегда можно рассчитывать в трудную минуту.
– Надо его опередить!
– Что ты имеешь в виду?
– Мы должны разделаться с Кастанье, прежде чем он уничтожит всех нас по очереди.
– А как быть с его письмом легавым?
– Если Кастанье его и вправду написал – тем хуже. В любом случае, письмо – не доказательство, и потом, милейшего Полена всегда можно малость обработать перед смертью и, пообещав жизнь, выпытать, где письмо… Это, конечно, не помешает вам от него избавиться, как только вы найдете эту чертову писанину.
Замечательная натура у этой Жозетт, и к тому же она ни разу не посрамила своей репутации!
– Ладно! Я позвоню Фреду и Жозе, и мы вместе обмозгуем, как нам быть.
– Нет, Гастон, я сама скажу им, что надо делать!
Консегюд бесконечно доверял жене, но существуют вещи, которых не потерпит ни один мужчина.
– Ты, случаем, малость не того, Жозетт? Совсем голову потеряла?
– Это ты ее потерял.
– Хочешь, чтобы я напомнил тебе об уважении к мужу хорошей трепкой?
– Только попробуй поднять на меня руку, дурень несчастный, и я сама прикажу ребятам отправить тебя к праотцам! Ты конченый человек, Гастон, тебе крышка.
Весь гнев Консегюда испарился. Сам-то он знал, что его времена ушли, но никак не думал, что это заметили и другие.
– Так и ты тоже против меня? – простонал он, опускаясь в кресло.
Жозетт подошла к мужу и ласково положила руку ему на плечо.
– Да нет же. Мы с тобой будем вместе до самого конца. Но уж разреши мне сделать то, на что ты сам больше не способен.
Сервионе, а следом за ним Кастелле вошли в дом Поджьо. Шарль, вставив в глаз лупу, сидел за рабочим столом и чинил часы. Барберина вслух читала газету. Не давая старику времени встать, комиссар угрожающе навис над ним.
– Ну, Шарль, значит, вы решили поиграть в анархистов, когда уже стоите одной ногой в могиле? Нашли время!
Часовщик степенно вытащил лупу и повернулся к полицейскому:
– О чем это вы?
– Я обвиняю вас в изготовлении бомбы, которая убила Эспри и Мирей Акро.
– Странная мысль! И что вас на нее натолкнуло?
– Так признаете вы или нет, что сделали бомбу?
– Нет! Вот уж никогда не забавлялся подобными играми!
Сервионе поглядел на старуху:
– А вам что понадобилось сегодня около десяти утра на авеню Сирно?
– Я даже не знаю, где это!
– Оба вы – одинаковые лгуны! – проворчал Оноре.
Вне себя от ярости, он встряхнул старика за плечи.
– Да признаешься ты или нет? Ну?
Кастелле остановил шефа:
– Осторожно! Подумайте о его возрасте!
Комиссар отпустил Шарля, и Барберина бросилась целовать мужа.
– Как вам не стыдно так обращаться с человеком, который годится вам в дедушки! – крикнула она полицейскому.
– Ладно-ладно, прошу прощения, Шарль… Но почему вы так упрямо отрицаете правду? Во всей «малой Корсике» вы один способны отладить часовой механизм так, чтобы бомба взорвалась точно в назначенную секунду. Что до Барберины, пусть отнекивается сколько угодно – я все равно знаю: это она была в десять утра на авеню Сирно! Ну, так каким образом вам удалось подсунуть бомбу в машину Акро?
Барберина нагнулась к мужу.
– Тебе не кажется, что он сошел с ума? – прошептала она.
Кастелле с трудом сдерживал смех.
– Нет, я не сумасшедший! – зарычал комиссар. – И в доказательство забираю вас обоих!
– Куда это? – поинтересовался Шарль.
– Сначала ко мне в управление, оттуда – в тюрьму.
– В тюрьму!
Старая Барберина беззвучно заплакала, и эта немая скорбь глубоко потрясла инспектора.
– Шеф… вы не можете…
– Замолчите, черт возьми! Или я вас разжалую!
Положение казалось безвыходным, как вдруг у двери раздался спокойный голос:
– Что у вас тут за шум? На улице слышно.
Радуясь, что может выместить злость на более крепком противнике, Оноре воскликнул:
– А, вы пришли очень вовремя, Базилия! По вашей вине они сядут в тюрьму!
– А что они такого сделали?
– О, ничего особенного… Просто развеяли по воздуху Эспри и Мирей Акро, так что потом останки пришлось собирать по всей улице.
– Эти двое были плохими людьми.
– А мне плевать! И вас это тоже не касается!
– Я с вами не согласна.
– Хватит, Базилия! Из-за вас, из-за ваших безумных поступков я рискую потерять место!
– Вот видите! И вы еще хотите, чтобы мы доверяли правосудию тех, кто даже не способен оценить ваши достоинства?
Кастелле счел реплику Базилии очень ловким ходом и с любопытством ожидал реакции шефа. Тот немного помолчал.
– Базилия, – наконец проговорил Сервионе изменившимся голосом. – Вы что ж, совсем потеряли совесть? Все эти мертвые… У меня нет против вас прямых улик, но косвенных вполне достаточно, чтобы, как того требует мой долг, лишить возможности и впредь преступать закон.
– Так вы и меня тоже отправите в тюрьму?
– Для начала – в больницу.
– А мои внуки?
– Я уверен, что ими займутся ваши друзья.
– Нехорошо вы поступаете, – немного подумав, заявила старуха.
– Послушайте, Базилия, я даю вам сутки на то, чтобы привести в порядок все дела. Завтра в это время я за вами приеду. Что до вас, Шарль, я постараюсь доказать, что вы замешаны в этой истории с бомбой, и, если у меня это выйдет, можете распрощаться с Барбериной!
Все это угнетало комиссара. Не выдержав, он стал изливать душу своему обычному собеседнику, инспектору Кастелле:
– Знал бы я только, чем обернется для меня это назначение, о котором я столько мечтал! Просто руки опускаются… Станут говорить, будто я выгораживал соотечественников… В какой-то мере это верно, пусть даже я так поступал не вполне осознанно… Видите ли, Кастелле, Базилия и ее друзья принадлежат к миру, очень непохожему на этот… Хотя все эти люди уехали с нашего острова очень давно (а может, как раз поэтому), они лишь внешне приняли здешние обычаи, в душе же остались верны тому, как жили старики во времена их юности, и даже не догадываются, что на Корсике все это тоже давно ушло в прошлое. Все поступки Базилии и других продиктованы уверенностью, что так повелевает им долг и любое уклонение было бы изменой. Можно ли судить по нашим законам людей иного времени? И однако… Я обязан помешать им продолжать вендетту… Но как?
– Шеф… кажется, у меня проклюнулась одна мыслишка… может, это не очень умно, и все-таки…
– Все равно скажите, старина… Раз я сам не в состоянии ничего придумать, грешно было бы привередничать.
– Надо, чтобы подручные Консегюда пали духом и признались в своих преступлениях…
– Ну да? И вы знаете способ уговорить их добровольно подставить голову палачу?
– Возможно…
– И что же это?
– Страх.
Не по себе было не только комиссару, но и некоему типу по имени Юбер. Когда за утренним кофе он открыл газету, чашка выскользнула у него из рук и, к огромной досаде супруги, кофе пролился на брюки кабатчика, но тот даже не почувствовал ожога.
– Ты что, заболел, Юбер?
Он лишь молча указал на статью, занимавшую чуть ли не всю первую полосу.
– Вот так штука! Эта задавака Мирей… Ну и конец! – кратко высказала свое мнение Антуанетта.
– Завтра это может случиться с нами.
– С нами?
– Разве ты не понимаешь, что кто-то решил жестоко отомстить за корсиканцев, которых Фред прикончил в Вилльфранш?
– Ну и что?
– Бенджен, Пелиссан, Акро и его жена… И мы тоже отправимся следом!
– Мы-то почему?
– Потому что мы были сообщниками!
– Ты, но не я!
– И не надейся, моя крошка, ты тоже по уши в этом деле!
– Подонок!
– Вот это мило! А не ты ли с огромным удовольствием получила от Фреда за алиби пятьдесят кусков?
– Я не догадывалась, что мы так рискуем.
– Честно говоря, я тоже… как, впрочем, и они… Никто не сомневался, что все пройдет как по маслу…
– Вот ведь умники! Но я, знаешь ли, вовсе не хочу раствориться в пространстве, как Мирей!
– Ты можешь предложить какой-нибудь выход?
– Тот фараон, который к тебе иногда заходит…
– Кастелле?
– Ну да… Он вроде бы неплохой тип?
– Кто знает? Легавый есть легавый.
– Согласна… но тебе следовало бы прощупать почву, Юбер.
– Зачем?
– Надо выяснить, здорово ли тебе придется расплачиваться, если ты признаешь, что соврал.
Юбер, видимо, не сразу сообразил, на что намекает его подруга, но, как только до него дошло, чем для него чревато подобное предложение, он заорал:
– И ты смеешь говорить это мне? Хорошенький образ мыслей! Да во что ж это ты превратилась, хотел бы я знать?
– Не понимаю, что тут особенного!
– Да уж конечно! Ты просто-напросто предлагаешь мне сдать полиции людей, которые мне поверили и к тому же заплатили за молчание! А заодно советуешь отправиться за решетку, возможно, на долгие годы! Как это любезно с твоей стороны! А не слишком ли нескромно с моей стороны поинтересоваться, что в это время будешь делать ты?
– Ну… вести хозяйство.
– Ага… а потом, решив, что достаточно нагрела лапы, загонишь барак и улизнешь? Нет уж, такое мне не по вкусу, моя красавица! Либо мы погибнем, либо выплывем, но вместе!
– Как хочешь.
– И не советую что-либо предпринимать самостоятельно, моя курочка! Например, пытаться поболтать по душам с фараонами… Иначе тебе точно не жить. Вспомни беднягу По…
Слова замерли на губах Юбера, и, не закончив фразы, он шарахнул кулаком по столу.
– Черт возьми! Черт возьми! Так это не он! Выходит, Жозе прикончил парня ни за что ни про что?
– Ты хочешь сказать, Полен…
– Мертв! Мертвее некуда! И это Жозе свел с ним счеты!
– Но… почему?
– Он думал, что Полен отправляет всех в мир иной…
– А ты, Юбер? Надеюсь, хоть в этом убийстве ты не замешан?
– Почти нет…
– Почти?
И хозяину «Веселого матроса» пришлось признать свою долю участия в преступлении Жозе Бэроля, а заодно и то, что несчастный Кастанье покоится на дне морском.
– На сей раз ты точно влип в историю, и уж тут я ни при чем.
– Вот утешение-то!
– И что ты собираешься делать?
– Не знаю… ах да, хорошенько надраться!
И, не слушая криков жены, Юбер заперся в погребе – единственном месте, где мог безраздельно наслаждаться покоем.
В доме Консегюда никто не улыбался. На лицах Фреда и Гастона читался страх, а Жозе выглядел скорее сердитым.
– Бедный Эспри… – проговорила Жозетт. – Он этого не заслуживал, да и Мирей тоже…
– Да.
На том надгробная речь по ушедшей из жизни пары завершилась. Когда хозяйка дома приготовила выпивку, Гастон отхлебнул большой глоток и поставил бокал на стол.
– А теперь, ребята, – заявил он, – нам придется рискнуть. Мы не можем спокойно ждать, пока эта мразь Кастанье покончит с нами со всеми… Придется его ликвидировать. А если он и впрямь, как сказал мне, сочинил письмо легавым – что ж, потом подумаем над средствами защиты. Когда Полен попадет в морг, мы сможем дышать спокойнее. Кто возьмет это на себя? Ты, Фред?
– Вы не думаете, что я сейчас и без того здорово засветился?
– Да уж, не говоря о том, что и всех нас впутал в невероятную историю с этими твоими корсиканцами… Самолюбие Анаис такого явно не стоило… Тогда ты. Жозс?
– Это уже сделано.
Все ошарашенно уставились на гиганта.
– Вы хотите сказать… – начала Жозетт.
– Да, я убил Кастанье.
– Без спросу? – возмутился Консегюд. – А ведь ты знал о его письме!
– Враки.
– Почему ты так уверен?
– Он сам сказал. А потом я его убил.
– Где труп?
– В море. Юбер подсобил его спрятать.
Жозетт налила Бэролю еще стаканчик.
– Вы это заслужили!
Все с облегчением перевели дух. Лица просветлели. Смерть Кастанье освободила бандитов от страха. Общее мнение выразил Консегюд:
– Ну, вот мы и выбрались из туннеля, ребята. Теперь, когда Полен заплатил сполна, нам больше нечего опасаться. Спасибо, Жозс!
– Нет.
Гастон, собиравшийся снова выпить, медленно опустил бокал.
– Что означает это «нет»?
– Мы не выбрались из туннеля, потому что…
– Ну?
– Потому что, когда Эспри и Мирей взлетели на воздух, Кастанье был уже мертв.
Внезапно наступила полная тишина. Каждый вглядывался в лица других, пытаясь угадать, какое впечатление столь неожиданное открытие произвело на них. И опять Жозетт первой стряхнула с себе оцепенение.
– Но в таком случае…
Прежде чем дать ответ, которого ожидала супруга его патРона, Жозе глубоко вздохнул.
– В таком случае Полен невиновен в смерти наших товарищей, и я убил его зря.
– Я, кажется, знаю, в чем дело… – проговорил Фред.
К умственным способностям Кабри никто не испытывал ни малейшего почтения, и обычно его озарения недорого стоили, но неизвестный убийца внушал такой страх, что все готовы были выслушать любые предположения, лишь бы сорвать маску и увидеть истинное лицо того, кто их так ненавидит.
– Мы вас слушаем, Кабри.
– Дело вот в чем… Я заметил, что Бенджен умер после того, как побывал в «малой Корсике», а сторож Замкового сада видел двух старух, одетых в черное, на корсиканский манер… Сегодня утром, пытаясь что-нибудь выяснить, я ходил в Сен-Бартелеми и в кафе слышал, как какой-то старикан рассказывал, будто уже несколько дней на тротуаре как раз напротив дома Акро подолгу стояли две старухи в черном, так что его это даже поразило…
– Ну и какой же ты сделал вывод?
– Что, возможно, мы с самого начала угодили пальцем в небо.
– То есть?
– Не стоило слишком далеко ходить за тем, что у нас под боком.
Консегюд вздрогнул.
– Ты все-таки думаешь, это те старухи…
– Да!
– Ну и ну! Жозетт?
– Возможно, Фред и прав… кто знает?
– Но самым молоденьким из них далеко за семьдесят!
– И что с того?
– Не забывай, Гастон, они приехали из страны, где вендетта священна…
– И Сервионе наверняка даже пальцем не шевельнет, чтобы арестовать этих бабок, он ведь их земляк! – добавил Кабри.
Вновь наступившую тишину нарушил Консегюд:
– Если ты прав, Фред, придется признать, что старые стервы водят нас за нос с самого начала: Базилия наверняка была в Вилльфранш, когда тебе вздумалось устраивать там фейерверк, и засекла всю компанию.
– Возможно…
– Раз уж ты сегодня такой умный, может, подскажешь способ угомонить этих мерзавок и заставить отцепиться от нас?
Неожиданно в разговор вмешался Бэроль:
– А чего искать способ? Есть только один! Я пойду туда и потолкую с бабками! Клянусь, после этого они навсегда оставят нас в покое!
– Доставь мне удовольствие, посиди-ка лучше спокойно! Неужто не понимаешь, что Сервионе со своими ищейками только того и ждут, чтобы на нас наброситься?
По правде говоря, комиссар куда больше опасался Базилии, чем Консегюда. Он слишком хорошо знал, как труслив бандит и насколько решительна корсиканка. И Сервионе приказал днем и ночью не спускать глаз с «малой Корсики». Поэтому, когда инспектор Кастелле явился к Базилии Пьетрапьяна, а потом погрузил в машину пять старух в черных платьях и традиционных покрывалах, за ним с некоторым изумлением наблюдали два агента в штатском. Впрочем, поразмыслив, полицейские решили, что старух вызвал к себе комиссар Сервионе.
На самом деле эту прогулку затеял сам Кастелле и сумел уговорить Базилию согласиться с его планом. Добравшись до Гольф-Жуана, полицейский устроил пассажирок в бистро и, заказав им кофе, направился в «Веселого матроса».
Не успел Кастелле переступить порог общего зала, как к нему бросилась супруга Юбера:
– Ах, господин инспектор, я так хотела с вами поговорить!
Но, прежде чем полицейский ответил, к ним подскочил Юбер.
– И о чем же тебе вздумалось с ним толковать? – заорал он.
– Ни о чем…
– Да? Ни о чем… Вот интересно… Верно я говорю, а, легавая ищейка?
– Вы в стельку пьяны, Юбер.
– Может, и пьян… но я пил не соленую водичку, как Кастенье…
Юбер вдруг расплакался.
– Не заслуживал он этого, Полен, нет… право слово, не заслуживал…
– Не заслуживал чего?
– Это вас не касается! Ишь, хитрец нашелся! Видишь, моя курочка, он всегда задает вопросы… А ты сама, часом, не о Полене ли хотела поболтать, а?
– Совсем взбесился?
– Не делай глупостей, крошка! Попробуй только хоть на секунду открыть ротик – и я тебе его законопачу навеки!
– Так, значит, Кастанье отправили на тот свет? – спросил инспектор.
Юбер вытаращил глаза:
– Черт! Кто ж это вам сказал?
– Да ты сам, болван! – не выдержав, завопила его жена.
Полицейский не упустил случая усугубить замешательство хозяина «Веселого матроса»:
– Как ни жаль, но я вынужден арестовать вас по обвинению в убийстве, старина.
– Меня?
– Черт возьми! Вы же только что почти признались.
– Это ложь!
От страха Юбер мгновенно протрезвел.
– В таком случае, почему вы печалились о Кастанье?
– Потому что он болел…
– Перебрав соленой воды?
– Вот-вот… соленой воды…
– И где же он теперь, этот несчастный Полен Кастанье?
– Я… я не знаю… откуда же мне знать?
– Как – откуда? Он такой же ваш приятель, как и убийцы Консегюда, которым вы состряпали фальшивое алиби.
– Опять та же музыка!
– Что бы вы там ни думали, Юбер, но я отношусь к вам с большой симпатией…
– Ну да?
– И мне было бы очень грустно узнать, что вы разделили судьбу Бенджена, Пелиссана, обоих Акро и, вероятно, Кастанье…
– Не понимаю, с чего бы…
– Я вам уже объяснил, Юбер… С точки зрения убийцы ваших друзей, вы так же виновны, как и они… ведь именно по вашей милости они ускользнули от правосудия…
– Слова… слова…
– Вот что, Юбер, в доказательство того, что я вам не враг, могу открыть одну тайну… Я, вернее, мы знаем, кто прикончил ваших друзей.
– Не может быть?
– Даю вам слово!
– Тогда почему вы их не арестуете?
– Не хватает доказательств… Эти чертовки на редкость ловко работают…
– Чертовки?
– Да, старые корсиканки в черных покрывалах. Все они – в таком возрасте, когда уже нечего терять, и живут только ради мести за Пьетрапьяна.
– Старухи?
– Да. Бенджен умер, после того как вышел от них… Две старухи побывали в саду, где погиб Пелиссан… Еще двух видели у дома Акро… Мы называем их «черными ведьмами»… Желаю вам, старина, никогда с ними не встречаться, иначе можете читать заупокойные молитвы…
Юбер облизал пересохшие губы.
– Вы шутите?
– Думайте, как хотите. Я вас предупредил, и все. Справиться самому вам не по силам, Юбер, лучше уж признайтесь нам во всем, пока не поздно…
– Не понимаю…
– Тем хуже для вас.
Кастелле встал.
– До свидания или прощайте, Юбер.
– Я бы предпочел сказать «прощайте».
– На вашем месте я бы так не говорил…
Глядя вслед полицейскому, Юбер чувствовал, что едва стоит на ногах. Он совсем запутался и еще не отошел после недавней попойки, а потому счел самым разумным немножко вздремнуть.
Через час Юбер спустился в отличной форме. Он пошел на кухню, где жена возилась у плиты.
– Много народу, куколка?
– Только те, что приходят каждый день, да еще компания из пяти старушек. Они заказали рыбный суп и макароны и пожелали устроиться на воздухе. Тебе бы следовало пойти поглядеть, как они там.
– Ладно, сейчас займусь.
К Юберу уже вернулась обычная уверенность в себе, а потому он спокойно, с профессиональной улыбкой на губах вышел в сад. Однако, как только кабатчик увидел трещавших, как сороки, старух, улыбка застыла у него на губах. Сначала по длинным черным покрывалам Юбер принял их за монахинь, но те крайне редко ходят по кабачкам… А вдруг это «черные ведьмы», о которых говорил полицейский? Юбер, прижав руку к вдруг защемившему сердцу, нехотя подошел поближе. Пять изборожденных морщинами лиц немедленно повернулись к нему.
– Я… я пришел узнать… не нужно ли… вам чего… – пробормотал Юбер.
Они молчали и лишь пристально смотрели ему в глаза. Совершенно сбитый с толку, кабатчик не знал ни что говорить, ни что делать. Он уже собирался уйти, как вдруг одна из старух (Юбер еще не знал, что это Базилия Пьетрапьяна) осведомилась:
– Так это вы здешний хозяин?
– Да… да…
– Приятель Фреда Кабри?
– То есть… я… вообще-то… точнее…
– У вас очень милая жена.
– Же… жена?
– Из нее получится прехорошенькая вдовушка.
Юбер с трудом проглотил слюну.
– Но я… вовсе не хочу…
– Об этом мы догадываемся, но только за все надо платить. А как по-вашему, подруги?
Те разразились странными, похожими на кваканье, восклицаниями. Кабатчик попытался взять себя в руки:
– По правде говоря, сударыни, у меня такое впечатление, что вам вздумалось немного поиграть на нервах…
– Это не надолго. Очень скоро вы успокоитесь навеки.
Старухи захихикали, как школьницы, но Юберу их смешки показались на редкость зловещими.
– Насколько я понял, вы мне угрожаете?
– Мы? Да никогда в жизни! Никакая это не угроза. Мы просто предупредили, что вы скоро умрете.
– Вам-то откуда знать?
– Мы решили вас убить… но пока еще не пришли к согласию насчет способа…
– Вы что, совсем спятили?
Та, что говорила от имени всех остальных, медленно встала.
– Меня зовут Базилия Пьетрапьяна. Я вдова, мать и свекровь тех, кого ваши дружки зверски убили в ущелье Вилльфранш. А вы помогли совершиться этому преступлению!
– Но… но меня там не было!
– Вы присягнули, что они провели у вас весь день, а я своими глазами видела, как эти типы стреляли в моих близких!
Теперь у Юбера уже не осталось и тени сомнений, что перед ним «черные ведьмы» и что дни его сочтены. Он попытался пустить в ход угрозы.
– А если я позову полицию?
– И что вы скажете полицейским?
– Что вы угрожали меня убить!
– В моем-то возрасте? Жандармы поднимут вас на смех!
– Уходите!
– Принесите нам счет.
– Я не хочу ваших денег! Уйдите!
Приглушенный смех старух напомнил ему шелест ветра в листве. В нем было что-то необычайно мягкое и в то же время грозное, странное и пугающее, как стихия…
Корсиканки ушли, а Юбер еще долго не мог побороть оторопь. И то, что рассказал Кастелле, и угрозы старух – все предвещало ему смерть. Кабатчик начал задыхаться от страха. Лишь с огромным трудом он вернулся на кухню.
– Ну? Долго же ты возился! – сердито заметила жена. – Поели они? Пора нести остальное?
– Нет.
– Бабушки не торопятся, как я погляжу.
– Они ушли.
– Ушли?
– Я их вышвырнул вон!
– Этих старушек?
– Да, этих старых стерв, этих чертовых ведьм!
– Послушай, Юбер, когда ты доживешь до их лет…
Кабатчик нервно хихикнул.
– До их лет? Вряд ли мне это удастся!
– Что за странные у тебя мысли! А почему?
– Потому что эти милые, симпатичные старушки – безжалостные убийцы!
– Рехнулся, что ли?
– Это они отравили Бенджена, разбили череп Пелиссану, разнесли на куски Эспри и Мирей Акро! Как видишь, самые что ни на есть кроткие бабушки…
Антуанетта машинально выключила плиту. Парализованный изумлением мозг отказывался работать. Все это выглядело так неправдоподобно, так смешно… и однако помертвевшее от страха лицо мужа подтверждало, что он не выдумывает.
– Послушай, дорогой, наверняка существует что-то такое, чего мы не знаем, что от нас ускользнуло, но вполне могло бы объяснить странное поведение этих сумасшедших…
– Нет, эти бабки не чокнутые! Они отлично знают, что делают и как добиться своего. Полиция в курсе, но совершенно бессильна, поскольку так и не смогла найти ни малейшего доказательства их виновности.
– Но в конце-то концов, с какой стати…
– Да просто-напросто всем заправляет мать, свекровь и вдова тех, кого прикончили в ущелье Вилльфранш!
– Но ты-то их не трогал!
– Они так не считают и решили со мной поквитаться.
– Но ты же не позволишь им себя убить?
– А что я могу поделать? Может, у тебя есть предложения?
– Да, но ты отказался последовать моему совету.
– Я вовсе не желаю сесть в тюрьму!
– Ну, если ты предпочитаешь отправиться на кладбище, – твое дело!
На сем жена вернулась к своей плите, а Юбер с рыданиями опустился на стул в саду.
– Поступить так со мной! – стонал он. – Со мной, который никогда никому не причинил ни малейшего зла!
Самое поразительное – что он и в самом деле так думал.
В тот вечер Жозе Бэроль очень много пил. Ему хотелось забыть, что это он убил Полена Кастанье. Как ни парадоксально, этот грубый бандит в глубине души был сентиментален. Он всегда плакал, читая любовные истории с плохим концом, жалел бездомных собак, а родители-садисты приводили Жозе в такое негодование, что иногда он мечтал, с каким удовольствием медленно душил бы этих мерзавцев, чтобы они как можно больше страдали. Бэроль убил Кастанье по собственной инициативе и теперь испытывал тяжкие угрызения совести. Он не мог подыскать себе ни оправданий, ни смягчающих обстоятельств и терзался мыслью, что убил товарища ни за что ни про что. Бэроль чувствовал себя предателем, и это мучило его, как наваждение. Всю вторую половину дня и весь вечер он заливал горе вином и к одиннадцати часам, сам не зная как, оказался за стойкой бара на улице Дельфи. Неожиданно в затуманенном мозгу мелькнуло озарение: если он, Жозе, дошел до такого позора, если Полен мертв, как и остальные, то только по милости этих баб из «малой Корсики»! Что ж, он им покажет, как трогать его друзей! И Бэроль поклялся, что старухи не скоро забудут урок, который он им преподаст, ну а коли для кого-то из них дело обернется совсем скверно, пусть пеняют исключительно на себя, проклятые стервы!
Когда Жозе, слегка покачиваясь, вышел из бара, хозяин заметил двум последним клиентам:
– Испекся… этак ему долго не протянуть…
Но он даже не догадывался, насколько верно его пророчество.
Бэроль брел по улице Дельфи в сторону набережной Сен-Жан-Батист. Парню мерещилось, будто он вдруг оказался на берегу моря и шквальный ветер не дает ему дышать (правда, ветер этот тоже существовал исключительно в воображении Жозс). Оглядывая время от времени фасады спящих домов и обращая к ночи бессвязный монолог, Бэроль вступил в старый город, который в этот поздний час казался совершенно вымершим. Эхо нетвердых шагов Бэроля далеко разносилось по пустынным улочкам и вскоре достигло ушей двух полицейских, медленно обходивших округу.
– Если не ошибаюсь, – немного послушав, заметил один из них, – тот, кто сюда топает, здорово перекушал.
– Если парень не собирается скандалить, может, оставим его в покое? – снисходительно предложил второй.
– Ладно…
Полицейские двинулись следом за пьянчужкой, но в сплетении узких улочек и проходов быстро потеряли его из виду. Они изумленно переглянулись.
– Не может быть! Не растворился же этот тип в воздухе?
– Я думаю, он просто-напросто вернулся домой.
И полицейские продолжали обход, обмениваясь забавными предположениями насчет социального статуса этого обитателя старого города, имевшего неосторожность так нагрузиться.
На самом деле Жозс, с тех пор как он вышел из бара на улице Дельфи, совершенно забыл о цели путешествия – опьянение туманило мозг, а кроме того, его слишком занимали проблемы равновесия, чтобы думать о чем-то другом. Потом знакомый облик старых кварталов напомнил бандиту о его недавной злобе, и Бэроль вспомнил, что явился сюда мстить тем, по чьей вине он убил Полена Кастанье. Жозе постарался идти как можно тише, чтобы обмануть полицейских и внушить им мысль, будто он вошел в один из ближайших домов. Таким образом он бесшумно проскользнул в «малую Корсику» и, выхватив револьвер, остановился под окном Базилии.
– Эй, старая сова! – заорал Жозе. – Высуни-ка клюв, и я скажу тебе все, что о тебе думаю! Я тебе покажу, как убивать моих друзей, корсиканская вошь! Ну, вылезешь ты или хочешь, чтобы я поднялся наверх и задал тебе хорошую трепку?
Полицейские ушли слишком далеко и не могли его слышать. Зато все обитатели «малой Корсики» проснулись и приоткрыли ставни, любопытствуя, что происходит. Базилия из темноты наблюдала, как беснуется Бэроль.
– Ну, вонючая корсиканская дрянь, покажешь ты мне свою рожу или нет? Хочешь, я прикончу тебя, как прикончил проклятого фараона, твоего сыночка?
Старики не без содрогания слушали вопли обезумевшего от ярости бандита. Не испугался только Амеде Прато. Человек крайне вспыльчивый, он не мог допустить, чтобы кто-то не только разбудил его среди ночи, но и позволил себе поносить корсиканцев, а потому, когда Жозе стал хвастаться, что это он убил Антуана Пьетрапьяна, Прато пошел за большим мушкетоном. Это древнее оружие Амеде унаследовал от прадедушки, а тот в свою очередь получил от жандарма-итальянца, который забрал его как трофей у убитого им калабрийского бандита. Мушкетон, к величайшему ужасу Альмы, всегда был заряжен и набит кусочками свинца, гайками и прочим металлическим хламом, и при малейшей неосторожности все это могло полететь из воронкообразного дула, изрешетив все вокруг. Старинный мушкетон висел на стене в спальне, как бы соединяя чету Прато с давно минувшими временами, о которых те так грустили, и одним своим присутствием убеждал, что далеко не все ниточки, соединявшие их с родиной, оборвались. Презрев уговоры Альмы, Амеде с мушкетоном в руке вышел на улицу. Бэроль стоял к нему спиной. Старик скользнул вдоль обшарпанной стены в небольшой проход, откуда, если не страдать особой чувствительностью к запахам, можно добраться до бульвара Салейя.
В ответ на оскорбления Базилия опрокинула на голову Жозе ночной горшок. Бандит, совсем обезумев от ярости, принялся палить наугад. Полицейские бросились в «малую Корсику». Добежав до первого дома, один из них крикнул:
– Именем закона приказываю прекратить стрельбу!
Но Бэроль был в таком бешенстве, что не мог прислушаться ни к чему, кроме собственного бреда. Он выпустил несколько пуль в сторону полицейских. Те ответили, и в маленьком спокойном квартале началось настоящее светопреставление.
– Сдавайтесь!
– Попробуй меня взять, если у тебя хватит пороху!
Жозе начал отступать в темноту, а его противники с бесконечными предосторожностями двинулись следом. Внезапно протрезвев от грохота выстрелов, Бэроль сообразил, что попал в очень скверный переплет и вряд ли выйдет из него живым. Он сунул револьвер в урну и хорошенько закопал. Продолжая отступать, он оказался в узком проходе и уже думал, что спасен, как вдруг замер, не веря собственным глазам.
Путь преграждал какой-то тип, похожий на выбравшуюся из саркофага мумию, а в руках он держал что-то вроде горна.
В первое мгновение Бэроль подумал, что грезит наяву.
– С дороги, старый бездельник! – наконец зарычал он.
– Тебе бы не следовало этого делать… – тихонько шепнул Амеде.
– Чего ж это мне не следовало делать, дурень?
– Убивать наших друзей…
– И что дальше?
– Я тебя убью.
Бэроль ошарашенно уставился на старика.
– Час от часу не легче! Посторонись, дед, я тороплюсь – легавые на хвосте!
– Это уже не важно.
Жозе поднял руку.
– Предупреждаю, дед: уйди, или я тебя стукну!
– Не успеешь…
– А вот поглядим!
– И глядеть нечего…
На долю секунды бандиту показалось, будто его разорвало пополам. Так он и умер, не успев оправиться от удивления. Мушкетон выстрелил с ужасающим грохотом, и полицейские сперва решили, что где-то рядом обвалился дом. Они бросились в проход и, споткнувшись о тело Бэроля, чуть не растянулись во весь рост. Один тут же достал фонарик, а второй опустился на колени возле трупа. Расстегнув пиджак, полицейский замер, пораженный представшим его глазам зрелищем.
Узнав о гибели Бэроля в «малой Корсике», комиссар Сервионе даже не стал бушевать.
– Остается подождать, пока они не ухлопают всех до последнего. Все равно мы ничего не в состоянии сделать, – только и сказал он.
– На сей раз, шеф, это не преднамеренное убийство, – заметил Кастелле. – В рапорте патрульных…
– Представьте себе, я тоже умею читать, Кастелле… Жозе сам нарвался. Вот только могу вам напомнить, если вы, паче чаяния, забыли, что нам платят вовсе не за то, чтобы подсчитывать очки в турнире двух враждующих банд!
– Вы хотите, чтобы я провел расследование на месте?
Сервионе пожал плечами:
– Зачем? Зачем вам в очередной раз соваться в это логово лгунов и лгуний? Человека убили на пятачке размером с носовой платок, а мы не можем выяснить не только кто убийца, но и какое оружие он пустил в ход! Нанесенная им смертельная рана, судя по всему, не поддастся экспертизе! Наиболее хладнокровные утверждают, что такую брешь мог пробить только миномет. А о мнении остальных представляю вам догадываться самостоятельно!
– Но, шеф, ведь это оружие должно быть в «малой Корсике»! Дайте мне ордер на обыск, и…
– …и вы ничегошеньки не найдете, старина. Сами понимаете, его уже наверняка кто-нибудь потихоньку вынес из квартиры и припрятал.
– Так, значит, мы не примем никаких мер?
– Нет, подождем.
Кто вовсе не собирался ждать, так это Фред Кабри. После смерти Бэроля он понял, что следующей жертвой неминуемо станет он сам. Конечно, при мысли о том, что придется оставить Ниццу и все еще сидевшую в тюрьме Анаис, сердце у Фреда немного щемило, но в конце концов собственная безопасность – самое главное, а она настоятельно требовала убраться на возможно большее расстояние от столицы Лазурного берега, да поживее. Вовсе не желая идти к Консегюдам, он решил ограничиться звонком и сообщить о своем решении по телефону. Трубку сняла супруга патрона.
– Алло, мадам Жозетт?
– Да, здравствуйте, Фред.
– Вы уже знаете, что случилось?
– Да… это ужасно.
– А главное – опасно для нас. Я сматываюсь.
– Вы нас бросаете, Фред?
– Я следующий в списке, так что, сами понимаете…
– Да, конечно…
– До свидания, мадам Жозетт… мое почтение патрону.
«Какому патрону? Чьему?» – думала Жозетт, идя в комнату, где сидел поникший и вдруг резко постаревший Консегюд.
– Звонил Фред.
– Чего он хотел?
– Попрощаться с нами.
– Попро…
– Фред удирает. Ему страшно.
– Вот как? А что, если и нам сделать то же самое?
Жена Консегюда пожала плечами.
– Мы уже не так молоды, чтобы опять все начинать с нуля, Гастон… – она окинула комнату взглядом: -…и потом, оставить все это? Нет! Слишком тяжело досталось! Сколько мы делали, на что шли, что терпели… Нет, я никуда не поеду, и уж коли подыхать – так лучше дома! – Немного помолчав, Жозетт уже мягче добавила: – Но ты, если хочешь, уезжай…
Консегюд покачал головой:
– Нет, мы с тобой – в одной упряжке и будем тянуть воз, пока сможем… а там…
– А там – уже неважно…
Юбер пока так ничего и не решил. Он еще спал после вчерашнего изнурительного дня, когда в спальню вбежала жена.
– Юбер! – крикнула она, встряхивая мужа. – Проснись, Юбер!
Глаза его застилал туман, веки не желали подниматься, язык с трудом ворочался во рту.
– Что такое? – сделав над собой мучительное усилие, пробормотал он.
– Жозе!
– Жозе? Какой Жозе?
– Да Бэроль же!
– Он здесь? Скажи, что я отправился путешествовать! Не желаю больше его видеть!
– И не увидишь.
Тон жены сразу насторожил Юбера.
– Это почему?
– Потому что Бэроль мертв. Его убили сегодня ночью…
Хозяин «Веселого матроса» не ответил. Он лишь смертельно побледнел и, забившись в постель, натянул на голову одеяло, словно желая спрятаться от всего мира. Не в силах побороть охватившую его панику, Юбер уже явственно ощущал, как холодный металл терзает его плоть, яд сжигает внутренности, и нервно прислушивался, ожидая взрыва, который вот-вот разнесет его в клочья.
Жена стянула с него одеяло. Перекошенная от страха физиономия хозяина «Веселого матроса» производила жуткое впечатление.
– А теперь – довольно, Юбер! – повелительным тоном сказала Антуанетта, заставив мужа сесть. – Делай что хочешь, но, предупреждаю: я ухожу!
– Ты…
– И не вернусь, пока все не успокоится. Я вовсе не жажду закончить жизнь на манер Акро…
– Я боюсь…
– Я тоже… и мне это не по вкусу…
– Так что?
– А ничего! Решать должен ты.
– Но что я могу решить?
– Сам знаешь не хуже моего…
– Это невозможно…
– Подумай, Юбер… Остался один Кабри… а он, как тебе известно, недорого стоит…
– Это еще не повод, чтобы я его предал.
– Дело твое.
– А может, загнать ресторан?
– Если нам дадут на это время…
Сделав это утешительное замечание, Антуанетта вышла из комнаты. Юбер остался один. Он окинул спальню взглядом, но его так терзал страх, что привычная обстановка, против обыкновения, не успокаивала. Отчаяние сделало его чужим всему и вся. Неожиданно в доме зазвенели все стекла – где-то неподалеку самолет с громким «бум!» преодолел звуковой барьер. Юбер, дико завопив, вскочил с постели. Жена побежала в спальню.
– Что случилось? – с порога крикнула она.
– Я… я подумал… это бомба…
Она с жалостью и отвращением посмотрела на мужа.
– Ты сам-то хоть понимаешь, что помаленьку свихиваешься?
– Так, по-твоему, мне и в самом деле надо пойти… к Сервионе?
– Для нас обоих это единственная возможность уцелеть. Так я приготовлю тебе чемоданчик?
– Ну и выражения у тебя…
– Хочешь, я тебя провожу?
– Нет, иначе… у меня не хватит мужества…
Антуанетта снова посмотрела на мужа – как бы то ни было, а мысль о скорой разлуке ее немного растрогала.
– Так ты и в самом деле ко мне привязана?
Она ласково потрепала его волосы.
– Просто ты никогда не желал этого замечать. Дорогой мой… Надеюсь, они обойдутся с тобой не слишком сурово… Во всяком случае, можешь не сомневаться – я тебя подожду.
– А я и не сомневаюсь… Но сейчас мне лучше еще немножко отдохнуть… Пойду вечером или завтра утром…
– Тогда я смотаюсь в Кан – надо кое-что купить… Не возражаешь, если я возьму машину?
– Теперь она в твоем полном распоряжении.
Юбер послушал, как удаляется его «ДС», потом, выждав еще немного, начал складывать в два чемодана белье и костюмы. Наконец, спустившись вниз, он достал из тайника в стене погреба спрятанную на такой случай заначку: несколько тысяч долларов, пятьдесят тысяч французских франков пятисотенными банкнотами и тысячу швейцарских франков. С такой суммой Юбер мог ни о чем не печалиться по крайней мере в ближайшее время. Он вовсе не собирался идти в полицию и добровольно лезть за решетку, а комедию играл лишь для того, чтобы усыпить подозрения жены. Насчет ее любви Юбер не питал ни малейших иллюзий. То была пара мелких хищников, и один вполне стоил другого.
Он думал только о том, как бы спасти свою шкуру и прихватить побольше денег. Опасаясь, что его станут искать на вокзалах, он решил отправиться в Ниццу, а оттуда автобусом доехать до Диня. Но этот автобус ходит только по утрам, придется найти спокойную гостиницу, провести там ночь, а назавтра махнуть в горы. Уж туда-то за ним никто не погонится!
Даже не бросив прощального взгляда на «Веселого матроса», хотя, по-видимому, оставлял его навсегда, и не вспомнив о спутнице жизни, тоже, вероятно, покинутой навеки, Юбер сел в автобус, ходивший из Сан-Рафаэля в Ниццу. Через некоторое время, выходя из автобуса за Казино, он уже окончательно излечился от страха. Беглец поставил чемоданы на землю, вытащил сигарету и закурил, а потом снова нагнулся за чемоданами, да так и застыл в этом, довольно смешном, положении. Сигарета выпала изо рта. Напротив Юбера стояли две старухи в черном и молча смотрели на него. И тут беглеца снова охватила дикая паника. Ему не пришло в голову внимательнее рассмотреть этих двух старух и выяснить, следят ли они за ним или просто кого-то ждут. Не вспомнил Юбер и о том, что все старые горянки обычно ходят в черном. Правда, он сейчас был просто не в состоянии думать о чем бы то ни было. В мозгу, подобно колоколу, билась одна страшная мысль: они меня сейчас убьют, убьют, убьют… Не думая о том, что подобное поведение наверняка удивит окружающих, Юбер бросил чемоданы и как безумный кинулся прочь. Двое мужчин побежали было следом, решив, что это вор, бросивший добычу, но подгоняемый паническим ужасом Юбер удирал слишком быстро. Он вихрем влетел в полицейское управление, и попытавшийся остановить его полицейский отлетел к стене.
Услышав топот и крики на лестнице, Сервионе и Кастелле с удивлением переглянулись.
– Что там на них нашло? – проговорил комиссар. – Очумели, что ли? Пойдите узнайте, в чем дело, Кас…
Но не успел он договорить, как дверь распахнулась. Юбер, задыхаясь, с пеной на губах ворвался в кабинет. За ним вбежали несколько полицейских. Хозяин «Веселого матроса» с мольбой протягивал руки к инспектору:
– Спасите меня! Они гонятся за мной! Они меня прикончат!
– Кто?
– «Черные ведьмы»!
Кастелле жестом приказал подчиненным удалиться, потом повернулся к Сервионе:
– Шеф, я думаю, мой приятель Юбер жаждет облегчить совесть.
Помолодевший от радости комиссар не без симпатии поглядел на беглеца:
– Я вас слушаю, старина.
И Юбер заговорил. Он выложил все, не забыв ни о липовом алиби, ни о смерти Кастанье. Разговор получился коротким, и, подписав признание, Юбер в сопровождении двух полицейских отправился в камеру ждать, пока его отправят в тюрьму. Как только пленник вышел, Кастелле радостно воскликнул:
– Я знал, что Юбер сломается, а через него мы доберемся и до остальных!
– Но с чего вдруг такой панический страх?
– У Юбера побывали старухи.
– В Гольф-Жуане?
– В Гольф-Жуане!
– Но зачем?
– Чтобы нагнать на него страху… Я сам их туда отвез.
– И у вас хватило нахальства на подобную выходку, Кастелле?
– Я не хотел, чтобы наши бешеные прикончили еще Юбера, Фреда и – кто знает? – возможно, Консегюда…
Еще несколько минут – и Фред бы ускользнул. Собираясь навсегда покинуть Ниццу, он решил в последний раз навестить жену и как-нибудь обиняками объяснить причины своего бегства. Тем более, что вся каша, по сути дела, заварилась изза Анаис. На свой лад Фред любил жену. К несчастью, тем, кто живет вне закона, сентиментальничать противопоказано. Кабри полагал, что успеет заскочить домой и взять вещи прежде, чем его найдут неизвестные мстители. Что же до полиции, то с ее стороны он вообще ничего не опасался.
Когда в дверь постучали, Фред Кабри в последний раз окидывал взглядом комнату, где прожил несколько лет. Парень замер от удивления. Он никого не ждал. Решив уехать, Фред избавился было от страха, но теперь его снова охватила дрожь. Неужто и впрямь к нему явились проклятые ведьмы из старого города? И как они посмели преследовать его даже дома?
– Кто там? – слегка охрипшим голосом спросил парень.
– Это я, Кастелле. Открывайте скорее, Кабри, я тороплюсь.
Фред с облегчением перевел дух. Опять эти дотошные ищейки попытаются вытянуть из него какие-то сведения! Забавные типы… Он открыл дверь.
– Привет, инспектор!
Кастелле указал на чемоданы:
– Собрались в дорогу?
– Как видите… и, прошу прощения, я очень спешу.
– Теперь вам уже некуда спешить.
– Что?
– Я хотел сказать, что, может, минуту назад вы и спешили, но сейчас в этом отпала всякая необходимость.
– Это еще почему?
– А вот почему!
И не успел Фред даже пальцем шевельнуть, как инспектор защелкнул у него на запястьях наручники. Бандит, вытаращив глаза, уставился на стальные браслеты.
– Но… за что? – пробормотал он.
– А ты совсем не догадываешься?
От этого неожиданного «ты» по спине у Кабри забегали мурашки.
– Опять эта история в Вилльфранш?
– Ты что ж, думал, мы позволим убивать своих людей безнаказанно?
– Но я вам уже сто раз повторял, что…
– Не утомляйся. Юбер все выложил.
– Я не…
– Он раскололся, да еще с таким треском, что ты и представить себе не можешь! И насчет алиби, и как готовилась операция, и какие ты давал приказы, и даже о разрешении Консегюда – кстати, им сейчас лично занимается мой шеф. Так что вся история нам известна. Ну, видишь теперь, что тебе и впрямь торопиться некуда?
– Вот сволочь…
У Кабри пропало всякое желание сопротивляться. Какой смысл вести борьбу, если поражение обеспечено заранее? Предательство Юбера угнетало его так же, как и разлука с Анаис, теперь уже наверняка окончательная…
А Кастелле меж тем продолжал:
– Мы могли бы выждать, пока тебя, как и твоих приятелей, отправят на тот свет, но я счел такое наказание недостаточным. Я хочу, чтобы ты гнил в тюрьме, чтобы ты медленно подыхал, чувствуя себя отрезанным от всего мира… если, конечно, тебя не отправят на эшафот… Но и тогда ты хорошенько прочувствуешь последние часы перед свиданием с палачом.
Инспектор немного подумал и уже совсем другим тоном закончил разговор:
– Антуан Пьстрапьяна был моим другом. Понятно?
Дверь открыла Жозетт. Едва взглянув на лицо Сервионе, она поняла, что вместе с ним в дом пришло несчастье.
– Что случилось? – тихо спросила мадам Консегюд.
– Для вас обоих все кончено!
– Вот как? И почему же?
– Из-за убийства Пьетрапьяна.
– Мы не имеем к нему ни малейшего отношения, и вы это прекрасно знаете.
– Вы не только были в курсе, но еще и благословили бойню. Где ваш муж?
Жозетт, не отвечая, повела его в гостиную. Ей вдруг стало очень тяжело передвигать ноги. Всего за несколько секунд Жозетт Консегюд превратилась в усталую от жизни старуху. Она заранее отказывалась от борьбы.
– Это комиссар… – предупредила она Гастона, и тот нервно вдрогнул.
– Пусть он оставит меня в покое!
Сервионе встал перед ним.
– В тюрьме у вас будет достаточно времени на отдых.
– В тюрьме?
– Да, и вы сядете туда очень надолго. Я ведь говорил, что когда-нибудь до вас доберусь, Консегюд. Вот это и произошло. Я изымаю из обращения вас обоих.
– Но вы не можете…
– Само собой! Этим займется судья. Мое дело – арестовать. Юбер все выложил. У нас собрано на вас великолепное досье, Консегюд, и то, что вы позволили убить Пьетрапьяна, – лишь достойное завершение всего. А ваша жена стала сообщницей уже хотя бы потому, что промолчала. В таком возрасте и с таким богатым жизненным опытом вам следовало бы знать, что поднять руку на полицейского – значит подписать себе приговор. Ну что, добровольно пойдете или мне придется вызвать на помощь шофера?
Они чувствовали себя побежденными уже с тех пор, как позвонил Фред, – оба слишком давно не оставались одни. Генерал, лишенный армии, Консегюд не знал толком, что ему делать, на что решиться. За него ответила Жозетт:
– Мы идем… Вы позволите мне собрать вещи?
– Давайте.
Комиссар знал, что она не попытается бежать. Рантье преступного мира, потеряв все доходы, оказались в полной растерянности и теперь готовы были подчиняться кому и чему угодно. И это Консегюды, так привыкшие командовать! Жозетт вернулась с двумя легкими сумками. Уходя, она в последний раз огляделась.
– Покинуть все это… очень тяжко, комиссар…
– Подумайте о тех, кого вы ограбили… и утешайтесь мыслью, что чужое добро в прок не идет.
– В таком случае на свете было бы очень мало богатых…
Базилия Пьетрапьяна наконец решила признаться, что вместе с детьми присутствовала при убийстве своих близких… Опознав Фреда Кабри, она особо указала на него как на убийцу своего сына. После того, как арестованные уехали в полицейской машине, старуха осталась наедине с Сервионе и Кастелле.
– Вы ничего не хотите рассказать мне, Базилия, о смерти Бенджена, Пелиссана и обоих Акро? – спросил комиссар.
– А что, по-вашему, я могу рассказать?
– Например, каким образом вам удалось их казнить.
Базилия умела напускать на себя величайшее простодушие.
– Честно говоря, комиссар, не понимаю, о чем это вы… А теперь мне пора домой – я нужна внукам.
Сервионе вздохнул:
– Ладно уж, идите… Но вот уж никогда бы не подумал, что вы такая лгунья, Базилия.
Старуха, уже направившаяся к двери, обернулась:
– Во-первых, мужчине твоих лет не пристало так разговаривать с женщиной моих – это невежливо. И, будь я твоей матерью, я бы тебя хорошенько отшлепала, чтобы научить приличным манерам. А во-вторых, не понимаю, с чего вдруг ты решил меня так обозвать!
Комиссар возмущенно стукнул кулаком по столу.
– Слыхали, Кастелле? – рявкнул он. – Она еще смеет спрашивать, почему я назвал ее лгуньей! – Сервионе подскочил к старухе. – Да Господи Боже, просто-напросто потому, что вы не говорите правды!
Она с самым лицемерным видом пожала плечами.
– Это еще не повод! – И, немного помолчав, добавила: – Если хочешь знать мое мнение, Оноре, здесь, на континенте, ты совершенно разучился себя вести…
