Дан Медовников

Станислав Розмирович, директор центра исследований сферы инноваций ИМИ НИУ ВШЭ

Тигран Оганесян

Новая инновационная повестка дня для России: борьба за эффективность, собственные НИОКР и инжиниринг и активная промышленная и технологическая политика

Рисунок: Константин Батынков

Минувший 2013-й можно назвать годом резкой смены вектора отечественной инновационной политики, а для части панически настроенных наблюдателей и годом полной потери ориентации страны в этой области. Строившаяся в предыдущее десятилетие национальная инновационная система, возможно, работавшая неэффективно, но предполагавшая определенную логику своего развития, вдруг была поставлена под вопрос.

Президент в послании Федеральному собранию был достаточно жестким: «…Надо провести серьезную инвентаризацию институтов развития. В последнее время их деятельность рассыпалась на множество разрозненных проектов, порой напрямую не связанных с инновациями. Мы не для этого создавали эти институты развития. Проекты, может быть, и хорошие. Но создавались эти институты для поддержки именно инновационного развития экономики. Нужно восстановить в их работе стратегический вектор на технологический прорыв».

yandex_partner_id = 123069; yandex_site_bg_color = 'FFFFFF'; yandex_stat_id = 3; yandex_ad_format = 'direct'; yandex_font_size = 0.9; yandex_direct_type = 'vertical'; yandex_direct_limit = 2; yandex_direct_title_font_size = 2; yandex_direct_header_bg_color = 'FEEAC7'; yandex_direct_title_color = '000000'; yandex_direct_url_color = '000000'; yandex_direct_text_color = '000000'; yandex_direct_hover_color = '0066FF'; yandex_direct_favicon = true; yandex_no_sitelinks = true; document.write(' sc'+'ript type="text/javascript" src="http://an.yandex.ru/system/context.js" /sc'+'ript ');

Это заявление во многом дезавуирует прежнюю инновационную линию, ориентированную на простое унавоживание российской инновационной почвы, создание чисто институциональных условий для роста всего, что вырастет, и встраивание в глобальную инновационную среду, часто без учета российских экономических и политических интересов. Требование технологического прорыва вообще выглядит революционным: на комфортном инновационном лифте, который строили до этого, прорывов не делают — тут нужно другое средство передвижения.

Слова президента стали кульминационной точкой, демонстрацией высшей политической воли к переменам. Собственно, артподготовка шла еще с весны, когда отставили Владислава Суркова , главного по инновациям в стране, а к «Роснано» и Сколково стали предъявляться претензии со стороны Счетной палаты и других надзорных ведомств.

Начавшись с атаки на Сколково и «Роснано» — наиболее знаковые институты предыдущего курса, год продолжился беспрецедентным давлением на РАН, результатом которого стало ее полное переформатирование и создание нового суперинститута — Российского научного фонда, который фактически получил карт-бланш в сфере не только фундаментальной, но и прикладной науки. Вместо академической вольницы приходит компетентный, но сильно политизированный заказчик исследований и разработок.

При этом устами вице-премьера Дмитрия Рогозина было объявлено еще и о начале прорыва в шестой технологический уклад, прежде всего в военно-технической области (ответ глобальному молниеносному американскому удару). Замаячил подзабытый уже образ гонки вооружений. Напомним, что произошло это на фоне беспрецедентного роста расходов на военные статьи бюджета, запланированных на ближайшие несколько лет. К концу года два института развития — Российская венчурная компания (РВК) и «Роснано» — уже успели заявить об изменении своих стратегий, по слухам, ждут перемены и «Сколково». Короче говоря, российскую инновационную и научную сферу ощутимо трясет.

Что это, черты нового грандиозного и единого плана или следствия стохастических схваток различных групп интересов? Интересы отдельных элитных групп сбрасывать со счетов, конечно, нельзя (военные, противники Академии наук, сторонники масштабных технократических проектов в интересах государства, оппоненты либеральному и институциональному подходам в экономической политике и т. д.). Но скорее речь идет об объективном историческом процессе, интегрированном результате воздействий и сигналов от науки, экономики и общества и, last but not least, сигналов из внешнего мира. Конечно, без большой политики тут тоже не обошлось, но она выступает в роли deus ex machina из античных постановок — разрешает противоречие уже после того, как сложится новый баланс сил.

Жребий брошен

Два года назад в статье «Жребий еще не брошен» («Эксперт» № 2 за 2012 год) мы сформулировали три сценария для инновационной политики России.

Первые два предполагают, что в мире завершается пятая технологическая волна (технологический уклад), в основе которой лежали микроэлектроника, персональные компьютеры и информационно-коммуникационные технологии (см. схему). Об этом свидетельствует текущий экономический кризис, который приведет к массированному перетоку инвестиций в производства, базирующиеся на технологиях шестого уклада, среди которых чаще всего называют нанотехнологии, биоинженерию, альтернативную энергетику, когнитивные технологии.

Различия между этими двумя сценариями лишь в том, как субъектам российской политики и экономики надо реагировать на появление новой технологической волны. В первом сценарии (мы назвали его «локальное лидерство») предусматривается возможность концентрации ресурсов на приоритетных направлениях технологического прорыва и совершение «большого рывка» с целью завоевания лидирующих позиций хотя бы в некоторых базовых технологических направлениях нового уклада. За минувшие два года эта позиция, еще недавно полумаргинальная, была предельно четко артикулирована такими приближенными к центрам принятия решений политиками, как Дмитрий Рогозин и Сергей Глазьев (тех, кто интересуется, как может выглядеть реализация первого сценария, отсылаем к докладу «Стратегия “большого рывка”», одним из авторов которой является Глазьев).

Второй сценарий («быстрое преследование») связан с отказом от попыток стать мировым лидером нового технологического уклада. Вместо этого следует создавать условия для переноса в Россию производств и технологий предыдущего уклада, которые, как показывает исторический опыт, мировые лидеры вполне охотно передают следующим в их фарватере странам. Именно такой сценарий был базовым все последнее десятилетие, его апологетом является бÓльшая часть российского политико-управленческого истеблишмента, условно определяемая как либеральная.

Что касается третьего сценария («адаптация к межсезонью»), то он отталкивается от предположения, что от начала следующей технологической волны мир отделяет еще довольно долгое время — до двадцати лет. И текущий экономический кризис указывает вовсе не на окончание, а на середину цикла. Именно так выглядит динамика большой технико-экономической волны в описании наиболее авторитетного исследователя этого феномена Карлоты Перес .

По этой логике новый технологический уклад появится не ранее 2030 года, а до этого весь мир будет заниматься совершенствованием базовых технологий текущего уклада, повышением эффективности их применения и расширением областей применения, ростом концентрации капитала за счет процессов слияния и поглощения, выстраиванием глобальных цепочек добавленной стоимости и т. п. Естественно, странам технологической периферии (к которым сегодня, увы, относится и Россия) рассчитывать на масштабное получение технологий от стран-лидеров при этом не приходится.

В этих условиях стратегия России должна заключаться в том, чтобы, используя эти двадцать лет, с одной стороны, разобраться с имеющейся у нас промышленностью и инфраструктурой, повысить их эффективность и производительность, а с другой — максимально сократить разрыв со странами-лидерами по базовым технологиям пятого уклада. Для этого необходимо сочетать точечное заимствование и импорт технологий там, где такой шанс появляется, и воспроизведение передовых технологий своими силами в тех случаях, когда их не удается приобрести. Ключевыми лозунгами этого сценария должны стать «борьба за эффективность», «собственные НИОКР и инжиниринг» и «активная промышленная и технологическая политика».

Два года назад мы предположили, что наиболее адекватным описанием происходящего будет третий сценарий и уже есть признаки перехода на него, а десять — двенадцать лет предыдущей инновационной политики преимущественно укладываются во второй с отдельными и не слишком удачными попытками выйти на первый. Можно ли применять эту модель в сегодняшней российской ситуации? Далее мы постараемся это показать, но посмотрим сначала, действительно ли мир ощущает технологическое межсезонье и какие стратегии выбирают сегодня наши соседи по планете.

Соседи по планете привыкают к межсезонью

О том, что «золотой век» (термин Перес) информационных технологий пока еще даже не наступил и они по-прежнему обладают огромным потенциалом, свидетельствуют многочисленные технологические форсайтные исследования.

Приведем в качестве одного из типичных примеров доклад McKinsey Global Institute «Прорывные технологии: важнейшие достижения, которые преобразят жизнь, бизнес и глобальную экономику», выпущенный в мае 2013 года. Авторы представили список наиболее перспективных технологических направлений, прогресс которых, по их мнению, окажет наибольшее влияние на социально-экономическое развитие в течение ближайших десяти — пятнадцати лет (за конечную точку прогноза взят 2025 год).

Как отмечают аналитики McKinsey, воздействие информационных технологий на цивилизационный ландшафт в среднесрочном диапазоне носит «всепроникающий характер»: «Подавляющее большинство выявленных нами перспективных технологий либо целиком, либо в значительной степени обязаны своим возникновением и развитием IT-сфере. Информационные технологии на протяжении уже очень длительного времени демонстрируют устойчивые темпы развития, зачастую сопровождаемые экспоненциальным ростом сравнительных показателей эффективности затрат».

Сошлемся также на доклад Национального совета по разведке (US National Intelligence Council, NIC), одного из самых влиятельных мозговых центров США, раз в четыре года публикующего специальный отчет Global Trends для новоиспеченных американских президентов. В последнем по времени докладе NIC Global Trends 2030, опубликованном год назад, его авторы констатировали, что основным катализатором дальнейшего развития мировой экономики, по крайней мере до конца следующего десятилетия, будут все те же информационные технологии, которые вступили в новую эру Big Data.

Итак, новые глобальные технологические драйверы откладываются, а кризис середины цикла вынуждает искать способы его преодоления, не связанные с шестой волной. И, как показывает практика, одним из самых популярных антидотов стала агрессивная госполитика стимулирования наиболее перспективных традиционных промышленных отраслей, технологических направлений и даже отдельных проектов. Инновационная политика стала приобретать все больше черт политики собственно технологической и промышленной.

Этот массовый феномен привлек к себе пристальное внимание аналитиков ОЭСР, в середине 2013 года выпустивших специальный доклад Beyond Industrial Policy. Emerging Issues and New Trends, название которого мы, с учетом его содержания, предпочтем перевести как «Возрождение активной промышленной политики: актуальные проблемы и новые тренды». Как отмечает основной автор этого исследования Кен Уорвик , в последние годы во многих промышленно-развитых странах мира — участниках элитного клуба ОЭСР, а также в быстро развивающихся странах наблюдается подлинный ренессанс новой индустриальной политики в неокейнсианском духе.

В докладе ОЭСР приводится весьма обширный перечень стратегических инициатив последних лет, имеющих явно выраженный неоиндустриальный привкус.

Вот несколько примеров. Правительство Нидерландов в 2010 году представило госпрограмму поддержки важнейших промышленных секторов, а уже в 2011-м специально созданное новое министерство экономических проблем, сельского хозяйства и инноваций обнародовало агрессивный план национальной промышленно-инновационной политики, в котором четко прослеживается селективный отраслевой подход: специально выделены девять стратегических отраслей, которым правительство страны обещало уделять особое внимание.

Японское правительство в 2010 году опубликовало план новой промышленной политики, нацеленный на переориентацию национальной экономики от развития традиционных секторов (автомобилестроения, электроники и проч.) на ускоренный рост на пяти стратегических направлениях: инфраструктурном, энергетическом, «культурном» (блок, состоящий из индустрии моды, туризма и производства продуктов питания), в медицине, а также в технологических отраслях, в которых Япония сохраняет или стремится занять лидирующие позиции.

Схожую активную промышленную политику давно осуществляет и правительство Южной Кореи, причем в течение последних двух-трех лет в этой стране были разработаны специальные долгосрочные стратегии развития для флагманских отраслей промышленности: автомобилестроения, судостроения, полупроводниковой и сталелитейной промышленности, машиностроения.

Наконец, в Китае в июле 2011 года запущен План научно-технологического развития, в котором выделены 11 стратегически значимых секторов (в том числе ИКТ, энергетические технологии, фармацевтика, гражданское авиастроение и ряд других).

Авторы доклада отмечают, что помимо ренессанса традиционной промполитики отчетливо начинают проявлять себя новые тренды: фокусирование внимания государств на развитии конкретных технологий и осуществлении крупных проектов, новый всплеск интереса к кластерной политике и использование в качестве инструмента искусственного стимулирования инновационной активности селективных госзакупок. Красной нитью через различные госпрограммы проходят «зеленая» тема и проблемы энергосбережения. Раз новая технологическая волна задерживается, а экономика в кризисе, имеет смысл еще больше отжать предыдущие уклады, повысив производительность труда и снизив потребление ресурсов и энергии.

При этом, как мы уже отмечали, в полном соответствии с третьим сценарием страны-лидеры перестают легко делиться высокомаржинальными технологиями предыдущих укладов (прежде всего пятого), резко ужесточают барьеры для технологического трансфера наиболее перспективных разработок (подробнее см. наш спецдоклад о трансфере технологий, «Эксперт» № 12 за 2012 год) и, наконец, предпринимают активные шаги по реиндустриализации, то есть частичному возврату на свою территорию производственных мощностей с высокой добавленной стоимостью и «знаниеемкостью».

Иными словами, на смену привычному офшорингу предлагается посткризисная концепция «решоринга», а главным забойщиком в этом процессе выступают Соединенные Штаты. Помимо запаздывания шестой волны важнейшими стимулами, способствующими быстрому всплеску ее популярности в США в последние годы, стали достаточно быстрое сокращение разрыва между средним уровнем оплаты труда в развивающихся странах и в самих Штатах и американский энергетический бум, связанный с массовой разработкой нетрадиционных ресурсов природного газа и нефти, который в том числе привел к существенному удешевлению электроэнергии и транспортной составляющей в производственных издержках компаний, базирующихся на территории США.

Схожие реиндустриальные амбиции демонстрируют и европейские полисимейкеры. Еще в конце 2012 года руководство Евросоюза поставило принципиальную задачу: довести к 2020 году долю промышленной составляющей в валовой добавленной стоимости стран ЕС с текущих 16 до 20%. А в 2013-м увидел свет специальный доклад Towards knowledge driven reindustrialisation («По направлению к знаниеемкой реиндустриализации»), подготовленный Генеральным директоратом промышленности ЕС, в котором был декларирован «промышленный императив Евросоюза». Как отмечают авторы этого программного документа, сравнительные конкурентные преимущества европейских компаний в настоящее время сконцентрированы прежде всего в отраслях, производящих высокотехнологичную и наукоемкую продукцию, и, для того чтобы не потерять в будущем свои конкурентные позиции на мировом рынке, странам ЕС необходимо сделать особый акцент на усиленное развитие «внутриевропейских цепочек создания добавленной стоимости».

Третий сценарий шагает по России

Когда в конце 2011 года мы довольно умозрительно описывали третий сценарий для России, было еще непонятно, насколько он востребован нашими политиками и кто сможет стать выразителем этой идеологии. Тем удивительнее было наблюдать, как именно третий сценарий в течение прошедших двух лет становился де-факто идеологией первых лиц нашего государства. В своих предвыборных статьях Владимир Путин в качестве приоритетных задач назвал повышение производительности труда в два раза и создание 25 млн высокотехнологичных рабочих мест, необходимость реализации промышленной политики. Очень показательным оказался названный им набор приоритетных отраслей для завоевания технологического лидерства: фармацевтика, высокотехнологичная химия, композитные и неметаллические материалы, авиационная промышленность, ИКТ, нанотехнологии, атомная промышленность и космос. Практически все они (кроме разве что нанотехнологий) относятся к элементам пятого, а то и четвертого технологических укладов. В последующих своих выступлениях Путин еще активнее стал акцентировать внимание на повышении эффективности промышленной базы и росте производительности труда.

Показательно и изменение риторики Дмитрия Медведева . Он все меньше говорит о модернизации и инновациях, служивших его визитной карточкой в годы президентства. И все больше обращается к теме эффективности. Знаковой стала фраза из его программной статьи «Время простых решений прошло»: «Ключевым фактором обеспечения конкурентоспособности российских компаний становится снижение их затрат». Не создание инновационных продуктов, не выход на новые рынки, не технологическая модернизация, а «снижение затрат»! Все чаще в последнее время Медведев обращается к теме энергоэффективности и ресурсосбережения.

Не меньше риторики важны и конкретные действия, соответствующие третьему сценарию. Значительные бюджетные средства вкладываются в рамках гособоронзаказа в обновление производственных мощностей предприятий ОПК. Расширяется объем внутреннего рынка за счет развития Таможенного союза и применения не запрещенных правилами ВТО протекционистских мер. Подтверждена готовность государства поддержать из средств ФНБ масштабные проекты, усиливающие внутреннюю связанность регионов: высокоскоростная железнодорожная магистраль Москва — Казань, Центральная кольцевая автомобильная дорога (ЦКАД) и модернизация Транссиба. Развитие Восточной Сибири и Дальнего Востока объявлено национальным приоритетом. Госкомпаниям даны четкие указания ежегодно снижать издержки на 10%. Проведены конкурсы на поддержку из федерального бюджета инжиниринговых центров в регионах.

Вместе с тем курс на реализацию третьего сценария регулярно сопровождают решения, явно относящиеся к двум другим. Продолжаются мероприятия второго сценария: ликвидация РАН, вхождение в ВТО, ориентация на место в мировых рейтингах инвестиционной привлекательности или университетов. Одновременно возникают инициативы по осуществлению мер из арсенала первого сценария: например, намерение адекватно ответить «глобальному молниеносному удару» США технологиями шестого уклада.

На неизбежность такого смешения жанров в период неопределенности с траекторией развития технологической волны мы указывали в нашей предыдущей статье. Однако похоже, что все большее число участников процесса принятия решений о стратегии развития страны строят свою деятельность в соответствии с третьим сценарием.

Так, активизировались в направлении промышленной и кластерной политики министерства. Наибольшую активность проявляет Минпромторг. В 2013 году министерство разработало проект закона «О промышленной политике в Российской Федерации». Сейчас законопроект проходит общественные слушания и рассматривается в других ведомствах. В конце 2012 года утверждена госпрограмма «Развитие промышленности и повышение ее конкурентоспособности», которая определяет развитие почти двух десятков отраслей. На реализацию всех ее подпрограмм до 2020 года предусмотрено выделить 227 млрд рублей из федерального бюджета. Ранее Минпромторг разработал 14 отраслевых стратегий.

Минэкономразвития в 2012 году провело конкурс по отбору регионов, претендующих на создание территориальных инновационных кластеров. В итоговый перечень вошли 25 кластеров. Предполагается, что они будут получать господдержку, что обеспечит кооперацию базирующихся на их территории предприятий, научно-исследовательских и образовательных организаций и, как следствие, снизит издержки и повысит конкурентоспособность выпускаемой продукции.

Необходимость перехода к третьему сценарию чувствуют не только политики и специалисты ведомств. О снижении издержек, повышении эффективности производства и росте производительности труда как о стратегически важных задачах заговорили собственники и первые лица крупнейших промышленных холдингов.

В Силиконовой долине инновационный лифт работает как следует

Владимир Потанин , генеральный директор «Норильского никеля», в интервью «Ведомостям» определил ситуацию в экономике как движение против встречного ветра: «Сейчас мы работаем в условиях сильного встречного ветра. Поэтому нам важно демонстрировать более высокую эффективность, больше уделять внимания деталям. Лейтмотив нашей стратегии — ориентация на отдачу на капитал. В условиях встречного ветра слово “эффективность” становится ключевым».

Вадим Махов , председатель совета директоров ОМЗ, опубликовал в этом году книгу с вдохновляющим названием «Инноваторы побеждают: поле битвы — тяжелое машиностроение». Значительная часть книги посвящена тому, как группа ОМЗ борется за повышение эффективности производства, производительность труда, экономию ресурсов — рассматривая все это как первый этап борьбы за конкурентоспособность. «Золотое правило успешных компаний — начинать инвестиции в новые технологические решения только после того, как достигнут предел эффективности по имеющимся», — утверждает г-н Махов.

«Стоимость нашей рабочей силы существенно выросла, а эффективность производства отстала, поэтому многие изделия пока не могут конкурировать с иностранными по цене. Именно поэтому наша основная задача — повысить производственную эффективность», — отмечает генеральный директор холдинга «Авиационное оборудование» Максим Кузюк (см. «Эксперт» № 50 за 2013 год). Похожие слова можно услышать от многочисленных представителей среднего бизнеса, но их коллективное мнение заслуживает отдельной статьи. Здесь же нам остается понять, как развитие страны в условиях реализации сценария «адаптация к межсезонью» может отразиться на инновационно-технологической политике, с которой мы и начали эту статью.

Системный разворот

Можно констатировать, что проект создания основ национальной инновационной системы (НИС), который стартовал примерно пятнадцать лет назад, в целом завершен. За прошедшее время развитие российской НИС совершило цикл от реализации отдельных проектов через создание на федеральном уровне нормативной базы, институтов и инфраструктур и «спустилось» на уровень отдельных регионов, университетов, компаний, конкретных проектов (см. схему).

Основная идея, которой руководствовались создатели нынешней модели НИС, можно коротко сформулировать как копирование наиболее эффективных институтов, созданных в других странах (второй сценарий). Рациональной основой такого подхода, как считает авторитетный специалист в области инноваций, заведующий сектором ИМЭМО РАН Ирина Дежина , было понимание глубины отставания России в деле построения НИС. «Одно из объяснений: нам надо догонять, — говорит она в интервью интернет-радиостанции Page42. — Так давайте уже возьмем и имплантируем готовые решения и пройдем этот путь быстрее. Я думаю, что было такое ожидание: кто-то прошел длинный путь, а мы можем его взять и сократить, сжать во времени и сделать это оперативно». Как бы то ни было, подход этот был реализован почти на сто процентов — заимствовать практически уже нечего.

В стране созданы нормативная база и набор институтов поддержки инновационной деятельности, в целом соответствующие зарубежным. Но теперь, как и в остальном мире, НИС должна поработать не только на не слишком определенное и к тому же откладывающееся завтра и на внешний контур, но и на уже сложившееся индустриальное ядро и контур внутренний.

Заточена ли идеология НИС, создававшаяся в самом начале предыдущей волны и призванная прежде всего обеспечить ее стремительное нарастание, под новые задачи? Вопрос этот вряд ли имеет простой ответ. По крайней мере, во время предыдущих волн искусственное создание инновационных институтов не было столь масштабным и всеобъемлющим, экономика переваривала новые технологии не спеша, без инновационной истерики. В этом смысле отрезвление только на пользу — слишком простым и плохо тиражируемым оказался экспортный рецепт инновационного лифта «от Кремниевой долины», и стоило пятой волне войти в фазу кризиса, как лифт застрял с едущими в нем многочисленными стартапами и спинофами.

Однако отказываться от результатов почти сорокалетнего (с учетом истории США) строительства НИС тоже глупо; в конце концов, ряду стран этот увлекательный и дорогостоящий процесс позволил подтянуться к технологическим лидерам. Просто не нужно на нынешнем этапе продолжать делать из инновационной системы фетиш, а надо вспомнить о том, какие задачи помимо чисто институциональных она была призвана решать в конце прошлой (четвертой) волны на своей родине, в США: развивать науку, востребованную передовой промышленностью, поощрять конкуренцию и эффективное производство в среде инновационного бизнеса, помогать государству проводить внятную технологическую политику и пестовать новые поколения технократов и предпринимателей. То есть поработать в интересах собственного национального хозяйства.

А наши институты либо вспомнят, ради чего они когда-то и кем-то были придуманы, либо останутся коллекцией вторичных артефактов, с опозданием имитирующих чужую успешную историю. По ироничному замечанию одного из ведущих экспертов в сфере инноваций, заместителя генерального директора Межведомственного аналитического центра Юрия Симачева , высказанному им недавно в эфире Page42, «у нас очень красивая и эстетичная инновационная политика в узком смысле: инновационные инструменты, стимулирование, предложение инноваций. Но только если куда-то выбросить или поменять внешнее окружение в виде неэффективных институтов, невнятной технологической политики и неразвитой конкуренции».

Conditions sine qua non

Сформулируем первоочередные задачи, без которых дальнейшее движение России в рамках третьего сценария будет затруднено.

На наш взгляд, первая и важнейшая — восстановление полноценного контура отраслевой и прикладной науки . Отечественной промышленности понадобятся технологическое импортозамещение и полноценные отечественные НИОКР в целом ряде отраслей (от нефтехимии до микроэлектроники). Система отраслевых НИИ практически полностью уничтожена. Часть их потенциала подхвачена корпорациями, но создать мощную корпоративную науку по широкому отраслевому спектру пока не удалось. Некоторые их функции возлагались на университеты, которые стимулировались, и местами удачно, с помощью 218-го постановления и других мер. Однако пока успехи университетов точечные и скромные, в том числе по причине многолетней стагнации отечественной системы инженерного образования. Необходимо провести масштабный аудит остатков отраслевой и прикладной науки прежде всего в интересах приоритетных отраслей и, возможно, создать единый центр управления и развития этой сферы; президент РАН Владимир Фортов говорил нам в интервью о необходимости воссоздания ГКНТ (см. «Эксперт» № 35 за 2013 год).

Задача вторая — конкурентоспособный отечественный инжиниринг . Пока мы не слишком заметны на этом рынке, отечественные решения, разработанные нашей отраслевой и прикладной наукой, не будут иметь надежного канала продвижения. Впрочем, в этом направлении уже многое делается и бизнесом, и государством.

Третья задача — целенаправленная политика в отношении быстрорастущего технологического среднего бизнеса , работающего на интересы внутреннего контура (вариант такой политики мы предлагали в № 36 за 2010 год, см. «Рождение национальной инновационной системы»). Он вырос в конкурентной среде, правильно угадал направление движения в сегодняшней ситуации межсезонья, уже давно работает в парадигме эффективности и не обременен излишними обязательствами и связями с частью элиты, поддерживающей второй сценарий. То есть достаточно свободен. Именно из этой среды могут выйти новые чемпионы для третьего сценария.

Четвертая задача — внятная технологическая политика государства . От заявлений о необходимости ресурсо- и энергосбережения, повышения экологической ответственности и ставки только на эффективные технологии необходимо перейти к практике многолетних технологических коридоров, уже несколько лет успешно внедряемой в развитых странах. Первые попытки построить такие коридоры у нас в области моторных топлив и источников освещения закончились неудачно из-за недооценки системности работы этой, казалось бы, простой технологии регулирования (подробнее см. «Форсайт», т. 5, № 1, 2011).

И наконец, задача пятая — развитие элитного инженерного образования . Вообще, в третьем сценарии STEM-образование (Science, Technology, Engineering, and Mathematics) — одна из ключевых тем. Во многих промышленно развитых странах полным ходом идет разработка долгосрочных национальных стратегий в этой сфере (например, в мае 2013 года Национальный научно-технологический совет США представил пятилетний стратегический план госфинансирования STEM-образования, а в проекте федерального бюджета США на 2014 год заложен шестипроцентный рост инвестиций в соответствующие образовательные программы). Без следующего поколения талантливых и квалифицированных инженеров и разработчиков, часть которых станет предпринимателями, наши шансы реализовать третий сценарий становятся нулевыми.

Третий сценарий — самый сложный с точки зрения управленческих компетенций и наверняка потребует решения гораздо более длинного списка проблем. Но давайте начнем с перечисленных, впереди много работы и у нас, и у мира. В своей последней прошлогодней статье, опубликованной в журнале Environmental Innovation and Societal Transitions, Карлота Перес призвала всех поторопиться и с сожалением констатировала, что «до сих пор далеко не все готовы признать тот факт, что период беззаботного веселья девяностых и нулевых окончательно завершен».

График 1

Динамика изменения процентной доли промышленного производства в валовой добавленной стоимости в странах Евросоюза (2000-2012)

График 2

Динамика изменения процентной доли промышленного производства в ВВП США (1990-2012)

График 3

Общий объем расходов на R&D в различных отраслях промышленности в корпоративном секторе, 2013 год.

График 4

Динамика общих расходов на R&D в различных странах и регионах (2012-2013)

Схема 1

Технологическая волна

Схема 2

Этапы развития национальной инновационной политика в России