Кирилл Кобрин

Она сделала свою родину скверной копией Америки

Фото: AP

За две недели до смерти она переехала (ее перевезли) в отель «Ритц». Взбираться по лестницам своего дома в лондонской Белгравии 87-летняя дама уже не рисковала — особенно после недавней операции. Последнюю, наверное, не стоило бы и делать: пациентка пожилая, наркоза может и не перенести, к тому же страдает старческим слабоумием и провалами в памяти. Но современная медицина и современная западная жизнь устроены так, чтобы дать человеку шанс. И это правильно. Хотя сама Маргарет Тэтчер была не из тех, кто раздает шансы налево и направо.

Обстоятельства смерти Маргарет Тэтчер — и реакция на нее в стране и за ее пределами — красноречиво говорят и о самой этой (несомненно, выдающейся) женщине, и о мире, где мы живем. «Живую», «настоящую» Тэтчер мало кто обсуждает — людей, с ней работавших, осталось немного, некоторые из них страдают теми же недугами, что и сама бывшая премьер-министр, а для тех, кому (не)посчастливилось жить в тэтчеровскую эпоху, вопрос «За или против?» закрывает возможности для любого объективного суждения. Мнемоническая точность страдает от эмоций.

Любой разговор об «образе» (или, если угодно, «имидже») следует вести, имея в распоряжении своего рода ключ к данному образу. Исторические фигуры требуют такого ключа. У Ленина это жаргон провинциального гимназиста, наложенный поверх полной моральной нечувствительности («архиважная задача» плюс «мало расстреливаем!»). У Наполеона — жалкая сентиментальность при безграничном тщеславии. Черчилль — цинизм плюс эпикурейство плюс холодное мужество. И так далее. В случае Тэтчер я предложил бы комбинацию «дамские сумочки плюс отель “Ритц”».

Да-да, финальным аккордом стал именно «Ритц», это прибежище для баснословных богатеев, символ роскоши времен чарльстона, «сухого закона» и заката немого кино. «Ритц» — примета золотой эпохи капитализма, когда чистильщик обуви мог превратиться в миллионера. В конце концов, «Ритц» — опознавательный знак американца в Европе. В конце концов, далеко не миллионер Хемингуэй любил пить в «Ритце», а его гениальный друг/враг Скотт Фицджеральд сочинил рассказ под названием «Алмаз величиной с отель “Ритц”».

В «Ритце» (а не где-нибудь в английском поместье, не в доме для баснословно богатых престарелых) Тэтчер предпочла встретить свой конец, точнее — смерть предпочла встретить Тэтчер. Не забывайте, главное — стиль.

А стиль говорит нам вот что: в двадцатом веке (а Маргарет Тэтчер, несомненно, человек прошлого столетия) в дорогих отелях всегда жили (не останавливались, а именно жили ) две категории людей: либо разбогатевшие артистические чудаки вроде Владимира Набокова, либо скучающие миллионеры старого стиля, привыкшие кочевать по миру. Мир роскошных отелей, мир американской поп-культуры и литературы тридцатых-пятидесятых годов.

К артистическим чудакам Маргарет Тэтчер не отнесешь, это точно. Отчего же она не обустроила собственный конец в национальном духе — среди лужаек, коттеджей или хотя бы в своем лондонском особняке? Нет, похоже, здесь был скрытый вызов: воплощение «английскости» умирает в международном отеле, расположенном в столице собственной страны. Чужесть в квадрате. Маргарет Тэтчер в последний раз дала понять нам, оставшимся в этом мире, кем она была на самом деле — и что она на самом деле сделала с Великобританией.

В России и других странах ее видят настоящей леди, истинным консерватором, защитником устоев, воплощением всего английского, что-то в одном ряду с бифитерами, Тауэром, красными телефонными будками и горбатыми кэбами. Все это усугубляется тем, что правит в Британии тоже женщина и тоже, мягко говоря, немолодая. Елизавету и Маргарет даже путают иногда; объявляя о смерти Тэтчер, один из тайваньских телеканалов назвал ее королевой Великобритании.

Воплощение сословной системы, даже, пожалуй, аристократка, не чета нам, чумазым. Ибо кто, как не аристократка, могла так презирать рабочий класс и — вместе с истинным американцем Рейганом — повалить коммунизм?

Однако изнутри Соединенного королевства все выглядит совсем по-иному. Маргарет Тэтчер — дочь бакалейщика. Маргарет Тэтчер — несокрушимый партийный бюрократ. Маргарет Тэтчер — упрямая мещанка со стальными нервами, оттого она и выдавила из политической жизни всех этих жалких бесформенных итонских выпускников. Маргарет Тэтчер ненавидела рабочих и профсоюзы ненавистью обывателя. Будучи истинной мелкой буржуазкой, она сделала все, чтобы уничтожить традиционную английскую сословную систему, заменив ее единственным универсальным знаменателем — деньгами. Доступ же к деньгам должен быть теоретически у всех.

Выглядит очень даже гуманно и прогрессивно, не будь одной важной детали: если, получив возможность побороться за этот доступ, ты проиграешь (или просто не захочешь участвовать в таком турнире), тебе не поможет никто. То есть государство тебе не поможет. Да и общество тоже, ибо, как гласит одно из самых главных «мо» Тэтчер, нет никакого общества, есть отдельные люди.

Перед нами случай крайнего индивидуализма американского типа. Тэтчер, преклоняясь перед основоположниками неолиберализма Хайеком и Фридманом, довела их идеи до предела, собственно, до абсурда. Уничтожая сословную вертикальную структуру общества, она не доверяла и горизонтальным связям; под подозрение попадала даже обычная человеческая солидарность — ведь нет же никакого общества, нет. Тэтчер привнесла в строго размеренную, отчасти окостеневшую британскую жизнь странную смесь американского «позолоченного века» и американского же Дикого Запада. Всё, абсолютно всё должно «работать» и «приносить прибыль»; если этого не происходит, тогда они обречены — институции, производства, люди, ибо не спрятались и сами виноваты.

Старая тяжелая промышленность неэффективна? Приватизировать, или обанкротить, или просто закрыть. Люди недовольны? Бастуют? Разогнать. Профсоюзы? Об коленку (ведь нет такого слова «общество»)! Университеты? Пусть зарабатывают деньги. Детские пособия? Пусть родители сами крутятся, как хотят. Вы спрашиваете, мол, если нет больше промышленности, то на что будет жить страна? Вы вопрошаете, как делать деньги? Из чего? Да из денег же! — таков ее ответ. И началась не подвластная никакому воображению эпопея лондонского Сити.

Конечно, было бы преувеличением считать, что до Тэтчер в Британии не любили деньги. Любили, и еще как. Но важнее денег был социальный порядок, странным образом сложившийся в период между Английской революцией и Великой войной 1914 года. Наверху была аристократия — придурковатая, часто невежественная, высокомерная, социально неприступная.

Потеряв большую часть экономической власти и социального влияния, она тем не менее определяла «политику»; попасть в эту область из прочих социальных классов было довольно сложно. Внизу был пролетариат и исчезающее крестьянство; тон задавали потомственные рабочие, с собственными традициями и собственной классовой гордостью. Они служили опорой профсоюзов, а профсоюзы подпирали Лейбористскую партию. В свою очередь, лейбористы постепенно вытеснили либералов из двухпартийной системы страны, а сразу после войны их кабинет под предводительством Клемента Эттли создал то, что и сегодня называют британским социализмом.

Социализм включал (и включает) в себя национализированную часть промышленности, бесплатную медицину, бесплатное же жилье для малоимущих, систему пособий и так далее. (Именно «британский социализм» был главным врагом Тэтчер, а не Советский Союз или аргентинская хунта.) Между аристократией и пролетариатом располагался средний класс — главная культурная и социальная сила в истории Англии последних пятисот лет.

Он рос, набирал силы, обрастал социокультурными привычками, но видел себя исключительно в середине, опасаясь спуститься на ступеньку ниже, не испытывая особого желания подниматься на аристократический чердак. Верхняя часть среднего класса была явно богаче большей части аристократии, но эти (еще так называемые старые) деньги мало значили там, наверху. Над ними было принято смеяться, не больше — даже если ради денег аристократу приходилось идти на компромиссы (или на преступления).

Маргарет Тэтчер снесла всю эту систему. Ни промышленности северных графств Англии, этого оплота профсоюзов и рабочего движения. Ни аристократического предубеждения против богатых парвеню. Ни даже традиционного среднего класса с его социальной гордостью и образом жизни. Плати — и станешь кем хочешь. Британия превратилась в род Клондайка (конечно, захудалого по сравнению с оригиналом: там-то все было настоящим!), где роль золотодобычи играли биржевые спекуляции, а функции рулетки и карточных игр взяли на себя манипуляции с недвижимостью. Именно это и создало внутри страны тот образ Маргарет Тэтчер, который можно назвать… нет, более релевантным, что ли.

Великобритания сегодня живет в мире, созданном Тэтчер — с этим не будет спорить никто, включая ненавистников экс-премьера. И экономически. И социально. И даже политически. Обе главные партии, несмотря на различия в риторике и некоторых интонационных оттенках, исповедуют тэтчеризм (главный и лучший ученик Маргарет Тэтчер — лейборист Тони Блэр). Самое же интересное: в так называемой высокой культуре те времена живы — и конца им не видать. Перечислим, что именно здесь породил тэтчеризм (как в прямом смысле, так и — что важнее — в качестве негативной реакции на себя).

Нынешний беллетристический мейнстрим, смесь традиционной психологической прозы с «быстрым», полным стилистических кунштюков повествованием, жесткий и искусный одновременно. Символ тэтчеровской революции — роман Мартина Эмиса «Деньги». Элегическая реакция на тэтчеризм — лучший роман Джулиана Барнса «Попугай Флобера». Весь нынешний британский литературный истеблишмент проявился в конце семидесятых — в восьмидесятые: Эмис, Барнс, Салман Рушди, Иэн Макьюэн и так далее.

Главный предмет британского художественного экспорта — Young British Artists (Дэмьен Херст, Трейси Эмин, Сара Лукас и другие). «Молодые британские художники» были за ручку выведены под свет софитов в конце восьмидесятых. Открыл и продвинул их тот самый рекламщик Чарльз Саатчи, что в 1979 году смастерил для Тэтчер знаменитый плакат, стоивший ее политическим соперникам сотен тысяч голосов. (Очередь, судя по всему, в бюро трудоустройства. Надпись: «Labour isn’t working». Имеются в виду не только безработные, но и — прежде всего — лейбористское правительство.) Главный арт-продукт тэтчеризма — Дэмьен Херст, гениальный манипулятор, трансформировавший марксистскую схему «товар—деньги—товар» в спекулятивную «деньги—товар—деньги» (к примеру: берутся большие деньги , на них делается бриллиантовый череп, товар . Потом череп, получивший статус произведения искусства, продается за гораздо большие деньги ).

Главный предмет британского инди-поп-музыкального экспорта — постпанк и «манчестерская волна» восьмидесятых, Madchester. Все это, от The Cure и Joy Division до Jam и The Fall, поднялось на дрожжах прямой и неприкрытой ненависти к Тэтчер, к само́й социальной сущности ее революции. В каком-то смысле эти группы, большинство которых возникло на разгромленном тэтчеризмом севере Англии, были консервативной пролетарской реакцией на монетаристскую революцию. Точнее всех это выразили The Smiths, сочинив и спев песню «Margaret On The Guillotine»…

Но умерла она не на гильотине, как Мария-Антуанетта, а в отеле «Ритц», как вздорная вдова канзасского мыловара, на склоне лет кочующая по оперным столицам Европы. Она сделала свою родину скверной копией Америки, она до конца осталась верной себе. Железная леди.