Галина Костина

Революционные эндоваскулярные технологии позволяют спасать людей от смерти, причем через пару суток после операции пациенты могут отправляться на работу

Рисунок: Константин Батынков

За пятнадцать минут академик РАМН, руководитель отделения НЦССХ им. Бакулева, главный специалист Министерства здравоохранения РФ по рентгенэндоваскулярной диагностике и лечению Баграт Алекян прооперировал двух пациенток. Семидесятишестилетней женщине поставили стент, предотвратив третий инфаркт; сорокапятилетней заделали дырку в стенке между предсердиями. Обе были в сознании, глаза их блуждали по лицам врачей и медсестер. На мониторах, за которыми наблюдало человек десять врачей-стажеров, было видно, как в сосуд входит катетер, введенный в бедренную артерию. В одном случае из него словно выплывал стент, сначала тоненький, потом расширяющийся до диаметра сосуда, а во втором — специальная «заплатка», которая с двух сторон плотно заделывала дырку в сердце. «Ну вот и все», — сказал Баграт Алекян, выходя из второй операционной после десятиминутного пребывания в ней. И это было удивительно. Никакой крови, никакой разверстой грудной клетки, никакого страха на лицах пациенток. Все очень быстро и технологично, чуть ли не как на конвейере.

О новых рентгенэндоваскулярных технологиях Баграт Алекян рассказал в интервью «Эксперту».

— Известно, что примерно половина смертей в России приходится на острые сердечно- сосудистые заболевания. А вы как- то говорили, что теоретически в 80 процентах случаев этих смертей можно было избежать. Почему же люди умирают?

— Действительно, 53 процента больных умирает от заболеваний сердца и сосудов. Среди заболеваний сердца очень распространен острый инфаркт миокарда или острый коронарный синдром, который быстро приводит к летальному исходу. 20–25 процентов больных умирает, остальные 75–80 процентов становятся инвалидами. Отметим, что зачастую это совсем молодые люди — сорок-пятьдесят лет. Государство должно тратить немало денег из-за того, что эти люди становятся нетрудоспособными. Но благодаря новым методам рентгенэндоваскулярной хирургии можно лечить острый инфаркт миокарда очень оперативно. Главная наша задача — создать такую систему, чтобы больного, которому врач скорой помощи поставил диагноз «острый инфаркт миокарда», максимально быстро доставили в нужную клинику, туда, где есть специальные операционные, специальный инструментарий и специалисты. Ведь что такое инфаркт? Он развивается вследствие того, что сосуд перекрывает кровоток. Если же быстро доставить пациента в специализированную операционную, ему там поставят стент, тем самым расширив сосуд, что может предотвратить развитие инфаркта. Летальность в этой группе составляет всего четыре-пять процентов. Сравните с 25 процентами, о которых шла речь выше.

Баграт Алекян убежден, что специализированные центры должны работать 24 часа в сутки, 7 дней в неделю

Фото: Олег Сердечников

— Правда ли, что только около пяти процентов пациентов, которым ставят диагноз « острый инфаркт», доставляют в такие специальные центры?

— К сожалению, это так. Подавляющее большинство больных поступает в обычные кардиологические отделения, которые не могут делать такие операции.

— Но почему?

— Представьте себе, из-за отсутствия документа, который четко бы говорил о том, что с таким диагнозом больного должны везти не в обычное кардиологическое отделение, а в специальную операционную.

— А разве врач скорой помощи этого не знает?

— Он-то знает, но у него могут и не взять такого пациента. Этот вопрос не регламентирован. В Москве есть сорок таких специализированных центров. Из них практически половина — федеральные. Есть проблема между федеральными и московскими организациями, потому что у них разные бюджеты.

— Это в голове не укладывается, Что же, люди умирают потому, что нет соответствующей межведомственной бумаги?

— Мы добиваемся, чтобы такой документ появился. Под руководством академиков Евгения Чазова и Лео Бокерия мы провели две всероссийские конференции, подготовили национальную программу на уровне Академии медицинских наук, где ставился этот вопрос. Надеемся, что он наконец будет решен.

— Этих сорока центров хватило бы Москве, чтобы помочь всем пациентам?

— Выше крыши. В нашем центре семь операционных. Мы бы могли в день брать десять-пятнадцать больных с острым инфарктом по Москве. Аналогичная ситуация в Российском кардиологическом научно-производственном комплексе Минздрава РФ. К нам в федеральный центр привозят больных со всей страны, а московских с острыми инфарктами — почти никогда. Многие центры работают с девяти утра до трех дня, а должны работать двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю.

— Раньше горько шутили, что инфаркт диагностируется уже чуть ли не после смерти больного. Есть ли сейчас технологии, позволяющие предвидеть инфаркт или инсульт?

— Технологии есть. Но только ими еще нужно хотеть воспользоваться. К сожалению, уровень наших пациентов таков, что приходится только смиренно удивляться. Мы лечим от инфарктов врачей и говорим: коллеги, ну как же вы докатились до этого, уж вы-то все знаете... Об этом нужно постоянно говорить. Вспомните, как заболел в свое время Борис Николаевич Ельцин, и страна узнала о коронарном шунтировании. Есть простые технологии — электрокардиография, эхокардиография, тесты с нагрузкой, которые, как правило, выявляют пациентов из группы риска. И тогда мы направляем их на такую диагностику, как коронарография, где врачи уже видят точную картину состояния сосудов. И после этого принимается решение: либо стентирование, либо шунтирование, либо консервативное лечение.

...В кабинет заглядывает медсестра: «Баграт Гегамович, вас ждут в третьей операционной». Алекян спрашивает: «Хотите посмотреть, как такие операции делаются?» Мы надеваем халаты и спешим за ним. Через пару минут Алекян уже склоняется над пациенткой, а мы вместе с врачами-стажерами наблюдаем через стекло и смотрим на мониторы из предоперационной. Баграт Гегамович выходит минут через пять и быстро прокручивает кадры на мониторе: «Смотрите: введенный через бедренную артерию катетер добирается до нужного места, здесь сосуд сужен на 90 процентов. В это место из катетера и выпускается стент. Посмотрите, как он сразу же распрямляется и расширяет сосуд до нормального состояния».

Никакой раскрытой грудины — через бедренную артерию вводят катетер, из которого выскакивает стент

Фото: Олег Сердечников

Снова в дверях возникает голова медсестры: «Баграт Гегамович, зайдите, пожалуйста, в шестую...»

После очередного пятиминутного манипулирования в операционной Алекян показывает главный момент на мониторе. «У женщины врожденный порок — дефект внутри перегородки сердца, попросту дырка. Мы запускаем через катетер специальный баллон, который измерит ее диаметр, чтобы мы смогли подобрать окклюдер, устройство для заделывания таких отверстий, нужного размера». Мы видим, как окклюдер, словно выпрыгнув из катетера, превращается в два плоских «пончика», которые латают дырку с двух сторон.

После этой пациентки в операционную доставят трехдневного ребенка. У него так называемый критический легочный стеноз — сосуды настолько сужены, что кровь практически не поступает в легкие. «Представьте себе, что не так давно новорожденным делали операции, раскрывая грудину. И это очень часто приводило к летальному исходу. Сейчас мы можем во многих случаях спасать детей, используя малотравматичные эндоваскулярные методы».

Мы возвращаемся в кабинет.

— Вы провели в каждой операционной примерно по пять- десять минут. Это похоже на работу в какой- нибудь мастерской...

— В самом деле, напоминает конвейер. Вы видели две операции. А в день их бывает до пятнадцати, вместе с диагностикой проходит до сорока пациентов.

— Если сравнивать с Америкой или Европой, как у нас обстоят дела?

— На один миллион населения в Европе делают примерно две тысячи операций стентирования. Мы в прошлом году сделали 541. А в 2000 году — всего 17 таких операций. Ни в одной стране мира нет таких темпов роста, как в России.

— А самих центров в стране достаточно?

— Сегодня в стране почти 200 центров. И в них 330 операционных. В прошлом году через эти центры прошло 330 тысяч пациентов, то есть через каждую операционную — тысяча больных, это очень мало.

— Какова же потребность?

— Нам нужно увеличить эту цифру в пять раз — до полутора миллионов. Если мы будем делать не одну тысячу операций в каждой операционной, а три-четыре тысячи, мы решим вопрос полностью.

На всю операцию — полчаса, на установку стента руками мастера — пять минут

Фото: Олег Сердечников

— Хватает ли специалистов?

— В 2004 году их было всего 258 человек. Сейчас под тысячу. Каждый год прирастаем более чем на 100 человек. Нам стоило много энергии вообще ввести такую специальность — рентгенэндоваскулярная диагностика и лечение. Мы начали образовательные программы, есть открытые кафедры. Для того чтобы операционные работали круглые сутки, конечно, еще нужны специалисты, но этот вопрос решается.

— И все же слово « квота» всегда вызывает недоумение. Центры есть, специалисты есть, а квоты зачастую не позволяют спасать людей...

— Что вы! Квота — хорошее слово. Раньше вообще ничего не было. Сейчас выделяются значительные деньги: из них на каждого пациента приходится по 203 тысячи рублей. Это происходит уже четыре-пять лет. Именно эти деньги позволяют нам каждый год намного увеличивать количество прооперированных.

— Но нужно- то больше?

— Погодите, всегда нужно больше. Это же высокие технологии, дорогое оборудование — на каждую операционную примерно полтора миллиона долларов. Один окклюдер стоит примерно пять тысяч долларов. И при этом практически нет проблемы, чтобы больной попал в квоту.

— Эндоваскулярная хирургия достаточно молода. Могли бы вы сказать, какие технологии появились сравнительно недавно и какие могут появиться в ближайшем будущем?

— В 1966 году американский хирург Рашкинд сделал первую операцию ребенку с врожденным пороком. Потом такие операции в основном делались детям, но они все же были достаточно эксклюзивными. А вот массовые начались со стентирования примерно в конце 1970-х. Сейчас в мире делают 3,5 миллиона стентирований в год. Треть выполняют в США. Мы сделали в прошлом году 75 тысяч стентирований коронарных артерий. Но при этом с 2003 года мы выросли в двадцать раз.

Стентирование началось с баллонного расширения сосудов. Правда, очень быстро стало ясно, что половина пациентов возвращаются на операционный стол. Холестериновая бляшка, которую придавливали баллоном, расширяя сосуд, начинала давить и вновь суживала пространство для прохождения крови. Тогда вместо баллонов придумали стенты из тонкой металлической сетки. И думали, что это окончательное революционное решение. Но нет, снова каждый третий пациент стал возвращаться на повторную операцию. Бляшки прорастали сквозь сетку стента. И тогда в 2002 году был создан специальный стент с лекарственным покрытием, которое прекращает рост этих бляшек и их прорастание. Современное поколение стентов возвращает лишь пять-семь процентов больных. Это серьезный прогресс. Сейчас придумали биоразлагаемый стент, который держит сосуд два года, а потом рассасывается. Но пока мир изучает результаты такой практики.

«Видите, мы ввели баллон, чтобы измерить диаметр дырки в сердечной перегородке»

Фото: Олег Сердечников

— Стентирование действительно можно считать революцией, ведь оно позволяет делать нетравматические операции не только на сосудах сердца?

— Да, стенты используются для расширения сосудов ног или в сонных артериях — для предотвращения инсультов. Но самым фантастическим современным средством я считаю аортальный клапан, который придумал мой друг хирург Алан Крибье из Франции. Замена аортального клапана у пожилых людей — довольно частая операция. Но далеко не все пожилые люди могут перенести операцию на открытом сердце. Поэтому для них аортальный клапан, который вводится через катетер, — просто счастливый билет. Американцы получили разрешение на его использование в ноябре прошлого года и уже поставили 25 тысяч таких клапанов. Мы в России поставили 140. Это пока вопрос денег. Инновационный клапан стоит 30–40 тысяч долларов.

— Какие еще технологические открытия ждут эндоваскулярную хирургию?

— Появилось еще одно очень интересное направление — лечение артериальной гипертонии. Сегодня современные лекарства неплохо помогают от этого недуга. Но есть пациенты, которые пьют по три разных препарата, и те им не помогают. Для такой категории больных сейчас используется новая технология: специальные катетеры проводят в почечные артерии, через них под действием радиоизлучения разрушаются нервные окончания и давление снижается на 30 миллиметров ртутного столба. Пока применение этого метода показывает очень высокую эффективность. Технологии очень быстро совершенствуются. Многие компании работают над инструментарием, позволяющим не только ставить, к примеру, стенты и клапаны, но и убирать их с помощью катетера, если они были имплантированы не очень удачно.

Фото: Олег Сердечников

— Насколько новые технологии облегчают работу хирургов?

— Конечно, облегчают, правда, если ты хорошо умеешь это делать. Главное, что они облегчают эту процедуру для пациентов. Врач может делать операцию на сердце и рассказывать больному какой-нибудь анекдот. А через два дня тот встанет и пойдет практически здоровым человеком. Разве это не фантастика?                

График

Динамика роста рентгенэндоваскулярных диагностических и лечебных вмешательств в РФ