section class="box-today"

Сюжеты

Вокруг идеологии:

«Майдан» прошёл по Абхазии

Ты что, с Урала?

Тысяча оттенков серого

/section section class="tags"

Теги

На улице Правды

Вокруг идеологии

Общество

Политика

/section

Сто лет назад, 2 (15) июня 1914 г., родился многолетний (1967–1982) председатель КГБ СССР и наследник Брежнева на посту генсека Ю. В. Андропов. Наследником он оказался недолговечным: воцарившись в ноябре 1982-го, уже летом следующего года он слег на больничную койку и был прикован к ней до самой смерти, наступившей в феврале 1984-го. Сколько-нибудь активной деятельности на посту главы СССР ему было отпущено, по сути, полгода. Но в отличие от столь же недолговечного генсека К. У. Черненко, завершившего эпоху геронтократии и гонки на лафетах — так называли это время, — Андропов породил огромное количество легенд, не уступающих, пожалуй, циклу «Ленин в Горках». На тему «Если бы Ленин прожил дольше» в свое время строились многие мечтания из области альтернативной истории, то же самое относится к теме «Если бы Андропов…».

figure class="banner-right"

figcaption class="cutline" Реклама /figcaption /figure

Старый чекист и сам тому сильно способствовал. Как вольно, так и невольно. Сама его внешность была нетипичной для партийцев эпохи развитого социализма. Он походил то ли на страшного ростовщика Петромихали: «Был ли он грек, или армянин, или молдаван — этого никто не знал, но по крайней мере черты лица его были совершенно южные», то ли на идеального помещика Костанжогло — выделялся «каким-то желчным отпечатком пылкого южного происхожденья» и при том «не занимался своим родословием, находя, что это в строку нейдет». К тому же, как и подобает идеальному помещику, а равно и чекисту, был крайне скромен в быту. Темные источники связывали его мать с родом ювелиров Флекенштейнов, а отчимом его считался грек Андропуло. При таком коктейле вполне обоснованно воззрение помещика Костанжогло, согласно которому родословие в хозяйстве вещь лишняя. Особенно в партийном хозяйстве. Во всяком случае, среди членов днепропетровской мафии он смотрелся чужаком.

А уж как он смотрелся в силу занимаемой им должности главного чекиста, представить нетрудно. В 1967 г., когда партия направила Андропова на этот пост, да и во все 70-е, Лубянка была весьма серьезным учреждением — не чета теперешним кровавым жидочекистам. И в реальности органы были деятельным помощником партии, и сугубо и трегубо — в сознании общества. Инерция страха была чрезвычайно действенной, и мало было охотников проверить, так ли в самом страшен черт, как его малюют. Хватало воспоминаний о деятельности возвышенного учреждения до 1953 г. Поэтому 1983-й встречался под звуки здравиц «С Новым 1937 годом!», хотя на практике уподобление той героической эпохе было весьма относительным.

Действительно, произошла окончательная ликвидация диссидентского движения, немногих оставшихся активистов досаживали наподскреб, но началось это еще в конце 70-х и говорить о вспышке репрессий именно при генсеке Андропове было бы не совсем верно. Более широкий круг был затронут борьбой за укрепление трудовой дисциплины, каковая борьба выражалась в поимке граждан, посещавших в рабочее время бани, синематографы, магазины etc. На пойманных составляли протокол и отправляли телегу (т. е. боевое донесение) по месту работы. Андропову, желающему таким образом поднять производительность труда, не приходило в голову, что если руководство учреждений в общем не противилось хождению работников в бани etc., то, следственно, и особая надобность в их самоотверженном труде отсутствовала.

Такая логическая промашка тем более примечательна, что одновременно с борьбой за укрепление дисциплины была развернута ориентированная в основном на Запад (ну и на отечественных благомыслов тоже) неофициальная антикампания, в ходе которой хорошо информированные придворные доверительно сообщали своим конфидентам, что Андропов вовсе не антихрист, но просвещенный интеллектуал-западник, который в своем лубянском кабинете слушает джаз, пьет виски, читает в подлиннике романы Айрис Мердок и беседует с доставленными в кабинет диссидентами о том, как обустроить Россию, — явная аллюзия на сходные беседы Николая Павловича с декабристами. Будь это истиной, самый ледащий диссидент мог бы указать Андропову на несообразность дисциплинарной кампании — но почему-то не указал, и съедание чижика продолжалось.

Самое смешное, что в (дез-)информации, осуществляемой доверенными царедворцами, доля истины имелась. Дело даже не в убежденности Андропова в том, что поля засеяны гадко и вообще все довольно скверно. Леонид Ильич тоже не имел особых иллюзий. Но Андропов вдобавок писал стихи — иногда матерные, а иногда исполненные мировой скорби: «Мы бренны в этом мире под луной: // Жизнь — только миг; небытие — навеки. // Крутится во вселенной шар земной, // Живут и исчезают человеки». Что уже не типично для высокопоставленного партийца. Своими поэтическими досугами он делился с т. наз. андроповскими мальчиками — кругом доверенных советников (вар.: ученых евреев при губернаторе, сейчас люди такого звания именуются сислибами), которые тайно выстрадывали перестройку; явными (хотя и умеренными) ее прорабами они стали при Горбачеве. То есть первоначальные кадры реформы явились именно оттуда.

Смелость некоторых начинаний негласного комитета поражает и сегодня. А. И. Вольский чертил новую карту СССР, где республиканское деление — а с ним и право «вплоть до отделения» — было ликвидировано как класс. «Представьте соображения об организации в Советском Союзе штатов на основе численности населения, производственной целесообразности, и чтобы образующая нация была погашена», — велел Андропов. Что означало воссоздание унитарной империи. Если бы оно удалось, быть может, СССР существовал бы и до сего дня, но могло бы не удаться, и тогда бы он гикнулся еще раньше.

Впрочем, пятнадцать вариантов новой карты СССР остались только в кремлевском архиве, как и все остальное. Андропов еще успел на июньском пленуме 1983 г. поделиться неслыханно еретической мыслью: «Если говорить откровенно, мы еще до сих пор не знаем в должной мере общество, в котором живем и трудимся, не полностью раскрыли присущие ему закономерности» — и все. Сказал — и ослабел, и лег. Дальнейшее — молчанье. Позволяющее каждому в меру его фантазии представлять судьбу СССР, проживи недолговечный генсек дольше.