Татьяна Гурова

Александр Ивантер

«Замедление нашей экономики связано не столько с внешними, сколько с внутренними факторами» — этот тезис впервые прозвучал не в кулуарах, а на официальном совещании в Сочи

Фото: Алексей Андреев

Проводимый экономический курс тормозит развитие страны и должен быть пересмотрен. Этот главный итог совещания, созванного Владимиром Путиным в минувший понедельник в Сочи, мог бы воодушевить, если бы во властных структурах было достигнуто хоть какое-то подобие консенсуса относительно методов и инструментов коррекции курса. По итогам совещания Путин поручил первому вице-премьеру Игорю Шувалову и своему помощнику Эльвире Набиуллиной , летом вступающей в должность главы Банка России, к 15 мая представить конкретные предложения по стимулированию экономического роста. Поставив их тем самым в непростое положение — ведь даже в оценках происходящего в экономике участники совещания кардинально расходились. К примеру, действующий глава ЦБ Сергей Игнатьев убежденно отрицал наличие проблемы недостатка и дороговизны кредита, равно как и переукрепления рубля.

Тем не менее сама сочинская дискуссия, по крайней мере в той части, которая стала достоянием публики, была весьма интересной и дает хороший повод заочно к ней подключиться, выдвинув свой эскиз конкретного плана корректировки экономического курса.

Пауза в росте

Апрель принес скверные макроэкономические новости. В середине месяца Минэкономразвития обнародовало обескураживающую оценку роста ВВП в первом квартале — всего 1,1%, и уже второй раз в нынешнем году министерство понизило прогноз роста ВВП на 2013 год, на сей раз до 2,4%. Если еще зимой представители экономического блока правительства и аналитики дружно сокрушались о приземлении российской экономики на траекторию темпов роста в 3–4% годовых, то теперь уже и на эту траекторию мы смотрим снизу вверх.

«По нашим расчетам, если оперировать данными о динамике ВВП к предыдущему кварталу со снятой сезонностью, в январе—марте текущего года мы имели небольшой отрицательный прирост, порядка 0,1 процента, против положительного прироста на 0,5–0,8 процента в четвертом квартале прошлого года, — поделился с “Экспертом” подробностями заместитель министра экономического развития Андрей Клепач . — В промышленности спад в первом квартале за счет слабых показателей января—февраля еще более серьезный — минус 0,8 процента к четвертому кварталу. Это коррелирует со спадом в грузоперевозках — грузооборот железнодорожного транспорта снизился в первом квартале на 4,5 процента по отношению к первому кварталу прошлого года».

Вкупе с наличием серьезного негатива в мировой экономике, прежде всего в нашем крупнейшем торговом партнере — Евросоюзе, оснований для беспокойства более чем достаточно. Именно на неблагоприятных внешних факторах сконцентрировался президент в своем вступительном слове в Сочи: «Мы должны быть готовы к тому, что спад производства и кризисные явления в мировой финансовой системе могут отразиться, и, собственно говоря, мы видим, уже отражаются и на нашей экономике. Замедление отмечалось по большинству макроэкономических показателей. По итогам первого квартала у нас перестал расти индекс промышленного производства, на 4,5 процента сократились объемы экспорта. В начале года отмечен хоть и незначительный, но все-таки рост безработицы. Минэкономразвития пересмотрело прогноз по росту экономики на 2013 год, понизив его до 2,4 процента ВВП. Это ниже, чем рост мировой экономики. У нас такого уже давно не было».

Впрочем, как мы выяснили в беседе с замруководителя МЭР, пониженный официальный прогноз — не худший из возможных. «Оценка 2,4 процента предполагает, что у нас нет рецессии осенью, — рассказал Андрей Клепач. — Более того, мы исходим из того, что в течение года темпы роста несколько увеличатся. Во втором и третьем кварталах мы прогнозируем рост ВВП по отношению к соответствующим кварталам прошлого года в размере чуть более 2 процентов, а в четвертом квартале — 3,4–3,5 процента. Здесь мы ориентируемся в основном на прогнозы восстановления экономики еврозоны во втором полугодии, а также на заметное ускорение роста кредитования банками реального сектора экономики — с недопустимо низких, на наш взгляд, 12 процентов годовых в конце прошлого года, по крайней мере до 15–18 процентов. Если же экстраполировать линейно тенденции первого квартала, то мы будем иметь прирост ВВП по итогам текущего года в размере всего 1,7 процента. Давая качественную оценку состояния дел в промышленности, я бы не говорил о рецессии. Скорее речь идет о стагнации. Кроме того, я бы хотел подчеркнуть, что темпы в 2–3 процента ВВП абсолютно недостаточны для решения задач развития, стоящих перед страной».

Сами хороши

Глава МЭР Андрей Белоусов , выступивший на сочинском совещании первым после президента, однозначно связал торможение роста с системными изъянами внутренней экономической политики: «Сегодняшняя ситуация замедления, к сожалению, в значительной мере связана не с мировой экономикой, а с внутренними факторами». Белоусов выделил три болевые точки — избыточное укрепление рубля, рост процентных ставок на фоне снижения инфляции и бюджетная консолидация. Заодно министр опроверг фундаментальный постулат нынешнего руководства ЦБ о близости российской экономики к потенциалу, что делает, по мнению регулятора, ненужными и опасными любые меры по стимулированию спроса, включая снижение процентных ставок. «У нас уровень загрузки мощностей сегодня составляет порядка 65 процентов, и это существенно ниже, чем в других странах: в европейских странах, США». Некоторое время назад «Эксперт» уже анализировал состояние дел с загрузкой производственных мощностей в промышленности и пришел к аналогичным результатам (см. «Денежный омбудсмен. Но не только» в «Эксперте» № 10 за 2013 г.): из 64 продуктовых подотраслей в 49 загрузка в 2011 году не превышала уровня пикового докризисного 2007 года, в том числе в 19 она была ниже уровня 2007 года на 10 процентных пунктов и более. Конечно, можно возразить, что надо говорить не о физической, а об экономической загрузке, так как определенная доля мощностей физически устарела либо непригодна для производства конкурентоспособной продукции по другим причинам. Однако выяснилось, что в 19 отраслях по итогам 2011 года загрузка ниже 50%, и только в 10 (грузовые вагоны, сталь, чугун, прокат, минеральные удобрения, серная кислота, аммиак, фанера, бумага, сахар) она выше 80%, что интуитивно соотносится с представлениями о высокой (или близкой к предельной) загрузке. Так о какой «сравнительно высокой» загрузке мощностей и близости к какому потенциалу говорит ЦБ?

Одна из болевых точек, упомянутых Белоусовым, — систематическое завышение курса рубля. По отношению к уровню 2007 года реальный курс рубля к доллару США вырос на 22%. Дело усугубляется тем, что параллельно росли ключевые издержки предприятий. За последние пять лет цены на газ выросли примерно вдвое, на электроэнергию — в 1,7 раза, издержки на зарплату — в 1,8 раза. Все это существенно подрывает конкурентоспособность отечественных производителей.

Принятые в предвыборном 2011 году решения о повышении заработной платы в бюджетном секторе (выведение зарплат врачей и учителей на средний уровень в каждом регионе) дали импульс к необоснованному разгону средней реальной зарплаты в стране (см. график 1). Поскольку уровни зарплат в бюджетном и корпоративном секторах связаны, это удорожание труда «крадет» конкурентоспособность у промышленных и сельскохозяйственных производств, особенно в тех видах деятельности, где затраты на логистику относительно невелики и продукция может быть без труда замещена импортом (машиностроительная продукция, отдельные виды стройматериалов и т. п.).

Решая социальные задачи, по-видимому действительно важные и назревшие за счет использования на это нефтяных денег, которые раньше отсекались от проникновения в экономику, руководство страны загнало себя (и страну) в «голландскую ловушку».

По мнению МЭР, курсовая политика ЦБ требует существенной корректировки. «Политику плавающего курса рубля можно осуществлять по-разному, — изложил нам позицию своего ведомства Андрей Клепач. — Переход к модели таргетирования инфляции можно осуществлять с разной скоростью. На наш взгляд, необходимы временные паузы в этом переходе. Можно более активно влиять на курс интервенциями ЦБ, ориентируясь не только на текущую ситуацию, но и на ту, которая может возникнуть в среднесрочном периоде. Мы считаем целесообразным мягкое управление динамикой реального курса рубля с целью избежания угнетающего воздействия избыточно тяжелого рубля на российскую промышленность».

Банки, начните с себя

Весьма любопытным оказалось сочинское выступление председателя совета директоров МДМ-бнка, экс-зампреда ЦБ Олега Вьюгина . Вот как он скалькулировал нынешний средний уровень кредитной ставки: «Сегодня стоимость пассивов у банковской системы где-то 6–7 процентов, то есть на уровне инфляции. Но банк закладывает стоимость риска. На сегодняшний день, если поспрашивать, честно никто не скажет, но процента три, я думаю, закладывают банки. И любопытно, что все банки таргетируют маржу четыре-пять процентов, чистую маржу. И в результате мы получаем четырнадцать. Вот с чего начинается стоимость кредита для корпоративного заемщика. Где мы можем добиться снижения? Снижение стоимости пассивов — это все-таки, наверное, инфляция и маржа».

Нам в «Эксперте» уже приходилось высказываться (см. «Ростовщики, а не партнеры», № 9 за 2013 г.), что каждая из составляющих стоимости кредита может быть снижена самими банками — без указов президента, решений ЦБ и еще до достижения западных темпов инфляции в 2–3% годовых. Высокая стоимость привлеченных средств, по крайней мере в части депозитов населения, — явная блажь банкиров, окончательно развративших своими нереально высокими ставками если не всех россиян, то уж точно жителей крупных городов. В той же Германии уже более двух лет средняя доходность частных депозитов устойчиво ниже инфляции. И ничего — небо не падает на землю, глава Бундесбанка не пускает себе пулю в висок, а бюргеры продолжают нести в банки свои сбережения. Притязания на чистую маржу и оценки рисков у отечественных банкиров тоже изрядно завышены. В этом смысле очень показательна ремарка Путина в ответ на выкладки Вьюгина: «Мне кажется, что и маржа, и стоимость риска — это вещи очень гибкие. В еврозоне... нет ни одной непроблемной страны. И они все-таки и риски свои оценивают по-другому, и маржу меньшую закладывают. Мы не атакуем так наши финансовые учреждения, как атакуют их на Западе. Мы исходим из того, что представители этого сектора экономики реально начнут оценивать ситуацию в нашей собственной стране, и свою роль, и тот объем помощи, который мы в трудные времена всегда оказывали и продолжаем оказывать этому сектору экономики. Поэтому нужно поговорить и о стоимости рисков, и о марже».

Путин подчеркнул, что волюнтаристские решения здесь будут исключены. Хотя, на наш вкус, в отношении госбанков у государства есть полное право и даже обязанность сформулировать внятные ориентиры по уровню предельной маржи и даже потолков конкретных уровней процентных ставок.

Как увеличить денежное предложение

В области денежной политики МЭР считает невозможным сохранение статус-кво, однако понимает, что простых решений нет. «Конечно, речь не идет о банальном снижении ставок прямого репо — основного канала короткого рефинансирования коммерческих банков Центральным банком, — рассуждает г-н Клепач. — Краткосрочные ставки — и по операциям репо, и межбанковские — у нас и так сейчас на уровне или даже чуть ниже инфляции. А вот ориентиры по уровням долгосрочных процентных ставок ЦБ сейчас никак не формирует. Пенсионные накопления слабо участвуют в формировании банковских пассивов. ВЭБ сейчас вкладывает деньги “молчунов” преимущественно в государственный долг, а мог бы — в инфраструктурные облигации. Первые шаги в этом направлении сделаны: ВЭБ купит инфраструктурные облигации РЖД. Еще один резерв для инвестиций внутри страны — Фонд национального благосостояния. Средства фонда могут предоставляться ВЭБу и другим госбанкам на возвратной и платной основе (скажем, под три процента годовых — нынешняя доходность размещения средств ФНБ за рубежом составляет два процента) для инвестирования в приоритетные для государства проекты».

Андрей Клепач считает, что помимо конкретных шагов по корректировке ключевых параметров денежной, курсовой и бюджетной политики чрезвычайно важен фактор доверия, определенности. Когда правительство окончательно решит, какие проекты, в каких объемах и сроках оно будет поддерживать и продвигать, это само по себе послужит серьезным стимулом для активизации инвестиционной активности в частном секторе. Скажем, пока так и не принято окончательное решение о строительстве высокоскоростных магистралей. Если до августа неопределенность сохранится и проект не попадет в бюджет на следующую трехлетку, РЖД не будет развивать его самостоятельно. Нет определенности с господдержкой крупных проектов Федеральной сетевой компании и «Газпрома». Примеров, увы, можно привести еще множество. И дело не только в дефиците политической воли. Есть противоречия с принятым форматом бюджетной политики — такие крупные проекты в действующую версию бюджетного правила не вписываются. Надо или модифицировать, смягчать бюджетное правило, либо проводить структурный маневр внутри бюджета. Обе альтернативы крайне непросты для реализации.

«Это не только вопрос настройки бюджета, — говорит Андрей Клепач. — А вопрос способности государства проводить системную стратегическую долгосрочную политику. Без великих идей и проектов не может быть высоких темпов роста. Латанием дыр развитие экономики не ускоришь».

Денежный ледниковый период

Идеи новой денежной политики встречают крайне жесткое сопротивление. Глава ЦБ Сергей Игнатьев, например, заявил на совещании в Сочи, что ставка кредитования не имеет существенного значения для экономического роста, так как она всегда была в России высокой, в том числе в период, когда экономика росла с темпом 6–7%. Другое соображение банкира состоит в том, что и при ныне действующей ставке темп кредитования экономики в последний год составил 12% годовых в реальном выражении, а это немало.

Прокомментируем эти соображения. Первое. Конечно, ставка процента никогда не была такой высокой, как сейчас, если говорить о реальной ставке процента, то есть о проценте, по которому дают кредит, минус инфляция. За счет относительно высокой инфляции с 2000-го по 2008 год реальная ставка в основном находилась в диапазоне от 0 до 2%, частенько ныряя и в область отрицательных значений (см. график 2). После кризиса реальная ставка находится в диапазоне 2–6%, если судить по данным о средней ставке кредитования предприятий, публикуемым ЦБ, и в последние месяцы интенсивно растет. Если же брать «обычные» для бизнеса в регионах ставки, то если в 2000-е кредиты давались под 20% годовых, а инфляция была 15%, то есть реальная ставка равнялась 5%, то сейчас кредиты даются под те же 20% (и больше), но инфляция уже всего 7%, то есть реальная ставка — 13%. Как говорится, почувствуйте разницу.

Второе. Темп роста выдачи кредитов реальному сектору после кризиса действительно был довольно высоким. Отчасти этому способствовало фактическое денежное смягчение 2009–2010 годов, которое вселяло во многие сектора надежду на рост, отчасти это было связано с пролонгацией ранее взятых кредитов, отчасти — с авантюризмом заемщиков и желанием банков зарабатывать. Как бы то ни было, это время закончилось. С начала нынешнего года банки фиксируют резкое падение спроса на кредиты и ужасающие балансы заемщиков. Не видеть этого и не признавать, что первопричиной такого положения дел является немотивированная, непригодная для нашей экономики жесточайшая денежная политика двух последних лет, по меньшей мере абсурдно.

«Недостаток денег — одна из главных проблем строительной отрасли. За последние пять лет ставки выросли с 12 до 25%, но даже по этим ценам строители не могут взять деньги в банках, так как стоимость залогов уже в полтора раза больше стоимости кредитов», — говорит глава Гильдии управляющих и девелоперов в Екатеринбурге Андрей Бриль . «В тот же крупный рогатый скот нужны кредиты на десять-пятнадцать лет под 2–3 процента годовых. Об этом сегодня даже помыслить невозможно», — говорит глава национальной мясной ассоциации Сергей Юшин . Аналитический центр «Эксперт Урал» шесть лет мониторит инвестиционные проекты региона. И фиксирует катастрофическое падение инвестиций. В 2011 году суммарная стоимость всех запущенных проектов составляла 63 млрд долларов. В 2012-м — всего 21 млрд. Все предприниматели говорят одно и то же: главная проблема — дороговизна денег. Странно, но факт: сотни людей, которые занимаются в стране бизнесом, ошибаются и не видят того, что видит глава ЦБ — что стоимость и доступность кредита никак не влияет на экономическую активность в стране.

Однако и макроанализ показывает нам, что в последние годы в области денежной политики в России произошли кардинальные и опасные изменения. На протяжении всего благополучного десятилетия темпы роста денежной массы находились в диапазоне 35–50% в год (см. график 3). Правда, это было связано не с политикой ЦБ, а с ростом экспорта и притоком в Россию внешней ликвидности, но, как бы то ни было, количество денег быстро росло. Номинальный ВВП в этот же период рос процентов на 20–25 в год. Таким образом, превышение темпа роста денежной массы над ВВП составляло примерно 15–25 пунктов — это означало, что экономика насыщалась деньгами, был явно виден растущий денежный спрос, который позволял расширять бизнес. Первые два года после кризиса, пока экономику «спасали», денежная масса опережала ВВП примерно так же. А вот в 2011 и 2012 годах — еще раз подчеркнем — впервые за многие годы скорости роста денежной массы и ВВП стали одинаковы. Милтон Фридман учил, что такое положение вещей недопустимо, опасно даже для сложившейся стабильной экономики, а для нашей это должно обернуться катастрофой.

Что означает равенство скорости прироста денежной массы и ВВП? Это означает, что денег прибавляется ровно столько, сколько нужно для обслуживания оборота. Их нельзя вывести из оборота, заморозить в инвестициях, просто профукать. Любой сбой в системе рождает цепочку неплатежей. А еще есть кто-то, кто находится в преимущественном положении, — ему почему-то нельзя не заплатить вовремя или он назначает цены, не руководствуясь спросом (как наши естественные монополии), и мы имеем масштабный сдвиг денежного потока в определенные сектора, которые уже через год не будут иметь потребителей, так как те разорятся. В результате, не имея определенного процентного запаса денег к ВВП, мы не просто быстро, а стремительно скатываемся в депрессию. И она оказывается тем разрушительнее, чем больше мы должны были сделать за ожидаемый цикл роста. Вот мы, например, должны были обновить инфраструктуру. Не обновив ее, мы найдем себя через пять лет депрессии в полуразрушенной стране. Или мы, например, должны были подготовить геологическую базу для наших сырьевых отраслей. Не сделав этого, мы через пять лет столкнемся с падением экспорта.

И ладно бы мы шли к этому сознательно, например борясь с галопирующей инфляцией. Нет, просто столкнувшись с торможением экспортной выручки и не получив непосредственного распоряжения о кредитовании конкретных крупных компаний, денежные власти даже не обратили внимания на то, что на денежном рынке наступил ледниковый период.

Нам кажется, что сегодня необходимо определить некий нормальный темп роста денежной массы, который позволит раскрутить экономику, и инфляция здесь должна быть только ограничителем сверху, а не равным и тем более не главным фактором. Можно ли определить такой параметр? Мы бы отталкивались от эмпирического опыта, целевых установок по необходимому уровню монетизации экономики и советов Милтона Фридмана. Известно, что сегодняшний уровень монетизации российской экономики составляет чуть более 40%, а в развитых странах он находится в диапазоне от 60 до 80%. Пусть к концу нынешнего цикла мы хотим иметь 70% монетизации. А средние темпы роста ВВП в этот период должны составлять 7%. Примем инфляцию тоже за 7%, таким образом, номинальный ВВП будет расти на 14% в год. Прошлый опыт показывает, что хорошие темпы мы имели при превышении скорости роста М2 как минимум в полтора раза по отношению к скорости роста номинального ВВП, то есть мы должны иметь скорость роста М2 в диапазоне от 20 до 25% (см. график 4). Какой при этом будет цена денег? Нам кажется, что она будет не управляющим, а управляемым параметром. Надо задавать не желаемую цену кредита, а определять необходимые объемы прироста денежной массы и способы инъекции этих объемов в экономику. А цену денег рынок сам отрегулирует.

Проекты инженерного типа

Путин уже больше года просит конкретных предложений. И ключевое слово здесь «конкретных». Даже если ратовать за дешевые деньги и инвестиции, не вполне понятно, как вот так разом перейти от пассивной денежной политики, идущей в фарватере экспортных притоков и косвенно связанных с ними инвестиционных потоков, к политике активной. Назначить банки, которые будут в какие-то определенные места инвестировать? Не понятна ни величина этих инвестиций, ни их эффективность, ни какие это будут банки. Тотально перейти к перекредитованию кредитов комбанков в ЦБ? Всех или части? При каких параметрах банка и кредита? Любая такая задача таит в себе столько неопределенностей, что страшно за нее браться. И денежные власти, и правительство должны приобрести опыт активной и одновременно рыночной денежной политики, чтобы с большей легкостью и смелостью масштабировать его в будущем.

Ни одно правительство в мире не может решить всех задач, стоящих перед экономикой. Надо как-то выбрать приоритеты. Однако куда мы ни сунулись — жилье, сельское хозяйство, инфраструктура, здравоохранение, энергетика, — кажется, что везде правительство уже попыталось что-то сделать и не получилось. От этого тоже возникает ступор. Но вот здесь надо поставить под вопрос этот горький вывод: действительно ли ничего не получилось? Жилье: хотели развить ипотечный рынок — и развили, опыт получен, хоть и небольшой. Сельское хозяйство: перекредитовали село, но все равно оно сегодня в лучшем положении, чем семь лет назад. С энергетикой не получилось. За инфраструктуру не брались. Бюджетные деньги, потраченные на здравоохранение, привели к его технической модернизации, но попытка все контролировать из центра не дает отрасли пользоваться ее плодами. То есть что мы видим? Если государство выделяет деньги и формирует спрос, то это хорошо. Если оно все делает через слишком ограниченное число агентов, то это плохо. Этот опыт надо сложить в копилку и двинуться дальше: вообще говоря, нам бы надо представить себе два-три более сложных, чем линейное кредитование села, проекта, которые позволят нам приобрести опыт одновременного расширения некоторого сектора и насыщения экономики деньгами, при этом не отказываясь от курса социального государства.

Социальное государство стремится к росту благосостояния своих граждан. До сих пор эта формула предполагала рост их доходов с особым контролем за ростом доходов незащищенных слоев населения и бюджетников. Однако рост уровня жизни связан не только с доходами, но и с расходами. То есть для того, чтобы повысить уровень жизни, можно снизить стоимость определенных расходов, и эффект от этого будет даже больше. Именно в этой логике, просто не переведенной на экономический язык, находится проблема тарифов ЖКХ — они съедают слишком большую часть корзины. Значит, если мы найдем способ не просто остановить, но и снизить тарифы, мы решим проблему уровня жизни. То же касается и жилья — в некоторых городах стоимость аренды составляет более 50% средней зарплаты. Снизьте стоимость аренды, и уровень жизни сразу подскочит. Транспортная инфраструктура — вещь менее исчисляемая, но она определяет мобильность человека и даже доступность товаров, то есть насыщенность потребительских рынков. Вот вам три проекта, которые достаточно масштабны, чтобы их развитие оказало заметное влияние на денежный рынок страны.

Второй важный шаг в оценке перспективности проекта — наличие действующих рыночных субъектов. Не надо создавать их заново. Это займет время, надо опираться на имеющиеся силы, тогда пришедшие деньги сразу начнут работать и эффективность будет достаточно высокой. Возьмем, к примеру, жилищную проблему. Девелоперы в стране есть. Мощности их примерно известны. Нетрудно определить и размер острого спроса на жилье в каждом регионе. Совместив одно и другое, получим размер необходимых инвестиций и срок реализации проекта. Причем достаточно точный — так как у нас обозримое количество опытных игроков. То же самое можно сказать и про ЖКХ, и про строительство дорог.

Кто будет конечным собственником нового жилья и новой инфраструктуры? На самом деле жизнь может сложиться по-разному, но в нашей схеме конечный собственник — бюджет. В случае с жильем он собственник арендного жилья, в случае с ЖКХ — новой, более экономичной инфраструктуры. В первом случае он зарабатывает на арендаторах (а в условиях дефицита жилья они найдутся) и на налогах, так как город с решенной жилищной проблемой — это город, пригодный для инвестиций. Во втором случае он зарабатывает на экономии ресурсов — воды, топлива, на ремонте. И опять-таки город, где тарифы не растут, а вода всегда есть, — это город, удобный для инвестиций. Удобно, кстати, то, что это тоже счетная задача: нетрудно посчитать, какой должна быть арендная плата, чтобы инвестиции в его строительство отбились за десять, пятнадцать, двадцать лет — сколько хватит щедрости у государства.

Ну и, наконец, последний вопрос: где взять деньги? Конечно, можно поручить этот проект какому-нибудь государственному банку или банку развития. Но такая централизация, как мы уже видели, возлагает слишком большую ответственность на одного игрока со всеми вытекающими проблемами: медленно, неэффективно. Можно предложить субсидировать банкам ставки по таким кредитам или перекредитовывать именно эти кредиты. Возможно, это правильный вариант, но не единственный. Мы предлагаем облигационную схему. Соответствующий проект выпускает облигации на сумму необходимых инвестиций с гарантированной и достаточно высокой доходностью. Существующий проект ЖКХ предполагает всеобщую выгоду при доходности 12% годовых. Не так мало на сегодняшнем рынке. Арендный проект можно уложить в уровень депозитных ставок, можно чуть выше. Важный момент — создать рынок. Вот здесь мы предлагаем задействовать госбанки, обязав их иметь в своем портфеле облигации таких проектов в определенной пропорции (тоже счетная величина). Плюс такой ситуации в том, что даже госбанк имеет право выбора — проекты региональные, их много, они конкурируют между собой. При этом госбанки нужны только для разогрева. Само по себе появление рынка таких бумаг при нынешнем дефиците объектов вложений должно привлечь сюда частных инвесторов, а если эти бумаги будут приниматься в качестве залогов, так им вообще цены не будет.

Что мы получаем в итоге: жилье более дешевое, чем сейчас, растущие рынки — строительства, материалов, мебели, коммуникаций и т. д., развитие рынка облигаций, насыщение экономики деньгами и, что очень важно, — опыт, аналогичные схемы, уже без участия государства, могут быть использованы и в других секторах, так как сам процесс формирования подобных проектов приведет к формированию мощной финансовой инфраструктуры. Аналогичные проекты можно делать на рынке коммерческой недвижимости и снижать стоимость аренды, а значит, и цены на товары. Этого уже хотят сельхозпроизводители.

Повторимся, но нам кажется важным сегодня реализовывать проекты, позволяющие использовать силу и спрос государства для максимального развития рыночных игроков — и в промышленности, строительстве, сельском хозяйстве, и в финансовом сегменте. Тогда многие проблемы, которые сегодня кажутся неразрешимыми, будут решаться очень быстро. 

График 1

В прошлом году удельные трудовые издержки стали быстро расти - заработная плата снова, как и до кризиса, начала существенно опережать рост производительности труда

График 2

Реальная, за вычетом инфляции, цена кредита сегодня существенно выше, чем до кризиса

График 3

До кризиса денежная масса росла существенно быстрее ВВП, денежное предложение не являлось ограничителем экономического роста. В последние два года это условие нарушено

График 4

Монетизация быстро росла все прошлое десятилетие и достигла к 2010 году почти 40%. Начиная с 2011 года темп роста денежной массы существенно снижается, отклоняясь вниз от желаемой траектории выхода на нормальный уровень монетизации для развитых стран в 60%