Долговой карман: худой и еще худее

Редакционная статья

Рисунок: Игорь Шапошников

Проблемы российского государственного долга не существует. Внутренний и внешний госдолг РФ в сумме составляют 12% ВВП — смехотворную величину по любым международным меркам (госдолг еврозоны — 0,9 ВВП, госдолг Америки превышает годовой ВВП, госдолг Японии — 2,2 ВВП).

Сегодня уже подзабылось, но все 1990-е годы проблема внешнего долга висела над совсем бедной тогда Россией дамокловым мечом. Череда не слишком выгодных соглашений с Парижским клубом стран-кредиторов и Лондонским клубом банков-кредиторов позволяла лишь сдвигать на будущее, притом не бесплатно, пики платежей по долгам, которые Россия не в состоянии была осуществлять.

«Тучная восьмилетка» (2000–2007), отмеченная быстрым экономическим ростом, высокими ценами на нефть и систематическим профицитом бюджета, привела к снятию с повестки дня проблемы государственного внешнего долга. Старые долги большей частью были погашены, а к новым заимствованиям власти прибегали крайне осторожно. Травма от дефолта 1998 года оказалась столь тяжела, что долговая политика Минфина до сих пор остается крайне, на наш взгляд, даже избыточно консервативной. Внешние и внутренние займы вообще не используются для финансирования госинвестиций, зато исправно складируются «на черный день» в Резервном фонде. Изюминка этих операций в том, что цена заимствований оказывается выше, чем доходность инвестирования привлеченных средств. Расшифровать эту «зазеркальную» логику Минфина весьма затруднительно.

А вот банки и компании в середине 2000-х умудрились влезть во внешние долги по самое не хочу. В разгар кризиса 2008 года зловещее английское словосочетание «маржин колл» — требование о довнесении обеспечения — быстро выучили российские магнаты, чуть было не лишившиеся скупленных на иностранные кредиты активов, в том числе в России. Несладко пришлось и банкам, допустившим неоправданные дисбалансы в валютной позиции.

Пять лет спустя негосударственный внешний долг страны снова быстро растет. Однако анализ его составляющих привел к неожиданным выводам. Во-первых, за займы банковского сектора в целом можно не волноваться — требования наших банков к загранице еще выше, то есть банки выступают по отношению к нерезидентам в позиции нетто-кредиторов. Во-вторых, очень вероятно, что без малого две трети небанковского частного внешнего долга — это долги компаний «самим себе»: то есть деньги, привлеченные от иностранных компаний, подконтрольных акционерам компаний-заемщиков. Здесь доминируют краткосрочные кредиты, которые могут продлеваться неограниченное число раз. Содержательно это инвестиции (кредитор не рассчитывает на возврат тела кредита), но при любом неблагоприятном повышении индивидуальных, отраслевых, страновых рисков есть возможность быстро вывести деньги обратно, не становясь последним в очередь кредиторов своей российской компании. Помимо прочего, такой способ финансирования компаний позволяет экономить на налогах, маскируя дивидендные платежи под процентные выплаты. Но надо отдавать себе отчет в том, что первоисточником таких «кредитов» является прибыль, полученная российскими предпринимателями с российских активов и выведенная за границу. Настойчивый курс на деофшоризацию отечественного бизнеса, проводимый руководством страны последние без малого два года, рано или поздно приведет к сжатию подобных операций и уменьшению внешнего долга.

Однако если средства таких «кредитных инвестиций» вкладываются — хоть и с потерями для бюджета — в развитие производственных активов внутри страны, то еще одна составляющая внешнего корпоративного долга куда менее производительна. Речь идет о займах, привлеченных для покупок и реструктуризаций активов внутри и вне России. Внешняя и внутренняя экспансия, сопряженная с переупаковкой активов на заемные деньги, — интереснейшее занятие, из которого отдельные умельцы умудряются извлекать солидные прибыли. Безотносительно того, как себя чувствуют сами производственные активы. Как сделать этот «вид спорта» «неолимпийским» — пока непонятно.

 

Удивительно прозрачная юрисдикция

Матовников Михаил, генеральный директор Интерфакс-ЦЭА.

Изрядная часть внешнего долга российских частных компаний представляет собой лишь защищенную форму собственных инвестиций из-за рубежа. Обслуживание такого «долга» есть не что иное, как дивидендные платежи, подвергшиеся налоговой оптимизации

Рисунок: Игорь Шапошников

Нет недостатка в исследованиях, привлекающих внимание к проблеме российского внешнего долга. Но очень редко аналитики пытаются понять, как же он формируется и из чего состоит. Между тем от ответа на этот вопрос во многом зависит и понимание рисков, связанных с накоплением этого долга.

Наше исследование показало, что эти риски сильно отличаются от стандартных рисков дефолта, известных по учебникам или по нашей же собственной истории 1998 года. Мы обнаружили подозрительную часть внешнего долга российских частных нефинансовых компаний в размере порядка 150 млрд долларов. По нашему мнению, это долги компаний «самим себе», представляющие собой удобный способ защиты инвестиций и налоговой оптимизации.

Другой важный вывод: около четверти общей суммы рыночного долга (без учета оцененного нами выше долга от связанных сторон) небанковского сектора, или порядка 60 млрд долларов, приходится на долги, связанные со сделками слияний и поглощений. Риски обслуживания этого долга напрямую зависят от того, как скоро и насколько производительно структуризация активов приведет к запуску процессов и цепочек создания стоимости внутри России.

Краткий курс истории долга

Начиная с 2011 года совокупный внешний долг России снова быстро растет. К середине текущего года он превысил 700 млрд долларов, при этом интенсивность роста ненамного уступает фазе предкризисного бума внешних заимствований 2005–2008 годов (см. график 1).

В 1990-е главным заемщиком на внешних рынках было государство. К концу 1998 года внешний долг правительства составил 52% ВВП (почти 140 млрд долларов, и это без рынка ГКО—ОФЗ, где также была велика доля нерезидентов). В результате девальвации по итогам 1999 года долг достиг 68% ВВП, хотя он начал снижаться и к 1 апреля 2009 года составил 26,2 млрд долларов (2,2% ВВП).

Корпоративный долг, представляющий собой сумму внешних заимствований банков и нефинансовых компаний, в 1990-е был впятеро меньше государственного. Однако примерно с 2003 года начался его быстрый рост вплоть до конца третьего квартала 2008-го — накануне кризиса корпоративный долг достиг пика в 504,4 млрд долларов. В период кризиса у многих компаний возникли проблемы с иностранными кредиторами. Многие кредиты были взяты под залог контрольных пакетов акций крупнейших российских компаний, а на фоне падения стоимости акций кредиторы стали требовать погасить долг или увеличить объем обеспечения. В то время часть кредитов была рефинансирована в российских госбанках, для помощи в погашении некоторых из них государство выделило 50 млрд долларов, из которых было использовано, правда, всего 11 млрд.

Эта ситуация оказалась хорошим уроком, поэтому корпоративный сектор довольно быстро стал внешний долг гасить. Часто это было вынужденной мерой в условиях невозможности рефинансировать долг за границей. Уже к середине лета 2010 года объем внешнего корпоративного долга уменьшился почти на 100 млрд долларов, после чего снова стал активно расти. К середине текущего года он достиг 628,4 млрд, или более 30% ВВП. Это все еще меньше уровня середины 2009 года — 35,4% ВВП, и в целом совокупное внешнее долговое бремя российской экономики пока следует признать умеренным по международным меркам (см. график 2).

Если мы рассмотрим структуру внешнего долга по секторам экономики, то выяснится любопытная вещь: частный сектор сумел занять заметно больше иностранных денег, чем крупнейшие российские госкомпании, включая «Газпром», «Роснефть», РЖД, «Ростелеком», «Русгидро», ФСК вместе взятые: соответственно почти 253 млрд против 113,5 млрд долларов (см. таблицу 1).

Таблица 1:

Структура российского внешнего долга по секторам экономики и валюте заимствований (млрд долл.)

Между тем, если проследить за объявленными заимствованиями и проанализировать отчетность самих частных компаний, накопленных долгов такого масштаба не набирается. Например, объем внешнего долга «ЛУКойла» на конец 2012 года, согласно его отчетности по US GAAP, составил не более 6,3 млрд долларов. Даже обремененный долгами «Русал» (компания, кстати, как и «ЛУКойл», не полностью российская, часть долга вполне может висеть на его иностранных «дочках» и не включаться в статистику внешнего долга ЦБ РФ) должен загранице 11,3 млрд долларов.

Еще удивительнее статистика рублевых заимствований. Госкомпании сумели накопить всего 10 млрд долларов рублевого долга, зато частный сектор, оказывается, уже назанимал за рубежом на порядок больше — свыше 100 млрд долларов в валютном эквиваленте на конец 2012 года (см. график 3).

Банки: долговая передышка

Что касается российского банковского сектора, то в настоящее время баланс его сношений с заграницей не вызывает тревоги. За последние несколько лет российские банки из нетто-заемщиков на мировом рынке превратились в нетто-кредиторов. Хотя так было далеко не всегда.

К моменту кризиса 1998 года наша банковская система была нетто-заемщиком в отношениях с нерезидентами, но после банкротства ряда крупных банков и списания их долгов быстро превысила объем иностранных активов над иностранными обязательствами. В течение довольно длительного времени нерезиденты предпочитали иметь дело напрямую с крупнейшими российскими компаниями, а не с контролируемыми ими банками, поскольку главным уроком кризиса для них стало то, что российские бизнесмены не будут поддерживать падающие банки за счет нефинансовых активов.

Однако уже с середины 2000-х банки вновь получили хороший доступ на рынки капитала и очень быстро нарастили объем внешнего долга, опять став нетто-заемщиками на мировом рынке.

В 2008 году ситуация повторилась: в связи с экономическим кризисом внешние рынки закрылись и снова реализовались валютные риски — теперь уже и банки, и их клиенты стали избегать кредитования в валюте заемщиков без валютной выручки.

Главной причиной этого стало резкое снижение спроса российских заемщиков на кредиты в иностранной валюте, при этом привлечение в валюте на внутреннем рынке, в частности от вкладчиков, остается на высоком уровне. В результате растущее валютное — и часто весьма дорогое — привлечение банки вынуждены размещать за границей в низкодоходные активы. Несмотря на кажущуюся абсурдность такой политики, в ней есть свой смысл: в условиях кризиса рублевой ликвидности банки именно за счет ликвидных активов в валюте выполняют нормативы ликвидности.

Сегодня иностранные обязательства банковского сектора, несмотря на их относительно большую величину (около 211 млрд долларов, по данным Банка России, или 13% пассивов), серьезной опасности для устойчивости банковского сектора в целом не представляют. Для сравнения: перед кризисом 2008 года российские банки были нетто-заемщиками на внешних рынках в размере около 4% активов, а должны были 192,8 млрд долларов (см. график 4). При этом иностранные обязательства банковского сектора по большей части долгосрочные, а размещение средств происходит в относительно краткосрочные и ликвидные активы и служит для управления ликвидностью.

Значительная часть счетов и депозитов нерезидентов в рублях приходится на российские «дочки» иностранных банков (см. таблицу 2). Это объясняет значительное превышение рублевого привлечения на текущие счета и краткосрочные депозиты негосударственных банков над рублевым привлечением государственных банков.

Таблица 2:

Банки с наибольшим объемом иностранных обязательств

Кроме того, значительная часть срочных депозитов нерезидентов в российских частных банках размещена компаниями, связанными с акционерами самих банков, в том числе это субординированные депозиты, предоставленные для выполнения банками пруденциальных нормативов Банка России. По нашей оценке, таких средств около 13 млрд долларов, это всего 1,8% объема срочных депозитов клиентов в банках, но бо́льшая  часть привлеченных частными банками субординированных депозитов.

Сладкие рублевые займы

На фоне сокращавшего риски банковского сектора и проводившего весьма консервативную долговую политику государственного рост обязательств российского небанковского сектора за последние десять лет заслуживает пристального внимания. Только кризис 2008 года немного сбавил темпы роста внешнего долга нефинансового сектора. Но уже к середине 2013-го долг небанковского сектора составил более 418 млрд долларов, а чистый долг (за вычетом иностранных активов) превысил 200 млрд долларов. Последние несколько лет эта величина остается относительно стабильной, но в ее структуре происходят значительные изменения.

Банк России с 2012 года стал публиковать данные о внешнем долге корпоративного сектора в разбивке по доле участия государства: более 50% (включается в показатель «Внешний долг государственного сектора в расширенном определении») и менее 50%, который мы будем называть «Частный сектор».

По данным ЦБ, около 37% внешнего долга корпоративного сектора приходится именно на государственные компании и банки. Накопленный долг последних на конец 2012 года превысил 10% ВВП. Банки и нефинансовые компании одинаково интенсивно наращивают долги, однако среди банков лидируют в привлечении внешнего долга государственные банки, а среди небанковского сектора — частные компании, причем особо они преуспевают в наращивании рублевой задолженности.

Почти половину прироста внешнего долга российского корпоративного сектора в 2012 году составили выпуски еврооблигаций: за год прирост долга в этих инструментах по номиналу составил 35,3 млрд долларов, причем на долю госкомпаний и госбанков пришлось три четверти этого прироста (см. таблицу 3).

Таблица 3:

Динамика рынка еврооблигаций российских эмитентов (млрд долл.). Бумаг в обращении (млрд долл. по номиналу)

В разрезе валют обращает на себя внимание тот факт, что компании и банки государственного сектора начинают активнее использовать в заимствованиях не только доллары или евро, но также рубли и более экзотические валюты (швейцарские франки, фунты, австралийские доллары и даже китайские юани), а вот в частном секторе доминирующую роль продолжает играть доллар. Крупнейшие российские заемщики на рынке еврооблигаций в разрезе валют эмитированных бумаг представлены в таблице 4.

Таблица 4:

Крупнейшие российские заемщики на рынке еврооблигаций. Бумаг в обращении на 1.01.2013 (млрд долл. по номиналу)

Непонятный остаток

Теперь попробуем понять, из чего складывается общая сумма внешнего долга корпоративного сектора (частного и государственного) — на конец 2012 года она составляла 256 млрд долларов. Вершина айсберга — публичный долг, оформленный облигациями. На него приходилось 78 млрд долларов. Следующий компонент — двусторонние требования банков, предоставляющие отчетность Банку международных расчетов в Базеле (BIS) — 88 млрд долларов (чтобы избежать двойного счета, мы очистили эту цифру от еврооблигаций российских эмитентов в портфелях банков — членов BIS). Еще одна транспарентная, хоть и весьма небольшая часть долга — торговые кредиты. На них приходится, по данным ЦБ РФ, 2,3 млрд долларов.

А вот понять содержание оставшейся части долга из надежных статистических источников уже проблематично. Приходится довольствоваться собственными оценками. Так, примерно в 40 млрд долларов мы оцениваем потолок задолженности по двусторонним кредитам банков, не входящих в BIS. Это преимущественно кредиты китайских банков, крупнейшие из которых известны («Роснефти» на 15 млрд и «Транснефти» на 10 млрд долларов). И все же мы имеем нераспределенный остаток долга в размере ни много ни мало 50 млрд долларов.

Далее, мы постарались проверить эту оценку альтернативным образом. По данным отчетности по МСФО/US GAAP, мы просуммировали внешний долг перед банками (то есть исключая еврооблигации) 30 крупнейших российских компаний частного сектора. Получилось около 40 млрд долларов, внешний долг прочих компаний оценочно может составить еще 20 млрд долларов. Прибавляем 35 млрд выпущенных еврооблигаций — получаем примерно 95 млрд долларов. По данным ЦБ, внешний долг негосударственного сектора в иностранной валюте составил 152,8 млрд долларов. За вычетом 2,3 млрд торговых кредитов получаем 150,5 млрд долларов. Получается, мы снова имеем 55 млрд долларов неидентифицированного валютного долга.

По нашему мнению, содержательно эти деньги представляют собой не что иное, как долги «самим себе», а именно перед акционерами. К этой сумме можно смело приплюсовать практически весь внешний долг частного небанковского сектора в рублях (около 99 млрд долларов на конец 2012 года). В результате наш главный вывод таков: порядка 150 млрд долларов внешнего долга частного сектора (почти 60% общей задолженности) привлечено от компаний, связанных с акционерами российских компаний.

Но это еще не все. На наш взгляд, эти кредиты не полностью представляют собой реальные деньги, привлеченные в Россию. Значительная часть этого долга (как минимум его рублевая часть) могла быть создана искусственно, в том числе для целей налоговой оптимизации квазидивидендных выплат.

Статья 269 Налогового кодекса РФ разрешает относить на расходы по привлеченным кредитам в рублях процентные расходы, исходя из ставки рефинансирования ЦБ РФ, умноженной на 1,8 (на текущий момент 8,25% х 1,8 = 14,85%), а по кредитам в валюте — процентные расходы, исходя из процентной ставки, равной ставке рефинансирования ЦБ РФ, умноженной на 0,8% (на текущий момент 8,25% х 0,8 = 6,6%). То есть при равном объеме долга при рублевых кредитах можно отнести на расходы в 2,25 раза бо́льшую сумму. При этом рублевый долг будет более лояльно воспринят коммерческими банками при необходимости привлечения у них кредитов.

Другая задача, которую решают кредиты, привлеченные от акционеров, — защита бизнеса. В случае банкротства такие кредиторы наравне с банками и иными кредиторами участвуют в общем собрании кредиторов. Например, в «деле ЮКОСа» на связанных с компанией кредиторов пришлось 14 млрд долларов долга — и они еще долго были крупными кредиторами «Роснефти» (поэтому лучше быть иностранным кредитором, чтобы при случае обращаться в международный арбитраж, а не в российский суд).

Этот достаточно важный вывод позволяет принципиально иначе взглянуть на проблему внешнего долга корпоративного сектора. Очевидно, что риск непролонгации этих кредитов весьма невелик.

Однако не стоит считать, что этого долга как бы нет. В случае возникновения у компании финансовых проблем эти кредиторы будут одними из крупнейших в конкурсном производстве, как это уже было в случае с ЮКОСом.

Госсектор: квазисуверенные гарантии

В отличие от долга частного сектора структура внешнего долга российских госкомпаний в целом понятна. У них нет запутанных отношений со своими иностранными акционерами и значительная часть долга представлена именно публичным долгом в форме облигаций и иных заимствований, о которых сообщается в СМИ и которые попадают в базы данных о выданных кредитах. Кроме того, в связи с относительной малочисленностью и информационной прозрачностью госкомпаний достаточно просто проанализировать все составляющие их долга.

Почти три четверти (83,4 млрд долларов) внешнего долга государственного небанковского сектора приходится всего на четыре компании: «Газпром», «Роснефть», «Транснефть» и РЖД. Крупным заемщиком также является «Татнефть», не публикующая свою отчетность по МСФО/US GAAP.

«Газпром» в последние годы особо долги не наращивал (хотя его ассоциированные компании, не консолидируемые в отчетности «Газпрома»: «Сахалин Энерджи», Nord Stream AG, «Славнефть», — долги, напротив, наращивали). Наиболее активно наращивала внешний долг «Роснефть», причем большую часть его составили 15 млрд долларов, привлеченные от китайских банков под будущие поставки нефти в 2009 году (еще 10 млрд долларов тогда же привлекла «Транснефть»). Еще одно крупное привлечение произошло уже в 2013 году в связи с приобретением у компании ВР ее доли в российской ТНК-ВР — на 30 млрд долларов.

Столь активная политика заимствований государственных компаний в условиях непростой внешнеэкономической конъюнктуры в значительной степени объясняется наличием поддержки государства. Этот фактор серьезно помогает и ускоренному росту внешнего долга госбанков.

Низкий государственный долг, а также значительный накопленный объем суверенных фондов и золотовалютных резервов позволяют инвесторам надеяться, что государство поддержит госкомпании и не допустит их дефолта для сохранения доступа на рынок капитала. При этом аналитики и инвесторы все внимательнее следят за показателями консолидированного госдолга, включающего в себя долги правительства, денежных властей, госкомпаний и госбанков.

В условиях ухудшения ситуации с экономическим ростом и дефицитом федерального бюджета постепенно растут опасения относительно возможности оказания такой поддержки. В июле 2013 года рейтинговое агентство Moody’s снизило кредитные рейтинги российских государственных банков на одну-две ступени в связи с тем, что, по мнению агентства, российское государство в контексте бюджетных проблем не сможет долго поддерживать государственные банки. Дополнительные поводы для беспокойства рейтинговым агентствам дают, как ни парадоксально, планы приватизации. Для конкуренции и развития экономики приватизация, конечно, дело хорошее, но государство может не захотеть поддерживать за счет бюджета или средств ЦБ частные компании и банки, рассуждают аналитики и кредиторы.

Непроизводительное бремя

Важный аспект анализа роста долговой нагрузки на российские компании — понимание целей привлечения долга. Значительная часть прироста внешнего долга российских компаний — это кредиты, привлеченные для сделок слияний и поглощений (M&A) внутри России и за рубежом.

Выяснить способ финансирования сделки не всегда просто. Тем не менее, по оценкам Газпромбанка («Обзор сделок M&A 2008–2012», февраль 2013 года), доля иностранных кредитов в финансировании сделок M&A в 2010 году составила 9%, в 2010-м — 8%, а в 2012-м — 20%. В стоимостном выражении это около 21 млрд долларов.

В целом, по нашей оценке, на середину текущего года не менее 60 млрд долларов внешнего долга приходится на долги, связанные со сделками M&A (эта цифра включает в себя последние заимствования «Роснефти»). Это примерно четверть общей суммы рыночного долга (без учета оцененного нами выше долга от связанных сторон) небанковского сектора.

Спецификой даже внутрироссийских M&A является то, что они, как правило, предусматривают расчеты между акционерами за границей, так как продаются не сами российские активы, а их иностранные компании-собственники. Соответственно, покупатель берет кредит с целью приобретения формально зарубежного актива и в дальнейшем переводит средства за границу.

Результатом таких операций становится монетизация собственности акционерами российских компаний или даже просто приобретение иностранных компаний. К числу подобных сделок можно отнести приобретение «Роснефтью» российской компании ТНК-ВР, приобретение РЖД французской логистической компании Gefco и ряд других. Значительная часть программы заимствований «Газпрома» предназначена для инвестиций за пределами РФ, например в строительство трубопроводов, проходящих по территории других государств.

В частном секторе ситуация примерно та же. Международная экспансия крупных частных компаний — «ЛУКойла», «Русала», «Северстали», «Вымпелкома», МТС и других — тоже происходит с привлечением внешних заимствований. А если рост внешнего долга обходится без роста ВВП и внутренних инвестиций, проблемы с его обслуживанием рано или поздно появятся.      

График 1

Быстрый рост совокупного внешнего долга России в последние годы обусловлен в основном займами корпораций

График 2

Общая внешняя долговая нагрузка на экономику РФ невелика по международным меркам

График 3

Характерная черта внешнего корпоративного долга - высокая и растущая доля заимствований, номинированных в рублях

График 4

Сегодня российские банки, в отличие от ситуации перед кризисом 2008 года, являются нетто-кредиторами заграницы

 

О минском аресте

Александр Привалов

Александр Привалов

История с российским гражданином Владиславом Баумгертнером, который имел неосторожность принять приглашение в гости от белорусского премьер-министра и сразу оказался запертым в тюрьме белорусского КГБ, имеет высокую дидактическую ценность. Если кто-то до сих пор не вполне понимал, как в России устроены отношения бизнеса с силовиками, ему теперь будет легче это понять на примере в известной степени внешнем. Правда, вопрос, много ли у нас осталось таких недопонимающих, остаётся открытым, но он не так уж и важен: если хоть пятеро или даже трое на всю страну — они что же, не люди? И им тоже нужно объяснить.

Итак, вопрос: что произошло — происходит — с «Уралкалием» и «Беларуськалием»? Ответ: идёт спор двух хозяйствующих субъектов, или, если кому так больше нравится, двух олигархов, один из которых, реальный хозяин «Беларуськалия», для разрешения спора в свою пользу счёл уместным применить властные полномочия. Споры о том, действительно ли «наш» олигарх пытался отрейдить «их» олигарха или, там, кто первый начал продавать продукцию в обход совместного эксклюзивного трейдера БКК, словом, о любых деталях второго порядка для понимания сути дела нисколько не релевантны. Лукашенко решил, что его (его казны — неважно) интересы терпят ущерб от действий российского партнёра, не смог уговорить партнёра действовать иначе — и перешёл от шашек к «чапаеву»: оного партнёра посадил, чтобы тот был посговорчивее. Ничего действительно противозаконного российская сторона вроде не совершала — пока, во всяком случае, убедительного ничего не предъявлено, но это совершенно неважно: у меня твой заложник, давай разговаривать! — вот и вся суть дела.

В точности то же самое делают облечённые властью мужи (прежде всего силовики) здесь в России, когда тот или иной бизнесмен в недостаточной, по их мнению, степени отдаёт им свой бизнес или доходы своего бизнеса — и не соглашается исправиться «по-хорошему». Его закрывают и начинают дожимать — и даже говорят при этом практически те же самые слова, которые сейчас говорятся в Минске. Цитирую: «Белорусская сторона сделала всё возможное, чтобы начать диалог, но бывшие партнеры по БКК разговаривать отказывались. Теперь переговоры ведутся в форме бесед со следователями. Полученная от В. Баумгертнера информация может помочь началу официальных переговоров между учредителями БКК». (Только сейчас заметил, с чем ещё без малого дословно совпадает эта бандитская тирада: с речами, которые министр образования и науки Ливанов произносил об Академии наук после спецоперации с законопроектом о реформировании РАН. Ну что же — значит, силовая и несиловая части начальства ближе друг к другу, чем многие думают.)

Сходство этого скандала с отечественной практикой подчёркивается важными различиями. Для белорусских-то силовиков эта операция, по всей видимости, первая, опыта никакого — вот они малость и напортачили. Во-первых, всякий здешний силовик, посоветуйся белорусы с ним заранее, разъяснил бы им, что никак не стоило сажать арестованного оппонента в элитарное гебистское узилище. Нет, его надо было сунуть в какую-нибудь затрапезную ментовку, а может, и в специальным образом некомфортную хату затрапезной ментовки. К сговорчивости-то стимулов получилось бы побольше, а заодно и политикой бы пахло чуть поменьше. Во-вторых, заложник взят явно неадекватный: злосчастный г-н Баумгертнер слишком далёк от уровня, где принимаются ключевые решения, чтобы его арест мог прямо и непосредственно переломить ситуацию на калийном фронте в пользу белорусов. Те же, кто стоит на более высоких уровнях, едва ли потеряют сон и аппетит от мысли о томящемся в минских застенках ни в чём не повинном коллеге. Да, для них это удар — и они не оставят этот удар без ответа, но к немедленной сдаче позиций он их уж точно не вынудит. Понимаю, что сравнение будет хромать, но всё же: сильно ли Браудер смягчил свои позиции после ареста Магнитского? То-то.

Вторую ошибку белорусов многие наблюдатели оправдывают тем простым соображением, что-де кого смогли, того и взяли: приехали бы приглашавшиеся на ту же беседу с премьер-министром гг. Керимов, Волошин и Дворкович — закрыли бы гг. Керимова, Волошина и Дворковича. Слабое оправдание. Может, я не вполне сознаю степень отчаяния, двигавшего белорусской стороной в этой операции, но я не могу себе представить ареста тамошней чекой российского сенатора или вице-премьера. Однако и в том — повторяю, невозможном! — случае желанного Минску перелома на калийном фронте тоже не произошло бы.

Важный вопрос: почему Россия не отвечает Минску из главных калибров? Своё осуждение аккуратно высказали Шувалов, да Шохин, да тот же Дворкович, но ни премьер, ни тем паче президент и бровью не повели. Не в последнюю очередь потому, что общественное мнение отнюдь не демонстрирует горячей поддержки Керимову и его коллегам. А это, в свою очередь, объясняется не только тем, что «олигархов» у нас вообще любят мало, но и тем, о чём мы здесь говорим: совершенной заурядностью минского ареста на фоне отечественной повседневности. Мне уже приходилось отмечать, что привычные — причём привычно безнаказанные! — наезды силовиков на бизнес понемногу породили у широкой публики скверную привычку осуждать, или, точнее говоря, презирать не рейдера, а его жертву. «Ну и вольно ж ему было», «дураков и в церкви бьют» — и тому подобные уничижительные отговорки. Даже если так говорят лишь затем, чтобы не печалиться, что не могут помочь, — это не утешает.

Ну а ещё заметьте: ведь и из Минска тоже главным калибром пока не пущено. Батька помалкивает; думает, видно, что сохраняет себе простор для манёвра. Только зря он так думает. Москва уже, не делая особо громких заявлений, нанесла соседям урону — по нефти, по молоку, по свинине — на порядок больше, чем те надеялись выгадать в калийной истории. Так что Лукашенку придётся быстро сдать назад или уж прямо переходить на карточные распределительные системы — и не факт ещё, что после того, как он сдаст назад, Москва отзовёт все ответные меры. Впрочем, надо признать, до сих пор ничем особо дурным эскапады Лукашенка для него не оборачивались. 

О конфликте « Уралкалия» и « Беларуськалия» читайте также "Вероломство от бессилия" .

 

Вероломство от бессилия

Иван Рубанов

Белорусские власти арестовали Владислава Баумгертнера, главу «Уралкалия» — одной из крупнейших российских химических компаний. Ответ на выход из совместного с «Беларуськалием» торгового картеля, объявленный «Уралкалием» месяц назад, поражает неадекватной жесткостью. Конфликт вышел на межгосударственный уровень

Гендиректор «Уралкалия» Владислав Баумгертнер стал жертвой неадекватной реакции белорусских властей на корпоративные решения его компании

Фото: ИТАР-ТАСС

Владислав Баумгертнер был задержан 26 августа в аэропорту Минска. Баумгертнер в Белоруссию не собирался, а приехал туда по приглашению премьер-министра страны Михаила Мясниковича , которое было согласовано с российским вице-премьером Аркадием Дворковичем , — таким людям не принято отказывать. Дать санкцию на арест, очевидно, мог только белорусский президент Александр Лукашенко . Очевидно также, что при любом развитии событий случившееся фатально повлияет на «уровень доверия» (как говорят дипломаты) российско-белорусских деловых и политических контактов.

При всей экстравагантности Лукашенко, его вызывающий поступок шокирует. Каковы были его мотивы и чего, собственно, он добивается? Какие возможности давления на белорусские власти есть в распоряжении Москвы?

Эскалация конфликта

Баумгертнеру предъявлено обвинение в превышении должностных полномочий, создании незаконных схем деятельности и обвале мирового калийного рынка, которые, по мнению следствия, нанесли «Беларуськалию» ущерб в размере 100 млн долларов. По соответствующей статье белорусского законодательства топ-менеджеру «Уралкалия» грозит лишение свободы сроком до десяти лет. Кроме того, белорусы объявили в розыск ряд менеджеров «Уралкалия» и Белорусской калийной компании (БКК) — до недавнего времени общего трейдера двух калийных гигантов, — в том числе по линии Интерпола. Было также заявлено, что белорусские активы компании могут быть арестованы (правда, ничего существенного у «Уралкалия» там нет).

Конфликт белорусских властей с «Уралкалием» перешел в открытую фазу в конце июля, когда российское предприятие объявило о выходе из БКК и переходе к самостоятельной политике на мировом рынке калийных удобрений (подробнее об этом см. «На Керимова Лукашенко нашелся» в «Эксперте» № 32 за 2013 г.). БКК была создана в 2005 году и вела экспортные продажи продукции двух предприятий из СНГ, являясь одним из двух крупнейших игроков глобального калийного рынка. Объединение экспортных каналов «Уралкалия» и «Беларуськалия» позволяло поддерживать высокие цены на продукцию, которая имеет особую значимость для белорусской экономики. Калийные удобрения обеспечивают соседям около 7% экспортной выручки (в России — доли процента), при этом их продажи сильно влияют на торговый баланс. В отличие от лидирующих в структуре белорусского экспорта нефтепродуктов производство калийных удобрений не требует закупки дорогого российского сырья.

«Беларуськалий» изначально назначал директора БКК и, таким образом, имел больший вес в управлении общей структурой (что, кстати, указывает на абсурдность обвинений в адрес Баумгертнера). В условиях низкой загрузки мощностей предприятий калийной индустрии главным вопросом совместной деятельности становилось распределение экспортных квот. И здесь белорусы оказывались в существенно лучшем положении, чем россияне. В 2012 году ключевые показатели у них были почти на 20% выше, чем у российской компании! Такое положение вещей не соответствовало роли «Уралкалия», который после поглощения конкурирующей компании «Сильвинит» в 2007 году стал немного крупнее партнера и всегда имел более значительные компетенции в части международной торговли.

Несмотря на это, в 2013 году стороны достигли соглашения о том, что белорусы будут получать некоторую премию за лучшее качество своей продукции. В этих условиях кураторам белорусской компании сидеть бы тихо и радоваться, но нет. В декабре 2012 года Александр Лукашенко издал указ, открывающий для госкомпании возможности продаж вне БКК; решение о его отмене так и не было принято. Именно это обстоятельство и фактические попытки белорусов предлагать товар вне общего канала сбыта «Уралкалий» назвал причиной, побудившей его отказаться от партнерства. Это привело к обвалу цен акций всех крупнейших калийных компаний, включая и самого разрушителя статус-кво (см. график 1).

Паралич экспорта

После «развода» с БКК «Уралкалий» объявил о переходе к стратегии максимизации продаж и грядущем обвале цен. За прошедший месяц российская компания смогла заключить крупный контракт на поставку 500 тыс. тонн удобрений в Китай (это традиционный покупатель и для белорусов); по нашим данным, цена контракта составила порядка 350 долларов за тонну — это на 20% ниже прежнего уровня рыночных цен. Игра на понижение началась. Понятно, что последствия этого для Белоруссии будут весьма болезненными. Дело усугубляется тем, что России удалось настоять на прекращении незаконного беспошлинного реэкспорта закупаемых по спецценам российских энергоресурсов, а также продуктов их переработки под видом «растворителей и разбавителей». Ущерб российскому бюджету от подобных схем оценивался в 1,5–2,5 млрд долларов, а то и больше (подробнее см. «“Зайчик” может раствориться» в «Эксперте» № 46 за 2012 г.). Закрытие схем стало одним из серьезных факторов сокращения белорусского экспорта — в первом полугодии он упал на 20% по отношению к январю—июню прошлого года (см. график 2).

Однако, судя по всему, ситуация не ограничивается угрозой долгосрочного ухудшения торгового баланса Белоруссии. Похоже, развал БКК просто-напросто парализовал экспортные поставки «Беларуськалия». Исторически он никогда не имел трейдерской и филиальной сети, а костяк БКК составляли работники структуры торговой «дочки» «Уралкалия» — швейцарской компании Uralkali Trading. «После разрыва они покинули БКК, — поясняет источник, близкий к компании. — БКК все еще остается держателем крупных долгосрочных контрактов. Но в условиях резкого снижения цен на рынке крупные потребители из Китая и Индии под разными предлогами просто не будут выбирать очередные партии удобрений».

«Беларуськалий» вынужден был остановить часть мощностей на ремонт, а правительство решило предоставить своей «дойной корове» налоговые льготы. Тот факт, что белорусы поспешили заявить о рамочном соглашении с катарской трейдинговой компанией «Мунтаджат», лишь подтверждает тяжесть ситуации. Ближневосточная компания невелика и мало кому известна, опыта продаж хлоркалия у нее нет — подружиться с такой можно только от безысходности.

Давление на Керимова

«Уралкалий» вышел из БКК, не предупредив об этом загодя белорусскую сторону. Такая стратегия вполне понятна с точки зрения бизнеса (нельзя было допустить слива инсайда). Однако, возможно, она была не вполне уместна в адрес крупнейшей госкомпании союзного государства. Российские власти наверняка были поставлены в известность относительно грядущего распада БКК, но не предприняли активных дипломатических шагов для того, чтобы сохранить картель или хотя бы смягчить последствия его развала. Однако все эти соображения не способны оправдать силовые действия белорусских властей в отношении топ-менеджеров «Уралкалия».

Заявление белорусов о стомиллионном ущербе заставило многих предположить, что цель захвата Баумгертнера в заложники — банальный шантаж и последующий выкуп в заявленном размере. Нам такая тактическая цель кажется слишком малой для резонансного события, которое прямо затронуло межгосударственные отношения.

Более логичной была бы попытка белорусов частично отыграть назад «развод» с «Уралкалием» — оговорить некий переходный период и временную помощь от россиян в получении контрактов на калийные удобрения. Однако в нынешних условиях восстановить диалог весьма непросто. Наши источники в «Уралкалии» отмечают, что там пока не понимают, чего хотят от них белорусы: «Никаких внятных сигналов с их стороны мы не получали».

Возможно, белорусская сторона хочет повлиять на процесс смены собственников «Уралкалия» и теперь станет предлагать Москве и какому-либо потенциальному бенефициару новые выгодные схемы сотрудничества двух компаний. Вскоре после ареста Баумгертнера белорусы сообщили, что планируют завести уголовное дело на основного владельца «Уралкалия» Сулеймана Керимова и объявить его в розыск вместе с председателем совета директоров компании Александром Волошиным . В официальных белорусских СМИ вышел ряд едких публикаций с оскорбительными выпадами в адрес Керимова. В последнее время его влияние в политической элите пошло на спад, и Лукашенко может пытаться сыграть на противоречиях внутри российской власти. Однако вряд ли ему это удастся — не в интересах ни одной из групп позволять главе чужого государства влезать в их дела, да еще и с использованием столь беспардонных силовых методов.

Торговая война

Реакция России на арест Баумгертнера оказалась достаточно резкой. С заявлениями о недопустимости подобных действий выступили Аркадий Дворкович и первый зампред правительства Игорь Шувалов . Российский МИД и посол РФ в Белоруссии прямо заявили, что произошедшее наносит серьезный урон союзническим отношениям двух стран.

«Задержание Владислава Баумгертнера, прибывшего в Белоруссию по официальному приглашению для встречи с премьер-министром, является тревожным сигналом для российских предпринимателей, ведущих бизнес с белорусскими партнерами», — считает президент РСПП Александр Шохин .

Последовал и ряд чувствительных для соседей решений в практической плоскости. Глава Роспотребнадзора Геннадий Онищенко заявил, что у его организации возникло много претензий к белорусской молочной продукции, около 30% которой не соответствует российским техрегламентам. «Транснефть» сообщила, что приняла решение о плановом ремонте трубопровода «Дружба», в связи с чем в ближайшее время будут сокращены поставки нефти для белорусской стороны. Наконец, Дворкович заявил, что лица, причастные к действовавшим схемам полулегального экспорта «растворителей», произведенных из российского сырья, также могут быть объявлены в международный розыск. «Скорее всего, противостояние будет разворачиваться в рамках торговой войны, тогда как взаимоотношения сторон в финансовой и военно-технической сферах останутся без изменений», — считает профессор НИУ ВШЭ Алексей Портанский .

Когда верстался номер, стало известно, что российская сторона временно ограничивает ввоз живых свиней из Белоруссии, а заместитель гендиректора «Беларуськалия» Анатолий Махлай сообщил, что в связи со сложной ситуацией на рынке два из четырех рудоуправлений предприятия остановлены.

В подготовке статьи принимал участие Андрей Горбунов

График 1

Решение "Уралкалия" о выходе из торгового картеля обвалило рынок акций компании и других игроков мирового калийного рынка

График 2

Белорусский экспорт в нынешнем году заметно сократился

 

Москва выходит из транзита

Надежда Мерешко

В ближайшее время в Подмосковье начнется строительство новой кольцевой автодороги. Ее окончательная стоимость и сроки реализации будут зависеть от результатов кампании по выкупу земли под строительство у частных собственников

В ближайшее время в Подмосковье начнется строительство новой кольцевой автодороги

Иллюстрация: Эксперт Online

В России запускается крупнейший инфраструктурный проект в области дорожного строительства — возведение Центральной кольцевой автодороги на территории московской агломерации на расстоянии 25–50 км от границы Москвы. Несмотря на то что проект строительства новой автомагистрали был разработан еще десять лет назад, возможность его реализации появилась только сейчас: президент Владимир Путин объявил о выделении дополнительных средств из Фонда национального благосостояния — это позволит ускорить сроки ввода дороги в эксплуатацию. Суммарная стоимость новой автомагистрали составит 300 млрд рублей. Заказчиком проекта будет государственная компания «Российские автомобильные дороги» («Автодор»).

Ввод ЦКАД (трассы А-113) поможет не только сократить дефицит пропускной способности московского транспортного узла, но и создать транзитный коридор для перевозки грузов из портов Балтики на юг и восток страны. Главная интрига и риски этого проекта, по мнению специалистов, связаны с его возможным значительным удорожанием из-за предстоящего выкупа земельных участков для строительства у частных лиц.

Все дороги ведут в Москву

Доставка грузов внутри страны автомобилями сопряжена с особенностью расположения российских дорог — в большинстве случаев необходимо проезжать через Москву, где сходятся все основные автомагистрали.

«Сегодня МКАД — это уже не совсем городская трасса. По сути, это единственно возможный транзитный маршрут для огромного количества грузовиков, следующих в самых различных направлениях», — констатировал Владимир Путин на совещании по развитию транспортной инфраструктуры Москвы и Подмосковья.

Сейчас в режиме перегрузки работает не только Московская кольцевая автодорога, но и кольцевые автодороги Московской области А-107 и А-108 — Московское малое кольцо и Московское большое кольцо. Эти дороги, построенные еще в послевоенные годы, также называют Большим и Малым бетонными кольцами. Они опоясывают Москву на расстоянии 25 км (А-107) и 60 км (А-108) от МКАД. Именно на их основе и планируется возводить новую ЦКАД.

По словам вице-президента Российского автотранспортного союза Валерия Алексеева , после введения ограничений на въезд большегрузного транспорта на МКАД в дневное время транзитные грузы следуют через обе «бетонки», которые теперь сильно перегружены. «А-107 была загружена и до введения ограничений на движение по МКАД, а теперь тем более. А-108 загружена процентов на девяносто», — говорит г-н Алексеев. Он отметил, что альтернативных путей в настоящее время нет, так что ввода новой ЦКАД автовладельцы ждут с нетерпением.

Шире круг

Разработка проекта строительства ЦКАД велась с 2003 года. Спустя два года были зарезервированы первые участки под трассу и выполнено обоснование инвестиций. В декабре 2007 года правительство одобрило программу сооружения ЦКАД. Общая протяженность трассы, включающей в себя Малое бетонное кольцо и часть Большого бетонного кольца на западе Московской области, должна составить более 520 км. Помимо этого проект предусматривает сооружение 34 развязок, 278 мостов, путепроводов и эстакад.

В конце 2009 года проект ЦКАД был включен в программу «Автодора» по строительству платных автодорог и было принято решение осуществлять его на условиях государственно-частного партнерства. Объем финансирования на тот момент оценивался в 234 млрд рублей, из которых свыше 164 млрд должен был предоставить федеральный бюджет. Этих средств хватило бы на сооружение лишь трети ЦКАД к 2020 году.

Такие объемы и сроки не решали транспортных проблем московского региона. В июне этого года по решению правительства ЦКАД получила статус одного из ключевых инфраструктурных проектов страны. А президент принял решение направить на строительство ЦКАД средства Фонда национального благосостояния (ФНБ) в размере 150 млрд рублей. Финансирование из федерального бюджета сократилось до 74 млрд рублей. Еще 76 млрд рублей должно быть вложено частными инвесторами.

Увеличившийся в конечном итоге объем финансирования — до 300 млрд рублей — и четкое политическое решение позволили «Автодору» ускорить реализацию проекта и запланировать новые сроки сдачи в эксплуатацию — осенью 2018 года. К этому времени будет сдано 339 км трассы, представляющей собой замкнутое кольцо (бывшее Малое бетонное кольцо).

Для реализации проекта планируется разбить магистраль на пять отрезков («пусковых комплексов»), четыре из которых предполагают новое строительство (290 км трассы), а пятый участок — реконструкцию существующего участка Малого бетонного кольца от Киевского до Ленинградского шоссе (так называемый звенигородский ход, 50 км).

Четырехполосная (по две полосы в каждую сторону) ЦКАД будет автомагистралью первой технической категории: 70% ЦКАД — трасса категории 1А с разрешенной скоростью 130 км в час, остальная часть — категории 1Б, скорость до 110 км в час. На участке «звенигородский ход» трасса будет второй категории с разрешенной скоростью до 90 км в час. Вся скоростная дорога будет иметь разделительные заграждения и прочностные характеристики под современные тяжеловесные грузовики — 11 тонн на ось.

Запланированное первоначальным проектом строительство ответвления от Малого бетонного кольца на Большое и расширение ЦКАД до шести-восьми полос предполагается осуществить уже после 2020 года. Бюджет этой части работ пока не обсуждается.

Деньги на стройку

Деньги ФНБ на строительство А-113 в размере 150 млрд рублей поступят в обмен на корпоративные облигации «Автодора» на возвратных условиях по ставке инфляция плюс 1%. Такой механизм, по мнению министра экономического развития Алексея Улюкаева , обеспечит защищенность средств ФНБ. Министр уточнил, что средства фонда могут быть выделены на срок до 28 лет с освобождением от процентных выплат в течение первых семи лет.

Источником возврата средств станет плата за пользование дорогой — платными будут все участки, кроме 50-километрового «звенигородского хода» на западе. Пока «Автодор» планирует, что цена за километр дороги составит 2,32 рубля. Доходы от платы за проезд, по оценкам «Автодора», к 2020 году достигнут примерно 40 млрд рублей при пропускной способности новой трассы 70–80 тыс. автомобилей в сутки. Окупится проект за 29 лет.

Несмотря на большой объем государственного участия, частным инвесторам в этом проекте отводится не последняя роль. Для повышения его инвестиционной привлекательности государство планирует не заключать с инвесторами концессионное соглашение, как это принято в случае строительства дорог, а использовать новую схему контракта — долгосрочное инвестиционное соглашение (ДИС). По мнению организаторов проекта, ДИС и инвестирование порядка 70–90% государственных средств позволяют частному инвестору разделить с государством в лице «Автодора» риски неокупаемости инвестиций.

Заключить такие соглашения «Автодор» намерен как минимум по двум участкам ЦКАД.

Как пояснил в одном из своих интервью глава «Автодора» Сергей Кельбах , ДИС — это инвестиционный контракт жизненного цикла на 22–26 лет, по условиям которого освобождением и подготовкой земель занимается инвестор. Нанимать землеустроительные компании и подрядчиков по инженерным сетям тоже будет не государство, а сам инвестор. Таким образом, риски, касающиеся подготовки территории, перекладываются на инвестора (в случае концессии государство передает концессионеру уже освобожденную территорию). То есть инвесторам государство передает самую «грязную» работу — юридическую и физическую подготовку земли под строительство.

Что касается инвесторов, то на сегодня известно, что до 60 млрд рублей в строительство ЦКАД уже готов вложить Российский фонд прямых инвестиций (РФПИ, создан для привлечения иностранных инвестиций) совместно с двумя суверенными фондами.

Губернатор Подмосковья Андрей Воробьев полагает, что участвовать в конкурсе и осуществлять строительство будут не менее пяти-семи крупнейших строительных дорожных компаний. В числе вероятных претендентов на статус генерального подрядчика такие крупные компании, как «Мостотрест», «Стройтрансгаз», группа компаний «Аркс» и УСК «Мост».

Ряд опрошенных нами компаний — корпорация «Инжтрасстрой», компания «Аркс» Геннадия Тимченко — подтвердил свой интерес к проекту. В компании «Мостотрест» Аркадия Ротенберга отмечают, что проект еще не рассматривали и комментировать возможность своего участия пока не могут. На решение об участии компаний в конкурсе повлияет и техническое задание, которое будет подготовлено в ближайшее время. В качестве подрядчиков готовы выступить многие менее крупные игроки. Например, о своем интересе к проекту говорят в компании «Автобан».

Бесценные земли

Ускорению сроков строительства ЦКАД будет способствовать упрощенный порядок изъятия земель у собственников на государственные нужды. Процедура регламентируется законом 43-ФЗ, который предусматривает ускоренный порядок изъятия земель в случае реализации инфраструктурных проектов на территории Москвы и Московской области — в течение пяти месяцев с момента уведомления собственника вместо одного года. Планируется, что на выкуп земель пойдет 40 млрд рублей из общего бюджета на строительство. Пока предполагается, что участки, по которым пройдет ЦКАД, будут выкуплены государством по рыночной стоимости. Площадь земель, подлежащих изъятию, пока неизвестна, так как местные власти еще не получили от «Автодора» проекта магистрали.

«Необходимо жестко пресекать любые спекуляции и любые коррупционные схемы, попытки раздуть смету и под шумок нажиться на перепродаже земли. Нужно минимизировать ценовые риски проекта», — наказал президент России.

Внимание властей к выкупу земли понятно — при таких масштабных проектах спекуляции не редкость. Например, при строительстве стоянок для большегрузного транспорта в Московской области в связи с введением ограничений на движение по МКАД изначальная смета была увеличена в несколько раз. «Все начиналось с трех миллиардов рублей, а после того как была выкуплена земля, цена составила 15 миллиардов. Эти земли под размещение стоянок были заблаговременно перекуплены частниками», — рассказал вице-президент Российского автотранспортного союза Валерий Алексеев.

Такая же ситуация и с землями под ЦКАД, отмечают эксперты, несмотря на то что проект долгое время был засекречен и многие не знали, где именно пройдет трасса. «Дума в ускоренном темпе приняла в этом году закон об изъятии земель под строительство инфраструктурных проектов. Перед этим, к сожалению, все было раскуплено», — отмечает г-н Алексеев.

Его слова подтверждает и генеральный директор компании «Мосгеоплан» Илья Палателев : «Мы участвовали в разработке концепции ЦКАД и в инженерных изыскательных работах, поэтому знаем, что на пути будущей дороги расположены и поселки, в которых уже выкуплены участки, местами даже построены элитные дома. Там много и пахотных угодий, а это затронет интересы крестьянско-фермерских хозяйств. Поэтому, думаю, застройщику и инвесторам придется выкупать эти участки и недвижимость по ценам либо ниже рыночных, либо по остаточной стоимости, либо еще как-то. Но если выкупать по рыночным ценам, на это потребуются средства, сопоставимые с несколькими средними бюджетами российских регионов. Поэтому, видимо, следует ожидать каких-то уловок от властей».

Карта

Центральная кольцевая автомобильная дорога в объезд Москвы

 

В облака еще не поднялись

Вера Краснова

Средние компании спешат усовершенствовать технологии ведения бизнеса и расширить географию деятельности

Илья Юрьев, заместитель генерального директора SAP СНГ: «Предприятия всех масштабов, даже малые и средние, стремятся к расширению географии своего бизнеса»

Фото: Дмитрий Лыков

Четыре из пяти российских компаний с оборотом от 20 млн до 750 млн долларов переживают серьезную трансформацию. Таковы данные глобального опроса малого и среднего бизнеса Equipped to Compete («Оснащены, чтобы конкурировать»), проведенного Oxford Economics по заказу SAP. Одна из названных в отчете причин преобразований — стремление русских расширить присутствие на глобальном рынке. Так, уже сегодня лишь 10% компаний зарабатывают прибыль исключительно на территории России, а в ближайшие три года таких и вовсе останется 4%.

На вопросы «Эксперта» ответил Илья Юрьев , заместитель генерального директора SAP СНГ.

— Сколько компаний вы опросили?

— В опросе приняли участие более двух тысяч респондентов, из них около ста — представители российских компаний.

— Был ли какой- то отбор, например, по уровню технологического оснащения?

— Нет, наоборот, старались выбирать максимально широко и по отраслям, и по уровню дохода, и даже по степени использования информационных технологий.

— В таком случае поражает доля компаний, зарабатывающих прибыль за пределами России, — это практически весь средний бизнес?

— На самом деле все вполне логично, если учесть, что цепочка генерации прибыли начинается с момента закупки, в которой могут, например, быть задействованы иностранные контрагенты. По нашим данным, более половины компаний участвуют во внешнеэкономической деятельности: либо как закупщики товаров, сырья или услуг, либо как поставщики. И этот тренд только усиливается: предприятия всех масштабов, даже малые и средние, стремятся к расширению географии бизнеса. Есть отрасли с очень высоким уровнем глобализации. Например, в сторону все большей глобализации движется ритейл, который традиционно считался четко ориентированным на локальные рынки потребления. Изменение это происходит за счет развития электронной торговли: ее доля в общей структуре доходов от торговли растет в разы быстрее, чем от традиционных форматов. Для ритейлеров это означает более широкие возможности организации продаж, выход на новые рынки, в том числе зарубежные.

— Если, как вы говорите, речь идет о закупках и поставках, то это согласуется с другим фактом: 51 процент респондентов назвали своей стратегической целью усиление позиций на внутреннем рынке.

— Действительно, если посмотреть на экономическую ситуацию в мире, Россия по-прежнему остается стратегическим рынком сбыта для многих предприятий. Здесь высок объем госзаказа, довольно сбалансированная отраслевая структура экономики — можно найти практически любого поставщика. Возможность гарантированного сбыта на локальном рынке, пусть с меньшей маржей и в меньшем объеме, — стратегическое преимущество, хотя желание бизнеса расти и расширять клиентскую базу тоже понятно. Впрочем, ситуация разная по отраслям. Взять тот же ритейл: несмотря на его бурный рост в России в течение последних пяти-семи лет, уровень развития этого рынка еще далек от западного. Некоторые сегменты, например «магазин у дома», еще не до конца освоены.

Так что у этого рынка есть потенциал именно для компаний, ориентирующихся на развитие в России, на внутреннем рынке.

— Подавляющее большинство респондентов — 82 процента — заявили, что их компании или завершили, или завершают, или хотят в ближайшее время осуществить серьезную трансформацию бизнеса. Что означает этот тренд?

— За последние три-четыре года подход компаний к своему бизнесу изменился. На смену желанию заработать побольше и побыстрее пришло понимание важности долгосрочной стратегии. Руководители и владельцы предприятий задумываются о том, как правильно построить систему менеджмента, как принимать стратегические решения, снизить риск ошибок. И конечно, о том, на базе каких технологий должен работать их бизнес. Мы, например, отмечаем огромный рост интереса к системам комплексной автоматизации от предприятий промышленного сектора.

— Результаты исследования позволяют интерпретировать это как первостепенный запрос на менеджмент и бизнес- аналитику?

— Действительно, менеджменту уделяется все больше внимания. Известна теория: если компания развивается, то каждые три года ее размер радикально меняется. Соответственно, радикально меняются и методики управления. Многие сейчас растут стремительно, и наступает кризис управления: структура, которой еще вчера успешно управляли семь-десять менеджеров, вдруг оказывается неэффективной, не справляется с возросшим объемом бизнеса. С другой стороны, для грамотного управления, конечно, нужна достоверная информация, бизнес-аналитика. Сложно что-то решать, не будучи уверенным в достоверности данных, на основе которых принимается решение. На мой взгляд, бизнес-аналитика — вершина комплексной информационной системы, и без выверенных первичных данных, то есть без данных из собственной ERP-системы, ее очень тяжело построить. Причем проблема одинаково значима и для крупных корпораций, и для небольших компаний, у которых только формируется практика работы с информацией.

— Какие тренды в менеджменте актуальны именно для промышленного сектора?

— Прежде всего — понимание того, что современный производственный процесс невозможно разделить на изолированные блоки: вот проектирование, вот опытные разработки, вот, наконец, и само промышленное производство…

— А до сих пор это было так?

— Если взять крупные предприятия, то даже сейчас, скажем, конструкторские бюро — это, как правило, изолированное подразделение, живущее по своим правилам.

— Это пережиток советской системы?

— Я не могу так сказать: в Европе тоже бытует подобный подход. Просто уровень документированности и описания бизнес-процессов, а также взаимосвязи этих процессов внутри компании в Европе, конечно, выше. У нас конструкторские бюро зачастую замыкаются в себе и выдают какой-то результат, который потом очень сложно использовать остальным отделам. Более современный и эффективный подход — автоматизация деятельности конструкторских отделов, позволяющая выстроить цельный процесс создания продукта: результат каждого подразделения связан с работой смежных отделов, да и уровень автоматизации значительно возрастает, она становится более комплексной.

— По сравнению с промышленностью ритейл ставит более скромные задачи в части систем менеджмента, чем это можно объяснить?

— На мой взгляд, здесь все дело в базисе, на основе которого делается оценка. Ритейл в России — отрасль с достаточно высокой степенью проникновения информационных технологий. SAP активно работает в российском ритейле с 2006 года, и с тех пор это направление нашего бизнеса выросло почти в десять раз. Отрасль потребляла и потребляет самое лучшее из всего, что представлено на рынке. Если производственные предприятия до сих пор зачастую считают возможным вести конструирование в графической программе, обсчет производства — в Excel, а заказ и закупки — с помощью какой-то внешней электронной площадки, то для ритейла отсутствие комплексной системы управления бизнесом немыслимо. Соответственно, аналитики отрасли считают, что в дальнейшем потребление систем менеджмента будет на уровне 47,9 процента — именно потому, что он уже сейчас достаточно высок. Хотя и здесь есть куда развиваться: киоски самообслуживания, розничные магазины без продавцов и кассиров, процедуры по автоматическому подбору и замене ассортимента и так далее.

— В целом не видно ажиотажа в суперсовременных технологиях — облачных вычислениях, социальных сетях. Почему?

— В России, действительно, есть специфика и в использовании мобильных технологий, и в распространении облачных сервисов. Если говорить об облаках, то уровень доверия к внешним ресурсам для размещения данных у нас ниже, чем в Европе. Это значит, что, несмотря на быстрое развитие облачного рынка в целом, приоритетным направлением здесь должны быть услуги по созданию частного облака. Такой подход позволяет клиентам, с одной стороны, получить все преимущества облачной инфраструктуры, а с другой — практически обезопасить данные от внешнего вторжения.

— Среди факторов, влияющих на их бизнес, компании на первое место ставят Compliance Issues. И это оказывается важнее, чем возможности на новых рынках и даже чем растущие затраты на персонал. Что такое Compliance Issues?

— Compliance, в классическом понимании слова, — соответствие нормам, законам. Применительно к менеджменту — это правила и метрики, позволяющие компании регулировать свою деятельность, чтобы избежать проблем, связанных с несовершенством ведения налогового учета, внутренней политики безопасности, соответствием общим законодательным требованиям. Если подобную работу не вести, компания может потерять деньги или репутацию — например, из-за некорректной уплаты налогов или по вине недобросовестных сотрудников, получивших доступ к конфиденциальной информации и использовавших ее во вред бизнесу. То есть для компаний среднего и малого бизнеса, если они не занимаются организацией этого соответствия, любые проверки официальных органов могут стать серьезной проблемой.

— Этот пункт тоже связан с внедрением систем менеджмента?

— Да. На самом деле наличие интегрированной системы управления предприятием само по себе снижает риски возникновения таких ситуаций. Просто потому, что учет становится более прозрачным, а работа компании — более предсказуемой и планомерной.

— А существуют иные способы решения этой проблемы?

— Есть универсальный рецепт. Первое — правильно описанные по ключевым критериям деятельности компании бизнес-процессы и процедуры. Речь не идет об огромной книге бизнес-процессов в 25 томах, созданной «большой четверкой». Достаточно, например, простого описания процедуры правильного закрытия кассового дня, чтобы избежать проблем с налоговой инспекцией. И второй этап, не менее важный, — возможность обеспечить аппаратно-программными средствами полное соблюдение этих процедур, а также надлежащий контроль в нужное время в нужных точках. Собственно, наша работа прежде всего лежит именно в этой плоскости.   

График 1

Технологии, которые помогут бизнесу измениться

График 2

Промышленность больше всех нуждается в системах менеджмента

 

Российский лифт поднялся в бизнес-класс

Наталья Литвинова

Ведущий столичный застройщик компания СУ-155 под Серпуховом готовит к пуску завод, где осенью начнут изготавливать новый продукт — первый российский лифт бизнес-класса под маркой Wellmaks

На оборудование для нового Серпуховского лифтостроительного завода потратили миллиард рублей, плановое число сотрудников — 800 человек

Фото: Олег Сердечников

Основное производственное помещение просторно и пустынно — оборудования стоит пока немного, часть еще в пути, часть — на Щербинском лифтостроительном заводе (ЩЛЗ, входит в ГК СУ-155), где лифты небольшими партиями — по 150 штук в месяц — уже выпускают. Серпуховской завод первую продукцию должен выдать к ноябрю, в следующем году объем выпуска по плану составит около 4 тыс. единиц, еще через два года — 12 тысяч. Это много, учитывая, что сегодня в стране производится порядка 26 тыс. лифтов в год плюс 10 тыс. импортируется. В отрасли надеются на значительный рост рынка сбыта, связанный как с увеличением объемов строительства, так и с растущей необходимостью замены старых лифтов. Чтобы не проиграть конкуренцию с импортом, российские производители готовятся предложить рынку новый продукт вместо морально устаревших привычных, еще советской разработки, лифтов. При этом стоить новые лифты, уверяют производители, будут на 30–40% дешевле импортных аналогов.

В ожидании лифтопада

Потенциально рынок сбыта в России огромен. Всего в стране около 530 тыс. лифтов, четверть из них в Москве и области, при этом, по данным Национального союза лифтовых саморегулируемых организаций (СРО), около 30% лифтов отработали нормативный срок службы — 25 лет. 150 тыс. лифтов — в многоэтажных домах 1980-х годов постройки — уже сегодня нуждаются в замене. В ближайшие годы это число будет расти в геометрической прогрессии. А значит, в обозримой перспективе рынок лифтов в стране увеличится — муниципальные власти будут просто вынуждены выделять какие-то суммы на замену значительной части старого оборудования во избежание аварий. Так, врио мэра Москвы Сергей Собянин объявил, что в ближайшие пять лет в столице заменят около четверти всех лифтов — 25 тыс. единиц. В остальных регионах темпы замены будут зависеть от того, сколько средств удастся аккумулировать властям и управляющим компаниям. Возможно, что-то выделит Минрегионразвития из федерального бюджета — этот вопрос обсуждается.

Сегодня реальная емкость рынка составляет около 40 тыс. лифтов в год, из них, по оценке экспертов, 60% приходится на новостройки, а 40% — на замену старых. Подобный уровень спроса был достигнут еще в 2007-м, но в кризис он резко упал, и только в этом году едва достигнет докризисных значений. В 2012-м в России было выпущено 26 тыс. лифтов, основные производители — ЩЛЗ (11,1 тыс. штук), Карачаровский механический завод (6,3 тыс. штук) и ряд заводов поменьше, которые вряд ли можно назвать предприятиями полного цикла — скорее, это сборка комплектующих, закупленных у основных производителей. Кроме того, более 10 тыс. лифтов в страну импортируется, в основном это крупные мировые бренды — ОТIS (часть продукции собирается в Санкт-Петербурге), Kone, Sigma, Schindler, Thyssen Кrupp.

Лифты российского производства, а также белорусские, Могилевского завода (объем поставок в Россию — около 6 тыс. штук), продаются в сегменте «эконом»: ориентировочная цена за комплект на девять этажей — 700–800 тыс. рублей. Импортные на 30–40% дороже, но обладают более высокими потребительскими качествами — от внешнего вида до скорости движения, плавности хода, уровня шума, характеристик закрытия дверей и т. п. Такие лифты относятся к сегменту «бизнес-класс», и этот сегмент сегодня растет опережающими темпами.

Представления потребителей о том, как должен выглядеть лифт, за последние годы сильно изменились. Сегодня девелоперы даже при строительстве домов экономкласса (особенно в Москве, где даже самое дешевое жилье стоит как в европейских столицах), стараются поставить лифты, ничем не напоминающие старые советские образцы. В первую очередь производители озаботились внешним видом: поменяли клееные панели на нержавейку, закупили импортную фурнитуру. Но для удержания рынка этого мало, не говоря уже о большом сегменте офисных зданий, торговых комплексов, гостиниц, где одним дизайном не отделаешься. Первыми на новый спрос отреагировали китайцы, предложив лучшие потребительские свойства по доступной цене. Чтобы удержать позиции, российским производителям сегодня жизненно необходимо вывести на рынок новый продукт.

На ЩЛЗ к созданию этого продукта приступили еще в 2007 году, отдельный завод начали строить в 2008-м, но кризис внес коррективы в график работ. Сегодня завод готов, и компания намеревается занять существенную долю рынка в сегменте лифтов бизнес-класса, поскольку стоить продукция, обладающая всеми необходимыми потребительскими свойствами, как уверяют представители завода, будет практически на уровне экономсегмента.

Быстро и тихо

Инвестиции в Серпуховской лифтостроительный завод за пять лет составили 3 млрд рублей (собственные средства СУ-155), из них 1 млрд потрачен на закупку оборудования. Это будет предприятие полного цикла — свои гибочные и сварочные установки, лазерная резка, две линии покраски деталей и проч. Все оборудование — от европейских производителей, испытательная башня на девять ячеек в 33 этажа — самая высокая в стране. Новые лифты, выпускаемые под маркой Wellmaks, на заводе называют совместным продуктом с ведущими европейскими производителями. Некоторые узлы покупаются целиком, какие-то собираются непосредственно на заводе. «Закупать приходится импортную электронику — частотный преобразователь главного привода, привода дверей кабины, а также фурнитуру. В стоимости продукта затраты на иностранные комплектующие у нас составляют 25 процентов, — рассказывает директор нового завода Виталий Шарипов . — Но остальное — все “железо”, механику — делаем сами, в конструкции много собственных разработок от наших инженеров».

Главное отличие от старых советских разработок — частотное регулирование на приводах и безредукторные лебедки на основе синхронного двигателя. Первое обеспечивает плавность и мягкость хода, дает возможность регулировать время закрывания дверей, а второе позволяет увеличить скорость движения.

Новые российские лифты бизнес-класса на 30–40% дешевле западных аналогов

За счет большой доли комплектующих российского производства заводу удается серьезно — на треть — снизить цену и расширить рынок сбыта. «Во многих домах экономкласса собственной застройки СУ-155 уже устанавливает лифты Wellmaks, — рассказывают в пресс-службе компании. — Кроме того, при закупке лифтов на замену муниципальные власти Москвы и области все чаще выбирают более современное оборудование, пусть оно и чуть дороже». Но амбиции этим не ограничиваются: СУ-155 хочет поставлять свои лифты и для элитной застройки (есть предварительная договоренность с одним из таких застройщиков, компанией «Монарх»); и в бизнес-центры класса А, и в дорогие отели (например, лифты с панорамным остеклением). Также компания планирует поставлять свои лифты на экспорт, в том числе в Европу.

Основной конкурент СУ-155 среди российских производителей — Карачаровский механический завод (КМЗ) — движется в том же направлении. В этом году предприятие представило лифт нового поколения марки «Протон». «Дизайн лифта мы заказали в итальянском дизайн-бюро, — рассказывает заместитель генерального директора КМЗ Алексей Григорьев . — Применили новые технические решения — в купе использовали не вертикальные, а горизонтальные щитовые панели, изменили раму каркаса кабины, что позволило сделать ее более просторной, теперь там свободно могут разместиться не четыре, а шесть человек при сохранении допустимого веса перевозки в 400 килограммов.

“Протон” комплектуется системой управления серии УКЛ собственной разработки, оно считается самым надежным и эффективным на территории СНГ. Частотные преобразователи используем марки Schneider». Пока этот лифт КМЗ не производит в промышленных масштабах, есть лишь опытные образцы, установленные в нескольких зданиях в Москве и Владимире.

Юрий Радин , вице-президент Национального союза лифтовых СРО, объясняет, что российским производителям лифтов очень трудно развиваться при уровне доходности в отрасли 3–5%. ЩЛЗ смог построить новую производственную площадку только за счет того, что его учредитель — крупнейший строительный холдинг с оборотом 84 млрд рублей по итогам прошлого года. Тем не менее Алексей Григорьев из КМЗ говорит, что уже в следующем году их завод приступит к промышленному производству «Протонов», закупив оборудование на кредитные средства. Через год выпуск «Протонов» составит до 40% от объема всей продукции, а с 2015-го компания планирует полностью перейти на производство лифтов нового поколения. «Цена будет зависеть от тех дополнительных опций, который выберет заказчик, но в целом она, конечно, окажется значительно ниже, чем на импортные брендированные аналоги», — говорит Григорьев.

Дальнейший успех российских лифтов на рынке будет зависеть от грамотного построения технологий продаж. Для продвижения подобного сложного оборудования необходимы грамотные партнеры по монтажу или собственные монтажные бригады, хорошо отлаженные службы по эксплуатации, ремонту. Так, у КМЗ уже создана разветвленная монтажная служба, которая в прошлом году, по данным Национального лифтового союза, собрала максимальное среди всех монтажников количество лифтов — 2,3 тыс. штук. Наиболее близкий показатель к этой цифре у OTIS — 1,5 тыс. штук. Щербинскому и Серпуховскому заводам над этим предстоит работать — в московском регионе у производителя такие службы уже созданы, в других регионах с этим труднее. В любом случае, здесь у россиян может быть преимущество — иностранцам наладить подобные службы по территории всей страны еще сложнее.            

График

Основную долю рынка занимают 4 игрока

 

Пермский артефакт

Евгений Огородников

Рост от регионального стартапа до компании стоимостью более миллиарда долларов в России возможен за десять лет. Пример «ЭР-Телекома» доказывает это

Фото: Виктор Зажигин

В сезон летнего затишья телекоммуникационный рынок потрясла новость: крупнейшего интернет-провайдера и оператора платного телевидения в России, компанию «Акадо», покупает региональный игрок — пермский «ЭР-Телеком». Сделка еще не закрыта (по слухам, пока против выступают московские власти), но компания из Перми уже громко заявила о себе и подтвердила свои федеральные амбиции.

«ЭР-Телеком», за которым «Эксперт» уже давно следит в рамках проекта «Русские “газели”», не очень любит публичность. Однако скорость роста бизнеса и масштабы деятельности «ЭР-Телекома» привели к тому, что оставаться незамеченным уже не получается. Сегодня компания делит лидерство с «Ростелекомом» как интернет-провайдер широкополосного доступа и входит в четверку крупнейших российских операторов платного ТВ (см. графики 1 и 2). Компания работает в 56 городах страны, предоставляя своим клиентам три коммуникационные услуги в одном пакете: высокоскоростной интернет, цифровое телевидение и телефония под брендом Дом.ru. По итогам 2012 года выручка компании достигла 14 млрд рублей, увеличившись на 43%. В 2013 году выручка превысит 19 млрд рублей, а EBITDA достигнет 5 млрд рублей.

Да и проделанная бессменным менеджментом работа колоссальна. За десять лет вырастить из небольшого локального оператора компанию, теснящую на рынках таких грандов, как «Ростелеком», МТС и «Вымпелком», — такая история явно требует внимания.

Что примечательно, рост компании вписывается в классическую модель: «ЭР-Телеком» прошел путь от стартапа, привлекающего капитал от инвесторов FFF (англ. friends, family, fools — друзья, семья, дураки), до состояния лидера рынка и полной готовности к IPO.

Как зарождаются стартапы

Почитав о красивых историях Yahoo и Google, можно узнать о том, как студенты перевернули мир и создали великие компании в гараже. Однако за рамками этих книг остается описание того, как на самых ранних стадиях зарождения компаний их возглавили талантливые управленцы. Именно они растят из небольших предприятий, имеющих только студенческие идеи, гигантов мировой индустрии. В компетенциях этих менеджеров кроется успех бизнеса и Yahoo, и Google, и массы других.

В российской действительности нетрудно найти хороший стартап, а вот качественных компетентных руководителей недостает. Перед тем как основать «ЭР-Телеком» в 2003 году, его глава Андрей Семериков одиннадцать лет занимался предпринимательством.

«Я с 1992 года пытаюсь активно заниматься разным бизнесом, — описывает свой опыт Семериков. — Мы владели автомобильным центром, дорожно-строительным концерном, финансовыми компаниями, торговыми, производственными, делали мебель, ставили двери. В итоге к 2000 году сформировался костяк менеджеров, у которых — не смогу объяснить почему — возникла идея создать лучшую в мире компанию».

Глава «ЭР-Телекома» Андрей Семериков считает свою компанию лучшей в стране для карьеры и самореализации

Фото: Виктор Зажигин

В 2001 году Андрей Семериков объединил две компании — телефонного оператора «Элсвязь» и провайдера «Рейд-Интернет» — под вывеской «ЭР-Телеком». В итоге получилась компания с годовой выручкой 2 млн долларов и штатом 37 человек. Этому проекту явно было далеко до звания «лучшей в мире компании». А дальше команда опытных и сформировавшихся бизнесменов взяла на себя роль бизнес-ангелов и, не избегая огромного количества проб и ошибок, стала обкатывать модель телекоммуникационного бизнеса.

«ЭР-Телекому» надо было где-то брать деньги на развитие. Бизнесменам, которые всю жизнь управляли только собственными предприятиями, пришлось познакомиться с венчурным финансированием и пустить в капитал сторонних инвесторов. «До 2003 года я управлял только собственным бизнесом, — делится воспоминаниями г-н Семериков. — Но нашего капитала не хватало для того, чтобы развивать компанию». Начались поиски венчурных инвесторов. На ранних стадиях компанию финансировал Фонд венчурных инвестиций при правительстве Пермской области. Именно он выделил первые 20 млн рублей на реализацию проекта «ЭР-Телеком».

В начале требовались средства, чтобы покрыть Пермь, потом добавились Самара и Волгоград, потом Пенза и Тюмень. В один из траншей этих венчурных инвестиций, в 2005 году, в капитал компании через покупку 12% акций вошла Пермская финансово-производственная группа (ПФПГ), которую возглавляет Андрей Кузяев .

Как вода из-под крана

Главный актив компании — оптоволоконная сеть. Это то, во что уже инвестировано порядка 700 млн долларов, и одна из главных составляющих успеха. В 2004 году компания совершила революцию на рынке телекоммуникационных услуг Перми. В масштабах регионального города была развернута одна из первых в России оптоволоконных сетей. В начале 2000-х в отрасли бытовало мнение, что такой бизнес — утопия, что строить высокоскоростные сети по технологии «оптика до дома» ни к чему. Тогда считалось, что скорости до 50–100 Мбит/c останутся невостребованными.

Захватывая новые города, «ЭР-Телеком» покорял своих клиентов именно скоростью и качеством. Операторы предыдущего поколения владели старой инфраструктурой, которая попросту не справлялась с возрастающей нагрузкой.

Подкупать клиентов пришлось не только сервисом, но и демпингом. В 2009 году «ЭР-Телеком» увеличил скорость доступа в интернет для своих клиентов сразу в пять раз, сохранив цены на прежнем уровне. Тогда «ЭР-Телеком» заметно сократил разницу между ценами и скоростями в Москве и регионах. К тому же мощная современная инфраструктура позволяла предоставлять не только доступ в интернет, но и цифровое телевидение и телефонию. Посмотрев на доли рынка, можно сказать, что даже именитые конкуренты — МТС, «Вымпелком» и «Мегафон», — активно инвестирующие в телекоммуникации, не поспевают за бизнесменами из Перми.

Говоря о бизнес-модели и конкурентных преимуществах, Андрей Семериков сравнивает мобильную связь и фиксированную, приводя в пример воду. Фиксированная связь — это вода из-под крана. А мобильный бизнес — это все виды жидкостей начиная с воды и заканчивая ликерами и коньяками, упакованными в тару. Наверняка есть люди, которые моют голову бутилированной водой, и есть люди, которые пьют воду из-под крана. Но это очень небольшое количество исключений, а как правило эти продукты используются совершенно для разных целей. «И вот это фундаментальные причины низкой конкурентности мобильных операторов. Они все очень качественные. Больше того, если говорить о компетенции, о профессиональном уровне, то наш российский мобильный бизнес, все три крупные компании и “Теле-2”, — очень качественный с маркетинговой, с рыночной, с производственной точки зрения. Эти компании точно лучше, чем Vodafone и Orange, я говорю ответственно, знаю это. Я это пробовал, измерял, видел своими глазами. Но когда они пытаются заниматься фиксированным бизнесом, у них, естественно, начинается разбалансировка, потому что это другие бизнес-процессы, другая услуга», — утверждает Андрей Семериков. По его словам, бизнес мобильных операторов идет в корпоративном центре, там креатив, там очень много инновационности, а фиксированный бизнес — это такие коммунальные услуги. Ведь фиксированная связь — это не только «городские» стационарные телефоны; это и интернет, и кабельное телевидение, и где пользоваться всеми этими удобствами, как не дома? «В настоящее время услуги мобильного беспроводного доступа, особенно в сетях 3G и 4G, конкурируют с услугами проводного широкополосного доступа в интернет только на малонаселенной территории регионов и пригородов, где есть 3.5G/4G и где стоимость услуг ШПД (особенно стоимость подключения) сравнительно высокая», — говорит генеральный директор компании «Современные телекоммуникации» Владимир Демчишин и добавляет, что в городах же пока серьезной альтернативы ШПД (с безлимитными тарифами и более высокой средней скоростью доступа) на массовом рынке вообще нет, поскольку услуга мобильного ШПД или общественного Wi-Fi является для абонентов дополнением и, как правило, используется вне дома.

Поэтому и спрос на фиксированную связь и интернет был и остается довольно высоким (даже сами основатели «ЭР-Телекома» не сразу оценили его в полной мере, о чем ниже), а с предложением были определенные проблемы: у крупнейшего игрока, «Ростелекома», инфраструктура была предыдущего поколения, а остальной рынок был в руках мелких местных операторов. Вложения в современные оптоволоконные сети были им не по карману — ведь окупаются они от трех с половиной до семи лет. В Москве работало несколько операторов с новой инфраструктурой — «Акадо», «Корбина-телеком». На их бизнес-модель в «ЭР-Телекоме» и стали ориентироваться. Чтобы захватить регионы в такой ситуации, «ЭР-Телекому» недоставало одного — денег.

Промышленник на связи

К 2006 году «ЭР-Телеком» был уже динамично развивающимся холдингом. Он рос со скоростью 300–350% в год, штат насчитывал 500–600 человек, которые обслуживали порядка 100 тыс. абонентов в пяти городах страны. Блокпакет акций компании (25%) находился в руках менеджмента. Второй по значимости пакет был у ПФПГ (12%). Остальные бумаги были распылены между несколькими инвесторами.

«В начале 2006 года на одной из встреч в компании подводили итоги работы за 2005 год, — вспоминает Андрей Семериков. — Вместе с Андреем Кузяевым рассуждали о возможностях “ЭР-Телекома”. Мы росли кратно, у нас все очень хорошо получалось, и из-за этого у нас была просто безграничная уверенность в собственных силах». Андрей Кузяев спросил на том совещании:

— Вы такие молодцы, так у вас все отлично получается, работаете в пяти городах. А если мы еще пару-тройку городов запустим? Потянете?

— Да легко!

— А десять городов?

— Можем и десять.

— А пятнадцать?

— Слушай, вопрос несерьезный. Ты скажи, сколько у тебя денег есть?

На следующий день Кузяев позвонил и сказал: «Сто миллионов долларов. Делайте». И это была первая серьезная инвестиция в компанию «ЭР-Телеком», заканчивающая финансирование раннего роста (венчура) и означающая переход компании в состояние экспансии.

За двое суток команда составила бизнес-план захвата пятнадцати городов, и уже через пару недель ПФПГ как серьезный стратегический инвестор «под лупой» рассматривала бизнес-план.

Стратегия, учитывающая, что населению нужны фиксированная связь, быстрый интернет и кабельное телевидение, привела «ЭР-Телеком» к успеху

Фото: Виктор Зажигин

Никто из команды «ЭР-Телекома» никогда не был ни в Кирове, ни в Ижевске, не исследовал ни архитектуру, ни топологию городов, не знал, сколько надо оптоволокна, какой там жилой фонд, какой трафик, сколько там домов, какие переходы между улицами. Решение было принято буквально вслепую.

В итоге представленный бизнес-план был очень жестко раскритикован. «Мы ошиблись в цифрах в разы, — вспоминает Семериков. — Например, по тому бизнес-плану интернетом в 2010 году должно было пользоваться 12 процентов населения. В реальности вышло более 50 процентов. Но нам повезло, что в хорошую сторону ошиблись. Начался бум кабельного телевидения, бум интернета, мы попали в эту волну».

Но все же, посмотрев заключения экспертов, Кузяев в начале 2006 года принял решение инвестировать. «Как бизнесмен, он понимал, что на рынке интернета и кабельного телевидения грядет бум, и инвестировал скорее не в конкретный бизнес, а в отрасль», — добавляет глава «ЭР-Телекома». Для ПФПГ инвестиция не была случайной, подтверждает гендиректор компании Евгений Пегушин ; на «ЭР-Телеком» вышли в результате системного поиска и решили инвестировать, хорошо понимая перспективы телекоммуникаций и ШПД в России, а также оценив качество эртелекомовской команды.

Так финансовый капитал объединился с предпринимательскими навыками, и каждый с азартом продолжил заниматься экспансией. Например, ПФПГ организовала скупку бумаг «ЭР-Телекома» у миноритариев. При этом покупала бумаги за наличные, платя по 200–300% от первоначальных инвестиций, и это в 2007–2008 годах, когда все падало и обесценивалось. В итоге ПФПГ довела свою долю до 75%. Команда «ЭР-Телекома» же принялась в авральном режиме осваивать полученные от инвесторов средства.

Что разглядели Сбербанк и Baring

За все время своего существования «ЭР-Телеком» инвестировал в создание сети порядка 700 млн долларов. Из них 200 млн — это инвестиции акционеров, около 500 млн — кредиты Сбербанка.

Сбербанк не скупился на кредиты, видя бизнес-модель компании и ее успехи. «Банк вопреки всем своим правилам и традициям финансировал “ЭР-Телеком” не в рамках существующих банковских штампов. Это было какое-то проектное финансирование», — говорит Андрей Семериков. Конечно, все кредиты были обложены специальными условиями, Сбербанк очень внимательно следил и продолжает следить за деятельностью «ЭР-Телекома».

В 2009 году «ЭР-Телеком» замахнулся на позицию «номер один в стране». Его менеджеры посчитали: для того, чтобы стать первой компанией по платному телевидению и интернету, надо примерно 10 млн абонентов и 1 млрд долларов выручки. Сейчас до этого момента осталось всего два года (см. графики 3 и 4).

Новых проектов «ЭР-Телеком» последние два года не запускает. «Второй год подряд географического роста нет, только позиционный — строительство сетей, набор абонентов и рост выручки. Тем не менее стратегия исполняется и мы продолжаем реализовывать тот план, который был сделан в 2009 году», — говорит Семериков. На этот план денег не хватало, и «ЭР-Телеком» привлек в 2010 году финансового инвестора — фонд Baring Vostok. «Они купили 10 процентов акций более чем за 80 миллионов долларов — оценив наш бизнес в 800 миллионов долларов, — говорит Андрей Семериков. — Это была серьезная оценка, тем более что Baring Vostok делает очень эффективные инвестиции начиная с “Яндекса” и Gallery и заканчивая проектами типа ivi.ru». К тому же «ЭР-Телеком» искал не просто деньги, но и инвестиционную компетенцию, которая помогла бы повысить качество корпоративного управления, подготовиться к международным проектам.

Довольны работой с «ЭР-Телекомом» и в Baring Vostok. «За деятельностью компании мы наблюдали несколько лет со стороны и видели ее конкурентные преимущества и темпы роста. Фонд Baring Vostok воспользовался возможностью заключения партнерства в 2010 году, когда компания привлекала финансирование для расширения географии присутствия. Мы познакомились с компанией, начали общение и в тот же год заключили соглашение об инвестициях и партнерстве», — рассказал «Эксперту» партнер компании Baring Vostok Capital Partners Вадим Узберг .

Плановая рентабельность «ЭР-Телекома» — около 40% по EBITDA, именно с такой рентабельностью работают «старые» филиалы компании. «С одной стороны, это кажется очень привлекательным и впечатляющим результатом, с другой — именно под такую рентабельность филиалов и создавалась, собственно, модель “ЭР-Телекома”. Именно под нее инвесторы типа Baring или того же Сбербанка дают нам финансирование», — отмечает Андрей Семериков.

Посеять 100 млн долларов

Но мало получить финансирование от инвесторов, деньги еще нужно эффективно потратить. «2006-й и 2007 годы я помню очень плохо, — продолжает Семериков. — За 2006 год я лично на своей машине проехал 65 тысяч километров, это не считая командировок и переездов, которые я делал на заднем и правом сиденье автомобилей. Я проехал несколько десятков кругов Пермь—Уфа—Казань—Самара—Ижевск—Киров. Я эти круги нарезал примерно раз-два в месяц».

Как говорит г-н Семериков, охват первых пятнадцати городов происходил по «франшизе», которую можно сформулировать так: «Съезди в Пермь, посмотри, как там, и сделай так же». Бизнес-процесс, технологические карты, проектные решения — всего этого не было. Захват рынков осуществлялся в режиме малого бизнеса. «Единственный документ, который у нас был, — это наша конституция. Маленькая синенькая книжечка, в которой написаны наши ценности, видения, наши принципы деятельности. И на основе конституции и был пройден первый этап такого бурного роста», — говорит Семериков.

Сейчас некоторые региональные рынки ШПД начинают стагнировать, все больше становится низкодоходных абонентов. Это может понизить рентабельность «ЭР-Телекома»

Фото: Виктор Зажигин

«Бюрократизация» компании началась лишь в 2008 году. Тогда была сформирована стратегия, описаны бизнес-процессы, созданы различные регламентирующие документы, которые позволяли бы управлять армией сотрудников. До этого времени тысячи сотрудников работали в «ЭР-Телекоме» без каких-либо регламентов.

Да и на том этапе развития всего рынка мощная бюрократизированная машина была не нужна. Нужно было застолбить как можно больше мест.

Правда, даже развиваясь столь динамично, «ЭР-Телеком» не смог занять первое место на рынках Уфы, Новосибирска и ряда других городов. «Сейчас темпы роста рынка падают, и качество корпоративного управления, клиенториентированность, качество исполнения бизнес-процессов начинают играть существенную роль. Это уже работа, которую надо кропотливо делать изо дня в день, — признает глава “ЭР-Телекома”. — И крупным компаниям это дается сложнее».

Из 12 тыс. сотрудников, работающих в «ЭР-Телекоме», 60% — это агенты, менеджеры центра обслуживания абонентов, техники по подключению, техники по исполнению сервисных заявок, по ремонту. Именно на них и их качественную работу делают ставку в «ЭР-Телекоме», и это одно из его ключевых преимуществ.

Говоря о других конкурентных преимуществах, Вадим Узберг из Baring Vostok Capital Partners выделяет талантливую команду менеджеров, активного и надежного акционера, технологические преимущества сети и продукта, устойчивую бизнес-модель.

Полная готовность

Сейчас рынок ШПД замедляется: по данным ACM Consulting, в 2012 году рост количества подключений к сетям фиксированного широкополосного доступа в интернет в России составил 13,5–14%, тогда как в 2011 году он был почти вдвое больше — 25%, а в 2010-м — 36%. По оценке iKS-Consulting, к лету 2013 года количество российских абонентов широкополосного доступа в интернет превысило 26 млн, а проникновение услуги составило около 48%. Быстрее всех (по сравнению с первым полугодием 2012 года) наращивала абонентскую базу компания ТТК (36%). Вторым по темпам стал «ЭР-Телеком» (20%). «В ближайшей перспективе наращивание абонентской базы в регионах будет возможно или за счет выхода в отдаленные населенные пункты, где остался неудовлетворенный платежеспособный спрос и где относительно низкий уровень конкуренции, или за счет переманивания абонентов других операторов более высоким качеством услуг в городах присутствия, более интересным предложением (скорость доступа, количество и качество каналов ТВ) за те же деньги или, как крайняя мера, за счет ценового демпинга», — предупреждает Владимир Демчишин. Собственно, с этим и связаны основные риски будущего развития «ЭР-Телекома». В «Современных телекоммуникациях» в качестве основных опасностей для бизнеса пермской компании называют стагнацию многих региональных рынков ШПД, рост конкуренции, необходимость повышения затрат на привлечение абонентов, рост доли низкодоходных абонентов, падение ARPU, необходимость расширения спектра и повышения качества услуг. Это означает, что «ЭР-Телекому» придется более активно конкурировать, что может несколько снизить рентабельность бизнеса.

Пока нет ясности и со сделкой по покупке «Акадо» — а она смогла бы приблизить «ЭР-Телеком» к заявленной стратегической цели — созданию компании-лидера на рынке интернета и кабельного телевидения: по словам Владимира Демчишина, ее доля к концу 2014 года могла бы составить не менее 20% по выручке.

И все это на фоне усиления главного конкурента «ЭР-Телекома» — компании «Ростелеком». В «Ростелекоме» «Эксперту» заявили, что считают российский рынок перспективным, поскольку проникновение фиксированного ШПД в России отстает от некоторых стран мира в два раза и более. «“Ростелеком” видит свою цель в том, чтобы стать крупнейшим провайдером широкополосного доступа в интернет, причем неважно, по какой технологии — фиксированной или мобильной», — говорят в компании. По итогам 2012 года на развитие сетей широкополосного доступа в домохозяйства «Ростелеком» направил около 34% консолидированной инвестиционной программы и в ближайшие годы будет тратить как минимум столько же. Правда, «ЭР-Телеком» федеральная компания своим конкурентом не считает: «По всей территории покрытия сетями ШПД (количеству регионов) у “Ростелекома” нет сопоставимых конкурентов. Наша абонентская база в три с половиной раза опережает ближайшего оператора ШПД», — утверждают в «Ростелекоме».

В общем, «ЭР-Телекому» останавливаться пока рано. «Мы довольны текущим развитием компании, ростом показателей, взаимодействием с акционерами и менеджерами, однако предстоит сделать еще большой объем работы, чтобы инвестиция стала успешной», — говорят в Baring Vostok Capital Partners.

Сейчас «ЭР-Телеком» перешел от стадии экспансии к финальной стадии роста корпораций — стадии IPO. Хотя выходить из капитала основатели пока не спешат. «Публичное размещение уже давно перестало быть для нас целью или мечтой. Мы смотрим на IPO как на возможность, а не на то, что нужно сделать любой ценой», — говорит Семериков. По его словам, компания собирается расти в два-три раза быстрее рынка еще пять-семь лет.

Теперь все будет зависеть от потребности в инвестициях и от того, как проявят себя описанные выше риски. В принципе, выполняя текущие планы роста, к 2018 году компания получит около 2 млрд долларов выручки, так что привлечение капитала на рынке ей и не понадобится. IPO будет иметь смысл, когда акционеры «ЭР-Телекома» захотят продать свои доли.

Хотя готовность к продаже акций на бирже у «ЭР-Телекома» очень высокая. Он делает международный аудит, шесть лет публикует отчетность по МСФО. В текущей ситуации Андрей Семериков сравнивает свою компанию с «Мегафоном»: «“Мегафон” тоже много лет был готов к проведению IPO, просто акционеры не знали, куда инвестировать полученные от размещения акций деньги. После того как у акционеров появилась новая инвестиционная идея, они провели IPO. Такая же история примерно и у нас сейчас. Мы сейчас как раз пришли в состояние “Мегафона” пятилетней давности», — прикидывает Семериков.

Видит возможность проведения публичного размещения акций и фонд Baring Vostok: «Для компании уровня “ЭР-Телекома” IPO является очень вероятным вариантом дальнейшего развития, если все акционеры примут решение о целесообразности такого шага». А Евгений Пегушин из ПФПГ подчеркивает, что инвестиция в «ЭР-Телеком» — долгосрочная, а для финансирования инвестпроектов нельзя исключать IPO или облигационный заем.

Тут уместно вспомнить «Яндекс», в который Baring Vostok инвестировал на протяжении многих лет. На IPO «Яндекс» не торопился, но провел его очень успешно. Продавать свою долю в «ЭР-Телекоме» Baring Vostok тоже пока не собирается: качественный актив со временем станет только дороже.

В подготовке статьи принимала участие Евгения Обухова

"ЭР-Телеком" - ведущий оператор рынка интернет-услуг в России, обслуживающий порядка 5,5 млн абонентов. По итогам 2012 года его выручка составила 447 млн долларов. В 2013 году этот показатель может вырасти на 38% и превысить 610 млн долларов. EBITDA по итогам года превысит 150 млн долларов. Чистый долг компании по итогам работы в 2012 году - 575 млн долларов.

Карта

Регионы присутствия компании «ЭР-Телеком»

График 1

«ЭР-Телеком» стал заметным игроком на рынке интернета...

График 2

...и на рыне платного ТВ

График 3

«ЭР-Телеком» за восемь лет увеличил абонентскую базу в десятки раз

График 4

...и выручку более чем в 100 раз

 

Бизнес на дикоросах

Софья Инкижинова

Компания «Вологодская ягода» претендует на роль крупнейшего отечественного игрока на рынке замороженных ягод, грибов и овощей: она запускает новые перерабатывающие мощности и готова стать сельхозпроизводителем

Сбор грибов и ягод может стать важным источником дохода в российской глубинке

Фото: Олеся Тарасова

Сначала поездом Москва—Вологда. Потом 320 километров в сторону Санкт-Петербурга — и мы в глухих вологодских лесах. На часах 8.30. «Что вы так поздно приехали? По лесу уже Мамай прошел!» — встречает нас пожилая сборщица ягод. Она скептически оглядывает нас с фотографом и замечает, что для сбора ягод наша одежда не подходит. «Они же из города», — усмехается ее муж. Рядом с дедом стоит мальчишка с непонятным железным приспособлением, похожим на грабли. «Это ягодный комбайн, им можно собирать по 30 килограммов в день», — объясняют нам.

Ягодники и грибники собирают сырье специально для компании «Вологодская ягода». Ее заготовительная сеть охватывает почти весь Северо-Запад России — Новгородскую, Ленинградскую, Архангельскую, Мурманскую области, Карелию, Коми, есть пункты сбора в Сибири и даже в Европе. По данным компании, ее доля в общероссийском сборе дикорастущих ягод и грибов для промышленной переработки составляет 70%.

Сбор и приемка — лишь начало работы. Полученное от граждан сырье привозят на склад или сразу на производство, где чистят, что-то замораживают и затем фасуют готовую продукцию — свежие и замороженные грибы и ягоды, соковые концентраты и пюре. Потом все это попадает на полки торговых сетей — «Ашан», «Метро кэш энд керри», «Дикси», «Лента», «Глобус Гурмэ» и проч. А полуфабрикаты — ягодные концентраты — продают соковым, молочным, кондитерским и фармацевтическим компаниям.

Ближайшая цель компании «Вологодская ягода» — стать лидером российского рынка замороженных продуктов и создать национальный ягодный бренд. «Вологодская область, да и все наши северные территории располагают уникальным природным богатством. Нигде в мире нет такого обилия дикорастущих ягод и грибов, как у нас. Мы продаем продукцию в Европу, Азию, США, даже в Новую Зеландию и хотим, чтобы наш бренд знали во всем мире», — говорит исполнительный директор компании «Вологодская ягода» Павел Петухов .

Мини-город для клюквы и картофеля

Бизнес «Вологодской ягоды» появился в 1990-х. «Начинал строить компанию мой отец, Андрей Петухов. Сейчас он владелец холдинга, — рассказывает Павел. — Сначала ягоды заготавливали только по нашей Вологодской области, в основном собирали клюкву, бруснику, морошку. Все это даже не морозилось, а отправлялось в свежем виде в Швецию, Финляндию и Норвегию. Постепенно спрос увеличился настолько, что нам понадобились собственные холодильники. А затем мы закупили первую линию по сортировке и очистке ягоды и стали производственной компанией».

Что входит в холдинг, чей оборот сегодня достиг 8 млрд рублей? Сеть заготовительных центров — стационарные точки, куда может сдать ягоду любой желающий (только в Чагодищенском районе Вологодской области, где мы были, таких точек три десятка). Есть свой банк, чтобы оперативно рассчитываться с населением за сданное сырье. Собственная логистика — склады и автопарк. Производственное предприятие мощностью 40 тыс. тонн готовой продукции в год. В Москве есть торговый дом, занимающийся сбытом, санкт-петербургский офис специализируется на экспортно-импортных операциях.

Павел Петухов увлечен двумя новыми амбициозными проектами общей стоимостью в годовой оборот компании: «Первый проект — создание новой производственной площадки в 70 километрах от Вологды, в Усть-Кубинском районе. Там будет мини-город. Представьте: на 27 га — а это в пять раз больше территории существующего производства — мы запустим комбинат по переработке плодово-ягодной и овощной продукции мощностью 100 тысяч тонн в год. А на прилегающих землях будем развивать аграрный проект — выращивать овощи и садовую ягоду».

Исполнительный директор «Вологодской ягоды» Павел Петухов видит конкурентные преимущества своей компании в гибкости и мобильности

Фото: Олеся Тарасова

Пойти в растениеводство — идея для компании новая. «Мы понимаем риски сельхозпроизводства, но решили расширять выпуск продукции, а значит, нам потребуется больше сырья», — объясняет Павел Петухов. По его словам, на новой территории будет построена линия для производства картофеля фри, а потому уже со следующего года компания намерена самостоятельно выращивать корнеплоды. Хватит здесь места и для плодово-ягодных посадок — уже началась разработка клюквенных полей.

Второй проект — строительство производственного комплекса по хранению, переработке ягод, грибов и овощей в городе Красавино (там недавно закрылся льнокомбинат и высвободилась рабочая сила). Акцент планируется сделать на грибах (сортировка, резка, соленье, сушка), запустить складской комплекс класса А под готовую продукцию на 40 тыс. тонн и вести научную работу в микробиологических лабораториях.

Новые технологии и ниши

Компании «Вологодская ягода» приходится быть гибкой — она сильно зависит от сырья. «Например, в этом году урожай черники ниже, чем в прошлом. С чем это связано — никто не скажет, может, на цветении был заморозок. Но, чтобы минимизировать свои риски, у нас должна быть подушка безопасности — это и переходящие остатки, и диверсификация бизнеса, и расширение географии сбора, — объясняет Петухов. — Если мы вдруг недобираем сырья в одном районе, то доберем в другом».

Сегодня производственные мощности компании «Вологодская ягода» загружены почти полностью. «Новые площадки нам нужны не только для того, чтобы разгрузить имеющееся предприятие. Там мы будем применять технологические ноу-хау, например 12-компонентную линию для фасовки продуктов, — рассказывает Петухов. — Обычно производители овощных смесей — “Весенней”, “Гавайской” и других — используют машины, которые могут смешать четыре-шесть монопродуктов. Если кто-то хочет делать многокомпонентные смеси, то приходится сначала отдельно готовить премиксы, а потом их смешивать. Мы же будем одновременно смешивать 12 видов овощей, что увеличит скорость производства и снизит затраты».

О закупленной линии — по очистке и сортировке быстрозамороженных ягод — в «Вологодской ягоде» рассказывают с гордостью. «Вместе с разработчиками мы объединили наши производственные технологии в одну, получилась большая восьмиметровая машина с двумя ключевыми функциями», — говорит Павел Петухов. И предлагает представить перерабатывающее производство на примере черники. В собранной ягоде могут оказаться камешки, которых не видно, потому что черника сильно красится, к тому же ягоды бывают разной формы. Сегодня при сортировке на первом этапе используется машина, которая с помощью лазера отсекает камни и отбирает ягоду по форме; на втором этапе с помощью фотооптических камер ягоды разделяются — на безупречный продукт и так называемую инородную ягоду, например, зеленую, белобокую, красную. Новая машина, совмещающая обе эти технологии, позволит увеличить производительность с текущих 10 до 15 тонн в час. Кроме того, на новой линии можно будет очищать и более нежное сырье — малину, ежевику.

Чтобы получить продукт экстра-класса, на заключительном этапе сортировки используют ручной труд

Фото: Олеся Тарасова

Дополнительная важная функция такого оборудования — возможность фасовки свежих ягод для длительного хранения (их помещают в газоазотную среду). «Мы войдем в новую нишу, которая пока свободна. Сейчас торговым сетям, чтобы доставить продукцию во все свои магазины, нужно 10–14 дней — за это время истекает весь срок годности свежих продуктов, которые мы не замораживаем. Совместно с НИИ консервной и овощесушильной промышленности мы разработали технологию, позволяющую увеличивать сроки хранения до 45 дней. Это значит, что, скажем, лисички мы будем продавать не один месяц, когда они растут, а до конца осени, клюкву — так вообще круглый год. В качестве эксперимента мы успешно реализовали проект по свежей клюкве с торговой сетью “Магнит”», — говорит Петухов.

Свой ягодный бренд и чужие марки

Наибольшей популярностью у покупателей пользуются дикорастущая клюква, брусника, черника — это ягодный пул компании. Три года назад холдинг стал работать с садовыми ягодами и овощами. И несмотря на то, что это привычный продукт для рынка, продажи вишни, клубники, облепихи, зеленого крыжовника ежегодно растут на 10–15%. В грибном сегменте наибольшим спросом пользуются белые — резаные и цельные (например, грибы с подшляпником диаметром 3–4 см продаются в категории продуктов класса «экстра» в магазинах «Азбука вкуса»). Также высок спрос на подосиновики и грибные смеси.

Павел Петухов рассказывает, что его компания постоянно расширяет ассортимент, ищет новые решения. Например, совсем недавно в продажу запустили голубику, землянику, сливу. В целом же в объемном выражении сегодня это 65% ягод и 35% грибов. «С сентября мы предложим покупателям еще и овощи, — обещает Петухов. — Мы уже полностью завершили процесс брендового оформления и готовы выпускать 25 собственных видов замороженных овощных продуктов. 80 процентов будут составлять монопозиции, остальное — смеси».

Главное направление сбыта продукции в компании — розничные сети, активно сотрудничать с ними стали пять лет назад, когда была зарегистрирована собственная торговая марка — «Кружево вкуса». Под ней сначала выпустили с десяток наименований быстрозамороженных ягод. Два года назад у «Вологодской ягоды» появился торговый дом в Москве, поскольку на внутреннем рынке основные потребители — москвичи. Его задача как развивать собственную марку (сейчас у компании уже 30 таких продуктов), так и работать по заказу ритейлеров.

Компания выпускает продукцию под чужими приват-лейблами. «После кризиса торговые сети стали активно развивать собственные марки. Мы на это быстро отреагировали и теперь плодотворно работаем почти со всеми сетями первого эшелона. Сегодня в нашем портфеле уже 80 наименований от разных сетей», — говорит Петухов. И приводит в пример работу с компанией «Дикси» — в прошлом году в магазинах сети сумели продать 120 тонн смесей лесных грибов, это очень высокие показатели для новых продуктов, рост продаж оказался на 40% выше ожидаемого.

В «Дикси» сотрудничеством довольны. «Компания “Вологодская ягода” отвечает нашим критериям. Их смеси выгодно отличаются по вкусовым качествам. Мы вышли на плановые показатели продаж и в дальнейшем не исключаем вероятности расширения сотрудничества», — отмечает директор по маркетингу компании «Дикси» Дэнни Перекальски .

Белые грибы пользуются самым высоким спросом у потребителей

Фото: Олеся Тарасова

В розничной компании «Лента» тоже говорят о высоком качестве вологодской продукции. «Наш отдел качества поставил “Вологодской ягоде” самый высокий балл из всех контрагентов в категории», — рассказывает категорийный менеджер компании «Лента» Егор Ходырев .

Сегодня доля продукции, выпущенной для торговых сетей под приват-лейблами, в портфеле «Вологодской ягоды» уже составляет почти 45%. «Мы не можем сказать наверняка, откажутся ли в дальнейшем от наших торговых марок в пользу собственных, но игнорировать тенденции рынка тоже не можем. Пока по работе с крупными федеральными сетями мы точно знаем, что нет компании, которая заменит наши грибные смеси бесперебойно в течение года. Что касается нашей торговой марки, то мы продолжим активно ее развивать, потому что это наш имидж; такая продукция востребована небольшими торговыми сетями или одиночными магазинами», — говорит Павел Петухов.

Не забывают в компании и о зарубежных потребителях. «Мы очень активно работаем с азиатским рынком, — подчеркивает Петухов. — Если в прошлом году мы направили в страны ЮВА порядка 1,5 тысячи тонн черники, то с запуском нового комбината сможем увеличить свои объемы экспорта в пять раз». В «Вологодской ягоде» понимают: Азия — это постоянный рынок сбыта; ежегодная потребность только в чернике там составляет около 30–40 тыс. тонн.

Безотходное производство

Сегодня основной заработок в компании приходится на быстрозамороженные ягоды и грибы. «Рентабельность быстрозамороженных ягод 22 процента, грибов — 34 процента, — объясняет глава холдинга. — Наиболее прибыльна расфасовка свежих ягод и грибов — здесь рентабельность достигает 42, но в общем пакете продаж пока этот сегмент невелик — всего один процент».

Наименее рентабельное, но важное для бизнеса с точки зрения безотходного производства направление — производство концентрированных соков и пюре. Если замораживают только отборное сырье, то сюда попадает разнокалиберная ягода, имеющая нетоварный вид. В основном концентраты и пюре закупают соковые и молочные компании. Сами соки на вологодском предприятии не производят: на этом рынке очень высокая конкуренция, а основные игроки — транснациональные компании. «В связи с быстрым ростом глобальных компаний наши стандарты качества постоянно растут, — рассказывает Павел Петухов. — С одной стороны, это усложняет нашу жизнь, но с другой — потребитель получает более качественный продукт». Чтобы сырье от «Вологодской ягоды» попало, к примеру, в компанию Danone, приходится постоянно конкурировать с местными заготовителями, а также с поставщиками из Польши и Прибалтики.

Молочный гигант относится к вологодской компании с уважением. «“Вологодская ягода” является для нас ключевым поставщиком мороженой черники, черничного и морошкового пюре. Причем в Вологде закупается черника не только для России, но и для Европы, так как, по внутренней статистике Danone, качество сырья от “Вологодской ягоды” превосходит качество многих производителей в Европе», — объясняет старший региональный менеджер по закупкам фруктов СНГ и Центральной Европы компании Danone в России Ирина Кухтина .

Довольны своим поставщиком и производители соков. «Наше партнерство длится много лет, мы вместе запускали различные продукты, в первую очередь морсы и ягодные соки», — говорит маркетинг-менеджер компании PepsiCo Юлия Романова . В «Вологодской ягоде» добавляют, что сегодня обе компании работают над созданием нового продукта — на основе березового сока.

Профессиональные сборщики могут собирать до 100 кг ягод в день

Фото: Олеся Тарасова

Работа с крупными сетями и переработчиками заставляет «Вологодскую ягоду» уделять больше внимания логистике. В перспективе, наряду с запуском двух производственных площадок, компания намерена создать на территории Вологодской области 16 логистических центров. Идею уже одобрили местные власти и Минсельхоз. Сейчас у компании в основном развернуты заготовительные площадки по приемке сырья, а с новыми центрами можно будет осуществлять первичную обработку и хранение ягод, грибов и овощей.

Готовясь к запуску новых проектов, здесь расширяют автопарк. Сегодня на балансе «Вологодской ягоды» числится 16 автомобилей-рефрижераторов и 10 грузовиков, к концу года новых рефрижераторов будет уже 25. Собственный автопарк в «Вологодской ягоде» появился только два года назад. До этого компания привлекала наемный транспорт, но сейчас вынуждена уходить от такой практики по ряду причин. «Во-первых, наши объемы производства увеличиваются. Во-вторых, мы работаем со скоропортящимся товаром, нам важен температурный режим. Транспортировка ягод происходит при температуре минус 18. Если температура повысится на 2–3 градуса, ягода начнет таять и пропадет», — объясняет Павел Петухов.

Другая причина создания собственного автопарка: крупные потребители, активно развиваясь, постоянно ужесточают требования по доставке продукции. «Сейчас некоторые компании требуют, чтобы приезжающий с сырьем транспорт соответствовал всем санитарным нормам, а у каждого водителя была санитарная книжка. Иначе машину не пускают даже на территорию предприятия. У водителей наемного автотранспорта, как правило, таких документов нет», — говорит Петухов.

Главная беда деревни

Свой бизнес в компании «Вологодская ягода» называют социальным. «Мы для себя решили, что если живем на вологодской земле, то будем поднимать село, — рассказывает Павел Петухов. — Нам нужны люди для собственного производства. Мы даем им возможность заработать. У нас даже есть свой банк, чтобы проводить все расчетно-кассовые операции в наших приемных пунктах прямо в лесу».

Политика ценообразования в «Вологодской ягоде» следующая: чем дальше в лес — тем ниже цена. «Вот вы были сегодня в Чагоде, если уехать в лес еще дальше, то цена будет на 5–7 рублей ниже, потому что транспортное плечо увеличивается. В среднем получается, что за килограмм черники мы платим сборщикам 80 рублей. Представьте, если вы соберете даже 10 килограммов, то в день сможете получить 800 рублей. Для села это большие деньги».

«Разве это большие деньги?» — незадолго до разговора с Павлом Петуховым спрашивает меня пожилая сборщица ягод. По ее словам, на одной ягоде не выживешь, потому что активный сбор идет только месяц-два, а ведь еще бывает неурожай, как в этом году с черникой. В основном сбором ягод и грибов подрабатывают пенсионеры, а молодежь из села уезжает.

«Это проблема всего российского села, и мы, в свою очередь, постоянно думаем, как удержать людей, — говорит Петухов. — Работа у нас, действительно, сезонная. Мы никого не заставляем, но даем людям возможность заработка. Те сборщики, которых вы сегодня видели, — это, можно сказать, поденщики. У нас же в рамках холдинга запущена программа: мы сборщиков зачисляем официально в штат. Зимой, когда сбора нет, выплачиваем по 10 тысяч рублей в месяц, притом что в это время люди могут работать и в другом месте, по совместительству. Нам это интересно, потому что мы с вами, может, за день соберем одно ведро, а профессионал — 80–100 килограммов ягод».

Разрабатывается в компании и система по привлечению рабочей силы из районных центров. «Представляете, есть территории, которые в силу природных богатств в день могут давать по 3,5–4 тонны белых грибов. Там может быть в округе всего 60 местных жителей, и не все они пойдут в лес. Мы же в таких местах можем разворачивать палаточные городки или привозить на день жителей из близлежащих районов. Людям такое путешествие в удовольствие, и нашему предприятию польза: если 30 человек принесут грибы или ягоды сразу из леса в наш приемный пункт, а не после того, как подержат их дома, мы получим более качественный продукт», — говорит Петухов.

Гибкость против конкурентов

Сегмент замороженной продукции сегодня один из самых динамичных на рынке продуктов питания: ежегодный прирост составляет до 30%. Не менее перспективно и второе направление, в котором работает «Вологодская ягода», — ягодный сегмент сокового рынка. По данным Российского союза производителей соков, объем потребления соковой продукции на основе ягод растет быстрее, чем потребление соков и нектаров, — прирост продаж сокосодержащих напитков, в том числе морсов, в прошлом году составил 83%. «Соковый рынок в России стагнирует. Но это касается основных соковых групп — со вкусом яблока, апельсина, а наша морсовая группа растет», — радуется Павел Петухов.

Ниша, которую выбрала для своего развития «Вологодская ягода», не уникальна. На рынке работает ряд небольших и средних региональных компаний. По сравнению с ними «Вологодская ягода» не является абсолютным лидером, потому что обычно такие предприятия специализируются на каком-то определенном сырье и имеют более широкую географию сбора. К примеру, в похожем сегменте работают «Ягоды Карелии», где в основном собирают красные ягоды — клюкву, бруснику. Есть еще Томская продовольственная компания — крупнейшее (и единственное) предприятие за Уралом, которое, как и «Вологодская ягода», имеет полный цикл производства.

Чтобы уйти от лобового столкновения с конкурентами, «Вологодская ягода» диверсифицирует свой бизнес. Если сначала она занималась только дикорастущими ягодами, потом добавила грибы, то теперь запускает овощной проект. Очевидно, что компания сильно зависит от сырья, и если недобирает в одном направлении, переключается на другое. Проще говоря, работает методом пылесоса: берется за все, что попадается на пути. Если торговые сети хотят выпускать продукцию под собственной маркой — пожалуйста; хотят оригинальную продукцию со вкусами, которых нет у конкурентов, — в «Вологодской ягоде» этому только рады и готовы предложить уникальный продукт. «Мы гибкая компания: если вечером вы поменяете заказ, то мы уже через два часа запустим его в производство, а на следующее утро вы получите готовую продукцию», — говорит Павел Петухов.

График 1

Продажи ягод, грибов и овощей не просели даже в кризис

График 2

Ягодная ниша небольшая, но перспективная

 

Почему бы вам не начать торговать в интернете?

Елена Николаева

Программисты из Ульяновска, компания Ecwid (E-commerce Widgets), разработали код JavaScript, который при помощи простых действий «копировать-вставить» создает торговую точку на любом интернет-ресурсе — веб-сайте, сайте-визитке, новостном портале — и соединяет его с платежными системами и службами доставки.

Руслан Фазлыев, 33; образование - незаконченное высшее (ушел с третьего курса Ульяновского технологического университета)

сфера деятельности: платформа для электронной коммерции

стартовые вложения: 2009 год — собственные средства основателей - $ 500 000; декабрь 2011 года — венчурный фонд Runa Capital $ 1 500 000

Дайте совет: что, по-вашему, нужно, чтобы выйти на рынок? - Чтобы выйти на рынок, нужен продукт, который все на этом рынке хотели, только не знали об этом. А еще лучше — который все хотели, и все об этом знали, но никто его не производил.

Скоро у каждой бабушки, торгующей вязаными носками и геранью у метро, будет свой интернет-магазин. По крайней мере, сложность и дороговизна создания площадки e-commerce перестанут быть препятствием.

Допустим, мы захотим на нашем сайте expert.ru продавать коллекционные номера, хрестоматийные обложки или картины, а хоть бы даже футболки и кружки. Обычный подход — заменить всю платформу. Писать ее с нуля. Но это долго и дорого — придется потратить несколько недель и тысяч тридцать-шестьдесят долларов. Второй вариант — поставить связанную платформу, сайт рядом. Почти те же деньги и время.

Вариант Ecwid. Бесплатно. Без помощи программиста. За пять минут. И созданная конвейерным методом торговая точка полностью наследует дизайн сайта. С Ecwid магазин можно создать и на своей странице в соцсети. Чтобы оценить потенциал рынка: только в «Вконтакте» более 20 тыс. магазинов, в «Фейсбуке» уже несколько сотен тысяч. При этом, по некоторым оценкам, половина времени, которое люди проводят в рунете, приходится на соцсети.

Сам же проект не копия успешного западного бизнеса, а собственная разработка, которую сегодня используют по всему миру 350 тыс. человек. 40% из них — в США, по 20% — в Европе и России.

Просто. Быстро. Бесплатно

Основатель Ecwid Руслан Фазлыев показывает, как работает программа, буквально «на коленке». Мы сидим в московской кофейне, в которой принципиально нет Wi-Fi, а у ноутбука садится батарейка.

Скрипт-код Ecwid — это примерно 50 человеко-лет суммарного интеллектуального труда команды программистов и решение задачи, как втиснуть магазин, «не навредив», то есть ничего не меняя, не перестраивая в системе основной платформы. Пользователю и не нужно разбираться в процессе работы. По простоте создание магазина сравнимо с публикацией статьи или видео. А все данные крутятся на облачных серверах Ecwid.

Среди функций помимо оплаты и доставки разными способами и в разные регионы есть расчет налогов, администрации, бухгалтерии, складской учет, настройка уведомлений, рассылок, формирование виш-листов, поиск продукта; можно устраивать акции и скидки, привлекать партнеров, создавать торговые центры, продавать сертификаты, компоновать сопутствующие товары и многое другое. Магазин тиражируется и множится неограниченное количество раз. Все это доступно со всех операционных систем и платформ. Интерфейс переведен на 44 языка.

Удивительно, но при всем многообразии облачных решений для e-commerce в мире повторить результат Ecwid пока никому не удалось. Хотя похожие функции предлагают американо-австралийская Bigcommerce и канадская Shopify, которую недавно, кстати, оценили в миллиард долларов. Достаточно отметить, что в конце 2012 года Ecwid обогнала американского конкурента Payvment, став лидером по количеству клиентов-магазинов в Facebook. В результате в начале 2013 года Payvment приняла решение уйти с рынка и продала россиянам свою пользовательскую базу.

«Как вам это удалось?» — спрашиваю я. «Не знаю, как у нас получился первый проект в 2000 году. Мы не имели опыта и не знали, что это невозможно. А сейчас уже есть и опыт работы, и опыт успеха, — отвечает Руслан Фазлыев. — Это кропотливая работа. Этот долгий путь просто так не срезать. К тому же электронная коммерция — сложная тема. Не все готовы лезть в это».

История. Команда

Ecwid — продукт инкубационный, выросший из первой компании Фазлыева X-Cart и из команды, создававшей этот продукт. Предпринимателю было двадцать лет, когда он ушел с третьего курса Ульяновского технологического университета — первый развивающийся бизнес требовал времени. Вместе с двумя единомышленниками он в 2001 году написал матрицу для создания интернет-магазинов. Идея — строить систему не с нуля, а с определенного, типового для всех фундамента.

2001 год. Вспомните это время. У меня, к примеру, как и у всех почти остальных москвичей, домашний интернет был привязан к телефонной линии, она постоянно обрывалась, скорость была низкой. В других регионах дело обстояло и того хуже. Но уж точно электронной коммерцией в стране не пахло. Однако зарабатывать программисты начали сразу — компания быстро выросла с трех человек до 150.

В 2008 году на ее базе зародился, а позже отпочковался Ecwid. На старте работали три человека. Через два месяца — четыре, еще через два месяца — семь. Когда в 2009 году сервис был официально запущен, на рынке уже работали компании, предлагавшие инструменты для создания интернет-магазинов. Но окрыленный успехами X-Cart предприниматель ожидал эффекта разорвавшейся бомбы — опасался даже, что серверы обрушатся от потока желающих. Жалкие несколько десятков первых клиентов щелкнули по носу. Да и платить они явно не хотели. Тогда было принято решение: надо стать лучшими, а клиенты придут — сарафанное радио довольно быстро разносит по сети информацию о качественном продукте. По сути, так и произошло. 

Сейчас 39 сотрудников Ecwid работают в Ульяновске и Сан-Диего. Между офисами тысячи километров, а личное присутствие требуется — Руслану приходится жить в воздухе. В прошлом году подсчитал: налетал 240 тыс. километров.

Инвестиции

Стартовые вложения составили 500 тыс. долларов собственных средств, а в декабре 2011-го 1,5 млн долларов добавил венчурный фонд Runa Capital.

Какую долю компании Фазлыев отдал Runa, предприниматель не говорит. Но отмечает, что хорошо сторговался. При этом денег от инвестора нужно было раза в три меньше. И нужны были даже не столько деньги, сколько связи на международном уровне и опыт. И срочно. Однако переговоры затянулись: «Мы полгода вели переговоры с инвесторами. А могли бы работать. И это время не вернешь. На рынке побеждают не самые богатые, а самые быстрые. Важно быть первыми». К тому же, если бы первый транш был небольшой, было бы легче получить следующий, а это дополнительная полезная экспертиза и встряска компании.

Гигантская сумма на старте обычно развращает многие стартапы и отрывает их от реальности. С Фазлыевым этого, похоже, не произошло, тратить они не торопятся. Не способствует этому и российский рынок специалистов — не так-то просто увеличить команду, каждого сотрудника приходится растить.

Калькулятор

«Базовый бесплатный доступ — это десять наименований товаров. Но мы рассчитываем на то, что бизнес наших клиентов постоянно растет. И они придут за дополнительными функциями», — говорит Руслан. А это уже платные аккаунты с ежемесячными платежами 15, 35 долларов и unlimited — 99 долларов.

На форумах пользователи говорят, что бесплатная версия — для любителей: можно поиграть и примерить на себя роль интернет-коммерсанта. Дальше уже по потребностям. Если среднемесячный объем торговли превышает 5 тыс. рублей, есть смысл переходить на платную версию. Если зашкалила за 30 тыс. — вы профессионал. И экономить на опциях не стоит.

С 2009 года компания уже набрала 350 тыс. клиентов. По словам Руслана, число пользователей удваивается каждый год. Но платят примерно 1,7%. Для модели freemium это довольно высокий показатель. Соответственно, заработок идет почти с 6 тыс. аккаунтов. Из них, пожалуй, в самом лучшем случае 4,1 тыс. сидят на самом недорогом тарифе и приносят 61,5 тыс. долларов в месяц. Еще 1,3 тыс. платят по 35 долларов — это 45,5 тысячи. И 600 — по 99 долларов, всего 59,4 тысячи. Итого ежемесячный прямой заработок — около 166 тыс. долларов.

«Кроме прямого бизнеса продажи идут через партнеров. Нашу платформу используют компании, создающие веб-сайты, например Yola. При этом, заказывая им магазин, вы можете и не знать, что они сидят на Ecwid. Есть контракты с платежными системами. Они отчисляют нам комиссию за трафик, который мы им даем», — перечисляет Руслан.

Основные траты — ФОТ. 39 человек, большинство из которых высокопрофессиональные программисты, обходятся примерно в 5 млн рублей. Это 65–75% всех трат — стандартный расход для интеллектуальных компаний. Доработка программы, содержание двух офисов, мощностей, продвижение, налоги, аудит, консалтинг, постоянные перелеты добавляют в расходную часть еще около 1,5 млн рублей.

Итого, по моим подсчетам, расходы на содержание компании в месяц составляют порядка 6,5 млн рублей, или 200 тыс. долларов.

Иными словами, компания пока даже не вышла на самоокупаемость: «Мы не раз выходили на самоокупаемость. Впервые — в 2011 году. Когда было 60 тысяч пользователей. Но снова уходили — из-за инвестиционных денег. Если увеличиваются расходы — приходится докладывать новый кусок», — объясняет Фазлыев. Вернуть инвестиции он рассчитывает в течение года с момента выхода на самоокупаемость.

Резюме

Продавать компанию Фазлыев не планирует. По крайней мере, до тех пор, пока не выведет ее в уверенные лидеры отрасли. Уезжать из России, перевозить инженеров тоже не собирается. При этом предприниматель понимает, что расслабляться, почувствовав удачу, нельзя. Рынок живет по закону Кэрролла: чтобы стоять на месте, нужно бежать, а чтобы двигаться вперед — бежать в два раза быстрее. Ведь кто-то более голодный, более злой, возможно, уже дописывает свой лучший код.       

 

Повторится ли 1997-й?

Александр Кокшаров

Развивающиеся рынки стали терять привлекательность, лишь только в США появились первые признаки ужесточения денежной политики. Некоторым странам это грозит кризисом

Заявление министра финансов Индии Паланиаппана Чидамбарама не впечатлило валютных спекулянтов

Фото: EPA

Индийская рупия переживает худшее время за последние два десятилетия — в отдельные дни падение ее курса происходило со скоростью 4% в день, несмотря на интервенции центробанка страны. События на валютном рынке вынудили министра финансов Индии Паланиаппана Чидамбарама объявить о планах правительства сократить дефицит текущего счета страны, но это не помогло: рупия продолжала падать — теперь это наиболее быстро теряющая свою стоимость валюта в мире.

Впрочем, индийская рупия не одинока. К концу лета терять в цене начали многие валюты развивающихся рынков (в том числе бразильский реал, индонезийская рупия и южноафриканский ранд). Инвесторы массово начали выводить капиталы с этих рынков, особенно из Индии.

Катализатором паники на валютных рынках в Мумбаи, Джакарте, Бангкоке и Сан-Паулу стало осознание того, что Федеральная резервная система США действительно настроена на то, чтобы завершить период сверхмягкой денежной политики (получившей название «количественное смягчение»), которая была принята в 2009 году. Это означает, что инвесторы ждут ускорения роста в самих США и повышения там процентных ставок, что повысит привлекательность американских активов по сравнению с более рисковыми.

Неудивительно, что падение рупии или реала ускорилось после того, как стало известно, что экономический рост в США во втором квартале 2013 года составил 2,5% (первоначальная оценка давала лишь 2,2%). Хорошие новости для американской экономики стали плохими для развивающихся рынков, где вспомнили события 1997–1999 годов. Станет ли август 2013-го прелюдией к новому кризису в развивающихся странах? Например, в Индии — третьей крупнейшей экономике Азии?

Изнанка чрезмерного оптимизма

«Каждый финансовый кризис всегда проходит по своему сценарию, однако фундаментальные причины и ключевые фазы имеют немало общего. Первая стадия любого кризиса — это беспечность, основанная на многих годах предшествовавшего экономического роста, и ощущение того, что успех страны стал результатом успешной и дальновидной экономической политики. Опасения скептиков, которые предупреждают о грядущих проблемах, обычно отметаются как необоснованные. Любой кризис имеет свои корни в хороших временах, когда кажется, что все идет как нельзя лучше», — полагает Стивен Пикфорд , старший научный сотрудник института Chatham House в Лондоне.

Это прекрасно показывает пример Индии, где экономический рост в 2010 году превысил 10%, а страна с населением более 1,3 млрд человек испытывала положительное воздействие «демографического дивиденда» — десятков миллионов молодых индийцев, которые выходили на рынок труда каждый год. Еще несколько лет назад ожидалось, что по темпам экономического роста Индия в ближайшее время обгонит Китай. Поэтому до недавних пор индийские экономисты полагали, что индийская рупия будет укрепляться по отношению к доллару (как на протяжении многих лет это происходит с китайским юанем), а не падать.

Однако рынки настроены не столь оптимистично. Дело в том, что Индия — одна из развивающихся стран, где наблюдается двойной дефицит: и текущего счета, и бюджета. Страна зависит от импорта энергоресурсов и имеет ограниченную промышленную базу (если сравнивать с соседним Китаем). Дефицит текущего счета Индии составляет примерно 5% ВВП в год, а бюджетный дефицит с учетом долгов правительств штатов — 10% ВВП (обе цифры заметно выходят за рамки, считающиеся безопасными). С 2010 года экономический рост в стране замедлился вдвое — всего до 5% во втором квартале 2013 года.

Однако Индия не единственный проблемный развивающийся рынок. Валюты и фондовые рынки падают в Индонезии, Малайзии, на Филиппинах, в Сингапуре, Бразилии, ЮАР, Турции, на Тайване и в Южной Корее. С апреля по июнь центробанк Индонезии потратил 15 млрд долларов (14% резервов) в попытках предотвратить падение индонезийской рупии. Таиланд, где в прошлом году рост превысил 5%, в начале 2013 года оказался в технической рецессии. Фондовый рынок в Бангкоке с мая упал на 15%.

Поскольку финансовый кризис 1997 года начался с атак спекулянтов на тайский бат, сегодня многие опасаются, что давление одновременно на несколько валют развивающихся рынков вновь может привести к кризису в азиатских и латиноамериканских странах. «В 1990-е инвесторы верили, что “азиатские ценности” являются основой роста в странах Азии, которые показывали впечатляющий рост. До недавних пор инвесторы считали, что на развивающихся рынках происходит рост, поддерживающий сам себя — за счет урбанизации и увеличения среднего класса. Однако нельзя забывать, что и в 1990-е, и в последние годы рост во многом был вызван притоком дешевых денег за счет мягкой денежной политики в США», — рассказал «Эксперту» Гарет Литер , экономист лондонского исследовательского центра Capital Economics.

Действительно, проблемы на многих развивающихся рынках начались после того, как в мае 2013 года глава ФРС США Бен Бернанке , намекнул, что центробанк будет сворачивать нынешнюю программу накачивания американской экономики деньгами. ФРС приобретала и пока продолжает приобретать правительственные облигации США на 85 млрд долларов в месяц, однако с сентября эти объемы будут снижаться. Изменение политики ФРС уже привело к повышению фактических процентных ставок в самих Соединенных Штатах, что снизило эффект операций carry trade, когда инвесторы занимают в долларах на американском рынке под низкие проценты и затем инвестируют под более высокие проценты в других странах, часто на развивающихся рынках.

«Из-за восстановления экономики США направление потока финансового капитала начинает меняться. И если этот поток будет существенным, то развивающиеся рынки будут весьма ограничены в своих действиях. Они столкнутся с уменьшением доступности и повышением стоимости кредита, что неизбежно отразится на темпах их роста», — говорит Стивен Лесли , экономист Economist Intelligence Unit. Отток же капитала приведет к дальнейшему падению ряда валют и фондовых рынков.

Отличия не спасают

Насколько вероятно повторение кризиса 1997 года? По большинству признаков развивающиеся экономики уже совсем не такие, какими они были накануне того кризиса. В 1990-е большинство стран использовали фиксированный обменный курс, а их компании активно занимали за рубежом. После того как валюты оказались под давлением, центральные банки начали активно тратить свои золотовалютные резервы, чтобы защитить фиксированный обменный курс. Когда поддерживать его стало невозможно, валюты обрушивались, а номинированный в иностранной валюте долг становился непосильным для компаний. В 1997 году Таиланд, Индонезия и Южная Корея были вынуждены искать помощи в МВФ. Помощь от фонда сопровождалась программами бюджетной экономии, что лишь усилило масштаб кризиса. Индонезия в течение одного года потеряла 13,5% своего ВВП.

Но сегодня ситуация иная. Азиатские страны в массе своей используют гибкие обменные курсы и имеют значительно большие валютные резервы. Например, резервов Индии достаточно для покрытия семи месяцев импорта. В 1991 году, когда эта страна обращалась за помощью к МВФ, резервов ее центробанка хватало лишь на три недели импорта. Кроме того, на этот раз индийский ЦБ не тратил существенных средств на поддержку национальной валюты, ограничив масштаб интервенций и быстро позволив ей падать. Ведь удешевление рупии должно увеличить экспорт и уменьшить импорт, что автоматически снижает дефицит текущего счета.

«Все эти разговоры о повторении 1997 года не имеют ничего общего с реальностью. Никто не защищает обменные курсы. Резервы развивающихся рынков сегодня больше, чем когда-либо. Не думаю, что в обозримом будущем хоть одна страна обратится за помощью в МВФ», — считает Пол Грунвальд , экономист Standard & Poor’s.

Тем не менее некоторые экономисты опасаются, что значительная часть роста на развивающихся рынках, особенно в Азии, финансировалась в кредит. Основная часть гигантского пакета стимулирования экономики в 2009 в Китае была использована для расширения кредита. Займы выдавались через систему государственных банков на одобренные властями проекты, часто экономически невыгодные. В то время как государственный долг в Китае не является проблемой, совокупный долг — включая корпорации и домохозяйства — вырос, по оценкам банка HSBC, до 200% ВВП. Это приближается к уровню США, где совокупный долг сегодня составляет 233% ВВП.

Аналогичное наращивание задолженности происходило и на других развивающихся рынках. Например, в Таиланде потребительский долг вырос с 55% ВВП в 2008 году до 77% сегодня, в Сингапуре — с 47 до 68%. В Малайзии долг домохозяйств превысил 80%. «Практически во всех азиатских экономиках уровень долгов сегодня такой, что делает их очень чувствительными к изменению стоимости капитала. Поэтому перспектива повышения процентных ставок в США и, следовательно, в целом по миру несет некоторую опасность», — утверждает Фред Нойманн , главный экономист HSBC по Азии. Хотя большинство экономистов и не считают, что изменения приведут к системному кризису в азиатских странах, отток капиталов с развивающихся рынков станет проверкой всей системы на прочность.

Лондон

График 1

Индийская рупия начала быстро дешеветь

График 2

Летом 2013 года подешевели многие валюты развивающихся рынков

График 3

Интеревенции ряда центробанков привели к расходованию заметной части их резервов

 

Свобода науки как государственная необходимость

Дан Медовников

Александр Механик

Президент РАН Владимир Фортов уверен, что нынешняя схватка вокруг Академии наук затрагивает только одну десятую часть проблем национальной научной и инновационной политики. Он предлагает власти и обществу шире посмотреть на ситуацию в научно-технической сфере России

Владимир Фортов

Фото: Олег Сердечников

Затеянная правительством реформа Российской академии наук, вызвавшая массовый протест научной общественности, в одном оказала положительное воздействие. Она спровоцировала дискуссию о судьбах российской науки и всей научно-инновационной триады: фундаментальной науки, прикладной науки, инновационного бизнеса и наукоемкой промышленности, чего, пожалуй, авторы реформы вряд ли ожидали. Попытка непродуманного реформирования РАН заставила внимательнее присмотреться к тому, что вообще сделано в последнее десятилетие в научной и инновационной сфере.

На фоне провалов, которые явно ощущаются в российской научно-инновационной политике, перечень претензий, предъявляемых академии (она, мол, неправильно распоряжается своей собственностью, какие-то площади не так сдает в аренду), выглядит мелочными придирками. Казалось бы, правительство создало практически все институты, необходимые для полноценного функционирования научно-инновационной системы в России. Все, что мы могли позаимствовать в странах с развитой инновационной системой, мы позаимствовали. Однако система работает с поражающей воображение низкой эффективностью. Вряд ли в этом виновата РАН. В ходе начавшейся дискуссии многие академики отмечают, что одним из немногих институтов, все еще сохраняющих работоспособность, как раз и является Академия наук, последний осколок советской научно-инновационной системы. Тогда, естественно, возникает вопрос: может быть, надо не только заимствовать институты за рубежом, но и искать примеры успешных субъектов научной и инновационной деятельности внутри России, тиражируя затем их опыт?

Именно об этом мы решили поговорить с президентом РАН академиком Владимиром Фортовым . Предлагаем высказаться на наших страницах сторонникам всех точек зрения на эти проблемы.

Кажется, теперь ясно, что время кулуарных решений по такой важной проблеме, как инновационное развитие нашей страны, прошло, нужна открытая и профессиональная дискуссия со всеми участниками процесса. Некоторое время назад мы писали об инновационном политическом вакууме, об исчерпанности прежней инновационной повестки и отсутствии новой. Борьба вокруг реформы РАН акцентировала ситуацию.

В начале нашего разговора с Владимиром Фортовым мы попросили его сформулировать, в чем суть начавшейся дискуссии и почему ее исход так важен для судеб науки.

— Конечно, дело не в собственности. Проблему собственности я бы оценил как десятую часть всей проблемы. Академия наук вообще своей собственности не имеет. Вся собственность государственная. Она передана РАН в оперативное управление и в хозяйственное ведение для исполнения основных функций. Для проведения научных исследований. Академия наук не имеет права ничего делать с этими материальными активами без разрешения Госкомимущества.

На самом деле конфликт вокруг Закона о РАН более глубокий. Он носит принципиальный характер. Обсуждения фокусируются вокруг вопроса, на каких принципах должны быть организованы научные исследования в России.

Сейчас в РАН они осуществляются в научно-исследовательских институтах. Их около четырех сотен. Это высококвалифицированные коллективы со своими школами, своими лидерами. Тот способ управления, который сегодня принят в Академии наук, как показывает практика и история академии, оказался очень эффективным для нашей страны. За триста лет истории академия прошла несколько разрушительных трансформаций. Можно вспомнить революцию — академия устояла. Великую Отечественную войну, за время которой бюджет академии не только не упал, а увеличился на двадцать процентов. Хрущевские пируэты с передачей фундаментальных НИИ из академии в совнархозы. Это все академия перенесла. И сегодня в России наша академия, как показывают жизнь, статистика и мнение самих ученых, — это наиболее дееспособный способ организации научных исследований. Почему? Потому что в нем заложены проверенные жизнью демократические принципы управления. У нас все должности, от младшего научного сотрудника до президента, — выборные. Буквально все. Президент академии не может приказать, он только утверждает распоряжения коллегиального органа — Президиума. Система академических свобод отработана веками. Она была принята еще в университетах средневековой Европы. Корни академической демократии оттуда. Как показывает опыт, если чиновники вмешиваются в процесс управления наукой, наука гибнет. Повторяю, это не мы придумали. История науки — это история борьбы за независимость, за самоуправление. Этот принцип является центральным в дискуссии, которая сейчас ведется вокруг судеб академии. И он подвергается сегодня атакам чиновников. В первоначальном варианте закона, о котором мы сейчас с вами ведем речь, черным по белому было написано, что Академия наук становится клубом ученых. А институты от нее отделены и попадают в подчинение Агентства по управлению имуществом. При этом предполагалось, что их директора не выбираются, а назначаются агентством. Пока же в академии директора институтов выбираются коллективом, потом утверждаются на отделениях и на Президиуме. То есть специалисты в какой-то области, скажем, физики или математики, обсуждают этого человека и решают, способен ли он руководить институтом именно как профессионал, а не как «эффективный менеджер». Мы считаем, что профессиональная основа должна быть главной в этом деле.

Именно разрушительный характер предлагаемых изменений, покушение на академические принципы и свободы вызвало такую обостренную реакцию научного сообщества. Я должен сказать, что эта реакция была для многих неожиданной. Для меня тоже. Потому что Академия наук — это собрание творческих людей, людей со своей индивидуальностью, своими характерами, часто очень непростыми. Но фактически все, кроме, может быть, нескольких холуйствующих персонажей, выступили против этой реформы именно в таком предложенном чиновниками разрушительном виде.

— Давайте несколько расширим рамки нашего обсуждения. Все говорят, что задача академии — проведение фундаментальных исследований. Это, конечно, так. Однако фундаментальные исследования, как мы видим на примере других стран, могут осуществляться и в национальных лабораториях, и в университетах, и даже в частных компаниях. Но есть одна функция, которая принципиально важна, — это функция прогностическая и экспертная в сфере научно- технической политики. Может ли академия ее выполнять? И кто, кроме академии, может ее выполнять в современной России?

— Я убежден, что Академия наук — это наиболее подходящая в сегодняшней России с ее нынешними реалиями научная организация для выполнения этих функций. Почему? Потому что она основана на самоуправлении и независима от вненаучного влияния. Но как только вы подчините Академию наук не ученым, а чиновникам, вы лишитесь независимой экспертизы. Чиновник продавит любое решение. Чиновник есть чиновник.

Но если вы меня спросите, как лучше организовать исследования или разработки в прикладной науке, то я вам скажу, что Академия наук для этого приспособлена хуже, чем прикладные институты. Когда нужно к определенному сроку сделать какое-то железо, провести испытания, вовремя поставить ракету на стартовый стол в Байконуре, тут должна быть очень жесткая административная вертикаль.

Другое дело, что академия — это не башня из слоновой кости, мы тоже проводим прикладные исследования. Проблема в том, как соблюсти разумные пропорции между прикладными и фундаментальными исследованиями.

За последние двадцать лет произошло сильное разрушение прикладной науки. В советское время Академия наук составляла десятую часть всего научно-технического комплекса. Девяносто процентов — это система прикладных НИИ, КБ, которые управлялись соответствующими министерствами. Именно прикладные НИИ несли ответственность за научно-технический прогресс в каждой конкретной отрасли. И когда министр какой-нибудь отрасли отчитывался за свою работу, у него в отчете была позиция, где надо было указать, как у него дела с наукой, сколько денег выделено, какие результаты получены и так далее. Сегодня у нас совсем другая ситуация. Большинства прежних министерств нет. Соответственно, развалились многие прикладные НИИ. Они либо приватизированы, либо сменили профиль, либо просто исчезли. А их было около пяти с половиной тысяч. Они работали в спарке с академией и выполняли очень важную функцию доведения разработок до действующего железа. Это очень тяжелая работа: проектирование, изготовление, подбор материалов, испытания, стандарты и многое другое.

— В каком- то смысле это б о́ льшая часть пути.

— Она и составляет эти самые девяносто процентов. И сегодня мы этой части почти лишились. Важно, что остались государственные научные центры. Их надо поддерживать, потому что они находятся в более тяжелом положении, чем Академия наук. Сегодня общественное мнение при обсуждении проблем науки сфокусировано на Академии наук. Просто потому, что, грубо говоря, от других мало что осталось.

— Каким вы видите решение этой проблемы? Ведь кто- то должен собирать картину в целом. Кто- то должен прогнозировать научно- технический прогресс и отслеживать его на всех стадиях.

— Совершенно верно. Это должен делать государственный комитет по науке и технике. Что и было раньше. В управленческой иерархии Советского Союза и ранней России государственный комитет стоял над министерствами. Тогда было четыре государственных комитета. Один из них — Государственный комитет по науке и технике, ГКНТ, — отвечал за всю науку и осуществлял ее координацию. Я был председателем ГКНТ. Я могу сказать, что это очень тяжелая и очень ответственная работа, цель которой исключить дублирование в разных секторах, координировать масштабные, разноплановые работы, разрабатывать перспективы развития и контролировать реализацию планов научно-технического развития в прикладном секторе науки, включая оборонный. Его работой сейчас почти никто не занимается. Сейчас Министерство науки занимается Академией наук и высшей школой, а ведь главное, как я считаю, в другом.

Система академических свобод отработана веками. Она была принята еще в университетах средневековой Европы. Как показывает опыт, если чиновники вмешиваются в процесс управления наукой, наука гибнет

Фото: Олег Сердечников

— Получается, что на этих самых девяноста процентах расстояния от научной идеи до ее реализации в промышленности и на рынке системной политики просто нет. Никто в целом картину не видит? Могла бы академия помочь здесь именно как институт?

— Конечно, Академия наук здесь может быть очень полезна. Но одни мы этого сделать не можем. Надо дружно работать с органами исполнительной власти, министерствами, ведомствами, бизнесом, для которых это стало очень трудной задачей. Раньше была директивная система: я ставлю вам задачу, даю ресурсы и определяю сроки. А вы обязаны выполнить. Сегодня — рынок. Приказать нельзя. Управление экономическое. Оно, с одной стороны, более эффективно. Но с другой — оно требует значительно больших знаний и большего умения.

— Ощущаете вы спрос со стороны нынешней политической элиты на решение этих вопросов?

— С каждым годом этот спрос, по-моему, растет. Но он все еще недостаточен. К сожалению, очень многие решения и проекты проходят мимо нашей экспертизы. И это, конечно, удивительно, потому что, с моей точки зрения, приносит очень большие потери нашей стране.

Более того, совершаются действия, которые прямо противоречат экспертной роли Академии наук. Например, архитекторы реформы академии, которую мы с вами обсуждаем, утверждают, что цель реформы — сделать Академию наук главным экспертным органом: там профессионалы, там люди всех специальностей, поэтому они способны оценить последствия принимаемых решений с точки зрения науки, экономики, безопасности и тому подобное. Вроде все правильно, но такой важный вопрос, как реформирование самой науки, попытались решить втайне, без нас. Вот ответ на ваш вопрос о востребованности научной экспертизы. Хотя, например, в Америке до двадцати процентов стоимости проекта тратится на стадию экспертизы, оценки. У нас, конечно, этого еще нет.

— Есть еще проблема измельчания этого запроса. Задачи, которые стояли перед страной в пятидесятые- шестидесятые годы, ставились в том числе и перед Академией наук, они были более масштабными и в этом смысле соответствовали интеллектуальному потенциалу академии. Сейчас таких больших проектов нет.

— Большие проекты типа космического, ядерного были продиктованы не какими-то амбициями, а просто необходимостью выживания страны. Я, например, хорошо помню, что, когда был школьником, все были уверены, что на нас нападут американцы. Сейчас так никто не думает. И слава богу. Сегодня проблемы носят скорее экономический характер и их часто ставят перед наукой крупные корпорации.

Вообще, организация научных исследований и техническая политика — это, конечно, одна из ответственнейших задач государства. Здесь сосредоточены очень большие риски, но и очень большие перспективы, которые могут быть реализованы в том случае, если вы правильно все рассчитаете и сделаете.

Но опыт показывает, что работу по выбору направления научно-технического прорыва хорошо обсуждать, когда прорыв уже сделан. На самом деле нет какой-то готовой дорожной карты, которая может подсказать, что так прорыв произойдет, а так не произойдет. В каждом конкретном случае поиск направлений прорыва — это очень сложное дело, сродни искусству. Мы должны поддерживать высокую научно-техническую и образовательную культуру в стране, и тогда будут возможны прорывы даже там, где мы сейчас не в состоянии их предсказать. Но если мы перестанем понимать, что делают в науке другие люди в других странах (а это вполне возможно, потому что уровень образования падает, интерес к науке падает), тогда действительно наступит трагедия. Но пока в России есть области науки и техники, где мы вполне конкурентоспособны. Во многом эти области сосредоточены в РАН.

Обязанность руководителей страны — сделать так, чтобы ученые могли свободно заниматься наукой. Им интересно, и они этим занимаются. А если говорить: или ты откроешь элементарную частицу ко второму кварталу 2014 года, или мы тебя закроем, — то это никуда не годится. Это предельный примитивизм. А замена академических свобод администрированием, о чем мы говорили, как раз сильно отдает именно такой логикой отношения к науке, когда администратор начинает диктовать ученому свои условия.

— Но министр предлагает перестроить всю организацию науки и поддерживать лаборатории, а не институты. Есть даже программа поддержки тысячи лабораторий.

— Как академик Павлов говорил после революции, «на собачках бы вначале попробовали, на собачках». Действительно, наука делается в отдельных лабораториях. Но лаборатория не может существовать отдельно от института. Это показывают примеры наших крупных институтов, например ленинградского Физтеха, Физического института РАН. Это большие коллективы, где под одной крышей собраны специалисты разных специальностей. И сегодня одна лаборатория эффективно работает, завтра другая. Бывают прорывы, потом бывают спады. Не закрывать же из-за этого лаборатории. Тем более что иногда результатов, прорывов приходится ждать очень долго. Возьмите Перельмана. Он очень долго работал по своей теме в Академии наук, пока не получил выдающийся результат, потому что именно в РАН у него была такая возможность. Никто его не дергал и не говорил: выполняй план, а то закроем. А потом у него произошел прорыв. Так же было у Эйнштейна. Но давайте посмотрим, как будет развиваться эта инициатива с лабораториями. Это может быть интересный эксперимент.

— Как говорят некоторые критики академии, одна из ее проблем в том, что организация РАН жестко привязана к традиционным научным направлениям — физике, химии, биологии и так далее, а сейчас очень многие интересные исследования осуществляются в междисциплинарных сферах.

— Все ровно наоборот. В чем сила Академии наук? Кроме свободы научного творчества и возможности обмена идеями она состоит в том, что здесь под одной крышей собраны все научные дисциплины. Буквально все. Это дает уникальные возможности.

— И есть какой- то более или менее регулярный механизм обмена научными идеями?

— Разумеется. Таких механизмов у нас множество. Например, на заседаниях Президиума Академии наук каждую неделю выступают представители разных научных направлений с научными докладами. Их слушают представители самых разных научных направлений. Ежегодно академия проводит десятки научных конференций по широкому спектру научных направлений. У нас издаются журналы широкого профиля, где есть статьи по биологии, по физике, по математике, по вычислительной математике и так далее. Я утверждаю, что другой такой научной структуры, способной к самому широкому междисциплинарному общению, в России нет.

Фото: Олег Сердечников

— В последние годы сложилось так, что политическая элита, которая принимает решения, в большей степени гуманитарная. А научная и технократическая элита оказалась не у руля.

— Дело в том, что у нас ученые моего поколения и старше не привыкли себя рекламировать и продвигать в СМИ. Мы не привыкли бороться за свое дело. Почему? Потому что раньше наука и без нашей борьбы была визитной карточкой государства, частью государственной идеологии. За границей совсем по-другому. Там ученые сами объясняют обществу, чем они занимаются, что это дает обществу, почему это важно, как это интересно. Я почетный член Американского физического общества. Там, когда приезжаешь на конференции, очень большой раздел посвящен тому, как представить наши результаты обществу, как доказать ему, что проводимые исследования необходимы. Кризис, вызванный новым законом, и вызванный им протестные акции показали, что и наши ученые стали понимать: в нашей сегодняшней системе нужно бороться за свои идеи, за свои интересы.

А пока во всем мире за учеными идет настоящая охота. Толковых, талантливых людей выявляют на конференциях, по статьям в журналах, предлагают хорошие условия работы, облегченные условия для получения виз и тому подобное. А у нас люди вынуждены были уезжать и до сих пор смотрят скептически на то, что происходит. Это одна из ошибок руководителей науки, которые это допустили. Я надеюсь, что ситуация начнет исправляться.

— Советский Союз был одной из самых сциентистских политических систем в мире.

— Да, это так. В тридцатые годы наш Нобелевский лауреат академик Капица на вопрос профессора Конкрофта, почему он поддерживает власть в Советском Союзе, ответил: «Потому что там созданы наилучшие условия для науки».

— В девяностые годы произошел откат. Мы помним волну антисциентизма, антинаучных настроений. Но сейчас снова пробуждается интерес к науке и у общества, и у власти. При всех издержках…

— Я согласен с вами. Эта волна проходит. Но именно сейчас возникает этот закон, который ни с кем в научном сообществе не был согласован, который никто не обсуждал. А ведь в традициях науки открыто обсуждать даже самые трудные и острые проблемы. От широкого обсуждения была бы польза всем. Тем более что в академии нет настроя на политическое противостояние. Именно ученые больше всех заинтересованы найти оптимальные траектории развития науки. И мы, кстати, этим занимались как минимум полгода, пока шли выборы президента РАН. Нас было трое претендентов, и ни один не сказал, что мы оставим все как есть. Каждый предлагал свою программу реформ, я в том числе. И мы собираемся проводить реформы энергично и быстро.

— В последние годы происходило некое противопоставление университетов, университетской науки и академии. Понятно, что университеты и научные школы друг другу нужны. Одно без другого существует не очень хорошо. Что может предпринять РАН для того, чтобы плотнее объединиться с университетами?

— Я считаю, что противопоставление академической и университетской науки противоестественно. Я очень рано, в шестнадцать лет, поступил в Физтех, в котором такое объединение было предусмотрено с момента его создания. Создатели Физтеха — академики Христианович, Соболев, Семенов, Капица — предложили, чтобы будущие ученые обучались не у преподавателей, которые читают книги тех, кто сам работает в науке и потом передает это студентам. Так происходило и происходит в традиционных вузах: некто сделал открытие в Академии наук, потом написал статью, потом эта статья попала в обзор, потом она попала в книгу, ее прочитал преподаватель и рассказал студенту. А учились у самих активно работающих ученых. Отцы-основатели Физтеха сказали: пусть студенты сразу попадают туда, где делается наука. И я со второго курса уже был в очень закрытом почтовом ящике, сейчас это Центр имени Келдыша, который делал ракеты, ядерный ракетный двигатель. Поэтому для меня эта система прямой передачи знаний абсолютно естественна. Я себе никогда не представлял, что нужно придумывать что-то другое, если вы хотите подготовить высококвалифицированного ученого. А вот если вы технолога хотите подготовить — это другое немножко.

— Но одного Физтеха мало.

— Одного Физтеха мало. Поэтому появились другие аналогичные вузы. Например, университет Жореса Ивановича Алферова в Петербурге. Он построен по этому же принципу. Новосибирский университет в Академгородке. Это просто копия Физтеха. По этому пути надо просто идти смело и не изобретать велосипед. Сегодня говорят, давайте дадим деньги университетам, чтобы они вошли в топ ведущих вузов...

— Говорят и дают.

— Всякое даяние благо. Хорошо, пусть развиваются университеты. Но надо поддерживать все работающие структуры. Мы не настолько богаты, чтобы, создавая новое, ломать хорошо работающие структуры. Поэтому для меня этот вопрос надуманный. Я искренне не понимаю, в чем здесь такая гениальная идея, которая озарила наших начальников. На Физтехе, в МИФИ, в Новосибирске такая система — соединить науку и университет — успешно работает десятки лет.

— Как Академия наук собирается организовать реализацию мегасайнс- проектов, которая сейчас активно обсуждается, особенно в связи с взбаламутившим научную общественность возможным объединением пятнадцати физических институтов, в том числе академических, занимающихся этими проектами, в отдельную структуру с выходом их из академии.

— Эта идея давно обсуждается. И существует бумага, которую подписал предыдущий президент академии, где предлагается начать работать по такой схеме. Я не против, чтобы работы по мегасайнс-проектам были скоординированы. Но мы в Академии наук против того, чтобы институты, которые участвуют в этом проекте, меняли ведомственную принадлежность. То есть мы против создания еще одной структуры, которая и не академия, и не Курчатовский институт, а нечто другое, куда они переходят. По такому принципу сделано Общество Гельмгольца в Германии: существует министерство науки, и существует Общество Гельмгольца, объединяющее крупные научные центры. Но эти центры на самом деле являются моноцентрами, каждый из них создан вокруг какой-то одной крупной установки, может быть, двух. Скажем, DESY — это лазер на свободных электронах. Или GSI — центр тяжелых ионов с большим ускорителем. В каждом центре один мегасайнс-проект, и всё. У нас же речь идет о другом. У нас каждый институт занимается работами во многих направлениях. Скажем, Институт прикладной физики академика Литвака в Нижнем Новгороде. Великолепный институт. Там часть работ ведется по мегасайнс-проекту ELI — по созданию лазерной системы экзаваттного уровня мощности. Но кроме этого они еще занимаются океаном, электроникой, физикой плазмы, нелинейной наукой, то есть проблемами, которые к мегасайнс прямого отношения не имеют. И если их отдать только под мегасайнс, увести из академии, это на пользу дела не пойдет.

Мы предложили другую схему. Мне она кажется более содержательной. Как делалось раньше при решении крупной задачи? Скажем, при создании межконтинентальных баллистических ракет? Например, государство дает техническое задание: сделайте ракету дальностью семь тысяч километров с весом боеголовки пять тонн. И дальше происходит следующее. Создается научно-технический совет главных конструкторов: нужно разработать топливо — подключают Институт химической физики Академии наук. Институт химической физики имеет много разных направлений. Но те, кто понимает в ракетных топливах, будут работать по этой тематике. А все остальные будут продолжать работу по своей. Другой институт выделит специалистов по какой-то другой ракетной тематике, третий еще кого-то. Так и по мегасайнс-проектам: не надо из-за одной, пусть даже очень важной задачи всех специалистов каждого из институтов переводить туда. Они будут лишними. В этом отличие организации работ по мегасайнс у немцев и у нас.

Есть проблема? Есть. Деньги есть? Есть. Создавайте совет из специалистов. Пусть они скажут, что этому институту мы дадим такие-то ресурсы, другому — другие, третьему — еще что-то. Остальные их сотрудники войдут в другие проекты. Например, по созданию подводной лодки. И с этим проектом будет то же самое. Но мы не разрушаем таким образом сложившиеся институты. Как я понимаю, руководители пятнадцати институтов, которые принимали решение об организации работ по мегасайнс-проектам, именно это имели в виду. А если под каждую задачу мы будем делать новую организационную структуру, это будет очень тяжелая управленческая конструкция, лишняя бюрократия и мало толку.

 

Борьба мелких

Сергей Сумленный

В сентябрьских парламентских выборах в Германии примут участие 34 партии. Большинство из них совершенно неизвестны немецкому избирателю. Однако существование мелких партий принципиально важно для политической системы ФРГ

В сентябрьских парламентских выборах в Германии примут участие 34 партии

Фото: AP

«Партия пиратов, Марксистско-ленинская партия Германии, Экологически-демократическая партия, Партия верных Библии христиан, “Фиолетовые”, Партия не идущих на выборы, Партия здравого смысла» — когда глава федеральной избирательной комиссии Германии Родерих Эгелер , выступая на пресс-конференции в Берлине, перечислял названия партий, допущенных до выборов в бундестаг, даже знаток политического ландшафта страны не мог с уверенностью сказать, что знает все названные политические организации. В списке из 34 партий, допущенных до выборов в Германии, наряду с общеизвестными правящим Христианско-демократическим союзом (ХДС) или оппозиционной Социал-демократической партией (СДПГ) присутствуют партии с такими экзотическими названиями, как «Прямо сейчас… Демократия через референдум» или «НЕТ!-идея», — девять из них участвуют в федеральных выборах впервые.

Наследство для партии

Мелкие партии редко напоминают о себе даже перед выборами — большинству из них не по карману масштабная реклама, и на страницы газет они попадают обычно благодаря курьезам. Так, Марксистско-ленинская партия Германии (МЛПГ) вошла в историю немецкой политики в 2005 году, когда установила рекорд сбора пожертвований, который, видимо, еще долго не будет побит: некто Михаэль Май, житель бедного шахтерского городка Мёрс, внес на счет партии 2,5 млн евро пожертвований. Как объяснил сам бывший шахтер, он получил эти деньги в наследство — и поспешил сделать самое крупное пожертвование частного лица политической партии, ранее поддерживавшей шахтерские забастовки. Впрочем, даже это не помогло МЛПГ укрепиться на политическом ландшафте. Как и многие другие карликовые партии, она осталась игроком третьей политической лиги.

Впрочем, низкие шансы на выход в лидеры не останавливают немцев, создающих новые партии и идущих на федеральные выборы. В конце концов, союзы с мелкими партиями время от времени заключали даже самые крупные политики. Например, когда консерваторы из ХДС канцлера Конрада Аденауэра получили в 1957 году на выборах в бундестаг рекордные 50,2% голосов, Аденауэр не стал формировать однопартийное правительство, а пригласил в него сразу двух министров от карликовой Немецкой партии, сумевшей провести в парламент лишь 17 одномандатников.

Двести подписей — и вперед!

«Возможность создания мелких партий — одно из свойств демократии, и у людей должно сохраняться право создавать их», — пояснил «Эксперту» политолог Вернер Патцельт , сооснователь Дрезденского института политологии. Процесс допуска партии к федеральным выборам в Германии действительно оформлен максимально просто. Индивидуальному кандидату-одномандатнику от любой партии для допуска к парламентским выборам в одном округе достаточно собрать 200 подписей. Для партии же, желающей идти на выборы по партийному списку, нужно представить 2000 подписей в каждой федеральной земле, где она хочет участвовать в выборах (в федеральных выборах в бундестаг можно участвовать даже в том случае, если партийный список выставляется на голосование только в одной земле — например, в Баварии или Шлезвиге-Гольштейне). Если же партия, до этого никогда не попадавшая в органы власти, хочет участвовать в парламентских выборах и быть помещенной в бюллетени, розданные на всей территории страны, ей нужно собрать всего 32 тыс. подписей — по 2 тыс. в каждой из 16 федеральных земель.

Впрочем, легкость участия в выборах не означает легкости прохождения в парламент. В последних парламентских выборах участвовало 28 партий, и 22 из них не прошли в парламент, получив в сумме 6% голосов. При этом лишь две партии из этих двадцати двух — анархическая Партия пиратов и праворадикальная НДПГ — получили более или менее заметные результаты (2 и 1,5% соответственно при барьере прохождения в парламент 5%). Такие низкие результаты вызваны объективными проблемами малых партий, считает Вернер Патцельт: «Финансовые расходы и трудовые усилия, требующиеся для создания полноценной новой партии, огромны. Новым партиям, для того чтобы функционировать, часто просто не хватает адекватных людей — сотрудников, политиков.

Торжество любителей

Результат кадровых провалов партий можно наблюдать непосредственно в ходе предвыборной борьбы. После того как в конце августа лидер только что зарегистрированной партии евроскептиков «Альтернатива для Германии» Бернд Люке подвергся во время своего выступления нападению политических противников (группа людей в масках, предположительно левых радикалов, ворвалась на сцену и распылила слезоточивый газ), пресс-секретарь политика была недоступной для комментариев в течение нескольких дней. Вплоть до сдачи этой статьи в номер корреспонденту «Эксперта» не удалось связаться с ней ни по одному из телефонов — немыслимая ситуация для крупных партий.

Молодые неопытные политики из мелких политических организаций допускают порой совершенно нелепые высказывания. Так, прошедший на региональных выборах 2011 года в берлинский парламент 27-летний депутат от молодой Партии пиратов Мартин Делиус в порыве радости заявил журналистам, что его партия демонстрирует успех, сравнимый с успехом гитлеровской НСДАП в 1930-е годы. Заявление, немыслимое по своей глупости для любого немецкого политика, не имело почти никаких последствий для депутата от «Пиратов» — партийный кадровый голод заставил организацию смириться с невоздержанностью на язык своего представителя в городском парламенте.

Между тем радикализм — такое же родовое пятно мелких партий, как и непрофессионализм, считает директор Центра социальных исследований Университета Халле-Виттенберга Эверхард Хольтманн . «Мелкие партии оказываются более радикальными в своих программах, с одной стороны, потому, что надеются таким образом привлечь к себе внимание, а с другой — поскольку не зависят в такой степени, как крупные партии, от компромиссов с партнерами по коалиции. Однако они могут оказывать влияние на крупные партии — когда им удается поднять темы или протестные настроения, которые игнорируют устоявшиеся партии», — пояснил профессор Хольтманн «Эксперту».

Именно на поле радикализма мелкие партии пытаются обыграть своих крупных и неповоротливых конкурентов. Самой яркой историей победы мелкой партии стал триумф на выборах 2005 года созданной за несколько месяцев до голосования партии «Левые», основанной на базе Партии демократического социализма, наследницы гэдээровской правящей партии СЕПГ. «Левые» смогли объединить разрозненные мелкие коммунистические и профсоюзные движения Западной Германии, а также оттянуть недовольный электорат социал-демократов. Не случайно одним из лидеров партии стал переметнувшийся из лагеря социал-демократов политик Оскар Лафонтен — в 1990 году он был кандидатом в канцлеры от СДПГ, а с 1995-го по 1999-й — председателем партии. За собой Лафонтен увел наиболее радикальный партийный актив, и с тех пор «Левые» регулярно проходят в бундестаг и даже смогли войти в правящие коалиции в ряде федеральных земель.

Важный барометр

Впрочем, если «Левым» удалось выбиться в высшую лигу немецкой политики за счет активов как социал-демократов, так и бывших функционеров ГДР, то многим другим радикалам из числа карликовых партий остается гордиться лишь тем, что они более заметны, чем их коллеги по непопаданию в парламент, и потому играют для политологов роль политических барометров.

«Нужно делать различие между мелкими партиями, имеющими значение для политического ландшафта, и теми, кто значения не имеет. К первым относится, например, праворадикальная НДПГ. Она важна потому, что представляет собой барометр популярности праворадикальных настроений. Как только ее рейтинг поднимается до 3–4 процентов, это сигнал опасности для немецкой политической структуры. Кроме того, все еще помнят, что в 1960-е НДПГ едва не попала в бундестаг, — рассказывает профессор Вернер Патцельт. — Другая важная партия — “Альтернатива для Германии”. Она единственная, в отличие от всех остальных крупных партий, за исключением “Левых”, критикует поддержку Германией стран еврозоны. Идеи европейской финансовой солидарности не находят поддержки немецких избирателей — однако именно эту идею проповедуют крупные партии. В каком-то смысле по этому вопросу демократия в Германии не работает. Поэтому роль “Альтернативы для Германии” так важна».

НДПГ также является важным резервуаром, в котором под присмотром правоохранительных органов концентрируются приверженцы крайних правых идей. Правда, неспособность НДПГ пройти в бундестаг не означает, что она не достигает успехов на региональном уровне. Фракции от НДПГ присутствуют в земельных парламентах Мекленбурга — Передней Померании и Саксонии. Именно земельные парламенты являются той политической площадкой, на которой карликовые партии могут достичь успеха.

Например, в баварском ландтаге 11% мест принадлежит фракции партии «Свободные избиратели». В ландтаге северного региона Шлезвиг-Гольштейн три места приходятся на этническую фракцию датского языкового меньшинства Союз южносилезских избирателей. В региональном парламенте Берлина 10% мест занимает фракция Партии пиратов, также партия имеет фракции в парламентах Шлезвига-Гольштейна, Саара и Северного Рейна — Вестфалии.

Опасная мозаика

На региональном уровне мелкие партии отрабатывают свои темы и пытаются расширить свою политическую повестку дня. Именно путем слияния в конце 1970 х годов множества региональных союзов экологического движения «Зеленые» и дополнения экологической тематики социальным пакетом Германия получила невероятно сильную даже по европейским меркам лево-экологическую партию, дважды входившую в федеральное правительство страны и прочно закрепившуюся на федеральном уровне. Однако успех «Зеленых» до сих пор остается уникальным примером стремительного роста карликовой партии до уровня значительной политической силы с рейтингом более 10%. Попадание же в бундестаг множества партий, едва пробивающих пятипроцентный барьер, может быть потенциально опасным для политической системы.

«Если в бундестаг попадет сразу несколько мелких партий, вопрос создания коалиций станет очень сложным. Любая тройная коалиция легко может превратиться в коалицию бездействия. Создание же правительств меньшинства не традиционно для Германии, у немецкого парламента нет достаточного опыта в этом», — говорит Вернер Патцельт.

Фракционное дробление парламента и связанная с ним нестабильность однажды уже стали одной из причин разбалансирования парламентской системы Веймарской республики. В современной Германии теоретически в парламенте могут заседать до 19 фракций — однако такой парламент был бы неуправляемым. Мини-примером такого политического тупика могут быть выборы в земельный парламент Гессена в 2008 году. Тогда голоса в парламенте распределились таким образом, что ни одна из комбинаций двух партий (кроме политически невозможной для лидеров ХДС и СДПГ «большой коалиции» двух партий) не набирала больше 50% голосов депутатов. После года бесплодных переговоров о тройной коалиции или о правительстве меньшинства в Гессене были проведены повторные выборы, по результатам которых была создана двойная коалиция консервативной ХДС и либеральной СвДП.

Впрочем, на ближайших выборах такой исход Германии не грозит. «22 сентября с большой вероятностью в бундестаг пройдут, как и раньше, пять партий — если считать блок ХДС/ХСС одной партией. “Пираты” и “Альтернатива для Германии”, если верить опросам, не имеют серьезных шансов на попадание в парламент, — говорит “Эксперту” Эверхард Хольтманн. — Кроме того, нет причин полагать, что избиратель отходит от крупных партий. Если посмотреть на нынешний совместный рейтинг ХДС/ХСС и СДПГ, то в сумме они набирают около 66 процентов голосов. Во время выборов в бундестаг в 2009 году этот результат был примерно на 10 процентных пунктов ниже».

Берлин

График

Голоса, отданные зе не прошедшие в бундестаг партии, будут поделены между лидерами

 

Карнавала нет

Вячеслав Суриков

Почему в России даже на один день нельзя перестать быть самим собой

Шоу Ilotopie задуманы так, что ни один из зрителей не может увидеть одновременно всех персонажей

Фото: РИА Новости

По водной глади Голицынского пруда катился автомобиль. Изнутри бил яркий свет. Двое в разноцветных костюмах высовывались в окна без стекол и размахивали руками, приветствуя горожан, собравшихся на набережной. Те уже пятнадцать минут ждали обещанного спектакля французского театра Ilotopie. Черношейные лебеди плавали друг за другом и синхронно покачивались взад-вперед, тем самым создавая впечатление механических муляжей. Утки, сбившиеся в стаю возле ближайшего от входа в парк берега, обеспокоенно покрякивали. Три из них не выдержали напряжения и красиво полетели прочь. В толпе, жаждущей впечатлений, в ответ раздались аплодисменты. Тем временем автомобиль-амфибия успел проехаться вдоль берегов и скрылся из виду. Съемочная группа «Дождя» записывала стенд-ап. Журналистка, приклеив себе смешные тряпичные усики, пару раз проговорила небольшой текст о том, что необыкновенное представление вот-вот начнется. Оператор попытался снять хоть что-нибудь из происходящего на воде на ручную видеокамеру. Ничего не получилось, было слишком темно. «Может, сразу конец запишем? Типа: вот все и закончилось, все счастливы?» — с надеждой в голосе спросила участница съемочной группы, которой выпало держать в руках светильник.

Но все только начиналось. Действие сконцентрировалось между берегами, обшитыми деревом. Как только прожекторы высветили посередине пруда столб, подразумевающий под собой фонарь, несколько тысяч человек поняли, что они встали не там, где нужно, но искать другое место было уже поздно. В наилучшем положении, как всегда, оказались продвинутые телевизионщики, которые в связи с производственной необходимостью выяснили все заранее и теперь наблюдали происходящее почти в упор.

На водную сцену выплывали один за другим мусорщик вместе с мусорным баком, женщина в ночной рубашке на гигантской кровати с веслами, мамаша с детской коляской, велосипедист, лихорадочно крутящий педали, обыватель, читающий газету. Все вместе они суетились, изображая повседневную жизнь, как будто случайно встретились на тихой улочке маленького французского городка. Но провинциальная идиллия с легким налетом фантасмагории длилась недолго. Ангел и демон не стали затягивать с выходом и выплыли к публике на лодках, окованных железом. Добро и зло вступили в скоротечную схватку. Огонь, пылающий на конце копья, лишил ангела его белоснежных крыльев, и одним демоном на воде Голицынского пруда стало больше.

Но и это была лишь прелюдия. К основному месту действия приближалась плоская, заставленная горящими факелами лодка с королевской особой мужского пола на борту. Из всей одежды на нем была только корона и выступающий вперед продолговатый предмет с заостренным концом, призванный скрыть мужское естество. Голый человек величественно приветствовал собравшуюся публику, устремившись к плывущей с другой стороны женщине в гигантском красном платье с кринолином. На воде появилось стремительно перемещающееся бессмысленное сооружение из четырех охваченных огнем колес. В небо стали шумно и красочно взлетать фейерверки. И так до самого конца. Он наступил примерно спустя полчаса после начала представления.

Выступлению Ilotopie в парке Горького предшествовало вечернее карнавальное шествие. Оно состоялось вопреки ненастной погоде. Дождь лил почти беспрерывно на протяжении всего того времени, которое участники карнавала должны были потратить на вживание в роль и изготовление масок. Самое простое, что можно было сделать, — ограничиться полоской ткани с прорезями для глаз. Еще проще: водрузить себе на голову бумажную корону. Нашлись и те, кто пришел в парк в костюмах, купленных заранее. Они слишком выделялись на фоне всех остальных и поэтому чувствовали себя неловко. Еще больше выделялись женщины на ходулях в пышных платьях в стиле барокко из театра Pavana. Жеманно хихикая, они прогуливались по парку, делая это явно за деньги, полученные заранее. Актеры английского театра Acrojou демонстрировали неисчерпаемые возможности человеческого тела адаптироваться в пределах минимального пространства. Двое персонажей, перемещаясь по парку внутри не слишком широкого колеса диаметром около двух метров, ели, пили, спали, развлекались и преодолевали житейские невзгоды.

Организаторы карнавала по случаю 85-летия парка Горького попытались повторить успех Бетти Глан, которая руководила парком с 1929-го по 1937 год. Бетти первой решила освоить Голицынский пруд как площадку для театральных представлений. На ее счету и первый советский карнавал 1935 года. Сигналом к его открытию стали звуки фанфар, раздавшиеся с двадцатиметровой высоты. Надев карнавальные костюмы, рабочие московских заводов и фабрик в сопровождении десятка оркестров прошлись по центральной аллее парка и по Голицынскому саду в направлении Зеленого театра. Тогда Бетти смутило, что наряды участников праздника по большей части взяты напрокат из театральных и киностудий. Еще больше ее расстроили «бездействующие наблюдатели». В следующем году она придумала снаряжать всех без исключения специальным пакетом, в который входили: «маска, головной убор, аппликации, манжеты, нарукавники, бумажный кошелек на веревочке, а в нем конфетти, серпантин, программа карнавала, листовка “пойте с нами” с текстами песен и веселыми пословицами». Таких пакетов за две недели, предшествующие карнавалу 1936 года, было продано сто тысяч штук. В 1937-м история советских карнавалов прервалась. Бетти оказалась в лагерях ГУЛАГа и вернулась оттуда только семнадцать лет спустя. Свой следующий карнавал она устроила в 1957 году. Он проходил в дни Всемирного фестиваля молодежи и студентов на Москве-реке между Крымским и Окружным мостами. Спрос на билеты был ажиотажным: все 130 тысяч были раскуплены за два дня. И в этот раз не обошлось без «карнавального пакета» с матросскими воротниками и бескозырками. Игра, которую задумала Бетти, называлась «Большой корабль». В семь часов вечера раздался все тот же звук фанфар, и по воде промчался катер на подводных крыльях, тогда еще невиданное техническое чудо. Вслед за ним на белых и серебристых моторных судах проплыли фанфаристы, юноши и девушки в белых одеждах с флагами фестиваля. В воздух взлетели разноцветные шары. Вспыхнули прожекторы, установленные по обе стороны реки, и на громадном дельфине, в короне из рыб, с бородой из водорослей, с трезубцем в руке зрителям явился древнегреческий бог морей Нептун. Его сопровождали морские чудовища со светящимися зелеными глазами, гигантские акулы, семь русалок с длинными распущенными волосами и стая из сорока резиновых надувных белых лебедей. Зрителям, сидевшим в кузовах грузовых автомобилей, сплошной стеной расставленных на расстоянии двух километров вдоль набережной, было на что посмотреть.

Как раз в то время когда Бетти Глан реализовывала идею карнавала на практике, Михаил Бахтин продумывал и писал свой филологический шедевр, посвященный смеховой культуре и карнавалу как неотъемлемой его части. Обращаясь к Средневековью и к творчеству Франсуа Рабле, он заявил о карнавале как о народно-праздничной форме свободы, где нет разделения на исполнителей и зрителей, о карнавале, который не созерцают, в нем живут, карнавале как особом состоянии всего мира, когда происходит выход самой жизни за общепринятый официальный строй. Это не просто отдых, в нем нет исключительно практической цели. В этот момент на землю, в пространство, которое находится на грани искусства и самой жизни, возвращается ни больше ни меньше Золотой век. Участники карнавала оказываются в «утопическом царстве всеобщности, свободы, равенства и изобилия». В отличие от официальных праздников, где иерархические отношения лишний раз подчеркиваются, все становятся равными. Люди, разделенные в повседневной жизни непреодолимыми социальными барьерами, легко могут позволить себе фамильярность по отношению друг к другу. В этот момент между ними формируются новые отношения. Если они смеются, то не над кем-то, а над самими собой. Отчуждение исчезает, дистанция разрушается. Сам человек, попадая в утопию не в своем воображении, а получая ее в реальное переживание, побеждает свой страх перед будущим.

Попытка преодолеть страх перед будущим угадывается и в московском карнавале 1763 года, который устроила Екатерина II через несколько месяцев после восшествия на престол. Театрализованное действие, проходившее на двухстах огромных колесницах-платформах, режиссировал родоначальник русского театра Федор Волков. Принято считать, что этот карнавал стоил ему жизни: разъезжая по улицам и наблюдая за порядком действа, в котором было занято четыре тысячи человек, он простудился и через три месяца умер. Скользкие места на улицах, по которым должны были проехать карнавальные колесницы, были посыпаны песком, выбоины выровнены, возле кабаков расставлены пикеты, чтобы те ни в коем случае не впускали туда людей в карнавальных костюмах. Система символов и аллегорий объяснялась в программе маскарада, изданной тиражом 3206 экземпляров: парад из девяти пороков, символизирующих собой падшую человеческую природу и правление предыдущего царя — Петра III, сменялся парадом добродетелей, возглавляемых Минервой. Ее появлению предшествовали колесница Юпитера-громовержца в сопровождении хора пастушек и пастухов, актеры в золотых одеждах, олицетворяющие собою двадцать четыре часа, Астрея на золотой колеснице в окружении поэтов, слагающих стихи о воцарении мира и счастья на земле, Аполлон вместе с музами. И только затем являлась сама римская богиня в окружении великих героев и мудрецов. Многочасовое карнавальное шествие в течение дня повторялось трижды.

Екатерина смысл карнавала упрощала предельно: «Народ, который поет и пляшет, зла не думает». На язык современности эту фразу можно было бы перевести примерно так: «Кто был на карнавале, на митингах антиправительственные лозунги не выкрикивает». Но карнавал,  как сеанс массовой психотерапии, в России в худшем случае трансформируется в сверхчеловеческое театрализованное представление, призванное не столько вовлечь зрителя, сколько его поразить. Человек, обремененный личными и общественными обязательствами, сгибающийся под тяжестью всех, кто стоит выше его на иерархической лестнице, вместо того чтобы ненадолго избавиться от этого груза, включиться в другую реальность, обрести хотя бы ненадолго желанную свободу, так и остается в роли стороннего наблюдателя. Величественное зрелище подавляет, указывает на его ничтожество перед могущественной государственной машиной. В упрощенной версии добровольно-принудительный карнавал застревает где-то на полпути от масленичных игрищ к аристократическому маскараду. Ни в том ни в другом случае карнавала как не было, так и нет. В России он так и не случился. Сергей Аверинцев в заочном диалоге с Михаилом Бахтиным объяснял это тем, что в России, с одной стороны, не смеяться сил никаких нет, а с другой — смеяться нельзя не в силу внешних запретов, а из-за внутренних противоречий. Любое разрешение на смех всегда кажется не вполне убедительным. И это еще одна причина для вечной русской тоски по западной культуре. 

 

Загадки Карла

Ирина Осипова

Русский музей представляет уникальную экспозицию — недавно обнаруженные живописные работы Карла Брюллова из московских и петербургских частных собраний

«Портрет великой княгини Елены Павловны» из петербургского частного собрания — один из недавно открытых шедевров Карла Брюллова

Найти одну ранее неизвестную картину Карла Брюллова — уже большая удача, а здесь их десять! Для некоторых работ нет аналогов даже в коллекциях Русского музея и Третьяковки. А главное — все они впервые выставлены публично», — рассказывает Григорий Голдовский, заведующий отделом живописи XVIII — первой половины XIX века ГРМ. С художниками уровня Брюллова всегда так: кажется, что их творчество досконально изучено, а все сохранившиеся работы тщательно каталогизированы, но жизнь преподносит сюрпризы.

Большая часть выставленных картин всплыла на антикварном рынке (в основном европейском) в последние пять-шесть лет. Об этом «законе притяжения» давно говорят и музейщики, и коллекционеры — стоит кому-то заинтересоваться одной узкой темой, и работы, о которых сто лет никто не слышал, сами начинают находить исследователя.

Особенно ценно, что вновь открытые картины — не графические зарисовки, а полноценные живописные композиции. В основном это портреты, в которых Великий Карл был особенно силен, и почти с каждым связана занимательная история, касающаяся или изображенного персонажа, или провенанса работы. Вот, например, одно из ранних полотен — написанный 25-летним Брюлловым портрет княгини Гагариной с тремя сыновьями. Брюллов почти не писал групповых семейных портретов и сделал исключение для семьи российского дипломата, с которым познакомился в Риме. Во второй половине XIX века портрет принадлежал князю Андрею Гагарину, первому директору Петербургского политехнического института. А в 1934 году наследники продали его через Торгсин (организация, через которую в 1930-е ушло на Запад немало шедевров русского искусства), чтобы собрать три тысячи долларов для оплаты разрешения на выезд в США жены Андрея Гагарина княгини Марии Дмитриевны Оболенской. Тут следы портрета потерялись, и до недавнего времени местонахождение его было неизвестно.

Среди работ есть и такие, о существовании которых не было вообще никаких сведений. Там же, в Италии, Брюллов написал «Портрет графини Стефании Витгенштейн, урожденной Радзивилл». Графиня была любимой фрейлиной императрицы и одной из блестящих придворных красавиц, что замечательно передает портрет — художник изобразил молодую женщину перед балом, натягивающей перчатку и в шляпе с роскошным пером. Но судьба Стефании сложилась трагически — она умерла от чахотки в 23 года, портрет же хранился в семье, не экспонировался и потому не был известен даже специалистам.

Среди немногих сюжетных композиций на выставке представлен эскиз к росписи Исаакиевского собора «Взятие пророка Илии на небо». Саму роспись, существенно упрощенную по сравнению с эскизом, выполнял другой художник — у Брюллова не сложились отношения с архитектором собора Монферраном, да и врачи запретили художнику подниматься под купол. Но из всех дошедших до нас эскизов этот особенно интересен тем, что на его обороте сохранилась запись о высочайшем одобрении замысла живописца.  

 

Аббадо и другие

Александр Привалов

Некоторые впечатления с юбилейного Люцернского фестиваля

Клаудио Аббадо дирижирует оркестром Люцернского фестиваля: Третья симфония Бетховена

Юбилеев в Люцерне отмечалось сразу два. Громкий, на афишах значащийся, — 75-летний. В 1938 году Артуро Тосканини, демонстративно отказавшись от участия в осёдланных нацистами фестивалях Байройта и Зальцбурга, основал в пику им свой собственный. В нейтральную Швейцарию, в тихий городок Люцерн, славный в истории музыки тем, что Вагнер написал здесь «Тристана», специально к Тосканини приехали на несколько летних недель музыканты из разных стран Европы; они составили Оркестр Люцернского фестиваля — и начало было положено. Уже на второй год в Люцерне наряду с Тосканини выступило множество звёзд первой величины: и Рахманинов, и Горовиц, и Бруно Вальтер, и Казальс. Но завершился этот праздник 29 августа 1939 года, а через два дня случилась Вторая мировая война, и расцвет начинания поневоле отложился — к счастью, не навсегда.

Фестиваль и был задуман, и состоялся прежде всего как оркестровый, и все последние десятилетия в конце лета здесь выступают известнейшие оркестры мира под управлением виднейших дирижёров. Дело это, разумеется, крайне затратное, и даже довольно свирепые цены билетов вряд ли покрывают заметную долю расходов; но богатая Швейцария считает это событие для себя важным (так, с развёрнутой приветственной речью на открытии юбилейного фестиваля выступила г-жа Соммаруга, член Федерального совета Швейцарии — более высоких начальников в стране просто нет), и его спонсируют крупнейшие банки и компании.

Второй юбилей покороче, но и поактуальнее. Десять лет назад, в 2003 году, мощный толчок развитию фестиваля дал давний его участник, дирижёр Клаудио Аббадо: следуя примеру Тосканини, он создал новый Оркестр Люцернского фестиваля (ОЛФ), а с ним — притягательнейший магнит фестиваля. Маэстро лично выбирает оркестрантов; бо́льшая их часть — люди с состоявшейся сольной карьерой, концертмейстеры серьёзных оркестров; до полного состава их дополняют члены Малеровского камерного оркестра, тоже собранного Аббадо, но пятью годами раньше. Тут, может быть, уместно вкратце напомнить, кто это такой, дирижёр Клаудио Аббадо.

Это человек легендарный. Когда в 2011 году журнал BBC Music Magazine, опросив сто ведущих дирижёров современности, составил двадцатку лучших дирижёров всех времён, Аббадо стал в ней третьим — выше всех среди ныне здравствующих мастеров. Его, совсем ещё молодого, заметили и продвигали не выносившие друг друга Бернстайн и Караян; он подолгу возглавлял славнейшие коллективы Европы: «Ла Скала», Венскую оперу, Венский, Берлинский и Лондонский филармонические оркестры; его дискографию впятером не подымешь — и так далее. И вот последнее детище маэстро — люцернский сборный оркестр. Я не знаю, как подобный оркестр играл у Тосканини, но новый ОЛФ у Аббадо совершенно и безоговорочно поразителен, и прежде всего тем, что это как-то даже и не оркестр. Это ансамбль.

Оркестр, где слышен каждый

В мемуарах виолончелиста Григория Пятигорского есть такое место. Сбежав от большевиков, молодой Пятигорский был приглашён Фуртвенглером на пост концертмейстера. И вот как-то на репетиции он обратился к соседу по пульту, пожилому немцу, с вопросом: не думает ли он, что такой-то пассаж духовым следовало сыграть мягче? Сосед отвечает: «Не знаю, я не слушал». — «Как не слушал?» — «Да так и не слушал, — говорит немец. — Лет двадцать назад я был близок к нервному срыву, и мой доктор категорически запретил мне слушать музыку. С тех пор я её никогда не слушаю…» А ведь играл он на своей виолончели, надо думать, безупречно (на первом-то пульте у Фуртвенглера!), и оркестр — в частности, и его трудами — был великий. Музыканты, не интересующиеся ничем, кроме своей партии (если и не в столь же анекдотической степени глухие к общему делу), есть — или могут быть — в любом на свете оркестре. В оркестре же Аббадо их нет.

Маэстро ещё в Берлинском филармоническом оркестре (который он возглавлял в 1989–2002 годах), по его же словам, стремился к совместному музицированию , к применению в большом оркестре подходов камерного исполнительства. В нынешнем его оркестре эти подходы доминируют. То ли об этом мало пишут, то ли мне не попадались нужные статьи, но для меня эта черта ОЛФ оказалась ярчайшей неожиданностью. Москве, в числе немногих городов планеты, довелось принять Аббадо с ОЛФ у себя: в сентябре прошлого года они выступили в Зале Чайковского. В моцартовском Семнадцатом концерте, исполненном в первом отделении, именно эта неоркестровость оркестра и поразила более всего. Было ясно, что все сорок или сколько там людей, собравшиеся на эстраде, безотрывно слушают и слышат друг друга — и, вероятно, поэтому и у слушателя возникает ощущение, что он тоже слышит каждого музыканта. Ощущение скорее иллюзорное: не тот у большинства из нас слух, чтобы и впрямь расслышать игру каждого в оркестровом tutti; но иначе, как этим ощущением (или этой иллюзией), я не могу объяснить необычайную многомерность идущего с эстрады звука — при безукоризненной его прозрачности. Во втором отделении предстоял Брукнер — и в антракте было страшно любопытно: как можно и можно ли сохранить такой же, сущностно камерный, подход при вдвое большем составе оркестра? Оказалось, можно: Аббадо и ОЛФ дали сильнейшее, во всех смыслах эталонное исполнение Первой симфонии Брукнера с тем же поразительно личностным, осознанным звуком.

Конечно, это явление уникальное. Хороших музыкантов немало, и теоретически возможно набрать людей такого же уровня, как в люцернском коллективе, и не на один ещё оркестр. Одна загвоздка: в придачу нужен великий дирижёр, притом готовый за эту задачу взяться. Во-первых, к другому такие люди просто не станут, бросая все свои дела, съезжаться по несколько раз в году. Во-вторых, что важнее, мастерство собравшихся оркестрантов не перейдёт же в новое качество само: кто-то его должен перевести . Вот пример. Первым гобоистом в ОЛФ — Лукас Масиас Наварро. Он же первый гобоист и амстердамского Концертгебау, в каковом качестве и мелькает, скажем, на канале Mezzo по три раза на дню, в том числе и под управлением первейших дирижёров; при характерной внешности испанца его трудно не запомнить. Но лишь после концерта открытия нынешнего фестиваля, где взгляд и жест Аббадо десятки раз вытягивали первый гобой на поверхность чудесного звукового потока и Наварро стал одним из героев вечера, я осознал настоящий класс этого музыканта. А какой у Аббадо в ОЛФ первый флейтист! какая кларнетистка! Какие вообще духовые, медь какая! — нечто совершенно невероятное.

Ну а о концерте открытия надо сказать отдельно.

Революция, неудачно помянутая

И сначала о том, что ему предшествовало, — о торжественной части : в ней была своя интрига. Дело в том, что каждый год организаторы объявляют тему фестиваля. В прошлом году темой была Вера , в позапрошлом — Ночь ; ещё раньше бывали Эрос , Свобода , Речь и даже Я . На нынешний фестиваль темой избрана Революция . С какого пятерика в консервативной и запредельно буржуазной Швейцарии элитный фестиваль решили вдруг посвятить революции, постичь я не мог — ну, думаю, в речах прояснится. Парадный доклад делал знаменитый дирижёр и пианист Даниэль Баренбойм. Маэстро тему не обошёл, но говорил о ней всё какие-то странности: что революция есть всего лишь быстрая эволюция, что революция более всего нужна в музыкальном образовании — и тому подобная игра словами. Но в самом конце Баренбойм проговорился. Помянув печальные события, идущие на Ближнем Востоке, он воскликнул: «Не может же арабская весна так закончиться — это невозможно!..» Арабская-то весна и может, и кончится так и, боюсь, много хуже чем так ; но этот пассаж (не вошедший, как я заметил, в газетные публикации) даёт нам разгадку. Видимо, год-полтора назад, когда выбирали тему, очень сильны были в тамошней интеллигенции эйфорические ожидания как раз от арабской весны, и революция казалась совсем уж «лобио кушать». А теперь рады бы переназвать, да поздно: релизы разосланы, афиши напечатаны. Не разженишься.

В программке было указано, что маэстро Аббадо в пандан теме революции составил концерт открытия из новаторских произведений, но это не очень правда; прямо сказать, что исполняются три пьесы с траурными маршами, было бы правдивее, но, видимо, сочли не комильфо. В первое отделение вошли «Трагическая увертюра» Брамса, к новаторству вообще никак не прилежащая, и фрагмент с похоронной песнью из кантаты Шёнберга «Песни Гурре». Шёнберг там сделал попытку — блестяще удавшуюся — примирить в одном произведении долго и страстно враждовавшие между собой «брамсовскую» и «вагнеровскую» школы; учитывая, что Брамса с Вагнером к тому времени давно не было в живых, новаторство тоже, вежливо говоря, своеобычное. Состав у Шёнберга огромный — музыканты чуть не сыпались с эстрады; одних арф нагородили целый частокол — и стоило не только послушать, но и посмотреть, как Аббадо буквально разгребает в звучании необъятного оркестра пространства для роскошного меццо солировавшей Миоко Фудзимуры. Впечатление от Шёнберга получилось настолько яркое и мощное, что было непонятно, как маэстро собирается его перекрывать. Предстояла-то просто Третья симфония Бетховена, «Героическая», — вещь, слышанная каждым невесть сколько раз. Чтобы она не потерялась в тени пышного шёнберговского шествия, из неё нужно было делать сенсацию, а можно ли сенсацию запланировать? Оказалось, однако, что можно планировать и большее.

Что там было

После антракта эстрада выглядела опустевшей: музыкантов «Героическая» требует вдвое меньше. Аббадо взмахнул палочкой — и с первых же тактов пошло нарастающее изумление: оркестр был странно, небывало свободен. Никогда прежде не слышал я, чтобы целый оркестр так наглядно подтверждал, что всякая музыка есть производное человеческого дыхания. Понятно, что певец — хороший певец! — вполне свободно владеет своим дыханием и может на мгновение усилить или приглушить звук; мимолётно ускориться или чуть сбавить темп. Понятно, что почти столь же свободен в выражении деталей хороший струнный квартет. У Аббадо же тончайшую, дышащую нюансировку показывал — оркестр. У целого оркестра учащалось дыхание в победных атаках первой части или пресекалось от горя во второй; эти люди могли передать всё — и видит Бог, им нашлось что передавать. Грандиозность и человечность излагаемого не лезли в привычные представления: какой там Наполеон, о нём ли речь? Теперь, посравнивав хронометражи, я вижу, что маэстро давал очень сдержанные темпы: последняя его студийная запись «Героической» (2000 год) шла 48 минут, тут вышло почти 55. Но в зале темпы не казались медленными; напротив, то и дело хотелось притормозить, чтобы успеть хоть начерно осознать непрекращающийся поток новостей — их в тысячекратно слушанном тексте оказалось без числа.

Когда-то давно на меня порой накатывало желание услышать какой-нибудь шедевр заново . Слушать, скажем, Adagio Пятого бетховенского концерта и совсем не знать, что вот сейчас, вдруг, будто ниоткуда начнётся атака на финал — какой это был бы восторг! С возрастом глуповатая несбыточная мечта приходила всё реже, а в этот вечер сбылась: где-то в середине финала я вдруг со счастливым ужасом осознал, что не знаю, чем всё закончится ! Конечно, отвлекись я на секунду от происходящего, я бы всё до ноты вспомнил; но Аббадо не давал праздных секунд; Eroica заканчивалась и закончилась на моих глазах впервые — и оказалась невообразимо прекрасной.

Слова тут бессмысленны — это было чудо. Я ничего подобного не слышал за всю свою жизнь. Судя по тому, с какими лицами оркестранты — после десяти минут аплодисментов зала! — обнимали и поздравляли друг друга, слышать подобное доводилось нечасто и им тоже. В сети уже есть прекрасная видеозапись этого концерта, смотрите сами.

Центром второй программы, сыгранной Аббадо и его оркестром уже в разгаре фестиваля, стала Девятая симфония Брукнера. Она не закончена: проработав над партитурой восемь лет, автор умер, оставив три завершённые части и лишь наброски финала. Вещь это поразительная — некая вселенская мистерия; не удивляешься, узнав, что Брукнер собирался посвятить её Богу, dem lieben Gott . (По-русски так вот просто — «любимому Богу» — даже и не выговоришь. «Возлюбленному Господу», наверное. Или так ещё переводят: «Господу Богу моему»). Гигантская, нечеловеческая первая часть — как возникновение Вселенной из доначального хаоса, жуткое до сердечной боли скерцо — как мрачный вызов этой Вселенной человеку, огромное Adagio — как попытка души выйти из циклопического ужаса первых частей.

Необъятные масштабы этой музыки, где «время становится пространством», её острые контрасты требуют высочайшего качества исполнения — таким оно и было. Не стану множить восторженные восклицания — нету от них никакого прока; опишу лишь, как дело закончилось. Когда стихла, истаяла последняя волна негромкого звука, в зале настало абсолютное оцепенение. Будто прямо здесь, при нас, Господь поблагодарил за посвящение раба Своего Антона — и забрал его. Не знаю, сколько это оцепенение длилось: может, секунд пятнадцать, может, десять (в забитом публикой зале десять секунд без малейшего шороха — это очень много). Зато знаю, как оно кончилось: один из скрипачей чуть шевельнул смычком — и сразу крики, овация… Понимаю, что это смахивает на эпизод довоенного голливудского байопика; но что я могу поделать? так всё и было.

Спешите видеть

Люцернский фестиваль — в отличие, скажем, от Зальцбургского — идёт в основном на одной площадке, в чудесном зале KKL. Так что — по концерту в день: симфонические концерты, инструментальные, вокальные — и неинтересных в афише этого года я не видел.

Взять хоть последний, на который я успел пойти до возвращения в Москву: сэр Саймон Рэттл с камерным составом БФО с невиданным напором сыграл три последние симфонии Моцарта. Вот уж точно, эпоха аутентизма заканчивается: побаловались и хватит. Моцарт у Рэттла предстал даже не близким предвестником романтизма, а прямо романтиком — и уверяю вас, дирижёр предъявил для такой версии куда больше оснований, чем известный факт, что симфонии написаны всего за год до Великой французской революции. Конечно, это не было банальным ходом: активно — временами, может быть, и слишком активно — пользуясь романтическими приёмами интонирования, Рэттл ни на секунду не терял из виду адамантовую чёткость классической структуры. С этим прочтением очень можно спорить, но симфонии прозвучали на диво свежо, а Сороковая — на мой взгляд, и сенсационно. Про один этот концерт можно бы написать статью, взяв эпиграфом всегда меня привлекавшую таинственную фразу Бузони: «Моцарт есть итог, завершение — и ничему не начало». Да и любой из слышанных мной на фестивале концертов вполне стоил бы отдельного разговора.

Но Аббадо со своим оркестром, по-моему, выдаются из этого, если не из любого ряда. Фраза в мишленовском справочнике для гурманов — что-де три звезды, присвоенные ресторану в каком-либо городе, суть «достаточное основание для планирования специальной поездки» — меня забавляла и забавляет, но сейчас я и сам скажу нечто подобное. Везение с приездом в Москву более не повторится. Аббадо и ОЛФ за сезон дают по концерту-другому в двух или трёх городах, всё время разных. На этот год пока анонсирована только поездка в Токио. Ещё несколько раз в сезон маэстро выступает с другими созданными им оркестрами — Моцартовским и имени Малера. Да что я рассказываю — интернет у всех под рукой. Если можете оказаться в конце сентября в Амстердаме, или в октябре в Токио, или в ноябре в Риме, не упускайте случая.

Хотя, к счастью, теперь все работы Аббадо быстро выпускаются и на CD, и на DVD.           

 

Опровержение эволюции

Артем Рондарев

Житие как способ описания мира

Евгений Водолазкин — филолог, доктор наук, работник Пушкинского дома, ученик Дмитрия Сергеевича Лихачева; публиковать художественную прозу он начал после сорока; «Лавр» — второй его роман. Герой книги — юродивый, лекарь, странник, монах и схимник (примерно в таком порядке), имеющий последовательно четыре имени, из которых Лавр — последнее: книга написана по образцам житий, то есть представляет собой историю жизни, от рождения до смерти, подвижника и святого (вполне вымышленного), обитавшего на рубеже пятнадцатого-шестнадцатого веков в тех краях, что сейчас входят в состав Вологодской области, и во Пскове. Фокус этой истории задается грехом, который герой искупает всей последующей жизнью: грех в том, что по его вине при родах умерла без покаяния его, как бы сейчас сказали, «гражданская жена»; имеющий дар врачевания, герой затем всегда мысленно с ней общается и старается собою ее в мире как бы заместить, чтобы суметь вымолить у Бога прощение.

В случае с повествованиями о днях давно минувших избрание языка — мероприятие архисложное; Водолазкин решает его на редкость элегантным образом. Поначалу его речь кажется исполненной анахронизмов — так, травник дед Христофор цитирует Экзюпери (про тех, кого приручили, разумеется) и рассуждает об эрекции. Сперва это несколько тревожит, но после, когда примечаешь, что это метод, все становится на места. По сути, книга написана тремя постоянно перемежающимися языками: церковнославянским, нейтрально-повествовательным и тем особенным, уникальным, одновременно сниженным и книжным, с примесью канцелярита, языком скептического образованного городского жителя, в котором перемешиваются «ибо», «фактически» и «барахло» и из которого на свет произведено немало изощренных лингвистических шуток. Вот рассуждает на предмет грядущей смерти старец: «Прими эту информацию спокойно, без соплей, как то и подобает истинному христианину». А вот народ домогается у двух святых старцев ответа на волнующий вопрос: «Так когда же, спрашивается, конец света, закричала толпа. Нам это важно, простите за прямоту, и в отношении планирования работы, и в смысле спасения души». Язык этот, безупречно выверенный в своем невозможном синтезе, служит своего рода опровержением эволюции в том ее рационалистском толковании, которое полагает, что человек со временем меняется и становится лучше, — от него веет какой-то последней убежденностью, которая превыше всякой фактической правды, превыше анахронизмов, синхронизмов и диахронизмов, ибо люди, говорит этот язык, собственно, во все времена в основе своей одни и те же, и различия их — чисто речевые, и если эти различия убрать, то сходность людская станет заметнее.

Местами в тексте появляется трогательная и наивная интонация, свойственная детской литературе (У всадников спросили, по какой земле идет караван, но они не знали или не хотели отвечать. Это были довольно мрачные всадники). Что психологически очень точно соответствует наивности сознания главного героя. Вообще, объективная сторона происходящего полностью соразмерна сознанию его участников — автор никоим образом не оказывается умнее его героев, в мире которых реальностью являются люди с песьими головами: так и есть, подтверждает автор, ибо о них слышал знаменитый путешественник Джованни дель Плано Карпини.

Попутно книга содержит в себе популярную энциклопедию того времени — она сообщает, что пили тогдашние люди как лекарство, как они делали бересту для письма, как шили сапоги и как представляли себе мир. Сведения эти часто вложены в уста героев, среди которых очень много весьма своеобразных резонеров, с рассудительной интонацией людей, любящих говорить веско и со вкусом — при том что говорят они все теми же, помянутыми уже выше анахронизмами и способны рассуждать о биологии и о судьбе поэта Пушкина (не называя его, впрочем, прямо). Создает все это ощущение мира чрезвычайно объемного и пронизанного идейными, скажем так, связями через толщу времени, причем во всех направлениях — нелинейность и иллюзорность времени вообще много занимает здешних персонажей, и предположения их на сей счет занятны, глубоки и во многом разумны.

Тем не менее время не самая важная проблема здешних героев: роман Водолазкина — столько же теодицея, сколько и житие, что норма для агиографической литературы, но совсем нечастое дело в литературе художественной, особенно современной. Не предлагая каких-то особенно оригинальных интеллектуальных оправданий миропорядку, Водолазкин строит свою защиту его на безупречной, в меру рациональной, в меру возвышенной интонации человека, рассуждающего изнутри традиции — в данном случае традиции православной, — в рамках которой ответы на каверзные вопросы все уже давно найдены, и самое важное тут — правильным образом донести их до мирян. Он рассказывает о своем герое с неподдельным сердечным умилением, и весь текст романа пронизан тем безошибочным чувством оправданности происходящего, которое отличает человека по-настоящему гуманистических воззрений; при этом тут нет никакого лишнего елея, и люди далеки от идеальных — но в них есть ощущение целеполагания, которое, собственно, делает их неуязвимыми для какого бы то ни было экзистенциального страха.

Собственно, об отсутствии страха преимущественно и повествует эта книга — книга ясная, пропорциональная и полная мягкого, совсем незлого юмора, в вину которой (чисто для проформы — какая же рецензия без этого?) можно поставить, может быть, лишь местами чрезмерный натурализм (описание родов тут без преувеличения тошнотворное); книга совершенно прекрасная, во всех отношениях достойная, хотя и требующая некоторой привычки. Но это почти со всеми хорошими книгами так.

 

Hi-End

Freak — одни из самых знаменитых часов Ulysse Nardin. Они появились в 2001 году и стали одними из первых моделей, где активно использовались кремниевые детали. Сегодня, когда кремниевые узлы в часовой индустрии применяются повсеместно, Ulysse Nardin успешно пользуется плодами своей тогдашней прозорливости. Кроме технических достижений Freak еще имели совершенно эксцентричный внешний вид — отсюда, собственно, и слово «фрик» в их названии. Карусельный турбийон, вращаясь вокруг своей оси, показывал время, а корпус, заводная головка и стрелки в привычном их понимании вообще отсутствовали.

В новой версии Freak Phantom стоит полностью мануфактурный механизм, где волосковая пружина и большинство основных деталей сделаны из запатентованного материала Кремний 1.1.1., а запас хода увеличен до восьми дней. Функцию секундной стрелки выполняет парящий турбийон, заменяющий обычный осциллятор, используемый в других моделях серии Freak. Две специально разработанные системы шариковых подшипников позволяют турбийону выполнять «парящую» функцию минутного механизма и секундной стрелки, без опорного моста. Заводить Freak Phantom можно, подкручивая нижнюю головку, а установить время — подкручивая верхнюю. Корпус сделан из 18-каратного розового золота. И главное, это лимитированная серия, будет выпущено всего 99 экземпляров Freak Phantom.

В Москве, в ЦУМе появились сумки М2Malletier. Эти сумки с жесткой прямой ручкой в виде пики придумали делать две колумбийские девушки — Мелисса Лосанда и Марсела Велез, которые вместе учились в знаменитой нью-йоркской школе дизайна Парсонса. Их идея взять жесткие геометрические формы с историческими аллюзиями и добавить к ним сложные цвета сработала сразу. Уже через год марка начала появляться в разных модных журналах и в руках разных модных девушек. Исторические аллюзии самые разные: от средневекового оружия, тех самых пик, до Марии Лауры де Ноэль, праправнучки маркиза де Сада, которая в 1920-е годы дружила с сюрреалистами и сама была в высшей степени эксцентричной особой, и от каталонского архитектора Рикардо Бофиллу до знаменитого французского дизайнера интерьеров 1930-х годов Жана Мишеля Франка.

Сумки делаются вручную, из кожи безупречного качества и кроме фирменной ручки-пики имеют еще и пристегивающийся ремень, так что их можно носить, перекинув через плечо. К этому остается добавить, что жесткие сумки геометрических форм с короткой ручкой — один из главных трендов наступившей осени.

Винный шкаф Coast Range Cabinet придуман дизайнером по интерьерам из Ванкувера Питером Пьеробоном и вне зависимости от наличия винной коллекции способен украсить любой интерьер. Он выглядит эдаким футуристическим деревянным комодом, состоящим из пяти отдельных блоков. Кроме собственно отделения для бутылок там есть специальное отделение для бокалов и для того, чтобы горизонтально ставить бутылки разного калибра, например магнумы. Сам Питер Пьеробон говорит, что он придумал этот шкаф под влиянием пейзажей своего родного западного побережья Канады, где есть и современные города, и дикая природа. Coast Range Cabinet сделан из орехового дерева, алюминия и нержавеющей стали.

Le Labo, будучи очень правильно устроенной модной маркой, регулярно делает нечто особенное, чтобы держать своих клиентов в тонусе. Вот, например, они выпускают аромат и такое же ароматическое масло, посвященное каждому городу, где появляется их марка, и купить их можно только в этом городе и нигде больше. И теперь это будет Москва — исполнился год с тех пор, как Le Labo появилась у нас.

Новый аромат из коллекции City Exclusive будет называться Benjoin 19. И опять-таки, как принято у правильных марок, за ним своя история. Но на сей раз это история из классической русской литературы, а именно из «Анны Карениной». Как известно, Анна и Вронский впервые встречаются на железнодорожном вокзале в Москве, после чего жизнь обоих резко меняется, — и вот она-то и стала историей аромата Benjoin 19. В нем есть олибанум, амбра, кедр, мускус — и все вместе они должны передавать сложную душевную жизнь героев Толстого и вечные терзания загадочной русской души. Попробовать и аромат, и масло можно будет уже во время Fashion Night Out 4 сентября в ЦУМе, а продавать его начнут ближе к концу месяца.

Недавно был представлен новый Range Rover Sport. Это самая быстрая и маневренная модель из всей линии RRS, кроме того, она стала легче на 420 кг (теперь она весит 2500 кг), в том числе за счет полностью алюминиевой подвески. Есть несколько вариантов двигателя: трехлитровый шестицилиндровый турбодизельный мощностью 245 л. с., дизель с нагнетателем мощностью 292 л. с., трехлитровый шестицилиндровый бензиновый мощностью 340 л. с. и пятилитровый восьмицилиндровый бензиновый с нагнетателем 510 л. с., способный разогнаться до 100 км/ч за 5,3 секунды. Шестиступенчатая трансмиссия, полный привод и система адаптивного управления обеспечат максимальное сцепление и безопасность на дорогах даже на самых высоких скоростях.

Ну и внешний вид машин тоже изменился — например, решетка радиатора, боковые вентиляционные решетки, накладки на дверь багажника и многое другое. Варианты отделки салона таковы: кожа Oxford или Alcantara, бархат, массив ореха и т. д. Установлены пятидюймовый информационный ЖК-дисплей, навигационная система класса премиум с жестким диском, аудиосистема Harman/Kardon мощностью 380 Вт и многое другое. Range Rover снабжен системой «старт-стоп», а технология E_Terrain помогает сократить выброс углекислого газа. Новый RRS отлично приспособлен к городу. Например, благодаря увеличению дорожного просвета на 51 мм, до 278 мм, он легко заезжает на высокие бордюры и проходит глубокие лужи, что в Москве весьма актуально.

 

Перенастройка региона

Сергей Чернышов

Персональная ответственность за результат, порядок в управлении, развитие реального сектора по всей области

Губернатор Иркутской области Сергей Ерощенко

Фото: ИТАР-ТАСС

В мае 2012 года губернатором Иркутской области впервые за долгие годы стал не варяг, а местный предприниматель Сергей Ерощенко . Его назначения не предвидел ни один политолог, хотя в области он известен хорошо. Созданный им и его старшим братом холдинг «Истлэнд» к тому времени работал едва ли не во всех отраслях экономики региона. Тут было и пароходство, и туризм, и уголь, и региональная авиация. Методы работы в бизнесе — ориентир на результат и персональная ответственность — губернатор использует и на государственной службе. Только результаты, которых он сейчас стремится добиться, лежат в социально-политической плоскости.

О перенастройке региона, привлечении инвестиций и сложностях развития перспективных отраслей рассказывает Сергей Ерощенко.

Сейчас возможностей не меньше

— Раньше вы управляли крупным региональным холдингом, теперь — регионом. Что изменилось в вашей работе?

— Я всегда относился к жизни ответственно, анализировал каждое свое действие — в этом смысле ничего не изменилось. Но задачи губернатора совершенно иные, нежели задачи крепкого хозяйственника или политика. Сфера деятельности губернатора гораздо шире — это социально-экономическое развитие региона. Я четко понимаю свое предназначение и куда попал. Я бы никогда не согласился на эту работу, если бы не считал, что могу что-то реально сдвинуть в Иркутской области. В своей уверенности я опираюсь на историю региона: строили же здесь в советское время плотины и заводы. Что изменилось-то? Сейчас возможностей не меньше.

Говорят, например, что у нас хороший бюджет. А я говорю, что нет — с точки зрения достижения результата. Приходится фактически в ручном режиме управлять регионом, изобретать решения. Я много езжу по области не от нечего делать, борюсь с системой, которая настроена не на результат, а совсем на другие цели: освоить средства как получится, отчитаться поэффектнее, изобрести громкий прожект. Система должна работать на комплексное решение по развитию.

— Как вы оцениваете результат своей работы?

— По статистике социально-экономического развития, темпы роста промышленного производства в области за 2012 год составили 144 процента, мы лидируем в Сибири и шестые по России. Темп роста валового регионального продукта в два раза превышает общероссийский — около 108 процентов. По налоговым доходам на душу населения, равным 43,5 тысячи рублей, по итогам прошлого года Иркутская область опередила Кемеровскую и стала второй после Красноярского края, а по темпам роста собственных доходов занимает первое место в Сибирском федеральном округе.

Многое приходится делать заново

— В регионе много болевых точек — Байкальский ЦБК, буксующий проект строительства туристической зоны « Ворота Байкала»…

— То же самое можно сказать и про Усолье-Сибирское, Саянск, Иркутск. Сегодня эти города имеют сильно запущенную проблемную историю. Проблемы возникли потому, что от их решения чаще всего просто уходили. Поэтому надо заниматься конкретикой, чтобы в том же Байкальске людям не просто воду включили, а ликвидировали саму возможность отсутствия воды. Этим мы сейчас и занимаемся — выправляем истории болезней.

— А как продвигается проект « Ворота Байкала», есть какой- то результат за год вашей работы?

— Есть, но путь пришлось проделать очень сложный. Некоторые проекты приходится создавать заново. Вот, например, в свое время на новый аэропорт Иркутска было потрачено 600 миллионов рублей. Но место для строительства современного аэропорта изначально выбрали совсем не подходящее. Проект, по сути, остался на бумаге. То же самое и с туристической зоной. Там все время занимались проектированием, потратив на это немалые средства.

У нас часто забывают, что туризм — не только территория и гостиницы. Это еще и транспорт, и обученный персонал, и энергия, и завод по переработке мусора. Словом, сейчас мы наводим порядок во всех отраслях, и в туризме в частности. Недавно были выявлены нарушения в лесной отрасли, убытки составили 2 миллиарда рублей. Этим делом, особо его не афишируя, мы занимались год совместно с федеральными органами власти. Люди просто выкачивали деньги из региона.

Туризм же прокормить регион вряд ли в состоянии, но благоприятно повлиять на его имидж, на миграционные потоки может.

— В 2012 году областной ВРП, о котором вы уже говорили, рос в основном за счет лесного комплекса и сырьевых отраслей. Планируется ли развитие глубокой переработки в этих секторах?

— В Иркутской области не только значительные запасы природных ресурсов, но и избыточные энергетические мощности, хороший кадровый потенциал, это дает возможность экономике региона успешно развиваться по различным направлениям. Обеспечить значительный рост в среднесрочный период способны машиностроение, металлургия, обработка древесины, химия, в том числе лесохимия.

Но экономика области по-прежнему зависит от добывающего комплекса. Мы хотим ослабить эту зависимость, и здесь путь один — создание крупных производств по глубокой переработке сырьевых ресурсов. Например, вовлечение газовых запасов региона в промышленное производство создаст исключительные условия для формирования крупнейшего на востоке России и одного из крупнейших в мире Восточно-Сибирского нефтегазохимического кластера.

Этот же принцип должен быть применен и при разработке прочих природных ресурсов области, таких как лес, месторождения редких металлов и другие.

— В регионе два крупнейших месторождения углеводородов — Ковыктинское и Верхнечонское. Как сегодня обстоят дела с их освоением?

— Проект освоения Верхнечонского нефтегазоносного месторождения вполне успешный. Растут объемы добычи нефти, значительно увеличились налоговые поступления и в региональный бюджет.

Немного сложнее с Ковыктинским месторождением. В минувшем июне мы подписали с «Газпромом» декларацию о намерениях инвестирования в строительство объектов газоснабжения южных районов Иркутской области. Это первый шаг к реализации масштабных планов по газификации их ковыктинским газом.

Кстати, не стоит забывать и о малых и средних углеводородных месторождениях региона, таких как Дулисьменское, Братское, Ярактинское и Марковское. Реализуемые на их базе проекты не менее значимы для экономики области. В настоящее время имеется инвестор, готовый вкладываться в газификацию северных районов области, в частности в Усть-Кут, и строить на базе местных ресурсов предприятия по глубокой переработке газового сырья и получению продукции газохимии.

Тяжелые времена для иждивенцев

— Иркутская область вошла в программу Минвостокразвития по развитию Дальнего Востока и Байкальского региона. Как вы сотрудничаете с этим ведомством?

— Иркутская область выгодно отличается высокоразвитым промышленным потенциалом от других территорий Дальнего Востока и Прибайкалья. Мы предложили внести в госпрограмму «Социально-экономическое развитие Дальнего Востока и Байкальского региона на период до 2025 года» четыре комплексные зоны: Усть-Кут, Братско-Усть-Илимскую промышленную зону, Южную зону инновационного развития и Ленско-Ангарское Прибайкалье. Наиболее эффективными зонами по объемам инвестиций, создаваемым рабочим местам и для развития всего востока страны Минвостокразвития признал Южную и Братско-Усть-Илимскую зоны. В рамках госпрограммы и проекта соответствующей целевой программы для них предусмотрены средства на строительство энергетической, инженерной, коммунальной, социальной инфраструктур, создание межрегиональных транспортных коридоров. Объем средств, планируемых к получению из федерального бюджета в рамках указанных программ, составляет порядка 150 миллиардов рублей.

В Иркутской области 42 муниципальных образования, 25 из них находятся на труднодоступных территориях, а 11 вообще на Крайнем Севере. Это создает определенные сложности для их развития. Но у этих районов есть и существенное преимущество — запасы природных ресурсов общероссийского значения: золота, нефти, газа, калийных солей, железной руды и многого другого. Мы активизируем их промышленное освоение, вследствие чего жизнь на труднодоступных удаленных территориях будет меняться.

Сейчас ведется работа по формированию Северо-Сибирского индустриального пояса. В рамках этого мегапроекта продолжится модернизация предприятий, освоение природно-ресурсного потенциала и углубление переработки сырья. Для этого здесь созданы все условия: образован Инвестиционный фонд Иркутской области объемом более 3 миллиардов рублей, будут предоставляться госгарантии, создан центр по привлечению инвестиций, формируются индустриальные парки.

По инвестициям мы первые в России. Среди крупных производств, которые были поддержаны за последнее время, «Илим» и Иркутская нефтяная компания. «Илим» фактически построил новый комбинат в Братске, потому что правительство региона убедило инвесторов. И уже есть реальный эффект для бюджета — 3 миллиарда рублей.

Особое внимание мы уделим строительству и реконструкции автодорог, сохранению и развитию малой авиации, модернизации социальной инфраструктуры и закреплению квалифицированных кадров на севере области.

— В связи с этим какие задачи вы ставите перед местными органами власти?

— Для начала мы их поддерживаем. Более 40 процентов областного бюджета идет на поддержку муниципалитетов. Но эти средства не всегда используются эффективно. Поэтому в дальнейшем мы будем уходить от практики поддержки неэффективных и иждивенчески настроенных территорий. Я постоянно говорю главам муниципалитетов: ответственность за результаты работы будет персональной.

Нужно формировать экономическую базу — это главное, что я пытаюсь донести до министров и глав муниципалитетов. Построили новый детский сад — хорошо. Но его нужно содержать, а значит, необходимо увеличивать поступления в бюджет от новых реализованных проектов. Пока мы не построим новые предприятия в Байкальске, мы так и будем ежегодно тратить на поддержание жизни города до 180 миллионов рублей, а ведь он может зарабатывать их сам.

Иркутск

 

Пройти весь путь

Георгий Дмитриев

Захар Смушкин: «Успешная реализация проекта “Большой Братск” продемонстрировала власти и бизнесу страны, а также мировому бизнес-сообществу, что подобные проекты в России возможны и во многом просто необходимы»

Председатель совета директоров Группы «Илим» Захар Смушкин

Группа «Илим» запустила в Иркутской области новое целлюлозное производство в рамках проекта «Большой Братск». Основная цель — сделать комбинат в Братске одним из наиболее эффективных производств в мире. В интервью журналу «Эксперт» председатель совета директоров Группы «Илим» Захар Смушкин рассказал, как «Большой Братск» повлияет на развитие лесопромышленного комплекса России и какие радикальные изменения необходимо внести в отраслевое законодательство, чтобы обеспечить качественное развитие отечественного леспрома.

— « Большой Братск» — один из основных инвестиционных проектов Группы « Илим». Каковы показатели этого проекта и каких целей предполагается достигнуть при его реализации?

— Стратегически мы должны создать более конкурентный продукт по сравнению с нашими коллегами по отрасли. Но как мы можем сделать что-то новое на оборудовании, морально и физически устаревшем? Чтобы развиваться, необходимо обновлять производство, инвестировать в него. Так что инвестиции — важный аспект нашей стратегии. На настоящий момент нет никакого иного способа увеличения эффективности.

Идея «Большого Братска» возникла в ходе обсуждения перспектив развития нашего Братского комбината. Хотя еще несколько лет назад речь шла не только о перспективах развития — рассматривались разные варианты, в том числе возможное закрытие завода. Комбинат в Братске — одно из старейших предприятий ЛПК в России, и многие годы его экономическая эффективность оставалась очень низкой. Для меня принципиальным вопросом было именно развитие комбината, и в результате подробных обсуждений на уровне совета директоров мы пришли к единому пониманию: необходима модернизация комбината.

В первую очередь мы инвестировали в лес, закупив на 160 миллионов долларов самое современное лесное оборудование и этим обеспечив потенциал для наращивания объемов производства. Затем, пережив кризис 2008–2009 годов, приступили к крупным инвестициям —строительству новой целлюлозной линии. В целом проект оценивается более чем в 31 миллиард рублей.

Наша основная задача — сделать комбинат одним из самых эффективных производств целлюлозы в мире как с точки зрения затрат, так и с точки зрения организации производства, и усилить наши позиции на китайском рынке за счет роста объемов. Если до начала проекта комбинат выпускал в год порядка 700 тысяч тонн продукции, то с выходом на проектную мощность объемы годового выпуска вырастут почти на 50 процентов. При этом мы снизим затраты на производство целлюлозы за счет более эффективного использования ресурсов и установки нового оборудования.

Принципиально важно было решить и экологические проблемы. Специфические запахи целлюлозного производства вызывали определенный дискомфорт у жителей города. Благодаря закрытию старой линии и установке самого современного оборудования выбросы дурнопахнущих газов сократятся более чем в два раза. Улучшатся и другие показатели. В частности, объем потребления свежей воды снизится почти на 30 процентов, а сбросы органики — более чем на 40 процентов.

Получили уникальный опыт

— Что даст « Большой Братск» лесопромышленному комплексу России?

— Подтверждение, что проект важен для отрасли, мы получили еще в 2008 году: Министерство промышленности и торговли присвоило ему статус приоритетного инвестиционного проекта в области освоения лесов. Заявленные нами планы реализованы, доверие мы оправдали, а участие председателя правительства России Дмитрия Медведева в открытии нашего производства подтверждает, что подобные проекты нужны отрасли.

На данный момент «Большой Братск» — это крупнейший за последние тридцать лет инвестпроект, реализованный в целлюлозно-бумажной промышленности России, и самая крупная в мире линия по производству хвойной целлюлозы. Кроме того, это уникальный опыт успешной и эффективной координации усилий бизнеса, федеральных и региональных властей. Благодаря таким проектам растет инвестиционная привлекательность отрасли, региона и страны в целом. Успешная реализация проекта продемонстрировала власти и бизнесу страны, а также, в определенной степени, и мировому бизнес-сообществу, что подобные проекты, несмотря на все технические сложности, в России возможны и во многом просто необходимы.

— Как проект повлияет на развитие Иркутской области в целом и города Братска в частности?

— Основной эффект от реализации проекта связан с тем, что мы обеспечили перспективы развития нашего комбината на годы вперед, а это и перспективы для наших сотрудников, членов их семей и всех тех, кто поставляет нам ресурсы, оказывает услуги. Кроме того, с увеличением объемов производства вырастут налоговые поступления в областной бюджет.

В последние годы подобных строек и в отрасли, и в других промышленных сегментах Иркутской области практически не было, в результате в регионе были утрачены кадры и целые организации, способные вести такие работы. Проект стал отличной возможностью для развития не только наших сотрудников, но и подрядных организаций Братска и всего региона. «Большой Братск» позволил не только нам, но и местным подрядчикам получить уникальный опыт, который может пригодиться в будущем при реализации подобных проектов в Иркутской области и по всей России.

Архаично и несовершенно

— Сейчас обсуждаются возможные поправки в отраслевое законодательство, прежде всего в Лесной кодекс. Об этом, в частности, говорилось и на совещании под председательством Дмитрия Медведева в Братске в июне этого года. На этом совещании вы заявили о необходимости принятия радикальных мер в лесопользовании. Что это за меры и какой отдачи от их внедрения вы ожидаете? 

— Государство должно обеспечить условия для более интенсивной работы в лесопромышленном комплексе. К сожалению, тот объем активов или производственных мощностей, который мы создаем, совершенно не соответствует нашим пассивам, то есть сырью. Чтобы этот вопрос решить, нужно вернуться к основам, идеологии, которую мы называем лесной политикой.

Лес — это база для огромной индустрии. Необходимо четко разделить леса на категории с учетом их защитных функций и экономической доступности (защитные, эксплуатационные и резервные) — и к каждой из этих категорий применить разный подход в финансировании и использовании. Тогда мы сможем оптимально использовать средства (кстати, на мой взгляд, достаточно скромные), которые идут на поддержку лесопромышленной отрасли.

Бизнесу крайне важно говорить об эксплуатационных лесах. Российский принцип лесоводства глубоко архаичен и несовершенен. Необходимо срочно вводить так называемое интенсивное лесопользование. Это новая технология лесопользования (для нас она новая, а в США, Канаде и скандинавских странах применяется достаточно давно). Суть ее в следующем: мы по закону имеем право вести заготовку на 0,01 участка леса, потому что у нас естественное лесовоспроизводство в среднем занимает, как рассчитано, сто лет. Это абсолютно не соответствует современному подходу. Нам не нужны корабельные сосны для производства целлюлозы, нам нужен молодой лес, и сорокалетние, пятидесятилетние деревья нас вполне устраивают. Интенсивное лесопользование позволяет резко омолодить лес, потому что он усиленно растет приблизительно до шестидесяти лет, в дальнейшем скорость его роста резко снижается.

Кроме того, при ведении такого лесного хозяйства мы получим по качеству намного лучший, чем тот, что имеем сегодня.

— Это что касается лесопользования. А если говорить о помощи государства желающим, например, построить завод — какие здесь проблемы?

— Много говорится о государственном стимулировании, о приоритетных инвестиционных проектах и так далее. Я позволю взять на себя смелость и сказать, что эти меры в принципе исчерпаны, они непривлекательны для инвесторов. Поэтому, если говорить о резкой интенсификации строительства в лесу и об использовании леса как ресурса, надо думать о других мерах, более радикальных, актуальных не только для нашей промышленности, но и для всей российской экономики.

Первое, в чем государство должно принять участие, — это создать инфраструктуру. Если мы говорим о строительстве новых перерабатывающих мощностей, их необходимо обеспечить базовой инфраструктурой — водой, канализацией, газом, электричеством, дорогами. Если инвестор берет на себя общестроительные и технологические затраты на строительство производства, закупку и монтаж оборудования, то государство должно ему помогать в создании инфраструктуры. А если инвестор занимается этими вопросами самостоятельно, то государство должно компенсировать эти затраты.

Второе. Сегодня государство не участвует в строительстве лесных дорог. Это сдерживает освоение лесов, что, в свою очередь, ограничивает возможности развития мощностей по переработке древесины. В России крупнейшие предприятия отрасли строят в год порядка тысячи километров, из них только «Илим» — 400 километров, но этого недостаточно. Эксплуатацией и обслуживанием дорог занимаются сами лесопромышленники, при этом механизм компенсации или, например, учета затрат на строительство дорог в арендных платежах лесопользователей отсутствует. По нашему мнению, необходимы механизмы софинансирования строительства лесных дорог на условиях частно-государственного партнерства.

Третий большой блок — налоговое регулирование. НДС, единый социальный налог, налог на имущество и транспорт — надо пойти на радикальное снижение этих налогов для новых производств. Мы не предлагаем снижать налоги для действующих предприятий, но для новых предприятий налоговые льготы, конечно, должны быть. Речь, разумеется, идет не только о целлюлозно-бумажном производстве — этот пакет должен распространяться на строительство любых новых мощностей, которые государство считает приоритетными.

Четвертый вопрос — кредитно-финансовое и валютное регулирование. Все факторы этого направления сегодня работают против многих экспорториентированных отраслей российской промышленности, в том числе против нашей. Вообще, основной критерий оценки кредитно-финансовой и валютной политики страны — объем инвестиций. И если эта политика разумна, то объем инвестиций растет, как следствие, улучшается общее состояние экономики страны, и в конце концов растет ВВП. Если инвестиций нет, то это путь к стагнации, а то и к рецессии.

Пятый вопрос — качество кадров. Нам нужно при поддержке правительства реорганизовать профильные учебные и научные институты и создать несколько эффективных структур, которые будут проводить научно-кадровую политику совместно с бизнесом.

Конечно, государство не должно заниматься решением этих проблем в одиночку, многие из них может и должен решать бизнес. Приватизированным отраслям, к которым относится и лесопромышленный комплекс, от государства для эффективного функционирования нужно только одно — благоприятная среда для своей деятельности. Прямых вливаний, инвестиций в новые производства, бюджетных дотаций нам не требуется.

Санкт-Петербург

 

Жизнь в заданных координатах

Сергей Чернышов

Главная особенность экономики Иркутской области — сочетание крупной промышленности и сырьевого комплекса. В этих координатах и будет развиваться регион в ближайшем будущем

Одно из конкурентных преимуществ Иркутской области — здесь проходят две крупные железнодорожные магистрали: Транссиб и БАМ

Фото: Legion-Media

Эксперты, которые сетуют на сырьевую зависимость отечественной экономики, в своих смелых мечтах грезят, что рядом с нефтяными вышками вырастут заводы и фабрики. Но такое место в России уже есть — это Восточная Сибирь, прежде всего Красноярский край и Иркутская область. Однако если первому региону еще только предстоит создавать энергопромышленные кластеры (организация Ангаро-Енисейского кластера в самом разгаре, по крайней мере, Богучанская ГЭС уже работает) и бороться с дефицитом инфраструктуры, то во втором эта задача давно решена. Здесь есть две крупные железнодорожные магистрали — Транссиб и БАМ, три крупнейшие ГЭС, десяток заводов в металлургии, химической отрасли, машиностроении, а также компании в других отраслях. Есть и свой нефтеперерабатывающий завод в Ангарске, принадлежащий «Роснефти». Более того, на этой территории вполне возможно формирование стабильного внутреннего спроса на продукцию региональной многопрофильной экономики.

Резервная территория

Сегодня Восточная Сибирь проходит тот же путь, какой прошла Западная Сибирь в середине прошлого века. Тогда, напомним, никто не верил, что в Тюменской области вообще есть нефть. Сегодня тюменские углеводороды — основа федерального бюджета. То же можно наблюдать в Красноярском крае, где осваивается Ванкорское месторождение (часть Западно-Сибирской нефтегазоносной провинции), еще не так давно в силу конъюнктуры считавшееся делом далекой перспективы, и особенно в Иркутской области. Регион — кладезь природных ресурсов. Здесь сосредоточена треть российского золота, почти 10% природного газа и т. д. (см. график 1). Однако месторождения региона сложные, нефть жирная и требует дорогостоящей переработки, поэтому гигантов нефтегазового рынка страны эти месторождения сейчас не интересуют. Им хватает более дешевой нефти Западной Сибири. В результате разработкой ресурсов пока занимаются в основном небольшие региональные операторы, которые, впрочем, в относительных цифрах показывают подчас кратный рост добычи.

Иркутская нефтяная компания в первом квартале 2013 года увеличила добычу в 1,2 раза по сравнению с прошлым годом. Объем пока небольшой — до 0,7 млн тонн. Добыча на Верхнечонском месторождении (разрабатывает «Роснефть», ранее — ТНК-ВР) выросла в 1,1 раза, до 1,9 млн тонн. Добыча нефтяной компании «Дулисьма» увеличилась в 1,3 раза, до 0,2 млн тонн.

Так что пока основа местной экономики — металлургия и энергетика (см. график 2). Основные предприятия — алюминиевые заводы и каскад ГЭС на Ангаре, а также распределительные сети, аффилированные с компанией En+ Group Олега Дерипаски.

Наконец, бриллиант местной экономики — целлюлозно-бумажная промышленность. «В Иркутской области расположены два из семи крупных целлюлозно-бумажных комбинатов: Усть-Илимский и Братский, одно из четырех крупнейших производств картона — тот же Братский комбинат. В регионе производится пятая часть деловой древесины, 55 процентов целлюлозы, около четверти древесно-волокнистых плит, 15 процентов картона и 7–8 процентов фанеры и древесно-стружечных плит», — перечисляет аналитик «Инвесткафе» Дарья Пичугина .

Наконец, в Иркутске работает авиационный завод корпорации «Иркут» (входит в ОАК), на котором сегодня производят несколько модификаций боевых самолетов «Су», а также рассматривается вариант развертывания производства флагмана российской региональной авиации — SSJ-100.

В мировых цепочках

Наличие заводов-гигантов, ориентированных в основном на мировой рынок (до 85% продукции ЦБК и алюминиевых заводов уходит на экспорт), оборачивается существенной проблемой — зависимостью от внешней конъюнктуры. При этом на мировых рынках должны конкурировать заводы, которые изначально были предназначены для других целей — в основном это не очень мобильные предприятия с большой социальной нагрузкой, подчас с целым моногородом в придачу. «Слишком много людей», — сетуют либеральные экономисты. «Сибирь уникальна для России, но не уникальна для мира. Есть Канада, Аляска, Австралия, но разница в том, что там люди живут лучше и их там меньше. Если бы плотность населения в Сибири была такой же, как на Аляске, то здесь жило бы восемь миллионов человек, а не 26, как сейчас», — замечает научный руководитель Центра исследований постиндустриального общества Владислав Иноземцев .

По мнению либералов, из-за совокупности этих факторов может стагнировать не только простая переработка сырья, но и передовые проекты. Яркий пример — завод поликристаллического кремния группы «Нитол», который планировали построить в Усолье-Сибирском. Первые пробные партии продукции на нем выпустили еще в 2008 году. Но с 2008-го по 2011-й рыночная стоимость поликристаллического кремния на мировом рынке снизилась с 400 до 30 долларов за килограмм. Маржинальность бизнеса упала настолько, что на рынке смогли остаться только крупные игроки. И теперь завод, на основе которого в регионе планировалось создать целый «солнечный» кластер, вряд ли будет построен.

Этот пример ярко демонстрирует, что ориентация исключительно на мировые рынки губительна для столь масштабных начинаний. «Нитол» пока игнорирует стремительно зарождающийся российский рынок альтернативной энергетики, хотя внутренний спрос уже сегодня критически не удовлетворен.

Золотые инвестпроекты

Тем не менее основные инвестпроекты региона (см. таблицу) заявлены в основном все в тех же традиционных отраслях — энергетике и металлургии, а также в нефтянке. Рост инвестиций наблюдается именно здесь (см. график 3). Сказывается понятность рынков сбыта, отработанные деловые связи и сложившаяся структура местной экономики. Тем самым регион консервируется, несмотря на желание властей расширить список опорных отраслей.

Один из самых крупных региональных инвестпроектов уже реализован в нынешнем году. В конце июня в Братске группа «Илим» запустила крупнейшее в мире производство хвойной беленой целлюлозы. По сути, на существующей площадке было создано новое предприятие мощностью 720 тыс. тонн в год с объемом инвестиций более 800 млн долларов.

«Я думаю, что для Братска реконструкция, которая произошла на целлюлозном предприятии, — новая жизнь. Будем стараться быстрее выйти на проектную мощность, чтобы продукция комбината была востребована в мире», — заявил на открытии председатель совета директоров группы «Илим» Захар Смушкин . И это понятно, если учесть, что 90% всей производимой в Братске целлюлозы будет уходить в страны Юго-Восточной Азии, прежде всего в Китай. Хвойная целлюлоза, в отличие от получаемой из лиственных пород древесины, пальма первенства в производстве которой принадлежит Китаю, Индонезии и странам Южной Америки, — более редкая, дорогая, обладает лучшими характеристиками, и спрос на нее велик. Ее волокно в три раза длиннее, а значит, изделия из такой целлюлозы получаются более прочными. Как рассказывают в «Илиме», из братской целлюлозы делают, например, бумагу для печати денежных купюр.

Во многих районах Иркутской области сегодня развернулось активное строительство промышленных и социальных объектов

Фото: Legion-Media

Вторая перспективная для инвестиций отрасль — золотодобыча. В Иркутской области зарегистрировано одно из крупнейших золотодобывающих предприятий — «Высочайший» (занимается добычей на севере региона и в Якутии), а также ряд артелей. На проектные мощности должна выйти добыча рудного золота на Вернинском месторождении. В планах освоение уникального по запасам месторождения Сухой Лог (балансовые запасы — почти 2 тыс. тонн золота и серебра). Правда, это перспектива пяти-семи лет.

Наконец, большие надежды в регионе возлагают на разработку Ковыктинского газоконденсатного месторождения (лицензия у «Газпрома»), освоение которого пробуксовывает вот уже несколько лет. С Ковыктой в Иркутской области связывают еще и планы масштабной газификации региона, а также строительство мощностей по газопереработке и газохимии. «В настоящее время проводится оценка возможных вариантов инвестиций в строительство газохимических мощностей на промышленной площадке Ангарска, — сказали в министерстве промышленности и лесного комплекса региона. — В перспективе 50–70 процентов добываемого ковыктинского газа будет использоваться в газохимической отрасли. Мы надеемся, что к концу 2013 года будут выработаны конкретные решения».

Нужно быть гибким

Однако все эти мегапроекты местное население может и не заметить. Ведь современные производства не создают большого количества рабочих мест, а планируемые в Иркутской области заводы еще и не ориентированы на внутренний рынок. Может быть, именно поэтому практически все зарубежные исследователи утверждают, что для освоения Сибири достаточно небольших рабочих поселков вокруг крупных предприятий. Один для целлюлозного комбината, еще десяток — для алюминиевых заводов и ГЭС. Остальные — лишние.

И они правы — в нынешних координатах. Но если мы всерьез «идем на восток», то необходимо заниматься стимулированием бизнеса, обслуживающего внутренний спрос. Похоже, вскоре соответствующие решения будут приняты в Иркутске. «Действительно, экономика Иркутской области пока остается зависимой от минерально-сырьевого комплекса. Наибольшие инвестиционные вложения приходятся на добычу полезных ископаемых. Поэтому декларируемый приоритет новой индустриализации не просто красивый проект, но насущная необходимость как для региона, так и для страны в целом», — говорит министр экономического развития Иркутской области Руслан Ким .

Крупные местные холдинги в регионе есть — это многопрофильный «Истлэнд» (пароходство, туризм, авиация и прочее), который до губернаторства возглавлял Сергей Ерощенко , целый ряд крупных предприятий в пищепроме, например группа «Слата» в Иркутске или пивоваренный завод в Братске (ЗАО «Гелиос»). На имеющейся базе правительство региона планирует развивать отраслевые кластеры. Таковым должно быть реальное воплощение вынашиваемой здесь стратегии новой индустриализации.

«Мы планируем, что в регионе будут созданы газохимический и фармацевтический кластеры, а также сеть агротехнопарков, — перечисляет губернатор Сергей Ерощенко. — У нас есть для этого кадровый потенциал, технологии, вся инфраструктура».

При этом кластеры будут распределены по всему региону, что должно позволить преодолеть избыточную концентрацию производства в Иркутске. Пока же область — это Россия в миниатюре. На огромной территории размером почти с две Франции 80% жилого строительства сосредоточено в Иркутске и окрестностях.

В этих условиях необходима гибкая госполитика стимулирования бизнеса. «Сибирь может расти темпами и 10 процентов в год, но для этого нужны условия, прежде всего дешевые кредиты. Их появлению мешает высокая ставка рефинансирования. Центральный банк говорит, что он так влияет на инфляцию. Но ЦБ влияет на нее не больше, чем на рождаемость в Таджикистане», — со свойственной ему откровенностью заявил на прошедшем Красноярском экономическом форуме Олег Дерипаска . Но это уже совсем не региональные полномочия. Для реализации прорывных проектов экономика нуждается в дешевых длинных деньгах, изменении тарифной и фискальной политики, в реальных действиях по ее поддержанию и развитию.

Иркутск

График 1

Доля Иркутской области в некоторых видах полезных ископаемых РФ

График 2

Отраслевая структура промышленности в Иркутской области

График 3

Структура инвестций в основной капитал в Иркутской области по итогам 2012 года

 

Конкуренция меняет все

Кичанов Михаил

Дорожно-строительная отрасль в последние годы показывает хорошую динамику развития. Конкуренция и государственные подряды делают бизнес более прозрачным и инвестиционно привлекательным

Сергей Томшин, генеральный директор ОАО «Труд»

О том, как дорожно-строительная отрасль чувствует себя сегодня, как участники этого рынка привлекают инвестиции, побеждают в тендерах и внедряют новые технологии, рассказывает Сергей Томшин , генеральный директор ОАО «Труд» (входит в иркутскую группу компаний «Труд»). Компания в этом году отмечает 25-летие. За это время «Труд» принимал участие в строительстве и реконструкции таких федеральных автомобильных дорог, как М-58 «Амур», М-56 «Лена», М-4 «Дон», М-1 «Беларусь», М-53 «Байкал», М-2 «Крым», М-10 «Скандинавия» и другие.

— Сергей Николаевич, не секрет, что любой бизнес не может все время быть успешным. Подъемы неминуемо сменяются стагнацией или даже падением. С какими основными вызовами за четверть века столкнулась ГК « Труд» и как на них ответила?

— «Труд» создавался на волне кооперативного движения в 1988 году. О нашем предприятии тогда говорили: «Это три сломанных бульдозера». Но надо было знать основателя компании Юрия Тена, который к 1993 году открыл филиалы в Иркутской области, на Сахалине, Курильских островах, в Нижнем Новгороде и Набережных Челнах, Иркутской, Читинской, Ленинградской и Московской областях, Усть-Ордынском округе. Главное, что нас удержало, — артельный принцип формирования команды и ответственности. Тен привлекал кадры гарантией улучшения жилищных условий, карьерного роста, заработной платы. Второй принципиальный момент: мы — предприятие, которое выполняет весь цикл дорожно-строительных работ «под ключ» — от производства строительных нерудных материалов, буровзрывных работ до возведения земляного полотна, искусственных сооружений. В том, что бизнес должен быть диверсифицирован, сомнений не было. Мы многое пробовали: от золотодобычи, переработки леса до разведения морепродуктов, форели и норки, но в итоге осталось три основных направления: агропромышленный холдинг «Саянский бройлер» с закрытым циклом производства «от поля до прилавка», жилищное строительство и содержание, ремонт и реконструкция автомобильных дорог и аэродромов.

— Как меняется конкурентное поле на рынке дорожного строительства Сибири? Только ли цена гарантирует получение подряда?

— Конкуренция меняется значительно. С завершением строительства нефтепровода ВСТО на рынок пришли новые игроки, которые переориентировали свои мощности на строительство автомобильных дорог. Не стоит сбрасывать со счетов и то, что Россия после вступления в ВТО открыла свой строительный рынок для иностранных компаний. Мы вполне можем в ближайшее время увидеть на наших объектах китайские организации, которые уже осваивают монгольские просторы.

Что касается гарантии получения подряда, то, к сожалению, по ФЗ-94 цена — главный критерий определения подрядчика. Никого не интересует квалификация, опыт, репутация организации и будет ли в конечном итоге построен объект. Приведу пример. Дорога Улан-Удэ—Турунтаево—Курумкан (километры 64–89), участок разыгрывается с 2007 года. За это время победителями признавались четыре фирмы. В сухом остатке: одно предприятие — банкрот, другое попало в черный список, третье проходит процедуру банкротства. Объект до сих пор не построен. Думаю, сегодня строители с нетерпением ждут ФЗ-44 «О контрактной системе в сфере закупок товаров, работ, услуг для обеспечения государственных и муниципальных нужд». Однако, хочу оговориться, мы также надеемся, что будут приняты подзаконные акты Министерства транспорта РФ, которые снизят антидемпинговую границу с 25 процентов до реальных 10–15 процентов.

— Как вы оцениваете техническую обеспеченность отрасли? Какие новые технологии применяете?

— ГК «Труд» в большей степени работает на федеральных объектах, где все жестко регламентировано. Но мы предлагаем заказчикам использовать новые технологии. Например, укладывать в покрытие сибирских автомобильных дорог широко применяемый в Центральной России щебеночно-мастичный асфальтобетон (ЩМА). Первый экспериментальный километр с использованием ЩМА появился на участке федеральной автодороги М-53 в Иркутской области по согласованию с заказчиком — ФКУ Упрдор «Прибайкалье». Эксплуатация, сопровождаемая системным мониторингом, подтвердила высокую надежность применения таких смесей в нашем регионе.

Мы также выступили с инициативой применять в Сибири открытые битумоминеральные смеси. Эту инновацию оценили в Республике Бурятия и Забайкальском крае. Срок службы автомобильных дорог с применением этой технологии возрастает втрое по сравнению с широко применяемой поверхностной обработкой. По нашему мнению, имеет огромные перспективы применение органоминеральных смесей в конструкциях дорожных одежд на автомобильных дорогах не только Сибири, но и страны в целом. В активе ОАО «Труд» есть и другие материалы и технологии, позволяющие повысить надежность дорог.

 

«Ворота Байкала» откроются для туристов

Сергей Чернышов

Заявленные мегапроекты федерального уровня и действующие небольшие туристические компании, обслуживающие повседневный спрос, — таков сегодняшний туристический бизнес Иркутской области. Эти две части здесь намерены связать в систему

Туризм в Иркутской области — бизнес сезонный

Фото: picvario.com/Russia Look

Туризм в Иркутской области — бизнес сезонный. Байкал — озеро холодное, большая его часть для купания незакаленных людей не пригодна. Климат резко континентальный: холодная зима и жаркое лето. Поэтому ключевые инвесторы предпочитают сосредоточиться на горнолыжном направлении. Но о какой бы специализации речь ни шла, необходимо решить главную проблему — обеспечить постоянный и массовый спрос на местные туристические продукты. «Развитие туризма — комплексный процесс, — говорит руководитель агентства по туризму Иркутской области Марина Рожкова . — В основном вся туристическая инфраструктура расположена на территориях, прилегающих к озеру Байкал (Иркутский, Слюдянский, Ольхонский районы Иркутской области), в Иркутске — основном транзитном туристическом центре, где происходит перераспределение потоков туристов, следующих с запада на восток и обратно. Байкал популярен у российских и зарубежных туристов и летом, и зимой. За последние несколько лет туристический поток Приангарья демонстрирует стабильный и высокий рост. Наш регион входит в число лидеров Сибири и Дальнего Востока по количеству принятых туристов».

По официальным подсчетам, в прошлом году в Иркутскую область въехало 780 тыс. человек (без учета «дикарей»), а консолидированный областной бюджет получил от туристического сектора 480 млн рублей. Совсем неплохо. К тому же, по статистике из Китая, Иркутская область — третий после Москвы и Санкт-Петербурга объект интереса для жителей Поднебесной в России. Сюда их привлекает Байкал, деревянная архитектура Иркутска, а также места компактного проживания бурят. То есть потенциально поток туристов огромен, но его еще нужно организовать.

Главным туристическим проектом в регионе считается особая экономическая зона «Ворота Байкала». Она была создана еще в феврале 2007 года, с таможенными и налоговыми льготами, облегченным режимом оформления документации. С тех пор в регионе занимались разработкой проекта зоны, вели переговоры с резидентами. Несколько лет назад было принято решение переместить ОЭЗ на две сотни километров южнее, к уже действующим курортам и городу Байкальску.

Первые резиденты в «Воротах Байкала» появились в декабре 2011 года. В терминологии ритейла их можно назвать якорными. Ими стали туристический холдинг «Гранд Байкал» (компанией владеют Сбербанк и «Базэл») и группа «Илим». Через год к ним присоединилась инвестиционная «дочка» ВЭБа компания «ВЭБ Капитал». Предполагается, что она займется развитием инфраструктуры зоны. Деньги инвесторов пойдут на создание систем оснежения склонов, строительство жилья, объектов общепита и т. д. Наконец, в число резидентов планируют включить РЖД, которые владеют расположенной рядом с зоной экскурсионной Кругобайкальской железной дорогой (КБЖД). В ОЭЗ входит и уже действующий курорт «Гора Соболиная» (принадлежит «Гранд Байкалу», пиковая нагрузка — 3 тыс. человек в день). До 2017 года компания планирует вложить в объекты ОЭЗ 1,4 млрд рублей. Средства пойдут на создание систем оснежения склонов, строительство жилья, объектов общепита и т. д.

По планам областного правительства работы по инженерной подготовке территории ОЭЗ должны быть выполнены до ноября 2013 года. На этот раз переносы сроков, похоже, не ожидаются. Заслуга в этом нового губернатора Сергея Ерощенко , как и идея распространить статус резидентов «Ворот Байкала» на все действующие предприятия (прямая аналогия с резидентами Сколкова, которые сегодня де-факто могут находиться в любой части России). «Мы ведем работу по расширению границ ОЭЗ на прибрежные территории, имеющие сформированную туристическую инфраструктуру и устойчивый поток туристов. Это поселок Листвянка с турпотоком 250–300 тысяч человек в год, порт Байкал, имеющий 20 тысяч прибытий. На этих участках уже работают региональные туроператоры, готовые стать якорными резидентами зоны», — сообщил губернатор.

Даже в госпрограмму «Развитие Дальнего Востока и Байкальского региона», которую готовит Минвостокразвития, регион предлагает включить не только проекты стоимостью 1–1,5 млрд рублей, но и небольшие иркутские объекты. Например, проект по созданию туристического кластера «Ангарский треугольник» стоимостью всего 1,8 млн рублей или комплекс «Парк Сибирского периода» за 1,5 млн рублей и другие. Для любой госпрограммы эти цифры — не более чем статистическая погрешность. Но по факту это первый показатель намерения государства развивать не только имиджевые туристические проекты, но и массовый сегмент.

Иркутск

График

Динамика въездного туризма в Иркутскую область

 

Когда энергия на вес золота

Доронин Сергей

Золотодобывающая компания «Высочайший» вкладывает сотни миллионов долларов в расширение добычи в Иркутской области, но конфликт с монополистами-энергетиками тормозит ее дальнейшее развитие

Генеральный директор ОАО «Высочайший» (GV Gold) Сергей Васильев

Золотодобыча — одна из ключевых отраслей экономики Иркутской области, а для Бодайбинского района — вся его жизнь. На легендарных Ленских приисках в Бодайбо, расположенных на северо-востоке области, золото добывается более полутора сотен лет. Местные недра настолько богаты золотом, что оно до сих пор добывается здесь в больших количествах — порядка 15–17 тонн в год, обеспечивая 7–10% суммарной добычи золота в стране. Но даже в таком традиционно россыпном районе, как Бодайбо, пятнадцать лет назад нашлось место настоящим инновациям. Наряду с промывкой золотоносных песков здесь начали добывать и рудное золото. Пальма первенства принадлежит местной золотодобывающей компании «Лензолото» и московскому Ланта-банку. Пятнадцать лет назад они создали компанию «Высочайший», которая сегодня входит в число крупнейших в своей отрасли в России.

Переход от добычи россыпного золота к добыче рудного оказался трендом постсоветского периода для всего рынка, и сегодня его доля в общей добыче достигает 75% против 5–10% в середине 1990-х. Инноваторам из «Высочайшего» удалось за пятнадцать лет выстроить крупный бизнес с нуля. Как удалось достичь таких успехов и что мешает развиваться дальше? Об этом нам рассказал генеральный директор ОАО «Высочайший»  (GV Gold) Сергей Васильев .

— Сергей Анатольевич, как вы рискнули в кризисном 1998 году вложиться в создание нового производства золота, причем не по традиционной для того времени и места технологии?

— На самом деле рудное золото первыми в Бодайбо стали добывать не мы, а австралийцы. Они пришли в 1995–1996 годах на месторождение Первенец, достроили и запустили небольшую золотоизвлекательную фабрику, поработали с полгода, посчитали и остановили производство за нерентабельностью. Ну а по-крупному рудное золото в здешних местах начали добывать действительно мы.

В 1998 году Бодайбо лежал полностью. Стачки, забастовки коммунальщиков, отключения света и тепла, ни о какой руде тогда вообще не говорили. На повестке дня стоял вопрос выживания людей, города и района. Ни о каком «Высочайшем» или Сухом Логе тогда никто и не думал. Тем не менее именно в тот трудный год были созданы два предприятия — ОАО «Первенец» и ОАО «Высочайший» (GV Gold). «Лензолоту», которое тогда контролировалось государством, принадлежало 51% акций, а частному Ланта-банку — 49%.

Сначала мы реанимировали добычу золота на месторождении Первенец, потратив несколько миллионов долларов. И уже в 2000 году начали получать первые килограммы золота, с ростом производства вышли на рентабельную работу и окупили затраты.

На другом нашем месторождении — Гольце Высочайшем — не было ничего. Два года у нас ушло на геолого-разведочные работы и утверждение запасов. После утверждения запасов встал вопрос: как дальше развивать актив? Было два варианта. Один из них — делать банковское технико-экономическое обоснование, проект, экспертизы, выходить на рынок за деньгами и так далее, то есть сразу вкладываться по-крупному, в том числе в инфраструктуру. А деньги тогда, в 2000 году, стоили очень дорого — до 160% годовых. Мы решили пойти по другому пути — строительство опытно-промышленной установки, которая уже в 2001 году дала первое золото.

Помимо того что мы стали получать доход от своей хозяйственной деятельности, была создана стартовая площадка для следующего, более масштабного этапа освоения месторождения.

Тем временем к 2003 году Первенец уже окупил себя, и подошло время разработки находящегося рядом более крупного Вернинского месторождения. Процентная нагрузка капитальных вложений легла бы тогда (помимо собственных займов) на ОАО «Высочайший» (GV Gold). Поэтому было принято решение продать этот актив и сконцентрировать все ресурсы и силы на проекте «Высочайший». Мы предпочли иметь один суперпроект, чем два посредственных.

Под строительно-монтажные работы взяли кредит на 20 миллионов долларов, по лизингу закупили горное и обогатительное оборудование для строительства нашей основной, второй, золотоизвлекательной фабрики, которую мы уже в 2004 году запустили в эксплуатацию. После этого проблем с финансированием дальнейшего развития проекта мы уже не испытывали. В 2010 году в строй была введена еще одна фабрика, наиболее мощная из всех. В итоге сейчас мы вышли на производство порядка 5 тонн золота в год.

— В вашей стратегии развития говорится, что через несколько лет « Высочайший» будет производить до 15 тонн золота в год. Сейчас же вы производите только 5 тонн. Что- то не очень верится в такой фантастический рост…

— Поверьте, мы не рисуемся. Мы упорно работаем над увеличением добычи. Во-первых, мы сейчас вошли в новый проект — Угахан. Это месторождение находится совсем недалеко от Сухого Лога и Гольца Высочайшего — между ними. Строим туда дорогу и готовимся возвести на Угахане крупную фабрику по переработке руды мощностью 2,5 миллиона тонн. Это нам компенсирует возможное падение от «Высочайшего». Осваиваются промышленные объекты в еще одном рудном узле Бодайбинского района — Мараканском. Ведем широкомасштабные геолого-разведочные работы и на других наших объектах.

В итоге по иркутскому проекту после запуска Угахана мы планируем выйти на добычу 7–8 тонн золота в год и держать эту планку до середины 2020-х.

Во-вторых, мы масштабно заходим в Якутию. Наша цель создать там такой же горно-обогатительный комбинат, как здесь, в Бодайбо. В прошлом году, в октябре, мы выиграли конкурс и получили лицензию на разработку месторождения Дражное в районе Оймякона, заплатив государству 20 миллионов долларов. Конкуренты были достойные: структуры Газпромбанка и Nord Gold Алексея Мордашова. Уже в марте этого года мы забросили туда людей, которые там обустроились и сейчас занимаются сбором исходных данных для проектирования ГОКа, проводят масштабные геолого-разведочные работы. В этом году мы вложим в этот проект 10–15 млн долларов, а в 2014-м уже будем заказывать оборудование. Весь проект должен обойтись нам не более чем в 450 миллионов долларов.

Мы готовы сделать в Якутии еще один «Высочайший» с объемом производства 8–10 тонн золота.

— Стремление создать новый ГОК, сравнимый с « Высочайшим», в Якутии как- то связано с проблемами, которые у компании есть в Иркутской области? У вас же конфликт с « Полюсом», который контролирует всю энергетику в Бодайбинском районе.

— Мы реально конкурируем со структурами «Полюс Золота» по минерально-сырьевым, трудовым и энергетическим ресурсам. При этом если по первым двум пунктам это цивилизованная конкуренция, то по последнему, в силу монопольной принадлежности «Полюсу» как генерирования, так и передачи и распределения местных энергоресурсов, конкуренция, по нашему мнению, не является справедливой.

Первоначально на стадии начала строительства ГОКа «Высочайший» нам были выданы техусловия на энергоснабжение, которые мы выполнили, но на конечной стадии в них были добавлены новые условия. В дальнейшем же запуск новых золотодобывающих мощностей еще более осложнил ситуацию, хотя если в районе имеется энергодефицит, то прежде, чем выделять дополнительные мощности, должны были закрыть текущие потребности. В Бодайбинском же районе явные сложности с электроэнергией.

— Чем « Полюс Золото» объясняет свое поведение?

— У каждого, конечно, свои доводы. Я могу изложить только нашу позицию. Источник электроэнергии у нас, по сути, один — Мамаканская ГЭС, которая летом может выдавать до 80 мегаватт мощности, но зимой — не больше 10–15. Плюс к этому из Бурятии по ЛЭП приходит еще 80 мегаватт. Летом электроэнергии нам всем раньше было достаточно. Но зимой в Иркутской области и Бурятии все включают калориферы, и до нашего района по внешним сетям доходит только 60 мегаватт. В итоге зимой на весь район у нас получается всего 75–80 мегаватт. Россыпников это всегда устраивало, потому что они работают летом, когда энергии полно. Мы же первыми перешли на круглогодичный режим работы, вслед за нами по пути добычи рудного золота пошел «Полюс», и началась борьба за все растущие «мегаватты энергодефицита».

По нашим подсчетам, входящий в ОАО «Первенец» новый Вернинский ГОК сейчас потребляет порядка 9 мегаватт. В перспективе, по нашему мнению, возможен рост потребления до 20 мегаватт мощности.

У «Высочайшего» потребность 16 мегаватт. Часть ее мы вынужденно закрываем дизель-генераторами, но экономика на дизелях сами понимаете какая.

Кроме того, на наш новый проект — Угаханское месторождение — нужно еще порядка 14 мегаватт, и мы запросили у энергетиков технические условия на присоединение. По закону нам обязаны выдать техусловия на энергоснабжение этого ГОКа, выполнив которые, мы подключимся: это может быть строительство ЛЭП за наш счет, или мы просто денег должны будем заплатить энергетикам за подключение и усиление сети. Парадокс в том, что ЗАО «Витимэнерго» просто не выдает нам техусловия с договором. Ладно бы миллиарды рублей запросили за присоединение, чтобы мы сами отказались. Просто не выдают договор. С нашей точки зрения, никакого экономического и правового обоснования подобному поведению нет.

За защитой своих законных интересов мы обратились в ФАС и в суд. Эти органы приняли ряд решений, подтверждающих нашу правоту. Парадокс еще и в том, что мы реально готовы инвестировать значительные средства в развитие энергетики района. Мы выполнили ТЭО, сейчас завершаются проектные работы по установке источников реактивной мощности на подстанциях Бодайбинского района и железнодорожной станции Северобайкальск, что позволит обеспечить дополнительный переток в район не менее 12 мегаватт при стоимости проекта порядка 600 миллионов рублей. Эта работа, выполняемая совместно с РЖД, нашла активную поддержку правительства области, но тонет в очередных отлагательных условиях нашего местного энергомонополиста.

— В Бодайбинском районе расположено одно из крупнейших в России и в мире еще не разрабатываемых месторождений — Сухой Лог. Минприроды недавно объявило, что аукцион на него в этом году не состоится, но уже в 2014- м он вполне возможен. Будет ли « Высочайший» в нем участвовать? И  сколько, по вашей оценке, должна стоить лицензия на его разработку?

— Мы готовы участвовать в освоении этого объекта в той или иной форме. По нашей оценке, стоимость лицензии не должна быть больше 200–300 миллионов долларов. Это справедливая цена. Ведь там нужно будет очень сильно вкладываться в инфраструктуру. Высокая цена лицензии сделает неподъемным проект добычи золота. Мы считаем, что ни одна частная компания не в состоянии справиться с этим объектом без поддержки государства: ни «Высочайший», ни «Полюс Золото». Это в первую очередь инфраструктурный проект, там нет ни дорог, ни энергетики — ни один частник не полезет вкладываться в инфраструктуру.

Лицензия на Сухой Лог предполагает еще шесть-семь лет на доизучение объекта. Затем будет проектирование и строительство фабрики. То есть реальное золото там будет только через десять лет после получения лицензии, не раньше.

Поэтому если недропользователем или оператором Сухого Лога будем не мы, то мы все равно готовы к сотрудничеству — готовы покупать у будущего недропользователя руду на карьере, перевозить на свои фабрики и перерабатывать. И ему не придется ждать годы, пока он будет осваивать месторождение и строить на нем свои золотоизвлекательные фабрики. Он сразу же сможет получать маржу от продажи руды нам, местные жители — достаток, а государство — налоги.     

По словам представителя Polyus Gold International: претензии к "Полюс Золоту" необоснованны. ЗАО "Витимэнерго" ведет свою деятельность в полном соответствии с законодательством и объективными техническими возможностями. В настоящее время за счет "Полюса" реализуется проект строительства первой очереди воздушной линии Пеледуй-Мамакан стоимостью 4 млрд рублей, которая соединит энергоизбыточный запад Якутии с Бодайбинским районом Иркутской области, где в зимний период существует недостаток мощности, тем самым решив проблему дефицита электроэнергии в районе.

 

Язык учености

Максим Соколов

Максим Соколов

Хрестоматийное замечание М. В. Ломоносова: «Карл Пятый, римский император, говаривал, что гишпанским языком с Богом, французским — с друзьями, немецким с неприятелем, италианским — с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку искусен был, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно, ибо нашел бы в нем великолепие гишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италианского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языков» — спустя два с половиной века удивляет тем, что в подробном перечислении вовсе отсутствует язык аглицкий, который сегодня уверенно идет не то что к главенству, но даже и к безраздельному господству в науке и высшей школе. За столь исторически краткое время такие большие перемены.

Эффективность, этот бог века сего, выражающаяся в рейтингах вузов и в научных рейтингах, так неблагосклонна к русской науке и высшей школе отчасти еще и потому, что все эти рейтинги полностью англизированы. Университеты ранжируются таким образом, что заведения, где преподавание происходит по-английски, имеют явное преимущество перед прочими. Что и объясняет тот удивительный перекос, когда европейские (и не только российские, и не только восточноевропейские) университеты со славной многовековой историей либо вообще не входят в первые 200, либо занимают место в самом хвосте, тогда как наверху оказываются университеты англосаксонского мира — в том числе и весьма малоизвестные. Дело может объясняться не только гибелью Европы, но и моноязычностью рейтинга. Высшая школа должна говорить по-английски и только по-английски — или ее не существует. То же и с индексами цитируемости.

На первый взгляд такое положение дел, может быть, представляет известные трудности для людей, недостаточно способных к английскому языку (хотя при такой неспособности зачем же и наукой заниматься?), но в принципе является отражением очень давней и почтенной традиции. Возьмем время зарождения университетов в Европе и целые века последующей университетской традиции — латынь была языком учености от Испании до Польши и от Южной Италии до Ирландии. Именно это обеспечивало универсальность этой традиции, послужив подножием ученого интернационала. Сейчас — времена меняются — всеобщим языком учености стал английский, и что же в этом плохого?

Проблема в том, что со Средних веков прошло довольного много времени, и за этот срок возник такой феномен, как литературные национальные языки, в XIV в. по большей части отсутствовавшие. Расцвету национальных языков, сумевших потеснить латынь из сфер, где прежде она господствовала безраздельно, хотя и не в первую, но далеко и не в последнюю очередь способствовало то, что на этих языках стало возможным выражать богатые и тонкие смыслы, включая смыслы ученые. Конечно, первичной при становлении литературного языка является государственная надобность; как давно замечено, литературный язык — это диалект с армией и флотом, но довольно быстро, а порой синхронно наряду с армией и флотом появлялась национальная словесность и национальная наука с высшей школой.

Сам-то человеческий язык древнее и письменности, и литературного канона и при этом как-то удовлетворял коммуникативные надобности людей, да и сейчас в каком-нибудь селении или стойбище вполне удовлетворяет. Но литературный язык обладает большим богатством, позволяющим обсуждать больший круг смыслов, нежели то возможно на варварских наречиях. В уповании — вполне сбывшемся — на эту достойную будущность и было сказано: «И для того нет сумнения, чтобы российское слово не могло приведено быть в такое совершенство, каковому в других удивляемся».

Но функция формирует орган — и к языку это тоже относится. Когда язык учености и высшей школы один-единственный и при этом чужой, уменьшается — за ненадобностью — богатство своего, и он предсказуемо деградирует до состояния наречия; попытки же ученых бесед ведутся на дивной смеси английского с нижегородским. Общее же понижение статуса национального языка тем более стимулирует к ведению ученых бесед на чужой латыни, что дополнительно ускоряет варваризацию.

Которая и вообще в любом случае есть зло, в нашем же случае зло сугубое, поскольку в силу известных неблагоприятных исторических обстоятельств в русском языке был прерван процесс осмысления общественных реалий и выработки адекватного языка для их описания. «Кейсы», «компетенции», «дорожные карты», «мягкие силы» и тому подобный словесный сор вызывает раздражение не только своей уродливостью — хотя и ею тоже. Они нарочито подчеркивают нашу безъязыкость и зияние пустоты на месте совершенного российского слова.

Собственно, хватило бы и этого, чтобы усомниться в безусловной благостности языковой унификации, но ведь и почтенная аналогия с серебряной латынью Средневековья, вместо которой ныне выступает английский, не совсем точна. Латынь — мертвый язык, которым она была еще при зарождении европейской науки и не стала живее в вестфальскую эпоху. Но это значит, что ни один субъект политики не приобретал того важного преимущества, которое заключалось в том, что его природный язык был в то же время и общеобязательным, универсальным. Тем более мощный политический субъект, власть которого и без дополнительного языкового преимущества, позволяющего производить смысловой диктат, близка к безраздельной, а с этим преимуществом она еще более умножается.

Довольно много сказано о долларе и значении всемирного сеньоража, что же говорить о такой картине, когда сеньораж денежный укрепляется сеньоражем языковым и смысловым. Тут поэтическое «И мы сохраним тебя, русская (французская, немецкая, итальянская etc.) речь, великое русское (французское etc.) слово» приобретает сугубо практический смысл.