Максим Соколов

Максим Соколов

Бирюлевское убийство, а затем много более громкое душегубство в волгоградском автобусе породили внезапное перемирие между официозом и либеральными общечеловеками. Не объявляя о том, что Океания всегда была союзником Востоказии, и те и другие стали вести себя как совоюющие стороны, дружно обрушившись на русских националистов, погромщиков, наследников Гитлера etc., причем погромная идеология понималась весьма широко.

И в официозных СМИ, и в совершенно не официозных пошло усиленное повторение: «Преступность не имеет национальности», и даже весьма робкие возражения против этого символа веры влекли за собой однозначную квалификацию: «Погромщик!» По крайней мере, субъект, сильно подозрительный в данном отношении. Говорящие, что Россия, в отличие от Запада, чужда политкорректности, были посрамлены.

Причем, как в случае хоть западной, хоть новейшей российской политкорректности, суть вопроса людей мало занимала. Главное — отвечать по уставу и не вдаваться в подробности. Потому что стоит начать задавать уточняющие вопросы, так сразу все делается значительно менее политкорректным. Социологи знают феномен, когда на вопрос «Ходите ли вы в театр по крайней мере раз в месяц?» человек бодро отвечает: «Да!», на предложение же назвать наиболее запомнившиеся ему за последний год спектакли отвечает: «Э-э-э». Но такая картина наблюдается не только с театром. Человек может бодро рапортовать, что преступность не имеет национальности (естественно, и религиозной принадлежности), но при вопросе, как он отреагирует на сидящую по соседству в автобусе фигуру в черном хиджабе, с вариантами: а) покинет автобус; б) потребует, чтобы фигура его покинула; в) останется сидеть рядом как ни в чем не бывало, ответ уже не будет таким однозначно бодрым. Если же настырный совопросник пойдет дальше и предложит представить, что человек в этой гипотетической ситуации находится не один (возможно, сам он храбрец, не кланяющийся пулям и осколкам), но с женой и детьми, ответ — при минимальной честности респондента — будет и вовсе не бодрым. А равно и не политкорректным.

Тем более что опрос de facto давно уже проведен. Люди, профессионально отвечающие за безопасность: полицейские, сотрудники спецслужб, сотрудники безопасности на транспорте (например, в аэропортах), пограничники, таможенники, прекрасно знают, что преступность очень даже имеет и национальную, и религиозную принадлежность. И внимательно смотрят на проверяемого — кто он и откуда. Причем не только отечественные полицейские etc. — положим, наши заражены дикими предрассудками, — но всякие, в том числе из самых цивилизованных стран. Потому что с них спрашивают в первую очередь за случившиеся прискорбные инциденты, недопущение которых есть первейшая задача, и только потом — за недостаточную политкорректность.

Довольно было бы и этого различия между ситуацией, когда благопотребное многоглаголание никого ни к чему не обязывает, и ситуацией, когда от правильного или неправильного взгляда на то, есть ли у преступности национальность, может зависеть жизнь многих людей. Но и без такого критического эксперимента есть сильные сомнения в истинности исходного тезиса. Будь он истинен, неясно, зачем было бы предписывать сокрытие этнической принадлежности правонарушителя в сообщениях для публики. «Группа молодежи», притом что из контекста очевидно, что молодых людей зовут не Жаками и Франсуа, а несколько по-другому. Равно как и вообще сокрытие правоохранительной статистики — кто что нарушил, кто что за это получил и какого происхождения были нарушившие и получившие. Если бы преступность не имела национальности, так что же было бы скрывать?

Столь упорное игнорирование очевидности объясняют тем, что понятие коллективной вины должно быть искореняемо любой ценой. Если факты недостаточно способствуют этому безусловному искоренению, тем хуже для фактов. Такая непримиримость необходима, поскольку даже самомалейшая уступка принципу коллективной ответственности — прямая дорога к холокосту и Аушвицу. «Люди, я любил вас, будьте бдительны», а равно «Блюдите, сколь опасно ходите».

Притом что разумная предосторожность никогда не помешает, но в равной степени не помешает и различение предметов, о которых идет речь. Принцип коллективной вины предполагает наказание (а в перспективе и прямое уничтожение) не только преступника, но и его соплеменников. Тогда как из тезиса о том, что преступление имеет национальность, вообще не следует никакой санкции — ни мягкой, ни безгранично суровой к соплеменникам преступника, — но только большая или меньшая осмотрительность при сношениях с представителями той или иной нации. Ибо статистика — упрямая вещь, и она недвусмысленно говорит, что наткнуться на удар ножом более вероятно при столкновении с лицом кавказской национальности, быть разорванным на куски — при соседстве с фигурой в хиджабе, а стать жертвой мелкого воровства — при контакте с вольнолюбивыми цыганами.

В практической жизни самый либеральный либерал, а равно и самый верноподданный сторонник В. В. Путина, как правило, это учитывает. Своя рубашка ближе к телу, да и кошелек тоже. Как дело-то до серьезного доходит, все очень даже понимают логику спецслужб — разное соседство дает разную степень риска. Но если службу безопасности аэропорта никто не обвиняет в желании учинить холокост, то имеет смысл вообще быть аккуратнее в давании уроков спецслужбам и не поминать холокост всуе. В смысле обережения себя и своих ближних все мы в какой-то мере спецслужбы. Иначе не обережешься.