Дмитрий Гришанков

Чего мы ждем от высшего образования и какие университеты нужны стране? Внятного ответа нет, и это порождает метания в погоне за местами в рейтингах. В этой статье мы попытались обобщить мнения ведущих специалистов*

Рисунок: Игорь Шапошников

О российской высшей школе сейчас принято говорить в повелительном наклонении. От вузов требуют войти в топовые позиции мировых рейтингов, представить доказательства своей эффективности, развивать инновации и наращивать цитируемость в научных изданиях. Мнением самих руководителей университетов о приоритетах развития интересуются реже.

Мы подробно поговорили с ректорами десятка ведущих вузов России о том, зачем нашей стране нужны университеты и в каком направлении их надо развивать. Выслушали точку зрения чиновников и работодателей. По результатам бесед выкристаллизовались семь главных вызовов, ответить на которые российским университетам так или иначе придется.

1. Приоритет — обучение

На простые вопросы отвечать труднее всего. Зачем России университеты? Ответы руководителей вузов, работодателей, экспертов были разными, но сошлись все на банальном: «Учить». Виктория Петрова , заместитель генерального директора по региональной работе группы «Базовый элемент»: «Российская вузовская система нужна прежде всего для того, чтобы готовить специалистов, причем самой высокой квалификации, для определенных видов управленческой, научной и исследовательской деятельности». Ее формулировку уточняет Михаил Эскиндаров , ректор Финансового университета: «Если наш выпускник востребован, на него есть спрос со стороны работодателей, за ним охотятся и приглашают на работу уже на третьем-четвертом курсе, я считаю, что мы выполнили свою миссию. При этом есть еще одна задача. Я хочу, чтобы выпускник работал на благо России. Не обязательно оставаться в России, но работать — на благо России».

Казалось бы, не стоило терять столько сил и времени, чтобы получить столь очевидные ответы. Но очевидны они лишь на первый взгляд. Для тех, кто вовлечен в образовательный процесс, не новость, что в качестве целей перед ними ставятся наука, цитируемость, мало кому понятная инновационность и коммерциализация, безликая эффективность и прочее.

Нет, безусловно, в беседах тоже назывались иные цели. Например, ректор Уральского федерального университета Виктор Кокшаров совершенно справедливо указывает, что университет должен давать студентам «возможность не только обучаться, не только получать какие-то практические производственные навыки, но и раскрывать их творческие способности, таланты. Творчество может быть в сфере предпринимательства, в области культуры, искусства или спорта. Человек должен иметь возможность себя проявить». Еще один аспект, который обязательно должен быть присущ университету, — это умение прививать любовь к предмету, к профессии, добавляет Виктория Петрова.

Петр Чубик, ректор Томского политехнического университета: «Можно назвать массовизацию высшего образования социальным образованием. Если бы в начале 1990-х мы не пристроили молодежь в вузы, создав многочисленные филиалы, что бы она делала?»

Фото: ИТАР-ТАСС

Ну и, наконец, самая неоднозначная функция университета — научные исследования. Об этом очень удачно высказался ректор МГИМО Анатолий Торкунов : «Хороший университет должен генерировать, воспроизводить знания на новом уровне познания и науки. Наука очень важна для университета, но абсолютизация этой важности может привести к совершенно нежелательным последствиям». У нас все же совершенно иная, чем, например, в США, история. Это и наличие мощной научной базы вне университетов (например, РАН и прикладные институты). И другая модель преподавания. Хороша она или нет, но еще долго учебная нагрузка на преподавателя будет многократно превышать аналогичную в США. А раз так, то когда ему заниматься исследованиями?

Итак, все едины в том, что главное — это обучение на благо Родины. Осталось лишь решить, как измерить качество этой деятельности. Прямой метрики нет. Приходится ориентироваться на косвенные показатели. И здесь можно выявить два подхода. Один, в частности, назвал ректор Академии народного хозяйства и государственной службы Владимир Мау : «Я уверен, что хорошее образование там, где хорошие студенты, хорошие слушатели. Мы должны обеспечить такое качество образования, которое будет востребовано лучшими». Качество поступающих с грехом пополам можно оценить по ЕГЭ, результатам олимпиад и прочему. Другой подход охарактеризовал ректор НИУ ВШЭ Ярослав Кузьминов : «Если мы оцениваем качество образования, нам совершенно не нужно знать, сколько квадратных метров площади приходится на одного студента. Выскажу страшную мысль. Нам даже необязательно знать, сколько научных работ выпустили преподаватели данного факультета. Важны лишь два аспекта. Первый: твердо ли знает студент основы своего предмета. Именно основы — остальное можно освоить ситуативно, найти в справочниках. Чтобы это узнать, нам нужен не зависимый от вуза выпускной экзамен, которого пока нет. Второе: сколько зарабатывает выпускник через два–пять лет после окончания вуза. Вуз смог внести вклад в его человеческий капитал или нет? Это оценка среднего дохода выпускника по отношению к средней зарплате людей без высшего образования. Она тоже не делается. Если мы не имеем результатов этих двух измерений, бессмысленно говорить о мониторинге качества вузов как об инструменте борьбы с псевдообразованием».

Александр Ефремов, декан факультета авиационной техники МАИ: «Некоторые говорят про студентов MIT: “Они заплатили, поэтому хорошо учатся”. Но не это основная мотивация. Они знают, что, получив здесь диплом и знания, найдут престижное место»

В общем, все просто: берем основную функцию (обучение) и смотрим, что на входе, что на выходе, в идеале — и то и другое. Но тогда выясняется, что вход никто из трех международных составителей рейтинга не наблюдает. А что касается выхода, то его частично пытаются замерить рейтинги The Times Higher Education World University Rankings (THE) и World University Rankings компании Quacquarelli Symonds (QS). Причем о корректности этого зtамера можно поспорить (см. «Международный рейтинг университетов: российская версия» ).

2. Глобализация

Это самый очевидный и опасный своей очевидностью вызов. Даже далекие от образования люди прекрасно понимают, как сильно мы оторвались от всего мира. Это порождает штампы, зачастую ошибочные с точки зрения оценки ситуации и вытекающих из этого действий.

По словам заместителя министра образования и науки России Александра Повалко , «практически все российские вузы находятся в замкнутом поле, они работают на одну страну или даже на отдельный регион. Очевидна их склонность к воспроизводству кадров за счет своих же выпускников, а негативные последствия инбридинга никто не отменял. Вузам нужен открытый поиск, они должны действовать на глобальном рынке. Ведь в конце концов все сводится к конкуренции за лучших студентов, ученых, преподавателей».

Прежде всего неплохо бы определиться, почему мы вдруг озаботились глобальной конкурентоспособностью именно в высшем образовании. Конкурентоспособность не может быть достигнута в чем-то одном. Создав университеты мирового уровня, надо предоставить их выпускникам и рабочие места мирового уровня (причем зарплата при этом отнюдь не главное). Или они просто уедут. Владимир Мау: «Хорошее образование там, где на него есть эффективный спрос».

Владимир Мау, ректор РАНХиГС: «Стимулируя обучение за границей, мы обрекаем на деградацию собственную систему образования. Опыт Петра I неуместен. Когда он посылал юношей учиться за границу, в России не было системы образования»

Но это не значит, что мы должны до поры до времени расслабиться и ради сохранения кадров содержать второсортные университеты. А вот мнение Михаила Эскиндарова: «Я считаю, что нам нужны специалисты, знающие специфику российской действительности, российской экономики. Она еще не западная, не рыночная, пока это квазирыночная экономика. Человеку, который приезжает сюда, зачастую очень сложно ориентироваться в российской действительности. Друзья часто спрашивают меня, отправлять ли им ребенка учиться в ведущие западные университеты. Я советую не отправлять, во всяком случае для получения степени бакалавра».

Следующая линия «глобального разлома»: мы совершенно чужие для довольно сплоченного международного научно-педагогического сообщества. Нас попросту не знают и не очень стремятся узнать: нет стимулов. Вот как об этом высказался Ярослав Кузьминов, обсуждая доступ наших ученых к публикациям в международных журналах: «При равных условиях больший доступ имеют американцы, англосаксы. Безусловно, российские, малайские, французские ученые тоже имеют доступ. Все объясняется культурой. Есть понятие социальных связей, социальных сетей». Нам предстоит не просто познакомиться, а стать своими на этом жестком и конкурентном рынке интеллекта. Виктор Кокшаров: «Необходимо, чтобы отдельные ученые, имеющие соответствующий потенциал и возможности, пробивались в мировую научную элиту при помощи университетов и государственных структур. Важно, чтобы наши ученые входили в состав советов ведущих международных научных изданий».

Далее — язык. По словам Ярослава Кузьминова, «при царе представить себе профессора университета, который не владел бы немецким, французским и хотя бы отчасти английским языком, было просто невозможно. За последние сто лет таких профессоров не осталось. Давайте выращивать новых!» Его мысль развивает Владимир Мау: «Необходимо усиленное изучение иностранных языков — не менее трех, причем один из них восточный».

Николай Кудрявцев, ректор МФТИ: «Если университет сделан правильно, то влияние “стен” должно проявиться. Многие вузы имеют свое лицо. Внутри Московского физико-технического института я различаю факультеты. Я чувствую их самобытный дух»

Фото: ИТАР-ТАСС

Однако с языками важно не переусердствовать. По мнению Анатолия Торкунова, «если мы не будем развивать науку на русском языке, то в значительной степени лишим русский язык одного из мощнейших стержней. Дело в том, что наука на русском языке — это не только научные достижения, но и развитие национального самосознания, а также собственно русского языка. По этой причине увлечение англоязычной наукой для такой большой страны, как Россия, где одной из основ существования и развития нации является, естественно, русский язык, было бы непростительной ошибкой, если не сказать больше». Так что преподавание, исследования и статьи на русском не только рано списывать со счетов, их надо всячески поддерживать. И один из ключевых факторов — создание авторитетных российских научных журналов. С участием ведущих иностранных ученых как в редколлегии, так и в качестве авторов.

Еще одно расхожее мнение: нам надо пойти по пути Китая и ряда других стран, отправив наших специалистов на выучку в ведущие (опять-таки: по какому списку? китайцы именно для этого сделали свой) университеты. Владимир Мау по этому поводу высказал жесткую позицию: «Мы должны понимать, что, стимулируя обучение за границей, мы стимулируем деградацию собственной системы образования. На это надо идти с открытыми глазами. Опыт Петра I неуместен. Когда он посылал юношей учиться за границу, в России не было системы образования. Очень показателен опыт Индии. Поскольку благодаря отсутствию языковых барьеров вся элита смогла учиться в британских вузах, в Индии не появилось хороших университетов».

Ярослав Кузьминов, ректор НИУ ВШЭ: «Для оценки качества образования важными являются лишь два аспекта. Первый — твердо ли знает студент основы своего предмета. Второй — заработок выпускника через два — пять лет после окончания вуза»

И наконец, еще один немаловажный фактор глобальной конкуренции — денежный. С одной стороны, стоимость обучения в российских вузах приблизилась к мировому уровню. С другой — зарплаты просто смешные. Ярослав Кузьминов: «Конкурировать на глобальном рынке — это не средняя зарплата по региону, умноженная на два. Так что даже в Томске, где средняя зарплата 30 тысяч рублей, нужно платить сильным преподавателям не 60 тысяч, а 300 тысяч, иначе ни одного сколько-нибудь перспективного человека удержать не удастся».

3. Массовость образования

Если в 1990 году в России было 2,8 млн студентов, то в 2012-м уже более 6,3 млн. Это не только наш тренд, аналогичная ситуация с «всеобщим высшим образованием» наблюдается во многих странах, особенно в развивающихся. Наше своеобразие лишь в том, что этот тренд наложился на тренд сокращения финансирования образования.

Казалось бы, нет ничего плохого в массовости образования. Тем более что отчасти это восполняет пробелы среднего образования. Более того, вроде бы повысилась доступность образования. Однако, как заметил Владимир Мау, «обилие бюджетных мест не гарантирует доступности. Качественных вузов все равно довольно мало. Говорят, что у нас резко ухудшилось высшее образование. Оно ухудшилось в среднем, из-за количественного его роста. Количество хороших бюджетных мест осталось примерно таким же, как было в Советском Союзе: 15–20 процентов выпускников школ поступают в хорошие вузы. Правда, возникает другой вопрос: что лучше — мало кому доступное, но очень хорошее образование или массовое разнокачественное? Я считаю, что плохой университет лучше отсутствия университета. Если человек идет в вуз, хоть как-то, хоть чему-то его там будут учить».

Виктор Кокшаров, ректор УрФУ: «Необходимо, чтобы наши ученые пробивались в мировую научную элиту при помощи университетов и государственных структур, входили в состав советов ведущих международных научных изданий»

Виктор Кокшаров к этому добавляет аргумент социальной функции университетов, особенно их филиалов: «С одной стороны, филиалы не могут, к сожалению, обеспечить должное качество образования, там недостаточно высококвалифицированных преподавателей. С другой стороны, для тех муниципальных образований, где находятся филиалы, они являются важнейшим элементом социальной среды. Они дают возможность получить образование тем людям, которые по каким-то причинам не могут покинуть предприятие, не могут уехать из города. При этом часть филиалов мы все равно будем сокращать». А Петр Чубик , ректор Томского политехнического университета, уточняет: «В развивающихся странах происходит массовизация высшего образования — назовите это социальным образованием. У нас это произошло в начале 90-х, когда надо было понимать, что делать с молодежью. Если мы бы их не пристроили в вузы, не создали многочисленные филиалы, что бы они делали? Работы ведь не было».

Более решительно настроен Ярослав Кузьминов: «80–90 процентов филиалов российских вузов — это машины для зарабатывания денег. Людей просто обманывают, это не высшее образование. Если минимальные стандарты там не соблюдаются, у филиала нет собственного коллектива преподавателей, то лучше перевести поток студентов на заочное обучение в ближайший региональный вуз».

А с точки зрения непосвященных, остается один вопрос: как отличить диплом, полученный в Москве, от диплома всеми забытого филиала?

4. Новые технологии обучения (чему и как учить)

Неправда ли, странно, что вопрос, как и чему учить, не на первом месте? Но именно такое сложилось ощущение после многочисленных бесед. Говорят об этом не сразу. Хотя, затронув наконец эту тему, готовы развивать ее бесконечно. Если обобщить все высказанное, то главный тренд — индивидуальность образования .

Индивидуализация, конечно, не за счет принципа «один студент — один преподаватель», а за счет достаточного количества модулей, из которых можно выбирать индивидуальную траекторию. Причем в идеале эти модули можно получать в разных университетах (Владимир Мау). И не только модулей, но и вариантов, траекторий обучения. Есть склонность к науке — выход в магистратуру и далее в аспирантуру. Есть склонность к производству — соответствующая траектория. Нет особых талантов и желаний — тоже должна быть своя траектория, аналог добротной средней школы или ПТУ.

Индивидуализация ведет к целому ряду новаций. Прежде всего непрерывность образования. Это не дань моде, а обоснованная практикой необходимость. Владимир Мау: «Качественное отличие мира индустриального от постиндустриального состоит в том, что вы не можете получить специальность на всю жизнь. Учиться теперь надо постоянно. Я всегда объясняю родителям, что мы и их школа тоже. У нас можно учиться с 14 лет и до конца жизни, на всех этапах профессиональной карьеры».

Виктория Петрова, замгендиректора группы «Базовый Элемент»: «Сейчас работодатели тратят на переучивание и подготовку своих сотрудников больше денег, чем государство тратит на все высшее образование в целом»

В свою очередь, непрерывность требует новой организации образования, оно должно становиться как можно более приближенным к обучаемому, отсюда необходимость развивать дистанционные формы, «внедрять новые технологии, от онлайн до разного рода симуляторов, тренажеров» (Владимир Мау). Переход к дистанционным формам обучения неизбежным считает и Михаил Эскиндаров: «Мы постепенно будем переводить студентов с классического заочного обучения на дистанционное по многим причинам, в том числе из-за экономической выгоды. Мы получаем возможность транслировать лекции, практические семинары известных людей из Москвы». Распространение дистанционных форм обучения неизбежно еще и потому, что в этот процесс уже включились и вневузовские структуры. Анатолий Торкунов: «Они зачастую создаются корпорациями, в том числе в сфере СМИ. Недавно ИД “Коммерсантъ” заявил о создании Академии журналистики, при этом речь идет о собственных программах, не связанных с дипломом или удостоверением какого-либо учебного заведения».

Однако пока тенденция к индивидуализации, а уж тем более к непрерывности образования в наших вузах входит в прямое противоречие с существующей моделью учебного процесса. В частности, с нагрузкой, которая приходится как на преподавателя, так и на студента. Она предполагает освоение/преподавание столь разнообразного и значительного объема материала, что времени на самостоятельную работу остается крайне мало. По словам Ярослава Кузьминова, недавно принятые образовательные стандарты для высшей школы «предполагают 24–26 часов для каждого студента в неделю. В мире максимальное количество часов — 16–18. Человек может сосредоточенно и глубоко изучать три предмета одновременно. Он не может изучать шесть предметов. Студент изучает их так, чтобы сдать. Наличие избыточного количества курсов приводит в лучшем случае к поверхностным знаниям». Сверхнагрузка на студентов неизбежно приводит к такой же избыточной загруженности преподавателей. Михаил Эскиндаров: «Профессор западного вуза не поедет преподавать в Россию. Если мы попытаемся заставить его, как нашего профессора, взять 450–500 часов аудиторной или иной нагрузки, он этого не сделает никогда. Почему преподаватели западных университетов имеют множество публикаций, активно участвуют в научных исследованиях, работают на различных престижных конференциях? Потому что нагрузка, например, английского или американского преподавателя составляет не более 100–120 часов за учебный год. Остальное время он должен отрабатывать часы путем подготовки статей, учебников».

5. Общественное настроение

Известно, что студенты ругают преподавателей, а те, в свою очередь, сильно недовольны студентами. Родители недовольны и теми и другими. Похоже, все они правы. У нас плохо отформатировано взаимопонимание: зачем родители направляют ребенка учиться, чего ждет студент от университета, а преподаватель от студента?

Виктория Петрова о студентах: «Они ленивы, незаинтересованны, не обладают никакими ценными знаниями, легко и непринужденно угробят любое порученное дело. Правда, большинство из них можно адаптировать к квалифицированному труду, и наши трудовые коллективы, в общем, с этим справляются. Но почти каждый такой “специалист”, не понимающий своего места в жизни, своих способностей и склонностей, не подготовлен еще и к социальной, жизненной ответственности, к тому, что после долгого и дорогостоящего переобучения — а сейчас работодатели тратят на переучивание и подготовку своих сотрудников больше денег, чем государство тратит на все высшее образование в целом, — он и сам должен приносить пользу обществу, предприятию, своему коллективу, семье, а он категорически не научен даже думать об окружающих. В лучшем случае будет делать что-то для себя».

Анатолий Торкунов, ректор МГИМО: «Увлечение англоязычной наукой для такой большой страны, как Россия, где одной из основ развития нации является, естественно, русский язык, было бы непростительной ошибкой»

За рубежом, по словам декана факультета авиационной техники Московского авиационного института Александра Ефремова , поработавшего в MIT, дело обстоит иначе: «Студенты там разные, но они ориентированы на то, чтобы получить максимум знаний и опыта. Многие наши студенты “сачки”, которые “отбывают номер”. Некоторые говорят: “Они заплатили, поэтому хорошо учатся”. На самом деле не это является основной мотивацией. Они знают, что MIT — это школа, диплом которой ценится очень высоко. Получив, во-первых, диплом, во-вторых, знания в этом университете, он найдет престижное место и будет хорошо работать. По этой причине там надо получить знания».

Ярослав Кузьминов считает, что, пока такого понимания не сложилось, нужно обеспечить конкуренцию: «Я бы сохранил отечественную жесткость системы. Когда к нам приезжают коллеги с Запада, они говорят: “У вас сумасшедший отсев студентов! Как можно так негуманно поступать?” Я считаю, что принцип высокого отсева неуспевающих, жестких обязательств студента: если выбрал определенную специализацию, будь добр осваивай ее до конца — все это на нынешней стадии нашего развития очень нужно. Ведь мы ленивые. Жесткий подход и риск отчисления я бы оставил».

Не лучше подготовлены к встрече с университетом и родители. Согласно исследованию «Эксперт РА», среди работодателей наиболее востребованы выпускники технических вузов, а родители упорно тянут своих чад в юристы и финансисты. Почему? Ответ дает Виктория Петрова: «У многих моих знакомых в этом году дети поступают в вузы. Родители, естественно, звонят и спрашивают совета: куда? Вопрос жизни и смерти: что выбрать — Академию народного хозяйства или Академию внешней торговли? Но никто из родителей не мыслит конечными категориями: а кем в итоге хочет стать их ребенок, к чему он стремится, к чему у него способности? Какие профессиональные навыки и знания он получит, где станет их применять? Таких вопросов себе никто не задает».

Михаил Эскиндаров, ректор Финансового университета: «Друзья часто спрашивают меня, отправлять ли им ребенка учиться в ведущие западные университеты. Я советую не отправлять, во всяком случае для получения степени бакалавра»

Общество меняется крайне медленно. Владимир Мау связывает свои надежды с усилением роли частного спроса: «У нас привыкли видеть в платежах за образование и здравоохранение признак бедности, нехватки бюджетных средств. Для развитых стран (а Россия страна развитая) это не так. С повышением общественного благосостояния готовность людей инвестировать в себя будет расти, и это тем более справедливо в условиях все большей индивидуализации образовательных траекторий. Тенденция к индивидуализации и непрерывности образования объективно усиливает роль частных инвестиций в его развитие».

6. Концентрация интеллекта

Довольно очевидный тезис: образование качественнее там, где сформировалась интеллектуальная среда, где легко найти товарища по интересам, где собирается большое количество разнопрофильных специалистов и есть условия для междисциплинарного взаимодействия. Однако на практике это пока реализуется лишь в форме слияния и укрупнения вузов. И не всегда удачно. А нужны более тонкие формы организации.

Виктор Кокшаров: «Мы сейчас ведем диалог даже не с местным, а с федеральным правительством в отношении поддержки нашей идеи создания Уральского технополиса на базе университета. Это новый кампус, оснащенный по последнему слову техники, где будут учиться в первую очередь магистранты и аспиранты, то есть специалисты высшего звена. Рядом планируется технопарк высоких технологий, где действуют малые инновационные предприятия, которые мы создаем. Студенты и преподаватели будут тут же развиваться и организовывать опытные производства. Немного дальше будет индустриальный парк, где уже можно выходить на крупные промышленные производства, если компании вырастут. Этот подход обеспечит единство трех составляющих: образование, наука, инновации. При компактном расположении укрепляется командный дух. Вот почему мы ратуем за формирование кампуса, по крайней мере для специалистов высшего звена, то есть магистрантов, аспирантов. Важен не только командный дух. Специалисты варятся в этом соку, они взаимодействуют друг с другом, с преподавателями, осуществляют научные разработки. Создается и взращивается критическая масса».

Александр Повалко, замминистра образования и науки: «Вузам нужен открытый поиск, они должны действовать на глобальном рынке. Ведь в конце концов все сводится к конкуренции за лучших студентов, ученых, преподавателей»

Фото: ИТАР-ТАСС

Беда большинства российских вузов в том, что в результате роста они оказываются разобщены территориально. Это непростая проблема. Ярослав Кузьминов: «Мы приходим к идее так называемого распределенного кампуса. На Садовом и Бульварном кольце довольно много места. Мы считаем, что нужно не гипотетически искать, где строить “Вышку” заново, а просто последовательно скупать дома в центре города или получать их от каких-то ведомств. Таким образом можно построить университет, между корпусами которого будет сравнительно небольшое расстояние. Мы считаем, что должны стремиться к пешей доступности. До 2020 года у нас есть план создать кампус в основном в рамках центра».

Наконец, важно не просто сконцентрировать интеллект и обеспечить ему инфраструктуру. Никто не отменял такую ценность университета, как свобода. Продолжает Кузьминов: «Интеллект и культура нации растут там, где есть зона свободы. Знаете, из кого образовалась “Вышка”? Она образовалась из кафедры истории народного хозяйства и экономических учений МГУ. Очень большая доля сотрудников прошла через эту кафедру. Знаете почему? Потому что не надо было “креститься на красный угол”. Если ты занимался первобытно-общинным строем, как ваш покорный слуга, можно было вообще ни на кого не оглядываться.

И сейчас, несмотря на все проблемы становления нашей демократии, интеллектуального давления, я думаю, все-таки нет. Мне кажется, что прорыв возможен там, где будет наибольшая концентрация интеллекта».

7. Самоидентификация

Все университеты-лидеры, будь то российские, американские или европейские, уникальны. У каждого есть своя ниша на рынке образовательных услуг, у каждого свой неповторимый стиль. У МФТИ нет аналогов, он такой один. РАНХиГС — даже затруднительно подобрать университет-аналог, с которым ему имеет смысл сравнивать себя. И это можно сказать практически о каждом из российских топ-30 или мировых топ-100 (по любой методике). И хотя, сравнивая их, мы так или иначе пытаемся всех привести к единому знаменателю, для развития университета осреднение равносильно смерти.

Эта самобытность отражается на всем: учебных программах и преподавательском корпусе, научных исследованиях и командах КВН. Этот дух впитывают в себя стены, его нельзя создать быстро, на это уходят десятилетия, а то и столетия.

Но позволю себе одно предположение, с которым, впрочем, многие согласились. Значительная доля успеха университета определяется его стенами. И даже если представить себе ужасное: преподаватели прекратили совершенствоваться и толком учить, не ведется никакой научной работы, то на результат это повлияет очень нескоро. Многие годы в университет продолжит идти молодежь определенного склада, которая будет взаимодействовать между собой и с внешним миром и неизбежно воспроизводить свой жизненный идеал. Иными словами, стены учат.

Николай Кудрявцев , ректор МФТИ: «Если университет сделан правильно, то это (влияние “стен”. — “ Эксперт” ) должно проявиться. Многие вузы имеют свое лицо. Внутри Московского физико-технического института я различаю факультеты. Я чувствую их самобытный дух. Это помогает сильно». Михаил Эскиндаров: «В корпусе на улице Кибальчича все аудитории именные. Они носят имена выдающихся преподавателей, профессоров, которые работали в университете в течение последних 95 лет. В корпусе, где мы находимся, на первом этаже золотыми буквами написаны имена этих людей. У нас также размещены таблички, например “Основатель эндаумент-фонда” или за чей счет отремонтирован корпус. Безусловно, это имеет воспитательное значение».

К сожалению, административные реформы в образовании сильно поспособствовали разрушению этих стен и в прямом, и в переносном смысле. Многочисленные переименования в погоне за статусом то университета, то академии, а теперь процессы слияний-поглощений размывают, а то и хоронят хорошо известные бренды. Мы это прочувствовали во время опросов студентов и выпускников: многие вузы никто просто не мог опознать. Присылали вопрос: а что это было при социализме?

* Статья написана по итогам серии углубленных интервью. Среди наших собеседников: Александр Ефремов, декан факультета авиационной техники Московского авиационного института - Национального исследовательского университета; Виктор Кокшаров, ректор Уральского федерального университета им. первого Президента России Б. Н. Ельцина; Николай Кудрявцев, ректор Московского физико-технического института - государственного университета; Ярослав Кузьминов, ректор Национального исследовательского университета "Высшая школа экономики"; Владимир Мау, ректор Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ; Виктория Петрова, заместитель генерального директора по региональной работе группы "Базовый элемент"; Александр Повалко, заместитель министра образования и науки России; Анатолий Торкунов, ректор Московского государственного института международных отношений (университета) МИД России; Петр Чубик, ректор Национального исследовательского Томского политехнического университета; Михаил Эскиндаров, ректор Финансового университета при Правительстве Российской Федерации. С полными материалами бесед можно ознакомиться по адресу raexpert.ru .