В школе, особенно в младших классах, категорически не рекомендуется быть белой вороной. Больше того, быть белой вороной — худшее из возможных преступлений. Можно драться, грубить старшим и хулиганить — это нормально, а демонстрировать тупость — чуть ли не похвально. Задирать одноклассников — обычное для переходного возраста дело: окунул товарища башкой в унитаз — подумаешь, что такого. Чем слабее жертва и грязнее унитаз — тем понятнее твой поступок. Подобное поведение не испортит тебе репутации. Но вот быть белой вороной непростительно. Это прямая дорога в страну изгоев. А кто такой изгой? Изгой — это человек, исторгнутый из социальной группы. И если в двенадцать лет тебе об этом уже кое-что известно, скорее всего, ты — полноправный гражданин страны изгоев.

Быть не таким, как все — казалось бы, что тут такого? Но быть «не таким» можно по-разному.

Некоторые отступления от нормы вполне приемлемы. Например, если у тебя богатые родители — в правильном смысле богатые, и в семье целых три машины правильных марок, — то никто не будет тыкать в тебя пальцем и бросать гнилыми помидорами. Или если одна твоя непохожесть компенсирует другую: скажем, ты туп как пробка, но у тебя отличная координация движений, благодаря которой тебе цены нет в спортивной команде, с тобой тоже все будет в порядке.

Но есть непохожесть, оскорбительная для окружающих, а потому преступная. Преступных непохожестей, в свою очередь, несколько.

1. Нищета. Тебя непременно сочтут нищим, если у тебя нет правильных вещей вроде кроссовок Nike, карманных денег, игровой приставки PlayStation или Xbox, мобильника, телика с плоским экраном и так далее. Неважно, почему именно у тебя нет этих вещей. Если нет, значит, ты нищий обсос. Все, точка.

2. Нестандартная внешность. Это если ты слишком маленький, или слишком длинный, или веснушчатый; если у тебя кривые зубы или, упаси боже, брекеты; если ты тощий или толстый, а особенно жирный; если у тебя слишком много или слишком мало волос, или ты рыжий; если ты некрасивый; если заикаешься или шепелявишь, если у тебя писклявый голос или ты говоришь с акцентом; если у тебя непропорционально длинные или короткие конечности или несимметричные черты лица; если ты косоглазый, близорукий, дальнозоркий и носишь очки в толстой оправе; если у тебя большие родинки на видных местах; если у тебя кожа не такого, как у других, цвета или оттенка; если ты хилый или вообще инвалид.

3. Нестандартное мышление. Это если ты слишком умный или тугодум; круглый отличник или книжный червь; если у тебя оригинальное хобби, или необычные интересы, или своеобразное чувство юмора, короче, если ты чудак.

4. Подозрительные родственники или друзья. Если тебя часто видят в обществе лиц, обладающих перечисленными выше и ниже качествами, ты считаешься одним из них, даже если просто снимаешь у кого-то из них квартиру и не имеешь к ним никакого отношения. К этой же категории относятся дети, которым родители запрещают то, что остальным обычно разрешают.

5. Нестандартная сексуальная ориентация. Как ни странно, этот пункт практически не связан с половой сферой, точнее говоря, с твоими сексуальными предпочтениями. Обвинение в голубизне касается твоего образа мышления или в крайнем случае внешнего облика. В каком-то смысле оно повторяет пункты 2 и 3, но включает более широкий спектр признаков. В силу специфичности присвоение клички «педик» заслуживает того, чтобы быть выделенным в отдельную категорию. Чтобы вы поняли, кого считают голубыми, уточню. Если ты сентиментальный, ты педик. Кому-то сочувствуешь — педик. Много читаешь — педик. Если ты плачешь, ты мегасуперпедик. Пристрастие к определенным музыкальным жанрам и песням тоже выдает в тебе педика. К ним, бесспорно, относится трек Enola Gay.Песни про любовь — однозначно для педиков. Нормальные люди вообще не понимают, что такое любовь и прочие душещипательные глупости. Поют тоже исключительно «голубые», а нормальные люди орут на стадионах кричалки. При этом нормальные люди вполне могут дрочить наперегонки и в знак солидарности обниматься с другими нормальными людьми на спортивных мероприятиях. Мыться в общем мужском душе тоже не возбраняется. Не я придумал все эти правила, я только рассказываю.

В педики попадают и девочки, и им приходится еще тяжелее. Только называются они дайками. Если у тебя широкая кость, ты дайк. Или если у тебя короткие волосы. Или если носишь туфли без каблуков.

На вечное поселение в страну изгоев обычно попадают те из нас, кто повинен сразу в нескольких преступлениях или совершил одно, но с особым цинизмом.

Наверное, вы уже поняли, что я выступал во всех категориях сразу.

1. Я был нищим. Мама прилично зарабатывала — хватало на дом, квартиру и машину. По сравнению с другими матерями-одиночками она была вполне преуспевающей бизнес-леди, но в школе понятие бедности не сводится к финансовому положению семьи. Я мог бы принести выписку с маминого банковского счета, но не перестал бы считаться нищим. У меня не было вещей, которые полагается иметь нормальным людям.

2 и 3. Эпилепсия сделала меня непохожим на других и физически, и интеллектуально. Я считался больным — душой и телом. Кроме того, я был маленького роста и немного отставал от сверстников в физическом развитии. Эта разница немного сгладилась, когда меня оставили на второй год, но вряд ли репутация второгодника поднимает тебя в глазах окружающих. Меня считали умственно отсталым, а поскольку я знал кучу всяких странных вещей, то еще и ботаником. Возможно, я единственный в истории человек, которому то и другое вменяли в вину одновременно.

4. Ну, насчет мамы вы сами все понимаете.

5. Особенности характера и увлечения не оставляли сомнений в том, что я — ультрамегасуперпедик.

Короче говоря, возвращение в школу далось мне нелегко.

Школу Асквита мама выбрала, потому что ее выпускники показывали хорошие результаты на экзаменах, плюс современное оснащение, ну и еще они вроде как исповедовали вечные ценности. В рекламном буклете и на сайте так и было написано: «Школа Асквита: современный подход. Вечные ценности». Если бы в свое время маме пришлось там учиться, ей бы вряд ли понравилось. Но, как я уже говорил, она не считала, что то, что хорошо для нее, будет хорошо и для меня. Она ценила свободу самовыражения и возможность следовать своим убеждениям, в том числе самым фантастическим, нимало не смущаясь тем, что они вступают в вопиющее противоречие с логикой. А мне, по ее мнению, было необходимо хорошо окончить школу, чтобы потом спокойно заниматься тем, что мне интересно. Теперь, когда я стал эпилептиком, это казалось ей особенно важным. Мама твердо решила любой ценой не дать мне отстать от сверстников. При должном упорстве, полагала она, меня примут в любую школу округа даже при нехватке мест. Попробуй они мне отказать, и их тут же обвинят в дискриминации.

Школа носила имя человека, который ее построил и продолжал поддерживать, оплачивая значительную часть расходов. Чуть ли не на первом же уроке ученикам рассказывали, что Роберт Асквит — миллиардер, сделавший себя сам, к чему должен стремиться каждый нормальный человек. Когда-то он основал компанию, которая выпускала шарики для мышек — компьютерных, конечно, а не живых. Вскоре у компании появился конкурент, производивший шарики лучшего качества. Тогда Роберт Асквит воспользовался некоторой частью своих миллионов, чтобы поглотить и уничтожить конкурента. Это называется «свободный рынок». Затем он перевел производство в Китай, где нанял вчерашних крестьян, согласных трудиться за зарплату в несколько раз меньшую, чем та, что он платил английским рабочим. Это называется «глобализация». Когда появились лазерные технологии, спрос на шарики упал и заводы пришлось закрыть. Китайцы, как я подозреваю, лишились даже той нищенской зарплаты, которую получали на заводе, — в точности как до этого англичане. Но Роберт Асквит уже успел вложить свои миллионы в разработку программного обеспечения, производство электроники и интернет-бизнес.

Короче, биография Роберта Асквита складывалась из падений и триумфальных взлетов, иллюстрировавших пользу целеустремленности. Мораль из этого следовала простая: никогда не сдавайся.

Школа была создана по образцу гимназии, в которой Асквит учился с одиннадцати до восемнадцати лет, пока в 1980-е ее в буквальном смысле слова не разорвало на части: в бойлерной что-то взорвалось. К счастью, взрыв случился рано утром, так что никто, кроме сторожа, не погиб.

В школе Асквита ничего взорваться не могло, потому что ее оснастили первоклассным центральным отоплением. Девиз школы, вместе с эмблемой украшающий вывеску и официальные бланки, Роберт Асквит тоже позаимствовал у взорвавшейся гимназии: Ex Veritas Vires. В переводе с латыни это означает «Добро пожаловать в обезьянник».

Ладно, шучу. Просто такой слоган подошел бы школе гораздо больше.

На самом деле Ex Veritas Vires значит «В правде сила».

Благородный девиз, верно? Жаль, что не соответствует действительности.

Обучение в школе Асквита строилось на принципе результативности. Иными словами, главная цель каждого ученика — хорошо сдать экзамены. Понятно, что при таком подходе выпускники всегда получали отличные оценки. То, о чем не спрашивают на экзамене, учить вообще не нужно. Подтверждением тому якобы служила биография отца-основателя школы Роберта Асквита. Образование — не самоцель, а инструмент для зарабатывания денег. Получай на экзаменах хорошие оценки и никогда не сдавайся — со временем станешь таким же богачом, как Роберт Асквит.

Установка на результат диктовала и методику преподавания, по большей части чисто дидактическую: нас заставляли зазубривать всевозможные фактические сведения, а потом объясняли, что мы по поводу этих сведений должны думать. Факты сами по себе вещь интересная, но разве можно понять их вне контекста? Например, на уроках физики нас учили, что F = ma, рассказывали про гравитацию и требовали помнить наизусть законы Ньютона, но про самого Ньютона не говорили ни слова. Я полез в Гугл и выяснил, что он был ужасно занятный дядька. Например, закон гравитации и фундаментальные законы механики он открыл от нечего делать, когда отсиживался дома, прячась от чумы. Разве не любопытно? Еще он изобрел новый тип телескопа и проводил массу времени в попытках превратить в золото другие металлы. Тоже прикольно. Еще вычитал, что у Ньютона были глаза навыкате, лохматая седая шевелюра и заклятый враг по имени Роберт Гук, вроде бы горбун. Все это было потрясающе интересно. Наука, понял я, изобилует увлекательными сюжетами и колоритными персонажами, но почему-то на уроках о них не рассказывают. Разумеется, я не призываю посвящать долгие академические часы изучению биографии Ньютона. Можно уложиться и в пять минут. Узнай мы, как именно Ньютон вывел формулу F = ma, это сделало бы ее более одушевленной, что ли. К сожалению, в экзаменационных билетах вопросов про жизнь Ньютона не было. Действительно, зачем?

Помимо прочего, в школе Асквита был принят определенный кодекс поведения. Например, к мужчинам-учителям полагалось обращаться «сэр», а к женщинам — «мисс». Если в класс заходил взрослый, следовало встать в знак уважения. На каждый случай имелось свое предписание: как стоять, как сидеть, как пожимать руку, как завязывать галстук, как разговаривать. Манере разговаривать уделялось особое внимание.

Мистер Тредстоун, наш учитель английского с седьмого по одиннадцатый класс и одновременно заместитель директора, строго следил, чтобы мы не нарушали правил грамотной речи — ни устной, ни письменной. Особенный упор делался на произношение. Никаких диалектизмов, никаких местных акцентов. Он требовал, чтобы мы использовали полные формы слов и выражений: «здравствуйте», а не «здрасьте», «да», а не «ага» или «угу».

У меня мистер Тредстоун обнаружил склонность к злоупотреблению словами-паразитами, которая проявлялась особенно ярко, когда я пытался что-нибудь объяснить. Я пересыпал свою речь всякими там «ну», «это самое» и «в общем» и часто начинал фразу со слов: «А вы знаете?..», хотя было очевидно, что мой собеседник не в курсе того, о чем я собираюсь ему поведать, иначе зачем я завел разговор.

Но хуже всего была моя неспособность произнести пару фраз, не вставив словечко «типа». Мистер Тредстоун настаивал, что ему не место в английском языке, и если я не полностью уверен в своих речевых формулировках, лучше использовать такие выражения, как «в некотором смысле», «в определенной мере» или «в той или иной степени», поскольку они меньше напоминают лингвистический нервный тик.

В результате я стал употреблять его реже, но лет пять спустя все-таки пришел к мнению, что к слову «типа» мистер Тредстоун был типа несправедлив. Ясно, что во многих случаях его можно опустить за ненадобностью, например в предложениях: «В Антарктике типа холодно» или «Гитлер был типа жесток». Но мир не состоит из черного и белого. Иногда «типа» передает ровно тот оттенок смысла, которого требует контекст. Например, если я говорю, что моя мама типа со странностями, то действительно лучше не скажешь.

Но на мистера Тредстоуна несчастное «типа» действовало как красная тряпка на быка, поскольку служило частным случаем более фундаментальной проблемы. Он считал, что в идеале следует использовать слова, точно выражающие мысль, а такие слова находятся всегда. Английский язык — самый богатый в мире, и если ты не способен подобрать точное определение, это лишь означает, что тебе необходимо расширять свой словарный запас. Не может быть, чтобы нужного слова не существовало: приложи усилия, и ты его найдешь.

В первые годы в Асквите я только и делал, что расширял свой словарный запас. А поскольку я много читал, в том числе научные труды по медицине и физике, то в моем лексиконе появились слова, которых другие не знали. К сожалению, когда я пытался поделиться с кем-нибудь своими познаниями, нужные слова, как назло, не вспоминались. Впоследствии, сталкиваясь с необходимостью подобрать меткое определение, я взял за правило представлять себе, как бы на моем месте выразился мистер Питерсон. Вот уж кто умел всегда попасть в точку. Сам он про это говорил: «Не стоит заниматься сотрясением воздухов».

Что касается мистера Тредстоуна, подозреваю, мистер Питерсон сказал бы, что у него зуд-в-одном-месте.

Если вдуматься, школа Асквита вся состояла из контрастов. Ультрасовременное здание, построенное всего пять или шесть лет назад, но на вывеске — девиз на латыни, языке не просто древнем, но мертвом. Зеленые дворики, накрытые конструкциями из стекла и стали. На уроках нас натаскивали на сдачу экзаменов, а после уроков заставляли правильно выражаться, держать осанку и вести себя по-джентльменски. В школе шла постоянная борьба за нравственность и вечные ценности, вот только победить в этой борьбе было невозможно. Как я уже говорил, большинство наших учеников вовсе не стремились к просветлению. А некоторые и вовсе производили впечатление, что только вчера слезли с пальмы, хоть и навострились в «приличном обществе» имитировать воспитанность. Но в душе как были гориллами, так ими и остались. У большинства моих одноклассников-горилл были говорящие клички. Например, Джейми Эскота однажды застукали за порчей соседского бассейна — с тех пор и друзья, и враги называли его Скот. Райана Гудвина все звали Бычком — не потому, что он подбирал окурки или внешностью напоминал рыбу бычка, а потому, что однажды на горке врезался башкой в Питера Дава, обеспечив тому сотрясение мозга. Деклану Макбою прозвищем служила сокращенная фамилия: Бой, что прекрасно соответствовало его страсти устраивать потасовки. Бычок, Скот и Бой прекрасно работали в ансамбле, никому не давая проходу.

В школе и без них хватало хулиганов, но эта троица жила в нашем поселке, и мне приходилось ездить с ними на одном школьном автобусе. Они сыграли в моей истории не последнюю роль.

Заводилой всегда выступал Бой. Горластый и злобный, силой он уступал Бычку, который легко раздавил бы его в драке, а умом — хитрому и изобретательному Скоту. Я не до конца понимаю, как устроена иерархия в дикой природе, но мне сдается, Боя признавали альфа-самцом именно потому, что он сам считал себя крутым. Короче говоря, Бычок и Скот признавали его авторитет и во всем его слушались.

У жертв тоже были клички — как правило, порожденные недоброй фантазией Скота: Иен Энурезец, Цыганчик Джонсон, Фредди Сопля или, например, Бомжак Берсефорд — мать латала ему старую одежду, потому что не всегда могла купить новую. Я сам сменил кучу прозвищ: первое время меня дразнили Харей Поццером (намек на Гарри Поттера: шрам на голове, мать ведунья, припадки и общая ублюдочность); потом были всякие вариации на тему фамилии — Вудсила, Вудсак и Вудераст. Но ничего из этого как-то не прижилось, и я остался просто Вудсом. И изо всех сил старался соответствовать этому невыразительному имени, то есть не выделяться из толпы.