Возможно, девушка совершила тогда роковую ошибку. Ей бы следовало серьезно и обстоятельно поговорить, разобраться с женихом. Он бы раскаялся, повинился, и не произошло бы того, что случилось.

Но состояние Роксаны не позволяло ей в тот день разумно, логично рассуждать и действовать. Такой моральный шок, стресс она испытала впервые в жизни и оказалась к нему явно неготовой.

Ее, как и большинство женщин, не тяготил и оскорблял факт именно физической измены — что он целовал и тискал прелести чужого тела, — нет, мучительно было сознавать факт предательства их высокой и чистой любви именно в главный день, когда вопрос со свадьбой окончательно решился и уж ту ночь они обязательно должны были провести вместе… И главное, он не сказал ей правду, он солгал и тем еще раз унизил ее.

Конечно, будь Роксана в этих делах опытнее, будь она постарше — рассудила бы более мудро, по-философски, как делает большинство женщин, оказавшихся в похожей ситуации. Мол, что с них, подлецов и кобелей, взять, все они такие — надо терпеть и прощать, раз иного не дано.

То же самое сказала ей и мать, когда плачущая Роксана в первый же вечер дома за бутылочкой настоящего мартини поделилась с Ашур своим горем.

— Ты ведь взрослая уже, дочка. Что за максимализм такой у тебя появился?

— Это не максимализм, мама… — тихо ответила Роксана.

— Просто… доченька, рано или поздно это должно было случиться. И чем раньше ты об этом узнаешь, поймешь, простишь — тем лучше. Хорошо, если он до женитьбы только гуляет, пусть нагуляется.

— Но как так можно?!

Роксана одним глотком осушила бокал.

— Еще как можно! Твой папаша-алкаш, думаешь, не блудил как кот помойный? Да я его через месяц после свадьбы застукала дома с одной сукой! Ну и что? Если б я тогда, как ты, стала в позу…

— И надо было!

— Ага. И ты б тогда не родилась…

— Ну и пусть!

— Дурочка, не пей много этой дряни и глупостей не говори. Я терпела, зато ты вот человеком выросла.

— А что толку, мама? Все равно никакого счастья нет, все рухнуло.

Ашур сунула дочери под нос бутерброд с ветчиной.

— Ешь лучше и не пори чепухи. Наладится у вас, дело молодое. Вот приедет он, в ногах будет валяться. А ты его попинай, только не больно, а потом прости. Он у тебя будет долго шелковый ходить!

Роксана махнула рукой:

— Нет, мамочка, боюсь, это не тот вариант. Что-то мне подсказывает, что Славик ко мне уже не так относится, как раньше. Я это почувствовала и заметила еще до отлета в Америку. Он будто бы остыл… стал каким-то невнимательным… Тогда можно было все списать на подготовку к чемпионату, я и не волновалась особенно. Но после происшедшего многое мне теперь в другом свете видится, увы.

— Перестань, дочка. Я ж тебе, как вот мы с отцом разошлись, почему твердила, что все мужики — подлецы и сволочи?

— Почему?

— Не для того, чтобы ты с ними не жила, детей не рожала. А чтобы была ко всему готова внутренне, воспринимала спокойно этот их кобелизм, пьянку… Я-то вот уже пожила…

Роксана горько усмехнулась и снова наполнила фужер:

— Чем так, как ты, мама, уж лучше старой девой остаться или головой в омут!

Ашур осуждающе покачала головой, наблюдая, как девушка вливает в себя очередную порцию спиртного («от отца, наверное, наследственность!»).

— Не хорони себя раньше времени. Еще все у тебя впереди, что на нем, свет клином сошелся?

— Да, я не буду без него жить, не могу!

Роксана стукнула кулачком по столу и разрыдалась. Мать долго утешала дочку, гладила по голове, подливала чаю. Наконец ей удалось уложить отяжелевшую девушку на диван. Сама же Ашур долго лежала без сна.

* * *

Через день, когда по всем расчетам Славик должен был объявиться у Роксаны, от него по-прежнему не было ни слуху ни духу.

Не выдержав томительной пытки ожиданием и неизвестностью, девушка отправилась к своему тренеру: надо было расставить все точки над i.

Олег Павлович Рощин в гулком спортивном зале гонял по азам фехтования одну из своих воспитанниц.

«Скоро меня спишут в архив по возрасту и по сумме поражений, а место мое займут вот эти молодые крепкие волчицы», — с грустью подумала Роксана и попросила Рощина уделить ей несколько минут для разговора.

Когда они расположились в удобных креслах тренерской комнаты и девушка внимательно посмотрела в глаза своему наставнику, то сразу поняла, что Олег Павлович не в духе и, более того, чем-то сильно смущен и расстроен.

Он слабо и как-то виновато улыбнулся и развел руками:

— Понимаешь, Роксаночка, тут такое произошло… я… мы, ну, в общем, вся федерация в шоке.

Девушку как будто большой ледяной булавкой кольнуло в сердце.

— Говорите, Олег Павлович, не томите!

— Ты улетела тогда первой, Вячеслав тебя искал, а когда ему об этом сказали, он усмехнулся и процедил: «Ну-ну!» Вечером его видели в баре… извини… опять в компании этой Ненси. Но все бы ладно!

Рощин вытащил сигареты и закурил, не предложив, естественно, Роксане. А ей до одури захотелось тоже жадно затянуться едким табачным дымом — но при тренере она не могла себе этого позволить.

— А что еще могло случиться?

Олег Павлович тяжело вздохнул:

— Самое худшее. Утром, в день отлета, он явился к руководству сборной и заявил, что остается и домой не полетит. Все обалдели: как, почему да отчего? А он спокойно так, с улыбочкой сообщает, что ему поступило предложение от американской ассоциации фехтования вступить в нее и тренироваться, работать в Штатах.

Условия, дескать, обалденные. Это, мол, не наши нищета и крохоборство, а жизнь у него одна и она коротка. Тем более жизнь в спорте. Визу ему пока продляют на неопределенное время, а там спортсмену мирового уровня и вид на жительство сделать не проблема.

— Это все она, Ненси!

Выкрикнув это, Роксана вскочила, опрокинув кресло, и подбежала к окну. Отвернулась. Плечи ее тряслись.

Рощин подошел к девушке, мягко погладил ее по волосам.

— Успокойся, девочка моя. Тут ничего не попишешь, раз он такой вот… Нас уже знаешь как взгрели за это в министерстве, хотя что мы могли поделать? Его ведь не спеленаешь и силком, в чемодане, через границу не перетащишь. Времена не те: свобода, демократия…

— Но как он мог, как он мог, Олег Павлович!

Роксана уткнулась в плечо Рощина, продолжая рыдать. Тот нервно кусал губы, отчаянно жалея свою воспитанницу и не зная, чем ей помочь.

— Милая моя, не убивайся ты так из-за него. Если уж такой человек… гнилой внутри… ты бы все равно с ним обожглась.

— Нет, он со мной другим бы стал.

— Да брось ты. Черного кобеля, как говорится, не отмоешь добела. Забудь про него, ты сильная, талантливая, на следующем чемпионате утрешь нос и этой Ненси, и Крутову. Тренироваться надо больше, и вся дурь из башки вылетит. А парня стоящего мы тебе подыщем. Вон, обрати внимание, как Алешка Мизинов из сборной на тебя смотрит! На руках будет носить.

Роксана всхлипнула:

— Один уже поносил да бросил.

— Ну и черт с ним! Забудь, я говорю. Иди сейчас домой, пореви там от души, выпей чуть-чуть — и к черту его. Отрежь раз и навсегда. А завтра чтоб была на тренировке как штык.

* * *

Но ни завтра, ни послезавтра в спортзале Роксана не появилась. После разговора с тренером она доплелась, как во сне, до дому. Там в отсутствие матери вытащила из бара бутылку коньяка и, перебирая их со Славиком фотографии, плача, почти всю бутылку выпила. Затем свалилась на диван и забылась тяжелым сном.

Наутро девушка выслушала нравоучения Ашур и, когда та ушла на работу, допила вчерашний коньяк, чтобы снять ноющую головную боль, и сжевала дольку лимона. Физически полегчало, но…

Роксана с каким-то внутренним для себя ужасом осознала, что больше не хочет жить. Совсем. Никак. Пустота позади, впереди, в голове, в сердце. И заполнить ее нечем, да и не хочется. Даже мысль взять в руки рапиру казалась ей странной, смешной, неуместной.

Вспомнив, как это описывается в книгах, девушка, с ее-то характером, не стала долго раздумывать. Она достала из бара еще одну бутылку, в несколько глотков выпила почти целый стакан коньяку. Безразличие и туман в голове помогали ей действовать механически.

Она наполнила ванну теплой водой, раздевшись, залезла туда. Полежала какое-то время, полуприкрыв глаза. Затем взяла с полочки бритвенное лезвие и, до крови закусив губу, полоснула себе по вене левой руки. Перехватив лезвие, полоснула по правой. Совсем не чувствуя боли, а, наоборот, какое-то необъяснимое облегчение, опустила руки в теплую воду и совсем закрыла глаза.

Тихое журчание воды… круги красного цвета, плывущие перед глазами… Роксана медленно куда-то погружалась, в некую бездонную глубину, и ей было так спокойно, так хорошо…

Очнулась она с перебинтованными запястьями в своей кровати. В кресле сидела мать, бледная как мел, и глазами, полными ужаса и тоски, смотрела на дочь.

— Господи, мама! Что со мной?

— Ой ты, горе мое, горе, — вдруг запричитала Ашур и упала на колени перед кроватью, — и зачем же ты это сделала?!

Ощущая необыкновенную слабость в теле, когда даже голову трудно оторвать от подушки, с молочной пеленой перед глазами, Роксана памяти все же не потеряла — она ясно вспомнила, что делала в ванной…

— Ну почему, мама?

— Что, доченька?

— Зачем меня спасли, зачем это сделали?

— Ты с ума сошла! Что же из-за этого подонка жизни себя лишать! Не о себе, хоть обо мне подумай: как я без тебя одна тут была бы?

Роксане стало стыдно за свою черствость. Она слабо улыбнулась:

— Прости меня. Я, мама, просто не хочу жить больше, незачем…

Ашур вскочила и чуть не закричала:

— Так неужели жить надо только чтоб спать с этими козлами? А дети, а родители? Ты точно рехнулась, дочка. Тебя вон, пока откачивали, уже на учет к психиатру автоматически записали.

— Мам, лучше скажи, почему меня спасли?

— Слава Богу, мне надо было забежать домой за деньгами. Слышу — вода из ванны на пол льется, бутылка на столе… Хорошо хоть ты щеколду забыла в ванной закрыть. Я чуть с ума не сошла, «скорую» вызвала. Они вовремя приехали, сумели кровь остановить. Сказали, мол, хорошо, что ты неграмотно порезалась, иначе кровь почти невозможно остановить… Вот. Ну записали все, велели от тебя не отходить ни на минуту, чтоб рецидива не было. Лекарства всякие восстанавливающие велели принимать.

Роксана безучастно слушала, а в мозгу ее билась одна мысль: «Ну почему так нелепо все вышло, почему мне не дали довести начатое до конца?»

Несколько дней она провела в постели. Мать пичкала девушку всякими деликатесами, но аппетита у нее не было. Большую часть времени Роксана тупо смотрела в потолок. Только однажды у нее наблюдалось подобное состояние: когда переживала несчастную влюбленность в своего первого тренера. Но в сравнении с теперешним все тогдашнее казалось милым наивным капризом подростка. А теперь была настоящая катастрофа, крушение «Титаника» от айсберга по имени Вячеслав.

Даже когда Роксана начала передвигаться по квартире, мать не отходила от нее ни на шаг. Когда же ей приходилось отлучаться по какой-либо необходимости, она звала своих или дочкиных подруг, чтобы они на время заменили ее.

Так прошел месяц. Ни о каких тренировках Роксана и не помышляла. Что-то выключилось у нее в голове, в душе, как будто тумблер некий особый щелкнул. Она даже попросила убрать с глаз долой свою любимую рапиру, висевшую обычно на стене над кроватью.

Как ни уговаривал ее вернуться несколько раз заходивший Рощин, она только твердила: «Нет, ни за что!» И тренеру приходилось откланиваться, сокрушенно вздыхая.

Однажды, случайно подойдя в материной комнате к ее ночному столику, она увидела лежащий на нем большой красочный конверт. На нем было написано имя Роксаны.

Девушка распечатала письмо, заперлась от матери в туалете и стала читать.

«Дорогая! Прости меня за все случившееся. Я понимаю, что причинил тебе сильную боль, душевную травму, может быть, невыносимую. Поверь, мне тоже тяжело, я чувствую себя негодяем по отношению к тебе. Нам было очень хорошо с тобой, Роксана! Но когда речь зашла о свадьбе всерьез, я испугался и понял, что целоваться и спать вместе — это одно дело, а жить семейной жизнью — совсем другое. Тем более когда мы оба делаем успешную спортивную карьеру.

Сказать же тебе открыто я не мог, боялся, и в этом моя огромная вина перед тобой. Я предпочел найти удобный предлог… И вот он попался. Может быть, перед Богом меня оправдывает только любовь — я действительно искренне влюбился в Ненси, иначе еще подумал бы насчет того, стоит ли мне оставаться в Америке. Все-таки без родины тяжело, без близких и друзей.

Я, конечно, буду прилетать в Россию, мы, очевидно, не раз встретимся на соревнованиях. Но уверен, нам не стоит пытаться возобновить отношения. К тому же мы с Ненси уже обвенчались. Прости меня».

Роксана выронила письмо из рук. Как сомнамбула она добралась до шкафа с одеждой. Мать за ней в последнее время следила уже не так пристально, видя, что дочь успокоилась и вряд ли решится на повтор. Поэтому девушке удалось беспрепятственно вынести из ее комнаты ножницы. После чего она с тупой методичностью стала резать на ленты разложенное на кровати сногсшибательное свадебное платье. При этом в голове у нее навязчиво вертелось; «И платье сшила белое, когда цвели сады, но что же тут поделаешь — другую встретил ты…»

Когда Ашур появилась в комнате дочери, она пришла в ужас: Роксана сидела на полу, вся, как рождественская елка, увешанная розовыми лоскутками и лентами. Она не плакала. Наоборот, тихо смеялась и что-то напевала себе под нос.