— Вы дыру у себя в желудке прожжете этим бесконечным кофе, — сказала медсестра.

— Вы правы, спасибо за предупреждение, — ответил я, наливая себе пятую чашку.

Да от одной мысли о том, что ждет меня этим вечером, уже можно язву заработать!

Упрямство Кона просто выводило меня из себя. Я практически умолял его, но он и на волос не уступал. А ведь я всего-то и просил его сделать вид, что он никак не может прийти на вечеринку!

— Одна-а-ако… — донесся до меня сквозь динамик трубки голос Кона. Смешок. — Ты так отчаянно хочешь, чтоб я держался подальше, да?

— Ну, пойми меня правильно. В основном это из-за того, что Какие и другие тоже должны прийти. Они тебе никогда особо не нравились.

— Да? Правда, что ли?

— Ты к нам в гости в следующий раз придешь! Обещаю!

— Конечно, семейная жизнь — это не повод для смеха, — небрежно, как обычно, хлестнул меня Кон. — Но все равно… мне это не нравится.

— В конце концов, это мы его приглашали, или как?

— Знаю. Потому я и прошу тебя…

Кон просиял. Мне и видеть его не надо было, чтоб догадаться, такую степень злорадства даже телефонные провода улавливают.

— Конечно, раз ты не хочешь — не приду, только уж позаботься как следует о том, чтоб твоя жена знала точную причину. Объясни ей, что это твои, а не мои опасения будут виною моего отсутствия. — Кон совершенно очевидно наслаждался ситуацией.

— Ладно. Будь к семи, хорошо?

Он посоветовал мне молиться, расхохотался и повесил трубку.

Утром, когда я уезжал на работу, Секо пребывала в необычно хорошем настроении.

— Я куплю суши-ассорти и роллы, чипсы, побольше овощей и мороженое. Может, ты на обратном пути заедешь за цыплятами гриль? Я думаю, этого хватит.

— Меню — прямо как для детского дня рождения.

Весело смеясь, Секо согласилась.

— Значит, к семи вечера, — напомнила она в последний раз, провожая меня до дверей. — Да, и вот еще что… — Голос ее неожиданно стал тусклым. — Ты не думай, я в секунду выметусь, если — в смысле, когда вы одни захотите остаться. На этот счет не переживай.

— На какой счет? — До меня доходило секунды три, не меньше. — Господи, Секо, не будь нелепой, это же абсурд!

Это было уже слишком. У нее в голове, похоже, гомосексуальность как-то ухитрилась перепутаться с развратом!

— Знаешь, мы — абсолютно не сексуальные маньяки, — объяснил я, странно взволнованный необходимостью вслух обсуждать вещи, от которых покраснеть впору. — Послушай, Секо. Просто собираются к ужину несколько друзей, вот и все. И не забивай себе по этому поводу голову никакой ерундой.

Тонкие бровки Секо нахмурились, она тщательно обдумывала услышанное.

— Теперь понимаю, — сказала она и медленно кивнула, словно соглашаясь с глубокой философской мыслью.

Я заехал в «Мейдзия»  за цыплятами гриль, а потом на перекрестке встретился с Кашибе. Кашибе, нейрохирург, работающий неподалеку, в большой больнице, — бойфренд Какие. Говорили, что тонкому, как хлыст, белокожему, очень молчаливому и фантастически красивому Кашибе — хорошо под сорок, но выглядел он лет на двадцать семь, не больше.

— Ты уверен, что мне тоже можно прийти? — садясь в машину, спросил Кашибе.

Кто точно был стихийным бедствием во плоти, так это Какие, последний человек, которого водитель может пожелать себе в пассажиры. Просто суетиться ему казалось недостаточно. Какие доводил меня до бешенства, каждые три минуты с громким щелчком отстегивая и пристегивая ремень безопасности. Он безостановочно настраивал и перенастраивал радио, после каждой песни меняя станцию. В довершение всего этого шума он еще и бесконечно комментировал мою езду — советовал не приближаться так к тротуару, проверял, заметил ли я ограничитель скорости, и так далее.

— Может, мне лучше вместо цветов торт ей подарить? — спросил он и принялся грызть ногти. — Эта женщина сладкое любит?

— Любит. — Мне очень не понравилось, как он произнес «эта женщина». Это прозвучало пошло. — И не вздумай плеваться огрызками своих ногтей в моей машине.

— Конечно, не буду! — воскликнул Какие, опуская стекло. Лицо его побагровело. Какие легко начинал волноваться — а когда волновался, немедленно краснел как рак. — Возле твоего дома кондитерская есть? — Он выбросил изжеванный огрызок ногтя в окно.

— Есть.

— Можем мы по дороге там остановиться? Смотри, сейчас зеленый будет!

— Знаю, — сказал я.

Когда мы приехали домой, то обнаружили, что некоторые гости пришли раньше, чем надо. Надо же, родители Секо и Кон! Да от одной мысли, что они сидели тут вместе, я похолодел…

— Вы опоздали! — обвиняющим тоном сказала Секо. Часы показывали ровно семь. — Вы опоздали, опоздали, опоздали… — шептала она снова и снова, как молитву, сурово глядя в упор на меня и только что прибывших гостей. Какие и Кашибе передернулись.

— Сожалеем, это мы приехали раньше! — вмешалась мать Секо.

Я ощутил, как напрягся рядом со мной покрасневший до кончиков ушей Какие. Каждый раз, как к Какие обращался «пожилой человек» (в его понимании это означало кого угодно старше сорока, живущего нормальной семейной жизнью), ему становилось жутковато и неловко.

— Господи, ну и аутист! — Кон сделал это замечание и светски продолжил: — Значит, я полагаю, приезжать надо было к семи, да? Не понимаю, как я мог так ошибиться! — Этот прожженный лгун рассмеялся с самым невинным видом. — Поклясться могу, мы договаривались на пять!

Мне было страшно. Наш тесная малометражная квартира пропиталась запахом жареных цыплят, перемешанным с ароматом духов матушки Секо. Я задыхался. Нарастало ощущение хаоса.

— Муцуки сказал, вы любите сладкое, — еле слышно пробормотал Какие и протянул Секо коробку стертом.

— Спасибо огромное! Вы так предупредительны! — Это сказала не Секо, а ее мать.

У меня ослабли ноги.

— Ничего себе собрание! — воскликнул отец Секо. Почему они все так веселились? — Вы все врачи, да?

Я представил присутствующих.

— Кон здесь рассказывал нам о тебе. Во всех подробностях! — сказала Секо.

У меня задрожали руки. На лбу проступил холодный пот.

— Очень славно, очень! — Отец Секо похлопал меня по плечу. Оставалось только гадать, что конкретно он счел «очень славным». Потом он поднялся и сказал: — Ну а теперь нам уж точно пора уходить!

Судя по виду моей тещи, она была бы совсем не против задержаться ненадолго, но Секо уже сходила за ее пальто, так что — хочешь не хочешь — пришлось тоже вставать.

Мы проводили их до дверей. Сердечнее и теплее прочих прощался с ними Кон, но стоило нам вернуться в гостиную, как он немедленно заявил:

— Ну вот. Наконец-то можно вздохнуть свободно!

— Как у вас здесь мило! — К Какие вернулась его обычная жизнерадостность. — Вот тут у вас, значит, спальня… Ага, а вот здесь, наверное, ванная? — С этими радостными криками он обежал квартиру и наконец приземлился на диван. — Очень мило, очень!

Секо приготовила мятные «Джулепы»  и поставила перед каждым из нас по бокалу. В центре стола она водрузила бутылку бурбона.

— Угощайтесь!

И правда, точь-в-точь детский праздник… все эти суши и жареные цыплята, расставленные на столе… А потом Секо внесла вазу, до краев наполненную сырыми овощами, — и у нас отвисли челюсти. Морковь и редис — те по крайней мере были порезаны ломтиками, хотя и очень большими, а вот огурцы и салат-латук — те она вообще подала в натуральном виде. Просто сполоснула под краном прямо перед тем, как в комнату отнести, на них даже капли воды еще остались.

— А вы что же, не любите выпивку овощами закусывать? — изрекла она в виде своеобразного извинения.

Я присмотрелся и обнаружил, что ваза, в которой она принесла овощи, в реальности — наш кухонный фильтр для воды.

В обычной ситуации подобное поведение вызвало бы у Кона презрительную ухмылочку, но сегодня он начал есть первым. Вгрызся в нечто, смахивающее на кусок невероятно твердой морковки, и принялся громко похрустывать. Секо набросилась на стебель сельдерея. Все остальные потихоньку последовали их примеру. Немыслимая сценка! Я взял себе то ли два, то ли три листа салата и понемногу от них откусывал. Вкуса у них почти что не было.

— А вы правы, когда прислушиваетесь к желаниям своего тела, Секо, — к колоссальному общему удивлению, сказал вдруг Кашибе. Он ведь вообще практически не разговаривает — только отвечает, если к нему обращаются. — Алкоголь заставляет организм выделять много кислот. Овощи вообще полезны, а уж во время питья — тем более.

Похоже, Секо — впервые за весь вечер — улыбнулась действительно радостно.

Странный вышел вечер… Не знаю, как Кашибе, а мы с Какие в принципе много не пьем, да и Кон — небольшой любитель этого дела. Но в тот раз мы прямо-таки навалились на «Джулепы». Этот сладковатый коктейль — много крепче, чем кажется, и вдобавок очень сильно повышает аппетит. Не сбылось ровно ничего из мучительных страхов, терзавших меня весь день. Я боялся, что Кон, по обычной своей манере, будет язвить Секо, что Секо впадет в депрессию или выйдет из себя, что Какие станет высмеивать наш брак, а то и саму Секо, или примется изводить нас своим безжалостным любопытством… Да у меня миллиона два жутких предположений насчет этой вечеринки в голове вертелось — и все они оказались пустой игрой воображения. В действительности же, надо признать, наш дом в тот вечер казался светлее, веселее и уютнее, чем когда-нибудь в жизни.

Даже Кон ухитрился ни разу не выпустить коготки. Мы смотрелись точь-в-точь как компания студентов в общежитии из какого-нибудь сериала. Какиё — и тот как-то смог избавиться от своей вечной нервозности, расслабился и вел себя легко и непринужденно. Кашибе говорил мало, но Секо ему явно нравилась, он — сразу можно было понять — получал массу удовольствия, пребывая в столь необычном обществе. Секо же, хоть и пила, как всегда, без удержу, держала свой норов в узде, так что я только удивлялся. Она, правда, несколько раз принималась негромко напевать, а потом сняла со стены картину и поставила на стул рядом с собой, но если не считать этого, в поведении ее не было решительно ничего необычного. Скорее всего ее просто можно было принять за яркую, жизнерадостную натуру.

— Пожалуй, мне уже пора, раз я не хочу опоздать на последний поезд.

Словами не описать, как сгустилась атмосфера в комнате, когда Кон произнес это. Мы были словно дети, которых заставляют на самом интересном месте прервать любимую игру. Сначала — секунды неуверенности и замешательства, потом — всепоглощающее, нарастающее изумленное смущение этими чувствами. Нам, что называется, пришлось вернуться в реальный мир.

— Но ведь есть же еще мороженое, — пролепетала Секо.

Поздно. Мы жили уже в реальном мире.

Десерта не хотел уже никто. Занавес неумолимо опускался над сценой вечера, который мы мечтали продлить до бесконечности. Мы медленно поднялись и поплелись к двери.

От нашего дома до станции метро можно дойти минут за двенадцать-тринадцать, но если не знаешь точно, как идти, то легко заблудиться, — но Кон сказал, что преотлично доберется один. И наверное, так бы оно и было… у Кона — совершенно противоестественное умение ориентироваться в пространстве и обостренные, звериные инстинкты. Но Секо никаких отговорок не слушала. Мы вышли все вместе и побрели по тихим ночным улицам в направлении метро. Шли мы в полном молчании. Никто не сказал ни слова, но в этом не было ни неловкости, ни напряжения — скорее, изрядная доля комизма. Мы, еле передвигая ноги, тащились от одной пустой улочки к другой, на отлете — Секо. Она поглощает мороженое прямо из картонки. Брели по нашему фешенебельному району — сейчас он казался заброшенным, нигде ни души, вокруг — весенняя ночь, теплая и ароматная, точно шоколадный торт.

Молчание, как всегда, нарушил Кон. Нам осталось только пересечь узенький ряд магазинов напротив станции — и вдруг он резко остановился.

— Знаете, я, наверное, лучше к приятелю пойду ночевать, — заявил он. — Он здесь живет, поблизости.

— Здесь — это где?

— Ох, да рядом, прямо за лавкой тофу  Моригучи.

Я, конечно, никогда этой лавки не видел, да и слышать о ней не слышал, но знал — давить на него или переубеждать бесполезно.

— Спасибо, что терпела меня, Секо-чан, — сказал он, развернулся и ушел.

Секо стояла и махала вслед, пока постепенно уменьшающийся силуэт Кона растворялся в ночи.

Мы проследили, чтоб Какие и Кашибе успели на последний поезд, и направились домой. Улицы наполнили группки людей, вышедших из метро и спешивших домой.

По пути мы миновали несколько круглосуточных супермаркетов. Мы шли мимо — а их скользящие двери открывались и закрывались, запах одэна  и пельменей по-китайски выплывал из залитых светом помещений на улицы.

— Кон — глупенький, — рассмеялась Секо. — Думает, в наше время еще существуют лавки, торгующие тофу!

— Ага, — согласился я.

О чем он вообще думал, пропуская последний поезд в город? Я представить себе не мог, чтоб он, вечно сидящий на мели студент, стал вдруг ловить такси!

— На вот. — Секо протянула мне свое мороженое.

— Не хочешь больше?

— Предлагаю поделиться с тобой, — сказала Секо.

Голосок у нее был обиженный. Наверное, у нее просто руки замерзли от слишком долгого держания картонки.

— Спасибо. — Я взял у нее коробку.

Секо засунула руки в карманы юбки и принялась, захлебываясь от восторга, делиться впечатлениями дня.

— Они такие все славные, — сказала она. — Особенно Кон. И ты знаешь, что меня поразило? Они совершенно не женственные, а ведь должны бы быть, раз они — геи.

Секо, похоже, считала, что геи, все до единого, должны жеманничать как участницы конкурса красоты.

— А доктор Какие, — продолжала она, — странный он немножко, да? Ногти обкусывает прямо до мяса. А доктор Кашибе, — Секо чуть прищурилась, — знаешь, на кого похож, по-моему? На бодхисаттву Каннон .

Я понятия не имел, что она хочет сказать столь странным сравнением, и уже собирался попросить объяснить подробнее, но внезапно она вцепилась в мою руку.

— Смотри!!!

Я проследил за ее взглядом. Большой дом. Тяжелые, мрачные ворота. Прямо за ними, в лужице света фонаря, — собачья конура. А из конуры торчат две ноги, затянутых в джинсы! Я сразу понял, чьи именно…

— Кон! — заорали мы в ворота.

Собака в конуре заворчала. Ноги выползли наружу, за ними высунулась спина Кона, потом плечи и наконец голова.

— А я-то уж, считай, его уболтал, — сказал он. — А потом появляетесь вы, ребятки, и снова его тормошите!

— Ты что там делал?!

Вслед за Коном из конуры выбежала собака. Она рвала цепь и лаяла как бешеная. Кон легко перепрыгнул через ворота и приземлился прямо перед нами.

— Я прямо грабителем каким-то себя чувствую или вором, — сообщил он.

Собака все еще оглашала воздух истерическим лаем и отчаянно пыталась подобраться поближе, чтоб ухватить кого-нибудь из нас зубами. В любую секунду из дома мог выскочить хозяин, решивший установить причину шума и гама. Мы пустились наутек — совсем как настоящие воры! При этом в правой руке я все еще сжимал картонку с мороженым, а левой стискивал руку Секо. Мы бежали — и я чувствовал, как возвращается исчезнувшее легкое, несерьезное настроение. Остановились мы, только когда даже лая собачьего вдали слышно уже не стало. Я взглянул на пытающуюся кое-как перевести дыхание Секо и заметил, что правой ручкой она вцепилась в левую Кона. Кон посмотрел на меня и лихо подмигнул.

— Муцуки, мороженое! — еле выдохнула Секо. Я протянул ей смятый контейнер. Мороженое растаяло, размякло, растеклось. — На коктейль из «Макдоналдса» похоже, — сказала Секо.

— Какого дьявола все это означало? — вновь решил я расспросить Кона. — Ты, случайно, не к этому приятелю собирался?

— Дебил, — сказал он. — Я столько с ним договаривался. Старался уговорить пустить меня переночевать. И знаешь что? Оказывается, этот пес — тоже гей, представь себе!

— Правда? — спросила изумленная Секо.

Кон серьезно кивнул.

— Кон! — воскликнул я, но он только снова подмигнул.

Звучит анекдотически, но в итоге мы втроем ночевали все вместе, на полу. Сначала Секо настаивала — она, мол, ляжет на диване, а «голубки» пускай располагаются в спальне. Я, естественно, незамедлительно отверг это предложение, но Кон — это Кон, и он, в типичной своей манере, постарался усугубить ситуацию пожатием плеч и небрежным заявлением, что ему совершенно без разницы, где и с кем спать. Так что в конце концов мы пришли к компромиссу и решили лечь вместе на полу в гостиной.

— Мы прямо как школьники в походе, — сказала Секо. — В любом случае интересная перемена. Даже забавно.

Я знал, что заснуть при таких обстоятельствах мне нечего и надеяться. Я в чужой постели и то спать не могу. Я привык к свежевыглаженным простыням, к только что нагретым одеялам. Тело мое помнит каждый бугорок на матрасе. И как прикажете засыпать в подобных условиях — на покрывале, кое-как брошенном на пол? И в довершение ко всему по левую сторону от меня улеглась Секо, а по правую — Кон!

— Мама с папой так обрадовались, — сказала Секо. — Кон им обоим очень понравился.

— Правда?

— Он все говорил о тебе и так тебя расхваливал… Отец прямо светился от гордости. Думал, видно, я тебя недостойна.

Секо явно настроилась поговорить. Я же мог только вообразить, как заносило Кона, плетущего обо мне байки. Вспомнилось доброе, понимающее лицо тестя — и стало грустно. Интересно, что бы он подумал, увидь нас теперь — свою дочь, своего зятя и любовника этого самого зятя, чуть не в обнимку расположившихся на полу а-ля римская цифра III?

— Я, наверное, и впрямь тебя недостойна, Муцуки, — вздохнула Секо. — Но сегодня твои акции резко упали. Ты опоздал. Здорово опоздал. Я тебя целых пять часов ждала. А может, даже шесть.

— Слушай, да брось ты! — Наверняка это было колоссальное преувеличение. Хотя… раннее появление родителей скорее всего оказалось для нее тяжким испытанием.

— А я слышу — дождь идет! — Секо вскочила и бросилась к окну. — Нет, что я тебе говорила? Дождь! Так сыро было — я сразу поняла: дождь намечается!

Секо отправилась на кухню. Я услышал, как она открывает банку пива.

— Пива хочешь? — спросила она.

— Нет, спасибо. Мне на сегодня уже хватит.

— А Кон не хочет? — Ответа не последовало, и она переспросила: — Кон пива не хочет?

— Он спит.

Он спал. А я смотрел на его лицо — такое мирное, такое спокойное — и поневоле улыбался. Нет, я действительно улыбался. Интересно, что же там сейчас происходит, в этой голове?

Стоя у окна, Секо потягивала пиво. Я чувствовал — вместе с ночным ветерком в комнату входит запах дождя.