Мужчина имеет право похитить любую избранную им женщину. Таков закон кочевых скотоводов саванны. Молода она или уже достигла зрелого возраста, замужем или осталась старой девой — значения не имеет. Если он сумел довезти возлюбленную к себе домой — все в порядке. Но горе ему, если его перехватят в пути!

В тот вечер, когда произошли события, описываемые в нашем рассказе, за стенами одной хижины слышалась громкая перебранка. Это Амина ругалась со своим братом Модио. Модио свирепо толкнул Амину.

— Кай! — взвизгнула Амина, ловко отпрыгивая. — Убери свои руки!

Рот ее приоткрылся — но не в улыбке; полные груди вздымались так бурно, что ожерелья из ягод и серебряных монет казались живыми. Ей удалось удержаться на ногах, уцепившись за стену соломенной хижины.

— Не смей дотрагиваться до меня!

— Клянусь аллахом, — взревел Модио, — я научу тебя уму-разуму!

Она яростно сверкнула глазами на брата. Он угрожающе пригнулся, мускулы его напряглись, руки скрючились, как когти у ястреба, готового пасть на добычу.

— Ты никуда не пойдешь!

— Врешь! — крикнула она. — Сегодня ночью я буду у Яллы! Я выбрала его себе в мужья!

— А как же Джама? Его выбрал тебе наш отец! И как будет со скотом, который дает нам Джама за тебя?

— Это уж ваше дело, — ответила она. — Вы меня не… Ой! Пусти, дьявол! Ты что, с ума сошел?

Шершавая рука брата ударила ее по губам. Он схватил девушку за талию и, как она ни барахталась, поволок в свою хижину. Толкнув босой ногой дверь, он бросил Амину на земляной пол. Облаком поднялась пыль. Девушка упала ничком, лицом в землю и осталась так лежать, всем телом содрогаясь от рыданий. Длинные распущенные волосы разметались по спине и свесились в пыль. От слез размазались румяна на щеках. Совсем еще молода была Амина — в расцвете своего девичества…

— Негодница! — донеслось до нее.

Она слышала, как брат снаружи прилаживал запор к двери и не переставая бранил ее. Наконец он запер дверь и удалился, продолжая извергать ругательства.

Она дала волю слезам, как будто только они могли исцелить боль, раздиравшую ее сердце, и погасить страсть к ее избраннику. Но тут же она подумала, что не все еще потеряно, что надежда еще есть. Да разве можно навсегда разлучить ее с Яллой! Она должна уйти к нему, должна — и все тут!

И горе сменилось ненавистью, и стало жарко в груди. Разве она виновата, что Джама не нравится ей? Отец сначала принял от Джамы скот и только потом сказал ей о его сватовстве. А Джама оказался женоподобным человеком с вихляющими суставами. Какой это мужчина! Разве он сможет плести циновки и пасти скот в саванне! Он просто трус: он плакал и молил о пощаде, когда его пороли в шарро. Правда, он все-таки вытерпел положенную по обряду порку, но не так, как подобает мужчине… Выйти за него замуж было бы просто унизительно. Отцу, конечно, легко отдать ее за Джаму. Он не услышит, как другие девушки будут издеваться над ней: «Как поживает твой муженек? Да, да, тот самый, что валяется на постели до восхода солнца и боится промокнуть под дождем! Ха-ха! Вот так муженек!»

А виноват во всем сам Ялла. Он почему-то не выполнил их уговора. Уговор был очень простым — они условились бежать из кочевья отца до того, как Джама пригонит стадо быков, последнюю часть выкупа за невесту. Ялла должен был подъехать к хижине в час, когда гиены начинают выть за пастбищем; подъехать и закричать криком серого ястреба — похитителя цыплят, чтобы Амина знала — суженый ждет ее под развесистым деревом дороуа.

Много дней ожидала она этого крика. В предвечерние часы, когда гиены еще прятались среди скал, она предавалась мечтам о своем любимом — высоком, широкоплечем, с медным обручем на заплетенных в косички волосах. Какой он сильный! Он может переломить хребет заупрямившемуся быку и укротить самого дикого жеребца в отцовском стаде. И вместе с тем, когда он улыбался или брал ее за руку, лицо его становилось таким мягким и нежным… Ей нравилось смотреть в темную глубину карих глаз Яллы, склонившись головой на его широкую, могучую грудь. Он любил дотрагиваться до ее ушей. Иногда это раздражало ее, и тогда она грозилась уйти к Джаме. Какие они разные — Ялла и Джама! Джама — трус! Разве он сумеет защитить хижину от бурь, что часто свирепствуют над степями? Разве он сможет перехитрить диких собак, и гиен, и леопарда, и льва, когда им вздумается напасть на стадо?

Какой это муж! Правда, сколько Амина помнит себя, ее считали будущей женой Джамы. Пятьсот голов скота — неплохая цена. Но Амина не продается!

Наконец сегодня под вечер Ялла появился у стоянки ее отца. Он остановился неподалеку, у дерева дороуа, и свистнул, вызывая ее. Амину охватило волнение. Подумать только — она навсегда покинет родной дом! И нельзя ни попрощаться, ни даже поплакать… Она собирается бежать с мужчиной, которого ее родные охотно убили бы…

Над степью нависла мертвая тишина. Амина осторожно выглянула из хижины. Бесконечный простор степи открылся перед ней. И все это ее и Яллы — если у них хватит смелости… Все: низкорослые деревья, клонящиеся под порывами холодного ветра, и стремительные реки, и скалы, и колючие чащи — все призывало Амину и Яллу: идите к нам и властвуйте над нами! Там они разобьют свое собственное стойбище и будут пасти буйволов и коров — не чужих, а своих собственных!

Ялла снова подал знак — на этот раз хриплым криком серого ястреба, нетерпеливым и настойчивым.

Амина отбросила все колебания. Она выбежала из хижины. Ничего не взяла она с собой, даже деревянный черпак для перемешивания молока — подарок матери — оставила дома… И тут ее перехватил брат! Амина и не подозревала, что он все время прятался рядом, за деревом, со стаей полудиких овчарок. Натравив собак на Яллу, он схватил Амину и поволок ее обратно в хижину. Она царапалась, грозилась, проклинала его, но он только смеялся… Закон вольных пастбищ уже не защищал Яллу и Амину.

И вот теперь она — пленница, ее заперли в хижине. Но все равно она не могла даже допустить мысли, что Ялла навсегда потерян для нее. Это просто невозможно! Должен же быть какой-то выход! Если бы он как-нибудь ухитрился освободить ее из этой тюрьмы и увезти в свою хижину: пока Джама не пригнал последних буйволов в счет выкупа, Ялла мог бы еще сделать ее своей женой — по праву сильного. Никто не смеет нарушать закон вольных пастбищ. Всем кочевникам известен он, все чтят этот закон… Только как Ялла узнает, где ее искать? Как он узнает, когда приедет Джама со своими буйволами? Нет, все, все погибло!.. И Амина снова залилась горькими слезами.

— О Ялла, мой Ялла! Приди и спаси меня, Ялла! Я твоя, ты — мой муж!

Она металась, кричала и грозила, пока брат не прикрикнул на нее из-за двери, посулив, что ей крепко достанется, если она не успокоится. Но как она может успокоиться, если все тело жжет от пыли и шипов, впившихся в него? О смерть, приди скорей! Лучше умереть, чем стать женой Джамы!

Из споров, доносившихся снаружи, она поняла, что уже собираются седлать лошадей. Кроме Модио, там были и другие ее братья, возвратившиеся из степи. Один сказал, что на нее нужно надеть черную чадру, другой возразил, что по обычаю полагается белая. Какими пустяками они занимаются! Старший брат заявил, что поедет на одной лошади с невестой, позади нее; после того как ей досталось от Модио, ее нельзя ни на минуту оставлять без присмотра. Как они стараются! И все только ради пятисот голов скота!

Внезапно до ее сознания дошло, что она уже не слышит голосов братьев. Их болтовня, грубые шутки неожиданно оборвались. Грозное молчание нависло над степью. Воздух в маленькой хижине стал тяжелым и душным. У Амины запершило в горле. Вдруг тишину прорезал хриплый крик одного из братьев.

— Пожар! Пожа-ар! Эй, скорей воды, воды! Горим!

Амина встрепенулась. Ее крохотная тюрьма заполнялась густым дымом. Дышать стало нестерпимо трудно, грудь разрывал кашель. Отчаяние удесятерило ее силы. Она стала биться о дверь. Дым валил изо всех щелей. Снаружи доносились крики и брань мужчин, пытавшихся удержать испуганный скот. Их голоса, как глухие удары, отдавались в ее ушах. Она задыхалась. Неужели они не вспомнят о ней? Неужели они так жестоки? Или и вправду коровы им дороже жизни сестры?

Сильная рука распахнула настежь дверь, и низкий мужской голос повелительно крикнул:

— Беги за мной! Это я, Ялла!

В сердце вспыхнула радость, но сведенные судорогой удушья губы не могли произнести ни звука. Могучая рука обхватила ее талию, и земля ушла из-под ног. Она зацепилась волосами за стебли сухой травы, которой была покрыта крыша. Ласковые мужские пальцы бережно сняли колючки, запутавшиеся в волосах. Ей казалось, что все это ей просто снится. Живительный воздух ворвался в ее легкие. Желтые полотнища пламени вздымались к небу, сливаясь в слепящие огненные столбы. Прикрывшись рукой от огня, она увидела братьев. Они метались из одной хижины в другую, таща циновки, кошели, кувшины с молоком. Нет, это уже не было сном. Все — и голос тоже! — было явью.

— Вот она! Братья, сюда скорей! Держите ее!

— Ялла, — всхлипывала Амина, — они нагоняют нас! Что нам делать?

— Пусть попробуют! Мой дом в пяти милях. Веселая будет гонка!

Ялла с Аминой на руках пробежал через все стойбище и посадил девушку на своего коня.

— Скорей! — крикнул он, вскакивая на коня позади нее. — Вперед!

Конь рванулся в степь. Каждый его шаг болью отдавался во всем теле Амины. Волосы ее развевались по ветру. Позади уже скакали братья, неутомимые, ловкие наездники, да еще разъяренные похищением сестры. Амина ясно различала топот их коней. Великий Аллах! Что ей делать?

Вз-з-з!

Это стрела. Лучше сдаться, пока не поздно!

— О Ялла, лучше уж остановиться и самим вернуться домой. Все равно нам от них не уйти.

Ялла только рассмеялся, и она почувствовала себя глупенькой, услышав этот громовой могучий мужской смех. Над чем смеется он? Над отравленной стрелой, которая вот-вот вонзится в его спину и, сковав его смертной судорогой, сбросит на землю, где он умрет, корчась и захлебываясь кашлем? О отважный Ялла, возлюбленный мой!

Конь начал задыхаться под тяжестью двойной ноши. Заросли вдруг стали реже, теперь путь их лежал через кручи и скалы. Вот тут-то и скажется, кто из наездников искуснее. Здесь ее похититель или потеряет ее, или завладеет ею навечно. Она сдерживала дыхание. Боль тысячами жал жгла ее тело, но она знала, какая радость ждет ее впереди, и это придавало ей мужества.

Все тяжелее и напряженней становился бег их коня. И сам Ялла, как ни силен он был, скрипел зубами от боли и усталости и яростно подгонял своего скакуна ударами плетки.

— Ие-э-ху-у! — вопил он, и пот струился по его лицу, каплями падая на глаза Амины. — Ие-э-ху-у!

Она первая увидела свет вдали.

— Мой дом, — сказал Ялла. — Мой одинокий дом.

— Наш дом!

Он снова рассмеялся.

— Вз-з-з.

И Ялла вдруг застонал.

— А-а-а, они попали в меня! Спина!.. Спаси меня, Аллах… Умираю…

Не успел он договорить этих слов, как уже начал валиться с коня на землю — яд отравленных стрел действует быстро. Преследователи приближались, и стрелы все чаще свистели мимо них.

— Если я умру, иди в мою хижину. Они не посмеют тронуть тебя, как только ты переступишь порог моего дома. Это… Таков закон…

Ужас охватил Амину. Она оглянулась и увидела неясные силуэты всадников, уже различимые в темноте. В первом из них она узнала старшего брата. Ялла очень ослабел, он едва мог ползти, но Амина упорно тащила его вперед. Дочь африканских степей, она была молода, сильна и смела.

Ялла терял силы. Но вот испуганно шарахнулись от них коровы из его стада. Беспокойно заблеяли овцы. Закричал петух, взбудоражив кур, и они подняли оглушительное кудахтанье. Беглецы переступили границу стойбища Яллы. Осталось только добраться до хижины…

— Стой, проклятый вор!

Они уже миновали загон для скота и птичий двор. Тут Амина нагнулась, собрав все свои силы, подняла Яллу, втолкнула его в хижину и сама упала на земляной пол вслед за ним.

У него вырвался вздох облегчения.

— Жена моя! — простонал он. — Наконец ты со мной! Теперь скорее… стрелу… Ты еще можешь спасти меня… Противоядие…

Братья Амины подскакали к самой хижине.

— Эй вор! Отдай нашу сестру! — ревели они.

— Это я-то вор? — насмешливо спросил он. — Вы сами воры. Украли свадебного коня!

— Запомни, отец не примирится, пока ты не заплатишь. Теперь ведь придется вернуть Джаме выкуп.

— Это уж мое дело! — крикнул им Ялла и прошептал Амине: — Ох, спина! Скорее противоядие…

Братья круто поворотили своих лошадей и неторопливой трусцой поехали назад, в свое стойбище. Один из них сказал:

— А все-таки молодец этот Ялла. Настоящий мужчина. Поджег наше стойбище, украл нашу сестру и нас же еще обзывает ворами за то, что мы отняли у него своего коня, приготовленного для другого жениха! Ничего не поделаешь, закон пастбищ! Перехитрил нас Ялла…