Вначале был вопрос.

— Ты не мог бы сказать прощальную речь на моих похоронах?

— Что?! — спросил я.

— Прощальную речь, — повторил старик, — когда я умру.

Он стоял передо мной, слегка сутулясь. Его седая борода была аккуратно подстрижена, а глаза за стеклами очков беспрестанно моргали.

— Вы умираете? — спросил я.

— Пока еще нет, — усмехнувшись, сказал он.

— А почему тогда?..

— Я просто думаю, что у тебя это хорошо получится. И еще мне кажется, что когда это случится, ты найдешь нужные слова.

Представьте себе самого праведного человека из всех, кого вы знаете, — вашего священника, пастора, раввина, имама. А теперь вообразите, что он похлопывает вас по плечу и просит после его смерти попрощаться со всеми от его имени.

Подумайте только, что тот, кто провожает людей на небеса, просит вас проводить туда его самого.

— Ну что? — спросил он. — Ты с этим справишься?

Вначале был и другой вопрос:

— Иисус, Ты спасешь меня?

В руках у человека был дробовик. Он прятался за мусорными баками, что стояли перед многоквартирным домом в Бруклине. Была поздняя ночь. Его жена и грудная дочурка плакали. Он следил за приближавшимися к дому машинами, в каждой следующей ожидая своих убийц.

— Иисус, Ты спасешь меня? — спросил он, дрожа. — Если я пообещаю посвятить свою жизнь Тебе, Ты сегодня спасешь меня?

Представьте себе самого праведного человека из всех, кого вы знаете — вашего священника, пастора, раввина, имама. А теперь вообразите его в замызганной одежде, с дробовиком в руках, молящим о спасении из-за мусорных баков.

Представьте, что тот, кто провожает людей на небеса, молит, чтобы его не отправили в ад.

— Пожалуйста, Господи… — шепчет он. — Если я пообещаю…

Эта история о вере и о двух совершенно непохожих друг на друга людях, которые показали мне дорогу к храму. Я писал ее довольно долго. Я ездил в церкви и синагоги, в города и пригороды, к «своим» и «чужим», размышляя над тем, что разделяет людей разных вероисповеданий.

И в конце концов я вернулся домой, в переполненную людьми молельную комнату, к сосновому гробу и опустевшей кафедре проповедника. Вначале был вопрос.

Он же стал и последней просьбой:

— Ты не мог бы сказать прощальную речь на моих похоронах?

И как это нередко случается, когда затрагивается вопрос веры, я думал, что у меня просят одолжения, а на самом деле одолжение сделали мне.