К первому ноября население Колдуотера возросло настолько, что жизнь в городишке значительно осложнилась. Улицы заполонились машинами, парковаться стало негде. Повсюду были очереди: в супермаркете, в банке, на заправочной станции, а также во всех местах, где ели и пили.

Во вторник вечером Салли шел по Лейк-стрит, засунув руки в карманы куртки. Иногда ему казалось, что он попал в другой город. Услышав пение, он повернул голову. Несколько парней и девиц сидели на капоте машины, распевая спиричуэлс. Путь Салли лежал к городской библиотеке – одноэтажному белому зданию. Над крыльцом развевался американский флаг, у двери на цепочках висел прозрачный футляр с девизом очередной благотворительной акции. Они проводились каждую неделю. «Б значит „благодарность“. Участвуйте в акции Б – приносите нам книги, которые вам больше не нужны!»

Время двигалось к восьми. Увидев в окнах свет, Салли обрадовался: значит, открыто. Дома у него не было Интернета, о компьютерах в редакции он даже не помышлял. Его изыскания нужно хранить в тайне, особенно от репортеров. Наилучшими местом оставалась библиотека. Салли там всегда хорошо работалось. Еще старшеклассником он ходил туда писать сочинения.

Толкнув дверь, он вошел. Внутри было пусто.

– Привет! Есть здесь кто-нибудь?

В углу что-то зашуршало. Сидевшая за столом девушка выпрямилась, и Салли увидел ее лицо. Совсем молодая, лет двадцать.

– Холодно на улице? – спросила она.

– Подмораживает, – ответил Салли. – А вы библиотекарша? Вашу профессию еще называют так?

– Смотря кто спрашивает. Вы себя считаете читателем?

– Думаю, да.

– Ну, тогда я библиотекарша, – улыбнулась девушка в очках со светло-розовыми стеклами.

Ее волосы были коротко острижены и выкрашены в цвет баклажана, но с одной ярко-рыжей прядкой. Кожа на ее лице была молочно-белой и очень гладкой, без малейших изъянов.

– Вы, наверное, работаете здесь недавно, – сказал Салли.

– До этого здесь работала моя бабушка. Конечно, она больше соответствовала классическому образу библиотекарши. – (Салли хмыкнул.) – Элинор Аделл.

– Вас так зовут?

– Нет, бабушку.

– У меня в школе была учительница миссис Аделл.

– Вы говорите про городскую начальную школу?

– Да.

– Третий класс?

– Угу.

– Это она и была.

– Боже мой. – Салли даже прикрыл глаза. – Значит, вы внучка миссис Аделл.

– И сейчас вы подумали: «Какая же она еще молоденькая». Так?

Салли покачал головой и спросил:

– В библиотеке есть компьютер?

– Конечно. Вон там.

Салли посмотрел в другой угол. Бежевый системный ящик, «мини-тауэр». Ну и старина.

– А мне можно им…

– Разумеется. Проходите.

Салли снял пальто.

– Лиз, между прочим.

– Что вы сказали?

– Меня зовут Лиз.

– Запомню.

У компьютера была такая же старая, еще проводная мышь. Салли подвигал ею, но на мониторе ничего не изменилось.

– У вас что, пароль стоит?

– Конечно. Нужно еще и залогиниться.

Лиз встала, и Салли с трудом сдержал возглас удивления. Молодое, здоровое лицо девушки не позволяло заподозрить у нее физический дефект, но левая нога Лиз была скрючена и волочилась при ходьбе, так что девушка сильно припадала на правую ногу. Вдобавок, ее руки казались непропорционально короткими, словно их взяли от другого тела.

– Сейчас я все сделаю, – пообещала Лиз, ковыляя мимо его стула.

Салли торопливо повернул голову, уставившись в монитор. Даже слишком торопливо.

– У меня рассеянный склероз, – сказала Лиз и снова улыбнулась. – Сообщаю на всякий случай, чтобы вы не думали, будто я разучиваю новый танец.

– Нет… Я знаю… Я…

Салли почувствовал себя идиотом. Лиз ввела пароль. Заставка на мониторе исчезла, открыв рабочий стол.

– Собрались шерстить Интернет на предмет информации о загробной жизни?

– Почему вы спрашиваете?

– На этом весь город помешался. Похоже, люди поверили в существование бесплатного номера один-восемьсот-небеса.

– Я пришел не за этим. – Салли полез в карман за сигаретами.

– В библиотеке не курят.

– Простите, забыл. – Он убрал сигареты.

– Вы были на собрании? – спросила Лиз.

– На каком?

– На том, в спортзале средней школы. Где выступали люди, которым звонят умершие родственники и друзья.

– Вы верите, что это правда? – осторожно спросил Салли.

– Не-а. Больно уж это странно. Тут что-то другое.

– Например?

– Не знаю. – Лиз водила мышью, следя за курсором на мониторе. – А было бы здорово, правда? Человек умер, но вы с ним можете поговорить.

– Наверное.

У Салли перед глазами снова встало лицо Жизели. Когда они встретились, ей было столько же, сколько этой девушке… Он помнил вечер четверга, когда вместе с ребятами ввалился в «Пиццерию Джузеппе» рядом с кампусом. Жизель работала там официанткой. На ней была фиолетовая облегающая форменная кофточка и черная юбка с запа`хом. Ее глаза излучали такую радость жизни, что Салли прямо тут же, не стесняясь однокурсников, попросил номер ее телефона. Жизель рассмеялась и заявила:

– Со студентами не встречаюсь.

Но потом, на обратной стороне поданного счета, он увидел цифры ее номера и приписку: «Для крутых делаю исключение».

– Теперь все работает, – сказала Лиз и зачем-то похлопала себя по бедрам.

– Спасибо.

– Не стоит благодарности.

– Вы во сколько закрываетесь?

– Сегодня и в четверг – в девять. В остальные дни – в шесть.

– Отлично.

– Если что-нибудь понадобится, крикните. Впрочем, если по библиотечным правилам, вы должны говорить здесь шепотом. – Последние слова она сама прошептала.

Салли улыбнулся. Лиз отправилась назад к своему столу. Он провожал ее взглядом, внутренне сжимаясь от вида ее хромающей походки и увечного юного тела.

– Салли, – запоздало представился он. – Меня зовут Салли Хардинг.

– Я знаю, – не оборачиваясь, ответила Лиз.

* * *

Улегшись вечером того же дня в кровать, Кэтрин устремила взгляд в потолок, потом заплакала.

Уже несколько дней подряд она не ходила на работу, не разговаривала с верующими, которые продолжали собираться на лужайке перед ее домом. Кэтрин казалось, что ее использовали и предали. Нечто чудесное, открывшееся только ей, превратили в балаган. Она и сейчас видела бурлящую толпу в спортзале. Люди проходили мимо нее, торопясь к другим, тоже говорившим с небесами. Мэр был растерян. Он не знал, как успокоить этих охотников за чудесами. Напрасно он кричал в микрофон: «Прошу вас успокоиться! Мы обязательно устроим новое собрание! Вы будете оповещены!»

Но еще хуже было то, что творилось на улице. Яркий свет телевизионных прожекторов, красные огоньки видеокамер. Крики, слова молитв и песнопений, возбужденные разговоры. Собрание транслировалось через динамики. Люди хватали друг друга за руки и лацканы пальто, принимаясь обсуждать только что услышанное.

Больнее всего по Кэтрин ударили те шестеро признавшихся, что им тоже звонят с того света. Такого просто не могло быть. Наверное, они позавидовали ее разговорам с Дайаной и второпях состряпали собственные истории. Окажись среди них Элиас Роу, их было бы семеро, но владелец строительной фирмы как в воду канул. Наверное, стыдно стало за свое вранье, к тому же в стенах церкви. Кэтрин еще могла понять девчонку-подростка, сочинившую историю про подругу. Захотела прославиться. А уж когда тот хлыщ в костюме заговорил про делового партнера… Библию бы сначала почитали. Небеса поддерживают и признают только кровное родство. Должно быть, эти новоявленные «очевидцы» и в церковь-то не ходят.

Ее дыхание становилось все учащеннее. «Кэтрин, успокойся, – внушала она себе. – Вытри слезы. Думай о Дайане. Думай о Господе».

Кэтрин закрыла глаза. Ее грудь вздымалась и опускалась.

Потом ее телефон зазвонил.

* * *

На следующее утро – это была среда – Тесс стояла перед зеркалом, держа в руках большую пластиковую заколку для волос. Ее кофточка была застегнута на все пуговицы, никакой помады на губах. Встреча с католическим епископом требовала скромности.

– Ну как, я пристойно выгляжу? – спросила она, войдя на кухню.

– Великолепно, – подтвердила Саманта.

Саманта теперь почти все время проводила в доме Тесс и оставалась дежурить у телефона, если хозяйке нужно было выйти. Рут стала звонить дочери чаще, и не только по пятницам. Тесс боялась пропустить хотя бы один звонок. Иногда такая привязанность к телефонному аппарату казалась ей глупой. Но стоило ей вновь услышать материнский голос, как все сомнения и тревоги отступали. Она получала очередной заряд благодати, врачевавший ее душевные раны.

– Тесс, не держи эту ношу на своих плечах, – сказала ей мать, позвонив на прошлой неделе.

– Мама, я действительно испытываю потребность рассказать об этом.

– Тогда что тебе мешает, дорогая? Расскажи всем.

– Я звонила отцу Кэрроллу.

– Хорошее начало…

– Мне было ужасно неловко перед ним. Я ведь очень давно перестала ходить в церковь.

– Но ты… не переставала общаться с Богом…

Слова матери изумили Тесс. Да, она всегда молилась перед сном и считала, что мать ничего об этом не знает.

– Мама, а как ты узнала?

– Я люблю тебя, моя дорогая девочка…

В дверь позвонили.

* * *

Тесс и Саманта поздоровались с гостями: отцом Кэрроллом и епископом Бернардом Хиббингом из Гэйлордской католической епархии. У епископа было широкое лицо, он носил очки в тонкой оправе и большой нагрудный крест. В проеме двери Тесс заметила небольшую толпу, собравшуюся на противоположной стороне улицы, и поспешила закрыть дверь.

От кофе или чая гости вежливо отказались. Поскольку самым приличным местом в ее доме оставалась кухня, дальнейший разговор происходил там.

– С чего мне начать? – спросила несколько оробевшая Тесс.

– С самого начала, – предложил епископ Хиббинг. – Рассказывайте последовательно. Так вам будет проще.

В обязанности епископа входило расследовать все утверждения о чудесах и проявлять здоровый скептицизм, поскольку в большинстве случаев имело место обыкновенное стечение обстоятельств. Нередко люди преувеличивали значение случившегося. Если же, по мнению епископа, действительно происходило нечто чудесное, он был обязан немедленно сообщать об этом в Ватикан, и тогда дальнейшим расследованием занималась Конгрегация по делам святых.

Вначале Тесс коротко рассказала о болезни матери и о том, как тяжело она сама переживала потерю. Далее в хронологическом порядке перечислила все звонки и содержание разговоров. Епископ Хиббинг внимательно слушал, пытаясь отыскать какие-либо зацепки. Считает ли эта женщина себя избранной? Верит ли она, что явилась невольным инициатором звонков с небес? Если да, стоит сразу усомниться в истинности утверждений о чудесах. Настоящие чудеса крайне редко случаются у всех на глазах, а вот у псевдочудес свидетелей хоть отбавляй.

– Расскажите о вашем детстве, – попросил епископ. – Вы когда-нибудь слышали голоса?

– Нет.

– А до этих звонков у вас бывали видения или откровения?

– Нет. И я никогда не интересовалась подобными явлениями.

– Чем вы занимаетесь?

– Руковожу дневным центром.

– Для бедных?

– Там есть и бедные. Не все родители в состоянии платить, однако их дети в этом не виноваты. Может, с точки зрения бизнеса мы поступаем опрометчиво, но вы же знаете…

Она пожала плечами, считая объяснения лишними. Епископ делал пометки. Пока что сказанное Тесс не поколебало его скептицизма. Существовала разница между чудесами и паранормальными явлениями. Епископ был готов поверить в подлинность крови на статуе Девы Марии. И встреча святой Терезы Авильской с ангелом-копьеносцем тоже не вызывала у него сомнений. В обоих случаях имел место священный контакт. А разговор с призраками, да еще по телефону, выглядел не слишком правдоподобно. Однако события в Колдуотере приняли такие размеры, что Католическая церковь никак не могла оставаться в стороне. Потому епископ Хиббинг и приехал сюда. Его начальство ожидало быстрого отчета.

Если люди действительно уверовали в возможность говорить с небесами, как скоро они захотят услышать в трубке голос Господа Бога?

* * *

Шел второй час их встречи.

– Скажите, а ваша мать, ведя с вами… беседы, говорила об Иисусе? – спросил епископ.

– Да.

– А о Небесном Отце?

– Очень часто.

– А о Божьем милосердии?

– Она говорила, что все мы будем прощены… Эти разговоры даже нельзя назвать беседами. Они очень коротки.

– Ваша мать говорила, как вам следует поступить с ее… посланиями?

– Да. Она говорила: «Расскажи всем», – ответила Тесс, поглядев на Саманту.

– То есть она просила вас рассказать всем?

– Да.

Епископ и отец Кэрролл переглянулись.

– Я могу взглянуть на ваш телефон?

Тесс показала ему аппарат и включила старый автоответчик, на котором был записан самый первый звонок матери. Епископ и священник прослушали запись раз десять. Затем Хиббинг пожелал увидеть фотографии ее матери. Тесс показала несколько снимков и газетную вырезку с некрологом. После этого гости стали прощаться.

– Спасибо, что нашли время для встречи с нами, – сказал ей епископ.

– Вы оказали мне большую честь. А что будет дальше? – спросила Тесс.

– Этого мы пока не знаем, – ответил отец Кэрролл. – Давайте молиться о том, чтобы Господь открыл нам свой замысел.

– Согласен с вами, – добавил епископ Хиббинг.

Оба улыбнулись Тесс.

Когда они выходили, на улице их уже поджидала целая стая тележурналистов.

* * *

Жизнь полицейского участка изменилась до неузнаваемости. После собрания горожан здесь не умолкали телефоны. Звонили жители, которым надоели шумные сборища под окнами и чужие машины на их лужайках. Звонили приезжие, считая, что полиция должна исполнять функции справочного бюро. И конечно же, донимали корреспонденты газет и радио. Они просили Джека Селлерса прокомментировать заявление его бывшей жены или уговорить ее выступить в церкви либо на конференции, посвященной проблемам загробной жизни. Номер мобильного телефона Дорин нигде не значился, зато номера колдуотерской полиции найти было очень легко.

Когда Джека впервые спросили, звонил ли погибший сын и ему, он соврал, и теперь ему не оставалось ничего иного, кроме как придерживаться этой версии. Его дни превратились в бесконечные словесные сражения. Кого-то он убеждал разойтись, кому-то предлагал успокоиться или вообще уехать. Иногда ему становилось стыдно за свое вранье. К концу дня Джек бывал выжат до предела.

Он держался лишь за счет Робби. Голос сына – единственное, что составляло сейчас смысл его жизни. Сын звонил регулярно. Джек только сейчас понял, как ему все эти годы не хватало разговоров с сыном и каких трудов стоило носить в себе боль утраты. Звонки Робби врачевали сердце Джека, затягивали дыру, пробитую гибелью сына. На месте зияющей пробоины появлялись кровеносные сосуды и ткани.

– Сынок, твоя мама всем рассказала о твоих звонках, – сказал Джек, когда Робби в очередной раз позвонил ему.

– Я знаю, папа.

– Там собрался весь город.

– Да.

– Она правильно поступила?

– Бог хочет, чтобы люди знали…

– Знали – что?

– Что не надо бояться… Пап, когда я воевал, я очень боялся… Каждый день боялся за свою жизнь… боялся ее потерять… Но теперь я знаю.

– Что ты знаешь?

– Человек теряет свою жизнь из-за страха… постоянно, каждый день, каждый час… То, что мы отдаем страху, мы забираем у… веры.

От этих слов у Джека поползли мурашки. Страх. Вера. Где была его вера? Почему он испугался сделать то, что сделала Дорин, – встать и признаться? Неужели он так дрожал за свою репутацию?

– Робби…

– Да, папа.

– Ты ведь не перестанешь мне звонить? Скажи, что не перестанешь.

– Не бойся, папа… Конец – это вовсе не конец.

В трубке стало тихо. После звонков оттуда не бывало коротких гудков. «Конец – это вовсе не конец». По щекам Джека катились слезы, которые он и не думал вытирать. Слезы были частью чуда, и он хотел, чтобы оно оставалось с ним как можно дольше.

* * *

Салли щелкнул клавишей мыши и поднял голову от монитора. У него устали глаза. Он опять сидел в библиотеке. Время двигалось к полудню. Отвезя Джулза в школу, он сразу же поехал сюда. Набрав в поисковой системе слова «контакт с потусторонним миром», Салли удивился обилию результатов. Оказалось, люди общались с покойниками на протяжении веков. Чаще всего это происходило во сне. Ясновидцы считали умерших «каналами», через которые мир духов отправлял живущим свои послания. Салли наткнулся на ролик с выпуском новостей Эй-би-си, откуда узнал о «феномене электронного голоса» и исследованиях в этом направлении, проводимых с помощью записи на пленку или так называемого ящика для призраков. Салли прочитал о шведском художнике, который жил полвека назад и увлекался записью птичьих голосов. Однажды, проигрывая запись, он услышал голос умершей жены.

Салли поспешно ушел с этого сайта.

Проведя за компьютером еще час, он зевнул и раскрыл свой желтый блокнот. В который раз перечитал записи, сделанные по горячим следам в спортзале. Семь человек заявили о получении звонков оттуда, но даже обилие материалов в Интернете не уменьшило скептицизма Салли насчет этой семерки. У него сохранялось подозрение, что звонки ненастоящие. Но если им звонили не с небес, тогда откуда? И кто?

Служба в военно-морской авиации приучила Салли собирать информацию и анализировать ее, выстраивая целостную картину. Помнится, на занятиях инструкторы постоянно твердили им о методичности и систематичности. Тогда это касалось карт, нарушений в работе самолета, разведки. Сейчас объектами исследований были люди. Зная имена и фамилии, Салли нашел адреса и номера телефонов. В этом ему очень помог библиотечный компьютер. Потом, уже в редакции «Газетт», он исподволь завел разговор с Роном Дженнингсом. Казалось бы, обыкновенная болтовня в обеденный перерыв, но, если умело ее направить, можно получить много информации частного характера. Все это Салли сгруппировал на одной странице своего блокнота. На другой у него значилось «Их связи» и стоял вопросительный знак.

Итак, существовала ли между этими людьми какая-либо степень родства? Нет. Дружеские отношения? Нет. Жили ли все они на одной улице? Тоже нет. Являлись ли прихожанами одной церкви? Нет. Имели ли общие деловые интересы? Нет. Возраст? Различный. Пол? Ответ очевиден. Их имена начинались с одинаковой буквы? Нет. Все ли они имели детей? Не все.

Практически против каждого вопроса у Салли стояло «нет».

Салли бесцельно чиркал ручкой на свободном куске листа. Они снова были одни в библиотеке: Лиз сидела за своим столом, с пуговками наушников в ушах. Поймав его взгляд, она улыбнулась и выразительно покачала головой в такт музыке, которую слушала.

Тилитилибомм! Тилитилибомм!

Это звонил мобильник Салли. Телефон ему выдали в редакции и просили не выключать. Замысел был понятен: Рон хотел его контролировать. А то вдруг Салли тратит драгоценное рабочее время на собственные дела? Впрочем, так оно и было.

– Алло, – сказал Салли, прикрывая микрофон рукой.

– Это Рон Дженнингс. Где вы сейчас?

– Заехал на заправку. Жду своей очереди. Какие-нибудь изменения?

– Я забыл включить в список еще одного клиента. Вы сегодня сумеете к нему заехать?

Салли еще не был и у тех троих, что значились в списке.

– И кто это?

– «Дэвидсон и сыновья».

– Похоронное бюро? – оторопел Салли.

– Вы их знаете?

– Пришлось познакомиться.

– Боже мой… ну конечно. Салли, прошу прощения.

Возникла напряженная пауза.

– Я к ним заеду, – наконец сказал Салли. – Просто как-то не думал, что они тоже подают рекламу.

– Из старейших наших клиентов. Когда будете у них, обратитесь к Хорасу.

– Вы про долговязого пожилого дядьку с бледным лицом?

– Про него.

Салли вздрогнул. Забирая урну, он надеялся, что видит этого человека в первый и последний раз.

– Договорились, Рон.

– Вы расценки знаете?

– У меня они с собой.

– Хорошо, если бы они взяли всю страницу.

– Постараюсь его раскачать.

– Извините, больше не могу говорить, – заторопился Дженнингс. – Меня в коридоре телевизионщик дожидается. Дурдом, иначе не скажешь.

Рон отключился. Салли потер лоб. Очередной телевизионщик? Опять будет «специальный выпуск»? Он представил себе рекламу похоронного бюро на весь газетный лист и снова поморщился.

– Эй! У нас запрещено пользоваться мобильниками.

Салли поднял голову. Лиз стояла возле его стола.

– Вы не забыли, что находитесь в библиотеке?

– Извините.

– Мне что, отобрать его у вас?

– Нет, мэм. Я его сейчас выключу.

– Обещаете?

– Обещаю.

– На этот раз мы вас простим.

– Премного благодарен.

– Но при одном условии.

– Говорите.

Лиз уселась, положила на стол свои детские ручки и принялась разглядывать пальцы.

– Я так и не услышал вашего условия, – напомнил ей Салли.

– Расскажите, что у вас случилось.

– У меня? – Салли отвернулся. – Когда?

– Не юлите. Я же библиотекарша. Наплывом читателей не избалована. Коротаю дни за чтением. Вы ведь здесь родились, и ваши родители по-прежнему живут в Колдуотере. Когда это произошло, было много разговоров. Я знаю: ваш самолет столкнулся с другим. Вас признали виновным и отправили в тюрьму.

– И что же обо мне тут говорили?

– В основном, люди вам сочувствовали. – Лиз пожала плечами, продолжая разглядывать собственные пальцы. – Вам, вашей жене и вообще… – Теперь она смотрела прямо на него. – Так что произошло на самом деле?

Салли глотнул воздуха.

– Не бойтесь, я никому не разболтаю, – пообещала Лиз.

– Давайте я сначала выключу мобильник.

* * *

«Так что же произошло на самом деле?» Этот вопрос задавали Салли, начиная со дня катастрофы и до заключения в тюрьму.

Небольшой аэропорт Линтон принимал гражданские и военные самолеты. Тем субботним утром Салли находился на подлете к нему. Согласившись подменить Блейка Пирсона, Салли вылетел на его F-18 «Хорнет». Плановое резервное дежурство должно было продлиться две недели, а этот полет давал возможность совершить посадку в Огайо и провести несколько часов с Жизелью. Потом он полетит дальше, на Западное побережье, где его ждали к вечеру.

Самолет мчался сквозь облака. Салли сверился с приборами. Кабина истребителя была тесной, рассчитанной на одного пилота. Чем-то это было похоже на плавание в каноэ, только на приличной высоте и без воды. Приближалась гроза, однако Салли не беспокоился. Он успеет сесть. На нем была кислородная маска с небольшой трубкой, похожей на хобот. Разговор с наземными службами аэропорта он вел, используя ларингофон.

– Файрберд-триста четыре запрашивает разрешение на посадку, – передал по радио Салли.

Это означало, что ему должны подготовить посадочную полосу. Суббота в аэропорту не считалась напряженным днем, и работников было меньше, чем в будни. К тому же большинство из них заканчивали ночную смену, готовясь разъехаться по домам. Сменился и диспетчер. Человека, с которым Салли переговаривался по радио, звали Эллиотом Греем. У него был высокий гнусавый голос. Не приведи господь, если обладатель такого голоса вздумает петь!

Этот голос Салли запомнил навсегда. Все, что случилось с ним – и не только с ним – в то страшное утро, случилось по вине Грея.

– Файрберд-триста четыре, вас понял, – загнусавил Эллиот. – Готовим вам двадцать седьмую правую.

– Двадцать седьмая правая, – ответил Салли.

Радиообмен был обычной рутинной процедурой. Салли стал готовиться к посадке на правую полосу: выпустил шасси, внизу загремели выдвигающиеся колеса. Еще несколько минут, и он увидит Жизель. «Хочу тебя видеть», – сказал он ей, когда звонил. «Тогда прилетай. Я тоже хочу тебя видеть».

Может, они с Жизелью сумеют выбраться в блинную неподалеку. Джулз любил вафли с мороженым.

– Файрберд-триста четыре – диспетчеру Линтона. Готов к спуску на двадцать седьмую правую. Расчетное расстояние – пять миль, – сказал Салли.

– Файрберд-триста четыре, вас понял. Двадцать седьмая правая готова для посадки… Будьте внимательны: по двадцать седьмой левой осуществляется движение.

Салли сбросил скорость. Стоило выпустить шасси, как характер полета менялся. Истребитель, до этого несшийся ракетой, превращался в летающий танк. Салли выровнял дифферент, отрегулировал дроссель. Оставалось движение по глиссаде и посадка. Самолет и сейчас окружала плотная облачность. В наушниках послышался треск, затем несколько слов. Салли не успел их разобрать. Должно быть, диспетчер говорил с самолетом, двигавшимся по левой полосе. Он подождал продолжения, но треск прекратился.

За три мили до полосы «Хорнет» вынырнул из тумана. Земля внизу была расчерчена большими прямоугольниками полей. Пушистыми спичками торчали деревья, окружавшие игрушечные домики фермеров. Вот и полоса. Он шел строго по курсу. Еще каких-нибудь десять минут, и они с Жизелью будут обсуждать поездку в блинную. А потом…

Раздавшийся звук был похож на громкое «Кррррбумм!» Что-то ударилось в днище самолета. «Хорнет» тряхнуло, и он отчаянно задергался.

– Что за черт? – крикнул Салли.

Похоже, он с кем-то или с чем-то столкнулся. До земли оставалось восемьсот футов.

* * *

Лететь. Ориентироваться. Сообщать.

Эти принципы обязательно вдалбливают в голову будущего пилота. Каждый инструктор требует, чтобы они крепко засели в мозгу, поскольку эти принципы – проверенная временем схема поведения в аварийной ситуации.

Лететь. Если возникла проблема, всеми способами старайся удержать самолет в воздухе.

Ориентироваться. Затем определись, в каком направлении необходимо двигаться.

Сообщать. И наконец, передай в наземные службы об аварийной ситуации у тебя на борту.

Если попал в беду, тут уж не до очередности выполнения этих принципов. Главное, не поддаться панике и действовать. Их учили действовать, доводя свои реакции до автоматизма. Поэтому, едва самолет подбросило, Салли тут же увеличил обороты и попытался выровнять машину.

Лететь. Держать в воздухе этот чертов самолет. За считаные секунды Салли убедился, что дальнейший полет невозможен. Панель оповещения мигала красными огоньками. Приборы показывали, что самолет теряет высоту. Сквозь маску слышалось невозмутимое «бип-бип-бип». Семьсот футов. Самолет начало трясти. Двигатель терял обороты и работал все тише. Еще немного – и сердце машины умолкнет.

Ориентироваться. Может, ему все-таки удастся дотянуть до полосы? Салли проверил угол снижения, посмотрел сквозь козырек кабины и понял всю бессмысленность этой затеи. Нет, до полосы он не дотянет. Самолет поврежден, и о повторном заходе не может быть и речи… Пятьсот футов. Он падает слишком быстро. Возможность приземления исключена. Оставалось одно: направить самолет куда-нибудь в поле, подальше от жилья, и там с ним проститься… Четыреста футов. В миле от аэропорта Салли заприметил полянку и нацелил самолет туда.

Сообщать.

– Файрберд-триста четыре, у меня аварийная ситуация! – закричал он в микрофон. – Двигатель поврежден. Самолет теряет управление. Готовлюсь к катапультированию.

Через аварийные ситуации Салли проходил каждый год… на тренажерах военно-морской базы. Как и любой пилот, он молился, чтобы все аварии подобного рода оставались для него учебными.

Бешено колотилось сердце. Каждый нерв был наэлектризован. Вдобавок его прошиб пот. Установив приборы на спуск, Салли снял руки со штурвала и вжался в кресло. Так полагалось делать, чтобы при катапультировании не сломать себе шею. Потом он поднял руки над головой и взялся за рукоятку катапульты.

Потянул на себя.

Под ним взорвалась ракета. В то же мгновение он пробил стекло кабины и вылетел в небо.

Лететь. Ориентироваться. Сообщать.

Катапультироваться.

* * *

На улице шел снег. Взбежав на крыльцо похоронного заведения «Дэвидсон и сыновья», Салли снял шерстяную шапочку и отряхнул с волос снежинки. Дверь не была заперта. Салли вошел, надеясь избежать встречи с Хорасом. Напрасные надежды! Хорас, конечно же, был на месте и вышел из своего кабинета. Все те же редкие волосы соломенного цвета, вытянутый подбородок, а на лице – знакомое кислое, болезненное выражение.

– Здравствуйте, – сказал Салли, протягивая руку.

– Добрый день.

– Вы меня помните?

– Конечно, мистер Хардинг.

– Можете называть меня Салли.

– Тогда и вы зовите меня Хорасом.

– Договорились. Рон Дженнингс передает вам привет.

– И ему от меня передайте.

– Сегодня я к вам по другому поводу.

– Слушаю.

– Я работаю рекламным агентом в «Газетт».

– Вот как? Вам нравятся газеты?

Салли хотелось крикнуть: «Я ненавижу их!», но он сделал глубокий вдох и сказал совсем другое:

– В конце месяца истекает ваш договор на рекламу…

Салли надеялся услышать что-нибудь вроде: «Да. Я уже приготовил чек. Вот, возьмите». Однако Хорас молча стоял, похожий на статую, и слушал.

– Рон мне говорил, что ваше бюро – один из старейших рекламодателей «Газетт», и потому… – (Хорас по-прежнему молчал.) – Вы хотели бы продолжить сотрудничество с нами?

– Разумеется, – ответил Хорас.

«Наконец-то», – подумал Салли.

Хорас пригласил его в кабинет, где вручил конверт с готовым заявлением о продлении договора:

– Вот, пожалуйста.

Салли убрал конверт в сумку.

– Рон просил вам сообщить… они готовят специальный раздел о… – Салли помолчал. – О том, что происходит в городе.

– А что происходит в городе?

– Разве вы не слышали о телефонных звонках? О людях, которым звонят… – Салли сглотнул и только потом докончил: – Мертвые.

– Об этом я слышал, – довольно равнодушно ответил Хорас.

– Раздел будет называться «Звонки с небес».

– Понятно.

– Может, у вас возникнет желание разместить там рекламу?

– Рону нравится его затея? – Хорас почесал подбородок.

– Очень. Считает, что раздел будет пользоваться популярностью.

– А вы что думаете? – спросил Хорас.

Салли вопрос старика не обрадовал – даже не сам вопрос, а необходимость врать. Не мог же он, будучи рекламным агентом газеты, называть затею издателя мурой.

– Думаю, Рон прав, – ответил Салли, стараясь не встречаться с Хорасом глазами. – Многим этот раздел понравится.

Старик пристально смотрел на него.

– Возможно, многим, – неуклюже поправился Салли.

– Каков размер рекламной площади?

– Рон предложил целую страницу.

– Отлично, – сказал Хорас. – Пусть выставляет счет.

* * *

На выходе из кабинета Хорас вдруг остановился:

– Вы можете еще немного подождать?

Салли тоже остановился. Хорас вынул из стола другой конверт:

– Пожалуйста, передайте Рону. Здесь чек за некрологи. Я хотел послать почтой, но раз вы пришли…

– Конечно. – Салли взял конверт. – Простите мое любопытство, но разве некрологи оплачивает похоронное бюро?

– Нет, конечно. Но мы способствуем их появлению в вашей газете.

– Это как?

– Когда у людей горе, им зачастую не хочется вообще ни с кем разговаривать. Особенно с посторонними. Но нам необходимо обсуждать с ними и особенности церемонии прощания, и собственно похороны. В нашем бюро работает удивительная женщина. Ее зовут Мария. Она собирает всю необходимую информацию и составляет некрологи. «Газетт» печатает их каждую неделю.

– Ого! – воскликнул Салли.

– Иногда родственники приносят и фотографии. Кстати, очень много некрологов выходит с фотографиями.

– Помню. Я видел.

– Мы собираем деньги от имени «Газетт», а в конце месяца передаем редакции. Все меньше хлопот для людей, охваченных горем.

Салли кивнул и отвел взгляд.

– Вас в моих словах что-то задело? – спросил Хорас.

– Нет. Я просто… я просто думал, что некрологи составляет кто-то из репортеров.

– Колдуотер – маленький город. – Хорас вяло улыбнулся. – И ваша газета со звучным названием – тоже маленькая. Никакой журналист не смог бы собрать сведения лучше, чем это делает Мария. Она очень деликатная и внимательная. Таких называют «свой человек».

Салли было странно услышать подобное из уст Хораса.

– Я передам чек Рону и скажу о вашей готовности дать рекламу в новый раздел.

– Вот и отлично.

Хорас проводил Салли до двери и вдруг положил ему руку на плечо:

– Мистер Хардинг, как ваши дела?

Жест настолько ошеломил Салли, что он ответил далеко не сразу. В глазах Хораса он заметил искреннее сочувствие. Вспомнилось, как в сентябре он выходил отсюда, прижимая к груди урну с прахом Жизели.

– Да так себе, – шепотом ответил Салли.

– Понимаю.

* * *

Катапультирование из самолета сжимает позвоночник. Когда Салли взялся за рукоятку над головой, его рост составлял шесть футов и два дюйма. Достигнув земли, он стал на полдюйма ниже.

Кресло быстро отпало, а над Салли раскрылся парашют. Он спускался, отупело глядя по сторонам. Казалось, весь мир окунули в медленно текущий мед. Салли видел, как упал и тут же загорелся его самолет. Его руки цеплялись за парашютные стропы, ноги просто болтались. Под носом раскачивался кислородный шланг, вырванный из баллона. Вдали плавали серые облака. Момент катапультирования сопровождался грохотом, а сейчас его окружала сонная тишина.

Потом в мозгу что-то щелкнуло, и к нему вернулась способность соображать. Он был словно боксер, очнувшийся после нокаута. Салли сорвал маску, дышать стало легче. Все чувства разом обострились, мысли понеслись, сталкиваясь, будто атомы.

А еще он вновь обрел умение анализировать случившееся.

С точки зрения пилота, все было хорошо. Он остался жив, парашют раскрылся без фокусов, самолет упал на пустую полянку – это особенно радовало.

А вот с точки зрения офицера, все было как раз наоборот. Он погубил самолет, стоивший многие миллионы долларов, и теперь начнется расследование инцидента. Его ждут месяцы писанины, всевозможных рапортов и отчетов своему и вышестоящему начальству. Наконец, он до сих пор не знал, сам ли виновен в столкновении.

Была еще одна точка зрения, оттеснившая две первые, – точка зрения мужа Жизели. Бедняжка Жизель! Нужно поскорее сообщить ей, что с ним все в порядке, что он не сгорел в груде металла, а плавно спускается вниз. Видела ли она его? И вообще, кто-нибудь это все видел?

Салли опускался на землю и ничего не знал о действиях, предпринимаемых наземными службами аэропорта. Он и не подозревал, что очень скоро Эллиот Грей – авиадиспетчер с гнусавым голосом – попросту сбежит с поста. Салли не знал, что Жизель немного опоздала и в данный момент подъезжала к аэропорту по пустой дороге. Там она и увидела вдалеке столб черного дыма. Жене пилота не надо объяснять, откуда может быть этот дым. Надавив акселератор, Жизель рванулась вперед, одолеваемая потоком самых дурных предчувствий.

Салли никак не мог знать, что в последние секунды перед тем, как ее вынесло на изгиб дороги, Жизель шептала слова молитвы: «Боже, прошу тебя, сделай так, чтобы он не пострадал».

Держась за стропы, Салли неторопливо плыл к земле.

* * *

В машине Кэтрин было включено радио, настроенное на частоту христианской станции. Когда они ехали мимо закусочной Фриды, Эми повернула голову и увидела сквозь витрину, что зал полон. Люди стояли на тротуаре, дожидаясь своей очереди, улица была запружена машинами.

– Я рада за Фриду, – сказала Кэтрин. Она внимательно следила за дорогой, держа руль обеими руками. – А до того как все началось, она жаловалась мне, что дела идут плохо и ей придется продавать дом.

– Что, серьезно? – спросила Эми.

Так она реагировала почти на все слова Кэтрин.

– Да. А у них трое детей. И с ее деньгами было не так-то просто найти другое жилье.

С момента последнего звонка Дайаны настроение Кэтрин заметно улучшилось. Этому способствовало маленькое чудо: Кэтрин молилась о звонке Дайаны, и розовый мобильник откликнулся.

– Кэт… не печалься.

– Дайана, а как мне относиться к… тем шестерым?

– Они тоже отмечены благодатью… Главное, Господь одарил своей милостью нас с тобой… мы вместе… ты можешь исцелиться… истина небес… вот что исцеляет живущих на земле…

Кэтрин мысленно повторила слова сестры: «Истина небес – вот что исцеляет живущих на земле».

– Скажи, я избрана? Меня избрали, чтобы распространить эту весть?

– Да, сестра…

После слов Дайаны на Кэтрин снизошел долгожданный покой.

Зато Эми с каждым днем волновалась все сильнее.

* * *

Поначалу Эми надеялась приберечь историю со звонками с небес для себя. Возможно, она бы даже получила премию и пощекотала самолюбие акул медийного рынка. Но после собрания горожан ее надежды полностью развеялись. В городишке паслись корреспонденты не менее пяти телеканалов. И не провинциальных, а общенациональных! Подумать только: колдуотерское чудо заинтересовало Эй-би-си. В десяти футах от Эми стоял сам Алан Джереми, живая легенда. На нем были джинсы, голубая рубашка с галстуком, сверху он небрежно накинул дорогую спортивную куртку с эмблемой Эй-би-си. В другое время Эми обязательно подошла бы к нему, возможно, даже попыталась бы пофлиртовать. Ведь такие люди, как Алан, могут одним щелчком пальцев помочь ей выбраться из болота провинциального телевидения.

Но сейчас Алан Джереми был ее конкурентом. Он захотел побеседовать с Кэтрин, и когда та спросила Эми, соглашаться ли на интервью, Эми мгновенно наложила вето, объяснив, что этот человек не заслуживает доверия. Зачем он притащился сюда из Нью-Йорка? Ясное дело, за сенсацией.

– Ну тогда мы и не будем с ним говорить, – решила Кэтрин.

– И правильно, – подхватила Эми.

Ее слегка грызла совесть, но она помнила слова Фила: «Вы должны идти на шаг впереди, поскольку были первой. Помните: ваши репортажи – наш самый впечатляющий материал этого года».

«Самый впечатляющий материал». Как давно Эми ждала своего шанса. Шанс появился, однако теперь со всех сторон напирали конкуренты, более опытные и лучше оснащенные технически. А Эми по-прежнему везде таскала свою громоздкую камеру и чувствовала себя дилетанткой. Что еще оскорбительнее: ее подминали те структуры, в которых она мечтала работать сама.

И потому Эми воспользовалась преимуществом, которого не было ни у Алана Джереми, ни у прочих медийных волков. Она буквально приклеилась к Кэтрин, сделавшись незаменимой. Эми вызвалась ходить за продуктами и выполнять разные поручения Кэтрин. Она же регулярно опорожняла почтовый ящик и утихомиривала собирающихся на лужайке перед домом. Эми вела себя как подруга и везде представлялась таковой. Несколько дней назад она фактически переселилась со всеми вещами в дом Кэтрин и теперь ночевала в комнате для гостей.

Сегодня они собирались поехать в больницу, чтобы навестить старика с прогрессирующей лейкемией. Он написал Кэтрин и попросил поделиться ее пониманием загробной жизни. У Кэтрин появилась мысль пригласить еще и пастора Уоррена, однако что-то внутри ее сказало «нет». Она достаточно сильна, чтобы самой побеседовать с этим человеком.

– Как ты считаешь, я права? – спросила она у Эми.

– Абсолютно права, – подтвердила та.

* * *

Сидя в больничной палате, Кэтрин держала за руки Бена Уилкса, семидесяти четырех лет, бывшего рабочего автозавода. Месяцы химиотерапии не прошли для него бесследно: Уилкс превратился в скелет, обтянутый кожей. У него выпали почти все волосы, щеки ввалились, а лицо состояло из сплошных морщин. Когда он открывал рот, казалось, кожа вокруг губ вот-вот треснет. Старик очень обрадовался приезду Кэтрин и проявил живейший интерес к ее истории.

– Что ваша сестра рассказывала о мире, который ее теперь окружает? – спросил Бен.

– Дайана постоянно называет тот мир удивительно прекрасным.

– А она рассказывала вам о правилах?

– Каких правилах? – не поняла Кэтрин.

– Ведь чтобы попасть на небеса, нужно соблюдать какие-то правила. Наверное, туда пускают не всех.

– Туда пускают всех, кто принимает Господа. – Кэтрин мягко улыбнулась.

Ничего подобного Дайана не говорила, однако Кэтрин чувствовала: это самые важные слова для больного старика.

– А вы уверены, что ваша сестра находится на небесах? – спросил Бен, стискивая ее руку. – Я не хочу оскорбить ваши чувства. Но мне надо увериться, что это так.

– Говорю вам: это так и есть. – Она улыбнулась, закрыла глаза и другой рукой накрыла их сомкнутые руки. – После этой жизни нас ждет другая жизнь.

Бен приоткрыл рот. Его дыхание было совсем слабым. Потом он улыбнулся.

Эми тоже улыбнулась. Она засняла весь визит Кэтрин. Это будет эксклюзивный репортаж. Никто из конкурентов и не знал о существовании Бена Уилкса.

«После этой жизни нас ждет другая жизнь».

А после этой работы – другая работа, поинтереснее прежней.

* * *

На следующий день Бен умер.

Его смерть озадачила врачей. Никакой видимой патологии внутренних органов. Никто не назначал ему новых лекарств. С точки зрения медицины причин для внезапной смерти не было.

Единственным вероятным толчком мог стать визит Кэтрин, после которого организм больного добровольно «выключился».

Иными словами, Бен перестал цепляться за жизнь.