«ЖИЗНЬ ЗДЕСЬ, А НЕ НА НЕБЕСАХ! ЖИЗНЬ ЗДЕСЬ, А НЕ НА НЕБЕСАХ! ЖИЗНЬ ЗДЕСЬ, А НЕ…»

– Боже, ну когда они угомонятся?! – воскликнула Кэтрин, затыкая себе уши.

– Может, спустимся? – предложила Эми. – Там потише.

– Нет! – резко возразила Кэтрин. – Это мой дом. Я не собираюсь прятаться в подвале.

Голоса протестующих не ослабевали:

«ЖИЗНЬ ЗДЕСЬ, А НЕ НА НЕБЕСАХ! ЖИЗНЬ ЗДЕСЬ…»

Толпа собралась около полудня. Где-то человек пятьдесят. Многие держали в руках плакаты с надписью: «Небеса обождут!» Попадались и более радикальные вроде «Вера убивает!» и «Обман несет смерть!».

Видеоролик с Беном Уилксом разлетелся по Интернету еще быстрее, чем первые репортажи Эми. Однако известность на сей раз приобрела скандальный оттенок, поскольку многие смотрели видео, уже зная, что через несколько часов после съемок Бен умер. Появились сообщения еще о шести пациентах в разных странах, которые тоже неожиданно умерли, посмотрев ролик с Беном. Строились домыслы, будто эти люди, соблазненные жизнью на небесах, перестали бороться за жизнь земную.

И Бену, и тем шестерым все равно уже оставалось недолго. Никакой взаимосвязи между просмотром видео и смертью зафиксировано не было. Никаких приемлемых, без апелляции к таинственным силам, ответов тоже не нашлось, и в чьих-то воспаленных умах совпадение приобрело облик заговора. На волне внимания СМИ к колдуотерскому чуду неизбежно возникла новая сюжетная линия. Заговорили о том, что доказательства существования загробной жизни имеют опасную оборотную сторону и подталкивают людей к смерти.

– Этих религиозных шизиков нельзя и близко подпускать к больным! – говорил в объектив камеры какой-то рассерженный мужчина.

– Они ничем не лучше террористов, – подхватила молодая женщина. – Те тоже обещают своим смертникам: взорветесь – и мигом попадете на небеса.

– Я знал Бена Уилкса много лет, – включился в разговор пожилой рабочий. – Он был борцом. Если бы эти люди не загипнотизировали его своими россказнями, он бы и сейчас сражался с болезнью.

Как-то сама собой возникла инициативная группа, назвавшая себя «Повесьте трубку, небеса!» Она-то и взялась устраивать протесты, один из которых происходил перед домом Кэтрин.

«ЖИЗНЬ ЗДЕСЬ, А НЕ НА НЕБЕСАХ! ЖИЗНЬ ЗДЕСЬ…»

Тем временем Эми вскипятила чайник и заварила чай с мятой. Кэтрин была настолько погружена в раздумья, что даже не заметила протянутой чашки.

– Выпей, тебе станет легче, – уговаривала Эми.

– Спасибо, дорогая.

Эми разрывало на части. Она знала: Филу обязательно понадобится интервью с протестующими. Но если она сейчас выйдет и начнет разговаривать с ними, то мигом потеряет доверие Кэтрин. Можно ли рисковать тем, что позволяло ей опережать остальных корреспондентов?

– Ты настоящая подруга, – сказала Кэтрин.

– Рада это слышать, – без энтузиазма отозвалась Эми.

– Я теперь понимаю, из-за чего начались протесты. Не из-за смерти Бена. Из-за тех шестерых, кто заявил на собрании, что тоже разговаривает с небесами. Согласна? А кто они такие? Взять ту же Тесс Рафферти. Сама же признавалась, что давно перестала ходить в церковь! – Кэтрин размахивала руками, будто пыталась убедить невидимого слушателя. Потом схватила розовый мобильник и вперила в него взгляд. – Эми! – прошептала она.

– Да, дорогая.

– Ты мне веришь?

– Конечно верю.

По правде говоря, Эми верила, что Кэтрин верит в то, что Эми ей верит.

– Я звонила своим детям, – продолжала Кэтрин. – Оба живут в Детройте. И знаешь, чтó они мне ответили?

– Конечно не знаю. Расскажи.

– Мои сыночки считают, что я слишком уж ударилась в религию, – почти со смехом произнесла Кэтрин. – Я так надеялась, что они приедут сюда, поддержат меня. Но у Джона работы по горло. А Чарли говорит…– Она осеклась.

– Что говорит Чарли?

– Оказывается, я… ставлю его в неловкое положение. Кстати, то же самое заявили мне и дочери Дайаны.

Кэтрин заплакала. Эми отвернулась. Ну как можно не сочувствовать этой женщине? Пусть даже она в чем-то заблуждается, но она не играет роли и не занимается саморекламой.

– Кэтрин, как я тебя понимаю!

Выкрики протестующих становились все громче. Эми осторожно отвела край портьеры. Возле тротуара стояла полицейская машина. Джек Селлерс, начальник местной полиции, что-то говорил, размахивая руками. Ассистент оператора держал у него над головой репортажный микрофон на длинной штанге. Оператор вел съемку. Вечером это пойдет по всем каналам. То-то Фил разозлится.

– Я никого не убивала, – прошептала Кэтрин.

Она села, уперев локти в колени, и спрятала лицо в ладонях.

– Разумеется, нет, – сказала Эми.

– Тогда как они могут говорить подобные вещи? Моя сестра – на небесах. Бог следит за каждым нашим шагом. И потом, зачем мне кого-то убивать?

Эми невольно посмотрела на свою камеру, лежавшую на кухонном столе.

– Если ты это знаешь, почему бы тебе им так и не сказать? – предложила она.

* * *

В послеполуденное время пастор Уоррен всегда читал Библию. Вот и сегодня он уселся на коричневый кожаный диванчик, раскрыл Священное Писание и стал читать из шестидесятой главы Книги пророка Исайи: «Возведи очи твои и посмотри вокруг: все они собираются, идут к тебе; сыновья твои издалека идут и дочерей твоих на руках несут. Тогда увидишь, и возрадуешься, и затрепещет и расширится сердце твое…»

Пастор любил эти слова. В другое время он бы заложил страницу и вернулся к словам пророка в своей воскресной проповеди. Сейчас его одолевали другие мысли: нельзя ли использовать этот отрывок для подтверждения подлинности звонков с небес? «Возведи очи твои и посмотри вокруг: все они собираются, идут к тебе…» Пастору была ненавистна необходимость думать о вещах, далеких от служения Господу. Если случившееся – чудо, почему он должен как-то подтверждать существование Божьего промысла? Он вдруг почувствовал себя чем-то вроде старой газеты, которую постоянно рвут на все более мелкие кусочки.

Собратья по вере говорили, что он должен быть счастлив. Все колдуотерские церкви были полны. По воскресеньям приходилось даже убирать скамьи, чтобы увеличить пространство. А ведь совсем недавно он радовался, если на воскресной службе была занята половина скамей! После признания Тесс Рафферти и визита епископа число прихожан отца Кэрролла возросло в четыре раза. Иногда у пастора Уоррена возникала мысль: а не было ли все это спланировано отцом Кэрроллом? Следом ему делалось стыдно за столь мелочные мысли.

Чтение Библии прервал звонок у двери кабинета.

– Кто там?

– Пастор, это я.

– Входите, миссис Палт.

Она вошла со своим неизменным деловым блокнотом в руках. Судя по выражению лица, у его секретарши что-то случилось.

– Пастор, я должна вам кое-что сказать. Мне очень тяжело…

– Не стесняйтесь. Говорите смело.

– Я должна уйти.

– Вы хотите уйти пораньше?

– Нет, пастор. Уйти… с этой работы. Она слишком… – Волнение мешало миссис Палт говорить. – Я семь лет работаю у вас.

– Да. И всегда великолепно справлялись со своими обязанностями.

– Я хотела помогать церкви. – У нее участилось дыхание.

– Не надо так волноваться, миссис Палт. Вы присядьте, и давайте спокойно поговорим.

Но она осталась стоять и, давясь словами, продолжала:

– Я больше не в силах управляться с этими звонками. Звонят отовсюду. И все хотят исчерпывающих ответов. Я пытаюсь им объяснить, что я всего лишь церковный секретарь и ничего не знаю. А они меня не слышат и требуют, требуют. Кто плачет, кто кричит. Я… я просто не знаю, как мне быть. Люди рассказывают о близких, которых потеряли, и просят… устроить разговор с умершими! Можно подумать, что это зависит от меня. Я пытаюсь им это объяснить. Они не слышат. А есть такие, которые так и говорят: «Ваша церковь распространяет ложное Евангелие». Да как у них язык поворачивается? Мне за все годы и в голову не приходило… Вечером я едва доползаю до дома и валюсь на кровать. На прошлой недели была у врача. Он измерил мне давление… Очень высокое. Норман уже начал за меня волноваться… Пастор, честное слово. Я не хочу вас оставлять. Я была бы рада и дальше работать. Но не могу. Эти звонки меня в могилу сведут. Простите, ради бога.

Она разрыдалась. Слезы мешали ей говорить. Пастор Уоррен заставил себя улыбнуться:

– Я вас понимаю, миссис Палт.

Он подошел и положил руку ей на плечо. За дверями кабинета не смолкали телефонные трели.

– Бог простит меня? – шепотом спросила миссис Палт.

«Гораздо раньше, чем меня», – подумал Уоррен.

* * *

Джек Селлерс включил мигалку на крыше полицейской машины и даже на миг активизировал сирену. Верующие на лужайке перед домом Тесс зашевелились и задвигались. Джек вышел наружу.

– Доброе утро, – суровым тоном поздоровался он.

Ему ответили несколько голосов.

– Что вы тут делаете?

Джек не сводил глаз с входной двери. На самом деле он хотел того же, что и все эти люди: чтобы Тесс вышла на крыльцо.

– Мы молимся, – ответила тощая как жердь женщина.

– О чем?

– О ниспослании нам звонков от наших умерших близких. Хотите помолиться с нами?

Усилием воли Джек выбросил из головы все мысли о Робби.

– Вы не имеете права устраивать моления на чужих лужайках.

– Инспектор, вы верующий человек?

– Во что я верю, значения не имеет.

– Ошибаетесь. Очень важно, во что человек верит. Вы не исключение.

Носком ботинка Джек разгреб снег. Сначала эти протестующие возле дома Кэтрин Йеллин. Теперь – фанатики возле дома Тесс. Он и представить себе не мог, что в маленьком сонном Колдуотере ему придется сдерживать людские толпы.

– Вам необходимо разойтись, – сказал Джек молящимся.

– Не прогоняйте нас. – Вперед вышел парень в зеленой теплой куртке. – Мы же не делаем ничего плохого.

– Мы всего лишь хотим молиться, – добавила девушка, стоявшая на коленях.

– А я ведь читал о вас! – воскликнул парень. – Вы тот самый полицейский. Вашей жене звонит ваш сын. Она избранная. Как же вы можете прогонять нас?

– Моей бывшей жене, – отвернувшись, уточнил Джек. – И вообще, это вас не касается.

Дверь открылась, на пороге показалась Тесс в поношенных джинсах и синих сапогах, а сверху наброшен красный клетчатый плед. Волосы были убраны в конский хвост. Джек старался на нее не смотреть.

– Вам нужна помощь? – издали крикнул он.

– Они мне не мешают! – Тесс обвела глазами собравшихся и покачала головой.

Лица молящихся сразу обернулись в ее сторону. «Можно мне к вам заглянуть?» – жестом поинтересовался Джек. Тесс кивнула, и он направился к крыльцу. Толпа молча расступилась. Джек к этому привык: люди всегда так себя вели, когда он был в форме.

* * *

Внешне Джек вполне соответствовал образу зрелого, опытного полицейского: плотно сжатые губы, сильный подбородок, глубоко посаженные проницательные глаза. Но нельзя сказать, чтобы он страстно любил свою работу. Его отец был полицейским, и дед тоже. Когда Джек вернулся из армии, в семье решили, что и он пойдет по проторенной стезе. Так оно и случилось, но не в Колдуотере, а в Гранд-Рапидсе, где Джек целых шесть лет проработал участковым. Потом у них с Дорин родился Робби, и они переехали в Колдуотер. Оба мечтали о тихой жизни в маленьком городке. Решив, что полицейской службы с него достаточно, Джек открыл магазин для садоводов и огородников.

– Лучше работать на себя, – объявил он отцу.

– Коп – всегда коп, – ответил отец.

Магазин оказался убыточным, и через три года Джеку пришлось его закрыть.

– Не всем быть бизнесменами, – сказал отец.

Джек решил, что с него хватит экспериментов, и вернулся к семейной профессии, поступив в колдуотерскую полицию. К тридцати семи годам он стал начальником местного отделения. За все восемь последующих лет ему ни разу не приходилось стрелять. Даже оружие он вынимал всего шесть раз. И то однажды, приехав по вызову, он обнаружил в подвале не взломщика, а лису.

– А почему вы не выступили на собрании горожан? – спросила Тесс, угостив его кофе.

– Сам не знаю. Может, страх не позволил. Может, моя работа.

– Приятно слышать честный ответ.

– Сын говорит, что я должен рассказывать всем. О небесах… Он повторяет это всякий раз, когда звонит.

– Мама говорит мне то же самое.

– Может, своим молчанием я его подвожу?

– Не знаю, – пожала плечами Тесс. – Мне теперь кажется, что все остальное потеряло смысл. «Эта жизнь – всего лишь зал ожидания». Моя мама на небесах. Настанет время, и я снова ее увижу.

– Знаете, я вдруг понял: я всегда в это верил. Или говорил, что верю.

Джек двигал пустую чашку по столу.

– Возможно, вы интуитивно это знали, но вам хотелось доказательств, – сказала Тесс.

– И теперь они у меня есть?

Джеку вспомнился разговор с армейскими друзьями Робби. «Конец – это вовсе не конец». Простая фраза зацепила его и не давала покоя.

– Даже не знаю, есть или нет.

– Скажите, вы были хорошим отцом? – вдруг спросила Тесс.

Джек слегка улыбнулся. Такого вопроса ему не задавали, да еще, что называется, в лоб. Он вспомнил, как в свое время согласился с желанием Робби пойти в армию и даже одобрил выбор сына.

– Думаю, что не всегда, – признался он Тесс.

– И опять – честный ответ.

– А вы были хорошей дочерью?

– Тоже не всегда, – улыбнулась она.

* * *

В отношениях Тесс и Рут было несколько бурных лет. Когда Тесс окончила школу и поехала учиться, ее красоту быстро заметили. Появилась целая вереница поклонников. Никто из них Рут не понравился. Это были годы женской конфронтации между дочерью, идеализировавшей отца, которого она не знала, и матерью, сытой по горло выкрутасами бывшего мужа.

– Ты пытаешься меня учить, а сама не сумела выстроить отношения с мужчиной! – однажды в запале крикнула матери Тесс.

– Тебя окружают не мужчины, а мальчишки, – возразила Рут.

– Не лезь в мою жизнь!

– Я пытаюсь уберечь тебя от глупостей!

– Я не нуждаюсь в твоей защите!

Их разговоры становились все более бурными. Окончив колледж, Тесс попыталась строить жизнь самостоятельно, но ни с одним из троих ее мужчин отношения не сложились. Возвращаться в Колдуотер она вообще не собиралась, пока однажды – Тесс тогда было около тридцати – мать ей не позвонила и не спросила, помнит ли она телефон некой Анны Кан.

– Зачем она тебе понадобилась? – удивилась Тесс.

– Как зачем? У нее же в эти выходные свадьба.

– Мама, что за шутки? Анна выходила замуж, когда мне было пятнадцать.

– Не говори чепухи! Лучше подскажи мне ее номер.

Это было ранним проявлением болезни Альцгеймера. Заболевание развивалось очень быстро. Врачи сказали Тесс, что ее мать нуждается в постоянном присмотре. Женщины в таком состоянии становятся рассеянными, теряют ориентацию в пространстве и забывают об элементарной безопасности. Есть риск, что миссис Рафферти вдруг перепутает окно с дверью или станет переходить улицу, не обращая внимания на несущиеся машины. Врачи посоветовали Тесс нанять сиделку или найти для матери компаньонку, которая поселилась бы в доме. Слушая их, Тесс думала о другом. Всю жизнь ее мать превыше всего ценила собственную независимость. И теперь прогрессирующая болезнь будет шаг за шагом лишать Рут этой драгоценности.

Тесс вернулась в родной дом, где началась их совместная независимая жизнь.

* * *

Отношения между Салли и его матерью были иными. Мать спрашивала. Он отвечал. Мать анализировала сказанное и делала выводы. Сын их отрицал.

– Чем ты занят? – спросила она как-то вечером.

Джулз в это время ел, а Салли сидел на диване, погруженный в свои записи.

– Проверяю данные.

– По работе?

– Где-то да.

– Заказы на рекламу?

– Вроде того.

– И чего это они так заинтересовали тебя?

Салли поднял голову. Мать стояла возле дивана в свой любимой позе – со скрещенными на груди руками.

– Если люди хотят говорить с призраками, не мешай им.

– Откуда ты узнала, что я…

– Салли…

Этого оказалось достаточно.

– Ну хорошо. – Салли понизил голос. – Да, я хочу докопаться. Мне это не нравится. Джулз повсюду таскает игрушечный мобильник и верит, что мама позвонит ему. Мальчишка живет в мире фантазий. А потом, если у него поедет крыша, кто будет виноват? Кому-то надо разоблачить этот балаган.

– Ты решил стать детективом?

– Нет.

– Но ведь ты собираешь сведения.

– Ничего я не собираю.

Все в том же ключе: выводы матери, отрицание со стороны сына.

– Думаешь, эти люди намеренно лгут?

– Не знаю.

– А ты не допускаешь, что Бог действительно творит чудеса?

– Допускаю. Но только не такие. Еще вопросы есть?

– Последний.

– Хорошо, ма. Но только последний.

Джулз, забыв о еде, смотрел телевизор.

– Ты это делаешь для Него или для себя? – шепотом спросила мать.

Сейчас Салли вспоминал их разговор. Он не ответил матери, поскольку сам не знал правды. Он сидел в отцовском «бьюике» и потягивал кофе. Приходилось съеживаться, чтобы его не заметили. Машина стояла напротив похоронного бюро «Дэвидсон и сыновья». Салли уже почти час вел наблюдение за входной дверью. И ждал. Где-то после полудня дверь открылась, вышел Хорас в длиннополом пальто, сел в свою машину и уехал. Салли надеялся, что Хорас отправился на ланч. Теперь пора действовать. Нужно было кое-что проверить.

Он торопливо вылез из машины, взбежал на крыльцо и толкнул дверь. Внутри, как и тогда, было тепло и тихо. Салли прошел в приемную. Пусто. Он двинулся по коридору, заглядывая в разные помещения. Откуда-то доносилась негромкая приятная музыка. И по-прежнему – никого.

Коридор делал поворот. Пройдя еще несколько шагов, Салли услышал стук компьютерных клавиш. Коридор окончился дверью. Открыв ее, Салли попал в узкую комнату с ковром на полу. За письменным столом сидела невысокая женщина с розовыми, как у ангелочка, щечками, стриженная под мальчишку. Ее пухлые ручки летали над клавиатурой, на шее висел серебряный крест.

– Простите, я ищу Хораса, – сказал Салли.

– А его сейчас нет. Только что поехал на ланч.

– Ну что ж, я его подожду.

– Вы не спешите? Хорас может вернуться через час, а то и позже.

– Я обожду в коридоре. Не хочу вам мешать.

– Угостить вас кофе?

– Кофе мне бы не помешал. Спасибо. Салли. – Он протянул руку.

– Мария.

«Знаю», – подумал он.

* * *

Хорас не преувеличивал: Мария Николини и впрямь была своим человеком. Ее общительности и умению говорить с людьми можно было позавидовать. Говорила Мария без умолку. За то время, что ее собеседник произносил одну фразу, Мария успевала выдать три. Вторым ценным качеством, удачно дополнявшим первое, был ее искренний, неподдельный интерес ко всему вокруг. Стоило о чем-то упомянуть, как Мария тут же закатывала глаза и просила: «Расскажите об этом».

Похоронное бюро было не единственным ее местом работы. Мария успевала везде: состояла членом местного отделения «Ротари-клуба» и Колдуотерской исторической комиссии, а по выходным подрабатывала в пекарне Зеды, где половина города покупала хлеб. Мария знала едва ли не все население города. Если она не была знакома лично с вами, то у вас обязательно нашлись бы общие знакомые.

Поэтому те, кого скорбная необходимость приводила в похоронное бюро, не сторонились Марии. Наоборот, они были рады поделиться с ней воспоминаниями об умершем родственнике или друге. Им это приносило облегчение, а Марии – сведения: нехитрые истории, забавные подробности. Марии охотно поручали составление некрологов. Ее некрологи в «Газетт» всегда были длинными и хвалебными.

– Рекламный агент! – с восторгом повторила она, когда Салли назвал ей род своих занятий. – Наверное, это очень интересно. Расскажи поподробнее.

– В общем-то, моя работа проста и довольно однообразна. Приезжаю к разным людям, которые занимаются разным бизнесом, спрашиваю, не хотят ли они разместить у нас рекламу. Обычно все соглашаются. Тогда я продаю им рекламные площади. Они выписывают чеки, я привожу чеки Рону.

– Рон Дженнингс – хороший босс?

– Да. Отличный человек. Кстати, у вас замечательные некрологи. Я читал некоторые. Мне понравилось.

– Вы очень добры. – Чувствовалось, комплимент Салли ее растрогал. – В юности я мечтала стать писательницей. Не получилось. Но я рада, что мои скромные способности помогают людям. Некролог тоже память об умершем. Семьи бережно их сохраняют, поэтому важно, чтобы некрологи были точными и обстоятельными. Знаете, сколько некрологов я уже составила? Сто сорок девять.

– Сто сорок девять некрологов?

– Да. И у меня собраны все их копии.

Мария открыла шкаф, в котором царил впечатляющий порядок. Некрологи были рассортированы по годам и по именам. Помимо печатных некрологов, в шкафу лежали дополнительные папки с наклеенными разноцветными этикетками.

– А тут у вас что, если не секрет? – спросил Салли.

– Мои рабочие записки. Точнее, расшифровки моих бесед. Я их делаю, чтобы ничего не упустить. – Она понизила голос. – Знаете, иногда люди не столько говорят, сколько плачут. Мне их трудно понимать, а переспрашивать неловко. И потому я записываю наши разговоры на диктофон.

– Мария, да вашей дотошности может позавидовать любой журналист из крупной газеты! – с восхищением воскликнул Салли.

– А вы знакомы с настоящими журналистами? – оживилась Мария. – Ой, как интересно! Расскажите.

Салли всегда был довольно равнодушен к газетам. Да и газетчики не подозревали о его существовании вплоть до того страшного дня. А потом повели себя так, как свойственно людям этой профессии, – набросились на сенсацию.

«СТОЛКНОВЕНИЕ В ВОЗДУХЕ! ПИЛОТ НЕ УБЕРЕГ САМОЛЕТ!» – гласил крупный заголовок в верхней части первой страницы.

А внизу, уже помельче, – другой: «ЗЛОВЕЩИЙ ОТЗВУК НА ЗЕМЛЕ: ЖЕНА И ДИСПЕТЧЕР – ЖЕРТВЫ ЧУДОВИЩНОГО ДТП».

Эта газета попалась Салли в кафетерии той самой больницы, где находилась Жизель. Ее тело, почти сплошь покрытое синяками, опутанное проводами датчиков, с воткнутыми иглами капельниц, казалось телом инопланетного существа. Салли уже двое суток находился возле ее постели. Он провел две бессонные ночи, и потому окружающий мир воспринимал сквозь дымку.

В больнице Линтона, куда его привезли после катапультирования, медсестра, запинаясь на каждом слове, сообщила ему страшную новость. Из всего, что она говорила, он расслышал три слова: «авария», «жена» и «Коламбус». Свои дальнейшие действия он помнил плохо. Врачи говорили, что ему нужно лежать, но он вскочил, выбежал из больницы, поймал такси и велел водителю на всей скорости гнать в Коламбус. Пока ехали, Салли постоянно куда-то нырял, а когда выныривал, подгонял таксиста.

Потом, скрючившись от боли, он бежал по больничным коридорам, разыскивая палату интенсивной терапии и спрашивая у каждого попадавшегося навстречу врача: «Где она? Где она?..» Увидев Жизель, он упал на пол и забился в конвульсиях, бормоча: «Боже мой, боже мой, боже мой». Потом почувствовал на себе чьи-то руки: медсестер, охранников, родственников жены. Все держали его, потому что он не стоял на ногах.

Два дня. Две ночи. Боли в пояснице не утихали. Он не мог спать. Голова кружилась. Ему было плевать на то, что он давно не мылся и не брился. Он понимал: так нельзя. Нужно хоть на полчаса сменить обстановку, размяться. И тогда он спустился на первый этаж, где был кафетерий. На столике валялась оставленная кем-то газета. Салли схватил ее, вгляделся. Они поместили его снимок – старый, почти десятилетней давности. Рядом были фотографии покореженной, но благополучно севшей «Сессны» и останков его F-18. Сплющенные куски фюзеляжа, раскиданные по полю, обломок крыла, сгоревший двигатель.

Несколько минут Салли сидел неподвижно, вглядываясь в газетную страницу. Он пытался понять, какая логика двигала теми, кто составлял заголовки и размещал их. Почему то, что пилот не уберег самолет, для этих чертовых газетчиков было важнее, чем последствия столкновения автомобилей? Для него жена была дороже всех самолетов мира. Его Жизель – красивая, умная, ни в чем не повинная женщина. Она не сделала ничего плохого, лишь тревожилась за своего мужа и рвалась узнать, что с ним. И ее муж – он тоже не сделал ничего плохого. Он летел по всем правилам, он подчинялся указаниям авиадиспетчера. А вот диспетчер… Допустив непоправимую ошибку, он трусливо сбежал с дежурства. Судьба наказала этого мерзавца. Но при чем тут Жизель? Чем провинилась она, лучшая из женщин?

Эти заголовки словно предопределили все дальнейшие события. Они задали направление общественному мнению, которое Салли был бессилен переломить.

Он скомкал газету и швырнул в мусорную корзину. У каждой жизни есть две версии. Первую знаете вы сами, вторую вам рассказывают другие.

* * *

За неделю до Дня благодарения все гостиницы в Колдуотере и в радиусе двадцати миль от него были переполнены. Число паломников, обосновавшихся на Ланкерс-Филд, достигло пяти тысяч. Возле дома Кэтрин Йеллин собиралось не менее трех сотен сторонников и противников – их было примерно поровну. На подмогу Джеку прибыли полицейские из Мосс-Хилла и других соседних городов, однако полиции явно не хватало. Между тем никаких серьезных правонарушений зафиксировано не было, и бóльшую часть времени стражи порядка занимались тем, что выписывали штрафы за парковку в неположенном месте.

Когда-то продукты в местный супермаркет завозились раз в неделю. Сейчас же грузовики подкатывали к складским дверям по нескольку раз в день. На автозаправочной станции периодически заканчивался бензин, и тогда она закрывалась, ожидая подвоза. Фрида наняла дополнительный персонал, включая и всю свою безработную родню. Ее закусочная стала первым в истории Колдуотера заведением, открытым круглые сутки. Местный хозяйственный магазин распродал все запасы фанеры и красок. Отчасти это было вызвано тем, что теперь на каждой лужайке стояли щиты с надписью: «Платная парковка». Цены за час стоянки постоянно росли: с пяти долларов они незаметно поднялись до двадцати.

Религиозный ажиотаж сопровождался прямо-таки истерическим ростом деловой активности. Джефф Джекоби, мэр Колдуотера, получал десятки просьб о предоставлении лицензий на предпринимательскую деятельность. В Колдуотере жаждали обосноваться компании по производству сувениров и футболок с символикой. Фирмы, торгующие религиозной литературой и сопутствующими товарами, были готовы занять помещения всех магазинов на Лейк-стрит, закрытых на зиму.

Одно из самых популярных дневных ток-шоу намеревалось отправить из Лос-Анджелеса в Колдуотер целую команду, включая знаменитую ведущую! Планировался прямой выпуск. И хотя многие жители Колдуотера жаловались на засилье приезжих, Джефф постоянно получал неофициальные предложения от тех, кто был готов предоставить ток-шоу свое помещение.

Имена и обстоятельства жизни семерых горожан, говоривших по телефону с небесами, теперь были известны каждому. К историям Кэтрин, Тесс и Дорин добавились истории Эдди Дукенса (ему звонила бывшая жена, с которой он расстался еще при ее жизни), Джея Джеймса (звонки от покойного партнера по бизнесу), Анеша Баруа (звонки от покойной дочери) и Келли Подесто (звонки от подруги-сверстницы, в прошлом году погибшей по вине пьяного водителя).

В ток-шоу согласились участвовать все, кроме Кэтрин. У нее были свои планы.