За свою жизнь в три пятых века Граниш прошел тысячи верст и еще больше ночей провел в диких краях. Он ловил запахи далеких трав и читал намерения ветров. Далеко не всякий зверь мог сравниться с ним в умении ориентироваться. Он разбирался в грибах и травах, а в поведении птиц видел характер грядущей погоды не хуже любого придворного авгура. И даже ночью, лежа в мастерски сооруженном шалаше и грея ноги у нодьи, чувства его не притуплялись усталостью.

Одним днем западней его маршрута находился Временщик. Небольшой город в излучине реки Болотницы вырос из стоянки путников, следующих из южных земель в Таур. Но заходить в него Граниш не стал — здешние края щедры дарами, а перемещаться он предпочитал налегке. Опыт походов и осмотрительность помогли избежать нежелательных приключений, и его глаз безбоязненно радовался красотами природы и обилием памятников древности. Прогуливаясь среди пестрых зарослей цветов и душистых трав, цверг думал о том, что вместо него здесь следовало оказаться Миридис. Некогда клумбы разрослись целыми полями, среди цветов которых сложно было поставить ногу, чтобы их не примять. За дикими садами никто не ухаживал, но каким-то чудом даже спустя сотни лет с момента рождения они продолжали цвести и плодоносить в гармонии, без притеснений сорных трав, которым не нашлось места умыслом творца. Люди называли эти сады платом Велианы. Люди всегда связывали с богиней искусств красоты мира, но Граниш знал, сад сотворила не бессмертная рука, но альва по имени Вилиис. Одно из творений этой загадочной женщины манило искателей приключений, а благословения его искали все смертные. Соблазн был так велик, что Граниш отклонился от маршрута в сторону.

Он пробрался в сердце леса называемого Охотником и теперь стоял перед луком Каатура. Огромный, больше человеческого роста лук из кости дракона натягивала толстая жила гекатонхейра. Сейчас в нем не было стрел, но как только звери Гайдорана выходили за пределы Глухого леса, на тетиве возникала белая острая молния, срывалась и, пролетая несколько сот верст, безошибочно поражала мишень. Граниш полюбовался оружием, но продолжил путь на юг — его цель находилась дальше. Он потратил два лишних дня, прежде чем достиг одного из величайших смертных творений — Кошачьего древа.

У него было пять стволов. Четыре из них — массивные колонны поднимались на одну высоту и сливались в то, что без слепоты походило на туловище. Пятый ствол длиннее и тоньше остальных, выгибался хвостом. У кошки имелась соответствующая голова, даже уши и нос. Изгибом коры она улыбалась, смолой горели оранжевые глаза. Тело увил густой ковер длинных хвойных и очень мягких травинок, колючками топорщились усы. Удивительно Кошачье древо, но еще удивительней его плоды. Формой они походили на крошечных круглых пташек, а вкусившему их давали поистине божественную силу избежать смерти девять раз. Цвело Кошачье древо единожды в девяносто лет, а желающим заполучить редкие плоды не было числа. Один такой плод мог даровать нищему землю, титул, купить безбедную старость.

Сотворение Кошачьего древа проистекает из тьмы Шаэльзира. Однажды рава Фалурд вознамерился очистить зловещий лес. Там он повстречал волка Сихаркада, будущего верного друга. Многие годы обменивались они телами, пока не слились воедино, став первым оборотнем — одним сознанием в двух телах. Разум Фалурда не пережил превращения и тела остались зверю. Сихаркад выживал за двоих, но довлела над ним власть Шаэльзира. Без человека волк уже не мог противиться диким порывам. Он озлился и пропитался ненавистью к людям, в которых теперь видел тюремщиков, некогда держащих его в кандалах. Безвольным Фалурдом он завлек в Шаэльзир друзей мага, где слуги темного лесного духа, лютые, как и волк, звери, похитили их тела и разнесли оборотничество по всему миру. Но той малой кровью не насытился Сихаркад. Он пожрал Фалурда и покинул лес, дабы разнести зло по миру. Не охотился он на зверей, но питался человечиной, отчего становился больше и злее.

Родился и достиг ушей Вилиис слух об ужасном звере. Талантливый алхимик, она отравила мясо так, что волк не обнаружил ловушки. С тела Сихаркада Вилиис взяла зубы, кровь и шерсть и на основе тех компонентов сотворила Кошачье древо. В его шерсти родилась кошечка Альмура, обладающая девятью жизнями.

Земля не принимала тела Сихаркада, останки зверя пролежали больше ста лет, пока трупный запах не привлек другого волка. Он раскопал и пожрал плоть и кости Сихаркада и стал его новым воплощением. Теперь он таился в пещерах и копил силы. Когда Луазард объявил себя богом и вызвал дождь из крови, воскрес чудовищный скорпионозмей Акрепъюла, которого к тому времени надвое разрубили войска Изгера. У тела отросла голова, а у головы тело и теперь то были два создания: скорпион Акреп и змей Ю́ла. Обоих выследил и пожрал Сихаркад, дабы стать сильнее. У него появились клешни и длинный змеиный хвост, венчающийся жалом, все тело покрылось чешуей и хитиновыми пластинами. Сихаркад отыскал Альмуру и убил. Но кошка воскресла и скрывалась до тех пор, пока ее не спасла приемная мать. Вилиис сразилась с чудовищем, и они оба пали. Альва не смогла вернуться к жизни, потому что, умирая, Сихаркад разорвал ее на части.

Оставшись одна, Альмура отправилась бродить по миру. Вторую ее жизнь отняла отравленная мышь, третью — деревенские мальчишки. Тогда кошка вознамерился покинуть Яраил. Отправилась она к Снежным горам, где умерла дважды: от голода и холода. Ей удалось добраться до стержня мира, но она сорвалась, упала в Абаканадис и утонула. Вместе с нерожденными душами ее выловил Мурс. Айинъяра помог Альмуре взобраться на Яргулвард и там, в лесу ветвей она познакомилась с Равазом. Древний леопард приютил странницу, стал растить и оберегать как родную дочь.

Граниш не нашел ни одного кошачьего плода. Неудивительно, ведь сюда регулярно приходят те, чьи глаза при свете видят гораздо лучше его собственных. Но смотреть можно не одними только глазами. Предвестник припал ухом к земле и призвал дар.

Поднималось и опускалось солнце, снова и снова приходили и уходили люди. Лето сменялось зимой, а зима летом. Набегали и рассеивались тучи. Шли дожди и снега. Пролетали птицы и пробегали звери. Колыхалась на ветру кошачья шубка, индевела, оттаивала и снова засыпалась снегами. Но как долго Граниш не всматривался в минувшие события, заветных плодов не находил. Никогда еще он не забирался в прошлое так далеко. Голова полнилась образами и готова была разорваться от напряжения. Он сосредоточился, замедлив обратный бег времени. Вот о чем-то беседуют двое мужчин, один вытаскивает нож и закалывает второго. Он тщательно обыскивает труп и, закончив, раздосадовано ударяет неподвижное тело носком сапога. Изображение растворяется. Теперь группа вооруженных людей сторожит дерево. Появляется маг в красной мантии, он бросает в Кошачье древо огненный столб, но оно не загорается. Мага убивают. На его смену приходят люди в черных капюшонах и побеждают отряд солдат. Воины возвращаются, теперь их гораздо больше — несколько сотен. Они разбивают лагерь.

«Скоро», — понял Граниш.

Через три дня на Кошачьем древе появляются первые плоды. Крошечные птички, они вырастают всего за неделю. Солдаты наполняют ими ведра под пристальным надзором командиров и вельмож. И все-таки один воин незаметно втаптывает плод в землю. Граниш попытался принять участие в сборах, но вспомнил, что находится в другом времени. Только вот в каком? Он забрался в прошлое так далеко, что связь с настоящим стала тонкой ниточкой. Чрезмерное напряжение мысли легко разорвет эту ниточку и навсегда разъединит разум с телом.

Внезапно картинка начала блекнуть, утро и ночь настали одновременно. Люди неожиданным образом пропали, а затем наслоились друг на друга. Пошел снег, но не погасил костер, вместо поленьев в котором лежал человек. Женщина наступила на зайца, и зверь этого даже не заметил. Старик в одной пижаме, зевая, потягивался, а его со всех сторон пронзали копья.

За всем этим Граниш наблюдал извне. Он словно видел сумбурный сон и не мог проснуться. Он пытался напрячь тело, которое не чувствовал, ощутить реальный мир, который стал забывать.

Граниш лежал на спине. Открытые глаза смотрели в ночное небо, тело отказывалось подниматься.

«Неужели ночь?», — ужаснулся он. Получалось, он пролежал так весь день. Но потом он вспомнил, что для чтения прошлого его ухо должно касаться земли и тогда почувствовал твердую почву под головой и проснулся.

Он лежал на боку, солнце в небе миновало три четверти пути. Голова раскалывалась, как после знатной попойки, носом шла кровь. Граниш отругал себя — слишком многое завесило от него, чтобы позволять себе подобные выходки.

Придя в себя, он без особой надежды остановился возле того места, где когда-то солдат спрятал плод Кошачьего дерева. Несколько раз он сгреб руками землю и вдруг увидел что-то красное. На ощупь оно оказалось твердым как молодое яблоко. Цверг подкопал предмет со всех сторон и осторожно вытащил маленькую красную птичку. Удивительно, но за все те годы, что плод пролежал в земле, он даже не начал гнить. Граниш отряхнул крошки земли, но есть плода не стал.

Дважды еще ночевал он под открытым небом, прежде чем достичь Мёдара, города молодого, получившего название благодаря дальновидности и расчетливости купцов, показавших миру пользу содержания и разведения пчел. О приближении к нему говорило несмолкаемое жужжание этих маленьких трудолюбивых насекомых. Пыльцу они собирают с плата Велианы, а получаемый мед, называемый золотым, считается достоянием Мёдара. Подобно тому, как в портовых городах большинство местных жителей зарабатывают на пропитание рыбным промыслом, обитатели Мёдара целыми семьями работают на пасеках, а изображение пчелы значится даже на гербе города. И хотя в Мёдаре развито растениеводство и травы плата Велианы славны лечебными свойствами на весь Сиридей, слава золотого меда и хлебины разносятся еще дальше. На многие версты раскинулись золотые ульи, сейчас на границе лета и зимы они еще полнятся гудящими пчелами, но с наступлением холодов их опустят в подземные пчелиные дома — омшаники, где они будут жить до возвращения тепла.

Свет восходящего солнца отражается в величии золотых куполов Мёдара. Богатые островерхие крыши дерзко колют небеса, бросая вызов недостижимости богов и оспаривая их превосходство над миром смертных. Граниш предположил, что подобная роскошь принадлежит храмам или королям.

На подступах к городу выстроилась вереница караванов пришедших с востока или севера по Великому пасарскому тракту. Вальяжный купец, выслушав предположения Граниша, посмеялся:

— Храмы в Мёдаре не в чести. А вот дворец… дом Вауглина можно назвать дворцом, а его самого — королем. — И вдруг изменился в лице, поскольку только сейчас перевел взгляд на собеседника. — Ах, примете, пожалуйста, мои извинения, вы верно из альянса? Мои наилучшие пожелания сагибу Вауглину.

Граниш неопределенно кивнул. Имя Вауглин вероятней всего принадлежит цвергу. Такое же имя носил их легендарный король древности. Так, еще не заходя в Мёдар, Граниш узнал самого богатого жителя города и вероятно обладателя Счастья Богатея.

Но не одной роскошью оделся Мёдар. Приближаясь к городу, Граниш видел, как в тени золотых куполов робко прятались ветхие деревянные сараюшки. Меж них сновали не по возрасту постаревшие и погрубевшие крестьяне, не знающие иной жизни кроме полей и пасек. Их плечи согнулись, лица застыли печатями усталости, однако же, в глубине глаз не гасли угольки счастья, ибо они умели радоваться и мимолетному отдыху.

— Какой же нам еще жизни желать? — поразился вопросу чужака местный муж. — Гляди, какой красивый город вокруг. И эту красоту создали мы сами.

— И вы не чувствуете себя обманутыми теми, кто живут в золотых хоромах?

— Наше золото — мед. Пожалуй, альянс мог бы разделить золото с народом, но тогда наш город не отличался бы от прочих. Не было бы ветхих хижин, но и не было бы золотых дворцов. А где жить: в золоте или дереве, для нас не так важно. Бо́льшую часть жизни мы проводим за городом, и вид золотых куполов, возведенных нашим трудом, греет наши сердца.

У Граниша не было ничего, кроме траченных путешествиями одежд, маленького арбалета с болтами, веревки, кремня, ножа и фляги с водой. Опытный следопыт, он мог выжить даже в самых суровых местах Яраила, оказавшись в них впервые. Но с недавних пор его инвентарь пополнился ритуальным крисом, подаренным предводителем общины волкодлаков, и Граниш весьма им дорожил. Как всякий цверг, он знал цену вещей и не мог понять образа мыслей крестьян Мёдара. Он переменил тему.

— Что такое альянс?

— Вы не с ними?

— Нет. Почему вас это удивляет?

— К нам часто приходят цверги, но все из альянса Вауглина — объединения купцов и артелей нескольких городов. Вауглин гений торговли, он выигрывает там, где другие терпят поражения. Поговаривают, его благословил сам Фалринаш.

— Как же цверги превозмогают проклятье Аланара?

— Один бог проклял, другой благословил, — пошутил купец. — А Вауглин тороват благостями для своей паствы. Правда, если паства эта приходится ему родней.

В небольшом преимущественно бревенчатом городе легко найти золотой дворец. Трехъярусный дом, вылитый из благородного металла, своим величием подавлял убогие хижины крестьян и гордо возвышался над золочеными купеческими избами. То, что издали Граниш принял за купола, оказались раскрытыми кистями и головой. Словно Вауглин был столь велик, что не мог уместиться во дворце, он простирал руки и охватывал Мёдар, а взгляд рубиновых глаз устремлялся еще дальше. Дворец не состоял из одного только золота: дерево внутри стен удерживало тепло, золото ловило солнечный свет и взгляды прохожих, окна и двери вились гребнями слоновой кости, а сами стекла являлись чистейшими рубинами. Перед дворцом раскинулись клумбы из золотых трав и цветков из драгоценных камней. За ними присматривала пятисаженная хрисоэлефантинная статуя бородатого мужчины с маленьким полноватым телом и длинными конечностями. Одной рукой упиралась в бок, другой ладонью вверх тянулась к солнцу и звездам.

По золотому саду прогуливались купцы в богатых длиннополых одеждах; с приближением холодов многие из них надели пестрые кафтаны и высокие горлатные шапки. Меж теней покосившихся домов скользили неприметные простолюдины. Но никакой стражи в городе Граниш не видел. Беспрепятственно он постучал в большую белую дверь и уже через секунду она открылась.

— Чем могу вам помочь? — вежливо поинтересовался молодой цверг с короткой светлой бородкой и кожей серебристого оттенка, в белом, шитым серебром камзоле. Был он весь каким-то покатым, низкорослым, рыхлым, с мягким взглядом светло-карих глаз из-под густых опущенных бровей, словом, коренным оловянным цвергом.

— Мне нужно поговорить с господином Вауглином.

— Вам назначено?

— Нет, но скажите, я имею честь предложить вашему хозяину то, что богами не предусмотрено продавать.

— Как мне представить вас?

— Граниш, сын Орниша.

— Ожидайте, я передам ваши слова.

Лакей затворил дверь. Граниш не слышал мягких шагов и вздрогнул, когда она отворилась снова.

— Прошу вас, господин Граниш, следуйте за мной.

Они прошли по золотым плитам просторной галереи, поднялись по золотой лестнице, такой широкой, что на каждой ступени могли бы одновременно стоять, не касаясь друг друга, пять человек. Поднимаясь по ней, Граниш невольно думал о другой Золотой лестнице и ее девяти тысячах ступенях, и подобно взбирающемуся по ней паломнику не знал, что встретит на вершине. Разглядывая драгоценные ковры и кувшины, картины и скульптуры, Граниш понимал, сколь сложно будет убедить Вауглина расстаться со Счастьем Богатея. На втором этаже лакей предложил гостю продолжить путь одному. Проходя сквозь аркаду одинаково пышных комнат, Граниш приостановился у огромной писаной маслом картины, занимающей всю стену помещения. На ней изображались двое: оловянный цверг, чей облик Граниш запомнил по многочисленным портретам и скульптурам выглядел старше обычного, другой — холеный молодой человек в белом тюрбане, перетянутом золотыми лентами, увенчанном большим рубиновым аграфом, красном плаще с черными галунами, длинноносых красных сандалиях и красном позументном кушаке, золоченых рубахе и шароварах восседал на золотом верблюде с алмазными глазами, аметистовыми копытами и шелковым хвостом. В противоположность богачу на старике-цверге были только серые рубаха и штаны. Заскорузлыми руками он протягивал флягу с водой, а гордый всадник бросал ему то ли деревянную монету, то ли крошечный каравай.

Аркада завершалась маленькой комнатой с камином. Золотой, как и большинство предметов дома Вауглина, вычурный камин занимал всю стену, и казалось, сама стена дышала пламенем. Боком к огню, на золотом мягком кресле восседал богатейший житель Мёдара, оловянный цверг Вауглин Вайрингос второй самопровозглашенный.

Вауглин разменял третий век, и жизнь глубоко избороздила его лицо отметинами испытаний. У него маленькие светло-красные глаза, укрытые кустистыми бровями, большой загнутый нос, широкие скулы и сильный подбородок. Волос на голове почти нет, только с затылка спускаются длинные серебристые пряди. Густая борода свешивается ниже груди, а в том месте, где следует располагаться рту из-под нее выходят на смотр золотые ровные зубы.

Граниш не сразу понял, что ему улыбаются — глаза Вауглина оставались холодными. Ему нет нужды изображать добродушного хозяина. Улыбка скорее снисходительная, нежели дружелюбная призвана была дать понять гостю низость его положения.

Удивительна была и одежда Вауглина — бархатный красный терлик редкостной красоты окаймлялся золотом, на груди венчался изображением дворца сагиба. Красные перчатки и сапоги также украшала золотая кайма. В том, что Вауглин не снимая верхней одежды, находился в помещении у камина, не было странности, ведь многие поколения его предков прожили у очагов в глубине земли, но на самом деле богатей, таким образом, скрывал ужасные рубцы, которые жизнь прочертила по всему его телу.

В комнате имелись два золотых стула, однако Вауглин не предложил сесть.

— Можешь говорить, Граниш, сын Орниша, — разрешил он низким звучным голосом.

Граниш слегка поклонился.

— Сагиб Вауглин, я проделал долгий путь, поскольку только вы один во всем Сиридее обладаете таким богатством, которое может купить то, что я предлагаю.

— Что же ты предлагаешь? — заинтересовался Вауглин, впрочем, не слишком живо. Граниш посмотрел ему прямо в глаза.

— Кошачий плод.

Хозяин приподнялся, но тут же овладел собой и принял прежнее положение.

— Покажи его.

— Нет, — Граниш извиняющее развел руками. — Я не настолько глуп, чтобы приносить его с собой. Примите мое предложение, и завтра я вернусь не с пустыми руками.

— Ты правильно сделал, Граниш, сын Орниша, что пришел ко мне. Я могу озолотить тебя, одарить таким количеством золота, которое не сможет увезти весь твой род. Возвращайся скорее и даю слово, ты встретишь мешки золота и драгоценных камней. Я найму повозку и эскорт, чтобы обеспечить безопасность твоего возвращения домой. И неважно где находится этот дом.

— Нет, — Граниш покачал головой. — Не ради золота и дорогих каменьев я пришел. Мне нужно то, чем обладаете лишь только вы.

— А-а-а, — как будто понял Вауглин. — Ты пришел за медом ржаной поспельницы? — Среди путешественников бытовала легенда о чудодейственном меде, одна ложка которого насыщала человека на весь день. Граниш мгновенно понял, о чем речь, и благодаря поспешному выводу хозяина теперь обладал информацией, которая могла пригодиться в будущем.

— Нет.

— Чего же ты хочешь? Дворец? Землю? Армию рабов? — начинал терять терпение Вауглин. — Скажи, что, и я куплю это для тебя.

— Счастье Богатея.

Притворное радушие покинуло Вауглина. Он весь напрягся, сдвинул брови, а когда заговорил, в голосе звучала угроза.

— Откуда тебе это известно?

— От Олинаура.

Сагиб продолжал пронзать пришельца иглами глаз. Внезапно он откинулся на спинку кресла и усмехнулся, на этот раз гораздо более искренне.

— Граниш, Граниш, ты мне нравишься! Знаешь, людской род заполнил почти все пригодные для жилья земли. Только Одумар чист от вездесущих тварей. Ничего не имею против людей, но мне, как потомку великого Вауглина Вайрингоса, короля и первооткрывателя, грустно знать, что род наш, мой и твой Граниш, все еще ютится под землей, где тысячелетия назад его замуровали рошъяра. Я знаю, как помочь нашим семьям. Я намерен завоевать Одумар. Мне понадобятся самые доверенные и опытные лица альянса. Без сомнений, с твоей недюжинной предприимчивостью ты станешь первым среди покорителей континента. Ты сможешь основать город и назвать его в свою честь, если тебе понадобятся еще деньги, слуги, или даже армия, ты получишь все это.

Но Граниш снова покачал головой.

— Но почему? — искренне изумился Вауглин. — Почему ты отказываешься помочь нашему роду? А ведь это именно так. Никому нет дела до цвергов кроме нас самих. Годы, десятилетия потребовались мне, чтобы наладить сеть торговли и шпионажа. Только я могу помочь нашему роду подняться из праха, в котором мы слишком долго жили! Стражи Мёдара не носят блестящих доспехов и не грохочут коваными сапогами, но, если кто-то без моего дозволения сорвет хоть один лепесток из моего сада, его вздернутое тело станет уроком всем остальным. И так будет со всем миром! Они все поклонятся мне! — Распаленный внезапным вдохновением Вауглин тяжело дышал, лицо его раскраснелось, глаза смотрели сквозь собеседника, не замечая того.

— Сагиб Вауглин, — задумчивым тоном, будто что-то вспомнив, произнес Граниш. — Вы слышали что-нибудь необычное о великанах или драконах в последнее время?

— Да, — в тон ему протянул Вауглин. — Великаны Ёрмира вдруг заинтересовались моей военной позицией. Войны меня не интересуют, — добавил он поспешно. — По крайней мере, те, в победе которых я не уверен. А еще был один канафъярист, что-то говорил о своих хозяевах и месте, которое они мне отведут, согласись я поддержать их. Я вышвырнул его, — не переношу ящериц. Две эти силы явились в наш мир внезапно, сами того не желая. Их боялись, выслеживали, истребляли. Теперь они таятся и набирают могущества. Ядъяра наши пращуры, но на этой земле им не место, — Вауглин помолчал. — Так почему ты меня об это спрашиваешь, Граниш?

— Счастье Богатея нужно мне для того, чтобы вернуть миру равновесие и остановить проникновение в Яраил существ из других миров.

— Каким образом? — усомнился Вауглин.

— Существуют еще два артефакта: Опора Хромого и Кровь Праведника. Вместе со Счастьем Богатея они открывают путь к…

— Аштагору, — закончил Вауглин. Он кивнул, упреждая вопрос. — Конечно, знаю. Многие годы я собираю артефакты, а коллекция моя приводит в смущение самих королей. Одно время я желал завладеть этим удивительным мечом. Он стал бы короной к моему царскому облачению. Клюку я выкупил у одного ветошника, не знавшего ей цены, а вот ее, — между пальцев Вауглина возникла большая шершавая и выгнутая в одну сторону деревянная плашка с неровным гуртом, строго говоря, и не монета вовсе — она не имела ни номинала, ни реверса, — мне подарил сам Фалринаш. Мы повстречались среди бескрайних песков Аунвархат, Брегул и сам Фалринаш изнывали от жажды, и я напоил их. Два артефакта были в моих руках, а вот кубок я не сумел заполучить ни силой, ни хитростью. Без него я не мог войти в курган забытого бога. А потому даже не препятствовал калеке, в руках которого в какой-то момент оказалась клюка. Слышал, будто он поселился в горах на севере. Это было так давно, теперь от него, верно, остались одни кости. — Вауглин мыслями вернулся в прошлое. Граниш терпеливо ждал ответа, всем видом выражая смирение и покорность судьбе. — Что с остальными двумя артефактами?

— Мы разделились, надеюсь, моих друзей ждет удача.

— Хорошо, — будто бы с неохотой согласился Вауглин. — Мы совершим обмен. Но я добавлю условие. После того, как Счастье Богатея сыграет свою роль, оно должно вернуться ко мне. Я же сделаюсь твоим должником до поры, пока ты не возвратишься в Мёдар. В защиту тебе и сохранению монеты до самого храма тебя проводят мои слуги. — Он ловко подбросил монету и Граниш ее поймал.

— Что ж, мне тогда нужно сходить…

— Не нужно, — перебил Вауглин. — Врать, Граниш, ты не умеешь. Плод у тебя с собой.

Гость вручил кошачий плод хозяину дома. Вауглин любовно погладил «котенка»:

— Хорошая сделка.