На сотни верст простираются владения великой пустоши Аунвархат, но лишь близ редких источников воды она кустится зеленью травы. Многие путники завершили здесь приключения. От них не осталось воспоминаний, и кости их обернулись песком, тем самым раскаленным песком, которым суховей погребает новых жертв. Курганами им стали барханы, но они не надежные хранители плоти, в изменчивости разбегутся прочь и откроют страннику путь. Иной раз, не убаюканный золотым саваном, он поднимется и продолжить бродить по миру, но чаще выбеленные уже никому не принадлежащие кости остаются лежать, пока не рассыплются с порывом ветра и не перемешаются с миром, отныне неотделимым от них.

Значительная часть юга Имъядея из-за нестерпимого жара не была обитаема. Основную же часть континента поделили три государства: Восточный Сир, Манулаш и Западный Сир. Прежде сироккийцы были едины в царстве Сироккар но, как водится это у многих народов, его раздробили взаимные притязания на трон и растущие с годами политические разногласия. В укор мусотам, не всегда дружественные, но сиррокийские царства никогда меж собой не враждовали.

Следуя вдоль берега, Вараил непременно набрел бы на поселения людей, но не желал терять времени, отклоняясь в сторону от намеченной цели. Он двигался на запад в направлении столицы Восточного Сира, Берхаима, где намеривался сделать первую и самую важную остановку, дабы узнать дальнейшую дорогу к местности, о которой говорил Альбмир.

Нещадно палило солнце, доспехи, нагреваясь, усиливали жар вдвойне. Чешуйчатые сапоги загребали песок и жгли ноги. Легкие, но прочные, крепче стали доспехи из чешуи морского змея вместе с перчатками шлемом и сапогами весили меньше половины пуда. Высокий и крепкий Вараил часто упражнялся во владении мечом в часы, когда оставался один, а таких было немало. Он хорошо двигался в бою, но изнеженный дворцовой жизнью никогда по-настоящему не подвергался серьезным природным испытаниям. Он обладал большой силой, но сильным человекам его не назвала бы даже мать. Его брат, король Глефор, был несравнимо сильнее. Старший брат, он повзрослел тогда, когда того потребовали обстоятельства. С пятнадцати лет его бременем стала корона, но Вараил ни разу не видел, чтобы ноша хоть немного согнула брата. Напротив, с каждым годом корона отдалялась от земли все дальше и постепенно стала слишком мала королевской голове. Вараил смотрел на брата с восхищением и завистью. Иной раз он порывался овладеть стратегией, риторикой, или в очередной раз начинал изнурять себя физическими нагрузками, но вскорости неизбежно отказывался от всех замыслов. Брат превосходил его во всем, так было всегда. С годами разрыв только увеличивался. Вараил сдавался и с каждым разом делал это все быстрее и легче. Незачем что-то делать, если есть старший брат, мать и множество советников, которые лучше него знают, как управлять королевством. С каждым годом Вараил погружался в пучину праздности и лени, выбраться из которой самостоятельно уже не мог, и просуществуй он в таком положении еще несколько лет, даже сильнейшие жизненные потрясения не вызволили бы его из созданной им же темницы.

Ноша пригибала к земле. Вараил не хотел расставаться с дарами тритонов. Без доспехов он чувствовал себя голым и не способным пережить возможную встречу с гиенами или львами. Кроме того, хотя наружная часть доспехов раскалялась, подкладка из морских губок принимала тепло и оберегала тело воина. Лишившись их, Вараил остался бы в лохмотьях, которые не смогут уберечь от перегрева, ожогов и следующей за ними смерти. В первый же день пришлось бросить подаренный тритонами меч, ибо хотя вес отдельно взятого оружия был невелик, в общей массе его амуниция составляла тяжелую ношу. Красивый меч он словно оторвал от сердца и, удаляясь, еще долго оборачивался назад, словно надеясь, что меч, быть может, за время одиночества стал легче, или в нем самом открылись новые силы. Но не только доспехи отягощали его путь, другая ноша, незримая сгибала душу и смеялась: «Куда ты идешь?», «Что ты делаешь?», «Ты никогда не достигнешь цели и никогда не мог достичь». Голос сомнения, он слышался Вараилу в шуршании песка и собственном дыхании. «Я иду», — отвечал он. Ведь это так просто — идти. Он не умеет править, не умеет вести за собой людей, но если он не сможет идти, всего лишь идти, то и ничего другого ему не суметь и подавно. Считаешь себя воином? — тогда сражайся. Твой враг может не стоять на двух ногах и не носить шкуры, но не дай себя обмануть. Ты должен знать с кем сражаешься, чтобы знать, кого победить.

Так Вараил гнал себя вперед. Он сражался с сомнением, неуверенностью, с немилосердной природой. Но когда в бою объявился разумный советник и настоятельно потребовал изменить тактику, человек внял ему. Он нашел одинокий саксаул и отдохнул в прохладной тени до заката, а подаренную тритонами разделанную рыбу повесил сушиться на ветвях. Поужинав, он возобновил путь. Вараил знал — ночи в пустынях холодные, так что спать лучше днем, а идти в темноте. Именно таким был замысел. Но уже на следующий день от него пришлось отказаться. Солнце поднималось быстро и, передвигаясь только ночью, Вараилу потребовалось бы свыше двух недель, чтобы добраться Берхаима. На второй день воды в обеих флягах не осталось. Он с тоской вспомнил те стремительно отдаляющиеся времена, когда жил среди тритонов, а воду получал прямо из моря магией щупальца синего спрута. Быстро заканчивалась и рыба. Сорок верст — не так уж далеко он отошел от берега, и соблазн вернуться в поисках помощи туземцев еще долго не оставлял его.

Так неожиданно для Вараила поиски союзников в бесконечных сражениях с тальиндами облачились целью достичь Альмира-Азор-Агадора, незаметно сменившейся целью достичь Берхаима, которую в свою очередь вытеснила цель насущная, сейчас более важная — найти воды. Будучи домоседом, знающим о путешествиях лишь из книг, иной раз он замирал, не веря безумию, в которое окунулся. Сколько он может прожить без воды в пустыне? Один, два дня — вряд ли дольше. Костяной с вкраплениями чешуек шлем укрывал голову и почти не нагревался, но лицо Вараила горело как в лихорадке. Одно время он смачивал слюной ладони и прикладывал к лицу, чтобы хоть на мгновение облегчить жар. Когда в горле пересохло настолько, что слюна больше не выделялась, он положил в рот кусочек рыбы и, посасывая, пытался обмануть организм. Рыба закончилась в конце второго дня. Холодная ночь не принесла облегчения. Губчатая подкладка доспеха недолго хранила тепло. Замерзая, Вараил просыпался, и с каждым пробуждением заснуть становилось все сложнее. Отчаявшись выспаться, еще до рассвета он продолжил путь. Весь день его клонило ко сну, однообразный пейзаж бескрайних песков утомлял глаза и усиливал это желание. Но днем не удалось найти холодного уголка. Под вечер, устав, он ворочался среди облезлых кустов, в полузабытьи пытаясь сломать и съесть колючие травы, получить из них хоть каплю воды. Его руки были изрезаны и кровоточили, и это навело Вараила на мысль. Его организм сейчас не выделял жидкостей, но ведь кровь все так же циркулировала по венам. Вараил проткнул кисть ножом и жадно припал к ране губами, высасывая густую темную кровь. Хотя бы вспомнить, что такое влага, а дальше будь что будет. Проходили часы, с ними шел и Вараил. Они искали воду вместе, но в какой-то момент время замешкалось и перестало существовать. В небесном краю золотая ладья продолжала бесконечное плавание. Вараил почти не видел светила. Все расплывалось. Горячий песок, казалось, забился в глазницы и теперь сжигает тело изнутри. Огонь наполнял небо, стекал по воздуху и зажигал землю. А было ли что-то кроме огня? Аланар — первый бог, которого стали почитать люди. Разрушительная беспощадная сила и одновременно благодатные лучи, взращивающие посевы. Он решает, кому жить, а кому умереть. Вараил смотрел ему вслед и не понимал, почему бог его предал, почему хочет убить. «На небе нет справедливости», — почему-то подумалось ему, и юноша опустил взгляд к земле. Он стоял на коленях, а прямо перед ним пробегал песчаный жук. Вараил поймал, кривясь, заставил себя пережевать, проглотить тварь и удержаться от рвоты — слишком дороги ему сейчас даже самые крохи пищи и воды.

Жар вынудил путника вернуться к первоначальному плану ночных переходов. От палящего солнца он спрятался под защиту низких гор: древние и согбенные старцы они осыпались под тяжестью лет, на их макушках плясал песок, а на теле топорщились колючки. Найдя пещеру и убедившись, что не придется делить ее со змеями или скорпионами, Вараил перегородил вход вещами, создав импровизированную баррикаду от хищников, и стал дожидаться сумерек. Большую часть остававшегося до темноты времени он слизывал влагу, собиравшуюся на внутренней поверхности стен, и даже набрал немного воды впрок. В полуденный час ни одна сила не заставила бы его покинуть пещеру. В укрытие, также ища прохлады, забрался скорпион. Совсем маленький с крошечными клешнями, но большим хвостом, по которому можно судить о количестве яда в нем. Вараил проворно схватил скорпиона за хвост, положил в рот, а жало оставил снаружи и откусил. Даже отвратительней жука, ничего столь же мерзкого на вкус ему еще не приходилось есть. Словно желе с плесенью и костями, протухший холодец, но даже не холодный.

Следующей находкой Вараила стал овощ похожий на незрелую дыню — путник съел его. Очень скоро овощ вырвался обратно и за собой вытащил остатки еще не переваренного скорпиона и что самое главное воду. Когда желудок опорожнился полностью, Вараил стал отхаркивать желудочный сок. Он счел за лучшее вернуться в пещеру и в жаре и бреду провел последующую ночь. Утром он собрал сухих трав, с помощью кремневого ножа и камня развел костер и набил живот немногими оставшимися угольками. Уголь собрал остатки пустынной дыни, или же яд покинул организм естественным путем, но в конце дня, почувствовав себя лучше, Вараил возобновил движение. Решение далось нелегко. В день недомогания к нему пробралась змея и, хотя Вараил еще не мог заставить себя есть, он ее зажарил, предварительно обезглавив, чтобы избавиться от яда, снял шкуру, а мясо взял с собой. В какой-то миг путнику показалось, он ушел настолько далеко, насколько только мог. Он должен остаться здесь, дальше ему не уйти, о чем ясно сказало отравление. Здесь есть вода, и пустынные твари приходят сюда охладиться.

Поборов приступ малодушия он продолжил идти. Сначала встречались только сухие кусты и тамариски, но усилия вскоре вознаградились: растения вокруг напитывались соками и зеленели, их становилось все больше, пока однажды они не привели к неприметному ущелью. По дну струился ручеек. Это было как чудо. Вне себя от счастья Вараил стремглав помчался вниз, едва не скатившись кубарем и, не раздеваясь, погрузился в спасительную воду. Он долго плескался, не решаясь оставить ручья. На счастье, тот поворачивал на запад, а значит, мог быть одним из притоков Геккона, который впадал в море Изгер, на берегу которого и располагался Берхаим. Вараил шел по течению, ловил пойменных букашек, однако ручей неожиданно обмелел и ушел в землю. Он вел к Геккону, но в противоположном направлении, о чем Вараил не знал. Соорудив дамбу, путник загнал на мелководье несколько рыбешек и уже затем поймал без труда. Прощаясь как со старым другом, он вдоволь напился, наполнил фляги, а также ларец, который, как вскоре выяснилось, не только не протекает, но и не нагревается изнутри. Более того, Вараил наполнил водой даже шлем, и нес его перевернутым, время от времени смачивая пальмовые листья, которыми теперь обвязал голову. Когда воды в нем осталось мало, он выплеснул ее на голову и водрузил шлем поверх мокрых листьев. Он подумал о том, как отреагировал бы двор и подданные при виде своего правителя в столь нелепом виде и рассмеялся. И хотя значительная часть пути до Берхаима еще оставалась не пройденной, настроение его после встречи с ручьем поднялось, страхи отступили. Для привала Вараил присмотрел группу сваленных в кучу камней, где под взором солнца запекал в песке и листьях рыбу. Ее манящий аромат, тянущийся в небо дым, потрескивание веток и танец искр ободряли, обнадеживали новыми победами и счастливым концом.

Ему снились большие белые глаза. Высоко в небе они горели ярким белым светом, что прогонял тьму и освещал мир. Земли, находящиеся к ним ближе других, вспыхивали и обращались в песок, горы под их взором закипали и разверзались лавой. Затем глаза закрылись, и воцарилась ночь. Как только это произошло, Вараил проснулся.

Солнце скрылось за горизонтом. Занятый заботами нового дня Вараил не придал значения сну и забыл его. Он быстро миновал участок пышной растительности и снова оказался наедине с пустыней. В конце дня ему удалось собрать фиников с пальмы, перекусить двумя жуками и пообедать ящерицей. Ночь выдалась теплой и не принесла неприятностей. На ее исходе у путешественника еще имелся небольшой запас воды, а на поздний ужин — змея. Так сытно он не ел со второго дня нахождения в пустыне. Успехи застили бдительность и, закончив трапезу, не закапав требухи, чтобы спрятать запаха, Вараил позволил себе вздремнуть в редкой тени акаций.

Человек не хищник. Он может есть мясо, траву и кости, он может съесть даже землю, но это не сделает из него червя. Человек может всю жизнь совершенствовать тело и да, тогда он станет немного опасней, чем дворовая собака, которая в пять раз его меньше. Другое дело, если у человека есть оружие. Его использование — нечестный прием, сталь уравнивает и слабый становится сильным. Однако открыв глаза, Вараил совершенно не чувствовал себя сильным.

Его разбудило чавканье. Тощий лев с торчащими ребрами заглатывал распотрошенные внутренности змеи. Закончив, он уставился на человека. В сумраке его глаза сверкали голодным блеском, морда приблизилась к земле, обнажились природные кинжалы-зубы.

Вараил не шевелился. Он не смотрел льву в глаза. О том, чтобы убежать от зверя не могло быть речи. Оба костяных копья лежали всего в двух шагах от него, а нож был заправлен в сапог. Но прежде чем ринуться в бой, он сделал то, что советуют охотники при встрече с диким зверем, даже самым большим и свирепым. Он подпрыгнул и, взмахнув руками, закричал так громко и звучно, словно он и не человек вовсе, а, по меньшей мере, равазар, и лев, его менее разумный потомок, не узнал могущественного предка.

Лев отпрянул. Не мешкая, Вараил бросился за копьем. Но когда пальцы обхватили древко, неизвестная сила толкнула и пригвоздила человека к земле. Вараил уснул в доспехах, но, разумеется, без шлема. Он не почувствовал боли, удар льва оставил на чешуе лишь незначительные царапины, но, когда обернулся, его лицо обдало зловонием разверстой пасти. Вараил прикрылся свободной рукой, а другой одновременно вонзил копье в тело противника. Челюсти сомкнулись и погнули многие чешуйки морского змея, но перчатка выдержала напряжение. В то же мгновение копье преломилось, и лев зарычал от боли. Ранение его только разозлило. Вараил перекатился и схватил второе копье. Он пытался защититься им и даже успел выкроить миг, чтобы вытащить нож, но зверь оказался проворней. Он выбил копье и снова подмял человека под себя. Для защиты лица Вараил попытался использовать руки и нож. Он ранил льва в лапу, но превозмогая боль, ответным ударом зверь отбросил руку добычи, а вторая лапа, скользнув по чешуе, рассекла левую часть его лица. Никаких осязаемых мыслей в голове Вараила в этот момент не было. Сознание заволок страх. А затем исчезло чувство реальности, стремления, цели, мечты, — ничего этого не существовало. Даже защищаясь, он не хотел победить, это естественное желание подавил первобытный безумный страх. Вараил пытался ранить противника в глаза или горло, но впотьмах не мог попасть, а в какой-то момент, спустя лишь несколько секунд упорной борьбы понял, — нож остался далеко в гриве льва, его не достать, а темнее стало не потому, что сгустилась ночь, но кровь залила глаза. Он изощрялся выдавить льву глаз, но не мог сосредоточиться для точного попадания. Когда лев снова попытался загрызть жертву, Вараил сжал руку в кулак, но не ударил зверя, в таком поступке не было бы смыслу, но сунул руку в пасть по самый локоть. Чешуя морского змея ранила нежное небо, язык и глотку льву. Отхаркиваясь, он внезапно отступил, развернулся и попытался скрыться. Но теперь Вараил знал, что убьет его. Убьет, а затем съест столько, сколько сможет. Он метнул копье, а когда услышал глухой стон, подобрал нож.

Взошло солнце и показало миру нового человека, которого прежде знали, как Вараила, наследника Тронгароса. Когда-то он обладал приятной внешностью, это было еще до того, как он стал есть львиную плоть. Его левую часть лица избороздили глубокие рваные раны. Бровь рассечена надвое, уху недостает куска, а щека пропорота насквозь. Раны спускаются к подбородку и касаются шеи. На макушке не хватает части скальпа, и среди когда-то прекрасных волнистых русых волос зияет розовая прогалина.

В теснине осыпавшихся гор Вараил нашел гнилую стоячую воду. Опустившись перед ней на колени, он пытался приладить волосы так, чтобы плешь не была видна. Волосы упрямо не слушались, к тому же их явно недоставало, чтобы скрыть рану. В ярости Вараил разбил водную гладь, схватил нож и обкорнал себя. Отросшие за дни странствий локоны падали в воду, а с ними уходил в прошлое никчемный принц, и принц — легкомысленный искатель приключений, уступая дорогу тому, чьего имени Вараил еще не знал.

Половину дня он провел в теснине, привалившись к камню спиной и прикладывая к лицу листы алоэ. Затем пропитал вскипяченной в шлеме водой тряпки — остатки дорогих одежд, в которых покидал Тронгарос, подождал, когда они остынут, и завязал вокруг головы. Он старался ни о чем не думать и следовать цели, но вопреки желаниям мысли все время вращались вокруг навеки обезображенной внешности. То обстоятельство, что он пережил нападение льва и даже каким-то чудом сохранил глаз, стоявший на пути когтя, совершенно не утешало.

Солнце теперь пекло не так яро, Вараил дольше оставался на открытой местности. Мыслей в голове оставалось все меньше, и временами он забывал, куда и для чего идет. Он пытался ориентироваться по звездам и по тени, но совсем не умел этого делать. Начиналась третья неделя путешествий в пустыне. Берхаим уже должен был оказаться перед ним, но почему-то все еще скрывался. Ветер заметал следы на песке, и окружающий пейзаж не менялся, так что Вараил стал опасаться, что ходит кругами. Он не знал направлений местных ветров, интуитивно шел им навстречу и следил, чтобы крутые стороны дюн смотрели на него. Но пустыне не было конца, ему казалось, никогда не ощутить прохлады Изгера, не увидеть холмов Ротум.

Чтобы перевести дыхание, Вараил опустился на колени и упер руки в бедра. Он изголодался, и весь день ничего не пил. Голова кружилась в лихом танце. Чтобы убедиться в своей неподвижности он смотрел прямо на руки, но и они вдруг начали дрожать. Вараил уверял себя, что нужно отдохнуть, совсем немного посидеть и головокружение пройдет. Жар раскалял тело, но двигаться не хотелось. «Глаза болят», — отстраненно подумал Вараил, хотел смахнуть песок с век, но это действие требовало приложения определенных усилий, и он предпочел неподвижность. Внезапно перед ним оказалось что-то темное. Он хотел напасть на неизвестного и съесть, но едва дернувшись, понял — перед ним тень, и она принадлежит человеку.

Перевитый полосами тканей ярких цветов он стоял спиной к солнцу, к тому же из-за слабости и обжигающего глаза света Вараил плохо видел и не сумел рассмотреть лица. Он не смог почувствовать и благодарности даже когда незнакомец потащил его на себе, и осознал произошедшее, лишь очутившись в юрте из верблюжьих шкур и сделав глоток воды из бурдюка. Здесь было гораздо прохладней, животные шкуры защищали от палящих лучей, а под самим шатром вырыли яму в пол-аршина и песок в ней был холоднее раскаленного верхнего слоя. За стенами что-то выло, а может, это перекрикивались люди. От обезвоживания голова Вараила продолжала кружиться, мысли плясали сумбурными образами, разгулявшись, они не желали прекращать танца. Вараил устало закрыл глаза, сейчас он не мог испытывать даже благодарности и желал только спать, с бурдюком в обнимку.

Возможно, ему это удалось, или же мужской голос потревожил его в следующий миг. Пустынник о чем-то спрашивал. Вараил не понял слов, сироккийская речь ответвилась от языка пасаров в незапамятные времена и совсем не походила на языки Сиридея. Вараил был еще слишком слаб, чтобы пытаться ответить и, понимая это, хозяин терпеливо ждал.

— Мне нужно попасть в Берхаим, — произнес он наконец. Сироккиец молча вышел и вскоре вернулся с еще одним человеком.

Второй вошедший в юрту также с ног до головы был обмотан разноцветными лоскутами.

— Пасар? — спросил он с акцентом.

— Мусот, — ответил Вараил.

Человек кивнул и уселся рядом на ковре. Всех жителей Сиридея сироккийцы именовали пасарами, как звали первых людей, но сами считали, что произошли задолго до таковых и не признавали родства.

Резкие отрывистые выкрики повторились. «Гиены», — подумал Вараил, но не угадал.

— Левкроты, — ответил молчаливому вопросу сироккиец. — Они шли за тобой.

Вараил вспомнил этих существ из книг. Размерами и сложением левкроты с осла, шкурами пятнисты как гиены, а гривы имеют львиные. Головы у левкрот лошадиные, а в их огромных пастях до ушей костяные пластины вместо зубов. Они очень быстрые, умеют подражать человеческой речи, охотятся стаями и не брезгуют падалью.

Но осознание еще недавно более чем вероятного съедения левкротами Вараила совсем не обеспокоило — он слишком устал.

— Спасибо вашему другу за то, что спас меня, — сказал он. Переводчик передал слова, другой человек коротко кивнул. — Я шел в Берхаим и должно быть заблудился. Что это за лагерь?

— Это караван, следующий из Иемата в Берхаим, — сироккиец говорил размеренно, словно напевал.

Иематом назывался небольшой прибрежный город, в котором Вараил оказался бы через два дня, отклонись от курса и пойди он на север.

— Как давно караван вышел из Иемата?

— Семнадцать дней как.

Две недели… К этому времени Вараил рассчитывал достичь Берхаима. Поход, смертельно опасный и утомительный вышел к тому же бессмысленным. Поверни он сразу в Иемат и стоял бы сейчас на этом же самом месте. Исполненный разочарованием своего выбора Вараил молчал, он не мог поверить, что все трудности, которые перенес за минувшие двадцать дней, не имели никакого смысла. Хотя, он мог запутаться в счете…

— Сегодня четвертое алаана? — уточнил он.

— Нет, — удивился сироккиец. — Теперь уже четвертое лериана.

Вараил смотрел на него, не понимая. Он и впрямь ошибся, но в меньшую сторону. Пустыня забрала у него пять дней, о которых он не знал. Он почувствовал себя обкраденным, и ему стало нестерпимо грустно. Собеседник разгадал его печаль.

— Уже завтра мы будем в Берхаиме, — пообещал он.

Иемат, будучи портовым городом, принимал товары восточных островитян и бо́льшую их часть доставлял в Берхаим. Караван состоял из шестнадцати вьючных верблюдов и четырех погонщиков. Проходили по тридцать верст за день. На привалах ставили крошечные юрты, в каждой из которых умещалось по два человека, а верблюды попросту ложились на песок.

— У вас никакой охраны, — удивился Вараил, осмотрев караван. — Вы не боитесь нападений?

— Пустыня хранит нас лучше любых воинов, — отвечал Тальрамал — погонщик, знающий сиридейский.

— А как же дикие звери?

— Здесь только змеи и другие ползучие твари поменьше.

— На меня напал лев. — Тальрамал приподнял брови.

— Но здесь не бывает львов.

— Но мне это и не почудилось.

Сироккиец с новым интересом изучил раны собеседника. Горячее солнце давно прижгло их, но, если кровавые корки на голове не доставляли Вараилу беспокойств, заживающая щека напоминала о злосчастной ночи с каждым произнесенным словом.

Тальрамал пожал плечами, а затем уведомил, что они продолжают путь.

Они вошли в Берхаим — цветущий оазис пустыни. Одинокие путники и богатые караваны стекались сюда, словно к живительному колодцу, а испив вод Геккона, устраивались в тенях финиковых пальм и услаждали взор красою града. Даже старенькие саманные дома с растрепанными соломенными волосами красились пестрыми цветами: голубым, зеленым, красным. У каждого имелся зеленый двор, где на лавочках неподвижно сидели высушенные старики. Центральные же улицы обрамляли хоромы столь величественные, что дворец Вауглина бесследно растворился бы в этой роскоши. Не менее пестрые, чем их не столь богатые соседи, эти дворцы из мрамора всех цветов и оттенков пронизывались естественными ручейками, в руслах которых прослеживались очертания зверей и птиц, людей и даже пейзажей. Инкрустированные самоцветами стены блестели на свету, а ночи придавали домам новые таинственные тона. Многие дома походили на кувшины и венчались подходящей купольной крышкой. Во всем городе не было острых углов, округлыми строились дома, на цилиндрических ножках лежали округлые столешницы и сиденья лавочек. Однако сами местные жители были высоки и тонки, имели точеные лица, острые скулы и суженные глаза. Кожа большинства берхаимцев была светло-карего, почти оранжевого оттенка, но встречались среди них и обладатели кожи и темно-карей и черной как смоль, первые имели сложение среднего мусота и помимо широких носов мало чем от них отличались, вторые были одного роста с коренными жителями Восточного Сира, но вдвое превосходили их шириной, лица имели широкие, глаза большие темные, а плечи массивные покатые.

В однообразной пустыне удивительно наблюдать такой пестрый цветник как Берхаим, но тому имеется объяснение. Когда-то солнце неподвижно стояло над Альмир-Азор-Агадором, еще не было Берхаима, но под холмами Ротум уже обитали медные цверги Корвергаша. Результатом совместной деятельности белого солнца, опустынивающего землю, и цвергов, собравших подземные источники в одно большое озеро, стал провал падей и заполнение их водами, первыми в море Изгер. Жители Имъядея стекались к морю, но воды его в скором времени вернулись бы под землю, не обратившись люди за помощью к альмандам. Их усилиями Берхаим разросся пышными джунглями, а с наступлением века Желтого солнца, разделившим мир на север и юг, надобности поддерживать искусственно зелень не стало.

Мощеные вулканическим стеклом узкие улочки привели Вараила в старый тенистый сад. Берхаимцы уже и сами не помнили, чему прежде его посвятили. Заброшенный он окутал скамейки и поглотил фонтаны, и только прежде величественные каменные статуи еще противились разрушениям. Их было четыре расставленных кругом изваяния, обезличенные временем, скованные лозами одичавшего винограда они потеряли имена и собравшую их здесь историю. Обрубок руки одного из них держал бесформенный щит, три остальные фигуры укрывали длинные одежды, платья или робы, одна из них принадлежала женщине, но заметить хоть малейшего отличительного признака двух оставшихся статуй Вараил не смог. В центре круга разместилась композиция с пятью действующими лицами. Четыре фигуры, окружив пятую, полулежали на локтях, опустив головы к земле и закрыв лица руками. Центральный персонаж, гораздо крупнее прочих, гордо поднимал голову и обхватывал руками небо. Его роба вся в выемках, вероятна прежде была инкрустирована драгоценными камнями. Если скульптура посвящалась реально существующему человеку, при жизни он должен был отличаться сильным аппетитом и слабым здоровьем. Остальные скульптуры изображали нагих мужчин. Наименьший, возможно ребенок, врастал ногами в землю, самый крупный, вполовину больше двух оставшихся, имел дыру в груди на месте сердца, в тело третьего, словно веснушки вкрапился яркий красный камень, которого не было в остальной композиции, последний не имел носа и рта и таков был замысел скульптора, а не разрушительное влияние времени.

Похороненная заброшенным садом история не была знакома Вараилу, потому он не стал надолго задерживаться и углубился в центр города.

Библиотека Питама походила на низкий пузатый горшок, чтобы усилить сходство ее даже выкрасили в коричневый цвет. Вараил надеялся, что содержимое библиотеки, в самом деле, окажется для него золотом. Ему предстояло не только узнать маршрут дальнейшего пути, но и понять, как найти и победить того, кто представился Альбмиром. Потянув за кольцо тяжелую овальную дверь, Вараил оказался в просторном помещении без углов. Среди рядов больших округлых шкафов с интересом прогуливались люди в богатых халатах, порою они останавливались у какой-нибудь полки, брали книгу, переплет и страницы которой также были скруглены и улыбались при встрече знакомого друга. В оранжевой коже с короткими мечами стражники стояли неприметными статуями, и казалось, даже не мигали. Вараил прошелся к центру помещения, где за широким столом из синего мрамора сидел высокий мужчина с проседью в ухоженной бороде, украшенной кольцами, в синем халате с серебряными позументами.

— Добрый вечер, — поздоровался Вараил и слегка кивнул, как здесь было принято.

— И вам добра, страждущий познания, — последовал вежливый ответ.

Вараил знал, что архивариус сумеет понять его язык, об этом сказал Тальрамал, но задавая вопрос, был поражен безупречным произношением собеседника.

— Мое имя Вараил, я прибыл издалека, чтобы узнать об Альмир-Азор-Агадоре.

— Меня называют Номсахилом, хранителем библиотеки Питама. Приятно познакомиться, Вараил. Большинство наших текстов написано сироккийским, но полагаю, я знаю, чем вас заинтересовать.

Уверенным шагом он заскользил меж шкафов. Пока они шли, Вараил спросил:

— Почему все в Берхаиме круглое? Даже эти книги такие необычные.

— Наследие, — загадочно ответил архивариус, но затем пояснил. — Это обстоятельство подтверждает древность нашего народа и сопричастность с культурой альмандов, в которой господствовали круглые формы. — Внезапно он остановился, в руках его возник увесистый том. — «Наследие» Тухийн Багша, переведенное на язык пасаров. Советую начать с нее.

— Благодарю вас, — отозвался Вараил, нерешительно принимая книгу. Номсахил кивнул с улыбкой. — По правде говоря, меня интересует одна определенная вещь. — Архивариус ждал продолжения. — Как выжить на этом острове?

Улыбка Номсахила медленно угасла. Теперь его лицо выражало безнадежное разочарование.

— Так вы из числа смертников, — это был не вопрос.

— О ком вы говорите?

— Люди, порою даже альвы, цверги или фавны, вы приходите на Альмир-Азор-Агадор с единственной целью — победить Яг-Ра-Таха и подчинить себе его силу. Не стану пояснять, почему называю их смертниками.

Теперь уже разочарование посетило и Вараила. Он не избранный, лишь один из многих, кого альманд призывал сразиться. Вот только зачем это ему?

— Я думал, все альманды давно мертвы. Почему я никогда раньше о нем не слышал?

— Предположу, прежде вы не интересовались старыми тайнами.

Номсахил решительно забрал «Наследие» и вернул на место, затем провел Вараила к другому шкафу.

— «Азбука странника», — прочитал он название огромного фолианта, раскрыл и пролистал до нужной страницы. Заглавие гласило: «Последний альманд». Половину листа занимало черно-белое изображение мужской атлетической и одновременно статной фигуры. На нем были ламинарные наплечники и штаны из тонких поперечных наборных изогнутых полос, доходящие до середины голени, сегментированная юбка, сзади достигающая уровня колен, в передней части вдвое более короткая, пояс и перевязь из меленьких чешуек. Одна рука, вытянутая вперед, ладонью вверх, устремлялась к горизонту, другая прикрывала глаза. Он стоял на прямоугольном выгнутом камне, на котором художник даже изобразил письмена. Слова на камне, как и текст, идущий под картиной, были написаны по-сироккийски. Номсахил великодушно перевел:

И перешел к поясняющей части:

— «Яг-Ра-Тах, последний альманд, страж забытого царства несет дозор и после гибели своего народа. Никто не знает его истории, ибо еще никому не удавалось записать его слов. Годами стоит он недвижимо, храня мертвый град и тайну своего заточения и своей цели. Его нет среди живых, ибо альгар изгладился из памяти смертных еще до начала прописных лет. Лишь на секунды оживает он, чтобы сразить очередного храбреца, дерзнувшего бросить вызов его мастерству. Такого предположение автора этой статьи и многих ученых, ибо произнесение сакральной формулы — вызова на поединок — скрывает альманда и стяжателя славы непроницаемым для света и любого известного воздействия фиолетовым куполом площадью в тысячу саженей, но, когда купол опадает, Яг-Ра-Тах невредимый стоит в прежнем положении, а искавший битвы с ним лежит сраженный. И хотя никому еще не удалось победить альманда, сильнейшие воины Яраила продолжают пытать удачу и поныне. Если же и ты, читатель, не страшишься смерти и жаждешь разгадать тайну Яг-Ра-Таха, назовись, вложи оружие ему в руки, позови по имени и пригласи на бой».

Номсахил закончил читать и закрыл книгу, но не спешил уходить, справедливо рассудив, что у гостя имеются вопросы.

— Никому не удалось победить, — отрешенно повторил Вараил. — Тогда почему люди не теряют надежды?

— Новые люди, новые надежды.

— Я рассчитывал найти подсказки, как его победить.

— Никому не удалось одолеть альманда, быть может, это и есть подсказка.

— Не понимаю, — окончательно растерялся Вараил.

— Возможно, это означает, что Яг-Ра-Таха нельзя победить. Откажитесь от бессмысленной затеи и сохраните жизнь. Назовите это не малодушием, но здравым смыслом. Порою сложнее отказаться от попытки спасения вещей из горящего дома, чем лезть в огонь.

— Я не могу повернуть назад.

— Ваша жизнь, — Номсахил развел руками. — Но прежде чем уйти, поговорите с Пасу-Киран-Сахом, его дом у побережья в юго-западной части города легко узнать, он укрыт шкурами диких зверей.

— Кто он?

— Мы называем его Зверем-из-лучей. Он лучший воин Берхаима.

На окраине города притаился маленький домик. Он облачился в шкуры хищных зверей: волков, медведей, львов, гиен и сам как хищник скрывался в зарослях диких трав, готовый в любой миг наброситься и выпотрошить жиреющий город. Неподалеку у дубильного станка скорняжным ножом орудовал Пасу-Киран-Сах или Пасур, уверенными движениями очищая кожу антилопы от мездры. Его тело полностью одето тигриной шкурой, но не просто по-дикарски обернуто рваными кусками, а в одежде аккуратно сшитой. На нем жилет, застегивающийся тигриными когтями вместо пуговиц, широкие штаны, перевязанные тигриным хвостом, перчатки и сапоги, также сшитые из тигра. У кожевника медное лицо человека, приближающегося к старости, но отказывающегося ее принимать. Дремучий лес спускался с макушки к подбородку, и в нем среди эбеновых деревьев с приходом осени пробивались медные клены. Впадины под хвойными утесами лучились искрасна-черным обжигающим светом. От их взгляда Вараилу захотелось убежать, их сила сгибала и ставила на место, и место это было ниже, чем трон Пасура. Черные пропасти заявляли о своем превосходстве, и в этом не было кичливой самоуверенности, лишь осознание собственной силы. Но пугало другое: их жестокость, чуждая человеческих слабостей. Она не пряталась, не колола в обиде, она била и она убивала. Пасур не обладал высоким ростом, заметно ниже Вараила, и не с могучей грудью и медвежьими лапами, но от него исходила звериная необузданная годами сила, которую всегда чувствуют животные. И даже опаснейшие из них, как предположил Вараил, не пожелают без необходимости связываться с этим созданием, которое сложно назвать человекам. Охотник молчал, а неуверенность Вараила нарастала.

— Говорят, вы лучший воин города, — предпринял гость попытку поговорить. Пасур не ответил, он не услышал вопроса. — Я собираюсь сразиться с Яг-Ра-Тахом. Вы что-нибудь о нем знаете? — человек-тигр оставил свое занятие и слегка наклонил голову набок. Очевидно, этот вопрос он слышал сотни раз.

— Что именно ты хочешь узнать? — медленно, почти по слогам произнес низкий рычащий голос. Слова чужого языка давались ему с трудом.

— Как его победить?

— Ха! — весь ответ.

— Я понимаю, знай вы наверняка, как сразить альманда, сделали бы это сами. И все же, можете мне что-то посоветовать?

— Ничего ты не понимаешь. Яг-Ра-Таха нельзя победить, его нельзя даже ранить. Ступай домой, мальчик, целее будешь, вот тебе мой совет.

— Я не могу уйти, — но Пасур уже отвернулся. — Мне советовали поговорить с вами, правда, я не понимаю, почему! — вскипел Вараил.

— Я дал тебе совет: иди домой. А хочешь умереть, так поступай по-своему.

— Мне нужна помощь. К моему возвращению и моего дома может не стать.

— Не докучай мне.

— А почему вы сами не попытались сразиться с ним? Неужели боитесь смерти?

Поняв, что его не собираются оставлять в покое, Пасур отложил нож.

— Какое оружие собираешься использовать? Какое дашь альманду?

— Я думал о поединке на копьях. Другого у меня нет.

— Ха! На твоем месте я бы вооружил Яг-Ра-Таха трухлявой дубиной. С другой стороны, от дубины ты будешь умирать дольше и мучительней.

— Вы так уверенны в моем проигрыше…

— Бери копье, — перебил Пасур. Он отвел правую руку, в которой держал нож, в сторону, левую выставил перед собой на уровне пояса. Вараил послушался.

Юноша выбросил копье, мужчина проворно отскочил, попытался зайти сбоку, но копье уже вернулось и снова нацелилось ему в грудь. Пасур перемещался удивительно быстро. У него была необычная, можно сказать, дикая техника боя: он покачивался из стороны в сторону, ловко перепрыгивал с ноги на ногу в высокой траве, и пока противник неуклюже по его меркам поворачивался, уже занимал другое положение. Защищался охотник левой рукой, легко отбрасывая копье в сторону. В один из выпадов он исхитрился схватить копье ниже лезвия. Вараил резко дернул, но Пасур продолжал стоять неподвижно, ноги его словно влились в землю. В свою очередь он рванул копье, и противник растянулся ничком. Когда Вараил поднял голову, то увидел нож перед глазами.

— Сразимся еще раз, — предложил победитель. — Только теперь я возьму копье и когда выиграю, убью тебя.

Вараил скис и остался сидеть. Он попытался найти утешение, сделав упор в силе соперника. Зверь-из-лучей стоял над ним.

— Но вы не можете знать силы Яг-Ра-Таха. Возможно, вы смогли бы победить и его.

— Не могу знать, — согласился Пасур. — Но я знаю другое: единственным человеком сильнее меня был мой брат. Яг-Ра-Тах убил его, как убил бессчетное множество других воинов со всего света.

Вараил был подавлен окончательно. Он уже представлял, как существо с картинки «Азбуки странника» пронзает его копьем.

— По пути в Берхаим на меня напал лев. Я убил его и почувствовал себя способным победить кого угодно. Я ошибся.

— Вставай, покажу кое-что, — примиряющее позвал Пасур.

Он показал гостю другой дом. Большой и просторный он был местом обитания могучих и страшных зверей, когда-то блуждающих по миру, а теперь демонстрирующих бессильную ярость в красных глиняных стенах. С них с любопытством глядели олени, недовольно щерились кабаны. В гневе поднимался над полом огромный двухсаженный медведь, величаво застыл тур, меж рогов которого мог поместиться человек, пригнул морду тяжеловесный шерстистый носорог.

— Поймал недалеко от Ёрмира. Протащил до самого Арнохара, где нанял караван.

— Я слышал эту историю, — ошеломленно произнес Вараил. — Но не верил в ее правдивость.

— Всех поборол голыми руками, — голос шел издалека, но не звучало в нем похвальбы. Вараил выпал из реальности, сознание отказывалась верить словам странного существа.

— Вы владеете мечом? — он заметил в углу стойку с различным оружием и усмотрел в том возможность отыграться. В поединках на мечах сила не имеет большого преимущества, гораздо важней мастерство мечника.

— Предпочитаю другое оружие, — признался Пасур. — Но могу взять и меч.

— Нет, это будет нечестно. Возьмите оружие, с которым обращаетесь лучше всего, и сразимся в полную силу.

Пасур взял широкий и короткий кинжал, немногим длиннее его ладони. Вместо обычной рукоятки у него имелась стальная рамка, кулак обхватывал две перекладины, а боковые стенки рамки, спускаясь ниже, обеспечивали защиту рук.

— Кинжал? — усомнился Вараил.

Пасур сжал перемычки рамы, и внезапно подобно цветку оружие распустилось, и вместо одного лепестка-лезвия теперь у кинжала их было сразу четыре.

— Катар, — поправил он. Такое оружие он взял и во вторую руку. Вараил вооружился мечом, но вдруг замешкался.

— У вас найдется щит? — Пасур фыркнул.

— Оружие трусов. Если хочешь избежать удара, откажись от боя, если идешь на бой — иди и убей. Для убийства щит не нужен.

Вараилу пришлось посетить оружейника. Узнав, что чужестранец желает сразиться с живой легендой, мужчина одолжил старый, но крепкий стальной щит.

Состоялся бой. Пасур снова применил свой дикий стиль, двигался всем телом, подпрыгивал, перекатывался, не упускал возможностей использовать ноги, локти, плечи. Катары стали естественными частями его рук. Вараил сражался яро, с истовым желанием победить. Дважды Пасур достал его ногами, несколько раз оцарапал доспех. Вараил стерпел тяжеловесные удары, которые ощущались даже через чешую морского змея. Он отказывался падать и продолжал сопротивляться так, словно противником ему был Яг-Ра-Тах, а поражение означало смерть. Но в какой-то момент оказалось, что он обезоружен, и когти человека-тигра застыли над добычей. Вараил проиграл бой, а затем проиграл все последующие поединки. Они сражались дотемна, кожевник показал себя непревзойденным мастером и очередной раз подтвердил звание легенды. А затем он продемонстрировал гостю нечто особенное.

— Я назвал его Зерансот, «Падающая звезда» на языке альвов. Сделал из игнива.

Это был лук. Точнее, живая молния, чьи очертания напоминали лук. Вараил протянул руку, но, даже не касаясь, отдернул в сторону.

— Здесь надобна сила иного рода, — сила воли.

— Игнив — это же дерево альвов. Где вы его взяли?

— Там и взял.

— Как, по-вашему, — робко начал Вараил. — С этим луком можно победить Яг-Ра-Таха.

— Нет, — не раздумывая, ответил Пасур.

К ночи противники почти стали друзьями. Они сидели на скамейке, на вершине холма, и ноги им омывали морские брызги. Пасу-Киран-Сах рассказывал байки о своих похождениях, а Вараил слушал и восхищение его этим человеком только росло. Вспоминая о недавних поединках, он теперь стыдился своей дерзости, самой мысли выйти из них победителем.

— Далеко ли до другого берега? — спросил он вдруг.

— Пять дней.

— На корабле?

— Вплавь. На корабле… не знаю, — и помолчав. — Хочешь домой повернуть?

— Нет.

Пасур перевел взгляд на чешуйчатый доспех.

— Хорошо слажен, — похвалил он работу тритонов.

— Крепче стали, — согласился Вараил.

— А все одно, — охотник махнул и отвернулся к созерцанию моря.

— Тогда смерть.

— Мечом ты владеешь лучше копья, — признал Пасур. — Но у Яг-Ра-Таха длинные руки и я понимаю твой выбор. Уже решил, какое оружие вручишь ему?

— Я думал о честном поединке…

— Мой брат, — перебил охотник, — превосходно владел мечом. У него был магический меч, такой острый, что им можно было вырезать тончайшие узоры на камнях. Альманду он дал рудис, коим когда-то был награжден в Мубаразе. Символичный жест, брат желал освободить альманда, полагая его рабом, каким был сам. Когда купол поднялся, от символа свободы остались только щепки, брошенный меч брата раскололся надвое, а сам он втоптанный в землю лежал с проломленной грудью. На нем был отличный доспех, но удар, судя по вмятине сделанный ногой, прижал грудную пластину к позвонку. — Пасур раздумчиво помолчал. — Прежде Хасур был красив. А я вспоминаю брата грудой мяса. Вот какова сила альманда. Но я говорю тебе это не дабы запугать. Ты просил моего совета: дай Яг-Ра-Таху оружие покрепче и молись, чтобы оно не сломалось раньше тебя. Он не сможет отказаться от преподнесенного дара, но его тело опасней любого оружия, и он постарается им воспользоваться. И еще одно, никогда не забывай, — Яг-Ра-Таха нельзя победить.

Вараил прислушался к словам Пасура и на следующий день обменял сохранившееся костяное копье на ивовое и на такой же посох. Завезенные из Сиридея и мореные особым образом, они словами оружейника становились гибкими, как и лозы этого дерева, и выдерживали, не ломаясь, сильнейшие удары. Другим обязательным приобретением стал верблюд. Вараил выбрал самого старого, которой шел за полцены только потому, что доживал свой век, и по чести торговца храпел ночами так, что изрядно мешал спать прежнему хозяину. Такой выбор Вараил сделал потому как в любом случае должен будет спешиться пред огненными водами Горящего моря, кроме того в дополнение к верблюду он надеялся сторговать себе еще и меч, поскольку без такового чувствовал себя совершенно беззащитным. Увы, кольцо, которое оставалось единственной торговой единицей Вараила, после обмена волшебного ларца на чахлого верблюда, на поверку оказалось лишь посеребренным, а драгоценный камень — стеклом. И все же торговец, довольный совершенной сделкой, уплатил оружейнику за меч из собственной мошны, оставив Вараилу бесценное кольцо. Пасур не стал желать удачи, или как-то напутствовать, но рассказал о неписаном обычае всех смертников: Вараилу, прежде чем начать бой, нужно похоронить того, кого он найдет на острове и вырыть собственную могилу, чтобы следующий претендент, пришедший за ним, похоронил его самого.