По ту сторону дольмена их встретила дорожка белого камня, уводящая в беспроглядную темноту. Вдоль нее выстроились кусты белой сирени. Мягкий свет рождался в каждом белом цветке, все вместе они освещали аллею, но за границей кустов даже зоркий во тьме глаз цверга ничего не мог различить. Казалось, гости идут по единственной в мире дороге, что ведет меж клубов первозданного мрака к свету жизни. Когда шедший последним Граниш ступил на белый камень, что-то за его спиной громыхнуло. На месте входа теперь высилась красная каменная дверь, ее края размывались в белом свете и терялись в темноте. Цверг попытался толкнуть дверь, но едва прикоснулся к ней, понял, для них нет обратной дороги. Огромная и тяжеловесная, она скруглялась кверху, но не имела ни ручки, ни замка.
И хотя на первый взгляд аллея уводила вперед на многие сажени, стоило путникам пройти девять шагов, как в пустоте перед ними возникла круглая золотая плита с вьющимся плющом узором: восемь тонких волнистых лучей выходили из малого круга, ограничивались кругом большим, из которого четыре в ладонь шириной луча расходились в разные стороны. В центральном круге и в каждой части, ограниченной внутренними лучами было написано по одному слову. Завершающее фразу слово распадалось между внешними лучами по одной букве. Читая из центра и по направлению движения солнца, начиная с севера, получалась фраза:
«Я отворил очи и узрел мир, и мир узрел меня».
Дъёрхтард переписал слова в дорожный журнал. Ракматирон осторожно прикоснулся к слову «я». Внутренняя часть плиты провалилась вдаль, внешнее кольцо напротив, надвинулось, образовало пол, полоток и сомкнулось стеной позади. Путешественники не заметили, как оказались внутри сверкающей золотом залы. Ее стены лучились желтым светом, огромные раскрытые окна заполняли тянущиеся из пустоты кусты золотой сирени.
— Девять лепестков на каждом цветке, — отметил маг.
— Должно быть, они исполняют самые заветные желания! — воодушевился Ракматирон. — Впрочем, я так голоден, что даже их готов съесть. — Он славился львиным аппетитом, хотя и создавал обманчивое впечатление недоедающего бродяги.
— Золото бы найти, — выразил общее желание Орбод.
Что-то зазвенело. Неизвестно откуда выкатилась золотая монета, врезалась в сапог Орбода и опрокинулась, показав профиль Фалринаша на реверсе. Наемник поднял находку, попробовал на зуб и довольно крякнул.
— Еще.
Помещение наполнилось золотистым туманом, через мгновение он растаял.
Нетфёр, морской товарищ Сиарана, присвистнул. Они стояли по колено в золоте, груды драгоценностей высились вокруг. Золотые кубки, блюда, канделябры, мечи, короны, скипетры, кольца, ожерелья и многое другое беспорядочно лежало на волнах золотого моря. Орбод истерично захохотал. Наемники словно свора голодных собак набросились на добычу.
— Стойте! — воззвал Амутар здравомыслию. — Очевидно же, это ловушка. — Никто не слушал.
Граниш поворошил золото ногой. Среди монет выступила маленькая черная рука. Наклонившись, цверг выудил реликвию своего народа. За тысячелетия слоновая кость потемнела, отчего фигурка еще больше стала походить на древнего короля, но золотые доспехи, корона и молот-скипетр, молот судеб Гуртангар, утерянная регалия власти цвергов, первым обладателем которой являлся король Гуртаниш Первый Мудрый, сохранили первозданный блеск. Хрисоэлефантинные статуэтки королей древности кобольды выкрали еще до рождения прадеда вестника, Крайдиша. Сам Крайдиш уверял, что является третьим обладателем этого имени, разгуливал в порфире и требовал обращаться к нему не иначе как Крайдиш Третий Великий. Его почитали безумцем. Граниш не помнил лица прадеда. Доныне, пока не нашел статуэтку древнего короля. Цверг продолжил исследовать недра золотых гор. К удивлению он обнаружил статуэтку и самого Крайдиша, а за ней еще одну, заставившую его замереть в недоумении. Она изображала цверга в мутной золотой, словно покрытой дорожной пылью одежде. В руках фигурка держала Резец.
— Это обман, — предостерег Граниш. — Нужно уходить отсюда.
Его слова потонули в звоне монет и перестуке драгоценных камней, которыми наемники наполняли карманы и сумы.
Дъёрхтарда не интересовало золото как таковое, но в его блеске он обнаружил знакомое свечение. Магическая сила звала, умоляла принять ее. Из завалов столовой утвари выглядывал желтый древесный завитый вокруг самого себя корень. Маг потянул, и одна за другой из золота вынырнули четыре разноцветных сферы, вращающиеся на расплетенных концах. Глаза Дъёрхтарда заблестели, дыхание участилось. От посоха веяло первозданной силой, он еще не понимал ее, но она обещала раскрыть секреты, прося взамен свободу от золотой тюрьмы. Не нужно рисковать жизнями, блуждать в гробнице забытого бога, искать проклятый клинок. Маг не сможет обладать Аштагором, он доставит меч Мирадеону, а потом? Останется ни с чем, и когда встретит Карха, или иное могущественное создание, вновь с позором отступит? Нет, ему не нужен Аштагор, обладая Наследием Стихий он остановит любую армию и вернет равновесие между старыми и новыми богами.
Крепко сжимая артефакт в руках, Дъёрхтард заметил Граниша. Цверг строго смотрел на него и отрицательно качал головой. Магу стоило большого труда разжать руки. Наследие Стихий скатился с холма из золота и, достигнув его подошвы, исчез.
Белый Охотник вертел пальцами грубо сработанную глиняную статуэтку медведя. Величайший подарок его народу борут отдаст даром, ничего не прося взамен, ведь и для него самого возвращение Урсуро в родное племя станет великим праздником. От размышлений его отвлекла ругань братьев. Итирон и Ракматирон сцепились из-за массивной золотой гривны и, хотя вокруг возвышались горы сокровищ, никто из них не хотел уступать. Другие наемники с безумными глазами хватали все без разбору, нимало не тревожась о том, как навьюченные выберутся отсюда. Только Амутар сохранил разум, он пытался привести подчиненных в чувство, но они совершенно перестали его замечать. Белый Охотник положил адоранта туда, откуда взял, и отвернулся еще до того, как фигурка зверя растаяла. Но другая вещь сразу же привлекла его внимание: деревянный медвежонок, уткнув в лапы нос, спал, свернувшись кольцом. Белый Охотник не потревожил его сна, но только заботливо присыпал золотыми монетами.
— Откуда здесь этот мусор? — удивился Орбод.
С горы, расталкивая золотые монеты, покатилась какая-то круглая синяя коробка. Граниш первым оказался подле нее. Он раздвинул створки, но внутри обнаружился не подарок, а одна-единственная страница. Причудливые сиреневые узоры раскручивались спиралью и, хотя цверг не мог уяснить содержимого, язык книги не вызывал сомнений.
Дъёрхтард принял от него книгу, повернул в одну сторону, затем в обратную, словно надеясь, что спираль вдруг раскрутится перед ним.
— Ничего не понимаю, — признался он. — Хотя…
— Что ты видишь? — подтолкнул к размышлениям Граниш.
Графемы вращались перед взором мага, одни из них вырывались из общей массы и набирали скорость, другие замедлялись, они перемешивались, менялись местами, складывались в фигуры, наполнялись цветом и наливались звуком, одни образы стремглав сменялись другими, так, что читатель не мог их различить.
— Слишком много всего, — признался Дъёрхтард.
— Концентрируйся, хватайся за образы и не отпускай, пока не поймешь что это.
Разрушая темноту, восходило солнце, кричал ребенок, крестьяне начинали покос, одинокий одуванчик прорастал в скале, созревало первое яблоко молодого деревца, птенец выпадал из гнезда, чтобы первый раз подняться в небо. Маг поделился увиденными образами.
— Первый свет, первый полет, — размышлял Граниш. — «первый» это ключевое слово. Но как смог ты увидеть альгар?
— Не знаю.
— Наверное, тебе помогает сила этого места.
— Наверное, — с сомнением протянул Дъёрхтард. — Но я уже видел альгар. — Граниш внимательно слушал. — В Намару я раскрыл книгу заклинаний Рогдевера. Книга его имени сочла этот поступок важным и отобразила на своих листах. Для меня книга заклинаний говорила альгаром и, глядя в нее, всего мгновение я видел образы. И позже, когда впервые посмотрел на имя Арктощара, оно показалось мне написанным альгаром.
— Ты изучил альгар, посмотрев в книгу заклинаний? — не поверил Граниш. — Так не бывает.
— Помогите мне привести их в чувства, — прервал их Амутар. Склоки усилились, Ракматирон душил брата, Нетфёр и Орбод обнажили мечи.
— Ат-ак-иб-баш.
Сокровищница опустела. Лишенные опоры под ногами, четверо безумцев попадали на пол, их сумы похудели, угас золотой блеск глаз. Из всех богатств осталась только книга, да у своих ног Дъёрхтард обнаружил небольшой цилиндрический мешок, похожий на колчан и с подобной же перевязью, достаточно длинный, чтобы вместить десяток или дюжину таких книг. Бережно опустив книгу на дно, маг перекинул мешок через плечо.
— Нас ждет долгий поход, — заключил Ракматирон, оценив вместительность дарованного склепом мешка.
Белый Охотник первым заметил появившуюся в стене неподалеку белую дверь. Как и приведшую их сюда золотую дверь, ее пронизывали размашистые письмена. Борут прочитал:
— «Из плоти своей я хлеб слепил, а кровь обратил в воду. Я свернул дорогу плащом, а посох мне заменило бедро».
Дверь открывалась на себя, но потянув за ручку, он увидел только белый камень. Белый Охотник обернулся, и оказалось, что побелело все помещение за его спиной, белыми стали и цветы, заглядывающие в окна, стены сузились.
Отряд двинулся в обратном направлении. Густой туман съедал камень позади них, он не пропускал света, так что путники не знали, существует ли обратная дорога или, повернув назад, они окажутся в темноте без начала и конца. Страх непознаваемого подталкивал вперед, никто не сетовал иллюзорности золота, и даже неунывающий Ракматирон старался не оглядываться назад.
Неизвестно, успел ли солнечный луч во внешнем мире пересечь небо, или прошли годы, так неопределенно двигалось, или вовсе стояло в дольмене Нигдарабо время. Но однажды путники ощутили прохладу, волосы их растрепал ветер, хотя они по-прежнему шли средь белых стен. Ветер принес волшебную пыльцу, обрывки страниц и запах чернил. Путники терпеливо шли наперекор, но упрямец не стихал, вновь и вновь бросая в них осколки силы, что нельзя было узреть, но чье сокрытое присутствие явственно ощущалось в каждом его порыве, пылинке, шорохе бумаг.
Граниш подобрал уголок страницы, прочитал и нахмурился.
— Ходим кругами.
— Тебе так только кажется, — не согласился Итирон.
— Нет, «ходим кругами» — эта фраза написана на листке, который я подобрал.
Убедившись правдивости его слов, люди с любопытством подбирали обрывки листов.
— «Что я здесь делаю?» — прочитал Ракматирон.
«А ведь это золото могло быть моим», — эти слова достались Амутару, но он не зачитал их в голос.
— «Вдохнуть бы сейчас соленого свежего воздуху», — гласила записка, доставшаяся Нетфёру.
— «Спятил? Мало тебе небесного океана?» — озвучил свою находку Итирон.
— Что? — удивился бывший моряк.
— Я прочитал это на бумаге. А впрочем, она только отражает наши мысли.
— «Спать хочется», — желание Орбода.
— Ха, спорим, у нашего юнги все мысли о еде! Читай!
— Мне здесь нравится, никакой рыбной вони и помета чаек, — солгал Ракматирон, скомкал и отшвырнул подобранную записку. Нетфёр усмехнулся.
«Брат не будет голодать, чему при надобности поспособствует твое мясо», — читал Итирон и мысленно улыбался.
Только Белый Охотник не приобщился к общей забаве.
«Сядь и подумай», — прочитал Дъёрхтард.
Он сел, скрестив ноги. Опустил руки и принялся расчищать участок перед собой. Он смахнул страницы, смахнул волшебную пыльцу, засыпавшую пол, словно снег в метель. Погрузившись в себя, он продолжал бездумно двигать рукой, и когда пыльцы почти не осталось, камень под его кистью начал размягчаться, растрепался белыми кудрями и поднялся рядом перьев. Справа от мага он оплавился углями, слева осел выемками, наполненными водой. Дъёрхтарду не нужно было оборачиваться, чтобы узнать о камешках, формирующих четвертую сторону янтры. За его спиной вытянулось свиристящее древо. В магической буре оно звучало не привычным свистом, но гудело раскатами баса. В шуме ветра теперь угадывались отдельные слоги заклинаний, словно дерево повелевало непогодой. Маг извлек из мешка и положил на колени книгу в синем переплете, закрыл глаза и опустил ладони на страницы. Ветер усилился, единым порывом сорвал дорожные лохмотья Дъёрхтарда и сам стал для него невесомой развевающейся мантией цвета вечернего неба. Беспорядочно вращаясь и сталкиваясь, порывы ветра вспыхивали белыми звездами, и снова, будто в грозу, звучал в отдалении раскатистый глас могущественного колдуна. Дъёрхтард поднял веки. В бездонных глазах проносились стада туч, подстегиваемые бичами-молниями. Повелительным низким голосом он продекламировал:
Буря перестала. Глаза мага вернули прежний серо-голубой цвет, обрывки мыслей прекратили кружение. Дъёрхтард закрыл книгу и поднялся, на нем снова была износившаяся одежда. Но его спутники, казалось, только сейчас заметили нечто необычное и, не находя слов потрясению, молча переводили взгляд с мага на нечто позади него.
Обернувшись, маг увидел себя. В прекрасной ветреной мантии он по-прежнему сидел перед свиристящим древом и держал раскрытую книгу. Но сидящий Дъёрхтард был старше, лицо его с годами заострилось, взгляд немигающих глаз насквозь пронизывал себя молодого. Взгляд уверенного, достигшего своих целей человека. Оба молчали. Маг смотрел на постаревшего себя, и вскоре тишина стала для него невыносима, захотелось скорее убежать отсюда, от этого взгляда, от самого себя. Амутар разрушил тишину:
— Развей его, как сделал с золотом.
Сидящий Дъёрхтард перевел взгляд на говорившего. Маг не изменился в лице, но наемнику почудилась в нем насмешка или даже скрытая угроза. Амутар потупился и отошел на пару шагов.
— Кто ты? — потребовал ответа молодой маг. Постаревшая копия молчала.
— Мне кажется, это ты, — озвучил очевидное Орбод. Нетфёр хохотнул.
Но Дъёрхтард отнесся серьезно к словам наемника. Вероятно, тот и сам не понял, что сказал, но что если это правда? Что, если Дъёрхтард на самом деле это колдун, сидящий в центре янтры, а его самого, того, что пришел в склеп Нигдарабо не существует? Может он дух, или аватар этого мага, в ожидании своей частицы, тысячелетия недвижимо сидящего здесь, или даже заклинание, которое теперь за ненадобностью будет прекращено.
— Попробуй развеять, — согласился Граниш.
— Ат-ак-иб-баш.
Белый туман возник и рассеялся, маг продолжал сидеть на прежнем месте. Старик шумно вдохнул, он поднимался на ноги. Дъёрхтард ощутил, как магия этого места стекается в руки незнакомца, а его собственные руки задрожали. Сейчас старик его уничтожит! Развеет по ветру, и прах его станет волшебной пылью! Старый маг носил высокие сапоги, потому, выпрямившись, оказался даже выше себя молодого. С хлопком он закрыл книгу и вручил себе же. Затем развернулся, шагнул прочь, громко лязгнув каблуком сапога, и растаял в небесном плаще.
Все облегченно выдохнули.
— Я почти испугался, — с бравадой заявил Нетфёр.
Дъёрхтард погрузился в хитросплетения письмен второй книги.
— Обрыв, равнина, корабль с развивающимся парусом, человек с пышными усами и крупным носом, дом в болоте на сваях, — описал маг увиденные образы.
— Я тоже, когда наберусь, вижу всякое разное и вперемежку и связи никакой, — со знанием дела заявил Нетфёр.
— Связь должна быть, — возразил Граниш.
— Какая? — вопрос бывшего моряка оставили без ответа.
— Можешь повторить стих? — продолжил поиски разгадок цверг. Дъёрхтард повторил. — Какие-нибудь образы совпадают с теми, что ты видел сейчас? — Маг отрицательно покачал головой.
— Мне это больше напоминает начало истории, написанной на золотой двери.
Но теперь Граниш не согласился. Тремя пальцами он взял первую найденную книгу и многозначительно посмотрел на мага.
— Точно, — обрадовался внезапному открытию Дъёрхтард, но вместе с тем смутился собственному разуму стоячей воды. Он никогда не учился в академии магов, но предположил, так чувствует себя неофит, когда прикасается к мастерству наставника и осознает собственное невежество.
— Это еще что? — сузив глаза, процедил Итирон. В полу, на месте где только что сидели оба мага, появился квадратный голубой люк.
— Похоже на трюм! — воодушевился Нетфёр. Он не умел читать, это сделал Итирон:
— «Я повстречал первую в роду женщин. Красавицу сватали Громозвучному, дабы навеки скрепить союз двух семей».
Итирон потянул кольцо и люк приподнялся. Из отверстия в полу хлынула вода. Товарищи попытались помочь, но сила потока была такова, что сбивала с ног. Помещение быстро заполнялось водой.
Раздался гром. Комната накренилась, путники попадали. Громыхнуло с новой силой. Одна стена взорвалась красным фонтаном, другая обратилась синей пеленой. Две силы сошлись воедино, взвились волной и смешались цветами. В слиянии брызг рождались огромные кусты сирени, чьи листья сияли звездами во мраке. Молния разорвала потолок, обрушился пропастью пол, не осталось ничего, кроме бушующей сиреневой волны. Стихия, как ураган листья, негостеприимно швыряла тщедушные телеса, заглушала их писк рокотом. Путники отчаянно трепыхались, глотали солоноватую густую жидкость. Разлученные они взывали друг к другу, но сквозь бурю с трудом различали даже собственные голоса. Дъёрхтард обращался к древним силам, но вода переворачивала его и заливалась в рот. Белому Охотнику вспомнилась борьба с Облачным потоком, но в этот раз, сам рискуя утонуть, он не выпускал Граниша, и вновь и вновь вырывал его из объятий беспощадной стихии. В перерывах между раскатами грома мужской голос звал товарищей.
Он стоял на причудливом синем плоту, состоящем из двух круглых частей, словно в раскрытой раковине, и орудовал широкой ветвью белой сирени как веслом. Перед плотом волны стихали и воды разглаживались, но за ним вновь сталкивались, продолжая свою бесконечную битву. Люди плыли на свет сирени в его руках и, поднимаясь на борт, замирали в изумлении. Тот, кто на их глазах испустил дух на копье Анаяра, стоял живьем во плоти.
— Сиаран, дружище, — воскликнул, взобравшись на борт Нетфёр. — Ты же умер!
— Верно. Мне позволили последний раз сходить с тобой в море.
— Ох, — Нетфёр обнял друга, но тот продолжал грести, ибо не мог остановиться.
— Кто позволил? — живо поинтересовался Дъёрхтард.
— Привратник Ветхого Плаща.
— А кто он?
— Не знаю, честно. Я умер, а не поумнел. Знаю только, что в этих стенах от мира спрятана великая сила, или мир спрятан от нее.
— Стены? — фыркнул Итирон. — Не вижу никаких стен, — он обвел сиреневые воды руками. — Это похоже на бредовое видение.
— Или на сон, — высказался Дъёрхтард. Его слова заставили остальных задуматься. Наступила тишина, грохот бури не смел взбираться на плот. Граниш нарушил молчание.
— Сиаран, ведь привратник неспроста позволил помочь нам?
— Я вернулся, — начал рассказ Сиаран. — Потому что услышал голос волн. Они говорили о смерти, и я понял, все вы можете погибнуть. Я решил помочь вам пережить эту комнату. Но, — он помедлил, — этим поступком я отсрочил смерть, но в одной из последующих комнат могила теперь ждет одного из вас.
— Вот как? — огрызнулся Итирон. — Променял возможную смерть на реальную? Ты же умер, как тебе вообще разрешили вмешиваться в наши жизни?
— Я только отсрочил неизбежное, — поправил Сиаран.
— Но ведь ты не знал наверняка, умрем мы здесь, или нет, — вмешался обычно молчаливый Орбод.
Белый Охотник сложил руки на груди. «Глупцы, — говорил презрительный взгляд, — наслаждайтесь тем, что есть, а не разглагольствуйте о том, как могло быть».
— На самом деле знал. Один из вас должен был умереть, — он обвел взглядом всех присутствующих, на мгновение задержавшись глазом на Нетфёре.
— Понятно! — уловил неумышленную подсказку Итирон. — Если в следующей комнате нам представится выбор, пожертвуем моряком.
— Прекратите! — приказал Амутар. — Лучше расступитесь и посмотрите под ноги.
Когда все кроме Сиарана разошлись, оказалось, что плывут они не на плоту, а на раскрытой огромной синей книге. Дъёрхтард погрузился в созерцание письмен.
Слуга нес фату невесты, затем споткнулся, согнулся и обратился деревянной статуей. Одновременно с ним замерла женщина, фата стала периной, невеста изголовьем кровати, а слуга спинкой с другой ее стороны. Кровать развернулась, теперь было видно только фигуру слуги. Его ноги исхудали, плечи сузились, руки поднялись прямыми палками, он походил на стул. Он опрокинулся вперед, раскололся каменными берегами, соединяющая спинку палка вздулась мостом, под ним заструилась река. Мост распался на отдельные доски, поднялся вертикально, следом за ним потянулся один берег, и река начала стекать вниз. Берег и река образовали небо, оно разлилось дождем, и бревна моста выросли деревьями.
— Река, мост, колесница, дерево, небо, земля, кровать, стол, свадьба, — перечислил маг.
— Понятно… — протянул Итирон, выражая противоположное сказанному общее мнение.
— А мне правда понятно, — возразил Нетфёр и прочитал:
— Это потому что он не умеет читать! — сообразил Ракматирон.
Дъёрхтард предложил мореходу озвучить вторую синюю книгу, но в ней, ровно, как и в первой, тот не увидел ни слова.
— А у тебя есть догадки, о чем здесь говорится? — маг указал под ноги.
— Это загадка, — проявил верх наблюдательности Нетфёр, — в них я не силен.
Плот причалил к огромному дереву. Как только путешественники сошли на корни, книга, на которой они плыли, уменьшилась до привычных размеров и незамедлительно составила соседство двум сестрам в мешке Дъёрхтарда. Сам лодочник исчез. Исполинское древо вырастало во тьму, его крона терялась в дали, и о размерах великана можно было судить по сверкающим в вышине далеким листьям и цветам. У подножья в стволе разверстой пастью зияло дупло. Паутинкой в нем сплетались слова:
«Я повстречал первого в роду мужчин. Могучей силы воин не ведал поражений. Услышав меня, он не выказал сомнений и ринулся в бой».
Ближайшим к дереву находился Орбод. Он пролез в дупло, а когда обернулся, оказалось, что спутники ожидают его в прежних позах. Он повертел головой, но не обнаружил в дереве дупла.
— Что вы только сейчас видели?
— Ты подошел к дереву, затем обернулся. Все, — отрапортовал Ракматирон.
— Мне показалось, — Орбод нахмурился, пытаясь вспомнить, что же именно ему показалось. Но в памяти путешествия в дупло не нашлось, через дерево прошел кто-то другой. Обдумав услышанное, он вспомнил, что все произошло именно так, как сказали. Чувство сомнения его оставило.
Теперь они находились в каменной пасти, скалящейся сталактитами и сталагмитами. С клыков стекала, скрепляя в колонны зубья невиданного зверя, слюна. В темноте хоронился страх. Он выжидал и молчал и для привлечения внимания выпустил маленького черного паучка. Существо обежало компанию, оставляя после себя шелковый след и, завершив круг, проворно засеменило обратно в темноту. Путники, не сговариваясь, пошли за ним. Белая нить привела к тяжеловесному каменному круглому рундуку. Он не был заперт. Понадобились усилия всех присутствующих, чтобы сдвинуть массивную крышку-плиту. Подняв клубы пыли, с могильным скрежетом она повернулась в сторону. В рундуке оказалось множество оружия различных форм и размеров.
— Нас готовят к битве, — предостерег Амутар.
— В таком случае вооружимся получше, — беззаботно отозвался Ракматирон. Себе он выбрал короткий меч и кинжал.
Свои мечи наемники растеряли в бушующих водах. Нетфёр облюбовал абордажную саблю, а за пояс заткнул несколько ножей. Орбод обольстился виду богатой нагинаты, хотя и не был мастером во владении этим коварным оружием. Итирон, подумав, взял короткий меч и одноручный топор. Предводитель наемников ограничился одним только длинным мечом. Дъёрхтард, к изумлению, обнаружил среди камня, дерева и металла перетянутый красной лентой свиток, и даже для арбалета Граниша здесь нашлись маленькие болты. Белый Охотник отказался принимать участие в дележке и положился на врожденный дар. Он обернулся огромным медведем, поразив не знавших о его способностях наемников.
— Хляби морские! — не удержался от восклицания Нетфёр.
Граниш приник ухом к земле, но сразу же поднялся — пещера не имела прошлого.
Дъёрхтард между тем переписывал свиток в книгу заклинаний. Закончив, он попросил наемников сложить оружие, перекрестив остриями.
— Гы-ше-фа-те-бе-год ек-уво.
Клинки вспыхнули, как прутики в костре. Наемники встревожились, но пламя горело размеренно, не перекидываясь на рукояти. Амутар первым вытащил меч.
Когда вооружившись, все стали озираться по сторонам в поисках неведомого противника, крышка сундука шумно затворилась. Он поднялся на восьми серых лапках, стряхнул пыль и обратился огромным пауком.
Наемники двинулись на паука одновременно. Орбод взмахнул нагинатой, но соперник, несмотря на пугающие размеры, проворно отскочил. Пятеро отгоняли его пламенем и пытались окружить, а Белый Охотник шел чуть поодаль, выжидая момента для стремительного прыжка. Дъёрхтард читал молнию, Граниш крикнул, чтобы люди разошлись, и паук, почуяв угрозу, отпрянул в сторону и скрылся в темноте. Молния, злобно шипя, разогнала тьму, но никого не ранила.
— Он постарается добраться до тебя, — предупредил мага цверг.
— Ви-ди-ит-та-ло, — вместо ответа произнес Дъёрхтард. Зубцы красного пламени поднялись от земли до уровня его глаз. Он оказался в огненном кольце, но при этом мог свободно вытянуть руки в стороны, не боясь обжечься.
В темноте вспыхнули красные огоньки, щелкнули жвала, затем огни погасли, но вскоре появились с другой стороны.
— Он играет с нами, — заключил Амутар. — Никому не отходить! Подождем.
Паук обнаружил себя еще несколько раз, после чего на длительное время затаился.
— Может, убежал? — робко предположил Орбод.
— Нет, — Граниш обладал гораздо более острым слухом, нежели его компаньоны. — Паук движется, и он не один.
Ожидая большое, они упустили малое. Некоторые камни медленно ползли к ногам. Учуяв пауков, Белый Охотник зарычал и раздавил одного из них. Остальные пауки как по команде ринулись в атаку. Они лезли из щелей, выходили из темноты и сваливались со сталактитов. Одни из них меньше сенокосцев, другие впятеро крупнее птицеедов, но все одержимы жаждой убийства и без страха смерти. Опаленные клинками и огненным щитом они опрокидывались навзничь и поджимали скрюченные лапки, но следующая волна пауков уже топтала еще дымящиеся тельца. Находясь в море бесчисленных тварей, невозможно было избежать укусов. Наемники скрипели зубами и вздрагивали, получив очередную порцию яда. Белому Охотнику приходилось легче всех. Только самые крупные пауки могли проколоть его шкуру — их он раздирал в первую очередь. Подобно ему, Граниш разил только крупных тварей, он испытывал боль от многочисленных укусов, но его тело благодаря особенности питания цвергов игнорировало большинство ядов Яраила.
Дъёрхтард уже подобрал подходящее случаю заклинание, но дожидался окончания действия огненного щита, боясь усугубить положение.
— Держитесь! — предупредил он, когда огненное кольцо опало, — аш-ва-ки-шоф.
Сильный порыв ветра разбросал пауков, свалил людей с ног и взлохматил шерсть медведя. Граниш вцепился пальцами в трещины на земле, подобным образом поступили и пауки, самые тяжелые из которых сохранили позиции. Компания получила кратковременный отдых. Но большинство пауков, поднявшись, остались целы и отовсюду продолжали прибывать новые полчища этих тварей.
Ракматирон громко вскрикнул. Его опутали шелковые тенета, концы которых держали большие, в два локтя каждая, лапы. Их обладатель, неприметный, сливающийся с камнем паук, висел на сталактите вниз головой и подтягивал к себе добычу. Ракматирон извивался отчаянно, но от неожиданности выронил меч и не имел возможности освободиться самостоятельно. Его боевые товарищи не могли оторваться от собственных задач. Дъёрхтард выпустил в паука призрачное копье, но промахнулся. Когда Ракматирон поднялся в воздух на три аршина, Белый Охотник навалился на сети передними лапами и притянул наемника к земле. Борут защищал его телом, однако не мог разорвать вязкие шелковые нити клыками и когтями. Очень скоро и сам он оказался в сетях. Второй спустившийся с соседнего сталактита паук не мог поднять массивного медвежьего тела, вместо чего стал спускаться по ниточке, толщиной с бечевку, предварительно закрепив ее на камне. Граниш выстрелил и попал ему в глаз. Паук попятился на другую сторону сталактита, где и затаился. Четверо оставшихся на ногах наемников вскоре также оказались в сетях. Обессиленные от большого количества принятого яда, они больше не могли сражаться. Дъёрхтард взирал на разгром отряда сквозь туман усталости. Длинный, полный загадок и опасностей день вымотал мага, последние сотворенные заклинания внесли хаос в мысли и чувства настолько, что в тот момент он не мог сконцентрироваться и чтобы зажечь лучины. Откуда-то издалека он услышал голос Граниша:
— Он здесь, — цверг с силой надавил ему на сухожилие внизу кисти, другой рукой указал куда-то в темноту.
Боль вернула Дъёрхтарда в чувства. Опустив глаза, он увидел, что почти по колено увяз в пауках, при том совершенно не чувствует ног. Что ж, ноги не понадобятся. Дыханием анияра он перенесся в направлении, указанном Гранишом, и чуть не столкнулся с вожаком всей этой ползучей братии. Гигантский паук медленно потянул к нему передние лапы, жвала стали раскрываться, еще мгновение и они разрежут надвое тщедушного двуногого.
— Ет-ер-иф-шах.
Чудовищный паук прыгнул, уродливой громадой навис над жертвой, но вдруг рассыпался пылью. Маг, не способный более стоять на ногах, упал. Голова его шла кругом, руки дрожали, он перестал слышать треск пауков, но не знал, завершилась ли битва, или это он оглох.
Что-то блестело в куче праха. Что-то красное прежде знакомое. С трудом различая пространство впереди себя, Дъёрхтард нащупал покатый деревянный предмет, придвинул поближе и, узнав, поднес к губам. Кровь Праведника уняла трепет мыслей, подняла на ноги и залечила раны. Маг взбодрился, словно могучая волна прошла сквозь него, смыла усталость и грязь и даром оставила силу. Дъёрхтард повернул назад, но успел сделать один только шаг, когда земля дрогнула, в месте, где только что стояла чаша, осыпалась, увлекая паучий прах в недра норы, достаточно широкой, чтобы в нее мог пролезть подросток.
С гибелью предводителя пауки разбежались. Граниш и Белый Охотник в облике человека освободили остальных людей от пут. Все пятеро находились в бессознательном состоянии. Дъёрхтард поднес кубок к губам Итирона, лежащего к нему ближе всех. Как только первая капля божественной крови коснулась языка, мужчина шевельнулся. Открыв глаза, он некоторое время растерянно смотрел на склонившегося над ним мага, но, когда Дъёрхтард попытался оторвать чашу от его рта, вцепился в нее мертвецкой хваткой. Маг не обладал достаточной физической силой, чтобы вырвать чашу из его рук, умерить неуемный аппетит удалось оплеухой, которой Белый Охотник опрокинул Итирона. Оскорбленный, наемник вскочил на ноги, но увидев, что в чаше осталось меньше половины напитка, только усмехнулся и облизнул губы. Когда весь отряд воспрянул, Дъёрхтард повел к дыре.
— Я могу пролезть, — после осмотра места смерти гигантского паука заключил Граниш.
— Она может тянуться на версты, а в итоге закончиться тупиком, в котором не будет места, чтобы развернуться, — усомнился в разумности предложения цверга Амутар.
— Свяжем из паучьих нитей такую длинную веревку, какую сможем, я обвяжусь ею и спущусь.
Бо́льшая часть паутины сгорела стараниями Дъерхтарда и полыхающего оружия, удалось сплести лишь около восемнадцати саженей нитей, которые для большей крепости скрутили подобно канатам. Обвязавшись, Граниш полез в яму.
Первую треть пути он преодолел ползком, вторую — согнувшись, остаток прошел без стеснений. В норе не было ничего примечательного, только земля и камень, но когда лаз закончился просторной залой, Граниш увидел маленькие огоньки, чей свет постепенно менялся от красного к зеленому, затем к синему и белому и возвращался к красному. Цверг хотел подойти ближе, но как скоро зашел в залу, веревка натянулась.
— Все в порядке, я смогу вернуться! — крикнул он, оборачиваясь.
— Хорошо, мы ждем, — отозвался Амутар.
Граниш развязал веревку и продолжил исследовать место. Через несколько шагов, почувствовав за спиной какое-то движение, он обернулся — лаз закрылся огромной каменной плитой. Пути назад нет, но Граниш еще не собирался возвращаться. То, что издали он принял за огоньки, при ближайшем рассмотрении оказалось цветами с четырьмя лепестками. У них не было видимого продолжения: стеблей, листьев, корней, росли они прямо из стен. Распускающиеся бутоны подобные тюльпанам горели красным пламенем, лепестки огня раскрывались и зеленели. Но цветок ни мгновения не застывал в одном положении, лепестки опускались дальше, наливались росой, зелень синела и сворачивалась до поры, пока все лепестки не соединялись в новое цельное основание бутона, не отличимое от прежнего. Бутон светлел, раздувался и наконец взрывался снопом белых искр. Они не разлетались, очерчивали контуры четырех новых розовых листьев, и все начиналось сызнова. Между цветками не было консонанса: пока одни зажигались, другие гасли, но зрелище завораживало, и любоваться им можно было бесконечно. Наблюдая за ними, Гранишу стало казаться, что он видит символы родного языка. Первое время удавалось распознать только отдельные буквы, которые не складывались в цельные слова. Разгадав загадку, он стал последовательно читать буквы, которые образовывались цветами, находящимися в одном цикле развития. Начал Граниш с белой вспышки и на каждую стадию получил строку:
Поставив первую строку в конец, Граниш повторял стихотворение, пока не выучил. Но раздумывая о смысле, так и не нашел разгадки. Он углубился в пещеру.
Окруженный с двух сторон, словно верными стражами, огромными многогранными сильгисовыми колоннами, на величественном троне из этого же кристалла восседал скелет. Слишком маленький, чтобы некогда принадлежать взрослому человеку, он имел слишком длинные конечности, чтобы некогда принадлежать ребенку. Трухлявые кости скелета наполовину рассыпались, недоставало многих ребер и позвонков, нижней челюсти, левая глазница переходила в зияющую дыру в центре головы, тазовая кость раскололась, левое колено разрушилось, правая ступня истлела. В правой руке он держал Гуртангар, в левой — синюю книгу. У подножья трона копошились крошечные паучки. Когда Граниш заметил их, они составили фразу: «Любая из этих вещей навсегда может остаться с тобой». Цверг потянулся к синей книге. В этот момент скелет зашевелился. У него не было легких, но воздух зашумел в пустых глазницах. Он поднял голову, и осыпалась вековечная пыль, кости срослись, обросли мясом. Еще миг и Граниш узнал цверга в королевской порфире — почти половину века они жили в одном доме.
— Граниш, прежде чем сделаешь окончательный выбор, позволь отцу сказать несколько слов.
— Говори, кто бы ты ни был, — бесстрастно согласился сын.
— Когда-то цверги свободно бродили под звездами, предсказывали судьбы народов и ковали оружие такой силы, что страшились его сами рошъяра. Мы были столь сильны, что те, кто величаются людьми богами, почувствовали в нас угрозу, и подобно тому, как уничтожили альмандов, уничтожили нас. Да, мы еще живем: едим, спим, размножаемся, но это ли жизнь, о коей заботились наши предки? Альманды пали, а мы остались жить в страхе. Забились под землю и трясемся над своими ничтожными жизнями. Мы как черви копошимся внутри плода. Среди нас нет более звездочетов и духовидцев, мы разучились держать оружие и оберегать свой кров. Внутри нашего дома вражда и раздор, и ныне нет того короля, за чью идею стоит жить и умирать. Прошу тебя, Граниш, окончи наше изгнание. Возьми Гуртангар и вернись к своему народу. Ни один цверг не пойдет против воли твоей. Объедини тех, кто еще умеют держать меч, и вместе мы изгоним троллей от домов наших. Объедини тех, кто еще умеют мыслить, и мы найдем способ подняться на поверхность. Сделай правильный выбор и не жалей о нем после.
— Я сделал выбор, когда покинул Баркхааш. Ведь речь не только о нашем народе, — Граниш потянулся за книгой.
— Подожди еще немного. Увы, я не могу остановить тебя, но знай: будь в моей власти, ценой собственной жизни или жизни всех моих сынов я вернул бы цвергам Гуртангар. А ты, Граниш, также тверд в решении? Потому что, выбрав книгу, в скором времени ты погубишь многих соотечественников.
— О чем ты говоришь? — потребовал ответа Граниш. Но собеседник застыл, невидящие глаза смотрели в пустоту.
Граниш вытащил книгу из неподвижной руки. Орниш вместе с троном рассыпались в пыль. Пещера задрожала, закачалась, стали рушиться кристаллические колонны. Граниш побежал обратно. Он быстро преодолел пещеру цветов крина. Вход в лаз больше не был заслонен и, юркнув внутрь, он обвязался веревкой и дважды дернул, давая понять, что возвращается. Он пробежал треть длинны норы стоя, а когда своды сузились и пришло время согнуться, перед носками сапог увидел крошечные сталагмиты, образующие предложение: «Их поединок расколол небеса, разметал листья Древа и всколыхнул Реку». Граниш переступил слова, но нога его коснулась не земли, а неба. Он выпрямился, ибо отныне не был стеснен темными стенами и не узнал местности: пещера исчезла, пушистым ковром стелились облака под ногами, другие проплывали высоко над головой, и не было видно им какого-либо конца или края.
Поведав вкратце о путешествии, но умолчав о разговоре с отцом, Граниш повторил заученный стих и только что виденную фразу, которые Дъёрхтард немедленно записал в походный журнал. После этого маг неохотно раскрыл синюю книгу:
— Рука, нога, высохшая старуха, — и равнодушно закрыл. — Бесполезно, в этих книгах никакого смыслу.
Книгу передали Нетфёру, но моряк ничего в ней не увидел.
— Но ведь ты смог прочитать надпись на плоту! — воскликнул Ракматирон. — Почему?
— Наверное, потому, что он оказался в родной стихии, и ему помог друг, — ответил Амутар.
Граниш призадумался. Находясь под землей, он спустился под землю еще глубже, так неужели отец для него не столько хороший друг, как один наемник другому?
— И потому, что разум Нетфёра свободен от языка, — напомнил он.
Среди бескрайнего неба не было какой-либо тропы, или ориентира, указывающего направление, и пока путники озирались по сторонам, над ними пролетела стая необычных синих ибисов. Они находились на нужном расстоянии один от другого, составляя некую сложную композицию. Когда вся стая удалилась настолько, что полностью оказалась в поле зрения глаз, путешественники смогли прочитать образуемое телами и крыльями послание: «Здесь нет для вас испытаний». Ряды ибисов смешались, птицы замерли, а затем ринулись вниз в одну точку. Один за другим они достигали облака, заменявшего землю, и исчезали в фонтане перьев. На месте падения ибисов обнаружилась очередная синяя книга. Перья рассыпались строками вокруг нее, каждая из них образовывала сторону квадрата, заключавшего в себе книгу. Четверостишье читалось справа налево, начиная с дальней от компании строки:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Дъёрхтард раскрыл новую книгу и лицом выразил недоумение.
— Здесь образы из первой книги.
В подтверждение слов он повторно изучил книгу, найденную в сокровищнице, тщательно сравнил переплеты обеих книг, взвесил в руках, но действа эти были излишни, не нужно понимать альгара, чтобы признать правдивость слов мага, ибо графемы обеих книг совпадали в точности.
— Все повторяется, — заключил Итирон. Все заворожено ждали продолжения. Дъёрхтард, чьи мысли были схожи, услышал свои же догадки. — Первая комната — это огонь, затем воздух, вода и земля. Теперь стихии повторяются, хотя порядок изменился.
— Не уверен, что первая комната выражала огонь, — робко возразил Орбод, но никто его не услышал.
— Подсказку к огню дал нам воздух, вода раскрыла себя сама, — размышлял Амутар. — Остаются воздух и земля. Значит, огонь объясняет воздух или землю, а земля говорит о воздухе или о себе самой.
— В сокровищнице была только загадка, — вспомнил Белый Охотник.
— Или мы не заметили подсказки, — испугался такой вероятности Орбод.
— Едва ли. Мы не прилагаем усилий, чтобы найти все эти загадки-подсказки-отрывки некой истории, — ненароком успокоил его Итирон.
— А что касается подсказки, полученной Гранишем? — продолжил мысль Амутар. — Может, земля ключ и к себе, и к воздуху?
Дъёрхтард раскрыл вторую и четвертую книги. Он пытался различить что-то общее в образах, но только хмурился.
— Нет-нет, — остановил их цверг. — Сейчас воздух, а мы имеем загадку аналогичную огню.
— Все правильно, а следующий огонь вновь не будет давать подсказок, но отсылку к нему мы получили сейчас, находясь в стихии воздуха.
— Нет, — снова попытался объяснить Граниш. — Можно предположить, что земля подходит на роль подсказки для себя и для воздуха, но тогда следующая земля не даст по аналогии подсказку воздуху, потому что мы ее уже получили во второй комнате — в комнате воздуха.
Амутар вынужден был согласиться с Гранишем.
— Как бы то ни было, — завершил спор Нетфёр, отнимая и складывая книги в стопку, как детские кубики. — Что с подсказками, что без них, мы все еще не понимаем содержания книг. — Закончив, он по-детски улыбнулся — конструкция из пяти книг вышла устойчивой.
Граниш задумчиво изучал записи Дъёрхтарда. С особым интересом он перечитывал последнюю и предыдущую подсказки, чувствовал, разгадки вертятся перед носом, но никак не мог их осознать.
— А что с историей, чьи обрывки мы читаем перед каждой новой местностью? — спросил Ракматирон. — Раньше, упомянутые события в том или ином виде можно было ожидать за дверью. А теперь? Последняя строка гласила: «Их поединок расколол небеса, разметал листья Древа и всколыхнул Реку». И верно, мы попали на небеса, но где же поединок? Почему здесь для нас нет испытаний?
— Мало тебе прошлого боя? — вместо ответа сказал Нетфёр. — Может здесь требуется альв, а среди нас таких нет. Вот и весь сказ.
Разговор утих как по команде. Впереди них возник большой, свитый из мертвых колосьев и трав черный гроб. Он стоял вертикально, в разверстом чреве зияла ночь.
— Я туда не пойду! — предупредил Орбод.
Контуром гроб окружили звезды, их свет собирался в слова: «Громозвучный пал, а Воин трофеем взял рог его». Нетфёр шагнул по направлению к черноте.
— Подождите! — вновь попытался привлечь внимание товарищей Орбод. — Что мы знаем о Нигдарабо? Чем закончились его странствия?
— Только одно и знаем, — ответил Дъёрхтард: — он умер.
Один за другим путники, шагая, скрывались в темноте. Оставшись в одиночестве, Орбод всплеснул руками и, тяжело выдохнув, отправился следом.
Одна только пыль. Ровным слоем, сколько хватало глаз, пыль засы́пала пространство вокруг. Серая пустыня без начала и конца, она протянулась к горизонту и дальше, поднималась беспросветным серым небом. Пыль доставала людям колен. Она не приминалась подобно снегу и, расступаясь пред ногами, смыкалась вновь, стирая следы и заволакивая бреши. Порою в этой серой однородной массе, поднятый поступью чужеземцев раскрывался в давно отзвучавшем крике истлевший череп, всплывало человеческое ребро или клык неведомого зверя. Но кости эти хранимые прахом товарищей, обнаруживали такую хрупкость, что прикосновение грубой кожи приобщало их серому океану. Одна только пыль, и только вдали над серой гладью возвышался задремавший ковчег.
Путешественники двинулись к нему. Медленно, склонив головы и опустив плечи, словно каторжники, сосланные на галеры и смиренные участью своею бичевой. Впереди, выбрасывая длинные ноги из праха, шествовал Белый Охотник, последним, почти не поднимая ног, семенил Граниш. Молчал острослов Итирон, как никогда серьезен был ветреный брат его, не прибег к помощи магии Дъёрхтард, он воспринимал путь к ковчегу за паломничество, кое не до́лжно осквернять облегчением своей доли. Покойно и неторопливо двигались они, и только Орбод нервно покусывал губы и поглядывал по сторонам, глаза его пугала и угнетала бесцветность этого мира, а чуткое сердце предвосхищало беду.
Когда приблизились, стало понятно: не ковчег то вовсе, но рог великого зверя. Присыпанный прахом, он не мог шелохнуться, но безмолвно тянулся к серой хляби небес. О размерах чудовища можно было судить из того, что вся компания уместилась бы в одном только его роге.
— Я не знаток истории, — сказал Амутар, — но предположу, что это и есть тот рог, что трофеем взял себе воин.
— Рог Вологама, — подтвердил Дъёрхтард. — В названии артефакта запечатлелось имя павшего айинъяра, и если мы верно поняли пророчество одного древнего мага, звук этого рога станет знамением больших несчастий.
— А кто убил его? Кто этот воин? — маг пожал плечами. Амутар неопределенно махнул рукой. Резкое движение всколыхнуло пыль с кормы ковчега или рога: белую кость покрывали алые всполохи, рог навеки пропитался кровью зверя. Продолжив стирать прах, наемник прочитал слова, начертанные кровью: — «Один из вас да возляжет здесь».
— Издали он походил на ковчег, на подступах — на рог, но теперь, в особенности после обнаружения этих слов, я скорее назову его гробом, — заметил Нетфёр.
Его сравнение вызвало в памяти остальных древний обычай, по которому павшего воина сплавляли в лодке по реке в последний путь. Рог или гроб очистили от праха полностью, изучили со всех сторон изнутри и снаружи, но иных подсказок к действиям не нашлось.
— Один из нас должен умереть, — ужаснулся Орбод. — И мы должны выбрать того, кто это сделает.
— Никаких выборов, — упредил возможные споры Граниш. — Здесь нужен доброволец и пусть им буду я. — Под недоуменными взорами он взялся за борт, готовый сделать шаг в неизвестность. Но прежде, Белый Охотник схватил его за руку крепче, чем того требовалось.
— Пусть изгнан ты, Граниш, сын Орниша, но семья твоя жива. И я знаю, как зло не звучали бы их проклятья, смерть твоя лишь умножит их горе.
— Я не умру, — пообещал цверг. — Ибо полагаю это испытанием. Хозяин склепа, желай наших смертей, давно бы нас убил.
Однако Белый Охотник стоял на своем и не разжимал хватки, покуда Граниш не уступил. Борут опустился в гроб без промедления и страха, не попрощался и не ждал прощания других. Лежа в полости древней кости, он смотрел в пыльное небо и жалел лишь о том, что в этот час, который может стать его последним, не видит ни солнца, ни луны и звезд над головой. Как скоро мысль эта посетила борута, вертикальный столп ветра низвергся на него, и в кратком порыве этом прозвучало: «Живи!». Но более того ничего не произошло.
— Теперь нет сомнений, — Орбод повторил свою мысль, — кому-то из нас суждено умереть!
Как бы то ни было, но придумать иного не удалось, и теперь уж никто не стал возражать Гранишу. Маленький цверг утонул в объятьях костяной громады. Но ни размеры рога, ни возможная смерть не пугали его, ложась на спину, он думал, какие еще испытания ожидают отряд в других залах. Голос повелел жить. Следующим в гроб пожелал лечь Ракматирон, но старший брат незаметно для остальных придержал его, шепнув на ухо:
— Не спеши, умереть всегда успеешь.
Таким образом, следующими в гроб последовали Амутар, Дъёрхтард и Нетфёр. И каждому из них таинственный властный голос наказывал жить. Рассудив, что выждал достаточно, испытание прошел Итирон, а затем позволил опуститься в гроб брату. Когда Ракматирон вернулся в отряд живым и здоровым, Орбод уже не сомневался, что должен умереть.
— Я не собираюсь умирать! — воспротивился он.
— Тебе что, помочь? — колко осведомился Итирон.
— Я этого не сделаю! Я умру! — от страха глаза его округлились, он задрожал и стал пятиться. Амутар и Ракматирон его удержали.
— Орбод, успокойся, — попросил Граниш. — Никто из нас не считает, что ты умрешь. Мы остались живы, останешься жив и ты, — эти слова немного успокоили наемника. Он обхватил себя руками и, покачиваясь, умоляющими глазами посмотрел на Граниша.
— Я не умру?
— Нет.
Орбод покачался еще немного.
— Отпустите меня, я готов, — голос его больше не дрожал.
Его послушали. Орбод сделал уверенный шаг по направлению к гробу, но вдруг развернулся и побежал прочь. Наемники ринулись следом, но сделав шесть шагов, Орбод оступился и упал. В тот же миг пыль сомкнулась над ним. Отряд тщательно обследовал место его пропажи, Дъёрхтард призвал порыв ветра, но кроме ветхих костей в пыльной толще ничего не нашлось.
— Топор Дероса! — выругался Итирон. — И как, спрашивается, мы теперь выберемся отсюда?
Ему не ответили. Путники вернулись к гробу, словно ответ мог найтись в его чреве. Но и прежде чем заглянуть внутрь, они услышали омерзительный хрип.
Существо было тощим, сгорбленным, с большими выпученными глазами, губы его растрескались, седые волосы спутались. Пыль осыпалась с него водопадом, словно была частью существа. В костлявой руке оно держал синюю книгу. Но даже исхудавший, человек вполне походил на себя же здорового.
— Милосердная Нилиасэль, — посочувствовал Амутар. — Орбод, что с тобой произошло?
— Это не заклинание, — пораженно шепнул Дъёрхтард.
Вместо ответа Орбод обратил к присутствующим тыльную сторону руки. На ней, по-видимому, когда-то были вырезаны слова. Время залечило раны, рубцы затянулись и сгладились, прочитать текст ныне не представлялось возможным.
— Ты помнишь, что написал здесь? — спросил Граниш.
— Нет, это было так давно.
— Давно? — переспросил Итирон. — Да после твоего исчезновения я успел пройти шесть шагов.
Дъёрхтард между тем внимательно разглядывал руку Орбода. Пусть он не был способен разобрать слов, но мог посчитать их количество. Увы, слова сливались, на первой, третьей и четвертой строках ему не удалось подсчитать их точное число. Но присмотревшись, на второй строке между скоплением рубцов он различил всего один интервал. Сравнив результаты наблюдения с имеющимися стихами, маг удовлетворился обнаруженным соответствием и невесело усмехнулся.
— Так просто. Как я раньше не догадался, — удивился он своей несообразительности. Граниш кивнул, полагая, что маг пришел к тому же выводу что и он сам. Но прежде чем было сказано что-либо еще, Орбод передал предвестникам книгу. Вот как Дъёрхтард озвучил увиденные образы: — Множество звезд похожих между собой как две капли. Над ними всеми одна большая звезда, формой, как и остальные. Из нее вырастают маленькие звезды, а затем сама она уменьшается, исчезает и, рождаясь из другой звезды, вновь возвышается над прочими.
— Как непонятно, — признался Амутар.
— Да, — согласился маг. — Но теперь я уверен в том, что именно мы собираем. Остается лишь связать имеющиеся четверостишья и соответствующие книги и собрать немногие недостающие.
— Сколько? — осведомился Итирон.
— Три.
Наемники обреченно вздохнули, только Орбод безучастно смотрел в пыль перед собой. Вдруг рог Вологама вздрогнул. В чреве его из костей сложились слова: «Накрыли стол и созвали гостей. Прекрасна Дева и весел народ, но Воина нет среди них». Переписав по обыкновению слова в дневник, Дъёрхтард забрался в гроб повторно, выискивая слова, которые мог пропустить. Но теперь лишь коснувшись дна, он исчез.
— Надеюсь, нас и правда ждет богатый стол, — выразил общее мнение Ракматирон.
— Да пусть хоть что-нибудь съестное, — согласился Нетфёр.
При упоминании о еде Орбод открыл было рот но, передумав говорить, лязгнул зубами и поплелся обратно к гробу.
Они оказались в маленьких крестьянских сенях. У дальней стены разлеглась старая изъеденная древоточцами кровать, с противоположной стороны под грязным окном громоздился покосившийся комод. На подоконнике прикорнул и оплыл огарок необычной черной свечи.
Возле входной двери стояли ношенные кожаные сапоги, в точности такие, как на ногах Амутара и его людей, на крюке на стене висел плащ черного бархата.
— Дом моей матери, — недоуменно произнес Итирон.
— А чей этот роскошный плащ, — спросил брат, ощупывая ткань.
— Мой.
— Нет у тебя такого.
— Есть, я его под половицами прячу.
Плащ оставили. Итирон поднял черную свечу с комода и дверь, ведущая вглубь, со скрипом отворилась. Вырвались из заточения запахи свежего хлеба, жареного мяса, терпкого вина. Они исходили от угощений, расставленных на длинном занимающем все помещение убранном скатертью столе на восемь кувертов, обращенном к гостям длинной стороной. Все восемь стульев пустовали, фарфоровые тарелки на столе перед каждым из них ломились от разнообразных яств. Еще больше кушаний теснились на подносах в форме зверей: зажаренный поросенок, осетр, салаты, персики, виноград, графин с вином, чаша с элем и многое другое. Во главе стола раскрытой лежала круглая книга в синей обложке, стул в этом месте был небрежно отодвинут, словно кто-то ненадолго отошел. Итирон возглавил стол с противоположной стороны.
— Мое место! — заявил право на самую большую порцию Ракматирон. Сев, он оказался с левой стороны от брата. Оставшиеся два места на этой же стороне заняли Нетфёр и Амутар.
— Очередная ловушка, — устало отметил Орбод. Он продолжал стоять, уступая право выбора остальным.
— Если умирать, то умирать на сытый желудок, — Ракматирон отломил ногу каплуна. Товарищи поддержали его и, позабыв о своей человеческой природе, накинулись на кушанья.
Дъёрхтард двинулся в сторону книги. Но когда магу оставалось обойти сидящего с краю и высасывающего из крабовых клешней мясо Нетфёра, он вдруг замер. Напротив него, с другой стороны стола заботливый хозяин поставил миску овощного супу и миску с киселем, положил салаты на тарелку рядом. Проследив взглядом, Дъёрхтард увидел сильно закопченное мясо и вино, приготовленные для другого гостя, осетрину и ендову с брагой по диагонали от себя. Белый Охотник уже взял ендову в руки и с недоверием заглядывал в нее.
— Посмотри сюда, — позвал Граниш. На тарелке возле раскрытой книги кто-то апельсиновыми косточками выложил: «я здесь — и…», последнее слово не читалось, косточки скатились в кучу.
Дъёрхтард заглянул в книгу. Скалился острыми зубами хищный зверь, его зубы обратились сохами и рассыпались. Лишь одна из них осталось стоять стоймя. Но вот поднялись и потянулись к ней остальные, выстроившись двумя рядами, они вновь превратились в клыки, и все стало повторяться. Подсказка к этой книге уже была дана прежде, перебрав возможные варианты ответа, маг быстро выбрал нужный.
— Необходимо пересмотреть книги. Связать очевидное и определить значения оставшихся.
Но его перебил Итирон. Пока остальные занимались поглощением пищи или разгадками книг, он поставил черную свечу на блюдце и произнес:
— Повеление: зажгись.
Над свечой возник парус черного огня. В столовой сразу же потемнело и похолодало, а саму свечу заволокла такая глубокая тьма, что даже Граниш перестал ее видеть.
— Что это за магия? — Заклинания различных источников маги ощущают по-разному. Опытные волшебники, не видя момента возникновения заклинаний, способны классифицировать их с большой точностью. Дъёрхтард необходимым для того опытом не обладал, но он даже не мог связать природу магии черной свечи с известными ему орденами, поскольку ото всех них ее магия была одинаково далека.
— Не знаю, — признался Итирон. — Я был уверен, ничего не произойдет — никогда не происходило.
Граниш подошел посмотреть на свечу поближе. Однажды он уже видел одну такую, хотя и не знал о ее свойствах.
— Но ведь ты не маг, — продолжал изумляться Дъёрхтард. Но сказав так, тут же усомнился в верности своих слов.
— Моя мать умела колдовать. Может, какая-то толика волшебства мне все же передалась.
— Расскажи нам про эту свечу, — попросил Граниш.
— Мать не сидела со мной, этим занимался отец. Она воровала и грабила. В одном из таких походов она и заполучила Черную свечу. Она утверждала, что это артефакт большой силы и все повторяла эти два слова заклинания. Ничего не происходило. Однажды это окончательно разозлило мать, и она выкрикнула: «Повеление: смерть», и бросилась со скалы.
— Никогда не слышал о «повелениях», — признался Дъёрхтард. Он вернулся к книге и хотя в темноте с трудом различал даже контуры, вдруг осознал ее содержание:
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Это четверостишье прежде выложилось перьями ибисов, но Дъёрхтард уже знал на него ответ. Не глядя, он раскрыл случайную из книг.
FB2Library.Elements.Poem.PoemItem
Сердце его забилось чаще. Теперь для него стало очевидным, магия Черной свечи — альгар, ибо при темноте ее он может прочесть любую синюю книгу. То обстоятельство, что магия альмандов умерла вместе с ними в этом безумном, фантасмагорическом месте, судя по всему, не являлось истиной. Дъёрхтард потянулся к следующей книге, когда понял, потемнело настолько, что он совершенно перестал видеть.
— Мне холодно, — признался Ракматирон.
— Нужно погасить свечу, — высказался Граниш.
— Зачем? — спросил Итирон. — Пусть лучше маг призовет свет.
Дъёрхтард так и сделал. Над столом возник шар-проводник и показал страшную картину: огромные мрачные тени раздулись до потолка и протягивали длинные цепкие лапы к своим хозяевам. У одного из присутствующих не было тени, но остальные этого не заметили.
— Итирон, погаси свечу! — приказал Амутар. Сам он, как и его спутники, оказался прижатым к столу своей тенью и не мог выбраться, ее не коснувшись.
— Я не знаю, как.
— Дъёрхтард! — позвал Граниш.
Но маг не имел возможности ответить. Тень приблизила указательный палец к его губам, а когда цверг заговорил, предостерегающе покачала пальцем.
— Повеление: погасни! — сказал кто-то возле него.
Тьма рассеялась, ушел холод, опали тени, Черная свеча потухла.
Итирон теперь стоял с другой стороны стола. Там, где стул изначально был отодвинут, а на тарелке сохранилась часть загадочного послания из апельсиновых косточек.
— Это мое место, — сказал он.
Дъёрхтард равнодушно посторонился, давая ему возможность сесть. Но в эти секунды его посетило странное чувство, словно что-то изменилось. Он не сразу понял, что именно — шумная трапеза все еще не возобновлялась. Только движения их двоих нарушали тишину. Он скользнул взглядом по изумленным лицам людей к другому краю стола. Итирон сидел на прежнем месте с приоткрытым ртом, не замечая, как необычно тлеет, выбрасывая клубы искр и света Черная свеча.
— Кто ты? — спросил Граниш новичка.
— Итирон, старший брат Ракматирона, — одной рукой он схватил кусок мяса, в другую взял ломоть хлеба и стал шумно жевать. — Хотя сейчас, пожалуй, я чувствую себя голодным братом волка! А за окном-то холод лютый! Надо было плащ все-таки взять. Сейчас расскажу…
— Мой брат, говоришь, — переспросил Ракматирон. — А этот тогда чей? — кивнул он в сторону настоящего брата. Двойник посмотрел через стол.
— На меня похож, — удивленно признал он и перевел взгляд на Дъёрхтарда. — Магия?
— Вероятно, — предположил маг. Волшебство этого места представляло собой спутанный клубок, такой огромный, что с ним мог бы играть Раваз. Но стоило попробовать его распутать: — ат-ак-иб-баш.
Вокруг Итирона-двойника возник магический туман. Незнакомец начал отмахиваться, через мгновение туман исчез.
— Эй! Ты это что творишь? — но поняв намерение мага, кивнул в другой конец стола и шепотом добавил, — попробуй на нем.
Но в тишине его услышали остальные. Братья поднялись, Ракматирон обнажил меч:
— Говори, кто ты, или я спрошу по-другому!
— Братец, стой! Послушай, что со мной приключилось! — Ракматирон молчал. — После того как я вышел из сеней, со мной что-то произошло. Не помню, как оказался здесь. Я затерялся в темноте, а потом нашел эту комнату. На одном стуле лежала эта круглая книга. В ней были сотни страниц, но на каждой изображен только плащ. Я подумал, плащ очень похож на тот, что я спрятал у себя дома, а когда закрыл книгу, плащ уже висел на спинке стула. Я услышал шаги и пошел на звук, думал, это кто-то из вас. Но за дверью увидел только белый свет и направился к нему. На случай, если вы найдете эту комнату раньше меня, чтобы дать понять, что я был здесь, я оставил сапоги и плащ в коридоре и написал свое имя на блюде.
— Допустим, — согласился Ракматирон.
— Что? — возмутился Итирон. — Что тут допускать? Нелепый рассказ, если все поели, пора идти отсюда.
— Подожди, — попросил его брат. — Мне интересно, насколько хорошо он знает свою роль, — и обратившись к Итирону-близнецу: — Что на самом деле случилось с Девятипалым?
— Он работает портным и всем рассказывает, что, налакавшись, не заметил, как отрезал палец. А по правде, — он вздохнул. — Я отрубил ему палец в часть платы Вауглину.
Наемники зашумели, об этом поступке товарища они, по-видимому, раньше не слышали.
— Спроси о чем-нибудь еще, всего он не может знать, — предложил Итирон.
— Как звали моего первого щенка?
— Клок, черный и пушистый, я помню его.
— А вот и нет, — торжествовал Итирон. — У брата, в то время, когда он жил с матерью был щенок по имени Волк.
— Верно, — Ракматирон с подозрением смотрел на брата. — Откуда ты знаешь? Я ведь никогда о нем не говорил.
— Отец говорил.
— Может быть. Но почему ты никогда не расспрашивал о нем меня?
— Ни к чему бередить старые раны. — Брат смотрел на него с подозрением, Итирон вдруг понял, что сам оказался на месте двойника. — Я запомнил. Собака по имени Волк, легко ведь запомнить. — Младший брат обдумывал его слова. — Ты что, не веришь мне? Мы же вместе шли, а этот, — он указал на близнеца, — ждал нас здесь.
— Успокойся, я тебе верю.
Граниш кивнул Дъёрхтарду.
— Если ты настоящий Итирон, заклинание рассеивания не причинит тебе вреда.
— Конечно, я согласен доказать.
Маг снова призвал белый туман. Он окружил Итирона и, сгущаясь, стал таким плотным, словно спустился с вершин Анияра. Вскоре он начал таять. Все не отрываясь, вглядывались в белые клубы, даже после того, когда в них очевидно уже не мог уместиться человек.
— Удивительно, — разрушил оцепенение Амутар, — он так легко согласился и до последнего момента был уверен в своей правоте.
На месте Лжеитирона остались капли черного воска. Они складывались в слова:
— Я знаю книгу, которую открывает этот ключ, — сообщил Дъёрхтард. — Хотя нам еще предстоит ее найти.
Аппетита у них поубавилось, только Ракматирон, чье настроение, напротив, поднялось возвращением брата, съел все, что собирался и более того, набил карманы всевозможной снедью.
Когда поднялись из-за стола, яства пропали, на белой скатерти остался один только кувшин с вином. Он опрокинулся, и вино разлилось словами: «Выискивать Воина вознамерился я. Услыхал и последовал на зов трубный. Преградила мой путь Светозарная». Середина стола провалилась, и высвободился белый чистый свет. Он сгладил углы, размыл дверь, все помещение стало медленно таять. Путники, умудренные опытом подобных переходов, следуя за Амутаром, бесстрашно погрузились в источник света.
Колкий снег слепил глаза и холодил тело. Ветер оглушал и сбивал с ног. Буря длилась лишь мгновение, когда ветер угас, а снег опал, путники осмотрелись. Они стояли в долине, обнесенной тенями далеких гор, но помимо них в окоеме виднелось только одно. На белом ковре немо кричал огромного размера ледяной череп. Пустые глазницы безнадежно взирали в небо, нижняя челюсть лежала на снегу, ней кто-то сидел.
Все ожидали слов Белого Охотника, но были ими удивлены:
— Это место мне не знакомо.
Приблизились к черепу. Человек в нем оставался неподвижным, но вскоре удалось рассмотреть его одежды: перчатки, плащ и сапоги из плотной красной кожи, но все остальное тело неизвестного закрывали ледяные пластины, перевязанные белыми и красными нитями. В месте, где он сидел, у черепа недоставало зубов, ближайшие же зубы он использовал как ручки импровизированного трона. С правой стороны от него стоял огромный красный топор, слева на отдельно торчащем из снега зубе лежала синяя книга. Мужчина поднялся и двинулся навстречу гостям, волоча топор в правой руке и взяв книгу в левую. Когда тень ледяного черепа перестала скрывать его лица, Белый Охотник понял, кому этот череп принадлежал и догадался, что ледяные пластины не что иное, как обломки костей, а держащие их красные нити — жилы, а белые — волосы. У человека были все те же белые волосы и дремучая борода, широкие скулы и сильный подбородок, но светлые глаза теперь не кололи, а резали и, если раньше улыбка редко гостила на его губах, теперь гостью эту похоронили невзгоды и замели лета.
Белый Охотник, коим он может стать через тысячу лун, остановился на расстоянии восьми шагов от путешественников, бросил подле себя книгу, прочертил топором перед собой линию, затем протянул путникам свободную руку, собрал кулак, оставив один палец, и указал на себя. Без раздумий борут шагнул к нему. Его остановил Амутар.
— Стой, сын снегов. Все мы понимаем, что пришел час твоего испытания, но что, если состоит оно именно в том, чтобы, усмирив гордость, позволить сразиться кому-то другому. — Слова нашли отклик, Белый Охотник в задумчивости остановился.
— Если выиграет один из нас, ты дашь нам книгу? — спросил Граниш. Постаревший борут кивнул.
— А если наш избранник проиграет? — продолжил Амутар. Тот провел рукой по горлу.
— Не велика беда, — рассудил Итирон. — Пусть дикарь идет.
Остальные неодобрительно посмотрели на него. Итирон растерялся — за все время похода впервые он понял, что именно сейчас совершил большую ошибку.
— Пусть идет Итирон, — предложил Нетфёр.
— Нет, — попытался выкрутиться колкий наемник. — Я полагаю, борут самый сильный из нас, и обсуждать здесь нечего, это его испытание.
— Тогда тем более нельзя рисковать Белым Охотником, — поддержал товарища Орбод. — Нужно сперва узнать, на что способен двойник.
— Никаких жертв, — прекратил спор Амутар. — Я пойду.
— Это ли не жертва? — изумился Граниш.
— Я опытный воин, — предводитель обвел взглядом прочих наемников, те согласно закивали.
— Лучший из нас, — принужден был согласиться Итирон.
— Лучший из вас, — подчеркнул Граниш.
Раздался глухой стук: дрогнула земля, путники раскинули руки в стороны, чтобы не упасть. Один из них не почувствовал толчка, но остальные в тот момент не обратили на него внимания.
— Что это было? — спросил Ракматирон.
— Колун Красного Короля, — ответил Дъёрхтард.
Белый Охотник с интересом рассматривал топор. Топорище и само лезвие состояли из цельного красного камня, без каких-либо узоров и символов. Выглядел колун тупым громоздким и очень тяжелым. Он весил три пуда, но сила его была не в остроте. Всякому оружию борут предпочитал клыки и когти своей звериной стороны и, хотя он никогда не видел артефакта прежде и не знал его силы, но чувствовал, с ним он станет первейшим воином Снежных гор, поднимется выше хёвдингов и Пастыря Ветров, объединит разрозненные семьи и вернет утраченные дома предков. Оставалось лишь завладеть оружием, и Белый Охотник на правах победителя рассчитывал получить его трофеем.
— Я хочу знать о нем, — произнес он.
— Не скажу точно: либо это оружие яростного аватара мира сердец Оръярота, либо король ярости сам принимает облик топора. Так, по крайности, сказано в «Азбуке странника», но ее слова пишут такие же искатели приключений как мы, и не стоит принимать их за истину.
— Оружие страшной разрушительной силы, — продолжил Граниш. — В устах моего народа бытует предание, как Татьравур хитростью похитил его и вознамерился перековать. Но стоило вору опустить колун в печь, из пламени вырвался злой огненный дух. Бросив кузницу, Татьравур бежал в страхе. Но погнался за ним и хозяин топора. Удары его сотрясали и раскалывали гору изнутри, пока она не обрушилась и не похоронила под собой вора и его добычу. Гора, в недрах которой свершилась эта история с тех и называется Расщепленной.
Двойник показал два пальца и кивнул.
— Это бесчестно, — высказался Белый Охотник.
— А разве честно, что у противника столь грозное оружие, тогда как на нашей стороне работа человеческих кузнецов? — возразил Ракматирон.
— В таком случае, — решил Амутар. — Итирон все же будет сражаться, но уже вместе со мной. — Снова стук топора, его владелец отрицательно покачал ладонью. — Только я и Белый Охотник? — утвердительный кивок.
— В таком поединке я участвовать не буду, — упорствовал борут. — Уступи мне.
— Что за рыцарщина? — не поверил ушам Итирон. — Если есть шанс получить преимущество, к чему упускать его? Соперник сам предлагает сразиться с ним вам обоим.
— В таком случае, как и говорил ранее, буду сражаться я, — подытожил Амутар. — Только теперь я не приму возражений, — последние слова были адресованы Белому Охотнику, — потому как если пойдешь ты, я пойду с тобой.
— Будь по-твоему.
Амутар двинулся к противнику, остальные по настоянию Граниша погрузили колени в снег и сели на пятки. Когда предводитель наемников подошел к линии прочерченной Белым Охотником, он обнаружил лежащие в снегу длинный меч и щит, по виду можно было предположить, что они изо льда, однако на ощупь больше походили на кости. Легкий и сбалансированный меч удобно лег в руку, словно предназначался именно для нее, полупрозрачный круглый щит почти не ощущался на плече. Соперник обеими руками поднял топор, выставил перед собой и кивнул. Амутар сделал выпад, битва началась. Белый Охотник подставил топор и парировал удар. С тяжелым колуном борут обращался непринужденно, в действиях его не было скованности и медлительности. Из них двоих Амутар оказался проворней. Преимущества в ловкости было достаточно, чтобы избегать ранения, но оружие Белого Охотника имело больший радиус действия, а длинные сильные ноги пренебрегали снежными путами. Наемнику удалось дважды проверить доспехи соперника на прочность, и они легко эту проверку прошли. Затем настало время принять удар щиту. Топор высоко взлетел, и наблюдатели задержали дыхание, они помнили, как одно только его касание всколыхнуло твердь, сейчас же, направляемый всей недюжинной силой борута колун без сомнения расколет щит и разрубит того, кто прячется под ним. Громыхнуло, удар потряс землю и разметал снег. Амутар согнулся под тяжестью топора, но не упал, и щит не разломился.
— Колуну Красного Короля необязательно касаться жертвы, чтобы ее опрокинуть, — напомнил Итирон. — Пускай щит, выдержал удар, но почему Амутар продолжил стоять?
— О топоре известна еще одна вещь, — ответил Граниш. — Один король не преклоняется другому.
— Амутар не король, — возразил Нетфёр. — Он из простых, и голубой крови в нем ни капли.
— Она была в том, чьи кости стали щитом и мечом, а череп троном нашему другу.
— Это череп живого существа? — поразился Ракматирон. — Посмотреть бы на него. Хотя нет, я совсем этого не хочу.
Бой продолжался. Амутару удалось пустить кровь противнику, от очередного могучего удара он защитился в последний миг, но неудачно, щит прижало к плечу и рука, держащая его, безвольно повисла. Теперь Амутар двигался медленнее, он лишился преимущества. Сломанная рука причиняла нестерпимую боль, он не мог больше укрываться щитом, меч же был слишком легким и неподходящим оружием, чтобы блокировать красную громаду. Наемник стремительно слабел, он отступал, все реже контратаковал, действия его теряли былую грацию, и момент окончательного поражения приближался. Его спутники поочередно поднимались и хватались за оружие, они еще медлили, кто-то надеялся на чудо, кто-то попросту пребывал в растерянности, ведь оставалось неизвестным, не прибавит ли их вмешательство к одной почти неотвратимой смерти еще одну или несколько. И только один из них мог вмешаться в поединок безнаказанно. Амутар упал, колун Красного Короля последний раз поднялся над ним, наемник не успевал избежать удара. Топор опустился, но щит снова преградил ему дорогу. Его держал Белый Охотник. Борут не искал оправдания промедлению в глазах проигравшего, ни понимания в глазах победителя, ему хотелось верить в правильность своего поступка, надеяться, что честность он не перепутал с гордостью, и что еще не поздно сразиться и защитить товарищей. Двойник бездействовал, он позволил Белому Охотнику вооружиться, но, когда тот взмахнул перед собой мечом, давая понять, что готов к бою, опустил топор и отвернулся. Он побрел к месту, где оставил синюю книгу, вспарывая снег, как лемех, как бремя, волоча за собой тяжелый топор. Книгу двойник бросил Дъёрхтарду, затем перевел взгляд на свое молодое отражение и указал на оставшийся вдалеке трон из черепа. Белый Охотник отрицательно покачал головой.
Маг погрузился в изучение книги. Графемы складывались в образы, он видел замок и ключ, улитку, ползущую по сохе, ржавую бочку, башмак, утюг, рыбный скелет. Озвучивать образы он не стал. Ракматирон и Нетфёр пошли навстречу своему командиру, которому помогал идти Белый Охотник. Итирон озирался по сторонам в поисках выхода, Ордоб и Граниш остались сидеть, наемник безразлично смотрел перед собой, цверг думал о детали, не замеченной людьми.
Хозяин ударил топорищем оземь. Снег перед ним расползся, просветы в нем образовали слова:
Дъёрхтард переписал четверостишье. Книгу, которая его содержит, по мнению мага, им предстояло найти в следующей, последней комнате. Все ожидали продолжения: двери, люка, — все равно чего, какого-то знака, смены обстановки и перехода в новую местность. Но ничего не происходило. Постаревший Белый Охотник продолжал стоять, не моргая и не шевелясь.
— Скажи, как выйти отсюда? — попросил Белый Охотник себя же. Ему ответил голос низкий и звучный — его собственный.
— Останься.
— Для чего ты меня об этом просишь?
Собеседник показал назад, на череп хримтурса.
— Я не понимаю, зачем мне трон?
— Он тебя искушает, — решил Амутар.
— Почему ты не отпускаешь нас. Я прошел испытание или нет?
— Ты прошел испытание.
— Так выпусти нас.
Двойник вознес топор. Он медлил, почему-то не желая делать, что велено. Он не мог объяснить своего поведения, но и не мог противиться той воли, по которой здесь оказался. Земля задрожала и взвилась буря, она слепила, заметала трон и хоронила следы. Снег застревал в длинных волосах одинокого обитателя ледяной пустоши, цеплялся за бороду, набивался в сапоги, тянул за плащ. Снег укладывался между бровями, облеплял лицо, под его тяжестью закрывались веки, а острые снежинки, скатываясь по скулам, оставляли глубокие морщины. Опадая, снег забирал с собой волосы, он давил на плечи, иссушал могучие руки и тянул к земле. Буря усилилась, крошечные колкие щеточки стерли далекие горы, стерли небо и землю, трон-череп и белого короля.
Ракматирон, зевая, потянулся: как долго мечтал он о том, чтобы выспаться, и теперь, наконец, когда поход окончен, его мечта осуществилась. Он ночевал в небольшом уютном домике в одну комнату. В ней не было какой-либо иной утвари помимо восьми пышных перин, семь ныне пустовали — остальные гости, вероятно, уже давно как проснулись. Поднимаясь, Ракматирон почувствовал, как столкнул что-то с кровати. Это была одна из тех книг, что постоянно попадались в дольмене. И хотя их приключение уже успешно завершилось, инстинктивно он подобрал книгу, затем вышел во двор.
Обращенные к дому семеро стояли на цветущем зеленом лугу амфитеатром. Солнце светило за их спинами, одевая головы в сияющие ореолы или мандо рлы. Преисполненные величия, они были подобны королям, собравшимся для вершения судьбы мира: золотые латы украсили Амутара, небесного цвета мантия укрыла Дъёрхтарда, шитый золотом жилет красного бархата носил Нетфёр, надел гранитную корону и взял в руку Гуртангар Граниш, в белую парчу, словно в саван закутался Орбод, в адарионовом доспехе стоял Итирон, а Белый Охотник выглядел в точности, как и его двойник в храме Скитальца. Все они получили желанное: кто-то богатство, кто-то власть, кто-то вернул своему народу исконные земли, кто-то возглавил тайную организацию, вхожих во все крупные города соглядатаев, и только сам он, по причине, которую не мог вспомнить, остался ни с чем.
— Доброе утро, соня, — приветствовал его брат.
— Что было после бури в снежной долине? — спросил Ракматирон.
— Комната с мечом, — ответил Амутар. — Условия были таковы, что взявший его, уйдет без награды, но желания остальных исполнятся.
— Ты взял меч, — напомнил Орбод.
— Точно. — Однако Ракматирон не чувствовал себя героем, напротив, самопожертвование теперь представлялось ему верхом глупости.
— Он в твоей руке, — подсказал Белый Охотник.
Ракматирон повернул голову и опустил взгляд. Массивный иссиня-черный меч состоял из осколков разных размеров и форм, он не выглядел грозным оружием, предназначенным великому воину, громоздкий и неуклюжий — место его не на полях брани, а под стеклом в доме коллекционера. Аштагор был удивительно тяжелым, так что от наемника требовалось огромное усилие, чтобы удерживать клинок, оперев о землю стоймя.
— И что мы будем делать теперь? — спросил он.
— Пойдем в Сребимир, отнесем клинок Мирадеону.
В тот момент Ракматирон что-то услышал, шепот клинка, или это ветер шелестел листьями.
— Я знаю, — знание перешло к нему от меча как истина, не нуждающаяся в подтверждении, — что любое смертное создание, взявшее Аштагор, умрет.
— Именно, — согласился Дъёрхтард. — Когда выпустишь меч из рук, ты умрешь. Так что будь осторожен.
— Думаю, — высказался Нетфёр, — клинок нужно привязать к его кисти.
Ракматирон снова что-то ощутил, нечто неописуемое, немое и незримое, но на этот раз не усомнился — это Аштагор как с лучшим другом в кругу предателей шепчется с ним.
— Еще одна синяя книга? — полюбопытствовал маг. Не слыша его, Ракматирон отдал книгу. Дъёрхтард различил множество образов, все они перечислялись в четверостишье на снегу. Здесь ему не пришлось что-либо разгадывать, но смущало обстоятельство, что книга эта обнаружилась уже после того, как они выбрались из Ветхого Плаща. Почему она осталась с ними, тогда как сложенные в стопку все девять книг привели к Аштагору, что помнил он так же ясно как день?
Люди и цверг о чем-то говорили, спорили, но Ракматирон слышал только шепот Аштагора. Ему совершенно не хотелось умирать, и юноша только удивлялся, что согласился оказаться в подобном весьма неприятном положении. Вдвоем они пришли к выводу, что сам Ракматирон не мог вызваться пожертвовать собой добровольно, его, вероятно, околдовал Дъёрхтард, и потому связанные с этим события помнятся им туманно. Аштагор не говорил, он показывал образы. По его наущению Ракматирон не просто увидел, но понял суть увиденного, он осознал дары, полученные спутниками в походе, и понял, что способен забрать дар любого из них. Нет, он не считал, что поступает злонамеренно и коварно, ведь цель его сохранить жизнь собственную. Никто не отреагировал, не предостерег жертву. Проткнутый насквозь, Орбод начал оседать, но еще не достигнув земли, бездыханное тело исчезло. Только тогда все прервали беседу и посмотрели на убийцу, но уже в следующий миг продолжили разговор.
«Они не помнят, — осознал Ракматирон. — Для них никогда не было Орбода». Теперь он мог освободиться от клинка, ибо совершил убийство, чтобы перенять дар Ветхого Плаща, дар бессмертия. Или он мог убить кого-то еще, и убить без осуждения — не за что было осуждать, ведь убитого Аштагором никогда не существовало, следовательно, никто не будет убит.
Бессмертие само по себе ничего не стоит без богатства и власти. Рассудив так, Ракматирон убил Амутара и Дъёрхтарда. Это было легко. Они повалились, как чучела на ветру, такие же беспомощные и безвольные. Мир без сожаления забыл о них, он никогда их не знал. «Они ничто, — понял Ракматирон. — Они не нужны миру, но их силы могут понадобиться мне». Затем он пожелал силы Белого Охотника, а Нетфёра проткнул просто потому, что моряк не слишком ладил с его братом. Когда Аштагор касался жертвы, все происходило по одному сценарию: люди будто бы «опадали» из проявленного мира прочь в небытие, на период равный скорости мысли товарищи замечали это, но сразу же забывали все связанное с покойником. Ракматирон получал новые силы, влияние в мире и знания, как того и хотел, но когда Аштагор вычеркнул Нетфёра, случилось непредвиденное, — вместе с ним исчез Итирон. Он не был выброшен из истории, он родился и жил, но в какой-то момент рядом не оказалось Нетфёра, который бы его спас. Ракматирона обуяла ярость и злость и единственным, кто еще мог стать объектом вымещения ярости оставался Граниш. Цверг с удивлением озирался вокруг, не понимая где он, и каким образом здесь очутился. Аштагор прекратил его думы.
Ракматирон остался один. Теперь в его руках были такие силы, какими не обладали прежде ни величайшие маги, ни короли. Его мощь, преумножаемая силой самого Аштагора, была поистине бесконечной, он мог свергать богов и перекраивать миры на свой лад. Доселе Ракматирон не обнаруживал пристрастия к власти, но лишь потому, что никогда не постигал истинного величия и возможностей, которыми обладал теперь. Однако в упоительном триумфе скрывалась насмешка. Ракматирон прислушался. Это смеялся Аштагор над ним, смеялся во весь свой громовой голос, и словно ненасытная жажда меча тряслась от смеха земля. Наемник выронил меч и к ужасу получил последнее знание — он мог остаться жив. Он вернулся в деревянный домик и обнаружил в нем одну только кровать. На прикроватном столике рядом сгорбилась дымящаяся свеча, а под ней лежала записка: «Я пал пронзенный Неназываемым». Ракматирон мог остаться жив, но упустил шанс.
Амутар открыл глаза. Он лежал на мягкой перине в комнате, бревенчатые стены которой наполняли пространство душистым запахом хвои после дождя. Пытаясь вспомнить заключительную часть приключений, он ощутил вызванную сном, что убегал из памяти, тревогу, впрочем, скоропреходящую. Вторым проснулся Дъёрхтард, за ним просыпались и другие, и все испытывали смутное воспоминание о чем-то волнительном, а может важном. В своих руках маг обнаружил последнюю девятую книгу, в ней же была закладка — та самая записка, которую нашел Ракматирон. Дъёрхтард переписал ее, закрыл и убрал книгу в мешок к сестрам. Но затем подумал, что, раскладывая их в нужном месте, от него может потребоваться скорость, и сложил их в порядке, согласно комнатам, в которых они были найдены: шестая, восьмая, первая (пятая), девятая, пятая (первая), вторая, четвертая, седьмая, третья. Ко времени как он закончил, проснулись все остальные. Все за исключением Ракматирона.
— Он всегда любил поспать, — извинился Итирон за брата и толкнул его в бок. — Вставай, соня.
Но Ракматирон не просыпался. Он не раскрыл глаз и когда брат приложил большее усилие к его пробуждению. К вратам сознания Итирона подошел глашатай тревоги, но в ответ на звук его трубы ворота поднялись, а на стенах недоверия появились катапульты отрицания.
— Остановись, — попросил Амутар. Он положил руку на плечо Итирону и только тогда был услышан. Предводитель наемников приложил ухо к груди спящего, все замолкли в ожидании. Ничего не говоря, Амутар приподнялся, приложил в поисках пульса пальцы к шее.
— Он только что умер.
— Но как? — изумился Итирон. — Нет, это все обман, это все треклятое место, в которое я почему-то согласился отправиться! Это очередная иллюзия. Уйдем отсюда, хочу скорее найти настоящего брата. — Но остальные не склонны были разделять его мнение.
— Итирон, у меня последняя книга и последняя строка из истории Нигдарабо, — привлек его внимание Дъёрхтард. — Это значит, последний из нас прошел испытание.
— Или не прошел, — предположил Белый Охотник. Ни маг, ни цверг не стали подтверждать правоту догадки, они собрали девять книг и семь подсказок и отлично понимали кто эти двое провалившие свои испытания.
— Он мог пожертвовать жизнью, — предположил Нетфёр. — Остаться, чтобы дать нам возможность уйти.
— Да, — согласился Итирон. — Наверное, так все и было.
По просьбе Амутара Дъёрхтард прочитал собранную из отрывков историю Нигдарабо:
— «Я отворил очи и узрел мир, и мир узрел меня. Из плоти своей я хлеб слепил, а кровь обратил в воду. Я свернул дорогу плащом, а посох мне заменило бедро. Я повстречал первую в роду женщин. Красавицу сватали Громозвучному, дабы навеки скрепить союз двух семей. Я повстречал первого в роду мужчин. Могучей силы воин не ведал поражений. Услышав меня, он не выказал сомнений и ринулся в бой. Их поединок расколол небеса, разметал листья Древа и всколыхнул Реку. Громозвучный пал, а Воин трофеем взял рог его. Накрыли стол и созвали гостей. Прекрасна Дева и весел народ, но Воина нет среди них. Выискивать Воина вознамерился я. Услыхал и последовал на зов трубный. Преградила мой путь Светозарная. Я пал пронзенный Неназываемым».
— Занятная история и только, — озвучил свою мысль Нетфёр. — Нам не для чего ее знать.
— Знание само по себе есть награда, — возразил Граниш.
— Один из нас умер, — процедил Итирон, напряженный, будучи готовым в любой момент взорваться и преумножить количество смертей. — И награда за смерть моего брата — чья-то никчемная глупая история?
— Нет, — это сказал Орбод. Все с интересом посмотрели на него. — Не один из нас умер. Нет, — повторил он, — я не дух, но древний старик, и в эти мгновения последние капли жизни покидают мое дряблое тело.
— Замолчи! — прервал Итирон. — Я устал слушать бредни всех вас. Закончим скорее поход и разойдемся на четыре стороны.
— Пусть говорит, — распорядился Амутар.
— Провалившись в песок, — продолжил Орбод, — я оказался в кромешной тьме. Я перемещался ощупью, чаще ползал, чем ходил, ибо тоннели, в которых я жил, обыкновенно были слишком тесными, чтобы расправить плечи. Меня окружали пыль и гнилые воды, ими я и поддерживал свое ничтожное существование. Однажды я набрел на группу неестественно расставленных камней, они содержали послание из четырех строк, и я записал его на единственной вещи, на которой смог — на руке, ибо сделать на камнях не сумел. Проходили дни и ночи, проходили мимо меня. Закрывая глаза, я не видел снов, открывая, часто не замечал, что проснулся и подолгу продолжал лежать. Вскоре я понял, что не могу сделать даже самого малого — умереть. Я перестал есть, голод пожирал меня изнутри, но все не мог пожрать. Я молил о смерти, но тщетно. В один из вереницы одинаковых дней я закрыл глаза с предчувствием чего-то нового, смерти, как я надеялся. Я очнулся в гробу и увидел вас, таких молодых и даже не заметивших, как ушла моя жизнь. Я больше не надеялся выбраться из тьмы, я полагал, все вы давно состарились, а может, осыпались прахом и ваши внуки. Я разучился жить и умел только лежать и ждать смерти, а вы куда-то шли, что-то делали. Так сложно было возвращаться в мир живых, вспоминать для чего мы здесь. Для чего, — Орбод стал задыхаться, — мы… здесь. — С последним словом воздух вышел из его легких и больше не наполнял иссохшего тела дыханием. Он упал.
— Орбод был самым добрым из нас, — грустно вздохнул Нетфёр. — И не заслужил выпавшей ему доли. Он лишь испугался лезть в гроб.
— Наказание не соразмерное минутной слабости, — согласился Амутар.
— Каким же чудовищем должен быть тот, кто сотворил все это? — продолжил Нетфёр. Итирон посмотрел на бездыханное тело брата.
— Хотел бы я увидеть его, да всадить клинок поглубже в то, что находится у него на месте сердца.
В тот момент покосившаяся деревянная дверь со скрипом отворилась. По другую ее сторону ничто не виднелось в темноте. Повеяло короткими порывами горячего воздуха. Шум нарастал, но это не ветер дул, — кто-то злобно смеялся.
— Люди, вы такие забавные, — донесся из темноты голос низкий, звучный и проникновенный. — Добровольные изгнанники и охотники наживы, безродные и отрекшиеся от семьи, полные страхов и заблуждений. Не вами оставлен Аштагор, не вам его и забирать.
— Мы все-таки попробуем, — ответил Амутар.
— Попробуйте. Но помните: до вас приходили другие — умнее, сильнее. Никто не вышел победителем. — На противоположной от выхода стене появилась другая дверь. Она приоткрылась, в щель проскользнул солнечный луч, пахнуло лесной свежестью. — Последняя возможность избежать встречи со мной.
Голос умолк, путники равнодушно наблюдали, как лучится, подбираясь к их ногам, свет. Нетфёр, покусывая нижнюю губу, сделал робкий шажок, но лишенный поддержки не осмелился на большее.
— Это выход? — спросил Граниш.
— Выход из жизни, — короткий и без мучений.
— Вот так щедрость! — усмехнулся Итирон. — Как заманчиво!
— Почему вы не обманули нас? — удивился Дъёрхтард.
— Мне незачем плутовать, лгать, разделять вас. Придите, и я вас убью, ибо у вас нет силы, чтобы сразить меня. Щедрый ли я? — возможно. Я предлагал великое оружие, но вы горделиво отказались.
— О чем ты говоришь? — не понял Амутар.
— Вновь и вновь я преподносил вам могущественное оружие, в первой же зале, из груды сокровищ вы могли выбрать нечто, дарующее хоть крошечный шанс на победу. Но вы упрямо закрывали глаза и шли вперед! Бесспорно, решившись принять мой дар, один из вас должен был умереть, но смерть одного дала бы надежду другим, ибо дарованное однажды я бы не стал отнимать. Единственное же в этих чертогах, что глупо полагать заполучить — это Аштагор, ибо его стражем я поставлен. Так подумайте еще раз: прошли вы испытания или нет? — Все обдумывали его слова. Они вносили сомнения, но никто не предпочел свет тьме. Новая дверь исчезла. — Тогда идите, я жду.
— Хотя бы скажи, кто ты? — запоздало спросил Амутар. Гулко лязгнули цепи вдалеке, но горячий ветер не поднялся снова.
Путники шагнули в темноту, дверь позади сменилась каменной стеной. Они очутились в полуразрушенной зале. Далекие своды утопали в темноте, под их тяжестью раскрошились массивные колонны, многие обвалились и засыпали пол осколками. Тусклый свет создавали красные бутоны нестареющего огня, плещущегося в чашеобразных нишах, размещенных вдоль стен перед горельефами. Сцены на камне рассказывали о существах подобных зверям и подобных людям, больших и маленьких, многоруких и многоголовых, с крыльями или хвостами, они сражались или мирно беседовали, некоторые из них повторялись в сюжетах многих картин. Скульптуры сопровождали подписи альгаром, но, когда Дъёрхтард попытался сосредоточиться на них, от обилия нахлынувших образов, звуков и ощущений голова закружилась.
— Не нужно этого делать, маг, — вернулся голос из темноты. — Признаю, мне не ведомо, как можешь ты собирать осколки гласа Аяра, но вопрос этот я задавать не стану, ибо вижу, ответ неизвестен и тебе самому. И все же, доверь озвучить слова Синей книги тому, кто был свидетелем многих ее историй.
— Синие книги, зачем они нам? — перебил Дъёрхтард.
— Бросьте их в огонь, они вам не понадобятся. Вы же не рассчитываете победить меня?
— Расскажи нам о событиях, запечатленных в этих стенах, — попросил Граниш. В голосе его не было злобы, неприязни или страха, только интерес к новым знаниям.
Огонь в чашах затрепетал, воздух похолодел, а затем наполнился новым теплом. Путники дрогнули от резкого выдоха привратника. Они двинулись вдоль стен по вырезанной в полу, уводящей вдаль прямой дороге и, рассматривая горельефы, слушали голос из темноты:
Слушатели не перебивали рассказчика, но с интересом внимали, голос завораживал и устрашал одновременно. С большим восхищением они рассматривали изваяния, интуитивно угадывали изображенных персоналий. Даже Итирон проникся общим благоговением — столь ярко, столь натурально были вырезаны в камне скульптуры, что чувства, обуревающие их, не нуждались в словах. Прекрасна Аеси настолько, что тяжело отвести от нее взгляда, и настолько ужасен Вологам — едва узнав его, глаза отворачивались, стремясь найти другую, более приятную для них картину. Нигдарабо изображен в плаще и с посохом, лицо его неизменно скрывает подвязанный лентой капюшон. Сколько путники не пытались заглянуть под него, не могли понять, юн он или стар и, хотя словами Синей книги сказано, что Ахари его внучка, из горельефов не удавалось установить не только возраста, но даже его пола. Первое время они продолжали идти по каменной дороге, но постепенно она стала расширяться, вырастая в плащ. Когда повествование окончилось, путники достигли капюшона плаща под ногами и рельефа на стене, на котором фигура подобная человеческой, скованная по рукам и ногам изображалась в большой пустынной зале с колоннами, цепи держал загнанный в пол клинок, с другой стороны к нему приближалась фигура в мантии. Подобных картин было несколько, единственная деталь, меняющаяся на них — фигуры с противоположной от узника стороны. В последнем из череды рельефов фигуру в мантии заменили вырезанные начерно восемь силуэтов, двое из которых шли позади прочих. В последней сцене узник, которого путники уже знали по прошлым рельефам, вручал меч одному из гостей, другие четверо стояли или же пытались встать, очевидно, раненные, а оставшихся двоих и еще одного с ними не было. На стене напротив изображалась еще одна не озвученная сцена: десятки и сотни силуэтов, чьи контуры мастер едва обозначил, а перед ними фигура, опять же, присутствующая в работах прежде и, как и всегда, она стояла на постаменте, выпростав руку к горизонту, а второй рукой, словно от солнца, прикрывала глаза.
— Ты рассказал нам не всю историю, — заметил Граниш.
— Верно, — донеслось совсем близко. — История Аштагора незакончена. Последние сцены должны быть ясны без слов, но если вам все равно нужны слова:
— Странно, — удивился Дъёрхтард. — окончание написано другим слогом.
— Это альгар, — напомнил голос. — Язык без слов. Я могу озвучивать его образы снова и снова, и каждый раз детали истории и само ее преподношение будут разниться.
— Кто забрал шепот?
— Ты, Дъёрхтард, должен знать его лучше других.
— Довольно играть, — прервал стража Амутар. — Покажись.
— Как изволите.
Тьма впереди расступилась и вжалась в стены. В конце залы возвышалось нечто, узнать в ком человека или зверя можно было, лишь обладая изрядной фантазией. Оно нависало грозовой тучей в свете слабого огня в нишах, как в лучах заката, словно гора полыхающего угля, изо рта — дым, вместо глаз — вулканическое стекло. Его торс и ноги то появлялись, то исчезали в клубах копоти и огня, у них не было определенной формы, неизменными оставались только руки — длинные и тлеющие с тонкими пальцами и острыми когтями, каждую из которых удерживали три адарионовых кольца, и еще одно кольцо, но крупнее сковывало шею. К ним крепились адарионовые же цепи, они многократно обвязались вокруг чего-то круглого, а длина их была такова, что Кетэльдон мог свободно перемещаться по всей зале. Он выглядел устрашающе, но оставался на месте. Его глаза не шевелились, и оттого каждому чудилось — смотрят именно на него.
— Кетэльдон, — произнес Дъёрхтард со смесью страха и восхищения, столь необычное предстало зрелище. — Твои деяния оставили большой отпечаток в Синей книге, а ведь прежде это имя мне было незнакомо.
— Смертные, — одно это слово было сказано так, что объясняло все стоящие за ним мысли. Кетэльдон проговорил его без презрения, но снисходительно и с некоторой грустью. Все же он развил мысль: — время пожирает вашу память как лесной пожар и все ваши знания — угли, из которых вы пытаетесь сложить лес. Открыла ли история Аштагора старые замки новыми ключами?
— Многое я увидел в другом свете, — согласился маг. — Люди в наши дни почитают лишь некоторых рошъяра, о других, таких как ты или Ахари, нам неизвестно. Немногие из нас верят в существование иных миров и сил, а почти все знания, которыми мы располагаем, предоставлены нам только рошъяра. Для нас они чаша порядка, стоящая против остальных сущностей. — Дальнейшие слова мага Кетэльдон заглушил смехом. Он раздувался и обдавал гостей дымом и горячим воздухом, так что многие из боязни обжечь глаза, прикрыли их руками.
— Прежде я никогда не слышал о битве Двух начал, — произнес Амутар. — Но боги привнесли порядок в наш мир, мне не в чем их упрекнуть. Исключения вы с Ахари — предатели рода.
— Предатели? — удивился Кетэльдон. — Мы уничтожили Адояса, а с ним и власть занавъяра, мы свергли Нигдарабо и дали великую силу рошъяра. Аланар получил верховенство и, дабы обелить себя, проклял собственную дочь. Верно ли он поступил? Видя ваше преклонение рошъяра, понимаю, что да. Ведь когда мнишь себя героем, за такового тебя и почитают.
— А Нигдарабо? — спросил Дъёрхтард. — Каким он был?
— Я не помню. Не помню его лица, его голоса. Аштагор стер его из бытия, но истинную силу клинок обрел, лишь испив душу Странника, потому он сохранился на страницах Синей книги.
— Ты знаешь, где Синяя книга?
— Здесь, — Кетэльдон обвел рукой рельефы, затем приложил ее к голове. — И здесь.
— А что стало с альмандом?
— Яг-Ра-Тах потерял свой меч, своего друга, а затем и весь свой род. Аштагор был его частью, а сам альманд частью меча. Когда Нигдарабо пал, Яг-Ра-Тах испил его силы и коснулся небытия. Он застыл между мирами, и даже альманды не смогли возвратить его в проявленный мир. И все же он проявляется, сила его растет и однажды он сумеет вернуться. Бха-Син-Джала нашел способ пусть ненадолго, но возвращать Яг-Ра-Таха в этот мир желаньем младших рас. Это ловушка смертной гордости, а для самого альманда возможность укрепиться в Яраиле.
Путники обдумывали услышанное. Будучи пленником Ветхого Плаща, Кетэльдон рассказал удивительные вещи, происходящие далеко за пределами его тюрьмы, для своего положения он был на редкость осведомлен о событиях окружающего мира, и это не могло не тревожить.
— Ты вырезал эти картины? — спросил Граниш.
— Да.
— Некоторые изображенные события произошли до твоего рождения, другие, — Граниш посмотрел на последние скульптуры, — еще не свершились. Откуда все они тебе известны?
— Тысячелетия я провел в заточении, бесконечно сильный в могиле Нигдарабо и не способный вырваться из нее. Собеседником мне стал Аштагор. Я начал слушать и научился слышать. Аштагор поведал мне о многих удивительных вещах. Почти всегда он дремлет, но когда пробуждается, занимательней рассказчика не сыскать под сенью Яргулварда.
— Когда он просыпается и почему? — продолжал Граниш.
— Гораздо приятней познать что-то самому, чем получить готовый ответ, не приложив к разгадке усилий. Если вы не получите Аштагора, знание вам не пригодится, если же каким-то образом сумеете его забрать, вскоре найдете ответ сами.
— Я думал, в Синей книге говорится только о событиях прошлого, — вернулся к прежней теме разговора Дъёрхтард. — Что это за войско на последней картине?
— Колея проложена, теперь колесница катится быстрее, — загадочно ответил Кетэльдон. — Это битва в Сребимире.
— И кто победит?
— Не знаю, иначе изобразил бы сцену яснее.
— Если моя догадка верна, отдавши меч, ты избавишься от своего поста? — уточнил Амутар. — Так почему не можешь этого сделать?
— Сила Аштагора с Аланаром и только владелец меча может его унести.
— Но где же сам Аштагор? — спросил Граниш.
— У вас.
Услышав это, Дъёрхтард понял, что нужно делать, однако Кетэльдон, конечно, иных действий с его стороны и не ожидал. Необходимость сражаться с рошъяра отряд не прельщала, но они продолжили расспросы: одни в надежде получить подсказку к действиям, другие из любознательности.
— Какое ты занимал место среди рошъяра? — спросил Дъёрхтард.
— Когда я пребывал в Рошгеосе, мы не покровительствовали чему-то определенному, ведь тогда еще не было ни людей, ни власти рошъяра над Яраилом. Но отцом я называл Аланара, а сводной сестрой и женой Ахари.
— Аланар, — изумился Нетфёр. — Подумать только. Нет, сам-то я ему не поклоняюсь, но среди людей он слывет светлейшим и праведнейшим божеством. Порою он, конечно, бывает жесток, урожай там засушить, или голову напечь. Но чтобы так с детьми обойтись — немыслимо! Впрочем, у меня нет причин верить твоим словам, замыслы твои нам неизвестны.
— Верно, — согласился Кетэльдон, гулко посмеиваясь. — Но цверги могут иметь иное мнение о моем отце, — и посмотрел на Граниша — тот слегка наклонил голову, но не стал развивать мысли. — Но ты позабавил меня, Нетфёр, и заслужил легкую смерть.
— Но почему Аланар держит тебя здесь, почему не в Рошгеосе? — спросил Амутар, не заметив будто бы шутливой угрозы.
— Днем Ветхий Плащ всегда под его взором, ночью за мной присматривает Ирилиард. Альвы, цверги, фавны, люди, великаны — в Яраиле нет никого, кто мог бы освободить меня и забрать Аштагор, тогда как в Рошгеосе я бы давно измыслил способ завладеть мечом.
— Как ты сумел убить Адояса? — сменил тему Белый Охотник.
— Со смертью Вологама угас пыл айинъяра, они получили долю Яраила и вернулись к своим телам, — напомнил Кетэльдон. — И только один из них, тот, кто воплощает собой все чувства внешних миров, затаил обиду. Семурья пришел, когда я больше всего нуждался в нем, и обратил ярость и гнев всего сущего колуном Красного Короля. Да, — добавил он, прочитав мысли борута. — С таким оружием вы могли надеяться на победу.
Некоторое время царило молчание, только гудело, словно создаваемое кузнечными мехами дыхание Кетэльдона. Дъёрхтард заметил новый, совсем размытый горельеф. В нем он видел победное завершение их похода, однако не мог сконцентрироваться и одолеть обуревавшее его напряжение.
— У меня еще так много вопросов, — признался он.
— Так задавай, мне некуда спешить.
— Зато нам есть куда, — вмешался Итирон. — Мы сюда за мечом пришли, или точить лясы?
— А вот ты умрешь медленно, — пообещал Кетэльдон.
— Слыхал, маг, — продолжил Итирон. — Он нам угрожает. Сделай что-нибудь.
— Дъёрхтард не нападет первым, — ответил за мага рошъяра. — Потому что умеет трезво сравнивать силы. — Но если это сделаешь ты, и за тебя вступятся другие, вынужден будет присоединиться к числу трупов.
— Он нас запугивает, — убежденно заявил Итирон. — Я вдосталь наелся всех этих загадок, стихов и бабушкиных сказок. Он убил двоих из нас, наших товарищей, моего родного брата, и теперь ведет себя так, будто ничего не произошло. Будто мой брат пустое место, и смертью не заслужил ни скорби, ни гнева! А все остальные? Те четырнадцать человек, что умерли по пути сюда ради нашего общего дела — достойны они памяти и мести? Довершим начатое, али так и будем трястись от страха, отсрочивая неизбежный бой? Может вы забыли, но выпускать отсюда нас не собираются. Последнее великодушное предложение этого существа, — он указал на Кетэльдона, — предложение легкой смерти. Если нам и суждено умереть, — эту фразу он произнес тихо, ровным голосом без порывов, — я предпочитаю умереть с честью в бою, — Итирон обнажил меч.
— Уведите его подальше, — шепнул Дъёрхтард и взял Белого Охотника за руку. В скрытности, правда, не было необходимости, ибо Кетэльдон провел в этой зале времени столько, что научился слышать падение пылинок, мысли же мага ему не делали тайны.
Наемники ринулись в атаку, Дъёрхтард перенес борута на безопасное расстояние. Граниш отступил за колонну и зарядил арбалет, он не стал предаваться боевому пылу и заставил себя выждать удобный для атаки момент, ибо прекрасно понимал, Резец — единственное имеющееся у них оружие, от которого им может быть польза.
Как скоро наемники приблизились к противнику, и Кетэльдон потянулся к ним, они побежали в обратном направлении так быстро, как только могли. Нетфёр оказался не таким расторопным, как его товарищи, разворачиваясь, он замешкался, а в следующий миг его раздавила ладонь Кетэлдона — он умер мгновенно, рошъяра исполнил обещание. Совсем немного времени потребовалось привратнику, чтобы догнать беглецов. Он уже навис над Дъёрхтардом и Белым Охотником, когда маг перенес их двоих в обратную сторону, к месту, где закреплялись цепи узника. Граниш, желая отвлечь противника на себя, выглянул из-за укрытия и несколько раз выстрелил, целясь в голову и верхнюю часть торса — в те места, которые не скрывались пламенем и сохраняли постоянтво формы, а значит, представлялись наиболее уязвимыми. Кетэльдону выстрелы не приносили ран, он продолжал ловить снующих как мыши между колонн Итирона и Амутара. Дъёрхтард опростал сумку с книгами, — разматывать адарионовые цепи для него оказалось непосильной задачей, этим занимался Белый Охотник и, пытаясь помочь товарищам, сотворил заклинание, которое прежде видел в книге Умаруса Красного, но до сих пор о нем не помнил. Его ладони сложились, пальцы согнулись, шесть слогов, толчок, и ледяная волна вчетверо выше Белого Охотника с грохотом накатилась и обрушилась на Кетэльдона. Могущественное для молодого мага, но ничтожное для рошъяра колдовство не могло его ранить. Лед расступился вокруг Кетэльдона, испарившись от его жара, спасаясь, капли воды убегали по безропотным изваяниям на стенах. Огромные размеры не делали рошъяра медлительным. Жертвой он выбрал Итирона, и одну за другой сокрушая колонны, за которыми прятался наемник, неотвратимо к нему приближался, невзирая на все ухищрения, в которые пускался Амутар, чтобы его отвлечь. Дъёрхтард использовал самое сильное заклинание, которое только знал. Распыление, конечно, не оправдало названия и больше разозлило, нежели ранило стража Аштагора. Не останавливаясь ни перед колоннами, ни перед их осколками Кетэльдон пронесся бурей, подцепил Итирона когтями и пришпилил к стене. Мизинец его прошелся через кисть правой руки, указательный палец через левое плечо, безымянный и большой пронзили ноги, а средний вспорол живот. Итирон не умер сразу. Борясь с болью, левой рукой он отчаянно пытался вытащить из живота острый коготь, но только разрезал кисти в кровь. Сверзившись с высоты, когда того пожелал противник, зажимая рану на животе, он полз на коленях к своему мечу, хоть в том и не было смысла. Кетэльдон переключился на последнего из наемников, а Граниш все никак не мог подойти достаточно близко, чтобы уколоть его Резцом. Он упустил подходящую возможность, когда тот пронзил Итирона, и теперь решился метнуть нож. Но прежде чем он это сделал, хриплый голос сказал:
— Я не промахнусь.
Белый Охотник распутал последние цепи. Под ними оказался низенький трухлявый пень с синей корой, сухие корни которого некогда силились расколоть камень, оставив на полу бугристые шрамы. Дъёрхтард водрузил на него кипу книг, так что третья книга легла первой, а шестая завершала конструкцию. Рухнула очередная колонна, крупный осколок угодил Амутару в спину и свалил с ног. Книги одна за другой срастались с пнем, они возвращали облик ствола, из которого и были вырезаны. Когда верхняя книга стала частью пня, раздался треск, из образовавшейся трещины в его центре вырастал кристаллический иссиня-черный меч. Когти Кетэльдона почти коснулись Амутара, когда Итирон метнул нож. Резец угодил в шею, и узник замер на мгновение, по прошествии которого оставил Амутара, ибо узнал треск в другом конце залы. Белый Охотник протянул руку к мечу.
— Стой! — крикнул Кетэльдон, преодолевая магию ножа. В окрике этом было столько силы, что все, кто еще мог стоять на ногах, опрокинулись.
— Что такое? — раздался знакомый голос, которого давно никто не слышал. — Это твоя смерть?
— Твоя смерть, — поправил пленник.
Белый Охотник приподнялся на локтях. Абулар стоял возле колоды, по другую сторону от меча, за его движениями следил Кетэльдон.
— Как ты здесь оказался? — спросил борут.
— Ум провел меня черным ходом.
— Тебя заманили в ловушку, — возразил Дъёрхтард. Он попытался подняться, но почувствовал ужасное головокружение и снова распластался на полу.
— Это меч, за которым посылал Вауглин?
Мага поразило спокойствие Кетэльдона, только что защищавшего меч как собственное сердце.
— Да.
— И этим же мечом я могу убить это существо?
— Да, — теперь отвечал Кетэльдон. Абулар осторожно притронулся к рукоятке Аштагора.
— Ничего не чувствую.
— Не отпускай, — предупредил узник, — иначе умрет твое тело. И не касайся лезвия, иначе умрет душа.
— Лжешь.
— Для начала убей меня, а затем убедишься, лгал я, или говорил правду.
Широкое неровное лезвие Аштагора продолжало вырастать, Абулар добавил силу второй руки. Наконец лезвие высвободилось полностью, и тогда лицо наемника исказила боль. Щель, оставленная в дереве присутствием клинка, затянулась, пень стал вытягиваться и омолаживаться, зашевелились корни в камнях, зазеленели листьями тонкие веточки. Белый Охотник перекатился на живот и стал медленно подниматься.
— Теперь можешь отпускать, — разрешил Кетэльдон.
— Не отпускай, — попросил Белый Охотник.
Абулар сцепил зубы, сделал шаг, еще один, его лицо налилось кровью, раздулись жилы на шее, он сделал замах, глаза округлились, губы оттопырились, лицо свела судорога. Белый Охотник выпрямился как раз для того, чтобы увидеть, как растаял человек подобно ночному кошмару под утренним ярким солнцем, будто и не существовал вовсе. От Абулара не осталось даже праха, а оброненный клинок упал Кетэльдону рукоятью в ладонь. Рошъяра стал уменьшаться, длинные руки его укоротились, беснующееся пламя унялось, теперь он гораздо больше походил на человека, хоть ростом превосходил Белого Охотника, кожу имел грубую и красную, а дыханием его оставался дым.
— Почему ты не позволил извлечь клинок мне? — спросил Белый Охотник.
— Ты мог меня убить.
— Кетэльдон! — издалека донесся женский голос.
Древо уже достигло семи аршинов и продолжало стремительно росли. Поднялся Дъёрхтард, поднялись Граниш и Амутар. Из-за ствола вышла миловидная девушка с золотистыми кудрями в красном плаще, пристегнутом к золотой мантии рубиновым аграфом в форме феникса. Все изумленно смотрели на нее, даже Кетэльдон молчал, появление новой гостью которого изумило не меньше остальных.
— Ахари? — неуверенно спросил он.
— Я пришла за Аштагором.
Кетэльдон раскрыл ладонь, Азара молча взяла меч двумя руками. Даже для двух рук Белого Охотника, не то что хрупкой девушки, он был слишком велик, но каким-то образом она удерживала меч на весу в горизонтальном положении, словно был он стеклянным. Кетэльдон увидел застежку-феникса на красном плаще.
— Ты получила мой подарок, — отметил он с удовольствием. — Я не мог освободиться от воли отца, чтобы найти тебя. Но Аланар не отнял моего сна. Я в долгу перед Сомурьей… Идем со мной, — резко позвал он. — За все страдания, что претерпели мы волей отца, за всю боль и несправедливость, назначенные в наш удел, ниспровергнем тирана и восславим новую пору — век Красного солнца.
— Нет. Мой смертный путь еще не окончен. Лишь явившись в могилу деда, я вспомнила, кем была, вспомнила и ужаснулась. Но знаю, однажды отец простит меня, а дотоле я вернусь в Яраил и продолжу искупать свои преступления. Идем со мной, и мы сможем делать это вместе. — От таких слов Кетэльдон отшатнулся.
— Ты стала безумней, чем когда-либо. Увидев меня на воле в Яраиле, Аланар сотворит мне новую темницу. Нет, — он грустно покачал головой. — Ты не та Ахари, которую я знал. Но однажды ты вернешься. Я долго ждал, так подожду еще немного. — Сказав это, Кетэльдон вмиг обратился красным светом и затерялся в кроне древа, которое теперь уже не помещалось в зале и сокрушало камень вокруг.
— Возьмитесь за руки, — велела Азара.
Четверо выживших исполнили приказ. Азара освободила одну руку и взяла край цепочки, им оказался Дъёрхтард. Маг почувствовал, как проходит энергия сквозь его тело и устремляется к следующему звену. Сплелись запахи и краски: зеленая листва перемежалась ветвями, душистые плоды — яркими цветами. Они отдалились и стали звездами, и только тогда маг понял, насколько далеко остался Яраил. Но мир смертных вернулся, сначала они видели только пестрое яблоко, затем обозначились границы континентов, вырисовывались воды, горы, пески, леса. Они приблизились к западной части Сиридея, они проносились над птицами, над торговыми трактами, крепостями и селами, на них надвигался большой каменный лабиринт, но вскоре они уже могли различать отдельные башни, дома, мосты. Лабиринт оказался муравейником, люди в нем сновали погруженные каждый в свои думы, но вот кто-то на площади остановился, примеру следовали другие. Они смотрели в небо, прикрывали глаза от солнца, указывали руками и что-то выкрикивали. Последние сажени пролетели незаметно. Под изумленные взоры восторженной толпы путешественники приземлились на центральную площадь Сребимира.