— Что я могу рассказать тебе о вестниках? — вслух размышлял Граниш, продираясь сквозь чащу Плакучего леса. — Мы несем особую силу — дыхание анияра. В каждом предвозвестнике оно проявляется по-разному. Я могу видеть то, что некогда видела земля, Миридис предсказывает будущее, и я не встречал лучшего целителя во всем Яраиле. Что касается Ераиль, она способна поглощать и использовать огонь в своих целях. А ты, Дъёрхтард, как дыхание анияра проявилось в тебе?

— Я маг, этого достаточно?

— Нет, — покачал головой Граниш. — Не думаю. Но ты едва достиг двадцатого лета, так что сила эта должна вот-вот проявиться. Но особенности предвозвестников, — продолжал он после паузы. — Суть инструменты в достижении высшей цели. Я мыслю так: цель наша в защите устоев мира от мракобесия и жителей его от насилия. Мы избраны следить за гармонией и поддерживать порядок. Миридис со мною здесь не согласна, по ее мнению — мы испытание, которое Яраил должен перенести и вместе с тем участь наша испытание для нас самих.

— А как считает Ераиль? — спросил Дъёрхтард, так как цверг, по-видимому, не собирался продолжать.

— Ераиль развила мысль Миридис, но по ее разумению мы не должны отказываться от того, что нам предначертано. Предвестники, как она считает — разрушители мира и она делает все, чтобы осуществить свое предназначение.

— Предвозвестники рождались и умирали, — озвучил свои соображения на этот счет Дъёрхтард. — И мир этого не заметил. Если они и пытались его разрушить, то безуспешно, но если сохранить — им это удалось. Или все проще: две, может, пять тысяч лет назад первые вестники были кем-то вроде старших жрецов в древних общинах. И, например, благодаря большой силе поддерживали порядок Яраила.

— Нет, вряд ли. Издревле рошъярапоклонники боялись предвестников, преследовали, истребляли. Наши предшественники представлялись им угрозой.

— Раз в тысячелетие… может здесь ключ? Почему именно тысяча?

— Для смертных это долгий срок и он лишь подчеркивает важность предвестников. Если такие как мы рождались бы каждые десять лет, то могли создать собственное поселение.

— Как ты нашел меня? — изменил Дъёрхтард направление мысли и озвучил давно вертящийся на кончике языка вопрос.

— А-а, это не я. Это Миридис, она нашла нас всех.

— Но как?

— Об этом ты вскоре сможешь спросить у нее самой. Нам недолго идти.

— Она не могла ошибиться? Никакой особой силы я в себе не чувствую.

— Эта сила в тебе, Дъёрхтард, с рождения. Как же ты можешь судить, каково этой силы не ощущать? Миридис не ошиблась. Она выискивала твою нить в клубке судеб существ, рожденных в предначертанный анияра день так же, как некогда искала и мою судьбу.

— И что она увидела в нашем будущем?

— Ничего. Судьбы предвозвестников не определены.

— Судьба всего Яргулварда не определена. Есть лишь предпосылки к происшествию тех или иных событий, которые и формируют возможное будущее.

— Верно. Но мы и сейчас можем сказать, что Яргулвард продолжит расти и шириться, что люди будут стареть и умирать. Что же касается предвозвестников, нет причин полагать, что мы хотя бы способны умереть.

«Это абсурд! — хотел поспорить Дъёрхтард. — Я знаю точно, что могу умереть, и убить меня не так уж сложно». Но потом передумал. Откуда, собственно, такая уверенность?

— Нет ключевых точек, которые определены законами вселенной, — продолжал Граниш. — Нити наших судеб непредсказуемы. Они могут оборваться бесследно или до неузнаваемости переплести полотно бытия.

Некоторое время молчали, шелестели травой, затем Дъёрхтард заговорил.

— Я никогда не был под землей. Не видеть сияния звезд, не вдыхать аромата осоки, не слышать голоса неба, должно быть, ужасно.

— Шесть десятков лет провел я в темноте Баркхааша. Шесть десятков лет ковал металл и добывал самоцветы. Цверги не знают другой жизни, нам не с чем сравнить, свою жизнь мы считаем единственно возможной, — Граниш, сощурив глаза, поднял взгляд. — Солнце Яраила горит ярче кристаллов сильгиса и великих горнов. Но, быть может, канафъяра сочтут его свет лишь туманной дымкой, — он опустил голову, вспоминая. — Первый год я не мог ходить под солнцем без стонов. Мои глаза слепли, руки горели ожогами. Кабы не доброта Миридис, вернуться мне под землю и вернуться без дыхания.

Дальше двигались в тишине. Когда деревья расступились, путники добрались центра вересковой поляны.

— Пришли, — сказал Граниш. Он поднял голову, что-то высматривая в небе, затем опустил и теперь искал нечто в траве. Проделав загадочный ритуал еще раз, он остановился.

Дъёрхтард заозирался по сторонам, посмотрел вверх и вниз, но не увидел ни Миридис, ни признаков ее присутствия, никакой подсказки или ориентира.

— Посмотри сюда, — предложил цверг.

Маг проследил взглядом за направлением смуглой руки. Некоторые травинки едва заметно блестели. Этот блеск в полпяди шириной огибал путников дугой и замыкался саженным кольцом.

Граниш поднял руку вертикально. В чистом небе над ними летели ажурные облака. Присмотревшись, Дъёрхтард увидел, что одно из них, совсем маленькое, оставалось неподвижным. Округлив глаза, он вопросительно перевел взгляд на спутника, отказываясь верить вдруг посетившей его мысли. Цверг лишь хмыкнул.

— Возьми мою руку, — сказал он. Маг выполнил, что было велено. — Мирис, это Граниш. Пусти нас.

Мир закружился, сжался до размера точки и исчез, а когда возник снова, путники оказались в самом прекрасном месте из тех, где Дъёрхтарду доводилось бывать.

Пространство вокруг него клубилось облаками, густыми и перистыми, они стелились полом, поднимались стенами, смыкались сводчатым потолком. Дъёрхтард опустился и пощупал пол руками: мягкий и в то же время упругий он пружинил прикосновению и призывал пройтись по нему обнаженными стопами. Маг положил дорожный мешок, разулся и прислонил сапоги к стене. Он разглядывал помещение, вдыхая свежий, но не столь разреженный как в высоте гор воздух. Граниш остался в обуви. Они прошли коридорную комнату, или небесную пещеру, и очутились в гостиной. Облака в ней принимали форму трех округлых кресел, стоящих полукругом перед овальным столом у камина. Выложенный из хрусталя, он полыхал трепещущей молнией, ярко освещавшей помещение и темнейшими ночами. Ей вторили небольшие шаровые молнии, заключенные в причудливой хрустальной люстре гроздями свисающей с потолка. На стенах расположились многочисленные картины, вырезанные изо льда. Они изображали парящие в воздухе дворцы, сказочные деревья или просто звездное небо. Холод картин разбегался по комнате дорожками витиеватых узоров.

— Я подожду здесь, — решил Граниш и опустился в кресло. — Осмотрись, если хочешь.

Конечно Дъёрхтард хотел во всех подробностях рассмотреть настоящий дом альва. Выходящая из гостиной галерея, на всем протяжении увешанная настенными светильниками с шаровыми молниями, вела в две стороны. Дъёрхтард выбрал левое направление и оказался в оранжерее. Первым за что уцепился его взгляд, был ручеек. Струйки воды пробивались сквозь выгнутую стену, собирались в общий поток и, змейкой пересекая комнату по диагонали, исчезали у подножья противоположной стены. Пол, стены и даже потолок были раскрашены цветами самых разных форм и размеров. Нежно и насыщенно благоухало разнотравье. Здесь цвели задумчивые белые колокольчики и задорные голубые васильки, вальяжные хризантемы и нежные тюльпаны. Они переглядывались, перешептывались, некоторые пританцовывали и напевали. Вились ипомеи и барвинки, сплетались между собой, но не враждовали. Тянулись к ручью изящные каллы и ароматная мята. В воздухе кружили бабочки и пчелы, собирали нектар и пили чистейшую воду. Боясь ранить растения, Дъёрхтард ступал осторожно. Подойдя к ручью, он плавно погрузил сначала одну, затем другую ногу в воду. Ледяная вода остудила кровь и пробрала до костей. Но и этого ему было мало. Опустившись на колени, он четырежды плеснул в лицо холодной воды, затем закрыл глаза и остался в таком положение, чтобы прочувствовать без отвлечений на яркие образы упоительный дух чудесного места.

Прощебетал тоненький голосок — это зачарованная запахами прилетела кормиться асилина — крошечная ледяная птичка надземного мира похожая на колибри. Дъёрхтард открыл глаза и поднялся.

В трех шагах от него находилось самое прекрасное создание в этом доме.

Длинные и прямые серебряные волосы свободно ниспадали с плеч, опускаясь ниже пояса. Волоокие сияющие синевой глаза улыбались и приветствовали гостя. Небольшого роста, на целую пядь ниже Дъёрхтарда, альва казалась хрупкой фигуркой, вылитой из стекла. Неосторожное прикосновение могло ее расколоть. Невесомое серебристо-белое двойное длиннополое платье с разрезными расширяющимися книзу рукавами, обволакивая Миридис, подчеркивало ее красоту и стать.

— Рада приветствовать тебя, Дъёрхтард, в чертогах «Одинокого лебедя», — на милом, почти детском лице возникла самая прекрасная в мире улыбка.

На миг колдун забыл, зачем пришел. Прошлая жизнь представилась глупой и лишенной смысла. До сего момента он ничего не видел и ничего не знал. Он блуждал во тьме, но теперь увидел свет. Потрясенный очарованием Миридис, сам не замечая того он улыбался искренне и чисто, желая лишь, чтобы этот светлый лик всегда оставался перед его глазами. Внезапно Дъёрхтард почувствовал холод и вспомнил, что мантия его до колен мокра, а сам он забрызган водой. Мысль эта его невероятно огорчила и смутила.

— Рад знакомству, — пробормотал он, опустил взгляд и стал водить рукой по одежде, словно от ее теплоты ткань могла мгновенно высохнуть. Подняв голову, он с удивлением обнаружил, что альва по-прежнему смотрит на него.

— Пойдем, Граниш ждет в гостиной.

Следуя за Миридис, Дъёрхтард смотрел в пол, стены и потолок, цепляясь глазами за детали интерьера, но невольно все время возвращался к ней взглядом. Смотреть на альву постоянно ему представлялось неприличными, кроме того, он не хотел, чтобы она почувствовала его взгляд. Входя в гостиную, он постарался упорядочить мысли и вспомнить, зачем они здесь.

Граниш устроился в центральном кресле, Миридис заняла дальнее, а Дъёрхтарду осталось крайнее с левой стороны очага. На столе стоял хрустальный чайник, изливающий аромат зверобоя и душицы, и две полные чаши, — третья уже переместилась в руку цверга, а также конфетница в форме лебедя, наполненная ягодными леденцами.

Мягкая мебель и треск камина совсем не располагали к разговорам на животрепещущие темы. Солнце уже садилось, но комната еще хранила тепло. Волшебная обстановка скорее подходила для сказок и мечт.

«Интересно, — размышлял Дъёрхтард, разделяя тепло кружки руками. — Сколько раз вот так вот, потягивая чай, они сидели перед камином?»

— В сем благостном месте не до́лжно говорить о тревогах внешнего мира, — произнес Граниш, словно прочитав мысли мага. — Но именно для того мы и собрались. Надобно обсудить наши действия.

— Я больше не могу обсуждать, — вздохнула альва. — Я хочу действовать.

— Нельзя спешить, — продолжал цверг. — Миридис, покажи-ка Дъёрхтарду страницу. — Альва вытащила из-под кресла футляр для свитков и через Граниша передала магу. — Сможешь восстановить?

— Попробую.

Дъёрхтард снял крышку футляра и аккуратно освободил от содержимого. Страница оказалась в ужасном состоянии: выцветший пергамент, на котором едва угадывались отдельные слова, пронизанный зияющими ранами бесконечных сгибаний не имел угла и в целом определенной формы, а от неосторожного дыхания грозился рассыпаться в песок. Расправив лист на столе, маг выудил из поясного мешочка склянку с берестяной пылью, обильно посыпал его, добавил три капли живицы эбенового дерева. Приблизив руки к пергаменту, едва не касаясь подушечками пальцев, стал бормотать заклинание, одновременно водя пальцами, вырисовывая незримые письмена. Берестяная пыль начала перемещаться и заполнила недостающие части бумаги, живица растеклась символами, проявляя блеклые чернила и вычерчивая наново отсутствующие слова.

Окончив колдовство, Дъёрхтард сложил лист трубочкой, стряхнул лишнюю пыль обратно в склянку, бросил короткий взгляд на присутствующих и зачитал содержимое пергамента:

— «…ойконы были разбиты и бежали на север, где рукою Тургоса Холодного образовали Холгорд…» — Дъёрхтард пропустил несколько несущественных предложений. — «В лета крови происходили и другие многочисленные битвы, среди которых нельзя не упомянуть еретика Рогдевера, по прозвищу Гром Огня. Этот могущественный маг собрал устрашающую армию, остановить которую удалось лишь богам. Не менее впечатляющим было, по мнению историков, сражение фавнов под предводительством Эвиларда Подлунного с полчищами юд-ха…» — Дъёрхтард пробежался взглядом по следующим строкам и поднял голову. — Больше ничего, что касалось бы предвозвестников или Рогдевера.

Граниш разочарованно вздохнул, Миридис осталась невозмутима.

— Это ничего не меняет, — отметила она.

— То есть, как не меняет? — удивился цверг. — У нас нет зацепки. Мы не знаем, что искать и где искать. Это месяцы, возможно, годы…

— Я знаю, где искать, — продолжала альва. Присутствующие затаили дыхание. Она посмотрела на одного, затем на другого мужчину, определяя, готовы ли они ее поддержать. — В Книге имен.

Дъёрхтард не изменился в лице, хотя это и стоило ему большого труда. Граниш шумно выдохнул и откинулся в кресле.

— Что ты такое говоришь?! — возмутился он. — Или я тебя неправильно понял?

— Не думаю.

— Не-е-ет, это немыслимо! Ты предлагаешь отправиться во внутренний мир, в мир имен — Намару, чтобы заглянуть в книгу Имурья-летописца? Нет, забудь, мы придумаем что-нибудь еще.

— Почему нет? — наконец высказался Дъёрхтард. Миридис одними глазами улыбнулась ему. — Можно хотя бы попробовать.

— Попробовать… — бормотал Граниш. — Потребуется помощь имура, чтобы хотя бы попробовать…

— Я знаю, кто нам поможет, — заявила Миридис. — Отшельник, что живет в неделе пешего хода в горах на севере. Но по небу мы преодолеем этот путь за два дня.

— Но как же война с тальиндами? — упорствовал цверг. — Нужно остановить ее, а не гоняться за призраками.

— Быть может, — осторожно начал Дъёрхтард, — эта война не так уж и значима для мира. Не для нее мы родились. С другой стороны, Книга имен может открыть наше предназначение.

— Что ж, можно сначала прекратить войну, а затем уж заняться разгадкой своих судеб, — все не сдавался Граниш.

— У нас нет такой силы, чтобы, спустившись с небес мгновенно покончить с войной, — вернулась в разговор Миридис. — Сбор миротворцев потребует времени. Мне неприятна мысль, что живые существа гибнут по обе стороны поля, но ведь ты, Граниш, сам ждал расцвета последнего предвозвестника, прежде чем начать действовать и говорил мне, что жизни наши слишком важны, чтобы рисковать ими. Так узнаем же, для чего мы созданы и выполним уготованное анияра.

— Кто этот отшельник, о котором ты говоришь? Ему можно довериться?

— Он носит имя Пастыря Ветров — духовного лидера северных народов. Говорят, он постарел еще до того, как родились отцы их старейшин. Но с годами разум его не мутнеет, а наполняется новыми знаниями. Я искренне полагаюсь на его помощь.

Граниш продолжал ворчать, но очевидно уже по инерции. Наконец он тяжело вздохнул и поднялся с кресла.

— Пусть будет, как вы хотите! — и махнул рукой. — Капитан Миридис, прокладывайте маршрут! А юнга с вашего позволения откланяется и удалится в кубрик.

Сопровождаемый улыбками, Граниш ушел. Дъёрхтард и Миридис остались вдвоем.

— Хочешь осмотреть мою палубу? — поинтересовалась альва.

— С удовольствием.

Они прошли зал прорицания, где контуры комнаты очерчивал гладкий лед, отражающий содержимое помещения, а расставленные вдоль стен извилистые колонны с каннелюрами подпирали потолок, в жилах которого полыхали молнии. Зеленая чаша в центре зала просвечивалась насквозь, столь чисты были создавший ее камень и вода. У дальней стороны комната не имела стены. Изумрудная тропинка вела к голове «Лебедя» — открытому балкону над океаном. Площадка отворяла взору близкое небо и далекую землю.

Вдвоем они стояли на балконе, держались за перила хрустальной балюстрады и всматривались в темноту.

Дом альвы легко покачивался в небесном океане. Царила ночь, но здесь и ярким днем можно наблюдать звезды. Магу было удивительно осознавать свое местонахождение. Здесь, возвещая Яраилу о приходе нового дня, проплывала золотая ладья, на носу которой горделиво стоял вечно молодой светлоликий Аланар. Его вахана — трехглазый орел Вио ронял в океан золотые перья и они лучами наполняли мир теплом. Сейчас он путешествовал за горизонтом, освещая другую часть мира. На смену брату на утлом плоту вышел Ирилиард. Он укрывает щербатый лик капюшоном, а его черный плащ одевает землю ночью. Поводырь — белый ворон Мидао указывает слепому путь, и карканье его отдается громом в небесах.

Дъёрхтард пытался рассмотреть Ирилиарда. Альвы не поклоняются богам — сложно поклоняться тому, кто каждый день проплывает под твоим окном. Но для мага одна только мысль видеть того, кому он обязан кровью, была восхитительна и волнующа. Однако рошъяра находился слишком далеко, человек видел только слабый свет его лица.

— Здесь не так холодно, как я ожидал, — признался Дъёрхтард.

— Это магия альвов. Альвакрис многому меня научил.

— Но ведь ты не маг?

— Все альвы маги, но в разной степени. Старейшие из нас парят над небом, гуляют среди звезд и дремлют в ветвях великого древа. Смотри! — указала Миридис куда-то в темноту.

Дъёрхтард не обладал острым зрением, смутно различал землю в темноте и видел лишь наиболее яркие звезды. Он проследил за ее взглядом, но восторга не разделил.

— Ничего не вижу, — признался он.

Альва, слегка огорченная, вскоре вернула улыбку.

— Сегодня в ветвях Яргулварда родилось еще одно существо. Оно должно быть прекрасно, такой яркий свет. — Она развернулась вполоборота, но тут же приняла прежнюю позу. — Прости, я не могу показать пророчества кому-то еще. Их вижу только я…

— Ничего страшного, — заверил Дъёрхтард. — Мне и здесь хорошо, — и помолчав, добавил: — расскажи о своих странствиях. Как ты нашла остальных предвозвестников?

— Двадцать лет я скиталась по миру, стучала во все двери и заглядывала во все норы. Нет, в том нет моей заслуги, что я нашла вас. За такой срок любой бы сумел. А многие бы справились гораздо быстрее.

— Многие отказались бы от целей еще в первые дни поисков. Чтобы чего-то достичь, нужно обладать не только умением, но и больши́м терпением. Цель не приходит сама, ее нужно позвать. И я еще никого не встречал, кто был бы так предан своим идеям, как ты.

Миридис робко улыбнулась, но ничего не ответила. Она переместилась к центру площадки, — там, на пьедестале, была выложена мозаикой из разноцветных камней карта звездного неба.

— А вот и мой штурвал.

— Красивый, — Дъёрхтард залюбовался мозаикой, но, когда на карту опустилась белая маленькая рука, уже не слышал слов об управлении по звездам и заданию маршрута. Он смотрел на изящные пальцы, но не понимал смысла их движений.

Когда рука ушла из поля его зрения, он поднял взгляд. В свете луны Миридис была так прекрасна, что хотелось плакать. Не могло быть большего счастья, чем стоять с ней вдвоем на борту небесного корабля, плывущего среди звезд.

— Глаза болят, — не солгал маг, прикладывая руку к лицу. — Мне нужно поспать.

Его облачная кровать повторяла формы тела, одеяло грело и давало ощущение уюта. Дъёрхтард лежал в маленькой комнате и сквозь большое круглое окно в витиеватой раме смотрел в черноту ночи, словно в ледяную картину из гостиной «Одинокого лебедя». В свете ставших ближе, но все еще далеких звезд ему виделся прекрасный белый лик. Миридис смотрела сквозь темноту, сквозь пространство и время и улыбалась. В эту ночь Дъёрхтард спал так сладко, как никогда в жизни.

Их воздухоплавание длилось еще ночь. На второй день они достигли Снежных гор. Сильные ветра не позволили пересечь отрога, и вынужденные оставить «Лебедя» путники спустились на землю. Граниш одарил небо коротким взором, Дъёрхтард задержал взгляд на неподвижном облаке, а Миридис даже не попрощалась с домом, — можно было подумать, она вышла нарвать к чаю трав.

Древние исполины запахнулись белыми толстыми шубами. Ворс их валенок у подошвы достигал аршина, а в меховых шапках человек мог бы и утонуть. Дъёрхтард укутался в теплый плащ с капюшоном и обмотал лицо шарфом. Опустив голову и пряча глаза от колючего снега, он брел сквозь сугробы, не различая пути, и длинной палкой проверял глубину снега перед собой. Еще больше закутанный в мех, за ним следовал Граниш, теплолюбивый, как и все цверги… В легком голубом платье, дополненном ажурным плащом, Миридис возглавляла компанию. Она беззаботно улыбалась, словно ребенок снегопаду, наслаждалась бурей и утверждала, что не чувствует холода. Ее невесомый шаг оставлял лишь размытый, тут же скрадываемый свежим снегом след.

Медленно проходили часы, еще медленней путники поднимались в гору. Шли молча, ибо в шуме бури нельзя обмолвиться словом, а попытка перекричать ветер расходует драгоценные силы. Удивительно, но маленькую альву не отрывало от земли и не уносило в небо. Холод замораживал реку мыслей, забирался в перчатки, просачивался в сапоги, щипал глаза, дразнил кожу. Проникая под одежду, он похищал силы, а взамен сулил вечный покой и безмятежность. Стоит только принять его дар, отказаться от цели, и милосердная Анадис навеки укроет тебя мягким пледом.

— Не устал? — временами спрашивала Миридис Дъёрхтарда.

Тот отрицательно качал головой и продолжал упрямо брести следом, хотя почти не чувствовал ног. Ему постоянно казалось, что каждый последующий шаг будет последним, он упадет и больше не сможет идти. Но тело продолжало двигаться, ведь на самом деле человеческая выносливость гораздо больше, чем кажется до тех пор, пока не очутишься в ситуации, когда нельзя повернуть назад и сдаться.

В очередной раз маг отрицал усталость, но теперь уже едва волочился и без большого сопротивления согласился на привал. От него потребовалось выжечь ямку в снегу. Дъёрхтард использовал огонь-кормилец — одно из наипростейших бытовых заклинаний, но вероятно самое ходовое в арсенале странствующих магов. Возникшее в его руках пламя не могло опалить плоти, но легко разжигало костер и согревало в непогоду. Малые усилия, затраченные на колдовство, едва не лишили мага сознания. Остальную работу по обеспечению путников укрытием взял на себя Граниш. Несмотря на малый рост и кажущуюся субтильность цверг работал споро. Используя одни только руки, он выравнивал и уплотнял снег и быстро выкопал нору с узким лазом, надежную и для троих просторную внутри. Нора почти не впускала света, но ветер успешно задувал внутрь.

— Жаль я не такой маг, который волен раздвинуть горы или хотя бы растопить весь этот снег и унять ветер, — сокрушался Дъёрхтард.

— Это ненадолго, — уверила Миридис. — Но пока ты еще не стал великим магом, получай удовольствие от преодоления трудностей. Если однажды жизнь покажется тебе невыносимо легкой, ты еще будешь с грустью вспоминать, как мерз в ледяной норе на склоне Снежных гор.

Дъёрхтард только посмеялся ее словам. Предложение мага запечатать вход изнутри Граниш поддержал, но прежде чем окончательно схорониться под толщей снега переглянулся с Миридис. Этот взгляд неразличимый в темноте человек не увидел, но почувствовал. Было в нем что-то недосказанное, заговорщицкое.

— Можешь ненадолго зажечь свет? — спросила альва мага, — хочу достать одеяло.

— Конечно, — Дъёрхтард вызвал небольшой светящийся желтый шар и тот поднялся к потолку. Еще одно заклинание, незаменимое в странствиях. Шар-проводник, стремясь к свету, выведет путешественника из любой пещеры. Волей заклинателя он может быть зафиксирован на месте, либо послан в нужное направление.

Миридис запустила руку в мешочек на поясе, где никак не могло уместиться одеяло, разве что шелковый платок. Из мешка она извлекла нечто маленькое и положила на пол, а когда отняла руку, Дъёрхтард открыл рот.

На примятом снегу стояла глиняная фигурка волка. Грубо изготовленная она не давала никаких намеков на свою сущность, но маг, ранее ее не видев, тем не менее, не мог не узнать. Первобытная древняя магия пульсировала внутри статуэтки, готовая вырваться по первому требованию.

— Адорант… — потрясенно выдохнул Дъёрхтард.

— Люперо! — позвала Миридис. — Ко мне!

Статуэтка подернулась дымкой, очертания расплылись черным туманом, его становилось все больше, он густел и принимал новые очертания. Когда дым рассеялся, на месте крошечной фигурки оказался гигантский иссиня-черный волк. Он был так велик, что легко закрыл собой вход, гораздо больше обычного волка, крупнее льва. Длинная густая шерсть струилась волнами и в гриве достигала длины трех пядей. Белыми была грудь и мощные лапы волка, причудливые узоры, тянущиеся вдоль холки зверя и как бы впадающие в глаза, а также сами глаза. Нет, не глаза зверя, но духа, древнего как горы, в чреве которых он явился в мир смертных на этот раз. Эти глаза видели расцвет и крах царств, города, преданные забвению, события, осыпавшиеся прахом времени. Сотворенные богами, адоранты стали прообразами первых существ Яраила. Но и сейчас отдельные племена людей поклонялись им как предкам, воздвигали в их честь тотемы и назывались звериными именами.

Адорант выглядел устрашающе. Но лишь первое мгновение. Проявившись полностью, он вильнул хвостом, подошел к Миридис и ткнулся в нее мордой.

— Мне нравится твое одеяло! — пошутил Дъёрхтард.

— Такое одеяло и укусить может, — предостерег Граниш.

— Не укусит, — успокоила альва. — Люперо предан хозяину, — и в этих словах почему-то прозвучала тонкая нотка грусти.

— Как вы познакомились?

Несколько секунд Миридис собиралась с мыслями.

— Моя мать была особенной, интересовалась людьми и восхищалась миром поднебесным. Она пыталась привить эту любовь и мне. У нее почти получилось. Мы находились в лесу, когда мимо пронеслось огромное косматое чудовище. Из его пасти свисала, безвольно размахивая ушами, заячья голова. Я испугалась и заплакала. И возненавидела землю. А потом потеряла мать. Она ушла к людям и не вернулась. Моя неприязнь к земному миру возросла. Отец пытался переубедить меня, но в тот момент я была самой несчастной девочкой и никого не слышала. Он не мог ни успокоить меня, ни утешить. Пока однажды не принес подарок. Это был комочек черной шерсти, который при ходьбе неуклюже заваливался с одного бока на другой. «Это щенок, — сказал мне отец, — и он тоже лишился мамы». Я сразу влюбилась, хотя в душе и боялась, что он вырастет огромным черным волком. С Пушком прошло мое детство, и в те годы я была самой счастливой девочкой в мире, — она помедлила. — Много позже, когда я покинула Альвакрис, отец выступил против моего решения, и мы расстались в непонимании. В одну из одиноких ночей, когда я стояла на балконе «Лебедя» и вглядывалась в темноту, знакомый голос окликнул меня. Отец просил впустить его и, конечно, я так и поступила. «Одиночество — плохой спутник, — сказал он, а затем показал фигурку адоранта. — Это не Пушок, но друг столько же надежный. Заботься о нем и да хранит он тебя». Я сразу его узнала. Я разозлилась на отца, но он меня вразумил. Сказал, Люперо не мог ослушаться хозяина и добавил, что в охоте нет ничего преступного, когда она призвана прокормить охотника. Мы быстро подружились. Я прониклась его переживаниями, а он — моими тревогами. В нем нет и тени той злобы, что мне привиделась в детстве. Только строгость. Но много в нем и ласки, которой он отвечает на добро. Мы вместе уже двадцать лет, почти столько, сколько прошло с тех пор, как я увидела в небе твое, Дъёрхтард, рождение.

Маг не ответил. Он задумывался и раньше, что по людским меркам Миридис подходит ему в матери, а Граниш — в дедушки. Но ведь и не были они людьми. В соразмерном пересчете среди них он самый старый, а Миридис — самая молодая. Не раз об этом вспоминая с досадой, людей он считал неудачным творением, ведь цверг и альв, как всякий зверь и птица, взрослеет быстро и медленно стареет. С человеком же все происходит точно наоборот.

Волк вытянулся вдоль тела Дъёрхтарда, Граниш, запечатав вход, лег по другую сторону адоранта, а Миридис устроилась поодаль. Страх недолго боролся с усталостью. Эту ночь и последующие вестники провели в безопасности и тепле.

Когда перевалили через горную гряду, ветер поутих. Деревья на этой стороне росли гораздо гуще. Устремлялись в небо на двадцать саженей заснеженные сосны, наряжались шубками ели-красавицы, из-под сугробов выглядывали голубые шишкоягоды душистого можжевельника.

Утверждавшая, что знает дорогу, Миридис долго не могла сориентироваться в хвойном Белом лесу. На помощь пришел четвероногий друг. Принюхавшись, волк опустил голову и теперь шел по следу, не останавливаясь. Счастливый, он задорно вилял хвостом и улыбался, время от времени оглядываясь на спутников. Но с приходом луны, когда путешественники разбили палатку, ужинали ягодами и пили чай с хвойными иголками, Люперо, понурив голову, побрел прочь. Остановившись на скальном выступе, он поднял морду и протяжно завыл.

Исполненный грусти и тоски вой на многие версты разносился эхом в горах. В этом звуке было невысказанное страдание и непередаваемая боль. Когда эхо затихло, волк повторил зов. Ему вторил другой волк, а затем и третий продолжил скорбную песнь. Волки отзывались горю Люперо, они говорили, что в страдании он не одинок. Но не становилась радостней песня адоранта, не уходила из сердца печаль, вновь и вновь он тщетно взывал к небесам.

— Сколько горя в его голосе, — с сожалением заметил Дъёрхтард. — О чем он грустит?

— Он зовет хозяина, — ответила Миридис.

— Разве не ты его хозяйка?

— У него было множество хозяев, но сердце адоранта осталось с тем единственным, которым мог быть лишь первый из нас.

— А кто был первым хозяином?

— Я тебе покажу, — и Миридис позвала. — Люперо!

Волк повиновался, закончил выть и подошел к костру. Он ткнулся мордой альве в плечо, показывая, что он с ней и никуда не уходил. Но теперь Дъёрхтард видел, что как бы адорант не выказывал ей заботы, частью все равно оставалась где-то в другом и очень отдаленном месте.

— Положи руку ему на голову, — распорядилась Миридис и сама накрыла его ладонь своей рукой. От прикосновения нежных пальцев альвы по телу мага пробежала дрожь, но наученный годами колдовской практики быстро возвращать самообладание, он закрыл глаза и погрузился в воспоминания волка.

Вокруг царила пустота. Не слышно было звуков, не видно света, не существовало запахов и опоры под ногами. Лишь обволакивало чувство медленного течения, движение постепенно ускорялось, а затем вдруг прервалось и выбросило ведомого на берег жизни.

«Здравствуй, Люперо, — прозвучал в голове ласковый мелодичный голос. Из пустоты возникла большая белая рука, она приблизилась, стало тепло и приятно. — Смотри, твой первый рассвет». — Картинка изменилась, во тьме росли два белых опрокинутых набок месяца. Затем снова появились белые пальцы, за ними потянулась белая рука. Она пахла свежестью и множеством ни с чем несравнимых запахов. Но дальше руки изображение расплывалось, ее обладатель затерялся во темноте, и все исчезло.

— Он не помнит, — ответила Миридис невысказанному вопросу. — Прошло так много лет, что он забыл, как выглядел его хозяин.

— Голос мужской, — вслух размышлял Дъёрхтард, но сказав, тут же усомнился в своих словах.

— А мне голос показался женским, — не согласилась Миридис.

— Руки большие, я все же считаю его мужчиной.

— Большие, но не грубые.

— Спор ваш не имеет большого смысла, — вмешался Граниш. — Кем бы ни был первый хозяин адоранта, он давно умер.

Такое категоричное заявление Дъёрхтард не мог оспорить. Люди способны прожить сто-двести лет, цверги отметить пять веков, альвы встретить тысячелетие, возраст адоранта же гораздо превосходил эти числа.

— Его хозяин не умер, — в очередной раз возражала Миридис. — Когда силы Люперо истощаются, он возвращается в Думурью, бродит по бескрайним лесам и лугам, но и в мире духов не находит того, кого ищет.

— Если нет ни среди живых, ни среди мертвых, — покачал головой Граниш. — Возможно, его постигла участь страшнее смерти.

— Или, — предположил Дъёрхтард, — он бессмертный. — Остальные с сомнением посмотрели на него. — Почему бы нет? Им может быть кто-то из рошъяра. Ведь именно они сотворили адорантов.

— Какой злой бог мог заставить его так страдать? — горько спросила Миридис, обнимая большого волка. Ей не ответили.

Люперо продолжал возглавлять маленький отряд предвозвестников. В какой-то момент он внезапно замер и навострил уши.

— Я слышу шаги, — из поясной сумочки Миридис извлекла три маленьких раковины, подвешенных на красных шелковых лентах, таких коротких, что даже она не смогла бы надеть их на руки. Одну такую ленту она обернула вокруг уха, а саму ракушку вставила внутрь. Два других амулета оставались на открытых ладонях. Ничего не сказав, Граниш принял ракушку, затем расчистил снег под ногами и приложил руки к земле.

— Их используют послы Кзар-Кханара, чтобы иметь возможность понимать чужие языки. Откуда?.. — Миридис опередила вопрос мага.

— Не одним прозелитам Кзар-Кханара нужно понимать чужеземцев, — в ее глазах блеснула лукавинка.

— Это люди, — заключил Граниш. — Позволим себя окружить.

Вскоре из-за толстых стволов выскочили местные жители.

Это были боруты — одни из древнейших представителей человеческого рода. Первые люди — пасары — появились в центре Яраила, тогда еще единого континента Дея. Часть из них ушла на юг и назвалась сироккийцами, другая отправилась на север и нареклась борутами, оставшиеся же люди провозгласили себя мусотами. В отличие от сироккийцев и мусотов боруты жили в уединении, не смешивали кровь с другими народами и сохранили свой род таким, каким он был тысячелетия назад — высоким и голубоглазым, с кожей бледно-голубого цвета.

Встретившие путников туземцы носили волчьи шкуры, полностью скрывающие могучие тела. Меховые перчатки держали грубо обтесанные каменные топоры и копья с каменными же наконечниками. Неизменным атрибутом каждого туземца служил длинный лук. Воинственно настроенные, с твердым взглядом и сжатыми губами, завидев Люперо, они начали растерянно перешептываться и переглядываться, повторяя имя адоранта, но неуверенные в догадке. Имя его и на древнем сложном языке, который почти не менялся с течением тысяч лет, звучало одинаково.

— Люперо, — подтвердила Миридис.

Тогда боруты упали на колени и простерлись ниц, лицами прямо в снег. Вновь и вновь они выкрикивали имя адоранта, с каждым возгласом вспахивая снег.

— Поднимитесь! — велела альва.

Боруты не поняли ее слов, но подчинились жестам. Робко по одному все еще с огромными круглыми глазами они распрямлялись, но зачарованные продолжали шептать имя волка и, не моргая, взирать вживе на того, кому поклонялись еще предки их предков. Миридис достала еще одну языковую ракушку и показала, что приносит ее в дар. Высокий борут неопределенного возраста выступил вперед и подбадриваемый предвестниками вставил ракушку в ухо.

— Меня зовут Граниш, — откашлявшись, представился цверг. — Это Дъёрхтард, и Миридис. Мы следуем в Волчью Пасть, чтобы говорить с Пастырем Ветров.

Боруты переглянулись, ничего не поняв, и удивляясь тому, что от лица чужестранцев говорит не волк, но человечек и самый маленький.

— Я Лунный Глаз, сын и первый наследник хёвдинга Снежной Гривы, — представился принявший дар борут, поняв слова цверга. — Идущих за Волком мы примем как братьев. Но мы не можем проводить вас к Пастырю Ветров.

Граниш, умеющий разбираться в лицах, предположил, что сын вождя одного с ним или даже большего возраста. Сам вождь, надо полагать, древний старец, но не согбенный и тщедушный, раз племя, во многом живущее по законам звериным, ему подчиняется.

— С ним что-то случилось? — предположил Граниш.

— Десять лун назад он ушел в лес и не вернулся. По следу вышли охотники, но судьбы их нам также неизвестны. — Соплеменники смотрели на него в смятении, но затем один за другим стали кивать, поняв смысл происходящего.

— Тогда, полагаю, у нас нет причин идти в Волчью Пасть, уверен, что смогу самостоятельно отыскать следы Пастыря.

— Не уходите! — взмолился Лунный Глаз. — Он стал на колено, при этом все равно оставаясь выше Граниша, и обеими руками ухватился за плечи цверга. — Пожалуйста, разрешите провести вас в Волчью Пасть, — собеседник молчал и борут переключил внимание на Дъёрхтарда, рассудив, что поскольку он единственный из троицы не произнес ни слова, то и должен быть предводителем. — Окажите великую честь моему народу! Даруйте детям Волка лик нашего предка! — Дъёрхтард посмотрел на Миридис, и Лунный Глаз обратил поэтическое слово на нее. — Белая волчица, не откажите в прошении! Отцу моему и матери моей дозвольте восхвалить встречу чудесную!

— Вас следовало назвать Красным Языком, — остановила она его, и пока борут напряженно вдумывался в смысл метафоры, поняв ее буквально, продолжила:

— Лунный Глаз, положи руки в пасть Люперо, если клыки его не сомкнутся, он войдет в ваш город.

На лице сына вождя отразился ужас. Но ничего более не говоря, он подошел к адоранту. Волк посмотрел ему прямо в глаза и растворил пасть. Борут не смыкая глаз, положил руки почти до локтей на острые клыки. Все затаили дыхание. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем Люперо опустил голову и выронил руки юноши изо рта. Дети Волка возликовали.

Дорога в сопровождении борутов прошла незаметно. Все трое сохраняли бдительность. Миридис запоминала примечательные объекты, Дъёрхтард прежде пытался удержать в голове отклонение от первоначального положения, но давно запутался, и только Граниш рисовал на внутренней карте маршрут с детальной точностью.

Волчья Пасть представляла собой небольшое поселение из камня и шкур под вершиной горы давно обрушившейся, сползшей по склону и ныне нависающей над землей подобно верхней челюсти. Огромные каменные глыбы и лысые сосны, торчащие как из земли, так из обвалившейся вершины только усиливали схожесть пейзажа с пастью. Необычны были дома борутов: треугольные, заостренные у крыш, они, по-видимому, когда-то являлись гигантскими сталагмитами давно обрушившейся пещеры. Скорее для украшения, чем для защиты от холода дома укрывались шкурами самых разных обитающих в округе зверей.

Часть борутов, сопровождавших гостей, отправились вперед остальных, и встречать прибывших вышло все племя. Взрослые боруты-мужчины одевались в волчьи шкуры, но женщины и дети носили исключительно одежды из козьих шкур. Все они расположились по обе стороны ворот вдоль частокола, оставляя проход для Волка и его свиты, как они назвали предвозвестников.

В воротах гостей встречал хёвдинг Волчьей Пасти Снежная Грива — крепкий мужчина в летах, с бородой и копной густых белых как лунь волос. На нем были шкуры только белых волков. Когда Люперо подошел ближе, хёвдинг припал на колено и приложил кулак к сердцу.

— Добро пожаловать домой, отец.

Люперо кивнул в ответ. Лишь тогда Снежная Грива обратился к его провожатым.

— Друзья Люперо — друзья детям Волка. Рад приветствовать вас, накормить и отогреть после долгой охоты. — Предвозвестники его поняли, но чтоб впредь и он мог их выслушать, Миридис отдала последнюю языковую ракушку.

В Пасти Волка редко привечали гостей, и единственным не занятым домиком оказалось местное жилище Пастыря Ветров. Довольно просторное по меркам борутов оно состояло из двух комнат. В одной разместились предвестники, и отдельную комнату оставили волку. Естественная кладка стен пропускала холодный ветер, и во многих местах щели были заткнуты животными шкурами, ими же выстилался пол, завешивались стены, обтягивалась редкая мебель. Присматривать и выполнять желания гостей хёвдинг назначил Лунного Глаза. Первоначально комнату с очагом сын вождя хотел отдать Люперо, но Миридис заверила его, что волк не чувствует ни холода, ни голода. Но если к первой части заявления Лунный Глаз прислушался, то и слышать не хотел о том, чтобы обойтись без пира.

Тепло очага располагало ко сну, к тому же в пустынной комнате отсутствовали окна, и совершенно не на чем было остановиться глазу. Граниш решил вздремнуть, Миридис последовала его примеру, но прежде ушла в комнату волка. Дъёрхтард, поначалу загоревшись возможностью найти нечто загадочное и интересное в доме Пастыря Ветров, ничего занимательного не обнаружив, откровенно разочаровался и предположил, что старец, очевидно, имел в распоряжении другое жилье, где и проводил магические изыскания. Эту догадку подтвердил Лунный Глаз. Он стоял у дверей с наказом отца никого не впускать, дабы не тревожить гостей. Но поскольку никто и не осмеливался прийти без приглашения, он скучал, ожидая пира, который должен был начаться лишь к ночи.

— Оставим их ненадолго, — предложил Лунному Глазу Дъёрхтард и борут, недолго думая, согласился, рассудив, что с тем же успехом посторожит гостей снаружи. По другую сторону тяжелой двери ветер поднял снежинки и бросил им в лицо, мгновенно прогнав сонливость.

— Почему только мужчины носят волчьи шкуры? — спросил маг, глядя на спешащих людей. Все они занимались приготовлениями к пиру: мужчины таскали туши коз и овцебыков, волокли длинные деревянные столы, женщины семенили с кувшинами, ендовами и лоханями, дети, по мере сил, помогали и тем и другим.

— Когда мальчик проходит посвящение, он получает шкуру волка и ему дают имя. Шкура же зверя становится и его собственною плотью одновременно — длакой. До тех пор ребенок носит одежду козы. Женщина не может стать волком. Женщинами рождаются слабые души. Они должны служить мужчинам, чтобы в следующей жизни стать сильнее. Лишь мужчина-борут после смерти попадает на бескрайние поля Думурьи.

— Как называют мальчика до обряда инициации? Как выбирают имя женщинам?

— Называют так, какими они являются детьми по порядку. Видишь того большого ребенка? — проследив за рукой, Дъёрхтард увидел седеющего мужчину с вислым брюхом, однако в козьих шкурах. Большим каменным тесаком он разделывал козью тушу. — Это мой брат, его называют Девятым. Из лука он с двух саженей не попадет в козу, но сумеет зажарить ее как никто в народе Волка. Но мой брат исключение.

— Почему?

— Иногда мальчик не получает имени. Он не возвращается из леса и не приносит шкуру волка, а сам становится пищей зверей. Но с Девятым было иначе. Он не уходил в лес, а прятался за частоколом. Отец хотел изгнать его с позором, но внял мольбам матери и сохранил ему жизнь. С тех пор Девятый — вечный ребенок, даже меньше ребенка, ибо и дети смеются над ним. Он лишен права голоса и права продолжать род. Мужчины с ним не разговаривают, он безропотно выполняет поручения женщин, всегда следуя за ними покорной тенью.

— Жестоко, — посочувствовал Девятому Дъёрхтард. На плечо взрослому ребенку опустился снегирь. Невинно улыбаясь, мужчина погладил птицу, окрашивая оперение красным, и что-то ласково прошептал. — У него не было шансов в битве с волками. Вы отправляли его на смерть.

— Да, — без раздумий ответил Лунный Глаз. — Никто не ждал его возвращения. Здесь выживают только сильные. Если мы будем позволять жить и продолжать род таким как Девятый, наши потомки обречены на смерть.

Когда взошла луна, путников пригласили к первому столу. Длинные сосновые столы ломились от чаш, тарелок и блюд с мясом. Для невзыскательного взгляда Дъёрхтарда кушанья почти не отличались: красное мясо, сырое мясо, темно-красное мясо, печень, язык, мясо сильно зажаренное. Помимо прочего здесь присутствовали жареные головы домашних и диких животных. И хотя боруты ели все, что можно съесть, уши они отрезали и складывали в специально отведенную для того чашу. На вопрос Дъёрхтарда Снежная Грива подал знак музыкантам, которые услаждали слух хёвдинга, его народа и гостей во время трапезы. А вот для тонкого слуха альвы шум, громко именуемый здесь музыкой, стал воспитателем терпения. Боруты стучали в бубны из натянутых на кости шкур, дергали жилы, заменяющие струны в причудливых инструментах, дули в рога, а также извлекали звуки из желудков овцебыков, пронизанных большими и маленькими полыми деревянными трубочками. Люди Волка называли это музыкой, хотя во всем мире беспорядочное нагромождение звуков именуется какофонией. Музыканты наиграли простой мотив, многие из них хором озвучили слова Синей книги:

От самой трапезы маг отказался и лишь время от времени припадал к чаше с брусничным соком. Для Миридис, которая, как и все альвы не употребляла животной пищи, пир оказался настоящим испытанием. В нос ударял сильный запах мяса и если бы не заблаговременно ожидавшая ее можжевеловая веточка, чей аромат она время от времени вдыхала, дабы перебить вездесущий запах жареной плоти, она недолго бы пребывала в сознании. Граниш находился по левую руку от хёвдинга и замыкал троицу с одного конца. Он ел мало, но с энтузиазмом, смаковал и нахваливал приготовленную пищу. Первое и, пожалуй, самое важное, на что он обратил внимание — помимо прочего на столе находилось мясо волка. Способный показаться на первый взгляд кощунственным ритуал пожирания тех, кого боруты считали предками, имел простое объяснение. Причащаясь: поедая волков, облачаясь в их шкуры, люди ощущали себя волками, постигали разум, получали их силу. Волчатину и медвежатину Граниш попробовал лишь из вежливости и, извинившись, отставил в сторону, сославшись на слишком большую жесткость для старых зубов. В действительности ему претила мысль убивать и есть этих умных животных. Но волк редко ест себе подобных, потому большую часть кушаний составляло мясо коз и оленей. Оленину Граниш отметил отдельно, назвав самым вкусным мясом, которое ему доводилось пробовать до сей поры.

— Конечно, вкусно, — добродушно согласился Снежная Грива, оторвал зубами огромный лоскут мяса с козьей ноги и запил брагой из кленового сока, которая наполняла ритон с головой волка.

Сам вождь не возглавлял стола, а находился несколько правее центра, так что все сидящие могли видеть находящегося позади него Люперо. Специально для волка поставили высокую каменную скамью, перед которой на резном костяном блюде выложили лучшие кусочки козлятины, оленины и зайчатины. Так для людей, сидящих вдали, казалось, что церемонию возглавляет адорант.

— Это не бледные подземные грибы или огромные черви, которыми вскармливают цвергов, — продолжил хёвдинг.

— Откуда вам это известно? — изумился Граниш.

— Я пожил немало на этом свете. Все боруты за нашим столом мои дети, внуки и правнуки, а ведь все они уже давно волки.

Граниш обвел взглядом сидящих. Среди них были и хрупкие юноши и уже убеленные сединой мужи. Конечно, для Девятого здесь не нашлось места.

— Что случилось с Пастырем Ветров? — спросил Граниш, пользуясь моментом, когда музыка стала играть тише.

— Не знаю, — отрезал Снежная Грива. — Двенадцать ночей назад он словно обезумел. Говорил о каких-то переменах и белой угрозе, а затем убежал в свою хижину. Я отправил охотников по следу, но они еще не вернулись. Это тревожные вести, ведь его дом находится в пяти человечьих лунах, а прошло восемь ночей.

— Белая угроза? — переспросил Дёрхтард, который и со своего места отчетливо слышал грудной голос хёвдинга.

— Да. Возможно, Пастырь предостерегал о холодах. Или, — хёвдинг помедлил. — Некоторые из детей Волка утверждают, что видели в окрестностях снежных троллей.

— Я знаю, на что способны тролли, — резонно заметил Граниш. — Цверги издревле разделяют с ними подземный мир. Но у нас есть металл, у вас я видел только частокол и каменные топоры.

— Немного терпения, — попросил Снежная Грива. — Твои глаза увидят больше.

Музыканты утихли. Только бубны отбивали дробь: тум, тум-тум… тум, тум-тум… тум. Хёвдинг поднялся.

— Сейчас, когда наша кровь полнится силой предков, — обратился он ко всем присутствующим, — избранные пойдут следами зверей за великим Волком, дабы выследить Пастыря Ветров! — толпа воодушевленно заревела, Миридис недовольно сложила руки на груди. — Не тревожьтесь, — сказал он тише, — мы вернемся ко второму закату.

— Мы идем с вами, — не терпящим возражений тоном заявила она.

— Вам не угнаться за нами, — спокойно ответил Снежная Грива. Затем подошел к Люперо и склонил колено. — Отец мой, Люперо, благослови мою охоту, даруй свежей плоти, да теплой крови. Пусть нюх мой будет остер, да тонок слух, — хёвдинг протянул волку руку. Адорант осторожно взял ладонь в пасть и слегка прикусил. По руке Снежной Гривы заструилась кровь. Он сжал руку в кулак и опустил голову.

Белые шкуры вождя вздыбились, расползлись по телу, закрывая человеческую кожу на ладонях. Капюшон с волчьей мордой надвинулся на лицо. Очертания хёвдинга менялись: ноги укорачивались, плечи сужались, а тело вытягивалось. Это продолжалось совсем недолго. Когда метаморфозы кончились, на месте Снежной Гривы стоял большой белый волк.

Один за другим люди поднимались из-за столов и подходили к Люперо. Но далеко не все из них оборачивались волками. Тех, кому не суждено было разделить охоту с первым волком, адорант не благословлял. Угрюмые, с нетронутой клыками плотью, они покорно отходили в стороны. Люперо избрал девятнадцать человек, очередь многих мужчин так и не настала. Среди последних и Лунный Глаз, но в отличие от других он не мог покинуть племя, вынужденный замещать хёвдинга в его отсутствие.

Прежде чем с воем умчаться в ночь, ввергая в ужас лесных зверей и птиц, Люперо подошел к Миридис и ткнулся в нее мордой, словно извиняясь за поведение.

— Удачной охоты, — пожелала она, ничуть не сердясь.

Волкодлаки, возглавляемые адорантом, покинули Волчью Пасть. Женщины убирали со столов, а предвестники направились в отведенный им дом Пастыря Ветров. У входа ждал Девятый. Мужчина стоял, скрестив руки и опустив голову в пол, но заслышав шаги, поднял взгляд и робко посмотрел на гостей.

— Здоровья тебе, сын Волка, — приветствовал его Граниш. Девятый молчал и покачивался из стороны в сторону, кивая на Миридис. Неверно истолковав жесты, Граниш снял ракушку, но борут отрицательно замахал руками.

— Ему запрещено говорить с мужчинами, — пояснил Дъёрхтард.

— Какой ужас! — возмутилась женщина. — Ты хочешь нам что-то сказать? — ее голос полнился участием. — Ты говоришь на языке мусотов?

— Да, но я хочу показать. Пожалуйста, идите за мной! — взмолился он.

Они подошли к частоколу в дальнем конце селения. Девятый взял обеими руками одно из бревен и потянул вверх. Бревно оказалось не связанным с остальными и должно быть полым, поскольку мужчина без видимых усилий вырвал его из земли и облокотил о частокол.

— Не бойтесь, я только покажу вам подвал, где трудился Пастырь Ветров. Там его записи, они вам помогут.

— Почему Снежная Грива ничего не говорил о подвале? — спросила Миридис.

— Он не знал. Пастырь он… готовил меня в ученики. Даже хёвдинг не может оспорить право Пастыря Ветров выбирать преемника.

Миридис ответ удовлетворил, и она без колебаний вышла за черту селения. Дъёрхтард шагнул было следом, но Граниш поймал его за руку, и только убедившись, что маг понял его правильно, разжал хватку.

— Здесь? — удивилась альва, когда Девятый остановился у полуразрушенного каменного сарая, который цепкое время уже наполовину утащило в землю.

— Нужно пройти дальше. Спускайтесь, а я послушаю, не идет ли кто за нами.

Все трое предвозвестников зашли в сарай. Конечно, никаких записей Пастыря Ветров внутри не оказалось. Единственными, кто, по-видимому, здесь жили ранее, судя по запаху, клочкам шерсти и следам экскрементов были козы. Путники обернулись на шорох в проходе — там стоял большой серый упитанный волк.

— Ты совершил ошибку, — произнес Дъёрхтард. Зверь тут же бросился на него, но порыв ветра, вырвавшийся из рук мага, отбросил волка в сторону, сильно ударив об стену.

В следующую секунду Девятый уже был на ногах, но Граниш приставил маленький арбалет, начиненный ядовитыми болтами, который всегда носил под рукавом к его шее. Волк покорно опустил голову. Очертания его тела размылись, конечности удлинились, а тело расширилось. Девятый вернулся в человеческий облик, только теперь на нем была волчья шкура.

— Откуда у тебя длака? — удивился Дъёрхтард. Девятый усмехнулся.

— Думаешь, я ее украл? Чужая шкура не обернула бы меня волком. Я ее заслужил. Но зачем охотиться на оленей и убегать от троллей, если можно прикрыться шкурами бездумных собратьев?

— Долго же ты скрывал этот секрет, — рассудил цверг.

— Было несложно. Люди видят то, что хотят увидеть.

— Пойдем-ка к твоей родне, пусть посмотрят еще раз.

— Зачем ты хотел убить нас? — изумилась Миридис.

— Зачем? — издевательски переспросил Девятый и скривил рот. — Дети Волка слепы, но я все вижу. Не вы следуете за Люперо, но он за вами. Вернее за тобой. Кто ты такая, чтобы приказывать ему? Он должен быть с нами. Оставь его нам!

Миридис смутилась. Изгнанный в тень и презираемый семьей, Девятый не беспокоился своей судьбой, сознательно шел на обман, готовый взвалить бремя преступления на свои плечи. Он заботился о благе всего племени. Низкая уловка в определенной степени могла быть названа самопожертвованием.

— Нет, — покачал головой Граниш. — У тебя были и другие мотивы. Ты хотел место хёвдинга, ведь так? — Девятый молчал. — Лунный Глаз представился нам первым наследником вождя. Но ты определенно старше.

— Наследник! — лицо Девятого скривило отвращение. — Одиннадцатый, вот он кто!

— Что стало с твоими старшими братьями?

— Померли. Треклятый старик нас всех переживет!

— Даровав племени кумира, ты надеялся заслужить прощение. Или взять его силой Люперо.

— Чтобы завладеть адорантом, ему пришлось бы сперва убить Люперо, — заметил Дъёрхтард. — Ведь даже по смерти Миридис, не возвратившись в Думурью, он остался бы ей верен. План непродуманный.

Девятый насупился. Казалось, неудача расстроила его гораздо меньше, чем низкая оценка задумки, а значит и умственных способностей самого борута.

— Я буду все отрицать, — процедил он.

Лунный Глаз слушал доклад Граниша с явным разочарованием. Он смотрел на старшего брата без злобы, но с грустью, как на провинившегося неразумного ребенка, которого нельзя судить законами взрослых. Но этот осуждающий и одновременно снисходительный взгляд провоцировал гнев брата, чье старшинство было забыто много лет назад.

— Так все и было! — с какой-то особой только ему понятной гордостью признал Девятый обвинение, забыв о первоначальном решении все отрицать.

— Не мне тебя судить, — покачал головой Лунный Глаз, давая понять, что брату не стоит рассчитывать на снисхождение. — Пусть хёвдинг определит твою участь.

В Пасти Волка не было тюрьмы, колодок или хотя бы позорного столба. Боруты редко нарушали заветы предков, ведь все племя ощущало себя одной большой стаей, которой, по сути, и являлось. Девятого крепко привязали к вратам, где он должен был простоять до возвращения Снежной Гривы.

Но одна неприятность не исчерпала события этой длинной ночи. Едва предвестники улеглись спать, сон разрезал трубный зов. Когда гости вышли на улицу, многие боруты были на ногах, а некоторые успели обратиться в волков. В центре города на большом валуне раздувал могучую грудь коренастый трубач. В руках он держал спускавшийся до самых ног огромный деревянный карникс с настоящим волчьим черепом у раструба. Инструмент выдавал половинную «до», затем четвертную «ре», во втором такте «ре» удлинялась, композиция повторялась, в пятом такте «ре» игралась тремоло.

— Тролли, — упредил вопрос предвестников Лунный Глаз.

— Тролли не объединяются для совместных атак, они слишком глупы для этого. Они живут поодиночке в пещерах и лесах, — возразил Граниш.

— Верно, — только и сказал борут.

— Они словно знали, когда лучше напасть, — заметила Миридис. Дъёрхтард бросил взгляд в сторону ворот и нахмурился.

— Непродуманный план, — повторился он, но ничего не объяснил.

— Кто их возглавляет? — спросил Граниш. Лунный Глаз развел руками.

Вопреки ожиданиям лучники не взбирались на стены, не грелось масло, не запасались камнями, и все приготовление борутов к битве сводилось к обращениям в волков с последующим выжиданием атаки. А все потому, что прочную шкуру тролля не пробить стрелой и не прожечь маслом, а крепкие кости выдержат даже сильнейший камнепад.

— Я могу соорудить тебе лук, — предложил Миридис Граниш. — Для стрел неуязвимы тела троллей, но не глаза.

— Альвы не убивают живых существ! — возмутилась она. — Во время боя я буду лечить раненых.

Предвозвестники заняли позицию на стенах недалеко от врат. Девятого отвязали и заперли в его доме, остальные мужи навострили уши. Снежные тролли не заставили себя долго ждать.

Маленькие, меньше человека ростом, и огромные, по две-три сажени, но неизбежно уродливые с длинными мясистыми носами, огромными пухлыми губами и увесистыми животами они неспешно приближались. Тролли росли всю жизнь: меньше новорожденного цверга в начале жизни, за два века они вырастали порой до четырех саженей. Белая клочковатая шкура, окровавленная, сбившаяся в колтуны почти не маскировала троллей. Вонь из клыкастых ртов шла впереди тел. После обильной трапезы тролли подолгу отлеживались в норах и пещерах. Они могли спать годами, тела обрастали мохом, в шерсти вили гнезда пауки и птицы. Предками снежных троллей были хримтурсы — ледяные гиганты Ядгеоса. Тяжелораненые хримтурсы, оставшиеся в Яраиле после сражения за этот мир, укрылись в отдаленных, необитаемых краях. Долгие века они залечивали раны, питались тем, что могли достать, часто довольствуясь падалью, с разумными существами не соседствовали. Они разучились говорить, одичали и разбрелись по миру уже в облике жестоких зверей.

Тролли приближались хаотичной толпой. Граниш пытался поразить их из арбалета, но крошечные болты отскакивали от прочных шкур, а сами тролли того даже не замечали. Дъёрхтард дважды вызвал молнию, после того как с сожалением отметил, что единственное известное ему заклинание массового поражение — огненный шар, лишь разозлило троллей, сжигая шерсть, но не причиняя существенного вреда каменной коже. Миридис встала за спинами волков и, несмотря на противление Граниша, воззвала к дыханию анияра. Это и был ее дар предвозвестницы, о которой говорил цверг. От тела целительницы разлились волны света и тепла, обдавая и наделяя борутов силой и храбростью. Они же были призваны залечивать раны волкодлаков в бою. И такую силу вложила она в колдовство, что застыла статуей и теперь не могла шевельнуться и под угрозой смерти. Граниш и Дъёрхтард, не сговариваясь, не отходили от нее ни на шаг.

Боруты пропустили троллей в город, а затем атаковали со всех сторон.

Тролли действовали без всякой тактики и координации между собой. Они пришли вместе, но на этом их единство закончилось. На каждого из них приходилось по трое волкодлаков. Но снежные гиганты были гораздо сильнее, они расшвыривали борутов, рвали зубами или попросту топтали. Более ловкие волки в свою очередь избегали большинства ударов, небольших троллей они атаковали в шеи, под крупных врагов подныривали, впивались в ноги, пах или живот и только повалив, клыками вспарывали горла. А поскольку тролли сражались каждый за себя, их было несложно окружать поодиночке.

И все же многие волки страдали: челюсть одного из них трехсаженный тролль раздавил руками, другой погиб под сверзившейся тушей уже мертвого гиганта. Серый волк, которым стал один из внуков Снежной Гривы, Сумрачный Ловец, испытал на себе сокрушающую силу врага. Могучий удар перебил его позвоночник и неподвижного опрокинул набок. На помощь пришел Лунный Глаз. Как по всхолмью, пробежал он по небольшому троллю, перепрыгнул на гиганта, нависшего над племянником, и впился в его горло зубами. Через пару секунд Сумрачный Ловец уже поднимался на лапы, а еще через полминуты вернулся в бой — так сильно было заклинание Миридис.

Потрясенный этим зрелищем, Дъёрхтард с усмешкой вспомнил свои слова, когда не признал в альве мага. Сам он не мог больше использовать молнии, рискуя ранить или даже убить волкодлаков, но придумал кое-что получше.

В небо поднялось ложное солнце. Тролли, чья нелюбовь к свету хорошо известна, прятали глаза, безумно размахивали руками и рычали еще сильней. Многие из их числа пали, ослепнув всего на мгновение.

Маг перешел на точечные заклинания и в ближайшее время свалил еще двух троллей попаданиями призрачных копий в шеи.

Проявил себя и Граниш: одному троллю он выколол глаз, другому попал в пасть. Оба вскорости были добиты стаей.

Один за другим тролли опрокидывались в снег, и победа борутов должна была приближаться с каждым новым поверженным троллем. Но на поверку большинство убитых троллей были молодыми и менее сильными, в то время как матерые гиганты почти беспрепятственно истребляли волкодлаков. Многие из борутов при этом умирали мгновенно, и дыхание анияра уже не могло их спасти. Но, даже умирая, тролли забирали с собой столько жизней, что в победе над ними не могло быть ни гордости, ни облегчения.

Когда в воротах образовался затор, тролли не стали дожидаться очереди. Многие из них атаковали частокол. Под сокрушительными ударами могучих кулаков дерево лопнуло и впустило захватчиков в город. Тролли пробили вторую брешь, затем третью, и вскоре частокол усеял город щепками, став походить на решето.

А из лесов тянулись цепочкой новые тролли. Казавшаяся близкой победа робко перебежала на другую сторону частокола. Натиск врага усилился, шаг за шагом боруты вынужденно отступали. Им некуда было идти, ведь здесь они жили, здесь в простых каменных домах их ждали жены и дети, которые сейчас припадали к дверям ушами и смертельно переживали за близких сердцу людей, сражавшихся прямо за стенами.

Один мальчик внезапно выскочил из дома. Ему еще не присвоили имя, а до тех пор звали Третьим. Слишком маленький, чтобы владеть оружием, еще не способный превращаться в волка в руках он держал глиняный туесок. В сажени от него на тролля набросился бурый волк, в котором Третий узнал отца. Тролль отшвырнул борута, тот с силой врезался в стену дома и неуклюже свалился. Тролль одним шагом подскочил к жертве и поднял руку для решающего удара. В тот момент в его лицо врезался глиняный туесок и наполнил глаза, нос и рот гиганта едким перцем. Тролль замер, чихнул и обернулся. Мальчик попятился, взялся за дверное кольцо, но тут ноги его потеряли опору. Огромная белая рука сдавила детское тельце. Бросив взгляд через плечо, он увидел, как поднимается на лапы отец. А впереди него в это время открылась дверь и в проеме оказалась мать. Она вскрикнула полным ужаса и горя криком, не грубо назвав ребенка Третьим, но ласково сыночком. Мальчик не ответил, из его рта хлынула кровь, и мертвое тело упало к материнским ногам. Отец вновь накинулся на тролля и в этот раз ему помог соплеменник. Вдвоем они повалили врага и вскоре загрызли. Отец принял человеческий облик, опустил голову и подошел к жене и сыну. Мать заливалась слезами и прижимала бездыханного ребенка к груди. Мужчина обнял жену, нежно провел рукой по волосам сына и проводил безутешную мать назад в дом. Через минуту бурый волк вернулся в стаю. Смерть родного человека страшна, но она не больше и не меньше смерти любого другого человека.

Тролли продолжали наступать. Битва углубилась в центр города и теперь уже Миридис оказалась в опасной близости перед нападающими. Волкодлаки защищали ее как собственную мать, но один за другим умирали, и тролли подбирались к ней все ближе. Бессильная пошевелиться, немигающим взором против воли наблюдала она кровавое побоище, и слезы из ее глаз катились не из-за усталости.

Дъёрхтард разрывался в сомнениях. Миридис необходимо увести, но резкое прекращение столь сильного колдовства может вызвать страшные, даже смертельные для целительницы последствия. От троллей альву отделяло всего несколько саженей. Один из них прорвался через ряды волкодлаков. Маг бросил в него призрачное копье, но заклинание лишь по касательной оцарапало троллю плечо. Граниш выстрелил, но и его миновала удача. Гигант поднял обе руки, сжатые в кулак. Прежде чем они опустились и раздробили хрупкие косточки альвы, Дъёрхтард, сам не понимая, что делает, ухватил ее за плечи.

Тролль нанес удар. Огромные кулаки взметнули тучу снега, но не было в ней свежей крови.

Миридис очутилась на подпорной стене у частокола вдали от битвы. Секунду она стояла неподвижно, а потом стала оседать. Дъёрхтард подхватил ее и осторожно опустил на дерево.

— Мы выигрываем? — спросила она с надеждой.

— Не вижу, — признался маг. Это было правдой, ему не пришлось лгать. Он щурился, но вдруг взгляд его остановился.

— Что там?

— Как будто дерутся два тролля, — неуверенно предположил он. — Нет, это белый медведь.

— Я должна им помочь, — Миридис попыталась встать, но ее остановила непреклонность глаз мага. Они говорили: «Мне нравится твоя целеустремленность, но если попробуешь встать, я готов держать тебя насильно».

Огромный медведь вклинился в ряды троллей с тыла. Раскидывая тварей поменьше и сцепляясь в смертельных объятьях с гигантами, он расчищал себе путь, пока не достиг центра битвы. Следом за медведем в город ворвался Люперо, за ним Снежная Грива и еще восемнадцать волкодлаков. Они хлынули в образовавшуюся брешь и теперь полные сил рвали, кусали, грызли троллей.

Люперо выбирал самых крупных троллей. Быстрый как стрела он легко уклонялся от ударов, кружил и, выбрав удачный момент, впивался в горла, разрывая толстую шкуру острыми клыками.

— Выигрываем, — переменил мнение Дъёрхтард. И не только не остановил Миридис, но теперь помог ей подняться.

Подкрепление перераспределило соотношение сил, тролли умирали быстрее прежнего. Скоро на каждого из них снова приходилось трое волкодлаков, затем четверо, пятеро. Слаборазвитые интеллектуально, тролли все же осознали, что продолжение боя принесет им только смерть. Из Волчьей Пасти они бежали врассыпную. Некоторые волки их преследовали, но большинство слишком измотанные для того остались зализывать раны. Люперо также не присоединился к погоне. Он защитил борутов, но не считал троллей врагами, которых следует истреблять при любой возможности. Вместо этого он нашел Миридис, альва уже спустилась со стены и теперь стояла среди домов в дальнем конце города, и положил голову ей на плечо. Миридис обняла адоранта, и теплота заботы вернула ей силы. Одним глазом Люперо посмотрел на Дъёрхтарда. Маг коротко кивнул.

Остыли разгоряченные тела, утихли свирепость и гнев, отзвучали рычание и стоны. Отгремела битва, только разруху и скорбную память оставила после себя. Крепились боруты, не предавались горю — пустое это, не воротит мертвых. Началась долгая работа по уборке тел. Дети Волка — в равной степени люди и звери сохраняли последний прижизненный облик. Их грузили рядами на грубые пошевни, чтобы отвезти под гору Молчания. Огромные туши троллей пока решено было не трогать. Когда поднялось солнце, его лучи осветили залитые кровью улицы. Громоздящиеся сугробами трупы троллей лежали у ворот, у частокола, перекрывали дороги, подпирали двери. Горячая кровь растопила снег, расписала город узорами, растеклась ручейками и собралась лужами, но, уступив холоду, покрылась коркой красного льда.

В несчастье никто не заметил исчезновения медведя.

Отец погибшего мальчика вывел из дому жену. Мать все так же прижимала к груди малыша и не хотела с ним расставаться. Муж отнял сына и положил на сани к другим героически павшим борутам. Ребенок не мог носить имя зверя, но Снежная Грива сделал исключение. Он нарек мальчика Отважным Клыком и укрыл маленькое тельце волчьей шкурой. В благодарность за помощь предвозвестникам он раздал теплые плащи: карий Гранишу, серый Дъёрхтарду; от пышного белого плаща Миридис отказалась.

Когда Лунный Глаз рассказал отцу о поступке брата, хёвдинг не изменился лицом. После кровавой бойни судьба изгоя интересовала его меньше всего.

Двое мужей вели Девятого на единственную площадь в городе. Озираясь по сторонам, судимый видел и отца, и брата, — они провожали его равнодушными взглядами. Увидев же судью, Девятый изо всех сил стал сопротивляться и вырываться из крепких рук. Один из конвоиров ударил его кулаком в живот и толкнул вперед. Девятый упал на колени.

— Пощадите, — простонал он, боясь поднять взгляда. Горячее дыхание зверя обдавало его макушку.

— Клади руки в пасть праотца, — приказал Снежная Грива.

— Нет. Нет! — Девятый попятился, поднялся, его руки стали высвобождаться — смертельный страх всколыхнул до поры дремлющую в каждом существе скрытую силу. Но боруты ударили его под колено и вновь заломили руки.

Люперо утробно зарычал. Подсудимый поднял голову и встретился с белыми глазами адоранта. В них не было милосердия. Медленно словно зачарованный он погрузил руки в разверстую пасть. Люперо не пошевелился. На губах Девятого возникла улыбка. Раздался хруст. Дико закричав, Девятый опрокинулся на спину и вне себя от боли стал кататься на снегу. Из обрубков фонтанировала кровь. Граниш опустил глаза, Дъёрхтард безучастно продолжил смотреть.

Из толпы вырвалась Миридис. Она бросилась на помощь умирающему, но боруты ее удержали.

— Пустите! — Северяне были неумолимы.

— Отец вынес приговор.

Девятый умолк. Обезумевшие от ужаса и боли глаза незряче наблюдали пустоту, рот остался открытым, и казалось, истошный вопль продолжается, только теперь его не услышать живыми ушами. Быть может, в ощущении этом крылась правда и душой предателя завладели ракшасы и пишачи, — никто из свидетелей казни того не знал. Миридис больше не вырывалась, с отрешенным спокойствием она по-новому посмотрела на зверя, которого вопреки собственным словам считала своим, а значит способным сделать только то, на что была способна она сама. Люперо всегда был заботлив и нежен с ней как муж, отец, брат или лучший друг. Но дикая природа, суть первого зверя никогда не покидала адоранта. Он стоял, вздыбив шерсть, когтями глубоко врезаясь в землю, и смотрел поверх голов людей так, что каждый видел его взгляд. Большие пугающие глаза клубились туманной бездной, в них, словно в бессловесной книге альмандов читалось одно: «Никакой пощады».

Вся деревня вышла провожать умерших в последний путь. Не было семей, которым павшие не приходились родней, не было тех, кто остался безучастным общему горю. Шесть десятков человек покинуло город. По двое они тянули пошевни, разместив по десять тел на каждых санях. Половина мужей Волчьей Пасти покидала дома лежа. Обряд не позволял всем желающим сопровождать покойных до горы Молчания. Оставшиеся боруты разместились двумя группами по обе стороны от ворот вдоль частокола. Так они встречали Люперо прошлым днем, но тогда их глаза слезились счастьем. Люперо шел впереди, за ним шествовал Снежная Грива и в одиночку тащил сани. Предвозвестники замыкали процессию и, чувствуя себя посторонними, почтительно хранили молчание. Проходя через ворота, боруты затянули заунывную песню:

Умолкла песня, но дух ее — дух незримого воина еще долго витал в воздухе, падал снегом, качался деревьями и стучал живыми сердцами. Прощальная песня северян была такой старой, что даже вековые сосны, от печального зрелища коих оградил свежевыпавший снег, не смогли бы вспомнить, когда впервые ее услышали. В ней пелось о неких долине и море. Но если упоминаниями они обязаны не только рифме, на роль моря может подойти лишь Сон Аеси, хоть и слишком холодного, чтобы по нему когда-либо ходили корабли, однако долин здесь не было вовсе. А если дети снегов некогда и жили в других краях, о том помнит лишь эта старая песня.

Их путь окончился в пятую ночь прощального хода. Вход в гору Молчания оказался огромной пещерой через который, не соприкасаясь, боруты одновременно провозили по пять саней. Он не являлся единственной дорогой в сердце горы, вся она от вершины до подножия пронизывалась многочисленными норами. Боруты продолжали углубляться в пещеру и впервые с начала движения остановились, лишь достигнув просторного грота. Округлый зал не имел потолка, и ветер, задувая внутрь, превращал его в снежную поляну. Некоторые цветы и травы и даже несколько сосенок смогли пробиться сквозь камень и теперь окаймляли грот. Красивый пейзаж портили только кости, по ним невозможно было ошибиться, кем являлись существа при жизни. В центре поляны высился менгир в форме воющей волчьей головы.

Вокруг камня концентрическими кругами разложили тела. Так, по словам Снежной Гривы за один солнечный цикл тень Волка коснется всех усопших, и уже следующей ночью они будут бежать среди бескрайних полей Думурьи. А бренные тела дадут пропитание хищным птицам и зверям.

Люперо обошел поляну и остановился подле хозяйки.

— Ступай с ними, — сказала она.

Адорант заклубился иссиня-черным туманом, его очертания размылись и стерлись совсем. Пелена рассеялась, на месте величественного зверя осталась маленькая статуэтка. Миридис бережно уложила ее в поясной мешочек.

— Знакомство с вами стало честью для всех нас, — Снежная Грива приложил правую руку к сердцу и слегка поклонился. — Вы привели к нам отца нашего, первого волка. Вы помогли нам победить троллей. Нет слов, которые могли бы выразить мою благодарность. Отныне дети Волка будут встречать вас как братьев и сестру. Наш кров — ваш кров, — хёвдинг сунул руку за пазуху и показал волнистый нож из кости. Его рукоятка была вырезаны в форме головы волка, а лезвие состояло из множества сцепленных между собой волчьих клыков. — Это Резец. Каждый его зубчик когда-то принадлежал одному из моих предков. Он режет и мясо, и кости, но вся его сила освободится при встрече с существом, рожденном в другом мире, тогда мои предки придут тебе на помощь, — он вручил крис Гранишу, цверг благодарно кивнул. Снежная Грива обратился к Дъёрхтарду и Миридис. — Альвы не носят звериных костей и кож, но иного я предложить не могу. Нет у меня подарка и для мага. Но выражу надежду, что в доме Пастыря Ветров найдется что-либо вам интересное. Буду счастлив видеть вас в этом мире снова. Но более не смею задерживать. Я отправлю двоих детей Волка проводить вас коротким путем к жилищу Пастыря Ветров. Удачи вам, друзья мои! Счастливой охоты!

— Счастливой охоты! — пожелали предвозвестники в ответ.

Снежная Грива повел племя обратной дорогой, а двое провожатых выбрали иной путь. Одним из них был молодой сухопарый светловолосый борут по имени Легкие Ноги, другим — Пепельное Ухо — седеющий одноухий мужчина, несмотря на ущербность, один из лучших охотников Волчьей Пасти. Не отличаясь словоохотливостью, боруты, казалось, намеревались провести дорогу в молчании. Поутру наконец они согласились взять языковые раковины, оставленные для них вождем и его наследником.

— Что или кто мог объединить троллей? — спросил Дъёрхтард, сидя у костра и жуя ягоды рябины.

— Порой среди троллей рождается волшебник гораздо более разумный, чем обычно бывают эти твари, — предположил Пепельное Ухо. — Он мог сплотить сородичей или заставить служить себе колдовством.

— Но среди них не было колдуна.

— Ему необязательно самому участвовать в бою.

— Не думаю, — усомнился маг, — что в Яраиле найдется много заклинателей, кому подвластно столь сильное колдовство. Должно быть нечто иное.

Но что это «иное» присутствующие совершенно не представляли.

— Вы видели белого медведя? — спросила Миридис. Легкие Ноги участвовал в защите города с самого начала, а Пепельное Ухо отправился на охоту с Люперо, так что вдвоем они наблюдали картину боя с обеих сторон.

— Я видел, — подал голос Легкие Ноги. — Не знаю, откуда он пришел и куда затем направился, но многие из нас обязаны ему жизнями. — Старший собрат согласился:

— Люперо прекратил охоту и повернул назад в Волчью Пасть. Когда мы прибыли, медведь яростно сражался на нашей стороне. Конечно, он не забрел к нам случайно, возможно его послал Пастырь Ветров.

Пастырь Ветров в некотором роде стоял выше хёвдинга, поскольку не принадлежал одному определенному племени. Если он послал медведя на помощь волкам, в том не было странности.

Четырежды взошла и опустилась луна, на заре путники прибыли на место.

Домом Пастыря Ветров оказалось огромное свиристящее дерево, очевидно, магическим барьером защищенное от вторжения вечной в этих краях зимы. Входом служило дупло, но находилось оно на высоте, по меньшей мере, пяти саженей.

— Пастырь Ветров! — прокричал Пепельное Ухо. — Дети Волка ищут твоей мудрости! — Даже листья не шевельнулись в ответ.

— Ты мог бы забросить нас внутрь, — обратилась Миридис к Дъёрхтарду. — Как во время боя перенес меня на стену.

— Нет-нет, — прервал Граниш. — Как Пастырь Ветров попадает внутрь?

— Никто не знает, — признался Пепельное Ухо.

— Я могу попробовать вскарабкаться, — предложил Легкие Ноги. Его поддержали.

Юноша высоко прыгнул и руками и ногами обхватил ствол. Он передвинул руки выше, но при попытке подтянуть ноги неведомая сила оторвала и бросила его наземь.

— Защищена, — подтвердились догадки Пепельного Уха.

Миридис снова предложила магу забросить кого-то из них на высоту, но Дъёрхтард отказался. Он еще не изучил дарованное анияра дыхание, а острые ветви свиристящего дерева и большая высота не располагали к практике. Кроме того, он опасался испытывать силу оберега Пастыря Ветров.

Граниш воззвал к памяти земли, но защита жилища Пастыря слепила и не позволила ему что-либо узнать. Путники погрузились в раздумья. Боруты признались, что не слышат запаха живого существа внутри дерева, правда и здесь могла сыграть роль магия. Все опасались худшего, но найти выхода из положения никто не мог.

Подул ветер. Музыка свиристящего древа показалась Дъёрхтарду необычной. Дерево издавало всего одну ноту, а не мелодию, как привык слышать маг в Плакучем лесу. Из сумы он выудил флейту, которую захватил из своей башни, и повторил ноту. Дерево прислушалось, а затем усложнило мелодию до двух нот. Маг сыграл и ее. По воспроизведению трех нот дерево не продолжило игру. Но Дъёрхтард уже разгадал последовательность звуков. Ноты шли большими терциями и, добавив еще одну, он проиграл нехитрую композицию в пределах малой октавы.

Дерево скрипнуло, две большие ветви протянулись к земле. Они переплелись и образовали причудливую лестницу. Легкие Ноги рывком проверил ее на устойчивость и полез первым.

Топор не коснулся внутренностей древа. Мертвое снаружи на первый взгляд, здесь оно лучилось жизнью. Эту жизнь нельзя было увидеть или услышать, но только почувствовать сердцем. В доме Пастыря Ветров не было предметов мебели и только в переплетениях жил, в углублениях размещались многочисленные кости, зубы, кусочки шкур, деревянные бутылочки с жидкостями, мазями, маслами, костяные ступки с порошками и другие атрибуты шамана и целителя. На выступах стен и потолка висели амулеты из костей. Среди них выделялись ловец снов из костяного остова, оплетенного паутиной и с привязанными паутиной же орлиными перьями, белый цветок крина, чей стебель изгибался кольцом и переходил сам в себя и монисто, состоящее из камней, монет и чурок разных форм цветов и размеров. Самого Пастыря в помещении не оказалось. Не нашлось и никаких подсказок, способных направить по его следу.

Видя, что Миридис заинтересовалась цветочным украшением, Легкие Ноги снял его со стены.

— Небесный оберег, — представил он амулет. — Вечно живой цветок крина никогда не вянет. Он дарует силы и поможет тебе в трудную минуту.

— Почему он так называется?

Легкие Ноги повел плечами, словно ответ был очевиден.

— Он упал с неба.

— Это очень ценная вещь, — начала было отказываться Миридис, но борут уже повесил оберег ей на шею. Альве оставалось только робко выразить благодарность.

Путники уже выходили, когда Дъёрхтард подобрал с пола невзрачную каменную табличку. На другой ее стороне витиеватые символы складывались в слова.

«Ан-мо-ко-си-ва ра-ва-да-го-ра-ми», — заворожено прочитал маг слова на диалекте имуров. Удивительно, что именно это заклинание так неожиданно попало ему в руки.

— Дети зверей могут взять любые вещи Пастыря, — сказал Пепельное Ухо и, видя замешательство мага, добавил: — если эта вещь поможет отыскать Пастыря Ветров, возьми ее.

Граниш уверил присутствующих, что теперь найдет мудреца. Он лег на зеленую траву набок и закрыл глаза. Несколько минут он пролежал в неподвижности, затем поднялся и сцепил руки на животе.

— Я видел старца в белом, с гривой снежных волос и длинной бородой.

— Пастырь Ветров, — подтвердил догадку Пепельное Ухо. Легкие Ноги согласно закивал.

— Позже здесь кружили волки, вероятно, боруты. И старец, и волки ушли на север.

— Тогда не будем терять времени, — заключила Миридис. Все развернулись, но цверг медлил.

— Я видел и еще кое-что. Шесть дней назад той же дорогой двигался большой белый медведь.

— Видимо пришел сюда сразу после боя, — предположил Дъёрхтард.

— И не найдя хозяина отправился по его следу, — закончила Миридис. — Идем же.

Их путешествие длилось еще девять дней. Сложно ориентироваться в незнакомых высокогорных хвойных лесах не видя ни солнца, ни звезд. Граниш единственный из чужеземцев к неудовольствию понял: они сделали петлю и прошли теми же местами, где не так давно проехали похоронные сани. Много дней забрал подъем на север к горе Молчания. Досадное наблюдение он не озвучил.

Высокие деревья сменились редкими травами, животные почти не попадались. Лишь однажды встретился песец, а на другой день группа белых куропаток, что довольствовались скудными почками кустарников. Каждый день Люперо и боруты убегали на охоту. Волкодлаки ели пищу сырьем, но для Граниша Дъёрхтард грел мясо на магическом огне. Цверг не любил холодов, но лишения переносил стойко, а когда перед ним разгорался костер, с наслаждением снимал сапоги и приближал ноги к пламени так близко, что непременно обжег их, будь человеком или альвом. Дъёрхтард питался теми фруктами и овощами, которые удалось собрать в более щадящих условиях. Миридис почти не испытывала неудобств и ела совсем мало, но маг, растягивая еду, вскоре начал забывать какого быть сытым. Когда запас провизии подошел к концу, он собирал кедровые орехи, жевал хвою, грыз побеги молодых сосенок, но упрямо отказывался употреблять мяса. И, несмотря на голод, всякий раз проводя трапезу у огня, отдавал костру последние крошки. «Накорми его, — гласила старинная мудрость, — и он согреет тебя».

Они продирались через беспорядочные нагромождения торосов. Еще не виднелось море, но холод, идущий от него, пробирал сами кости. Даже привыкшие к холоду боруты, которые почти всегда теперь оставались волками, чтобы сберечь тепло, дрожали и искали защиты от пронизывающего ветра и у самых ничтожных укрытий. Граниш и Дъёрхтард с трудом переставляли ноги, а Миридис, хоть и продолжала утверждать, что не мерзнет, не выпускала Люперо из рук и с большим трудом удерживалась на земле.

— Живым дальше дороги нет! — прокричал Пепельное Ухо, заглушая шум ветра.

— Нужно продолжать путь! — кричала в ответ альва.

— Видишь ту огромную ледяную гору впереди? Это стамуха Шамана. Пройти к морю возможно только через нее. Но это путь мертвых, ибо живые оттуда не возвращаются.

— Люперо чует внутри жизнь! — запротестовала она.

— Нам нужно попасть внутрь! — уверял Граниш. — Я чувствую, мы почти у цели.

Они продолжили путь и, согнувшись, вновь боролись с ветром за каждый шаг. Поднялась сильнейшая метель. Снег поднимался с земли, кружил плотной завесой, царапал глаза и заползал в щели между одеждой. Ужасная видимость не позволяла путникам разглядеть даже носки своих сапог.

Люперо шел по центру, с левой стороны его сопровождали Легкие Ноги, Миридис и Граниш, к правому боку жались Пепельное Ухо и Дъёрхтард. Внезапно адорант остановился.

— Здесь кто-то есть! — предупредила Миридис. Ветер заглушил конец фразы.

Люперо развернулся влево и, прыгнув, скрылся в пурге. Через мгновение ветер швырнул к сапогам Легких Ног оторванную длинную руку с тонкими пальцами и острыми когтями.

— Вендиго! — определил борут.

Так назывались тощие и высокие, больше сажени, ненасытные людоеды, жившие в заснеженных уголках Яраила. По легенде они произошли от проклятого шамана, который съел соплеменника и был изгнан на север, где обезумев от холода, превратился в зверя. Историю можно назвать иным пересказом сходной с ней версии появления троллей, но в существовании и тех и других чудовищ сомневаться не приходилось. Эти всегда голодные существа не брезговали ничем живым и особенно любили вкус, давшей их роду жизнь человечины.

Дети Волка, не рискуя тратить секунды на смену облика, выхватили каменные топоры. С подветренной стороны к Пепельному Уху из метели выскочил вендиго. Бледное худое и сгорбленное тело не имело волос или шерсти, так что отчетливо проступали ребра и выдавались вперед острые позвонки. Только голову покрывала седая грива волос. Длинные конечности завершались когтями в две пяди каждый. Лицо еще сохраняло человеческие черты, но искажало до неузнаваемости. У него не было губ, а из разверстого рта торчали клыки-иглы. Борут обернулся и нанес удар топором наотмашь. Вендиго отбросило в сторону, но серьезных ран он не получил. Потирая плечо, он скрылся в снежной пелене. В это же время еще один зверь наскочил на Легкие Ноги. Сын волка избежал смертельных когтей, но получил сильный удар тыльной стороной руки и повалился лицом в снег. Дъёрхтард выпустил призрачное копье. Заклинание перебороло метель и прошлось сквозь ребра вендиго. Кости зверя остались невредимыми, но разорвались внутренности. Существо выгнулось и опрокинулось навзничь, извиваясь в предсмертных судорогах. Снегопад моментально превратил тушу в сугроб. Завесу переступило сразу четыре вендиго. Одного из них раскусил пополам вернувшийся Люперо, второго поразил в ногу Резцом Граниш, а Пепельное Ухо раскроил ему череп, третьего свалил Легкие Ноги, а Дъёрхтард добил призрачным копьем. Но за четвертым не угнался никто. Когда Пепельное Ухо извлек из головы трупа топор, вендиго подкрался к нему со спины, и длинные когти выступили из груди сына Волка. Мужчина опустил взгляд, не понимая, что произошло, затем удивленно посмотрел на спутников. Миридис устремилась к нему, а Люперо через секунду отделил туловище от руки, которая так и продолжила торчать в теле борута. Когда альва склонилась над Пепельным Ухом, его душа уже покинула тело.

Хотя по обычаю умерших волкодлаков следовало хоронить под горой Молчания, не было никакой возможности доставить туда тело Пепельного Уха.

— Удачной тебе охоты, брат, — пожелал соплеменнику Легкие Ноги и закрыл ему глаза.

Остаток пути не разговаривали. Теперь уже холод и вьюга не казались путешественникам настолько страшными, какими представлялись недавно. Смерть одного из них отстранила прочие мысли. Каждый считал себя виноватым в трагедии, думая, что мог действовать быстрее. И только Люперо шел твердо, как и прежде. Его уверенность наполняла сердца спутников надеждой, что на свете еще остались столпы, которые могли поднять мир с колен и повести за собой всем невзгодам наперекор.

Они подошли к огромной ледяной глыбе очертаниями походящей на обезображенную временем голову древнего старика. Беззубый разверстый рот начинал сеть длинных пещер. Зайдя в стамуху Шамана, путники отдышались и хоть немного, но отогрелись. Дъёрхтард пустил вперед шар-проводник. В его желтом свете угрожающе блеснули острые ледяные зубья бездонной глотки.

Пещеры кишели вендиго, но здесь, в узких проходах, с ними было гораздо проще справляться. Люперо и Легкие Ноги шли впереди, Миридис по центру, а Граниш и Дъёрхтард замыкали команду, поражая врагов с расстояния. Голодных тварей уничтожали беспощадно. Даже Миридис внешне оставалась холодной к их судьбе. Однако, когда цверг в очередной раз предложил ей в дальнейших странствиях использовать лук, сказала, что не испытывает к вендиго ненависти, лишь сострадание и не считает вправе распоряжаться их жизнями.

За очередным поворотом поджидала дюжина вендиго. Но путники, зная о них заранее, перегруппировались, пропустив вперед Дъёрхтарда. Маг опалил ледяные стены огненным шаром, после чего его закрыли Люперо и Легкие Ноги, без труда добив немногих выживших.

На одной из развилок возник спор. Ахабо показал Гранишу, как связанного Пастыря Ветров вендиго несли в левую сторону, но Люперо повернул направо и всем поведением говорил, что именно сюда нужно идти.

Свернули вправо. Пещера расширялась и уходила вниз, отчего стало гораздо темнее. В нос ударил запах сырого мяса, а лед под ногами почему-то размяк. Шар-проводник показал грязные, забрызганные кровью стены, пол и даже потолок. Ледяной пол скрыли ошметки шкур различных зверей, в том числе волков. Никаких трупов или хотя бы отдельных костей не было, очевидно, кровавую трапезу совершили не так давно.

Одна из шкур принадлежала белому медведю. Люперо подошел к ней и привлек внимание остальных голосом. Во многих местах разорванная, шкура истекала кровью и страшными зияющими ранами обнажала мясо. Не шкура, но туша медведя, судя по размерам того же, что помог отразить нападение троллей и, опередив в поисках Пастыря Ветров, теперь недвижимый лежал здесь. Но вот тело пошевелилось. Из медведя выгрызли огромные куски мяса, одна передняя нога держалась лишь на обрывке кожи, все лицо было искусано и залито кровью, но каким-то чудом он продолжал жить.

Миридис поспешила к нему. Опустившись на колени, она долго водила по телу медведя руками, нежно гладила и шептала на ухо ласковые слова. Сначала раны очистились и затем медленно стали затягиваться. Медведь неуклюже поднялся и с благодарностью заглянул в глаза спасительнице. Затем встал на задние лапы во весь двухсаженный рост. Его тело начало уменьшаться и приобретать облик человека. Но этот человек оказался громадным — высотой спорил с вендиго, а шириной вполовину превосходил Снежную Гриву. По виду ему было около трех дюжин зим, длинные белые волосы обрамляли суровый лик с широкими скулами, крупным носом и мощным подбородком. Растрепанная белая борода в полпяди длины начиналась от самых ушей и закрывала половину лица. Из-под кустистых бровей тяжело выглядывали голубые глаза. Он был одет в аккуратно снятую с белого медведя шкуру, сохранились даже выделка пальцев, которая закрывала руки борута как перчатки, и шкура с головы зверя, капюшоном свисающая за спину.

— Меня называют Белым Охотником, — представился беродлак приятным низким голосом. Удивительно, но говорил он на языке мусотов, или общесиридейском, как его еще называли, поскольку почти все разумные существа континента знали этот язык.

Миридис представила компанию. Сначала мужчин по старшинству, затем назвалась сама, и в конце обратила его внимание на адоранта. Слушая имена, Белый Охотник переводил немигающий взгляд с одного спутника альвы на другого, стараясь рассмотреть не столько внешность, сколько увидеть характер каждого. Голубые глаза встретились с белыми безднами, но даже тогда борут сохранил хладнокровие и ничего не сказал.

— Расскажи нам свою историю, Белый Охотник, — попросил Граниш.

— На Медвежий Рев напали вендиго. Пока одни сражались, другие похищали женщин и детей. Мы победили и преследовали тварей, но метель смешала запахи, и я потерял след. Его перебило зловоние сотен троллей. Все они шли в одну сторону, и я понял, что добрался до самой Волчьей Пасти. Я принял участие в бою с троллями, и когда он окончился, направился к Пастырю Ветров, чтобы он навел меня на след беглецов. Мне не удалось найти старца, но я уловил слабый запах вендиго возле его жилища и с тех пор шел по следу, пока не оказался здесь. Голодные твари одолели меня, но ваше появление их спугнуло и оставило мне жизнь. Но что за радужная звезда привела вас в это недоброе место?

— Мы также ищем Пастыря Ветров, — ответил Легкие Ноги. Он пребывал в замешательстве. С одной стороны, ему следует благодарить Белого Охотника. Но их племена не ладят и нередко враждуют и причины помощи борута ему непонятны.

От проницательного взгляда беродлака не укрылся немой вопрос.

— Мы должны сражаться на одной стороне, — многозначно сказал он.

— Помощь нам не помешает, — согласился Граниш.

Они вернулись к развилке и теперь шли левой стороной. Белый Охотник принял облик зверя и занял место Легких Ног, сместив его в центр отряда.

Путники добрались широкого грота. Здесь пещера разделялась тремя руслами, и еще одна дорога уводила ледяным изволоком, на последних саженях поднимаясь почти отвесно. В темноте только Граниш мог наблюдать далекую вершину. У подножья лежали клочья медвежьей шерсти. Когда компания достигла центра пещеры, со всех сторон хлынули вендиго. Около четырех десятков голодных тварей — слишком много, чтобы сражаться с ними на открытом пространстве. Люперо и Белый Охотник прикрывали остальных, пока те взбирались по склону, а затем и сами попятились. В узком пространстве численность не играет роли, и сильные воины могут длительное время удерживать натиск многочисленных, но менее слабых противников. Однако лед не давал надежной опоры лапам. Огрызаясь и отбиваясь, вынужденные искать другое место обороны, звери отступали. Но поднимаясь, склон расширялся и, отходя, путники обеспечивали врага маневренностью. Дъёрхтарда посетила мысль.

— Все отойдите! — распорядился он. — Ро-по-баш.

Когда маг дочитал заклинание, перед ним оставались только враги. Лед под их ногами раскололся и осыпался мириадами осколков. Вслед за ними падали вендиго, расшибали головы, ломали руки и ноги или заживо хоронились под снежной толщей. Но один из вендиго, подобравшийся к Дъёрхтарду ближе других, падая, зацепился рукой за лед, когтями другой пробил ступню магу и теперь медленно стаскивал его в обрыв. Дъёрхтард призвал всю свою волю, отринул боль.

— Аф-оп-ат-да-шо-ни-шиф.

Призрачное копье прошло вдоль тела вендиго, от головы до паха и пробуравило внутренние органы, моментально убив его. Дъёрхтард извлек из ноги загнутые когти вендиго, и труп так и продолжил висеть на одной руке.

Мастерству Миридис сквозная рана стопы не могла бросить вызова, но над ней альва просидела несколько долгих минут, прежде чем, покачиваясь, неуверенно встала на ноги.

— Устала? — заботливо поинтересовался Дъёрхтард. Миридис только отмахнулась. — Они пройдут другим путем, — заключил он, глядя вниз. Многие вендиго все же пережили падение. Поднимаясь, все они шли в одну сторону.

Следующую половину часа путники преодолели бегом. Возможно, им удалось оторваться, или же вендиго потеряли след, так или иначе, голодные твари не объявились. Запахло морем и начало светлеть. Впереди забрезжили лучи солнца и уже виднелись очертания разлома в стамухе, ведущего наружу. На пути все чаще попадались куски шкур, реже обрывки перьев, пока, наконец, весь пол под ногами не оказался засыпан шерстью. Еще одна комната пиршеств. Но было здесь и нечто другое — волосы. Белый Охотник в зверином обличье нервно переходил от одной шкуры к другой. Большой черный нос подергивался, глаза расширились и наполнились болью. Возле прядей черных волос он остановился, опустил голову и стал медленно сгребать волосы лапой. Он собрал их все, не пропустив ни единого волоска. А под ними, втоптанный в лед, укрыв лапками нос и, свернувшись калачиком, расколотый надвое лежал крошечный деревянный медвежонок. Белый Охотник взял фигурку в пасть и более не задерживаясь, направился к выходу. Остальные, растроганные этой сценой, понуро побрели следом.

Спустя часы блужданий в полутьме, путники вернулись в мир под солнцем. Для многих этот путь стал последним. Пепельное Ухо оказался прав — обратной дороги для них не было.

Они очутились на берегу торосистого моря, называемого Сном Аеси. Кристально-чистая вода переливалась бликами яркого утреннего солнца. Белые льдины принимали причудливые формы: одна походила на нос корабля, другая на сидячего гиганта. Ветер щадил усталых скитальцев: не кричал, не веселился, не разбрасывался снегом, но задувал мерно и неторопливо. Вдали в самом сердце ледяного моря вырисовывался в тумане Стержень мира — черенок, на котором к Яргулварду был подвешен Яраил. Он уходил далеко в небо, выше любой горы, выше облаков и терялся среди звезд.

Белый Охотник в облике человека выкапывал ямку среди огромных льдин. Закончив рыть, он опустил медвежонка, засыпал и примял рукой снег.

Их цель была совсем близка. Чтобы говорить с Пастырем, Легкие Ноги также принял человеческий облик.

Люперо повел их в сторону глыбы в форме гиганта. В лучах солнца она выглядела как живая. Руки, ноги и голова, на удивление пропорциональные и симметричные, что редко наблюдается в творениях природы. Глыба пошевелилась. Не глыба — великан.

Путешественники в нерешительности остановились. Хримтурс — ледяной великан Ядгеоса каким-то непостижимым образом оказался в Яраиле. Огромный как замок, столь же тяжеловесный и могучий, выпрямившись, он окажется настолько же выше великана мира людей, насколько великан выше взрослого человека. В сравнении с ним даже циклопы — карлики. Одно только осознание присутствия этого исполинского существа здесь, в двух верстах от них, вызвало у путников целый набор чувств от недоумения у Миридис до страха и ощущения неотвратимого провала их затеи у Легких Ног. Граниш потрясенно охнул, Белый Охотник поджал губы, предвкушая, как вопьется гиганту в глотку. Дъёрхтард, на мгновение, замерев как вкопанный, теперь с интересом изучал хримтурса и видел в нем не столько потенциальную угрозу, но создание из другого, более древнего мира, величественное обликом и впечатляющее мощью. И только адорант не укоротил шага. Вверяя жизни его чутью, остальные продолжили путь.

Кожа исполина цвета голубого льда, но ударом молота такого не расколешь — разве что сломаешь ему ноготь. С плеч, на которых уместится двойка коней, свисают длинные белые лохмы, нижнюю часть точеного с бледно-голубыми губами и яркими кристаллами льда вместо глаз лица скрывает прямая, неотличимая от волос на голове разделенная прядями борода. Хримтурс не носил одежды и только по-дикарски обвязался шкурами мамонтов. Незваных гостей он заметил сразу, но оставался неподвижен, пристально наблюдая за их приближением.

Подойдя, путники увидели и самого Пастыря Ветров. Высокий и тощий, укутанный в белый шкуры с привязанными к ним перьями, длинными пышными седыми волосами и бородой ниже пояса он стоял на вертикальной льдине, расположенной против гиганта.

— Поднимайтесь же, — ответил он молчаливым взглядам. — Сожалею, что вам пришлось идти пещерами. Отправленные птицы не различили вас в метели.

Вскарабкавшись на льдину, путники оказались лишь на две сажени ниже сидячего хримтурса.

— Что происходит здесь, Пастырь? — обеспокоено спросил Белый Охотник. Одна только мысль о том, что мудрый советник многих племен беседовал с великаном, была ему противна. Ответом он ждал слова, которых не мог придумать, но которые должны будут его успокоить.

— Ветер шептал о вашем приходе, а слова, принесшие горе моим пасынкам, касались моих ушей, — он посмотрел на великана. Затем положил руку на плечо Белого Охотника. — Я знаю, что привело тебя сюда. Знай же, сын Медведя, братья твои шли сюда, но достигли заснеженных лугов Думурьи, — беродлак кивнул, он уже знал об этом. Пастырь Ветров подошел к Легким Ногам. — Я скорблю о детях Волка. Но народ твой выстоял, и выстоит впредь. И путь твой не пройден даром, — ты нашел меня. Я жив и вернусь к детям снегов в этой жизни или в другой.

— О чем вы говорите, Пастырь? — растерялся Легкие Ноги. — Вас похитили и держат в плену? Старец задумчиво опустил взгляд.

— Похитили — неподходящее слово, вернее будет сказать — позвали.

— Заманили в ловушку? — не понимал волкодлак. — Мы опасались худшего. Какое счастье, что вы невредимы.

— И это весьма странно, — продолжил Белый Охотник.

— У каждого свой смысл в жизни. Для кого-то в любви и семье, для других в славе и доблести. Иные же видят свое предназначение в следовании древним законам.

— Вы предали детей снегов, — догадался Дъёрхтард.

— Нет. Вы знаете меня как Пастыря Ветров, но боруты не мой народ, — он снова посмотрел на гиганта.

— Вы родились среди снегов! — горько воскликнул Легкие Ноги. Его губы задрожали от обиды и злости. — Вы росли и жили у подножья Снежных гор! Как можете вы отказываться от нас?!

— Я провел среди борутов долгую жизнь. Но всего лишь одну жизнь, — на лицах присутствующих стали проявляться догадки, одна невероятней другой. Пастырь Ветров тяжело вздохнул:

— Сотню людских жизней назад меня звали Орун-Хадом. Это я был изгнан из племени Могучего Молота. Это меня оставили замерзать во льдах, — он указал на стамуху Шамана. — Вот она, моя могила. И спустя тысячу лет я вернулся к ней.

В это невозможно было поверить. Почитаемый мудрец — тот самый шаман из легенд. Его называли проклятым, алчным, низким, но никогда еще Пастырем Ветров. Никто не верил — никто не хотел верить, но причин старцу лгать при этом не находил.

— Даже если это правда, — не сдавался Легкие Ноги. — В ваших жилах не может быть крови ледяного великана.

— Я не говорю о кровном родстве с хримтурсами, но о родстве с иным миром. Я был избранником Дероса, его оком и гласом. Я не имел секретов от своего бога, а он не хранил тайн от меня. Юд-ха верили, что произошли от Дероса, и я знал, что это правда. А еще я знал, что родина неистового бога Ядгеос и отец его Дерияр. Люди называют Дероса богом войны, но не ведают, что выиграть эту войну он может, только уничтожив весь мир и в первую очередь ненавистных его отцу рошъяра.

Наступило продолжительное молчание — путников оглушило невероятное знание.

— Расскажите о знакомстве с хримтурсом, — нарушил тишину Граниш.

— Уверен, Карх сделает это лучше меня, — Орун-Хад обернулся к великану. Тот шумно выдохнул, обдав гостей холодным потоком.

— Я провалился в этот мир внезапно, — сила его голоса ошеломляла, он не говорил, — громыхал, казалось, сейчас начнется дождь. Миридим слушала заворожено, представляя, как стоит исполин среди бушующего моря, волны разбиваются о его ноги, и под аккомпанемент тяжелых небес звучит исполненная невообразимой силы трогательная песня. — Море поглотило меня, но я сумел выплыть на берег. Чтобы объяснить перемещение, я отправил вендиго за мудрецом. К его прибытию я уже сплотил троллей и вендиго.

— Но почему они послушались вас? — поинтересовался Дъёрхтард.

— Тролли не могут противиться крови предков. А вендиго, напротив, себя ненавидят и сделают все, чтобы уничтожить своего прародителя.

— И вы пообещали им Орун-Хада? — продолжил Граниш.

— Именно.

— Но почему не исполнили обещание? Что вы замышляете?

— Для того мы вас и позвали.

— Нас никто не звал, — поспорила Миридис. — Мы пришли своей волей.

— Конечно своей волей. Но, быть может, о Пастыре Ветров тебе нашептал ветер. — Миридис не нашла что возразить, хримтурс говорил правду.

— Ты в ответе за нападения троллей и вендиго, — произнес Белый Охотник, пропустив окончание разговора мимо ушей. — Ты должен умереть.

— Все мы должны умереть, — согласился Карх. — Кто-то раньше, кто-то позже. Так не торопи же свою смерть, человек, и живи, покуда я позволяю.

Беродлак сжал пальцы в кулаки, Миридис успокоила его прикосновением.

— Они оба отвратительны и мне. Но отложим гнев и дослушаем до конца.

— Мы уничтожим Яраил, Рошгеос и, наконец, весь Яргулвард, — закончил Карх.

— Абсурд! — всплеснул Граниш. — Дерияру никогда не обрести такой силы. Кроме того, уничтожив мировое древо, вы погубите все сущее, в том числе себя.

— Хотите кого-то уничтожить — уничтожьте себя, — предложил Белый Охотник.

— Это жертва, которую мы готовы принести во имя непреложного закона, — слова борута гигант не удостоил вниманием.

— Какого еще закона? — спросил Дъёрхтард.

— Единственного существующего, закона колесницы Яра. Как говорится в Синей книге:

— И это все, чем руководствуются ядъяра в безудержном желании уничтожить все живое? — возмутилась Миридис.

— Нет. Мир изжил себя, творцы отринуты, люди поклоняются ложным богам.

— Живите, как считаете нужным, Яраил не ваш мир, — продолжала альва.

— Но и не мир рошъяра. Они покорили вас силой, потому что вы слабы. Посмотрите на себя: цверги жалки, альвы горды, люди глупы. Да, одно вас объединяет — все вы заботитесь только о своей расе. Вам безразлична судьба мира, находящегося дальше ваших семей. И теперь посмотрите на меня. Я могу прихлопнуть вас одной ладонью как муравьев — таких важных в своих ничтожных муравейниках. И то же самое со мной может сделать айинъяра. Яргулвард уже начал гнить, так стоит ли ждать, когда миры окончательно сгниют, а богами в них станут мухи?

— Мир не гниет! — возмутилась Миридис. — Древо цветет, как и прежде!

— Ужель… спроси того, кто живет дольше альвов.

— Яргулвард не вечен, — согласился Орун-Хад. — Его уничтожение можно назвать милосердием. Но не печальтесь, ибо гласит Синяя книга:

— Однажды мир погибнет, но мы сделаем все, чтобы отсрочить его кончину, — патетично заявила Миридис.

Дъёрхтард оценил расстановку сил. Белый Охотник и Легкие Ноги — сильные воины, но суть лишь очень крупные медведь и волк. У Граниша есть Резец, но едва ли кинжалом можно убить хримтурса. После удара гиганта Миридис уже некого будет лечить. Люперо, пожалуй, единственный компаньон, который наверняка, по крайней мере, сможет ранить Карха. Но убить? На это не стоило рассчитывать, гигант одним ударом уничтожит материальный облик адоранта и выбросит его дух в Думурью. Еще оставался он сам. Как маг именно Дъёрхтард должен брать на себя наиболее сильных противников. Но к встрече с хримтурсом он был откровенно не готов и не знал заклинания, которое в значительной степени могло пусть только ранить гиганта. Оставалось еще дыхание анияра, и здесь Дъёрхтард задумался гораздо глубже. Он мог бы, прикоснувшись к хримтурсу, попробовать переместиться с ним глубоко под лед или высоко в небо. Но такой поступок вероятней всего привел бы и к его собственной смерти. А, кроме того, Карх был так велик, что маг сильно сомневался, что сможет хотя бы на пядь сдвинуть его в пространстве.

— Так что же вы намереваетесь делать прямо сейчас? — спросил Орун-Хада Граниш.

— Разорвать пространство, — ответил древний шаман. — Впустить в этот мир ядъяра. Сделать то, для чего предусмотрены предвозвестники и собственно то, о чем вы возвещаете — о конце времен.

— Разве для этого не понадобятся все четверо? — усомнилась Миридис.

— Ераиль и так на стороне ядъяра. Она присоединится к ритуалу позже.

— Откуда вы можете знать о ритуале? — удивился Дъёрхтард.

— От Рогдевера.

— Вы были знакомы?!

— О, нет, он жил еще до меня. С его смертью окончилось лето Двух солнц и началось лето Аланара, но его слова еще можно прочитать в Книге имен, — Орун-Хад задержал взгляд в глазах мага. — Если знать нужное заклинание, — глаза Дъёрхтарда на мгновение расширились — он все понял. — Полагаю, пора начинать ритуал.

— Вы безумец! — вспылила Миридис.

— Я уважал вас, Пастырь, — произнес Белый Охотник. — Но гигант не помешает мне свернуть вашу шею.

— Я помешаю, — внезапно возразил Дъёрхтард. Все уставились на него. Миридис отшагнула, Граниш поднял брови.

— Что? — переспросил беродлак.

— Не спешите судить Орун-Хада, послушайте: в словах Карха есть смысл, мир должен измениться. Поверьте, так будет лучше для всех нас.

— Да что ты плетешь?! — вскипел Белый Охотник и сжал руку в кулак. Миридис тронула его плечо.

— Верьте мне, — сказал Дъёрхтард тихо, так, что грубый слух гиганта не смог поймать слов. Никто не отозвался. Маг подошел к Люперо, потрепал за гриву и посмотрел на Миридис. — По крайней мере, один из вас на моей стороне. — Он перевел взгляд на Граниша — цверг в нерешительности покусывал губу.

— Будь по-твоему, — заявил он.

— Тогда садитесь и закройте глаза, — велел шаман.

Орун-хад, поджав под себя ноги, опустился на лед. Дъёрхтард послушался первым, его примеру последовал Граниш. Миридис помедлила, но все же выполнила команду. Боруты продолжали стоять.

— Вы тоже сядьте, — обратился шаман к ним. — Да перед моими глазами. Не хочу умирать раньше времени.

Легкие Ноги с явной неохотой сел, Белый Охотник промедлил еще больше.

Пастырь Ветров начал творить заклинание. Он, то возносил руки к небу, то опускал к земле, соединял вместе и разводил в стороны. Гулким голосом Орун-Хад взывал к древней магии, вновь и вновь твердя одни и те же слова. Дъёрхтард не мог их точно перевести на слух, но знал — единственное, что меняется при новом прочтении это имена. Пять раз повторив заклинание, шаман взял маленький хрустальный колокольчик, и поочередно подходя к объектам заклинания, извлекал тонкие, но протяжные звоны. Последним он подошел к Легким Ногам. Борут, не закрывая глаз, следил за его движениями.

— Я сожалею, — скорбным голосом шепнул ему Орун-Хад. — Аз-ал-ги-ор-каз иг-он-ак-иг-ал.

Глаза борута закрылись, шаман качнул колокольчиком в последний — пятый раз. Мир провалился под волкодлаком. Звон колокольчика умолк, а с ним умерли все звуки мира. Цвета, запахи, чувства — ничего этого более не существовало. Его душа неслась прочь.