1

Солнечный свет льется в комнату сквозь высокие окна, безжалостно выставляя напоказ старые пятна на белых тканевых обоях. Стоящий на полу вентилятор медленно крутится, но в комнате все равно нестерпимо жарко.

— Как прошло лето? — Психолог Якоб поправляет шорты и откидывается на спинку кожаного кресла.

Не удержавшись, Линнея заглядывает в его мысли. И видит, что Якоба раздражает прилипающая к потным ногам кожа кресла и очень радует встреча с ней, с Линнеей. Тут же одернув себя, Линнея останавливается, ей стыдно своего подглядывания.

— О’кей, — отвечает она, а про себя думает: «Какое, к черту, о’кей!»

Взгляд ее упирается в висящее за спиной Якоба панно в рамке под стеклом. Пастельные тона, геометрические формы. На редкость невыразительная картинка. Интересно, зачем Якоб повесил ее здесь?

— Есть ли что-то важное, о чем тебе хотелось бы поговорить?

«Смотря что считать важным», — думает Линнея, глядя поверх бритой макушки Якоба на голубой треугольник, нарисованный на картине.

— Не то чтобы очень важное…

Якоб кивает и больше ничего не говорит. С тех пор как Линнея обнаружила у себя способность читать мысли, ей не раз приходило в голову, что Якоб тоже отчасти наделен этим даром и каким-то образом догадывается, что происходит у нее в голове. Например, он знает, как и когда нужно замолчать, чтобы вызвать ее на откровенность. Обычно Линнее удается противостоять этой уловке, но сейчас слова начинают литься сами собой.

— В общем, я поссорилась с подругой. Даже, можно сказать, с несколькими.

Вьетнамка соскакивает у нее с ноги. Линнея ненавидит шлепанцы, но, когда так жарко, другую обувь носить невозможно.

— А что случилось? — спрашивает Якоб спокойно.

— Я знала кое-что такое, что им тоже нужно было знать. Но я им ничего не сказала. А когда сказала, они разозлились. И теперь мне больше не доверяют.

— А мне можешь рассказать, о чем идет речь?

— Нет.

Якоб кивает. Интересно, что бы стало с его профессиональной выдержкой, если бы Линнея рассказала правду? Наверное, он бы ей не поверил. И тогда она бы сказала, что сначала не умела управлять своими способностями и случайно читала мысли Якоба, и знает, что он прошлой осенью изменял жене с коллегой. Втайне от всех.

Тогда Якоб испугается. И впредь будет избегать Линнею. Так же как все Избранные.

Через несколько дней после начала каникул девочки наконец поговорили по душам. Мину объяснила всем, что произошло в ту ночь в школьной столовой, и рассказала о том, чего не видел никто, кроме нее: о черном дыме — благословении демонов, выходившем из нее и из Макса. Анна-Карин призналась, что осенью заколдовала свою мать и довольно далеко зашла в отношениях с Яри. Это были тяжелые признания, но они не шли ни в какое сравнение с секретом Линнеи. Выяснилось, что Линнея умеет читать мысли. И занимается этим уже целый год. Никого не предупредив.

С тех пор все пошло наперекосяк. Избранные регулярно встречались летом, чтобы потренировать свои магические способности, но никто не хотел смотреть Линнее в глаза. А Ванесса вообще почти перестала с ней разговаривать. При мысли об этом Линнее становилось так больно, словно ее сердце разрывалось на куски.

— Как ты реагировала, когда они рассердились? — спросил Якоб.

— Пыталась защищаться. Но я их понимаю. Я имею в виду, что на их месте тоже бы разозлилась.

— Почему ты не рассказала им обо всем раньше?

— Я знала, что им это не понравится.

Снова профессионально выдержанная пауза. Линнея отвела глаза и уставилась на свои ноги. Ногти были покрашены черным лаком.

— И потом, это было прикольно, — добавила она.

— Что именно?

— Чувствовать, что у тебя есть то, чего у других нет.

— Слишком тесные отношения с людьми иногда могут напрягать. Подпустить к себе кого-то близко бывает сложно. Иногда спокойнее быть одному.

Не сдержавшись, Линнея фыркнула.

— Что тебя рассмешило? — спросил Якоб.

Линнея подняла глаза и увидела его ласковую улыбку. Что он знает об одиночестве? Не о том одиночестве, которое бывает, когда друзья заняты и не с кем пойти в кино, и не о том, когда жена уезжает в командировку. А о таком, от которого физически больно и ломает так, как будто еще немножко — и ты не выдержишь, рассыплешься на мелкие частички и совсем исчезнешь. От такого одиночества хочется орать, чтобы только убедиться, что ты еще существуешь. Хотя если даже ты исчезнешь, никто об этом не узнает и не расстроится.

В такие минуты в воображении Линнеи всегда всплывал список. Список людей, которые будут горевать, если она умрет. Со смертью Элиаса надежных кандидатур в этом списке не осталось.

Очевидно поняв, что Линнея не хочет отвечать на его вопрос, Якоб сменил тему разговора:

— Перед летними каникулами ты говорила, что встретила человека, к которому испытываешь особые чувства.

Острый нож снова повернулся в сердце, причинив резкую боль.

— Все уже закончилось, — соврала она. — Меня эти отношения слишком сильно напрягали.

Шлеп, шлеп, — раскачивалась на ноге вьетнамка, Линнея смотрела в пол, стараясь не встречаться взглядом с Якобом.

Якоб продолжал задавать вопросы, Линнея отвечала механически, перемежая крохи правды с тоннами лжи.

Она о многом не могла рассказать ему. «Мир не такой, как вы думаете. В нем есть магия. И здесь, в Энгельсфорсе, скоро начнется битва с силами, живущими в другом измерении. Добро против зла. Я и мои одноклассницы против демонов. Потому что я, между прочим, ведьма. Я избрана, чтобы победить зло и предотвратить апокалипсис. Еще есть вопросы?»

Были и другие, немагические секреты и тайны, о которых Линнея не могла рассказать Якобу. «После смерти Элиаса я начала спать с Юнте, да, тем самым, который торгует наркотой, и даже с ним вместе курила травку. Но этого больше никогда не будет, я обещаю. Я действительно вполне зрелый и ответственный человек и могу жить одна. Ведь именно так вы думаете, и так же думает Диана из социальной службы, да?»

Произнеси она это вслух, ее бы моментально отправили под надзор в социальное учреждение или нашли каких-нибудь приемных родителей. Причем не таких, какими были Ульф и Тина, которые никогда не приставали к ней почем зря, не требовали, чтобы она вела себя идеально, понимали, что она уже давным-давно не ребенок и, может быть, даже никогда ребенком не была. Если бы Ульф с Тиной не уехали учителями в Ботсвану[1]Ботсвана — государство в Южной Африке. Здесь и далее прим. переводчика .
, Линнея бы продолжала жить с ними.

— Как тебе в школе после каникул? — спросил Якоб, и Линнея поняла, что она уже давно сидит молча.

— Нормально.

— Часто вспоминаешь Элиаса?

Удивительно, но это имя все еще причиняло ей сильную боль.

— Естественно, — буркнула она, хотя понимала, что Якоб не хотел обидеть ее своим вопросом. — Каждый день. Особенно сегодня.

— Почему сегодня?

Горло Линнеи перехватило, и ей пришлось очень постараться, чтобы не заплакать.

— Сегодня его день рождения.

Якоб сочувственно кивнул. Линнея с ненавистью посмотрела на него. Она не хотела, чтобы ей сочувствовали. Да, ее жизнь разбита, но почему все кому не лень мечтают склеить ее волшебным суперклеем, чтобы она хоть внешне выглядела целой?

Линнея опять заглянула в мысли психолога. Полагая, будто он нащупал ее слабое место, Якоб ждал, что Линнея сейчас заговорит про Элиаса.

Назло ему она замкнулась и за оставшиеся десять минут беседы не произнесла ни единого слова.

Я скучаю без тебя. И боль не уходит. Иногда только отпускает на время.

Мне ужасно обидно, что в нашу последнюю встречу мы поссорились. Я тогда очень волновалась за тебя. Хотя теперь понимаю, что ты чувствовал. Когда обнаружил у себя новые, непонятные способности.

Когда такое случилось со мной, я подумала, что схожу с ума, наверно, и ты тоже. И потому испугался.

Если бы мы только поговорили друг с другом. поделились своими тайнами, всё, возможно, было бы иначе.

Если бы ты родился в каком-нибудь другом месте, а не в этом дебильном городе.

Возможно, ты остался бы жив.

Я знаю, что такими мыслями тебя не вернешь, но и не думать так не могу.

Я записываю все, что могу вспомнить про тебя.

Например, то, что ты всегда вынимал из гамбургера соленый огурец и я не понимала, почему ты сразу не просил сделать тост без огурца. А еще то, что твоими любимыми писателями были Поппи Зэд Брайт, Эдгар Аллан По и Оскар Уайльд. Я подчеркнула в книжках те абзацы, которые ты читал мне ночью по телефону. А еще то, что ты обещал свозить меня в Японию прежде, чем нам исполнится тридцать. Однажды ты сказал, что если бы был девочкой, то хотел бы, чтобы тебя звали Лукреция. Откуда ты взял это имя? А еще ты спокойно относился к настоящим звездам и фанател от выдуманных, вроде Мисы Аманэ или Эдварда Руки-Ножницы. И просил меня пообещать, что я тебя не забуду, если ты умрешь раньше. Вечно тебе в голову приходили всякие глупости. Как я могу тебя забыть?

Ты мой брат, хоть и не кровный. Я буду всегда любить тебя.

Линнея аккуратно вырывает страничку из дневника и складывает ее. Проковыривает отверстие в рыхлой земле рядом с розовым кустом, растущим возле могилы Элиаса. Белые розы уже отцвели, листья начали сохнуть. Линнея засовывает в землю скрученный в трубочку листок бумаги. Хоронит его. Вытирает руки о черную юбку и садится.

За липами, по другую сторону кладбища, виднеется дом священника. Там комната, в которой когда-то жил Элиас. Синее небо отражается в ее окне. Элиас любил смотреть на кладбище. Может, чувствовал, что здесь будет его могила?

Линнея сидела неподвижно, солнце нещадно палило, нагревало могильные камни. Трава пожелтела, земля была сухой и потрескавшейся. В июне газеты дипломатично писали о рекордно высокой температуре в Энгельсфорсе. В августе эти температурные рекорды стали причиной смерти многих пожилых людей, а многих фермеров поставили на грань разорения.

Пищит мобильный телефон, но Линнея даже не смотрит на экран. Все утро ей пишет эсэмэски Оливия, единственный человек из прошлой жизни, с которым Линнея продолжает общаться. Оливия не звонила целое лето, зато теперь, когда ей приспичило пообщаться, Линнея должна все бросить и разговаривать с ней! Ничего, подождет!

Линнея достает из сумки бутылку с водой, открывает крышку. Сколько бы она ни пила, пить хочется постоянно. Но оставшуюся в бутылке воду Линнея выливает под розовый куст.

По дороге на кладбище Линнея сорвала в парке две красные розы. Розы уже успели поникнуть. Один цветок Линнея кладет на могилу Элиаса. Другой — на соседнюю, там похоронена Ребекка.

Линнея снова смотрит на могилу Элиаса. Было время, она надеялась, что сможет прочитать мысли мертвых. Вступить с ними в контакт. Но ей до сих пор так и не удалось услышать, что думают мертвые, и узнать, где они вообще находятся.

Раньше Линнея думала, что со смертью все заканчивается. Теперь она знает, что существует душа.

— Они там, где им полагается быть, — сказала Мину, когда девочки собрались на кладбище в последний день учебы.

Линнея надеется, что Мину права. И что там, где сейчас находится Элиас, ему лучше, чем было здесь.

Она думает про то, что сказал в столовой Макс, когда пытался заставить ее рассказать про Избранных.

— Элиас ждет тебя, Линнея.

Слабый голос внутри нее повторяет эти слова: неужели слуга демонов говорил правду?

— Вы снова будете вместе.

Линнея больше не сдерживает слез. Она встает и идет, а слезы льются по щекам. Ну и фиг с ними. Где же еще и плакать, как не на кладбище…

В сумке у Линнеи есть еще одна роза. Для мамы.

Вот и поворот к роще памяти[2] Так в Швеции называют специальные места захоронения и поминовения умерших. Вместо захоронения в отдельной могиле, по желанию покойного или его близких, прах может быть захоронен или развеян по ветру в роще памяти.
, но тут Линнея увидела темную тень, скользящую по земле между могильных камней.

Девушка остановилась.

Послышалось протяжное мяуканье, и на тропинку перед Линнеей выскочил фамилиарис Николауса. Кот, которого все называли просто Кот и который за лето, кажется, еще больше облысел, не мигая, смотрел на Линнею своим единственным глазом.

Мысли животных Линнее читать никогда не удавалось, но она тотчас поняла: кот от нее чего-то хочет. Он выгибал спину и мяукал. Затем он повернулся и направился по узкой тропинке в дальнюю часть кладбища. Иногда кот останавливался, чтобы проверить, идет ли за ним Линнея.

Кладбище было обнесено низкой каменной стеной. Дойдя почти до самой стены, кот остановился возле памятника, поросшего мхом и серыми лишайниками.

Громким и резким мяуканьем кот возвестил, что они у цели, и начал тереться головой о камень.

«Да, да», — сказала Линнея и опустилась на колени у памятника.

Земля была удивительно прохладной. Линнея протянула руку, соскребла с камня мох и попыталась разобрать еле видные буквы.

«НИКОЛАУС ЭЛИНГИУС. MEMENTO MORI»[3] Помни о смерти (лат.).
.

По спине Линнеи пробежал холодок, и ей показалось, будто души умерших все-таки заговорили с ней из-под земли.

 

2

Мину облюбовала для себя дальний уголок сада. Там, за домом, в тени клена, она поставила шезлонг, в котором часто сидела и читала книги. Это был самый дальний от дома угол сада. Однако даже здесь ей было слышно то, что происходит в доме.

Мину видела в окно папу, меряющего широкими шагами кухню. Когда отец скрывался из виду, Мину слышала его голос, такой громкий, что от его звука дребезжали стекла. Мама кричала что-то в ответ. Мину надевала наушники и пыталась слушать Ника Дрейка, но музыка еще больше напоминала ей о том, о чем она старалась не думать.

Раньше мама и папа всегда говорили, что не ссорятся, а «дискутируют» по поводу папиной работы и здоровья. Но этим летом они вдруг перестали притворяться.

Взрослые говорят, что ссоры полезны. Они позволяют выпустить накопившийся пар. Но Мину в такие минуты чувствует себя маленьким ребенком и страшно боится услышать слово «развод». Может, это оттого, что Мину — единственный ребенок в семье. И у нее на всем свете есть только два близких человека — мама и папа.

Мину пытается сосредоточиться на книге, лежащей у нее на коленях. Это детектив Жоржа Сименона, который она нашла в папиной библиотеке. Переплет старый, и из книги иногда вываливаются пожелтевшие страницы. Хорошая книга. Наверно, хорошая. Если в нее вчитаться. Но именно это Мину сейчас никак не удается.

Уголком глаза Мину замечает рядом какое-то движение. И быстро снимает наушники.

Это Густав. Белая футболка выгодно подчеркивает его загар, выцветшие на солнце волосы кажутся золотыми. Есть люди, словно созданные для лета. Мину явно не из их числа.

— Привет! — говорит Густав.

— Привет, — отвечает Мину, бросая обеспокоенный взгляд на дом. Пока там тихо. Но надолго ли?

— Я тебя напугал? Ты забыла, что мы сегодня договаривались встретиться?

— Нет, я просто немного выпала из времени.

В доме хлопает дверь, и снова раздается папин крик. Мама отвечает длинной рассерженной фразой. Густав не подает виду, но наверняка все слышит. Мину быстро поднимается, книга падает на траву, но Мину не поднимает ее.

— Пошли, — говорит она и быстро идет из сада.

Уже выходя на улицу, она оборачивается. Подняв книгу и положив ее на шезлонг, Густав улыбается, потом бежит догонять Мину.

Они медленно бредут по улицам Энгельсфорса. Идти быстро невозможно. Жара придавливает к земле. Сила гравитации, похоже, выросла раз в десять.

Мину никогда не любила купаться и загорать. Но этим летом она уже была почти готова пойти на озеро Дамшён, куда все жители Энгельсфорса шли в надежде хоть чуть-чуть охладиться. Мину не могла заставить себя раздеться в присутствии чужих людей. Даже лица своего стеснялась. Жара и солнце не пошли ее коже на пользу. На виске опять надулся огромный прыщ, и Мину пыталась прикрыть его волосами, чтобы Густав не увидел.

Мину трудно сказать наверняка, с чего началась ее дружба с Густавом.

Когда Мину осмелилась рассказать другим Избранницам про черный дым, пропасть между ней и окружающими ее людьми стала меньше. Но ей уже никогда было не стать прежней Мину. Ее подруга Ребекка погибла от рук Макса, человека, которого Мину любила больше всех на свете. Макс сказал, что у демонов есть планы в отношении Мину. Что это за планы, Мину не знала и не понимала, какие силы живут внутри нее.

И вот посреди всего этого сумбура появляется Густав. Поначалу он пытался вытащить Мину на озеро, но она каждый раз придумывала отговорки, и тогда они стали просто вместе гулять, читать или играть в карты в саду у Густава.

Густав — звезда местного футбола и один из самых популярных мальчиков в школе. Мину слышала о нем много восторженных слов. Но важнее всех его достоинств для нее было другое качество — комфортность в общении. Густав воспринимал жизнь легко. Рядом с ним и Мину забывала про свои заботы и неприятности.

Но когда Мину оставалась одна, ею овладевали сомнения. Зачем он общается с ней? А вдруг просто из жалости?

Они прошли по мосту, повернули и двинулись дальше по берегу, вдоль черной бурной воды, миновали шлюзы и стали пробираться дальше по дорожке, протоптанной среди густых высоких деревьев. Вокруг Мину вилась оса, Мину отмахнулась от нее.

— Как ты? — спросил Густав. Оса улетела. Мину понимала, что Густав имеет в виду ссору, свидетелем которой он невольно стал сегодня, хотя наверняка подозревал нечто подобное и раньше.

— Извини, что спрашиваю. Может, тебе неприятно это обсуждать? — снова заговорил Густав.

Мину колебалась. Дружба с Густавом была для нее настоящей отдушиной, и Мину не хотелось втягивать его в разговоры о домашних неурядицах.

— Твои родители часто ссорятся? — спросила она.

— Ссорились часто, когда я был маленьким. Теперь почти нет, — сказал Густав. И, помолчав, добавил: — Думаю, им просто стало друг на друга наплевать.

Мину удивленно посмотрела на него. Родители Густава напоминали ей идеальную пару из американского сериала. Казалось, они ссорятся лишь по мелочам, но быстро мирятся и никогда не повторяют своих ошибок.

— Я стараюсь не зацикливаться на этом, но думаю, что они разведутся, когда я начну жить отдельно, — продолжал Густав. — Когда меня с ними не будет, их ничто не будет удерживать вместе.

— Ты уверен?

— Я думаю, когда люди любят друг друга, это заметно. Между ними есть особая энергетика… Ты понимаешь, что я имею в виду?

Мину утвердительно промычала в ответ. Как не знать. Она и сама чувствовала эту энергетику — между собой и Максом. Пока не узнала, кто он. И что он убил Ребекку.

— Между моими родителями ничего такого нет, — продолжал Густав. — Я понял это, когда сам влюбился.

Густав замолчал, и Мину поняла, что он думает про Ребекку.

Смерть Ребекки объединила их с Густавом. Но говорили они о ней все реже и реже. Мину старалась в присутствии Густава не упоминать имя подруги. Потому что чем ближе они с Густавом общались, тем сложнее ей было делать вид, будто смерть Ребекки действительно была самоубийством.

Она видит, как на лицо Густава набегает знакомая тень, и хочет спросить, как он себя чувствует, продолжает ли видеть в кошмарах, как умирает Ребекка, продолжает ли винить себя в ее смерти. Мину хочет быть ему настоящим другом.

Но разве может настоящий друг лгать в таких важных вещах?

Ей так хочется рассказать ему правду, но она никогда не сможет этого сделать.

За деревьями открывается полянка с засохшими летними цветами. За поляной виднеется старая усадьба.

— Ты знаешь, что раньше здесь был ресторан? — спрашивает Мину, чтобы сменить тему разговора.

— Нет, — качает головой Густав. — Когда?

— Папа говорил, в девяностые годы. Несколько рестораторов из Стокгольма купили этот дом и переехали сюда. Они вложили в дело кучу денег, отремонтировали помещение. Рецензии в газетах были отличные, но им вскоре пришлось закрыться. Посетителей не было. Папа сказал, что жители нашего города сговорились и решили бойкотировать ресторан, потому что его организовали стокгольмцы. Хотя для Энгельсфорса было бы только лучше, если бы их затея удалась.

Густав засмеялся:

— Узнаю старый добрый Энгельсфорс.

Они остановились и некоторое время смотрели на усадьбу. Большое белое здание в два этажа. Наверняка одно из самых красивых в городе, где красивых домов уже почти не осталось. Широкая каменная лестница ведет из заброшенного сада на веранду, массивные колонны, на них — балкон второго этажа.

— Пойдем посмотрим? — предложил Густав.

— Пошли, — согласилась Мину.

Они пересекли поляну. Сухая трава доставала Мину до колена, и на мгновение ей сделалось нехорошо при мысли о том, сколько изголодавшихся клещей сидит сейчас наготове в ожидании своей жертвы.

— Ты останешься в Энгельсфорсе? Когда закончишь гимназию? — спросила она.

— Поучусь в университете. Потом не знаю. В принципе мне Энгельсфорс нравится. Я здесь дома. Но будущего здесь, конечно, нет. Хотя, может, поэтому и нужно сюда вернуться. Чтобы здесь что-нибудь замутить.

— Открыть ресторан?

— Думаешь, гости придут, если владеть этим рестораном буду я?

«Да, — подумала Мину. — Потому что ты — это ты».

— Конечно, — сказала она. — Ты же не из Стокгольма.

Вблизи стало видно, как сильно пострадал от времени старый дом. Краска на фасаде облупилась, там и сям обнажились бревна. В окнах первого этажа выбиты стекла. Мину подумала о прежних владельцах — сколько труда было положено, чтобы восстановить здание. И вот оно опять превратилось в руины.

Густав начал подниматься по лестнице на веранду, но вдруг остановился. Прислушался.

— Ты что? — спросила Мину.

— Там кто-то есть, — шепотом ответил Густав.

Он двинулся вдоль флигеля в обход здания, Мину за ним, опасливо поглядывая на окна второго этажа. Зайдя за угол, они вышли к фасадной части дома.

Перед входом стоял темно-зеленый автомобиль с открытой передней дверью. На пассажирском месте сидел какой-то парень.

Увидев Мину и Густава, он выбрался из машины.

Он был примерно их возраста. Ростом повыше Густава. Волнистые пепельные волосы обрамляли чистое гладкое лицо. Казалось, он сошел с картинки в глянцевом журнале и всю свою жизнь только и делал, что плавал на яхте или играл в гольф.

— Привет! — сказал Густав. — Извини, мы думали, дом заброшен…

— Нет, вы ошиблись, — резко оборвал его парень.

У него был мягкий стокгольмский выговор, который приводил энгельсфорсцев в бешенство, даже когда говоривший так человек был вежлив и мил, но сейчас вежливостью даже и не пахло.

Густав удивленно воззрился на приезжего.

«Еще бы, — подумала Мину. — Густав к такому обращению не привык».

— Значит, ошиблись, — согласился Густав. — А вы что, сюда переезжать будете?

— Да, — процедил парень сквозь зубы.

Уши Мину горели. Она хотела быстрее уйти. Продолжать разговор не имело смысла. Парню было наплевать на дружелюбие Густава. Усевшись снова в машину, он захлопнул у них перед носом дверь и разгладил рукой складки на брючине. Потом поднял глаза на Мину и внимательно посмотрел на нее.

Мину показалось, что он видит ее насквозь и она ему совсем не нравится.

— Пойдем, — пробормотала она, потянув Густава за рукав.

— Этот тип вряд ли улучшит мнение энгельсфорсцев о жителях Стокгольма, — сказал Густав, когда они возвращались назад через поляну.

— Да уж, — вздохнула Мину.

Уже заходя в лес, Мину оглянулась и еще раз взглянула на усадьбу. Ей показалось, будто она увидела на втором этаже чей-то силуэт.

— Что будешь делать, когда придешь? — поинтересовался Густав.

— Не знаю, — ответила она.

Звякнул мобильный, Мину достала телефон из кармана юбки. Сообщение от Линнеи.

— Что-то случилось? — спросил Густав.

— Нет, — солгала Мину. — Ничего.

 

3

Деревья отбрасывали длинные тени, но прохлады не было. Наоборот, в лесу жара чувствовалась больше. Воздух был тяжелым и пах смолой, хвоей и нагретым деревом. И еще чем-то лесным, чему Анна-Карин не знала названия. Она глубоко дышала, идя по узкой тропинке, вьющейся среди черничника и корявых стволов.

Стояла тишина. Но покоя, к которому так стремилась Анна-Карин, и здесь не было.

Лес, животные и дедушка всегда спасали Анну-Карин в трудные минуты. Но только когда мама перевезла ее жить в квартиру в центре Энгельсфорса, Анна-Карин поняла, как много они значили в ее жизни.

Хутор продали. Дедушка жил в доме престарелых. Но лес по-прежнему был другом Анны-Карин. В летние каникулы она приходила сюда почти ежедневно. Прочь от городской суеты и толчеи, от назойливых взглядов чужих людей, от асфальта, бетона и грязи. Здесь она могла дышать. Здесь она даже могла мечтать.

Да. Так было всегда. Но не сегодня.

Все дети в Энгельсфорсе почти с рождения знают: в лесу нужно ходить по тропинке. На карты и компасы полагаться нельзя, все попытки провести в лесу соревнования по спортивному ориентированию неизменно заканчивались розыском пропавших людей. Впечатление такое, будто изнутри лес больше, чем когда смотришь на него снаружи.

Анна-Карин сама знает нескольких людей, без вести пропавших в лесу.

Однако до сегодняшнего дня лес никогда не казался ей враждебным, хотя для городского жителя страх перед лесом — чувство вполне обычное. Сегодня птицы молчат и даже насекомых не слышно. Но Анна-Карин продолжает идти все глубже и глубже в лес.

На ее висках выступили капли пота, и она вдруг поняла, что дорога идет на подъем. Горка пологая, не сразу заметишь, но ноги устают. Вот справа затопленная старая шахта. В воде отразился солнечный луч, и Анне-Карин захотелось пить. Почему она не взяла с собой воду?

Подъем становился все круче, почва сделалась каменистой и твердой. Жара усиливалась. Ветки, нависавшие над дорогой, шуршали сухой листвой. Анна-Карин тяжело дышала, губы были солеными от пота.

Вот и вершина. Земля стала более ровной, лес поредел. Анна-Карин села на трухлявый пень, чтобы отдышаться. Пить хотелось нестерпимо, губы потрескались, перед закрытыми глазами плыли разноцветные круги. Анна-Карин старалась дышать ровно и спокойно, но облегчения не наступало, казалось, будто она снова и снова втягивает в себя уже использованный воздух.

Анна-Карин открыла глаза.

Воздух дрожал. Все предметы вокруг казались необычно яркими, запахи усилились.

Невдалеке от Анны-Карин стояло мертвое дерево. Оно напоминало человека, простершего руки к небу. В нижней части ствола зияло отверстие, похожее на рот. И тут, и там свисали лоскутья пепельно-серой коры.

Этого дерева здесь раньше не было.

Что за бред! Деревья не могут приходить и уходить. Тем более мертвые деревья.

Анна-Карин поднялась на ноги. Голова снова закружилась. Надо идти домой. Пить.

Но дерево манило ее. Она сошла с тропинки и двинулась к дереву. Сухие ветки трещали под ногами. В тишине звук казался оглушительным. Кустики черники так высохли, что под ногой Анны-Карин рассыпались в пыль. Она протянула руку, погладила горячий ствол дерева и пошла дальше, как будто во сне.

Позади странного дерева начинался обрыв. Внизу виднелись трубы старого завода.

Там и тут стояли голые стволы деревьев. Высокие и прямые, они белели на солнце, как кости.

«Это не засуха», — подумала Анна-Карин, сама не зная, откуда эта уверенность. Лес погиб от чего-то другого.

Она медленно обернулась. И не сразу заметила лисицу, стоящую возле пня, где она только что сидела. Янтарные глаза зверя спокойно смотрели на девушку.

От нестерпимой жары давило мозг, пот струился по лицу Анны-Карин, но она не двигалась, боясь спугнуть животное.

Однако пошевелиться все же пришлось — вытереть разъедавший глаза пот.

Когда Анна-Карин вновь посмотрела на пень, лисицы там уже не было.

Анна-Карин вышла из лифта в доме престарелых. Линолеум под ногами издавал противный чавкающий звук. Дедушка сидел в инвалидном кресле у окна гостиной. Какой же он худой! Анне-Карин кажется, что с тех пор, как они виделись в прошлый раз, дедушка стал еще меньше и тоньше.

Кроме дедушки, в комнате никого нет. Если не считать дремлющую на стуле в углу женщину с типичной старушечьей прической. Дедушка кивает Анне-Карин. Его глаза улыбаются. Он ее узнал. Значит, чувствует себя сегодня неплохо. Она протягивает дедушке журнал кроссвордов, который купила для него в киоске.

— Ты меня не хочешь обнять? — спрашивает он, кладя газету на столик.

— Я потная, тебе будет неприятно.

— Ерунда! Иди ко мне!

Раньше они никогда не обнимались, но в доме престарелых дедушка сильно изменился. Анна-Карин осторожно обнимает его худые плечи:

— Ты сегодня ел, дедушка?

— Я не голоден. Я же ничего не делаю, только сижу или лежу, с чего мне проголодаться?

Сердце Анны-Карин сжимается — она опять вспоминает: пожар в коровнике и дедушкина болезнь произошли по ее вине.

— Да по жаре и есть-то не хочется, — добавляет дедушка.

— Но ты хотя бы пьешь? — спрашивает Анна-Карин, косясь на полупустой стакан с апельсиновым соком на столике.

— Пью-пью, — говорит он, досадливо отмахиваясь от ее вопросов.

Нужно узнать у нянечки, правду ли говорит дедушка. Прошлым летом он пил так мало, что пришлось ставить ему капельницу.

— Что сегодня делала? — спрашивает дедушка. — В лесу была?

— Да, — говорит Анна-Карин и замолкает.

Каждый раз, когда она навещает деда, тот просит ее подробно рассказывать обо всем, что она видела в лесу, — обо всех мелочах, запахах, звуках. Но она не знает, стоит ли говорить деду о том, что ей пришлось пережить сегодня в лесу.

— Эй! Ты о чем задумалась?

Анна-Карин вздрогнула и решилась. Она расскажет деду про мертвый молчащий лес. Потому что ему важно чувствовать себя нужным, важно знать, что его мнение кому-то интересно.

Дедушка слушает молча, но Анна-Карин видит, что он весь превратился в слух.

Когда она начала рассказывать про мертвое дерево, он взял ее за руку.

— Значит, ты сошла с тропинки, — сказал он. — Никогда больше так не делай.

— Я не уходила далеко.

— Достаточно сделать один шаг в сторону, и ты уже оказываешься во власти леса. Там идет своя жизнь. Никогда не сходи с тропинки, Анна-Карин.

Она с беспокойством посмотрела на дедушку. Он всегда учил ее относиться к природе с уважением, но не бояться ее.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она.

Но дедушка не ответил. Он смотрел в сторону коридора — там, радостно улыбаясь и размахивая руками, шел Оке, старинный дедушкин друг.

— Оке идет, — сказала Анна-Карин.

Дедушка откашлялся:

— Да, Оке. Очень рад.

Анна-Карин улыбнулась Оке.

— Ты стала так похожа на маму, — сказал Оке.

Улыбка Анны-Карин стала натянутой. В ее кармане звякнул мобильный.

Эсэмэска от Мину.

 

4

Ида вышла на заднее крыльцо дома. Идти по дощатому полу было приятно. Она перегнулась через перила и втянула в себя сладковатый душный воздух.

Сад Хольмстрёмов выглядел подозрительно зеленым и цветущим. Отец Иды по ночам включал поливалку, несмотря на строжайшее требование местных властей экономить воду. Мать, хоть и бурчала, что соседи обязательно заметят и донесут, предпочитала не вмешиваться. В конце концов, почему ее дорогие, купленные по спецзаказу розы должны гибнуть из-за того, что муниципалитет не выполняет свои обязанности и не обеспечивает жителей нужным количеством воды?

Сейчас мать на коленях стоит возле одной из своих цветущих клумб. Рядом с ней корзина с садовым инвентарем. Мать, как всегда, фанатично борется с сорняками.

— Ма-ма! — вопит Лотта, прыгая на гигантском батуте. — Ма-ма! Я хо-чу е-есть!

— Возьми на кухне йогурт и хлопья! — отзывается мать, с трудом вырывая из земли очередной сорняк.

— Не-е хо-чу хло-пья! Хо-чу бли-и-ны! — кричит шестилетний Расмус, шлепаясь на батут рядом с восьмилетней сестрой.

Со вздохом мать снимает рабочие перчатки и бросает их в корзину с инвентарем.

— Значит, хлопья не хотите? Ну что ж, будут вам «бли-и-ны», — говорит мама, и дети издают торжествующий вопль.

— У-ра! У-ра! — скандируют они, продолжая прыгать как заведенные, и их длинные светлые волосы прыгают вверх-вниз в такт движениям.

— Обжоры вы мои ненаглядные! — смеется мама и поднимается с колен.

Ида старается подавить раздражение. Она понимает, что это глупо, но не может ничего с собой поделать. Когда она была маленькой, мама не бегала по ее первому требованию на кухню жарить блинчики.

И кстати, Ида в этом возрасте уже не шепелявила.

— Почему не идешь на озеро? — спрашивает мама, когда Ида проходит мимо нее.

— Тебя жду.

— Ты же видишь, у меня сегодня очень много дел.

Мать снимает сандалии, поднимается на крыльцо и легкими шагами проходит по белым крашеным доскам пола. Ида идет следом за ней в кухню:

— Ты сказала, мы поедем на озеро на машине и ты дашь мне поводить.

— Да, мы говорили об этом, но я ничего не обещала.

Мать достает белую банку из выкрашенного в белый цвет кухонного шкафа. Ставит банку на столешницу из белого мрамора, над которой висят два панно с надписями на белом фоне: «HOPE» и «LOVE»[4] «Надежда» и «Любовь» (англ.).
. Мама — хозяйка дизайнерского бутика в Бурленге, и их дом напоминает иллюстрации из маминого рекламного каталога.

— Нет, ты обещала, — возражает Ида и слышит, что ее голос звучит так же капризно, как у Лотты и Расмуса.

— Съездим в другой раз, — говорит мама и достает из холодильника яйца и молоко.

— Мы совсем не упражняемся! Юлия и Фелисия получат права раньше меня!

— Не переживай, не получат! У них нет твоей настойчивости и самодисциплины.

Мама с улыбкой поворачивается к Иде:

— Ты вся в меня.

Злость Иды моментально улетучивается. Юлия и Фелисия постоянно жалуются на своих матерей, а для Иды мать — образец и пример для подражания. Карина Хольмстрём прекрасно выглядит и умеет себя держать, хотя никогда не молодится и не навязывается Идиным приятелям в друзья.

— Тебя, наверно, Эрик уже заждался? — спрашивает мать.

— Наверно.

— Что же ты здесь маешься, иди погуляй!

Мать включает радио, и из встроенных динамиков начинает литься старая песня про лето. Мать берет венчик и начинает взбивать тесто с той же энергией, с какой только что выдирала сорняки.

Ида выходит в сад, берет велосипед и идет к воротам. Проходя мимо брата и сестры, она говорит:

— От батута бывает недержание мочи.

— А что это такое? — спрашивает Лотта.

— Скоро узнаешь, — отвечает Ида.

* * *

Ванесса просыпается от крика Мелвина.

Она садится в кровати, головная боль перекатывается от одного виска к другому. Жалюзи опущены, в комнате полумрак.

Ванесса встает и краем глаза видит себя в большом, прислоненном к стене зеркале.

Глаза красные, тушь размазана по потному лицу. Во рту пересохло, язык покрыт толстым противным налетом. Сальные волосы торчат в разные стороны, и отросшие корни выглядят сейчас особенно неопрятно. И почему-то очень болит большой палец правой ноги.

Ванесса берет со стула халат и включает радио. Истерический шлягер заполняет пространство комнаты. В памяти проносятся несвязные картинки прошлой ночи. Вот они играют в «Правду или действие», и Ванессе приходится целовать Эвелину. Вот Мишель рыдает на кухне из-за Мехмета. Вот Ванесса и Вилле занимаются сексом на теннисном столе. Тут Ванесса вспоминает, почему у нее болит палец на ноге. Вернувшись ночью домой, она споткнулась в темной прихожей о пылесос.

Ванесса проводит рукой по голове, взъерошивая волосы. Глубоко вздыхает и выходит в кухню.

Мама и Никке пьют кофе за столом. Младший брат Ванессы, Мелвин, лежит на полу голый. Его лицо свекольного цвета, значит, он опять закатывал истерику. Рядом с Мелвином растянулся Фрассе и тяжело дышит, язык овчарки свисает чуть не до пола.

— Доброе утро, — говорит Ванесса.

Никке поднимает глаза от газеты и делает глоток кофе. Ванессе кажется, что она угадывает на его губах издевательскую усмешку.

— Конечно, если это можно назвать утром, — отвечает он.

Ванесса бросает взгляд на часы. Еще нет и половины одиннадцатого.

— Плохо выглядишь, — говорит Никке.

— Невозможно спать в такую жару.

Никке ставит чашку на стол. Да, он определенно над ней издевается. Неужели он слышал, как она споткнулась ночью о пылесос? Да нет! В эту неделю у Никке ночные дежурства. Он вернулся домой только пару часов назад.

С тех пор как Ванесса вернулась жить домой, она и Никке заключили негласное перемирие. Но прежняя ненависть пролегла между ними как минное поле, по которому они передвигаются осторожно, ни на минуту не спуская глаз с противника. Ванесса делает вид, что прислушивается к требованиям мамы и Никке, а Никке делает вид, что верит этому. Но Ванесса знает: он только и ждет, чтобы поставить ее на место. Проклятый коп!

Мелвин всхлипывает, как будто желая напомнить о себе.

— Что с ним? — спрашивает Ванесса.

— Не хочет одеваться, — вздыхает мама, поглаживая плечо с татуировкой, на которой изображена змея, глотающая собственный хвост. — И я его понимаю. Я бы тоже с удовольствием ходила в такую жару голой.

— Я не против, — ухмыльнулся Никке.

Мама смущенно хихикнула. Ванесса закатила глаза.

— Что будешь сегодня делать? — спросила мама.

— Пойду на озеро с Мишель и Эвелиной.

— А Вилле с вами не пойдет? — спросил Никке.

— Вилле тоже пойдет, — с улыбкой ответила Ванесса, думая про себя: «Чертов лузер, чтоб тебе сдохнуть!» Вслух она сказала: «Я пошла в душ».

Ванесса долго стояла под прохладной струей, чистила зубы, мыла лицо ледяной водой. Приняла две таблетки от головной боли. Правда, стоило ей вернуться к себе в комнату, как она снова начала потеть. Но с макияжем она теперь хотя бы была похожа на человека.

Вилле прислал эсэмэску. Написал, что они выехали и скоро будут. Ванесса натянула бирюзовое бикини, футболку и джинсовые шорты. Засунула полотенце, подушку и книжку в пляжную сумку.

Потом вышла на кухню и наполнила бутылку водой.

— Я ухожу, — сообщила она.

— Без завтрака? — спросила мама.

— Я не успею позавтракать. Мишель возьмет бутеры.

— Может, меня с собой пригласите? За компанию?

Эту дурацкую шутку мама повторяла изо дня в день. Ванессу уже от нее тошнило. Но ответить маме она не успела. Пляжная сумка перевернулась, книжка выпала.

— Бах! — сказал Мелвин и рассмеялся.

— Что читаешь? — спросила мама.

Ванесса быстро подняла книжку и хотела убрать ее в сумку.

— «Во время чумы»? Господи боже мой! Зачем ты это читаешь?! Мало тебе в жизни страданий и смерти!

— Я взяла ее в твоем книжном шкафу.

— Это твоя книжка, Яннике! — засмеялся Никке.

— Читать такие книжки — значит замусоривать свой мозг. Разрушать его. Давно нужно разобраться в шкафу и выкинуть лишнее. Такие книги даже дома держать вредно!

Ванесса вздохнула. Мама ходила на очередные курсы и в сотый раз думала, что нашла смысл жизни. Теперь ее гуру была Хелена Мальмгрен, которая, уйдя из церкви, теперь вела группу психологической помощи.

— Каждый из нас несет ответственность за ту энергию, которую он впускает в свою жизнь, — продолжала мама. — Каждый выбирает — поддержать добрые или злые силы в универсуме. Если думать позитивно, большинство проблем решатся сами собой. А у того, кто настроен негативно, редко что-то получается.

Ванесса медленно начинала закипать. Ее бесили эти пустые рассуждения.

— То есть, по-твоему, если человек болен или у него проблемы, он сам в этом виноват? Дети в Африке умирают от голода потому, что поддержали злые силы в универсуме? Или в разных странах действуют разные правила?

Вид у мамы сделался недовольный.

— Я не это имела в виду, — сказала она, как всегда избегая объяснений.

Ванесса наклоняется и щекочет мягкий живот Мелвина, пока брат не начинает икать от смеха.

— До свиданья! — говорит Ванесса и уходит.

— Привет Вилле! — кричит ей вслед Никке.

Машина Вилле уже стоит с работающим двигателем на автобусной остановке. Ванесса плюхается на переднее сиденье и захлопывает дверь.

— Привет! — говорит Вилле, чмокает ее в щеку и отъезжает.

— Черт, ну и дали мы вчера… — вздыхает на заднем сиденье Мишель.

— Я ничего не помню! — хихикает Эвелина.

— Да ладно, помнишь, только признаваться не хочешь! — говорит Ванесса, глядя в заднее зеркало и многозначительно облизывая губы.

Все смеются. Ванесса откидывается назад в кресле и вытягивает руку в окно — встречный ветер бьется в ее раскрытую ладонь.

— Давай проедем мимо гриля, я не успела позавтракать, — говорит Ванесса Вилле.

— Давай, но сначала захватим Юнте и Лаки.

— Куда же мы их посадим? Один Лаки — как три человека.

— Девочки сядут к ним на колени.

Мишель и Эвелина начинают громко протестовать.

— Загляни в бардачок, — говорит Вилле.

Ванесса видит, что он улыбается. Она открывает крышку бардачка. Там лежит маленький белый мишка, в лапах у него большое шелковое сердце с надписью: «Лучшей в мире девушке».

— Спасибо, — говорит Ванесса.

Мишка такой смешной и милый, Ванесса растрогана.

— Ой! Какой симпатяшка! — пищит Эвелина.

— А мне Мехмет никогда ничего не дарит, — канючит Мишель.

Они выезжают на шоссе, Вилле выжимает газ.

— Я тебя люблю, — говорит он, повернувшись к Ванессе.

— И я тебя, — отвечает Ванесса, трогает на пальце кольцо — подарок Вилле, и думает, что очень-очень сильно любит его.

* * *

— Господи, ну сколько можно?! — думает Ида, открывая крышку тюбика и выдавливая на ладонь крем для загара.

Мазать все тело кремом — ужасно нудно и долго. Причем после каждого купания процедуру приходится повторять. А если не купаться — потеешь, и крем все равно сходит.

Вот бы подул ветер, набежали облака и пошел дождь! В душном неподвижном воздухе висят звуки. Крики детей, играющих в озере. Болтовня Юлии и Фелисии. Дурацкий хип-хоп, который Робин и Эрик включили через раздолбанный усилитель.

Ида берет защитную помаду. И, нанося на губы белую густую массу, вспоминает эктоплазму, которая появляется у нее на губах в состоянии транса. Раздраженно отогнав эту мысль, Ида ложится на полотенце и пытается расслабиться. Но скользкое от крема тело зудит, хочется умыться. А тут еще Эрик придвигается ближе и прижимается к ней потными ляжками.

— Отвянь, чего пристал?! — рявкает Ида.

Юлия и Фелисия замолкают, и Ида, даже не глядя на них, знает, что они сейчас испуганно переглядываются.

— У тебя что — месячные? — бурчит Эрик, однако отодвигается в сторону.

Юлия и Фелисия возобновляют прерванный разговор: сегодня последний день каникул, как жалко, и как бесчеловечно заставлять детей ходить в школу в такую жару. Потом Юлия говорит, что видела, как директриса, Адриана Лопес, заходила в «Галерее» в один прикольный магазин.

Ида старается не слушать. Не думать про директрису с ужасным шрамом во всю грудь. Сев на полотенце, Ида тянется за бутылкой, липкими от крема руками откручивает крышку и пьет. Вода согрелась и на вкус отдает пластмассой. Господи, как всё противно!

Она украдкой разглядывает своих друзей. Юлия говорит без умолку, то и дело поправляя футболку, одетую поверх купальника. Фелисия вроде слушает подругу, но на самом деле думает о Робине, который об этом и не подозревает. Он, похоже, единственный не знает, что Фелисия к нему не равнодушна.

— Интересно, сколько психов покончат с собой в этом году, — говорит он, остальные смеются. Фелисия громче всех.

Ида подносит ко рту бутылку, чтобы скрыть гримасу. Она старается не думать о так называемых самоубийствах Элиаса и Ребекки. А ей без конца напоминают про ее принадлежность к Избранным и про всё, что случилось в прошлом году!

— Скоро в гимназии учеников не останется! — говорит Фелисия Робину, но он ее не слышит. Он резко бьет Эрика в грудь.

Эрик вскакивает:

— Ты чего?!

И замолкает, увидев то же, что и Робин.

Иде не нужно оглядываться, она и так знает: на пляже появилась Ванесса Даль. Ее мощная энергетика, так хорошо знакомая Иде по их совместным магическим опытам, ощущается даже на расстоянии, и, будь Ида менее рассеянна, она бы и раньше заметила приближение Ванессы.

Ида обернулась. Ванесса появилась в сопровождении своей странной компании.

— Говорят, она трахается с ними по очереди. И с этим жирным тоже.

Ида и Юлия фыркают. Но парни их не поддерживают. Они во все глаза смотрят на Ванессу, пока та, нагнувшись, расстилает на песке полотенце. У Ванессы тонюсенькое бикини. И потрясающий загар, какого никогда не добиться Иде.

— Классный причесон, — говорит Ида Ванессе, указывая на ее растрепанные мелированные волосы с отросшими каштановыми корнями. Сказав это, Ида убирает за ухо выбившуюся из хвоста прядь волос натурального золотистого цвета и чувствует себя уже гораздо лучше.

Ванесса оборачивается, как будто чтобы поздороваться с Идой.

Но ничего не говорит. А просто ложится на полотенце. Ида облегченно переводит дыхание. Пяти Избранницам больше не нужно скрывать, что они знакомы друг с другом. Демоны и так знают их имена. Но если бы знакомые в Энгельсфорсе узнали, что у Иды и Ванессы есть что-то общее, Ида сгорела бы со стыда.

Парень, с которым пришла Ванесса, ложится рядом с ней на полотенце, и уже через полсекунды они начинают друг друга лапать.

Ида косится на Эрика. Ей хочется крикнуть, чтобы он перестал таращиться на Ванессу, но сделать это — значит проявить слабость.

Вместо этого Ида, склонив голову набок, неотрывно смотрит на темную макушку Эрика, пока тот наконец не замечает ее взгляда.

— Ты чего? — раздраженно спрашивает он.

Похоже, ему нисколечко не стыдно того, что он так пялится на Ванессу. Ида старается говорить как можно спокойнее:

— Странно, как я этого раньше не замечала, — говорит она.

— Чего?

— Да так, пустяки, — отвечает Ида и отворачивается.

— Нет уж, говори, раз начала!

Ида снова поворачивается к нему. Улыбается:

— Ничего, просто на солнце хорошо видно, что ты начинаешь лысеть.

Робин начинает ржать, Юлия и Фелисия тоже заходятся смехом.

— Не ври, — говорит Эрик, и его глаза темнеют.

— Да ладно, не расстраивайся. Лысина появится не сразу, через несколько лет. Пока это видно только при ярком свете.

Робин хватает Эрика за волосы:

— Давай проверим, хорошо держатся?

Эрик бьет Робина по руке и со злостью смотрит на Иду.

Она удивленно поднимает брови:

— Ты что — рассердился? Я тут ни при чем, ты сам спросил.

Тут Иде приходит эсэмэска, одновременно слышится звяканье телефона в другой сумке, и Ванесса достает свой мобильный.

В животе у Иды холодеет. Это не случайность.

Она выхватывает из сумки мобильный. Ее пальцы оставляют на экране жирные белые полосы.

Сообщение от Мину. Ида читает его, чувствуя на себе взгляд Ванессы.

Ида удаляет сообщение, встает и идет к воде.

— Ты купаться? — кричит Фелисия.

— А ты как думаешь?

Она пробирается среди громко горланящих детей и их не менее громкоголосых, чересчур заботливых родителей.

Теплая вода касается ее ног. Ида идет дальше, ныряет и плывет до тех пор, пока не достигает места, где со дна бьют холодные ключи. Она плавает долго, и в голове ее пульсирует одна мысль:

Я не хочу. Я не хочу. Я не хочу.

Но она знает, что идти надо. И она пойдет ночью на кладбище вместе с остальными девочками. Плевать ей на могилу с именем Николауса, но она должна сдержать слово, данное Книге Узоров.

 

5

На ужин был салат «Мимоза» и фрикадельки, которые мама Анны-Карин разморозила и разогрела в микроволновке. Поужинали, как обычно, перед телевизором. Мама Анны-Карин пыталась так делать и раньше, когда они жили на ферме. Но дедушка настаивал, что есть нужно за столом.

Анна-Карин и мама ели молча. По телевизору рассказывали про миллионера, который долго притворялся бедняком. А потом раскрыл свою тайну и пожертвовал деньги нищим, которые от такого счастья заплакали. Анна-Карин почувствовала, что ее начинает подташнивать. То ли от программы, то ли от салата, которого она съела слишком много, хотя он был совсем невкусным.

— Спасибо, — сказала Анна-Карин, вставая с дивана.

— На здоровье, — с отсутствующим видом ответила мама и зажгла сигарету.

Взгляд ее не отрывался от экрана.

Анна-Карин пошла в свою комнату и включила компьютер. Котенок Пеппар нежился у нее на коленях, а она искала в Интернете информацию о мертвых лесах, но не нашла ничего похожего на то, что она видела сегодня. Тогда Анна-Карин переключилась на поиск учебных заведений, в которых можно получить ветеринарное образование. Закончится этот год. Потом еще один. И она уедет из Энгельсфорса. Если до этого не произойдет апокалипсис.

Анна-Карин смотрит на часы — пора идти к Николаусу. Она попросила Николауса подвезти ее до кладбища, но на самом деле просто хотела удостовериться, что у него все в порядке и находка Линнеи его не слишком огорчила.

Когда Анна-Карин на цыпочках вышла в гостиную, телевизор был все еще включен, мама на боку лежала на диване и тихо похрапывала. Анна-Карин взяла пепельницу, тихо прокралась в кухню и смыла окурки в воду.

Выйдя из подъезда, Анна-Карин посмотрела на дом напротив, где раньше была библиотека. Теперь библиотеку закрыли, а дом все лето ремонтировали — его большие окна до сих пор затянуты коричневой бумагой, из-под которой на улицу пробивается свет.

— Интересно, что там теперь будет? — думает Анна-Карин. И заранее жалеет владельцев. Им не продержаться больше года.

Анна-Карин идет по центральным улицам.

Поздний вечер понедельника. Город, как обычно, пуст. Кое-где в окнах светится голубой квадрат телевизора. Августовская луна похожа на жирный желтый круг сыра. На улице душно, и неизвестно, когда спадет эта жара.

Анна-Карин пересекает площадь и, повернув на улицу Гнейсгатан, останавливается перед трехэтажным домом с зеленым фасадом.

Дверь открывается легко, без усилий. Анна-Карин заходит в подъезд, останавливается перед единственной дверью на первом этаже и звонит.

— Добрый вечер, — говорит Николаус, открывая.

Анна-Карин не видела его уже неделю. За это время он успел загореть. На загорелом лице ярко выделяются васильковые глаза. Николаус одет в брюки и рубашку, но его волосы слегка взъерошены.

В общем, выглядит он классно.

«Вот бы мама встретила такого, как он», — думает Анна-Карин.

— Извините, я не вовремя? — спрашивает она.

— Ты всегда вовремя, — отвечает Николаус, пропуская ее в квартиру.

Первое, что видит Анна-Карин, это папоротник. За исключением старой карты города и красивого серебряного креста на стене, в квартире Николауса нет никакого убранства. Ни ковров, ни занавесок, ни скатерти на обшарпанном столе, ни книг в шкафу. Но на подоконнике стоит папоротник в пластмассовом горшке. От мысли, что Николаус купил папоротник, чтобы немного скрасить свою жизнь в пустой квартире, у Анны-Карин сжалось сердце.

— Симпатичный папоротник, — сказала она.

Николаус просиял:

— Да, в такую жару приятно видеть зелень.

Анна-Карин хотела рассказать ему про лес, но передумала. Николаус и так нервничает, не нужно его еще расстраивать.

— Ты чем-то озабочена? — спрашивает он.

— Думаю про вас. Что вы думаете про все это. Я имею в виду могилу.

Николаус натянуто улыбнулся:

— Должен признать, это очень неприятно…

Тут в дверь зазвонили, и Николаус пошел открывать.

— Здравствуйте, — раздался с лестницы голос Мину.

Мину входит в комнату и с удивлением смотрит на Анну-Карин:

— Ты тоже?..

— Я попросила Николауса меня подвезти.

Девочки смотрят друг на друга. Они здесь оказались по одной и той же причине. Интересно, понял ли это Николаус.

* * *

Ванесса настежь открывает окно, хотя знает, что это не поможет. На улице душно и жарко. Но внутри, в комнате Юнте, дышать совсем невозможно — Лаки, Юнте и Вилле ставят рекорды по курению травы.

Вилле пообещал Ванессе осенью завязать с наркотиками и найти работу. И Ванессе очень хочется ему верить. Она опустилась на диван рядом с Вилле. Скоро ей нужно ехать на кладбище. Маме Ванесса сказала, что останется у Эвелины, Эвелине — что проведет ночь с Вилле. А Вилле Ванесса предупредила, что вернется домой. За завтраком ей придется соврать маме, что она поссорилась с Эвелиной и потому вернулась ночью домой. Таким образом, за несколько часов Ванесса несколько раз обманет маму, Вилле и одну из своих лучших подруг. С тех пор как она стала одной из Избранниц, она постоянно лжет. И постоянно боится запутаться в собственной лжи.

— М-м-м, какая вкуснота! — стонет Лаки, набивая рот лимонным кексом.

С его губ сыплются крошки. После курения травки на Лаки нападает ненасытный голод. Это напоминает Ванессе то далекое время, когда Избранницы после первых упражнений в магии должны были немедленно подкреплять свои силы едой и сладостями.

— Ванесса, ну возьми пивка, — говорит Вилле, окутывая ее облаком сладкого дыма. — Что ж ты просто так сидишь…

— Давай, присоединяйся, — зовет ее Лаки и дружески толкает в плечо: — Ты чего-то от нас отбилась! И в «Ётвендарен» в субботу не была. А мы там сурово потусили!

— Думаю, как-нибудь переживу и без вашего «Ётвендарена».

— Можно подумать, у тебя есть выбор!

Вид у Лаки довольный. В кои-то веки в споре с Ванессой последнее слово осталось за ним. В день последнего школьного звонка[5]В Швеции существует обязательное девятилетнее образование в средней школе. Желающие могут продолжить обучение в гимназии.
Ванессу и Эвелину выставили из гостиницы «Ётвендарен», единственного места в городе, где можно потанцевать и развлечься. Причина — сломанный унитаз и потоп в туалете. Счастье еще, что хозяева гостиницы не сдали девушек в полицию. Спасло то, что они были несовершеннолетними и их по идее вообще не должны были пускать на вечерние мероприятия.

— Ты бы видела Вилле… — продолжает Лаки, но Юнте обрывает его:

— Заткнись!

Лаки запинается на полуслове и начинает смущенно скручивать новый косяк.

— Ване-е-есса, — тянет Вилле, склонив голову набок и стараясь принять умильный вид. — Почему ты не хочешь расслабиться?

— Потому что я супергерой и иду сегодня на тайное задание, — серьезно говорит Ванесса. — Вот почему.

Вилле смеется, думая, что она шутит.

Ванесса смотрит на Юнте, который не сводит с нее серьезных темных глаз. Иногда ей кажется, что он знает больше, чем ему полагается знать. Или не знает, но догадывается.

Жуткие часы с кукушкой на стене начинают куковать. Ванессе пора идти.

— Ты такая красивая, — говорит Вилле. — Суперкрасивая. Ты знаешь это? Ты самая лучшая девушка во всем мире. Я тебя недостоин!

Ванесса смотрит на Вилле. Его длинные светлые волосы разлохматились и торчат в разные стороны. Пора стричься. Но Ванессе так нравится больше. Поцеловав Вилле, она встает с дивана.

— Мне надо домой, — говорит она и поворачивается к Юнте: — Можно взять твой велосипед?

Юнте кивает и поправляет бейсболку. Он не может ей ни в чем отказать. Ванесса слишком много про него знает. Юнте боится, что она все расскажет Вилле. Например, про то, что он спал с Линнеей, бывшей девушкой Вилле. Или про то, как Линнея украла у Юнте пистолет. Тот самый, который потом нашли в столовой возле Макса.

Ванесса мчится по шоссе, встречный ветер освежает лицо, руки и ноги. Это приятно, но недостаточно, чтобы как следует охладиться. Больше всего Ванессе хочется сейчас сложить на груди руки и лечь в какой-нибудь огромный холодильник, как вампиры ложатся в гроб.

Велосипед такой же никудышный, как его владелец. Руль перекошен, и Ванессу все время заносит влево, к тому же на кочках старая машина гремит и звенит, того гляди развалится. Ванессе даже показалось, что она слышит, как выпадают из своих гнезд и падают на дорожку винты и гайки.

Белая облицовка кладбищенской стены таинственно поблескивает в свете луны. Возле ворот стоят девочки и ждут Ванессу.

Вид у всех взволнованный. А Ванесса рада. Наконец что-то начинает происходить. И можно действовать, а не просто сидеть и ждать, пока на тебя нападут демоны.

Велосипед попал в ямку и вильнул. Ванесса чуть не свалилась, но удержала равновесие и затормозила возле ворот. Спрыгнув с чертова драндулета, она пнула его ногой. Больной палец заныл снова, Ванесса тихо выругалась.

Даже не глядя на Линнею, Ванесса знала, что Линнея улыбается. Вот бы разделить с ней эту улыбку, как бывало раньше!

Линнея обещала, что не будет больше читать их мысли. Что она не признавалась в своих способностях только потому, что боялась напугать девочек. Но что бы она ни говорила, Ванесса ей не верила и не могла ее простить. Они подружились с Линнеей после битвы в столовой с Максом. Или даже раньше. А вдруг Линнея все это время знала, как себя вести с Ванессой и что ей говорить, просто потому, что читала ее мысли?

Ванесса уже в который раз мысленно возвращается к субботнему вечеру в квартире Линнеи, когда они вместе смеялись над проблемами, осложнявшими их жизнь. Когда недоверие отравило это воспоминание, Ванесса поняла, как много для нее значил тот вечер.

Сначала она разозлилась на Линнею и стала игнорировать ее. Но с каждым днем делать это было все труднее и труднее. Ванесса с удивлением поняла, что сильно скучает по Линнее. Но едва она задумывалась о примирении, как обида опять вспоминалась и Ванессу снова захлестывал гнев.

В этом-то и проблема. Ванесса не может без Линнеи. И не может ее простить.

— Мы тут всю ночь будем стоять? — спросила Ида.

Вид у Николауса сделался решительным:

— Ида права. Пойдемте поглядим, что там.

Они вошли в ворота, гравий зашуршал у них под ногами. Линнея остановилась и подождала Ванессу, но та сделала вид, что смотрит прямо перед собой.

— Как дела? — спросила Линнея.

— Норм, — ответила Ванесса тоном, исключающим всякое продолжение разговора.

Но Линнея продолжала смотреть на нее. Ванесса стала сосредоточенно напевать про себя любимую песенку Мелвина, чтобы только не дать Линнее подслушать ее мысли.

Линнея еще раз посмотрела на Ванессу, потом отошла, присоединилась к остальным и стала показывать, куда нужно свернуть, чтобы попасть на старую часть кладбища.

Узкая тропинка вилась между покосившимися от времени плитами и чугунными крестами. Похороненные под ними люди жили столетия назад, и теперь уже никто не мог бы рассказать, какими они были, как выглядели. Эта мысль одновременно поражала и пугала.

— Вот, — показала Линнея.

Могила, у которой она остановилась, была неприметной и скромной по сравнению с роскошными соседними надгробиями. Линнея зажгла карманный фонарик и посветила на высеченное на плите имя Николауса.

* * *

Мину посмотрела на Николауса. Он стоял неподвижно, как те жуткие мимы, которые на площадях изображают статуи. Мину попыталась угадать, что он чувствует.

— Подумаешь, — сказала Ида. — У Николауса был предок, его тезка. Не понимаю, зачем мы притащились ночью на кладбище. Кот хочет, чтобы мы занялись изучением родового древа Николауса?

Мину закипела, но постаралась сдержаться.

— Memento mori, — сказала она. — Помни о смерти. То же самое было в письме, которое Николаус написал сам себе. Мы все время думали, что это значит, и теперь, может быть, узнаем.

Ида, подняв брови, посмотрела на Николауса, однако тот продолжал молчать.

— Ладно, — сказала Ида. — Тогда объясните, что это за могила.

Николаус только замотал головой.

Против своей воли Мину разозлилась на Николауса. Она не знала, чего ждала от этого визита на кладбище, но хоть как-то Николаус должен был отреагировать!

— Может, нам нужно что-то сделать? Совершить какой-то ритуал? — спросила Анна-Карин.

Все посмотрели на Мину, и она подумала, что от нее почему-то все ждут последнего слова, хотя она не умеет читать Книгу Узоров и не имеет своей магической стихии.

— Не знаю, — ответила она. — Давайте спросим Книгу.

— Я уже спросила, — сказала Линнея. — Книга молчит. Но что нужно делать, и так понятно.

Она сделала паузу и посмотрела на остальных:

— Нужно копать.

Мину тоже об этом подумала, но тут же отогнала эту мысль. Они уже проделали много странных вещей. Исполняли магические ритуалы, боролись с демонами. Но раскапывать могилу…

Однако ничего другого в голову не приходило.

— Ты спятила? — вскипела Ида. — Хочешь, чтобы мы это разрыли?

— Действие, предложенное вами, карается как поругание могилы, — вдруг нарушил молчание Николаус.

Мину подняла на него глаза. Лицо Николауса стало решительным. Было видно: он не потерпит возражений. Такого Николауса Мину еще не видела.

— Но что же нам тогда делать? — слабо попробовала возразить Мину.

— Ничего. Это тайна, тайной и останется. Земля здесь проникнута благостью, и мы не нарушим ее покой.

— Но…

— Никаких «но»!

— Какого черта! — взорвалась Линнея. — Ваш фамилиарис указал нам эту могилу. Вы написали письмо себе самому со словами «Memento mori». То есть это вы привели нас сюда. Пока вы еще что-то помнили, вы позвали нас сюда, чтобы мы что-то сделали. Почему же теперь вы нам мешаете?

Николаус посмотрел на нее. Потом развернулся и быстро пошел к выходу.

* * *

Анна-Карин побежала за Николаусом по тропинке. Но он шел так быстро, что догнать его было непросто. В конце концов она все-таки схватила его за плечо. Николаус резко остановился.

— Подождите, — попросила Анна-Карин.

Он повернулся и посмотрел на нее.

— Пожалуйста, не уходите, — снова попросила она. — Нам нужно поговорить.

— Говорить не о чем, — сказал он. — Анна-Карин, ты должна их остановить.

Во взгляде Николауса отразилось отчаяние, и ей ужасно захотелось ему помочь.

Если Николаус не хочет, чтобы они раскапывали могилу, они не будут этого делать. В конце концов, он их проводник. И кроме того, он ее… что? Друг? Может ли она называть его так? Он ей очень нравится. Иногда ей даже кажется, что она любит его, как отца, которого никогда не видела и не имела.

— Но что же нам делать? — спросила Анна-Карин. — Мы не можем проигнорировать эту информацию. Похоже, это что-то важное. Во всяком случае, кот так считает.

Николаус покачал головой и снова пошел к выходу. Анна-Карин хотела окликнуть его, но подумала, что орать ночью на кладбище глупо, тем более что они приехали сюда скрытно.

Анна-Карин вернулась к остальным. Они стояли и разговаривали.

— Он прав, — сердито доказывала Ида. — Это ни в какие ворота не лезет. За раскапывание могил можно и в тюрьму угодить.

Но Иду, как обычно, никто из Избранниц не слушал. Договорились собраться на этом же месте следующей ночью и решили, кто возьмет с собой лопаты.

 

6

Ванесса ехала домой по пустынным улицам Энгельсфорса. Скрип цепи, шуршание шин об асфальт эхом отдавались от стен виадука. Потом виадук остался позади и наступила тишина. Тихо было так, будто Ванесса осталась единственным жителем Земли, выжившим в глобальной катастрофе.

За заброшенной автозаправкой начинался подъем, и Ванесса привстала на педалях. Она еле двигала ногами, но желание побыстрее попасть домой было сильнее усталости.

Еще немного, и она будет дома. Чтобы сократить путь, Ванесса поехала напрямик через небольшой лесок, мимо заросшего футбольного поля… Вот уже детская площадка, куда она обычно ходит с Мелвином…

Ванесса затормозила так резко, что велосипед едва не развалился на части.

В кустах позади песочницы и качелей стояла машина полиции.

Ванесса замерла. Никке сидит в машине или стоит где-то поблизости?

Вцепившись в руль, Ванесса постаралась сконцентрироваться, и вскоре почувствовала на коже знакомый холодок. Во время летних упражнений она научилась делать невидимой не только себя, но и предметы, к которым она прикасается. Сейчас это умение ей пригодилось.

Очень тихо Ванесса приблизилась к кустам и, не выпуская велосипед из рук, остановилась в десятке метров от машины. Водительское окно открыто. За рулем сидит коротко стриженный полицейский в униформе. Это Никке? Ванесса подкралась еще ближе и почти перестала дышать, хотя знала, что, становясь невидимой, двигается абсолютно беззвучно.

Да, это он. Но что он здесь делает?

Голова Никке откинута назад, он лежит без движения. Может, ему плохо и нужно звонить в «Скорую»? Ванесса представила, как коллеги Никке рассказывают маме о его смерти, как мама бьется в истерике, Никке хоронят, и Ванесса рассказывает Мелвину, что значит «умереть». Тут она, однако, заметила, что на губах Никке играет усмешка. А его рука крепко держится за руль.

Вдруг Никке случайно задел сигнал, и Ванесса отпрыгнула в сторону. Велосипед чудом не выпал из ее потной руки.

Никке посмотрел вниз и тихо засмеялся, его смех эхом разнесся по пустой площадке.

— Ты супер, — сказал он, обращаясь куда-то вниз.

Ванесса постаралась отогнать непрошеные мысли. Но это было все равно что отгонять слона мухобойкой.

Из-под приборной панели появилась темноволосая голова. Женщина вылезла, села рядом с Никке на переднее сиденье и поцеловала его в губы. Он отвернулся и засмеялся. Потом поцеловал ее.

Ванесса попятилась. Она не могла на это смотреть. Плотно сжав челюсти и борясь с подступившей тошнотой, она вскочила на велосипед и с неизвестно откуда взявшейся энергией завертела педали.

 

7

Черный дым кружится вокруг Мину.

Анна-Карин, Ида, Линнея и Ванесса находятся где-то поблизости, но они ничем не могут помочь. Мину одна. Все зависит от нее.

Одна против Макса.

Он стоит перед ней, и вокруг него тоже кружится черный дым. Темные волосы красиво обрамляют его лицо.

— Я знаю, ты сейчас меня не понимаешь, — говорит он и улыбается. — Но единственное, чего я хочу… Единственное, чего я все время хотел, — это чтобы мы были вместе.

Дым обволакивает их все плотнее и плотнее. Их притягивает друг к другу, и Мину чувствует: пора что-то предпринять. Она должна переломить исход битвы.

Но у нее ничего не получается.

Она пытается бороться, но сил нет.

И вот уже Макс стоит вплотную к ней, его черные глаза блестят, как глаза неведомой птицы.

— Мы вместе.

Он наклоняется и целует ее влажными ледяными губами.

Мину открывает глаза. Поцелуй начисто прогнал сон.

«Все было не так, — пытается она убедить себя. — Я победила Макса. Я спасла остальных».

Повернувшись на бок, Мину долго смотрит в темноту комнаты.

Вдруг ей показалось, будто тени сгустились и в темноте комнаты началось движение.

Черный дым.

Мину садится в кровати.

Она отчетливо его различает. Черное дрожащее облако двигается прочь из комнаты — в коридор.

Ноги Мину запутались в пододеяльнике, но вот ей удалось выбраться, и она поспешила за черным дымом. Который прокрался вдоль белой стены и уже дополз до родительской спальни.

Мину вошла в открытую дверь.

Мама и папа лежали в кровати лицом вверх. Дым окружил их и стал пульсировать как живой, но мама с папой не двигались, их глаза мертво смотрели в потолок.

— Это ты их убила.

Мину повернулась.

В коридоре стоял Макс и смотрел на Мину темными птичьими глазами.

— Ты всегда знала, что это случится. Ты не пыталась изучить свои силы, потому что знала, какова их природа.

Он протягивает к ней руку:

— Мы вместе.

И она знает, что это правда.

Резкий звонок телефона вырывает Мину из состояния сна.

Она садится на кровати и оглядывает комнату.

Нигде никакого черного дыма.

Она выходит в коридор. Слышит шум и разговоры в кухне. Все как обычно.

«Ничего не случилось. На самом деле ничего не случилось», — думает она.

Однако не может отделаться от неприятного чувства.

* * *

Мама Анны-Карин сидит возле кухонного стола. Ее темные волосы собраны на макушке. Сигаретный дым кружится в душном воздухе кухни. Анна-Карин сидит напротив и возит ложкой по тарелке, глядя, как на поверхности йогурта образуются и лопаются пузырики.

Время от времени слышится шелест переворачиваемых страниц. Мать медленно читает «Энгельсфорсбладет», пропуская каждую новость через себя — словно затягивается сигаретой.

Голоса с улицы и звуки проезжающих машин делают тишину в квартире еще более оглушительной. Одиночество в городе ощущается гораздо сильнее, чем одиночество на природе.

Пеппар тихонько прокрадывается в кухню, на всякий случай нюхает свою миску. И выходит в прихожую, ловко лавируя между неразобранными коробками, лежащими там уже не один месяц. Анна-Карин чувствует укол совести. Зря она взяла котенка с собой, надо было оставить его кому-нибудь из деревенских жителей. Теперь бы жил на свободе, бегал, гулял в свое удовольствие. Но в нынешней городской жизни Пеппар для Анны-Карин — единственная отдушина.

— Ага, Монике опять пришлось закрыться.

Глаза матери загораются, когда она читает статью и видит фотографию заплаканной Моники возле заколоченных дверей кафе. Ничто так не радует мать, как информация о чужом несчастье. Сигареты да плохие новости — вот и все ее радости, и Анна-Карин не знает, что более вредно. И более отвратительно. Правда, в отличие от пассивного курения, пассивное злорадство, по крайней мере, не так опасно для здоровья окружающих.

Анна-Карин встает и с грохотом ставит тарелку в раковину.

— А вымыть тарелку? — спрашивает мама.

— Помою потом, — отвечает Анна-Карин, выходя в прихожую.

— На то, чтобы сполоснуть тарелку, много времени не нужно.

Мать говорит это так, будто именно ей приходится все время мыть посуду.

— Сейчас я тороплюсь. — Анна-Карин идет в ванную и чистит зубы.

Они живут на деньги от продажи фермы и на ту компенсацию, которую страховая компания все-таки выплатила за сгоревший коровник. Но этих денег надолго не хватит. Мать все время говорит, что будет искать работу. Но, когда Анна-Карин возвращается из гимназии, сплошь и рядом оказывается, что мать целый день просидела дома и даже не выходила в магазин за продуктами.

Анна-Карин не хочет даже себе самой признаться, что разочарована. В глубине души она надеялась на перемены, на то, что переезд в город вдохнет в мать жизнь. Однако ничего не произошло. На ферме у матери были хоть какие-то дела. А здесь — ничем не занятая и одинокая — она на глазах у Анны-Карин все глубже погружалась в парализующую депрессию.

Временами Анна-Карин в панике думала о том, что произойдет, когда деньги, на которые они живут, закончатся.

* * *

Воздух дрожит над горячим асфальтом, и от этого школа, виднеющаяся в отдалении, кажется миражом.

Мину проходит мимо автозаправки, где она когда-то купила газету со статьей про «сговор самоубийц в Энгельсфорской гимназии». Сколько воды утекло с тех пор, как она прочитала в той газете интервью с Густавом. Тогда ей казалось, что она будет ненавидеть его всю жизнь. Теперь они стали друзьями.

Ее мысли прервал резкий гудок автомобиля. Три коротких сигнала. Темно-синий «Мерседес» остановился на обочине. Окно беззвучно открылось, и женщина, сидевшая за рулем, обратилась к Мину:

— Здравствуй, Мину! Как прошли каникулы?

Мину и Адриана Лопес обменялись несколькими незначащими фразами, но взгляд у директрисы был озабоченным.

— Мы возобновляем занятия в парке. Предупреди остальных. Встречаемся в обычное время.

— Хорошо, — сказала Мину.

Адриана провела рукой по стриженным «под пажа» темным, безукоризненно уложенным волосам.

— У нас произошли… кое-какие изменения… — сказала она, не глядя Мину в глаза, и замялась. — Увидимся в субботу. А сейчас мне нужно ехать. Куда годится, если директор опоздает в школу в первый учебный день?

Адриана выехала на дорогу и прибавила скорость. Мину проводила машину взглядом, и ей показалось, что директриса смотрит на нее в зеркало заднего вида.

Мопед Кевина Монсона протарахтел мимо, почти задев Мину. Мину испуганно отскочила в сторону. Кевин громко заржал.

— Нет, Кевин нисколько не повзрослел за лето, — вздохнула Мину.

Она влилась в поток учеников, движущихся по направлению к унылому кирпичному зданию Энгельсфорской гимназии. Вот и знакомая трещина, как уродливый шрам пересекающая двор. Мертвые деревья кажутся еще более мертвыми, как будто безжалостное солнце их окончательно иссушило.

Горячий асфальт обжигает ноги даже через подошву сандалий. Тут и там Мину видит новые лица. Или скорее старые, но давно не виденные. Бывшие девятиклашки теперь поступили на первый курс гимназии.

«Какие они еще маленькие», — думает Мину.

Ей кажется, что она учится в гимназии уже целую вечность. А ведь прошел только год. Окончив школу, она чувствовала себя взрослой, готовилась к новой жизни. Мечтала о великих свершениях. Знала бы она тогда, чем это обернется!

Мину протиснулась через толпу учеников в холл нижнего этажа и увидела третьекурсника, который прикалывал на доску большое объявление.

Парень обернулся и приветливо улыбнулся Мину. У него были темные волосы и очки в стальной оправе. Мину лихорадочно начала рыться в памяти, пытаясь вспомнить его имя. Кажется, Рикард. Играет в местной футбольной команде.

— Присоединяйся! — провозгласил он, обращаясь к Мину.

Больше он ничего не сказал и исчез в толпе.

Мину посмотрела на объявление. Сверху большими красными буквами написано «Сообщество», ниже изображены несколько старомодно одетых молодых людей с нелепыми прическами. Выстроившись в ряд на цветущем лугу, они обнимали друг друга за плечи и смеялись. Идеально белые зубы сверкали. Лица выражали высшую степень удовольствия. Двое или трое юношей даже подняли большой палец.

«Позитивный Энгельсфорс», — было написано курсивом в самом низу.

«Нет уж, к вам я точно присоединяться не буду», — подумала Мину.

В углу плаката была помещена фотография улыбающейся женщины среднего возраста с волнистыми волосами морковного цвета.

Мину не сразу поняла, что это Хелена Мальмгрен. Мама Элиаса.

Элиас.

Несмотря на жару, Мину пробил холодный пот. В ее памяти всплыло все, что произошло в школе в прошлом году.

Кровь в туалете. Мертвые глаза Элиаса, неподвижно глядящие в потолок.

Его душа, которую Мина освободила, победив Макса.

Мину задыхалась под тяжестью воспоминаний. Своих и Макса. То, что Мину когда-то увидела в его душе, навсегда осталось с ней, и она уже не могла понять, где ее, а где его прошлое.

Усилием воли Мину вернулась к реальности.

Она пошла по коридору, остановилась возле комнаты вахтера и постучала. Сначала ответа не было, потом Николаус открыл дверь и высунул голову в коридор. На нем была горчичного цвета рубашка и коричневые вельветовые брюки. Мину представила себе, что сказала бы Ида, глядя на это великолепие.

— Входи, — сказал Николаус.

Мину вошла в тесную комнату и закрыла за собой дверь. Воздух в комнате был спертый и пыльный. На столе лежала раскрытая Книга Узоров, рядом стоял серебристый узороискатель.

— Я прошу прощения за вчерашнее. Я был слишком категоричен. Но мое мнение остается неизменным. Я против того, чтобы вы раскапывали могилу.

Под глазами у Николауса темные круги, но взгляд, обращенный к Мину, тверд. Как будто Николаус заранее знает, что Мину хочет получить его согласие на вскрытие могилы, и всем своим видом показывает: переубедить его не удастся.

— Вы что-нибудь нашли? — спрашивает Мину, кивнув на Книгу.

Николаус отрицательно качает головой:

— Книга молчит.

— Может, она испортилась? — спрашивает Мину. — Линнея и Ида с зимы не видят в Книге ничего нового. Да и раньше Книга нам не особенно помогала.

— Я не знаю, дело в Книге или в нашей неспособности прочитать ее сообщения, — пробормотал Николаус, вращая в руках узороискатель. — Иногда мне кажется, что Книга пытается что-то до меня донести. Возможно, раньше я умел читать Книгу, а потом потерял эту способность. Кстати, о способностях. Ты ничего нового про себя не узнала?

Мы вместе.

— Нет, но мне опять снился Макс, — говорит Мину.

— И что ты видела во сне?

В памяти Мину всплывает картинка: мертвые мама и папа на кровати в спальне. Это так страшно, что она не может об этом говорить.

— Как всегда, — отвечает она. — Я проиграла битву. Он сказал, что мы заодно и что моя сила — недобрая.

— Сама по себе твоя сила не добрая, — терпеливо стал объяснять Николаус. — Так же как и сила Анны-Карин. И Иды. И Ванессы. И Линнеи. Важно, как вы используете свои силы.

— Но я не такая, как они, — возразила Мину. — У меня нет своей стихии. Моя магия, так же как демоническая магия Макса, имеет форму черного дыма. Причем только я вижу этот дым. А что хорошего в моей способности забирать души людей и копаться в их памяти? И еще Макс сказал, что у демонов есть план в отношении меня.

— Так ему сказали демоны, — возразил Николаус. — Но ведь они могли сказать неправду. На то они и демоны. А когда ты заглядывала в душу Макса, ты видела там какие-нибудь детали этого плана?

— Нет, но я видела не все. Наверно, если бы я специально поискала…

— Вот именно! — прервал ее Николаус. — Ты должна изучить свои силы. Возможно, тогда ты сможешь использовать их на доброе дело.

— Нет, — твердо возразила Мину, потому что знала, что дальше скажет Николаус.

— Мину, — просительно обратился к ней Николаус. — Я знаю, у меня есть способности, но они мною забыты. Помоги мне снять пелену забвения и добраться до моих воспоминаний.

— Чтобы вы тоже впали в кому?

— Я думаю, кома Макса вызвана тем, что ты вывела его из-под власти демонов…

— Я не могу экспериментировать с вашей жизнью и здоровьем.

Николаус тяжело вздыхает. Этот спор они ведут с Мину все лето, и оба от него ужасно устали.

— Я вот что подумала, — сказала Мину, чтобы сменить тему разговора. — Может, кот скажет вам, зачем он показал нам эту могилу? Он же ваш фамилиарис. И знает про вас то, что вы сами забыли. Сначала он показал нам банковскую ячейку, потом могилу…

— Как бы мне хотелось вернуть память, — вздохнул Николаус, ероша волосы. — Пойми меня правильно. Я знаю, что могила для нас важна, иначе кот не привел бы нас к ней. Но копать освященную землю…

Он оборвал себя на полуслове и понизил голос:

— Я не знаю, что там скрывается. Обещайте мне, что не будете трогать эту могилу. Обещайте мне!

Мину не может произнести заведомо лживой клятвы, поэтому она быстро кивает и выскакивает в коридор.

Вернувшись в холл, Мину видит Линнею, читающую объявление про «Позитивный Энгельсфорс». На ней черное платье с рукавами-фонариками, на шее длинные бусы, очень напоминающие колючую проволоку.

Мину подходит ближе и смотрит на плакат через плечо Линнеи.

— Ты уже об этом слышала? — спрашивает она.

— Нет, но «позитивный Энгельсфорс» — это вполне в ее духе, — говорит Линнея, тыкая пальцем в портрет Хелены. — Она всегда была такой. «Возьми себя в руки!», «Когда одна дверь закрывается, открывается другая», «Надо видеть в жизни светлую сторону»… А столкнется с настоящей проблемой — и не знает, что делать.

— Ты про Элиаса? — осторожно спросила Мину.

Линнея кивнула:

— Про Элиаса.

— Странно, что она была священником.

— Люди вообще странные.

По лестнице спустилась Адриана Лопес и быстро прошла мимо девочек. Вид у нее был важный и отчужденный. Адриана спешила в актовый зал — приветствовать новых учеников гимназии.

— В субботу собираемся в парке, занятия продолжаются, — сказала Мину.

Линнея закатила глаза:

— Ах да, мы же еще не прошли «защитную магию», — вздохнула она.

— Адриана темнит, — сказала Мину. — Говорит, нас ждут какие-то изменения.

— Сделать наши занятия магией еще более бестолковыми ей, во всяком случае, вряд ли удастся. Кстати, ты поговорила с Николаусом?

— Да. Он категорически против.

— Он боится. Не знает, что в могиле, но боится того, что мы там найдем. — И быстро добавляет: — Я не читала его мысли специально, просто иногда это происходит как-то само собой.

Мину смотрит в темные глаза Линнеи. Как всегда при упоминании способностей Линнеи, Мину становится не по себе. Ей до сих пор стыдно за некоторые мысли, которые прочитала Линнея.

— У нас нет выбора, — говорит Линнея. — Будем копать, а Николаусу не скажем.

* * *

Ванесса вошла в класс, поискала глазами Эвелину и Мишель. Они еще не пришли, и Ванесса разозлилась. Хотя откуда подругам знать, что Ванесса кипит и вот-вот лопнет от ярости, если сию же минуту не расскажет им о том, что видела ночью.

Когда Ванесса уходила из дома, Никке еще не вернулся. За завтраком Ванесса старалась не смотреть маме в глаза. Ей хотелось заорать, вывалить всю правду. И наконец избавиться от ненавистного Никке. Навсегда. Но другая Ванесса, которую она не узнавала, приказывала ей молчать. Эта другая Ванесса не могла причинить матери такое горе.

Ванесса села за парту на последнем ряду, и тут в класс, обнимаясь и толкаясь, вошли Мишель и Эвелина. Они заняли парты с обеих сторон от Ванессы. Эвелина села и тяжело вздохнула:

— Боже, я сегодня совсем не спала!

— Ее мать всю ночь разговаривала с отцом по телефону, — объяснила Мишель.

— Я думала, что люди разводятся, чтобы не ругаться друг с другом ночи напролет, — сказала Эвелина.

Ее родители разошлись несколько лет назад. С тех пор Эвелина живет с матерью. Отец Эвелины — водитель-дальнобойщик — почти никогда не бывает в Энгельсфорсе, но это не мешает ему звонить из разных городов Европы и учить бывшую жену, как нужно воспитывать дочь.

— Сочувствую, — сказала Ванесса.

Эвелина опять испустила душераздирающий вздох:

— Господи, когда же я стану совершеннолетней!

— Давайте, как исполнится восемнадцать, снимем вместе квартиру! — предложила Мишель. — Вот круто будет!

— И ты наконец избавишься от Никке, — сказала Эвелина.

— Я, может, от него и раньше избавлюсь, — буркнула Ванесса.

— Как это? — удивилась Мишель. — Что ты имеешь в виду.

Ванесса посмотрела на любопытные лица подруг.

Они скажут, что надо все рассказать маме, пусть даже это ее расстроит. Им не понять, что тогда Ванесса станет вестником несчастья, а их во все времена пристреливают. К тому же мама может ей не поверить.

Выход был. Рассказать обо всем Никке и заставить его самого признаться.

Ванессе показалось, что это хорошая мысль. Но после бессонной ночи она не очень полагалась на свое здравомыслие.

Ванесса опять посмотрела на Мишель и Эвелину. Она любит их, но говорить с ними о таких вещах нельзя.

— Что ты имеешь в виду? — повторила Мишель, теребя пальцами прядь темных волос.

— Ничего, — ответила Ванесса. — Просто мечтаю.

 

8

Линнея успела проскользнуть в класс прямо перед носом Петера Бакмана, который, хлопнув дверью класса, громко протопал к учительскому столу. Он буравил глазами спину Линнеи, и она с трудом подавила желание стряхнуть с себя этот липкий, ищущий взгляд.

С тех пор как Линнея обрела магические способности, она с трудом заставляла себя посещать уроки изобразительного искусства. Про Бакмана сплетничали, что он любит обнимать девочек за плечи, прижиматься к ним во время разговора. Но Линнея никогда за ним ничего такого не замечала. Бакман был слишком осторожен, чтобы проделывать это явно. Зато мысленно он позволял себе все, и то, о чем он думал, стоя за учительской кафедрой или обходя класс, приводило Линнею в ужас.

Оливия сидела за последней партой и что-то рисовала в альбоме. Линнея подошла и села рядом. Объяснения все равно не избежать, так уж лучше не откладывать неприятный разговор.

— Ты где была вчера? — прошипела Оливия. — Почему на эсэмэски не отвечала?

Ее синие волосы напоминали Линнее радиоактивную сахарную вату. Сильно накрашенное лицо было бледнее, чем обычно. Струйки пота стекали по вискам, оставляя следы на густо напудренной коже.

— Я забыла ответить, — сказала Линнея.

— Как так можно! — возмущалась Оливия.

— Ты на все лето пропала, и ничего, — возразила Линнея.

— Я тут ни при чем, родители заслали меня на все лето в эту долбаную деревню.

Оливия обиженно смотрит на Линнею огромными, как у персонажей манги, карими глазами. А может, сказать ей, что она лжет, что Линнея несколько раз видела ее летом в городе. Не так много в Энгельсфорсе девушек с синими волосами.

— Ты ходила к Элиасу вчера, да? — говорит Оливия.

— Да.

Оливия старательно рисует в альбоме. Обычный сюжет — девушка с огромными глазами роняет черные слезы.

— Ты хоть бы позвонила, — шепчет она. — Я ведь тоже с ним дружила. Меня сегодня так ломало в школу идти. Это ведь здесь произошло.

Удивительно, даже после смерти Элиаса Линнее не дают побыть с ним наедине!

Она и Оливия познакомились с Элиасом одновременно. Стали ходить в одни и те же места, на одни и те же тусовки. Между Линнеей и Элиасом сразу возникло взаимное притяжение, как будто они были рождены друг для друга. Но за ними всюду хвостом следовала Оливия. Как младшая сестра, которая все делает, как старшие. И от излишней старательности постоянно попадает впросак.

Если Элиас упоминал какую-нибудь музыкальную группу, на следующий день ее название было вытатуировано у Оливии на руке, и она утверждала, что слушает эту музыку уже сто лет. Ее хитрости были так примитивны, что в конце концов Линнея перестала обращать на них внимание. Но вот что ее бесило по-настоящему, так это когда Оливия начинала вздыхать о «переживаниях» и «проблемах», которые были прикольным аксессуаром, украшавшим ее жизнь. На самом деле достаточно беспроблемную. Мама, папа, старшие браться и сестры обожали Оливию и обращались с ней как с принцессой.

Иногда Линнее казалось, что Оливия использует смерть Элиаса, чтобы поднять собственный статус, подчеркнуть собственную значимость в глазах окружающих.

Потом Линнее становилось стыдно за такие мысли. В конце концов, Оливия — единственная из прежней компании — звонит Линнее, хотя та перестала появляться на общих тусовках. Да, сейчас они практически не общаются, но когда-то неплохо проводили время вместе, хоть Линнея и не помнит, когда и где это было.

Оливия придвинулась ближе к Линнее, цепи на ее футболке звякнули.

— Я не хочу ссориться, — шепнула она.

— Мы и не ссорились, — ответила Линнея.

— Отлично. Тогда я хочу тебе кое-что рассказать. Я видела твоего отца в субботу в Вестеросе.

Линнея окаменела.

— Знаешь, что он сказал?

— Меня это не интересует.

— Перестань, это хорошая новость.

— Хороших новостей про моего отца быть не может.

— Он не пьет.

Линнея сидела, уставившись в парту, на крышке которой кто-то нацарапал название футбольной команды.

— Он сказал, что не пьет. И похоже, это правда. От него не пахло алкоголем. И он был такой… аккуратный.

Я не выдержу этого еще раз, — думала Линнея. — Я больше не могу.

— Да что с тобой! — обиженно воскликнула Оливия. — Я думала, ты обрадуешься…

* * *

Прошлой осенью место за партой рядом с Мину было занято. Там сидела Ребекка.

Теперь это место пустует.

Они дружили недолго. А кажется, целую вечность. Потому ли, что обе были Избранницами? Или потому, что Ребекка была первым настоящим другом Мину?

— Мину Фальк Карими, — говорит новая классная руководительница Ильва, и Мину поднимает руку.

Ильва ставит галочку в журнале. Новой классной руководительнице лет тридцать с небольшим, у нее тонкие светлые волосы, круглые очки и вид старой засушенной воблы.

Мину вдруг пожалела, что с ними нет Макса. Всего на одно мгновение. Конечно, не Макса-убийцы, а Макса-учителя.

Теперь он лежит в больнице в нескольких километрах отсюда. Не двигается и не реагирует ни на что. И никто не знает, очнется ли он когда-нибудь от своей непонятной комы.

Ильва закончила перекличку и начала методично запугивать учеников тем, как трудно учиться на втором курсе гимназии.

Мину снова погружается в воспоминания. Не свои, а те, которые она увидела в душе Макса. На этот раз она не пытается от них защититься, наоборот, отдается течению памяти, пытаясь увидеть то, что не заметила или пропустила в прошлый раз. И вскоре воспоминания выходят из-под контроля, начинают жить самостоятельной жизнью. Вот Алиса, первая девушка Макса. Алиса, которая была так похожа на Мину.

— Макс, пожалуйста, уходи, — говорит она. — Я не хочу больше тебя видеть.

Мину чувствует, как Макса захлестывает гнев. Он хочет, чтобы Алиса умерла. Он желает этого от всего сердца. И тут просыпаются его магические силы. Макс заставляет Алису взобраться на подоконник. И спрыгнуть вниз. Мину вместе с Максом переполняется опьяняющим сознанием собственной власти, крик рвется наружу.

Мину вцепляется руками в край стула. Пол уходит у нее из-под ног. Зажмурившись, она делает несколько глубоких вдохов, головокружение постепенно проходит.

Мину открывает глаза и видит возле учительской кафедры того парня, которого они встретили в старой усадьбе.

— Извините за опоздание, — говорит он и улыбается Ильве.

— В первый и последний раз, — говорит Ильва. Она пытается говорить строго, но не может сдержать улыбки и краснеет.

— Это Виктор Эреншёльд. Он новенький. Его семья переехала в наш город. Я надеюсь, вы станете друзьями, — произносит Ильва, и, обращаясь к Виктору, продолжает: — Садись на свободное место.

Виктор смотрит на Мину. Несмотря на жару, на нем рубашка, брюки и тонкий синий кардиган. Синий цвет жакета красиво оттеняет глаза Виктора, которые от этого тоже кажутся ярко-синими. Как васильки. Кивнув Ильве, Виктор садится рядом с Мину.

— Хочу предупредить, что те места, которые вы себе выбрали, вы будете занимать на моих уроках в течение всего семестра.

Кевин начинает шумно протестовать с последней парты:

— Еще чего! Мы первоклашки, что ли! Я что, должен тут весь семестр сидеть?

Леван, сидящий рядом с Кевином, поправляет очки, но ничего не говорит.

— А кому легко? — отзывается Ильва. — Если вы будете пересаживаться, я не запомню, как кого зовут. Тебе понятно… Кевин?

Виктор достал из наплечной кожаной сумки блокнот, автоматический карандаш и ластик. Положил на парту. Отодвинул ластик на несколько миллиметров в сторону. Мину с интересом следила уголком глаза за его действиями.

Даже вблизи Виктор выглядел как персонаж из глянцевого журнала. Жара ему, казалось, была нипочем. Он не потел и ничем не пах. Ни потом, ни духами. Ничем. Как будто под одеждой был не человек, а кукла. Глядя на него, Мину вдруг почувствовала себя неумытой и потной.

Закончив раскладывать на парте письменные принадлежности, Виктор повернулся к Мину.

— Похоже, нам придется какое-то время потерпеть друг друга, — произнес он.

В углу его губ мелькнула усмешка, но пропала так быстро, что Мину засомневалась, не показалось ли ей это. В следующий момент Виктор уже слушал Ильву, всем своим видом выражая сосредоточенное внимание.

* * *

Прозвенел звонок с урока. Увидев, что Мину выходит из класса, Анна-Карин поспешила за ней.

— Есть минутка? — спросила Анна-Карин.

Мину кивнула и многозначительно посмотрела на лестницу, ведущую на верхний этаж.

Девочки стали подниматься по ступенькам, не глядя друг на друга, как будто шли по разным делам. Сказывалась привычка прошлого года скрываться от демонов.

Анна-Карин искоса смотрит на Мину и думает: после всего, что им довелось вместе пережить, друзья они или нет? Или их свела вместе не дружба, а рок и необходимость борьбы с апокалипсисом?

Дверь туалета снаружи исписана новыми фразами. Кто-то продолжает обращаться к памяти Элиаса и Ребекки, кто-то просто самовыражается. Но в туалет почти никто не заходит. Боятся привидений.

Когда Анна-Карин открывала дверь, ей в глаза бросилась надпись, сделанная круглыми буквами:

Don’t worry! Be happy![6] Не беспокойся! Будь счастлив! (англ.)

Анна-Карин проверила туалетные кабинки:

— Никого нет, только мы.

Ее голос эхом отдавался от кафельных стен. Мину не ответила. Она стояла, глядя на окно. На раковину. На стену, где раньше было зеркало. Там до сих пор осталась дырка от винта.

— Ты как? — спросила Анна-Карин.

— Нормально. Просто немного странно опять сюда прийти. Ты что хотела? — спросила Мину и посмотрела на Анну-Карин.

Анна-Карин подумала, что взгляд Мину, как лазер, может прорезать камни и металл. Она откашлялась.

— Лес умирает, — с трудом выдавила она.

Мину непонимающе посмотрела на нее.

— Не из-за жары. Из-за чего-то другого. Что-то не так.

— Что ты имеешь в виду?

Анна-Карин напряглась. Она хотела, чтобы Мину поняла. Но как объяснить то, что и сама не понимаешь? Она решила начать заново.

— Лес умирает. Может, из-за жары. А если нет? Вдруг жара — это результат чего-то такого, из-за чего умирает лес?

Анна-Карин попыталась понять, что означает выражение лица Мину. Сострадание? Задумчивость? Раздражение?

— Я просто подумала… Может, всё не так просто? Все говорят, жара неестественная. А вдруг она правда неестественная? То есть сверхъестественная?

Анна-Карин пожимает плечами и отворачивается. Она уже жалела, что завела этот разговор.

— В общем, забей, — говорит она.

— Нет, ты правильно беспокоишься, — возражает Мину. — Мы не знаем, какой план у демонов. И нужно быть внимательными.

Анна-Карин, однако, не может избавиться от мысли, что Мину успокаивает ее из вежливости.

— Ты поговорила с Николаусом? — спрашивает она.

Мину кивает:

— Придется копать без него. Хотя это совершенно неправильно.

Под ложечкой у Анны-Карин начинает неприятно сосать.

— Может, он потом поймет, что у нас нет выбора? Что мы это делаем ради него?

— Надеюсь, — вздохнула Мина. — К тому же не факт, что мы что-нибудь найдем в могиле. Тогда можно Николаусу про раскопки вообще не рассказывать. Сейчас лучше делать дела по мере их возникновения. Слишком далеко не загадывать.

Слова Мину прозвучали так, будто она уговаривала саму себя. И Анна-Карин вдруг поняла, что Мину тоже беспокоится о Николаусе. Значит, кое-что общее у них все-таки есть. И это приятно.

 

9

Ида смотрит на часы над дверями школы.

Хорошо бы, Эрик не пришел, тогда она сможет сразу поехать в конюшню. Она соскучилась по Трою, хотела услышать его приветственное ржание. Мечтала отправиться верхом в лес и, слившись с конем воедино, скакать долго-долго, забыв обо всем.

— Если через три минуты Эрика не будет, я ухожу, — говорит она.

— Жестко ты с ним, — удивляется Фелисия.

— Иначе не научишь, — кивает Ида.

Фелисия согласно хихикает, как будто имеет большой опыт воспитания парней. На самом деле парня у нее никогда не было. Ида поправляет очки, которые постоянно сползают на кончик ее потного носа, и еще раз проверяет мобильный. Эрик не объявлялся. Между тем поток учеников, выходящих из школы, постепенно редеет.

— Иди, не теряй время, — говорит Ида Фелисии.

— Я не спешу, — отвечает Фелисия. Еще бы, она готова ждать целую вечность, лишь бы увидеть своего ненаглядного Робина.

— Забей на Робина, — говорит Ида. — Или сделай что-нибудь. Как я, когда мне Эрик понравился.

Это была неправда. На самом деле Ида просто не стала сопротивляться, когда весной Эрик поцеловал ее дома у Ханны. На следующий день она разрешила ему взять ее в школе за руку, а еще неделю спустя не возразила, когда Эрик назвал ее своей девушкой. Дело было в том, что Ида устала ждать.

И надеялась, что Эрик поможет ей отвлечься от мыслей о том, кто ей на самом деле был нужен.

— Я не такая смелая, как ты, — заныла Фелисия.

Тут дверь школы отворилась, и Ида вздрогнула: на улицу вышел Он.

Густав.

Господи, ну почему ее тело никак не успокоится и продолжает так бурно реагировать на появление Густава?

Чуть позади Густава по лестнице спускалась Мину. Завитки ее густых темных волос подпрыгивали в такт шагам.

— Как думаешь, Юлия правда видела, как они у шлюзов целовались? — прошептала Фелисия.

— Вряд ли, — фыркнула Ида. — Станет Густав целоваться с такой, как Мину!

Но внутренне Ида совсем не была уверена в правоте своих слов.

Ида попыталась считать язык жестов Густава и Мину. И ей не понравилось, что они идут так близко друг к другу.

В прошлом году Ида чуть не умерла, узнав, что Густав влюблен в Ребекку. И вот опять! Неужели у них с Мину это серьезно?

Ида влюблена в Густава с четвертого класса. Но она не говорила об этом никому, ни одной живой душе. Ни Юлии, ни Фелисии. Ни маме. Не нужно рассказывать о том, чего хочешь добиться, пока на сто процентов не будешь уверен, что у тебя получится.

— Ну, я пошла.

— Может, подождешь еще немножко?

Презрительно фыркнув, Ида наклоняется за сумкой. Очки съезжают с носа и с пластмассовым звуком падают на асфальт. Иде хочется раздавить их ногой.

— А вот и Эрик, — говорит Фелисия. В ее голосе слышится разочарование, значит, Эрик идет один. Ида не поворачивается. Она поднимает очки и снова водружает их на нос. Притворяется, будто ищет что-то в сумке. Эрик пытается поцеловать ее в щеку, но Ида отстраняется.

— Ты долго, — говорит она.

— Извини.

— Мне твои извинения не нужны, нечего опаздывать.

— Кевин сделал прикольную штуку, и мы…

— Мне это не интересно.

Ида поворачивается к Фелисии, которая слушает их, хлопая глазами:

— До вечера.

Фелисия медлит.

— Робина не жди, он не придет.

Фелисия натянуто улыбается. Но возражать Иде боится и, не придумав ничего лучшего, хихикает, быстро обнимает Иду и убегает.

— Вы о чем? — спрашивает Эрик.

— Что именно тебя интересует?

— Ну, чего вы говорили про Робина?

— Она мне все уши прожужжала со своим Робином. Достала уже!

— Фелисия втюрилась в Робина?!

— Давай поговорим о чем-нибудь другом. Я хочу до конюшни успеть съесть мороженое.

— Бли-ин! — застонал Эрик. — Ты можешь хоть раз пропустить конюшню? Хватит уже с лошадьми нянчиться!

Ида давно поняла, что Эрику невозможно объяснить, почему она «нянчится» с лошадьми. Да, это тяжелая и грязная работа. Порой даже опасная. Не менее опасная, чем его хоккей. Но она любит ее.

— Это даже не твоя лошадь, — продолжал Эрик.

— Это лошадь, на которой я езжу. И за которой ухаживаю.

— Я думал, мы зайдем ко мне. Родители еще не скоро придут.

Ида терпеть не может, когда Эрик начинает ныть. Густав так бы никогда не унизился.

— Мало ли, что ты думал. Я тебе ничего не обещала.

Эрик снова стонет. Ида берет сумку, и они в полном молчании двигаются к стоянке велосипедов. Иде не хочется ни о чем разговаривать.

Они снимают замки с велосипедов. Ида уголком глаза видит, что Эрик смотрит на нее. Наконец он не выдерживает.

— Робину тоже нравится Фелисия, — говорит он примирительно, тем самым давая понять Иде, что не собирается больше обсуждать болезненную для нее тему.

Нащупав рукой серебряное сердечко, которое она всегда носит на шее, Ида начала крутить его пальцами.

— Да брось ты, — говорит она. — Робин на нее и не смотрит. Когда мы были на озере, он глаз не сводил с Ванессы Даль. Кстати, как и некоторые другие.

Эрик то ли не понял ее шпильку, то ли решил ее проигнорировать:

— Ты же знаешь Робина. Он, когда трезвый, с девушками вообще разговаривать боится. Черт, надо ему поскорее сказать!

Эрик лезет в карман за мобильным. Но Ида движением руки останавливает его. Не надо спешить. Надо понять, как лучше использовать эту ситуацию.

— Подожди, — говорит она. — Обещай, что не скажешь ему ничего. Я сначала поговорю с Фелисией.

Ида долго скакала по лесу и вернулась насквозь мокрая от пота. Она вытерла Троя, почистила ему копыта, завела его в денник. Прижавшись щекой к его морде, она погладила его шею.

— Ты самый лучший конь в мире, — прошептала она. — Ты ведь любишь меня?

Она тихонько подула ему в ноздри, и он фыркнул, обдав ее лицо струей теплого воздуха.

Ида очень сильно любила Троя, так сильно, что иногда, думая о нем, чуть не плакала. Они были ровесники. Но она еще совсем молодая, а он уже давно считается взрослым.

— Ты никогда не умрешь, — шепчет она ему, и он в ответ легонько толкает ее мордой в живот.

Переодеваясь, Ида возвращается мыслями к сегодняшнему дню. Еще неизвестно, кто раньше умрет — она или Трой. Через несколько часов Избранницам нужно идти на кладбище — раскапывать могилу. Потом им предстоит борьба с демонами. Пожалуй, у Троя больше шансов дожить до двадцати пяти лет, чем у нее.

Рядом с Идой стояла, раскрыв рот, одна из тех надоедливых девчонок, что вечно крутятся возле Троя. Смерив ее презрительным взглядом, Ида достала мобильный и набрала номер Фелисии.

Сколько Ида знает Фелисию, та всегда была безответно влюблена. Первый раз на ее чувства ответили взаимностью.

Юлия и Фелисия — две лучшие подружки Иды. Правда, иногда Ида спрашивает себя: если бы они не жили по соседству и их матери не были подругами ее матери, стала бы Ида с ними дружить? Порой они ее ужасно раздражали. Но Ида решила, что ни за что не допустит повторения случившегося прошлой осенью, когда Юлия и Фелисия переметнулись от нее к Анне-Карин.

Если Фелисия станет девушкой Робина, в мире, который Ида так долго создавала для себя, нарушится баланс. Это ее не устраивало.

Решительным жестом Ида убрала мобильный обратно в сумку.

 

10

Ванесса сидит в гостиной у мамы Вилле и изо всех сил жмет на кнопки пульта, стреляя во вражеских солдат, которые бегут к ней по экрану телевизора.

Ванесса открыла дверь квартиры ключом — он остался у нее с тех пор, как она жила здесь прошлой зимой. Вилле обещал быть дома, когда она придет из школы. Но вот Ванесса ждет уже несколько часов, а его все нет. И мобильник он с собой не взял. Ванесса набрала номер Вилле — телефон зазвонил в соседней комнате.

Выбрав огнемет, Ванесса представила, что целится не в рисованного солдата, а в Никке.

Тайна, которую она носила в себе целый день, распирала ее и грозила взрывом.

Она обязательно должна с кем-то поговорить. И Вилле — единственный, кому можно довериться. Услышав шорох ключа в замочной скважине, она вскочила с кресла и выбежала в коридор. Вилле удивленно воззрился на нее:

— Черт, извини, Несса. Я совсем забыл…

— Ничего, — прервала она его извинения. Она сердита на него, но сейчас это не главное. Главное — поговорить. — Пойдем, есть разговор.

— Подождешь минутку, я выпью стакан воды?

Вид у Вилле сделался испуганный. Сбросив с ног сандалии, он пошел за Ванессой в гостиную.

Она выключила телевизор и села на диван.

— Ты чего? Чего случилось?

Ванесса вдруг почувствовала, что не может произнести ни слова. Глаза Вилле округляются.

Она молчит и только трясет головой. Он обнимает ее за плечи, она прижимается лбом к его груди.

— Несса, — говорит он, — что случилось? Я не понимаю.

И тут происходит взрыв. По мокрому лицу Ванессы текут слезы и сопли. Ванесса захлебывается плачем, икает. Ее тело содрогается от конвульсий. Однако теперь ей гораздо легче. Вилле гладит ее по волосам, по спине, и уже одно то, что он есть, что он рядом, наполняет ее спокойствием и уверенностью.

Но вот гроза проходит. Слезы высыхают так же быстро, как появились. Ванесса чувствует себя обессиленной и опустошенной. Вытерев глаза, она поровнее усаживается на диване.

Вилле смотрит на нее испуганно. Наверно, думает, что она сошла с ума. Что ж, он недалек от истины.

— Тебе рассказали, да? — спрашивает он.

— Что рассказали?

Ванесса еще раз вытирает кулаком глаза, на руке остается черный след от туши. Сопли попали в горло. Ванесса откашливается:

— Нет, я кое-что видела…

Вилле резко встает и идет в кухню. Возвращается он с пачкой маминых сигарет и пепельницей. Сам он редко курит сигареты, только траву, а сигареты берет иногда, за компанию. Закурив дрожащими руками ментоловую сигарету, Вилле садится на диван.

— Лучше бы я ничего не видела. И не знала.

Он затягивается сигаретой, не глядя на нее.

— Я видела Никке, — говорит она. — С бабой. И они… И она…

Обычно Ванесса легко говорит о сексе. Но в комбинации с Никке секс становится чем-то особенно неприличным.

— Он изменяет матери, — наконец выговорила она.

— Черт, — сказал Вилле. — И ты видела это?

— Я видела достаточно, чтобы не сомневаться. Я застала их прямо посреди этого… процесса.

Она потрясла головой, отгоняя воспоминания.

— Это подло с его стороны! Как можно жить с одной женщиной и трахаться с другими? Если надоело, так и скажи. Зачем лгать?

Вилле пробурчал что-то утвердительное.

— И наверняка это не первый раз. Ну почему маме так не везет с мужиками? И еще пытается меня учить, с кем спать. Да никто из ее мужиков тебе в подметки не годится!

Вилле кивнул, теребя на пальце подаренное Ванессой кольцо.

— Не знаю, как быть, — продолжала Ванесса. — Сомневаюсь, что мама поверит, если я ей расскажу. А если поверит… Ты не знаешь, что с ней бывает, когда она расстается со своими мужиками. И что будет с Мелвином? Но я не могу молчать про то, что видела. Или все-таки молчать? Представляешь, видеть этого подонка каждый день и не высказать ему все…

Ванесса замерла на полуслове. Вилле плакал.

— Блин, Ванесса, — простонал он, — черт, черт, черт… Какой я дурак…

Он спрятал лицо в ладони. Сердце Ванессы екнуло.

— Что ты хочешь сказать?

Стук, стук, стук. Сердце вот-вот выскочит из груди.

— Я тебя недостоин.

— Что ты хочешь сказать? — повторяет она.

— У меня был секс с другой девчонкой.

Его слова звучат глухо из-за рук, закрывающих лицо. Но они словно ножом режут сердце. И разрезают на куски привычный мир.

Но в следующее мгновение боль проходит. Словно от чрезмерной эмоциональной нагрузки срабатывает внутренний предохранитель. Внутри Ванессы воцаряется абсолютное спокойствие. Как будто все происшедшее ее не касается. Речь идет о другой Ванессе.

— Я думал, ты говоришь про это. Я думал, ты это видела. Ты представить не можешь, как я испугался, — ныл Вилле.

Он опускает руки. Его лицо красно от слез.

— Зачем ты мне это рассказал?

Единственное, о чем она сейчас способна думать, так это о том, что ей совсем не нужна его откровенность.

— Я хотел быть честным, — всхлипывает он.

— Честным? Честнее было бы не трахаться за моей спиной!

— Да, — заикается он, — спрашивай, что хочешь, я все расскажу.

— Это было один раз?

Вилле замялся. И этим все было сказано.

— Сколько раз? — спросила Ванесса.

— Два. Всего два. Один раз зимой, когда ты переехала от меня домой. А второй раз — в прошлую субботу.

— В «Ётвендарен»?

В одно мгновение все стало Ванессе ясно, и она удивилась, как не понимала этого раньше.

— Это одна и та же девушка?

— Я больше никогда не буду с ней встречаться. Даже трубку не возьму, когда она позвонит.

— Значит, ты дал ей свой телефон?

— Я был вдрабадан пьяный. Не понимал, что делал.

— Оба раза не понимал, что делал?

Ванесса встала с дивана. Ноги подкашивались, но она не могла здесь оставаться. Ни минуты.

— Прости, Несса! Не уходи!

— Скажи мне только одну вещь.

— Я все скажу! Спрашивай! — Он встал с кресла и направился к ней.

Она попятилась.

— Как ее зовут?

Только бы не Линнея! — стучало у нее в голове. — Только бы не Линнея. Не Линнея.

— Элин, — сказал Вилле. — Она старше меня. Ты ее не знаешь.

Ванесса кивнула, чувствуя нелепое облегчение.

— Несса!

Она сняла кольцо и теперь вертела его в пальцах, не зная, что бы с ним сделать. Бросить его Вилле в лицо, как в дешевых мелодрамах?

— Я сделаю все, что ты хочешь, — всхлипывал он. — Только не уходи!

Ванесса разжала пальцы, и кольцо укатилось под шкафчик в прихожей.

Ванесса ушла.

* * *

Солнце почти село. Небо над домом семьи Хольмстрём окрасилось в розовые и фиолетовые тона.

— Чертов драндулет, чтоб тебе!..

Отец Иды пнул ногой газонокосилку, неподвижно стоящую посреди газона.

— Привет! — сказала Ида, заводя велосипед в гараж.

— Привет, — сказал папа, наклоняясь к косилке. — Как дела в школе?

— Как обычно, — ответила Ида.

Отец с отсутствующим видом кивнул и принялся освобождать ножи косилки от налипшей на них травы.

Перед глазами Иды вдруг возникла картина: ножи косилки вдруг начинают работать, отец не успевает вынуть руки, хлещет кровь…

Ида моргнула. Отец все так же сидел на корточках перед косилкой, бормоча угрозы в адрес «драндулета». Рубашка на его спине взмокла от пота.

Это была всего лишь фантазия. Или пророчество? Но раньше Ида никогда не видела будущее, только прошлое.

Бросив велосипед в гараж, она бегом побежала в свою комнату. Там отперла старинный сундук, стоящий в ногах кровати, и вытащила Книгу Узоров и узороискатель.

Плюхнувшись на пол, она раскрыла Книгу и прижала к глазу серебряную лупу узороискателя. Подкрутила четкость.

— То, что я видела, было откровением? Я видела будущее? Это и вправду случится с папой?

Знаки на странице начинают дрожать. Некоторые расплываются, как чернила на поверхности воды. Другие выступают более четко, складываются в узор. Когда Ида училась читать Книгу, она словно осваивала новый язык со своим особенным алфавитом. Сообщения передаются в этом языке не через слова, они читаются сердцем. И иногда их очень трудно понять.

Однако сегодня книга сразу дает однозначный ответ:

Нет.

Выдохнув с облегчением, Ида уже готова закрыть Книгу, но знаки снова начинают дрожать и складываются в следующую фразу:

Будущее темно.

Ида морщит лоб и старается понять, о чем хочет сообщить ей Книга.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Ида. — Что еще ничего не известно наверняка? Может, и апокалипсиса не будет?

Книга надолго замолкает, потом отвечает:

Последняя битва состоится.

Дальше начинается неразбериха. Книга говорит Иде о том, что нужно делать свой выбор. О большей и меньшей вероятности чего-то. Но ее советы мало связаны между собой, и Иде не удается сложить из них целостную картину.

Ида перелистывает несколько страниц и снова направляет узороискатель на Книгу, стараясь думать только о том, что она хочет узнать.

— Значит, есть несколько вариантов развития событий?

Книга тут же отвечает:

Да.

И тут же:

Нет.

То «да», то «нет»! Неужели нельзя сказать понятно?! — мысленно возмутилась Ида и тут же осадила себя.

Но знаки на странице смешались, изображение пропало, у Иды зарябило в глазах. Она испугалась, что обидела Книгу. Сконцентрировавшись на вопросе, она снова обратилась к Книге:

— Есть ли такой вариант развития событий, при котором мы с Густавом будем вместе?

Книга молчит. Потом знаки приходят в движение.

Ида, ты особенная девочка. Помни про наше соглашение. Ты — часть Круга до тех пор, пока не закончится последняя битва. Потом ты получишь свое вознаграждение. Сдержи обещание, которое ты дала мне, тогда и я сдержу слово, данное тебе.

Ида вздыхает.

Она говорит остальным Избранным, что давно ничего не видит в Книге Узоров. Она действительно ничего не видит. Такого, что им нужно знать. Такого, что может помочь в их общем деле.

С тех пор как Ида научилась читать Книгу Узоров, та много раз обещала: «Ты избавишься от магических способностей и сможешь забыть про Избранных. Но только после окончания последней битвы».

* * *

Когда Ванесса подошла к дому Линнеи, было уже темно. Она подняла голову вверх и посмотрела на окна верхнего этажа — дома ли Линнея.

Ванесса пришла сюда пешком и всю дорогу не могла избавиться от странного чувства, что вокруг нее — декорации, а встречные люди — это статисты, приглашенные для съемок фильма.

Через несколько часов им нужно опять быть на кладбище. На сей раз Ванесса сказала маме, что будет ночевать у Мишель.

Тут в окне на восьмом этаже зажегся красноватый свет, и Ванесса поняла, что Линнея дома. Может, она увидела Ванессу в окно? Прочитала ее мысли? Почувствовала, что она здесь?

Ванессе так хочется простить Линнею. Она так скучает без нее. Линнея — единственный на всем свете человек, которому Ванесса может не лгать.

Внезапно налетает порыв ветра. Облако дорожной пыли поднимается вверх. Камешки, спокойно лежащие на асфальте, катятся к ногам Ванессы. Но кусты, растущие поблизости, совершенно неподвижны.

Ветер кружится вокруг Ванессы. Он охлаждает ее лицо, играет с волосами, от его прохладного дуновения кожа покрывается мурашками. Так бывает, когда Ванесса становится невидимой, только сейчас эти ощущения гораздо сильнее.

Проходит две-три секунды, и ветер улетает.

Ванесса еще раз смотрит на окна Линнеи и уходит прочь.

 

11

Мину не знает, что хуже: слушать, как мама с папой ругаются, или ждать, что ссора вот-вот начнется. Как сейчас. Каждая фраза выдает раздражение. Достаточно взгляда или жеста, чтобы разразился взрыв.

Они всегда любили ужинать втроем, а теперь Мину рада, если мама работает в ночь или папа допоздна задерживается в редакции. По веселости и приятности ужин в их компании теперь вполне можно сравнить с пикником в окопе.

— Проклятая жара, — говорит отец, вытирая лоб салфеткой. — Мину, передай, пожалуйста, соль.

Мину машинально передает отцу соль. Даже не глядя на маму, Мину знает, что та сделала недовольное лицо. А отец ответил ей взглядом, говорящим, что это его личное дело. И даже покрутил мельницу с солью подольше над тарелкой, чтобы подчеркнуть, что не собирается идти на поводу у мамы. За столом стоит такая тишина, что поскрипывание солонки кажется грохотом камнедробилки.

Крупицы соли сыплются на рыбу и картошку. Папе скоро пятьдесят четыре. Столько лет было его отцу, умершему от инфаркта.

Мину ковыряет вилкой пересушенный кусок лосося и надеется, что мама все-таки не станет комментировать то, что папа досаливает еду и не ест овощи.

— Как прошел первый школьный день? — спрашивает мама.

— Нормально. У нас новая классная руководительница, Ильва. Настоящая вобла. Она будет вести математику и физику.

— Макс вне конкуренции, да? Такие учителя бывают редко.

Вид у мамы понимающий, хотя на самом деле она ничегошеньки не знает. Мину пьет большими глотками воду: сухой лосось не лезет ей в горло.

— Печальная история, — продолжает мама. — Он уже полгода в коме, да? Это должно быть…

— Давай поговорим о чем-нибудь другом, ладно? — говорит Мину.

— Да, оставь эту тему. Мину неприятно об этом думать, — поддерживает ее отец.

— Хорошо, — мягко соглашается мама, но взгляд, брошенный ею на отца, режет острее бритвы. — Я только хочу сказать, что Мину очень нравился Макс, поэтому Ильву ей воспринять трудно. Кстати, в отличие от тебя, Эрик, я считаю, что на неприятные темы тоже надо уметь разговаривать.

— А еще у нас в классе новый мальчик, — вмешалась Мину, прежде чем папа успел ответить. — Виктор Эреншёльд, из Стокгольма.

— Эреншёльды. Это они купили старую усадьбу, — сказал папа.

Будучи главным редактором газеты «Энгельсфорсбладет», он знал обо всем в городе, начиная от мелких соседских разборок и заканчивая финансами муниципалитета.

— Ты что-нибудь про них знаешь? — спросила Мину.

— Их двое. Отец и сын. Отец — дейтрейдер, то есть человек, покупающий и продающий акции и зарабатывающий деньги на электронной валютной бирже. Я разговаривал с Бертилем, хозяином дома, и он сказал, что оба Эреншёльда ужасные снобы. И младший, и старший.

— Бертиль, наверно, первый раз в жизни стокгольмцев увидел, — фыркнула мама.

— Мне показалось, он довольно ограниченный человек, я имею в виду Виктора, — быстро вмешалась Мину.

— Может, это результат неуверенности, — предположила мама.

— Или дурного характера, — возразил отец. — Нельзя всюду видеть психологическую подоплеку.

— Действительно, зачем пытаться понять своих ближних, — сказала мама. — Особенно этих ужасных стокгольмцев. Боже мой, Эрик, с каждым годом ты все больше становишься похож на энгельсфорских буржуа.

Вот она, последняя капля. Глаза родителей встретились. Лицо папы в одно мгновение покраснело, как свекла.

— Что ты имеешь в виду, Фарназ?

— Не кричи на меня, — произнесла мама ледяным тоном, который они с отцом попеременно использовали в своих ссорах. Когда один из них кричал, второй отвечал с ледяным равнодушием.

— Я не кричу! — заорал отец и бросил вилку с такой силой, что она отскочила от стола и со звоном приземлилась рядом с Мининой тарелкой.

Мину хотелось бросить в него эту вилку. Но вместо этого она встала, взяла свою тарелку, поставила ее в раковину и вышла из кухни. Мама с папой этого, похоже, даже не заметили.

Бегом поднявшись на второй этаж, Мину закрылась в своей комнате и включила музыку. Она увеличивала громкость до тех пор, пока звуки музыки не перекрыли голоса, раздающиеся из кухни.

Мину села на кровать, попыталась отдышаться, сосредоточиться на песне.

Любят ли мама с папой друг друга?

Они всегда обнимали и целовали Мину, но она уже давно не видела, чтобы они обнимали друг друга или говорили друг другу о любви.

«Может, они тоже живут вместе только из-за меня и, когда я стану взрослой, сразу разведутся?»

Эта мысль показалась ей ужасной и унизительной, как будто она цепь, которой родители прикованы друг к другу.

Дверь в папин кабинет захлопнулась. Мама что-то сердито крикнула ему вслед.

«Ведут себя хуже подростков», — подумала Мину.

Она посмотрела на большую спортивную сумку, лежащую на полу. В сумке были три лопаты, два карманных фонарика, лом и большая бутылка воды. Мину никогда бы не поверила, если бы ей раньше сказали, что она с радостью побежит ночью на кладбище, лишь бы только уйти из дома.

Но надо дождаться, пока родители уснут.

Мину достала из тумбочки Книгу Узоров и узороискатель. Может, они и сломаны, но Мину не сдается.

Она проводит пальцами по стертой кожаной обложке, где вытиснены два круга — большой и в центре него — маленький. Открывает Книгу, и пока пальцы листают страницы, мысли концентрируются на вопросе:

— В чем моя сила?

Поднеся узороискатель к глазу, она пытается его настроить.

— В чем моя сила?

Какой-то мимолетный образ возникает в ее сознании, Мину еще внимательнее смотрит в Книгу. Ждет. Но ничего не происходит.

* * *

Линнея идет по освещенной дороге к кладбищу. И слушает звуки ночи. В сухой траве стрекочут цикады. Со стороны железной дороги доносится перестук проезжающего на юг поезда.

Вдруг сзади Линнеи раздается какой-то звук. Шуршание асфальта.

Линнея обернулась. Никого.

Но она была уверена, что ей не показалось.

Она включила свои магические способности. Пришлось как следует напрячься — сложно проникать в мысли того, кого не видишь.

Никакого результата.

Так ничего и не услышав, Линнея поспешила дальше.

У кладбища еще никого не было. Линнея села у стены и стала ждать, глядя в высокое звездное небо.

Она вспоминала, как они с Элиасом ночью ходили по самым безлюдным местам Энгельсфорса. И говорили, говорили часами. Элиас никогда не давал ей советов, но рядом с ним все проблемы отступали. Только в его присутствии она разрешала себе плакать. И он утешал ее. Она была нужна ему. Ей так хочется снова почувствовать себя нужной.

Если бы он был здесь. Если бы она могла ему рассказать…

Линнея замерла, издали почувствовав приближение Ванессы. И вскоре на дороге действительно показалась Ванесса.

Линнея встала. В голове ее был полный сумбур. Все лето она мечтала поговорить с Ванессой наедине. И вот эта возможность представилась, а она не знала, как себя вести.

— Привет, — сказала Линнея, делая шаг навстречу Ванессе.

Ванесса остановилась. Ее глаза блестели, тушь осыпалась и размазалась по векам.

— Привет, — промямлила Ванесса.

Линнее хочется обнять ее, утешить.

— Что-то случилось? — спрашивает она.

— Я не хочу об этом говорить.

Но Линнея уже сама все поняла. Тоненькое колечко, подарок Вилле, пропало с руки Ванессы.

— Ты рассталась с Вилле? — спросила Линнея и сразу пожалела об этом. Взгляд Ванессы стал жестким.

— Хватит ковыряться у меня в голове!

Линнея хочет объяснить, что не виновата, что просто увидела отсутствие кольца. Но тут на нее накатывает злость. Ванесса судит ее, не разобравшись.

Знала бы Ванесса, скольких сил стоит Линнее не читать ее мысли. Искушение велико, ведь так хочется знать, что Ванесса о ней думает и смогут ли они помириться.

— Не нужно уметь читать мысли, чтобы понять, что вы не подходите друг другу, — слышит Линнея словно со стороны собственный голос.

Ванесса смотрит на нее широко открытыми глазами. Потом резко отворачивается. Но Линнея успевает заметить у нее на щеках слезы.

Черт, черт, черт! Ну почему у нее всегда всё получается наперекосяк!

Линнея так крепко сжимает кулаки, что ногти впиваются в ладонь. У нее был шанс помириться с Ванессой, все объяснить, попросить прощения, а она все испортила, как обычно, все испортила, она портит все, к чему прикасается.

Плечи Ванессы вздрагивают, и каждое ее всхлипывание острой болью отдается в сердце Линнеи. Она ненавидит просить прощения, но сейчас готова извиняться до тех пор, пока в мире не кончатся слова извинения.

Но вот Ванесса перестает плакать. Вдали показываются Мину и Анна-Карин. Они вдвоем несут большую спортивную сумку, следом за ними шагает Ида с лопатой в руке.

Мину и Анна-Карин испытующе смотрят на Ванессу.

Ида саркастически улыбается. Точно так же она улыбалась, когда Эрик и Робин издевались над Элиасом. С этой улыбкой она распространяла по школе мерзкую ложь и сплетни. Вот бы вырвать у нее из рук лопату и дать этой лопатой как следует, чтобы раз и навсегда стереть с лица глумливую улыбку.

Да, Ида — часть Круга, и с этим приходится мириться, но Линнея всегда помнит, что в действительности она ничуть не лучше тех сил зла, с которыми Избранницы ведут борьбу.

— Ну и чего мы ждем? — хрипло спрашивает Ванесса. — Будем могилу раскапывать или нет?

 

12

Вспомнив о своей руководящей роли, Мину принимает важный, «профессорский» вид.

— У меня три лопаты, у Иды — одна, — говорит она, как будто не очевидно, что у Иды в руках одна лопата. — На всех лопат не хватит, кто-то будет нас охранять.

— Я могу посторожить, — говорит Линнея.

Никто не возражает. А Ида так даже очень рада — по крайней мере, никто не будет ее мысли читать.

Ида терпеть не может Линнею за ее манеру разговаривать, вести себя, одеваться. Линнея думает, что ее одежда и косметика оригинальны, и не понимает, что, с точки зрения нормального человека, это уродство и полный отстой.

Ида крепче сжимает ручку лопаты. Она идет последней, и время от времени ей кажется, будто кто-то дышит ей в затылок.

Она старается смотреть прямо перед собой, на светлые волосы Ванессы, чтобы не видеть могил, мимо которых они проходят. Чтобы не думать о трупах, гниющих в земле, червях, выползающих их глазниц и ползающих между ребрами. Чтобы отвлечься от мыслей о том, что находится в могиле, которую они разроют. Чтобы не думать про то, что через несколько минут им предстоит разрыть эту могилу.

— Не хочу, не хочу, не хочу, не хочу…

Ида всегда ненавидела темноту. В детстве она, бывало, часами лежала без сна, завернувшись в одеяло, прислушиваясь к малейшим звукам, боясь высунуть наружу руку или ногу.

Случалось, она звала маму или папу. Те приходили, полусонные, и, стоя в дверях комнаты, говорили ей, что ничего страшного нет, что в темноте все предметы такие же, как днем.

Но разве дневная жизнь безопасна и спокойна? Те, кого нужно бояться днем, в темноте могут нападать безнаказанно. Убийцы и педофилы. Бойцовые собаки и наркоманы.

Ни Эрик, ни Юлия, ни Фелисия не знали о ее страхах. Ида научилась притворяться, что спит. Она дышала ровно и спокойно, лежа с открытыми глазами и напряженно вглядываясь в темноту.

Ида не собиралась никому признаваться, что боится темноты, но Линнея, наверно, все равно прочитала это в ее мыслях. Она наверняка использовала свою магическую силу, чтобы узнать, что Ида думает.

Ванесса останавливается так резко, что Ида чуть не налетает на нее.

Вот и могила.

Девушки на мгновение замирают. Ида снова чувствует затылком легкое движение воздуха и перебирается ближе к могиле, с краю теперь стоит Ванесса.

Мину открывает сумку.

— Я посмотрела в Интернете, там написано, что гроб обычно лежит в могиле на глубине двух метров, — говорит Мину и берется за лопату.

— Два метра, — стонет Ванесса и, взяв лопату, пробует воткнуть ее в землю. — Анна-Карин, блин, земля — это твоя стихия, может, скажешь какое-нибудь заклинание, чтобы нам тут не париться?

— Ага, а твоя стихия — воздух. Вот возьми и сдуй всю эту землю, — шепотом отвечает ей Анна-Карин.

Ванесса глубоко втыкает лопату и выворачивает большой ком сухой земли и травы.

По спине Иды побежали мурашки. В этой ситуации она полностью согласна с Николаусом. Старикан прав. Есть множество причин, по которым тревожить эту могилу нельзя, категорически нельзя.

Анна-Карин и Мину тоже вонзили свои лопаты в землю и принялись копать.

Сглотнув слюну, Ида напомнила себе, зачем пришла на кладбище, вспомнила, что ей обещала Книга, и присоединилась к девочкам.

Копать оказалось труднее, чем она думала. К тому же их с Мину лопаты постоянно сталкивались и мешали друг другу. Но в конце концов мерный ритм работы успокоил Иду, и она впала в состояние транса, похожее на то, в котором она пребывала во время езды на лошади. Как робот, она опускала лопату, зацепляла ком сухой земли, поднимала его вверх и отбрасывала в сторону.

Чем глубже они продвигались, тем более влажной и тяжелой становилась земля. Черви и насекомые пытались спастись бегством, но против Идиной лопаты они были бессильны. Она убивала их беспощадно, представляя, будто крушит своих врагов.

Фелисия. Робин.

Линнея. А потом и остальные Избранные получили удар лопатой.

Досталось и Эрику. И Юлии — просто за то, что надоела.

Теперь приходилось копать по очереди. В узкой яме помещалось только два человека. Толстая Анна-Карин пыхтела и отдувалась, Мину тоже еле двигалась — наверно, никогда ничего тяжелее книжки не поднимала.

В конце концов остались только Ида и Ванесса. Казалось, они участвуют в каком-то странном соревновании. Слышно было только звяканье лопат и тяжелое дыхание девочек.

Вот Ида увидела особо жирного червя и, прицелившись, разрубила его. Лопата наткнулась на что-то твердое. Ида и Ванесса застыли.

— Гроб, — прошептала Мину.

Ида вдруг испугалась. Она отбросила в сторону лопату и, протянув руки к девочкам, в панике взмолилась:

— Вытащите меня отсюда!

Мину и Анна-Карин посмотрели друг на друга и не пошевелились. Но потом Мину все-таки опустилась на колени и протянула Иде руки. Ида уцепилась за них и стала карабкаться наверх, упираясь ногами в стены ямы, земля осыпалась, но в конце концов Ида выбралась на сухую колючую траву. Сердце ее было готово выпрыгнуть из груди.

Ванесса начала освобождать от земли крышку гроба так спокойно, как будто занималась этим по меньшей мере раз в неделю.

— Осторожно, — старое дерево может быть хрупким, — предупредила Мину.

— Не похоже оно на старое, — ответила Ванесса.

Она была права. Темная древесина крышки матово блестела в свете луны. Вид у гроба был такой, словно его положили в землю всего несколько часов назад.

Отбросив лопату, Ванесса руками расчистила крышку.

— Здесь какая-то магия, я чувствую, — сказала она, пытаясь нащупать края крышки. — Как он открывается?

— Это бред! Нельзя открывать гроб! Я не хочу смотреть на чье-то сгнившее тело! — шипит Ида.

Голос подводит ее. Так бывает всегда, когда Ида волнуется.

— А ты думала — найдешь в могиле пасхальное яйцо? — говорит Ванесса.

Ее руки и ноги испачканы землей. И даже посреди лба темная полоска.

Мину выуживает из сумки лом и протягивает Ванессе.

— Мы не знаем, что лежит в гробу, — говорит Мину. — Может, это и не труп.

Но Ида слышит, что за назидательными нотками голоса Мину скрывается страх.

Ванесса пытается приподнять крышку ломом.

— Не открывается!

Вдруг ноги Иды касается что-то мягкое, Ида вскрикивает. Ее голос эхом отдается от могильных плит. Ида бешено стучит ногами и машет руками, потом смотрит вниз и видит зеленые глаза Кота. Кот ухмыляется. Коты не умеют ухмыляться, но Ида совершенно уверена: проклятое животное смеется над ней.

— Ты чего?

Отбросив в сторону лом, Ванесса выбирается из могилы.

Ида кипит от гнева. С каким удовольствием она бы пнула этого мерзкого, паршивого и грязного Кота, но страшно — все-таки зверь.

Анна-Карин берет Кота на руки, гладит плешивую, взъерошенную шерсть. Ида не может на это смотреть.

— Что ты здесь делаешь? — ласково говорит Коту Анна-Карин.

И вдруг замолкает, глядя в темноту.

Ида оборачивается и испускает вздох облегчения.

Николаус. Сейчас он положит конец этим раскопкам.

* * *

Кот начинает крутиться на руках Анны-Карин, и она спускает его на землю. Животное моментально исчезает за могильными камнями, а Анна-Карин смотрит на него и завидует — вот бы и ей так испариться.

Николаус идет по тропинке, следом за ним бежит Линнея.

Девушки молчат. Что тут скажешь. Они пошли против желания Николауса. Действовали за его спиной. Лгали человеку, который всегда был с ними честен.

Николаус остановился возле раскопанной могилы и замер.

— Извините, — сказала Анна-Карин.

— У нас не было выбора, — задыхаясь, проговорила Линнея.

Николаус поднял глаза и посмотрел на Анну-Карин. Вид у него был не сердитый, скорее усталый.

— Я вас не виню, — сказал он. — Я не должен был вас останавливать. Мужество покинуло меня. Но этому есть объяснение. Я не знаю, что находится в гробу, но страшусь этого всеми фибрами моей души. — Николаус тяжело вздохнул. — Однако что бы это ни было, я должен это увидеть. Я не могу дольше прятаться.

Кот ответил на его слова протяжным мяуканьем. Выйдя из-за могильной плиты, он сел возле раскопанной ямы и воззрился на Николауса. Хвост его ходил ходуном. Николаус упал на колени.

Тишина сгустилась вокруг них. Николаус протянул руку, Кот стал ластиться к нему, и Анне-Карин показалось, что она чувствует магическую связь, возникшую между человеком и животным.

— Нет, — пробормотал Николаус, схватив себя за горло, словно ему вдруг стало трудно дышать. — Нет, я не могу.

Кот снова замурлыкал, из глаз Николауса полились слезы.

— Нет, не могу, — твердил Николаус.

— Что происходит? — нетерпеливо вмешалась Ида.

Николаус посмотрел на девушек, его глаза забегали, словно ему стало стыдно.

— Вы должны уйти. Пожалуйста. Я прошу вас.

Сердце Анны-Карин остановилось. Хотелось не уйти, а убежать с этого места. Что-то пошло не совсем так, как они думали.

— Мы никуда не уйдем, — заявила Линнея.

Кот замурлыкал и стал тереться о колени Николауса.

Николаус зажмурился, потом взял на руки Кота, как если бы тот был грудным ребенком. Кот замурлыкал еще громче.

— Прости, прости, прости, — повторял Николаус, прижав губы к уху Кота.

Потом он закрыл рукой глаза Коту.

Кот жалобно мяукнул. Его лапы дернулись несколько раз, тело обмякло, и голова свесилась набок. Связь между Котом и Николаусом прервалась навсегда.

Глаза Анны-Карин наполнились слезами, Николаус положил на край могилы безжизненное тело Кота. Единственный глаз животного был открыт.

— Memento mori, — прошептал Николаус.

Из ямы послышался щелчок. Потом еще один, и еще. Это было похоже на стук градин по крыше дома.

Анна-Карин подошла ближе к могиле. Остальные последовали ее примеру.

Крышка гроба приоткрылась и отвалилась в сторону. Куски древесины превратились в щепки, щепки стали опилками, опилки растворились в темном ночном воздухе. Анна-Карин почувствовала поток магической силы, исходящий из могилы. В воздух поднялось прозрачное сверкающее облако. Оно подлетело к Николаусу, обволокло его и рассыпалось на тысячу искр.

Анна-Карин нагнулась и заглянула в могилу. В гробу лежали почерневшие пористые остатки костей, которые в следующую минуту тоже рассыпались на мелкие частицы. Анна-Карин инстинктивно закрылась рукой, чтобы пыль и прах не попали в нос.

Уголком глаза она посмотрела на Николауса, который сидел, сутулясь и неотрывно глядя вниз в пустую могилу.

— Николаус, — спросила Анна-Карин. — Что случилось?

Николаус долго молчал.

Потом сказал:

— Я вспомнил.

— Что вы вспомнили?

Николаус медленно поднял голову и посмотрел на нее.

Это был он и в то же время не он. Растерянность в его глазах пропала, на смену ей пришла беспредельная боль.

— Всё, — ответил он.

 

13

Мину смотрит, как Николаус встает. Проводит рукой по волосам. Это его жест. Но это уже не прежний Николаус.

— Вся моя жизнь, — говорит он. — Вся моя прежняя жизнь вернулась.

Он замолкает. Поворачивается.

— Мне очень тяжело…

— Вы только не волнуйтесь, — говорит Анна-Карин.

Николаус смеется. Но смех его звучит невесело.

Мину с беспокойством смотрит на него. Она, как никто другой, знает силу памяти. Вспомнить всю картину жизни за секунду — это, знаете ли… Вдруг у Николауса произошла перегрузка мозга?

— Я вам все расскажу, — говорит Николаус. — Только не здесь, здесь нас могут подслушать.

Он осторожно поднимает мертвое тельце Кота. Тихонько гладит его плешивую шерсть.

— Он хотел этого, да? — спрашивает Анна-Карин прерывающимся голосом. — Я имею в виду, он попросил вас это сделать?

— Да, — ответил Николаус. — Жизнь моего фамилиариса должна была кончиться давным-давно. Но он был верен мне. Теперь он наконец успокоился.

Николаус положил маленькое тело в могилу, взял лопату и начал закапывать яму. Мину тоже взяла лопату и, хотя руки ее не слушались, стала помогать Николаусу. Вместе с Ванессой и Линнеей они вскоре забросали могилу. Потом постарались, как могли, утрамбовать землю.

— Зря стараетесь, — сказала Ида. — За сто метров видно, что могилу раскапывали.

— Подождите, — сказал Николаус.

Он опустился на колени, погрузил пальцы в землю. Сначала ничего не произошло. Потом из земли показались маленькие зеленые ростки, Мину почувствовала запах свежей травы. Николаус дрожал от напряжения, а трава росла и росла, пока вся могила не была покрыта густым слоем свежей травы.

Умение управлять живой материей, по словам директрисы, присуще тем, чьей стихией является дерево. Таким был Элиас. И Николаус.

Чуть покачиваясь от напряжения, Николаус встал, отряхнул брюки.

«Кто же он на самом деле?» — подумала Мину.

А вдруг новый Николаус уже не будет похож на того человека, который был ей так симпатичен?

* * *

Они сидят в гостиной у Николауса. Линнея с ногами забралась на маленький диван и села по-турецки. С тех пор как они ушли с кладбища, Николаус не произнес ни слова. Сейчас он стоит и молча рассматривает серебряный крест на стене.

Линнея не читает мысли Николауса, но чувствует, что его сознание изменилось. Обрело целостность.

— Не знаю, с чего начать, — говорит он.

— Начните с начала, — предлагает Линнея.

Он поворачивается к ней.

— Я попробую. Конечно, я должен все объяснить. Вы и так слишком долго ждали ответа от вашего провожатого.

Он внимательно смотрит на каждую из своих слушательниц.

— Все началось очень давно, — говорит он. — Почти четыре века назад.

— Что вы имеете в виду? — переспрашивает Мину.

— Я родился почти четыреста лет назад и должен был бы умереть… больше чем три века назад.

В комнате воцаряется тяжелая тишина. Линнея пытается осознать то, что говорит Николаус. Нет, это невозможно. Ида первая приходит в себя.

— То есть как? — спрашивает она. — Вы вампир?

— Конечно, нет, — возражает Анна-Карин.

— А ты откуда знаешь? — накидывается на нее Ида. — Если есть ведьмы и демоны, почему не быть вампирам?

— Лучше, если Николаус продолжит рассказывать все как есть, с самого начала, — говорит Линнея.

Было бы гораздо быстрее, если бы она просто прочитала его мысли. Но она обещала этого не делать.

Он кивает, подходит к деревянному стулу, стоящему рядом с Мину, и опускается на него.

— Я родился здесь, в Энгельсфорсе. Мой отец был пастором, и это означало, что я тоже должен стать священником. Когда отец умер, я наследовал его приход. Мне нравилось то, чем я занимался. Я с почтением относился к женщине, которая была моей суженой. Ее звали Хедвига. Она была одной из нас. Я имею в виду, она происходила из семьи, члены которой входили в Совет.

— Вы член Совета? — Линнея соскочила с дивана.

Если Николаус — один из этих, она немедленно уйдет отсюда и никогда больше не будет иметь с ним дела.

— Уже нет, — ответил Николаус.

Линнея пристально посмотрела на него. Врет? Она с трудом подавила желание прочесть его мысли.

— Но когда-то я был одним из самых правоверных его членов. Тогда, как и сейчас, Совет контролировал использование магической силы. Но его основной задачей было отыскивать, оберегать и обучать Избранных. Пророки предсказывали, где следует ждать их появления. Энгельсфорс был одним из таких мест. И мне поручили найти Избранника. Он должен был появиться в следующий период магической активности.

— И когда это случилось, — сказала Мину, — как вы смогли его узнать?

Николаус потупился.

— Это была моя дочь, — пробормотал он.

Линнее показалось, что она ослышалась.

— Ваша дочь? — переспросила она.

— Матильда. Она была нашим третьим ребенком. Два первых родились мертвыми. Мы души не чаяли в Матильде. Она была умной, с сильным характером. И Хедвига, и я были ведьмами от природы, и скоро выяснилось, что у Матильды тоже есть магический дар. Но в полной мере ее силы раскрылись, когда ей исполнилось пятнадцать. Мы боялись выпускать ее из дому, потому что у нее были видения и она могла творить чудеса. Однажды она вызвала ливень у себя в спальне. Мы не могли допустить, чтобы нечто подобное произошло прилюдно. В те времена люди боялись ведьм.

Линнея посмотрела на Николауса и попыталась представить его отцом семейства, священником, живущим в семнадцатом веке. К ее удивлению, это получилось легко, без напряжения.

— Однажды мы нашли Матильду за забором усадьбы, замерзшую и грязную. Она бредила, говорила что-то про кроваво-красную луну, про лес, где она ходила и увидела свою судьбу. Мы сообщили об этом Совету, оттуда прислали людей, и после нескольких… испытаний они подтвердили, что Матильда — Избранница.

Сознание Линнеи случайно подслушало одно из воспоминаний Николауса. Крик девушки… Кровь на каменном полу… Линнея тут же закрылась — нет, она не хочет этого знать, не хочет видеть.

— Значит, они проверяли ее? Как директриса, когда она брала на анализ наши волосы? — спрашивает Мину, и Линнее хочется убить ее за то, что она так наивна.

— С тех пор Совет усовершенствовал свои методы, — сказал Николаус. — Раньше они были более… примитивны. Я должен был вмешаться уже тогда. Но я был слеп. Думал, что все делается для блага человечества. Для блага самой же Матильды. Ее магические силы становились губительны для нее.

Казалось, Николаус пытается оправдаться.

— Что вы имеете в виду? — спросила Мину.

— Вы, конечно, слышали, что у каждой ведьмы есть свой магический элемент, — продолжил Николаус. — Но Избранным подвластны все элементы. Все шесть.

— Почему директор нам об этом не сказала? — спросила Мину.

— Возможно, у нее есть основания скрывать это от вас, а может, Совет просто об этом забыл. Кстати, последнее меня бы нисколько не удивило.

— Все шесть магических элементов одновременно — от такого запросто можно взорваться! — говорит Ванесса.

На лбу у нее так и осталась грязная полоса в том месте, где она вытерла лицо рукой.

— Теоретически да, — соглашается Николаус. — Но вы сами знаете, что у Избранника есть магическая защита, которая бережет его силы и охраняет его от взглядов демонов. И все же это тяжкая ноша. Совет утверждал, что поможет Матильде справиться с ней, и я согласился.

— Но ведь могли и не соглашаться, — возразила Линнея.

— Да, — кивнул Николаус. — Я сделал свой выбор. Это будет мне вечным укором.

Горькие мысли Николауса так сильны, что пробивают защиту Линнеи. К тому же когда о вечности говорит человек, живущий четыре столетия, его слова приобретают совсем иной оттенок.

— Однажды ночью я проснулся от ощущения беды. В кровати Матильды не было. Я нашел ее в лесу, в том месте, куда она обычно ходила, будучи еще ребенком. Она была еле живая, чувствовала себя еще хуже, чем после ночи с кровавой луной. Я отнес ее домой и уже тогда почувствовал: с ней что-то не так. А когда она пришла в себя, я понял это наверняка. Ее магические силы иссякли.

— Как иссякли? — быстро переспросила Ида.

— У нее их не осталось.

— Значит, это возможно? Можно избавиться от своих магических сил? — сказала Ида.

Линнея бросила на нее раздраженный взгляд. Ни для кого не секрет, что Ида мечтает выйти из Круга Избранных. Как всегда, думает только о себе.

— Да, но я не знаю, как это произошло. Матильда не рассказала этого ни Хедвиге, ни мне. Только сказала, что это для общего блага, что у нее не было сил бороться. Потом появились посланцы Совета…

Николаус замолчал. Посмотрел на свои руки.

По спине Линнеи пробежал холодок. Она не знала точно, что произошло, но прошла с Матильдой ее путь к смерти. Другие девочки тоже пережили это — в своих снах.

— Я был глупец, — продолжил Николаус тихо. — Я должен был защитить ее, спрятать. Вместо этого я выдал ее в руки Совета. Они обвинили ее в том, что она подвергла мир смертельной опасности. Матильда сказала, что после нее родятся Избранные, которые будут сильнее ее, они победят демонов раз и навсегда. Но Совет решил, что она предала их дело. А предательство, по мнению Совета, — самый страшный грех…

Николаус замолчал.

— В то время в стране велась активная охота на ведьм. Хотя из осужденных настоящими ведьмами были только те, от кого хотел избавиться Совет. И вот Совет устроил так, что Матильду привлекли к суду. Якобы она научилась колдовству у Сатаны. И суд признал ее виновной.

Страдание Николауса было безмерно, и Линнее приходилось прикладывать все свои силы, чтобы закрыться, защититься от него.

— Я знал судью много лет, он был моим однокашником, потом занимал высокий пост в Совете. Но остальные члены суда этого, конечно, не знали. Я просил его пощадить Матильду. Он обещал оставить ей жизнь, если она признается… Мы с женой понадеялись на него…

Голос Николауса прервался.

— Обычно осужденным отрубали голову, а потом сжигали тело на костре. Но Матильду сразу повели к куче дров и привязали. Я подошел к ней и сказал, что, если она признается, ее помилуют. Она послушалась меня. Помню свое облегчение. Потом судья кивнул палачу, и я думал, что дочь сейчас отпустят. Но палач поднес к дровам горящий факел.

Слезы лились по щекам Николауса. Линнея едва могла дышать.

— Я бросился к костру. Стражники схватили меня и крепко держали. Но они не смогли удержать Хедвигу. Она бросилась прямо в пламя. Их крики…

Николаус спрятал лицо в ладонях. Линнея почувствовала запах дыма. И не знала, то ли это плод ее воображения, то ли воспоминания Николауса.

— Той же ночью я открыл Книгу Узоров и спросил, как мне искупить свою вину и как отомстить. Книга ответила на оба моих вопроса. Она сказала, что я должен жить и помогать следующим Избранникам, чтобы исправить совершенное мной предательство. Но для такой сильной магии требовалась большая жертва.

Николаус вытер слезы и продолжал:

— Матильду и Хедвигу нельзя было хоронить в освященной земле. Одна — ведьма, другая — самоубийца. Но я подкупил палача, и он отдал мне их останки. Книга приказала похоронить Матильду в лесу, в том месте, где она потеряла свою магическую силу. Это место вы теперь называете Болотные копи. Кости жены я спрятал. На казни Матильды присутствовали самые высокие чины Совета. Они задержались в Энгельсфорсе — решили провести совещание, собрались в церкви… Тут я запер двери и поджег церковь… Здание было деревянное и быстро сгорело дотла. Я начертил вокруг него круги и продлил свою жизнь за счет жизни каждого погибшего в огне члена Совета. Потом поджег свою усадьбу и инсценировал собственную смерть. Те кости, что были положены в могилу с моим именем, принадлежали моей жене.

Линнея вспомнила слова, сказанные директрисой год назад: «Церковь и дом священника сгорели в 1675 году, тогда же были уничтожены многие важные документы».

— Директриса рассказывала нам о пожаре, — сказала Мину.

— Я знаю. Если помните, я стоял тогда под дверью и все слышал. Однако вряд ли Совет до сих пор помнит, что его члены погибли в том огне. По крайней мере, это точно не известно рядовым его членам, таким как Адриана.

— Разве такое можно забыть? — удивилась Мину. — Ведь это трагедия для всей организации.

— Может, потому и забыли, — вмешалась Линнея, глядя на Николауса. — Те, кто обладает властью, не любят думать о том, что они тоже уязвимы.

— Ты права, — подтвердил Николаус. — Совет не может потерять лицо. Он старается казаться всезнающим и всесильным. Неудача с Избранницей уже сама по себе сильно била по его репутации. А тут еще пожар… Конечно, я прятался от Совета, но во время странствий до меня доходили разные слухи. Новое руководство Совета постаралось замять скандал. Те, кто помнил его, молчали, понемногу старели и умирали. Пророчество об Энгельсфорсе мало-помалу превратилось в одно из многих пророчеств. Думаю, именно поэтому Совет оказался не готов к вашему появлению. Они просто все забыли.

Линнея вспомнила, как в прошлом году прочитала мысли директрисы и вдруг поняла, что Адриана знает гораздо меньше, чем пытается показать.

— А что стало с вашей памятью и что произошло у могилы? — спросила Мину.

— Человек не предназначен жить столько, сколько живу я, — сказал Николаус. — Я знал, что постепенно моя память будет слабеть. И я забуду свое предназначение. Книга научила меня, как заколдовать могилу, чтобы однажды вернуть себе память. Остальные воспоминания я хранил у своего фамилиариса, в надежде, что, когда время придет, он покажет мне дорогу к нужному месту.

— То есть вы как бы сделали резервную копию самого себя и оставили на хранение здесь, в Энгельсфорсе? — спросила Ванесса. — И потом магия типа перезагрузила ваш мозг?

Тень прежней неуверенности мелькнула во взгляде Николауса, когда он ответил:

— Я не очень понимаю твои слова, но, да, наверно, скопировал и сохранил…

— А что вы делали эти четыреста лет? — поинтересовалась Линнея.

— Бродил по Земле, смотрел, как мир сменяется войной. Я всегда носил с собой этот серебряный крест, и он хранил меня. Иногда у меня случались озарения, и я вспоминал прошлое, свои преступления. В такое время я острее ощущал окружающих меня людей, перенимал новые привычки и обычаи, учился новому языку. Потом снова наступали периоды забвения. Несколько раз я возвращался в Энгельсфорс, чтобы оставить послания самому себе. Одно из них лежало в той банковской ячейке.

— Но… — вмешалась Мину, и Линнея почти зримо представила себе, как шестеренки ее мозга отчаянно крутятся, пытаясь решить неразрешимую задачу. — Когда вы писали письмо себе самому, вы все помнили, но боялись, что забудете снова. Почему же вы тогда сразу не пошли и не открыли могилу?

— Вот именно, — подтвердила Линнея. — Было бы гораздо проще для всех, если бы вы все вспомнили, уже тогда, когда мы прошлой осенью впервые собрались вместе.

Николаус отвернулся:

— Не знаю.

— Значит, вы все остальное вспомнили, а это — нет? — спросила Линнея.

Николаус в упор посмотрел на нее:

— Да, этого я не знаю. Но главное сейчас, что и вы, и я знаете, кто я на самом деле. Я предал дочь и жену. Я хладнокровно убил людей, предпочтя месть прощению. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь искупить мои грехи.

Вид у Николауса был несчастный, и Линнея поняла, почему он так не хотел раскапывать могилу. Он подсознательно хотел избавить себя от потрясения.

— Я очень сочувствую вам, — сказала Линнея. — И мне жаль, что вам пришлось все это снова вспомнить.

— Вы правы, мои воспоминания очень тягостны, — вздохнул Николаус. — Но я предпочитаю свет мраку, хотя свет безжалостен. Воспоминания болезненны, но я рад, что у меня восстановилась память. Моя возлюбленная Хедвига. Матильда.

Линнея кивнула и отвернулась. Она могла бы сказать то же самое об Элиасе.

— Я думаю, она простила вас, — сказала Анна-Карин. — Я имею в виду вашу дочь, Матильду. В самую первую ночь, у старой шахты, она сказала, что мы можем вам доверять.

— Не знаю, заслуживаю ли я прощения, — сказал Николаус.

Во время своего рассказа он все больше слабел, и теперь казалось, вот-вот потеряет сознание.

— Боюсь, мне нужен отдых, — проговорил он.

— Спасибо, — сказала Мину. — Спасибо, что рассказали.

— Я потерял ваше расположение, — сказал Николаус.

— Ничего не изменилось, — сказала Анна-Карин. — Мы знаем, кто вы. И относимся к вам так же, как раньше.

 

14

Ванесса открывает глаза и видит птицу.

Сначала она думает, что это сон, но потом понимает, что птица действительно сидит на тумбочке и смотрит на нее.

Это лазоревка, одна из немногих птиц, которых Ванесса знает. Голубая шапочка и белая головка с черной полоской на уровне глаз. Грудка желтая, как у цыпленка.

Ванесса сонно махнула рукой в сторону открытого окна, в надежде, что птица поймет и улетит.

— Кыш!

Лазоревка наклонила головку набок и продолжала сидеть, глядя на Ванессу темными глазками. Ванесса вздохнула. Ей совсем не улыбалась мысль начинать день с охоты на шальную птицу, которая обгадит ей все вещи.

Повернувшись на спину, Ванесса принялась разглядывать потолок. Ей удалось поспать не больше двух часов.

Вернувшись домой ночью, она хотела залезть в душ, но побоялась перебудить всю квартиру. Насколько смогла, она оттерла грязь полотенцем, но сейчас чувствовала себя немытой и потной, в голову лезли ночные кошмары. Могила. Рассказ Николауса. Обрывки снов, которые Ванесса видела год назад и которые, как оказалось, были воспоминаниями Матильды.

И тут же другая — не магическая, а вполне будничная боль, с которой ей пока не удалось справиться.

У меня был секс с другой девчонкой.

К горлу Ванессы подкатила тошнота, и она поспешно села в кровати. Птица взлетела к потолку, стукнулась об лампу, метнулась к открытому окну и вылетела на улицу.

У меня был секс с другой девчонкой.

Ванесса ждала слез, но их не было. Вспомнилось, как на уроке географии учитель рассказывал про высыхающее русское море, которое когда-то было одним из самых больших в мире, а теперь превратилось в лужицу посреди пустыни.

Лужица посреди пустыни. Вот кто она теперь.

Ванесса подошла к шкафу и открыла его. На глаза ей попалась светло-желтая футболка, в которой она любила спать. Футболка Вилле. Ванесса развернула ее. На груди майки был полустертый принт: бутылка кетчупа и хот-дог пожимают друг другу руку.

Разглядывая майку, Ванесса прислушивалась к себе. Взять, что ли, ножницы и изрезать футболку на куски? Или сжечь ее? Или совершить над ней какой-нибудь кровавый магический ритуал? Конечно, на Вилле надо наложить страшное заклятие. Пойти в «Хрустальный грот» и, подкупив Мону Лунный Свет, выведать у нее, как это делается. Утыкать иглами вуду гадкого мишку, которого Вилле ей подарил. Или сделаться невидимой, проникнуть к нему в комнату и разгромить ее. Или рассказать Никке о делишках Вилле и Юнте…

Но мысли о мести не вдохновляют Ванессу. Зато вспоминаются тапочки, которые так и остались валяться у Вилле под кроватью.

Ванесса не хочет оставлять у Вилле свои тапочки. И свой любимый блеск для губ. Может, купить новый блеск? Или попросить его занести тот? Нет, уж лучше купить новый. Только бы не встречаться с Вилле. Ванесса не хочет с ним больше никогда встречаться. А вдруг такой блеск для губ больше нигде не продается и этот единственный во всем мире тюбик лежит дома у мерзкого подонка Вилле, а Ванесса не может получить его обратно.

Слезы подкатили так внезапно, что Ванесса даже не успела понять, что плачет.

— Несса, будешь омлет?

Ванесса обернулась — в дверь заглядывала мама.

— Ой, девочка моя… — Мама осеклась, увидев лицо Ванессы.

Лужица в пустыне переливалась через край, превратившись в океан соленой воды.

Мама вошла и закрыла за собой дверь. Она так и стояла, протянув руку к Ванессе, словно хотела ее погладить, но не решалась.

— Что у тебя случилось?

И тут, наплевав на свою гордость и на то, что она дает маме повод произнести свое знаменитое «а что я тебе говорила», Ванесса все ей рассказала. Время от времени ей приходилось останавливаться, чтобы набраться сил и воздуха для дальнейшего рассказа.

Мама обняла ее. И не выпускала долго-долго, а Ванесса зарылась лицом в мамин халат и тоже обняла ее.

— Маленькая моя, — говорила мама. — Маленькая моя.

— Я не хотела тебе ничего говорить, потому что ты ведь и так Вилле не любишь, — всхлипывала Ванесса.

Мама гладила ее по волосам.

— Девочка моя, — сказала мама, и голос у нее был такой, будто она и сама вот-вот заплачет. — Ты же знаешь, мне можно все рассказать.

Ванесса подумала про Никке и женщину в полицейской машине. Сейчас был подходящий момент, чтобы о них рассказать. Но тогда Ванесса и мама поменяются ролями. И утешать уже придется Ванессе. И Ванесса промолчала. Возможно, это было эгоистично, но она чувствовала себя маленькой и испуганной и ей хотелось, чтобы мама была мамой.

* * *

При ярком свете лампы в ванной Мину посмотрела на свои руки и констатировала, что под ногтями до сих пор черно. Как она их ни терла щеткой, отчистить грязь до конца не удалось.

И как Мину ни старалась, она не могла до конца понять все происшедшее ночью.

Открыв кран и выдавив жидкое мыло на щетку, она снова начала тереть руки.

Ночью ей снились сны про Николауса и Матильду.

Прошлая Избранница вдруг стала для Мину реальным человеком, а не просто мистическим существом, которое навещало их в снах и говорило с ними через Иду.

А еще Мину поняла, что Матильда была ужасно одинока. В пятнадцать-шестнадцать лет на нее свалилась ответственность за весь мир. Сейчас Избранниц по крайней мере пятеро и они могут помогать друг другу.

В голове Мину крутились слова «охота на ведьм». Старинные гравюры из учебника вдруг ожили и стали историей конкретных людей. Это действительно было. Здесь. В Энгельсфорсе.

Мину до сих пор помнит, как проснулась с запахом дыма в волосах. Во сне она была в темнице вместе с Матильдой. Ехала с ней в повозке, связанная по рукам и ногам. Была вместе с ней осуждена на смерть.

Сожжена заживо.

Руки болели после ночной работы, но Мину с ожесточением терла ногти щеткой. Пальцы покраснели, однако грязь из-под ногтей так и не вымывалась.

Ночью они получили ответы на многие вопросы, но количество новых вопросов выросло.

Что случилось в ту ночь, когда Матильда лишилась своих магических сил? Почему в этот раз появилось семь Избранных вместо одного? Знала ли Матильда, что так будет? Не поэтому ли она сделала то, что сделала? Ноша, которую она несла, была слишком тяжела для одного человека. Но почему Избранных в этот раз семеро, если магических элементов шесть?

Мина терла и терла руки щеткой.

Матильда умерла, не успев остановить апокалипсис. Почему же демоны тогда не захватили мир? Почему битва была перенесена в будущее? И если их теперь осталось только пятеро, имеют ли они шанс победить?

Мину не могла избавиться от чувства, что Николаус что-то скрывает.

Выйдя в коридор, Мину наткнулась на маму. Мама была в старом красном халате, который носила с незапамятных времен.

— Через пару недель приезжает Бахар. Возможно, с ней будут Ширин и Дарья, — радостно объявила мама.

Мину эта новость не очень обрадовала. Она, конечно, любит тетю и сестер, но их присутствие бывает ужасно утомительно. А ей сейчас и так переживаний хватает.

— А разве Дарья не в Лондоне?

— Нет, она дома, работает практикантом в каком-то рекламном бюро. Но Бахар надеется, что весной она поступит в юридический. Или медицинский. Или станет Генеральным секретарем ООН.

Мама закатила глаза к потолку. Мину рассмеялась. У Бахар и ее мужа Реза всегда были наполеоновские планы в отношении дочерей.

— Собирайся, а то в школу опоздаешь, — сказала мама и скрылась в спальне.

Мину спускается по лестнице, берет рюкзак и выходит на улицу. Солнце бьет прямо в глаза, и, только надев темные очки, Мину замечает стоящую на тротуаре рядом с домом Анну-Карин.

— Привет, — говорит она Мину, и они вместе идут по направлению к школе. На Анне-Карин черная широкая футболка и, несмотря на жару, на поясе завязана толстовка, как будто надвигается неожиданное похолодание. На ногах — кроссовки. Как ей только не жарко! Даже Мину ходит в сандалиях, хотя обычно стесняется выставлять свои гигантские лапищи напоказ.

— Тебе удалось поспать?

— Не очень.

За распущенными волосами не видно лица Анны-Карин, но Мину чувствует: ее что-то беспокоит.

— Я думала про Совет… В прошлом году директриса сказала, они начали расследовать мои нарушения…

Она замолкает. И Мину вдруг понимает: история, рассказанная Николаусом, напугала Анну-Карин.

Мину хочет сказать, что теперь людей на костре не сжигают, но тут ей вспоминается то, что члены Совета сделали с директрисой.

— Это было в семнадцатом веке, — все же говорит она, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно убедительнее. — К тому же мы уже почти год ничего не слышали ни про какое расследование.

— Ну да, — соглашается Анна-Карин, хотя и не очень уверенно.

— И ты не одна, — добавляет Мину. — Мы тебя в обиду не дадим.

 

15

Придя в школу, Мину и Анна-Карин сразу направляются в комнату вахтера.

На стук никто не открывает. Комната заперта. И хотя ничего странного в том, что Николаус остался дома, нет, Мину начинает беспокоиться. Может, не стоило его вчера оставлять одного?

Видимо, Анна-Карин чувствует то же самое, потому что сразу достает мобильный и звонит.

— Не отвечает, — говорит она, опуская телефон.

— Думаю, ему просто хочется побыть одному.

Анна-Карин кивает. Они стоят молча несколько секунд.

— У тебя есть ключ от его квартиры? — спрашивает Анна-Карин.

— Да, если до вечера не объявится, пойдем к нему.

— Ага, просто проверим, все ли у него в порядке.

— Ну да.

Первый урок — химия. Учительница еще не пришла, и весь класс стоит в коридоре возле закрытого кабинета. Пробормотав что-то про туалет, Анна-Карин исчезает.

Мину ставит рюкзак на пол.

Уголком глаза она смотрит на новенького. Виктор стоит в стороне и читает, не замечая влюбленных взглядов, которые на него бросают Ханна А. и Ханна Х. Да и не только они. Почти все девочки, проходящие по коридору, поглядывают на юношу с интересом.

Новый ученик в Энгельсфорской гимназии — редкость, а такой, как Виктор, — вообще чудо природы. Он кажется пришельцем из другого мира. Как если бы кто-то посадил экзотическую орхидею в еловом лесу. Мину смотрит туда, где толкаются и ржут Эрик, Кевин и Робин, и думает, как долго продержится здесь эта орхидея.

Она снова переводит взгляд на Виктора и с удивлением видит, что он ей улыбается.

— В тот день возле усадьбы я вел себя глупо, — говорит он. — В качестве оправдания я мог бы сказать, что вы с другом подошли в неудачный момент. Но я лучше не буду оправдываться, а просто попрошу прощения.

Мину в растерянности думает только о том, куда бы спрятать свои огромные ноги. И роскошные новые прыщи на лбу.

— Все в порядке, — бормочет она.

— Не хочу ругать Энгельсфорс, это наверняка замечательный город, но решение было принято так скоропалительно. Я имею в виду, решение о переезде, и в тот момент, когда вы подошли, я как раз понял, какой это для меня будет… — он замялся, подыскивая слова, — какими это мне грозит изменениями.

— Конечно, ты оставил в Стокгольме друзей. И вообще, Энгельсфорс — не Стокгольм. Не подумай, будто я плохо отношусь к Стокгольму, нет, — затараторила Мину, чувствуя, что опять начинает болтать без умолку, как сумасшедшая. — Я всегда хотела жить в Стокгольме. У меня там родственники. Если бы я переехала в Стокгольм, мне тоже было бы трудно, но, наверно, более приятно. Если ты понимаешь, что я имею в виду.

Мину не знает, куда девать глаза, и тут ее взгляд падает на книгу, которую держит Виктор. Потрепанное карманное издание ее любимой книжки — «Тайная история»[7]The Secret History — роман американской писательницы Донны Тартт (1992).
, только по-английски.

— Нравится? — кивает она, указывая на книгу.

— Я очень люблю это произведение.

Когда-то Мину думала, что человек, читающий хорошие книги, не может быть плохим. Эту иллюзию развеял Макс, который, несмотря на свой прекрасный вкус в отношении книг, был психопатом и оружием в руках демонов. И все-таки Мину не могла не оценить выбор Виктора.

— Я тоже, — сказала она. — Но я не читала его по-английски.

— Я всегда читаю романы на языке оригинала, — произнес Виктор, и на долю секунды вид у него стал такой же высокомерный, как тогда возле усадьбы. — Иначе многое теряется. Перевод создает ненужные преграды между тобой и текстом.

— Ясно, — сказала Мину. — А ты много читаешь?

Виктор хотел было ответить, но тут что-то пролетело в воздухе и стукнуло его по спине. Учебник химии.

Виктор не обернулся. И только еще ближе наклонился к Мину.

— Это один из трех неандертальцев? — спросил он.

Мину кивнула. Кевин ржал, глядя на них. Робин и Эрик не обратили внимания на происшедшее.

— Добро пожаловать в Энгельсфорс, — сказала Мину.

Виктор кивнул. Открыл книгу и прочитал на первой странице имя Кевина.

— Слышь, ты, голубой! — заорал Кевин.

Виктор обернулся к нему.

— Ты что-то хочешь мне сказать, Кевин? — спросил он и улыбнулся.

Обе Ханны прыснули. Виктор подошел к Кевину и отдал ему книгу:

— Ты, наверно, забыл, что мы на втором курсе гимназии. А бросаться книжками — это…

— Слышь, ты, стокгольмец, ты чё из себя корчишь? — опять заорал Кевин и обернулся к Эрику и Робину за поддержкой. Но те уже ушли в другой конец коридора. Вид у Кевина стал неуверенный. И Мину на какое-то мгновение стало его жаль. Первую скрипку в этой тройке всегда играли Эрик и Робин, Кевин был только орудием, которое они направляли по своему усмотрению. Если бы он не был им полезен, они наверняка бы над ним издевались.

Кевин заметил взгляд Мину:

— А ты чё на меня пялишься?!

Жалость Мину как рукой сдуло. Виктор посмотрел на Кевина с неудовольствием.

— Чё, не понравилось, что я твою бабу обидел? — спросил Кевин Виктора.

— Либо я голубой, либо Мину моя девушка, — ты уж как-нибудь разберись в том, что говоришь.

Кевин облизал передние зубы и выплюнул на Виктора кусок снюса[8]Измельченный увлажненный табак, который помещают между верхней (реже — нижней) губой и десной на длительное время.
. Коричневый ошметок упал на пол, оставив на светлых брюках Виктора грязный след.

Склонив голову набок, Виктор посмотрел на Кевина, но тут появилась учительница химии Инесса. Быстрыми шагами она подошла к классу, отперла дверь и впустила учеников в кабинет.

Инесса — одна из лучших учителей гимназии. Ростом от горшка два вершка, но ребята уважают ее за энергичность. Вот и сейчас, едва войдя в класс, она начала раздавать листочки с описанием лабораторной работы.

— Сегодня вы работаете с жидким кислородом. Не забудьте правило КВВ, которое означает, что вы льете Кислород В Воду, а не наоборот.

Все надели халаты, защитные очки и взяли приборы. Мину оказалась в одной группе с Анной-Карин и Леваном.

Только Мину взяла пробирку с жидким кислородом, как раздался крик.

Все обернулись.

Обе Ханны бились в истерике, но громче всех вопил третий член их группы. Кевин.

— Оно брызнуло! — кричала Ханна А. — Прямо на Кевина!

— КВВ долбаное! Я все делал правильно! — орал Кевин.

— Я видела! Он сделал правильно! — кричала Ханна А.

Ханна Х. ничего не говорила и только ойкала.

Инесса подбежала к Кевину, схватила его и подтащила к водопроводу. Она включила душ так сильно, что Кевин в одно мгновение вымок до нитки.

Мину оглядела класс. Вид у всех был ошарашенный. Нет, пожалуй, не у всех. Виктор стоял в углу класса и, как ни в чем не бывало, продолжал делать лабораторную. На губах его играла довольная усмешка.

* * *

— Бедный Кевин! — вздохнула Фелисия, ставя свой поднос напротив Иды, рядом с Робином. — Кошмар какой!

Ида насадила на вилку несколько зерен кукурузы. Фелисия ужасно ее раздражала. Сегодня она намалевала глаза тенями, накрасила ресницы и еще напялила одну из своих «симпатичных маечек».

— Я думаю, это не опасно, — сказал Эрик, поглаживая под столом колено Иды. Ида сделала вид, будто ничего не заметила.

— Все равно, — настаивала Фелисия, беря хлебец с подноса Юлии. — А вдруг ему ампутируют руку и придется всю жизнь ходить с жуткой пластмассовой конечностью. Может, этот кислород будет ему разъедать руку все больше и больше. Такое бывает, я слышала.

— У тебя, похоже, пятерка по химии, — хмыкнула Ида, остальные засмеялись.

Фелисия замолчала и принялась крошить хлебец.

— Хорошо хоть у Кевина есть настоящие друзья, — снова заговорила она, улыбаясь Робину.

— Чем можем — поможем, — сказал тот, отвечая на ее улыбку.

— Иногда я жалею, что я не парень, — сказала Юлия. — Девчонки так дружить не умеют.

Ида хотела ответить, но тут во рту у нее стало сухо, отчаянно заболела голова, запахло горелым.

Она вдруг почувствовала, как чужая сила пытается проникнуть в нее, овладеть ею. Теперь Ида знала, кто это.

Матильда.

Нет, нет! Только не здесь! Не сейчас!

Зажмурившись, Ида напрягалась изо всех сил, стараясь защититься. С большим трудом на этот раз ей удалось не подпустить к себе Матильду. Борьба продолжалась всего несколько секунд.

За столом воцарилась тишина. Все смотрели на Иду.

— Что с тобой? — спросила Юлия, стараясь говорить участливо, но в голосе ее слышался страх. — У тебя что-то болит?

— Немножко голова заболела, — ответила Ида и сбросила руку Эрика со своего колена.

* * *

Линнея с трудом протиснулась мимо первокурсников, куривших возле школьной калитки. Какие же они еще маленькие. Хотя, глядя на себя в зеркало, Линнея тоже удивляется: выглядит совсем молодо, а ощущает себя уже столетней старухой.

Сегодня на улице чуть прохладнее. Приятно еще не стало, но стало хотя бы менее неприятно. Линнея пошла в сторону центра.

Она шла, прячась от солнца в тени домов. Достала из пачки последнюю сигарету, закурила. Возле «Галереи» остановилась.

Скамья, на которой часто сидел ее отец, пустовала. Рядом тоже никого не было видно. Только две вороны дрались за кусок колбасы.

Линнея вошла в «Галерею» и поискала отца в кафешке «Sture & Co». Тоже нет. Возвращаясь к выходу, девушка прошла мимо «Хрустального грота». На витрине висело объявление про инвентаризацию, но из-за двери тянулся душный запах благовоний.

На улице Линнею ослепило солнце. Впереди в ряд шли три мамаши с колясками, и Линнее пришлось прибавить шагу, чтобы их обогнать. Она спиной чувствовала взгляды, которыми они оценивали ее одежду, косметику, ботинки, прическу. Наверно, думали, не дай бог, их детки, когда вырастут, станут такими, как она.

В другой раз Линнея бы остановилась и тоже на них посмотрела, чтобы не выпендривались, но не сегодня. Сегодня у нее другие дела.

Вчера, после рассказа Оливии, Линнея уже ходила по этому маршруту. «Галерея», магазин винно-водочных напитков, парк. Бермудский треугольник алкоголиков Энгельсфорса.

Если она найдет здесь отца, значит, Оливия обозналась. Линнея почти хотела этого.

Слишком много раз она видела отца «трезвым». Слишком много раз надеялась и обманывалась в своих надеждах. Когда в восьмом классе он стал пить не просыхая и ее принудительно отправили в детский дом, она решила больше никогда не надеяться. Не верить, если он будет говорить, что «завязал».

С тех пор как социальные службы выделили ей квартиру, она стала строить собственную жизнь. Без него. Боясь только одного: как бы он опять не заявился к ней с неловко завернутым подарком и обещанием, которое сдержать не сможет. Но уж если этого не миновать, она хочет, по крайней мере, подготовиться.

Линнея в последний раз затягивается сигаретой и отбрасывает окурок в сторону. Она стоит возле заколоченной двери кафе «Monique».

Возле винно-водочного магазина сидит разомлевший от жары Мешок. Время от времени он бросает взгляд на двери магазина. Линнея не уверена, видит ли он ее. Хотя, если бы увидел, наверняка бы заорал, что дочка Бьерна не здоровается, совсем зазналась и не узнает отцовских друзей.

Линнея осторожно пытается прочитать, какие мысли бродят в голове Мешка. Он беспокоится. Кого-то ждет, кого именно — понять невозможно, мозг Мешка слишком разрушен алкоголем.

Вскоре двери магазина открываются и показывается скрюченная фигура Дорис. Она толкает перед собой ходунки, в корзинке которых перекатываются бутылки. Мешок поднимает вверх палец и думает про бутылку водки, которую, как он знает, купила Дорис.

Линнея уходит. Она идет мимо секонд-хенда Ингрид, где иногда подрабатывает, получая в качестве зарплаты старые ткани и вещи, которые она потом перешивает себе. Покупателей у Ингрид немного, поэтому выбор у Линнеи большой. В прошлый раз ей дали за работу целый ворох черного тюля, Линнея уже придумала, что будет из него шить.

Вот дом, где раньше была библиотека. Двери распахнуты настежь, внутри что-то делают строители в синей униформе. Они громко разговаривают, пытаясь перекричать отбойный молоток. Окна здания затянуты бумагой.

Линнея идет к парку. Уже издали она видит на скамейке две фигуры. У одного мужчины в руках приемник, и он то уменьшает, то увеличивает громкость, слушая бесконечную сводку погоды в районе Скагеррака[9]Скагеррак (Skagerrak) — пролив между норвежским побережьем Скандинавского полуострова и полуостровом Ютландия.
.

— Выключи это дерьмо! — срывающимся фальцетом орет его напарник, хватает радио и швыряет его на землю. Владелец приемника издает гневный вопль. Сердце Линнеи замирает, но потом она видит заросшее лицо мужчины, синеватого оттенка руки.

Бьёрна Валина здесь нет.

 

16

«Звездочки спят, и ты засыпай…»

Ванесса допевает колыбельную и замолкает. Мелвин наконец заснул.

Она уходит не сразу. Сидит, слушая его посапывание. Смотрит на пингвина, которого братишка крепко обнимает во сне. Вспоминает, как прошлой зимой не видела его несколько месяцев. Думает, какой глупой была, что вот так взяла и ушла из дому. Больше она никогда не причинит Мелвину боль. Не разрушит его мир, рассказав маме про Никке.

Слезы жгут глаза, и Ванесса тихонько встает, стараясь не разбудить Мелвина. Еще не хватало, чтобы он проснулся и увидел, что она плачет.

Ванесса на цыпочках выходит в кухню.

— Все в порядке? — спрашивает мама, продолжая решать судоку.

— Спит.

— Посмотрим, сколько это продлится, — улыбается мама.

Ее светлые волосы давно не мыты, вид усталый. «Но она все равно очень красивая, — думает Ванесса. — Она могла бы себе найти мужа гораздо лучше Никке. Запросто».

— О чем думаешь? — спрашивает мама.

— О том, какая ты красивая, — отвечает Ванесса и тут же жалеет о сказанном — мама просияла от ее слов, и Ванесса почувствовала, что вот-вот опять заревет. Но тут щелкнул замок входной двери.

Открыв посудомоечную машину, Ванесса занялась грязной посудой, которая громоздилась на столе и в раковине.

— Фу, ну и денек сегодня, — говорит Никке, входя в кухню.

Мама целует его, а внутри у Ванессы все переворачивается. Еще неизвестно, где он сегодня шлялся.

— Бедняжка, как ты поздно! У тебя совсем измученный вид!

Новые поцелуи. Ванесса старается смотреть только на посудомоечную машину. Пытается уставить на верхнюю полку как можно больше стаканов.

— Я все больше думаю — что происходит с нашим городом, — говорит Никке, доставая из холодильника пиво.

Ванесса холодеет. А вдруг кто-нибудь видел, как они вчера раскапывали могилу, и заявил в полицию?

— Что на этот раз? — спросила мама.

Ванесса превратилась в слух, стараясь двигаться тихо, как мышка.

— Мы получили протокол вскрытия той бабы, психолога. Смерть от электрошока. Черт его знает, как это могло произойти! Хорошо хоть, она одинокая, никто не станет нам задавать лишних вопросов. — Никке с хлопком открыл банку.

— Одиночество — это не «хорошо», — возразила мама.

— Перестань, Яннике, ты понимаешь, что я имею в виду. Настырные члены семьи могут достать кого угодно своими вопросами.

Ванессе становится так противно, что она больше не может молчать. Наружу выплескивается вся злость, все ненависть к Никке. Пусть ее считают гадиной, но она нарушит перемирие.

— Хорошо живется тому, кто думает только о себе.

— Давно тихо было! — говорит Никке, и в его взгляде светится вызов. Но он еще не знает, что она знает. И хочет, чтобы он тоже знал.

— Тебя другие вообще не интересуют. И тебе плевать, что у других людей тоже есть чувства, — говорит Ванесса.

— Пожалуйста, не надо, — просит мама.

Ванесса берет тряпку и тщательно начинает протирать стол и раковину, стараясь успокоиться. Но это не очень получается.

— Бьюсь об заклад, это самоубийство, — говорит Никке, выливает в рот остатки пива из банки и негромко рыгает. — Все знают, что у психологов куча проблем. Потому-то они и идут в эту профессию.

— Ну не все, — тихо возражает мама.

Ванесса бросает тряпку в раковину:

— Еще одно полезное качество — на всех заранее ярлыки навешивать. Раз-два — и всех рассортировал по категориям, очень удобно, правда?

Ванесса надеялась, что Никке начнет на нее кричать и она наконец встретится с ним в открытом бою. Но он только улыбнулся с чувством собственного превосходства.

— Я не сужу заранее, я просто имею большой опыт общения с людьми. И например, сразу сказал, что между тобой и Вилле ничего серьезного быть не может.

Ванесса спотыкается на полуслове. Смотрит на маму.

— Честное слово, Ванесса, я ничего не говорила.

— А он откуда знает?

Никке многозначительно постучал пальцем по своему обручальному кольцу и указал на ее руку.

Ванесса посмотрела на безымянный палец. Тонкая линия незагорелой кожи осталась там, где летом было кольцо. Конечно. Это же очень просто.

То же самое увидела Линнея возле кладбища. Она вовсе не читала мысли Ванессы.

— Может, в следующий раз ты будешь слушать наши с мамой советы.

— Да, особенно твои, — выплевывает Ванесса. — Ты же у нас просто образец.

— Я больше не могу это слушать, — взмолилась мама.

— А кто может?! — кричит Ванесса.

Мама всплескивает руками и выходит в гостиную. Через минуту оттуда раздается звук включенного телешоу. Никке ухмыляется и тоже выходит из кухни.

Ванесса в бешенстве, но она боится дать волю чувствам. Ей нужно подумать. Привести в порядок мысли. Решить, как быть с тайной. Решить раз и навсегда.

Ванесса идет к себе в комнату и слышит звук мобильного. Эсэмэска от Эвелины:

«Как дела? Перезвони мне».

Ванесса рада, что у нее есть Эвелина и Мишель. Они беспокоятся о ней. Но после того, как она сегодня утром рассказала им в школе про Вилле, они одолели ее своей заботой.

— Ждешь его звонка?

Ванесса обернулась и увидела в дверях голову Никке.

— Закрой дверь, гад!

Никке заходит в комнату.

— Осторожнее в выражениях! — говорит он, приближаясь к девушке.

Ванессе хочется отступить, но она не желает демонстрировать Никке свою слабость и остается стоять, скрестив на груди руки.

— Это ты осторожнее. Я знаю твой секрет.

Никке фыркает, обдавая Ванессу кисловатым запахом кофе:

— Что еще за тайна?

В гостиной бурно аплодирует публика на телешоу. Никке стоит вплотную к Ванессе, загораживая своими широкими плечами дверь. Ванессе приходится смотреть на него снизу вверх.

— Я видела вас в полицейской машине. Тебя и твою коллегу. Она мастер по таким делам, да?

— Не понимаю, о чем ты.

Никке отводит глаза.

— Это было не первый раз, — продолжает Ванесса. — И точно не последний. Ты не поэтому сегодня припозднился?

Попадание точно в цель. Никке покраснел как помидор и сразу вспотел, Ванессе даже показалось, что температура в комнате скакнула вверх.

— Ты мерзавец, — тихо продолжила Ванесса. — Как ты можешь так поступать с мамой?

В глазах Никке мелькнула какая-то мысль. Казалось, он колеблется.

В телевизоре играла громкая музыка. Тромбоны и трубы. Никке решился.

— Все это чушь, — сказал он. — У тебя нет доказательств. Яннике тебе не поверит. Она знает, что ты готова придумать что угодно, лишь бы нас поссорить.

— Посмотрим, — сказала Ванесса. Но ее голос звучал не очень уверенно.

— Советую обо всем забыть. Иначе тебе же будет хуже. Тебе больше нет доверия в нашей семье, ясно тебе, маленькая сучка?

Никке оборачивается и застывает на месте.

В дверях стоит мама. Бледная как мел. С огромными пустыми глазами.

— Яннике…

— Господи, какая же я глупая, — говорит мама.

— Яннике, она все придумала, чтобы…

— Как я раньше не понимала, — бормочет мама, глядя в пол.

Она говорит почти беззвучно.

— Ты что, веришь ей? — почти кричит Никке, и его голос эхом отлетает от стен.

Мама поднимает глаза, смотрит на Никке, взгляд ее приобретает решимость.

— Вон, — говорит она.

— Черт, как ты можешь ей верить! — орет Никке.

В соседней комнате просыпается Мелвин. И тоже начинает кричать. Ванесса хочет пойти к нему, но для этого нужно протиснуться мимо мамы и Никке. А Ванесса боится трогаться с места, боится даже дышать.

— Как можно просто так взять и выгнать меня! — кричит Никке.

Мелвин плачет в соседней комнате.

— Я иду к Мелвину, — спокойно говорит мама. — И когда я вернусь, чтобы ноги твоей в квартире не было.

— И куда я должен идти? — спрашивает Никке.

— Найдешь, где переночевать, — отвечает мама. — Или у Паолы есть кто-то кроме тебя? Ты ведь с ней мне изменяешь?

Никке молчит.

Мама выходит из комнаты, и Ванесса слышит, как она успокаивает и укачивает Мелвина.

Никке переводит взгляд на Ванессу, в его глазах — ярость.

— Ты еще пожалеешь, — с угрозой говорит он.

Разворачивается и уходит.

Ванесса стоит и смотрит, как он выходит из комнаты. Стоит до тех пор, пока из прихожей не раздается звук хлопнувшей двери.

Она знает, что еще ничего не решено. Что будет суд, что суд присудит маме и Никке совместную опеку над Мелвином. И опять начнется ад.

Но сейчас ей все это по барабану.

 

17

Анна-Карин сидит на лестничной клетке и ждет Николауса. Лампа погасла, но у девушки нет сил встать и включить ее снова. После раскопок на кладбище мышцы у нее болят так, как еще никогда не болели.

Она, как всегда, пришла заранее. Анна-Карин никак не привыкнет, что в городе все находится рядом. Кроме того, она волновалась и не могла усидеть дома. Николаус целый день не отвечал на телефонные звонки.

Анна-Карин размышляет, не позвонить ли еще раз в дверь, но она звонила уже трижды. Столько же раз она открывала на двери щель для газет и прислушивалась к звукам в квартире. Тишина ужасно беспокоила ее. А вдруг Николаус сидит один в темноте и сходит с ума от воспоминаний? А если он наделает глупостей? Учинит что-нибудь над собой?

Наконец внизу открылась дверь подъезда. Вошла Мину, зажгла свет и вздрогнула, увидев Анну-Карин:

— Фу, напугала!

— Извини.

Мину достает из кармана ключ и крутит его в руке.

— Я звонила несколько раз, — говорит Анна-Карин.

— Нехорошо входить без спроса, но придется, — произносит Мину.

Она отпирает дверь.

На полу прихожей лежит какая-то реклама с надписью: «Позитивный Энгельсфорс». Воздух тяжелый и горячий.

Анна-Карин зажигает в прихожей свет. Занавески задернуты. Папоротник увял на подоконнике.

— Николаус! — осторожно зовет Анна-Карин, пока Мину закрывает входную дверь.

Никакого ответа. Дверь в ванную приоткрыта. Анна-Карин заглядывает туда. Мину идет в кухню и возвращается назад. Качает головой. Они смотрят на закрытую дверь спальни.

— Николаус! — зовет Мину.

Тишина.

Анна-Карин тихонько стучит в дверь спальни. Ждет. Ответа нет. Она нажимает ручку и заходит в комнату.

Здесь воздух еще более спертый, пахнет несвежим постельным бельем. Анна-Карин на ощупь находит выключатель и зажигает свет.

Большой темный куль лежит рядом с кроватью на полу. Анна-Карин испуганно замирает и тут же понимает, что это зимняя куртка Николауса.

Двери шкафа открыты. Все вещи перевернуты, некоторые полки пусты.

Мину подходит к кровати и берет с подушки белый конверт.

— Пожалуйста, можно я? — просит Анна-Карин.

Мину протягивает ей конверт, Анна-Карин вскрывает его и достает из конверта листок линованной бумаги.

Дорогие дети!

Я должен уехать. Причину своего отъезда я пока не могу вам открыть, но придет время, и вы поймете, что я не мог поступить иначе.

Берегите серебряный крест. В нем заключена сильная магия, которая будет вас охранять. Кроме того, мне всегда казалось, что у этого креста есть некое важное предназначение. Возможно, он пригодится вам в будущем.

Я заплатил за эту квартиру за год вперед. Используйте ее по своему разумению. В матрасе спрятаны деньги, которые тоже могут вам пригодиться.

Прошу вас, поверьте: я уехал из Энгельсфорса ради вас. Остаться здесь — значит навлечь на вас беду.

Близятся трудные времена. Держитесь вместе. Доверяйте друг другу. Доверяйте Матильде и Книге Узоров.

Я надеюсь и верю, что смогу вернуться.

Вечно ваш,

Н. Э.

Анна-Карин опускает письмо.

— Что там? — спрашивает Мину.

В голове у Анны-Карин стучат слова письма.

— Что там? — повторяет Мину.

Анна-Карин протягивает ей листок.

Дочитав письмо до конца, Мину переворачивает бумагу, словно ищет продолжение.

— Неужели просто взял и сбежал?.. — говорит Анна-Карин, чувствуя, как горло сжимает невидимый обруч.

Мину смотрит на нее, и Анна-Карин понимает, что именно это и произошло. Николаус сбежал.

Анна-Карин выходит в гостиную. Смотрит на стену, где висит серебряный крест.

— Я позвоню Иде, — предлагает Мину. — Пусть поищет его своим маятником.

— Нет, — говорит Анна-Карин. — Не надо. Его наверняка уже нет в городе. К тому же он не хотел, чтобы его искали.

— Ты веришь тому, что он написал? — спросила Мину. — Что он уехал ради нас?

— А ты веришь? — спрашивает Анна-Карин.

Они смотрят друг на друга.

— Да. Я ему верю.

Близятся трудные времена.

Анна-Карин смотрит на большой черный зонт, стоящий возле входной двери. Этот зонт Николаус держал над Мину и Анной-Карин прошлой осенью, вечером того дня, когда погибла Ребекка. Анна-Карин помнит, как стучал по куполу зонта дождь. Тогда она чувствовала себя под защитой Николауса.

Теперь Николауса нет. Избранницам остается рассчитывать только на себя.

 

18

От кабинета детского и подросткового психолога за километр несет канцелярией. Мы видим тебя! Мы следим за каждым твоим шагом!

Иногда Линнее кажется, что она обречена пожизненно приходить в это помещение. Она ненавидит подростков, которые жалуются на своих родителей. Они не понимают, что те, у кого есть родители, избавлены от необходимости каждую неделю являться сюда и выворачивать наизнанку душу перед чужим человеком, доказывая, что ты не наркоман и не потенциальный самоубийца. Если эти подростки проштрафятся, что им грозит? Подумаешь, выговор от мамы с папой! А Линнею за любую провинность могут лишить квартиры, единственного места, где она может быть самой собой.

Кстати, сегодня у Дианы из социальной службы было запланировано «посещение Линнеи на дому». Звучит так, будто они собираются вместе попить кофе, хотя на самом деле это очередная проверка. Но в последний момент «посещение» было отменено — Диану вызвали разбираться с кем-то по поводу некачественных продуктов.

Вот бы и Якоб отменил сегодняшнюю встречу.

Линнее так хочется поговорить с кем-нибудь про Ванессу, что она боится проболтаться. Но посвящать Якоба в свои отношения с Ванессой ей совсем не хочется, точно так же как не хочется говорить ему про Элиаса. Лучше уж в сотый раз перемалывать одно и то же: про детство, отца и смерть мамы.

Ванесса и Элиас — это ее сокровище, им она не будет ни с кем делиться, хотя владеть этим сокровищем тяжело и больно.

Тут открывается дверь и выходит Якоб:

— А, Линнея! Привет!

Он протягивает руку, Линнея пожимает ее. И вдруг на нее резко наваливается тоска, такая же сильная, как в те дни, когда боль от смерти Элиаса была совсем свежа.

Но это не ее тоска. Это тоска Якоба.

Я не должен был принимать ее сегодня. Следовало отменить встречу…

Линнея отдергивает руку, но мысли Якоба продолжают эхом отдаваться в ее голове.

Линнея идет следом за Якобом в кабинет, стараясь скрыть свое удивление.

— Как прошла первая школьная неделя?

— Супер.

Якоб, похоже, не услышал в голосе Линнеи иронию и просто кивнул головой.

— У тебя больше не было приступов панического ужаса?

— Нет.

Якоб не ответил, и Линнея осторожно заглянула в его мысли, чтобы понять, верит ли он ей.

…Я не могу… чем я могу ей помочь… почему я не взял больничный…

Линнея смотрит на Якоба. Несмотря на загар, его лицо кажется бледным. Вокруг глаз красные круги. Пальцы рассеянно теребят нитку, болтающуюся на отвороте шорт.

…Я должен был понять, что не смогу работать… какой я, к черту, психолог… она умерла… совсем умерла…

— Как вы себя чувствуете? — спрашивает Линнея.

— Хорошо, только немного устал.

Якоб не ожидал вопроса Линнеи, и ей даже не приходится напрягаться, чтобы услышать его следующую мысль.

…Черт, она видит меня насквозь… как в тех кошмарах, когда мне снится, будто пациенты знают, что я думаю…

— Почему тебя интересует мое самочувствие? — спрашивает Якоб, и в его голосе против воли слышатся агрессивные нотки.

— А разве нельзя спросить, как вы себя чувствуете?

Якоб откашливается и пытается вернуться к привычной роли консультанта-психолога.

— Можно, конечно… — Он старается не встречаться с девушкой взглядом. — Просто мне показалось, ты чем-то озабочена. Хочешь мне что-то рассказать?

Но Линнея уже не слышит собственных мыслей.

Ее голова занята мыслями Якоба.

Умерла его коллега, та самая, с которой он изменял жене год назад. И сейчас он думает про то, что должен был ей сказать — и не сказал, должен был сделать — и не сделал, про те часы, которые они проводили вместе и про которые Линнея совсем не хочет ничего знать.

В жизни всех людей есть второе дно. Линнея не задумывалась об этом, пока не научилась читать мысли. С тех пор как она больше узнала о жизни других людей, собственные беды уже не кажутся ей исключительными. Но сейчас она не в силах слушать мысли Якоба.

Она произносит общие слова о страхе перед будущим и несет всякую чушь. Якоб слушает ее вполуха. Только в конце разговора ей удается отключиться от его мыслей.

* * *

Последний урок пятницы, в классе жарко, и Мину с трудом удается сконцентрироваться на том, что говорит Ильва. Ребята смотрят на учительницу пустыми глазами, а она тщетно пытается увлечь их премудростями геометрии. В воздухе висят тяжелые запахи пота и влажной одежды, да еще от Ханны А., сидящей прямо перед Миной, несет резким запахом духов.

Ханна А. откидывается на спинку стула. Мину задерживает дыхание и отодвигается назад.

Ей вспоминается инцидент, происшедший в среду на уроке химии, и то, как кричала Ханна. Виктор с того дня в школе не появлялся. Мину снова подумала про улыбку, которая играла у него на губах во время общей суматохи. Чему он улыбался?

Ильва нарисовала на доске треугольник и повернулась к классу.

— Пожалуйста, потише! — приказала она.

Ее очки вспотели у переносицы.

— Давайте закончим урок на улице! — предлагает Кевин. Раздаются одобрительные возгласы. — Серьезно, давайте! Я угощу вас мороженым. Куплю большой и вкусный стаканчик!

Тут и там слышатся смешки, Ильва вспыхивает. Упирается руками в бока и устремляет испепеляющий взгляд на Кевина. Мину кажется, что Ильва дома перед зеркалом тренируется вселять страх в учеников. Но на Кевина это не действует, и он снова повторяет:

— Правда, пошли на улицу. Здесь так жарко, что думать невозможно!

Ильва переминается с ноги на ногу.

— Завтра суббота, выходной…

— Хватит! — У Ильвы лопается терпение. — Выйди вон из класса!

Она указывает пальцем на дверь. Под мышкой у нее темнеет огромное пятно, по форме похожее на Гренландию.

— Он ничего плохого не сделал! — вступается за Кевина Ханна А.

— Просто предложил вам мороженое, — ухмыляется Кевин.

— Вон! — утробно проревела Ильва. Пятно под мышкой увеличилось.

Кевин встал и пошел к выходу. У двери он обернулся и помахал классу завязанной рукой. Ильва протопала к Кевину, почти вытолкала его в коридор и захлопнула дверь.

— Вот истеричка! — тихо проговорил кто-то.

Ильва обвела бешеным взглядом класс, но не смогла вычислить виновника.

— Остальные задачи решите сами, — процедила она и села за учительский стол.

Мину опустила глаза в тетрадь. Ей было очень стыдно за поведение Ильвы, а ведь впереди еще целый год… Слабый учитель не может навести в классе порядок. А слабый и неуравновешенный учитель сам создает в классе хаос.

Проходит, кажется, целая вечность, прежде чем наконец звенит звонок.

Мину выходит из класса последней. Ильва сидит за кафедрой и желает хороших выходных тем ученикам, которые случайно смотрят в ее сторону. Вид у нее жалкий, и Мину старается кивнуть ей как можно приветливее. Ильва улыбается так благодарно, что у Мину щемит сердце.

Вместе со всеми она спускается вниз и подходит к шкафчику, чтобы взять учебники, которые ей понадобятся дома. Кипа получается внушительной. Второй курс гимназии действительно гораздо труднее, чем первый. Скоро придется возить книги в тачке.

У выхода Мину видит Густава. Он стоит возле доски объявлений с ярким листком в руке.

— Привет! А я как раз собирался тебе звонить. Давай сходим куда-нибудь в выходные?

Только Мину хотела согласиться, как вспомнила про завтрашнюю встречу в парке. Директриса говорила, что их ждут какие-то «изменения». А вдруг придется все выходные упражняться в магии? Может, второй год обучения магии тоже труднее, чем первый? Кроме того, Мину хотела на досуге подумать про то, что случилось с Николаусом.

— Не могу, — говорит она.

— А что ты будешь делать?

Сама Мину никогда бы не задала собеседнику такой вопрос. Вдруг он не занят, а просто не хочет с ней встречаться? Но, похоже, Густаву такое даже в голову не приходит. Все-таки он удивительно… уверенный в себе человек.

— Я обещала маме, что буду дома.

— Жалко… Я хотел тебя вот сюда пригласить. — Густав протянул ей рекламу. Такую же рекламу Мину видела на коврике в прихожей Николауса. Яркий фон, группа обнявшихся людей, закат солнца и радостная надпись: «Позитивный Энгельсфорс» ждет тебя завтра. Мину читает адрес. Это в центре города, там, где раньше была библиотека. Для гостей будет угощение и музыка. И воздушные шарики для детей.

— Откуда ты это взял? — спрашивает Мину.

— Один знакомый дал, Рикард. Мы не виделись с прошлой весны. А я думал, он только футболом интересуется.

— Что это вообще? Похоже на… секту.

— Не думаю. Рикард говорит, это классно.

— Что именно классно? Что они делают?

— Я как раз хотел пойти и узнать. Может, пойдем вместе?

— Лучше я буду держаться от них подальше. А то кто тебя потом выкрадет и разгипнотизирует?

Она думала, Густав засмеется, но он остался серьезен.

— Ты сама говорила, что нашему городу нужно обновление. И если есть люди, которые хотят ему помочь, зачем над этим иронизировать?

Мину с удивлением замечает, что слова Густава задевают ее за живое. Его поведение вдруг начинает ее раздражать. Она чувствует, что устала от его положительности.

— Нет, конечно, иронизировать не обязательно. Гораздо лучше обо всех думать хорошо. И делать только так, а не иначе, потому что наш мир устроен очень правильно и справедливо.

Густав смотрит на нее не мигая, и Мину понимает, что перегнула палку. Кому как не Густаву знать, что мир устроен вовсе не «правильно и справедливо». На его глазах Ребекка прыгнула с крыши и разбилась. И он до сих пор думает, что это было самоубийство.

— Желаю хорошо провести время с мамой, — говорит Густав и уходит.

Мину смотрит ему вслед и пытается понять, что произошло. Как ей всего за несколько минут удалось наделать столько глупостей?

Да, она повсюду ищет демонов, но это не значит, что все должны думать, как она. Кто дал ей право судить Густава за то, что он хочет видеть свет там, где она видит тень?

 

19

— Густав! — кричит Ида, увидев, что Густав выходит из школы.

У нее тут же мелькает мысль, что кричать на весь школьный двор — глупо. Но ведь стоять и ждать, пока Густав выйдет, — тоже глупо. Так уж повелось, что ради Густава Иде все время приходится перешагивать через собственную гордость.

Увидев Густава и Мину возле доски объявлений, Ида выбежала из школы и стала ждать. Мину и Густав ссорились. Упускать такой шанс было нельзя.

Вот, наконец, и он. Ида еле сдержалась, чтобы не броситься ему навстречу. Она то боялась спугнуть его слишком бурным проявлением чувств, то переживала, что не проявляет свою симпатию более явно. Откуда ему узнать про ее чувства? Особенно теперь, когда все считают Иду девушкой Эрика.

Но сдаваться нельзя. В один прекрасный день Густав поймет, что они с Идой созданы друг для друга. Только нужно набраться терпения.

— Привет, Ида, — говорит Густав, подходя ближе. Голос у него уставший, и мысли Иды начинают лихорадочно бегать.

Из-за чего они с Мину поругались? Это хорошо? Или плохо? Если у Густава из-за Мины так портится настроение, значит, она ему очень нравится? А может, он вообще разозлился не на нее? А, например, на меня? Хотя нет, конечно, не на меня, а на нее. На Мину кто хочешь разозлится.

Ида сейчас отдала бы все на свете за способность Линнеи читать мысли. Ей так хотелось знать, что творится в голове у Густава.

— Правда, здорово, что впереди выходные? — спросила Ида, слегка погладив себя по плечу. Совсем чуть-чуть, ненавязчиво. Никакой порнографии. Просто Ида где-то прочла, что парням нравится такое доказательство чувственности и уверенности в себе.

— Угу, — мычит Густав. Они так редко разговаривают наедине. Иде хочется, чтобы разговор тянулся как можно дольше.

— Что будешь делать? То есть я знаю, что у тебя тренировки, а кроме этого?

Бред какой-то. Но с другой стороны, она дает ему понять, что уважает его интересы и занятия. Кстати, у Иды есть преимущество перед Мину — в отличие от нее она действительно любит спорт, в частности футбол.

— Я собирался пойти с Рикардом, — говорит Густав и протягивает Иде флайерс.

— Как интересно! — восклицает Ида и делает вид, будто читает листовку, хотя на самом деле не понимает ни слова из написанного, думая только о загорелых руках Густава. Какие они мужские и взрослые.

— Но, может, я и не пойду, — говорит Густав. — Посмотрим.

— Понятно, — кивает Ида, вертя в пальцах серебряное сердечко. — У меня тоже полно дел.

Черная шапка волос мелькает в отдалении. Мину быстрым шагом направляется к калитке, бросив на них беглый взгляд.

Противная Мину! Она целовалась с Густавом. Пусть на самом деле это был Макс в образе Густава, и все же. Поцеловать один раз копию Густава лучше, чем тысячу раз целоваться с настоящим Эриком.

Кстати, не исключено, что с настоящим Густавом Мину тоже целовалась.

Интересно, Юлия правда видела, как они обнимались возле шлюзов?

Ида не может удержаться. Она должна знать.

— А Мину теперь твоя девушка?

Густав удивленно смотрит на Иду:

— Почему ты спрашиваешь?

— Просто я слышала, что…

Что вы обнимались возле шлюзов.

— Что вас вместе видели в городе. Вот я и спросила.

Еще раньше, чем Густав ответил, Ида поняла свою ошибку. Густав вздохнул.

— Ох уж этот город, — сказал он. — Почему здесь все друг за другом следят?

— Но, в общем, это не мое дело, — быстро добавила Ида. — Я так и сказала тому человеку, который мне про вас рассказал. Это Юлия. Я ей сказала: «Нужно заниматься своими делами, а в чужие нос не совать». Но ты ведь знаешь Энгельсфорс.

Густав улыбнулся Иде почти сочувственно, и ее сердце резануло словно ножом.

— Хороших выходных, — сказал он и ушел.

— И тебе, — крикнула она ему вслед громче, чем следовало.

Густав ушел, а Ида осталась стоять. Ноги у нее подкашивались.

Он так и не ответил на вопрос про Мину.

Рыцарь скачет по пустынной местности, Ида чувствует, что засыпает. На редкость скучный фильм. Она едва досмотрела его в прошлый раз, но сегодня, несмотря на ее протесты, папа зачем-то опять его включил.

Папа усаживается поудобнее в темно-синем кожаном кресле. Оно жалобно поскрипывает. Мама ненавидит это кресло, цвет которого, по ее мнению, катастрофически не вписывается в белый интерьер дома.

Расмус и Лотта сидят рядом с Идой на диване. Время от времени они, не глядя, запускают руки в большой пакет, вытаскивают оттуда пригоршни попкорна и кладут себе в рот.

Мама, как всегда, чем-то занята. Она не может спокойно сидеть перед телевизором.

— Карина, иди сюда, а то все пропустишь! — кричит папа.

— Сейчас иду! — отвечает мама из кухни.

Расмус съедает пригоршню попкорна, тщательно облизывает ладонь и снова засовывает руку в пакет.

— Фу, как не стыдно! — возмущается Ида. — Пап, ты видел, что он сделал?!

— Лучше смотри фильм, — говорит отец.

Расмус показывает Иде язык. На язык налипли маленькие крошки попкорна.

— Скучный фильм, неинтересный! — канючит Лотта.

— Просто ты еще маленькая, ничего не понимаешь, — шипит на нее Ида.

— Я не маленькая, — обижается Лотта.

— Ну если не маленькая, значит, тупая.

— Перестаньте! — говорит папа. — С женщинами невозможно смотреть кино, вечно они языком болтают, правда, Расмус?

Расмус, довольно улыбаясь, опять лезет в пакет за попкорном, потом, глядя на Иду, демонстративно облизывает руку. Папа, конечно же, ничего не замечает.

Появляется мама и садится перед телевизором с бухгалтерской книгой на коленях.

— Ну, что здесь происходит? — спрашивает она. — Они уже уехали из Швеции?

— О господи, — стонет папа. — Карина, ты или сиди и смотри, или не спрашивай.

— Ну извините, — фыркает мама.

Она смотрит на Иду, и обе они, вздохнув, закатывают глаза к потолку.

— Там вообще ничего не происходит, — ноет Лотта. — Они то разговаривают, то скачут. Скукота!

— Не говори ерунду, — говорит мама и открывает бухгалтерскую книгу.

Вдруг Ида чувствует сухость во рту, предметы расплываются, пол уходит из-под ног.

Она вскакивает с дивана и бежит в ванную.

— Ида, что случилось? — кричит мама.

— У тебя понос? — вопит Расмус. Папа смеется.

Мама начинает возмущаться, но папа защищает брата, говорит, что шутка была к месту.

Ида закрывает дверь ванной на замок и опускается на пол.

Стены ванной вращаются перед глазами, но это не похоже на головокружение. Больше похоже на свободный полет. Ида прижимает ладони к полу, чтобы сохранить связь с реальностью, но та, другая — Матильда — не оставляет ее в покое.

Ида сопротивляется.

Я не хочу, не хочу, не хочу.

Она пытается разжечь в себе гнев и ненависть к происходящему, надеясь, что это испугает Матильду.

Почему ей так не везет? Всегда. Сначала Анна-Карин в парке заставила ее выворачивать душу наизнанку, потом именно ей дали сыворотку правды. Ее оставили одну в темноте возле дома директрисы, пока остальные Избранницы все вместе обыскивали дом. Именно ее угораздило упасть на глазах всей школы во время праздника святой Люсии. Ее не приглашали на тайные встречи Избранниц. Зато самая трудная и противная магия доставалась, конечно же, ей.

Оставьте меня в покое!

Перед глазами Иды мигнула яркая вспышка.

Ида проиграла битву. Нежданная гостья вошла в ее тело и подчинила его себе.

— Ида! — стучал в дверь папа. — Ты жива? Мама беспокоится. У тебя все в порядке?

Ида сжимала губы, наружу рвались слова, сказанные не ею, а другим человеком.

И вдруг все прекратилось. Она падала через хаос в пропасть, глубже которой, наверно, нет. Падала все ниже и ниже, рискуя разбиться. Все происходило стремительно. Запах дыма, горе предательства, любовь, ставшая ненавистью, страх, на смену которому пришла покорность перед неизбежной смертью. И огонь. Море огня. Несколько мгновений ей даже казалось, будто она чувствует, как трескается от жара ее кожа, а мясо обугливается и шипит.

Ида хочет кричать, но рот наполняется огнем.

Последнее, что она видит, — это объятая пламенем Книга Узоров.

Сильный запах мяты.

Ида открывает глаза и видит, что держит в левой руке тюбик зубной пасты, правая рука испачкана, пальцы липкие.

Она стоит перед зеркалом в ванной.

На зеркале голубой зубной пастой написано: «ОПАСНОСТЬ».

— Ида! — снова кричит папа. В голосе его слышится настоящее беспокойство. — Что ты там делаешь?

— Катитесь к черту! — кричит Ида. Она кричит это папе, Кругу, Матильде, против воли затащившей ее в огонь и хаос долбаной хреновой жизни.

 

20

Утренний свет пробивается сквозь занавески в гостиной Николауса. Солнечный луч скользит по лицу Иды, отражается в ее голубых глазах. И Мину опять, уже в который раз, думает, что не может ничего прочитать в этих глазах. Что за человек на самом деле Ида?

— Опасность? А поточнее она не могла выразиться? — возмущается Линнея.

— Ты уверена, что это была Матильда? — спрашивает Мину.

Ида кивает:

— Я ее ненавижу! Почему эта дура не может к кому-нибудь из вас приходить?

— Не ной! У нее было больше оснований жаловаться на жизнь, чем у тебя, — говорит Ванесса.

Ида фыркает.

— Как ты думаешь, что она пыталась сказать? — спрашивает Мину.

— Понятия не имею! Я знаю не больше, чем вы. И я, конечно, понимаю, что ей жилось нелегко, но это не повод изводить меня! Она один раз на меня вообще напала в столовой. Но тогда мне удалось ее заблокировать.

— Что ты сделала? — спрашивает Линнея.

— А что, по-твоему, я должна была перед всей школой этот цирк устраивать?

Линнея стонет.

— Итак, — подводит итог Мину. — Николаус предупреждал о наступлении «трудных времен», Матильда тоже, похоже, напугана. Но с какой стороны грозит опасность, мы не знаем.

— Рискну предположить, что со стороны демонов, — говорит Линнея.

— Может, у нее узнать? — предлагает Ванесса.

— У кого? — спрашивает Мину.

— У Матильды. Устроить сеанс и спросить.

Мину смотрит на нее. Они знают, что мертвые могут вступать в контакт с живущими ныне людьми. Но могут ли живые обращаться к мертвым? И если да, то…

По коже Мину побежали мурашки.

Ребекка.

Все последнее время Мину жила с уверенностью, что Ребекка и Элиас навсегда покинули этот мир и теперь находятся там, где им полагается быть, — где бы это место ни находилось и как бы ни называлось. Но если контакт с мертвыми возможен… И можно поговорить с Ребеккой. Хотя бы еще один разок!

Мину отогнала эту мысль. Но она не уходила.

— Сеанс! — взвизгнула Ида. — И конечно, призывать мертвых должна я!

— Еще ничего не ясно, — сказала Мину. — Мы даже не знаем, как это делается.

— И Книга Узоров ничего не говорит, — вздохнула Анна-Карин.

— У нас еще есть Мона Лунный Свет. За деньги она всегда готова помочь, — предложила Ванесса.

— Хорошо, — решила Мину. — Ида и Линнея на всякий случай посмотрят в Книгу Узоров, а Ванесса сходит к Моне.

— Почему я?.. — начала Ванесса, но осеклась и кивнула: — О’кей, ладно.

— Одно мы, во всяком случае, знаем, — добавила Линнея. — На Совет полагаться нельзя. Так что директрисе ни слова — ни про Матильду, ни про Николауса.

— Но Адриана за нас, — возразила Ванесса. — Вроде как.

— Если что и можно понять из истории Николауса, так это то, что членам Совета доверять нельзя, — отрезала Линнея.

Мину бросила взгляд на часы.

— Пора идти, — сказала она.

— Да, а то вдруг пропустим первое занятие по магии в этом году! — съязвила Ванесса.

Мину идет рядом с Линнеей по дороге, ведущей к Болотным копям. Остальные растянулись за ними гуськом.

С тех пор как они вышли из квартиры Николауса, Линнея не проронила ни слова. Время от времени Мину искоса поглядывает на нее. Длинная черная челка, волосы собраны в два хвоста. Ярко накрашенные глаза спрятаны за темными очками.

Неуживчивость и агрессивность Линнеи отпугивают Мину, но одновременно она восхищается ей. И хотела бы с ней дружить. Но их жизнь слишком сильно разнится. В отношениях всегда присутствует настороженность, а разговоры то и дело заканчиваются стычками.

— Как ты думаешь, это возможно? — вдруг спрашивает Линнея. — Вступить в контакт с мертвыми?

— Надеюсь. Я хочу сказать, что Матильда явно пытается вступить с нами в контакт.

— А с тем, кто не пытается, думаешь, можно?

Линнея задала вопрос очень быстро, явно пытаясь скрыть неловкость. Мину поняла, что она имеет в виду Элиаса. И может быть, свою маму? Интересно, помнит ли она ее? Сколько ей было лет, когда мама умерла?

— Не знаю, — осторожно ответила Мину. — Попробуй спросить у Книги.

Линнея отвернулась.

Вот и парк. Последний раз Мину была здесь в день последнего звонка. Но с тех пор ничего не изменилось. Сломанный забор. Забитая досками билетная касса. Разросшиеся кусты. Остроконечная крыша эстрады поднимается над кронами деревьев.

Они вошли внутрь ограды, и чувство узнавания усилилось. Отсутствие перемен настораживало. Казалось, разрушения достигли определенной точки и прекратились, парк замер. И затаил дыхание.

На эстраде стояла директриса.

На ней была узкая юбка до колен и блузка цвета слоновой кости, как обычно застегнутая наглухо. На груди расплывалось влажное пятно. Мину не понимала, почему нельзя расстегнуть несколько пуговиц. Скрывать директрисе уже нечего. Девочки видели шрам на ее груди.

Ворон, фамилиарис Адрианы, закаркал откуда-то с крыши, Адриана помахала ему рукой. Ее спина сегодня кажется прямее, чем обычно, а движения — еще более резкими.

Мину и Линнея поднялись на эстраду, за ними последовали остальные.

«Где-то здесь он ее похоронил», — думает Мину, обводя взглядом площадку.

Жалко, что они не спросили у Николауса, где лежит тело Матильды. А то можно было бы почтить ее память и отметить могилу тайным, одним им понятным знаком.

— Здравствуйте, девочки, — говорит директриса.

Ее улыбка кажется натянутой.

Мину обменивается с Линнеей быстрым взглядом. Обе девушки заметили, что директриса нервничает.

— Я должна вам кое-что рассказать, — начинает директриса, но замолкает: слышится шум подъезжающей машины, гравий хрустит под колесами.

Темно-зеленая машина резко останавливается возле ворот. Из нее появляется высокий мужчина в строгом костюме. Следом за ним, громко хлопнув дверью, из машины выходит Виктор.

Память о Болотных копях начисто стерта у жителей Энгельсфорса. Никто из них здесь не бывает и дорогу эту не найдет.

А чужой человек проехал сюда. И Виктора с собой привез.

Мину переводит взгляд на директрису. Ее лицо застыло, как маска. Она опять была той Адрианой Лопес, которая год назад приветствовала Мину на пороге гимназии. Тогда Мину казалось, что эта женщина начисто лишена человеческих чувств.

Адриана смотрит, как Виктор и неизвестный мужчина поднимаются на эстраду.

Мужчине, на первый взгляд, лет сорок. Неужели он — отец Виктора? Тогда это какой-то генетический фокус, потому что темноволосый и кареглазый мужчина с кожей оливкового цвета внешне не имеет ничего общего с голубоглазым и бледнокожим блондином Виктором.

И все же их явно что-то объединяет.

Мину попыталась поймать взгляд Виктора, но он избегал встречаться с ней глазами.

— Девочки, — сказала Адриана. — Это Александр и Виктор Эреншёльд. Они посланцы Совета.

Адриана отошла в сторону. Мину посмотрела на Анну-Карин — лицо той стало землисто-серым, а вид был такой, будто ее сейчас стошнит или она упадет в обморок.

Совет. Правила, установленные им, Анна-Карин нарушала прошлой осенью и зимой, не обращая внимания на неоднократные предупреждения.

Совет. Люди из Совета выжгли знак на груди директрисы, когда она попыталась их ослушаться. Сожгли на костре прошлую Избранницу.

Мину берет Анну-Карин за руку. Анна-Карин вздрагивает от ее прикосновения, потом судорожно сжимает руку Мину.

Александр обводит девочек взглядом. И останавливает его на Анне-Карин.

* * *

— Анна-Карин Ниеминен? — произносит Александр Эреншёльд.

Анна-Карин не в силах произнести ни слова. Язык не слушается ее. Вместо ответа она кивает.

— Ты будешь привлечена к суду за свои преступления. С сегодняшнего дня ты не можешь покидать Энгельсфорс и должна быть доступна для проведения допросов. Мы собирались также взять тебя под арест, но Адриана заверила нас, что ты будешь сотрудничать со следствием.

Александр отвел глаза, и Анна-Карин решилась вздохнуть.

— Занятия магией прекращаются на время ведения следствия. Все остальные тоже будут вызваны на допрос. Я являюсь обвинителем, Виктор — моим ассистентом…

— Извините, — прервала его Ванесса, но в голосе у нее не было и намека на извинение. — Но это полный бред. Когда нас пытались убить, вы даже не почесались нам помочь, а теперь, видите ли, являетесь сюда, чтобы судить Анну-Карин.

До Анны-Карин понемногу доходил смысл сказанного Ванессой. Выходит, Мину права — девочки за нее. Она еще крепче сжала руку Мину, ее ладонь вспотела.

Александр смерил Ванессу презрительным взглядом.

— Кто она? — спросил он у Виктора.

— Ванесса Даль, — быстро ответил Виктор.

— «Она» может сама за себя ответить, — фыркнула Ванесса.

— Мы прибыли сюда, чтобы вам помочь. Вы очень нужны нам, очень нужны всему миру, — проговорил Александр.

«Он лжет, — подумала Анна-Карин. — Как будто издевается над нами и даже не пытается это скрыть».

— Но суд необходим, так как было совершено грубейшее преступление против законов магии.

— В каких, собственно, преступлениях вы обвиняете Анну-Карин? — спросила Мину.

Александр повернулся к ней.

— Мину Фальк Карими, — тут же подсказал Виктор.

— А-а, — протянул Александр, и в его глазах промелькнул интерес. — Адриана настаивала, чтобы Анна-Карин прекратила использование магии в личных целях. Но Анна-Карин не послушалась и тем нарушила законы Совета.

Александр снова перевел взгляд на Анну-Карин, и у той сразу перехватило дыхание.

— Три простых правила. Нельзя использовать магию без разрешения Совета. Нельзя использовать магию для изменения немагических законов. Нельзя раскрывать непосвященным вашу магическую сущность. Анна-Карин нарушила по меньшей мере два из этих правил. А может быть, и все три.

Анна-Карин хватала ртом воздух. Она была готова признать что угодно, лишь бы избавиться от взгляда этих холодных безжалостных глаз.

— Но когда мы почувствовали в себе магические силы, — возразила Мину, — мы еще не знали о существовании Совета. Возможно, Анна-Карин нарушила законы магии, но как можно судить человека за то, что он нарушил законы, о существовании которых не знал?

Анна-Карин искоса взглянула на Мину. Щеки ее пылали, и было видно, что она боится Александра не меньше, чем сама Анна-Карин. И все же осмеливается с ним спорить.

— Конечно, ты права, — спокойно сказал Александр.

— Я просто хотела услышать ваше мнение на этот счет, — сказала Мину.

— Я гарантирую, что судебное разбирательство будет беспристрастным и справедливым, — продолжил Александр. — Затем Адриана продолжит ваше обучение.

Директриса никак не отреагировала на его слова. Она стояла неподвижная, как восковая кукла.

— И еще одно. До окончательного решения суда вам строжайше запрещается использовать свои магические способности. В школе за вами будет наблюдать Виктор, но и в свободное время мы тоже будем держать вас под контролем. Когда придет время, вас вызовут на допрос.

Александр направился к лестнице. Но тут кто-то преградил ему дорогу. Линнея. Конечно, это была она.

Сердце Анны-Карин подпрыгнуло и замерло. Ей хотелось крикнуть Линнее, чтобы она не вмешивалась. Александр очень опасен, неужели она этого не видит?

— Надо думать, Линнея Валин? — поинтересовался Александр. — Тебя тоже что-то волнует?

— Да так, пустячок. Апокалипсис.

— Время еще есть. Мы успеем разобраться с этим делом и подготовить вас к грядущим битвам.

— А почему мы вообще должны вас слушаться? Вы больше нуждаетесь в нас, чем мы в вас.

На губах Александра заиграло подобие улыбки.

— Неужели? Если ты так думаешь, действуй! Но не забудь, что за последствия будешь отвечать сама.

Он внимательно смотрит на Линнею, и та с жалобным стоном хватается за голову. Ее темные очки падают на пол.

— А еще я бы не советовал тебе повторять эту попытку, — сказал Александр. Сказав это, он направился к машине. Виктор и Адриана — за ним.

 

21

Головная боль отпустила, только когда позади остались и щебневая дорожка, и переезд через шоссе. Линнея ругала себя за то, что поддалась на провокацию Александра. Конечно, он ждал, что она захочет прочитать его мысли, и, поймав этот момент, развернул ее силу против нее же.

После ухода Александра девушки сразу разошлись. Им было о чем поговорить, но они боялись делать это открыто. Теперь им приходилось остерегаться не только демонов и их подручных, но и посланцев Совета.

Мобильный Линнеи звякнул. Пришло сообщение от Мину: завтра вечером они встречаются на квартире Николауса. Нужно договориться, как себя вести на допросах. Линнея написала, что придет. Хотя ей ужасно хотелось забить на все и на всех.

— Линнея!

Линнея обернулась, услышав хорошо знакомый голос.

За ней бежала Ванесса.

Линнея запретила себе надеяться, но искушение было слишком велико. Ванесса хочет с ней поговорить.

— Не помешаю? — спросила Ванесса.

— Нет, конечно, — отозвалась Линнея как можно более равнодушно.

Они довольно долго шли молча. Линнея не говорила ничего, боясь неловким словом отпугнуть Ванессу, которая все-таки решилась к ней подойти.

«Какая она красивая», — думала Линнея.

Из-за темных очков она смотрела на руки и ноги Ванессы. На ее коричневую от солнца кожу. Длинную шею, контуры стройного тела под обтягивающей футболкой. На фоне темных деревьев мелированные волосы Ванессы казались еще светлее.

Ванесса, конечно, знает, что ее считают симпатичной. И воспринимает это как само собой разумеющееся. Но она не знает своей человеческой красоты.

Внешний вид Ванессы поначалу ввел Линнею в заблуждение. Суперкороткие юбки, яркий блеск на губах. Новая девушка Вилле. Но прошло совсем немного времени, и Линнея поняла, что все это — предубеждение, уж ей-то следовало бы помнить, что внешность бывает обманчива.

Ванесса мужественная. Умная. Честная. В ней есть инстинктивная доброта. Она настоящий герой. Ее единственная слабость — это Вилле. Вилле — ее криптонит[10]Криптонит — вымышленное вещество, способное оказывать воздействие на Супермена. Стало синонимом выражения «ахиллесова пята».
.

Подонок. Он ее недостоин. Линнее противно даже думать о том, что Ванесса занималась с Вилле сексом, но отогнать назойливые картинки не удается — ведь когда-то и сама Линнея была девушкой Вилле.

Линнее становится больно при мысли о том, что Вилле обнимал и целовал Ванессу. Ей вспоминается вечеринка у Юнте, когда Ванесса вышла ей навстречу из ванной. И другой раз, когда они вместе сидели дома у Линнеи на диване и Линнее показалось, будто в мире наконец воцарилось равновесие.

Может, ей нужно было тогда поцеловать Ванессу? Но Ванесса ничем не показывала Линнее, что ее чувства взаимны. И в мыслях у нее Линнея ничего такого не увидела. Правда, иногда Ванесса думает, что Линнея симпатичная, но ведь это ничего не значит. Линнея считает симпатичными многих людей, но они ей нисколько не дороги.

Дорогой человек.

Какие невыразительные слова.

— Иногда мне хочется уметь читать твои мысли, — говорит Ванесса.

Линнея возвращается к реальности. Ванесса смотрит на нее и улыбается.

— Что ты имеешь в виду?

— У тебя такой таинственный вид.

— Ничего таинственного. Просто голова болит.

Ванесса резко останавливается. Линнея тоже.

— Прости, я была не права тогда у кладбища. Потом-то я поняла — ты просто заметила, что на пальце нет кольца и…

— Я тоже наговорила лишнего, — перебивает ее Линнея и, собравшись с духом, продолжает: — Извини.

Ванесса подбивает ногой пустую пивную банку, и она с грохотом отлетает в сторону.

— Давай не будем выяснять отношения, ладно? — предлагает она. — Просто… будем опять вместе?

Линнея чувствует такое облегчение, что, кажется, вот-вот взлетит.

— Конечно, — кивает она.

— Мне тебя очень не хватало, — говорит Ванесса.

«И мне тебя, — хочется сказать Линнее. — Ты даже представить себе не можешь, как мне тебя не хватало».

Но сказать «и мне тебя» очень трудно, слова кажутся фальшивыми.

Линнея молчит слишком долго, и Ванесса смущенно отворачивается. Снова звякает мобильник. Линнея достает телефон. Эсэмэска от Оливии:

Ты ваще будешь на звонки отвечать?

Линнея делает вид, будто внимательно изучает сообщение. Все это время они молча двигаются по направлению к центру города.

— Смотри, — прерывает молчание Ванесса, показывая вверх.

На небе сгустились плотные, темно-синие, почти черные облака.

— Наконец-то, — говорит Линнея.

— Да, заждались, — кивает Ванесса, продолжая глядеть в небо.

Они идут вместе и разговаривают о погоде.

Линнее хочется предложить Ванессе подняться к ней в квартиру, сесть у окна и смотреть на молнии, но она боится показаться слишком настойчивой.

Линнея не знает, как себя вести с любимым человеком. Раньше такого не случалось. Она спала с парнями и терпела их присутствие рядом с собой. Они входили в ее жизнь, и она позволяла им на время остаться, чтобы скрасить ее одиночество, вместе провести время, отвлечь от грустных мыслей.

Вот и центральная часть города. Глаза Линнеи привычно шарят по скамейкам, на которых сидят алкаши. От напряжения она не сразу узнает отца.

Бьёрн Валин стоит чуть в стороне, на тротуаре. На нем ярко-желтая футболка с надписью «ПЭ!». Волосы причесаны. Глаза смотрят внимательно и трезво. И даже появились новые вставные зубы, отчего лицо сразу разгладилось и помолодело.

В памяти Линнеи возникла картинка.

Летние каникулы. Они с Элиасом во что-то играют. Во что, Линнея уже не помнит, помнит только, что они веселились как маленькие. И были счастливы. Это был замечательный день. До конца каникул оставалось еще много-много дней.

Потом она возвращается домой. В квартире темно и очень плохо пахнет. Вонь стоит такая, что Линнея пугается, она всегда боялась, что от нее будет так пахнуть и все узнают, что она дочь алкаша.

Она зовет отца. Слышит его голос в ванной.

Отворяет дверь и замирает: отец лежит на полу, перепачканный блевотиной, и еле дышит, глаза безжизненно закатились.

— Помоги мне! — сипит он.

В тот день Линнея впервые повернулась к нему спиной. Она больше не могла это видеть.

И вот теперь он стоит перед ней с пачкой листовок в руках. Бьёрн Валин видит дочь.

Ей уже не спрятаться.

— Линнея, — говорит отец и подходит ближе.

Голос звучит хрипло, но четко и ясно.

Бьёрн обнимает Линнею, и она чувствует запах лосьона. Никакого перегара, никакого запаха сигаретного дыма. Никакой вонючей одежды. Линнея стоит неподвижно, ее руки плетьми висят вдоль тела.

— Девочка моя. — Он наклоняется к ней, она отодвигается.

— Линнея?.. — Ванесса делает рукой жест, означающий: мне уходить или остаться?

— Я тебе позвоню, — говорит Линнея.

Ванесса кивает. В ее взгляде понимание и сочувствие. Опять это чертово сочувствие. Линнея резко сглатывает слюну и поворачивается к отцу.

— Хорошо выглядишь, — говорит она сухо.

«Но на сколько тебя хватит в этот раз? — хочется ей добавить. — Через сколько дней ты опять позвонишь мне в дверь и попросишь взаймы денег?»

— Линнея, — повторяет отец и пытается взять ее за руку.

Она убирает руку.

— Я не просто хорошо выгляжу, — говорит отец. — Я стал другим человеком. Я говорил тебе это много раз. Но на этот раз я изменился кардинально.

Он протягивает ей листовку, и она видит, что его ногти аккуратно подстрижены.

— Хелена Мальмгрен и «Позитивный Энгельсфорс» спасли мою жизнь.

Линнея берет листовку. На ней изображены две пары взрослых людей, которые, сидя на лугу, любуются закатом. Солнце золотит их лица. Одна женщина положила голову на грудь мужчине и мечтательно закрыла глаза. Ее губы улыбаются.

Под картинкой надпись, приглашающая всех желающих в «Позитивный Энгельсфорс»: «Мужчины и женщины, молодые и старые, „Позитивный Энгельсфорс“ — это ваше счастливое будущее».

— Я у них работаю, — сказал отец. — Сегодня открытие офиса.

Отец кивнул куда-то через плечо, и Линнея увидела дальше по улице скопление людей. Дети бегали туда-сюда с желтыми гелиевыми шарами.

С неба упала тяжелая капля и растеклась по глянцевой поверхности листовки. Линнея посмотрела вверх. Грозовые облака нависли прямо над ними.

— Я получил квартиру. Ты должна меня навестить.

— Я ничего не должна.

Отец кивнул:

— Понимаю. Но дай мне шанс доказать, что на меня можно положиться.

— Хватит тебе уже шансов, — выпалила Линнея и испугалась. Вдруг он и вправду начал новую жизнь, а она своим недоверием толкает его обратно к пьянству?

Но ведь она столько раз верила ему, а он ее обманывал.

— Конечно, ты ничего мне не должна. Но ты должна себе самой. Разреши себе верить в то, что люди могут меняться к лучшему. Мне больше не нужно пить водку. Первый раз в жизни я уверен в том, что говорю. Я помогаю другим и получаю от этого гораздо больше кайфа, чем он выпивки.

Линнея молча отдает отцу листовку.

На нее падает несколько капель. Асфальт вокруг покрывается мокрыми пятнами.

— Если что, ты знаешь, где меня найти, — говорит отец, опять кивая в сторону центра.

— Пока, — говорит Линнея и уходит.

Возле офиса «Позитивного Энгельсфорса» стоит группа женщин. Подняв руки вверх, они с довольным видом ловят капли дождя.

— Кто бы мог подумать, что можно так радоваться дождю? — говорит одна из них со счастливой улыбкой.

Остальные одобрительно смеются. Линнея идет дальше, чувствуя, как внутри у нее поднимается волна страха.

 

22

Сначала раздается звук. Тихое гудение елей, шепот в верхушках сосен где-то высоко над головой, шуршание листьев друг о друга. Потом Анна-Карин чувствует движение воздуха.

Ветер.

Гром гремит пока еще тихо, но протяжно и грозно. Стало темно, как в сумерках. На лоб Анны-Карин упало несколько капель.

Анна-Карин подумала, что природа вместе с ней смотрит в небо в ожидании дождя.

Новый удар грома. Уже гораздо ближе. Он прокатывается по небу, сотрясает землю, проходит разрядом через тело Анны-Карин и еще больше усиливает страх, пульсирующий в ее душе.

Почему она не перестала заниматься магией, ведь Адриана ее предостерегала? И девчонки говорили. Но она никого не слушала и продолжала обманывать саму себя.

Она обманывала себя целый год. Убеждала в том, что все обойдется. Что Совет отнесется к ее нарушениям снисходительно. Поймет, что Анна-Карин и так слишком дорого заплатила за свои ошибки.

Но почему они должны проявлять снисходительность?

Анна-Карин вспоминает всех людей, которыми манипулировала благодаря своей магической силе. Юлию и Фелисию она против их воли сделала своими «подругами». Яри внушила, будто он в нее влюблен. Маму заставила беспрекословно выполнять свои желания. А дедушка потерял здоровье, спасая ее из горящего коровника.

Анна-Карин с тоской думает, что, если бы они не раскопали эту проклятую могилу, Николаус сейчас был бы здесь. Он нужен ей как никогда.

Небо опять заворчало.

Будет приличная гроза, как сказал бы дедушка. А еще он бы сказал, что нужно бежать из леса домой, пока гроза не разразилась по-настоящему. Но Анна-Карин не уверена, что найдет дорогу домой.

Полились теплые струи дождя. Ветер загудел в ветвях елей, стал раскачивать взад-вперед высокие сосны.

Вдруг Анна-Карин почувствовала, будто кто-то показывает ей дорогу. Она побежала.

Несколько раз она спотыкалась о камни, незаметные подо мхом, и чуть не падала. Мох покрывал здесь всю землю и так высох, что хрустел при каждом шаге Анны-Карин.

Небо прорезала молния.

Анна-Карин начала считать: «Тысяча один, тысяча…», дальше она сосчитать не успела. Раздался удар грома.

В воздухе запахло электричеством.

Анна-Карин не знала, где находится, знала только, что кто-то ее зовет и она должна идти.

Ветер дул ей в лицо. Новая молния расколола небо надвое. Раскаты грома то удалялись, то приближались и звучали с новой силой как раз тогда, когда Анне-Карин казалось, что гроза начинает утихать.

Анна-Карин бежала изо всех сил, но усталости не было, тело послушно двигалось на зов. И вот наконец это место.

Странное дерево на фоне темного неба. В следующую секунду Анну-Карин ослепляет яркая вспышка, рассыпается сноп искр. Девочка падает на четвереньки, от неожиданности клацнув челюстями и едва не оставшись без зубов.

Дерево загорается. Несмотря на дождь, сухая древесина вспыхивает мгновенно.

Гроза бушует. Совершенно беззащитная Анна-Карин стоит на вершине холма. Гремит оглушительный гром, молнии взад и вперед мечутся по небу.

Анна-Карин опускается на колени, убирает с лица мокрые волосы и видит краем глаза какое-то движение.

И слышит тихий вой, заглушаемый раскатами грома.

Это тот самый лис, она сразу узнала его. Он приближается, осторожно перебирая черными лапами. Подходит к ней, наклоняет голову набок и смотрит на нее янтарными глазами. Его шкура насквозь промокла. При каждой вспышке молнии в шерсти лиса сверкают тысячи мелких капелек.

Вдруг он делает прыжок и впивается зубами в руку Анны-Карин, в то самое место у основания большого пальца, которое так похоже на ногу цыпленка. Анна-Карин вскрикивает, пытается оттолкнуть животное, но лис держит крепко, щерит мелкие острые зубы и прокусывает Анне-Карин кожу.

Все время пристально глядя ей в глаза.

* * *

Мину сидит за письменным столом перед раскрытой тетрадью.

Значит, все, что Анна-Карин делала до их первого совместного визита к директору, преступлением не считается. Так сказал Александр. Но и после этого было несколько моментов, о которых на допросах лучше молчать. Интересно, что известно Александру? И какие у него есть доказательства?

Мину просматривает свои записи, пытается представить, о чем можно рассказать обвинителю, а о чем лучше молчать. Она готовится к завтрашней встрече. Завтра девочки вместе выработают план действий. Придумают свою версию происшедшего, а потом хорошенько заучат ее, чтобы рассказывать без запинки хоть днем, хоть ночью и даже спросонья. Им придется сплести сеть лжи, которая защитит Анну-Карин.

Мину хочется все максимально продумать заранее. Как общаться с обвинителем, владеющим магией? По идее Анне-Карин полагается адвокат. Хотя кто знает, какие правила у Совета?

Николаус сказал, что у Совета теперь другие методы работы, но шрам на груди директрисы говорит об обратном. А ведь ее единственное преступление, насколько известно Мину, заключалось в том, что она хотела выйти из состава Совета.

Непокорности они не прощают.

От кого исходит опасность, о которой предупреждала Матильда? От Совета? Знал ли Николаус, что посланцы Совета прибудут в Энгельсфорс? Не поэтому ли он сбежал? Или приближается другая, еще более серьезная опасность?

Мину хочется поплакать, слезы принесут облегчение. В носу пощипывает, горло перехватывает, как от рыданий, но заплакать не получается. Слез нет.

Молния освещает комнату, слышится глухой удар грома.

Раздается звонок мобильного.

Номер не определяется.

— Алло, — говорит Мину.

В трубке что-то потрескивает. Кто-то дышит и молчит.

— Алло, — повторяет Мину.

— Ты сейчас можешь говорить? — спрашивает Адриана.

— Да, — отвечает Мину, вставая из-за стола.

— У меня не будет другой возможности вас предупредить. Я давно хотела вас предостеречь, но не могла. Я и так уже рисковала слишком многим и не могу рисковать теперь, когда в городе находится Александр. Ты понимаешь?

— Да, — говорит Мину. Ей кажется, что она понимает. Адриана на их стороне, но это должно остаться тайной. Директриса в первый раз говорит об этом вслух.

— Если в город прислали Александра, значит, Совет относится к случившемуся очень серьезно. Александр занимает высокое положение и глубоко предан Совету. Ради Совета он готов принести в жертву семью и детей, хотя утверждает, что любит их.

— Вы, похоже, его хорошо знаете? — спрашивает Мину.

В трубке надолго повисает молчание, и Мину думает, что разговор прервался.

Наконец Адриана говорит:

— Он мой брат.

Мину замирает. Перед ее глазами встают Адриана и Александр. Такие похожие друг на друга. Как она сразу не догадалась?!

— Вы должны быть очень осторожны. Четко и точно выполняйте его приказания. Ты должна объяснить девочкам, что идти против Александра бесполезно. И что бы вы ни делали, говорите правду. Лгать на суде нельзя!

Мину ссутуливается под грузом неподъемной тяжести.

— Я больше не смогу с вами общаться, и вы не должны вступать со мной в контакт, что бы ни случилось… Мину, пожалуйста, обещай мне, что вы не будете лгать на допросах!

В голосе Адрианы звучит глубочайшее отчаяние, и это пугает Мину больше, чем все слова, сказанные директрисой.

— Обещаю, — говорит Мину.

— Спасибо, я постараюсь…

Разговор прерывается. Вспышка молнии озаряет небо, от удара грома звенят стекла.

В следующую секунду гаснет свет.

Мину сидит в темноте с телефонной трубкой в руках.

Она знает, что не сдержит обещание, данное Адриане.

 

23

Мину подставляет руки, стараясь отбить большой белый мяч, летящий прямо на нее.

Она видит за сеткой ухмылку Виктора и догадывается, что он специально целился в нее.

Мяч попадает на косточки кулака и отлетает за площадку. Вся команда дружно стонет, а Мину бежит за мячом.

Она спиной чувствует их взгляды. Она ненавидит эту огромную, провонявшую потом камеру пыток под названием спортивный зал. Мяч закатился под трибуны, и достать его никак не удается. Как Мину ни старается, она даже не видит, где он лежит.

— Какие трусики! — орет Кевин. Мину подтягивает сползшие вниз спортивные штаны. Наконец ей как-то удается изловчиться и выудить из-под лавки этот чертов мяч. Мину распрямляется и встречается глазами с Анной-Карин, которая сочувственно смотрит на нее с соседней площадки.

По сравнению с волейболом апокалипсис — это мелочь. Хуже волейбола на свете нет ничего. Во всех других играх с мячом можно, по крайней мере, бегать по краю поля, чтобы учительница физкультуры Лоло видела, что Мину «старается». А в волейболе в каждой команде всего несколько человек, спрятаться негде. И нужно уметь подавать.

Мяч летает туда-сюда над сеткой, Мину изо всех сил старается держаться от него подальше. И вдруг судьба улыбается ей. Спасение приходит в лице Лоло, которая дует в свисток, сообщая, что матч окончен.

— На сегодня все, спасибо! — кричит она.

Мину спешит к трибунам за сумкой, стараясь не встречаться взглядами с другими членами своей команды.

Она берет сумку, поворачивается и чуть не налетает на Виктора, который, стоя рядом, с улыбкой смотрит на нее. Конечно же, нисколечко не усталый и не потный.

— Нельзя быть первым во всем, — говорит он, преграждая ей дорогу.

Мину не отвечает. За почти три недели, прошедшие после той встречи в парке, она не сказала Виктору ни слова. Хотя это было непросто, учитывая, что они вместе сидят на всех уроках Ильвы.

— У меня хорошее чувство мяча, но могу тебя заверить, я ненавижу спорт так же, как и ты, — говорит Виктор.

Мину с трудом переносила его присутствие. Чтобы не смотреть на Виктора, она подняла глаза вверх и уставилась на маленькие окна под крышей зала.

— Спорт — пустое занятие, ты не находишь? Абсолютно бессмысленное. Таким, как Кевин, может, и нужно иногда чувствовать себя победителем, но в целом…

Мину протиснулась мимо Виктора и пошла к раздевалке.

— Увидимся! — крикнул он ей вслед.

* * *

Сделав из рук «козырек», Ванесса прижалась лицом к витрине, стараясь заглянуть внутрь «Хрустального грота». В полумраке магазина виднелись «ловцы снов», египетские фигурки и дельфины.

На двери висел листок с разноцветными буквами: «Закрыто на инвентаризацию». Но внутри помещения не было ни намека на какую-нибудь деятельность. Только наружу тянуло дымком благовоний.

За последние недели Ванесса неоднократно заглядывала сюда. Она приходила в разное время, но магазин всегда был закрыт, Мона Лунный Свет как в воду канула. Ванесса уже стала сомневаться в ее существовании. Мину даже пробовала звонить в налоговую службу, искала Мону в каких-то отцовских компьютерных базах. Никаких следов.

Со вздохом Ванесса отошла от окна. Что делать, если Мона не найдется? Книга Узоров не хочет подсказать им, как общаться с мертвыми. Уже в который раз Ванессе пришло в голову, что Книга ведет себя как вредная старая тетка.

Тусклые светильники в коридорах «Галереи» шипели и подмигивали. После недавней сильной грозы в Энгельсфорсе были перебои с электричеством. Мигание ламп раздражало и напоминало Ванессе фильмы ужасов.

Она поторопилась выйти на улицу. Впереди одиноко болтались на ветру флаги возле магазина «Ика». Солнце жарило, хотя была уже середина сентября.

На улицах было пустынно, первый человек попался Ванессе навстречу, только когда она повернула на площадь Стурвальсторгет.

Однако именно этого человека ей сейчас совсем не хотелось видеть. Может, повернуть в другую сторону, сделать вид, что она его не заметила? Но, кроме них, на улице нет ни одной живой души. Он, конечно, ее уже заметил и поймет, что она пытается избежать с ним встречи.

Ванесса пошла прямо на него.

Последние сто метров показались ей бесконечными. Похоже, что Юнте тоже было не по себе.

— Привет, — сказала Ванесса.

— Привет, — отозвался Юнте. — Как дела?

— Нормально. Супер.

— А-а, понятно.

Молчание.

— А ты как? — решила спросить Ванесса.

— Ничего, — ответил Юнте и огляделся, словно надеясь, что откуда-нибудь придет спасение. — Давно не виделись.

— Да. — Ванессе действительно казалось, что они не виделись уже очень давно, хотя она рассталась с Вилле всего три недели назад. Вместе с ним из ее жизни выпала вся прежняя компания. Ванесса по ним не скучала, но она скучала по той жизни, в которой все казалось простым и понятным. Дома у Юнте можно было тусоваться хоть днем, хоть ночью, устраивать вечеринки. С уходом Вилле в жизни Ванессы вдруг образовалось очень много свободного времени, которое она не знала, чем занять. Да и чем можно заниматься в таком городе, как Энгельсфорс!

— Жалко, что так получилось, — сказал Юнте. — Без тебя скучно.

Вид у него был смущенный, он избегал смотреть на Ванессу.

Ванесса удивилась. Оказывается, Юнте к ней хорошо относится. А ей всегда казалось, что он ее только терпит. Хотя по его виду никогда ничего не поймешь. По-настоящему Юнте интересует только, растет ли у него травка в подвале.

— А ты знал, что он мне изменяет?

Можно было не спрашивать, виноватый вид Юнте говорит сам за себя.

Господи, все знали! Если знал Юнте, наверно, и Лаки знал! Только она, наивная дура, ничего не видела! Ванессе становится стыдно и противно от того, что стыдится она, хотя во всем виноват Вилле.

— Ты на меня это… не очень злись. Я тут вроде тоже типа поучаствовал, — мямлит Юнте, поправляя бейсболку.

Ванесса слушает, не прерывая. Это что-то новенькое. Но Юнте говорит так, будто Ванессе все известно.

— Мы с Элин учились вместе. Она мне всегда нравилась. Поэтому я ее и пригласил туда, к отцу… Я не думал, что она и Вилле…

Кусочки пазла складываются в картинку. Раз-два-три… События, которым Ванесса раньше не придавала значения, обретают новый смысл.

Она вспоминает то воскресенье в прошлом году, когда Вилле неожиданно исчез. А потом вернулся и сказал, что ездил с Юнте в дом его отца, чтобы без помех подумать о своей жизни. Сказал, что сильно любит Ванессу. И подарил ей кольцо.

Все это была ложь. Он трахался с Элин. А потом решил загладить свою вину и предложил Ванессе выйти за него замуж. А Ванесса ему верила. И ради него предала маму и Мелвина.

Он лгал даже тогда, когда плакал на диване Сирпы и говорил, что хочет «быть честным» с Ванессой. На самом деле у них с Элин был секс не два, а три раза или даже больше. Кто знает?

Ванессу замутило.

— Мне надо идти, — сказала она. — Надо забрать Мелвина.

Она увидела в глазах Юнте панику. Он все понял.

— Черт, значит, ты ничего об этом не знала… Прости…

— Я устала от извинений.

Как назло, Мелвин пребывал сегодня в капризном настроении. Сначала он заявил, что хочет сидеть в коляске, потом — что не хочет, потом опять стал ныть и проситься в коляску. Наконец Ванесса не выдержала, сунула брата в коляску и повезла домой, стараясь не обращать внимания на его истошные крики. Возле дома он вдруг перестал плакать. Ванесса вынула его из коляски, они зашли в подъезд, и тут брат опять заныл: «Где папа?»

Только этого ей сейчас не хватало.

— Папы дома нет.

— Почему?

— Ты же знаешь, он больше с нами не живет. Он теперь живет в другом месте.

— Почему?

— Так бывает.

— Почему?

Ванесса присела перед Мелвином на корточки:

— Все будет хорошо. Представляешь, как интересно жить сразу в двух местах! Твой папа нашел квартиру, в которой у тебя будет отличная комната.

Мелвин смотрел на сестру мокрыми глазами. Лифт остановился, Ванесса взяла Мелвина на руки.

Отперла дверь. В кухне работала вытяжка. Сигаретным дымом пахло даже в прихожей.

Ванесса уже представила себе, как мама сидит и плачет с сигаретой в руке. Но тут из кухни раздался смех. Первый раз за то время, что мама рассталась с Никке. Она смеялась не одна, ей вторил другой — прокуренный, каркающий голос.

Ванесса знает человека с таким голосом.

Посадив Мелвина в коридоре на коробку с вещами, Ванесса помогла ему снять ботинки. Потом они вместе вошли в кухню. Мама, которая, стоя под кухонной вытяжкой, в этот момент затянулась сигаретой, сделала виноватое лицо и быстро затушила окурок в переполненной пепельнице.

— Ой, уже так много времени, — сказала она. — А мы и не заметили.

Ванесса повернулась к столу — там сидела Мона Лунный Свет и невозмутимо курила. Ее светлые пережженные волосы были схвачены на макушке заколкой в форме бабочки. На столе стояло вино в картонной упаковке и два бокала. На одном из них виднелись отпечатки ярко-красных губ Моны.

— Ты помнишь Мону? — спрашивает мама. — Она тебе гадала в «Хрустальном гроте».

Мона машет Ванессе рукой, и ее серебряные браслеты громко звенят.

— Ты ведь Ванесса, да? — спрашивает она и ухмыляется.

Ванесса молча смотрит, как мама показывает Моне Мелвина, Мона сильно щиплет его за щеки и щекочет. Мелвин, судя по всему, уже готов укусить ее, и Ванесса надеется, что он не преминет это сделать. Наконец он вырывается и убегает в гостиную. Через секунду оттуда раздался звук включаемого телевизора.

— Что вы делаете? — спросила Ванесса у Моны.

— Яннике — одна из моих лучших клиенток. И очень приятный человек. Я не видела ее некоторое время, забеспокоилась и решила узнать, как дела.

Ванесса подумала, что в действительности Мона просто решила заработать на маме.

— Это поразительно! — сказала мама. — Мона в точности рассказала, что случилось у нас с Никке. А еще она говорит, что через год он вернется поджав хвост, но я буду непреклонна.

Еще бы! Мона — мастер говорить то, что ее клиенты хотят слышать. Собственно, именно в этом секрет ее популярности в Энгельсфорсе. Здесь живет много людей, которые готовы ухватиться за соломинку надежды.

Мама обняла Ванессу и неловко прижалась головой к ее голове. От мамы пахло сигаретами и кислым вином.

— Все будет хорошо, Ванесса. Схожу-ка я кое-куда.

Хихикнув, она вышла из кухни. Ванесса села на стул рядом с Моной:

— Где вы были? Магазин все время закрыт.

— Расслабься, детка, — сказала Мона, зажигая новую сигарету. Она улыбнулась Ванессе: — Я слышала, ты теперь тоже девушка свободная. Давно нужно было его прогнать, еще тогда, когда я сказала, что ваши отношения не имеют будущего. Не пришлось бы так переживать сейчас. Кстати, девушку, с которой он спал, ты один раз видела. А она тебя — нет.

Сейчас у Ванессы не было времени разгадывать загадки Моны.

— Нам нужна ваша помощь, — прервала она Мону. — Как вступить в контакт с мертвыми?

Мона посмотрела на Ванессу. Взгляд ее стал серьезным.

— Зависит от того, — сказала она, — где находится душа. Улетела она или задержалась. И еще вы должны знать имя умершего.

— Эта душа точно задержалась, — ответила Ванесса. — И имя ее мы знаем.

Замок в туалете щелкнул.

— Поговорим на неделе, — сказала Мона.

— Это срочно!

— Я никуда не спешу. Приходи в магазин в понедельник. И оденься прилично.

 

24

Крепко держа в руках красный поднос, Мину оглядела столовую. Шум стоял такой, что хоть уши затыкай. Все говорили одновременно и очень громко.

Мест свободных много, но куда сесть, чтобы не чувствовать себя лишней?

Мину увидела в центре зала Линнею. За ее столиком сидела девочка с синими волосами и еще целая компания альтернативщиков, чем-то очень раздраженных. Вот бы и у Мину был стол, за которым она могла бы чувствовать себя среди своих.

Анна-Карин не показывалась. Наверно, поела второпях и спряталась в уголок. Ее можно понять. Под присмотром Виктора Эреншёльда легко дойти до ручки.

В конце концов Мину принимает решение. Она садится туда, где собрались фанаты компьютерных игр из параллельного класса. Они с головой ушли в виртуальный мир и даже не заметили появления Мину. На это она и рассчитывала.

Картофельные котлеты — словно резиновые, похоже, их много раз подогревали. Мину еще дожевывала первый кусок, когда напротив нее кто-то сел. Она подняла глаза. Виктор.

— Привет, — сказал он.

Мину снова опустила глаза в стол.

— Я что — стал невидим? — попробовал пошутить он. — От Ванессы заразился?

Мину аккуратно резала котлеты на мелкие части. Почему-то она стеснялась есть в присутствии Виктора. Рядом с ним она чувствовала себя неуклюжей. Словно была тяжелым и грязным физическим телом, а он — эфирным существом, которое летает по воздуху и питается цветочным нектаром. Трудно представить, что он, например, ходит в туалет.

Виктор перегнулся через стол. И Мину опять удивилась, что от него ничем не пахнет. Это было неприятно, неестественно и сразу отталкивало от него.

А может, Виктор вовсе и не человек? Может, Ида права? Раз есть демоны и ведьмы, значит, может быть все что угодно.

— Я тебе не враг, — шепотом сказал Виктор. — Допросы будет вести отец, я только ему помогаю. Он тоже вам не враг. Он просто следит за соблюдением законов. Это важно для всех. Иначе начнется хаос.

Мину молчит, чувствуя, что компьютерные фанаты таращатся на них с другого конца стола. Ну вот, теперь пойдут сплетни про нее и про Виктора.

— Не бойся, Мину, — шепчет Виктор. — Рано или поздно тебе придется довериться мне.

«Придется?» — думает Мину, продолжая резать картофельную котлету.

— Эй, ты меня слышишь? — Виктор дотрагивается до ее руки.

Мину вздрагивает и роняет нож.

— Извини, — говорит Виктор и убирает руку. — Просто я не понимаю, почему ты ведешь себя так по-детски. Ты ведь умнее всех. Я имею в виду не только вашу… группу, всю школу. Оглянись вокруг. Изо всех, кто здесь есть, я только с тобой мог бы дружить.

Мину поднимает глаза и встречается взглядом с Виктором.

Она не может больше молчать.

— Ты считаешь, что польстил мне?

— Я просто сказал как есть, — спокойно ответил Виктор.

— Мы никогда не будем друзьями, — так же спокойно ответила Мину. — Я дружу с Анной-Карин.

Едва сказав это, она поняла, что так и есть. На нее словно сошло озарение. Она беспокоится за Анну-Карин не потому, что она одна из Избранниц, а потому что она — Анна-Карин. И это вдруг стало для Мину столь же очевидно, как то, что Виктор Эреншёльд — их враг.

Мину наткнула на вилку три куска котлеты, засунула их в рот, прожевала.

— До свидания, — сказала она.

Виктор с сожалеющим видом покачал головой, потом встал из-за стола.

* * *

Голос Иды взмывает к потолку, отражается от стен музыкального класса. «Amazing grace…»[11]«О благодать» — всемирно известный христианский гимн, написанный английским поэтом и священнослужителем Дж. Ньютоном и изданный в 1779 г.
— поет она и чувствует, что голос слушается ее и может подняться еще выше. Кабинет музыки превратился в огромный стадион, где она стоит одна в свете прожекторов. Вокруг зрители — тысячи обращенных к ней лиц. На последних нотах Ида чуть подпускает в голос дрожи и открывает глаза.

Юлия, Фелисия и остальные участники хора аплодируют.

Но Керстин Стольнакке не рада:

— О святые боги, что мне с тобой делать, Ида!

Сердце у Иды ёкает.

Все замолчали и уставились на нее.

— Я что-то не так сделала? — с улыбкой спрашивает Ида.

Она так тщательно выпевала каждый звук, чем еще эта кляча недовольна?

— С технической точки зрения исполнение безукоризненное, но где твои чувства?

Ида смотрит на мешковатое платье Керстин, на ее мужеподобную прическу. О каких чувствах вообще идет речь?

Ну почему школьным хором руководит эта дура, которая совсем не разбирается в музыке. Все знают: у Иды лучший голос в школе и, может быть, во всем городе. Это не хвастовство, а реальный факт.

«Почему теми, кто умеет что-то делать, всегда руководят те, кто сам ничего не умеет, да еще из зависти зажимает тех, кто умеет?» — думает Ида. Сама Керстин петь вообще не может!

— Вот! — сказала Керстин.

— Что «вот»?

— Чувство! Злость! Ты на меня злишься, я вижу это по твоим глазам.

— Я не злюсь, я просто задумалась, стараюсь понять, где ошиблась и как это исправить.

Керстин протопала к Иде, ее широкое платье развевалось, как палатка на ветру. Взяв Иду за плечи, она заглянула ей в глаза:

— Не бойся показать себя в песне. Покажи, какая ты на самом деле. Не думай, что это будет некрасиво. Или опасно. Покажи свою чувствительность, свою уязвимость. Не бойся показать нам себя, Ида.

От удивления Ида не находит, что сказать. Как только Керстин отпускает ее плечи, она сразу возвращается на свое место в хоре. Юлия с Фелисией шепчут ей, чтобы не обращала внимания и что Керстин — дура. Иде приятно это слышать, но легче от этих слов почему-то не становится.

— Пожалуйста, Алисия, — говорит Керстин.

Вперед выходит худенькая первокурсница с черными растрепанными волосами. Лампы на потолке мигают, но скоро напряжение выравнивается.

На душе у Иды беспокойно:

Может, со мной что-то не так? Поэтому Густав меня не любит?

Но она быстро отгоняет неприятную мысль. Нужно верить в свои силы.

С ней все в порядке. Не в порядке с головой у Керстин Стольнакке.

* * *

Мину задерживается в школьной библиотеке. Ей нужно подготовиться к контрольной по шведскому. Делать это дома, когда папа с мамой постоянно ссорятся, — невозможно.

Но и тут ей не удается сосредоточиться. В голову лезут, отвлекая от учебы, разные мысли. Виктор. Совет. Александр. Адриана. Анна-Карин. Николаус. Демоны. Матильда. Мысли разбредаются и никуда не ведут.

— К сожалению, мне нужно закрывать библиотеку.

Мину поднимает глаза. Беременная библиотекарь Юханна стоит возле стойки с пьесами и смотрит на Мину с извиняющейся улыбкой. К ее животу прижата подборка «Ромео и Джульетты».

— Извините, я сейчас уйду, — говорит Мину. Она закрывает книгу и запихивает ее в битком набитый рюкзак.

— Хороших выходных, — отвечает Юханна, запирая за ней дверь.

Мину стоит на лестнице, слушая, как высокий девичий голос поет: «Ave Maria!»

Она прикидывает, куда бы пойти, и отбрасывает все варианты один за другим. Кафе «Monique» приказало долго жить. На Ульссоновском холме в пятницу вечером полно алкашей и тусующейся молодежи. Может, пойти к шлюзам? Но там не расслабишься — слишком близко старая усадьба и Виктор. Было бы хорошо посидеть у Густава, но после их «дискуссии» о «Позитивном Энгельсфорсе» Густав ее избегает. А она не решается подойти первой.

О тронься скорбною мольбою и мирный сон нам ниспошли! Ave Maria! [12]Третья песня Эллен ( нем . Ellens dritter Gesang, Ellens Gesang III) — произведение Ф. Шуберта (1825) в переводе А. Плещеева.

Песня заканчивается, раздаются короткие аплодисменты, и школа погружается в тишину.

Ничего не поделаешь, придется идти домой. Если Мину повезет, мама с папой будут заняты завтрашним приездом тети Бахар и временно перестанут ссорится. Если нет — придется искать убежища в саду.

«Как собаке», — думает Мину.

Вдруг тишину нарушает громкий и взволнованный женский голос, потом хлопает дверь и опять наступает тишина.

Мину не сразу понимает, что голос принадлежит директрисе. А когда понимает, то осторожно, стараясь не шуметь, спускается по спиральной лестнице вниз, туда, где находится кабинет директора.

— Вы не имеете права так поступать, — говорит за закрытой дверью Адриана.

Второй голос что-то отвечает, но так тихо, что нельзя разобрать ни слова.

Мину на цыпочках подходит к кабинету заместителя директора Томми Экберга. Дверь открыта нараспашку, но внутри никого нет. В комнате — дверь, соединяющая ее с директорским кабинетом. Эта дверь слегка приотворена.

Вот бы стать невидимой, как Ванесса.

Мину отчаянно боится заходить внутрь. Но еще больше боится пропустить что-то важное.

Она прошмыгивает в кабинет Томми Экберга. Стол замдиректора завален бумагами и папками. Тут же лежит недоеденная шоколадка.

Мину на цыпочках преодолевает расстояние, отделяющее ее от двери в кабинет директора, присаживается на корточки и заглядывает внутрь.

Директриса стоит возле письменного стола. Шторы задернуты, в кабинете полумрак, светится только настольная лампа, украшенная мозаикой со стрекозами.

По другую сторону письменного стола стоят три человека — Томми Экберг, учитель рисования Петер Бакман и светловолосая, подстриженная «под пажа» женщина в деловом костюме.

— Это абсурд, — говорит Адриана. — Кто это придумал?

— Есть решение муниципалитета, — говорит женщина в костюме.

— Кроме того, среди учителей нарастает недовольство, — подхватывает Петер Бакман. — Как представитель профсоюза…

— Конечно, вы можете обратиться в суд по трудовым спорам, — продолжает женщина в костюме. — Но сейчас мы требуем, чтобы вы освободили этот кабинет. Обязанности директора временно будет исполнять Томми Экберг.

— Адриана, мне очень жаль, — промямлил Томми, поглаживая кустистые усы.

— Я отказываюсь, — сказала Адриана.

— Выбирайте: или вы уходите добровольно, или вас выведут с полицией, — процедила женщина в костюме.

— С полицией?

— Необходимо определить степень вашей вины за происшедшее с Элиасом Мальмгреном и Ребеккой Молин. Мы предпочли бы вести закрытое расследование, но, если вы откажетесь сотрудничать, нам придется прибегнуть к помощи общественности. Вы должны нас понять.

Адриана находилась на грани обморока. Чтобы не упасть, ей пришлось ухватиться обеими руками за крышку стола.

Тут Петер Бакман увидел, что дверь приоткрыта, и резко захлопнул ее. Мину едва успела отскочить. Она тихонько выскользнула из кабинета Томми, пробежала по коридору и спустилась по большой лестнице к выходу. От волнения ей было трудно дышать.

Это ужасно. Несправедливо.

И все это очень, очень настораживает.

* * *

Анна-Карин сидит на стареньком серо-голубом диванчике. В дом престарелых дедушка переехал со своей мебелью, но вид у комнаты неуютный и какой-то нежилой.

Дедушка осторожно проводит пальцем по красным отметинам на левой руке Анны-Карин. Ранки от лисьих зубов еще не затянулись. Ночью они напоминают о себе глухой, ноющей болью. Днем болячки чешутся. А иногда, как теперь, рука немного немеет, как от заморозки. Анне-Карин сделали противостолбнячный укол. Но когда рука немеет, ей становится страшно, в голову лезут слова «гангрена» и «ампутация».

— Приложи на ранки подорожник, — говорит дедушка, — только вымой листочки хорошенько, чтобы не занести грязь. Если не поможет, спроси у мамы, не осталось ли у нее мази, которую я делал из календулы.

Анна-Карин секунду колеблется.

Она немного рассказала дедушке о том, что произошло в прошлом году, о своих магических силах и о том, как она их использовала. Он ведь и так о многом догадывался. Но она не рассказывала ему ничего об Избранницах. Совете. И апокалипсисе.

— Откуда ты все знаешь?

— Отец показал, как пользоваться разными растениями.

— Я не про это. Я вообще… Ты умеешь прутиком искать воду, знал про кровавую луну. И в прошлом году… Когда со мной стали происходить всякие вещи, ты догадался, что это магия.

Дедушка сплел пальцы рук в замок и наклонился вперед:

— Кто-то называет это магией. А для меня это просто часть природы. И я не вижу в этом ничего сверхъестественного.

— А Совет знаешь? — шепчет Анна-Карин.

У нее перехватывает дыхание. Но дедушка смотрит на нее непонимающе.

— Какой совет? — переспрашивает он.

— Никакой. Не знаю. Неважно. — Анна-Карин опускает глаза в пол.

— Расскажи-ка еще раз про лису, — просит дедушка.

Анна-Карин рассказывает еще раз с самого начала. Как она увидела лису первый раз у мертвого дерева, как началась гроза и за несколько секунд в лесу стало темно, как ночью.

— Я только не понимаю, зачем она это сделала. Я имею в виду лису, — говорит Анна-Карин.

— Помнишь семейство лис, которое жило в самом начале леса?

Анна-Карин вздрагивает, словно холод от больной руки распространяется по всему телу. Дедушка опять начал заговариваться.

— Дедушка, это я, Анна-Карин. Когда в лесу жили лисы, я была совсем маленькой. Я не могу этого помнить.

— Я знаю, — нетерпеливо перебил ее дедушка. — Но это было предрешено уже тогда. Насчет лис.

Анна-Карин неуверенно смотрит на деда. Она все еще сомневается, с ней разговаривает дедушка или все-таки с мамой или с бабушкой Гердой.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает она.

— Лес знает, — отвечает дед глухо. Его взгляд обращен в прошлое, и он не слышит ее. Анна-Карин встает и осторожно обнимает деда на прощание.

— Мне надо идти, — говорит она. — Но я скоро к тебе приду.

Она надеется, что дедушка тоже вернется обратно, что он не останется в прошлом навсегда.

 

25

Мину просыпается от громких голосов в саду. Две женщины говорят без умолку, перебивая друг друга.

Вчера Мину обещала маме поехать с ней на станцию встречать тетю Бахар. И смутно помнит, как мама заходила к ней в комнату и будила ее, но она не встала. Почувствовав угрызения совести, Мину быстро натянула халат и выбежала на улицу.

Обе сестры сидели на садовых качелях и легонько раскачивались. Они не видели Мину, и она остановилась в отдалении, рассматривая их.

Бахар старше мамы всего на год, и, когда они были маленькими, окружающие принимали их за близнецов. Но теперь мама кажется старше собственной старшей сестры. Сейчас, когда они сидят рядом, Мину видит, какой уставший и изможденный у мамы вид, хотя лицо ее улыбается.

— Мину! — кричит Бахар, завидев Мину. — Nazaninam, cheghad bozorg shodi! Какая ты красивая! А как ты похожа на Дарью и Ширин!

Мину подходит поздороваться с тетей и заодно обнимает маму, задержав объятие на полсекунды дольше обычного. Мама удивленно смотрит на Мину.

— Ну что, пойдем наверх? — предлагает тетя Бахар. — Мы как раз собирались выпить кофе. Ты пьешь кофе? Ширин начала пить кофе в тринадцать лет, на мой взгляд, рановато. Но разве моего мнения спрашивали? Кстати, она передает тебе большой привет. Ей очень хотелось приехать, и Дарье тоже, но они так заняты. Всегда очень заняты. Ширин рассказывала, что она получила роль в фильме?

Бахар продолжает болтать всю дорогу до кухни. Наливая кофе, мама многозначительно улыбается Мину — Бахар опять хвалится своими дочерями.

Мину вдруг становится радостно от того, что Бахар здесь. Это именно то, что нужно маме. И папе. Он всегда с удовольствием спорит с Бахар обо всем на свете, хотя никогда с ней не соглашается.

— А ты как думаешь, Мину? — обращается к племяннице Бахар.

Мину непонимающе смотрит на тетю. Она понятия не имеет, о чем идет речь.

— Простите?..

— Я сказала, тебе нужно поучиться в такой школе, как наша. Здесь ты не получишь хорошего образования. Я уж не говорю про круг общения! Na, aslan fekresho nemikham bokonam! Здесь нет культуры! Наверно, даже книжного магазина нет! Тебе обязательно нужно переезжать в Стокгольм.

— Ну хватит, Бахар, — прервала ее мама.

Мину с изумлением посмотрела на нее. С чего это вдруг мама взялась защищать Энгельсфорс? Но еще больше ее удивила реакция Бахар, которая при этих словах мгновенно замолчала.

В кухню вошел папа. Бахар натянуто улыбнулась.

— Привет, Эрик, — сказала она.

Не ответив на ее улыбку, отец коротко поздоровался, подошел к кофеварке и долил себе остатки кофе.

— Извините, у меня много работы, — сказал он.

— Я понимаю, — кивнула Бахар с той же принужденной улыбкой.

Мама промолчала. Она избегала встречаться с папой взглядом.

Мину переводила взгляд с одного на другого, не понимая, что происходит.

Папа скрылся в кабинете, обстановка в кухне сразу разрядилась.

— Мы хотели прогуляться до шлюзов, пока еще не очень жарко, — сказала мама.

Мину посмотрела на закрытую дверь папиного кабинета.

— Да, жара ставит рекорды, об этом даже по первому каналу говорили, — заявила Бахар.

Мама смотрит на Мину.

— Пойдешь с нами?

— Я хочу принять душ, а потом буду делать уроки.

— Видишь, кое-чему их тут все-таки учат, — говорит мама, обращаясь к Бахар.

После душа Мину стучит в дверь папиного кабинета.

— Что еще? — раздраженно отвечает папа.

— Можно войти?

— Конечно, — говорит он уже мягче.

Мину открывает дверь и входит. Папа с усталым лицом сидит за письменным столом. Его руки на клавиатуре компьютера.

— Ну, выкладывай, что там у тебя.

— Я хотела поговорить.

— О чем?

О тебе и о маме. О том, почему вы все время ссоритесь. Может, вы собираетесь разводиться? А еще почему ты так странно разговариваешь с Бахар.

— Ты слышал, нашу директрису выгнали?

Папа оторвался от компьютера, было видно, что новость его заинтересовала.

— Когда?

— Вчера вечером. Я думаю, это пока не официальная информация. Но разве можно человека просто так выгонять?

Папа сделал глоток кофе:

— Это, конечно, очень странно. Но есть разные способы обойти правила…

— Я слышала, это как-то связано с Элиасом и Ребеккой…

— Откуда такие сведения? Это не сплетни?

— Я слышала это от… У вас это называется «надежный источник».

— Из тебя может выйти блестящий журналист.

Папа встал и обнял Мину. На ее глаза навернулись слезы. Она очень его любит. Его и маму. Как было бы хорошо, если бы и они любили друг друга…

Но, может, они все-таки любят друг друга? В глубине души.

Как бы ей хотелось на это надеяться.

* * *

— Ну как? — спрашивает Ида, возвращаясь в комнату из ванной.

— Вроде ничего, — говорит Юлия. — А тебе-то самой нравится?

— Не знаю, — отвечает Ида.

У черного платья глубокий вырез на спине и свободный силуэт. Ида покрутилась по комнате:

— Больше похоже на вечерний наряд, а не на платье для романтического вечера у парня дома, правда?

— Точно, — кивнула Юлия.

Ида раздраженно вздохнула. Как можно просить совета у того, кто тебе только поддакивает?

— Если тебе нравится, можешь взять поносить, — говорит Ида.

— Можно, — говорит Юлия, не глядя на Иду. Обе знают, что Юлия никогда не наденет платье с таким вырезом, потому что у нее вся спина в прыщах. Даже на озере она сидит в майке. И никогда не купается.

— Думаю, вот это подойдет, — говорит Ида, доставая из шкафа платье в цветочек.

Она идет в ванную, чтобы переодеться.

— Все-таки Эрик — лапочка, позвал тебя на романтический ужин! — кричит Юлия из комнаты. — Представляешь — вы одни в целом доме! Шикарно! Вот бы у меня был такой парень!

— Влюбись в Кевина, — раздраженно бурчит Ида, снимая черное платье.

— В Кевина?! — опять кричит Юлия. — Знаешь, что он мне на днях сказал? Что ему нравятся девушки с красивым телом и некрасивым лицом. С ними приятно трахаться, и не нужно влюбляться.

Ида хмыкнула. Дурак этот Кевин!

— А Робин с Эриком недавно говорили, что Кевин недоразвитый, что он, типа, по уму как семиклассник. И что он им надоел.

— Прямо так и сказали? — переспросила Ида, надевая через голову платье в цветочек.

Платье оказалось коротким, едва доходило до середины бедра. Ида посмотрела на себя в зеркало. Похожа на сардельку в цветочек. Либо отекла от жары, либо потолстела. Она с отвращением стянула с себя платье.

— Мне теперь вроде Рикард нравится! — снова раздался из комнаты голос Юлии.

— Какой Рикард? Юнссон? Футболист?

— Он, типа, секси.

Ида и ее отражение в зеркале закатили глаза к потолку. Юлия не может сказать двух слов без того, чтобы не прибавить «типа» или «вроде». Боится высказать собственное мнение.

— Фелисия вроде тоже так думает, — добавляет Юлия.

«Фелисия не видит никого, кроме Робина», — хотела сказать Ида, снова надевая черное платье.

Ну и ладно. Пусть будет вечернее платье. Зато хорошо сидит. Мама говорит, черный цвет стройнит.

— А почему не в цветочек? — спрашивает Юлия, когда Ида выходит из ванной.

— Ты была права, — отвечает Ида. — Это гораздо красивее.

Эрик живет всего в нескольких кварталах от Иды, но Ида выходит заранее и идет медленно, чтобы не вспотеть. Перед дверью она проводит рукой по волосам и взъерошивает их. Потом нажимает кнопку звонка.

Эрик открыл сразу, словно ждал ее на коврике в прихожей.

— Какая ты красивая, — говорит он, притягивая Иду к себе и прижимаясь к ее губам долгим поцелуем. — Сексуальная.

— Спасибо, — говорит Ида, высвобождаясь. — Ты тоже.

Эрик доволен. Он оделся в костюм и надушился. Его густые темные волосы зачесаны назад. Так он выглядит старше своего возраста. Более мужественным. Иде нравится эта мысль, и она старается удержать ее. Но тут же, как назло, вспоминается день, когда по приказанию Анны-Карин Эрик описался на школьном дворе. Ида пытается отогнать эту мысль. Почему она до сих пор помнит тот инцидент, когда все остальные, похоже, давно о нем забыли?

— Посиди в гостиной, — говорит Эрик. — Я принесу напитки.

— Супер, — улыбается Ида.

Она проходит в гостиную и садится. Из динамиков звучит пошлый Ар-энд-Би. Ида знает: плей-лист называется «ErikLove». Но лучше об этом не думать, иначе становится очень противно. Ида садится на диван, ждет.

Дома у Эрика пахнет как-то странно.

Не то чтобы противно, но как-то по-особому, так пахнет старое мыло.

Взгляд Иды упирается в комок пыли на ковре. Мама Иды всегда говорит, что если родители Эрика не справляются с уборкой сами, им нужно приглашать людей из фирмы.

Когда Эрик и Ида были маленькими, их семьи ходили друг к другу в гости. Каждый раз, вернувшись домой, родители Иды начинали обсуждать семью Форслундов. Мама вздыхала по поводу грязи и безвкусицы дома и в одежде, папа критиковал сад, вино и еду.

Тогда Ида удивлялась: зачем мама с папой с ними общаются? Став старше, она поняла. Так нужно. Андерс Форслунд владеет лесопилкой. У Буссе Хольмстрёма перспективная транспортная фирма. У них общий бизнес, и, кроме того, в молодости они играли в одной хоккейной команде.

Эрик приносит два бокала и подает один Иде:

— За нас. За четыре месяца.

Родители Иды тоже начали встречаться в гимназии. Размышляя об этом, Ида пытается представить, как она и Эрик, став взрослыми, будут жить в собственном доме в этом же квартале. Эрик унаследует после отца лесопилку, потому что его старший брат хочет стать врачом, а Ида возьмет на себя управление папиной транспортной фирмой. Правда, ей эта работа не нравится, но, если она решит этим заниматься, успех фирме гарантирован.

— За нас, — говорит Ида, улыбаясь.

Она делает глоток из бокала. Горький напиток обжигает горло, у Иды перехватывает дыхание.

— Крепковато получилось? — спрашивает Эрик.

— Да уж, крепковато, — раздраженно отвечает Ида.

Но, увидев расстроенное лицо Эрика, уже мягче добавляет:

— Ничего, все равно вкусно. Я просто не ожидала.

Она решила сегодня быть милой и не сравнивать Эрика с Густавом. Сегодня с ней Эрик. К тому же он очень мил и так старается ради нее.

Эрик и Ида Форслунд.

Самые успешные предприниматели Энгельсфорса. Молодые, продвинутые. Новый дом. Два чудесных ребенка. Мальчик и девочка.

Они едят чипсы, пьют коктейли, и скоро у Иды начинает кружиться голова. Ей это состояние совсем не нравится, и непонятно, чем оно так привлекает многих людей.

За столом Эрик наливает ей вина, но Ида только делает вид, будто пьет. Когда Эрик уходит в туалет, Ида выливает свой бокал в раковину. Эрик подливает еще.

Они уже в который раз говорят об одних и тех же людях и вещах. Кто сказал, что мужчины не любят сплетничать? Эрик любит сплетни и скандалы, может быть, даже больше Иды. Ида рассказала ему о Керстин Стольнакке и предположила, что Керстин — лесбиянка. Эрик согласился.

— Она тебя гнобит, потому что ты не отвечаешь на ее чувства. Ты можешь привлечь ее к ответственности за сексуальное домогательство, — ухмыляется Эрик.

Ида смеется. Конечно, она никогда этого не сделает. Прежде всего чтобы не подставить себя. Пойдут слухи, ее репутация пострадает и будет испорчена.

Да и вообще, зачем тратить силы на Керстин Стольнакке? Это стоит делать только в одном случае: если Иду и в этом году не выберут школьной Люсией[13]Главное действующее лицо праздника святой Люсии, отмечаемого в Швеции 13 декабря.
.

К десерту все темы были исчерпаны. Эрик один выпил почти всю бутылку, даже не подозревая об этом.

— Пойдем ко мне в комнату, — предложил он, как только Ида доела мороженое.

— М-м-м, — промычала Ида, потому что от улыбки Эрика у нее по телу побежали мурашки.

— Или к родителям. У них кровать больше.

— Фу, извращенец!

У Эрика на щеках заходили желваки. Ида тут же сменила тон:

— Просто мне больше нравится твоя кровать.

Они спустились на нижний этаж, который целиком находился в распоряжении Эрика с тех пор, как его старший брат стал жить отдельно. В этой комнате с малюсенькими окнами под потолком Ида всегда испытывала легкий приступ клаустрофобии.

Сверху звучала музыка «ErikLove» — Эрик сделал звук погромче. Заниматься любовью под эту «сексуальную музыку» было странно — словно играешь роль в плохом фильме. Но Ида не стала ничего говорить. Эрик думал про нее, составляя этот плей-лист. Так он сказал.

— Ты такая красивая. Самая красивая девушка в Энгельсфорсе, — шепчет Эрик, целуя ее в шею и в ухо.

Иде становится жарко. Она крепче прижимает к себе Эрика, гладит его спину. Вдруг он отстраняется от нее.

— Ну ты даешь, — ухмыляется он, и хорошее настроение Иды сразу улетучивается.

Но отступать поздно. Она начинает выбираться из платья. Лифчика на ней нет, и Эрик тут же принимается ласкать ее грудь, одновременно целуя в шею. Но тело Иды уже не отзывается. Она только мечтает, чтобы все поскорее закончилось.

— Раздевайся, — говорит она Эрику.

— Невтерпеж, да? — смеется он, торопливо расстегивая брюки.

Вскоре они, раздетые, лежат на кровати Эрика. Ида пытается думать о чем-нибудь сексуальном, но мысли сбиваются. И вот уже рядом с Эриком осталось только ее тело, а мысли витают где-то далеко.

— Тебе выписали новые таблетки? — спрашивает Эрик.

Ида никогда больше не будет пить противозачаточные таблетки. Она начинала принимать их летом, но бросила, боясь тромбоза. При тромбозе происходит увеличение одной икры по сравнению с другой. Ида целый месяц ежедневно мерила свои икры, пока ей это не надоело. Она сказала Эрику, что потеряла таблетки, и он настаивал, чтобы она выписала новые.

— Не выписали. У них теперь новые правила, — сказала Ида.

Эрик чертыхнулся и полез в ящик письменного стола за презервативом.

Потом Ида сразу встала и пошла в туалет — после секса нужно пописать, чтобы предотвратить инфекцию мочевыводящих путей. Моя руки, Ида рассматривала в зеркале свое лицо.

Почему люди притворяются, будто секс — это нечто простое, приятное и естественное?

Все наоборот. Как только человек начинает жить половой жизнью, перед ним встает целый ком новых проблем. Что делать с волосами? Где их убрать, а где оставить? В какой позе лучше и красивее? Как я выгляжу, когда занимаюсь сексом? Можно ли считать нормой, если он делает так, а не иначе? А мои собственные ощущения нормальны? Мы занимаемся сексом слишком часто или слишком редко? Слышат ли нас его родители?

И ко всему прочему, опасные противозачаточные средства, боязнь забеременеть или подхватить половую инфекцию.

«Какое, к черту, удовольствие, если секс рождает столько разных проблем?» — думает Ида, возвращаясь в комнату.

Эрик лежит в постели и довольно улыбается.

— Тебе было хорошо? — спрашивает он, когда Ида забирается к нему под одеяло.

— Угу, очень, — мычит Ида, пристраивая голову к нему на плечо.

Эрик нащупывает рукой пульт и включает на стене плазменный телевизор.

Ида придвигается к нему ближе.

В голову снова лезут назойливые мысли.

«С Густавом все наверняка было бы иначе».

 

26

Ванесса танцует, но в комнате Эвелины тесно, и танец представляет собой топтание на месте среди других таких же потных тел. Мелодии давно нет, остался один ритм, басы сотрясают стены квартиры. Ванесса поднимает руки, дожидаясь, пока начнется припев, и чувствуя себя ракетой, готовой к взлету.

— С днем рождения! — кричит она Эвелине и целует ее в губы.

Вот наконец и припев. Ванесса и Эвелина начинают скакать как сумасшедшие.

Ванесса чувствует себя свободной. А почему бы и нет? Разве жизнь закончилась от того, что она рассталась с Вилле? Вилле — лузер. Ванесса пробирается к полке, где она оставила свой коктейль из водки с колой, и пьет, продолжая танцевать.

Песня заканчивается, начинается рэп про девушку, сладкую, как конфетка. Ванесса оглядывается. Эвелины не видно. Но на другом конце комнаты стоит Яри. Они все лето тусовались в одних и тех же компаниях, однако раньше Ванесса его не замечала. Он улыбается ей и подходит ближе.

— Похоже, тебе весело, — говорит он, убирая со лба темную челку.

Не отвечая, Ванесса отставляет в сторону бокал и увлекает Яри на середину комнаты. Обняв его за шею, она покачивается в такт музыке. Их тела почти соприкасаются.

Яри старается не отставать от Ванессы. Ему это не очень удается. Но ее только забавляет его неловкость.

— Я слышал, ты рассталась с Вилле? — спрашивает он.

Ванесса оступается и прижимается к Яри. Он обнимает ее рукой за талию.

«А он ничего», — думает она.

— Я уж и не надеялся, что ты когда-нибудь бросишь этого дебила, — шепчет он ей на ухо.

— Я тоже, — отвечает она.

Эвелина возвращается в комнату и пробирается к ним.

— Я очень извиняюсь, но у Мишель истерика, — говорит она. — Опять Мехмет.

Ванесса закатывает глаза. Отношения Мишель и Мехмета с самого начала уходят то в плюс, то в минус. Всю последнюю неделю они держатся на минусе. Однако не исключено, что уже на этой вечеринке произойдет изменение в сторону плюса.

Ванесса говорит Яри, что скоро вернется, и, взяв Эвелину за руку, протискивается сквозь танцующих.

— Значит, ты теперь с Яри? — спрашивает Эвелина.

— Посмотрим, — отвечает Ванесса.

— Моя мама всегда говорит, что лучший способ забыть мужчину — это лечь под другого, — говорит Эвелина.

— Вот почему она уже переспала с половиной Энгельсфорса! — отзывается Ванесса. Девушки корчат друг другу рожицы и смеются.

В кухне битком народу. Музыку заглушают пьяные голоса. В раковине гора пустых пивных банок, бутылок и выжатых кусков лимона. Под ногами хрустит разбитое стекло.

Эвелина ведет Ванессу на балкон. Они пробираются мимо группы парней и видят в углу на корточках зареванную Мишель. Пятна темной туши возле глаз делают ее похожей на грустную панду.

Ванессе кажется, что пол начинает уходить из-под ее ног. Может, конечно, это алкоголь. Но все-таки интересно, сколько человек может выдержать этот ветхий балкон? Ванесса прогоняет неприятную мысль.

— Что случилось? — спрашивает она, присаживаясь рядом с Мишель.

Мишель бросается Ванессе на шею и рыдает, шмыгая носом:

— Этот козел… Мехмет… меня совсем не любит…

Ванесса гладит подругу по спине, косясь на Эвелину:

— Значит, плюнь на него.

— Но я… его… лю… блю… — Мишель захлебывается, глотает слезы и сопли. — Он за весь вечер… на меня… ни разу не обратил внимания. Сидит… и с Рикардом разговаривает…

Ванесса уже несколько часов не видела Мехмета и не знает, какого Рикарда имеет в виду Мишель.

Эвелина незаметно показывает на комнату рядом с балконом, Ванесса приподнимается и заглядывает туда.

Мехмет сидит на кровати рядом с одним из ребят-футболистов. Значит, это и есть Рикард. Заурядный, довольно смазливый парень, которого интересует только футбол, протеиновые коктейли и результаты матчей. Странно, что у них может быть общего? Однако Мехмет слушает его очень внимательно.

— Забей! — говорит Ванесса. — Ну и что с того? Мы тут все равно самые красивые!

Мишель поднимает на нее красные заплаканные глаза и улыбается сквозь слезы.

— Ведь правда? Ты, я и Эвелина! И никакой Мехмет или Вилле не могут нам испортить настроение. Через несколько лет мы вообще забудем, кто они такие! Семнадцать лет бывает один раз в жизни!

Мишель напряженно смеется, и из ноздри у нее выдувается большой пузырь. Ванесса вытирает его подолом платья, потом стирает рукой слезы с щек Мишель. На платье остаются черные разводы от туши.

— Давай соберись, — говорит Ванесса.

Мишель кивает, Эвелина помогает подругам подняться. Голова у Ванессы кружится.

— Знаете, что нам нужно? — говорит она. — Еще выпить.

Двумя часами позже Ванесса полулежит на допотопном диване в гостиной. Предметы вокруг нее слегка покачиваются, как будто она плывет куда-то по спокойному морю, музыка и голоса сливаются в ровный шум. Это все коктейли Эвелины. Ванесса хихикает. Она очень любит своих подруг. Она всех сейчас любит.

— Как дела? — говорит кто-то ей в ухо, Ванесса открывает глаза.

Яри. Его лицо совсем рядом.

— Супер, — отвечает она и вдруг чувствует себя почти трезвой. Ее переполняет энергия, которая срочно ищет выхода. Пора проверить теорию Эвелининой мамы.

Ванесса приподнимается и целует Яри. Он, не задумываясь, отвечает на ее поцелуй.

Губы у Яри горячие и мягкие. Губы Ванессы слегка приоткрываются, она падает обратно на диван, Яри сверху и накрывает ее своим телом. Ванесса забирается руками ему под майку. Кто-то шутливо присвистывает, Яри и Ванесса смеются, все еще не отрываясь от губ друг друга.

«Надеюсь, Вилле об этом расскажут», — думает Ванесса.

И тут же удовольствие пропадает. Ее тело перестает реагировать на прикосновения Яри. В голове стучит одна мысль: поцелуи Яри не похожи на долгие, уверенные поцелуи Вилле.

Яри слишком торопится.

Ванесса зажмуривается, пытается вернуть ускользающее чувство, но когда Яри начинает гладить ей ноги, Ванесса убирает их и садится на диване.

Черт, черт, черт… Ничего не получается! Чертов Вилле!

Ванесса упирается рукой в грудь Яри и отталкивает его. Яри смотрит на нее с удивлением:

— Что случилось?

— Ничего, — говорит Ванесса.

У Яри расстроенный вид, и Ванесса через силу улыбается. Яри хороший. Но целоваться ей сейчас хочется не с ним.

— Я вспомнила, мне срочно нужно домой.

Ванесса и Яри одновременно встают с дивана. Ванесса чуть покачивается, он поддерживает ее:

— Может, тебя проводить? Ты в порядке?

— В полном порядке, — кивает Ванесса, мечтая, чтобы это было правдой.

Ночь очень темная. Пахнет прелой травой. Несмотря на жару, осень понемногу берет свое. Сентябрь.

Чтобы в темноте написать эсэмэску Эвелине, Ванессе пришлось прикрыть один глаз рукой.

«Пошла домой».

В отдалении слышатся крики мужчин и женский смех. Грохот музыки. Вечеринка в «Ётвендарен». Ванесса покосилась на экран мобильника. Половина первого ночи. Еще полчаса до закрытия. Значит, веселье идет полным ходом.

Возле входа группками собрались люди. Многие нетвердо держатся на ногах, покачиваясь, хватаются друг за друга. Хуже всего обстоит дело у людей постарше, которые, уж казалось бы, должны иметь большой опыт обращения с алкоголем. Проходя мимо, Ванесса услышала обрывки их разговоров. К кому сейчас можно пойти, кто поставит выпивку, у кого дома никого нет.

Через окно Ванесса увидела в баре девушку и парня. Наверно, влюбленные. Стоят почти вплотную друг к другу. Девушка смеется, и ее темные, собранные в хвост волосы колышутся в такт движениям.

Ванесса думает: наивные люди. Не знают, что вероятность сохранения отношений микроскопически мала. Вернется ли когда-нибудь к Ванессе такая беззаботность? Или она до конца своих дней останется брюзгой?

Все последующее происходит очень быстро.

В баре появляется Юнте.

Девушка поворачивается к нему и улыбается. Лицо ее кажется Ванессе знакомым.

Парень шутливо берет ее за подбородок и целует в губы.

Ванесса видит его лицо и замирает.

Вилле. Это Вилле. Свежевыбритый, с новой стрижкой, в новой облегающей черной майке.

В животе Ванессы закопошился клубок мокрых, скользких змей. Она обежала гостиницу и, скрючившись, остановилась в кустах. Рвота была сильной и мучительной, но наружу не выходило ничего, кроме густой и чистой слюны.

Внезапно в голову Ванессы пришла опасная, но необычайно соблазнительная мысль.

Она зажмурилась. Постаралась сконцентрироваться на своих магических способностях. Алкоголь мешал, но Ванесса напрягалась изо всех сил и наконец почувствовала на коже холодок. Она стала невидимой и направилась к входу в «Ётвендарен».

Совет запретил Избранницам использовать магию. Любую магию. Чертов Александр запугивал их, говорил, что у Совета повсюду шпионы. Но как шпионы, если они вообще есть, увидят того, кто невидим? Ванесса сделала рукой защитный жест — выставила вверх средние пальцы и покрутила ими в воздухе — на всякий случай, хуже не будет.

Она тихо подошла к охраннику, который с отсутствующим выражением лица сидел возле двери на высоком табурете.

Это он выгнал ее и Эвелину летом из «Ётвендарен». Не удержавшись, Ванесса крепко ущипнула его за ухо. Охранник вскочил, дико озираясь по сторонам. Ванесса засмеялась и проскочила мимо него в гостиницу.

Внутри было жарко, как в тропиках. Пахло потом, алкоголем и неустроенностью. Диджей играл старую песню — ее иногда любит слушать мама Ванессы. Ванесса пересекла танцпол. Из-за мигания цветомузыки окружающие предметы казались нереальными, как во сне.

Протискиваясь мимо танцующих девушек, Ванесса случайно толкнула одну, и та свалилась, запутавшись длинными ногами в собственном цветастом платье.

Окружающие ее люди согнулись пополам от смеха.

«Сори», — подумала Ванесса и двинулась дальше, к бару.

Вот и Юнте. Стоя вполоборота к Ванессе, он пил пиво из горлышка бутылки.

Ванесса обошла колонну и увидела Вилле и темноволосую девушку. Они сидели на высоких барных стульях у стойки.

Значит, это Элин. Да, она красивая. Черт, она очень красивая. Высокие скулы, красиво очерченные брови, кожа такая, будто ее каждый день мажут дорогими кремами.

Теперь Ванесса ее узнала. Она видела ее в банке возле площади Стурвальсторгет. Эта Элин провожала Николауса и Ванессу в отделение, где находятся банковские ячейки.

В тот раз Ванесса тоже была невидима.

Девушку, с которой он тебе изменил, ты однажды видела, а она тебя — нет.

Блин, ну почему Мона все время оказывается права!

Ванесса подошла ближе. Элин повернулась к Вилле. Он, как загипнотизированный, смотрел только на нее.

Чувство было такое, будто Ванесса внезапно попала в параллельный мир. Всего несколько недель назад Вилле был для нее самым важным человеком на свете, ее жизнь крутилась вокруг него, они были помолвлены и собирались в один прекрасный день вместе уехать из Энгельсфорса. И вдруг он смотрит на другую девушку так, как раньше смотрел только на Ванессу.

Змеи в животе Ванессы опять пришли в движение, рот наполнился слюной, Ванесса судорожно глотнула.

— Не пора ли нам домой? — улыбнулась Элин многозначительно.

И Вилле, который никогда не уходил с вечеринок раньше, чем закончатся алкоголь и наркотики, покорно кивнул и поцеловал Элин.

— Я в туалет, — говорит Элин, слезает со стула и уходит.

— Мы — домой! — орет Вилле, пытаясь перекричать музыку. Юнте кивает.

«Значит, он и Элин уже „мы“, — думает Ванесса. — Как будто меня вообще никогда не существовало».

— Я пока здесь! — отвечает Юнте, поворачиваясь к бармену и делая заказ. Похоже, отношения между ним и Вилле натянутые.

«Отлично», — думает Ванесса.

Вилле не сводит глаз с туалетов. Это шанс, который нужно использовать. Ванесса тихонько присаживается на стул, где только что сидела Элин. Пластиковое сиденье еще не остыло.

Ванесса наклоняется к Вилле. Чувствует его хорошо знакомый запах. Слезы наворачиваются у нее на глаза. Вилле поднимает бокал с пивом, Ванесса приближает губы к его уху.

— Как ты мог так со мной поступить? — шепчет она.

Вилле подскакивает, несколько капель холодного пива выплескиваются Ванессе на колени.

— Ванесса? — хрипло говорит он.

Юнте оборачивается:

— Что с тобой?

Вилле открывает рот, но Ванесса опережает его.

— Ничего не говори. Он подумает, что ты спятил, — шепчет она.

Вилле закрывает рот, смотрит на Юнте и трясет головой.

— А может, ты и вправду спятил? — предполагает Ванесса. Вилле бледнеет. — Выбирай сам: или ты сошел с ума, или я действительно нахожусь здесь. И слежу за тобой. Я буду рядом каждый раз, когда ты будешь с ней трахаться. Буду слышать каждое слово, которое ты ей скажешь.

Она легонько дует ему в лицо, и его глаза расширяются от ужаса.

Ванесса поднимает глаза и видит, что Юнте смотрит прямо на нее. Нет, не на нее, но в ее сторону. Как будто знает, где она находится.

Ванесса кидает последний взгляд на Вилле. Тот одним махом опрокидывает остатки пива в рот.

— Ты в порядке? — спрашивает Юнте.

Вилле трясет головой.

— Или у меня адские глюки, или ваще не знаю что…

Опьяненная успехом, Ванесса пробирается к выходу через мигающий цветомузыкой танцпол. Уголком глаза она видит выходящую из туалета Элин и начинает хихикать, смех бурлит в ней, переливается через край. И вот уже Ванесса громко смеется. Но музыка грохочет еще громче.

 

27

Тяжелые пакеты бьют по ногам Анны-Карин. Рядом с ней идет мама, в руках у которой пакет, едва заполненный до половины.

— Неужели им нечем заняться? — фыркает мама, указывая на толпу, запрудившую улицу.

Тротуар забит людьми. На многих надеты желтые майки и толстовки. На бывшей библиотеке, расположенной напротив дома, где живут Анна-Карин и ее мама, теперь новая вывеска: «Позитивный Энгельсфорс!» — написано лиловыми буквами на желтом фоне.

С тех пор как эта организация открылась, здесь каждые выходные собирается народ, и мама не перестает жаловаться на толкучку.

Они уже собрались переходить улицу, но тут их кто-то окликнул.

Мама настороженно, почти испуганно оглянулась. Какая-то женщина отделилась от толпы и направилась к ним. Ее лицо показалось Анне-Карин знакомым. В совершенно седых волосах женщины словно по ошибке запутались светлые пряди.

Как будто не замечая маминой холодности, женщина обняла ее, потом протянула руку Анне-Карин и представилась как Сирпа.

— Мы с мамой вместе учились в школе, — объяснила женщина. — А с тобой виделись в магазине, я работаю там на кассе.

— А-а, — протянула Анна-Карин.

— У нас в «Позитивном Энгельсфорсе» сегодня мероприятие, — сказала Сирпа.

— Я это заметила, — ехидно проговорила мама, и Анне-Карин стало неловко.

— Видно, что людям у вас нравится, — промямлила Анна-Карин, чтобы загладить мамину колкость.

Она поставила пакеты на тротуар и стала разминать руки, пытаясь восстановить кровообращение. Укусы лисы опять начали чесаться.

— Да, у нас действительно очень хорошо, — сказала Сирпа, задумчиво глядя в сторону центра. — Это именно то, что нашему городу нужно.

Она повернулась к Анне-Карин:

— Ты еще очень молода, и тебе трудно поверить, что когда-то Энгельсфорс был процветающим городом. Мы можем сделать так, что он снова начнет развиваться, если научимся видеть возможности, которые нас окружают. Может, зайдете к нам? Познакомитесь с Хеленой. Хеленой Мальмгрен.

— Я прекрасно знаю Хелену, о которой ты говоришь, — процедила мама, пытаясь нашарить в сумке сигареты.

— Она прекрасный человек, Мия. Очень сильный. А ведь ей столько пришлось в жизни перенести. Она мне очень помогла. Я много лет страдала от болей в шее, а Хелена показала мне, что главное — наше отношение к болезни. Будешь без конца перемалывать негативные мысли — будешь болеть, а если решишь, что здорова, так оно и будет.

Анна-Карин посмотрела на маму — та, глядя в сторону, демонстративно курила. Она не слышала ни слова из сказанного, поняла Анна-Карин. Да, конечно, со стороны эта история кажется странной, но Сирпа верит в то, что говорит, и радуется.

— Может, Хелена поможет тебе вылечить спину? — спросила Анна-Карин у мамы.

— Нам пора идти, — вместо ответа сказала мама и выбросила окурок.

— У нас еще есть время, — невинно заметила Анна-Карин.

Мама бросила на нее испепеляющий взгляд.

— Тогда пошли, — обрадовалась Сирпа.

Она провела их через толпу и открыла дверь офиса «Позитивного Энгельсфорса». Внутри оказалось еще больше народу. Все улыбались друг другу. Как будто одно то, что они находятся здесь все вместе, было достаточным поводом для гордости и радости. Анна-Карин увидела в толпе Густава, он разговаривал о чем-то с парнями из футбольной команды. Тут же были обе Ханны, другие ребята из школы, учителя. Вот учитель рисования Петер Бакман и замдиректора Томми Экберг — Мину рассказывала, они оба присутствовали при том, как выгоняли директрису.

Вдруг сердце Анны-Карин замерло. Она увидела Яри.

Яри, которого она столько лет любила на расстоянии. Так сильно, что порой не могла думать ни о чем другом, кроме своей любви. Яри, про которого после вечеринки у Юнте она постаралась забыть.

Внутренний голос уговаривает Анну-Карин бежать, но поздно — Яри видит ее.

Его взгляд задерживается на ней на несколько секунд, потом перемещается дальше. Они не виделись уже несколько месяцев. Может, он заставил себя забыть все, что между ними произошло? Она очень надеется на это.

Анна-Карин догоняет маму и Сирпу. Снова ставит пакеты и дает отдых рукам.

— Хелена, тут с тобой один человек хочет поговорить! — кричит Сирпа.

Женщина с ярко-рыжими волосами оборачивается. На ней длинное, в пол, платье из тонкого желтого материала.

Яркий цвет ткани подсвечивает ее лицо.

— Мия! — Лицо женщины озаряется улыбкой, как будто появление мамы — для нее настоящий подарок. — Как я рада тебя видеть!

Мама бурчит что-то в ответ. Хелена оборачивается к Анне-Карин и осматривает ее с ног до головы. Ее внимание напрягает Анну-Карин и одновременно льстит ей.

— Выпрямись, девочка, — говорит Хелена. — Улыбнись миру, и мир улыбнется тебе.

Она подмигивает Анне-Карин, как будто их объединяет общая тайна, и снова поворачивается к маме.

— Я слышала, у вас зимой был пожар, — говорит она.

Мама молча кивает.

— Постарайся увидеть в случившемся что-то хорошее. Возможности есть всегда, надо только научиться их видеть. Когда дверь закрывается, открывается окно.

— Говорить легко, — фыркает мама. — После пожара моего отца парализовало, мне пришлось бросить хутор, на котором я выросла. И теперь я одна бьюсь, чтобы прокормить Анну-Карин.

Слова мамы больно ранят Анну-Карин, ярость клокочет в ней, угрожая вырваться наружу.

«Я могла бы заставить тебя рассказать правду, — думает она, глядя на маму. — Ты вовсе не думаешь о том, как меня прокормить. Ты обо мне вообще не думаешь. И на дедушку тебе наплевать, ты его даже не навещаешь. Мы переехали в город из-за тебя. Потому что ты хотела переехать. Держу пари, что ты обрадовалась пожару».

Желание заставить маму рассказать, как все было на самом деле, так сильно, что Анна-Карин едва сдерживается. Единственное, что ее останавливает, — страх перед Советом.

— Я понимаю, как вам пришлось трудно, — доброжелательно кивает Хелена. — Но ты можешь расценивать это как шанс начать новую жизнь. Сделать карьеру.

Анна-Карин с благодарностью косится на Хелену. Она говорит именно то, что нужно услышать маме.

— Из-за своей больной спины я никак не могу устроиться на работу! — Голос мамы звучит агрессивно. Но Хелена не дает сбить себя с толку.

— Именно эти проблемы мы помогаем решать в «Позитивном Энгельсфорсе», — говорит она, наклоняясь к маме и втягивая в себя носом воздух. — И с курением тоже можно разобраться.

Она снова подмигивает.

Это оказалось для мамы последней каплей.

— Нам пора идти, — говорит она и тянет за собой Анну-Карин.

— Приходите, когда захотите! — кричит им вслед Хелена. — Наши двери и сердца всегда открыты для вас.

Мама пробирается через толпу, прокладывая себе локтями дорогу, выходит на улицу и быстрыми шагами двигается прочь от офиса.

— Никто не имеет права диктовать мне, как нужно жить, — ворчит она, изо всех сил толкая дверь подъезда. — Ей легко говорить…

— Легко?! — кричит Анна-Карин. Дверь с грохотом захлопывается за их спиной. — Элиас умер! Сын Хелены умер! А она пытается помочь тебе!

Ярость все-таки прорывается наружу. Мама смотрит на нее удивленно.

— Не думай, что ты самая несчастная на всем белом свете, — продолжает Анна-Карин.

— Ты не знаешь, как мне живется.

— Я-то как раз знаю, как тебе живется, — говорит Анна-Карин. — Потому что мне живется точно так же. И ты об этом прекрасно знаешь. Но тебе на это наплевать, потому что ты жалеешь только себя!

— Ах так! Значит, я еще и плохая мать! Спасибо тебе! Спасибо, что добила меня, лежащую.

Анна-Карин хорошо знала эту тактику. Стоило сказать, что мама в чем-то не права, как мать переходила в нападение и добивалась того, что Анну-Карин начинала мучить совесть. Простая хитрость, но она всегда действовала. Раньше, но не в этот раз.

— Обратись за помощью! — рявкнула Анна-Карин и так резко поставила сумки на пол, что банки и бутылки выкатились на пол. Она вышла из дверей и оглянулась только тогда, когда отошла от дома довольно далеко. Мамы не было видно ни у подъезда, ни в окнах квартиры.

Возле «Позитивного Энгельсфорса» стояла Хелена. Вокруг нее толпились люди, но она смотрела прямо на Анну-Карин и тепло ей улыбалась.

Анна-Карин уже хотела ответить на ее улыбку, но тут появился муж Хелены, Кристер Мальмгрен — «чиновная шишка», как его называла мама Анны-Карин. Кристер обнял жену за плечи, что-то ей сказал, они развернулись и ушли в офис.

 

28

Ванесса летела.

Взмывала вверх, все выше и выше. Земля была где-то далеко внизу, и Ванесса знала, что, если упадет, разобьется в лепешку, но не боялась. И только набирала высоту. Вверх, вверх.

Вот облако, похожее на туман. Ванесса пролетела сквозь него и поднялась еще выше, туда, где небо безоблачно и ясно.

Тело слушалось Ванессу, достаточно было чуть-чуть отклониться, и оно само ловило ветер, и двигалось вместе с воздушными потоками. Как легко летать! Почему она раньше этого не знала?

Ванесса увидела внизу лес. Солнце блестело на поверхности залитой водой старой шахты. А вот и остроконечная крыша танцплощадки.

Ванесса подняла голову, увидела вдали здание школы.

И полет прервался.

Оглушенная и разбитая, Ванесса проснулась дома в своей кровати. И на нее тут же навалились воспоминания о событиях прошлой ночи.

— Ну и видок у тебя, — улыбнулась Линнея, впуская Ванессу в квартиру.

— Голова трещит, — простонала Ванесса.

Она вошла в гостиную и упала на диван. Его старая бархатная обивка приятно холодила ее голые ноги.

На столике лежал рулон черного тюля. Взяв его в охапку, Линнея исчезла в спальне, и скоро оттуда послышался стук швейной машинки.

— Чаю хочешь? — спросила Линнея, вновь появляясь в гостиной.

Она убрала со лба волосы заколкой ядовито-розового цвета. И была не накрашена. Не похожа сама на себя. Но красивая. Очень красивая.

— Лучше воды, — сказала Ванесса. — Откуда эта жара?

— Похоже, Анна-Карин права, это что-то сверхъестественное, — ответила Линнея и пошла на кухню.

Ванесса разглядывала облупленную фарфоровую пантеру, сидящую возле дивана, красивые, но страшные картины на стенах. Когда на улице темнеет, Линнея включает маленькие красные лампы, и квартиру заливает мягкий теплый свет. Сейчас ничего таинственного в обстановке не было. Но так было даже лучше. Уютнее и симпатичнее. Как Линнея без макияжа.

В комнату вошла Линнея и поставила на стол стакан с водой. Потом забралась с ногами на другой конец дивана.

— Помнишь тот раз, когда я приходила к тебе просить совета насчет Вилле? — спросила Ванесса.

Ей вдруг стало жарко. Спросив так, она как будто призналась Линнее, что тот вечер был для нее важным.

— Конечно, помню, — ответила Линнея, глядя куда-то в угол. — Ты в тот день была совсем никакая. Разве забудешь!

Ванесса смеется и делает несколько больших глотков:

— Сегодня я тоже «никакая». Хорошо, что ты дома. А то у меня голова вот-вот лопнет. Мне обязательно нужно тебе кое-что рассказать.

— Валяй, — сказала Линнея, зажигая сигарету.

Она молча слушала рассказ Ванессы о неудавшейся попытке переспать с Яри. Когда же та начала рассказывать про свое преследование Вилле, Линнея захохотала. Это оказалось заразительно. Скоро обе девушки хохотали, сложившись пополам от смеха.

— Все, больше не могу, — простонала Ванесса.

— Жалко, я не видела его рожу, — фыркнула Линнея.

Ванесса изобразила, какое лицо было у Вилле, и девушки опять зашлись хохотом.

— А вдруг шпионы Совета видели, как я играла в привидения? — вдруг спросила Ванесса. — Александру не объяснишь, что я сделала это спьяну.

— Не думаю, чтобы они тебя засекли.

— Но ведь, когда мы упражнялись в магии, вы иногда меня видели, хоть я и была невидимой.

— Думаю, это потому, что мы — Круг и связаны друг с другом.

— А животные меня видят. Вдруг меня видел чей-нибудь фамилиарис?

— Ну не может же Совет наблюдать за нами днем и ночью?

— Надеюсь, ты права, — вздохнула Ванесса. — Я еще вот что хотела спросить. Насчет Яри. Как думаешь, дать ему еще шанс? Он симпатичный… Знаешь, какие у него кубики на животе! Он мне в принципе нравится.

Улыбка исчезает с лица Линнеи. Девушка отворачивается к окну.

— Не знаю, — говорит она бесцветным голосом. — Почему бы и нет?

— Вдруг мы с ним потрахаемся и он в меня влюбится? А я этого пока совсем не хочу. Никакой любви и серьезных отношений.

Линнея мычит что-то нечленораздельное.

— Понимаешь, мне кажется, я еще не совсем забыла Вилле. То есть я стараюсь, но пока не получается… Я его ненавижу, но когда я его увидела с этой девчонкой… Он так изменился… И смотрит на нее такими глазами…

— А чего ты ждала? — прервала ее Линнея.

Ванесса осеклась:

— Что ты имеешь в виду?

— Ты же знаешь, Вилле не может быть один. Ему нужен тот, кто за ним ухаживает. Через сколько времени после того, как я его турнула, он начал бегать за тобой?

Ванесса не знает, что сказать. Она никак не думала, что Вилле так быстро найдет ей замену. Но признаваться в этом Линнее не хочется.

— Пока вы были вместе, он продолжал мне звонить, как будто хотел иметь меня про запас, если вдруг у вас что-то не срастется. Подожди, он еще тебе начнет звонить.

Ванесса во все глаза смотрит на Линнею. Ей открывается беспощадная правда. И становится стыдно своей глупости. Того, что она до сих пор не может забыть Вилле. Не может быть сильной, как Линнея.

Не нужно было рассказывать Линнее про свои чувства. И вообще зря она сюда пришла.

* * *

Зря я сюда пришла.

Мысль Ванессы была такой сильной, что Линнея не успела закрыться и прочитала ее.

«Вечно меня черт за язык дергает», — мысленно обругала она себя.

Линнея отводит глаза в сторону, чтобы Ванесса не узнала, что она прочла ее мысль. И еще чего доброго не подумала, что Линнея сделала это специально.

Раздается звонок в дверь.

— Сейчас приду, — говорит Линнея, поднимаясь с дивана.

Не так много людей заходят к ней без предупреждения, и никого из этих людей Линнея сейчас не хотела бы видеть. Особенно социального работника Диану, женщину со светлыми крашеными волосами и пирсингом в левой ноздре.

— Здравствуй, Линнея, — говорит женщина. Лицо ее серьезно, и Линнея внутренне напрягается.

«Что-то с отцом, — думает она. — Иначе зачем Диане приходить ко мне в выходной день вечером?»

— Можно войти?

— Конечно, — отвечает Линнея, пропуская Диану в квартиру.

Даже не сняв кроссовки, Диана проходит в комнату. Это не похоже на нее. Линнея идет следом, по дороге подбирая валяющуюся на полу куртку.

Обычно Линнея часами готовится к приходу Дианы. Убирается, проветривает комнаты от сигаретного дыма, оттирает до блеска зеркало в ванной, проверяет, чтобы было чисто в углах. Диана должна видеть: Линнея самостоятельный, аккуратный и во всех отношениях достойный человек. Однако сейчас ее дом выглядит как после взрыва атомной бомбы.

Услышав шаги, Ванесса поднимает голову.

— У тебя гости, — говорит Диана.

— Это Ванесса. Из нашей школы.

Диана здоровается с Ванессой за руку.

— Мне нужно кое о чем поговорить с Линнеей наедине, — говорит она.

— Да, конечно, — отвечает Ванесса. — Я все равно собиралась уходить. — Она смотрит на Линнею: — Созвонимся.

Диана садится на диван. Оглядывает комнату. Линнея берет из пепельницы тлеющий окурок и тушит его.

— Вид у твоей Ванессы какой-то потрепанный, — говорит Диана.

— Она недавно рассталась со своим парнем, — объясняет Линнея.

— И вы решили это отметить. — Взгляд Дианы скользит по комнате.

Линнее становится не по себе. Чего Диана, собственно, от нее хочет?

— Она, может, и отмечала. Без меня. Я теперь на тусовки не хожу, — говорит Линнея.

Камешек в ноздре Дианы поблескивает, когда она поворачивается к Линнее:

— Почему ты пропустила три наши встречи?

До Линнеи не сразу доходит смысл ее слов. Происходящее кажется ей спектаклем, в котором все артисты знают свои роли и только она не знает, что говорить.

— Вы же их сами отменили, — говорит Линнея.

Диана наклоняет голову. Вид у нее еще более озабоченный. Беспокойство Линнеи превращается в панику. В отличие от других теток из соцорганов Диана всегда симпатизировала ей. Только благодаря Диане Линнее разрешили жить самостоятельно и не отдали под опеку приемных родителей.

Но условия были поставлены очень жесткие. Одного проступка достаточно, чтобы всё потерять.

— Последняя наша встреча должна была состояться в пятницу, — сказала Диана.

— Мне позвонили от вас и сказали, что вы больны. Отравление и простуда.

Линнея говорит и слышит сама, как неубедительно это звучит.

— Линнея, перестань врать мне в лицо.

— Я не вру…

— А я не болела. Зачем кому-то звонить и придумывать, что я больна? Я много раз звонила тебе и оставляла на автоответчик сообщения. Много раз пыталась с тобой связаться.

Линнее так плохо, что она не чувствует ничего, даже страха. Однако она пытается собраться. Разговаривать спокойно, уверенно. Как взрослый ответственный человек.

— Я не получала ваших приглашений и ваших сообщений. Пожалуйста, Диана, поверьте, я говорю правду.

— Ты вместе с этой Ванессой устраиваешь вечеринки?

— Какие вечеринки?

— На тебя жалуются соседи. У тебя происходит бог знает что, грохочет музыка. Даже в будни, до самого утра.

— Но у меня почти нет соседей!

— Значит, ты не отрицаешь, что устраиваешь вечеринки?

— Конечно, отрицаю!

Диана вздыхает.

В тишине слышится тяжелое дыхание Линнеи. Почему Диана ей не верит? Она всегда ей верила.

— То есть ты ни в чем не виновата?

— Нет.

Губы Дианы превращаются в ниточку. Ответ Линнеи ее явно разозлил.

— Значит, я лгу?

— Нет, конечно… Но, может быть, кто-то солгал вам?

— То есть это заговор против тебя?

Происходящее все больше начинает напоминать кошмарный сон. Линнея пытается прочитать мысли Дианы, но из-за паники не может сконцентрироваться.

— Я не смогу помочь тебе, если ты не будешь говорить мне правду, — говорит Диана, встает и направляется к выходу.

Линнея тоже встает и провожает ее до дверей.

— Это недоразумение, — говорит Линнея. — Пожалуйста, дайте мне шанс его исправить.

Диана оборачивается:

— Виноваты всегда не мы, а другие, не так ли? Ты мне нравишься, Линнея, но я окажу тебе плохую услугу, если сейчас спущу тебе это вранье с рук. Ты должна научиться отвечать за свои слова и поступки. Ты сейчас стоишь на распутье. Выбираешь дорогу. Очень важно, чтобы ты сделала правильный выбор.

Диана уходит, Линнея остается стоять в прихожей. Ей хочется орать, дубасить кулаком по стене, бросать вещи, что-нибудь бить и ломать. Но именно этого ей делать нельзя.

 

29

Бахар отставляет в сторону сумку на колесиках и крепко обнимает Мину.

— Dokhtare azizam, — говорит она. — Береги себя. Надеюсь, мы скоро увидимся.

— Я тоже, — отвечает Мину, искренне веря, что так оно и будет.

Ей очень не хочется, чтобы Бахар уезжала. Да, все эти дни обстановка дома была натянутой, но, по крайней мере, в присутствии Бахар мама с папой общались между собой цивилизованно.

Бахар поворачивается к маме Мину, обнимает ее и что-то шепчет на ухо. Когда сестры размыкают объятия, в глазах обеих блестят слезы. Они еще раз берутся за руки, и Бахар заходит в поезд.

Двери с шипением закрываются, поезд трогается. Мину и мама стоят на перроне, пока поезд не скрывается из глаз.

В молчании они идут к машине. Наступившая тишина кажется мучительной. Всю обратную дорогу они не говорят друг другу ни слова.

Мама останавливается неподалеку от школы. Выключает двигатель. Видно, что она собирается с духом. Как будто готовится наконец сказать правду.

Но мгновение спустя на ее лице опять появляется «приклеенная» улыбка.

«Неужели она надеется меня обмануть? — думает Мину. — А еще учит меня не скрывать своих чувств».

— Хорошего дня, — говорит мама.

Мину больше не может мучиться неизвестностью.

— Вы собираетесь развестись? — спрашивает она.

Мама удивленно раскрывает глаза. И Мину злится еще больше. Сколько можно откладывать этот разговор!

— Что с вами происходит? — спрашивает Мину опять, потому что мама не отвечает.

— Это наше с папой дело…

— И Бахар.

Мама застывает на месте:

— Она тебе что-то сказала?

— Нет, но ей явно что-то известно. И папа знает, что ей известно. Почему Бахар лучше знает, что происходит у нас в семье, чем я?

Горло у Мину перехватывает. Но она не позволит себе разреветься. Мама должна понять: ее дочь достаточно сильна, чтобы знать правду.

— Я не хотела огорчать тебя правдой, — говорит мама.

— А то, что происходит, думаешь, меня не огорчает? Вы ничего не объясняете и только ссоритесь целыми днями. Я, между прочим, живу с вами в одном доме.

Мама так сильно сжала руль, что костяшки ее пальцев побелели.

— Девочка моя, — говорит мама, но голос ее не слушается. Помолчав немного, мама предпринимает новую попытку: — Я понимаю тебя. И я попробую тебе все объяснить. Конечно, ты должна знать, что происходит. Ты имеешь на это полное право. Просто я хотела кое-что уяснить для себя самой и сначала поговорила с Бахар. И еще я хочу, чтобы ты запомнила одно: в том, что происходит между мной и папой, твоей вины нет.

— Естественно, нет! — вмешалась Мину. — Ты что, думаешь, мне пять лет? Но я не могу так больше жить! Решайте свои проблемы, сходите к психологу или уж тогда разводитесь!

— Мину!..

Но Мину уже не слушала ее. Хлопнув дверью машины, она быстрым шагом направилась к школе. Она шла и глотала слезы, обиду, гнев. Глотала до тех пор, пока все это, плотно спрессованное, не улеглось большим тяжелым комком у нее в груди.

Войдя в школьный двор, Мину подумала, что упустила из виду какое-то важное мероприятие.

У входа в школу стояли ученики в желтых толстовках. Одни из них оживленно переговаривались, другие раздавали флаеры и наклейки. Кто-то привязал к перилам шарики. Шарики болтались также на воротах футбольного поля и на ветках засохших деревьев.

Только разглядев среди ребят, одетых в желтые толстовки, Рикарда, Мину поняла, что происходит.

— Мину! — крикнула Линнея, входившая в это время в калитку. Линнея выглядела полной противоположностью цыпляче-желтым школьникам у входа. На черных взлохмаченных волосах красовался бант из черного кружева. Черное короткое платье. Черные, кое-где рваные колготки в сеточку. И высокие черные ботинки. Вокруг глаз — густые темные тени.

— «Позитивный Энгельсфорс», — с отвращением произнесла Линнея. — Они размножаются не по дням, а по часам.

Стараясь не смотреть в сторону желтой толпы, Мину и Линнея поднялись по лестнице. После того что произошло в машине, нервы Мину были оголены. Она чувствовала себя уязвимой. Беззащитной перед окружающим миром.

— Поздравляю, сегодня первый день твоей новой жизни, — объявил симпатичный парень, пытаясь всунуть Мину в руки листовку.

— Нет, спасибо, — отказалась Мину.

— Ты что такая кислая? Лимонов на завтрак переела? — пошутил парень.

— У меня сегодня тяжелый день.

— Измени отношение к жизни, и твоя жизнь изменится к лучшему.

— Мехмет, жизнь изменится к лучшему, если ты заткнешься, — вмешалась Линнея.

— Какие вы скучные! — крикнул кто-то им вслед, когда они входили в двери школы.

Линнея и Мину переглянулись.

— Первый день новой жизни. Они что, серьезно?

— Похоже, да. Звучит как угроза.

Линнея смеется. Мину улыбается, колючий комок в груди становится чуть-чуть мягче.

— Куда все идут? — спрашивает Линнея.

Мину только теперь замечает, что все ученики школы двигаются в направлении актового зала.

Все, кроме девушки с синими волосами, которая идет навстречу потоку.

— Линнея! — кричит девушка.

Белые тени не скрывают, а скорее подчеркивают темные круги под глазами. Хотя, может, так и было задумано. На девушке длинная черная футболка с кроваво-красной надписью: The good die young[14]Хорошие умирают молодыми (англ.).
. Похоже, принт сделан ею собственноручно.

— Привет, Оливия, — говорит Линнея неожиданно усталым голосом.

— Привет, — говорит девушка, не глядя на Мину. — Первого урока не будет, всех собирают в актовом зале.

Мину обменивается с Линнеей быстрым взглядом. А вдруг это по поводу Адрианы?

— Говорят, явка обязательна, но ведь никто не проверяет. Может, смоемся?

— Я не могу, — говорит Линнея.

Оливия удивленно поднимает ярко накрашенные брови.

— Диана на меня бычит, — говорит Линнея. — Я теперь должна быть хорошей девочкой.

Оливия раздраженно косится на Мину, как будто та виновата, что Линнея отказывается прогуливать собрание, и, ни слова не говоря, уходит.

Мину и Линнея идут вместе со всеми в актовый зал. Там уже полно народу, свободные места остались только возле сцены. Мину и Линнея садятся на четвертый ряд, позади Ванессы и ее компании.

Увидев их, Ванесса оборачивается:

— Вы знаете, что сейчас будет?

— Нет, — говорит Мину.

Ванесса обращается к Линнее:

— Ну как Диана? Я пыталась тебе вчера позвонить, но…

— Забей, — обрывает Линнея Ванессу, не глядя на нее.

— Ладно, — говорит Ванесса и отворачивается.

Мину украдкой смотрит на Линнею, но та с отсутствующим видом рассматривает свои ногти.

Интересно, что произошло вчера. Однако спрашивать Мину не решается. Когда Линнея в таком настроении, к ней лучше не лезть с вопросами.

Желтые толстовки строем входят в актовый зал и занимают пустые места в передних рядах. Их больше, чем показалось Мину сначала. Половина футбольной команды сменила красно-белые майки на желтый цвет. Мину ищет глазами Густава, но, слава богу, его в этой группе нет, зато Кевин, конечно же, там.

Передние ряды начинают хлопать — на сцену поднимается Томми Экберг. Ради такого случая он сменил цветастую рубашку на гладкую. Вид у Томми растерянный, словно он не знает, как относиться к аплодисментам. Но вот он встает на трибуну, и хлопки резко замолкают. Томми откашливается и наклоняется к микрофону. В свете прожекторов его лысина зеркально блестит.

— Дорогие ученики… Я не знаю, слышали ли вы уже об этом… Дело в том, что Адриана покинула нас…

По залу пробегает встревоженный шум, и Томми, поняв, что выразился неудачно, исправляется:

— Нет, нет, я имею в виду, что Адриана Лопес ушла с поста директора. По причинам личного характера. Я исполняю обязанности директора до… В общем, пока обязанности директора исполняю я, — произнес Томми уже громче.

Он вытирает тыльной стороной ладони вспотевший лоб. Похоже, что внезапно обретенная власть его не радует.

— Но к изменениям нужно относиться позитивно, считать, что начинается новая фаза жизни. Смотреть вперед! Вместе! Именно поэтому мы собрались сегодня здесь. Наша гимназия начинает сотрудничество с уникальной организацией. Мы поддерживаем позитивное развитие. Отныне на всех уроках от математики и обществоведения до физкультуры вы будете иметь дело только с положительными образцами…

Томми перевел дыхание.

— Хотя на уроках математики, конечно, придется иногда пользоваться отрицательными величинами, — добавил он, нервно подмигивая.

От стыда за него Мину была готова провалиться сквозь землю.

Первые ряды одобрительно засмеялись. Томми почувствовал себя увереннее.

— Теперь я передаю слово профессионалу. Дамы и господа! Имею честь представить вам человека, в руках которого будущее Энгельсфорса. Хелена Мальмгрен!

 

30

До этого Ванесса видела маму Элиаса всего несколько раз — на школьных праздниках да еще в тот день, когда крестили Мелвина. Но есть такие люди — увидев их однажды, уже не забудешь.

Хелена Мальмгрен в желтой тунике и в джинсах поднялась на сцену, и Ванессе показалось, будто ее харизма стала еще сильнее. От Хелены невозможно было отвести глаз.

Желтые толстовки громко захлопали. Хелена встала посреди сцены. Улыбнулась. Ее питомцы, словно по мановению волшебной палочки, замолчали.

В задних рядах продолжалось хихиканье и болтовня. Рикард встал и устремил взгляд на нарушителей порядка. Болтовня прекратилась.

— Здравствуйте, — сказала Хелена, обводя взглядом притихший зал.

Ее улыбка стала еще шире.

— Слышите, я говорю вам «здравствуйте»!

Из разных углов зала послышалось нестройное «здравствуйте».

— Давайте еще раз вместе! Здравствуйте!

Хелена протянула руки к публике, и в ответ ей зал грянул в унисон:

— Здравствуйте!

Неожиданно для себя Ванесса обнаружила, что только что тоже здоровалась вместе со всеми.

— Вот это другое дело! — похвалила Хелена. — А теперь мы займемся энергетикой этого зала. Встаньте!

Ванесса обменялась недовольным взглядом с сидевшими слева от нее Эвелиной и Мишель, но встала вместе со всеми. Захлопали крышки откидных стульев.

— Давайте еще раз, — сказала Хелена. — Здравствуйте!

— ЗДРАВСТВУЙТЕ!

— Здравствуйте!

— ЗДРАВСТВУЙТЕ!

Хелена начала размеренно хлопать в ладоши. Желтые толстовки подхватили. И скоро все, как один, ученики Энгельсфорской гимназии слаженно отбивали ладонями ритм. Ванесса тоже, хотя и не так громко, как остальные.

Однако общий энтузиазм был заразителен. Противостоять ему было очень сложно.

Энергетика в зале нарастала. Без всякой магии. От этого происходящее казалось еще более неприятным.

Хелена хлопала быстрее и быстрее, все больше взвинчивая ритм, и вот уже с передних рядов раздался протяжный крик, в воздух взметнулись руки.

— Да! — кричит Хелена.

Ванесса опускает руки, в недоумении смотрит на них.

Стесняется встретиться взглядом с Эвелиной и Мишель. Все снова занимают свои места.

— Многие из вас меня знают, — говорит Хелена. — Вы знаете, что раньше я была священником. Может быть, знаете, что я мама Элиаса.

Хелена делает паузу. Повисает гнетущая тишина. Ванесса вспоминает, как сидела в этом же зале в день смерти Элиаса. Как тогда все плакали и переживали, а потом привыкли и забыли. Она уверена, что большинство ребят, бывших в тот день на собрании, думает о том же.

— Он умер почти год назад. Я погрузилась во мрак, думала, что не смогу жить дальше.

В дальнем конце зала раздалось всхлипывание.

— Но потом я увидела свет. Нашла в себе силы преодолеть озлобление и скорбь и вернуться к людям, — продолжала Хелена. — Я поняла, что только я сама могу изменить свою жизнь. Я решила взять ее под контроль и стать тем человеком, которым я хотела быть. Я пересмотрела прошлое и постаралась правильно выстроить свое отношение к будущему. И сегодня я стою перед вами и говорю: это возможно. Наука доказала: мы сами творим свою жизнь. Если вы думаете, что в жизни есть только скука и страдание, так оно и будет. Если вы хотите хорошо учиться, хотите нравиться какому-то парню или девушке, поверьте в себя, и ваше желание сбудется. Гарантирую!

— Не факт, что это обрадует того парня или девушку! — шепчет Эвелина. Ванесса кивает.

— Я убедила себя, что в смерти Элиаса был некий смысл. И вот теперь я стою перед вами и говорю: вы можете достичь всего, чего вам хочется. Главное — принять решение и научиться правильно думать.

Ванесса пытается понять, что Хелена имеет в виду. Неужели она хочет сказать, что своими неправильными мыслями довела Элиаса до смерти? Или Элиас сам довел себя до смерти, потому что думал неправильно?

Хелена подходит к краю сцены. Кажется, ее взгляд проникает в душу каждого сидящего в зале человека. Каждое ее слово, каждый жест наполнен глубочайшим смыслом.

— В вашем возрасте люди склонны навешивать окружающим ярлыки. Этот красивый, этот плохо одевается, этот крутой, а этот — нет. Но все это не имеет никакого значения. Это шелуха. Различать нужно два типа людей.

— Тех, кто готов слушать этот бред, и тех, кто его не слушает? — громко спросила Линнея.

Ванесса хихикнула, гордясь смелостью подруги. Публика затаила дыхание. Но Хелена только засмеялась.

— Тех, кто смотрит на жизнь позитивно, и тех, кто смотрит негативно, — сказала она, указывая на Линнею.

В зале раздались смешки.

Ванесса оглянулась на Линнею. Лицо той ничего не выражало. Зато Мину покраснела как рак.

— Я понимаю, поверить в это трудно, — с улыбкой продолжала Хелена. — Кому-то, может быть, трудно даже думать об этом. Но не надо никого судить. Лучше сконцентрируйтесь на себе. Запомните четыре буквы. МССЖ. Мы Создаем Свою Жизнь. Делаем ее лучше или хуже. Какой она будет, зависит от нас. Но «Позитивный Энгельсфорс» поможет вам видеть возможности, а не проблемы. Вы можете стать такими же, как мы, сосредоточиться на достижении своей цели. Посмотрите на меня. Если бы я продолжала цепляться за то, что потеряла, я бы уже умерла. Но я сделала свой выбор. И выбрала будущее.

Хелена продолжала говорить, и Ванесса поняла, почему мама подпала под ее влияние.

То, что говорила Хелена, казалось таким понятным и простым. Даже Ванессе захотелось ей поверить. Внутри копошился слабый червячок сомнения: а вдруг она до сих пор относилась к жизни неправильно? Вдруг Хелена права и она упустила в жизни что-то важное? Хелена говорит так веско, держится так уверенно.

— Надеюсь увидеть вас в нашем офисе. Центр «Позитивный Энгельсфорс» открыт с девяти утра до девяти вечера. Мы ждем вас. И помните, улыбайтесь миру, и мир улыбнется вам.

Захлопали первые ряды, за ними следующие, и скоро по залу покатился шквал аплодисментов. Ванессе показалось, что гудит даже пол. Так оно и было — сотни ног топали в такт аплодисментам. И ее собственные ноги двигались в общем ритме.

* * *

Ида подтолкнула Эрика: мол, давай, двигайся вперед. Сколько можно стоять возле своего места?

— Не пихайся, впереди куча народу, идти некуда, — буркнул он.

— Ну ты хотя бы понемногу пробирайся вперед!

Эрик не ответил, Ида раздраженно вздохнула и перевела взгляд на команду в желтых толстовках, стоящую возле сцены.

— Ты знал, что Кевин с ними? — спросила Ида.

Эрик пожал плечами:

— К ним вроде вся футбольная команда присоединилась… Ну и он заодно.

«А Густав — нет», — подумала Ида.

— Как тебе их идеи?

— Наверно, неплохо, если люди перестанут себя постоянно жалеть и займутся делом.

— Вот и я так думаю, — с нажимом сказал Эрик. — Думаю, надо пригласить Хелену к нам в хоккейную команду, чтобы ребят взбодрить. У всех спортивных звезд есть коучеры, которые им помогают правильно определить цель и выработать психологию победителя.

Наконец пробка впереди рассосалась, Ида оказалась в проходе между рядами стульев и уже собиралась протискиваться дальше в коридор, когда на плечо ей легла чья-то рука.

Ида обернулась и увидела Хелену.

— Ида Хольмстрём, — сказала Хелена. — Давно не виделись.

Ида принужденно улыбнулась. Встречи с Хеленой напрягали ее, хотя та никогда не показывала, что знает, как трудно Элиасу приходится в школе. Некоторые говорили, будто Ида и Эрик организовали травлю Элиаса, но Ида считала: Элиас сам виноват. Он провоцировал ребят своим поведением.

— Здравствуйте, Хелена! — сказала Ида, с неудовольствием чувствуя, как срывается голос.

— И Эрик Форслунд с тобой. Как всегда стильный и обаятельный.

— Спасибо, — засмеялся Эрик. Похоже, его не волновало, что знает Хелена об их отношениях с Элиасом. Это успокоило Иду.

Хелена опять повернулась к Иде:

— Я давно не виделась с твоей мамой, но на днях она пригласила Кристера и меня к вам на барбекю. Будет приятно повидаться. А то мужчины успевают друг с другом общаться, а мы нет.

— Да, это обычное дело, — улыбнулась Ида.

— Такие люди, как твои родители, — опора Энгельсфорса, — сказала Хелена. — Я очень надеюсь, что они подключатся к «Позитивному Энгельсфорсу» и вы тоже. Вы стали бы примером для других. Ваше поколение — это будущее нашего города.

Хелена протянула им две наклейки. На каждой было лиловое улыбающееся солнце и надпись: «Я думаю позитивно».

— Спасибо, — поблагодарил Эрик. — Было интересно вас послушать.

— Спасибо и тебе, Эрик. Твое мнение мне очень важно. И я очень надеюсь, что в скором времени у нас будет возможность обсудить эти вопросы более подробно. Приходите сами и приводите ваших друзей.

Дружески кивнув на прощание, Хелена исчезает в толпе своих сторонников.

* * *

Линнея слышит, как Мину и Ванесса ее зовут, но не останавливается.

Внутренний голос, подозрительно похожий на голос Якоба, предостерегает ее, говоря, что именно таких ситуаций ей следует избегать, что нельзя набрасываться на людей, нужно вести себя в школе прилично, сначала думать, а потом говорить, особенно сейчас, когда она находится под пристальным контролем соцслужбы.

Линнея не хочет его слушать. Другой голос звучит сильнее.

Голос Элиаса.

Который плачет, рассказывая о том, что родители не хотят ничего знать о травле в школе. Стыдятся его.

Когда он был маленький, они стыдились того, что он не веселый, не спортивный, плохо учится, мало с кем дружит. Потом стали стыдиться его одежды, его крашеных волос и подведенных глаз. Сын не вписывался в придуманный ими образ идеальной энгельсфорской семьи.

Родители отказывались замечать, что Элиасу плохо. Их не пугали даже шрамы на его руках. Только когда Линнея позвонила им и сообщила, что Элиас попытался покончить жизнь самоубийством, они против воли были вынуждены признать проблему и обратились за помощью.

А Линнею выставили козлом отпущения.

Кто-то в желтой толстовке берет Линнею за рукав, но она, не обращая внимания, идет вперед.

И вдруг оказывается лицом к лицу с Хеленой.

— Здравствуй, Линнея, — говорит Хелена, широко улыбаясь.

Линнее очень хочется прочитать ее мысли, но она боится, что Виктор где-то поблизости, и не осмеливается это делать.

— Тебя что-то беспокоит? — спрашивает Хелена, и желтые толстовки смеются.

— Вы знаете, с кем вы только сейчас любезничали? — спрашивает Линнея. — Ида и Эрик травили Элиаса. Они, а вовсе не какие-то там негативные энергии отняли у него жизнь.

Продолжая лучезарно улыбаться, Хелена чуть наклоняет голову, словно разговаривает с маленьким упрямым ребенком:

— Мне жаль тебя, Линнея. Ты позволяешь деструктивным силам управлять твоей жизнью. К сожалению, под твое влияние попал и мой сын. Если бы такие друзья, как ты, не тянули его вниз, возможно, он жил бы и сегодня.

Это жестокий удар. Линнея хватает ртом воздух, но не может произнести ни слова. Она подозревала, что Хелена так думает, но одно дело думать, другое — сказать это вслух.

Движением руки Хелена собирает своих сторонников. И они вместе идут к выходу. Линнея стоит не двигаясь, пытаясь заставить сердце работать. Легкие — перекачивать воздух.

— Линнея… — Голос Ванессы возвращает ее к реальности. Линнея оборачивается и видит неподалеку Ванессу и Мину. Никто из них не говорит о происшедшем ни слова. Что тут скажешь?

 

31

Возле актового зала Мину, Линнею и Ванессу поджидает Анна-Карин.

— Надо поговорить, — говорит Анна-Карин.

— Давай, но не здесь, — отвечает Мину.

В коридоре полно учеников, никто не торопится на занятия. На долю секунды у Мину срабатывает старый рефлекс — надо бежать, чтобы не опоздать на урок, но Мину тут же одергивает себя. Учитель биологии, рассеянный Уве Пост, вряд ли заметит ее отсутствие, он до сих пор не может запомнить, как ее зовут.

Девочки спускаются по лестнице в женский туалет возле столовой и удостоверяются, что их никто не подслушивает.

— Вы понимаете, что происходит? — в растерянности спрашивает Мину.

— Что-то явно происходит, — отвечает Ванесса. — Но никакой магии я не почувствовала. А вы?

Анна-Карин и Линнея качают головой. Мину пожимает плечами.

— Я вчера была в их центре. Нас туда зазвала мамина старая знакомая. И тоже ничего такого не заметила. Хотя то, что она делает, трудно отличить от магии, если вы понимаете, что я имею в виду.

Мину прекрасно понимает, что имеет в виду Анна-Карин. Она и сама едва не поддалась массовой истерии, захлестнувшей публику в актовом зале. Неужели и после этого Густав не поймет, что «Позитивный Энгельсфорс» — настоящая секта.

— Странно, — подхватывает Линнея. — В пятницу Адриану выгоняют, а сегодня Томми Экберг уже директор и сразу приглашает в школу Хелену и ее «ПЭ».

— Я видела его в офисе «Позитивного Энгельсфорса», — говорит Анна-Карин.

— Думаете, Хелена подстроила увольнение Адрианы? — спрашивает Мину.

— А может, это Совет? — предполагает Анна-Карин.

— Зачем Совету ее выгонять? — В голосе Ванессы звучит сомнение.

— Может, они заподозрили, что Адриана их обманывает? — объясняет Анна-Карин. — Она ведь тайно звонила Мину.

— Не знаю, — неуверенно говорит Мину. — Если бы Адриану снял Совет, они вряд ли бы выбрали на роль директора Томми. Им нужно держать школу под контролем. Это ведь «прибежище зла» и всякое такое.

— Блин! — воскликнула Линнея. — Как я сразу не доперла! Отец Элиаса — шишка в муниципалитете, ему ничего не стоило сделать так, чтобы Адриану выгнали.

Мину тоже разозлилась, что не сразу увидела очевидное. Кристер Мальмгрен занимает высокий пост в муниципалитете и имеет в городе репутацию человека, который не остановится ни перед чем для достижения своей цели.

— Точно, — кивнула Мину. — Они же упоминали, что это связано с Элиасом и Ребеккой.

— Но Хелена действительно хочет помочь людям, — сказала Анна-Карин.

— Ну ты наивная! — фыркнула Линнея.

— Успокойся! — остановила ее Ванесса. — Анна-Карин ведь не видела то, что произошло после встречи.

Мину рассказала Анне-Карин про разговор Хелены с Идой и Эриком и ее стычку с Линнеей. Повторять слова Хелены не поворачивался язык.

— Господи, ну хоть бы что-нибудь из того, что кажется хорошим, и вправду было хорошим! — вздохнула Анна-Карин.

«Не забывай, мы в Энгельсфорсе», — хотелось сказать Мину.

— Наверно, Матильда предостерегала нас от Хелены, — предположила Линнея.

— Возможно, — согласилась Ванесса. — Или от Совета. Или от них обоих. Или от чего-то еще, чего мы еще не заметили.

* * *

— Похоже, что это я? — спросила Оливия, подняв вверх свой рисунок.

Им задали передать на листе бумаги свое настроение, и Оливия, как всегда, нарисовала автопортрет. Из огромных глаз льются большие черные слезы. Над головой лезвие бритвы, вырезающее на небе кровавые полосы.

— Думаю, никто не ошибется. Кроме тебя, такое вряд ли кто нарисует, — сказала Линнея.

Оливия подняла на нее глаза и посмотрела особым, свойственным только ей взглядом. В такие моменты она решала — обидеться или засмеяться.

На этот раз она решила улыбнуться.

— А что у тебя?

Линнея неохотно протянула Оливии рисунок, надеясь, что она не попросит его объяснить.

На листке было нарисовано сердце из цветов, романтический букет. В самом центре которого лежало кровоточащее человеческое сердце.

Может, это преувеличение, но, думая про Ванессу, Линнея чувствовала именно так.

— Здорово ты рисуешь, — вздохнула Оливия. — По сравнению с твоими рисунками мои никуда не годятся.

Линнея закатила глаза.

— А что было в актовом зале? — спросила Оливия, раскрашивая волосы девушки на автопортрете ярко-синим цветом.

— Хорошо, что ты не пошла.

Оливия надолго замолчала.

— Я давно хотела тебе сказать, — еле слышно прошептала она. — Мне кажется, мы отдаляемся друг от друга.

Отложив фломастер, Линнея уставилась на нее:

— Что ты имеешь в виду?

Оливия добавила в волосы девушки на рисунке темного цвета:

— У нас теперь разные интересы.

— Ты разозлилась, что я не прогуляла собрание вместе с тобой?

— Можно сказать, это стало последней каплей, — сказала Оливия, глядя в потолок. — Я старалась как могла, Линнея. Но больше не могу. Всему есть предел. Я не хочу сказать, что с сегодняшнего дня мы станем врагами. Но, думаю, общаться нам больше не надо.

— По-моему, мы с тобой уже с весны практически не общаемся.

— Вот именно, — серьезно сказала Оливия.

— Ну что ж, тогда договорились.

— Девочки на последней парте, перестаньте болтать! — крикнул Бакман с учительского места.

Линнея заметила, что Бакман при этом не сводил глаз с груди Оливии, и напряглась, стараясь не читать его мысли.

— Мне нужно в туалет, — сказала она, взяла сумку и вышла из класса.

* * *

Выйти из класса раньше конца урока всегда приятно, даже если до звонка осталось всего лишь несколько минут. Кажется, будто ты украл для себя немного времени, убежал от реальной жизни.

Линнея поднялась по лестнице вверх и по узкому коридорчику прошла к туалету, расположенному рядом с дверью на чердак.

Как только туалеты отремонтировали и снова открыли для учеников, Линнея стала сюда подниматься. Она делала это специально, чтобы заглушить страх. Здесь они с Элиасом встречались, хоть и недолго — в первые недели учебы в гимназии, когда Элиас еще был жив. Линнея старалась думать, что здесь видела его живым, и не думать про то, что он здесь умер.

Она открыла дверь в туалет. На подоконнике стоял букет из увядших цветов и несколько выгоревших свечей. Фото Элиаса в дешевой рамке. Линнея знала, что на прошлой неделе Оливия и другие ребята из их старой компании собирались здесь в день смерти Элиаса, чтобы его помянуть. Сама она помянула его иначе: сидя дома, она часами слушала любимые песни Элиаса, читала письма, которые он ей писал. У нее был целый ящик его писем. Длинных, веселых, грустных, плотно исписанных страниц с рисунками на полях.

Ей почти захотелось поверить Хелене. Сконцентрироваться на позитиве, забыть и жить дальше.

Когда Элиас погиб, Якоб много говорил с ней о том, что надо не бояться страдания. Погрузиться в него. Позволить себе страдать, научиться не убегать от своих чувств.

Сначала Линнея не слушала Якоба. В обществе Юнте она перепробовала все доступные способы забвения. И поняла, что ничего не помогает. Чем больше пытаешься запереть своих монстров, тем мощнее и страшнее они становятся.

Теперь она знает: одно дело — не забывать, что у жизни есть светлая сторона. И совсем другое — притворяться, будто темной стороны не существует.

Линнея зашла в кабинку и села на унитаз. Достала из сумки Книгу Узоров и узороискатель. Постаралась сформулировать вопрос как можно четче. Затем открыла книгу, полистала ее и сосредоточилась.

Хелена — наш враг?

Линнея подкручивала узороискатель, пока не настроила фокус. То, что она увидела в Книге, поразило ее.

Буквы беспокойно двигались, перемешивались, сплетались и расплетались. Линнея листала страницы, но всюду видела одно и то же. Буквы метались по страницам, подползали к краям, кажется, вот-вот начнут вываливаться из Книги.

Линнея постаралась сконцентрироваться на своем вопросе. Но результат был тот же. Чем больше она сосредоточивалась, тем беспокойнее вели себя буквы.

Наконец она не выдержала, захлопнула Книгу, убрала ее и узороискатель в сумку и вышла из туалета.

Возле дверей стоял Виктор Эреншёльд. Линнея не заметила, когда он подошел. В холодном свете ламп Виктор казался бледнее, чем обычно.

— Это здесь произошло, да?

Линнея не ответила. Она стояла и думала, известно ли Виктору, что она минуту назад пыталась читать Книгу Узоров.

— Трагично, что Элиас умер, так и не узнав, кто он.

— Элиас знал, кто он.

— Ты понимаешь, что я имею в виду. Элиас был одним из Избранных…

— Оставь Элиаса в покое. Тебя это не касается!

— Я думаю, тебе следует изменить свою манеру общения.

— Я думаю, тебе стоит войти в клуб желтых толстовок.

— Я там вряд ли уживусь. У меня несколько более реалистичная картина мира. Зато мне кажется, у нас с тобой есть нечто общее.

— Мне так не кажется.

Виктор смотрел на нее в упор своими темно-синими глазами.

— Я сирота, — сказал он. — Моя мать была наркоманкой и умерла от передоза, когда мне было семь лет. Я жил в пяти разных приемных семьях, пока меня не взял к себе Александр.

Линнея с сомнением посмотрела на Виктора: наверняка врет, чтобы втереться к ней в доверие.

Она попыталась прочитать его мысли, но он опередил ее.

— Линнея, аккуратнее, ты используешь магию!

Губы Виктора дрогнули в чуть заметной улыбке.

— Но я тебя не выдам. На этот раз, — произнес он вслух.

 

32

Маленький бронзовый колокольчик звякает, когда Ванесса входит в «Хрустальный грот». Магазинчик полон покупателей, и Мона раздраженно смотрит на Керстин Стольнакке, которая, стоя у кассы, роется в кошельке.

— Ты поздно, — говорит Мона Лунный Свет Ванессе. — Магазин скоро закрывается.

— Вы сказали прийти сегодня, но не сказали во сколько, — возразила Ванесса.

Мона зажмурилась и вздохнула.

— Минутку, — обратилась она к Керстин, та кивнула, продолжая выкладывать на прилавок мелочь.

Мона подняла с пола коробку и подошла к Ванессе.

— А еще я велела одеться поприличнее, — прошипела она.

Ванесса посмотрела на розовую джинсовую юбку Моны, ее зеленоватую в блестках блузку с вышитым золотой ниткой единорогом, но промолчала. Сейчас главное — заручиться помощью Моны.

— Держи, — сказала Мона, всовывая картонку в руки Ванессы.

Коробка оказалась на удивление тяжелой — Ванесса чуть не уронила ее, а заодно и свою наплечную сумку на длинном ремне.

— Что мне с этим делать?

— Распаковать и поставить на полку рядом с ангелами.

Мона пошла обратно к кассе. Шпоры на ее ковбойских сапогах позвякивали.

Сжав зубы, Ванесса отнесла коробку туда, куда указала Мона, поставила на пол и стала разрывать коричневый скотч.

Внутри лежало множество восьмигранных зеркал в вычурных бронзовых оправах. Стекло в зеркале было либо выпуклым, либо вогнутым.

Расставляя зеркала на полке, Ванесса бросила взгляд на ангелов. Фарфоровый ангел с арфой, тот, над которым она и Линнея смеялись год назад, стоял на прежнем месте.

Правда, он такой страшненький, что почти красивый?

Ванесса улыбнулась воспоминаниям.

Когда последний покупатель вышел из магазина, Мона облегченно вздохнула.

— Больше не могу, — сказала она, зажигая сигарету. — Срочно нужно отдохнуть, иначе могу сорваться.

— Вы вроде только что отдыхали чуть не сто лет, — сказала Ванесса, выставляя на полку еще три зеркала.

— Отдыхала? — фыркнула Мона, возвращаясь к кассе. — Отдыхать я, наверно, буду только на Луне. Узнав, что Совет собирается прислать своих людей в Энгельсфорс, я вкалывала как зверь, чтобы усилить магию в этой зоне. Причем учти: перетаскивать с места на место магические вещества в такую жару очень непросто.

Мона выдула большой клуб дыма и пробормотала какое-то ругательство.

— Как вы узнали, что в город приедут посланцы Совета? — спросила Ванесса.

— Полегче на поворотах, девочка. Я не хочу лишних проблем, — только и ответила Мона.

— Тогда хотя бы объясните, что за фигню я сейчас раскладываю по полкам?

— Это зеркала фэн-шуй. Одни из них усиливают позитивную энергию, другие превращают негативную энергию в позитивную. Честно говоря, не помню, какие для чего, главное, что люди верят в их силу.

Тут только Ванесса заметила: на многих товарах в магазине написано слово «позитивный» — на корешках книг, на кружках, на магнитах. В углу громоздилась целая гора ароматических желтых свечей, кристаллов и шариков для ванны.

«Что ни говори, а Мона умеет из всего извлечь выгоду», — подумала Ванесса.

— Кажется, у вас появился новый контингент покупателей, — сказала она Моне.

— И очень активных, — довольно пробурчала Мона.

— Что вы думаете про «Позитивный Энгельсфорс»?

— То, что клиентов много не бывает, — ответила Мона, бросая на Ванессу предостерегающий взгляд.

Она ясно давала понять Ванессе, что не намерена сплетничать о своих клиентах. И ей совершенно все равно, что они за люди, лишь бы платили деньги.

— Но все-таки, как вы думаете, чем они занимаются? — настаивала Ванесса.

— Думаю, они ищут, как облегчить себе жизнь. Идут к цели кратчайшим путем и в этом мало чем отличаются от других людей.

Ванесса выставила на полку последнее зеркало и отнесла пустую коробку к кассе.

— Ну вот, я вам помогла, — сказала она. — Теперь ваша очередь.

— Разве так разговаривают с начальством?

— Что?

Мона закудахтала и выдула облако дыма в лицо Ванессе:

— Понимаешь, солнышко, с тех пор как люди Совета прибыли в город, поставщики боятся продавать мне эктоплазму. На моем складе ее осталось совсем мало. У тебя не хватит денег, чтобы купить то, что ты хочешь. Но если ты будешь у меня работать, то, пожалуй, мы сможем договориться так, как выгодно и тебе, и мне.

— То есть вы хотите, чтобы я работала на вас бесплатно?

— Не совсем. Ты будешь получать в качестве вознаграждения магические материалы.

Ванесса поправила на плече ремень от сумки. Она хотела устроиться на работу. Мама пока ничего не говорила, но после того, как Никке съехал от них, с деньгами в семье стало туго.

— Я вам нужна не меньше, чем вы нам, — сказала Ванесса, облокачиваясь на прилавок. — И я тоже рискую, идя на контакты с вами, сейчас, когда в городе находятся люди Совета.

Мона вытаращила на нее глаза.

— Чего ты хочешь? — спросила она.

— Если я буду у вас работать, вы станете мне платить зарплату. И снабжать необходимой мне информацией. Мне надоело спрашивать и не получать ответа.

Мона долго недоверчиво смотрела на нее, потом разразилась квохчущим смехом. Именно такими Ванесса представляла ведьм, до того, как узнала, что сама была ведьмой.

— Ладно, — сказала Мона. — Договорились. Детали обсудим позже. Только на большую зарплату не рассчитывай. Я деньги не печатаю.

Браслеты Моны звенели, когда Мона и Ванесса пожимали друг другу руку.

— Ну а теперь, — сказала Ванесса, — расскажите мне, как вызвать привидение.

* * *

— Вы что — серьезно? — спросила Ида, поудобнее устраиваясь в кожаном кресле в квартире Николауса. — Мы правда будем играть в «духа в бутылке»?

— Вроде того, — ответила Ванесса, крутя в руках банку с эктоплазмой. — Только это будет не игра.

Ида опять заерзала в кресле. Ноги у нее совсем затекли. Сегодня она ездила по лесу на Трое дольше обычного. Уходить от него совсем не хотелось, особенно потому, что идти нужно было сюда, к Николаусу.

— Бред какой-то! — пробурчала Ида. — Но мне все равно. Главное, что это буду делать не я одна.

На самом деле она была ужасно рада. Рада так, что не выразить словами.

— Ты должна участвовать. Накладывать круги, — сказала Ванесса.

Ида пожала плечами. Что угодно, лишь бы ее не атаковали духи.

— Ты и Мину.

Блин, как всегда! Хоть бы раз ей досталось что-нибудь легкое и безопасное.

Ида плохо помнила тот день, когда в столовой Мину победила Макса. Но Ида слышала про черный дым и про то, что Мину сделала с Максом. Каждый раз, когда они упражнялись в магии, Ида боялась, что Мину по ошибке заберет и ее душу.

— Нет, я не согласна, — заявила Ида.

Глаза всех обратились к ней.

— Мы не знаем точно, какие у Мину силы. И что будет, если она их выпустит на волю.

Ида не смотрит ни на кого. Она и так знает, что сейчас произойдет. Все накинутся на нее, хотя она просто произнесла вслух то, что думают все.

Ответ Мину удивляет ее.

— Ида права. Зачем мне участвовать? — говорит Мину, и ее голос звучит напряженно.

— Мона сказала, что не знает, какие у тебя силы. Но ей кажется, ты должна сегодня делать это вместе с Идой, — объяснила Ванесса.

— То есть ей кажется, а мы должны делать? — возмутилась Ида. — Вы не понимаете, как это опасно?!

— У нас нет выбора, — возразила Линнея. — Книга не дала ни тебе, ни мне никакого ответа, ведь так?

Ида молчит, стараясь думать о том, что Книга обещала освободить ее от общения с этими кретинками, как только все закончится.

Поставив банку с эктоплазмой на стол, Ванесса начала читать по бумажке с витиеватым логотипом «Хрустального грота»:

— Ритуал должен быть совершен в ночь с субботы на воскресенье. Между полночью и часом ночи. Нам нужно большое зеркало, на котором мы будем писать черным несмываемым фломастером.

— Почему именно зеркало? — спросила Анна-Карин.

— Похоже, духи имеют слабость к зеркалам. Может, любят себя разглядывать, может, еще почему-нибудь.

По лицу Иды пробегает холодок страха. Нужно на ночь закрывать зеркало в спальне.

— И еще нам понадобятся ингредиенты для кругов. Во-первых, конечно, эктоплазма. И еще кусочек ногтя каждой из нас. Мы должны вечером закопать их в Болотных копях у могилы Матильды, а утром откопать.

— Важно, какой ноготь отрезать — на руке или на ноге? — спросила Анна-Карин.

— Фу! — возмутилась Ида.

— Думаю, не важно, — сказала Ванесса.

— Важно для меня! — заявила Ида. — Потому что мне придется ваши ногти своими руками месить.

— Нам также нужна земля из Болотных копей, — продолжала Ванесса. — Металлическая стружка и соль. Все это надо смешать с эктоплазмой. И добавить туда… — Ванесса запнулась и посмотрела на Мину и Линнею, — золу от чего-то созданного Элиасом и Ребеккой.

— В каком смысле «созданного»? — уточнила Мину.

— Это должна быть материальная вещь. Что-то созданное их руками.

— То, что написала Ребекка, подходит? — спросила Мину.

— Думаю, да, — кивнула Ванесса.

— И это нужно сжечь? — спросила Линнея.

Ванесса кивнула.

* * *

Линнея подумала про ящик с письмами Элиаса. Каждое из них ей дорого. Какое принести в жертву?

Вот бы поговорить с ним еще раз. Как следует попрощаться.

Вот если бы было можно говорить с умершими.

Дома у Линнеи есть и другой ящик. В нем лежит застиранная футболка с изображением Курта Кобейна. Кассета с песнями о любви, на которой написано: «Бьёрну от Эмилии». Письмо, которое мама написала папе, когда он лечился от пьянства, а сама она жила у приемных родителей, которые заставляли ее спать на матрасе в холодном подвале. Она писала, что очень сильно скучает и не может без него жить. Сборник стихов Карин Бойе, на первой странице которого чернилами написано: «Принадлежит Эмилии Лунден». Пара зеленых детских носков, связанных мамой. И фотография: мама с огромным животом на скамейке в Стурвальском парке. Мама забеременела, когда ей было двадцать лет, но выглядит она, пожалуй, моложе Линнеи. Густые темные волосы свисают на лицо, глаз не видно. Но можно понять, что мама улыбается. Она еще не знает, что через год погибнет под колесами автобуса.

— Можно с кем угодно из умерших вступить в контакт? — спрашивает Линнея.

Она старается не смотреть на Мину. Но та и так догадывается, кого Линнея имеет в виду. Ванесса тоже, видимо, догадалась и строго посмотрела на Линнею.

— Мона много раз повторила, что этот ритуал может быть совершен только по отношению к тем духам, которые задержались в нашем мире. Тех, кто находится за его пределами, вызывать нельзя. Это опасно и для них, и для нас…

Вдруг раздается резкий звонок в дверь. Все вздрагивают.

Еще звонок. Потом еще. Девочки переглядываются: кто-то дергает ручку двери. Затем в замке поворачивается ключ.

Мину смотрит на серебряный крест. Николаус утверждал, что крест защитит квартиру и девочек. Но о какой защите можно говорить, если Александр и Виктор добрались даже до Болотных копей. Лучше бы это были обычные воры!

Дверь щелкает и открывается. Ванесса бросается к банке с эктоплазмой, чтобы убрать ее в сумку. Линнея хватает записку Моны и запихивает ее в ботинок.

— Нам конец, — бормочет Ида.

Анна-Карин тихо стонет.

— Зачем мы сюда пришли? — слышат девушки голос Адрианы.

— Надо проверить все следы, — говорит мужской голос, и Александр входит в комнату.

Линнея чертыхается про себя. Это было их последнее убежище, а теперь и его у них отняли.

Уголком глаза она видит, как Ида поднимается с кресла.

— Мы не делали ничего плохого, — говорит она. — Никакой магии!

Александр оглядывает комнату.

— Как здесь можно жить! — с презрением говорит он и идет в спальню.

Адриана стоит посреди комнаты и ждет его.

Линнея ничего не понимает.

Они нас не видят!

Мысль Ванессы гулко отдается в голове Линнеи, и Линнея понимает, что Ванесса права. Наверно, защитная магия креста сделала их невидимыми для врагов.

Александр выходит из спальни и направляется в кухню. Линнея слышит, как он открывает шкафы и ящики.

— Он отсутствует уже три недели, — устало говорит Адриана. — Я не понимаю, что ты хочешь найти.

Александр возвращается в комнату, холодно глядя на сестру:

— Тебе это необязательно понимать.

От этих слов Адриана как будто сжалась, и Линнея пожалела ее. Она вспомнила человека, образ которого однажды промелькнул в воспоминаниях Адрианы, юношу, которого Адриана любила. Ее заставили смотреть, как он медленно умирает от недостатка воздуха, в наказание за то, что они вдвоем хотели убежать от Совета.

Александр подошел к пустому книжному шкафу, и Линнее пришлось отскочить, чтобы он случайно ее не задел. Александр отодвинул шкаф от стены, заглянул за него, снова придвинул шкаф к стене.

Мину и Анна-Карин едва успели спрыгнуть с дивана — Александр перевернул на нем все подушки. Потом опустился на колени и принялся шарить по полу. Ничего не найдя, он с отвращением счистил с колен пыль.

— Может быть, пойдем? — тихо спросила Адриана.

— Позже.

Линнея оглядела комнату. Мину и Анна-Карин стояли, прижавшись к подоконнику. Анна-Карин зажала рукой рот, словно пыталась заглушить рвущийся наружу крик. Ванесса и Ида замерли рядом друг с другом.

Александр медленно обвел глазами бежевые стены комнаты. Его взгляд остановился на карте Энгельсфорса, но серебряный крест он, похоже, не видел.

Затем он повернулся к окну. Линнее показалось, что он в упор смотрит на нее. Лицо Александра расплылось в улыбке.

— Три недели? — Александр двинулся к окну, Линнея отшатнулась, чтобы он ее не задел. Раздвинув густые листья папоротника, Александр потрогал землю. — Его кто-то поливает.

Линнея чертыхнулась про себя: «Ну почему Анна-Карин не дала этому дурацкому папоротнику засохнуть!»

— Может, у кого-то из девочек есть второй ключ? — предположила Адриана.

— Они собираются здесь и занимаются магией.

— Вряд ли.

Александр повернулся к ней:

— В прошлом году ты сама писала в Совет, что подозреваешь, будто девочки втайне от тебя занимаются магией. Но потом твои отчеты прекратились.

Адриана скрестила на груди руки и опустила глаза.

— Ты попустительствовала им, не так ли? Позволяла заниматься магией бесконтрольно?

Адриана покачала головой, и Линнея только сейчас поняла, как сильно рисковала Адриана, покрывая их, и как сильно она рискует сейчас.

— Пойми, сейчас, как никогда, важно держать происходящее под контролем. Мы находимся на заре магической эпохи. Рождаются новые ведьмы, они молоды, неопытны и могут натворить огромных бед.

Александр приблизился к сестре.

— Все было так хорошо, — мягко проговорил он. — Тебя почти полностью реабилитировали. Наша семья вернула себе доверие Совета. И вдруг ты опять вступаешь на скользкую дорожку.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Адриана, расскажи мне честно, что происходит в этом злосчастном городе.

Адриана поднимает голову и смотрит на брата. Линнея никогда не видела у нее такого лица. Зато ей было хорошо знакомо отразившееся на лице директрисы чувство глубокой всепоглощающей ненависти.

— Ты, кажется, угрожаешь мне? — спросила Адриана.

— Неужели ты меня никогда не простишь? — печально вздохнул Александр.

Адриана не ответила.

— Думаешь, мне было легко принять такое решение? — продолжал Александр. — Для меня это тоже была своего рода жертва. Которую я принес ради нашей семьи. Ради тебя. Твое страдание было бы сильнее, если бы вместо меня это сделал кто-то другой…

— Я тебе бесконечно благодарна, — сказала Адриана. — Мы можем идти?

Александр снова вздыхает, кивает головой, и они выходят в прихожую.

Слышится звук закрываемой двери, царапанье ключа в замочной скважине и щелчок замка.

Шаги на лестнице. Потом хлопает дверь подъезда. И воцаряется тишина.

— Ну вот, — говорит Ванесса, — теперь и вы знаете, каково это — быть невидимыми.

 

33

Они договорились выходить из квартиры по очереди с интервалом в пять минут. Линнея вышла первой и ждала Ванессу на площади. Она уже вытащила из кармана сигареты и зажигалку, когда наконец появилась Ванесса.

— Будешь? — спросила Линнея. Ванесса покачала головой. Линнея закурила и втянула дым в легкие. Пора бросать. Если не ради здоровья, так хотя бы ради денег. Эта дрянь стоит бешеных бабок.

Они идут по центральным улицам. Вечернее солнце греет их лица, отражается в витринах закрытых магазинов.

Линнея и Ванесса останавливаются на детской площадке. Здесь есть несколько подвешанных на цепях шин и спортивный комплекс, больше похожий на капкан.

Пройдя по песку, Ванесса забралась с ногами внутрь одной из шин. Линнея села на край другой.

— Как ты думаешь, о чем говорили Александр и Адриана? — спросила Ванесса.

— Понятия не имею. Но таких родственничков мне бы иметь не хотелось.

Держась за цепи, Линнея отклоняется назад и смотрит в небо.

— Анна-Карин, конечно, лоханулась с этим папоротником, — говорит она.

— Она же не знала, что Александр заявится к Николаусу в квартиру, — возразила Ванесса.

— Понятное дело. Просто… В общем, хрен с ней. Просто она меня иногда ужасно бесит.

— Почему?

— Не знаю. — Линнея выбросила окурок и затушила его каблуком.

На самом деле она прекрасно знала. Ее бесила безответность Анны-Карин. Ее роль жертвы. А еще то, что она, Линнея, могла бы стать такой, как Анна-Карин, если бы однажды не решила быть жесткой и циничной.

— А что за баба к тебе вчера приходила? — спросила Ванесса.

Линнея усаживается поудобнее на шине, раскачивается и рассказывает Ванессе о посещении Дианы. И о том, как вечером ей пришлось отбиваться от нападок Якоба, которого накрутила Диана.

Ванесса слушает ее. Слушает так, как Линнею не слушал никто, кроме Элиаса.

Линнея любит за это Ванессу.

Линнея любит Ванессу.

Эта мысль оглушила Линнею. Она знала это раньше, но сейчас вдруг поняла со всей отчетливостью. По коже побежали мурашки. И Линнее пришлось напомнить себе, что это всего-навсего реакция организма на гормоны счастья.

Она знает, что надеяться не на что. Однако продолжает надеяться.

— А что, если за этим тоже стоит Хелена? — говорит Ванесса.

Линнея попыталась вернуться к действительности. Но не сразу сообразила, о чем идет речь.

— Она ведь считает, что ты плохо влияла на Элиаса, — объяснила Ванесса. — Если она выгнала Адриану из школы, то и тебе могла устроить пакость. Я уверена, твоя Диана участвует в их «ПЭ».

— Как-то это сложно… — усомнилась Линнея и резко остановила качели. Песок полетел в разные стороны.

— А соседи, которых у тебя нет, и жалобы на вечеринки, которых ты не устраивала, это разве не сложно?

— Думаю, все объясняется гораздо проще, — сказала Линнея. — Скорее всего, это недоразумение, а не заговор.

И тут ей вспомнились слова Элиаса.

Человек может быть параноиком, но это не значит, что его никто не преследует.

* * *

Редакция газеты «Энгельсфорсбладет» закончила работу, и все разошлись по домам. Все, кроме папы, который остался в своем кабинете писать передовицу для завтрашнего номера. Мину видела его через стеклянную перегородку. Иногда он снимал руки с клавиатуры и смотрел на экран с недовольным выражением лица. Шевелил губами. Морщил лоб. Кивал. В детстве Мину очень смеялась, глядя на папину мимику во время работы над текстами.

Мину сидит в комнате отдыха персонала, листает последний номер газеты и ждет. Она пришла в редакцию, чтобы поговорить с папой о Хелене. Он сказал, что поработает еще минут пятнадцать. Уже прошло три четверти часа.

Газета, которую Мину читает, вышла в пятницу, и в ней опубликована большая статья о недавних перебоях с электричеством. Как гласит одна из рубрик, «ответственные лица пребывают в недоумении». Электросистемы проверены, неполадок нет. Мину листает дальше.

С разворота ей улыбается Хелена Мальмгрен. Репортер-практикант сделал о ней целую статью. Мину пробежала глазами восторженный и совершенно необъективный текст. Судя по всему, за время интервью Хелене удалось завербовать себе еще одного сторонника.

Мину перелистывает страницу. Опасность лесных пожаров сохраняется. Следующий разворот: дорога, дом, яма на дороге и сердитая женщина возле ямы. Еще дальше — размытый снимок рыси, которую увидел кто-то из читателей и сфотографировал на мобильный телефон.

Затем идут результаты спортивных матчей, прогноз погоды, меню школьных столовых. На предпоследней странице печатают некрологи, и Мину против воли задерживается на них. Ее взгляд скользит по строчкам. Кресты, ландыши, голуби, заходы солнца, лодки, эмблемы спортивных клубов…

В дни, когда среди умерших нет маминых и папиных ровесников, Мину чувствует огромное облегчение.

Но сегодня она расстраивается. В газете опубликован некролог хорошо знакомого ей человека, умершего в возрасте 42 лет. Это Лейла Барсотти, первая учительница Мину.

Мину давно не вспоминала Лейлу и не виделась с ней уже много лет. Но в третьем классе Мину ее обожала и плакала, когда узнала, что в старшей школе Лейла уже не будет вести у нее занятия.

У Лейлы остались муж и двое детей. Мину закрыла газету, папа тяжело опустился на стул рядом с ней:

— Как дела?

— Я только что прочитала, что умерла Лейла Барсотти.

— Да. Прости, забыл тебе сказать. — Папа виновато посмотрел на Мину. — В последнее время мы совсем не успеваем общаться.

— Да, — кивнула Мину. Но повторять утреннюю сцену в машине у нее не было ни сил, ни желания. Она сменила тему: — Ты знаешь, что «Позитивный Энгельсфорс» активно сотрудничает с нашей школой?

Папа расправил плечи и пристально посмотрел на Мину. Тот, кто его не знал, мог подумать, что он рассержен.

— Первый раз слышу. Откуда ты знаешь?

— Сегодня нас собирали в актовом зале. Томми Экберг, и. о. директора школы, анонсировал новое «позитивное» направление работы. Потом выступала Хелена. Призвала всех приходить к ним в центр.

Теперь папа действительно рассердился:

— Безобразие! Это муниципальная школа!

— Хелена замужем за Кристером Мальмгреном. А значит, ей все можно, — вздохнула Мину. — Как ты думаешь, Хелена могла сделать так, чтобы Адриану выгнали? Отомстить ей за Элиаса?

— Пока не знаю, — сжав зубы, сказал папа. — Но обязательно выясню.

* * *

Анне-Карин не хочется идти домой, но куда еще можно пойти, она не знает. Заходить в лес она теперь побаивается. Навещать дедушку — поздно. Даже в квартире Николауса оставаться небезопасно. И это ее вина. Почему только она не забрала папоротник к себе домой?

Она долго ходит по улочкам Энгельсфорса. Опускаются сумерки, Анна-Карин чувствует, что проголодалась. Хочешь не хочешь, нужно идти домой. Со вчерашнего дня они с мамой не сказали друг другу ни слова. При одной мысли о возвращении домой Анне-Карин становится нехорошо.

Переходя через площадь, Анна-Карин видит Мину, стоящую под синей неоновой вывеской «Энгельсфорсбладет».

— Привет! — машет ей Мину.

— Привет! Ты у папы была?

Мину кивает.

— Он пошел за машиной. Хочешь, тебя подвезем?

— Нет, спасибо.

Анне-Карин совсем не хочется встречаться с папой Мину. Ей хватило встречи с ним прошлой зимой.

— Мне недалеко идти, — говорит она, глядя в землю.

— У тебя все в порядке? — спрашивает Мину.

Продолжая изучать брусчатое покрытие площади, Анна-Карин еле слышно говорит:

— Ну так.

Несколько минут они стоят молча. Над их головой пролетают вороны, истошно крича друг на друга.

— Мы с мамой ходили в офис «Позитивного Энгельсфорса». Мама… Она ненавидит свою жизнь, но ничего не делает, чтобы ее изменить. Она почти не выходит из дому… Хелена сказала почти слово в слово то, что ей хотелось слышать… По крайней мере, мне так показалось. Но мама не захотела ее слушать. И еще…

Анна-Карин хотела добавить, что не знает, на что они будут жить. Но говорить об этом было унизительно.

— Я не знаю, что делать, — вместо этого сказала она. — Я уже все перепробовала. Но она не хочет меняться. Я поэтому… осенью… Хотела ей помочь.

Анна-Карин наконец решается посмотреть на Мину. Мину стоит, обхватив себя руками, словно ей холодно.

— У меня, конечно, не так, — говорит Мину. — Но мой папа работает на износ. Его отец, мой дедушка, умер, когда ему было столько же лет, сколько сейчас папе, но папа, похоже, думает, что сам он бессмертен. Он только работает и ест и совсем не двигается, у него скачет давление, он плохо выглядит. Мама с ним из-за этого все время ссорится, и я думаю, что они хотят развестись.

От волнения у Мину сбивается дыхание, и она замолкает.

— Прости, ты рассказала о своих проблемах, а я тут же загрузила тебя своими…

— Все нормально. Когда подумаешь, что у других тоже проблемы, становится легче.

— Мы можем основать общество «Негативный Энгельсфорс». «Послушай рассказы людей, которым живется хуже, чем тебе, и смирись со своей жизнью!»

Девочки смеются.

Рядом останавливается машина. Анна-Карин уголком глаза видит за рулем Мининого папу. В машине на полную громкость включены новости. Спокойный женский голос диктора слышен даже на улице.

— Я пойду, — говорит Мину. — Знаешь, я, конечно, не психотерапевт, но мне кажется, у твоей мамы депрессия. Хочешь, помогу тебе найти телефон врача? Моя мама наверняка знает, куда лучше обратиться.

— Спасибо, — отвечает Анна-Карин. — Но она не будет звонить никакому врачу.

— Ну, если надумаешь, скажи. — На прощание Мину неловко коснулась руки Анны-Карин. Анна-Карин опешила. Пока она собиралась с мыслями, Мину уже села в машину и уехала.

 

34

— Какой ужас! — восклицает Ида. — Полный отстой!

— Не хочешь позвать их сегодня на барбекю? — предложил Эрик.

Он и Робин засмеялись. В конце коридора Мишель и Эвелина, хохоча, боролись с парнями с третьего курса.

Ида не понимала, как Ванесса может общаться с этими девицами. По сравнению с ними сама Ванесса была просто образцом интеллигентности и вкуса. Мишель и Эвелина вечно вешаются на шею старшим парням, ходят полуголыми, красятся без меры и слишком громко и часто смеются. Впечатление такое, будто они ни разу за всю свою жизнь не задумывались над тем, что делают.

— Видели блог Эвелины? — спросил Эрик. — Похоже, у нее совсем с мозгами беда.

— У симпатичных девчонок всегда с мозгами беда, — сказал Робин, словно констатируя непреложный факт.

Ида резко повернулась к нему:

— Что ты хочешь сказать?

Глаза Робина испуганно забегали.

— Ну это ведь и правда так… Если девчонка симпатичная, ей не нужно напрягаться в жизни, вот у нее мозг и не развивается.

— У меня тоже мозг не развивается? — спросила Ида.

— У тебя развивается.

— Значит, я не симпатичная?

— Перестань, Ида! — застонал Эрик, а Робин начал блеять что-то про исключения из правил.

Ида прикусила язык. Здесь не место устраивать сцену. Есть дела и поважнее.

Сегодня вечером родители Иды приглашают всех на барбекю. Мама Иды тщательно все спланировала. Продумала до мельчайших деталей. Чтобы никакая случайность не испортила вечер.

— Мне нужно домой, мама просила помочь, — сказала Ида. — Пожалуйста, не опаздывайте.

Она широко улыбнулась Эрику и Робину, чтобы показать, что размолвка забыта, и пошла по коридору. Шкафчики в раздевалке пестрели желтыми наклейками: «Я смотрю на жизнь позитивно!»

Ида спустилась по главной лестнице. В вестибюле, возле лестницы, ведущей в спортзал, стоял, прислонившись к стене, Виктор. Увидев Иду, он направился к ней.

«Что он от меня хочет?» — думает Ида.

Ничего хорошего от встречи с Виктором она не ждет. Неужели Совет не мог просто забрать к себе Анну-Карин, вместо того чтобы мучить их всех? Ида так устала от этой истории. Она уже почти готова рассказать правду про Анну-Карин. Но Книга требует, чтобы она помогала Избранницам.

— Готовишься к сегодняшнему вечеру? — спрашивает Виктор.

— В каком смысле?

— Похоже, все сливки Энгельсфорса сегодня соберутся у вас дома, — говорит Виктор с улыбкой.

Почему все, что он говорит, звучит как оскорбление?

— Возможно.

Она окидывает взглядом его стильный стокгольмский прикид, гладкое, без пор и прыщей лицо. Наверно, он и правда голубой. Не бывает парень, если он не гей, всегда таким красивым и аккуратным.

— У тебя ко мне дело? — спросила Ида. — Я спешу.

— Хотел узнать, удалось ли тебе в последнее время что-то узнать из Книги Узоров. Ведь только ты умеешь ее читать?

Ида не знает, чего Виктор добивается. Но ее так просто не проведешь.

— Да, только я. Нет, не удалось. Тебя еще что-то интересует?

Виктор лучезарно улыбается:

— Нет, больше ничего. Спасибо. Хорошего вечера!

Он поворачивается и идет в другой конец вестибюля, где находится главная лестница.

Ида остается стоять на месте, почему-то чувствуя, что ее одурачили.

* * *

«Встает любовь из ненависти грозной! Увидеть, не узнав! Узнать, но поздно!» [15]У. Шекспир. «Ромео и Джульетта» (пер. А. Радловой), акт 1, сцена 5.

Мину ведет пальцем по истрепанной странице библиотечной книги.

В прошлом году она соврала родителям, что класс готовится ставить «Ромео и Джульетту» на английском языке. Уходя в парк, на занятия магией, она говорила, что идет на репетиции спектакля. И вот теперь, по иронии судьбы, ложь стала правдой. Хотя Мину совершенно не представляла, как нелюдимому учителю английского Патрику удастся поставить любовные сцены. В вопросах любви и секса Ромео и его приятели заткнут за пояс любого современного подростка. Правда, современные Ромео этого не понимают. Например, Кевин во всеуслышание жаловался, что не будет играть «заплесневелую пьесу».

Еще одна ирония судьбы заключается в том, что реплики Джульетты очень напоминают Мину ее собственные чувства к Максу.

Мину прекрасно знает, каково это — полюбить человека, который на поверку окажется твоим смертельным врагом. Ромео хотя бы не пытался убить Джульетту и ее друзей.

Сможет ли она когда-нибудь опять влюбиться? Пока это трудно себе представить. Что же тогда получается: ее смертельный враг — единственный человек, которого она смогла полюбить?

В рюкзаке завибрировал мобильный, Мину от неожиданности уронила книжку. Сообщение от Ванессы. Она вскрыла замок в лаборантской возле кабинета химии и раздобыла немного металлических опилок.

Мину убрала мобильный, выудила из рюкзака бутылку воды и сделала несколько глотков. Положила голову на руки. В библиотеке так спокойно. Вот бы здесь остаться, уйти в мир снов и фантазий, забыть все тревоги.

Голова отяжелела.

— Это же сектантская литература!

Мину вздрогнула.

Говорила библиотекарша Юханна.

Стараясь не шуметь, Мину встала со стула. Осторожно выглянула между полками и увидела желтую рубашку с ярко-красными кленовыми листьями. Это мог быть только Томми Экберг. Напротив него стояла Юханна.

Мину подошла ближе, делая вид, будто изучает книги на полках — на всякий случай, если ее все-таки заметят.

— Мне это не нравится, — отрезала Юханна.

— У нас новое направление сотрудничества… — начал было Томми, но Юханна оборвала его на полуслове:

— Это ваша личная инициатива!

— Меня поддержал коллектив учителей!

— Половина из них уже вошли в «Позитивный Энгельсфорс». Мы муниципальная[16]Муниципальные школы в Швеции подведомственны муниципалитету или областным органам самоуправления, в отличие от них свободные (независимые) школы находятся в ведении частных предприятий или организаций.
школа, единственная в округе, а вы пропагандируете какую-то частную организацию и определяете, какие книги должны быть в библиотеке!

В щель между полками Мину было видно, что Томми держит в руках целую кипу книг. Яркие обложки предлагали читателю рецепты на все случаи жизни: как стать богатым, счастливым, здоровым и успешным. Томми с усилием нагнулся и поставил книги возле ног Юханны.

— Я просто решил добавить книг в школьную библиотеку. Пусть ученики сами решают, что читать, — сказал Томми и с хрустом распрямил спину.

— В этом-то и дело! Как человек может развить у себя критическое мышление, если школа учит его закрывать глаза на трудности и видеть только светлую сторону жизни! Как может человек научиться менять окружающий мир, если его учат, что менять нужно только свое отношение к жизни!

— Это научно проверенный метод, который помог добиться успеха многим предпринимателям и звездам спорта.

— Это страшный метод, превращающий людей в конформистов. Мир, в котором мы живем, бывает страшным и несправедливым, и нельзя закрывать на это глаза.

— Юханна! — Томми засмеялся. — Есть песня про то, как избавиться от кислого выражения лица. Тебе надо ее послушать. Нельзя быть такой занудой!

Юханна уставилась на Томми:

— Вы не шутите?

— Если работа тебе не нравится, можешь после декретного отпуска к нам не возвращаться. Я уверен, найдутся другие библиотекари, которые с пониманием отнесутся к нашей новой политике.

— Я не оставлю детей и школу и не уйду так тихо и покорно, как Адриана.

С этими словами Юханна развернулась и ушла, а Мину едва сдержалась, чтобы не побежать за ней. Ей так хотелось сказать Юханне, что она восхищается ею и просит ее ни в коем случае не увольняться.

Томми Экберг постоял несколько секунд, глядя на свою кипу книг, потом стал по одной пристраивать их на стол, где лежали произведения про Первую мировую войну.

Мину узнала все, что хотела. Она на цыпочках вернулась к своему столу.

За столом сидел Виктор и читал «Ромео и Джульетта».

— Ты обратила внимание, что в начале пьесы Ромео вздыхает о другой девушке? — спросил Виктор, не поднимая головы от книги. — Он говорит, что будет вечно ее любить, а несколько часов спустя уже пускает слюни под балконом Джульетты. Думаю, если бы Ромео и Джульетта остались живы, их отношения не продлились бы долго.

— Что тебе надо? — спросила Мину.

— Знаешь, ведь есть версии этой истории со счастливым концом. Может, теперь, когда у нас все так позитивно, мы будем читать только эти тексты?

Мину подходит к столу и захлопывает книгу. Виктор смотрит на нее с легкой улыбкой. Он держит в руках мобильный, и Мину не сразу понимает, что это ее телефон.

— Я написал твоей маме сообщение, что ты задержишься. Будешь делать уроки у подруги.

Гнев захлестывает Мину.

— Дай сюда телефон!

— Ты получишь его, когда мы закончим. Тебя вызывают на допрос.

* * *

Квартира Линнеи чисто убрана. Однако Диана смотрит на Линнею холодно.

— Мне очень жаль, что так получилось, — говорит Линнея. — Извините.

Ей кажется, что в глазах Дианы мелькает удовлетворение, поэтому продолжает:

— В последнее время я плохо себя чувствую. Прошел год со дня смерти Элиаса. Я много думала про него. И не могла думать ни о чем другом.

Диана хмурит брови.

— Это не оправдание, я просто пытаюсь объяснить, — быстро добавляет Линнея. — Я знаю, что была не права. Но теперь мне немного лучше. Я все еще скучаю по Элиасу, но мне кажется, рана начинает… затягиваться. И беседы с Якобом мне очень помогают.

Линнее противно вести этот разговор. Противно использовать имя Элиаса для прикрытия.

Но он бы ее понял. Он знал, как много для нее значит собственная квартира. Если у нее эту квартиру отберут, она умрет.

— Это действительно не оправдание, — произносит Диана.

Линнея не узнавала Диану. Это был совсем другой человек. Не только потому, что она говорила, но и потому, как говорила.

— Но я рада, что ты перестала лгать. Обещаю на этот раз оставить происшедшее без последствий. В виде исключения.

— Спасибо.

Линнея не может понять, Диана это все сама придумала или кто-то ее науськал.

— Но мы будем тщательно тебя контролировать, — продолжала Диана. — И если кто-нибудь из вашего дома на тебя пожалуется…

Она не заканчивает фразу.

— Я поняла, — кивает Линнея.

* * *

Черная машина была припаркована невдалеке от школы. Виктор нажал кнопку брелка сигнализации и пошел открывать пассажирскую дверь для Мину.

Мину было противно принимать его ухаживания, и она поспешила открыть дверь сама. Виктор засмеялся, и Мину мысленно пожелала ему подавиться собственным языком.

Салон машины был дорогим и новым. Виктор сел за руль и завел мотор.

— Ты что, оставался в школе на второй год?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты водишь машину. Надеюсь, что у тебя есть права. Значит, тебе уже исполнилось восемнадцать.

— Я же говорил, что ты умная. Давай сделаем так. Я не могу выдавать секреты отца или Совета. Но обо мне можешь спросить три любые вещи. Я отвечу.

Они остановились на светофоре.

Мину посмотрела на Виктора:

— Зачем мне задавать тебе вопросы?

— Разве ты не слышала выражение: «Держи друзей близко, а врагов еще ближе»?

— Конечно, слышала.

— Ты уверена, что я твой враг. Даю тебе шанс узнать меня ближе, — сказал он и ухмыльнулся.

Мину смотрела в окно. Она не хотела участвовать в этой игре. Но как иначе получить информацию про Виктора и Александра? Ни они, ни Мона Лунный Свет не числятся ни в каких базах данных. Ситуация совершенно невозможная в бюрократической Швеции. Но, похоже, члены Совета подчиняются только собственным законам. Во времена Николауса члены Совета занимали в обществе высокие посты, может, и сейчас тоже.

Включился зеленый свет, Виктор рванул с места.

— Ну давай, — сказал он. — Спрашивай.

Мину вспомнила сказки, в которых героям предлагали придумать три желания. И они всегда загадывали какую-нибудь ерунду.

Нужно быстрее задавать вопросы, пока машина еще не доехала до старой усадьбы и предложение Виктора не потеряло актуальность.

— Кто ты? — спросила Мину.

Виктор ухмыльнулся:

— Ты начала с одного из сложнейших вопросов философии.

— Ты знаешь, что я имею в виду. Основные факты биографии.

— Виктор Эреншёльд, урожденный Андерсон. Я полагаю, Линнея рассказала о моем детстве?

— Да.

— Но вы решили, что я лгу.

Мину и рада была бы узнать, врет он или нет, но тратить на это целый вопрос не хотелось.

— Я родился в Стокгольме, — продолжал Виктор. — Мне девятнадцать лет, гимназию я действительно уже окончил. И честно говоря, совсем не горел желанием снова ходить в школу. Но Совет послал меня наблюдать за вами. Правда, поскольку я никогда не учился в обычной гимназии, это оказался совершенно новый для меня опыт.

— Что ты имеешь в виду?

— Это вопрос номер два, — уточнил Виктор, и Мину прокляла себя за то, что попалась в ту же ловушку, что и герои сказок.

— У Совета свои школы, — объяснил Виктор.

Естественно. Было бы странно, если бы у них не было своих школ.

Они проехали через мост и свернули на проселочную дорогу, ведущую к усадьбе.

— Остался один вопрос, — сказал Виктор, когда впереди показалась усадьба.

Мину решилась:

— Какой у тебя магический элемент?

Виктор припарковал машину на площадке и повернулся к Мину. Он нагнулся к рюкзаку, стоящему у ее ног, вытащил оттуда полупустую бутылку и постучал по ней пальцем. За доли секунды вода замерзла и превратилась в кусок льда.

— Вода, — констатировала Мину. — Значит, на уроке химии ты поменял местами воду и кислоту.

Казалось, Виктор не слышал ее слов. Он рассматривал ее лицо, изучал каждую клеточку, каждую пору, каждый прыщик, каждую невыщипанную волосинку на бровях. Мину с трудом выдержала его взгляд.

— Кевин мог серьезно пострадать, но на тебя никто бы не подумал, — сказала Мину. — Ты нарушил законы Совета. Как ты думаешь, что они скажут, если об этом узнают?

Виктор улыбнулся:

— Ничего не скажут. Это сделал не я.

Он выбрался из машины, и Мину поняла, что угрожать ему бесполезно. Доказательств у нее нет, и Совет ей не поверит.

 

35

Снаружи усадьба казалась все такой же заброшенной. Стекла на первом этаже были выбиты.

Виктор направился прямиком к главному входу, открыл дверь и нарочито старомодным жестом пригласил Мину войти в дом.

В дальнем конце большого холла стояла старая гостиничная стойка — большой деревянный стол, за ним — полка с множеством мелких отделений. Разноцветные флаги свисали со стен и потолка. Но запах был свежий. Неестественно свежий. Как дома у Адрианы.

— Пойдем, — сказал Виктор.

Он двинулся по коридору, знаком показав Мину следовать за ним.

Она шла в двух шагах позади него в полной темноте. Ноги гулко топали по каменному полу. Тонкие лучи света просачивались сквозь доски, которыми были забиты окна.

Когда они дошли до конца коридора, Виктор попросил ее подождать, а сам исчез за углом.

Мину слышала его удаляющиеся шаги, звук открываемой двери, потом снова воцарилась тишина.

Мину оглянулась назад. У нее еще есть шанс бежать. Вдруг это не допрос? Вдруг Виктор и Александр задумали что-то дурное?

«И ведь никто не знает, что я здесь», — подумала Мину. Ей вдруг показалось, что старый дом проглотил ее.

Адриана была страшно напугана, когда предостерегала Мину от Александра, собственного брата. Кто знает, на что он способен ради того, чтобы узнать правду.

Не вздумайте бороться с Александром! И ни в коем случае не лгите на допросе!

Но Мину придется лгать. У Избранниц нет выбора, надо защищать себя и Анну-Карин.

Они договорились, что будут говорить на допросах, и Мину повторяет про себя эту ложь, стараясь в нее поверить.

За спиной Мину раздался шорох, и ее сердце замерло. Она оглянулась, увидела лишь темноту. Однако шорох не был игрой воображения. Коридор вроде бы пуст, но Мину не может отделаться от мысли, что за ней следят.

Когда Виктор окликнул ее по имени, Мину едва сдержалась, чтобы со всех ног не броситься на зов.

Они вошли в библиотеку. Под ногами в шахматном порядке лежали черно-белые плиты, вдоль стен стояли высокие, до потолка, книжные шкафы, битком забитые книгами. Торшеры освещали комнату мягким светом. При других обстоятельствах такая комната показалась бы Мину земным Раем.

Возле двустворчатых дверей в кресле сидел Александр. Он указал Мину на кресло перед собой.

Мину села, не говоря ни слова. Кресло оказалось очень мягким, она провалилась почти до пола и почувствовала себя маленькой, как детсадовский ребенок. Наверно, это было частью коварного психологического плана Александра.

Виктор стоял чуть сбоку, возле камина, и оттого, что он там стоял и смотрел на нее, Мину сделалось совсем не по себе.

Она подумала про других Избранниц. О том, что они должны держаться вместе. Им надо пройти через это испытание ради Анны-Карин.

Мину перевела взгляд на Александра. Она должна быть так же хладнокровна, как он. Так же закрыта.

— Воды? — спросил он, сделав жест в сторону графина и двух стаканов на журнальном столике.

— Нет, спасибо, — отказалась Мину, хотя пить очень хотелось.

Кто знает, что Виктор и Александр подмешали в воду. Она сама однажды подсунула Густаву сыворотку правды…

Мину оборвала воспоминание. Тут мало следить за тем, что говоришь. Если элемент Виктора вода, он, возможно, умеет читать мысли, как Линнея. Как же Мину сразу это не пришло в голову?

— Ради протокола я начну с вопроса: верно ли, что твое имя Мину Фальк Карими? — спросил Александр, сцепив руки на коленях.

— Да, — ответила Мину и подумала, что, может быть, последний раз говорит правду в этой комнате.

— У нас будет допрос. Но одновременно и своего рода тест.

Мину поерзала в кресле и опустилась еще ниже к полу.

— И что вы будете тестировать? — спросила она.

— Твою лояльность по отношению к Совету.

Мину стало очень страшно. Но она напомнила себе, что, став одной из Избранных, уже не раз попадала и в более опасные переделки.

Но думать об этом нельзя, чтобы Виктор случайно не подслушал ее мысли.

— Ты должна говорить правду, — продолжал Александр. — Ты будешь говорить правду?

— Да, — сказала Мину.

Первая ложь.

Сзади раздался скрип. Мину оглянулась. Виктор достал маленькую записную книжку и ручку и, судя по всему, записывал все, что она говорила.

Или думала.

Как жаль, что она, в отличие от других Избранниц, не умеет чувствовать присутствие магии. И не может поставить магическую защиту. Чтобы случайно не выпустить черный дым. Остальные Избранницы не видят его, но Виктор и Александр могут видеть. Вдруг они даже ждут, что она по оплошности это сделает?

— Я хочу, чтобы ты знала: Совет не прощает непокорности и награждает за лояльность. Это понятно?

Мину кивает.

— Ответь «да» или «нет».

— Да.

— Ты знаешь, где находится Николаус Элингиус?

— Нет, — ответила Мину, радуясь, что не приходится врать.

— Тебе известно что-то о его прошлом?

— Я знаю не больше, чем вы. — Мину сфокусировала взгляд на переносице Александра.

— Вы встречались в его квартире?

Мину молчит, собираясь с мыслями. Нужно быть осторожной, говорить то, о чем они договорились с девочками. Стараться как можно больше говорить правду, лгать только в крайнем случае.

— Я туда заходила, поливала цветы, проверяла, все ли в порядке.

Сердце Мину колотится быстрее.

— Значит, вы не встречались там все вместе и не занимались магией?

— Нет.

Виктор скрипит шариковой ручкой.

— Отныне вам запрещается бывать в квартире Николауса, и я хочу еще раз напомнить, что вам нельзя заниматься магией самостоятельно.

Мину старательно заглушает в голове мысли о завтрашнем сеансе магии. Допрос длится всего несколько минут, а она уже совсем обессилела.

— Расскажи о ночи кровавой луны. О том, как Избранницы обнаружили в себе магические силы. О смерти Элиаса и Ребекки.

Мину делает глубокий вдох и начинает рассказывать. Медленно и аккуратно она излагает Александру версию, максимально близкую к правде, но в которой нет ни слова о том, как они, вопреки приказанию Адрианы, занимались магией и Адриана прикрывала их, а также о том, как они разоблачили Макса и обезвредили его.

В ее истории получилось много пропусков.

Когда Мину закончила, Александр некоторое время молчал, потом спросил:

— Когда Анна-Карин узнала, что нарушает законы Совета?

— Когда Адриана рассказала нам про Совет, и про то, что мы — ведьмы.

— Продолжала ли Анна-Карин после этого заниматься магией вопреки приказанию Совета?

— Нет.

— По моим данным, Анна-Карин сохраняла свою популярность в школе в течение всего осеннего семестра. То есть уже после того, как Адриана Лопес информировала ее, что, по законам Совета, манипулировать своим окружением нельзя.

Мину так хочется пить, что язык присох к небу. Она с тоской смотрит на графин с водой.

— Так получилось. Анна-Карин потом уже не использовала свои способности. Но действие ее силы продолжало сохраняться.

— Интересно. И как долго оно сохранялось?

— Думаю, до каникул.

— А потом ее «популярность» закончилась? Сама собой?

— Да.

— По-моему, логичнее предположить, что это произошло, когда она перестала использовать в школе магию?

— Да, конечно, — согласилась Мину. — Но было не так.

Щеки Мину горели. Сзади слышалось шуршание ручки.

— У меня есть вопрос, — обратилась она к Александру. — Как будет проходить судебный процесс? Нам ничего не сообщили.

— Вам сообщат, когда придет срок, — ответил Александр.

Мину боится задавать следующий вопрос. Но они должны знать это, чтобы иметь возможность подготовиться.

— Разве Анне-Карин не положен адвокат? Мы ведь в судебных делах ничего не понимаем…

— В свое время вы получите всю необходимую информацию, — повторил Александр, его глаза потемнели.

Он налил себе стакан воды и опустошил его в несколько глотков. Затем снова посмотрел на Мину:

— Вы нашли убийцу? Знаете, кто действовал с благословения демонов?

— Нет.

— Насколько я понимаю, — сказал Александр, — нападения на вас прекратились так же внезапно, как начались, да?

— Да. Возможно, демоны отступились.

Александр скептически улыбнулся:

— Расскажи о своих магических силах.

Грудь Мину сдавило. Ей не хватало воздуха.

— Не знаю, есть ли у меня магические силы. Я их, по крайней мере, пока не заметила.

— Неужели?

— Да.

Александр холодно посмотрел на нее:

— Тогда вернемся к разговору об Анне-Карин. Расскажи, как она использовала магию. Рассказывай все, что знаешь, с самого начала.

Мину пробыла в усадьбе три часа, а казалось — целые сутки. В голове был сумбур. Мину не сомневалась: она наговорила лишнего, проболталась, все испортила, всем навредила.

Виктор, как и обещал, отдал ей мобильный после допроса. Мину сразу вспомнила эсэмэску Ванессы насчет железных опилок и пришла в ужас. Обычно Избранницы тут же удаляли полученные друг от друга сообщения, но в тот раз Мину не успела стереть письмо, и Виктор наверняка не преминул его прочитать.

Мину чертыхнулась про себя. К тому дню, когда Ванессу вызовут на допрос, нужно срочно придумать, зачем ей и Мину понадобились железные опилки.

Она перешла усыпанный гравием двор и двинулась по дороге в сторону шлюзов, уверенная в том, что Виктор наблюдает за ней в окно. Он предложил отвезти ее домой на машине, но после трех часов общения с представителями Совета Мину мечтала только об одном — расстаться с ними как можно быстрее. И желательно никогда больше не видеться. Отказ Мину, похоже, разочаровал Виктора, наверно, он рассчитывал на обратном пути продолжить свои психологические эксперименты.

Мину шла вдоль реки. Вода сверкала и переливалась в свете вечернего солнца. Мину, как загипнотизированная, не могла наглядеться на ее постоянно меняющийся узор.

По мере приближения к шлюзам шум воды усилился, Мину подняла голову и увидела Густава.

Она замедлила шаг. Остановилась.

Густав сидел на скамейке и читал. Он не видел Мину, и она еще могла пройти незамеченной.

Но внезапно ей стало ужасно обидно. По чудесному стечению обстоятельств они с Густавом стали друзьями, и вдруг рассорились по какой-то нелепой причине.

Мину очень скучала без Густава. Она отчетливо поняла это сейчас, увидев, как он один сидит там, где они летом гуляли вместе. Сейчас был самый подходящий момент попросить прощения.

— Густав! — крикнула Мину, подходя ближе.

Он поднял голову.

— Привет! — сказал он, закрывая учебник по биологии.

Мину остановилась. Она хотела было сесть на скамью, но место рядом с Густавом было испещрено пятнами засохшего птичьего помета.

— Ты что здесь делаешь? — спросил Густав.

— Гуляю.

— А-а.

Густав поддел ногой камешек. Мину проследила за ним взглядом. Камешек пролетел по воздуху и с тихим плеском плюхнулся в воду в нескольких метрах от ворот шлюза.

— Я вроде видел тебя и Виктора, — сказал Густав. — В его машине. Или мне показалось?

— Нет, не показалось.

— Ты общаешься с этим идиотом?

— Мы учимся в одном классе. Я что, не могу общаться, с кем хочу?

Мину понесло. Почему она без конца должна оправдываться? И лгать.

— Общайся на здоровье, — сказал Густав. — Просто он мне не слишком нравится. Хотя я его, конечно, не очень хорошо знаю.

— Вот именно, что ты его плохо знаешь.

Ситуация становилась абсурдной — Мину защищала Виктора от Густава.

— Да мне, в общем, все равно. Если ты считаешь, что он хороший человек, наверно… так и есть.

Мину посмотрела на Густава. Он явно пытался избежать новой ссоры. Сейчас главное — все не испортить.

— Густав… Прости. Я была не права.

— Я не сержусь, — говорит Густав, и Мину видит, что он действительно не сердится.

— Я не хочу ссориться, — говорит Мину.

— Я тоже.

Густав замолкает, размышляя о чем-то. Мину ждет, что он скажет.

— Но я не могу постоянно анализировать, — говорит он. — Выворачивать вещи наизнанку до тех пор, пока они в конце концов не потеряют всякий смысл.

Мину кивает. Она знает, что Густав имеет в виду. Выворачивать вещи наизнанку она мастер.

— Я хочу отдохнуть. Я устал от этих дурацких мыслей. От кошмаров и всего прочего. И надеюсь на помощь «Позитивного Энгельсфорса».

Он осторожно поднимает глаза на Мину.

— Тебе они тоже могут помочь. По крайней мере, Рикард так думает.

— Рикард? Но он меня совсем не знает.

— Я в общих чертах обрисовал ему наш с тобой разговор, — Густав отвел глаза. — И Рикард сказал, что трудно обрести покой, если рядом находятся негативно настроенные люди.

Мину невесело рассмеялась:

— Такие, как я, да?

— Ты неправильно меня поняла… — начал было Густав.

Мину бросило в жар. А может, она просто перегрелась на солнце? Она уже не понимала, что с ней происходит. Граница между ней и окружающим миром стала зыбкой.

— Что ты хочешь этим сказать? — произнесла Мину. — Что мы больше не можем быть друзьями?

Произносить слова было больно. В горле клокотали слезы.

— Нет. Конечно, нет. Просто я хочу попробовать, вдруг «ПЭ» мне поможет.

— Но тогда тебе нужно избегать общения с «негативно настроенными людьми».

— Мину…

— Говори уж сразу как есть!

Теперь покраснел и Густав.

— Я просто хочу навести порядок в своей жизни.

— И поэтому предоставляешь Рикарду право решать, о чем тебе можно и о чем нельзя думать, с кем можно и с кем нельзя общаться.

— Я не говорю, что он прав. Я просто передаю его слова.

— А собственного мнения у тебя, как обычно, нет? Ты просто трус.

Она опять зашла слишком далеко. Густав и так постоянно корит себя за трусость. За то, что не осмелился спросить у Ребекки о ее проблемах, которые, как он полагает, в конце концов привели ее к самоубийству.

Но Мину уже не может остановиться. Интересно, что сказала бы Ребекка о философии Рикарда и о том, что для хорошего самочувствия надо избегать общения с несчастными и недовольными людьми, с людьми, у которых много проблем и трудностей в жизни.

Однако приплетать в разговор с Густавом Ребекку нельзя, Мину знает, что потом не простит себе этих слов. Но если спор продлится еще хотя бы секунду, она не сможет сдержаться. Надо срочно уходить.

Густав опережает ее.

— Мне пора домой.

Мину молча кивает. Стоит ей открыть рот, как запретные слова вырвутся, и ситуация станет необратимой.

Густав встает со скамьи.

— Мне жаль, что так получилось, — говорит он.

Мину долго смотрит ему вслед. Ей кажется, будто он навсегда исчезает из ее жизни.

С воды доносится плеск, Мину смотрит на реку.

Большой пузырь поднимается над поверхностью воды. И с шумом лопается.

 

36

Анна-Карин сжимает в руке мобильный.

Она стоит в рощице на берегу озера и смотрит, как спускаются сумерки. Пора домой, но у нее нет сил сдвинуться с места.

Анна-Карин понимает: Мину смягчила картину допроса, не хотела пугать Анну-Карин. Спасибо, конечно, но что толку?

Допросы начались. Угроза стала реальностью.

Анна-Карин подумала про деньги, которые Николаус оставил для них в матрасе. Теперь эти деньги хранятся в розовой сумочке Анны-Карин в ее бельевом шкафу. Может, взять их и сбежать? Избранницы ее наверняка поймут…

Но от Совета не сбежишь. Они найдут везде. В любом уголке земли.

В тихой глади озера отражаются деревья, растущие на другом берегу.

Анна-Карин не была здесь уже несколько лет. С тех самых пор, когда после окончания седьмого класса их привели сюда в поход с ночевкой. Целые сутки они жарили сосиски, купались и ходили в маршруты, чтобы «лучше узнать друг друга». С Анной-Карин никто не хотел делить палатку, и она провела ночь одна, не сомкнув глаз, потому что Ида и Эрик обещали поджечь ее спальник, когда она заснет.

Опять начало дергать место укуса. Анна-Карин потерла болячку и пошла по берегу, ища глазами листья подорожника.

С озера донесся громкий плеск, Анна-Карин подняла голову.

На некотором расстоянии от берега по воде расходились круги. Наверно, рыба играет. Что же еще?

Новый плеск.

Анна-Карин пригляделась. Круги расходились по воде уже гораздо ближе к берегу.

Анна-Карин отступила назад, к рощице. Но тут с другой стороны озера тоже донесся плеск.

Наверно, рыбы играют. Ничего особенного.

Вода в середине озера медленно начала двигаться по кругу.

Затем линия воды начала медленно прогибаться, в центре озера образовалась впадина. Вода отступала от берега, сантиметр за сантиметром обнажая мокрый песок.

Ничего особенного. Ничего особенного.

Анна-Карин продолжала пятиться, пока не споткнулась и чуть не свалилась в кусты.

Озеро еще немного отступило от берега.

Все затихло.

Только вода понемногу продолжала бурлить, искажая отражения деревьев.

Раздался низкий хлюпающий звук.

Анна-Карин не стала дожидаться продолжения. Она развернулась и побежала, не оглядываясь, к дороге. На самом деле это была даже не дорога, а просто две колеи с пожелтевшей примятой травой посередине.

Стало заметно темнее.

Впереди уже можно было разглядеть шоссе, но тут под ноги Анны-Карин метнулась какая-то тень. Девушка резко остановилась.

В темноте светились два янтарных глаза.

Лисица.

Перед глазами Анны-Карин вспыхнул белый свет, и она увидела себя саму как бы со стороны. Изображение было огромным, казалось, она смотрит на себя снизу и чуть сбоку.

Новая вспышка света, ноги Анны-Карин подкосились. Она упала на колени.

Когда она открыла глаза, лисица стояла прямо перед ней.

Их глаза встретились.

И Анна-Карин вдруг поняла.

В результате сложного процесса ведьма может установить связь с животным.

Это сказала Адриана в первую их встречу в кабинете директора.

Я выбрала ворона. Или, точнее, он выбрал меня.

Мой фамилиарис может быть моими глазами и ушами там, где мои собственные глаза и уши бессильны.

Лис — фамилиарис Анны-Карин.

Он выбрал ее.

Она медленно протянула руку. Лис настороженно выжидал. Затем залаял. Вытянул вперед морду и ткнулся твердым острым носом в самое место укуса.

Анна-Карин опустила руку.

— Привет, — сказала она.

Лис не сводил с нее глаз.

«А что теперь? — подумала Анна-Карин. — Что я теперь должна делать?»

Лис снова тявкнул. Анна-Карин почувствовала непонятную тоску. Ей захотелось побежать по лесу, почувствовать под ногами хвою и мох…

— Чудно, — проговорила она. И ей показалось, что лис согласился с ней. Он еще раз ткнулся мордой ей в руку и скрылся в лесу.

— До свидания, — задумчиво проговорила Анна-Карин.

* * *

Ида, Юлия и Ханна Х. стоят на крыльце, глядя на нарядных людей, собравшихся в саду семьи Хольмстрём. Большинство гостей уже успели выпить по одному, а то и по два бокала вина, обстановка сделалась непринужденной, все чаще звучал громкий смех. Фигуры людей тонули во мраке, черты лица казались мягче в свете разноцветных фонариков.

Хелена и Кристер Мальмгрен пробыли на вечере недолго и ушли домой, но дух Хелены словно бы витал среди участников праздника. Гости вновь и вновь возвращались к обсуждению «Позитивного Энгельсфорса» и вопросов, с ним связанных, — так ртуть из разбитого градусника дробится, разбегается в разные стороны и перекатывается с места на место.

…я всегда говорила: нужно сделать над собой усилие…

…она очень сильный человек, раз не сломалась…

…всегда есть выбор…

…ничего даром не бывает…

…слишком долго с ними цацкаемся…

…с тех пор у меня не было проблем…

…держаться подальше от негативно настроенных людей…

Ида ищет взглядом маму, которая переходит от одной группы гостей к другой, смеется, расспрашивает о чем-то собеседника, не забывая периодически пополнять тарелки на столе с закусками. Мама контролирует, чтобы папа не пил слишком много, следит, чтобы у гостей не пустовали бокалы. Иногда она на минутку исчезает в ванной — проверить, в порядке ли макияж. Она — прекрасная хозяйка и успевает повсюду.

Папа стоит в углу сада возле холодильника с пивными бутылками. Пока мама занимает разговорами одних гостей, папа угощает и развлекает других. Его очень любят в Энгельсфорсе и прощают многое, что не простили бы другому. Все знают: он отличный мужик, пусть даже иногда позволяет себе выпить лишнего.

Лотта топчется возле него. В присутствии большого количества взрослых она всегда начинает кривляться. Шепелявить и сюсюкать. Но взрослым это нравится. Мамины и папины друзья считают Лотту очаровательным ребенком. Еще одно очко к социальному имиджу семейства Хольстрём.

— О нет! — стонет Юлия. — К нам идет эта алкашка!

Мать Робина, Оса Сеттерквист, появляется в облаке перегара и аромата тяжелых духов.

— А где твой жених, Ида? — спрашивает Оса.

Чтобы скрыть опьянение, она тщательно выговаривает слова, но эффект получается прямо противоположный.

— Я послала его за коктейлем, — говорит Ида.

— Правильно, мужчины для этого и нужны, — отвечает Оса и, запрокинув голову, пьет из запотевшего бокала.

Юлия и Ханна Х. обмениваются многозначительным взглядом.

— Как вам наш вечер, все хорошо? — спрашивает Ида, улыбаясь.

Она презирает Осу, но хочет, по маминому примеру, быть гостеприимной хозяйкой.

— Все очень, очень хорошо, — отвечает Оса, делая ударение на слове «очень». — Все, как всегда, супер. Даже газон зеленеет. Мой похож на африканскую степь.

Она оступается, и Ида замечает мамин беспокойный взгляд. Всем известно, что Оса любит выпить, но сейчас она опьянела как-то слишком быстро.

— Твои родители знают, кого приглашать в гости. В такой компании начинаешь чувствовать гордость за Энгельсфорс.

Оса опрокидывает в рот остатки коктейля и наклоняется к Иде:

— А если избавимся от всякого дерьма, совсем хорошо будет, — говорит она, жарко и влажно дыша в щеку Иды. — Я очень надеюсь на Хелену Мальмгрен. Наконец нашелся человек, который сказал правду: те, кто не хочет жить хорошо, пусть валят отсюда.

Ида не помнила, чтобы Хелена говорила что-то подобное. Но, судя по всему, каждый слышит в ее словах то, что хочет.

Оса снова опрокидывает в рот бокал. Оттуда вытекает лишь одна капля, Оса в недоумении вертит бокал в руках.

Юлия и Ханна Х. прыскают, но Оса не замечает их веселости.

Наконец появляется Эрик. Ида осторожно пробует клюквенный сок с кусочками лайма, проверяя, не налил ли Эрик туда водки. Они с Робином уже не раз в течение вечера наведывались в укромное место в саду, где у них была припрятана бутылка водки.

— Ида… — говорит Эрик. И только тут Ида замечает его встревоженное лицо.

Что-то не так.

— У нас проблемы… — говорит он. — Но я тут ни при чем…

Эрик бросает косой взгляд на Осу. Ида понимает.

— Что-то с Робином.

И где Фелисия? Ида не видела ее уже добрых полчаса.

— Подождите меня, — говорит она Юлии и Ханне Х.

— Идите, голубки, — бормочет алкоголичка Оса. — Наслаждайтесь, пока молоды.

Ида с Эриком спускаются в сад.

— Ты, главное, не нервничай, — предупреждает он.

На ступеньках игровой избушки сидят Фелисия и Робин. Робин обнял Фелисию за плечи и что-то ей говорит.

Ида нисколько не сомневается, о чем идет речь.

Когда он трезвый, он боится даже близко подойти к девушке.

Но сейчас он пьяный. И судя по всему, чувствует себя вполне свободно.

— Ты обещал ему ничего не говорить! — шипит Ида Эрику.

Он начинает оправдываться, но она поднимает руку:

— Ш-ш-ш… Я сама с ними разберусь.

На траве Расмус с друзьями играют пластмассовыми роботами в войну, мальчишки кричат, издавая звуки выстрелов и взрывов. Когда Ида проходит мимо, Расмус поднимает на нее глаза.

— Они тебя ругают, — говорит он злорадно. Треснуть бы его как следует!

Ида и Эрик подходят ближе к игровому домику, и тут Ида замечает в руках у Фелисии почти пустую водочную бутылку. А ведь Фелисия никогда не пьет!

— Ты ду-у-ра, Ида, — блеет Фелисия, завидев приближающуюся Иду.

Робин придвигается ближе к Фелисии, всем своим видом демонстрируя свою солидарность с ней, но сконцентрировать взгляд на Иде ему не удается.

— В чем дело? — спрашивает Ида. — Что я тебе сделала?

— Ты знала, — всхлипнула Фелисия. — Ты знала, что я люблю Робина и что он меня любит тоже… И ничего мне не сказала. Ты ду-ура.

— Эрик сказал… что он тебе сказал… что мне нравится Фелисия, — заявил Робин, пытаясь сделать строгое лицо.

Ида теребила на шее серебряное сердечко. Металл нагрелся. Ей нужно было предвидеть эту ситуацию и не допустить катастрофы. Ну и болван Эрик!

— Ты предательница… Ты хотела помешать нам с Робином!

— Зачем мне вам мешать?

— Потому что ты не хочешь, чтобы другие были счастливы, — проговорила Фелисия и, прикрывшись рукой, рыгнула. — Потому что сама спишь с парнем, которого не любишь.

Кровь бросилась Иде в лицо.

— Что ты несешь! — оборвала она Фелисию. — Совсем не соображаешь, что говоришь?!

— Все в городе знают: ты влюблена в Густава Оландера. Только Эрик этого не понимает.

Иде показалось, что Фелисия сорвала с нее одежду и выпустила голой перед всеми гостями.

— Откуда ты эту чушь взяла? — крикнула Ида, но ее голос сорвался.

— Да это за километр видно, — ответила Фелисия и писклявым голосом заверещала: — Густав! Густав! Обрати на меня внимание! Я буду лизать твои подметки, Густав!

Ида делает глубокий вдох. Нельзя демонстрировать свои чувства. Нельзя поддаваться на провокацию. Нельзя, чтобы Фелисии поверили.

— Ты напилась, — говорит она Фелисии.

— Иди отсюда! — отвечает Фелисия. — Катись колбаской!

— Вообще-то вы у меня дома, — произносит Ида.

Фелисия смотрит на нее покрасневшими глазами.

— Пошли, Робин, — говорит она и пытается подняться, но теряет равновесие и заваливается на стенку игрового домика. — Пошли к тебе домой. — Она стоит, пошатываясь. — Подожди, я еще Юлии расскажу.

— Ты не права, — говорит Ида. — Завтра протрезвеешь, тогда и поговорим. Какой толк объяснять тебе что-то сегодня, если завтра ты все равно все забудешь?

Робин и Фелисия, спотыкаясь, уходят, чуть не сбив с ног Эрика, который стоит, не сводя глаз с Иды.

— Что она хотела сказать? — свистящим шепотом говорит он.

— Откуда я знаю! У нее с головой не в порядке…

Но Эрик не слушает объяснения Иды. Он продолжает:

— Я спрашиваю, она правду сказала? Ты влюблена в Густава?

Ида хочет открыть рот и заверить Эрика, что она любит его одного в целом мире, но внезапно силы покидают ее. И она уже не помнит, что хотела сказать и зачем.

Зачем?

Подобно мухе, бьющейся о кухонное стекло, в голове стучит одна мысль:

Зачем? Зачем? Зачем?

— Ты влюблена в него? — спрашивает Эрик.

Из сада доносится хлюпающий звук. Все останавливаются и прислушиваются.

Новое бульканье, затем протяжный всхлип.

На сад обрушивается кровавый дождь.

Прохладные капли остужают пылающие щеки Иды, падают на играющего Расмуса, оставляют красные разводы на одежде гостей.

Поливочный шланг прыгает по газону, извивается и плюется красной жидкостью.

Гости испугались, началась паника. Лотта закрыла глаза и заорала как резаная.

— Андерс! Ида! — звала мама откуда-то изнутри дома.

Ида помчалась к ней. В один миг она пересекла газон, пробежала мимо прекративших игру мальчишек и оказалась на террасе.

— Простите! — кричала Ида, протискиваясь мимо гостей, которые пытались найти спасение в доме. — Извините!

Мама склонилась над раковиной в кухне, двумя руками судорожно пытаясь заткнуть кран, из которого с шипением и брызгами текла вода. В свете кухонной люстры Ида увидела, что вода была грязно-бурого цвета.

— Что делать? — крикнула какая-то женщина. Мама всхлипнула.

— Черт! Туалет затопило! — крикнул папа изнутри дома.

Под посудомоечной машиной растеклась большая лужа. В трубах что-то булькало и свистело.

Ида обвела глазами кухню.

Испуганное мамино лицо, ее испачканное платье, бурая жидкость, которая хлещет со всех сторон, оставляя грязные пятна на дизайнерской мебели, белых стенах и потолке. Из туалета доносятся беспомощные папины возгласы.

Ида оглянулась и увидела Осу. Она стояла в сторонке у стены, на ее лице гуляла широкая счастливая улыбка.

И Ида вдруг очень отчетливо поняла, что Оса в этот момент чувствует.

 

37

— Анна-Карин! — кричит мама из ванной. — Опять! Я этого не вынесу!

Анна-Карин спешит в ванную и видит, что из крана с бульканьем льется буро-коричневая жидкость, оставляя на раковине темные потеки. Ржавчина, как объяснили по местному радио эксперты.

Системы водоснабжения Энгельсфорса вышли из строя около суток назад. Предполагают, что в результате землетрясения имело место загрязнение подземных вод.

— Может, был еще один толчок? — предполагает Анна-Карин.

Мама поднимает глаза и смотрит в зеркало на Анну-Карин.

— Может быть, — говорит она. — Ты куда так поздно?

Это первые слова мамы со дня их ссоры из-за «Позитивного Энгельсфорса».

— Я буду ночевать у Мину, — говорит Анна-Карин, довольная, что не она первой нарушила молчание.

Мама поднимает брови:

— У дочки Эрика Фалька? Я не знала, что вы с ней общаетесь.

— Мы недавно подружились.

Мама снова смотрит на раковину.

— Ни в коем случае не пей воду из-под крана, — говорит она.

Такая заботливость приводит Анну-Карин в изумление.

Она задерживается в дверях, размышляя, не попросить ли прощения за слова, сказанные неделю назад.

Но она точно знает, что скажет мама. Я знаю, тебе не повезло с матерью. Или: Да, конечно, я плохая мать, можно было этого вслух не говорить.

«Я просто запомню то, что она сейчас сказала», — думает Анна-Карин.

Пеппар мяукает и трется головой о ее ноги.

— Пока, мама, — говорит Анна-Карин.

— Пока, — отвечает мама, не глядя на Анну-Карин.

* * *

Ванесса взвешивает в руке серебряный крест. Он кажется на удивление тяжелым и горячим. Словно лежал на солнце.

Она чувствует, как из креста струится магия. Это похоже на мелкие вибрации в воздухе. Электричество. Магнитное поле. Похоже, но все-таки не совсем.

Она встает на цыпочки и вешает крест на гвоздь, который для него вбила Линнея рядом с деревянным крестом из Мехико — подарком Элиаса. По мексиканским верованиям, этот крест защищает своего владельца. А защита им сейчас ой как нужна.

Ванесса помогла Линнее перетащить мебель в спальню, чтобы освободить в гостиной место для проведения ритуала. Квартира Николауса уже не может быть для них убежищем. Квартира Линнеи тоже не лучший вариант, но здесь, по крайней мере, не болтаются под ногами младшие братья и сестры.

Прямоугольное зеркало из гардероба Линнеи лежит посреди комнаты — до него еще не дошли руки. Девочки нарисовали на полу большие круги фломастером. По одному для каждой цифры и каждой буквы в алфавите и еще два круга для слов «да» и «нет».

— Надеюсь, у нас будет двойная защита, — говорит Линнея, входя в комнату и кивая на оба креста. — Она нам не помешает.

Ванесса смотрит на Линнею:

— Я только что думала о том же самом. Ты случайно не читала мои мысли? Ты говорила, что делаешь это только иногда, случайно… А сейчас не делала?

— Нет.

— Значит, мы просто думаем об одном и том же, — говорит Ванесса, улыбаясь.

Линнея смотрит на нее как-то странно:

— Может быть.

Ванесса поднимает глаза: Линнея стоит рядом с ней. Тонкая блузка с глубоким вырезом сползла с одного плеча, обнажив ключицу. Кожа на плече кажется такой тонкой и нежной, что Ванессе вдруг захотелось ее потрогать. Но она сразу отвернулась. Она испугалась, что Линнея поймет ее неправильно. Еще подумает, что…

А что она может подумать? Ответить на этот вопрос Ванесса не смогла и постаралась переключиться на другое.

— Ты мне скажешь? — спросила она.

Линнея непонимающе посмотрела на нее.

— Ну… если прочитаешь мои мысли… — объяснила Ванесса. — Я бы хотела знать, если это случайно произойдет.

Линнея кивнула:

— Скажу.

Раздался звонок в дверь.

— Как же мне неохота впускать Иду в свою квартиру, — вздохнула Линнея.

— Думаю, она и сама сюда не очень рвется, — сказала Ванесса.

* * *

Линнея вышла в прихожую. Ее трясло. Еще немного, и она бы рассказала Ванессе о своих переживаниях.

Еще совсем чуть-чуть, и она бы не сдержалась.

Линнея делает глубокий вдох и отпирает дверь. Она очень надеется, что это не Ида. От одного присутствия Иды в квартире становится нечем дышать. Что сказал бы Элиас, если бы узнал, что Линнея позвала Иду к себе домой?

Элиас.

В тысячный раз Линнея представила себе, как, если бы Элиас был жив, они вместе проходили все испытания. Но думать так было бессмысленно и бесполезно.

Линнея открыла дверь. На пороге стояли Мину и Анна-Карин.

Проводив их в квартиру, Линнея постаралась преодолеть оцепенение. Она не любила приглашать в дом посторонних людей. Единственным исключением оказалась Ванесса, которая пришла сюда в ночь кровавой луны. Надеть Ванессе было нечего, ее парень обманывал ее, и Линнея пожалела Ванессу. Сегодня даже трудно представить, что тогда Ванесса была для Линнеи совсем чужим человеком. Просто новая девушка Вилле.

Поставив рюкзак на пол, Мину принялась в нем рыться. Анна-Карин, слегка приоткрыв рот, оглядывала комнату.

— Прикольно, — сказала Анна-Карин, рассматривая написанные Босхом картины Страшного суда.

— А где остальные ингредиенты? — спросила Мину, вытаскивая из сумки сложенный листок бумаги в клеточку.

— В кухне, — ответила Линнея и первой пошла на кухню.

— Какая у тебя хорошая квартира, — похвалила Мину.

— Квартира не моя, ее мне социалка выделила, — ответила Линнея.

Иногда она специально подчеркивала разницу между собой и Мину. Мину в такие минуты напрягалась, уши у нее краснели. Линнея и сама не могла объяснить, зачем это делала. Никакого удовольствия ей это, по правде говоря, не доставляло.

— Остальные вещи здесь, — Линнея указала на стол, где на тарелочке лежали выкопанные из земли ногти, железные опилки, соль, пепел и стояла стеклянная баночка с эктоплазмой.

Мину положила туда же свернутый листок.

— Мы с Ребеккой часто писали друг другу на уроках записки, — говорит она, глядя на Линнею.

— А я взяла открытку, которую Элиас прислал мне из Мехико, — сообщила Линнея. — Ему там жутко не нравилось. Знаешь, такой отель, где все включено, за территорию выходить нельзя… Он писал мне каждый день.

Они немного помолчали.

— Я вообще-то немного волнуюсь, — призналась Мину.

— Понятное дело. В тот раз, когда мы принимали сыворотку правды, я думала, что обделаюсь.

— Тут другое дело… — Мину посмотрела на Линнею. — Я не хочу сказать, что тебе было легче. Просто, если круги буду накладывать я… — Мину секунду помолчала, потом продолжила: — Я ничего не знаю про свои магические силы. Вдруг я кому-нибудь наврежу?

— Я в тебя верю. И другие тоже, — говорит Линнея, протягивая Мину зажигалку.

Мину со вздохом берет ее.

— У тебя есть две пиалы? — спрашивает она.

В это время раздается звонок в дверь.

Девочки переглядываются.

— Откроешь? — спрашивает Линнея.

— Конечно.

Линнея достает из шкафа две керамические пиалы, стараясь не думать о том, что в этот момент в ее квартиру входит Ида Хольмстрём.

— Классная квартирка… — слышится в коридоре голос Иды. — Для серийного убийцы была бы в самый раз.

Линнея вдруг ловит себя на том, что улыбается. Прикольно. И даже довольно смешно.

 

38

Ида держит в руках керамическую пиалу с серой массой отвратительного вида. Она похожа на глину, такая же густая и вязкая. Мину стоит рядом тоже с пиалой в руках.

Мона Лунный Свет велела им перед ритуалом убрать из комнаты все электроприборы. Ванесса и Анна-Карин зажгли толстые красные свечи, по стенам заплясали тени. Дверные проемы зияли как открытые пасти.

Старинные часы, которые с собой принесла Мину, громко тикали. Скоро полночь.

— Еще одна минута, — шепчет Ванесса.

Она, Анна-Карин и Линнея сидят по-турецки на полу вокруг зеркала, готовые взяться за руки.

Внутренний круг при этом ритуале не рисуется, его образуют сами ведьмы. Внешний круг, который должны нарисовать Мину и Ида, защитит окружающий мир от появления нежданных гостей. А кто защитит Иду?

Ей вспоминаются истории о людях, вызывавших духов. Конец всегда был один — безумие, одержимость или смерть.

— Тридцать секунд, — говорит Ванесса.

— Начинаем, — шепчет Мину и смотрит на Иду.

Ида не отвечает. Пиала в ее руках нагрелась.

— Двадцать…

Анна-Карин сдавленно чихает, Ида бросает на нее возмущенный взгляд.

— Десять, девять, восемь…

Ида пытается сконцентрироваться. Она старается не думать о темноте и о том, что они вызывают привидения. В темноте. В полночь. Когда привидения особенно опасны.

— …четыре, три…

Ида думает про Книгу и ее обещание.

— …два…

Думает про Густава.

— Давайте!

Ида опускает три средних пальца левой руки в пиалу. Магическая смесь холодная, пальцы почти сводит от холода, хотя снаружи пиала нагрелась.

— Круг соединяет, — говорит Ванесса.

Ида опускается на четвереньки и начинает рисовать круг. Мину делает то же самое. Они ведут линию в противоположные стороны вокруг сидящих девочек, сами все время оставаясь с внешней стороны круга.

Ида чувствует, как сквозь нее струится магия. Тело, руки, пальцы покалывает. Ощущение такое, будто ледяная эктоплазма притягивает магию и она, проходя сквозь Иду, утекает куда-то в пол. Ида начинает потеть. Футболка противно прилипает к спине.

Она снова окунает пальцы в магическую смесь и продолжает рисовать круг.

В комнате тихо. Кажется, будто воздух поглощает звуки и уплотняется по мере того, как Ида и Мину приближаются друг к другу. Скоро внешний круг замкнется.

Скорей бы все закончилось, думает Ида и опять опускает пальцы в пиалу. Скорей бы все закончилось.

* * *

Кажется, будто кто-то направляет руку Мину и помогает ей нарисовать эктоплазмой правильный круг.

Она чувствует в воздухе присутствие магии. Чувствует, что сама излучает магию. Растворяется, становится частью чего-то большого.

Растворяется.

Исподтишка подползает страх.

Нечто похожее она испытала в столовой. Когда победила Макса.

Мину узнает этот страх. Черный дым уже близко. Он медленно подползает и вот-вот окажется в поле зрения Мину, потянется от нее к другим Избранницам.

Она заставляет себя продолжать. Когда ритуал начат, его нельзя прерывать, сказала Мона Лунный Свет. Иначе можно невесть что запустить в человеческий мир.

Мину снова опускает пальцы левой руки в ледяную смесь. Еще несколько метров, и они с Идой встретятся.

Будь воля Мину, она бы рисовала быстрее, но от нее ничего не зависит. Круг растет в собственном темпе.

Тонкий черный дымок, покружившись у лица Мину, тянется к Иде.

Но никто другой этого, похоже, не видит, не знает, что Мину вот-вот превратится в монстра. Мину охватывает паника, руки и ноги леденеют.

Ида приближается к ней. Ближе, еще ближе.

Их руки соприкасаются. Последние сантиметры заполняются магической массой. Круг замыкается.

Черный дым рассеивается и тает в воздухе.

Мину поднимается, пошатываясь. Они с Идой садятся в круг к остальным Избранницам. Все вместе они поднимают зеркало, и Ида рисует эктоплазмой на полу знак металла.

Она кивает, и девочки осторожно опускают зеркало на прежнее место.

— Круг дает силу, — произносит Ванесса.

Мину берет за руки Иду и Линнею и крепко их сжимает.

— Теперь, — шепчет Ванесса, — мне надо…

— Да делай уже, — шипит Ида.

— Сосредоточьте свое внимание на стакане, — командует Ванесса.

Стакан стоит вверх дном в центре зеркала. Мину видит на дне логотип Икеа. Края стакана смазаны эктоплазмой.

— Мы… э-э-э… — говорит Ванесса, — хотим вступить в контакт с Матильдой, дочерью Николауса Элингиуса и его жены Хедвиги. Матильда, ты здесь?

Стакан раскачивается. И начинает двигаться по зеркалу в сторону «ДА».

«Блин!» — шепчет Линнея.

Мину громко сглатывает слюну.

— В этот полночный час, время встречи живых и мертвых, мы приветствуем тебя, — произносит Ванесса заготовленную фразу. — Мы встречаемся с тобой в этом кругу, являем друг другу надлежащее уважение и почет.

Судя по всему, сказать это нужно было именно так, слово в слово, потому что Мона в своем листочке подчеркнула фразу несколькими жирными чертами. Проговорив ее до конца, Ванесса замялась, и Мину едва сдержалась, чтобы не вмешаться.

— Назови себя… — только и шепнула она.

Ванесса кивнула:

— Меня зовут Ванесса Даль, я буду говорить от имени всех. Слева от меня сидит Ида Хольмстрём. Слева от нее — Мину Фальк Карими, потом Линнея Валин и между нею и мной — Анна-Карин Ниеминен. Согласна ли ты, Матильда, беседовать со всеми участниками нашего круга?

Стакан закачался и остался на прежнем месте. Еще одно «ДА».

— Опасность, от которой ты нас предостерегала, это был Совет?

Еще раз «ДА». Потом стакан медленно переезжает к «НЕТ».

— Что ты хочешь сказать? — спрашивает Ванесса. — Что есть и другие опасности? «Позитивный Энгельсфорс»?

Стакан медленно пополз к буквам, оставляя за собой след эктоплазмы.

— Д-Р-У-Г-И-Е, — читает Ванесса. — То есть не только «Позитивный Энгельсфорс»?

Со скрипом, от которого у Мину побежали по спине мурашки, стакан переполз на «ДА» и остановился. Затем он снова двинулся к буквам, теперь намного медленнее, как будто с трудом. И встал на букве «М».

— М, — прочитала Ванесса. — М?..

Снова раздался скрип стекла о стекло, Мину едва удержалась, чтобы не схватиться за уши, но вместо этого лишь крепче сжала руки Иды и Линнеи. Круг нельзя разрывать.

Стакан заскрипел. По нему побежали трещины.

«Закройте глаза!» — крикнула Мину и зажмурилась.

Она успела опустить голову, и тут стакан разлетелся вдребезги. Осколки попали Мину в волосы.

Затем взорвалось всё.

Мину увидела белый ослепительный свет.

Объятую огнем Книгу Узоров.

Ухмыляющуюся беззубую рожу тюремщика Матильды.

Кинжал с тусклым серебряным лезвием.

Лицо Николауса. Только молодое. Волосы темные, черное одеяние с белым воротником. В синих глазах скорбь.

Еще лицо в зеркале воды. Девушка-подросток. Длинные золотистые волосы обрамляют веснушчатое лицо. Мину знает: это Матильда.

— Я пришла.

Голос идет от Иды, но говорит не Ида.

Электрический разряд проходит через тело Мину. Она открывает глаза. Рука Иды выскальзывает из ее руки.

Продолжая сидеть со скрещенными ногами, Ида поднимается на несколько сантиметров над полом.

Из уголка ее рта вытекает тонкая струйка эктоплазмы. Зрачки расширены, глаза кажутся почти черными.

— Дочери мои, — говорит она.

— Матильда? — неуверенно произносит Анна-Карин.

Ида облегченно вздыхает. Из ее рта вырывается пар.

— Как давно никто не называл меня по имени.

— Николаус рассказал нам все, — говорит Мину. — Рассказал о тебе. О том, что с тобой случилось.

В глазах Иды отражаются огоньки свечей.

— Я знаю.

— Даже представить трудно, через что тебе пришлось пройти, — начинает Мину.

— Не нужно меня жалеть, — прерывает ее Матильда. — С тех пор прошли столетия. Кроме того, я сделала свой выбор осознанно.

Мину хочет спросить, какой выбор она сделала и что на самом деле случилось с ее магическими силами. Но Матильда продолжает говорить:

— Время не ждет. События происходят, а вы к ним не готовы. Я очень рискую, приходя сюда. По нескольким причинам. Не знаю, правильно ли вы поймете то, что я хочу вам рассказать. Но я возьму на себя этот риск. Надеюсь, вы окажетесь достойными моего доверия.

Взгляд Матильды скользит по лицам девочек. Останавливается на лице Мину.

— Особенно ты, Мину. Ты узнаешь правду о своих магических силах.

Никто не произносит ни звука. По коже Мину пробегают мурашки.

 

39

— Вы не одиноки в своей борьбе против демонов, — говорит Матильда. — У людей есть покровители, которые живут рядом с ними с начала времен. Они оберегают нас. Помогают нам. Пытаются защитить нас от зла.

— Какие такие покровители? — спросила Ванесса. — Как ангелы-хранители, что ли?

— Их называют ангелами, — объяснила Матильда. — И многими другими именами. Но им больше нравится название «покровители». Они научили людей управлять магией, дали нам Книгу Узоров и узороискатели.

Наверно, Мину следовало обрадоваться, услышав, что у людей есть помощники в борьбе с демонами. Но единственное, о чем она сейчас способна думать, где эти покровители находятся.

— Классно они нам помогают, — вставила Линнея. — Сначала нас было семеро. Потом шестеро. Сейчас нас пятеро, и демоны знают про нас все. Я чувствую себя просто суперзащищенной.

— Они вам помогали как могли, — возразила Матильда. — Когда-то они были сильны и жили рядом с людьми. Но со временем их силы ослабели, ослабела и их способность общения с людьми. У покровителей другой язык, другой способ мышления. Преодолеть пропасть между ними и нами должна была Книга Узоров. Но с годами все меньше людей может ее читать.

— То есть покровители общаются с нами через Книгу? — уточнила Мину.

— Да, — ответила Матильда. — И через меня. Я говорю от их имени. Мы делаем все, чтобы помочь вам, но мы не всемогущи. Не всеведущи и не всевидящи.

— Но в Книге Узоров есть пророчества. Как например, то, в котором говорится о нас, — сказала Мину.

— Покровители могут предвидеть возможное будущее. Но будущее находится в постоянном движении. На него влияют решения, которые люди ежедневно принимают в ситуации выбора. Пророчества меняются. Один только Совет считает их неизменными.

— Почему мы раньше не слышали про покровителей? — спросила Анна-Карин. — Адриана про них ничего не говорила.

Матильда грустно улыбается:

— Совет забыл. Еще в то время, когда я была жива, он уже про них забыл. Когда-то Совет и покровители действовали совместно и помогали Избранным. Но чем слабее становились покровители, тем сильнее делался Совет. А чем сильнее он становился, тем больше его члены думали об иерархии и власти. Совет превратился в организацию, работающую на благо себя самой. Им важно сохранить контроль над магией и ведьмами.

— Но насколько Совет хорошо информирован? — спросила Мину.

— Трудно сказать. Со стороны кажется, что они действуют единым фронтом, но внутри идут бесконечные распри и интриги. Знания извращаются и ставятся на службу власть имущим. Большая часть членов Совета знает только то, что им сочли нужным сообщить. Если в Совете и осталась какая-то истинная информация, она находится в руках элиты, которая имеет доступ к огромной библиотеке с отчетами о том, что ведьмы прочитали в Книге Узоров за сотни лет.

Мину представила себе похожую на лабиринт библиотеку с высоченными шкафами, заполненными древними книгами и свернутыми пергаментами. Вот бы получить доступ к этой библиотеке!

— Я понимаю, у вас много вопросов. Но у нас есть только один час. Я должна рассказать вам про демонов, — сказала Матильда. — Случается, в наш мир проникают существа из других измерений. Особенно опасны демоны. Это существа, путешествующие из одного мира в другой. Единственная цель их существования — уничтожение хаоса и установление порядка. Видя новые формы жизни в других мирах, они считают своим долгом приручить их. Подогнать под себя. Демоны ненавидят иррациональность, чувства, различия, изменения. Они считают себя совершенными и вечными. Ни один из живых организмов не может соответствовать этим требованиям. Поэтому эксперименты демонов постоянно терпят неудачу. И тогда они предпринимают следующий шаг.

— Что они делают? — переспросила Анна-Карин.

— Полностью уничтожают все живое на планете, — глухо произнесла Матильда. — Мир, лишенный жизни, идеально соответствует представлениям демонов о порядке и гармонии.

Мину вдруг показалось, что в комнате сделалось очень холодно, ужас сковал ей сердце.

В глазах остальных девочек она увидела тот же ужас.

Впервые апокалипсис стал реальностью. Жизнь на Земле обречена. Нет никаких сомнений, что человечество и наш несовершенный мир никогда не получат одобрения демонов.

— Обнаружив Землю, демоны попытались приручить ее жителей, — продолжала Матильда. — Покровители оказали им сильное сопротивление и вместе с могущественными ведьмами отогнали прочь. Но во время битвы в нашем мире возникли пробоины. Своего рода «двери», ведущие в другие миры. Их семь. Покровители и ведьмы смогли закрыть эти «двери», но им не удалось их заделать. И пока отверстия не заделаны, демоны будут пытаться проникнуть в наш мир. Они ни перед чем не остановятся.

— Весело, — сказала Линнея.

— Покровители поняли, что спасти людей может только Избранный, — сказала Матильда. — Это человек, который имеет власть над всеми стихиями и рождается в магическую эпоху неподалеку от «двери». Первый Избранный смог заделать одно «отверстие». Затем магическая эпоха закончилась, и пришлось ждать сотни лет, прежде чем родился следующий Избранный и смог запереть еще одну «дверь».

— Почему первый Избранный не запер все семь «дверей»? — спросила Мину.

— Избранный всегда связан с определенным местом, как вы с Энгельсфорсом, и может закрыть только этот портал. Но сделать это очень трудно, Избранному нужна помощь и руководство. Потому покровители образовали Совет, который должен помогать Избранным и сохранять знание об их миссии.

— Значит, Совет был создан ради нас, а теперь пытается подмять нас под себя, — констатировала Линнея.

— И сколько времени это уже происходит? Я имею в виду, сколько времени существуют Избранные?

— Не знаю. Тысячи лет. Покровители воспринимают время иначе, чем мы, и все, что я знаю, рассказали мне они, — объяснила Матильда. — Прежним Избранным удалось закрыть шесть отверстий.

— То есть «отверстие» в Энгельсфорсе — последнее? — спросила Мину. — Седьмое?

— Да, Энгельсфорс — последнее место, где демоны могут проникнуть в наш мир.

Мину смотрит на часы. И лихорадочно припоминает вопросы, которые хотела успеть задать Матильде в отведенное время.

— И все-таки я не понимаю. Ты Избранница, жившая до нас. Ты родилась неподалеку от «отверстия». И умерла, не успев закрыть его…

— Вот именно, — вмешалась Ванесса. — Почему Землю до сих пор не захватили демоны?

— Портал открывается и закрывается в определенный момент времени, — сказала Матильда. — Который наступает, когда магия в этом месте становится особенно сильной, а стена между разными мирами утончается. Тогда «дверь» может закрыться. Или открыться нараспашку. Я умерла, не застав этого момента.

— И демоны тоже не смогли открыть «дверь»?

— Нет, не смогли.

— Почему?

— Не знаю. Прошлая магическая эпоха была слабее, чем эта. «Дверь» открывается и закрывается из нашего мира. В этом демонам помогают те, кого они «благословят». В обычное время на месте «двери» есть щель, в которую демоны не могут пробраться, но могут искушать находящихся поблизости людей, наделять их особыми силами и использовать в своих целях.

Мину вспомнила то, что увидела в прошлом Макса. Как он ночи напролет лежал без сна, размышляя о страшных клятвах, данных демонам. В обмен они пообещали ему вернуть Алису. Девушку, которую он любил. И которую убил.

— Почему бы им сразу не «благословить» целую армию? — спросила Линнея.

— Пока портал закрыт, у них не хватает на это сил, — объяснила Матильда. — Кроме того, свое благословение демоны могут дать только ведьме, а их мало, хотя вблизи порталов ведьм рождается больше, чем в других местах.

— Значит, ты умерла, и демоны не смогли открыть «дверь». Статус-кво сохранился.

— Да, — ответила Матильда. — Магическая эпоха закончилась, покровителям пришлось ждать, когда наступит следующая и родятся новые Избранные. Моя душа задержалась здесь и тоже ждала.

— И демоны ждали, — вставила Ванесса.

— И Совет. Ждал и забывал все, что знал раньше, — добавила Линнея.

— И Николаус, — прошептала Анна-Карин.

— Да, — сказала Матильда. — Мы ждали вас.

Мину собралась с духом. Задавать этот вопрос было очень страшно, но она должна спросить.

— Макс сказал, что у демонов есть план относительно меня? Что он имел в виду?

Ида повернула голову и посмотрела прямо на Мину. На короткое мгновение глаза Иды стали темными, как мазут. Как глаза птицы. Это продолжалось всего лишь долю секунды.

«Наверно, мне показалось», — подумала Мину.

— Не знаю, — ответила Матильда. — Но они боятся тебя.

Линнея фыркнула:

— Простите, это какая-то чушь! Чтобы демоны боялись Мину!

Мину было не до смеха.

— Они поэтому перестали нас преследовать? — спросила Анна-Карин.

— Я уже сказала, демоны никогда не отступают, но они могут менять тактику. Похоже, они пытаются приблизить наступление магической эпохи, и это им удается. Мы надеялись, что до начала следующей битвы осталось лет десять, но события разворачиваются слишком быстро. Вы наверняка заметили признаки ее приближения.

— Жара, — начала перечислять Мину. — Мертвый лес. Электричество. И вода…

— Вот именно, — подтвердила Матильда. — Перегородка между мирами начала утончаться, и это влияет на физические тела. В Энгельсфорсе происходит что-то неладное.

— Ужас! — пробормотала Ванесса.

— А может, даже лучше, если это произойдет раньше? — спросила Линнея.

Все повернулись к ней.

— Мне совсем не улыбается ждать апокалипсиса еще десять лет. Уж лучше покончить с этим сейчас. Закрыть портал раз и навсегда. По крайней мере, попытаться это сделать.

— Вы не понимаете, — произнесла Матильда.

Мину не могла больше сдерживаться.

— Тогда объясни нам, — сказала она. — Почему нас семеро, а не один? Что стало с твоими силами? Как нам закрыть портал? Можем ли мы сделать это, если нас всего пятеро?

Тело Иды сотрясла дрожь. Матильда покачала головой:

— Вы еще не готовы.

— Кто, как не ты, может нам помочь! Ты сама была в такой же ситуации…

— Мы делаем все, что в наших силах, — прервала ее Матильда. — И не надо сравнивать себя и меня. Я была одна.

Мину стало стыдно. Она ведь и сама об этом думала. К тому же Матильда ждала их не одну сотню лет, все время зная, что апокалипсис приближается.

— Извини, — сказала Мину. — Ты права.

— Но что же нам делать? — спросила Анна-Карин.

Матильда серьезно посмотрела на них.

— В том, что касается допросов и Совета, мы вам постараемся помочь. Ваше дело — демонстрировать лояльность к Совету не в ущерб друг другу. Делайте вид, что вы принимаете их требования. Через это нужно пройти. Будьте осторожны с использованием магии. Хотя в таких условиях неизвестно, как будут развиваться ваши магические силы. Пользуйтесь ими аккуратно, иначе они могут причинить вам вред. Особенно ты, Мину.

Мину снова похолодела.

— У тебя нет своего элемента, Мину, — сказала Матильда. — Тебя благословили покровители. Поэтому ты можешь видеть магию демонов. Поэтому ты можешь использовать их магию против них самих и против их ставленников.

Мину не может пошевелиться, как будто она превратилась в соляной столп. Она чувствует на себе взгляды Избранниц, но сама боится поднять глаза. Почему слова Матильды ее так напугали? Казалось бы, наоборот, надо испытывать облегчение. Страшные опасения не оправдались. Она не демон.

— Я понимаю, тебя пугает близость твоих сил к демоническим, — продолжала Матильда. — Но именно поэтому ты можешь их победить. Не бойся, пока ты используешь свои силы ответственно и по-доброму, они не опасны. И я уверена, что ты будешь использовать их именно так.

Мину наконец поняла, что именно напугало ее.

— Как узнать, что используешь свои силы по-доброму? Как убедиться в этом?

— Полночный час скоро закончится, мне придется вас покинуть, — сказала Матильда. — Демоны не могут ускорить апокалипсис своими силами. Они должны прибегнуть к помощи тех, кого благословили. Мы не знаем, кто это. Никому не доверяйте.

— Это что-то новенькое, — иронически произнесла Ванесса.

— Хелена, — выпалила Линнея. — Это наверняка она.

— Но ведь никто из нас не почувствовал ее магию, — сказала Ванесса и повернулась к Мину: — Если бы Хелена была благословлена демонами, ты бы это почувствовала тогда в актовом зале?

Мину не ответила. Она уже ни в чем не была уверена.

Вместо нее ответила Матильда:

— Мину может видеть магию демонов, когда человек, которого они благословили, использует ее. Мы не знаем, благословили ли демоны Хелену. Но ее организация может быть очень опасна. Держитесь от нее подальше, пока мы не будем знать больше…

Матильда замолчала, по телу Иды пробежала крупная дрожь. Мину обеспокоенно посмотрела на нее.

— Как ты? — спросила она.

— Нам будет сложно переговариваться в будущем. Энергии нет. Мне нужно уходить.

Она закрыла глаза. Тонкая струйка эктоплазмы стекла из уголка губ Иды.

— Извините, что вмешиваюсь, но эту эктоплазму нужно собрать, — прошептала Ванесса. — Мона так задрала цены…

— Подождите! — крикнула Линнея, выбежала из круга и схватила Иду за руку: — Ты кто? Привидение?

Глаза Иды снова открылись.

— Я душа, которая осталась на границе между мирами, — ответила она.

— А другие души там есть?

Матильда печально посмотрела на Линнею:

— Элиаса здесь нет. И мамы твоей тоже. И Ребекки. Они не остались здесь, а улетели дальше.

Глаза Линнеи наполнились слезами.

— Куда?

— Это сокрыто от нас, — ответила Матильда. — Я не знаю, попадают ли они в другой мир, на небеса, как верил мой отец. Или со смертью сознание человека угасает навсегда. Очень жаль, но я этого не знаю.

Глаза Иды снова закрываются. Она опускается на пол и обмякает, как тряпичная кукла.

Запах гари наполняет квартиру и очень быстро исчезает.

 

40

Величественное сентябрьское небо раскинулось над парком. Фиолетовый цвет постепенно переходит в красный, который, по мере удаления к горизонту, становится все более насыщенным. Солнце, похожее на огромный персик, медленно спускается вниз, за крыши домов.

Линнея бредет по Стурвальскому парку.

Она проспала почти весь день и проснулась с тяжелой, будто набитой тестом, головой.

Когда все ушли, она еще долго сидела, слушала музыку и одну за другой курила сигареты. Она долго писала в дневнике, чтобы дать выход огромному чувству безнадежности, которое навалилось на нее, когда она осталась одна, писала, чтобы преодолеть соблазн одним махом забыть обо всех проблемах.

Сейчас ей больше, чем когда-либо, хотелось забыться, уйти от всех проблем.

Позвонить Юнте.

Их души не остались здесь, они улетели отсюда.

Только услышав эти слова, Линнея поняла, как сильно она надеялась.

Выходит, зря.

Линнея заснула на рассвете, а когда проснулась, солнце уже садилось.

Линнея остановилась на тротуаре напротив офиса «Позитивного Энгельсфорса».

Окна здания ярко светились, и Линнея сразу заметила его. Рядом с ним были люди, которые раньше постыдились бы к нему даже близко подойти. Они смеялись и оттирали стену от пятен ржавой воды.

Отец.

Он выглядел счастливым. Здоровым. Уверенным в себе.

Таким, каким она уже не надеялась его когда-нибудь увидеть.

Она всю дорогу размышляла, стоит ли затевать с отцом этот разговор. И потом решила, что определится на месте. Она хотела предостеречь его от Хелены. Пусть у них нет доказательств ее связи с демонами, но Линнее не нужны доказательства.

Сейчас, глядя на него, она поняла, что надо делать.

Ничего.

Возможно, для него это очередная зависимость. Возможно, способ чувствовать себя счастливым. Но, так или иначе, Линнее нечего ему сказать.

Она повернулась и пошла прочь. Но что-то заставило ее обернуться.

В окне дома напротив «Позитивного Энгельсфорса» стояла Анна-Карин. Лучи заходящего солнца отражались от оконного стекла, и лицо Анны-Карин было видно плохо.

Линнея подняла руку в знак приветствия, Анна-Карин помахала в ответ.

* * *

Анна-Карин стояла у окна кухни, пока Линнея не скрылась из виду. Потом она прижалась лбом к стеклу и так и зажмурилась. Попыталась отогнать от себя мысли о Матильде, Совете, демонах, апокалипсисе, покровителях и «Позитивном Энгельсфорсе».

Вдруг стены кухни куда-то пропали.

Перед глазами вспыхнул яркий свет. Стекло, к которому она прижималась лбом, тоже куда-то исчезло.

И она вдруг опять перенеслась туда.

Где были звуки и запахи леса. Она скользила между стволами деревьев, прижимаясь к самой земле. Делала длинные упругие прыжки.

Это не было состояние счастья. Она не знала, что это такое, и не думала об этом. Она была свободна. Она была сама собой. Она просто жила.

— Что ты делаешь?

Анна-Карин снова почувствовала запахи кухни, готовки и застарелого сигаретного дыма.

Она открыла глаза и выпрямилась. На стекле остался след от ее лба. Анна-Карин увидела в окне отражение мамы. Она стояла в дверях кухни.

— Ничего, — ответила Анна-Карин, стараясь унять сердце, которое чуть не выскакивало из груди после бега по лесу.

— Ты похожа на юродивую, — сказала мама, поставила чашку в раковину и снова ушла.

Через секунду из комнаты послышался звук пулеметной очереди и бешеная музыка.

Анна-Карин расскажет остальным про своего фамилиариса. Завтра. А сегодня это будет только ее секрет, как тогда, когда Пеппар был маленьким и она, втайне от всех, носила его в школу в кармане куртки.

Тайный друг, ее единственная радость в том мраке, который сгустился вокруг нее.

* * *

В комнате громко играет танцевальная песня. Ванесса закрывает входную дверь и отпускает Фрассе с поводка. Он сразу бежит в кухню, спеша съесть содержимое своей миски.

— Как вы долго! — кричит мама, которая пританцовывает под музыку, сидя на диване в большой комнате. — Иди ко мне!

Она хлопает по дивану рядом с собой. Ванесса косится на картонную коробку с вином и два бокала. Один налит до половины.

Мама берет коробку и наполняет вином оба бокала, вино плещется и брызжет в разные стороны.

— Господи, как хорошо без мужчин! — говорит мама и протягивает бокал Ванессе.

Ванесса вопросительно смотрит на маму. Она что, ее проверяет?

— Глоток вина можно себе дома позволить, — говорит мама, подмигивая Ванессе. — Ты уже большая девочка. Думаешь, я не знаю, что ты в компаниях пьешь спиртное?

Вино по вкусу напоминает холодный брусничный сок. Ванесса украдкой смотрит на мобильный. Через час с небольшим мама пойдет с подругами на «Вечеринку синглтонов»[17]От англ. singleton — люди, не ищущие себе пару и предпочитающие оставаться в одиночестве.
в «Ётвендарен». Ванесса делает еще глоток и отставляет бокал. Ей ужасно неловко выпивать в компании мамы.

— На будущий год тебе исполнится восемнадцать, — воскликнула мама, — и мы сможем ходить на вечеринки в «Ётвендарен» вместе! Только подумай, две симпатичные одинокие девушки! Мы там наведем шороху!

«Да уж, — думает Ванесса. — Если только меня вообще туда пустят и если за это время не произойдет апокалипсис. Пойти на тусовку синглтонов с мамой — класс! Всю жизнь мечтала о таком будущем!»

Она снова посмотрела на мобильный, начала писать эсэмэску, стерла, начала заново: «Может, попробуем на другом диване?»

— Как ты считаешь? — спросила мама.

— Что? — переспросила Ванесса, отправляя, пока не передумала, сообщение Яри.

— Я симпатичная? По-твоему, я хорошо выгляжу?

Мама проводит рукой по волосам, и сердце Ванессы сжимается от нежности. После сушки феном волосы распушились и стали похожи на львиную гриву. Такую прическу носили лет пятнадцать назад. Но мама красиво накрашена. Ярко-красная блузка выгодно подчеркивает ее грудь.

— Ты очень симпатичная.

Мама благодарно улыбается и делает еще глоток вина.

— Знаешь, Ванесса, я отлично себя чувствую, — говорит мама, откидываясь на спинку дивана. — Давно надо было выгнать Никке. Он энергетический вампир. Рядом с ним ужасно устаешь. Да еще и жадный! Мы ни разу никуда не ездили в отпуск. Следующим летом поедем на море — ты, я и Мелвин. И никаких мужчин! Что скажешь?

— Я с удовольствием, — произнесла Ванесса, стараясь говорить с энтузиазмом, но в голову, как назло, лезли мысли про апокалипсис.

В мире, где нет жизни, ничто не нарушает порядок и симметрию.

Как это будет выглядеть? С неба польется огонь и посыплется пепел? Черное, задымленное небо будет нависать над пожарищами бывших городов? Обнажится мертвое дно океанов, пересохших от страшного жара?

Да, зря Ванесса смотрела фильмы ужасов. При этом покровителей, которые стараются спасти землю, ей почему-то представить не удавалось.

— Решено! С сегодняшнего дня начинаю копить деньги. Главное — поставить перед собой цель! — воскликнула мама, наполняя свой бокал.

Проигрыватель заиграл медленную песню. Мама включила другую, быструю.

— Правда, Никке был Мелвину хорошим отцом, — продолжала мама. — И я надеялась, что он станет хорошим отцом тебе. Наверно, я убедила себя в том, что так лучше для тебя. Меня всегда мучила совесть за то, что ты росла без отца.

— Что теперь об этом говорить, — сказала Ванесса. — Никке уже здесь нет.

— Вот именно! — воскликнула мама. — И на этот раз я не буду хвататься за первого встречного мужчину. Поживу одна, получу максимум удовольствий. Я наконец поняла, что настоящая любовь совсем необязательно должна приносить мучения. Я знаю, ты не в восторге от Хелены Мальмгрен, но она помогла мне поверить в себя. И в то, что счастье возможно.

Видимо, на лице Ванессы отразилось неудовольствие, потому что мама добавила:

— Я имею в виду, что ценю то, что у меня есть. Не жалею, что в моей жизни был Никке. Благодаря ему у меня есть Мелвин. А еще у меня есть прекрасная дочь, которой я горжусь. Ты очень повзрослела в последнее время, стала такой ответственной. Чего стоит одна твоя работа у Моны…

Глаза мамы увлажнились.

— Я рада, что ты рада, — тихо сказала Ванесса, мама обняла ее за плечи и поцеловала в лоб.

В песне зазвучал припев, и мама, издав громкий клич, вдруг вскочила с дивана:

— Пошли танцевать!

Схватив Ванессу за руки, мама пыталась вытащить ее на середину комнаты. Но Ванесса сопротивлялась:

— Мам, ну хватит!

Мама со смехом отпустила руки Ванессы и завихляла попой в такт музыке.

Ванесса подняла глаза и увидела на подоконнике лазоревку. Даже у птицы был смущенный вид.

 

41

Ида прижимается щекой к морде Троя, его спокойствие передается и ей. Хочется стоять так целую ночь.

— Как я сразу не догадалась, что она в меня вселится, — шепчет Ида коню. — Мне всегда достается все самое противное.

Ей вспоминается лицо, которое она увидела в зеркале воды прямо перед тем, как в нее вселилась Матильда. Вот, значит, как она выглядит. Лицо в веснушках.

Зачем Иде такой магический дар? Лучше уметь общаться с живыми, чем с мертвыми.

Был бы у нее такой дар, она бы вызвала к себе душу Густава и расспросила обо всем.

Интересно, куда бы двинулся стакан, на «да» или на «нет»?

Родители обиделись на Иду за то, что она поехала сюда, вместо того чтобы помочь им убраться дома после наводнения. Но она должна была увидеть Троя. Он был для нее противоядием от всего случившегося за последние сутки.

Они долго скакали по лесу. Ида пыталась стряхнуть с себя ощущение нечистоты, которое осталось у нее после сеанса. Удалить все следы пребывания другого человека, управлявшего ее телом и мозгом, говорившего ее ртом, смотревшего ее глазами. А сама Ида в это время, задвинутая в дальний угол, была вынуждена наблюдать все происходящее со стороны.

Ничего более ужасного, чем навсегда остаться в этом углу, Ида не могла себе даже представить.

Ида погладила Троя и выпрямилась, потом долго чесала Троя за ухом, а он блаженно жмурился.

— Ничего, все уладится. Юлия на моей стороне. Она тоже думает, что Фелисия — дура. При чем тут я, если она сама боялась сказать Робину про свои чувства. Да и вряд ли это у них надолго. Скоро надоест, и она как миленькая опять приползет ко мне.

Трой начал толкать Иду головой.

— С Эриком тоже все решилось. Я ему сегодня позвонила и объяснила, что Фелисия спьяну несла чушь.

Ида пошла в угол денника и достала из рюкзака морковку. Трой аккуратно взял ее губами. Он всегда берет угощение очень аккуратно, чтобы не сделать больно Иде.

Ида снова смотрит на рюкзак, из которого торчит Книга Узоров. Обнаружив на крышке сундука, где лежала Книга, царапины — наверно, Лотта пыталась взломать замок, — Ида теперь всегда, уходя из дома, берет Книгу с собой.

— А вдруг она лучше работает здесь? Как ты думаешь, дружок? — спросила она Троя.

С рюкзаком и Книгой Ида идет в туалет и запирает за собой дверь, хотя на конюшне никого, кроме нее, нет.

Объявление, приклеенное скотчем к крышке толчка, предупреждает, что из-за проблем с водой туалетом пользоваться нельзя.

Однако, судя по запаху, кто-то нарушил запрет.

Ида садится на крышку унитаза и открывает Книгу.

Будем ли мы вместе с Густавом?

Иногда в разговоре с Книгой мысли разбегались, было трудно сосредоточиться на вопросе. Но сейчас все давалось Иде легко.

Она чувствовала, что сегодня получит ответ, четкий и ясный. Эти покровители должны наконец объяснить ей, что и как, она не может больше тратить время попусту. Не может зря терпеть такие унижения.

Книга не отвечает. Знаки остаются неподвижны. Покровители, похоже, и не думают отвечать на ее вопрос.

Ида раздраженно откладывает узороискатель на раковину. Она уже хочет закрыть Книгу, как вдруг чувствует знакомую дурноту и головокружение. Гораздо сильнее, чем когда-либо прежде.

И в следующую секунду она оказывается там.

Лицо Густава совсем близко от ее лица. Он тянется губами к ее губам, и они соединяются в поцелуе и целуются так долго, что в конце концов она уже не знает, где губы Густава, а где — ее собственные.

У Иды даже сердце заболело, так сильно захотелось быть с Густавом.

Но она уже опять находится в туалете.

Шарит по раковине в поисках узороискателя, натыкается на него, роняет на пол. Ищет среди скомканных салфеток, валяющихся возле мусорного ведра. Находит, настраивает и концентрируется на вопросе.

Я видела будущее?

Буквы медленно начинают двигаться, потом складываются в слово:

Да.

Книга, похоже, не сомневается в ответе, но Ида не спешит радоваться.

Ты говорила, что есть разные варианты будущего. То, что я видела, произойдет наверняка?

Она с нетерпением смотрит на Книгу.

С большой вероятностью. Если ты будешь выполнять наше соглашение и помогать остальным Избранницам. И ни в коем случае не вступай в «Позитивный Энгельсфорс».

Зачем ей вступать в эту идиотскую секту?

«Обещаю», — говорит она и чувствует, что Книга довольна ее ответом.

Ничего не рассказывай остальным. Это наша тайна.

Ида обещает. Ей совсем нетрудно хранить молчание.

* * *

Впервые за эту осень в воздухе чувствуется наступление холодов.

Мину с ногами забралась в шезлонг в своем углу сада. Рядом с ней лежит закрытый томик Шекспира.

Мину проснулась уже за полдень, мамы и папы не было дома, и когда много позднее Мину вернулась с прогулки, дом все еще был тихим и темным.

От холодного ветра кожа покрывается мурашками, но Мину не хочется идти в пустой дом.

Она вспоминает все, что случилось после ночи кровавой луны. Думает об Элиасе и Ребекке.

В голове пульсирует картинка, хранившаяся в памяти Макса: Ребекка, летящая с крыши навстречу смерти.

Где были покровители тогда?

Поверить в существование покровителей труднее, чем в существование демонов. Еще труднее поверить, что в ней самой живет частица их силы.

Матильда сказала почти то же, что говорил Николаус.

Ничего плохого не может произойти, пока ты относишься к своей силе ответственно и пользуешься ею для добрых дел. Я уверена, что ты именно так и будешь ею пользоваться.

Почему ни Книга, ни Матильда не рассказали о покровителях и о магических возможностях Мину раньше? Матильда сказала, что у покровителей другое восприятие времени, другой способ мышления, чем у людей, и другая манера общения. Это объясняет их молчание? Они просто не понимали, как для Мину была важна эта информация?

Послышался шум подъезжающей машины, вот она остановилась у гаража.

Хлопнула дверца, раздались голоса, мама и папа вошли в дом, зажгли свет.

Мама позвала Мину. Надо идти, но еще не сейчас.

Сначала надо собраться с силами, убедиться, что она не расплачется. Не расскажет родителям, что Энгельсфорс — это дверь, в которую ломятся демоны, что апокалипсис приближается со страшной скоростью и они не знают, как его остановить.

— Мы в кухне! Иди сюда! — кричит мама, как только Мину открывает входную дверь.

Мама и папа сидят за столом, и едва Мину видит выражения их лиц, как тут же все понимает.

Вот оно. Сейчас они ей скажут. Ну почему это обязательно должно было произойти именно сегодня!

— Садись! — говорит мама и косится на папу.

Она явно нервничает. Папа сгребает в кучку крошки со скатерти. Напряженно смотрит в стол.

Мину складывает руки на груди. С прямой спиной садится. Лучше уже не тянуть.

— Ну говорите уже!

— Мне предложили работу главного врача, — сказала мама. — В Стокгольме.

Мину ожидала, что она будет говорить про развод. А тут какая-то работа.

— Я узнала об этом в начале лета и очень долго думала, — продолжала мама. — Но в глубине души я с самого начала знала, что соглашусь. Такой шанс бывает раз в жизни.

Слова мамы проходят мимо Мину. Ее мозг как будто отключился.

— Двадцать лет назад я приехала сюда с Эриком, потому что он мечтал возродить газету в своем родном городе. Для него было очень важно сохранить «Энгельсфорсбладет» и поднять ее статус. Я согласилась пожить в маленьком городе, с другим темпом жизни. Но больше я не могу оставаться здесь. Я бы хотела, чтобы ты и папа поехали со мной, но он не хочет оставлять газету.

Папа громко фыркает, и крошки разлетаются по столу.

— Но я решила, что все равно уеду, — продолжала мама. — Я должна это сделать. Я заслужила это. И я знаю, что ты всегда хотела учиться в гимназии в Стокгольме. Ты всегда от этом говорила…

Не закончив фразу, мама умолкает, ожидая реакции Мину.

Она явно думает, что Мину сейчас бросится ей на шею и будет благодарить за эту фантастическую возможность.

А Мину ненавидит ее. Она ненавидит их обоих за то, что они спросили ее только сейчас, когда уже ничего не изменишь.

Мину должна остаться в Энгельсфорсе. Иначе мир погибнет.

— Я не могу ехать, — говорит она.

Папа поднимает голову, и Мину видит в его глазах торжествующий огонек.

— Но совсем не потому, что хочу остаться с тобой, — продолжает она, и огонек в папиных глазах гаснет. — В этом чертовом дурацком городе.

— Я ничего не понимаю, — говорит мама.

— Чего тут не понять? — кричит Мину. — Спрашивать нужно было год назад. Или даже десять лет назад! Вы меня заперли в этом чертовом Энгельсфорсе, где у меня никогда не было друзей! Я ненавидела свою жизнь!

— Что… — начал папа.

— Не надо ничего говорить! — оборвала его Мину. — Я не хочу тебя слушать! Тебе наплевать на меня и на маму! Ты готов умереть ради своей идиотской газеты!

Чуть ли не впервые в жизни папа не находит, что ответить. Мину поворачивается к маме:

— Дочка страдает! Подумаешь! Это не повод для переезда! Вот за повышением можно переехать! И бросить меня здесь!

— Я думала, ты поедешь со мной! — кричит мама в ответ. — И я не собираюсь…

— Вы ничего не понимаете! — кричит Мину. — Вы ничего не понимаете!

— Тогда объясни, — говорит папа.

Мину смотрит на родителей. Она никогда не сможет им объяснить, никогда не сможет сказать правду.

«Это моя тайна, — думает Мину. — У меня нет выбора».

Она не хочет оставаться здесь вдвоем с папой. Может быть, удастся уговорить маму остаться? Но и эта альтернатива не лучше.

Три страдающих человека в одном доме.

— Я бы хотела поехать с тобой, но не могу, — произносит она тусклым голосом. — Я не могу рисковать своими оценками в середине второго курса. К тому же у меня наконец появились друзья. Я не хочу от них уезжать.

— Необязательно принимать решение сейчас… — начала мама.

— Я уже приняла решение, — сказала Мину и заставила себя поднять глаза от стола. — Я не передумаю. А ты езжай. Я все понимаю.

Мама покачала головой.

— Подумай, — сказала она. — Ты можешь, когда захочешь, навещать меня в Стокгольме. А я обещаю часто приезжать домой. Мы с папой не разводимся, просто поживем некоторое время раздельно.

— Понятно, — сказала Мину, глядя в пол.

— Мину… — начал папа, но Мину прервала его:

— Я хочу побыть одна.

Она поднялась на второй этаж, остановилась возле ванной комнаты и посмотрела на ванну. Вспомнила то, что случилось прошлой зимой. И как будто вновь услышала голос, который звучал в ее голове, предупреждая о том, что произойдут большие изменения.

Изменения к худшему.

Очень серьезные изменения к худшему.

 

42

Ида остановилась в дверях кухни.

Здесь все выглядело так, как было полгода назад, до потопа. Отремонтированная кухня сияла белизной.

Ида всегда гордилась своим домом. Но в последнее время с ней что-то происходит. Иногда ей кажется, будто их белый дом залит молоком. И туман за огромными окнами — это тоже молоко, которым кто-то затопил мир.

Туман. Всю зиму и осень туман висел над Энгельсфорсом почти каждый день. Снег падал и таял, едва касаясь земли. Только под Новый год продержался чуть дольше.

За столом сидит семья Иды. Мама с папой едят хлебцы. Лотта подняла колени так, что лица почти не видно. Она о чем-то тихо разговаривает с Расмусом, оба смеются.

Глядя на свою семью со стороны, Ида понимает, что очень любит их всех. Маму с папой. Сестру. Брата. Сейчас они вызывают у нее настоящую любовь. Вот бы сохранить это чувство, сберечь его.

Прижав к груди учебник французского, Ида входит в кухню.

— Доброе утро, — говорит она, мама и папа что-то бормочут в ответ.

Ида кладет кусок хлеба в тостер, случайно касается рукой его металлического корпуса, получает удар током. И чертыхается про себя. Ну что сегодня за день! Сначала зарядка для мобильного. Потом фен. И вот теперь тостер. Ее магический элемент — металл — взбесился от этих ежедневных туманов.

Хлеб выскакивает из тостера, Ида осторожно берет его, стараясь не коснуться прибора. Тонко-тонко намазывает маслом и садится к столу.

— Хорошо спала? — спрашивает мама, пододвигая к ней чайник.

— Не помню, значит, хорошо.

Ида хотела пошутить, но маме ответ явно пришелся не по душе. Ну вот, считай, утро испорчено.

— Тебе сегодня нужна машина или я могу поехать на ней в школу? — еще раз пытается пошутить Ида.

— Нет, мне нужно в магазин.

Ида кивает, открывает учебник и начинает повторять спряжения глаголов.

— Я просила тебя не читать за столом, — говорит мама.

— У меня контрольная, — отвечает Ида. — Хочешь, чтобы я получила двойку?

— Мама, Ида опять вредничает, — ноет Расмус.

Папа откладывает свой хлебец и смотрит на Иду.

— Что за негативный настрой? — говорит он, обращаясь к Иде.

— Лучше представь, как ты получаешь назад контрольную, а в ней — одни плюсики, — заявляет Лотта.

— Лучше я просто подготовлюсь как нормальный человек, — отвечает Ида.

С демонстративно независимым видом она отпивает глоток чая, чувствуя на себе взгляды всех сидящих за столом.

Только не надо сейчас затевать разговор про «Позитивный Энгельсфорс», — думает Ида. — Я умру, если опять услышу про этот «ПЭ».

Интересно, много ли «нормальных людей» в городе продолжают готовиться к контрольным? Впечатление такое, будто большинство уже стало рассуждать, как Лотта.

Мама с папой присоединились к «Позитивному Энгельсфорсу» спустя несколько недель после осеннего барбекю. Не потому, что поверили в их идеи, а потому, что такая философия была очень удобна. Она позволяла не реагировать на просьбы и жалобы подчиненных, объяснять родителям мальчика, которого Лотта обижала в школе, что он распространяет вокруг себя негативную энергию.

Кроме того, это был вопрос репутации. Вокруг Хелены и Кристера Мальмгрена собралась городская элита. Те, кто не участвовал в организации, считались изгоями. Это уже почувствовала на себе Ида.

Эрик и Кевин говорят только о «ПЭ». Робин и Фелисия с Идой вообще не разговаривают, но активно участвуют в работе организации. Юлия по совету Иды пока не вступила в «Позитивный Энгельсфорс», но не надо обольщаться — это просто вопрос времени.

Тогда Ида останется одна.

Она уже несколько раз спрашивала Книгу, почему ей нельзя вступать в эту организацию. Но ответа не получила. Похоже, покровители не хотят с ней общаться.

Иногда Ида готова плюнуть на все договоренности. Не в ее характере плыть против течения. Она любит быть в первых рядах.

Раздается звонок в дверь, Лотта спрыгивает со стула и бежит в прихожую.

Ида делает большой глоток чаю и притворяется, будто очень занята французскими глаголами.

— Это Эрик! — кричит Лотта, пританцовывая впереди него.

— Доброе утро! — говорит Эрик.

Все, кроме Иды, приветливо с ним здороваются.

— Ну как, Эрик, ты готов к Празднику Весны? — спрашивает папа.

— А как же! — отвечает Эрик. — Нас ждут светлые времена. В прямом и переносном смысле этого слова.

Его щеки красны от холода, под носом висит большая капля.

— Похоже, в центре «ПЭ» соберется много народу, — говорит мама.

— В школе тоже, — кивает Эрик. — Все будут там. Кроме Иды. Потому что она не член «Позитивного Энгельсфорса».

Мама с папой поворачиваются к Иде.

Она захлопывает книгу.

— Я еще не определилась, — заявляет она, не дожидаясь начала дискуссии. — Сейчас зубы почищу, и пойдем.

Она поднимается к себе в комнату. Слышит, как внизу Эрик, мама и папа обсуждают предстоящий Праздник Весны. Креветки, живая музыка в помещении центра. И праздник для учеников в спортзале школы. Эрик — один из организаторов мероприятия. Еще бы. С тех пор как осенью Хелена провела коучинг для хоккейной команды, он — один из ее самых верных подданных.

Ида быстро почистила зубы и посмотрела на свое отражение.

Она едва узнала лицо, глядевшее на нее из зеркала. Казалось, за зиму все краски на нем поблекли.

«Что стало с моей жизнью?» — подумала Ида.

* * *

Сейчас март. Ты не любил это время года так же сильно, как и я. После полугода темноты и холода очень трудно поверить, что когда-нибудь опять придет тепло и свет.

Уже прошел почти год с тех пор, как я взяла пистолет у Ю. Не знаю, что я тогда думала… Скорее всего, ничего, просто хотела убить того, кто отнял тебя у меня. Потом я увидела его в столовой — он был совсем как ты. Выглядел как ты, говорил как ты, у него были твои воспоминания. И от радости тебя видеть я почти забыла, что он твой убийца.

Я до сих пор скучаю по тебе.

Сейчас мне кажется, что ты здесь и слушаешь меня. Пусть это только мои фантазии. Мне нужно с кем-то поговорить, а то мозг взорвется.

Я знаю, что должна делать. Мне надо держаться подальше от В. Иногда мне кажется, что все позади и я успокоилась. Но стоит мне увидеть, как она идет по школьному коридору или случайно коснуться ее рукой, и — раз — все начинается сначала.

Если бы я не ходила на ту вечеринку к Ю., возможно, ничего бы не было. Я знаю точно, когда все случилось. В. вышла из туалета, и у нее был такой офигенно счастливый вид. Я не могу это объяснить, вокруг нее как будто было облако светлой энергии. И мне ужасно захотелось быть рядом с ней. Потом она дотронулась до моей руки, и я поняла, что пропала.

Полный бред, да? Особенно с учетом места и времени. Запасть на девушку В-е на вечеринке у Ю. Молодец, Линнея! Легких путей, как обычно, не ищешь.

Надо заканчивать писать. Через несколько минут звонок. Урок рисования. Идти туда совсем не тянет. Я даже иногда жалею, что нет Оливии. По крайней мере, с ней можно было над Бакманом поприкалываться. По-моему, несколько недель назад я видела ее в городе, но не уверена — девушка была в шапке. Оливия мне не звонит и не пишет. Думаю, она жалеет, что бросила школу в конце семестра. Но тогда ей казалось, что это круто.

В каком-то смысле я даже рада, что ты не видишь, какие вещи у нас творятся. «Позитивный Энгельсфорс». Теперь такие, как мы, считаемся обузой для города. И я рада, что ты не видишь своих родителей. Если ты раньше считал, что люди сошли с ума, то уж теперь…

Все, мне пора бежать. Надо хорошо учиться, быть хорошей девочкой на радость Якобу и Диане. Диана опять стала почти нормальной, но я ей перестала доверять.

Я люблю тебя, Э. Где бы ты ни был, я надеюсь, что ты счастлив.

Линнея закрыла дневник. Достала косметичку, посмотрелась в зеркальце пудреницы, подправила черные «стрелки» на глазах. Спрыгнула с подоконника и вышла из туалета. Готовая во всеоружии встретить новый день.

Настолько, насколько это возможно в ее теперешнем состоянии.

* * *

Ванесса захлопнула дверцу шкафчика и заперла ее. Наклейки с эмблемой «Позитивного Энгельсфорса» смотрели на нее отовсюду. На доске объявлений сиял ярко-желтый плакат, оповещающий о Празднике Весны.

В углу на столике сидела и болтала ногами Мишель, рядом с ней стояли Мехмет и Рикард.

Мишель помахала Ванессе, та кивнула в ответ.

С тех пор как Мишель вступила в «ПЭ», у них с Мехметом начался медовый месяц. Мишель было наплевать на «ПЭ», и желтую толстовку она на себя никогда в жизни не напялит. Но ей важен Мехмет.

Ванесса и Эвелина терпеть не могут «Позитивный Энгельсфорс», но теперь им приходится делить Мишель с Мехметом.

Ванесса только достала телефон, чтобы послать эсэмэску Эвелине, как сзади раздался голос:

— Привет!

Ванесса оглянулась и увидела Виктора. Его черная куртка была покрыта мокрыми капельками, волосы тоже были влажными.

— Чего тебе? — спросила она.

— Можно тебя на два слова? Без свидетелей.

Он кивнул на дверь класса. С тяжелым вздохом Ванесса последовала за ним.

Дождь за окном усилился и громко барабанил по окнам. Виктор запер дверь класса и на мгновение замер. Капельки воды испарились с куртки, прическа стала как будто только что из парикмахерской.

«Везет», — подумала Ванесса.

Виктор снял куртку и перекинул ее через руку. Ванесса пригляделась к нему и вдруг заметила то, на что не обращала внимания раньше. Усталость. И неуверенность.

— Ну, — сказала она нетерпеливо. — О чем мы будем говорить?

— Передай Анне-Карин, что сегодня будет допрос. Я заберу ее после школы.

— Почему я? Вы же учитесь в одном классе.

— Да, — сказал он.

Ванесса ждала продолжения, но его не последовало. Виктор стоял, переминаясь с ноги на ногу.

— Ладно, скажу.

— Я подумал, ей легче будет услышать это от тебя.

— Какая заботливость!

Вид у Виктора стал обиженный. Но Ванесса не поддалась на его уловки.

Неужели он не понимает, что Избранницы обсуждают его и его слова? Они уже давно его разгадали. С каждой из них он играет разные роли. С Ванессой Виктор обычно серьезен и молчалив. Наверно, думает, что это ее сбивает с толку.

— Я не… — начал он, — это расследование меня тоже напрягает, поверь…

— И поэтому вы его ведете уже полгода.

— Надо все проверить, — сказал он. — Но мне это тоже очень неприятно.

— Как я тебе сочувствую!

Виктор отвернулся. Казалось, его вдруг очень заинтересовал пришпиленный к стенке плакат с периодической таблицей.

— Я понимаю. Тебе все равно, что я говорю. Мы по разные стороны баррикады.

— Ты только сейчас это понял?

— Мне жаль, что обстоятельства сложились таким образом, — проговорил Виктор с несчастным видом. — Ужасно жаль.

— Мне тоже жаль, — ответила Ванесса. — Я бы очень хотела, чтобы ты и твой отец никогда не появлялись здесь. Ради вашей же собственной пользы.

Виктор вопросительно уставился на нее.

— Этот процесс — ваша огромная ошибка. Вы облажаетесь. Знаешь, почему?

Виктор покачал головой.

— Мы Избранницы, — сказала Ванесса. — А ты кто такой?

Виктор не нашелся, что ответить.

Рука Ванессы слегка дрожала, когда она отпирала замок. Она понятия не имела, как можно выиграть этот процесс. Не знала, возможно ли это вообще.

Но она знала, что сделает все ради победы.

 

43

Мину тяжело поднимается по ступеням школьной лестницы. Как будто карабкается в гору. Она могла бы упасть прямо здесь и заснуть. Сил нет, она не спала три ночи.

«Нас ждут светлые времена!» — написано на одной из ярко-желтых афиш, мимо которых она проходит.

Толпа позитивных энгельсфорсцев несется по лестнице, и Мину прижимается к перилам, чтобы не быть растоптанной. Впереди всех, как вожак стаи, несется Кевин, и Мину думает: интересно, сколько у него желтых толстовок? Наверно, не одна, раз он, как и многие другие, теперь носит их каждый день, словно школьную форму.

Мину поднимается на второй этаж и останавливается.

Девушка-вахтер, которую взяли вместо Николауса, стоя на стремянке, сковыривает с потолка ошметки снюса, который туда прилепили мальчишки. Она такая молодая, что может легко сойти за ученицу.

Мину переводит дыхание, не отрывая взгляда от вахтера. В ее занятии есть что-то безысходно-гипнотическое.

Тут в кармане куртки Мину начинает громко играть ксилофон. Все оборачиваются, Мину достает из кармана новый мобильник. Выключает звук.

Она получила телефон вчера в подарок на день рождения и после каждого разговора вытирает экран от пятен и жирных следов. Ей даже трогать его лишний раз жалко, но скоро это пройдет, и телефон станет для нее просто телефоном.

Мину открыла сообщение.

«Надеюсь, подарок тебе нравится, доченька. До связи!»

Это первое сообщение, которое ей когда-либо писала мама, которая всегда считала, что если человеку хочешь что-то сказать, нужно звонить. Это еще одно из многих изменений, произошедших с ней после ее переезда в Стокгольм. Мама коротко подстриглась. Сменила духи. Это мелочи, но они свидетельствуют о том, что у мамы в столице своя жизнь, жизнь без Мину.

Они часто разговаривают по телефону, но приезжала мама всего один раз. А папа стал работать еще больше. Мину иногда кажется, что она одинаково редко видит их обоих.

Конечно, Мину рада мобильнику. Но гора подарков, которую мама с папой вывалили вчера на ее кровать, подозрительно попахивала желанием откупиться.

Мину пошла по лестнице вверх. От дня своего восемнадцатилетия она ждала большего. Да, она стала совершеннолетней. Взрослой в глазах окружающих. Но возможность покупать спиртные напитки не шла ни в какое сравнение с тем, что на ее плечах уже полтора года лежала ответственность за судьбу мира.

Когда Мину вошла в класс, Кевин уже расположился на задней парте. Мину села рядом с Анной-Карин.

— Как прошел день рождения? — спросила Анна-Карин, оторвавшись от учебника по физике.

— Нормально, — ответила Мину. — А что ты делала в выходные?

Анна-Карин указала глазами на книжку, вид у нее стал несчастный.

— Я этого никогда не пойму, — вздохнула она.

Мину кивнула. Она и сама провела в воскресенье немало часов над этой книжкой, пытаясь разобраться со свойствами магнитных полей. Это была одна из причин, почему она не выспалась.

— Давай после школы посмотрим, — предложила Мину. — Может, вместе разберемся.

Похоже, предложение не очень обнадежило Анну-Карин.

— Если даже ты не понимаешь, чего от меня ждать?

— Разберемся.

Прежний опыт совместной учебы у Мину ограничивался групповыми заданиями, во время которых Мину за всех выполняла проект, а остальные сидели и болтали о вечеринках, на которые Мину никто не звал.

Но с Анной-Карин все было иначе. Она и Мину начали вместе готовиться к контрольным прошлой осенью. И оказалось, что Анна-Карин даже усидчивее Мину. Она не сдается, пока не разберется во всем досконально.

— Папа приглашает тебя к нам в субботу вечером, — говорит Мину.

Анна-Карин удивленно смотрит на нее. Звонит звонок на урок.

— С чего это вдруг? — спрашивает Анна-Карин.

Потому что его мучают угрызения совести за то, что он постоянно занят на работе, хочет ответить Мину. Потому что он в кои-то веки хочет выполнить свой отцовский долг. А еще потому, что мама будет дома и он хочет продемонстрировать ей, какой он суперотец.

— А почему бы и нет? — говорит Мину.

— С удовольствием, — поколебавшись, отвечает Анна-Карин.

Она хочет сказать что-то еще, но тут в класс входит Виктор. И идет прямо к их парте. Анна-Карин съеживается, но он даже не смотрит на нее.

— Ты получила мой подарок? — спрашивает он Мину.

— Нет, не получила, — отвечает она. — А если бы и получила, то сразу бы выбросила.

Посылка от Виктора лежала вчера в их почтовом ящике. Красиво завернутое первое издание «Тайной истории»[18]«Тайная история» (The Secret History, 1992) — роман американской писательницы Донны Тартт (Donna Tartt, 1963).
. Мину не станет рассказывать Виктору, что уже прочитала полкниги. И совершенно согласна с ним. Читать книгу в оригинале — совсем другое дело.

— Сомневаюсь, что ты бы так сделала, — говорит Виктор и улыбается своей всегдашней самоуверенной улыбкой.

— Садитесь! — скомандовала Ильва, входя в класс с пачкой ксерокопий в руках.

Виктор прошел к пустому месту рядом с Леваном и, как всегда, тщательно начал раскладывать на парте учебники и тетради.

Ильва шмякнула бумаги на учительский стол.

— Извините, но вы сегодня опоздали, — сказал Кевин.

В классе раздались смешки.

На скулах Ильвы заиграли желваки. Было видно, что еще немного, и она взорвется. Мину даже удивлялась, что ей так долго удается держать себя в руках.

— Вам можно опаздывать, а нам нельзя? — не унимался Кевин.

— Да, Кевин, я могу задержаться на пару минут, если копировальный аппарат плохо работает, — ответила Ильва, расправляя спину.

Но когда учительница начала выводить на доске слово «индукция», Мину увидела, что ее рука дрожит.

— Сегодня у нас повторение, — говорит Ильва. — Кто-нибудь может объяснить мне суть индукции?

Как по сигналу, Мину и Анна-Карин одновременно поднимают руку.

Ильва разочарованно оглядывает класс:

— А больше никто не может?

— Я считаю, — говорит Ханна А., — нам нужно обсудить плохой психологический климат в классе и сделать упражнения для его улучшения.

Мину опускает руку и в ужасе ждет продолжения упражнений, которые они в начале года делали на уроке английского. Им велели рассказать, что они думают друг о друге. Очень быстро это упражнение переросло в обмен взаимными оскорблениями на английском языке. Но учитель Патрик как будто ничего не замечал.

— Вы здесь, чтобы учиться… — начала было Ильва, но Ханна А. прервала ее:

— То есть вы лучше будете говорить о какой-то индукции, чем о том, как ваши ученики себя чувствуют?

— А вот другие учителя понимают, что важно, а что — нет, — включилась Ханна Х.

— Меня не интересуют другие учителя, — отрезала Ильва. — Это мой урок.

— Да ладно, расслабьтесь! — засмеялся Кевин. — Мы просто хотим вам помочь.

— Спасибо за заботу, — сквозь зубы проговорила Ильва. — Мину, можешь ответить на мой вопрос?

Изменения, которые произошли в школе благодаря «Позитивному Энгельсфорсу», особенно заметны в столовой. В отдельной комнате по-прежнему едят самые привилегированные ученики. Но теперь большинство из них носят желтые толстовки. Дух «ПЭ» пронизывает школу.

Мину подошла к стойке с салатами и увидела Густава, сидящего за столиком рядом с Рикардом. Желтой толстовки на нем, правда, не было.

По крайней мере, пока.

Как такое могло случиться? Тот Густав, с которым она дружила, тот Густав, которого любила Ребекка, никогда бы не стал делить мир на белое и черное, плохое и хорошее, как это делают фанаты «ПЭ».

Мину кладет на тарелку тертую морковь и капусту. А может, она просто плохо знала Густава? Как узнать, каковы люди на самом деле? Она полгода была влюблена в убийцу, не подозревая об этом.

Я любила Макса и думала, что он любит меня. Я просила его подождать, пока мне исполнится восемнадцать. Теперь мне восемнадцать, и я стою в той столовой, где он пытался всех нас убить. А вдруг, кроме Макса, меня никто никогда не полюбит? Вдруг я представляю интерес только для демонических убийц с извращенными представлениями о жизни?

Все эти мысли пробежали в голове Мину, пока они с Анной-Карин шли к столику, где уже сидели Ванесса и Линнея.

Близко наклонившись друг к другу, девушки что-то обсуждали. Мину поставила поднос на стол и проверила, нет ли на стуле жевачки.

Ванесса обратилась к Анне-Карин:

— Виктор тебе что-нибудь сказал?

Анна-Карин покачала головой.

— Что, моя очередь? — еле слышно спросила она.

— Да, — сказала Ванесса. — Виктор сообщил мне сегодня утром, что повезет тебя в старую усадьбу после уроков.

— Но почему Виктор сказал это тебе? — спросила Мину у Ванессы.

— Вроде потому, что Анне-Карин будет легче услышать это от меня.

— Мог бы и мне сказать, мы с ним в одном классе учимся.

— Ревнуешь, что ли? — ухмыльнулась Ванесса.

— Очень смешно! — поджала губы Мину. — Но согласись, это странно.

— А что у Виктора не странно? — спросила Ванесса. — Радуйся лучше, что тебе не пришлось с ним разговаривать.

— Разговаривать мне с ним все равно пришлось, — вздохнула Мину и покосилась на Анну-Карин, которая, понурившись, сидела рядом с ней.

Мину очень хотелось успокоить ее. Но она со страхом вспоминала свой допрос и понимала, как ужасно это будет для Анны-Карин.

— Потом тебе покажется, что ты наговорила лишнего, — предупредила она Анну-Карин. — У нас у всех было такое чувство.

— Александр будет на тебя давить. Меня он минут пятнадцать пытал, для чего нам с Мину были нужны железные опилки, — вставила Ванесса. — Говори только то, о чем мы договорились, и все будет хорошо.

— И постарайся выставить защиту от магии, — добавила Линнея. — Не думаю, что Виктор умеет читать мысли, но что-то он точно умеет.

— Постараюсь, — ответила Анна-Карин. — Спасибо вам за поддержку…

Но Ванесса ее остановила.

— Привет! — сказала она кому-то находящемуся за спиной Мину.

Мину обернулась и увидела Эвелину с подносом. Эвелина всегда вызывала у Мину чувство неполноценности. Ее загорелая кожа была безупречно гладкой, манеры — уверенными, ноги — запредельно длинными, она носила модную облегающую одежду и имела маленький, не больше тридцать седьмого, размер обуви.

— Привет! — сказала Эвелина и села рядом с Ванессой.

Мину с опаской поглядывала на остальных. Вдруг Эвелина что-то слышала?

— По какому поводу тусовка? — спросила Эвелина.

— Ты вроде сегодня собиралась с Мишель обедать? — спросила Ванесса.

— Она пошла обедать в гриль, а у меня нет бабок. А вы что — по секрету от всех мировые проблемы обсуждаете?

Мину подняла глаза и переглянулась с Ванессой. Знала бы Эвелина, как она близка к истине!

— Нет, просто тебе с нами будет неинтересно, мы сегодня что-то не в форме.

— Кое-кому было бы очень интересно тут оказаться, — хмыкнула Эвелина. — Я видела в выходные Самира. Он по тебе сохнет.

Мину понятия не имела, кто такой Самир, но Ванесса фыркнула.

— Как и все остальные парни Швеции, — продолжала Эвелина, отрезая кусок мяса. — Нам бы хоть кого-нибудь оставила.

Черт.

Мину вздрогнула и чуть не пролила воду, услышав в голове чужой голос.

Ее сердце отчаянно застучало, мозг начал лихорадочно работать. Неужели это Макс? Дождался ее дня рождения и вернулся, чтобы воссоединиться с ней?

Черт, черт, черт, черт, черт, черт.

Теперь Мину узнала этот голос, хотя никогда прежде не слышала его в такой ситуации.

Мину посмотрела на Линнею, которая ковыряла ложкой вегетарианское рагу. Ее взгляд был погружен в себя, и она не замечала, что Мину не сводит с нее глаз. И не знала, что Мину слышит ее мысли.

Черт, черт, я больше не могу, черт, черт.

Мину оглядывает стол. Кто-нибудь кроме нее слышит это? Судя по всему, Анна-Карин погружена в собственные мысли, а Ванесса внимательно слушает рассказ Эвелины о Самире.

Я больше не могу, не могу ее слушать, хоть бы она поскорее заткнулась.

Мину открыла было рот, но что можно сказать Линнее сейчас, в присутствии Эвелины?

Ванесса смеется и что-то говорит Эвелине про рваные трусы Самира.

— Может, это была его половая тряпка? — шутит Эвелина.

Линнея берет салфетку и начинает рвать ее на мелкие, как конфетти, части.

Как сделать так, чтобы я перестала ее любить?

Слова гулко отдаются в голове Мину. Потом наступает тишина. Пустота, провал. Мину смотрит на сидящих за столом, видит, как двигаются их губы, но не понимает ни единого слова.

Она не только услышала мысли Линнеи. Она узнала о ее чувстве. К Ванессе. И теперь чувствовала себя так, будто попала под мчащийся на полной скорости поезд.

Линнея любит Ванессу. По-настоящему.

Что делать с этой информацией, Мину совершенно не представляла.

 

44

От волнения Анну-Карин подташнивало, от езды укачивало. Вот машина наехала на кочку, и девушке показалось, что желудок у нее подкатился к самому горлу.

Виктор свернул к усадьбе, но вместо того, чтобы подъехать к входу, остановился посреди дороги.

— Хочешь немного подышать? — спросил он. — Мне кажется, тебя слегка укачало.

Анна-Карин открыла дверь и вышла из машины. Вдохнула прохладный воздух. Посмотрела на канал, стараясь не думать про то, что ей предстоит, убеждая себя, что все в порядке и ничего особенного не происходит.

— Здесь красиво, — сказал Виктор.

Анна-Карин посмотрела на него. Он стоял, засунув руки в карманы.

— Через несколько часов все будет позади. — Он дружески посмотрел на девушку.

Анна-Карин сомневалась, доживет ли она до этого момента.

— Знаешь, я тебя понимаю, — продолжал Виктор. — Честно говоря, любой в твоей ситуации мог поступить так же.

Давняя привычка находиться в тени, издали наблюдая за происходящим, научила Анну-Карин неплохо разбираться в людях. Но Виктор оставался для нее загадкой. Казалось, он говорит вполне искренне, но для чего он завел этот разговор? Ведь его задача — обвинить ее.

— В этом городе я почувствовал, что стал сильнее. Энгельсфорс — как большая батарейка для природных ведьм. А у вас связь с этим местом особая… Ощущение собственной силы опьяняет. С магией нужно обращаться осторожно. Я-то знаю, сколько можно наломать дров по неопытности…

Он замолчал, глядя куда-то в пустоту.

— А что ты наломал? — не удержавшись, полюбопытствовала Анна-Карин.

— Не я, моя сестра-близнец.

Анна-Карин удивленно воззрилась на Виктора, пытаясь представить себе его женскую копию.

— Ее магические силы развились слишком быстро. Она не справилась с ними. И от этого… заболела.

— Что с ней случилось?

Виктор криво улыбнулся.

— Можно сказать, она… потеряла себя.

Он вытащил из кармана левую руку и посмотрел на часы.

— Нам пора.

* * *

Мину открыла шкафчик и сложила в рюкзак учебники. Она старалась не думать о том, что Виктор сейчас везет Анну-Карин в старую усадьбу. Помочь ей ничем нельзя. И это мучило Мину больше всего.

Сзади раздался знакомый смех. По коридору шли Эвелина и Ванесса.

Интересно, знает ли Ванесса про чувства Линнеи?

«Я должна поговорить с Линнеей, — подумала Мину, запирая шкафчик. — Должна. В самое ближайшее время. Она должна знать, что я знаю».

Мину вышла из школы и направилась к площади Стурвальсторгет. Проходя мимо здания, где находилась редакция газеты «Энгельсфорсбладет», Мину увидела, что большое окно у входа разбито. Осколки стекла валялись на тротуаре, очевидно, это произошло ночью.

Мину догадывалась, чьих это рук дело. Те же люди звонят им по ночам домой. Они ничего не говорят, но молчание на другом конце провода пугает больше любых слов. Первый звонок был осенью после того, как газета опубликовала критическую статью о «Позитивном Энгельсфорсе». По мере того как движение усиливало свои позиции в городе, звонки стали учащаться. «ПЭ» организовал бойкот газеты, и число ее подписчиков резко сократилось. Но отец не сдается. Наоборот. Он продолжает вести свой крестовый поход.

Разбитое стекло — это следующая стадия войны. И Мину боится даже думать о том, что может последовать дальше.

Она заходит в редакцию и находит отца в маленькой кухоньке, где он наливает в кружку черный маслянистый кофе.

— Привет, — рассеянно говорит он, разворачивается и идет в кабинет.

Мину шагает за ним. Видит пятна пота на его рубашке. Красный затылок. Папа сильно не в настроении. В последнее время это стало нормой.

— Что с окном? — спрашивает она, пока отец усаживается за письменный стол.

— Я заявил в полицию, — говорит отец, делая большой глоток кофе. — Вряд ли это поможет. Но заявить надо на случай, если произойдет что-то еще.

— Вам надо поставить камеры, — предлагает Мину, но отец ее уже не слушает. Повернувшись к компьютеру, он читает что-то с экрана.

— Анна-Карин придет, — прерывает молчание Мину, и отец в недоумении поднимает на нее глаза.

Он явно не понимает, о чем речь.

— На ужин, — добавляет Мину.

Трудно общаться с человеком, который отсутствует, даже когда находится с тобой в одной комнате. Теперь она понимает, почему мама хлопала дверьми шкафчиков. А как иначе добиться, чтобы тебя услышали?

— Отлично, — сказал папа и снова повернулся к компьютеру.

Мину хочется крикнуть ему, что у нее тоже в жизни не все гладко. Она изо всех сил пыжится, чтобы заработать в школе высокие баллы, одновременно пытается разобраться, имеют ли демоны отношение к «Позитивному Энгельсфорсу», а между делом еще готовится к магическому судебному процессу и концу света. Но она все равно приходит сюда, в редакцию, потому что ее волнуют папины дела и папина жизнь.

В коридоре раздались шаги. Мину обернулась.

В дверях стояла Хелена Мальмгрен. За ее спиной маячила огромная фигура Кристера. Муж Хелены был одет в серый костюм, но было видно, что этот человек так же естественно смотрится в рабочем комбинезоне. Неудивительно, что его так любят жители Энгельсфорса, который был и остался старым фабричным городком.

Хелена и Кристер смотрят на Мину. И ей приходится сделать над собой усилие, чтобы не показать им, как сильно она их ненавидит. И боится.

— Можно войти? — Хелена держится внешне дружелюбно, но входит в кабинет, не дожидаясь разрешения.

Папа откидывается на спинку кресла.

— Какой сюрприз, — говорит он.

Несмотря на предостережения Матильды, Избранницы следили за супругами Мальмгрен всю осень и зиму и ни разу не заметили, чтобы они использовали магию.

«Это ничего не доказывает, — думает Мину. — Если они заодно с демонами, те наверняка предупредили их о нас».

— Мы решили зайти пообщаться, — начал Кристер. — У нас с тобой, Эрик, всегда были хорошие отношения. Ты пишешь жестко, но справедливо. Нам, политикам, важен контроль.

Папа молчал.

— Но я не понимаю, что ты имеешь против моей жены, — продолжал Кристер.

— Я ничего не имею против тебя лично. — Папа обратился прямо к Хелене. — Однако мне не нравится власть, которую «Позитивный Энгельсфорс» захватил в городе. И мне не нравится то, что происходит. В частности, мне только что сообщили, что здравоохранение отныне тоже будет «проникнуто новым позитивным духом». Может, вы как-то это прокомментируете, раз уж вы все равно здесь?

Кристер и Хелена обменялись взглядами.

— Все верно, — сказал Кристер. — Позитивное мышление дало очень хорошие результаты.

— Откуда у вас такие сведения? — спросил папа.

— Не отвечай, — сказала Хелена. — Что бы ты ни сказал, он вывернет твои слова наизнанку. Ведь так, Эрик? Вы, журналисты, видите во всем одни проблемы. Вы во всем хотите увидеть негатив. А в Энгельсфорсе сейчас зарождается новое мышление. Мы устали от бесконечного пережевывания проблем. Думаю, и ты в глубине души устал от них. Не лучше ли было бы написать о чем-нибудь хорошем?

Она дружески улыбнулась папе.

— Как например, Праздник Весны, — вмешался Кристер. — Надеюсь, ты не очернишь его в своих статьях. Что бы ты ни говорил о «ПЭ», оборот торговли в городе вырос…

— Спасибо, — едко заметил папа. — Я учту это.

— Прекрасно, — кивнула Хелена. — Я уверена, что люди станут активнее покупать вашу газету, если им будет нравиться то, что вы пишете.

Они вышли из комнаты, и Мину посмотрела на отца. Красные воспаленные глаза, потное лицо. Мину знала, что Кристер и Хелена приходили сюда вовсе не за тем, чтобы попросить отца написать добрые слова о Празднике Весны.

Они приходили, чтобы полюбоваться, как отец теряет контроль над газетой, которая была его детищем и делом всей его жизни.

И она возненавидела их за это еще больше.

* * *

Ванесса встала на цыпочки и постаралась дотянуться щеткой для пыли до верхней полки шкафа. Можно было, конечно, взять лестницу, но Ванессе было лень.

Щетка задела одну из статуэток, и та чуть не упала. Ванесса чертыхнулась. Если что-нибудь разобьется, Мона вычтет стоимость вещи из зарплаты.

Она продолжала убираться в «Хрустальном гроте», слушая звуки арф и плеск волн, доносящиеся из динамиков. Потом посмотрела на часы, висящие на стене. Анна-Карин уже должна быть в усадьбе.

Она старалась не думать о допросе. В столовой на Анну-Карин было страшно смотреть. И неизвестно, чем все это может для нее кончиться.

Сама она не очень волновалась перед допросом. Она знала, что хорошо умеет притворяться. Однако к концу допроса даже она была на грани срыва. А ведь ее ни в чем не обвиняли.

Темно-красная драпировка задернута. Рядом лежит табличка: «Совершается гадание». На приеме у Моны старый завуч Ванессы, которого все звали просто Свенссон. Ванесса никогда не знала его имени. Сколько она его помнила, он всегда был старым тусклым человеком. Серым, как туман над городской «Галереей».

Про таких, как он, не подумаешь, что они ходят к гадалкам. Но за время работы в «Хрустальном гроте» Ванесса перевидала разных людей. Порой самых неожиданных.

Звонит телефон. Отложив щетку для пыли, Ванесса спешит к прилавку.

— «Хрустальный грот», — говорит она в трубку.

— Это Ванесса?

Молодой мужской голос кажется Ванессе знакомым. Диалект не местный, не энгельсфорский.

— Это Исак. Из Салы.

Исак. Парень, с которым она познакомилась на Рождество и который, только оказавшись с ней в постели, признался, что еще учится в девятом классе.

— Почему ты звонишь сюда?

— Я не мог найти твой номер телефона, — сбивчиво начал объяснять он. — И потом вспомнил, ты говорила, что работаешь в бутике, где продают всякие вещи типа нью-эйдж…

Ванесса облокотилась о прилавок. Интересно, когда это она ему говорила про магазин Моны. Помнится, в ту ночь они вообще почти не разговаривали.

— …так что я просто хотел узнать, дошел ли до тебя мой мейл, ну и вообще…

Звенит колокольчик входной двери. Уголком глаза Ванесса видит, что в магазин входит женщина.

— Да, получила, — говорит Ванесса. — Я ведь тебе на первое письмо ответила. Ты получил?

— Да.

— Ну тогда ты знаешь, что этот вопрос для меня закрыт.

— Да, но я думал, если ты прочитала остальные письма, то, может быть, изменила свое мнение… Но если ты их не читала…

Ванесса скосила глаза, чтобы видеть, что делает женщина. Покупательница скрылась среди полок.

— Ты отличный парень, — понизив голос почти до шепота, сказала Ванесса. — Мы классно провели время. Но я тебе уже написала, что не хочу сейчас постоянных отношений. Ни с тобой, ни с кем-либо еще.

— Но ты ведь меня совсем не знаешь…

Ванесса застонала и повернулась к клиентке, которая теперь, стоя спиной к Ванессе, рассматривала средства для ванной на столике возле кассы.

Вдруг она обернулась.

Сирпа. Мама Вилле.

— В общем, нас это не интересует, — сказала Ванесса в трубку. — Спасибо за ваш звонок, до свидания.

— Ванесса! Ты здесь работаешь!

Ванесса кивнула и пробормотала что-то про назойливых рекламщиков.

— Как я рада тебя видеть! — сказала Сирпа.

— Я тоже, — ответила Ванесса и заколебалась, не зная, удобно ли ей теперь обниматься с Сирпой.

А обнять ее очень хотелось. Ванесса соскучилась по Сирпе. По той Сирпе, у которой она жила несколько месяцев. Той, которую ей столько раз хотелось назвать мамой.

— А я тут первый раз, — сказала Сирпа, осматриваясь. — Я…

Она замолчала. И тут Ванесса заметила, какой у Сирпы грустный вид.

«Вилле? — подумала Ванесса. — Только бы ничего не случилось с Вилле».

Она сама удивилась, как сильно испугалась за него.

— Как у вас дела? — спросила она.

— Все хорошо, — нарочито бодро ответила Сирпа. — Не жалуюсь!

Глаза у нее увлажнились, и она вытерла их тыльной стороной ладони.

— Что-то случилось?

— Нет-нет, — ответила Сирпа и принужденно засмеялась. — В этом-то все и дело! Ничего не случилось, боли как были, так и есть.

Значит, с Вилле, по крайней мере, все в порядке.

Ванесса почувствовала облегчение, которое тут же сменилось угрызениями совести.

— Шея?

— Да, осенью началось обострение. Когда я вступила в «ПЭ», я надеялась, что станет лучше. Я надеялась, что научусь справляться с болью, найду свое истинное «я».

— А у вашего истинного «я» нет проблем с шеей?

— Нет, — ответила Сирпа, даже не понимая, что Ванесса иронизирует. — Хелена говорит, на самом деле у меня нет проблем с шеей. Это все груз моих негативных мыслей, из-за них я думаю, будто у меня болит шея. Если бы я только могла изменить свое отношение к жизни… Но, похоже, я безнадежна… Хотя нет, так нельзя думать… Нельзя думать про себя плохо. Но я думаю про себя плохо из-за того, что я думаю про себя плохо…

Сирпа снова невесело смеется и поднимает глаза к потолку.

У Ванессы сжимается сердце.

— Значит, у вас болит шея не потому, что вы просидели тридцать лет в «Ике» за кассой, а потому, что вы себе все это придумали?

— Перестань, Ванесса! — Сирпа оглядывается, будто боится, что их кто-то подслушает. — Она не так говорит!

— А как она говорит?

— Она говорит, что мы все — хозяева собственной жизни… И можем ее выстроить, как нам хочется…

— А на деле оказывается, что нам не все подвластно. Так?

Сирпа отводит глаза:

— Давай не будем об этом. Я пришла сюда за книгами, которые могут мне помочь. Я сейчас не хожу на занятия для тех, у кого есть физические недомогания. Временно, конечно. Группа считает, что я недостаточно быстро прогрессирую. И они, конечно, правы. Я тяну их назад. Поэтому я решила поработать над собой, а потом удивить их своими результатами. Я изменю себя, начну думать правильно.

Ванесса не знает, чего ей хочется больше — утешить Сирпу или обругать ее как следует. Одно она знает точно, продавать ей никакие книги она не будет.

— Думаю, у нас нет ничего подходящего для вас.

— Может, твоя хозяйка мне поможет?

— Она сейчас занята, — говорит Ванесса, указывая на табличку: «Совершается гадание».

— Понятно, — неуверенно говорит Сирпа. — Было приятно повидаться, Ванесса.

— Мне тоже.

У Ванессы столько вопросов к Сирпе. О «Позитивном Энгельсфорсе». О Хелене. О Вилле.

— Берегите себя, — только и говорит она.

Сирпа кивает и выходит из магазина.

Ванесса смотрит ей вслед, кипя от ярости. Как можно так бездумно доверять Хелене?

Ванесса почти готова признать, что члены «ПЭ» находятся под воздействием магии. Тогда, по крайней мере, их слабость можно понять и принять.

Ванесса пыталась узнать у Моны, не являются ли Хелена и Кристер ее «спецклиентами», но Мона отвечать отказалась. И не показала Ванессе, где находится ее тайный склад. А следить за человеком, обладающим даром ясновидения, — неблагодарное дело. Мона смогла перехитрить даже лиса Анны-Карин.

За спиной Ванессы раздалось шуршание драпировки, и в магазин вышел Свенссон, за ним — Мона. Счастливо улыбаясь, Свенссон протянул Моне пачку стокроновых купюр.

— Огромное спасибо, — сказал он. — Мне стало гораздо легче.

Глядя на него поверх очков, Мона улыбнулась ему своей самой обворожительной улыбкой. Зубы ее были слегка испачканы губной помадой.

— Берегите себя, выходя в большой мир, — сказала она Свенссону.

Когда дверь за ним закрылась, Мона сняла очки и вместе с купюрами сунула их в карман комбинезона.

— Он скоро умрет, — сказала она.

— Вы вроде говорили, что и я скоро умру, — безразлично отозвалась Ванесса.

— Нет, он умрет по-настоящему, — ответила Мона, доставая откуда-то из-под кассы пепельницу из красного мрамора.

До Ванессы не сразу дошел смысл сказанного.

— Но ведь вы… он был таким счастливым. Что вы ему сказали?

— Ничего такого я ему не сказала.

— Но ведь его надо предупредить!

Мона покачала головой и села на высокую табуретку за кассой.

Ванесса посмотрела в окно. Свенссона уже не было видно.

— Может, мне его догнать? — спросила она.

— И что ты ему скажешь? Извините, Мона забыла вас предупредить, что вы скоро умрете?

— Но он должен знать!

— Я вижу, что человек скоро умрет, но не знаю от чего. — Мона серьезно посмотрела на Ванессу. — Смерть нависла над ним, но я не вижу, это рак или топор преступника. И я не знаю, когда это произойдет. Обычно человек умирает в течение полугода. Это максимальное время, которое смерть дает человеку, которого выбрала своей целью.

Дым сигареты поднимался столбом к потолку.

— В молодости я совершила ошибку, сказав одному человеку, что его ждет смерть. И что вышло? Все последние месяцы жизни он провел в страхе. А потом все равно поскользнулся в душе и сломал себе шею.

— Но будущее можно изменить! — воскликнула Ванесса.

— Да, если знаешь, что менять, — возразила Мона. — Девочка моя, поверь, мне тоже все это не по душе.

— И что же вы говорите в таких случаях?

— Три вещи. Во-первых, что надо наслаждаться жизнью. Во-вторых, что надо следить за своим здоровьем и быть внимательным на дороге. Надеюсь, тогда человек лишний раз сходит на диспансеризацию и не станет переходить улицу перед мчащейся машиной.

Мона затушила сигарету.

— А что третье? — спросила Ванесса.

— Что они могут прийти сюда опять через полгода. Бесплатно.

В динамиках тихо переливались колокольчики.

— И они приходят? — снова спросила Ванесса.

Ответом ей было красноречивое молчание.

— Может, они переезжают в другой город? Или забывают прийти?

— Может, и так, — сказала Мона, зажигая новую сигарету. — Ты протерла пыль? Я хочу сегодня закрыться пораньше.

— Я только «за».

Мона снова скрылась за драпировкой. А Ванесса, подойдя к двери, повернула табличку стороной, на которой было написано «закрыто».

Она думала о своем будущем, о будущем Избранниц, о будущем всего мира.

Сколько в этом будущем уже определено.

И что еще можно изменить.

 

45

Александр долго сидит молча и смотрит на Анну-Карин.

Вдоль позвоночника Анны-Карин ползет капелька пота и стекает вниз, к трусам. Девушка плотнее прижимается спиной к мягкому креслу.

Сзади нее сидит Виктор и быстро и уверенно пишет что-то в записную книжку. Неужели он истолковывает даже молчание и жесты Анны-Карин?

Линнея права. У него действительно есть какая-то сила. Анна-Карин чувствует присутствие магии и не знает, насколько долго сможет против нее защищаться. Наверно, они специально так сильно затягивают допросы.

Нервы Анны-Карин на пределе. Она почти готова сдаться, признать свою вину, лишь бы только закончилось это томительное молчание.

Неизвестно, что было бы, если бы ожидание продлилось еще секунду, но тут Александр наклонился вперед и налил себе воды из красивого графина.

Он отпил глоток и поставил стакан на стол.

— Для протокола я должен спросить, являешься ли ты Анной-Карин Ниеминен?

— Да.

— Это допрос, но одновременно и тест на лояльность по отношению к Совету. Понятно?

— Да.

— Очень важно, чтобы ты говорила правду. Ты будешь говорить правду?

— Да.

Первая и самая серьезная ложь.

— Когда ты открыла в себе магические силы?

— Накануне ночи кровавой луны.

— И что случилось тогда?

— Я сделала так, что мама потеряла голос. Но это было не нарочно.

— Каким образом это произошло?

— Я захотела, чтобы она замолчала… Но захотела очень сильно… Я подумала, что не хочу больше ее слышать. И она… замолчала.

— Понятно, — сказал Александр, и ручка Виктора зашуршала по бумаге. — А когда ты впервые использовала свои силы осознанно?

— В тот день в школе было собрание в память об Элиасе. Я разозлилась на одного человека… И заставила его кое-что сделать.

— Что именно?

Анна-Карин колебалась. Это произошло раньше, чем Адриана рассказала им о законах Совета. Анне-Карин не нужно было лгать, но и вспоминать об этом ей не хотелось.

— Я заставила Эрика Форслунда описаться при всех. Я не думала… То есть я не знала, что он и правда сделает это. А может, знала… Это было странное ощущение.

Лицо Александра остается неподвижным, но за спиной Анны-Карин раздается сдавленный смех Виктора.

— Понимаю, — снова говорит Александр, бросая на Виктора строгий взгляд.

— Нет, не понимаете, — выпаливает Анна-Карин, неожиданно для самой себя. — Вам не понять, что я тогда чувствовала.

Александр поднимает руку. Этого оказывается достаточно. Анна-Карин замолкает и нервно сглатывает слюну.

— Ты права, — говорит Александр. — Я не все понимаю. Именно поэтому мы проводим этот допрос. Я спрашиваю, ты отвечаешь. И прошу меня не прерывать. Меня интересуют только факты. Ясно?

Анна-Карин кивает.

Александр продолжает задавать вопросы.

Он хочет, чтобы она поименно назвала всех, на ком использовала магию в школе. Но это невозможно не только потому, что этих людей было много, но и потому, что она не знает, где проходит граница. Она не всегда действовала осознанно, и многие подпадали под действие магии, так сказать, за компанию, увидев популярность Анны-Карин.

Каждый ответ влечет за собой новые вопросы. Впечатление такое, будто все, что она говорит, только усугубляет ее вину.

Медленно подползает усталость. В какой-то момент перед глазами девушки мелькает вспышка, и она видит усадьбу снаружи. Анна-Карин понимает, что лис ждет на улице и предлагает ей свою помощь. Расслабиться, на мгновение уйти в глубины сознания. Но Анна-Карин не осмеливается это сделать.

— Продолжала ли ты использовать магию после того, как Адриана Лопес предупредила тебя о законах Совета?

Анна-Карин мотает головой.

— Да или нет?

— Нет.

— Насколько я понял, другие Избранницы тоже побуждали тебя остановиться?

Анна-Карин поднимает на него глаза:

— Это было до того, как мы узнали правила.

Впервые за время допроса на губах Александра мелькает усмешка. Как будто Анна-Карин выдала себя. Продемонстрировала не только свою виновность, но и глупость.

Анна-Карин не сомневалась, что Ида могла на допросе признаться в чем угодно, лишь бы себя выгородить. Но остальные? Они-то ее не выдали? Или все же выдали?

— Идем дальше, — произнес Александр. — Что случилось в ту ночь, когда горела ваша ферма?

Анна-Карин втянула кисти в рукава кофты. Магия в воздухе становилась все сильнее.

— Не знаю, — ответила Анна-Карин. — Я проснулась от очень яркого света. Хотя была ночь… И увидела, что горит коровник…

Она постаралась отогнать воспоминания о том, что произошло в действительности. О голосе в ее голове, который убеждал ее умереть. О том, что она поверила этому голосу.

— Значит, ты не заметила ничего магического?

— Нет.

— Совсем ничего?

— Нет.

— Интересно, — сказал Александр. — Наш анализ места пожара показал присутствие магии. Это не был обычный пожар.

Что еще известно Александру? Анна-Карин постаралась скрыть растерянность.

— Да? — переспросила она. — Этого я не знала.

— И что было дальше, после того, как ты увидела пожар?

Анна-Карин вспомнила хаос. Жар. Гудение огня и панику среди коров.

— Я побежала к коровнику, но дедушка был уже там и спасал коров.

— Кстати, о дедушке. Он ведь чуть не погиб, да?

Анна-Карин кивнула.

— И ты не знаешь, кто устроил пожар?

— Нет, но если это был магический пожар… В прошлом году нас всех пытались убить.

— Но зачем устраивать пожар в коровнике, а не в доме, где ты спишь?

— Понятия не имею.

Анне-Карин казалось, что она толчет воду в ступе лжи. И вот-вот сама захлебнется.

Александр видел ее состояние. И наслаждался им.

— Кто убил Элиаса и Ребекку? — спросил он.

Вопрос оказался для Анны-Карин неожиданным.

— Не знаю, — ответила она.

— Ты полагаешь, этот же человек поджег ферму?

— Может быть. Не знаю.

— Неужели тебе не хочется это выяснить? Ведь на этом пожаре пострадал твой дед!

Анна-Карин вдруг разозлилась. Что этот Александр знает о ее чувствах! Похоже, ему самому чувства вообще не знакомы!

Но она ничего не говорит вслух. И не только потому, что боится. Внутренний голос говорит ей, что Александр хочет вывести ее из себя. Ищет ее слабое место.

Ей хорошо известен этот способ. Им постоянно пользовались Эрик, Ида, Кевин и другие, когда изводили ее в школе.

— В таком случае давай поговорим о той неделе, которая предшествовала ночи кровавой луны, — проговорил Александр после нескольких минут молчания.

И все началось по новой.

Несколько часов спустя Александр наконец поднялся с кресла, и Анна-Карин не поверила своим глазам: неужели допрос закончился?

Мозг ее кипел, ноги были как ватные. Чуть привстав на ноги, она пошатнулась и еле удержала равновесие.

— Я считаю, теперь мы располагаем всей необходимой информацией. Суд состоится в субботу.

Анна-Карин никак не отреагировала на его слова. Она мечтала только об одном: быстрее оказаться на улице.

— Мы назначили тебе защитника, — сказал Александр.

Только тут Анна-Карин заметила стоящую в дверях Адриану. Сколько она уже так стоит?

— Входи, — пригласил ее Александр.

Адриана была одета, как всегда, строго и стильно, но, когда она подошла ближе, Анна-Карин увидела, что вид у бывшей директрисы был усталый. И она сильно похудела.

Однако Анна-Карин очень обрадовалась ее появлению. Она и не надеялась на защитника. А Адриане все-таки можно доверять.

— Отвезти тебя домой? — предложил Виктор.

— Я лучше пешком, — отказалась Анна-Карин, влезая в рукава куртки.

Адриана проводила ее к выходу, сзади них шли Виктор и Александр.

Вот и дверь. Анна-Карин распахивает ее настежь и вдыхает свежий воздух. Начинает накрапывать дождь.

— Не переживай, — бесцветным голосом говорит Адриана. — Все будет хорошо.

Она неожиданно холодно подает Анне-Карин руку.

Анна-Карин протягивает ей руку в ответ и чувствует зажатую между указательным и средним пальцами директрисы бумажную трубочку.

Анна-Карин поднимает голову и видит в глазах Адрианы страх.

Свернутый листок бумаги перекочевывает к Анне-Карин, и она тут же засовывает руки в карманы куртки, постоянно ощущая на себе взгляды Александра и Виктора и не осмеливаясь даже смотреть в их сторону.

— Ну ладно, до свиданья, — говорит Анна-Карин.

Она спускается по лестнице во двор и переводит дух, только когда за ее спиной хлопает входная дверь. Застегнув куртку, она идет через усыпанную гравием площадку прочь от старого дома. Мелкие ледяные капли секут лицо. Джинсы в одно мгновение намокают. Анна-Карин ускоряет шаги.

Лис ждет ее у шлюзов и семенит рядом с ней по тропинке, ведущей в город. В городе он исчезает из поля зрения, но Анна-Карин продолжает чувствовать его присутствие. Держась в тени, он провожает ее до самого дома.

Анна-Карин решается прочитать записку, только оказавшись у себя в комнате.

Адриана пишет, как всегда, четко и разборчиво: «Приходите в полночь в парк. Это единственная возможность встретиться до суда. Передай остальным».

 

46

— Ванесса, нельзя одновременно делать уроки, смотреть фильм и писать эсэмэски.

— Я так всегда делаю, — отвечает Ванесса, быстро удаляет сообщение от Анны-Карин и бросает мобильный на диван.

Суд в субботу. А сегодня к двенадцати часам нужно идти в парк. Хорошо, что у мамы дежурство в доме престарелых, а Мелвин ночует у Никке, в его новой квартире возле железнодорожной станции. Никто не узнает, что Ванесса ночью уходила из дома.

Фрассе храпит на коврике у ног Ванессы, и она с завистью смотрит на него. Поспать ей сегодня не удастся.

На экране компьютера молодой человек, висящий на крюке для мяса, уговаривает свою девушку убить его, чтобы прекратить его мучения. Но она только кричит, еще громче, чем он.

— Ванесса, что ты смотришь? — спрашивает мама.

— Романтическую комедию, — отвечает Ванесса.

Мама в отчаянии вздыхает, но, слава богу, не начинает читать Ванессе мораль.

— Возможно, оценки были бы лучше, если бы ты делала уроки в другой обстановке.

— Я лучше знаю, что для меня лучше.

— Убавь хотя бы звук, — говорит мама, исчезая в кухне.

Ванесса убирает звук и тут же чуть-чуть увеличивает снова, надеясь, что мама не заметит разницы.

Учить уроки в атмосфере «тишины и покоя» Ванесса не может. Она должна постоянно чувствовать, что кроме учебников в мире есть что-то другое, другая жизнь, иначе ей становится не по себе.

Она поудобнее усаживается на диване, кладет ноги на журнальный столик. Кладет книжку на ноги.

— Что ты учишь? — в дверях комнаты опять появляется мама.

— Английскую грамматику, которая мне для аттестата на фиг не нужна и которую я ненавижу, — без выражения отвечает Ванесса.

— Ну ее все равно надо знать.

— Зачем? Может, хоть ты мне объяснишь, зачем? До сих пор это никому не удалось.

Ванесса раздраженно бросает ручку на открытый учебник. Она хорошо говорит по-английски. Благодаря песням и фильмам она выучила то, что ей нужно. Ну и что, что она не знает правил и не знает, почему нужно использовать то или иное слово.

— Наверно, я тоже не смогу ответить на этот вопрос, — говорит мама, улыбаясь.

В этот момент среди диванных подушек звонит мобильный. Мама опять делает строгое лицо.

— Ванесса, — произносит она.

— Я только посмотрю, кто это. — Ванесса откапывает телефон.

Вилле.

Она удалила его номер из мобильника, но она не могла удалить его из памяти. Еще полгода назад он всегда звонил ей в это время.

Мама стоит и смотрит на Ванессу. Телефон продолжает звонить.

— Ты не будешь отвечать? — спрашивает мама.

Ответить было бы ошибкой. Но разве она не может позволить себе разок ошибиться?

— Мне надо ответить, — говорит Ванесса, хватает телефон и бежит к себе в комнату.

Мама вздыхает. Ванесса закрывает за собой дверь, одновременно нажимая кнопку приема.

— Алло, — говорит она.

— Привет, Ванесса, — говорит Вилле.

У Ванессы перехватывает дыхание.

— Мама сказала, что видела тебя сегодня, — говорит Вилле.

— Да, — отвечает Ванесса, стараясь, чтобы голос звучал безразлично, но это у нее плохо получается.

— Я стою на нашем обычном месте, — говорит Вилле. — Можешь спуститься?

Это было бы еще большей ошибкой.

— Зачем?

— Хотел поговорить. Давно не виделись.

Ванесса поворачивается к большому зеркалу и поправляет волосы. Делая это, она уже знает, что решение принято.

— Сейчас приду, — говорит она.

И выключает телефон, не дожидаясь ответа. Положив мобильный в карман «кенгурушки», она выходит в гостиную. Смотрит в окно. Машина Вилле припаркована возле автобусной остановки.

Надо написать ему, что она не придет.

— Ты делаешь уроки? — кричит мама из кухни.

— М-м-м, — неопределенно мычит Ванесса.

Вилле сидит в машине, ждет ее, совсем как раньше, и Ванессе кажется, будто последних шести месяцев просто не было.

Неужели она готова его простить? Если он как следует, очень-очень попросит ее, возможно, она его простит. Может быть.

Линнея, наверно, сказала бы, что она дура.

Но какая разница, кто и что говорит.

— Я пойду выведу Фрассе! — кричит Ванесса маме.

— Ты только что с ним гуляла.

— Похоже, ему приспичило, — отвечает Ванесса и тихонько дергает Фрассе за ошейник.

Фрассе нехотя приподнимает голову, сонно глядя на Ванессу.

— Ванесса, если это просто отговорка, чтобы не делать уроки…

Ванесса вытаскивает Фрассе в коридор, надевает куртку, пристегивает поводок. Фрассе уже проснулся и радостно виляет хвостом, предвкушая внеочередную прогулку.

— Сейчас приду, — говорит Ванесса.

Воздух сырой и холодный. Выйдя из подъезда, Ванесса сразу начинает мерзнуть. Фрассе принюхивается и бежит за Ванессой к машине Вилле.

Увидев, что они подходят, Вилле вышел из машины. Фрассе потянул Ванессу вперед, почти вырывая поводок из ее руки.

— Привет, Фрассе! Как живешь, дружище?

Пес поставил передние лапы на живот Вилле, и тот гладил его по голове, чесал за ухом. Ванесса молча стояла рядом. Вилле как будто не замечал ее, и Ванесса поняла, что он нервничает не меньше ее.

Наконец Фрассе успокоился и опустился на четыре лапы. Вилле наконец поднял голову.

Да, он очень волнуется.

— Я рад, что ты пришла, — сказал он.

Ванесса не видела его с того самого дня, когда она напугала его в «Ётвендарен», но слышала, что он съехался с Элин и живет с ней в Риддархюттан, недалеко от Энгельсфорса. Он сильно изменился.

Короткая стрижка. Новая куртка. А раньше Вилле всегда носил одну и ту же старую одежду.

Он стал еще симпатичнее. И в глубине души Ванесса уже скулила, как Фрассе, и виляла хвостом.

«Зря я сюда пришла, — думала она, молча глядя на Вилле. — Ведь я понимала это с самого начала».

— Ты изменился, — сказала она.

— Подстригся и устроился на работу, — улыбнулся он. — Может, скоро и машину куплю. — Он пнул ногой переднее колесо. — Эта старая развалина свое отслужила.

Было видно, он хочет что-то сказать Ванессе. Может, что она тоже заметно изменилась.

Ванесса вдруг поняла весь идиотизм своего положения. Она взвешивает, сможет ли простить Вилле, даже не зная, чего он, собственно, от нее хочет.

— Что ты здесь делаешь?

Засунув руки в карманы, он прислонился спиной к машине. При свете уличных фонарей было хорошо видно, как при дыхании изо рта Вилле вылетает облачко пара. Ванесса поежилась от холода.

— Я хотел увидеться с тобой, — произнес Вилле. — И сказать тебе спасибо.

— За что?

— За то, что ты всегда верила в меня. Я знаю, что вел себя как последний дурак. Но ты всегда верила, что я могу измениться. Это твоя заслуга, что я в конце концов тоже в себя поверил. Я почти бросил курить траву, так, иногда могу себе позволить, один-два раза в месяц. Нашел работу в колл-центре, нормальная работа. И стал жить самостоятельно.

Обида была резкой, как горький привкус во рту.

«Отлично, Вилле! — хотелось крикнуть ей. — Супер! Высокая честь вправлять тебе мозги! Ругаться, уговаривать, убеждать, подбадривать! И все ради того, чтобы плоды этих трудов собрал кто-то другой. Как обычно и бывает».

— Ты стал жить у Элин, — поправила она Вилле.

Он молча кивнул головой.

— И что ты хочешь, чтобы я тебе сказала? Поздравляю с началом новой счастливой жизни?

— Я не говорю, что счастлив. Я не должен был так поступать с тобой. О том, что произошло, я жалею так, как никогда ни о чем не жалел. Я скучаю без тебя.

— А что об этом думает Элин?

Вилле отвел взгляд.

— Понятно, Элин ничего об этом не знает и думает, что у вас все супер.

Она начала дергать Фрассе за поводок, но пес прочно сидел на месте.

— Пойдем, Фрассе, — звала Ванесса. Наконец пес поднялся.

Ванесса направилась к подъезду. Когти Фрассе цокали по асфальту.

Вдруг за спиной Ванессы раздался топот бегущего Вилле.

Он обогнал ее, притянул к себе и поцеловал.

Ванесса хотела идти, но ноги не слушались, а рот против воли открылся навстречу поцелую.

Поцелуй Вилле был прежним, особенным, ни с кем не сравнимым, и Ванессе захотелось забыть все, плюнуть на старые обиды, прыгнуть в машину и ехать рядом с Вилле долго-долго, пока не кончится бензин.

— Таких, как ты, больше нет, — пробормотал Вилле.

Ванесса отодвинулась от него. Ее тело протестовало. Оно уже тосковало по Вилле и хотело быть с ним. Зависимость от Вилле снова обострилась, и тело, забыв про гордость, было готово заплатить любую цену за удовольствие быть с ним.

— Мне надо идти.

— Ванесса…

Она повернулась и пошла к подъезду, волоча за собой на поводке Фрассе.

— Ты ведь тоже без меня скучаешь! — крикнул Вилле.

Ванесса промолчала. Она боялась сказать правду.

 

47

Мину осторожно открыла дверь и выскользнула из своей комнаты.

Дверь родительской спальни была приоткрыта, и изнутри слышались храпы отца, похожие на глухое ворчанье. Но стоило Мину спуститься на одну ступеньку, как храп прекратился.

Отец тяжело заворочался на кровати. Мину замерла, дожидаясь, пока храп возобновится. Потом она продолжила свой путь. После ночи кровавой луны ей столько раз приходилось тайком спускаться по этой лестнице, что она точно знала, какие ступени скрипят и куда надо ставить ногу.

Мину была уже у входной двери, когда домашний телефон, стоящий на тумбе в прихожей, вдруг резко затрезвонил. Она подбежала к телефону, надеясь, что звук сигнала не разбудил папу.

— Алло! — зашептала она в трубку.

Ответа нет. В трубке слышны дыхание и шорох. Кто-то ждет на том конце провода.

— Перестаньте звонить, — сказала Мину и положила трубку.

«Гады и трусы», — подумала она про себя.

Она хотела рассердиться, но злости не было. И тогда она разозлилась на себя за то, что им удалось ее напугать. Звонки оставляли после себя чувство незащищенности, казалось, кто-то следит за всеми ее действиями.

Мину выключила звук телефона. Прислушалась. Папин храп доносился даже до первого этажа. Надев куртку, Мину выскользнула на улицу.

Сад тонул в густом и плотном тумане.

У калитки Мину увидела очертания человека. Но только подойдя почти вплотную, убедилась, что это действительно Анна-Карин.

— Привет, — тихо сказала Мину.

— Привет, — ответила Анна-Карин, закладывая за ухо прядь спутанных волос.

Девушки пошли по улице. Туман ложился на лицо как мокрое холодное одеяло.

— Как ты? — спросила Мину.

— Не знаю. Хоть бы все побыстрее закончилось.

Мину хочет сказать, что все будет хорошо, но понимает, что еще неизвестно, чем все закончится. А пустые утешения Анне-Карин сейчас не нужны.

Они в молчании двигаются в сторону Болотных копей.

Время от времени Анна-Карин останавливается и закрывает глаза. Ее фамилиарис сидит на страже возле старой усадьбы. Он должен предупредить девушек, если кто-то выйдет из дома. На всякий случай Анна-Карин время от времени проверяет ситуацию сама.

— Чудно, наверно, — говорит Мину, когда Анна-Карин в очередной раз зажмуривает глаза, — быть лисицей.

Они как раз вышли на гравиевую дорогу, ведущую к парку. Мину зажгла карманный фонарик. Клочья густого тумана заплясали в луче света.

— Я уже привыкла, — сказала Анна-Карин, открывая глаза. — Он просто появился и сразу стал как бы частью меня. Как магия. Понимаешь?

Мину кивнула, но ничего не сказала. Она никогда не чувствовала магию частью себя. Магия казалась ей чем-то чужеродным, подчиняющим ее себе.

Возможно, ей было бы легче, если бы она знала, что ей делать со своими способностями. Выяснив, что за ее магическими силами стоят покровители, она осмелилась поэкспериментировать. И поняла, что не умеет перемещать предметы в пространстве, читать мысли, становиться невидимой или влиять на окружающих. Похоже, ее единственный талант заключается в умении вытягивать из людей их души. И что в этом может быть хорошего, она не понимает.

Девушки идут дальше, и скоро из тумана, как привидения, возникают кусты, растущие у входа в парк.

Они входят в ворота, и туман рассеивается.

Воздух здесь совершенно чист. Над головами раскинулось черное ночное небо. Звездное и бесконечное.

Вокруг эстрады разливается мерцание. В центре танцевальной площадки светится голубой огонь Адрианы.

Пройдя сквозь магическую защитную пленку, девушки почувствовали тепло огня.

Остальные Избранницы уже здесь. Они сидят в кругу, в центре которого стоит Адриана. Мину не встречала ее с того дня, когда она и Александр заходили на квартиру к Николаусу. При свете голубого пламени видно, что Адриана сильно сдала, но ее глаза горят нервным блеском.

— Садитесь, — говорит Адриана. — У нас мало времени.

Она вытаскивает тонкий кожаный шнурок, висящий у нее на шее. На шнурке болтается белый, похожий на кость предмет, испещренный красными, как тонкие кровеносные сосуды, линиями. Сняв куртки, Мину и Анна-Карин усаживаются на эстраду.

Не удержавшись, Мину посмотрела на Линнею и Ванессу. Как она не замечала этого раньше? Теперь все это кажется ей очевидным. Линнея то и дело украдкой поглядывает на Ванессу, как будто боится даже на секунду отпустить ее от себя.

«Надо поговорить с Линнеей», — думает Мину.

Но как это сделать?

— Я расскажу вам все с самого начала, чтобы вы поняли, что такое Совет и как он работает, — заговорила Адриана.

У Мину по спине побежали мурашки. Она поняла: Адриана хочет посвятить их во все известные ей тайны. Она окончательно перешла на их сторону.

— Моя семья принадлежала к правящей верхушке Совета, — начала Адриана. — Мать и отец были очень могущественными магами. Оба происходили из семей, которые уже не одно столетие руководили Советом. И конечно, считалось само собой разумеющимся, что я пойду по их стопам.

Адриана печально улыбнулась.

— К сожалению, вскоре выяснилось, что у меня нет особых способностей к магии. Дело в том, что родители, хоть и не были ведьмами от природы, были одаренными людьми, а магическая одаренность обычно передается по наследству. И я очень разочаровала их.

Адриана опустилась на эстраду, подогнула под себя ноги и оперлась об пол одной рукой.

— Хорошо, что к этому времени у них уже был Александр. Он оправдал их надежды с лихвой. Отец обожал его, а меня игнорировал. Мать старалась делить свою любовь поровну, но она стыдилась меня. Я знаю, мать постоянно задавалась вопросом, почему у них родилась такая неудачная дочь. Совет презирает слабость. А сила измеряется в магических способностях и возможностях. Я пыталась компенсировать свою бездарность старательностью. Безукоризненно себя вела и прилежно училась.

Мину украдкой посмотрела на Адриану и вспомнила, как когда-то давно Адриана сказала, что Мину похожа на нее в молодости.

— Потом я встретила Симона, — продолжала Адриана. — Нам обоим было по девятнадцать. Он был другом Александра, через него мы познакомились. И влюбились друг в друга. Это было очень сильное чувство.

Адриана обводит девочек взглядом. Синий огонь отражается в ее темных глазах.

— Контроль Совета за поступками своих членов очень силен. Почти все доносят друг на друга. Родители, дети, братья, сестры, друзья. Но Симону я верила. А он доверял мне. Впервые в жизни мы осмелились высказать вслух мысль, которую долго носили в себе. Мысль о том, что Совет в действительности это тюрьма. Мы прозрели и уже не могли закрывать глаза на правду. Совет изуродовал наши жизни. Мы решили бежать…

— Почему вам было нужно бежать? Вы не могли просто… уволиться из Совета? — спросила Ванесса.

Адриана покачала головой:

— Те, кто родился в семье членов Совета, в день своего восемнадцатилетия принимают официальное решение: остаться в Совете или покинуть его навсегда. И это не пустые слова. Уходя, ты порываешь все связи с родными. Даже среди скептиков мало кто выбирает эту альтернативу. Совет — наша семья. Наш мир. И я, и Симон поклялись в верности Совету.

Лицо Адрианы было обращено куда-то в темноту, но мысли блуждали где-то далеко. Возможно, она искала слова для своего рассказа.

— Мы планировали побег много месяцев. Договорились, что я встречусь с Симоном в гостинице в Копенгагене. Но вместо него меня встретили там посланцы Совета. Они схватили Симона еще в Стокгольме.

Адриана зажмурилась и глубоко вздохнула:

— Нас привлекли к суду. Наше преступление было очевидно. Симона осудили на смерть, меня ждала бы та же участь. Если бы не мать. Она многим пожертвовала ради моего спасения. Но я не испытывала к ней благодарности. Я хотела умереть. Меня оставили в живых, но сделали так, что я буду вечно помнить о своем преступлении.

Адриана машинально потрогала левую ключицу, и Мину вздрогнула, вспомнив знак огня, выжженный на коже директрисы.

— Меня подвергли ритуальной каре, которая физически привязала меня к Совету. С тех пор я была вынуждена выполнять все его указания. В конце концов я стала делать это добровольно. Я подчинилась им. Стала той, кем они хотели меня видеть. Наверно, это трусость. Но я была сломлена… Не видела другого выхода… Вам это трудно понять.

Мину трясет головой. Все молчат. Тени пляшут на лицах девушек и Адрианы. Кажется, что теперь она тоже стала частью Круга.

— Я вернулась к жизни, которую вела до встречи с Симоном, — продолжала Адриана. — Книги. Вы знаете, что в наши дни члены Совета плохо умеют читать Книгу Узоров. Но у нас есть огромная библиотека, в которой собраны бесчисленные толкования и свидетельства тех, кто ее читал.

Мину очень хочется сказать Адриане, что они знают о существовании этой библиотеки. От Матильды. Адриана исповедалась перед ними, а они держат от нее в тайне сведения про Матильду, про Николауса, про покровителей и про историю Совета.

— Мне поручили определить степень правдивости пророчеств, — говорила Адриана. — Пророчеств огромное множество, и они касаются как крупных, так и мелких событий. Смена правительств, местные магические феномены, судьбы отдельного рода. Совет исследовал пророчества, чтобы понять пути развития будущего. Знание — это власть. А вы уже, наверно, поняли, что для Совета главное — власть.

— Да, это мы поняли, — протянула Линнея.

— Пару лет назад я была в нашей норвежской штаб-квартире в Тронхейме, искала рукопись восемнадцатого века, содержащую пророчество о неурожае. Из-за распрей, раздиравших Совет в течение всех последних веков, в документах царит вопиющий беспорядок. Разные источники в разное время объявлялись крамольными. И мне потребовалось две недели, чтобы найти то, что я искала. Перелистывая документы, я наткнулась на упоминание Избранницы из Энгельсфорса и событий, произошедших в Бергслагене в семнадцатом веке. Это заинтересовало меня. С самого детства меня привлекали мифы об Избранных. И вот теперь в руках у меня было подтверждение, что они имеют под собой основу.

— Какой миф вы имеете в виду? — спросила Мину.

Матильда говорила, что Совет забыл о своем предназначении. Но Адриана всегда говорила об Избранных как о чем-то реальном.

— Правда, при чем тут мифы? Мы что, выдумка типа Санта-Клауса? — поинтересовалась Ванесса.

Адриана криво улыбнулась.

— Совет относился к идее Избранничества так, как многие религии относятся к своим древнейшим источникам, и видел в ней символическое или мифологизированное изложение событий действительности.

Мину пыталась осмыслить слова Адрианы, но ей никак не удавалось осознать, что для множества людей она была просто выдумкой, мифом.

— Я заинтересовалась и начала копать глубже, — продолжала Адриана. — В том же архиве Тронхейма я нашла другие косвенные упоминания Избранных. И, наконец, в руки мне попала плохо сохранившаяся копия пророчества тринадцатого века. С его помощью, а также с помощью остальных доступных мне свидетельств я начала складывать мозаику. Все указывало на то, что в конце семнадцатого века в Энгельсфорсе была вспышка магической активности. Здесь жила ведьма, обладающая уникальными силами. Девушка, которая одна могла побороть демонов. Ее называли Избранной. Что с ней случилось, неизвестно, но пророчество предвещало рождение другого Избранного, который остановит апокалипсис. Это должно было случиться здесь, в Энгельсфорсе, в ночь кровавой луны. И если раньше я просто интересовалась этим мифом, то теперь, можно сказать, стала им одержима. Особенно потому, что, по моим подсчетам, следующая кровавая луна очень скоро должна была появиться над Энгельсфорсом. Кое-кто из членов Совета покровительствовал мне, остальные отвергли мои выводы как несостоятельные. Они не хотели верить ни в демонов, ни в Избранных, ни в апокалипсис. Но мне было поручено произвести пробные измерения, которые показали, что уровень магии в Энгельсфорсе очень высок. Тогда заинтересовались даже скептики. Меня послали сюда директором гимназии: предполагалось, что Избранным будет подросток вашего возраста. Здесь я нашла Элиаса.

Голос директрисы задрожал, но она собралась с духом и продолжила:

— Когда выяснилось, что Избранных не один, а семь, в Совете снова вспыхнули споры. Вы с самого начала не укладывались ни в какие рамки.

Адриана слабо улыбнулась.

— Мне пришлось побороться, прежде чем они признали вас Избранными и разрешили мне рассказать вам о вашей миссии. Окончательно их убедил анализ ваших волосков, который показал, что вы обладаете невиданным ранее магическим потенциалом. И хотя не все верили в вашу миссию, но все хотели использовать вас в своих интересах.

Адриана посмотрела в лицо каждой из девушек.

— Но вы открыли мне глаза. Особенно ты, Линнея. И я хочу тебя за это поблагодарить.

— Пожалуйста, — неуверенно пробормотала Линнея.

— Ты все время указывала мне на то, как Совет рискует вашими жизнями ради неких абстрактных правил, — продолжала Адриана. — Ты напомнила мне все то, о чем мы когда-то говорили с Симоном. Я поняла, что должна начать действовать, если мне дорога память о нем. Точнее сказать, я поняла, что должна бездействовать, когда вы стали предпринимать что-то за моей спиной.

Мину вспомнила свои прошлогодние записи в дневнике. Внезапно все происходившее предстало перед ней в новом свете. Многое стало ей понятно только теперь. На многие вопросы был получен ответ.

— И что они думают о нас теперь? — спросила Анна-Карин. — Верят, что мы Избранные?

— Это принято как официальная версия, — объяснила Адриана. — Но скептики очень многочисленны. Александр, несомненно, принадлежит к их числу.

Мину вспомнила, как Александр скептически улыбнулся, когда во время допроса она упомянула демонов. Как он презрительно ответил Линнее, когда та здесь, в парке, заговорила об апокалипсисе. Теперь все встало на свои места.

— А вдруг это правда? — спросила Ида. — Вдруг мы не Избранные? Может, все это ошибка…

— Ты сама-то веришь в то, что говоришь? — спросила Линнея.

Ида покачала головой.

— Нет, — устало произнесла она. — Но признайся, это было бы здорово!

— Почему сейчас вы рассказываете нам обо всем этом, а раньше не могли рассказать? — спрашивает Ванесса у Адрианы.

— Это стало возможным благодаря магии, которую я купила у Моны Лунный Свет, заплатив за нее важной информацией. Конечно, я не могла сказать открыто, что в город приезжает Александр, но я дала ей подсказку. А взамен получила вот это.

Адриана опять вытаскивает кожаный шнурок, и Мину видит, что амулет, висевший на нем, теперь стал не белым, а красноватым. Причем он явно менял цвет прямо у них на глазах.

— Потребовалось девять месяцев, чтобы создать амулет, который на несколько часов блокирует мою связь с Советом.

— Когда он станет совсем красным, — спросила Ванесса, — связь восстановится?

Адриана кивнула:

— Так что времени у нас мало. Задавайте вопросы.

— Что нам нужно знать об Александре и Викторе? — спросила Мину.

— Александр — маг огня, как и я. Ему доступна вся магия, которой может научиться человек, не будучи ведьмой от природы.

— Но мы же ведьмы от природы, Избранные и все такое прочее, — сказала Анна-Карин. — Значит, мы сильнее его?

— У вас огромный потенциал. Но ваши силы еще не до конца развились. У Александра многолетний опыт. Он стопроцентно лоялен по отношению к Совету. И абсолютно безжалостен.

Адриана опять машинально потрогала левую ключицу. Мину вспомнила, что Адриана говорила об Александре сразу после его приезда в город.

Он готов принести в жертву семью, друзей, тех людей, которых он вроде бы любит.

Сердце Мину сжалось, когда она вдруг вспомнила разговор Адрианы и Александра в квартире Николауса.

Ты никогда меня не простишь?

Тебе было бы больнее, если бы это сделал кто-то другой.

— Это он? — спросила Мину. — Привел ваш приговор в исполнение?

Адриана кивнула:

— Он вызвался добровольно, чтобы доказать свою лояльность Совету. Все это произошло на глазах наших родителей. Мать не смогла это пережить. И очень скоро умерла. А я взяла ее фамилию.

Александр напугал Мину при первом же своем появлении. Но теперь он казался ей чуть ли не страшнее демонов. Во всяком случае, такой же жестокий.

— Насчет Виктора я мало что знаю, — продолжала Адриана. — Александр усыновил его. Это обычная практика в Совете: усыновляют детей из обычных семей, если обнаруживают у них магическое дарование. Родная мать Виктора была наркоманкой. У него есть сестра-близнец. Ее я никогда не видела. И она, и Виктор воспитывались в интернате Совета.

— Виктор сказал нам, что его элемент вода, что он ведьма от природы. Он может читать мысли, как Линнея? — спросила Мину.

— Нет, но у него есть способность определять, когда человек лжет.

Мину смотрит на Избранниц и знает, что все они думают об одном и том же. Все пропало.

Все их попытки подготовиться к допросам оказались тщетными. Как они могли надеяться, что смогут перехитрить Совет?

— Вот что имел в виду Александр, когда говорил, что допросы одновременно являются проверкой. Проверкой на лояльность. Теперь они знают, что мы лгали, — пробормотала Мину.

— Да, — сказала Адриана.

— А правду Виктор может узнать? — спросила Ида.

— Слава богу, нет, — ответила Адриана. — Он просто выступает в роли детектора лжи. На оценку которого можно стопроцентно полагаться. Насколько я поняла, все вы лгали на допросах. Несмотря на мои предупреждения, — Адриана посмотрела на Мину.

— У нас не было выбора, — ответила Мину.

— Я вас понимаю, — вздохнула Адриана. — Но если бы вы говорили правду, возможно, вам оказали бы снисхождение. На суде они все равно вытянут из вас правду, хотите вы этого или нет. Завтра прибывает подкрепление из Совета. В субботу вы встретитесь со всеми, не только с Александром и Виктором.

Мину хочется закрыть уши руками и не слушать. Но сдаваться нельзя, она обязана задать следующий вопрос.

— Как будет проходить процесс? — спрашивает она.

— Александр и Виктор уже несколько месяцев готовят зал суда. Они подошли к делу очень основательно. Никто из присутствующих не сможет во время процесса применить магию. Например, Анне-Карин не удастся ни на кого повлиять, а Линнее — прочитать чьи-то мысли. Не подумайте, что я вам это рекомендую. Но попробовать было бы можно.

— Кто будет судьями?

— Пять самых старых и уважаемых членов Совета. Их невозможно разжалобить. Александр и я будем вас допрашивать.

— Но если никто во время процесса не сможет использовать магию, Виктор тоже не сможет видеть, врем мы или нет, — вмешалась в разговор Линнея.

— Нет, не сможет. Однако во время суда Совет будет использовать свой, в высшей степени эффективный метод предотвращения лжи.

— Какой еще метод?! — закричала Ида. — Что они собираются с нами делать?

— Александр и Виктор нарисовали в зале суда очень мощные круги. Александр — мастер использовать силы других ведьм против них же. Помнишь, Линнея, что произошло, когда ты попыталась прочитать его мысли?

— Да, — ответила Линнея и сморщилась.

— Именно это произойдет, если вы солжете в зале суда. Ваши силы обратятся против вас самих, но боль будет гораздо сильнее, чем та, что почувствовала ты, Линнея.

Воцарилось молчание.

Значит, у них есть две альтернативы. Рассказать всю правду. Или подвергнуться пыткам и страдать, пока правда сама не выплывет наружу. В любом случае их осудят.

— Каким может быть наказание? — спросила Линнея.

Она задала именно тот вопрос, который никак не решалась задать Мину.

— Давайте не будем гадать на эту тему, — сказала Адриана.

— Но неужели ничего нельзя сделать! — воскликнула Ида.

— Спросите Книгу Узоров, — посоветовала Адриана. — Это ваш единственный шанс.

Мину сглотнула слюну.

— Что-то не срабатывает, Книга не реагирует на наши вопросы, — сказала она.

Адриана побледнела. Она посмотрела на амулет. Он был уже ярко-красного цвета, белыми оставались лишь несколько пятен.

«Почему-то всем, кто хочет нам помочь, обязательно что-то мешает, — подумала Мину. — А еще у них очень мало времени».

— Мне нужно идти, — сказала Адриана, вставая и отряхивая юбку. — Но я хочу попросить у вас прощения. Если бы я знала, что все так обернется, я бы никогда не стала копаться в старых историях. Было бы лучше, если бы Совет никогда не узнал о существовании вашего города.

— Было бы еще хуже, если бы вы нашли пророчество об апокалипсисе и не обратили на него внимания, — сказала Ванесса.

— Вы же пытались нам помочь, — добавила Анна-Карин.

Адриана серьезно посмотрела на нее:

— Я постараюсь сделать все возможное, чтобы помочь тебе. Чтобы помочь вам всем. Но, честно говоря, я вижу для вас только один выход.

— Какой? — тихо спросила Ида.

— Бежать, — ответила Адриана.

 

48

Синий огонь медленно потухал. Мину сидела одна на эстраде. Рядом с ней лежал карманный фонарик. Там, куда не доставал его луч, начиналась густая темнота.

После ухода Адрианы девушки попытались что-то придумать, но в голову не приходило ничего стоящего.

И вот теперь Мину осталась одна. Остальные очень удивились ее желанию остаться одной в темном парке. Она и сама не могла бы ответить, зачем сделала это.

В лесу за забором раздались мягкие шаги, сердце у Мину упало, и она схватилась за фонарик. В свете его луча она увидела убегающую косулю.

Бежать.

Это единственное, что может посоветовать им Адриана. Но они не могут оставить мир погибать. Мину достает из рюкзака Книгу Узоров и узороискатель и кладет их перед собой. Она открывает Книгу и прикладывает узороискатель к глазу. Подкручивает резкость, одновременно перелистывая Книгу и пытаясь сосредоточиться на одном из беспокоящих ее вопросов.

Знаки остаются неподвижны. Книга не отвечает.

Ничего, ничего, ничего. Как всегда, ничего.

— Помогите нам! — воскликнула Мину. — Матильда сказала, что вы поможете нам на процессе.

— Сами мы не справимся! — говорит она еще громче. — Если вы наши покровители, помогите нам, защитите нас!

Слышится только шелест ветра в кронах деревьев. Мину захлопывает Книгу. Отбрасывает узороискатель. Сверкнув, он падает куда-то в темноту. Мину так расстроена, что чуть не плачет.

— Вы благословили меня магией. Дайте же мне использовать ее.

Это конец. Для нее, для всех них. Неужели покровители этого не видят?!

— Если вы есть, если вы за нас, дайте мне об этом знать!

Вдруг с ней что-то начинает происходить. Что-то внутри нее отзывается на ее мольбы. Наполняет ее тело. Расширяется.

Рвется наружу.

Мину разрешает себе расслабиться. Выпускает рвущийся наружу черный дым. Быстрый, густой и шелковистый, он тянется прямо к Книге Узоров.

Лежащая на полу Книга сама собой резко раскрывается. Страницы начинают перелистываться. Все быстрее, быстрее. И вдруг останавливаются.

Черный дым зависает в воздухе над Книгой. Ждет.

Мину задает вопрос.

Как нам победить на суде?

Знаки элементов начинают складываться в четкий узор.

Мину видит знаки и видит то, что за ними стоит.

Ответ Книги не до конца понятен ей.

Но теперь она знает, что им нужно делать.

 

49

— Ух, как я не люблю это место, — говорит мама Анны-Карин, когда они входят в вестибюль дома престарелых.

Анна-Карин с ней согласна. Она скучает по дедушке, но приходить сюда не любит. Звуки, запахи, сама обстановка вызывают тяжелые чувства. Дом престарелых «Сульбаккен» в городе называют последним приютом. Конечной остановкой.

Они идут к лифту, мама нервничает, теребит на пальцах кольца.

— Лучше умереть, чем оказаться в таком месте, — говорит мама, нажимая кнопку вызова.

— Почему же ты оставила здесь дедушку? — спросила Анна-Карин. — У нас ведь есть свободная комната.

Мама моргает. Она не ждала такого вопроса.

— Квартира не приспособлена для жизни человека в инвалидном кресле, — говорит она, когда лифт останавливается на нужном этаже.

Она идет впереди, Анна-Карин за ней.

— Я проверяла, — говорит Анна-Карин. — Ширины дверей хватает, и если убрать пороги…

— Анна-Карин… — прерывает ее мама.

Она останавливается. Вздыхает. Опять крутит на пальце кольцо.

— Я не могу, — говорит она.

— Но я…

— Ты целый день в школе, — говорит мама. — А я… я не могу.

Она поднимает глаза и встречается взглядом с Анной-Карин.

— Я не могу, — повторяет она.

Анна-Карин не знает, что сказать. Она знает, что это правда. Мама не может. Как бы Анна-Карин ни хотела, чтобы все было иначе, мама не может.

— Я знаю, — говорит Анна-Карин.

Мама кивает. Из комнаты доносится громкий старческий голос, разговаривающий по телефону.

— Но, мам… — голос Анны-Карин срывается, — мамуль, почему ты не обратишься за помощью? Так же нельзя…

Мама качает головой:

— Я такой человек. Я всегда была такой. И ничего с этим не могу поделать. Я стараюсь справляться сама, как умею.

В голове Анны-Карин все кипит. Она может привести маме тысячи доводов, но какой в них смысл, если она все равно не слушает.

— Мне нужно покурить, — говорит мама, легко касаясь руки Анны-Карин. — Иди, я приду.

— Хорошо, — отвечает Анна-Карин, и мама скрывается в лифте.

В дедушкиной гостиной никого нет. Анна-Карин уже хочет развернуться и отправиться на поиски, когда слышит из спальни его голос:

— Девочка моя, это ты?

Анна-Карин входит. Дедушка лежит на кровати в пижаме. Одеяло натянуто почти до подбородка. Жалюзи закрыты.

— Ты почему лежишь? Они что, не помогли тебе подняться?

— Помогли. Но я очень быстро устал.

Его рука высовывается из-под одеяла и машет Анне-Карин подойти ближе. Девушка садится на стул возле кровати, стараясь не думать, каким слабым и старым выглядит дедушка. Таким он был в больнице сразу после пожара.

Что будет с дедушкой без нее? Покровители объяснили Мину, что надо сделать, чтобы выдержать судебный процесс. Но они не сказали, как этот ритуал действует. Если он вообще подействует.

— Мия с тобой?

— Да. Она сейчас покурит и придет.

— Хорошо. Мне надо с тобой поговорить. — Он взял ее за руку. Его пальцы были ледяными. — Что-то происходит у нас в Энгельсфорсе. Я давно это чувствую. Но в последнее время все стало намного хуже.

Анна-Карин положила свою руку поверх дедушкиной, стараясь ее согреть.

— Ты ведь об этом тоже знаешь, да? Только мне не рассказываешь… Кто-то хочет тебе зла…

Анна-Карин опускает глаза. Дедушка крепче сжимает ее руку:

— Я очень хочу знать, в чем дело. Но не хочешь говорить, не надо. Есть вещи, с которыми человек должен справиться сам. Однако послушай…

Он облизал сухие губы.

— Хочешь попить? — спросила Анна-Карин. Дедушка нетерпеливо покачал головой.

— Мой отец был провидцем, — сказал он. — А у меня вещие сны были только дважды. Первый раз прямо перед тем, как ты родилась.

Дед косится на дверь, потом понижает голос почти до шепота:

— Мне снилась луна над Энгельсфорсом. Она была красной от крови, пролитой мальчиком с темными волосами. Девочка, на долю которой пришлось много испытаний. Но она была сильной. Сильнее и мужественнее, чем она думала. И она была не одна. У нее были друзья. Ты знаешь, о ком я говорю, Анна-Карин?

Горло девушки перехватило. Она смогла только кивнуть.

— А сегодня ночью я опять видел сон. Который не был сном. Я находился в пограничном мире между жизнью и смертью. И встретил там девушку с веснушчатым лицом. Она умерла сотни лет назад, но осталась в этом пограничном мире. Она хотела мне многое рассказать, но не смогла. Сказала только, что вам нужно примириться с самими собой и друг с другом, раз и навсегда. Вы должны сделать это вместе. Дорога, которой вы идете, темна и опасна. И когда вам встретится тот, кто получил благословение демонов, вы должны полностью доверять друг другу, у вас не должно быть друг от друга тайн.

— Демоны… — повторила Анна-Карин. — Дедушка, что ты про них знаешь?

Дедушка опять покосился на дверь:

— Ничего, я просто повторяю ее слова.

— А она сказала, кого благословили демоны?

— Нет. Может, не знала, может, не могла сказать…

В коридоре послышались тяжелые мамины шаги.

— Спасибо, что рассказал, дедушка, — шепнула Анна-Карин.

* * *

Ида знала, что делает неправильно. И все равно осталась обедать с Эриком и его семьей. А потом он опять спросил, пойдет ли она с ним в «ПЭ».

Что-то в голосе Эрика подсказывало Иде, что вопрос задан неспроста. Отказаться, конечно, можно, но это будет означать разрыв. Не на день, вообще.

Эрик просиял и обнял Иду, услышав ее «да».

И вот теперь они идут по улицам. За руку. Как пара влюбленных.

Приятно было порадовать Эрика. Забыть в кои-то веки про Книгу, предостережения Матильды и Избранниц. Делать то, что хочется ей самой.

— Смотри, — сказал Эрик, когда они уже были около офиса «Позитивного Энгельсфорса».

Ида посмотрела туда, куда показывал Эрик, и увидела Анну-Карин с мамой. Они заходили в подъезд дома, расположенного прямо напротив офиса «ПЭ». Мама Анны-Карин была типичным представителем женщин, давным-давно махнувших на себя рукой. Такие ходят по городу во флисовых штанах, тапках, свалявшихся вытянутых кофтах. Им все равно, как они выглядят.

— Что за вид?! — воскликнул Эрик. — Откуда только такие берутся?!

— А что ты хочешь? На хуторах женихов мало, вот и плодят генетических уродов.

Эрик засмеялся и крепче сжал руку Иды. Было приятно идти рядом, общаться на одной волне и чувствовать себя сильной, уверенной, не заморачиваться насчет всяких привидений и конца света.

Сегодняшний вечер Ида проведет так, как ей хочется. Завтра, может быть, уже не будет. Она не очень верит в силу этого таинственного магического ритуала.

В офисе «Позитивного Энгельсфорса» в этот час почти пусто. На всех стенах висят афиши, оповещающие о Празднике Весны, который состоится в понедельник. Эрик отпускает руку Иды, целует ее в щеку и подходит к Робину, который, стоя посреди комнаты, долбит пальцами по кнопкам пинбола.

Ида видит Юлию — сидя на диване, она что-то смотрит в мобильнике.

Ида подходит к ней. Юлия широко раскрывает глаза и неуверенно улыбается.

— О! — произносит предательница. — Ты тоже здесь?

— Тоже?

— Да, мама меня совсем задолбала. Все твердила, что мне надо сходить в «ПЭ». И Фелисия тоже сюда придет сегодня вечером. А ты говорила, что будешь занята с Эриком…

— Я понимаю, — ответила Ида.

И она действительно понимала. Если бы она могла, она бы давно вступила в «Позитивный Энгельсфорс».

— А Фелисия здесь?

Юлия отвела глаза:

— Я вообще-то с ней не общаюсь. Только когда ты не можешь…

Радостное чувство куда-то испарилось. В душе Иды осталась одна пустота. И тонкий голос, который все чаще напоминал о себе:

ради чего ради чего ради чего ради чего.

Ей казалось, что она всю свою жизнь играла какую-то роль. А теперь не может ее сыграть. Потому что партнеры по спектаклю изменились и ведут себя не так, как должны.

«Или это я изменилась, — думает Ида. — Стала такой же идиоткой, как остальные Избранницы».

— Все нормально, — сказала она Юлии. — Общайся с Фелисией, сколько влезет. Хоть целыми днями сидите в обнимку.

— Ты обиделась? — неуверенно спросила Юлия.

— Нисколько. Я уже почти забыла, из-за чего мы с Фелисией поссорились.

Юлия со страхом смотрит на Иду, ожидая, что в ее словах кроется какая-то ловушка.

— Вот и хорошо, — говорит она и неуверенно улыбается. — Будем опять дружить втроем. К тому же теперь мы все вступили в «ПЭ».

Ида улыбается в ответ одними губами.

— Пойду к Фелисии, скажу, что ты здесь и что ты на нее не сердишься, — говорит Юлия и убегает.

Ида вздыхает и разглядывает помещение. Одна стена целиком занята детскими рисунками. Огромные улыбающиеся солнца, держащиеся за руки мамы, папы и дети, дома, кошки и собаки. На многих рисунках Ида видит имя Расмуса, коряво нацарапанное мелком.

Где-то в глубине помещения распахивается дверь, Ида видит Густава, который с разъяренным видом шагает к выходу. Он проходит мимо Иды, не замечая ее.

«Густав!» — хочется крикнуть ей, но крик застревает у нее в горле.

Густав! Густав, посмотри на меня! Я готова целовать твои ноги, Густав!

Он вдруг замечает ее и останавливается:

— Ты тоже сюда вступила?

В его голосе звучит отвращение. Ида не сразу находится, что ответить. Она никогда не видела Густава таким сердитым.

— Я… нет. Я просто пришла с Эриком.

Голос звучит тонко и пискляво, и она ненавидит себя за это. Ида откашливается и демонстративно похлопывает себя по груди, чтобы показать, что простужена.

— Что-то не так? — спрашивает она.

Густав бросает взгляд в ту сторону, откуда он только что появился. В дверях стоит Рикард и знаками подзывает к себе Эрика и Робина. Еще до того, как дверь за ними закрывается, Густав иронически поднимает большой палец.

— Гады! — бормочет он.

— Что случилось? — спрашивает Ида.

— Он кое-что сказал про Ребекку… — Густав замолкает и трясет головой. — Я не могу тебе это рассказать.

— Почему?

Густав переводит на нее усталый взгляд.

— Потому что ты это ты, — говорит он и выходит на улицу.

Ида смотрит ему вслед. Она готова бежать за Густавом, вцепиться в него, волочиться за ним по асфальту, пока он не объяснит свои слова.

Что в ней не так?

ЧТО В НЕЙ НЕ ТАК?

Тут Иду позвал Эрик. Она сморгнула слезы и только потом обернулась к нему.

— Нам тут нужно кое-что сделать. Это довольно надолго. Так что тебе, наверно, лучше пойти домой.

— А что вы будете делать? — спросила она.

— Ты сейчас иди домой, поговорим завтра.

Но Ида не хотела идти домой. Боялась оставаться одна. Не знала, как пережить случившееся. Сначала ее отвергает человек, которого она любит больше жизни. Потом парень, с которым она встречается, прогоняет ее. Настроение Иды уже никак нельзя было назвать радостным или победным.

— А почему я не могу с тобой пойти? — спрашивает она.

— Это только для избранных членов.

Ида уже видела у Эрика такое выражение лица. Так он выглядел, когда в восьмом классе брал у Иды ножницы и выстригал волосы Элиасу. Или когда, узнав от Иды пароль, вместе с ней зашел на страничку Анны-Карин и написал там про нее всякие вещи. Ида уже не раз видела у Эрика такое выражение лица. И каждый раз это волновало ее. Вид человека, который готов сделать что-то запретное, всегда дразнил ее и возбуждал.

Но сегодня это выражение лица ее испугало.

И она почувствовала неладное.

Магия.

Только что ее не было, и вдруг она уже наполнила собой все помещение.

Где-то рядом находится ведьма. Очень могущественная.

Ида оглянулась.

— Кто здесь сегодня? — спросила она.

— Рикард, Робин, Юлия, Фелисия… Хелена и Кристер, наверно, на втором этаже, но я их не видел. Может, еще кто есть, не знаю…

Ида чувствует, как на руках шевелятся волоски, грудь и спина покрываются мурашками, горят щеки и шея. Как будто за считаные секунды у нее поднялась температура. Воздух вокруг нее начинает потрескивать.

— Что с тобой? — Эрик протягивает к ней руку.

Едва он дотрагивается до ее куртки, как происходит короткий разряд. Эрик вскрикивает:

— Черт! Ты ударила меня током!

Лампы на потолке начинают мигать, потом гаснут. Помещение погружается в кромешную темноту, фонари на улице гаснут.

— Опять! — стонет Эрик.

Магии в комнате уже нет.

— Эрик! — кричит Рикард из соседней комнаты.

— Мне надо идти, — говорит Эрик.

— Подожди, — говорит Ида.

Она хочет попросить его не делать то, что они собираются делать.

— Не делай ничего, чего бы я не стала делать, — произносит она делано шутливым тоном.

— Обещаю, — смеется Эрик и исчезает в темноте.

 

50

Мину зажигает свечу на письменном столе. Перебои с электричеством, начавшиеся прошлой осенью, происходят достаточно регулярно, и она успела к ним привыкнуть, даже полюбила. Тишина. Спокойствие. Но мысли о предстоящем разговоре портили все удовольствие.

Сегодня вечером она должна поговорить с Линнеей о Ванессе. Это надо сделать до проведения ритуала, до суда. Сегодня самый подходящий случай.

А нужно ли вообще это делать?

«Может, плюнуть на все? — Мину задувает спичку. — В конце концов, это не мое дело».

«Но проблемы членов группы могут стать проблемой для всей группы, — отвечает она сама себе. — И потом, на месте Линнеи… разве я не хотела бы знать? Я ведь разозлилась, когда она сказала, что может читать мои мысли».

Мину берет мобильный. В сомнении смотрит на телефон. Откуда ей знать, чего хочет Линнея? Может, все-таки не звонить? Может, позвонив, она только все испортит?

Нет, хватит трусить. Есть причина, по которой она должна позвонить. Самая главная причина. Линнея очень переживает. И Мину беспокоится за нее.

Мобильный в руке Мину начинает вибрировать. На дисплее имя Иды, и Мину с облегчением нажимает кнопку ответа, радуясь, что получила короткую отсрочку.

— Это я, — слышит она в трубке запыхавшийся голос Иды. — Я только что была в «ПЭ», и там кое-что произошло.

— Зачем ты… — начинает Мину, но Ида прерывает ее:

— Я все знаю, не надо меня учить. Это было в первый раз, и я не собираюсь приходить туда снова.

Ида тяжело дышит, кажется, она куда-то бежит.

— Что случилось?

— Магия, — говорит Ида. — Сильная магия. Лампы замигали, свет нафиг выключился, и теперь я, блин, в полной темноте иду и ни хрена не вижу.

— Ты знаешь, кто…

— Неужели ты думаешь, что я бы не сказала тебе, если бы знала? — фыркает Ида.

Ведьма в офисе «Позитивного Энгельсфорса». Значит, все это время они были правы в своих предположениях? Неужели Хелена получила благословение демонов и помогает им приблизить апокалипсис? Или это Кристер? Или кто-то еще?

А может, это просто обыкновенная ведьма, которых, судя по всему, в нашем городе — пруд пруди.

— Алло! — сказала Ида. — Ты меня слушаешь?

— Слушаю, — ответила Мину. — Но нам надо сосредоточиться на процессе. Мы не можем бороться с двумя врагами одновременно.

Из трубки доносится звук, похожий на всхлипывание.

— Ты что? — спрашивает Мину.

— Супер! — шмыгает носом Ида. — Просто супер! Оказывается, мои родители, мои друзья и мой парень — члены какой-то демонической секты!

Мину хочет поправить Иду. Сказать, что секта, может быть, не демоническая, а обычная. Но от этого Иде вряд ли станет легче.

— Алло, — опять говорит Ида. — Ты слушаешь?

— Да.

— Я иду домой, — задыхаясь, говорит Ида. — Мы можем немного поболтать?

— О чем?

— Фиг знает. О чем угодно, только не о конце света.

— Ида, — говорит Мину, зная, что потом будет жалеть об этих словах. — У тебя могут быть друзья совсем не в «ПЭ». Мы можем быть твоими друзьями, если ты…

— Если я что? Почему именно я должна меняться? Почему я всегда во всем виновата? Что во мне не так?

— Жаль, что ты этого не понимаешь, — отстраненно произнесла Мину.

Ида замолчала. В трубке слышалось только ее тяжелое дыхание.

— Я дома, — сказала она наконец.

Мину слышит звук отпираемой двери.

— Пока, — говорит Ида и отключается.

Мину смотрит на свой телефон. Ну что ж, можно приниматься за следующий тяжелый разговор.

* * *

Ингрид появляется со склада, неся в руках два фонаря со свечками. Она ставит их на прилавок рядом с Линнеей и смеется:

— Смешно выглядишь!

Линнея косится на нее.

— Могу себе представить, — бурчит она.

Стоя у кассы, она складывает счета в папку, одновременно пытаясь удержать плечом и подбородком карманный фонарик.

— Как всегда, — говорит Ингрид, становясь перед зеркалом в раме из винных пробок. — Свет отключили именно в тот день, когда мы решили разобраться на складе. И еще неизвестно, когда дадут снова. Иди домой. Продолжим завтра.

— Ничего, я не спешу.

Ингрид распускает длинные белые волосы. Снова собирает их в пучок на затылке.

— Ты настойчивая, — говорит она.

«Может, и так», — думает Линнея.

На самом деле она просто не хочет сейчас выходить в темноту. Не хочет оставаться в этот вечер одна. Не знает, куда себя деть. Все время оглядывается. Вздрагивает от малейшего звука.

Ингрид идет к полкам с распродажным товаром и вынимает оттуда тролля, сделанного из шишек.

— Сколько ты уже здесь лежишь, дружочек? — говорит она ему. — Никто не хочет тебя брать. Наверно, пора тебе перебираться в мусорное ведро.

Сдув пыль с несчастного тролля, Ингрид ставит его обратно на полку. Линнея знает, что ему ничего не грозит. Ингрид никогда ничего не выбрасывает.

— Хочешь взять белую кружевную ткань, которую мы недавно получили? — спрашивает она у Линнеи. — С этими пятнами мне ее не продать, а ты все равно все красишь в черный цвет.

— Спасибо, — говорит Линнея. — С удовольствием.

Она не может понять, каким образом Ингрид удается сводить концы с концами. Клиентов у магазина почти нет. Говорят, Ингрид живет на наследство, оставленное мужем, который когда-то выиграл большие деньги в лотерею. Ходят сплетни, что дети Ингрид с матерью не общаются. И что сама Ингрид была одним из активных посетителей клуба свингеров, до пожара находившегося в квартале Малая Тишина.

Но все это для Линнеи было неважно, важно было то, что Ингрид общалась с ней как с обычным, нормальным человеком.

Резкий сигнал прорезает тишину, Линнея вздрагивает и роняет фонарик. Он ударяется о прилавок и падает на пол. Гаснет.

— Господи, — говорит Ингрид. — Кто звонит в такое время?

Линнея снимает трубку старого, висящего на стене телефона.

— «Магазин Ингрид», — говорит она в трубку.

Молчание.

— Алло!

Короткие гудки. Линнея смотрит на Ингрид и пожимает плечами.

В следующее мгновение начинает звонить телефон в сумке Линнеи. Чертыхнувшись, она начинает его искать. Он замолкает, но принимается звонить вновь, лишь только она берет его в руки. Это Мину. Не иначе как опять какая-то хрень случилась.

— Что-нибудь случилось? — спрашивает Линнея вместо приветствия.

— Да, — говорит Мину.

— Это ты сейчас звонила в магазин?

— В магазин?

Линнея вздыхает:

— Забей.

Бросив на Ингрид извиняющийся взгляд, она берет один из фонарей и идет в подсобное помещение, на ходу слушая рассказ Мину о том, что произошло в «ПЭ».

— Вообще-то не очень удивлена, — сказала Линнея, когда Мину закончила. — Но ты права. Не надо спешить. Пока у нас есть другой враг.

— И еще… — Мину делает паузу.

— Что?

Взгляд Линнеи упирается в стол, на котором разложены коллекционные тарелки с портретами членов королевских семей Европы.

— Ты можешь сейчас прийти ко мне? Во время перебоев с электричеством в редакции начинается хаос, значит, папа придет поздно. И мы будем одни. Если ты можешь, конечно. Было бы здорово, если бы ты сейчас могла прийти.

Линнея понятия не имеет, зачем Мину ее зовет, но слышит, что она очень взволнована.

— Хорошо, я приду, — говорит она.

Линнея освещает карманным фонариком дом Мину и констатирует про себя, что именно таким она его и представляла. Большая двухэтажная вилла. Высокие деревья, ухоженный сад.

Неподалеку раздается треск мопеда. Линнея замирает. Ей показалось, что она уже слышала этот звук, когда выходила от Ингрид. Неужели ее кто-то преследует?

«У тебя мания преследования, — убеждает она сама себя. — Расслабься».

Сделав последнюю затяжку, она бросает сигарету, идет к двери и звонит.

— Входи, — приглашает Мину, открывая ей дверь.

Она держит в руках подсвечник на четыре свечи. Пламя колышется на сквозняке.

Линнея входит в холл, стягивает свою леопардового рисунка шубу из искусственного меха и пристраивает ее на вешалку среди темной верхней одежды. Да, стиль одежды в семействе Фальк Карими скучноватый.

Мину ведет ее в гостиную. На столе уже стоит коричневый чайник и такие же чашки, сахар и молоко. На блюде два сорта печенья. И всюду свечи. Впечатление такое, будто Мину просто решила пригласить ее на чай.

Линнея садится на диван и оглядывает комнату.

Все устроено со вкусом, не придерешься. Красиво, но как-то скучно. Только книги могут рассказать что-то о живущих здесь людях.

Мину наливает чай в две чашки.

— Не знаю, с чего начать, — говорит она, придвигая Линнее чашку.

Она тоже садится на диван.

— Помнишь, тогда в столовой, когда Макс взял тебя в плен, Ванесса вдруг услышала твои мысли?

— Да, — ответила Линнея. Она взяла чашку и осторожно отхлебнула чай. Стараясь не показывать своего беспокойства.

— Ты тогда ведь не знала, что ты, ну, как будто зовешь ее, да?

— Нет. Почему ты об этом вспомнила?

Мину покусала нижнюю губу:

— Потому что это случилось снова. В прошлый понедельник. Но в этот раз твои мысли услышала я.

Линнея чуть не пролила на себя чай.

— Это невозможно, — сказала она. — Тебе показалось.

«Это невозможно», — повторила она про себя.

Конечно, это невозможно. В тот раз с Максом она ужасно испугалась, думала, ей пришел конец.

— Ты думала про Ванессу… — сказала Мину. — Что ты… Что она…

Линнея с грохотом отставила от себя чашку. Чай выплеснулся на блюдце.

— Линнея…

Линнея встала. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот разорвет грудную клетку.

— Мне надо домой, — сказала она.

Вот, значит, что чувствует человек, когда его мысли прочитали. Теперь стало понятно, почему девчонки так сильно разозлились, когда услышали про ее магические способности.

— Пожалуйста, не уходи, — попросила Мину. — Тебе надо об этом поговорить.

— Мне ничего не надо, — огрызнулась Линнея, вышла в холл и стала в темноте искать среди одежды свою «леопардовую» шубу.

Мину подошла к ней и взяла ее за руку:

— Это надо сделать. Помнишь, весной ты сказала мне, что я должна кому-нибудь рассказать про черный дым. И ты была права. Я хочу сказать, что понимаю, ты, может, не хочешь говорить про Ванессу со мной, но поговори с кем-нибудь. Освободись от этих мыслей. Иначе они опять полезут наружу против твоей воли.

Мину говорит так быстро, что Линнея едва за ней успевает.

— А вдруг в следующий раз твои мысли услышит Ванесса. Ты хочешь, чтобы она обо всем узнала таким образом?

— Я вообще не хочу, чтобы она об этом узнала, — фыркает Линнея.

— Почему?

— Потому что мне все равно ничего не светит.

Слова повисают в тишине. Некоторое время девушки молча стоят в темной прихожей.

— Пойдем в гостиную, — предлагает Мину.

* * *

Чай совсем остыл, когда Мину наконец собралась его допить. Она старательно делала вид, что рассказанное Линнеей ее совсем не удивляет.

Хотя на самом деле она была очень удивлена. Во-первых, тем, что Линнея вообще стала с ней на эту тему разговаривать. И теперь Мину не знала, что ей делать с этим неожиданно свалившимся на нее доверием. Момент был очень деликатный, и Мину боялась по неловкости чем-то оскорбить Линнею.

— Не знаю, как ты выдержала мою историю, — сказала Линнея, потирая лоб.

Она избегала встречаться с Мину взглядом.

— Я сама тебя об этом попросила.

— Ты не знала, о чем просишь, — пробурчала Линнея. — Мне надо покурить.

— Я с тобой, — сказала Мину и, взяв пепельницу и два одеяла, устроилась рядом с Линнеей на лестнице. Только они уселись на ступеньки, как зажужжали лампы и включилось электричество. Внутри дома тоже зажглись огни, и на газон легли светлые прямоугольники. От земли стал подниматься туман.

— Хочешь? — спросила Линнея, помахав пачкой перед Мину.

— Нет, спасибо.

— Почему-то я так и думала, — ухмыльнулась Линнея.

— Спасибо, ты всегда напоминаешь мне, какая я правильная, — улыбнулась Мину в ответ.

Линнея глубоко затягивается:

— Какая же ты правильная. Соблазнила учителя.

— Я была за это наказана, — сказала Мину, Линнея засмеялась.

Мину посмотрела на нее и почувствовала к ней такую нежность, что сама удивилась.

— Спасибо, — сказала Линнея. — За то, что сказала.

— Я знаю, что значит любить кого-то и не иметь возможности об этом ни с кем поговорить. Тебе повезло, у тебя вкус лучше, чем у меня.

Линнея опять засмеялась:

— Это исключение. Видела бы ты моих бывших парней! Вот так всегда: влюбишься в достойного человека, а ты ему и не нужен. Пора завязывать с любовью. Для моего же собственного благополучия.

— Попробуй! — иронически заметила Мину.

Попробуй!

Слово выскочило само собой, и Мину отвернулась.

Она вспомнила разговор в парке. В тот осенний день Ребекка сказала ей то же самое. С той же интонацией. Это было сказано в ответ на обещание Мину разлюбить Макса.

— Эй, — спросила Линнея. — Ты что?

— Я вдруг подумала про Ребекку, — ответила Мину.

Линнея внимательно на нее посмотрела.

— Жаль, что я ее почти не знала, — сказала она. — И жалко, что ты не успела как следует узнать Элиаса. Ты бы ему понравилась.

Из уст Линнеи это была самая высокая оценка.

— Я немного узнала его. За те несколько секунд, что я освобождала его от Макса.

Линнея кивнула.

Мину вспомнила, каким был Элиас в детстве, когда они вместе учились в младших классах. Но воспоминание было нечетким. Светлые волосы и настороженный взгляд, который он сохранил на всю жизнь.

Линнея затушила сигарету и встала:

— Пожалуй, пойду домой.

Она сложила одеяло, которым были укрыты ее плечи, и протянула одеяло Мину.

— Ты уверена, что знаешь, что чувствует Ванесса? Мне кажется, она тебя любит.

— Как друга, да. И на всякий случай хочу тебе напомнить, что Ванесса очень любит парней.

— Может, она еще не разобралась в своих чувствах?

— Я не хочу надеяться, — сказала Линнея. — Мне так будет только тяжелее.

Мину кивнула. Она понимала, что имеет в виду Линнея. Но она совсем не была уверена, что Линнея права в отношении Ванессы.

 

51

Линнея так устала, что к своему дому подошла как во сне.

Но усталость была приятной. На душе было гораздо легче. Она только сейчас поняла, как сильно ее тяготила необходимость скрывать свои чувства к Ванессе.

Половина дома Линнеи заволокло туманом, и его верхние этажи, казалось, терялись среди облаков. Где-то по соседству был праздник. Музыка грохотала громко и агрессивно. Чем ближе к дому приближалась Линнея, тем громче звучала музыка. Линнея узнала мелодию. Это была одна из любимых песен Элиаса.

Подойдя к подъезду, она услышала где-то наверху звук разбившегося стекла. Посыпались осколки. Линнея успела закрыть голову руками. Несколько самых крупных осколков упало на землю совсем близко от нее.

Из-за этих идиотов она получила взбучку от Дианы.

Линнея в ярости рванула на себя дверь подъезда. Музыка грохотала вовсю, звуки эхом отражались от стен.

Лифт медленно пополз вверх. Линнея смотрела в окошко кабины, на каждом этаже пытаясь разглядеть признаки вечеринки.

Музыка слышалась все громче. Дом гудел и ходил ходуном, и в конце концов Линнее показалось, что ее сердце начинает биться в такт с песней.

Лифт прополз мимо шестого этажа. Седьмого. На восьмом этаже музыка накрыла ее. И Линнея поняла, откуда она доносится.

Из ее собственной квартиры.

Она даже не успела испугаться. Лифт рывком остановился, автоматическая блокировка дверей отключилась. Распахнув дверь наотмашь, Линнея выскочила из лифта.

Да, музыка играла в ее квартире. Линнея попыталась войти. Заперто. Дрожащими руками она нашла в сумочке ключи и открыла замок.

Вошла в прихожую. Музыка играет так громко, что больно ушам. Под ногами валяется пустая бутылка, пахнет спиртным. Линнея заглянула в гостиную.

Обивка дивана изрезана, из разрезов торчат куски желтоватого поролона. Картины сорваны со стен, смяты, порваны, светильники опрокинуты, но продолжают светить красноватым светом, и посреди всего этого с бейсбольной битой в руках стоит Эрик.

Эрик.

Осколки стекла блестят на его черном свитере, он смотрит прямо на нее.

Откуда она здесь взялась!

Ненависть, звучащая в мыслях Эрика, парализует Линнею. Превращает злость в страх.

Она видит, как из спальни и кухни выходят еще трое. Кевин смотрит на нее пустым и как будто невидящим взглядом. А Робин и Рикард натягивают на лица чулки, но она уже видела их, и они об этом знают, она читает их сумбурные мысли.

Почему она здесь?

Нам конец! Черт, все пропало!

Надо что-то делать… Черт, надо что-то делать!

Надо было не снимать маски! Надо было поставить кого-то на стреме. Почему меня никогда не слушают!

Эрик крепко сжимает ручку бейсбольной биты и с улыбкой смотрит на Линнею. Ужас Кевина можно сравнить разве только с ужасом самой Линнеи.

Нет, нет! Он что, спятил?!

Рикард что-то кричит, но Эрик не слышит, он натягивает на лицо чулок и идет к Линнее, а она не может сдвинуться с места, страх парализовал ее, она переводит глаза на Робина и видит, что тот принял решение и готов присоединиться к Эрику.

У нас нет выбора! У нас нет выбора!

Эрик поднимает бейсбольную биту, и тут наконец оцепенение проходит, руки и ноги опять начинают слушаться.

Линнея выскакивает из квартиры, захлопывает за собой дверь и, повернув торчащий в замке ключ, несется вниз по лестнице. Теперь, чтобы открыть изнутри дверь, им потребуется время, и это дает ей небольшое преимущество во времени.

Линнея прыгает через две ступеньки, крепко держась за перила, смертельно боясь поскользнуться.

Музыка грохочет, эхом отдаваясь от бетонных стен. Линнея пока не слышит своих преследователей.

И вдруг в голове опять раздается голос Эрика.

Не дать ей уйти!

Третий этаж. Второй. Первый. В любой момент она может получить толчок в спину, пинок, удар бейсбольной битой по голове.

В панике она в два прыжка преодолела последнюю лестницу, с грохотом приземлилась на зеленый бетонный пол и уронила сумку.

Я убью тебя, шлюха, я убью тебя, я убью тебя.

Линнея распахнула дверь подъезда, выбежала на улицу в туман и тут услышала сзади шаги своих преследователей.

Адреналин кипел в ее крови, и она бежала так, как не бегала никогда.

Робин думал, что все пошло к черту, что он никогда больше не будет слушать Эрика и делать так, как он говорит, он никогда больше… Он боится того, что может произойти, если они ее не догонят, он боится того, что может произойти, если они ее догонят.

Эрик вообще ни о чем не думает. Он сосредоточен на охоте.

Линнея помчалась в парк, побежала по мокрой траве, надеясь, что густой туман скроет ее следы. Робин был где-то слева от нее, Эрик где-то справа.

Оставив позади парк, Линнея побежала по пустынным улицам Энгельсфорса.

«Ах ты, шлюха…» — пропыхтел Эрик сзади нее, где-то очень близко.

— Помогите! — крикнула Линнея, хотя воздуха в легких уже почти не осталось.

Ответа не было. Энгельсфорс молча и безразлично взирал на происходящее. Мобильник остался в сумке, которую она уронила в подъезде.

Линнея кричит снова, без слов. Видит синий свет телевизора в одной из квартир, но на ее крик никто не выходит, и она бежит дальше, дальше.

Недалеко отсюда живет Анна-Карин, но Робин может перерезать Линнее дорогу. И если даже она добежит до дома Анны-Карин, что делать дальше? Вдруг подъезд окажется заперт?

Остается бежать вперед.

Во рту появился сильный привкус крови.

Линнея бежит вперед.

* * *

Анна-Карин сидит на кровати. Под ней — мягкий матрас, на ней — пижама, но она видит мир глазами лиса. Под прикрытием тумана он подошел к старой усадьбе почти вплотную.

На площадке перед входом припарковано несколько машин. В последние дни в старый дом приехало много чужих людей. Жаль, что нельзя увидеть, что происходит за освещенными окнами усадьбы.

Лис все время чувствует присутствие полевок в кустах и рвется поохотиться на них. Его охотничий инстинкт так силен, что Анна-Карин тоже ощущает его.

«Позже, — обещает она, — позже».

Лис послушно остается на месте.

Открываются двери, и из дома выходит Виктор. Он спускается на площадку, где стоят автомобили. Поддевает ногой камешек. Потом наклоняется и разглядывает свой ботинок.

Вдруг он резко выпрямляется, словно услышав что-то, недоступное даже чутким ушам лиса. Стоит некоторое время, зажмурившись, потом, словно решившись, возвращается в дом и закрывает за собой дверь.

Опять воцаряется тишина.

Анна-Карин отпускает лиса на вечернюю охоту.

* * *

Сердце Линнеи выскакивает из груди. Еще немного, и оно не выдержит. Она прижимается к опоре моста и, закрыв обеими руками рот, старается дышать как можно тише, хотя легкие разрываются от недостатка кислорода.

С воды доносится легкий плеск волн. Линнея больше не слышит мысли Эрика и Робина и не может напрячься, чтобы узнать, где ее преследователи сейчас. Все силы уходят на то, чтобы не упасть.

Над ее головой нависают выкрашенные зеленой краской металлические балки моста. На другой стороне канала виднеются освещенные окна старой усадьбы.

Может, побежать туда? Искать спасения у врагов?

Мост был ярко освещен, но туман стал плотнее. Надо рискнуть. Линнея дрожит всем телом. Только бы не потерять сознание. Если они найдут ее здесь, все пропало.

Она последний раз оглядывается, внимательно прислушивается. Затем делает несколько глубоких вдохов и начинает карабкаться наверх. Она продирается через кусты, тонкие ветки царапают лицо. Ботинки скользят по мокрой траве. Пахнет землей и сыростью.

Руки Линнеи дрожат от напряжения, когда она преодолевает последние метры. Ноги не держат ее, и некоторое время она стоит на четвереньках в ядовито-желтом свете уличных фонарей.

Потом выбегает на ярко освещенный мост.

Небольшой подъем скоро заканчивается, значит, она достигла середины. Скоро начнется спуск. Она должна выдержать. Должна.

Быстро ты бегаешь!

Услышав это, Линнея резко останавливается. Оглядывается и видит, как из тумана к ней приближается силуэт с бейсбольной битой в руках.

Попалась!

Она поворачивается в другую сторону и видит, что с другого конца моста ей навстречу двигается другая фигура. Робин. Даже издалека слышно, как тяжело он дышит. Но теперь он не торопится, идет так же спокойно, как Эрик. Они никуда не спешат, понимают, что ей деваться некуда.

Глаза смотрят на нее через дырки в чулках. Гады. Трусливые гады. Она не покажет им, что боится.

— Привет, Линнея, — говорит Эрик.

— Иди к черту, — отвечает она.

Он смеется и подходит к ней, везя за собой бейсбольную биту. Бита глухо скребется об асфальт, подпрыгивая на неровностях.

— Мы так не договаривались, — говорит он. — Ты слишком рано вернулась. Шлюхи обычно работают по ночам. Но раз уж так вышло, ничего не поделаешь.

Они встали по обе стороны от нее. Линнея дернулась в сторону, но Робин удержал ее. Крепко схватив девушку за руки, он подтащил ее к Эрику, стоявшему возле перил.

— Блин, Линнея, ты меня разочаровала, — сказал он. — Я думал, ты не прочь повеселиться.

Эрик схватил Линнею за волосы, она вскрикнула от боли. На глаза навернулись слезы. Он рванул назад ее голову и заглянул в глаза:

— Ну что, страшно?

— Нет.

Эрик еще сильнее оттягивает ей голову назад, у Линнеи вырывается стон. И тут она отчетливо слышит мысли Робина.

Хоть бы все быстрее закончилось, хоть бы все быстрее закончилось.

— Отпусти меня, Робин, — хрипло говорит Линнея. — Робин, пожалуйста, отпусти меня!

Она ненавидит себя за то, что унижается до мольбы. Но Робин начинает колебаться. Эрик тоже видит это.

Он поднимает бейсбольную биту.

— Прыгай! — говорит он, ударяя Линнею головой о перила.

* * *

Анна-Карин просыпается от вспышки белой молнии и садится на кровати. Она опять переселяется в лиса. Он бежит вдоль канала и не сводит глаз с моста. В ярком свете фонарей на мосту видны три фигуры, но из-за тумана пока нельзя различить лиц. Лис слышит их голоса.

— Прыгай! — настойчиво говорит один из них, и Анна-Карин узнает голос Эрика. — Прыгай, иначе мы тебя столкнем.

— Правда, прыгай! — вторит другой голос.

Робин.

— Правда, прыгай! — передразнивает его Эрик. — Будь мужчиной! Ты не хуже меня знаешь цену этой шлюхе.

— Отпусти меня, Робин, пожалуйста! — слышит Анна-Карин умоляющий голос.

Линнея.

Анна-Карин рывком вскакивает с кровати. Полиция. Надо звонить 112. Помешать тому, что там происходит. Она хватает мобильный, но замирает, не набрав номер. А вдруг полиция засечет номер ее телефона? Как она объяснит, откуда узнала про нападение? Да они ей просто не поверят.

— Прыгай, я тебе сказал! — повторил Эрик. — Такие, как ты, мечтают отправиться на тот свет. Вот тебе хорошая возможность.

Над головой Линнеи что-то просвистело. Она вскрикнула.

— Надо было бы тебя трахнуть напоследок, но боюсь подцепить СПИД.

Он делает что-то, но Анна-Карин не видит, что же именно.

Линнея опять вскрикивает:

— Я сейчас прыгну!

— Блин, Эрик… — говорит Робин.

«Робин, помоги ей! — думает Анна-Карин. — Помоги ей!»

Она выбегает из подъезда на площадь. Окна «Позитивного Энгельсфорса» светятся, но внутри никого не видно. Телефонная будка находится за углом, Анна-Карин рывком снимает трубку.

Она находится здесь, но мысли ее — там, на канале, и, только моргнув несколько раз, она смогла разобрать, какую нажимать кнопку.

Всхлипывая, Линнея закидывает одну ногу на парапет и теперь сидит на нем верхом.

— Пожалуйста. — Она пытается встретиться взглядом с Робином, но тот отворачивается.

— Давай… — хрипло говорит он.

— Да, Линнея, давай! — повторяет Эрик.

Линнея уже перекинула вторую ногу и теперь стоит по другую сторону парапета, крепко ухватившись за него руками.

Женский голос отвечает: «Служба спасения», и Анна-Карин почти кричит в трубку: «Срочно пошлите кого-нибудь на мост через канал! Эрик Форслунд и Робин Сеттерквист убивают Линнею Валин!»

* * *

Линнея смотрит на черную воду. Если она переживет падение, то наверняка умрет от холода.

Она смотрит на Эрика и Робина: как жаль, что эти двое — последнее, что она увидит в своей жизни, и все же она заставляет себя посмотреть им в глаза.

Потом прыгает.

Она падает, падает, падает, надеясь только на то, что там, на той стороне, ее ждет Элиас.

Она жалеет только о том, что Ванесса так никогда и не узнает о ее чувствах.

«Почему я побоялась ей открыться?» — думает Линнея.

Она касается воды. Холод, шок, и нет никаких мыслей, а она уходит куда-то в глубину, в темноту и тишину.

 

52

Ванесса спит и знает, что спит. Однако сон кажется слишком реальным.

Она пытается найти дом Линнеи и не может, блуждает среди каких-то чужих домов. Она пытается позвонить Линнее, кому-нибудь из Избранных или хотя бы Вилле, но все номера исчезли из мобильника, а на память она не помнит ни одной цифры.

Тут земля начинает сотрясаться.

Как будто кто-то хочет выбраться наружу. Пробиться наверх через слои земной коры, через асфальт.

Ванесса просыпается. Мобильный на полу вибрирует, и она протягивает руку, чтобы его взять.

— Алло, — хрипло говорит она.

— Кое-что случилось, — слышит она голос Анны-Карин.

Ванесса видит в тумане синие мигалки. Они вспыхивают там, возле моста. Рядом полно людей в униформе. Пожарные. Полиция. Скорая. Лучи фонариков шарят в темноте по берегу. Большой прожектор с моста освещает воду.

Увидев Мину и Анну-Карин, Ванесса прибавляет скорости.

— Где она? — спрашивает она, едва добежав.

— Не знаем, — тихо говорит Анна-Карин.

Мину молча мотает головой.

— Я пыталась почувствовать ее энергию… — говорит Анна-Карин. — Но я… я не чувствую ее.

— Она отключила мобильный, — говорит Мину. — Мы пытались дозвониться, но…

— Попробуй еще!

— Это не имеет смысла, — вздыхает Мину, и все же достает телефон и звонит, но тут же выключает мобильный: — У нее автоответчик.

Ванесса зажмуривается. Настраивается на восприятие чужой энергии. Она сразу ловит энергию Мину и Анны-Карин, но не может обнаружить и следа Линнеи в этой темноте.

А ведь она всегда легко находила ее во время упражнений в магии.

Если она не чувствует ее, значит, ее тут нет.

Или есть только ее тело.

Ванесса открывает глаза. Пытается прогнать страшные картинки: мертвенно-бледное лицо Линнеи, черные волосы распластаны по воде.

Нужно держаться. Ради Линнеи. Пока есть хоть малейший шанс, нельзя сдаваться.

Если Линнее удалось выбраться из воды, она насквозь промокла и замерзла. Нужно ее найти как можно быстрее.

Ванесса смотрит на мост. Никке там не видно, но среди одетых в униформу людей стоит черноволосая женщина. Паула.

— Что им известно? — спрашивает Ванесса. — Вы с ними разговаривали?

— Нет, — ответила Мину. — Мы же не можем объяснить, что все это видел лис. Анна-Карин звонила анонимно. Но она сказала, что Линнею столкнули. И назвала имена тех, кто… это сделал.

При упоминании Эрика и Робина Ванессу чуть не стошнило.

— Я убью их, — бесцветным голосом сказала она. — Я их убью.

Мину ничего не ответила. Поколебавшись мгновение, она обняла Ванессу.

И та не выдержала. Всхлипнула. Чувства рвались наружу, и сдерживать их не было сил. Ванесса вывернулась из объятий Мину.

— Я не могу… — сказала она. — Я не могу… Мне кажется… если я… значит, она и вправду умерла…

Ванесса замолчала.

— Я понимаю, — сказала Мину.

Ванесса снова посмотрела на полицейскую машину.

— Подождите здесь, — приказала она и, не дожидаясь ответа Мину и Анны-Карин, побежала на мост.

Паула смотрит на нее, но, похоже, не узнает.

— Вы нашли ее? — спрашивает Ванесса.

— Нет. Это ты звонила в полицию?

— Нет, я просто услышала, что… девушка упала в воду. Есть ли шанс?..

Ванесса не успела договорить.

— Мы ждем водолазов из пожарной команды. Но им нужно время, чтобы доехать. Мы также ищем ее на берегу. Возможно, ей удалось выбраться из воды, — говорит Паула. — Мы не сдаемся.

Но ее тон свидетельствует об обратном. Ванесса смотрит на канал, на черную холодную воду под мостом.

Ей хочется кричать. Кричать, пока не рассеется этот кошмар и она не вернется в реальность, в ту реальность, где жива Линнея, где все в порядке и все хорошо.

Ведь так должно быть. Это кошмар. На самом деле Линнея жива. Так должно быть.

После всего, что они пережили, не может быть, чтобы Эрик Форслунд и Робин Сеттерквист…

Ванесса разворачивается и уходит. На обратном пути, чтобы не разреветься, она старательно считает шаги.

— Что они сказали? — спрашивает Мину, когда Ванесса подходит к ним.

Ванесса не может говорить. Если она откроет рот, крик вырвется наружу, и она не сможет совладать с ним.

В кармане куртки звонит мобильный, Ванесса выхватывает его и смотрит на дисплей: номер неизвестен.

— Да!

Мгновение кажется вечностью.

— Это я, — говорит Линнея.

Ванесса не может произнести ни слова.

— Алло, Ванесса?

Наконец Ванессе удается выдавить из себя:

— Ты где?

— Я только что пришла домой.

По лицу Ванессы текут слезы.

— Я думала, ты… — всхлипывает она. — Я думала, ты…

Мину тянет ее за куртку:

— Это она?

Ванесса кивает.

— Откуда ты знаешь, что случилось?

— Лис Анны-Карин все видел… — говорит Ванесса. — Тебя ищут. Я ужасно рада, что ты жива. — Она снова начинает плакать и, совсем обессилев, садится на корточки. — С тобой точно все в порядке?

— Да, — говорит Линнея. Ее голос дрожит. — Ванесса… Прости. Я не знала, что вы знаете. Я бы позвонила сразу. Но…

Ванесса не может больше говорить, она захлебывается слезами. Мину берет у нее трубку и продолжает разговор.

Линнея жива. Жива.

 

53

Линнея отдает Виктору мобильный и заходит в квартиру. Под ногами хрустят осколки стекла. Оглядываясь по сторонам, она идет дальше, в гостиную.

Сорванные со стен постеры слегка колышутся от сквозняка. Крест, подарок Элиаса, сломан, черная пантера валяется на полу с проломленной головой. Линнея заходит в спальню. Кровать разворочена, одежда вывалена из шкафа и раскидана по комнате. Ноутбук, который ей подарили Ульф и Тина, раздавлен. Швейная машина открыта и старательно искорежена. Содержимое памятных ящичков валяется на полу. Рисунки, письма, дорогие сердцу вещи. Вся ее прошлая жизнь вывернута наизнанку. Исковеркана. Растерзана. Изуродована.

Но сама она жива.

Когда Линнея упала в черную холодную воду, ее тут же подхватило подводное течение, руки и ноги свело судорогой. Она отчаянно боролась за жизнь, легкие разрывались от недостатка воздуха, еще чуть-чуть — и она откроет рот, вдохнет воду…

Но тут с ней что-то происходит.

Линнея и раньше пыталась управлять водой. Замораживать ее или испарять. Но никогда раньше ей это не удавалось. А здесь, в канале, тело вдруг само собой начало источать энергию, которая образовала вокруг Линнеи защитный согревающий покров. Магический водолазный костюм.

Ноги и руки вдруг стали свободно двигаться, она сделала гребок, и вода вынесла ее на поверхность, как пробку. Оказавшись на воздухе, Линнея вдохнула полной грудью, голова закружилась от счастья. Мокрое лицо в одну секунду замерзло и стало как маска.

Она не помнит, как добралась до берега. Каждый вдох вонзался в легкие тысячью иголок, и она кашляла до рвоты.

Потом она еле-еле вскарабкалась на крутой берег — в тяжелых ботинках хлюпала вода, они скользили по влажной глине, непослушные пальцы не хотели цепляться за кусты. Добравшись до асфальтовой дорожки, Линнея свалилась замертво.

Очнулась она оттого, что услышала мысли Виктора:

Линнея? Что случилось?

Линнея открыла глаза и не сразу поняла, что происходит. Она лежала на боку и под каким-то странным углом видела асфальт и пару одетых в темные брюки ног.

Виктор присел на корточки, накинул на нее свою куртку. Взял ее ледяные руки в свои, окружил своей магией. Влага из волос и одежды Линнеи начала испаряться, и скоро девушка почувствовала, что почти высохла.

Пойдем!

Он помог ей подняться и, где-то поддерживая, где-то неся на руках, дотащил до своей машины, припаркованной возле усадьбы. Он посадил ее на пассажирское место рядом с водителем и включил обогрев на самую большую мощность.

Линнея поплотнее завернулась в куртку. Напряжение понемногу отпускало, но теперь навалилась страшная усталость.

Что случилось? — мысленно спросил Виктор.

Они заставили меня прыгнуть, — ответила Линнея, удивляясь, что легко разговаривает этим необычным способом.

Заставили тебя? Кто?

— Эрик Форслунд и Робин Сеттерквист, — губы не слушались ее.

Увидев, что Виктор взялся за трубку, Линнея выпрямилась и заставила себя собраться.

— Не надо звонить в полицию, — сказала она.

— Как не надо?!

— Я уверена, у них будет алиби. Я слышала их мысли. Эрик никогда бы не взялся за такое дело, если бы не был уверен, что ему сойдет с рук. Мы не сможем ничего доказать.

Виктор непонимающе смотрел на нее.

— Разве ты не знаешь, кому полиция верит больше? Уж конечно, не таким, как я. По крайней мере, в нашем городе, — проговорила Линнея.

Он отложил мобильный:

— Почему они это сделали?

— Они всегда ненавидели меня. Они ненавидят всех, кто от них отличается. А теперь за их спиной стоит целая организация. Я почти уверена, что они сделали это по чьему-то поручению, хотя, возможно, дело зашло слишком далеко.

— Чье это может быть поручение?

— Я не хочу об этом говорить.

Виктор побарабанил пальцами по рулю:

— Я спрошу у Александра, можем ли мы оставить полицию в неведении. Но думаю, он решит не вмешиваться. Официальная позиция Совета — не вступать в конфронтацию с немагическими структурами.

— Значит, вы не вмешиваетесь, если кто-то пытается убить ведьму? — спросила Линнея, с трудом сдерживаясь, чтобы не добавить: или это правило действует только по отношению к Избранным?

Виктор покосился на нее:

— Посиди, я принесу тебе сухую одежду. И отвезу домой.

И вот теперь Линнея стоит посреди своей квартиры в завернутых спортивных штанах, огромной вязаной кофте и кроссовках, которые ей слегка маловаты, — где Виктор их только нашел?

Она зажмуривается. Не хочет видеть царящий вокруг хаос.

Сюда в любой момент может нагрянуть полиция. Завтра все станет известно Диане. И Линнею выкинут из квартиры, лишат права на самостоятельность. В этом-то и заключался план Хелены? А кто еще мог организовать нападение?

Но Линнея не привыкла легко сдаваться. Она открывает глаза и начинает собирать разбросанные повсюду пустые банки из-под пива. Бедро, по которому Эрик ударил бейсбольной битой, ноет. Когда Линнея переодевалась в машине, она увидела на этом месте большое красное пятно.

Эрик. Робин.

В машине Линнея рассуждала на удивление ясно и четко. А тут незаметно откуда-то подобрался страх и сжал ее горло скользкими сильными пальцами.

Ноги у Линнеи подкосились, она опустилась на пол, грудь сдавила паника, комната закружилась, девушке показалось, что она опять куда-то падает. Эрик хотел психологически сломать ее, и сломал.

— Линнея… — позвал Виктор.

Она постаралась вернуться в реальность.

Вдох… выдох… вдох…

— Линнея!

Виктор садится рядом на корточки, кладет руку ей на плечо. Она старается думать о Викторе, паника постепенно утихает. Ей не хочется демонстрировать Виктору свою слабость.

Им меня не сломать, им меня не сломать, им меня не сломать…

Она видит, что Виктор наморщил лоб и понимает, что послала ему свою мысль.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он.

— Не обращай внимания, это просто посттравматический стресс.

Виктор протягивает ей руку и помогает встать на ноги:

— Я могу тебе чем-то помочь?

— Нет, разберусь сама.

Он внимательно смотрит на нее:

— Надеюсь, ты не планируешь вендетту?

Линнея об этом даже не думала. Все ее силы ушли на то, чтобы собраться и подумать, как сохранить за собой эту квартиру. Да, конечно, Эрик и Робин должны заплатить за все, но пока она об этом не думала.

— Совет против. Александр поручил мне передать это тебе.

Линнея подумала про инцидент на уроке химии, про который слышала от Мину. Тогда Виктор отомстил Кевину. За гораздо более пустяковую обиду.

— И ты, конечно, всегда выполняешь требования Совета? — спросила она.

Виктор отвел глаза, ковыряя носком ботинка черепок разбитого глиняного горшка:

— Александр сказал, что Совет рассмотрит случившееся и не будет наказывать тебя за использование магии, хотя ты нарушила запрет. Ты сделала это непреднамеренно для спасения своей жизни.

Линнея молча смотрит на Виктора. Он нагибается и поднимает с пола черепок. Под ним лежит листок бумаги, и теперь Линнея видит, что это рисунок. Один из многих портретов Ванессы, которые она рисовала. Виктор поднимает его. Долго разглядывает.

— Похоже получилось, — говорит он.

— Тебе, наверно, пора, — говорит Линнея, забирает у него рисунок и кладет в карман.

Она провожает Виктора, отпирает дверь. Слышит звук приближающегося лифта.

— Береги себя, — говорит Виктор.

— Спасибо за помощь.

Виктор кивает и пешком идет вниз по лестнице.

Линнея чувствует приближение Ванессы, ее энергия становится все сильнее по мере приближения лифта. Где-то рядом с Ванессой находятся Анна-Карин и Мину.

Лифт останавливается, из него выбегает Ванесса. Она бросается на шею Линнеи и обнимает ее так, что вот-вот задушит. Но Линнея мечтает о том, чтобы объятие длилось как можно дольше. Волосы Ванессы до боли знакомо пахнут кокосовым шампунем.

Если бы она утонула, она бы никогда не пережила этих минут. Если бы ей не помог ее магический элемент… Если бы ее не нашел Виктор… Все эти «если» были совершенно невразумительны.

Она могла уже умереть. Все, что теперь происходит в ее жизни, — это бонус.

— Я думала, ты умерла, — шепнула Ванесса.

— Я тоже, — сказала Линнея.

— Черт! — сказала Ванесса, оглядывая гостиную и сжимая руку Линнеи. — Черт.

— Хочешь переночевать у меня? — спросила Мину.

— Спасибо, было бы неплохо.

— Я не понимаю… — начала Мину, оглядывая комнату.

— А я понимаю, — сказала Анна-Карин.

Линнея посмотрела на нее.

— Удивительно, что это не произошло раньше, — продолжает Анна-Карин. — Эрик уже давно был к этому готов. Он ведь не останавливается ни перед чем.

Линнея кивнула. И постаралась подавить новую волну паники, накатившую откуда-то изнутри.

Они вошли в спальню. Линнея отпустила руку Ванессы и подняла с пола фотографию мамы в Стурвальском парке. Снимок был смят, но не порван.

Все четверо вздрагивают, когда раздается резкий стук в дверь.

— Полиция, — громко провозгласил мужской голос.

— Черт! Это Никке, — сказала Ванесса.

— Ничего не говорите об анонимном звонке, — быстро проговорила Линнея. — И о моем ночном купании.

— Ты что? Хочешь, чтобы они остались чистенькими?

Линнея не успевает ответить. Входная дверь распахивается.

— Мы здесь! — кричит Линнея и идет навстречу полицейским.

Я буду говорить с ними. Я знаю, что они думают.

Остальные девочки удивленно смотрят на Линнею: они слышат ее мысли.

Не удивляйтесь. Я научилась этому, когда находилась на волосок от смерти.

Они выходят в гостиную. Из прихожей появляется Никке и с отвращением оглядывает комнату. Линнея помнит их встречу в кабинете директора школы после того, как они с Мину нашли тело Элиаса. Никке задает ей рутинные вопросы, а Линнея все время слушает его мысли: «Каков отец, такова и дочь. Энгельсфорское отребье».

— Вот как, — говорит Никке, обращаясь к Линнее. — Ты, оказывается, жива. И празднуешь в свое удовольствие. Идешь по следам своего папаши?

Взгляд Никке скользит по комнате и натыкается на Ванессу.

— Конечно, и ты здесь!

— На мою квартиру было совершено нападение, — сказала Линнея. — Я как раз собиралась звонить в полицию.

— За тебя это сделали другие. Твои соседи, причем не только из твоего дома, но и из соседнего.

— Меня весь вечер не было дома, — сказала Линнея. — Я была у Мину.

— Во сколько ты от нее ушла? — спросил Никке, доставая блокнот и ручку с покусанным концом.

— Точно не знаю. Несколько часов назад.

— Я могу это подтвердить, — кивает Мину, и Никке раздраженно хмурится.

С дочкой главного редактора городской газеты справиться будет потруднее.

— И куда ты пошла потом?

— Я была с Виктором Эреншёльдом. Моим… приятелем. Мы катались по городу в его машине, потом он привез меня домой.

Мысли Никке читать легко. Впечатление такое, будто он выкрикивает их. Сначала он вспоминает телефонный разговор с родителями Эрика, которые утверждали, что их сын провел ночь в офисе «Позитивного Энгельсфорса».

Потом думает про свой визит в офис. Эрик, Робин, Кевин и Рикард были там. Изображали полное недоумение. Никке не искал доказательств их вины. Напротив, он хотел получить подтверждение того, что парней оклеветали. Во время их разговора в комнату вошла Хелена и подтвердила, что мальчики всю ночь были в «ПЭ». Готовились к Празднику Весны, а сама она работала на втором этаже, так как любит работать ночью.

— Полквартала жаловались на твою гулянку, — сказал Никке. — А несколько часов спустя в полицию позвонил аноним и сообщил, что тебя столкнули в воду парни, с которыми у тебя, как всем хорошо известно, очень непростые отношения. Тебе не кажется это странным?

— Да, — отвечает Линнея. — Это очень, очень странно.

— Я думаю, так. У тебя здесь была пьянка. Но вам этого показалось мало, и вы решили испортить жизнь паре ребят, которых ненавидите.

Линнея слышит голос Эрика в голове Никке.

Она совсем без тормозов. Еще в первом классе на меня накидывалась, просто так, без причины. С головой совсем беда. Хочет засадить нас с Робином в тюрьму.

— Но это странно, — заметила Линнея. — Зачем мне говорить, что меня толкают в канал? Здесь не было никакой вечеринки. И я совершенно трезвая. Вы можете проверить.

— Не беспокойся, проверим, у меня в машине есть алкотестер, — сказал Никке, и Линнея прочитала в его мыслях неуверенность и беспокойство.

— Извините, вы в чем-то обвиняете Линнею? — спросила Мину.

Никке раздраженно поморщился.

— А что вы тут, собственно, делаете? — спросил он.

— Я не могла заснуть, — сказала Анна-Карин. — И решила пройтись. А возле канала услышала, как кто-то сказал, что Линнея Валин утонула. Я позвонила Ванессе и Мину, и мы пришли сюда. Хотели помочь в поисках.

— Мы пытались позвонить Линнее, но она не отвечала, — сказала Мину.

— Я оставила мобильный дома, — вставила Линнея, — а теперь он исчез.

Это было почти правдой. Когда она вернулась, ее сумки уже не было в подъезде.

— Потом Линнея позвонила нам с телефона Виктора. Они вошли в квартиру и обнаружили, что все перевернуто вверх дном.

— Почему вы сразу не проинформировали полицию, если были в это время у канала?

Никке посмотрел на Ванессу, но она не отвела взгляд.

Я знаю, что ты врешь, — думал он. — И я выведу тебя на чистую воду.

— Линнея была в шоке. Ее квартира сильно пострадала, — сказала Ванесса. — Прежде чем сообщать в полицию, мы хотели убедиться, что с ней все в порядке.

— Вам надо было связаться с полицией, чтобы мы не тратили силы и средства…

— Мы как раз собирались это сделать, — сказала Мину.

— Хотя у Линнеи до сих пор был не самый приятный опыт общения с полицией, — добавила Ванесса.

Никке окинул девушек взглядом. Он оказался в тупике.

Они его перехитрили. Впечатление было такое, будто они все вместе натренировались мастерски лгать.

Линнея улыбнулась Никке совершенно искренне, от души, не скрывая радости от их маленькой победы:

— Значит, я заявляю в полицию о краже со взломом, да?

 

54

Ида проснулась оттого, что мама распахнула дверь комнаты.

— Я уезжаю с малышами. Поторопись, а то опоздаешь! — крикнула она, уже спускаясь вниз.

Ида потянулась за мобильным, включила его. Он начал настойчиво звякать, но у нее не было сил смотреть сообщения или слушать автоответчик.

В полусне она добрела до ванной. Посмотрела в зеркало на свое опухшее от сна лицо. Отвернулась с отвращением.

Потому что ты — это ты.

Ида присела, как от удара, вспомнив слова Густава. Сегодня они били так же больно, как вчера.

Она приняла душ, намазалась кремом, накрасилась и уложила волосы. Потом вернулась в свою комнату, надела приготовленные с вечера вещи и, не завтракая, отправилась в школу.

Небо было высоким и ясным. Ида почти забыла, что бывают такие утра. Но наслаждаться красотой и покоем не удавалось. В голову лезли воспоминания о вчерашнем дне. Магия, наполнившая помещения «ПЭ», взгляд Эрика. И Густав.

Потому что ты — это ты.

Войдя в школьный двор, Ида сразу почувствовала общее волнение. Такое бывает, когда все говорят об одном и том же.

В прежние времена она бы сразу включилась в разговор. С любопытством. С энтузиазмом. Но сегодня сплетни нисколько не интересовали ее.

Навстречу Иде бросилась Юлия.

— Блин, Ида, — только и выговорила она, добежав до Иды.

— Что-то случилось?

Большие глаза Юлии стали еще больше.

— Тебе Эрик не рассказал?

Ида пожалела, что не прочитала сообщения. Что случилось, пока она спала?

— В чем, собственно, дело?

— Ну ты даешь, ты правда ничего не знаешь?!

Юлия наклоняет голову набок. Ида видит ее насквозь. Юлия обожает пересказывать сплетни. И пока она их пересказывает, она заводится еще больше.

— Линнея Валин обвинила Эрика и Робина в том, что они столкнули ее в канал, — продолжала Юлия. — Типа, пытались убить. Это же надо было такое придумать!

— Ничего не понимаю, — сказала Ида.

Но в глубине ее существа зашевелилась уверенность в приближении неотвратимой катастрофы.

— Слово в слово, как я говорю, — заверила Юлия и потащила подругу за собой к входу в школу. Ида сразу увидела Эрика и Робина в окружении группы ребят, большинство из которых были членами «ПЭ». Кевин и Рикард тоже были здесь. И Фелисия, которая обеими руками держала Робина за пояс, словно боясь, что он вот-вот испарится.

— Все знают, что Линнея ненавидит «ПЭ», — громко вещал Рикард. — Вы помните, как она выступила осенью в актовом зале?

— А еще она дружит с Мину Фальк Карими. Ее папаша в газете пишет всякие гадости про «Позитивный Энгельсфорс», — вставила Ханна А.

— Это вызов не только Эрику и Робину, но всему нашему движению, — сказал Рикард. Ида протиснулась к Эрику.

Увидев Иду, он схватил ее за куртку и притянул к себе.

— Где ты была? — зашипел он. — Я все утро пытался тебе дозвониться.

— У меня был выключен телефон. Что здесь происходит?

— Дурдом какой-то!

Ида обернулась на голос и увидела Робина, гладившего по голове Юлию.

— Мы сидим в офисе «ПЭ», и тут приходит какой-то коп и говорит, что кто-то позвонил 112 и сказал, что Линнею столкнули в канал.

— Понятно, что это она сама же и звонила, — сказал Эрик.

— Совсем у бабы крыша поехала, — поддакнул Кевин.

Ида смотрит на него. На Робина. Потом на Эрика.

Она знает их как облупленных.

Она знает их и знает, что они лгут.

— Но зачем Линнее это придумывать? — спрашивает она.

— Ты что, нам не веришь? — спрашивает Эрик.

— Да нет, верю, конечно… Я только хочу сказать, что она могла бы придумать что-нибудь поумнее. Это как-то уж совсем из области фантастики. Если бы вы столкнули ее в канал, она была бы уже мертва.

— Вот она! — восклицает Фелисия.

Все оборачиваются — в двери входит Линнея. В вестибюле школы воцаряется тишина. Разговоры замолкают. Все взгляды устремляются на Линнею. Какая-то первокурсница нервно хихикает.

— Как ей не стыдно на людях показываться! — говорит Юлия.

— Эй ты, шлюха! Только попробуй еще сказать гадости про моего парня! — взвизгивает Фелисия.

Ида чувствует на себе взгляд Эрика. Другие тоже посматривают на нее, явно ожидая какой-то реакции.

Но она молчит.

Линнея проходит к лестнице, не обращая внимания на слова Фелисии, на взгляды всех собравшихся.

Ида!

Ида вздрагивает, услышав голос Линнеи. Но никто больше не реагирует.

— Она у нас еще поплачет за свои выдумки! — говорит Робин.

Встретимся в туалете возле столовой. Это важно!

Тут Ида понимает, что голос Линнеи звучит только в ее голове.

Эрик продолжает на нее смотреть. Она осторожно высвобождается из его рук.

— Скоро приду, — говорит она и заставляет себя чмокнуть Эрика в щеку.

— Ты куда?

— В туалет.

Ида натянуто улыбается.

Линнея ждет ее в туалете. Сегодня она накрашена сильнее, чем обычно. Как будто вышла на тропу войны.

Кроме них двоих, в туалете никого нет. Двери в кабинки открыты.

— Что случилось? О чем они говорят?

Губы Линнеи дрожат, она вот-вот заплачет.

— Я не могу…

Линнея прислоняется к стенке, зажмуривается.

Когда я их увидела, я думала, что упаду в обморок…

— Кого их?

— Эрика и Робина.

— Что случилось? Что ты про них сказала?

Линнея открывает глаза и смотрит на Иду в упор:

— Они пытались убить меня.

Ида мотает головой:

— Ерунда какая-то! Я даже не буду тебя слушать!

Она поворачивается и идет к двери, но Линнея хватает ее за руку, останавливает.

— Отпусти меня, идиотка!

— Выслушай меня!

— Отпусти меня!

Ида хочет стряхнуть с себя руку Линнеи, но силы оставляют ее. Перед глазами темнеет.

Ида видит, как Эрик, натянув на лицо чулок, идет к ней.

А она бежит, бежит из последних сил.

Вот они стоят на мосту, и она видит по глазам Эрика, что он может ее убить, он хочет ее убить.

— Будь мужчиной! Ты не хуже меня знаешь цену этой шлюхе.

Бейсбольная бита оттягивает его руку.

— Такие, как ты, мечтают отправиться на тот свет.

Под мостом течет черная, блестящая, как масло, вода.

— Надо бы трахнуть тебя напоследок, да боюсь получить СПИД.

Потом она падает, падает, падает и знает, что умрет.

Удар о воду. Ида переводит дыхание.

Ида открывает глаза. Она лежит на холодном полу туалета. Над ней склонилась Линнея.

— Ты видела? — По лицу Линнеи бегут слезы. — Ты видела, да?

Ида до сих пор чувствует холод воды. Она трясется всем телом, не может унять дрожь.

— Нет, — говорит она. — Он не может…

Но он может. Теперь она это знает наверняка.

Ида вскакивает на ноги и выбегает из туалета, взбегает по лестнице и бежит. Прочь, прочь от Линнеи, от Эрика, от всех.

Но Эрик стоит в холле и ждет ее. Уже прозвенел звонок на урок. Все ушли, в холле никого нет. Эрик подходит к Иде, смотрит на нее, и она опять оказывается на мосту, а он смотрит ей в глаза и хочет убить.

— Что с тобой? — Эрик протягивает к ней руку.

— Не трогай меня!

Крик Иды эхом отдается от стен и крыши вестибюля, но Эрик все-таки пытается взять ее за руку:

— Успокойся!

Ида смотрит на него и думает, что она его совсем не знает.

Но это неправда. Она всегда знала, какой он. Просто она никогда не смотрела на него с другой стороны.

Таким его видели его жертвы. Их жертвы. «Все дети балуются», — говорил ее отец родителям одноклассников, которые жаловались на Иду. «Все дети одинаковы, и моя, и ваши», — так говорил отец, и Ида знала, что избежит наказания, потому что принадлежит к лагерю сильных. С ней считаются.

— Отпусти меня! — сказала она.

Эрик крепче сжал ее руку, на глазах Иды от боли выступили слезы. Она почувствовала, как в ней просыпается магия, воздух вокруг наэлектризовался. Даже волоски на коже встали дыбом.

— Ведешь себя как последняя дура! — сказал Эрик.

Электрический разряд был таким сильным, что Эрик отлетел в сторону. Он ударился о стену и сполз вниз. Огляделся, ничего не понимая.

Кто-то взял Иду за руку.

Это была Линнея.

Пойдем, у нас нет времени!

Линнея потянула ее на улицу. Девушки вместе выбежали во двор, оставили позади мертвые деревья и направились дальше — к калитке.

Возврата не было.

Ида покинула лагерь сильных.

Теперь она была на другой стороне.

 

55

Мину не верит своим глазам. В парке уже происходило много странных вещей, но никогда ничего подобного не было.

Линнея и Ида сидят рядышком на эстраде. Голова Иды лежит на плече Линнеи. Особого удовольствия лицо Линнеи не выражает, но, судя по всему, она относится к происходящему вполне спокойно.

Мину уже знала, что Ида и Линнея вместе убежали из школы. Это вызвало много пересудов. В коридорах, в столовой и в классах только об этом и говорили.

В конце последнего урока Мину услышала, как Ханна Х. сказала кому-то, что Ида пыталась столкнуть Эрика с лестницы. Потому что накололась вместе с Линнеей и у нее снесло крышу. Ханна Х. выражала беспокойство по поводу состояния Иды, но утверждала, что этого следовало ожидать, так как весь второй курс гимназии Ида вела себя очень странно.

При появлении Мину Линнея поднимает голову, но Ида не двигается. Взгляд у нее отсутствующий. Глаза покраснели и припухли.

— Как дела? — осторожно спрашивает Мину.

Линнея поворачивает голову и смотрит на Иду.

— Сегодня был долгий день, — говорит она, снова переводя взгляд на Мину.

За целый день она не сказала ни слова. Я взяла ее к себе домой. Она ничего не пила и не ела, только сидела вот так и смотрела перед собой, пока я убиралась в квартире.

Мину молча кивает.

Ритуал будет совершаться в сумерках. Но солнце уже начинает садиться, времени осталось мало.

Мину косится на ярко накрашенное лицо Линнеи:

— Ты-то как?

Линнея покусывает ноготь, с которого отслоился черный лак:

— По дороге сюда мне показалось, что я увидела Эрика. И у меня реально началась паника. Вот что ужасно. Они меня морально раздавили.

— Ничего они тебя не раздавили.

Тут раздались шаги, зашуршал под ногами гравий, Мину подняла голову. На эстраду поднимались Ванесса и Анна-Карин.

— Как дела? — спросила Ванесса, сразу направляясь к Линнее.

— Жива, это главное.

Ванесса кладет руки ей на плечи. Зажмуривается на мгновение и только потом отпускает ее. Мину надеется, что Линнея все-таки расскажет Ванессе о своих чувствах. Глядя на них обеих, она думает, что реакция Ванессы может оказаться для Линнеи неожиданной.

— Как твое заявление в полицию? — спрашивает Ванесса. — Они тебе звонили?

— Нет, я почти уверена, что они даже не будут затевать расследование. Но соцслужба хочет завтра со мной увидеться. Так что, похоже, я попала конкретно.

— Еще не поздно рассказать, что произошло на самом деле, — говорит Мину. — Ты можешь объяснить, что скрыла правду, потому что сильно испугалась. Если тебе нужен свидетель, то Виктор может подтвердить, что тебя и правда столкнули…

Мину замолкает. Она понимает, как наивно звучат ее слова. Но признать, что Эрик и Робин останутся безнаказанными, очень сложно.

— Бессмысленно, — говорит Линнея. — Весь город против меня. Что могут сделать мои слова против слов Хелены? А Виктор… он, конечно, меня спас, но я на него не слишком полагаюсь.

— А если Эрик и Робин во всем признаются? Я могу заставить их признаться, как тогда с Максом, — предложила Анна-Карин.

— Тогда это тоже была не лучшая идея, — вздохнула Линнея. — Тем более сейчас. Ты не можешь тратить все свое время на то, чтобы контролировать, как Эрик и Робин ведут себя во время расследования и суда. Ты нам нужна для другого.

Мину косится на Иду. Все-таки они говорят о ее парне. Но Ида не реагирует. На ее лице не двигается ни один мускул.

— Я бы их убила! — говорит Ванесса.

— Я тоже! — кивает Линнея.

Мину похолодела. Неужели они опять, как год назад с Максом, начнут обсуждать тему мести?

— Но я не уверена, что это лучшее решение, — продолжает Линнея. — Я думала, что хочу убить Макса, но, когда такая возможность представилась, я поняла, что не могу сделать этого. Не могу, и все. Хотя смириться с тем, что Эрик и Робин будут жить, как жили, в нашем городе, мне ой как трудно.

— Что-нибудь придумаем, — сказала Мину. — Вместе.

Линнея кивнула.

— Как только с судебным процессом будет покончено, — сказала Мину, — мы возьмемся за Эрика, Робина, «Позитивный Энгельсфорс» и демонов. А сейчас пора начинать ритуал.

Ванесса открыла сумочку и достала банку с эктоплазмой.

— Вы готовы? — спросила Мину.

— Трудно сказать, готов ты или нет, когда не понимаешь, что делаешь, — сказала Ванесса.

Вот сейчас и Ида должна сказать что-нибудь вроде: «Зачем это все надо» или «Почему я должна участвовать».

Но Ида молчит.

— Единственное, что мы знаем: этот ритуал поможет нам победить на процессе, — объяснила Мину, от всей души желая, чтобы ее уверенность была не показной, а настоящей. — В усадьбе все спокойно?

Анна-Карин кивнула. Ее лис был на посту.

Ванесса протянула Мину банку. Линнея встала, Ида поднялась следом за ней.

— Круг объединяет, — говорит Мину, начиная рисовать внешний круг вдоль ограждения танцплощадки.

Все получается иначе, чем в прошлый раз. Ее рука легко скользит по шершавым доскам пола. Слишком легко. Мину уже начинает сомневаться, что ритуал сработает. Впечатление такое, будто она все делает понарошку.

Через несколько минут внешний круг замкнулся. Ничего не произошло. Мину покосилась на остальных:

— Вы что-нибудь чувствуете?

Ванесса, Линнея и Анна-Карин покачали головой. Ида, похоже, даже не слышала вопрос Мину.

— Ты уверена, что делаешь правильно? — спросила Ванесса.

— А что тут можно сделать неправильно? — ответила Мину, вставая на середину танцплощадки. — Круг дает силы.

Она садится на корточки и рисует внутренний круг. Дело идет быстро, но она по-прежнему не чувствует никакой магии.

— Теперь ваша очередь, — говорит Мину, вставая.

По очереди девушки подходят и рисуют во внутреннем круге знаки своих элементов.

— Солнце почти зашло, — констатирует Анна-Карин.

Мину достает из рюкзака серебряный крест, который со времени последнего сеанса хранился у нее дома.

— Встаньте возле своих знаков, — скомандовала Мину.

С серебряным крестом в руке она подошла к внутреннему кругу. И вдруг что-то произошло. Крест нагрелся, его стало горячо держать.

Во внутреннем круге с треском разлетались мелкие фиолетовые искры.

— Блин! — воскликнула Ванесса. — Вы уверены, что мы делаем все правильно? Почему покровители не объяснили, в чем состоит ритуал?!

— Может, потому, что, если бы мы заранее знали, что будет, мы бы ни за что не согласились в нем участвовать, — сказала Линнея.

Во внутреннем круге опять рассыпался сноп искр. Крест обжигал Мину руки.

— Значит, так, — говорит она. — Когда я войду во внутренний круг, вы беретесь за руки. И по моей команде зажмуриваетесь.

Мину набрала побольше воздуха, вступила во внутренний круг и подняла крест, как ей велели покровители.

— Пора, — объявила она.

Ванесса едва успела закрыть глаза, как сильный порыв ветра разметал ей волосы. Растрепал одежду. Стало трудно дышать.

Ванесса покачнулась, чуть не уронив и Анну-Карин, и Линнею. Она изо всех сил старалась удержаться на ногах, в ушах стоял гул. Казалось, ветер хочет разорвать ее на куски.

И вдруг все прекратилось. Ветер стих так же внезапно, как поднялся. Воцарилась тишина. Ванесса едва могла пошевелиться, руки и ноги были тяжелыми, словно чугунными.

Ванесса слышала дыхание остальных участниц ритуала.

— Я больше не могу, — простонала Мину.

— Получилось? — спросила Ида.

— Непонятно, — ответила Линнея. — Покровители не сказали, что должно получиться.

— Мы можем открыть глаза? — услышала Ванесса свой голос.

«Это мой голос, но говорю не я», — одновременно подумала она.

Она осторожно открыла глаза и увидела свое собственное лицо.

Ванесса стояла рядом с самой собой и держала себя за руку. Она отпустила руку.

— Что это? — спросила она в растерянности и не узнала свой голос.

Ее ладони вспотели.

— Ты кто? — спросила она Ванессу, которая, стоя рядом с ней, грызла ногти.

— Линнея, — ответила та.

Ванесса продолжала таращиться на нее. Впечатление было такое, будто смотришь на себя в зеркало, но видишь вроде и не себя.

Она опустила глаза вниз и увидела пальто, флисовые штаны и кроссовки.

Ванесса перевела взгляд на Линнею, которая ошарашенно оглядывалась по сторонам:

— А ты кто?

— Я Мину, — ответила та. — Но теперь я Линнея, да? Кто из вас я? Я имею в виду, кто из вас выглядит как я?

— Я, — сказала Мину дрожащим голосом. — Ида.

— Что произошло? — в отчаянии воскликнула Ванесса, и все повернулись к ней.

— Ты теперь я, — мягко сказала ей Ида. — То есть ты теперь я, Анна-Карин. А ты Ванесса, да?

Ванесса кивнула, и длинная прядь темных волос упала ей на глаза:

— Во всяком случае, я была Ванессой еще совсем недавно.

* * *

Мину откладывает в сторону ручку и смотрит на Избранниц. Они сидят полукругом и смотрят в ее раскрытый блокнот.

Солнце зашло, но круги, нарисованные эктоплазмой, светятся в темноте.

«Мину — тело Линнеи.

Линнея — тело Ванессы.

Ванесса — тело Анны-Карин.

Анна-Карин — тело Иды.

Ида — тело Мину».

— Правильно? — спрашивает Мину. Ее почерк стал другим. Рука Линнеи выводила буквы по-своему, не так, как привыкла писать Мину.

— Да, — сказала Ванесса и начала ковырять свои ногти.

«На самом деле это Линнея, — подумала Мину. — А у меня тело Линнеи, у меня другое тело!»

Бред какой-то! Если об этом долго думать, голова лопнет. Голова Линнеи.

— Когда покровители показали мне ритуал, они сказали, что эффект от него будет длиться три дня, — сказала она. — На закате третьего дня вы вернетесь в свое тело.

— А если нет? — Мину услышала свой голос, который со стороны звучал неестественно, как на диктофоне. — А если мы что-то сделали неправильно и останемся в этом теле навсегда? Или попадем не в то тело? Или вообще исчезнем? А если мое тело за эти три дня погибнет, потому что Анна-Карин попадет под автобус?

Панические интонации в голосе легко выдают Иду. Она по привычке ищет на груди серебряное сердечко, но его там нет.

Мину тоже испугана, но она не подает виду:

— Я уверена, все пройдет нормально. Покровители хотят нам помочь. Матильда обещала, что они помогут нам пережить процесс.

Она смотрит Иде в глаза. Она смотрит в свои собственные глаза, и голова у нее слегка кружится.

— Но как это может нам помочь? — спрашивает Ида.

— Пока не знаю, — отвечает Мину. — Но это часть какого-то плана, и нам надо довериться покровителям.

Она меняет положение и чувствует резкую боль — на бедре Линнеи был огромный синяк.

— Мину, ты меня не слышишь?

Мину смотрит на Ванессу и опять чувствует легкое головокружение. Глаза Ванессы смотрят на нее взглядом Линнеи.

— Я пытаюсь послать тебе мысли, но, похоже, они не доходят, — говорит она.

— Нет, — отвечает Мину. — Я ничего не слышу.

— Значит, в теле Ванессы моя магия уже не работает?

— У всех так? — спрашивает Анна-Карин.

Мину зажмуривается и пытается выпустить черный дым. Но ничего не происходит. Магический «клапан» внутри Мину не срабатывает. Она чувствует себя обычным человеком. Никакой магии.

Она открывает глаза и смотрит на остальных.

— Наверно, что-то замкнуло, — говорит Ванесса.

— Надеюсь, покровители знают, что делают, — добавляет Линнея. — Потому что я ума не приложу, как себя вести. Я имею в виду не только процесс. Но и остальную жизнь. Мы же должны теперь жить жизнью друг друга. Кстати, Мину, поздравляю с приобретением: моя жизнь — тот еще подарок.

— Мы должны снабдить друг друга всей необходимой информацией, — говорит Мину. — Рассказать все самое главное и написать памятки.

Она вырвала листы из записной книжки и раздала их Избранницам. И только взяв в руки листок, поняла, что должна рассказать Иде всё, до мельчайших подробностей. Все свои привычки и обязанности, всё, что составляет личную жизнь каждого человека.

 

56

В голове Анны-Карин крутилась старая поговорка: хочешь узнать своего врага, примерь его ботинки.

Пока ей очень нравилось находиться в ботинках Иды, точнее, в ее теле.

Анна-Карин попробовала пробежаться по дорожке между коттеджей — ноги летели, почти не касаясь земли. Тело было сильным и легким, казалось, оно вообще не устает.

Пройдя несколько кварталов, она увидела дом Иды. Подошла к калитке, прислушиваясь к собственному дыханию. Даже оно звучало непривычно.

Сколько раз Анна-Карин пыталась представить, как живут люди в этом доме. Пыталась придумать тайны, которые скрываются за зеленым фасадом. Тайны, которые объяснят существование феномена Иды Хольмстрём.

Анна-Карин забыла, каким ключом открывать входную дверь, и пока подбирала на связке подходящий, вспоминала все, что было написано в ее памятке. Папу зовут Андерс, маму — Карина, брата — Расмус, сестру — Лотта. Комната Иды находится на втором этаже возле лестницы. Ее зубная щетка красного цвета. Она мажет тело кремами серии, название которой Анна-Карин не может выговорить, а спит в лифчике, чтобы к старости не отвисла грудь.

Наконец Анна-Карин отперла дверь и вошла в прихожую. Из кухни доносились голоса и звон приборов.

— Ида? — крикнул с кухни женский голос.

Никто не вышел, Анна-Карин сняла сапоги и, распрямившись, снова подумала, насколько тело Иды послушнее, чем ее собственное.

Ее собственное тело всегда казалось ей довеском к голове. Оно было нужно, чтобы Анна-Карин могла передвигаться с места на место. Но эту бесформенную массу приходилось прятать под многослойной одеждой.

— Ида? — снова крикнула женщина.

— Да, — неуверенно ответила Анна-Карин. Ей все еще было непривычно слышать голос Иды не снаружи, а изнутри. Так он звучал как будто глуше, чем обычно.

— Мы уже поели. Ты идешь?

Набрав полную грудь воздуха, Анна-Карин вошла в кухню.

Все вокруг было белым. Страшно даже дотрагиваться до чего-нибудь, не дай бог, оставишь отпечатки пальцев. Все выглядит холодным и дорогим. Такое же впечатление производят люди, сидящие за кухонным столом.

Анна-Карин видела родителей Иды раньше и считала, что они слишком правильные. Как будто их только что вынули из подарочной упаковки. Младшие брат и сестра казались уменьшенной копией Иды. Анна-Карин внутренне вздрогнула: перед ее внутренним взором промчались неприятные воспоминания детства. Интересно, эти детки похожи на Иду только внешне или по характеру тоже?

Отец Иды поднял голову, и Анна-Карин поразилась, как сильно он похож на Эрика Форслунда. Светловолосый Эрик Форслунд средних лет. Она опять вздрогнула.

— Ты что стоишь, вытаращив глаза? — спросил папа.

— У тебя сейчас глаза выскочат из черепа! — крикнул Расмус, и они с Лоттой захохотали преувеличенно громко, как, бывает, смеются дети, когда они смеются просто, чтобы посмеяться.

— Расмус! — строго сказала мама.

— Но у нее правда глаза почти выскочили, — заупрямился Расмус. — Есть собаки, у которых выскакивают глаза.

Анна-Карин подходит и садится на свободное место. Мама пододвигает к ней салатницу.

— Рыба на плите, — говорит она.

Анна-Карин накладывает себе салат и встает за рыбой, приготовленной на пару.

Едва начав есть, она замечает, что тело Иды очень проголодалось. Еда кажется необычайно вкусной. Не чета полуфабрикатам, которые едят дома у Анны-Карин.

— Как у тебя дела? — спрашивает мама Иды.

Анна-Карин проглатывает кусок рыбы и поднимает на нее глаза:

— Хорошо.

Ответ почему-то маме не нравится, на ее гладком лбу появляется морщинка.

— Дети, вы можете пойти поиграть, — говорит мама Иды, не спуская глаз с Анны-Карин.

Расмус и Лотта радостно спрыгивают со стульев и с криками несутся по лестнице вверх.

— Девочка моя, почему ты не расскажешь нам про то, что случилось? — начала мама.

Анна-Карин смотрит на обеспокоенные лица родителей.

Если бы они были вредными, злыми, ей было бы легче понять Иду. И гораздо легче простить ее.

— Мы слышали про Эрика и эту девочку, — сказал Андерс.

— Это ужасно.

— Как она может распространять про него такие слухи, — возмущается Карина. — Она явно психически больна.

— Это ее не извиняет, — говорит отец, бросая на мать выразительный взгляд. — Нечего с ними цацкаться.

— Да, конечно, — соглашается мама Иды. — Ты, наверно, ужасно перенервничала, Ида.

Они смотрят на Анну-Карин, ожидая ответа.

— Ммм, — это все, на что она сейчас способна.

— Тем более Эрик — такой славный мальчик, — продолжает Карина. — Робин — другое дело. У его мамы много проблем, ничего удивительного, что мальчик сбился с пути. Но Эрик! Сказать про него такое!

— Эрик — один из лидеров в классе, так же как Ида, — говорит Андерс. — Всегда найдутся завистники.

«Вот именно поэтому Ида и стала такой», — подумала Анна-Карин, и, не сдержавшись, выпалила:

— Эрик вовсе не славный. — А потом добавила: — И я далеко не подарок.

— О чем ты говоришь? — удивляется Карина.

— Нельзя всегда быть милым и добрым, — возражает Андерс. — Коровы добрые, но их режут на мясо.

Анна-Карин еле сдерживается, чтобы не замычать ему прямо в лицо, но тут раздается звонок в дверь.

— Я открою! — кричит Лотта, сбегая с верхнего этажа.

— Кто это может быть? — Мама Иды вытягивает шею, пытаясь разглядеть посетителя.

— Это Эрик! — кричит Лотта.

— Легок на помине, — шутит папа Иды.

Анна-Карин вскакивает из-за стола, причем, не рассчитав свой вес и силу, чуть не опрокидывается назад.

— Я не хочу его видеть, — говорит она.

Она слышит, как Эрик в прихожей что-то рассказывает Лотте самым что ни на есть приятным голосом — такого зятя любые родители примут с распростертыми объятиями! — и это делает ситуацию еще более страшной.

Прыгай, а то мы тебя столкнем!

Анна-Карин бежит к двери, находящейся в противоположном от прихожей конце кухни.

— Ида, куда ты? — кричит Карина.

Анна-Карин оказывается в гостиной и в отчаянии оглядывается. Слышит, как в кухне Эрик спрашивает про Иду. Не дожидаясь, что скажут родители, Анна-Карин в одних чулках выскакивает на деревянную террасу, тихо закрывает за собой дверь, бежит по влажным деревянным доскам, потом по лестнице сбегает в сад.

Земля холодная и мокрая, чулки сразу промокают, но Анна-Карин этого не замечает. Она видит впереди игровой домик и со всех ног бежит туда. Оглядывается назад. Коттедж семейства Хольмстрём возвышается сзади, как средневековый замок. В освещенные окна видно, как в гостиную входит Эрик.

Анна-Карин забегает за угол домика и прижимается к стене.

Ида никогда бы не стала бегать от Эрика. Но Анна-Карин не может встречаться с ним. Она всегда его боялась, а уж теперь — тем более.

«Если он пойдет сюда, перелезу через забор и убегу», — обещает она сама себе.

На террасе открывается дверь, Анна-Карин напрягается всем телом, готовясь к бегству.

— Ида! — кричит Эрик. Эхо разносится по саду. — Иди сюда!

Анна-Карин уверена: сейчас она услышит приближающиеся шаги. Но ничего не происходит. И скоро дверь террасы закрывается.

Анна-Карин ждет. Сырой холодный ветер забирается под тонкую кофту Иды, Анна-Карин запахивается поплотнее. Ей хочется бежать отсюда, переселиться в своего лиса, но эта возможность для нее пока потеряна.

Скоро хлопает калитка, и Эрик выходит на улицу.

Только тогда Анна-Карин решается выйти из своего убежища.

Намокшие чулки превратились в тряпки и оставляли на белом полу гостиной грязные следы, пока Анна-Карин не догадалась их снять.

— Ида, подойди сюда и объясни, в чем дело! — рявкнул из кухни Андерс Хольмстрём.

Анна-Карин ничего не ответила. Она через две ступеньки взлетела по лестнице и захлопнула за собой дверь комнаты Иды. К ее большому облегчению, в двери был ключ.

— Ида! — кричит Карина. Анна-Карин слышит на лестнице ее шаги.

Стук в дверь заставляет ее отпрянуть к окну.

— Эрик сказал, что ты дружишь с этой девочкой. Он сказал, что она наркоманка. Мы с папой не хотим, чтобы ты общалась с подобными людьми. Открой!

Она дергает дверь.

— Мы не допустим, чтобы ты общалась с криминалом!

— Ты не знаешь Эрика! Не знаешь, что он за человек! — отвечает Анна-Карин.

Ручка двери снова дергается. На этот раз сильнее.

— Ну что ж, это твой выбор. Оставайся здесь до конца вечера, — шипит Карина.

— Да пожалуйста! — кричит Анна-Карин. Голос Иды звенит у нее в ушах.

— Что с тобой? Ты не начала принимать наркотики?

— Конечно, нет!

— В твоем возрасте такие выходки просто неприличны! Мы поговорим об этом завтра.

Карина Хольмстрём спускается по лестнице вниз, и по ее шагам слышно, что она крайне рассержена.

«Если бы она только знала, что за человек Эрик Форслунд», — думает Анна-Карин.

Но мама Иды никогда такому не поверит.

Откажется верить, и всё.

* * *

Отпивая из чашки остывший чай, Линнея смотрит на себя саму, сидящую напротив.

Она столько раз пыталась представить, какой ее видит Ванесса. И вот теперь она в прямом смысле слова залезла в шкуру Ванессы и смотрит на себя ее глазами.

Хотя это, конечно, не то же самое. Потому что Ванессой по-настоящему она не стала. Это одна видимость. К тому же смотрит она не на себя, а на Мину.

— Хочешь еще бутерброд? — спрашивает Яннике Даль и протягивает ей корзиночку с хлебом.

— Очень вкусно, — говорит Мину. — Очень вкусный чай.

Она улыбается благовоспитанной улыбкой, которая на лице Линнеи смотрится очень странно, но мама Ванессы ничего не замечает.

Линнея пытается игнорировать пса, который сидит рядом с ней на полу. Фрассе смотрит на нее и тяжело дышит с широко открытым ртом.

Похоже, Яннике не замечает в своей дочери ничего необычного. Но собака и Мелвин почуяли неладное. Когда Яннике попросила Ванессу почитать брату сказку на ночь, он устроил такой крик, что заложило уши.

— Спасибо, что разрешили у вас переночевать, — говорит Мину.

— Пожалуйста! Мне приятно познакомиться с друзьями Ванессы. Я так много слышала о тебе, Линнея.

Линнея опускает глаза, чтобы скрыть свою радость.

— Надеюсь, хорошего? — шутит Мину.

Каким-то образом ей удается произносить эти банальности естественно. Наверно, потому, что взрослые всегда принимают ее всерьез и относятся с уважением.

— Вы поспите ночью на одной кровати? — спрашивает мама Ванессы.

Мину и Линнея быстро переглядываются.

— А у вас нет запасного матраса? — спрашивает Мину.

— Его забрал Никке при переезде. Есть еще диван, но Мелвин обычно рано просыпается. Лучше вам лечь у Ванессы в комнате и закрыть к себе дверь.

— Хорошо, — говорит Мину и поднимается из-за стола. — Извините, я на минутку.

Линнея старается не думать, что Мину в ее теле сейчас пошла в туалет. А она сама осталась один на один с женщиной, которая думает, что она ее дочь.

— Ванесса, — Яннике понизила голос почти до шепота. — Сегодня утром мне звонил Никке.

— Да? — говорит Линнея, стараясь держаться невозмутимо.

— Он сказал, что встретил тебя ночью у Линнеи. Сказал что-то про вечеринку и дым столбом. А потом ты приводишь сюда Линнею и говоришь, что у нее взломали квартиру. Я не знаю, что и думать. Ты была у нее ночью? В учебный день?

Линнея по своей извечной привычке готова замкнуться и промолчать. Пусть Яннике думает, что ей заблагорассудится. Но как бы в этой ситуации поступила Ванесса?

— Я поехала к ней ночью, когда узнала, что у нее случилось, — осторожно начала Линнея. — Глупо, конечно, что я тебе ничего не сказала, но я ужасно испугалась за Линнею. А Никке все неправильно понял.

Яннике с беспокойством смотрит на Ванессу, но ничего не говорит.

— Квартиру взломали, — говорит Линнея. — Правда.

Она замолкает, неуверенно смотрит на Яннике.

— Я тебе верю, — говорит мама Ванессы. — Не думаю, что ты будешь лгать о таких серьезных вещах. Но на будущее не убегай втихомолку. Скажи мне.

Линнее остается только кивнуть.

— Я рада, что ты беспокоишься о друзьях, — говорит Яннике. — Линнея славная девочка. Чересчур вежливая, но приятная.

Мину возвращается в кухню. Яннике обнимает Линнею, чмокает ее в лоб и выходит из-за стола.

У Линнеи перехватывает дыхание.

Тело Ванессы не удивилось этому прикосновению, но Линнее ласка Яннике напомнила о том, чего она с детства была лишена. И чего у нее никогда не будет.

* * *

Мину позаимствовала из гардероба старую футболку Ванессы. Удалила яркий макияж и теперь протирала лицо влажным, незнакомо пахнущим полотенцем.

Она была напряжена до предела. До самых кончиков пальцев. Нервы были натянуты как струна. Еще чуть-чуть, и она выпрыгнет из кожи, которая к тому же не ее.

«Я схожу с ума, — думала Мину, глядя в зеркало на чисто вымытое лицо Линнеи. — Я схожу с ума».

Все было очень странно.

Мину никогда не думала, что можно разделить душу и тело. Но теперь она в этом уверена. Чувства Линнеи к Ванессе находятся в ее теле. Когда Мину смотрит на Ванессу, которая на самом деле никакая не Ванесса, а Линнея, она чувствует сильное притяжение. И ей даже кажется, что не Линнея, а она сама, Мину, влюблена в Ванессу.

Голова идет кругом, и Мину отворачивается от зеркала.

На кого она сейчас смотрит и кому принадлежат мысли, которые вертятся в ее голове?

Если у нее сейчас мозг Линнеи, значит, мысли и чувства тоже принадлежат Линнее? Или все-таки у нее осталось сознание Мину, хотя и пересаженное в тело и голову Линнеи?

Чей бы мозг у нее ни был, он того и гляди взорвется.

— Как ты? — спрашивает Линнея, когда Мину входит в комнату Ванессы.

— Я чувствую себя очень странно. Чешутся кончики пальцев и кружится голова. Надеюсь, это не результат ритуала.

Линнея смотрит на нее. Потом заливается смехом. Смехом Ванессы.

— Ты просто хочешь курить, — говорит она. — То есть это я хочу курить.

* * *

Линнея вертится в кровати, рядом тихо посапывает Мину.

Мину заснула сразу после того, как они сходили в подъезд покурить. Линнея тоже хотела взять сигарету, но решила не загрязнять легкие Ванессы. Теперь ей было очевидно, что ее зависимость от сигарет была психологической.

Ей пришлось показать Мину, как нужно курить.

— Бред какой-то, — с отвращением фыркнула Мину. — Мне противно, но мое, то есть твое, тело просит еще и еще.

— Радуйся, что я завязала с наркотой, — засмеялась Линнея.

Мину улыбнулась и неумело затянулась сигаретой.

— Для тебя все случившееся должно быть вдвойне странно. Ты стала Ванессой. В которую ты влюблена.

— Я стараюсь об этом не думать. Иначе можно свихнуться, — сказала Линнея.

Свихнуться можно.

Она лежит без сна на кровати Ванессы. На ее простынях. Кровать узкая, и Линнея чувствует тепло собственного тела совсем рядом.

Тело Ванессы реагирует на эту близость.

Линнея не знает, как это понять. Может, это просто реакция на близость другого человека? Или какая-то часть Ванессы действительно неравнодушна к ней?

От всех этих мыслей Линнее становится совсем нехорошо — тут и вправду можно свихнуться, — и она никак не может заснуть, хоть и очень устала.

Она смотрит в потолок. Слушает завывание ветра за окном. И понемногу начинает засыпать, когда мобильник Ванессы на полу вдруг начинает вибрировать.

Линнея поворачивается на кровати, на ощупь находит телефон. Мину бормочет что-то нечленораздельное.

Линнея смотрит на дисплей.

Сообщение.

«Думаю про поцелуй. Хочу еще. Вилле».

Линнея тихо кладет телефон на пол.

Снова переворачивается на спину.

Если ей были нужны доказательства, — пожалуйста, она их получила.

Линнея жмурится, две слезинки стекают на виски.

Она находится в теле Ванессы, но Ванесса для нее недосягаема.

 

57

Ванесса медленно-медленно поднимается по лестнице в школу.

Тело Анны-Карин тянет ее вниз, и дело вовсе не в избыточном весе. Впечатление такое, будто у нее застой крови, а ноги не могут оторваться от земли.

Ванесса думала, что ей будет трудно изображать Анну-Карин, ее движения, походку. Но тело делает это автоматически. Позвоночник не хочет распрямляться. Плечи отказываются расправляться. Тело привыкло к полусогнутому положению.

Сунув руки в карманы полупальто, Ванесса направилась к шкафчику Анны-Карин, завесив лицо распущенными волосами.

Она ни на кого не смотрит, и никто не смотрит на нее. Примерно так было, когда Ванесса становилась невидимой.

Ида ждет ее у шкафчика, держа в руках плотно исписанный листок.

— Мину прислала мне мейл, — говорит Ида, тыкая пальцем куда-то в середину листка. — Тут написано, какие учебники нам нужны на первом уроке.

У Иды лицо Мину. Голос Мину. И все равно это не Мину.

— Ванесса! — кричит кто-то в коридоре. Ванесса машинально оборачивается. Видит себя. Видит, как Эвелина обнимает ее, Ванессу. Видит в глазах Ванессы испуг Линнеи.

— Что ты сделала с волосами? — восклицает Эвелина и чмокает ее в щеку.

Линнея нервно проводит рукой по волосам Ванессы, которые безжизненными прядями свисают на плечи.

— Мало времени было, торопилась, — говорит Линнея, и Ванесса удивляется: неужели она всегда говорит так пискляво?

Как они проживут этот день в школе? Не говоря уж о процессе, когда на них будут смотреть недоброжелательные глаза членов Совета?

Эвелина и Линнея уходят.

Ванесса думает: интересно, как чувствует себя Линнея в ее теле? Сама она сегодня едва смогла принять душ. Ей даже пришлось зажмуриться: проделать такую интимную процедуру с чужим телом было непросто.

Ванесса нашла учебники и заперла шкафчик Анны-Карин. Она и Ида бок о бок поднялись по лестнице в класс, не обменявшись за это время ни словом.

В классе еще было мало народу. Ванесса и Ида посмотрели на пустые парты и переглянулись.

— Мину написала, где они обычно сидят? — тихо спросила Ванесса у Иды.

— Нет, — так же тихо ответила Ида. — Но Мину наверняка любит сидеть где-нибудь впереди.

— А Анна-Карин — возле стенки, чтобы можно было привалиться, — добавила Ванесса.

Они увидели два места, соответствующие этим требованиям, и сели туда. Одноклассники отреагировали спокойно.

Ханна А. и Ханна Х. сидели сзади них. Они тихо перешептывались, но Ванесса слышала имена Иды, Линнеи и Эрика.

Было очевидно, что и Ида слышала их. Она смотрела куда-то в пустоту, пальцы машинально трогали шею, наверно, искали отсутствующее серебряное сердечко.

— Правильно Эрик турнул эту стерву, — заявил Кевин, входя в класс в сопровождении группы ребят. — Она ведь еще фригидная.

Парни засмеялись, Ванесса обернулась и с отвращением посмотрела, как Кевин усаживается на последний ряд.

— Ты мне чё-то хочешь сказать? — крикнул он ей.

— С тобой мне говорить не о чем, — ответила Ванесса.

— Точно, потнику лучше заткнуться!

Ванесса отвернулась.

Класс потихоньку заполнялся, и Ванесса допустила оплошность, встретившись глазами с Виктором. Ей показалось или он действительно что-то заподозрил? Ладони Анны-Карин мгновенно вспотели.

Темные глаза Виктора внимательно смотрели на нее, Ванесса потупилась. Волосы упали на лицо. Сейчас она чувствовала себя почти как Анна-Карин.

— Прошу всех сесть! — раздался типично «учительский» голос.

Ванесса подняла голову. Женщина в очках, стоя у учительского стола, вынимала из портфеля пачку ксерокопий.

— Сегодня будет проверочная работа по индукции, — сказала она. Класс застонал в унисон.

— Нельзя давать контрольные без предупреждения! Нам надо подготовиться! — заорал Кевин.

— Можно! — сказала учительница, и Ванессе показалось, что в ее глазах мелькнуло торжество. — Это особый тип проверочной работы, она проводится без предупреждения.

Ванесса бросила рассеянный взгляд на первую страницу контрольной.

И ничего не поняла из того, что там было написано. Абсолютно ничего. Она мысленно попросила прощения у Анны-Карин.

* * *

Ида садится в столовой за столик и видит себя.

Анна-Карин ухитрилась скомбинировать черную юбку с красной мешковатой кофтой, которую Ида никогда не надевает, потому что она ее полнит. Но сейчас это Иду совсем не волнует.

Мысли ее целиком заняты шепотом в зале, и она знает, что шепчутся о ней.

Ида искоса поглядывает в маленькую комнату. Там сидят Робин, Фелисия, Юлия и Кевин. Эрика нет.

«Хоть бы он остался сегодня дома», — просит Ида.

Вчера она воспользовалась компьютером Мину, чтобы зайти на свою страничку. Эрик не только порвал с ней, он еще удалил ее из друзей. Многие последовали его примеру, сопроводив свои действия обидными комментариями. Они смаковали гадости, как будто давно мечтали высказать ей все это, но раньше не осмеливались.

Потом позвонила Анна-Карин.

Ида просто выслушала ее. Возможно, на ее месте она поступила бы точно так же. Встреча с Эриком вселяет в нее ужас, который не идет ни в какое сравнение с боязнью темноты.

Она поворачивается к остальным Избранницам. Делает глоток воды. Смотрит на руку, держащую стакан. Каждый раз, когда она видит руки Мину вместо своих собственных, она испытывает легкое головокружение.

— У меня голова трещит оттого, что я постоянно пытаюсь вспомнить, кто есть кто, — говорит Ванесса.

«То есть нет, — напоминает себе Ида. — Это Линнея. Линнея в теле Ванессы».

— Только трещит при этом моя голова, — хихикает Анна-Карин. Хотя на самом деле это, конечно, Ванесса.

Мину смотрит на Иду глазами Линнеи:

— Состояние совершенно нереальное. Как будто смотришь про себя фильм.

— Суперзавороченный 3D-фильм, причем ты сам и публика, и актеры, — говорит голосом Анны-Карин Ванесса.

Ида берет нож и вилку, но откладывает их в сторону, опять увидев руки Мину. Нет, это выше ее сил!

— Ида! — слышит она голос Линнеи. Ида поднимает глаза.

Ей снова приходится напомнить себе, что говорит сейчас Мину.

— Попробуй воспринимать нас так, как если бы ничего не изменилось. Иначе правда крыша может поехать.

Ида смотрит на Избранниц. На каждую поочередно. В принципе, это возможно. Если постараться. Потому что, несмотря на новую внешность, у каждой из них сохранились прежние манеры.

— Давайте обсудим, что произошло с тех пор, как мы вчера расстались, — говорит Мину. — Кого-нибудь дома заподозрили?

— Кот зашипел на меня вчера, когда я пришла после школы домой, — говорит Ванесса. — Но, думаю, он меня не выдаст. Твою маму, Анна-Карин, я почти не видела. Она была дома, но практически не выходила из своей комнаты.

— Фрассе и Мелвин меня спалили, — сказала Линнея.

— Бедный Мелвин… — начала было Ванесса, но ее прервала Анна-Карин.

— Эрик! — прошептала она.

Страх, который испытала Ида, отразился на лице Иды, сидящей по другую сторону стола.

* * *

Эрик шел туда, где сидела Анна-Карин.

Его лицо было багровым от ярости, красные пятна покрывали шею от горловины джемпера почти до подбородка.

Сколько раз Анна-Карин со страхом смотрела на Эрика. Но тогда он смотрел на нее с холодным любопытством или с веселым возбуждением. Мучить ее вошло у него в привычку. Иногда в его издевательствах проскальзывала усталость, они как будто начинали утомлять его.

Сейчас ситуация была совершенно иной. Эрик никогда не смотрел на нее с такой яростной ненавистью. Такую ненависть люди испытывают только к тем, кто их предал.

Разговоры за соседними столами стихли. Ванесса привстала, чтобы лучше видеть происходящее.

— Что с тобой происходит, Ида? — обратился Эрик к Анне-Карин.

В столовой воцарилась мертвая тишина. Кое-кто вставал, стараясь ничего не пропустить.

— Как ты можешь сидеть за одним столом с дебилками? Которые распространяют про меня всякую хрень!

Линнея почувствовала, что вот-вот потеряет сознание. Ванесса перегнулась через стол и взяла ее за руку.

— Говори же, ну! — рявкнул Эрик.

В мозгу у Анны-Карин как будто произошло короткое замыкание. В голове не было ни единой мысли. Язык не слушался.

— Даю тебе шанс, — сказал Эрик. — Или ты сейчас же уходишь отсюда со мной, или всё, конец! Поняла? Конец нашим отношениям и конец тебе!

Анна-Карин смотрит на настоящую Иду в теле Мину. Ее глаза расширились от испуга, но она тихо кивает Анне-Карин.

Дает ей разрешение.

Когда-то Эрик, по приказу Анны-Карин, описался на глазах у всех ребят. Теперь Анна-Карин магической силой не обладает.

Но у нее есть другая сила. Которую ей дает тело Иды.

Ида может позволить себе сказать все, что угодно.

— Вали отсюда, Эрик-зассыха! — говорит она.

— Как ты меня назвала?! — переспрашивает он, и его голос звенит от злости. Первое желание Анны-Карин — бежать куда глаза глядят. Но она перебарывает страх:

— Я сказала правду. Ты забыл, как описался на глазах у всей школы?

— Ты совсем дура, да?! — Красный цвет на лице Эрика переливался разными оттенками.

— Нет, — ответила Анна-Карин. — Я была дура, что общалась с тобой. Ты психопат! И должен сидеть в психушке.

— Не думай, что Юлия, или Фелисия, или кто-нибудь еще будет на твоей стороне, — сказал Эрик. — После такого никто не захочет иметь с тобой дело.

— Ты думаешь, ее это расстроит? — спросила Ида-Мину.

Эрик повернулся к ней:

— Ты кто такая?! Тебя вообще никто не спрашивает!

— Она тебя не любит, — сказала Ида. — И никогда не любила.

— Точно, — кивнула Анна-Карин, и Эрик опять повернулся к ней. — Тебя не за что любить. В тебе нет ничего хорошего. Уж я-то тебя хорошо знаю.

Эрик сжал кулаки, Анна-Карин не сомневалась, что он хочет ее ударить.

— Давай! — сказала она. — Пусть все узнают, какой ты на самом деле.

Кулаки Эрика разжались.

— Ты сделала свой выбор. Теперь не плачь, Ида.

Он развернулся и ушел. Разговоры в столовой возобновились.

Анна-Карин смотрит на Иду.

— Даже я не смогла бы это сделать лучше, — пробормотала Ида.

 

58

Передвигаться по городу в обличье Линнеи было очень непривычно. Мину всегда хотелось одеться экстравагантно, но она стеснялась экспериментировать с одеждой. Зато сейчас на ней была черная тюлевая юбка, усыпанная металлическими заклепками, которые при ходьбе звякали друг о друга, привлекая взгляды прохожих. Один немолодой мужчина даже крикнул ей вслед: правда ли, что в город приехал цирк?

— Тебя не раздражает, что на тебя все таращатся? — спросила Мину Линнею по дороге в соцорганы.

— Это тест для идиотов, — ответила Линнея. — Сразу понятно, у кого какой диагноз. Статистика неутешительная.

Соцорганы находятся недалеко от редакции «Энгельсфорсбладет», и Мину наверняка сто раз проходила по этой улице. Но никогда не обращала внимания на табличку. Белая вывеска с черными буквами не имела к ней никакого отношения.

Линнея остановилась перед входом.

— Ты готова? — спрашивает она у Мину.

— Насколько возможно, — отвечает Мину. — Что мне еще нужно знать о Диане?

— Я уж сама не знаю, что про нее нужно знать, — говорит Линнея. — Раньше она была на моей стороне. Она мне верила. Не пойму, что случилось.

— Может, ее заколдовали? — предположила Мину. — Теперь мы выяснили, что в «ПЭ» занимаются магией. И не надо забывать, что Хелена тебя ненавидит.

Линнея смотрит на Мину карими глазами Ванессы.

— Надеюсь, — говорит она. — Надеюсь, что сама Диана относится ко мне иначе.

Мину кивает. Смотрит на дверь.

— Волнуешься? — спрашивает Линнея.

— Нет. Но я же понимаю, что от этого зависит вся твоя жизнь.

Линнея слабо улыбается и нажимает кнопку, стеклянная дверь открывается.

Мину смотрит исподтишка на людей, сидящих и стоящих в коридоре, пытаясь угадать, кто здесь посетители, а кто сотрудники. Потом она одергивает себя: а почему, собственно, клиенты должны чем-то принципиально отличаться от работников соцслужбы?

Девушки долго идут по коридору, выкрашенному в густо-зеленый цвет, из-за которого все сидящие тоже кажутся зеленоватыми, словно страдают морской болезнью. Вот и дверь с белой пластиковой табличкой, на ней написано: «Диана Эхн».

Мину стучит в дверь, выходит женщина. Диана моложе, чем представляла себе Мину, но ее лицо напряжено, как будто она чем-то сильно озабочена.

— Здравствуй, Линнея, — со вздохом говорит она.

Ее тон не предвещает ничего хорошего. Диана смотрит на настоящую Линнею.

— Ванесса пришла, чтобы поддержать меня, — быстро говорит Мину.

— Мне очень жаль, но ей придется подождать тебя в коридоре, — говорит Диана.

— Ну почему?! — восклицает Линнея.

— Ладно, ничего, — останавливает ее Мину. — Я сама справлюсь.

Она проходит за Дианой в кабинет. Дверь со стуком закрывается.

— Садись! — говорит Диана.

Ее слова звучат как приказ, и Мину опускается на жесткий диван.

Диана перегибается через письменный стол и смотрит на нее. Смотрит так пристально, что скоро Мину стаскивает с себя искусственную шубу Линнеи — ей становится душно и жарко.

— Ты меня очень разочаровала, — произносит Диана.

— Можно я вам все расскажу…

Диана качает головой:

— Не хочу слушать твои отговорки.

— Дайте мне, пожалуйста, шанс… — начинает Мину.

Диана обрывает ее:

— Ты пропускала наши встречи, закатывала дома пьянки, устроила ложный вызов службы спасения и, ко всему прочему, оговорила двух мальчиков. Еще хорошо, что они не заявили на тебя в полицию.

— Я не собираюсь оправдываться. Я просто хочу рассказать, что на самом деле произошло.

— Нет.

— Но…

— Никаких «но», Линнея. Достаточно.

Мину приходит в отчаяние. Теперь она понимает, почему Линнея всегда такая колючая, злая и почему она считает, что нападение — лучшая защита от всех авторитетов.

Но она не имеет права сдаваться. Она должна бороться ради Линнеи.

— У меня в квартире действительно была кража со взломом. А про ложный вызов я ничего не знала. Для меня это тоже было неожиданностью.

— В понедельник ты должна освободить квартиру.

Мину лихорадочно ищет аргументы. Но в голову ей приходит только вопрос:

— Вы же не можете просто выгнать меня?

— Могу. И тебе еще придется заплатить за ущерб.

— И куда я пойду?

— Тебе повезло. Освободилось место в приюте для молодежи. Они работают с девушками, у которых есть проблемы в поведении. Но сначала тебе придется побыть на карантине, пока ты не докажешь, что можешь жить в коллективе.

Сердце Линнеи в груди Мину начинает отчаянно колотиться, по спине течет струйка пота. Накатывает паника. Но она старается дышать спокойно, так ей советовала Линнея.

— Зачем меня запирать на карантин? — спрашивает она.

— Мне это тоже крайне неприятно, но ты сама виновата. Кроме того, это делается для твоего же блага.

— Я могу жить у подруги, — говорит Мину. — Могу прямо сегодня с ней договориться. — «Я попрошу папу, чтобы он разрешил Линнее жить у нас. Я объясню ему, что произошло». — Летом мне исполнится восемнадцать. Разрешите мне пожить у нее. Это всего несколько месяцев.

— Это та девушка, что сидит в коридоре? Та, с которой вы вместе устраиваете гулянки и пьянки?

— Нет.

— Впрочем, неважно. Обсуждение закончено.

Она наклоняется вперед и впивается глазами в Мину:

— Ты должна быть здесь завтра в девять часов. Если тебя не будет, за тобой приедет полиция.

Из ворота блузки Дианы выскальзывает тонкая серебряная цепочка, на ней висит маленький кулон.

Знак металла.

— Я надеялась на твою сознательность и ответственность. Но ты не оправдала мое доверие.

«Что означает этот кулон? И вообще, значит он что-нибудь или это просто совпадение? Мог ли какой-нибудь ювелир случайно создать треугольник с вертикальными полосами? Или все-таки это знак металла и в таком случае Диана — ведьма? А вдруг ее заколдовали и она ведет себя так странно именно из-за этого кулона?»

Серебряная цепочка тонкая.

Мину быстро соображает — сделать или не сделать?

Они хотят поместить Линнею в карантин.

Она должна сделать это.

Мину резко наклоняется вперед и хватается рукой за кулон. Резко дергает. Цепочка сразу рвется.

— Ай! — Диана трет себе шею. — Меня как будто кто-то укусил.

Она выпрямляется и растерянно оглядывается.

— Про что мы говорили?

Увидев в руках Мину кулон, она никак не реагирует.

— Вам знакома эта вещь? — напряженно спрашивает Мину.

Диана качает головой.

— Я что-то совсем неважно себя чувствую, — говорит она. — Давай перенесем нашу встречу. Слишком много работы…

Она замолкает. Берет со стола несколько анкет, перекладывает их с места на место, словно пытаясь собраться с мыслями.

— Так что мы решили с квартирой? — спрашивает Мину.

Диана непонимающе смотрит на нее.

* * *

Линнея сидела на полу возле кабинета Дианы и встала, как только дверь открылась. В животе вспорхнули острокрылые бабочки.

— Что она сказала? — спросила Линнея, едва Мину подошла к ней.

Бабочки отчаянно били крыльями.

— Я думаю, все обошлось, — сказала Мину.

— Обошлось? Как?

— Пошли, я должна тебе кое-что показать.

Выйдя на улицу, Мину выудила из голенища ботинка пачку сигарет и неумело закурила. Закашлялась. Линнея подпрыгивала от нетерпения:

— Ну же, говори!

— У нее на шее висело вот это, — сказала Мину и незаметно показала Линнее кулон.

Он ярко блеснул на солнце. Линнея осторожно потрогала его.

— Кто-то через эту вещь управлял Дианой. Когда я сорвала его, она стала совершенно…

— Ты сорвала его?.. — недоверчиво переспросила Линнея.

Мину ухмыльнулась, словно сама себе удивляясь.

— Когда я — это ты, от меня можно ожидать чего угодно.

— Я бы ни за что не решилась! Это же опасно!

— У меня не было выбора. — Мину затянулась, и тут же ее глаза наполнились слезами. — Завтра они хотели запереть тебя в приют.

Слышать это было ужасно. Но Линнея испытала облегчение. Значит, это не паранойя. Против нее действительно был заговор.

— И что было после того, как ты сорвала с нее кулон?

— Она его даже не узнала. Была растеряна, испугана. Я рассказала ей про взлом квартиры. Ту же версию, которую мы сообщили в полицию. Диана сказала, что не понимает, почему приняла такое скоропалительное решение.

— Что будет с квартирой?

— Мы договорились, что ты пока остаешься в ней жить. Мне кажется, она постарается забыть про это происшествие как можно быстрее.

— Вы договорились?!

Мину снова затянулась и кивнула.

— Ты была права, — сказала она. — Диана — классная.

— То есть она тебе поверила? То есть мне?

— Она, по-моему, сама не знает, что думать, — сказала Мину. — Но, по крайней мере, можно быть уверенным, что она не настроена против тебя. Кто-то ею управлял. И мы скоро узнаем кто.

Линнея смотрела на Мину. И думала, понимает ли Мину, что она сделала. Что она сделала для Линнеи.

* * *

От ветра окна кухни скрипели и трещали. Ида не представляла, как Мину остается одна в этом доме.

Отец Мину позвонил и сказал, что придет поздно, а ей предложил заказать в «Венеции» пиццу. Голос его звучал просительно, он извинялся, обещал исправиться и говорил, что искупит свою вину завтра, приготовит ужин для нее и Анны-Карин.

Ида почти забыла про этот ужин. И вдруг поняла, что ей и Ванессе целый вечер придется играть роль Мину и Анны-Карин перед отцом Мину. Целый вечер. Сразу после суда. Тогда она сказала, что пригласит на ужин еще одну свою подругу, Линнею. Пусть уж настоящая Мину присутствует при этом, по крайней мере, поможет им избежать больших оплошностей. А еще она пригласила «Иду Хольмстрём» — ей было спокойнее, когда ее собственное тело находилось рядом с ней.

Отец Мину так обрадовался, что Иде стало его жалко. Видимо, Мину редко приглашала домой друзей.

Ида налила себе стакан сока и села к кухонному столу. В темное окно она старалась не смотреть.

В освещенной кухне она чувствовала себя как на ладони. Но погасить свет боялась. Она нервно теребила прядь Мининых волос. Густых, волнистых и жестких. Совсем не похожих на ее собственные.

Ей так хотелось поехать на конюшню. Но она позвонила и предупредила, что простудилась. Похоже, животные чувствуют подмену, и ей не хотелось пугать Троя. Пусть пока кто-нибудь из мелких на нем поездит.

Ида поднимает стакан с соком. И тут же снова ставит его на стол. В саду раздаются шаги.

Ида вскакивает со стула и шмыгает в коридор. Это отец Мину решил прийти пораньше, уговаривает она себя.

Но испуганный внутренний голос тут же возражает: у отца Мину машина.

Если бы у нее сохранились магические силы, она могла бы почувствовать, кто идет. Но сейчас она так же беспомощна, как любой обыкновенный человек.

Шаги на лестнице. Ида вспомнила, что рассказывала Мину про анонимные телефонные звонки. Разбитые окна редакции. Письма с угрозами, которые отец Мину скрывает от дочери.

Звонок в дверь. Ида вздрагивает.

Прижимается к стене. В дверь продолжают звонить. Ида осмеливается пошевелиться, только когда шаги начинают удаляться.

Но надо убедиться, что непрошеный гость совсем ушел, а не пытается влезть в дом с другой стороны. В этом доме столько окон. Ида ненавидит этот дом.

Она на цыпочках крадется в гостиную и выглядывает из-за занавески.

И сразу узнает этого человека по прямой осанке, шапке и пуховику, который он носит второй год подряд.

Густав.

Она выбегает в прихожую и распахивает входную дверь. Холодный вечерний воздух обжигает ей лицо.

— Подожди! — кричит она.

Густав оборачивается.

— Привет! — говорит он, поворачивая назад к дому. — Извини, я тебя разбудил?

— Ну, не то чтобы… — уклончиво отвечает Ида.

На лице Густава появляется выражение, которого она никогда не видела.

— Можно мне войти? — спрашивает он.

И Ида вдруг понимает: он волнуется.

Густав снимает в прихожей куртку. Видно, что он уже бывал в этом доме.

Старая ревность просыпается в сердце Иды.

— Твой папа дома?

— Нет, работает.

— А мама в Стокгольме, да?

Они стоят в прихожей. Смотрят друг на друга. И одновременно отводят взгляд.

— Хочешь чаю, соку?

— Нет, спасибо… Я просто хотел… поговорить. Если ты не против.

— Конечно, давай! — поспешно отвечает Ида.

— Ты, наверно, понимаешь… — начинает Густав.

Нет, она не понимает. Она знает только, что давно не видела Мину и Густава вместе. Жаль, что в длинном списке Мину не нашлось места для информации про Густава.

— Ну… — снова уклончиво говорит она.

Она проводит Густава в гостиную, садится рядом с ним, чувствуя, как уши Мину краснеют, как всегда выдавая ее с головой.

Она сидит на диване.

Рядом с Густавом.

Она столько лет смотрела на него издали, но никогда не обращала внимания, что у него такие красивые губы.

Может, это произойдет именно сейчас? И Густав ее поцелует?

Нет, напоминает она сама себе. Не надо, чтобы это произошло сейчас. Сейчас она не Ида, а Мину. И не надо об этом забывать.

— Не знаю, с чего начать. Мне ужасно стыдно, — говорит Густав. — Я понимаю, ты сердишься на меня. И боялся, что, если я позвоню, ты не возьмешь трубку. Поэтому я пришел.

Ида молча кивает. Надо дать Густаву выговориться. Возможно, тогда она поймет, о чем идет речь.

— Ты была права, — продолжает он. — «Позитивный Энгельсфорс» — это секта.

Он смотрит на нее, ожидая реакции. Реакция следует немедленно. Уши Мину становятся прямо-таки пунцовыми.

— После смерти Ребекки я был сам не свой. И только сейчас понял, насколько мне было плохо. Я поверил, что «Позитивный Энгельсфорс» мне поможет. И разозлился, когда ты попыталась разрушить эту иллюзию. Я очень сожалею о том, что тогда наговорил. Ты была моим лучшим другом. Ты понимала меня лучше всех. А я тебя променял на… Рикарда.

Густав смотрит на Иду своими прекрасными глазами, а ей хочется заключить его в объятия и сказать, что ему она готова простить все, что угодно.

— Ничего, — говорит она.

— Нет, не «ничего».

— Я понимаю, ты был расстроен смертью Ребекки…

— Это меня не извиняет. Я должен был понимать, что легких путей нет. Боль нельзя просто забыть. Ребекка навсегда останется в моем сердце. Я понял это. И… готов это принять.

Ида делает то, чего никогда бы не осмелилась сделать в обычной ситуации: она берет Густава за руку и крепко ее сжимает.

Его рука теплая и сухая, именно такая, как Ида себе представляла. Прикосновение заставляет ее вздрогнуть.

— У меня с самого начала были кое-какие сомнения. Но «ПЭ» учит, что сомнения вредны. Они мешают хорошему самочувствию. И я старался их отогнать, старался работать над собой. Однако на днях я услышал от Рикарда одну вещь, которая открыла мне глаза.

Свободной рукой он сердито вытирает с глаз слезу.

— Он сказал, что Ребекка покончила с собой, потому что попала под воздействие негативных сил Вселенной и впала в депрессию. И точно так же люди, погибающие в войнах и катастрофах. Типа, они настраиваются на неправильную волну. Бред какой-то!

— Да, — сказала Ида. — Да.

Она всегда отгоняет от себя мысли о Ребекке. Но ей это плохо удается. В прошлом году она ее ненавидела. За то, что, появившись невесть откуда, Ребекка украла у нее Густава. Сейчас Ида вдруг понимает, что никогда не думала, какой была Ребекка. Пока она была жива, она была для Иды помехой. А своей смертью постоянно напоминала Иде о ее собственной уязвимости.

Однако сейчас Ида поняла, как сильно Густав любил Ребекку. И за это она стала любить его еще больше.

— Рикард постоянно пытался втянуть меня в узкий круг посвященных, но я все время отказывался. Я не хотел ничего знать о том, что у них там происходит. У меня нет доказательств, но мне кажется, в этой истории с Линнеей Валин… они правда против нее что-то затевали…

Иде очень хотелось рассказать ему про случившееся, про Эрика, но Избранницы договорились сообщать всем только ту версию, о которой знала полиция.

— В тот вечер квартиру Линнеи разгромили, — сказала Ида. — Линнея заявила в полицию.

— Я уверен, это они сделали. В тот вечер я был в их офисе, они что-то замышляли. Они совсем оторвались от реальности. Думают, они могут делать что хотят, и уверены в своей безнаказанности. Это страшные люди.

— Но теперь все хорошо. Ты ушел от них.

— Нет, — возразил Густав. — Я только что позвонил Рикарду, извинился за свое поведение и попросил включить меня в круг посвященных. Если я туда войду, я смогу раздобыть информацию для твоего отца, и он ее опубликует. Кто-то должен их разоблачить, пока еще не поздно.

— Нет! — воскликнула Ида. — Это слишком опасно!

— Ничего, — ответил Густав. — «ПЭ» обещают помочь людям. Но в выигрыше остаются только самые сильные и успешные. Достаточно посмотреть, кто у них процветает. Эрик и Ида.

Ида отпускает его руку.

— Ида не с ними! — говорит она.

— Я видел ее на днях в «ПЭ».

— Да, она приходила туда с Эриком. Тогда они еще были вместе. Но теперь она с ним порвала. Она его вообще даже не любила.

Густав смеется:

— Ты ее как будто защищаешь!

— Почему бы и нет!

— Ты что, серьезно?

У нее есть шанс узнать правду. Но вот вопрос: хочет ли она ее знать?

— А чем тебе Ида не нравится? — спрашивает она.

Улыбка Густава становится растерянной.

— Она всю жизнь притворяется. Манипулирует даже лучшими друзьями. Мне кажется, у нее вообще нет чувств. Ни к кому, кроме себя самой.

— Ты не прав! — Лицо Мину пылает. — Конечно, у нее есть чувства! Искренние чувства!

— Значит, ей хорошо удается их скрывать, — говорит Густав.

— Мне кажется, Ида сильно изменилась в последнее время, — говорит Ида. — Поняла, что была не права. Не всегда была права.

Густав вопросительно смотрит на нее.

— Я думаю, она пытается исправиться, — продолжает Ида.

— Ты имеешь в виду слухи про то, что она поддержала Линнею и порвала с Эриком? Это действительно так?

— Да. Видишь сам, не все так однозначно. Ей, конечно, трудно сейчас. Слишком много всего нужно менять. Не знаешь, с чего начать.

— Что ты имеешь в виду?

— С чего лучше начать Иде, если она хочет измениться?

— Может, надо перестать манипулировать людьми? Попросить прощения у тех, кого она обидела? Правда, тогда ей надо спешить, а то до старости не успеет.

Густав смеется.

А Ида начинает плакать. Слезы приходят так внезапно, что она оказывается к ним не готова.

Слава богу, это не она оказывается перед Густавом в дурацком положении, а Мину.

— Что случилось? — спрашивает Густав.

Ида мотает головой.

— Просто я рада, что ты здесь, — бормочет она.

— Часто ты так радуешься? — улыбается Густав.

— Хорошо, что мы поговорили, тяжело, конечно, но все равно хорошо.

— Да, — говорит он. — Хорошо.

Густав обнимает ее за плечи и не убирает руку долго-долго, даже тогда, когда она уже перестает плакать.

* * *

Тяжелая красная луна висит на небосводе, черная вода в ручье отливает серебром. Мину подходит ближе и опускается на колени на мокрую землю. Смотрит на свое отражение в ручье. Оно рябит и расплывается.

И вдруг меняется совсем.

Рыжие волосы обрамляют бледное лицо с закрытыми глазами. На мгновение Мину кажется, что это Ребекка, и она протягивает к ней руки. Но она не успевает коснуться воды, изображение становится четким, и Мину понимает, кто перед ней.

Это лицо она видела во время магического сеанса.

Матильда.

Матильда открывает глаза и смотрит на Мину.

Ты проявила сегодня большое мужество, разорвав магическую связь.

Мину отвечает ей, не раскрывая губ:

— Ты имеешь в виду Диану? Тебе известно что-то про кулон?

Это амулет. С его помощью управляли ее действиями.

— Но кто? Кто ею управлял?

Для этого нужна сильная магия. Тот, кто управлял Дианой, имеет благословение демонов.

— Но кто он, этот человек? Это его магию почувствовала Ида в «Позитивном Энгельсфорсе»? Это Хелена? Кто это?

От меня это сокрыто.

Два черных мотылька пролетают над водой. Когда они пролетают над лицом Матильды, оно искажается.

У этого человека на совести немало преступлений. Скоро вы о них узнаете.

— Как мы узнаем, если даже ты не знаешь?

Матильда молча смотрит на Мину, и на душе у той становится тревожно. Она чувствует симпатию к Матильде. Но эта девушка держится слишком отрешенно. Ведет себя как существо высшего порядка, время от времени подбрасывая Избранницам подсказки. Может, это результат многолетнего общения с покровителями?

— Что нам делать? — спрашивает Мину.

Матильда серьезно смотрит на нее.

После суда вам нужно найти и обезвредить того, кто имеет благословение демонов.

Красная луна гаснет на небе. Но ручей продолжает искриться серебром.

Время не ждет.

Набегает сильная рябь, и лицо Матильды пропадает.

 

59

Ванесса просыпается в панике. Сегодня суббота. Скоро начнется процесс. Обвиняемой будет она.

Еще только пять часов утра. Но заснуть она не может.

Вдруг их перевоплощение не поможет? Вдруг Анну-Карин осудят? Какое наказание ей придумают? Казнят, как Симона? Или «только» помучают?

Ванесса крутится с боку на бок. Мысли жужжат у нее в голове.

Что станет с ней, если тело Анны-Карин умрет? Ванесса тоже умрет? Или вернется в свое тело? А куда тогда денется Линнея, которая сейчас находится в ее теле? И что станет с душой Анны-Карин?..

Затем Ванесса вспоминает маму. Мелвина.

Вдруг она их больше никогда не увидит?

Если она полежит в кровати еще хотя бы минутку, она никогда уже не заставит себя встать. Остается одно. Встать и приготовиться.

Ванесса открывает дверь и на цыпочках прокрадывается по холодному полу в кухню. В нос ей ударяет сильный запах табачного дыма. Мать Анны-Карин уже встала и сидит за столом с сигаретой, глядя куда-то в пустоту.

Ванесса незамеченной прокрадывается в ванную.

Вчера звонила Адриана и предупредила, что на суде надо выглядеть «прилично». Ванесса долго моется под теплым душем, моет голову, расчесывает колтуны. Найдя в тумбочке ножницы, она подравнивает посеченные концы волос.

Вернувшись в свою комнату, она надевает единственный нормальный лифчик Анны-Карин. Все остальные — не ее размера, и Ванесса думает, что надо объяснить Анне-Карин, как правильно подбирать лифчик. Если, конечно, они переживут сегодняшний день.

Она принимается рыться в шкафу и скоро падает духом. Одни спортивные костюмы и флисовые штаны.

Этого следовало ожидать. Ванесса чертыхается про себя и идет на кухню.

— Ты уже встала? — говорит Мия Ниеминен, не глядя на дочь.

— Мам, — говорит Ванесса, хотя все в ней протестует против такого обращения. — Можно глянуть в твой шкаф?

Мия поворачивает голову и смотрит на дочь:

— Зачем?

— У нас сегодня в школе мероприятие…

Мия встает из-за стола и впереди Ванессы идет в свою комнату. Над кроватью висит небольшой гобелен, на котором выткано: «Домашний очаг дороже золота».

— Сегодня же суббота, — говорит она, открывая гардероб.

— Да, так получилось…

Содержимое шкафа Мии мало отличается от того, что лежит в шкафу у Анны-Карин. Но в конце концов Ванесса находит здесь черный костюм — юбку и пиджак. Скучный и старообразный, зато «приличный».

— Можно я его надену?

— Ты что, на похороны собралась?

«Надеюсь, нет», — думает Ванесса. А вслух говорит:

— Мне нужно что-нибудь взрослое.

Ванесса идет в ванную и собирает волосы Анны-Карин в пучок. Порывшись немного в тумбочке, она находит почти высохшую тушь, подкрашивает ресницы и смотрит на себя в зеркало. Она никогда не обращала внимания на то, какие у Анны-Карин зеленые глаза. Если бы еще раздобыть немного блеска для губ, вообще получилось бы красиво.

— Мы им покажем, — говорит она своему отражению.

Мия с изумлением смотрит на Ванессу, выходящую из ванной.

— Шикарно выглядишь, — говорит она почти неодобрительно.

— Спасибо, — говорит Ванесса, проходит мимо Мии, наливает себе в тарелку йогурт и насыпает хлопья.

Мия хрипло кашляет и тянется за пачкой сигарет.

«Она так много курит, что у нее в легких уже, наверно, целые залежи вредных веществ, — думает Ванесса. — Она курит даже больше, чем Мона Лунный Свет».

Мать Анны-Карин опять устремляет взгляд за окно, и Ванесса пытается угадать, что происходит в ее голове. Со стороны кажется, что эмоций нет, осталась одна пустота. И нет интереса к жизни. А что делается в душе? Неужели там совсем пусто? Ванессе жаль Мию. Но еще больше жаль Анну-Карин.

Она понимает, почему Анна-Карин попыталась изменить мать с помощью магии. Если бы у Ванессы были такие же способности и она могла сделать так, чтобы ее мама давным-давно рассталась с Никке, разве она бы этого не сделала?

Ванесса встает из-за стола. Споласкивает тарелку. Смотрит на часы. И начинает спешить. Адриана через несколько минут заедет за ней.

— Я ухожу, — говорит она.

Мать не реагирует, и Ванесса думает: что станет с ней, если Анна-Карин не вернется? Что, если она видит дочь в последний раз?

Ванесса подошла к Мие. Обняла ее. Прикосновение заставило мать вздрогнуть. Но Ванесса не убрала руку.

— Хорошего дня, мама, — сказала она. — Я хочу, чтобы у тебя все было хорошо.

Она не смогла заставить себя сказать, что любит Мию. Но ей хотелось сделать ей приятное. Мия опустила глаза и издала неопределенный звук.

— И тебе тоже хорошего дня, — сказала она и неловко погладила Ванессу по руке.

Темно-синяя машина уже ждет Ванессу.

Девушка садится, и машина сразу стартует.

— Как себя чувствуешь? — спрашивает Адриана.

— Нормально, — говорит Ванесса.

В машине жарко, и она снимает свое полупальто.

— Хорошо выглядишь, — говорит Адриана.

— Если меня решат казнить, по крайней мере, буду при этом хорошо выглядеть.

Адриана удивленно смотрит на нее, и Ванесса понимает, что ведет себя совсем не как Анна-Карин.

Они проезжают центр, и Ванесса видит на «Ике» флаги и вымпелы. В витринах — реклама «Позитивного Энгельсфорса» и Праздника Весны.

Машина едет дальше по мосту, и ненависть к Эрику и Робину вспыхивает в сердце Ванессы с новой силой.

«Погодите, суд закончится, и вы у меня заплатите за все!» — думает она.

И понимает, что страх прошел. На его место пришла злость. Злость на Совет и на всех тех, кто мешает Избранным.

Она им покажет. Даже если за это придется дорого заплатить.

* * *

Анна-Карин на велосипеде Иды что есть сил гонит к старой усадьбе.

Она задержалась, потому что Карина и Андерс никак не отпускали ее из-за стола, пытались «серьезно поговорить». Они не могут «смотреть сквозь пальцы», как дочь «разрушает свою жизнь и жизнь своей семьи». Анна-Карин не могла отделаться от мысли, что больше всего их волновала именно их собственная жизнь.

Вся площадка возле усадьбы была уставлена машинами. Но, кроме Иды, Линнеи и Мину, видно никого не было. Подняв голову, девушки смотрели на приближающуюся Анну-Карин.

— А где?.. — спросила она.

— Уже прошла внутрь, с Адрианой, — быстро ответила Мину.

— Ида, ты готова?

Анна-Карин молча кивнула. Она долго жила в страхе перед этим днем и не могла поверить, что он наконец наступил.

Девушки вошли в холл, и в нос им ударил запах свежей краски. Окна по-прежнему были заложены досками, но стены были покрашены белым, а коридоры освещены мягким светом ламп.

Виктор ждал их возле бывшей стойки администратора. Зачесанные назад волосы придавали ему безукоризненно-строгий вид. Он серьезно взглянул на девушек.

— Почему у тебя такой грустный вид? — спрашивает Линнея. — Ты ведь так ждал этого дня?

— Нет, Ванесса, я его не ждал, — отвечает Виктор. — Пойдемте за мной.

Они идут за Виктором в библиотеку, и Анна-Карин не может отделаться от мысли, что их ведут, как коров, на бойню.

Двустворчатые двери библиотеки открыты настежь. По обеим сторонам от входа стоят одетые в костюмы мужчины с каменными лицами. Под их взглядами Анна-Карин, Ида, Линнея и Мину шагают по черно-белым квадратам пола. Анне-Карин кажется, что она различает под пиджаками охранников кобуру, но, возможно, это от страха разыгралась ее фантазия.

Пути назад нет. Они пленники. И должны пройти через это испытание. До конца.

По ее вине.

Чья-то рука берет ее за руку. Мину. Вместе они заходят в двери. Думая о судебном процессе, Анна-Карин всегда представляла себе темные деревянные панели и судей в белых париках, как в телесериалах. А тут она увидела обычный конференц-зал, белые стены, мебель из березы. Люди, сидевшие в зале, ничем не отличались от обычных чиновников. Мужчины и женщины в деловых костюмах.

Интересно, кто-нибудь из них поддерживает ее или все ждут обвинительного приговора?

Виктор показывает им свободные места за столом, где уже сидит Адриана. Она оборачивается и молча кивает девушкам. Большая старинная брошь блестит на ее груди. Вид у Адрианы серьезный, но спокойный. Трудно поверить, что эта женщина несколько дней назад тайно встречалась с ними в парке. Она опять надела маску. Где только она научилась этому искусству?

Анна-Карин смотрит на пустое место рядом с Адрианой. «Здесь должна была сидеть я», — в панике думает она.

Виктор садится за один стол с Александром, который с сосредоточенным видом листает какие-то бумаги. Готовит свое шоу. Мечтает блеснуть и заслужить еще большую любовь Совета. Не странно, что он так наслаждался допросами: знал, что заманивает Избранниц в ловушку.

В дальнем конце зала находится дверь. Перед ней стоит стол с пятью свободными местами. Рядом со столом стоит стул, не похожий на остальные стулья в комнате. У него высокая спинка, металл, из которого он сделан, потемнел от времени. Анна-Карин понимает: там будет проходить допрос свидетелей.

Анна-Карин крепче сжимает руку Мину.

Дверь в конце зала открывается, все, как по сигналу, встают. Анна-Карин следует общему примеру, Мину, Ида и Линнея делают то же самое.

Входят пятеро судей. Две женщины и трое мужчин преклонного возраста. Один за другим они проходят к столу и садятся.

— Пожалуйста, садитесь! — объявляет женщина, занимающая центральное место. На ней костюм темно-красного, какого-то кровавого цвета.

— Введите подсудимую.

Анна-Карин поворачивает голову и смотрит туда, куда смотрят все.

Два стражника входят в библиотеку. Между ними идет Ванесса.

Анна-Карин никогда не видела себя такой. Мамин черный костюм для похорон. Высоко поднятая голова. Волосы собраны на затылке в пучок. Какая она красивая.

Ванесса смело смотрит в лицо судьям, но Анна-Карин видит, что она нервничает.

«Что я наделала? — думает Анна-Карин. — Из-за меня теперь страдают другие».

Стражники оставляют Ванессу у стола, где сидит Адриана, Александр поднимается со своего места.

— Высокочтимые судьи, — говорит он. — Перед вами Анна-Карин Ниеминен, которая обвиняется в нарушении правил Совета. С вашего позволения, я допрошу ее.

— На усмотрение господина обвинителя, — говорит женщина в кроваво-красном костюме. На удивление легко для своего возраста она встает и провозглашает: — Процесс по обвинению Анны-Карин Ниеминен в нарушении правил Совета объявляю открытым.

 

60

Ванесса сидит на холодном жестком стуле. Потемневший от времени металл на подлокотниках отполирован до блеска, и Ванесса думает, сколько людей сжимало эти ручки, сколько тел в муках извивалось на этом сиденье. Однако никакой магии она пока не чувствует.

Судьи. Зрители. Виктор, не сводящий с нее глаз. Александр, с лицом, одновременно бесстрастным и нетерпеливым. Ободряющий кивок Адрианы.

Ванесса смотрит на Мину, Линнею и Иду. Потом переводит взгляд на Анну-Карин.

«Я справлюсь», — уговаривает себя Ванесса.

Она делает глубокий вдох и, насколько это позволяет тело Анны-Карин, расправляет плечи.

— Анна-Карин Ниеминен?

Александр медленно идет к стулу, на котором она сидит.

Будет ли ложью ответить «да»? На стуле сидит тело Анны-Карин. Но можно ли сказать, что на стуле сидит Анна-Карин?

— Да, — говорит она и ждет. Ее руки судорожно вцепляются в ручки стула. Ничего не происходит.

— Твой защитник должен был проинформировать тебя, что будет, если ты солжешь. Поклянись говорить правду в ходе суда!

Сейчас прозвучит ложь. Ванесса приготовилась к боли. Почти почувствовала ее. Бросила взгляд на Линнею, ища поддержки.

— Да.

Ничего не происходит. Руки Ванессы чуть-чуть ослабили хватку.

— Тебя обвиняют в использовании магии без позволения Совета, — объявил Александр. — Тебя обвиняют в открытом использовании магии, которое могло привести к твоему разоблачению в глазах немагической общественности. Не исключено также, что ты с помощью магии нарушала немагические законы. Тебе понятны обвинения?

— Да, — ответила Ванесса.

— Самые серьезные нарушения произошли прошлой осенью, — продолжал Александр. — Ты использовала магию земли для влияния на людей с целью изменения их мнения о тебе, так?

— Да.

— Зачем?

Ванесса вспомнила вечеринку у Юнте, когда они пытались не дать Анне-Карин, по сути, изнасиловать Яри. Вспомнила, как они в школе уговаривали Анну-Карин перестать использовать магию — боялись, что это выдаст их демонам. Но Анна-Карин только отнекивалась:

— А может, я без всякой магии стала вдруг такой популярной?

Ванесса ненавидела за это Анну-Карин. Но сейчас, чтобы ее спасти, она должна попытаться ее понять.

— Я знаю, это было эгоистично. Я это понимала. Но мне хотелось нравиться людям.

Кто-то в публике хмыкает.

— Меня всю жизнь травили, — говорит Ванесса, бросая мимолетный взгляд на Анну-Карин. — Это началось еще в детском саду. Потом в школе. Энгельсфорс — маленький город. Попадешь один раз в такое положение, и всё, это уже навсегда. Я жила как в аду…

— То есть ты хотела отомстить? — спросил Александр.

— Да, хотя и не только. Я получила возможность сделать свою жизнь более справедливой. И я использовала этот шанс. Каждый из вас поступил бы так же. В глубине души вы это знаете.

Ванесса смотрит на судей, но их лица не выражают ничего, кроме безразличия и усталости. Совет презирает слабость. Почему они должны сочувствовать какой-то Анне-Карин?

— Можешь называть это как угодно. Факт остается фактом: ты нарушила законы Совета и использовала магию для собственной выгоды. Твоя вина усугубляется тем, что ты принадлежишь к особому клану Избранных. И значит, должна еще ответственнее относиться к своим действиям.

Ванесса знает, что Александр не верит в Избранных, и отчетливо слышит в его голосе насмешку.

— Ты признаешь, что нарушила законы Совета? — спрашивает Александр.

— В Болотных копях вы сами сказали, что я не могу отвечать за то, что делала прежде, чем узнала о законах Совета. Я не знала, что могу и что не могу делать.

Александр не может скрыть усмешки.

— Понятно. Но потом ты об этих законах узнала, не так ли? Тебя проинформировала Адриана Лопес.

«Как он кайфует, — думает Ванесса. — Полагает, что загнал меня в угол. Думает, у нас против него нет шансов. Хочет показать, кто тут главный».

— Да, — говорит Ванесса.

— Почему же ты продолжала использовать магию после ее предупреждения?

Сейчас будет произнесена самая главная ложь. От которой все зависит. Ванесса опять внутренне сжимается, готовясь принять страшную боль как наказание за ложь.

— Я этого не делала, — говорит она. — Не использовала магию после того, как мне сказали, что это нельзя.

Ничего не происходит.

Хотя нет, кое-что все-таки происходит. Где-то глубоко внутри поднимается волна торжества.

Лицо Виктора, сидящего за столом обвинения, покрывается бледностью. В публике начинаются перешептывания, которые умолкают сразу, как только один из судей поднимает руку.

— Я спрашиваю еще раз, — сквозь зубы говорит Александр. — Когда ты закончила использовать магию?

— Как только узнала, что это запрещено, — говорит Ванесса. — Адриана рассказала нам, кто она. Кто мы. И что такое Совет. И велела мне перестать использовать магию.

Она делает выразительную паузу. Смотрит на Александра.

— Я так и сделала. Перестала.

— Она лжет, — сказал Александр.

— Как я могу лгать? — возразила Ванесса. — Вы сделали все возможное, чтобы у нас не было возможности лгать.

— Во время подготовительных допросов мой ассистент Виктор Эреншёльд ясно видел, что ты лгала, говоря это.

— Не знаю, — сказала Ванесса, глядя прямо в лицо Виктору. — Может, ты плохо себя чувствовал в тот день?

Линнея прыскает, и Ванесса старательно избегает смотреть на нее, чтобы не расхохотаться.

— Пожар на вашей ферме имел магическую природу, и ты об этом знаешь, не так ли? — сказал Александр.

— Теперь знаю — вы сказали мне об этом на допросе, — ответила Ванесса. — А раньше не знала.

Глаза Александра превращаются в щелочки.

— Ты уверена в этом? — спрашивает он.

— Не знаю, какого ответа вы от меня ждете. Но лгать я не собираюсь. Я ведь знаю, что со мной иначе будет.

Александр подходит к ней. Он в бешенстве. Вот-вот произойдет взрыв.

«Давай! — думает Ванесса. — Останешься в дураках на глазах у всего Совета, на который ты так хотел произвести впечатление».

— Вы экспериментировали с магией без позволения Совета?

— Нет.

— Она лжет! — Александр поворачивается к судьям. — Я не знаю, как она это делает, но она лжет!

— Достопочтенные судьи! При всем уважении к вам, я с самого начала говорила, что этот процесс окажется пустой тратой вашего драгоценного времени. Вы видите сами, что Анна-Карин не виновна. Вы также видите, что обвинитель Эреншёльд оскорбляет мою подзащитную, пытаясь добиться подтверждения собственных необоснованных теорий. Я обращаюсь к вам с просьбой объявить обвинение недействительным.

Динозавры на сцене повернулись друг к другу и начали перешептываться. Затем женщина в красном костюме посмотрела на Александра.

— Мы должны признать, что дело приняло неожиданный оборот, — сказала она пронзительным голосом. — Но суд продолжается. У защитника есть вопросы к обвиняемой?

— Нет, господа судьи, — ответила Адриана. — Не вижу в этом необходимости.

— Тогда я вызываю свидетеля Иду Хольмстрём, — заявил Александр и зло посмотрел на Ванессу. — Ты можешь сесть на свое место.

* * *

Ида смотрит на заделанные окна. Интересно, на улице уже стемнело? Здесь, в зале суда, время как будто перестало существовать.

Линнея сидит на свидетельском месте. Все остальные Избранницы уже дали показания. У всех допрос прошел гладко. Включая Мину.

Настроение публики заметно изменилось. Члены Совета, сидящие в зале, утомились. Судьи выражают нетерпение. От этого Александр все больше нервничает. Плюется вопросами. Виктор с пустым взглядом сидит на скамье обвинителей, как будто не может поверить в случившееся.

Мину поняла, в чем дело. Во время обмена телами произошло своего рода короткое замыкание, лишившее их магических способностей. Они на время лишились магических сил, которые могли бы быть направлены против них.

— Спасибо, Ванесса, — наконец произносит Александр. — Можешь занять свое место.

Линнея встает и проходит на свое место рядом с Мину, чуть не задев Александра.

Александр возвращается к Виктору, и они что-то обсуждают.

Один из стариков за судейским столом кашляет. В притихшем зале этот звук кажется громким лаем.

— Достопочтенные судьи, — заявляет Александр. — Я хочу допросить еще одного свидетеля.

Седоволосая женщина, сидящая в середине, раздраженно смотрит на него.

— Давайте, только быстро, — говорит она.

Александр кивает:

— В качестве свидетеля вызывается Адриана Лопес.

Мину подскакивает как ужаленная. Адриане все известно. И она не сможет лгать!

В зале заскрипели стулья — члены Совета пробудились от сна, усаживались поудобнее, возбужденно переговаривались.

Мину и в голову не приходило, что их защитник тоже может предстать перед судом в качестве свидетеля. Она с ужасом смотрит на Адриану.

Но Адриана с невозмутимым видом выходит и садится на свидетельское место. Спокойно смотрит в зал. Ждет.

— Являетесь ли вы Адрианой Лопес, которая была послана Советом в Энгельсфорс, чтобы прояснить ситуацию с пророчеством об Избранных?

— Да, — ответила она, глядя в глаза брату.

— Намерены ли вы говорить правду на этом процессе?

Анна-Карин хватает Мину за руку, и Мину даже через кофту чувствует, какие у нее длинные ногти.

— Осенью вы сообщили Совету, что подозреваете, будто Анна-Карин злоупотребляет своей магической силой, несмотря на предупреждения Совета. Это так?

— Так.

— Значит, Анна-Карин солгала Совету?

— Нет, — ответила Адриана.

Оказывается, все это время Мину забывала дышать, и сейчас она тоже боялась перевести дыхание, чтобы судьи не приняли его за вздох облегчения.

Александр стоит к Мину спиной, но его жесты предельно ясны. Он хватался за соломинку. Это был его последний шанс, и он его упустил.

«Как это возможно? — думает Мину. — Как Адриана смогла солгать?»

— Я рапортовала Совету о своих подозрениях. Но они не подтвердились. Твои обвинения бездоказательны.

Мину кажется или в углу губ Адрианы притаилась усмешка?

— Адриана Лопес, — воззвал Александр. — Вы лояльны по отношению к Совету?

— Да. Безусловно.

Александр стоит неподвижно. В зале мертвая тишина, слышно только тихое жужжание вентиляторов.

— Ваши отчеты Совету по поводу ситуации в Энгельсфорсе были правдивы?

— По-моему, я уже ответила на этот вопрос, когда сказала, что лояльна по отношению к Совету.

— Достаточно, — заявил главный судья. — Мы объявим свое решение завтра.

Когда они вышли на улицу, у Мину от свежего воздуха закружилась голова. И как ни парадоксально, ужасно захотелось курить. Она достала пачку из сумочки Линнеи и закурила.

— Можно мне тоже? — спросила Адриана. Мину с удивлением посмотрела на нее.

— Конечно. — Она протянула ей пачку.

— Я совершенно никакая, — говорит Ванесса.

— Это был долгий день. — Адриана дотрагивается до руки Ванессы. — Особенно для тебя, Анна-Карин.

— Долгий, но удачный, — говорит Линнея.

— Да. — Адриана закуривает сигарету. — И я не хочу ничего знать про то, как у вас это получилось.

Она и Мину затягиваются сигаретой и смотрят друг на друга. Адриана никогда не узнает, как им удалось справиться с Александром. Она и так знает слишком много, это опасно для нее.

— Аналогично, — отвечает Мину. Хотя на самом деле ей ужасно хочется знать, как вышла из ситуации Адриана.

— Что будет завтра? — спрашивает Ванесса.

— Я сомневаюсь, что Александр будет настаивать на продолжении процесса. — Адриана тепло смотрит на девушку. — Побоится оказаться посмешищем в глазах Совета. Дело закроют. За отсутствием улик.

Из дверей усадьбы выходит Виктор, видит девушек, и его глаза темнеют. Со скрытым торжеством Мину смотрит, как он идет к ним.

— Поздравляю, — говорит он, глядя на Линнею. — Вы нас уделали окончательно и бесповоротно. Именно так, как ты, Линнея, и обещала. В этом ты точно не соврала.

Настоящая Линнея ухмыляется, заправляя за ухо прядь светлых Ванессиных волос.

— Как вы это сделали? — спросил Виктор.

— Ты о чем? — спрашивает Мину-Линнея.

— Я спас твою жизнь, Линнея, — обиженно говорит Виктор, глядя на Мину.

— И за это тебе огромное спасибо, — отвечает Мину.

— Вы, конечно, тоже не знаете, как им это удалось? — обращается Виктор к Адриане.

— Нет, Виктор, не знаю, — говорит Адриана.

Виктор внимательно смотрит на нее, очевидно пытаясь определить, лжет она или нет:

— А вы сами что сделали?

Адриана делает вид, что не слышит.

Виктор фыркает, резко поворачивается на каблуках, разбрасывая во все стороны гравий, и уходит в дом.

— Александр сейчас, наверно, бесится, — говорит Линнея.

— Наверняка, — кивнула Адриана. — Вы унизили его и Виктора в присутствии самых влиятельных членов Совета. Он будет искать случая разделаться с вами, но не в этот раз. Сейчас, я думаю, все закончилось. И я этому очень рада. Но знайте, Александр еще напомнит вам о себе.

— Значит, мы от него никогда не избавимся? — спросила Анна-Карин.

— На этот раз, думаю, уже избавились, — говорит Адриана, слабо улыбаясь. — В Энгельсфорсе ему больше делать нечего.

Мину смотрит на Избранниц. Они расслабились, чувствуют облегчение. Ей тоже хочется радоваться, но она должна рассказать им про свой сон.

После суда вам нужно найти и обезвредить того, кто имеет благословение демонов.

Время не ждет.

 

61

Как странно сидеть в собственной комнате вместе с другими Избранницами. И видеть себя саму — вон там, на кровати. Мину старается не думать, что Ида спала на этой кровати последние две ночи. А еще Мину не успела спрятать свой дневник. Остается надеяться, что у Иды в эти дни было чем заняться и она не совала нос в чужие вещи.

Мину только что рассказала девушкам про свой сон и задание, которое они получили от Матильды.

— Теперь у нас есть хоть какая-то зацепка. Мы знаем: тот, кто управлял Дианой, имеет благословение демонов, это не обычная ведьма, — сказала Ванесса. — И хотя у нас нет доказательств, похоже, начинать надо с «ПЭ».

— Мину, можешь мне помочь? — кричит снизу папа.

Ида глубоко забирается пальцами в волосы — Мину кажется, она их вот-вот выдерет с корнем, — и беспомощно смотрит на Мину.

— Пойдем вместе, — говорит Мину, и они идут в кухню.

Вытирая лоб рукавом рубашки, папа стоит у плиты и нюхает соус в кастрюльке.

Мину соскучилась по нему. И дело было не в том, что она два дня жила жизнью Линнеи. Она скучала по тому времени, когда они еще жили нормальной жизнью. До ссор. До того, как от них уехала мама.

Ей захотелось обнять его, сказать, как она его любит. Но делать это нельзя, а то папа подумает, что Линнея сошла с ума.

— Почти готово, — говорит он. — Мину, накроешь на стол?

Мину незаметно ткнула пальцем в шкафчик, где лежала посуда, предназначенная для гостей. Ида открыла его и достала тарелки.

— Я могу помочь, — сказала Мину, прошла к полкам с бокалами и достала оттуда шесть штук.

— Как хорошо, что у нас много гостей, — сказал папа, сливая воду из кастрюли с картофелем. — Я очень рад. Скажи остальным, пусть спускаются.

Ида позвала всех ужинать. Пока девушки рассаживались вокруг стола, Мину разложила приборы. Наконец папа тоже сел, поставив на стол картофель, соус, салат и дымящийся бифштекс. Глядя на аппетитные куски мяса, Мину уже предвкушала удовольствие, но ее остановил предостерегающий взгляд Линнеи.

— Извините, — говорит она. — Я забыла сказать, что не ем мясо.

Папа растерянно смотрит на нее, потом на Иду.

— Извини, я забыла, — бормочет Ида.

— Ничего, я поем картошку с соусом и салатом, — говорит Мину.

— Соус, может быть, тебе тоже нельзя, если он мясной, — быстро говорит Линнея.

— Да, точно, — кивает Мину и смотрит на папу. — Но есть еще хлеб и сыр.

Папа откашливается и делает приглашающий жест рукой. Анна-Карин кладет себе большую порцию, и Ида раздраженно смотрит на нее.

— Значит, ты вегетарианка, — говорит папа. — А почему?

— С чего ей лучше начать — с ситуации в мясо-молочной промышленности или с вопросов морали? — говорит Линнея.

Мину морщится. Но папа улыбается:

— Всё-всё, молчу. Хорошо, что у вас есть убеждения и вы умеете их отстаивать. Это важно.

— Действительно, — с нажимом говорит Ида.

Папа удивленно смотрит на нее. Повисает пауза. Линнея заливает кусок мяса соусом и пытается сразу заесть его картошкой.

— Очень вкусно, — говорит Ида.

Остальные поддакивают.

— Спасибо, мне тоже было приятно готовить что-то по-настоящему, давненько я уже этим не занимался.

— Правда очень вкусно, — с энтузиазмом провозглашает Ида. — У всех всё есть или кому-то что-то принести?

Она прямо из кожи вон лезет. Но папа, наверно, думает, что Мину волнуется и потому так усердствует.

— Анна-Карин, хочешь еще воды?

Ванесса неестественно улыбается и протягивает Иде стакан.

— Что интересного сегодня на работе? — спрашивает Ида, ставя графин на место.

— Есть грустная новость, — сказал папа. — Ваш прежний завуч… Ингмар Свенссон… Вы ведь все у него учились в старших классах?

Мину помнила серого человека, которому больше подошло бы разбирать бумаги, чем работать с людьми. Тем более с подростками.

— Он умер, — сказал папа.

Ванесса пролила воду на тарелку.

— Извините, — пробормотала она, пытаясь собрать воду салфеткой, которая тут же стала липкой от соуса. — Как он умер?

— Судя по всему, удар током. Никто не знает, как это случилось, видимо, в его кабинете были не в порядке провода. Это очень печально. Электрики выясняют, не может ли это быть результатом постоянных проблем с электричеством. Ведь он уже не первый, кто погибает таким образом.

— Кого вы имеете в виду?

— Лейлу Барсотти. Первую учительницу Мину.

— Она тоже умерла от удара током? — спросила Мину.

— В газете мы об этом не писали, но это было именно так.

Ванесса смотрит на Иду.

— Мину, ты обязательно должна нам потом показать ту штуку у себя в комнате, — говорит она.

Ида непонимающе смотрит на нее.

— Да, правда, — подхватывает Мину, многозначительно глядя на Иду. — Давай посмотрим сразу после ужина, до десерта. Вы не возражаете, Эрик?

Она чуть не сказала «папа», но в последний момент спохватилась.

Отец кивает и кладет себе добавку мяса:

— Конечно, обсуждайте ваши секреты, не буду вам мешать.

Остаток вечера прошел довольно приятно, но Мину не могла дождаться окончания ужина. Ванесса явно что-то знает, и Мину хочет выяснить, что именно.

* * *

В комнате Мину обстановка и стены были более теплого цвета, чем в остальном доме, и Линнее здесь нравилось. Она удобно уселась на мягкой кровати, Ида и Анна-Карин устроились рядом с ней. Ванесса осталась стоять возле письменного стола. Такая красивая в приглушенном свете лампы. Линнея очень гордилась ею сегодня на процессе. И удивлялась, как Александр мог не заметить, что на самом деле это Ванесса.

— Все это жутко неприятно, — начала Ванесса. — На днях Мона гадала этому Свенссону и сказала, что он умрет. И вот теперь, когда папа Мину начал рассказывать про его смерть, я вспомнила еще кое-что. Осенью Никке расследовал гибель женщины-психолога, которая умерла от удара током. Они тогда не могли понять, в чем дело.

Линнея замерла. Психолог. Умерла.

— Завуч Свенссон, учительница Мину, психолог, — продолжала Ванесса. — Три человека умерли от удара электричеством. Ладно, пусть у кого-то не в порядке провода, но, ребята, не забывайте, мы в Энгельсфорсе. Это не может быть случайностью.

Мину энергично закивала.

— Матильда сказала, что у того, кто имеет благословение демонов, на совести есть еще преступления и мы скоро это обнаружим, — сказала она. — За этими смертями, очевидно, стоит один человек. И раз они вызваны ударом тока…

Мину смотрит на Иду.

— На амулете Дианы был знак металла, — продолжала она. — Электричество — часть магии металла.

— Спасибо, я знаю, — сказала Ида.

— Тогда не исключено, что тот, кто управлял Дианой и убил по меньшей мере трех человек за последний год, ведьма со знаком металла. Но почему именно эти трое?

Линнея плохо понимает, что говорит Мину.

Психолог.

Она помнит, каким раздавленным был Якоб всю прошлую осень. Помнит тот день, когда она случайно прочитала его мысли:

умерла… она действительно умерла…

— Мой психолог в подростковой консультации всю осень был не в себе, — сказала она. — Умерла его коллега.

Линнее кажется, она знает, что является общим знаменателем у этих трех смертей, но надо все проверить.

— Если это она, то ее звали как-то на Р. По-моему, Регина.

Мину идет к компьютеру и открывает нужную страницу.

— Здесь можно найти любой некролог, который был опубликован в нашей стране, — говорит она.

— Ты на эту страничку любишь заходить от нечего делать? — ехидничает Ида.

— Регина довольно редкое имя. Ванесса, ты помнишь, когда Никке про этот случай говорил?

— В тот вечер, когда мы раскапывали могилу.

— Значит, август. Вот, я ее нашла. Время совпадает. Некролог опубликован в «Энгельсфорсбладет». Ей только-только исполнилось тридцать. Линнея, это она?

Линнея сглатывает слюну. Это совершенно невероятно и одновременно абсолютно логично.

— Это она, — говорит Линнея. — И я знаю, что объединяет всех этих людей. Элиас.

Она смотрит на Иду:

— Вы начали травить его в начальных классах.

Ида моргает, но ничего не говорит.

— Хелена и Кристер, конечно, не могли поверить, что дети их друзей травят их сына. Но они понимали, что у него есть проблемы. Тогда они попытались обвинить учительницу. Лейлу. И даже хотели ее уволить. Но в старших классах проблемы только усугубились. Уволить всех учителей они не могли и тогда прицепились к Свенссону. Я слышала об этом от Элиаса.

— А психолог? — спросила Ванесса.

— Элиас к ней ходил. Она ему нравилась. Помогала ему… Но Хелену жутко раздражало, что он к ней ходит. Она ненавидит психологов за то, что они «копаются в проблемах». Думаю, она еще боялась, что Регина настроит Элиаса против нее — такой правильной, такой замечательной мамаши.

Глаза Линнеи щиплет от слез, и она замолкает. Она не хочет расплакаться на виду у всех.

— Значит, демоны благословили Хелену. Мы все время это подозревали. И были правы, — говорит Ида.

— Она мстит людям, которые, по ее мнению, причинили зло Элиасу. Как ты думаешь, — говорит Ванесса, обращаясь к Линнее, — Робину и Эрику она велела тебя убить? Управляла ими так же, как управляла Дианой?

— Ты видела у Эрика какой-нибудь кулон? — спросила Мину у Иды.

— Нет, он бы никогда ничего подобного не надел. Он считает, что подвески носят только голубые.

Ида смотрит на Линнею, и обе думают об одном и том же. Как Эрик обзывал Элиаса голубым и срывал с него цепочку и браслеты. Однажды даже вырвал серьгу из уха.

А Ида, стоя рядом, смеялась и никогда не останавливала Эрика.

Сейчас Линнея не чувствовала к Иде ненависти. Все это в прошлом, но и забывать о том, что было, она не намерена.

— Не думаю, чтобы они хотели меня убить, — говорит Линнея. — Скорее всего, Хелена хотела лишить меня квартиры. Но ситуация вышла из-под контроля. И Хелена спокойно солгала, чтобы обеспечить парням алиби.

— Может, она боится нападать на тебя открыто? — предположила Мину. — Если она в контакте с демонами, они наверняка рассказали ей, кто мы такие. И про Адриану рассказали. Демоны сто процентов знают, что она ведьма, и знают про Совет. Может, демоны не хотят, чтобы Хелена привлекала к себе внимание других ведьм?

— Поэтому она просто решила испортить мне жизнь, — сказала Линнея.

— А если это не она, а Кристер? — спросила Анна-Карин.

— Неважно кто, они наверняка работают на пару, — сказала Линнея.

— Но мы не видели, чтобы кто-то из них использовал магию, — добавила Анна-Карин.

— Ничего странного, демоны предупредили их об осторожности, — объяснила Ванесса. — Ида ведь почувствовала в офисе «ПЭ» магию…

Анна-Карин задумчиво кивает.

Снизу раздается голос Мининого папы: он кричит, что десерт на столе.

— Поговорим об этом после суда, — говорит Мину. — Пока у нас нет магических сил, лучше держаться от Хелены и Кристера подальше.

Все пошли вниз, кроме Ванессы. Она осталась в комнате. Стояла, глядя в окно, в темноту.

— Ты что? — спросила Линнея.

— Думаю про Свенссона. Мона сказала, что смерть нельзя предотвратить. Но если бы мы поняли это раньше…

— Если бы Свенссон не умер, мы бы этого не поняли, — сказала Линнея. И поняв, как цинично прозвучали ее слова, добавила: — Ну ты понимаешь, что я имею в виду.

— Понимаю, — вздыхает Ванесса и внимательно смотрит на Линнею.

— Почему ты так на меня смотришь?

— Странно видеть свое лицо со стороны.

«Еще более странно чувствовать любовь, глядя на лицо Анны-Карин», — думает Линнея.

— Интересно, какая я?

Она протягивает руку. Линнея зажмуривается, рука Ванессы гладит ее по щеке.

Линнея затаила дыхание.

Ванесса убирает руку, Линнея неохотно открывает глаза.

— Крейзи.

Они смотрят друг на друга.

Они стоят так близко друг к другу.

Но между ними стоит Вилле.

Вспоминаю поцелуй. Хочу еще.

— Пошли вниз, — говорит Линнея и выходит из комнаты.

 

62

Анна-Карин ехала на велосипеде по городу. Воскресенье выдалось холодным и туманным. Но в воздухе чувствовалось что-то новое. Предвкушение весны.

Она затормозила на гравии, слезла с велосипеда и нырнула в темноту старой усадьбы.

Протиснувшись мимо людей, стоящих в вестибюле, она направилась к библиотеке. Избранницы стояли у окна вместе с Адрианой. Кроме них, в комнате никого не было.

— Здравствуй, Ида, — сказала Адриана, увидев Анну-Карин. — Судьи совещаются. Нас предупредят, когда они будут готовы.

— Сколько времени это может занять?

— Неизвестно, — сказала Адриана. — Может, пару минут, может, несколько часов.

Анне-Карин кажется, она умрет, если ждать придется долго. Она косится на кресла — нет, сидеть совсем не хочется. Кресла напоминают ей про допросы. Видимо, остальные чувствуют нечто подобное и тоже остаются стоять.

Анна-Карин ночью не могла заснуть. Она боялась поверить, что самое страшное уже позади. Правда, решение суда еще не объявлено. А потом еще надо разбираться с Хеленой и Кристером, с непонятными убийствами…

— Что они там так долго делают? — спросила Ида.

— Не волнуйся, это обычная процедура, — успокоила ее Адриана.

Ида громко вздохнула. Анна-Карин посмотрела на нее.

Когда под утро ей наконец удалось заснуть, зазвонил мобильный Иды. Это была Юлия. Пьяная. Заплетающимся языком она попросила Иду угадать, с кем она сейчас целуется. Потом передала телефон Эрику.

— Мы просто хотели тебе сказать, что классно проводим время, — сказал Эрик. — Ну просто очень хорошо.

Было слышно, как хихикает Юлия. Анна-Карин молча отсоединилась. И отключила мобильный.

— Небось хотят заставить нас попсиховать, — сказала Линнея, кивая на закрытую дверь.

— Им это удается, — сказала Ида.

* * *

Проходит час, два. Мину сидит как на иголках.

Драгоценна каждая минута. Избранниц ждет борьба с Кристером и Хеленой. Они убийцы. Они приближают апокалипсис.

А девушки сидят здесь и бездействуют. И даже не могут открыто говорить друг с другом.

От судей пока ни слуху ни духу.

Мину подошла к печи и в задумчивости забарабанила по ней пальцами.

Она думала про амулет, который был у Дианы. У Адрианы тоже был амулет, купленный у Моны. Могла ли Мона продать Хелене и Кристеру кулон со знаком металла?

Мину посмотрела на Ванессу, сидевшую на подоконнике рядом с Линней. Им нужно всем вместе пойти к Моне и попытаться уговорить ее поделиться своими тайнами. Ванесса говорит, что Мона отказывается говорить о своих клиентах. Но, может, она не знает, что имеет дело с подручным демонов?

«В худшем случае Анна-Карин заставит ее все рассказать», — думает Мину.

Эта идея ей не нравится, но на кону стоят жизни людей.

Ей хочется курить.

— Можно я выйду на минутку? — спрашивает она у Адрианы. — Мне нужно… на воздух.

Адриана морщит лоб:

— Судьи могут в любой момент выйти.

— Я быстро.

— Я с тобой, — говорит Линнея, спрыгивая с подоконника.

Как только они выходят на улицу, Мину достает из голенища ботинка сигарету и закуривает.

— Я думала ночью про то, о чем мы говорили, — шепчет Линнея.

— Не здесь, — прерывает ее Мину, оглядываясь.

— Я знаю, — торопливо соглашается Линнея. — Но это срочно. Мне кажется, есть два человека, которым грозит опасность.

Мину кивает, но тут открывается дверь, в дверях показывается Адриана и нетерпеливо машет рукой девушкам:

— Сейчас будут зачитывать решение суда.

* * *

Все встают, когда пятеро судей появляются в зале и торжественно шествуют к своим местам. Главный судья сегодня в черном костюме и черной блузке. Анне-Карин она напоминает смерть.

— Нам только что сообщили, что обвинитель хочет провести последний допрос, — сказала судья, знаком приглашая всех сесть. — Мы решили удовлетворить его просьбу.

Анна-Карин смотрит на места обвинителей. Александр сидит за столом один. Виктора не видно.

— Достопочтенные судьи! — Адриана встала со своего места. — Защита не была проинформирована…

Главный судья останавливает ее взглядом.

— Обсуждаемое дело чрезвычайно серьезно, и суд не может вынести решение, пока не выслушаны все возможные свидетели, — говорит она и поворачивается к Александру: — Прошу вас.

Александр встает:

— Достопочтенные судьи! Я повторно вызываю Адриану Лопес в качестве свидетеля!

Избранницы переглядываются. Но Адриана не выказывает волнения. Она спокойно идет и садится на свидетельское место.

— Адриана Лопес, — провозглашает Александр, не глядя на сестру. Вместо этого он поворачивается к публике. И Анна-Карин пугается по-настоящему, видя, что к нему вернулась прежняя уверенность. — Вчера вы утверждали, что лояльны по отношению к Совету. Вы продолжаете на этом настаивать?

— Конечно, — сказала Адриана.

— Вы обещали говорить правду. Сдержали ли вы свое обещание?

Александр кивает охранникам, и они впускают в зал Виктора. В его руках клетка с птицей. Черные крылья птицы бьются о решетку, их удары отдаются в самом сердце Анны-Карин. Ей хочется бежать из этого зала куда глаза глядят.

Адриана, как загипнотизированная, смотрит на клетку в руках Виктора.

— Вы спрятали компрометирующие воспоминания у вашего фамилиариса, — сказал Александр. — Именно поэтому вы могли лгать суду, не так ли?

— Я не буду отвечать на ваш вопрос.

— Можете не отвечать, — говорит Александр и делает знак Виктору. Тот ставит клетку с птицей на стол и открывает ее.

Ворон злобно каркает на Виктора, который шарит рукой по клетке, наконец ему удается схватить птицу. Другой рукой он зажимает птице клюв и поднимает ее вверх. Ворон отчаянно машет крыльями, Виктор отворачивается, прячет лицо.

Александр берет ворона из рук Виктора и крепко хватает его за голову.

— Пожалуйста, не делай этого, — тихо говорит Адриана. Анна-Карин не может на это смотреть.

Она знает, что хочет сделать Александр.

И он делает это.

Раздается резкий чавкающий звук, хруст. Крылья еще секунду бьются, потом затихают. В зале воцаряется абсолютная тишина. Анне-Карин нехорошо, она несколько раз сглатывает слюну, чтобы отогнать тошноту.

Когда она снова поднимает глаза, Александр протягивает мертвую птицу Виктору. И тот с каменным лицом кладет птицу обратно в клетку.

— Теперь я спрашиваю вас снова: Адриана Лопес, были ли вы лояльны по отношению к Совету все время, что находились в Энгельсфорсе?

Анна-Карин смотрит на Адриану, видит, как слегка подергивается ее веко.

— Да, — говорит Адриана.

Ее голова откидывается назад, где-то глубоко в горле возникает слабый стон, он рвется наружу. Но она сжимает зубы. Старается глубоко дышать.

Смотреть на это невозможно, но Анна-Карин не может отвести взгляд. Как будто кто-то заставляет ее смотреть. Потому что это из-за нее Адриану подвергают пыткам.

— Нет! — кричит Адриана. — Нет!

Ее тело обмякает.

— Пожалуйста, уточните свои слова, — говорит Александр.

Адриана смотрит на него. Из ее ноздри сочится кровь и стекает на верхнюю губу.

— Нет, я не была лояльна к Совету.

Судьи выпрямились на своих стульях.

— Вы разрешали Избранницам заниматься магией?

— Нет!

Голова Адрианы снова откидывается назад. Спина извивается в конвульсиях, она громко кричит от боли. Ее магия огня оборачивается против нее и сжигает ее изнутри.

Анна-Карин не может на это смотреть. Она должна взять ответственность на себя. Она должна признаться.

Она пытается встать, но Линнея хватает ее за руку.

— Ты нам нужна, — шепчет она, словно поняв, что собирается сделать Анна-Карин. — Ты нужна всему миру. Неужели ты думаешь, Адриана стала бы терпеть мучения, если бы этого не понимала?

Из глаз Анны-Карин полились слезы, но она сдерживала всхлипывания, чтобы не разозлить судей, чтобы еще больше не навредить Адриане.

Александр подает знак, тело Адрианы расслабляется.

— Мы будем продолжать, пока ты не скажешь правду. Говори. Это в твоих же интересах.

Голос его звучит почти ласково, и это еще больше пугает Анну-Карин. Если у него есть чувства, как он может так поступать?

— Я никогда не выдам девочек. — Адриана тяжело дышит. — Никогда.

— Значит, ты выбираешь их сторону, а не сторону Совета?

— Я не думала, что речь идет о разных сторонах. Я полагала, что задача Совета — помочь Избранницам. Видимо, я ошибалась.

В зале поднимается гул.

— Я не буду больше отвечать на ваши вопросы, — сказала Адриана.

Пожилая женщина в центре судейского стола невозмутимо смотрит на нее:

— В этом нет необходимости. Мы готовы объявить приговор.

Ванесса встает. Анна-Карин усилием воли заставляет себя не отводить глаза. Она должна быть сильной. Мужественной. Как Адриана.

Судья сцепляет пальцы лежащих на столе рук и чуть наклоняется вперед.

— Мы живем в начале новой магической эпохи, — начинает она. — Но магия предполагает власть, а властью можно злоупотребить. Поэтому Совет сегодня особенно тщательно следит за выполнением своих требований. Контроль. Честность. Покорность. Бескорыстие. Обвиняемая не проявила ни одного из этих качеств, напротив, она растоптала все, что свято для Совета.

Анна-Карин понимает: все пропало.

— Анна-Карин Ниеминен, суд решил освободить тебя от обвинений, — продолжает судья.

Анна-Карин не понимает ни слова из сказанного. Она повторяет слова судьи про себя, пытаясь осознать их смысл.

— Безусловно, Анна-Карин Ниеминен действовала неразумно, но суд полагает, что ее нельзя считать ответственной за проступки, которые она совершила, поскольку она не получила необходимого руководства. Другой человек несет ответственность за все происшедшее. Это Адриана Лопес.

Судья указывает костлявым пальцем на Адриану:

— Ваши интриги и двойная игра наконец раскрыты. Вы фальсифицировали отчеты Совету, надеясь с помощью доверенных вашему попечению молодых людей доказать свои несостоятельные теории об Избранных, демонах и апокалипсисе.

Если бы у Анны-Карин сейчас были магические силы, она бы остановила этот процесс, спасла Адриану, наплевав на любые последствия. Но она может только беспомощно наблюдать, как все рушится.

— История про так называемых Избранных Энгельсфорса — выдумка от начала до конца. Мы имеем дело с группой достаточно могущественных ведьм, которых эта женщина бессовестно ввела в заблуждение. Она убедила их в том, что за ними охотятся «демоны». Чтобы подтвердить правоту своих слов, она представила трагические самоубийства как убийства. Возможно, ее магия огня была использована при возгорании на ферме семейства Ниеминен.

Анна-Карин смотрит на остальных Избранниц. Они молчат. Такие же беспомощные, как она.

— Еще в молодости Адриана Лопес показала Совету свое истинное лицо, нарушив данную клятву. Ей удалось обмануть судей, вызвав к себе сочувствие. Время, которое ей было подарено, она употребила на хладнокровную подготовку следующей диверсии.

— Это неправда! — Линнея встала со своего места. — Мы Избранницы. И апокалипсис приближается, хотите вы этого или нет.

Виктор в ужасе смотрит на девушку. Но судья только снисходительно улыбается:

— Ванесса Даль продемонстрировала нам еще одно доказательство пагубного влияния подсудимой на молодые умы, что лишний раз подтверждает правильность решения суда.

Судья устремляет взгляд на Адриану и знаком велит ей встать.

Адриана пытается встать, но силы изменяют ей. Александр предлагает ей руку, но Адриана отталкивает его и встает, опираясь о стул.

— Адриана Лопес, — объявляет судья, — вы приговариваетесь к высшей мере наказания.

На лице Адрианы не дрогнул ни один мускул. Александр заметно побледнел.

— Приговор будет приведен в исполнение через неделю.

 

63

Ветер бьет Иде в лицо, свистит в ушах. Она зажмуривается. Наверно, именно так чувствует себя человек, когда его выкидывают из самолета на высоте десяти тысяч метров над землей.

Вдруг ветер стихает. Наступает мертвая тишина. Потом кто-то откашливается.

Ида осторожно открывает глаза. Она стоит уже по другую сторону круга. И видит напротив себя Мину. В ее теле она только что находилась.

Ида размыкает круг и оглядывает себя. Побывав в чужом теле три дня, она понимает, как хорошо вернуть свое собственное. Собственное… Нет слов, чтобы описать это ощущение. Да откуда им взяться? Такое может случиться только в ее несуразной жизни.

— Получилось, — говорит Мину, и в ее голосе звучит облегчение. — У всех все в порядке?

Девушки кивают. Ида смотрит на них в слабом свете карманного фонарика, лежащего на эстраде. Линнея достает из голенища пачку и закуривает сигарету. Ванесса поправляет волосы. Анна-Карин застегивает полупальто, надетое поверх черного костюма. Наверно, мечтает поскорее влезть в свой любимый тренировочный костюм.

Нет сомнений, что все вернулись в свои собственные тела.

Вы слышите меня?

Линнея вопросительно смотрит на Избранниц.

Вместо ответа Ванесса становится невидимой, потом снова появляется.

— Наши силы вернулись, — говорит она. — И пользоваться ими почему-то стало легче.

— Наши силы нам понадобятся, — говорит Мину. — Мы должны помочь Адриане.

Ида вспоминает, как стража уводила Адриану, которая тряслась так, что едва могла идти.

Ида и раньше не любила Совет, но теперь она их просто возненавидела. Мерзкий Александр, который мучил собственную сестру и убил бедного ворона. Мерзкий Виктор. Мерзкая старуха-судья.

Какое право этот суд имеет решать, Избранница Ида или нет?

— Но как? — спрашивает она. — Я не представляю, что мы можем сделать. К тому же они, наверно, ждут, что мы будем действовать.

— Неважно, что-нибудь придумаем, — сказала Анна-Карин. — Адриана пожертвовала собой ради нас.

— Я согласна, — сказала Линнея. — Надо что-то делать. У нас есть неделя. Но сейчас есть дело более срочное. Я думаю, что знаю, кому в ближайшее время угрожает смерть. — Линнея смотрит на Ванессу. — Вилле и Юнте.

Ванесса вздрогнула, как от пощечины.

— Зачем Хелене убивать их? — спросила Анна-Карин.

— Они продавали Элиасу наркотики, — еле слышно проговорила Ванесса.

— О’кей, — сказала Мину, — мы их предупредим. Но сначала обсудим все, что произошло за последние дни. Чтобы мы знали, что нас ждет, когда мы вернемся к обычной жизни.

— Дедушка рассказал мне свой сон, — вдруг произнесла Анна-Карин. — Ему снилась девушка, которая жила много сотен лет назад. Она задержалась на границе между миром живых и миром мертвых. Догадываетесь, кто это? Она сказала дедушке, что нам надо научиться доверять друг другу и мы не должны иметь друг от друга тайн. Тогда мы сможем бороться с тем, кого благословили демоны.

Анна-Карин говорит очень тихо, и Иде приходится наклониться вперед, чтобы что-нибудь расслышать.

— Может, именно для этого мы и менялись телами, — продолжает Анна-Карин. — Чтобы лучше узнать друг друга. Матильда еще тогда, в самый первый раз, когда приходила сюда, в Болотные копи, говорила, что это важно. Так что я думаю, мы действительно должны все рассказать друг другу.

Ида думает про минуты, которые провела с Густавом дома у Мину.

Она не хочет ни с кем делиться этими воспоминаниями.

Линнея поворачивается к Ванессе и коротко суммирует информацию:

— Тебе в пятницу пришла эсэмэска от Вилле. Он написал, что не может забыть ваш поцелуй.

Она говорит это язвительным тоном, Ванесса не отвечает, смотрит куда-то в сторону. Ида понимает: бывший парень Ванессы, наркоман Вилле, раньше гулял с Линнеей и та все еще в него влюблена.

— Ну мы с тобой были вместе почти сутки напролет, поэтому ты знаешь почти все, — сказала Мину Линнее, — за исключением того, что твой учитель рисования был не очень доволен моим творчеством.

— Кстати, про школу, я думаю, что учительницу физики вряд ли порадуют результаты контрольной, которую мы с Идой написали за Мину и Анну-Карин, — добавила Ванесса.

Мину в ужасе смотрит на нее.

— Я даже вопросы не поняла, — призналась Ида.

Теперь настала очередь Ванессы рассказать Анне-Карин о том, что случилось в ее жизни. Иде сделалось плохо от одного только рассказа о Мие Ниеминен. Теперь понятно, почему Анна-Карин такая.

Начиная рассказывать Иде про то, что случилось, Анна-Карин очень волнуется.

— Ты почти все знаешь, — говорит она. — Но сегодня ночью звонила Юлия…

Она смущенно замолкает и отворачивается.

— И?.. — спрашивает Ида.

— Ну, в общем, она и Эрик… Они, типа… Ну, ты понимаешь… Я не знаю, что на самом деле было между ними, но они…

— Очень рада за них! — прервала ее Ида.

— Мне очень жаль…

— Один другого стоит. Ты думаешь, я расстроена?

Но на самом деле Ида расстроена. Черт с ним, с Эриком. Но Юлия… Как Юлия могла так с ней поступить?

Больше всего на свете Ида хочет сейчас оказаться рядом с Троем.

— Твоя очередь, Ида! — говорит Мину.

Ида неохотно рассказывает. Старательно избегая упоминания Густава. Но в конце концов приходится рассказать и о нем.

— Я помирила тебя с Густавом, — говорит она. — Но мне было бы легче, если бы ты заранее сказала, из-за чего вы поссорились.

— Я не думала, что это важно, — объяснила Мину. — Мы с ним долго не общались.

— Ну теперь вы опять общаетесь. Он понял, что «ПЭ» — это дрянь, но собирается остаться там, чтобы собрать про них побольше информации для твоего отца.

— Этого нельзя делать! Это опасно! — воскликнула Мину.

«Все ясно, она влюблена в Густава», — думает Ида.

— Думаешь, я не пыталась его отговорить? Но ты же знаешь, какой он упрямый, — говорит она вслух и быстро добавляет: — А потом мы немного поговорили обо мне. Это не я начала, но мне пришлось немножко себя защитить.

— От кого? — не поняла Мину.

— Густав, похоже, думает, что я совсем дура. И мне пришлось ему объяснить, что я не такая плохая, как многие думают. Ну и я слегка расчувствовалась. Так что не удивляйся, если Густав теперь будет про тебя думать, что ты очень эмоциональный человек.

— Что ты сделала? — Мину испуганно смотрит на Иду.

— Ничего особенного… Ну поплакала немного… И он, типа, меня утешил. Вот и все.

Над танцплощадкой повисла напряженная тишина.

— Что еще? — спросила Ида. — Что такое?

— Ида, мы знаем, почему ты заговорила про себя с Густавом, — сказала Линнея.

Ида нащупывает серебряное сердечко, радуясь, что оно опять под рукой.

— Мы ведь сейчас говорим откровенно… — продолжала Линнея. — Помнишь, как ты выпила сыворотку правды?

— Конечно, помню, — ответила Ида, наматывая цепочку так сильно на палец, что пальцу сделалось больно.

— Но ты не помнишь, что ты тогда говорила, — сказала Анна-Карин.

— Нет, и что?

— Ты сказала, что влюблена в Густава, — вставила Ванесса. — Уже очень давно.

Ида вспомнила осеннее барбекю у них дома. Слова Фелисии, после которых она чувствовала себя раздетой и выставленной на посмешище. Сейчас было так же. Только еще хуже. Кажется, будто она целый год ходила раздетой и не знала об этом.

— Почему вы ничего мне не сказали? — спросила Ида. — Вы смеялись надо мной за моей спиной?

— Извини, — сказала Мину. — Мне очень жаль.

Остальные промычали что-то утвердительное.

— Зачем мне ваши извинения! — воскликнула Ида.

Странно, что она еще жива. Хотя ее тайна перестала быть тайной. Ну и пусть. Она знает, что в конце концов они с Густавом будут вместе.

— Кто-нибудь хочет что-то добавить? — спросила Мину.

Ида смотрит на свои сапоги. У нее осталась еще одна тайна. Обещание Книги. Про то, что она будет освобождена от своих магических сил после того, как вместе с другими Избранницами предотвратит апокалипсис. И что, когда она выполнит свой долг, они с Густавом будут вместе.

Но она обещала Книге хранить эту информацию в тайне. Обещание, данное Книге, пожалуй, важнее, чем какой-то сон дедушки Анны-Карин.

— Нам надо ехать, — говорит Ванесса и поворачивается к Линнее: — Я займусь Вилле, а ты — Юнте.

— Что мы им скажем? — спрашивает Линнея.

— Скажем как есть: что они в опасности.

— Вам не надо ехать одним, — говорит Мину.

— Я могу помочь, — предлагает Анна-Карин.

Линнея кивает:

— Поезжай со мной. Если мы убедим Юнте, то Вилле уговаривать не придется. Он всегда делает, как велит Юнте.

Ида вздыхает про себя. Зачем надо предлагать себя в помощники? Это не ее проблемы.

Хотя не все так однозначно. Ида стала Идой, но она с трудом узнавала себя. С ней что-то случилось. Она впервые почувствовала себя частью Круга.

Конечно, радости от этих изменений она не испытывала. Но примирилась со своей судьбой. Это ее жизнь. По крайней мере, до тех пор, пока они не спасут мир.

— Давай я поеду с тобой, — говорит она Ванессе. — При необходимости могу стрельнуть электричеством. А заодно подвезу на маминой машине.

Ванесса удивленно смотрит на Иду.

— А я поговорю с Густавом, — подводит итог Мину. — Узнаю, что нового ему удалось узнать про «ПЭ» за выходные. Покажу ему амулет, может, он его узнает. Хотя, в первую очередь, надо бы показать кулон Моне, вдруг она скажет, что продала его Хелене и Кристеру.

— «Хрустальный грот» работает завтра с двенадцати, — говорит Ванесса.

— Хорошо.

— Что ты думаешь рассказать Густаву? — спрашивает Анна-Карин.

— Как можно меньше. Но попробую уговорить его выйти из «ПЭ».

— Надеюсь, у тебя это получится лучше, чем у меня, — вздыхает Ида.

 

64

Дом Юнте виднелся сквозь голые деревья. На нижнем этаже светились несколько окон. Линнея попыталась разглядеть, есть ли кто-то в доме. Она несколько раз звонила, но никто не ответил.

Сколько раз она приходила сюда ночью? Сколько раз ненавидела себя, уходя отсюда утром? В этом доме она совершила самые большие ошибки в своей жизни.

Линнея остановилась в тени под деревьями. Прислушалась, но услышала только шаги Анны-Карин.

Линнея зажмурилась, радуясь, что снова получила свои магические способности. Ванесса права. Пользоваться ими стало легче. Легче вызывать эти силы, легче управлять ими.

Сначала она прочитала только мысли Анны-Карин, которая вспоминала про то, как была здесь зимой, когда сад был засыпан снегом, как Яри поцеловал ее при всех, как Линнея и Ванесса оттеснили ее в угол и стали уговаривать… Тут в голове Анны-Карин промелькнуло воспоминание о том, как она лежала с Яри в кровати, и ей стало так стыдно, что Линнея поспешила переключиться с нее на обитателей дома.

— Постарайся ни о чем не думать, — шепнула она Анне-Карин, и та, конечно же, сразу начала старательно думать о том, что ей нельзя ни о чем думать.

Линнея сконцентрировалась. Закрылась от Анны-Карин и направила все свои силы на дом. Ей удалось поймать чьи-то мысли, они были несвязными, наслаивались друг на друга, неслись куда-то, пронизанные страхом.

…как мне что мне как такое получилось вдруг подумают что это я кому мне может позвонить бабушке надо скорее отсюда что мне…

Линнея не может понять, кто это и сколько в доме человек.

— Там кто-то есть, и там что-то случилось, — обращается Линнея к Анне-Карин. — Если понадобится, включишь свою магию?

Анна-Карин кивает.

Линнея идет через сад. Мокрая глинистая земля чавкает под ее ботинками.

Девушки подходят к дому, и Линнея видит, что наружная дверь приоткрыта. Девушка берется за холодную ручку и открывает дверь. Проскальзывает в прихожую. Анна-Карин — за ней.

Мысли несутся галопом, мечутся в истерике, их поток нескончаем.

…Я обещаю исправиться… обещаю никогда больше никаких наркотиков… не буду врать… не буду пить, если это закончится… я обещаю… я обещаю… если это закончится… я начну новую жизнь, не буду делать ничего плохого… господи, я буду делать так, как ты велишь… если только ты спасешь меня… если сделаешь так, будто ничего не было…

Непонятно, откуда идут эти мысли. Линнея отключает магию и прислушивается.

Девушки входят в кухню. В мойке полно грязной посуды. Тарелка с объедками стоит на деревянном столе, прожженном сигаретами и выщербленном во многих местах.

Линнея смотрит на закрытую дверь в чулан, старые занавески свисают до самого пола. За ними может кто-то прятаться.

Они идут дальше, в сторону гостиной, Линнея заглядывает в приоткрытую дверь.

Комната не изменилась с тех пор, как Линнея была здесь. Новый только телевизор.

Линнея смотрит на ворсистый рыже-коричневый ковер и вспоминает, как однажды в седьмом классе она была здесь на вечеринке. Они с Элиасом тогда выпили пополам коктейль, намешанный из разных алкогольных напитков, и этот ковер показался им самым мягким на свете. Они катались по нему, хохотали до слез, лапали друг друга и от этого еще больше хохотали. Оливия все это время сидела на диване и курила. Докурив сигарету до самого фильтра, она повернулась к сидящему рядом Лаки и начала заигрывать с ним, словно хотела что-то доказать Линнее и Элиасу. А они только смеялись, глядя на нее.

На верхнем этаже раздался грохот, который заставил Линнею и Анну-Карин вздрогнуть.

Линнея услышала страх Анны-Карин, и это укрепило ее мужество. Кто-то должен проявить характер. Она потащила Анну-Карин к лестнице, прислушалась, глядя в черноту, начинающуюся там, где кончались ступеньки.

Мысли шли оттуда. Кто-то был там, наверху.

Линнея встала на первую ступеньку, доски скрипнули под ее тяжестью.

…Они вернулись, чтобы забрать меня… они вернулись… надо бежать… надо спрятаться…

Мысли этого человека убедили Линнею, что он не опасен. Но она не была уверена, что в доме нет других людей. Которые, зная о магической силе Линнеи, скрывают от нее свои мысли.

Обменявшись с Анной-Карин быстрым взглядом, Линнея пошла наверх. Коридор тонул в темноте. Только из комнаты Юнте просачивалась тонкая полоска света. Линнея подошла к двери, толкнула ее рукой, дверь медленно открылась.

В комнате чувствовалось присутствие магии. Как запах, который сохраняется в воздухе, как эхо, отлетающее от стен.

Лампа над кроватью Юнте была включена. На тумбочке лежали мобильный и раскрытая книжка. На кровати в беспорядке валялись подушки, скомканное постельное белье, покрывало. И что-то еще.

Линнея медленно приблизилась. Увидела голую руку, высовывающуюся из-под покрывала.

Попыталась уловить мысли. Обрывки снов. Но она уже и так знала, что человек не спит. На кровати лежит лишь тело. И все-таки нужно проверить.

Линнея берется за покрывало и осторожно отодвигает его, открывая лицо и верхнюю часть тела Юнте. Его глаза чуть прикрыты, как будто он еще не проснулся. Рука прижата к груди.

Дрожащей рукой Линнея дотрагивается до шеи Юнте. Пульса нет. Но тело еще теплое. Линнея закрывает Юнте глаза. Раньше она не понимала, зачем так делают.

Она смотрит на него. Она уже давно не видела его без бейсболки. Волосы стали совсем редкими. Когда-то Линнея сказала Юнте, что если он стесняется своей лысины, пусть лучше сбреет все наголо, вместо того чтобы круглый год днем и ночью ходить в этой дурацкой бейсболке.

— Линнея! — шепчет Анна-Карин. Линнея оборачивается. Анна-Карин стоит возле двери с испуганным видом и показывает пальцем в коридор.

Линнея подходит к ней, прислушивается и наконец слышит сдавленные всхлипывания из комнаты напротив.

Она пересекает коридор, подходит к двери, открывает ее и стоит, вглядываясь в темноту. Слышит, что человек в комнате затаил дыхание. Линнея шарит рукой по стене и находит выключатель.

Лаки, сжавшись, сидит на старом матрасе, словно пытается сделаться незаметным.

…Не убивайте меня… не убивайте меня… не убивайте меня… не убивайте меня…

Линнея закрывается от его мыслей. Лаки близок к помешательству, и Линнея боится, как бы и у нее за компанию не поехала крыша.

— Лаки, — говорит она.

Он не реагирует.

— Лукас? Это Линнея. — Она осторожно приближается к нему.

Лаки заскулил и закрыл голову руками, словно защищаясь от удара.

— Успокойся, — говорит Линнея. — Все хорошо. Все очень хорошо. Это я.

Она протягивает руку, чтобы погладить его, но в последний момент останавливается. Он слишком напуган. Неизвестно, как он отреагирует на прикосновение.

Линнея смотрит на Анну-Карин, которая стоит, прижав руки ко рту.

— Можешь сделать так, чтобы он заговорил? — спрашивает Линнея.

Анна-Карин кивает.

* * *

Сев на корточки перед Лаки, Анна-Карин пытается сосредоточиться. Мертвое тело Юнте напугало ее, но смотреть на человека, раздавленного страхом, пожалуй, еще хуже.

«Он испуган больше, чем я», — напоминает она себе.

— Лаки, это я, Анна-Карин, ты помнишь меня?

Лаки еще больше сжимается.

Анна-Карин уже давно использовала магию только на занятиях с Избранницами. Выпускать наружу свою силу страшно. Вдруг она опять кому-нибудь навредит? До сих пор ничего хорошего из этого не получалось.

«Я теперь стала другим человеком», — напомнила себе Анна-Карин.

Она сделала глубокий вдох. Отпустила на волю магическую силу. Совсем чуть-чуть. И сразу почувствовала себя уверенно, легко и свободно.

— Лаки, смотри на меня.

Она не приказывает, а просит, так ласково, как только может.

Лаки поднимает голову и внимательно смотрит Анне-Карин в глаза.

— Мы не причиним тебе вреда, — говорит она. — Тебе не нужно ничего бояться.

Он благодарно кивает. Слегка распрямляет спину. Теперь становится видна надпись на его футболке: «Гордость Энгельсфорса».

— Расскажи, что здесь случилось.

Лаки открывает рот, закрывает, открывает снова.

— Я был… в подвале, — говорит он. — Я был в подвале. И услышал шаги на лестнице.

— Ты знаешь, кто это был?

— Нет. Я слышал, как Юнте кричал наверху. Сначала он злился. Я слышал, как он с кем-то ругался. Он редко на кого-то злится, но уж если злится, то злится… Потом я услышал другие голоса. И начал мандражировать, думал, это копы. А потом он начал просить прощения. Прямо просить… Он говорил: простите, простите… А потом я услышал…

Лаки замолчал. Его сознание ускользало от Анны-Карин в темноту забвения, туда, где он может не думать о случившемся. Девушка чуть-чуть усилила действие магии:

— Не бойся. Все хорошо. Все уже позади. Расскажи, что ты услышал.

— Раздалось шипение. Как когда кладешь мясо на сковородку, — прошептал Лаки. — Лампы замигали. А Юнте закричал. От боли. Он кричал все громче и громче: «Не надо, не надо, не надо!» И я… я побежал ему на помощь… А потом испугался. Спрятался… Юнте умер… а я ему ничем не помог…

— Ты ничем не мог ему помочь, — сказала Анна-Карин, положив руку Лукасу на плечо. — Что ты можешь сказать про голоса? Сколько их было? Ты кого-нибудь узнал?

— Не знаю. Нет.

— Скажи ему, пусть позвонит 112, — попросила Линнея.

— Нет, — сказал Лаки.

— У тебя есть мобильный? — ласково спросила Анна-Карин.

Лаки кивнул.

— Как только мы отсюда уйдем, ты позвонишь в полицию, хорошо?

— Но у Юнте травка… Он бы никогда… Я не могу звонить копам…

Анна-Карин еще чуть-чуть увеличила силу воздействия:

— Ты позвонишь в полицию и забудешь, что мы здесь были, хорошо?

— Хорошо, — сказал Лаки и достал из кармана мобильный.

— Я не могу оставаться здесь, — вдруг сказала Линнея и выбежала из комнаты.

Анна-Карин бросила последний взгляд на Лаки, который в эту минуту подносил к уху мобильный, и выбежала следом за Линнеей.

Она нашла Линнею в кустах, ее тошнило.

— Ты как? — спросила Анна-Карин.

Линнея сплюнула и вытерла рукавом рот.

— Мы должны предупредить Ванессу, — сказала она.

 

65

Юнте умер. Юнте умер. Юнте умер.

Ванесса повторяет это снова и снова, но все равно не может осознать происшедшего. Мозг отказывается понимать.

Возможно, сейчас Хелена и Кристер едут к Вилле. А может, они уже у него.

Дорога в Риддархюттан петляет через темный еловый лес. Фары выхватывают неровности асфальта перед капотом машины. Рефлекторы на обочине белеют на черном фоне деревьев.

Юнте умер. Юнте умер. Юнте умер.

Ванесса поворачивается к Иде, которая, вжавшись спиной в спинку кресла, крепко держит обеими руками руль, как образцовый ученик школы вождения.

— Можешь немножко побыстрее?

— Мы вряд ли поможем твоему бывшему парню, если разобьемся, — говорит Ида.

Ванесса снова берет мобильный и пытается дозвониться до Вилле. Ей отвечает автоответчик.

— Почему мы не подумали об этом в субботу? Мы бы предупредили их.

— Мы почти доехали, — говорит Ида. — Вот.

Ванесса смотрит туда, куда указывает Ида, и видит на обочине указатель: белыми буквами на синем фоне написано: «Риддархюттан».

— Ида, пожалуйста, — просит Ванесса.

Ида не отвечает, но жмет педаль газа.

Они находят узкую гравийную дорогу, ведущую к дому Элин, и сворачивают на нее. Нижние ветки деревьев задевают стекла. Что-то жесткое царапает днище машины.

— Господи, как тут можно жить? — восклицает Ида.

Они едут дальше, и Ванесса пытается читать номера домов, полускрытых за деревьями. Впечатление такое, будто лес готовится проглотить дома.

Вот и дом номер шестнадцать.

— Стой! — кричит Ванесса. Ида резко тормозит, Ванесса, не удержавшись, улетает вперед.

— Блин, как ты меня напугала! — говорит Ида.

Ванесса распахивает дверь машины и по выложенной каменными плитками дорожке несется к дому. Возле входа на стене горит фонарь. Едва подойдя к дверям, Ванесса нажимает кнопку звонка. В доме громко начинает играть мелодия «К Элизе»[19]«К Элизе» ( нем. Für Elise) — знаменитая фортепианная пьеса Людвига ван Бетховена.
, Ванесса продолжает жать на кнопку.

Ида встает за ее спиной.

— Что ты скажешь, если откроет его девушка? — спрашивает она.

Ванесса не отвечает. Она даже не знает, как объяснить свое появление Вилле.

Они договорились с Линнеей по возможности не упоминать то, что случилось с Юнте. Реакцию Вилле предугадать невозможно. Главное сейчас — сделать так, чтобы он максимально быстро уехал из города.

В глубине дома раздаются шаги. Ванесса убирает руку со звонка. Последние ноты мелодии затихают. Замок щелкает, дверь открывается.

«Хоть бы это был он, — думает Ванесса. — Хоть бы это был он».

На пороге стоит Вилле и в изумлении смотрит на Ванессу.

— Ты? — спрашивает он. — Ты чего трезвонишь?

Он смотрит на нее, потом на Иду.

— Подожди здесь, — говорит Ванесса и мимо Вилле протискивается в прихожую.

Она не может удержаться. Бросается ему на шею. Он обнимает ее и прижимает к себе. Его тело горячее, живое. Она так боялась, что опоздает и больше никогда не увидит его в живых.

— Нельзя приходить без предупреждения, — мягко говорит Вилле. — Элин сейчас у матери, но ведь она могла быть дома.

Ванесса освобождается из его объятий.

— Я должна тебе кое-что рассказать. Это полный бред, но ты должен мне поверить.

Он тревожно смотрит на нее:

— В чем дело?

— Объясню по дороге. Сейчас ты должен уехать со мной.

— О чем ты говоришь?

— Пожалуйста, поехали!

— Что происходит?

— За тобой охотятся, — сказала она. — Хотят отомстить за смерть Элиаса Мальмгрена. Ты должен поехать со мной.

— Я не имел никакого отношения к Элиасу, — возмутился Вилле.

— Ты продавал ему наркотики.

— С каких пор тебя волнует, кому я продавал наркотики?

— Сейчас речь не обо мне. — Ванесса была в отчаянии, ей хотелось схватить Вилле и потрясти его хорошенько. — Те, кто охотится за тобой, считают, что ты виноват в его самоубийстве.

— Это шутка? Чего ты от меня хочешь?

— Я хочу спасти твою жизнь, идиот! — кричит Ванесса. — Уезжай отсюда сию же минуту! Езжай к дяде в Стокгольм, в Таиланд, куда угодно, только уезжай отсюда!

— Ах вот в чем дело! — говорит Вилле. — Ты хочешь, чтобы я оставил Элин!

Он не понимает. Она должна заставить его понять.

— Юнте умер!

Глаза Вилле широко раскрываются.

— Линнея только что была у него. Хотела его предупредить. Но опоздала.

— Ну ты ври, да не завирайся, — тихо говорит Вилле.

— Позвони Лаки! Не веришь мне, звони Лаки.

— Уходи!

Она достает свой телефон, набирает номер Лаки и протягивает телефон Вилле:

— Я не уйду, пока ты с ним не поговоришь.

Вилле неохотно берет мобильный и прижимает его к уху.

«Пожалуйста, ответь, пожалуйста!» — думает Ванесса.

Лаки отвечает, даже издали Ванессе слышен его истерический голос. Злость исчезает с лица Вилле, сменяясь страхом.

Тут в дом вваливается Ида. Вилле опускает руку с мобильником.

— Они здесь, — шепчет Ида. Лампы начинают мигать и гаснут.

По всему дому выключаются электроприборы, дом погружается в темноту.

Ванесса чувствует магию. Пока она где-то в саду, но понемногу приближается к ним.

Как надоело прятаться. Ванесса готова прямо здесь схватиться с Кристером и Хеленой. Но рядом стоит Вилле.

— Заводи машину, — шепчет она Иде, и та исчезает на улице.

Где-то в темноте дома раздается металлический скрежет, как будто открывается дверь.

Ванесса хватает за руку Вилле. Ей никогда прежде не приходилось делать невидимым никого, кроме себя. Но сейчас магия свободно подчиняется ей и пронизывает их обоих. Делает их невидимыми и неслышными. Ванесса надеется, что Вилле не успел понять, что произошло.

— Пойдем, — говорит она и, судорожно сжимая руку Вилле, выводит его в темноту сада.

Главное — не отпустить его руку. А то его увидят.

Ванесса и Вилле наугад бегут к машине, спотыкаясь и налетая друг на друга.

Они запрыгивают в машину, и Ванесса отключает магию.

— Поехали! — кричит она.

Ида вдавливает педаль в пол. Машина срывается с места и несется по гравийной дороге. Ванесса оглядывается и бросает последний взгляд на дом.

Лампы мигают, электричество включилось. В свете уличных фонарей Ванесса видит возле дома две фигуры.

Хелена и Кристер.

* * *

Мину идет к Густаву. Холодный ветер с канала гуляет по полю, ерошит ее волосы. А в голове снова долбят дятлы.

Мину только что получила сообщение от Ванессы. Уже четыре трупа. И чуть не стало пять.

«Могли ли мы спасти остальных? — думает Мину. — Могли ли раньше догадаться, что связывает этих людей?»

Через неделю должны казнить Адриану. Еще одна смерть, которую нужно предотвратить. А как это сделать, пока не известно. Мину попыталась в парке вступить в контакт с покровителями, но безуспешно.

Окружающий мир давит на них, не дает передышки.

Вот и дом Густава. Как давно Мину здесь не была! Только сейчас она поняла, как скучала без Густава.

И очень жалела, что ее самой не было, когда Густав приходил мириться. Впечатление такое, будто она пропустила важную серию в фильме про собственную жизнь.

Она звонит в дверь, Густав открывает.

— Привет, — говорит он.

— Привет.

Мину заходит в дом, снимает куртку, ботинки.

Густав обнимает ее и не выпускает чуть дольше, чем обычно. Или ей это только показалось?

— Это Мину? — кричит Лаге Оландер из гостиной.

— Поздоровайся с папой, — шепчет Густав. — Он все время про тебя спрашивает.

Мину улыбается, заходит в гостиную, обменивается несколькими фразами с Лаге, потом идет за Густавом в его комнату.

— Я очень обрадовался твоему звонку, — говорит Густав, усаживаясь на кровать. — Я беспокоился.

— Из-за чего? — спросила Мину, прикрывая дверь.

— В «ПЭ» очень много говорили про тебя и твоих друзей. Конечно, больше всего про Линнею и Иду, но про тебя тоже. Они ненавидят твоего отца за его статьи. И заодно ненавидят тебя. И Ванессу, и Анну-Карин, потому что они с тобой дружат.

Мину ставит рюкзак на пол и садится рядом с Густавом. На стене комнаты все так же висит фотография Густава и Ребекки. Как давно Ребекка пыталась убедить Избранниц, что им нужно держаться вместе, лучше узнать друг друга, стать Кругом.

Теперь она могла бы ими гордиться.

— Завтра вам лучше не ходить в школу, — говорит Густав. — Я почти уверен: Робин и Эрик что-то затевают.

— Но мы не можем прятаться дома, — возразила Мину. — Да и что они могут сделать в школе?

— Ты, наверно, думаешь, я паникер?

— Нет, я так не думаю.

— Обещай хотя бы подумать над тем, что я сказал, — попросил Густав.

Мину кивнула.

— Так о чем ты хотела поговорить?

Мину открыла карман рюкзака и достала подвеску. И сразу почувствовала остатки сильной магии, которой был заряжен этот амулет. Кончики пальцев стало слегка покалывать.

— Ты такую где-нибудь видел? — спросила она.

Густав бросил взгляд на подвеску, встал с кровати и подошел к письменному столу. Обратно он вернулся с черной коробочкой, которую протянул Мину:

— Открывай!

Мину осторожно приподняла крышку. На черной подушечке из искусственного бархата лежал точно такой же кулон.

— Я получил его вчера, после того как меня приняли в члены «ПЭ». Рикард предложил мне войти в круг доверенных лиц.

Мину трогает подвеску. Пока она не чувствует никакой магии, но, возможно, амулет каким-то образом можно активировать.

Она закрывает коробочку.

— Это входной билет на Праздник Весны в школе, — объясняет Густав.

— Все члены «ПЭ» получили такие подвески?

— Только те, кто учится в гимназии. И учителя. Большинству членов «ПЭ» кулоны раздавали на прошлой неделе. А Рикард носит его уже с лета.

Мину оцепенела.

— Рикард?

— Да, я видел у него этот кулон на тренировках.

Рикард первым заговорил о «ПЭ». Рикард, который до прошлого года ничем не выделялся, вдруг стал лидером. «Наверно, им управляют, как Дианой», — подумала Мину.

— Такой кулон раньше носил только Рикард? — спросила Мину.

— Я больше ни у кого не видел.

— А теперь их получили все? Все, кто будет завтра на Празднике Весны?

— Да. Почему тебя так интересует этот кулон?

Если бы она могла ему рассказать!

— А что на этом празднике будут делать? — вместо ответа спрашивает она.

— Просто тусовка. Шведский стол и танцы. Награждение лучшего молодого члена «ПЭ». Празднование дня весеннего равноденствия и «начала светлого времени».

Все это звучит вполне невинно, и Мину не знает, как предупредить Густава об опасности. Она и сама не знает, откуда грозит опасность.

— Густав, не ходи туда, — просит она.

— Я не могу. Иначе меня не примут в круг посвященных. И я не получу доступа к важной информации.

— Они опаснее, чем ты думаешь!

Ну почему она не может сказать Густаву то, что ему так важно знать.

— Вот именно поэтому я не могу стоять в стороне и смотреть на происходящее. Ты сама сказала, что не хочешь прятаться.

Мину видит, что переубедить его не удастся.

— Обещай мне, по крайней мере, что не наденешь этот кулон, — говорит она.

Он удивленно смотрит на нее:

— Ладно, если это для тебя так принципиально…

Оба замолкают. Неожиданно для себя Мину понимает, что сидит очень близко к Густаву. Чувствует тепло его тела. Их руки лежат на покрывале совсем рядом, почти соприкасаются.

И вдруг безо всякого предупреждения Густав берет Мину за руку.

По телу Мину разливается хорошо знакомое чувство. Ладоням становится щекотно, а руки слабеют и не слушаются. Щеки Мину пылают, она боится поднять на Густава глаза. Наверно, ее рука кажется ему вялой, как липкая мертвая медуза. Но он ее не отпускает. Долго-долго. Она мечтает, чтобы это побыстрее закончилось. Она хочет, чтобы это никогда не заканчивалось.

Мину отнимает руку. Пытается разобраться в своих чувствах. Пугается своих мыслей. И отгоняет их.

— Мне надо домой, — говорит она.

— Извини, если я…

— Нет, — прерывает она его объяснения. — Это не так. То есть я не поэтому… Я просто… Просто мне надо идти.

 

66

Ида открывает глаза. Вспоминает про ссору с родителями и просыпается. Садится в кровати. Смотрит на часы. Еще нет и половины шестого.

Они довезли Вилле до Вестероса, где он едва успел на последний поезд в Стокгольм. Домой Ида вернулась ночью. В доме все спали. Никто к ней не вышел, не спросил, где она задержалась так поздно. Никто даже эсэмэски не послал, чтобы узнать, где она находится.

Ида идет в душ и долго стоит под водой, стараясь смыть ночные страхи. Она оглядывает свое тело, ищет в нем изменения, следы присутствия Анны-Карин, но ничего не находит.

Она возвращается в комнату. Открывает шкаф и долго стоит перед рядами полок с одеждой.

Тот выбор, который она привыкла делать раньше, теперь ее не устраивал. Возможно, потому, что вся ее жизнь теперь стала иной.

Что надевает человек, идя туда, где его все ненавидят? Анна-Карин на ее месте напялила бы какую-нибудь бесформенную тряпку, чтобы не бросаться в глаза. Линнея надела бы что-нибудь несусветное, чтобы все тыкали в нее пальцем.

А что выбрать Иде?

Ей кажется, что тело опять стало чужим. Что она не настоящая Ида, а актриса, которая играет эту роль. Она проводит рукой по рядам аккуратно сложенных свитеров, платьев, развешанных на плечики. Полный набор маскарадных костюмов для роли Иды.

После получасовой примерки она наконец принимает решение. Светло-синий джемпер с V-образным вырезом и джинсы. Сделав тщательный макияж, Ида смотрит на себя в зеркало. Серебряное сердечко блестит в свете люстры. Его поверхность стала шероховатой и тусклой. Мама подарила его Иде в первом классе. С тех пор она носит его не снимая. Сердечко стало ее частью, и порой она даже забывает про него.

Ида трогает сердечко. Надо поговорить с мамой. Чтобы мама ее поняла.

Семья сидит на кухне и завтракает. Что-то не так, но Ида не сразу понимает что. Четыре человека, четыре стула. Стул, на котором обычно сидит Ида, стоит у стены.

Обида опять просыпается в ней. Она берет стул, ставит его к столу. Приборов ей тоже не положили. Она идет к полке, достает тарелку, чашку для чая.

— Доброе утро, — говорит она.

Никто не отвечает. Никто не смотрит на нее. Будто она стала невидимой. А вдруг магия Ванессы оказалась заразной и передалась ей?

Но тут она замечает, что Расмус исподтишка косится на нее и хихикает.

— Ну что, сегодня будем праздновать весну? — спрашивает папа у Лотты и Расмуса.

Оба усердно кивают.

— Обожаю день весеннего равноденствия, — говорит Лотта. — Потом дни становятся длиннее, чем ночи.

— Точно, — говорит папа, взъерошивая ей волосы. — И это очень приятный повод для праздника, правда?

— Извините, что я пришла домой поздно, мне пришлось… — начала Ида.

— Вчера я проходила мимо офиса «Позитивного Энгельсфорса». Они очень красиво все украсили, — говорит мама, не глядя на Иду.

— Можешь дать мне масло? — просит Лотта.

— Передай мне, пожалуйста, масло, — поправляет ее мама и передает Лотте масленку.

— Что происходит? — спрашивает Ида. — Почему вы меня игнорируете?

Никто не отвечает. Лотта намазывает толстый слой масла на хлебец, потом пальцем снимает с ножа остатки масла и отправляет их в рот.

— Лотта, что за свинство, — возмущается Ида.

— Не надо так делать, — спокойно говорит мама, отбирая у Лотты нож.

Папа хрустит хлебцем. Никто не говорит ни слова. Только Расмус давится смехом.

— Тебе очень весело? — спрашивает Ида.

Расмус опускает голову и тыкает пальцем в хлебные крошки на столе.

— Вчера в офисе «Позитивного Энгельсфорса» я встретила Эрика, — говорит мама папе. — Он очень ждет сегодняшнего школьного праздника. Говорит, там наградят лучшего молодого члена «ПЭ». По-моему, надеется, что выберут его. Но вслух он этого, конечно, не говорит.

Папа и мама заговорщицки улыбаются друг другу.

— Может, кто-нибудь скажет, в чем я провинилась? — спрашивает Ида. Она не хочет потерять еще и родителей. Без них она останется совсем одна.

Все молчат. Лотта вздыхает, продолжая жевать с полуоткрытым ртом.

— Вы явно считаете меня в чем-то виноватой! — говорит Ида, но голос срывается, и ей приходится несколько раз проглотить слюну, потом она может продолжать: — Было бы неплохо, если бы и я знала, в чем дело.

— Ты все прекрасно знаешь.

Мама не смотрит на Иду.

— Нет, — отвечает Ида, стараясь говорить спокойно. — Не знаю.

— Нам сказали, что ты начала общаться с криминальными элементами. Ты отказываешься говорить со мной и с папой. Затем ты почти на все выходные исчезаешь, причем берешь без разрешения машину. Приходишь домой ночью. То есть относишься к нам наплевательски. Мы решили тоже игнорировать тебя.

Иде кажется, что в нее воткнули нож и теперь проворачивают его, кромсая сердце на части.

— И что мне теперь делать? — спрашивает она, не в силах удержать слезы, которые льются из глаз и падают ей на колени. — Просить прощения? Пожалуйста. Я прошу у вас прощения. Извините. Я была не я.

— Мы это заметили, — сказал папа.

— Что вы хотите? Чтобы я вернулась к Эрику ради вас? Это невозможно!

— Ты поддерживаешь тех, кто обливает грязью сына наших друзей… — начала мама.

— Но это правда! Все это правда! Он сделал это!

Ида больше не может сдерживаться. Все смотрят на нее. Мама, папа, Расмус и Лотта.

— Вы просто не знаете Эрика! — продолжала Ида. — Он свинья! Он всю свою жизнь травил ребят! Знаете, что он в седьмом классе сделал с Элиасом Мальмгреном?

— Все мальчишки иногда ссорятся, — сказала мама. — Это естественно.

— Он вырвал у него сережку из уха, так что кровь полилась во все стороны… А еще он тогда сказал, чтобы все были осторожны, потому что у геев часто бывает СПИД…

— Довольно, — ледяным тоном сказал папа, кивая на Лотту и Расмуса.

— А я тогда была с ним, — Ида не останавливается. — Смотрела на все это и смеялась! Была такая же свинья, как он. И вы тоже свиньи… Называете родителей Эрика своими друзьями, а за спиной про них говорите гадости.

— Прекрати! — кричит мама.

Ида смотрит на нее. Слезы текут у нее по щекам. Расмус и Лотта с испугом следят за происходящим.

— Ида, — говорит папа. — Мы очень волнуемся за тебя. Но пока ты не образумишься, ты не являешься членом нашей семьи. Нам нужно, чтобы ты по-настоящему осознала свою вину. И главное, изменила поведение.

Ида поворачивается к маме, от слез она не может говорить:

— Мама… мамочка… пожалуйста…

В глазах мамы проскальзывает сочувствие, но она отрицательно качает головой.

Ида встает из-за стола. Она дрожит всем телом так сильно, что едва может идти. Плохо понимая, что делает, Ида одевается, берет школьную сумку.

Хоть бы мама окликнула ее, попросила вернуться. Хоть бы папа выбежал за ней в прихожую, сказал, что ссора зашла слишком далеко.

Ида готова все забыть. Все простить. Ссора осталась бы просто неприятным воспоминанием, спрятанным в самом дальнем уголке памяти.

Но никто не вышел. Никто ее не окликнул.

Ида нажала ручку двери и подождала еще секунду.

С кухни слышался звон посуды — кто-то убирал со стола.

Ида открыла дверь и вышла на улицу.

* * *

Ванесса медленно идет через школьный двор. На входных дверях висят две ярко-желтые афиши. На одной написано «ПЭ». На другой — «Праздник Весны».

Ванесса достает мобильный и смотрит на дисплей. Все утро у нее почему-то не было связи.

А вдруг Вилле пытался до нее дозвониться?

Вилле позвонил Элин из машины. Сказал, что дядя заболел, ему срочно пришлось ехать в Стокгольм и, сколько он там пробудет, не знает.

Слушая его, Ванесса с удивлением отметила, как убедительно он врет. Как легко. Как привычно.

— Спасибо, — сказал он ей позже, когда они стояли на перроне. — Я правда все равно не понимаю, что произошло. Но, кажется, ты спасла мне жизнь.

Теперь он в безопасности. Но Юнте мертв. Его убили Кристер и Хелена.

Ванесса поднимается по школьной лестнице, входит в вестибюль и видит на всех стенах желтые гирлянды и большие бумажные солнца.

Возле доски объявлений стоит большая толпа. Слышатся возбужденные голоса. Несколько раз упоминается имя Линнеи. Ванесса подходит ближе.

На доске объявлений тоже висит афиша праздника. На ней кто-то черным фломастером приписал: «ПЭ» — «убийцы». И приклеил фотографии Эрика и Робина. Их глаза обведены черным, лица изрезаны чем-то острым.

— Она психопатка, — произносит чей-то голос, и Ванесса не сомневается, кого говорящий имеет в виду и кто, по мнению толпы, все это сделал.

— Говорят, ее собираются посадить в тюрьму, — говорит другой голос.

— Давно пора.

Все кивают и бормочут что-то в знак согласия.

Ванесса брезгливо отворачивается и видит входящих в школу Мишель и Мехмета. Мишель расстегивает куртку, продолжая что-то говорить Мехмету. И Ванесса видит у нее на шее блестящий кулон.

Серебряный знак металла.

— Мишель! — кричит она. В вестибюле становится тихо.

Мишель поворачивается и смотрит на Ванессу. Ее взгляд холоднее сосульки.

Она шепчет что-то Мехмету. Тот качает головой. Ванесса уверена, что говорят о ней.

Кто-то толкает ее так сильно, что она чуть не падает.

— Смотри, куда идешь! — Ванесса оглядывается и видит Робина и Фелисию. Сзади них стоит группа ребят, в молчании изучающих Ванессу.

Ванесса привыкла быть в центре внимания. Она знает, что нравится далеко не всем. Но уж лучше кого-то бесить, чем оставаться незамеченной.

Однако никто и никогда не смотрел на нее с такой ненавистью. Как эта толпа, которая напоминала ей живое многоголовое существо.

Ванесса пошла к лестнице, за спиной раздались громкие возгласы:

— Полный трэш!

— Интересно, сколько абортов она сегодня сделала?

Фелисия и другие девчонки начали хихикать. Ванесса не стала дальше слушать. Показав им из-за плеча палец, она стала подниматься наверх.

Томми Экберг стоял возле ее шкафчика, скрестив на груди руки. Зеленая рубашка цвета молодой листвы была расстегнута на несколько пуговиц, и на груди виднелся серебряный амулет, окруженный такой густой шерстью, какая растет на лобке, а уж никак не под ключицами.

— Пойдем ко мне в кабинет, нам надо поговорить, — заявил Томми. — Сейчас.

— О чем?

— Твои друзья уже там.

— Мои друзья?

— Ты сейчас же следуешь за мной! — рявкнул Томми.

Ванесса изумленно уставилась на него. Томми любил рубашки кричащего цвета, но сам никогда не повышал голоса.

— Ладно, — сказала она. — Чего так нервничать.

Линнея вздрогнула от звука открывающейся двери. Томми Экберг втолкнул в комнату Ванессу и указал ей на пластиковый складной стул рядом с Линнеей. Мину, Анна-Карин и Ида сидели на диване.

— Когда мне сказали, что вы распространяете клевету на учеников нашей школы, я сначала не поверил, — начал Томми. — Такая клевета! Такая злоба! Но потом я пришел и увидел эту ужасную афишу. Это стало последней каплей.

Томми развел руками и уставился на Линнею. Читавшиеся в его взгляде презрение и ненависть испугали ее.

«Он сам меня так ненавидит? — думала она, глядя на амулет на груди Томми. — Или это Хелена и Кристер?»

Было, однако, очевидно, что Томми считает их виновными. И обсуждать это не собирается.

— Предупреждаю: то, что вы сделали, я воспринимаю как личное оскорбление. Оскорбив мою школу, моих учеников, вы оскорбили меня.

— Но мы ничего не делали, — возразила Анна-Карин.

— Ваша ложь только усугубляет ситуацию. Я знаю, чем вы занимаетесь. Знаю, что вы пытаетесь отравить климат в школе.

— Они сами сделали это, — сказала Мину.

— Зачем «ПЭ», по-вашему, это делать?

— Чтобы создать именно такую ситуацию!

— Вы меня за дурака держите?! — заревел Томми.

Мину изумленно смотрит на него. Ида потихоньку начинает плакать.

— Вы правда хотите, чтобы мы ответили на этот вопрос? — спрашивает Ванесса.

От бешенства Томми теряет дар речи.

— Мы ничего этого не делали, — спешит сказать Линнея. — А вы нас подвергаете преследованиям.

Томми нагибается к Линнее и придвигает к ней свое пунцовое лицо. Изо рта у него пахнет шоколадом.

— Сорняки нужно удалять, пока они не задушили в саду хорошую траву, — говорит он.

Они еще поплатятся!

Мысль Томми так громко звучит в голове Линнеи, что остается удивляться, почему остальные ее не слышат.

Томми распрямляется и выбегает из кабинета.

— Что он собирается делать? — спрашивает Мину у Линнеи.

— Не знаю, — говорит она. Она пытается включить свою магию на большую силу, поймать мысли убежавшего Томми.

Наконец ей удается расслышать еще одну фразу. Ту же самую. Однако не совсем.

Они еще поплатятся.

— Подождите! — говорит она, вставая со стула.

— Что ты хочешь сделать? — спрашивает Ванесса, но Линнея не отвечает.

Она открывает дверь, выходит в пустой коридор, останавливается и прислушивается. Слышны только гул голосов в классах, шаги на лестнице.

Линнея зажмуривается и включает магию на такую силу, на какую раньше не осмеливалась ее включать.

Впечатление было такое, будто она сунула голову в улей. Линнея сразу вспомнила то время, когда, не зная своих сил, она думала, что сходит с ума, что долгие годы метаний и наркотики в конце концов расстроили ее мозг.

Столько людей, столько мыслей. Нет, это одна и та же мысль, повторяющаяся многократно.

Они еще поплатятся!

На нижнем этаже. На верхнем этаже.

Они еще поплатятся!

Эти слова, как мантра, звучат со всех сторон.

Они еще поплатятся!

Они еще поплатятся!

Они еще поплатятся!

Ненависть заразительна. Как хочется отпустить тормоза и поплыть на общей волне. Ненавидеть без раздумий, без сомнений. Линнея чуть не поддалась общему настроению и поспешила отключить магию. Открыла глаза. Но в голове еще долго звучал гул.

Скрипнув ботинками, она повернулась и заглянула в кабинет через полуоткрытую дверь.

— Все думают одно и то же, — сказала она. — Надо сматываться.

Оглянувшись через плечо, она увидела в конце коридора Томми и Бакмана. Они быстро приближались.

— Они идут! — крикнула Линнея, и девушки сорвались со своих мест, сразу включив максимальную скорость.

Как стайка испуганных оленей, они выскочили из кабинета директора, слетели вниз по спиральной лестнице и побежали дальше по коридору первого этажа.

Завернув за угол, они наткнулись на Кевина.

Они тут!

Со скоростью цепной реакции мысль тут же распространилась по всей школе.

Они тут! Они тут! Они тут! Они тут! Они тут!

Кевин схватил Линнею за куртку, но Ванесса толкнула его, и он выпустил девушку.

Вот и вестибюль. Сзади в коридоре раздаются шаги. На главной лестнице тоже слышатся шаги.

Они еще поплатятся!

Девушки все вместе торопливо протискиваются через входную дверь. Выбегают на улицу.

«Ненавижу эту школу», — думает Линнея.

 

67

Когда девушки добежали до «Галереи», Мину совсем изнемогла, ей казалось, будто в бок вставили раскаленный прут. Она часто и мелко дышала, но вдохнуть воздух полной грудью не получалось. Мину остановилась и, согнувшись пополам, уперлась руками в колени.

— Что мы тут делаем? — спросила Ванесса. — «Хрустальный грот» откроется только в двенадцать.

— Я думала, мы туда идем, — сказала Линнея, указывая на кафе «Sture & Co».

Мину посмотрела на затемненную стеклянную дверь кафе. Вспомнила разговоры о торговле наркотиками и поножовщине. Вспомнила, какие сомнительные личности вываливаются отсюда ближе к вечеру. В «Ётвендарен» таким дорога закрыта, но и до скамейки в Стурвальском парке они еще не докатились. И тут же Мину стало страшно: вдруг Линнея прочитала ее мысли?

— Можем пока пойти ко мне, — предложила Мину.

— Нет, это слишком опасно, — возразила Линнея.

— Ты что, думаешь, они придут с вилами и факелами? — спросила Ванесса.

— Я и этого не исключаю, — серьезно сказала Линнея, подошла к двери «Sture & Co» и постучала.

Худой человек с большим сизым носом открыл дверь и улыбнулся, узнав Линнею.

— Я знаю, что вы еще закрыты, — сказала Линнея, — но можно нам у вас посидеть?

— Конечно. — Он впустил их внутрь.

Мину входит внутрь и оглядывается. Стены покрыты зеркалами и тканевыми обоями цвета сырого мяса. От ковролина пахнет застарелым дымом. Грязные шторы в желтую клетку наглухо задернуты.

Линнея ведет их в конец зала, туда, где находятся небольшие ниши со столами темного дерева, исписанными граффити и изрезанными ножом.

Мину забирается в одну из ниш и двигается поближе к окну, скрипя виниловой обивкой дивана.

— У кого-нибудь есть деньги? — спрашивает Линнея. — Надо хоть что-то заказать.

Они выгребают из карманов мелочь, потом Мину осторожно отводит занавеску. Окна кафе выходят на «Галерею», и отсюда хорошо видно «Хрустальный грот».

Линнея возвращается с подносом, на котором стоят пять чашек чая.

— Стюре сказал, что мы можем сидеть, сколько захотим, — сообщает Линнея и протискивается на диван рядом с Идой.

Все молча смотрят друг на друга. Серьезность утренних событий начинает потихоньку доходить до их сознания.

— Что они собирались с нами сделать? — спрашивает Мину у Линнеи. — Ты что-нибудь про это слышала?

— Думаю, они и сами не знали. Им еще не дали команды.

На затылке у Мину зашевелились волосы.

— Похоже, это из-за подвесок. Все они были как будто подключены друг к другу. Если кто-то один нас видел, об этом моментально узнавали все.

— Как вы думаете, сколько человек из школы сегодня пойдут на Праздник Весны? — спрашивает Ванесса.

— Человек сто, — предполагает Мину.

— Скорее двести, — поправляет Линнея.

— Если у них у всех есть амулеты, у Кристера и Хелены есть четыре сотни глаз, которые будут следить за нашими действиями, — подводит итог Ванесса.

— И нам нигде не спрятаться, — глухо и безнадежно говорит Ида.

Мину думает про Густава. Он обещал ей не надевать кулон. А вдруг он его все-таки надел, чтобы сойти за «своего»?

— А Совет? — вдруг сказала Ванесса. — У нас два врага — Совет и «ПЭ». Может, напустить их друг на друга? Хелена и Кристер нарушили все магические законы. Если заявить об этом, например,… Виктору, Совет захочет их остановить. Может, попробовать использовать Совет?

— Сразу после процесса это делать опасно, — возразила Линнея. — Вдруг им недостаточно того, что они отняли у нас звание Избранных, и они захотят засадить нас в тюрьму? Вы сами прекрасно знаете, что полученную информацию Совет использует как ему заблагорассудится. Рассчитывать можно только на себя. Как нам с самого начала и говорила Матильда.

— Плохо без Николауса, — сказала Анна-Карин. — Вот бы он был здесь.

Мину кивает. Вынимает из кармана мобильный. Связи так и нет.

— Ваши телефоны работают? — спрашивает она.

Все качают головой.

Мину кладет мобильный на стол. Надо бы позвонить папе и предупредить его. Но о чем? Надо позвонить Густаву и попросить его не ходить на праздник. Надо позвонить маме, чтобы просто услышать ее голос.

Время тянется невыносимо медленно. Наконец стрелка часов подползает к двенадцати, но Мона в магазине не появляется.

Мину сидит как на иголках. Они не могут так бездарно терять время. Но что можно сделать? В час дня девушки все так же сидят в кафе и едят с большой тарелки картофель-фри, которым их угостил Стюре.

В половине четвертого Мину готова расплакаться. Она уже всю голову сломала, пытаясь что-то придумать. Анна-Карин сидит молча и следит за входом в «Хрустальный грот». Ида заснула, уронив голову на руки.

Но вдруг она садится, сонно оглядывается вокруг и вытирает слюну в уголке губ.

— Она там, — говорит Ида.

— Кто? — не понимает Мину. — Где?

— Мона, — объясняет Ида. — Это она.

— Но в магазин никто не входил, — удивляется Анна-Карин.

— Возможно, есть еще один вход, — предполагает Ванесса. — Тогда мне многое становится понятно.

Мину смотрит в окно и видит, как в «Хрустальном гроте» зажигается свет.

— Там кто-то есть, — говорит она.

Все одновременно встают и выбегают из кафе, мимоходом говоря Стюре слова благодарности.

Лишь только Мину входит в магазин, в нос ударяет душный запах благовоний и сигаретного дыма, от которого начинает кружиться голова.

«Хрустальный грот» похож на магазин подарков. Полки ломятся под тяжестью фарфоровых фигурок и пирамидок.

За кассой стоит женщина с копной желтых обесцвеченных волос. Ярко-розовые губы сжимают сигарету, в руках пачка чеков.

Теперь Мину понимает, почему Мона для прикрытия выбрала себе такую работу. Глядя на нее в этом магазине, ни за что не подумаешь, что она — ведьма.

— В чем дело? — спрашивает Мона, поднимая на них глаза.

Ванесса запирает дверь и вешает табличку «Закрыто».

— Что вы себе позволяете? — возмущается Мона.

— Нам нужна помощь, — говорит Ванесса.

Мину достает из кармана рюкзака кулон и показывает его Моне.

Мона раздраженно берет у нее из рук кулон. Держит его перед собой.

— Это амулет, — говорит она. — Вы и сами это видите.

Она бросает амулет Иде, та ловит его одной рукой, секунду разглядывает и засовывает в карман.

— Это вы его продали? — спрашивает Ванесса.

— Первый раз вижу, — отвечает Мона.

— Мона лжет, — говорит Линнея. — Она продала этот кулон Хелене и Кристеру.

— Нечего лезть ко мне в голову! — фыркает Мона и, не удержав сигарету, роняет ее на прилавок. Мона в сердцах поднимает ее, снова кладет в рот и затягивается. — Вон отсюда! — Она поворачивается к Ванессе.

— Мона зря не распускает язык, — говорит она. — Ты это знаешь.

Когда Ванесса рассказывала про Мону, Мину думала, что она преувеличивает, но теперь поняла, преувеличениями здесь и не пахнет.

— Видимо, вы плохо знаете, что происходит в городе. — Мину старалась говорить вежливо. — И для чего используются эти амулеты.

— Мне все равно, что клиенты делают с купленным у меня товаром. Для меня важно, чтобы оплата поступила вовремя. Продавца машин ведь, черт возьми, не сажают за решетку, если какой-то идиот сел за руль пьяным!

— Мы вас не обвиняем, — говорит Мину. — Но Кристер и Хелена при помощи амулетов управляют другими людьми. Они зомбировали почти всю школу.

— И убили четырех человек. Один из них Свенссон. Помните его? Он приходил к вам погадать. Вы увидели, что его ждет смерть. И оказались правы. Он стал их третьей жертвой.

Мона отвернулась. В голове Мину раздается голос Линнеи.

Я больше не слышу ее мысли. Она от меня закрылась. Может, Анна-Карин заставит ее говорить?

Мину качает головой, и Анна-Карин кидает на нее благодарный взгляд.

— Мы знаем, что Кристер и Хелена получили силу от демонов, а демоны делают все возможное, чтобы ускорить апокалипсис, — говорит Мину.

— Вы не можете не видеть того, что происходит, — вставляет Ванесса. — И если случится апокалипсис, у вас не останется ни одного клиента.

Мона сердито зыркает на них. Делает глубокую затяжку, конец сигареты раскаляется. Потом вылетает облако дыма, от которого у Мину начинает щипать глаза.

«Как я могла курить, да еще с удовольствием?» — думает она.

— От чего они загнулись? — спрашивает Мона. — Те четверо, про кого вы говорите.

— Полиция придумала версию про неисправную электропроводку, — говорит Мину. — Но мы знаем, что это магические убийства.

Мона садится на высокую табуретку за прилавком.

— Олрайт, так и быть, сделаю для вас исключение, — произносит она, прожигая Мину взглядом. — Но не потому, что вы такие особенные, Избранные, или как там вас называют, а потому, что, на мой взгляд, дело зашло слишком далеко.

«Откуда в человеке такая комбинация цинизма и недружелюбия?» — думает Мину.

— Нам плевать, почему вы это делаете, — говорит Линнея.

— А мелким жуликам и воровкам лучше помолчать, — фыркает Мона. — Хелена и Кристер приходили сюда летом — просили большую партию амулетов, которые подчиняются ведьме металла. Такого количества у меня не было, и они купили столько, сколько было на складе.

— Сколько?

— Дюжину. Потом я всю осень заказывала из Китая дополнительные партии амулетов.

— То есть вы поставили продажу зомбирующих амулетов на конвейер? — спросила Ванесса.

Мона хмыкает и зажигает новую сигарету от старой.

— Этот тип амулетов можно использовать для чего угодно. Например, ты можешь зарядить их энергией и пробежать марафонскую дистанцию.

— Вы действительно думали, что они их покупали для марафонской дистанции? — спросила Ванесса.

— Я ничего не думала. Это не мое дело. Так что ты говорила про школу и амулеты?

— Они раздали амулеты всем, кто придет сегодня на Праздник Весны, — сказала Мину.

— На тусовку в офисе «ПЭ»? — уточнила Мона.

— Нет, в школе будет отдельный праздник.

— В школе, — задумчиво проговорила Мона, глядя на поднимающийся вверх столб дыма. — То есть в школе все будут в этих амулетах?

— Да, — подтвердила Мину, с трудом скрывая нетерпение.

— Нехорошо. В этом месте плохая энергетика. Плюс сегодня день весеннего равноденствия.

— И что? — вмешалась Ида. — Почему все без конца твердят про это весеннее равноденствие?

— С этим днем связано много баек. Дилетанты ходят в лес и воют на луну. И только люди, которые всерьез занимаются магией, знают, что этот день подходит… — она замолкает и выпускает из ноздрей облако дыма, — для человеческих жертвоприношений.

Мину холодеет:

— Что вы имеете в виду? — спрашивает она.

— Что я могу иметь в виду? — переспрашивает Мона. — В жертву приносят одного человека или целую группу людей.

— Но почему? — слабым голосом спрашивает Анна-Карин.

— Почему? — говорит Мона. — Потому что каждый человек имеет магический потенциал. Это часть наших жизненных сил. При убийстве человека освобождается магическая энергия. При убийстве нескольких — сами понимаете, целая куча энергии. Если овладеть этой энергией, можно использовать ее по своему усмотрению. Но сделать это может только очень мощная ведьма, имеющая магические свойства от природы.

Мину вспоминает рассказ Николауса об убийстве членов Совета.

Церковь была деревянная, и она быстро сгорела дотла. Я очертил ее кругами и увеличил свою жизнь за счет тех, кто погиб в огне.

— Учитывая количество эктоплазмы, которую я продала в «ПЭ» за последние месяцы начиная с лета, думаю, они планируют нечто подобное, — продолжала Мона. — Они заключили всех учеников школы в единую сеть. Теперь достаточно согнать жертв в комнату, где начерчены круги, и ведьма металла будет вбирать в себя энергию всех, кто находится в школе.

— Но что они будут делать с этой энергией? — тихо спросила Мину.

— Понятия не имею, — ответила Мона.

— Они не сделают этого, — заявила Ванесса. — Как их можно остановить?

— Проще пареной репы, — прохрипела Мона. — У ведьмы металла, которая будет всем этим заправлять, тоже должен быть амулет. Сорвите его, в сети произойдет замыкание, все остальные амулеты окажутся безвредными.

— Это Хелена или Кристер? — спрашивает Мину.

Мона криво улыбается. Мину становится неприятно. Чувствуешь себя полной дурой.

— Ни она, ни он не являются ведьмами. По крайней мере, не имеют магических сил от природы.

— Это они, — говорит Ванесса. — Я знаю, это они. Мы с Идой их видели.

— Они сотрудничают с ведьмой, — говорит Мона. — Но сами не занимаются магией. Это кто-то другой.

— Вы знаете, кто это? — спрашивает Мину.

— Нет, — лицо Моны вдруг становится серьезным, — к сожалению.

— Это должен быть кто-то из фаворитов Хелены, — предполагает Ида. — Когда я почувствовала магию в их офисе, там были только Эрик, Робин, Рикард, Юлия, Фелисия… Хотя, может, и еще кто-то. Я не уверена.

«Рикард, — подумала Мину. — А вдруг не им управляют, а он управляет?»

— Густав сказал, что Рикард носит амулет с лета, — сказала она вслух.

— Но зачем Рикарду мстить за Элиаса? — спрашивает Анна-Карин. — Он что, его знал?

— Нет, — сказала Линнея. — Но Хелена могла его убедить и без всякой магии.

Мину бросает взгляд на часы с дельфинами.

— Нам надо идти, — говорит она. — Праздник начнется через два часа. Что-нибудь еще нам нужно иметь в виду?

Мона снова криво улыбается.

— Нужно и хочется — разные вещи.

Она затягивается и смотрит на Ванессу:

— Тебе скоро предстоит проснуться, детка.

— Что? — переспрашивает Ванесса, но Мона игнорирует вопрос, ее взгляд скользит дальше, к Линнее.

— Люди порой меняются.

Мину видит, как напрягаются желваки на лице Линнеи.

Мона переводит взгляд на Анну-Карин:

— Еще есть время проститься.

— Что вы имеете в виду? — в страхе спрашивает Анна-Карин.

— Время есть. Цени его.

Она смотрит на Иду:

— Предстоящий год будет мрачным и трудным.

— Как, еще труднее? — восклицает Ида.

Мона пожимает плечами:

— Но ты получишь обещанное. Иди вперед, и ты будешь вознаграждена.

Затем она обращает взгляд к Мину и внимательно смотрит на нее.

— У тебя есть изъян, — говорит Мона. — Но ты это и сама знаешь, да?

Мину стало больно дышать.

— Какой изъян?

— Магический. Ты напичкана магией, но я не понимаю, что это за магия. Я такой никогда не встречала. И она, черт побери, мне не нравится.

Где-то рядом с «Галереей» завыли сирены. Звук приближался.

— Думаю, тебе надо пойти к отцу, — сказала Мона.

Мину не размышляла. Она бросилась к двери, отперла замок и выскочила из «Хрустального грота».