§ 191. Восемнадцатидневная битва

"Махабхарата" — самая длинная поэма в мировой литературе: 90 000 строф. В дошедшем до нас виде текст несет на себе следы переработок и многочисленных интерполяций. Последними изобилует особенно ее «энциклопедическая» часть (песни ХII и XIII). Однако вряд ли возможно восстановить поэму в "первоначальном виде". Что же касается датировки, то "для эпоса этот вопрос не имеет смысла" (L. Renou). Предполагают, что он сложился уже к VII–VI вв. до н. э. и принял современный вид между IV в. до н. э. и IV в. н. э. (Wintemitz).

Основной темой «Махабхараты» является борьба между двумя родами Бхаратидов: потомками Куру (сто Кауравов) и Панду (пять Пандавов). Дурьодхана, старший из Кауравов, сын слепого царя Дхритараштры, воспылал дьявольской ненавистью к своим двоюродным братьям. На самом деле он — воплощение демона Кали, т. е. демона самой злосчастной эры на земле. Пять Пандавов — Юдхиштхира, Арджуна, Бхима, Накула и Сахадева — сьшовья Панду, младшего брата Дхритараштры. На самом деле, они — сыновья, соответственно, богов Дхармы, Вайю, Индры и двоих Ашвинов. Далее мы оценим значение этого божественного родства. После смерти Панду Дхритараштра становится царем, Ожидая, пока Юдхиштхира не достигнет возраста, когда он сможет взять власть в свои руки. Однако Дурьодхана не может смириться с таким положением вещей. Из всех ловушек, поставленных им двоюродным братьям, самая страшная — пожар в смоляном доме, в котором он убедил их пожить. Пандавы вместе с матерью убегают оттуда через подземный ход и, никем не узнанные, скрываются в лесу. Далее следует ряд приключений. Переодевшись брахманом, Арджуна добивается руки принцессы Драупади, воплощенной богини Шри, и забирает ее в свое уединенное лесное жилище. Не заметив Драупади и подумав, что Арджуна просто принес пищу, добытую подаянием, мать восклицает: "Радуйтесь же ей, вы все". Так девушка становится женой сразу пяти братьев.

Узнав, что Пандавы не погибли в огне, слепой царь Дхритараиггра решает даровать им полцарства. Они строят столицу Индрапрастха, где к ним присоединяется двоюродный брат Кришна, глава клана Ядавов. Дурьодхана подбивает Юдхиштхиру сыграть с ним партию в кости. Поскольку одна кость была помечена, Юдхиштхира постепенно проигрывает свое имущество, царство, братьев и жену. Царь аннулирует результаты игры и возвращает имущество Пандавам. Однако через некоторое время он дает распоряжение сыграть вторую партию в кости. По условиям игры, побежденные будут жить 12 лет в лесу, а тринадцатый год в полной безвестности. Юдхиштхира играет, вновь проигрывает и вместе с братьями и Драупади удаляется в изгнание. Третья песнь «Ванапарван» ("Книга леса") — самая длинная (17500 двустиший) и одновременно самая содержательная в литературном отношении: отшельники рассказывают Пандавам трагические истории о Нале и Дамаянти, Савитри, Раме и Сите. Следующая песнь повествует о событиях тринадцатого года изгнания, который они проведут, живя не узнанными. В пятой песни ("Книга приготовлений") становится очевидным, что война неизбежна. Пандавы посылают Кришну в качестве посла: они требуют вернуть им царство или, по крайней мере, пять деревень, но получают от Дурьодханы отказ. На поле сражения выходят две громадные армии, и начинается война.

В шестой песни содержится самый известный эпизод поэмы «Бхагавад-гита», о которой мы поговорим позже. В следующих песнях подробно описываются различные моменты этой восемнадцатидневной битвы. Вся земля покрыта убитыми и ранеными. Один за другим погибают старшие Кауравы, а последним. — Дурьодхана. Скрыться удается лишь троим Кауравам. Среди них и Ашваттхаман, в которого вселился бог Шива. С помощью демонов, сотворенных Шивой, Ашваттхаман ночью входит в лагерь Пандавов и истребляет всех, за исключением пяти братьев, которых не оказалось на месте. При виде такого количества убитых Юдхиштхира скорбит, хочет отказаться от престола и уйти от мира. Однако с помощью Кришны и мудрецов братьям удается заставить его изменить решение, и он торжественно приносит в жертву коня (ашвамедха; см. § 73). После пятнадцати лет совместных трудов со своим племянником, Дхритарaштpа и его соратники уходят в лес. Через некоторое время они погибают при пожаре, вызванном их собственными священными огнями. 36 лет спустя после великой битвы погибают странным образом Кришна и его народ: они убивают друг друга тростинами, которые от колдовских чар превратились в палицы.

Столица разрушается и исчезает в океане. Почувствовав приближение старости, Юдхиштхира передает власть своему внучатому племяннику Парикшите (тот родился мертвым и ожил от руки Кришны), а сам вместе с братьями, Драупади и собакой отправляется в Гималаи. В дороге все его спутники умирают. Лишь Юдхиштхира и его собака (она на самом деле — реинкарнация его собственного отца, Дхармы) выдерживают до конца. Поэма заканчивается описанием недолгого схождения Юдхиштхиры в преисподнюю и его восхождением на небеса.

 

§ 192. Эсхатологическая война и конец света

Эту чудовищную войну задумал Брахма для того, чтобы очистить Землю от ее жителей, число которых постоянно росло. Он попросил многих богов и демонов воплотиться и развязать истребительную войну. «Махабхарата» описывает конец света (пралайя) с последующим возникновением нового мира, которым будет править Юдхиштхира или Парикшит. В поэме рассказывается о событиях последних времен: гигантской битве сил «добра» и «зла» (аналогия с войной между дэвами и асурами), о разрушениях космических масштабов, причиненных огнем и водой, о возникновении нового и чистого мира, ознаменованного чудесным воскресением Парикшита. В некотором смысле можно говорить о переосмыслении извечного мифо-ритуального сценария Нового Года. Однако речь на сей раз идет не о конце года, а о завершении космической эпохи.

Циклическая теория становится популярной лишь со времен пуран. Это не означает, что эсхатологический миф — создание исключительно индуистское. Он известен с древнейших времен и широко распространен во всем мире. Подобные мифы засвидетельствованы, к тому же, в Иране и Скандинавии. По зороастрийской традиции, в конце истории Ормузд победит Ахримана, каждый из шести Амеша Спента захватит по архидемону, и воплощения Зла будут окончательно низвергнуты во тьму (ср. § 216). Подобную эсхатологию мы уже встречали (§ 177) у древних германских племен: во время последней битвы (rаgnаrоk) каждый бог тоже возьмет на себя по одному демоническому существу или чудовищу; разница в том, что все — и боги, и их противники — погибнут в борьбе друг против друга. Земля будет выжжена, а затем погрузится в море. Однако из воды снова возникнет земля, и новое человечество будет наслаждаться жизнью в царствование молодого бога Бальдра.

Стяг Викандер и Жорж Дюмезиль блестяще проанализировали структурное сходство этих трех эсхатологических войн. Следовательно, можно сделать вывод о том, что миф о конце света был известен Индоевропейцам. Разумеется, есть значительные расхождения в его Вариантах, которые, однако, могут быть объяснены различной ориентацией каждой из трех индоевропейских религий. Правда, эсхатологический миф не засвидетельствован в ведическую эпоху, но это не доказывает, что его не было вообще. По выражению Дюмезиля ("Mythe et Ерорее", 1, р. 218 sq.), «Махабхарата» — "эпическое переложение эсхатологического кризиса", т. е. того, что индуистская мифология называет концом юги. В «Махабхарате» содержатся некоторые не только ведические, но и доведические элементы. Мы можем, следовательно, поместить миф о конце света среди древних арийских традиций — тем более что он был известен иранцам.

Однако тут же надо добавить, что поэма представляет собой грандиозный синтез — намного богаче индоевропейской эсхатологической традиции, которую он продолжает. Живописуя истребление людей и следующие за ним катаклизмы, «Махабхарата» использует яркую систему образов, заимствованную из пуран. Значительную роль играют богословские разработки и нововведения. «Мессианская» идея аватары выражена особенно четко и сильно. В знаменитом богоявлении из «Бхагавад-гиты» (XI, 12 и сл.) Кришна предстает Арджуне как инкарнация Вишну. Как мы уже отмечали, это богоявление есть одновременно и пралайя, которая словно бы предваряет "конец света", описанный в последних песнях поэмы. Таким образом, явление Вишну(=Кришны) как Господина пралайи чревато богословскими и метафизическими последствиями. Так, за трагическими событиями «Махабхараты» можно угадать противостояние и взаимодополняемость Вишну (Кришны) и Шивы. «Разрушительная» деятельность Шивы уравновешивается ролью «творца» Вишну (Кришны). Когда один из этих богов или их представителей действует, другой бездействует. Но и Вишну (Кришна) тоже творит «разрушения» и «обновления». Поэма и пураны обнаруживают отрицательные свойства этого бога.

Это означает, что Вишну как высшее Существо есть конечная реальность; следовательно, он управляет как созданием, так и разрушением миров. Он — вне добра и зла, как, впрочем, и все остальные боги: "добродетель и грех, о Царь, пребывают лишь среди людей" (XII, 238, 28). В кругу йогов и созерцателей эта мысль была известна со времен упанишад. Но «Махабхарата» — и, в первую очередь, «Бхагавад-гита» — делает ее доступной, а значит, известной всем слоям индийского общества. Непрестанно прославляя Вишну как высшее Существо, поэма подчеркивает взаимодополняемость Шивы и Вишну. С этой точки зрения «Махабхарату» можно рассматривать как краеугольный камень индуизма. Культы этих двух богов и Великой Богини (Шакти, Кали, Дурги) действительно господствовали в индуистской религии с первых веков н. э. и господствуют по сей день.

Взаимодополняемость Шивы-Вишну соответствует в некоторой степени неразрывности антагонистских функций, которыми обладают великие боги (созидание/разрушение и др.). Понимание такого устроения божества равносильно откровению и представляет собой образец в деле освобождения. В самом деле, с одной стороны, в «Махабхарате» описывается и возвышается борьба между добром и злом, дхармой и адхармой, борьба, которая приобретает значение вселенской нормы, так как она правит космической жизнью, обществом и личным бытием, но, с другой стороны, поэма напоминает о том, что конечная реальность — «брахман-атман» упанишад — находится за пределами не только пары дхарма/адхарма, но и любой другой пары противоположностей. Другими словами, освобождение предполагает понимание отношений между двумя «видами» реальности: непосредственной реальностью, т. е. исторически обусловленной, и конечной реальностью. Монизм упанишад отрицал непосредственную реальность. Тексты «Махабхараты», особенно дидактические, предлагают более развернутое учение: с одной стороны, в них вновь утверждается монизм упанишад, Окрашенный теистскими (вишнуитскими) опытами; с другой стороны, принимается любое сотериологическое решение, если оно открыто не противоречит священной традиции.

 

§ 193. Откровение Кришны

На первый взгляд, может показаться парадоксальным тот факт, что литературное произведение, которое дает описание устрашающей войны на истребление человечества и конец юги, представляет собой превосходный образец духовного синтеза, когда-либо известного индуизму. Со времен брахман для индийской мысли характерно стремление к примирению крайностей, но только в «Махабхарате» оценена важность его последствий. В целом можно сказать, что поэма: 1) утверждает равноценность веданты (т. е. учения упанишад), санкхьи и йоги; 2) устанавливает равенство трех «путей» (marga), представленных ритуальным служением, метафизическим знанием и практикой йоги; 3) старается оправдать некий способ существования во времени, другими словами, принимает и высоко ставит исторический компонент человеческой обусловленности; 4) провозглашает превосходство четвертого, сотериологического, «пути» — поклонения Вишну-Кришне.

Санкхья и йога представлены в поэме еще не систематизированными. Слово «санкхья» означает "истинное знание" (таттва джняна) или "познание Себя" (атмабоддха); в этом отношении санкхья продолжает мысль упанишад. Йога означает любую деятельность, приводящую «Я» к Брахману и одновременно наделяющую бесчисленными" силами". Чаще всего под этой деятельностью подразумевают аскетизм. Слово «йога» может означать «метод», «силу» или "медитацию". Две даршаны рассматриваются как равнозначные. Согласно «Бхагавад-гите», "лишь люди ограниченные, а не мудрые (пандиты) противопоставляют санкхье йогу. Кто владеет одной из даршан, тот добывает плод обеих… санкхья и йога — едины." (V, 4–5).

В «Бхагавад-гите» четко демонстрируется и равнозначность трех сотериологических «путей». Этот знаменитый эпизод начинается "экзистенциальным кризисом" Арджуны и заканчивается назидательным откровением по поводу участи человека в мире и «путей» освобождения. Увидев, что он подавлен из-за войны, в которой ему предстоит убить своих друзей и двоюродных братьев, Кришна открывает Арджуне, как выполнить долг кшатрия и не связать себя узами кармы. В целом, откровения Кришны трактуют: 1) устройство Вселенной; 2) модальности бытия; 3) пути, ведущие к достижению окончательного освобождения.

Однако Кришна не забывает добавить, что эта "древняя йога" (IV, 3), или "высшая тайна", не нова; она была сначала открыта им Вивасвату, который затем сообщил ее Ману, а тот, в свою очередь, поведал ее Икшваку (IV, 1). "Из этого устного предания о ней и узнали цари-риши. однако со временем след этой йоги теряется" (IV, 2). Каждый раз, когда порядок (дхарма) становится шатким, сам Кришна воплощается (IV, 7), т. е. надлежащим — в данный "исторический момент" — образом являет эту вечную премудрость (это учение аватары). Другими словами, если «Бхагавад-гита» в историческом плане представляет собой новый духовный синтез, то ее «новизна» действительна лишь для нас, для тех кто, зависит от Времени и Истории.

Можно было бы сказать, что суть явленного Кришной учения заключается в лапидарной формуле: пойми Меня и подражай Мне! Поскольку все, что он открывает о своей сущности и о своем «поведении» в Космосе и в Истории, должно послужить назиданием для Арджуны, последний обретает смысл своей исторической жизни и одновременно достигает освобождения, осознавая, что есть Кришна и что он творит. Впрочем, сам Кришна подчеркивает назидательное и сотериологическое значение божественного примера: "Что делает Старший, то делают и другие: он подает пример, которому все следуют" (III, 21). И продолжает, говоря о себе: "И в трех мирах нет ничего такого, что я должен бы сделать […] однако я пребываю в действии" (III, 22). Кришна спешит открыть глубинное значение этой деятельности: "Если бы Я не был все время в действии, то люди со всех концов последовали бы Моему примеру. Если бы Я не действовал, миры перестали бы существовать и Я стал бы причиной мировой смуты и гибели всего живого на земле" (III, 23–24).

Арджуна, следовательно, должен подражать поведению Кришны, т. е. прежде всего продолжать действовать, дабы своей пассивностью не способствовать "мировой смуте". Но для того, чтобы он мог действовать, "подобно Кришне", ему нужно понять как сущность божества, так и образы, в которых он является миру. Поэтому Кришна и являет себя: познавая Бога, человек познает и пример для подражания. Итак, Кришна начинает с откровения о том, что все живое и неживое находится в нем и все Творение — от богов до ископаемых — происходит из него (VII, 4–6; IX, 4–5; и т. д.). С помощью практики он все время занят творением мира, но это непрерывное действие не сковывает его: он — лишь наблюдатель своего собственного творения (IX, 8-10). Именно такая, внешне парадоксальная, валоризация деятельности (кармы) и есть главное наставление Кришны: подражая Богу, который творит и мир без своего участия, человек научится делать то же самое. "Чтобы освободиться от действия, недостаточно воздерживаться от него: одно лишь недеяние не ведет к совершенству", так как "каждый обречен на деяние" (III, 4–5). Даже если человек воздерживается от действия в строгом смысле этого слова, бессознательная деятельность, вызванная тремя гунами (III, 5), связывает его с миром и делает частью кармической цепи.

Обреченный на деяние, поскольку "действие выше бездействия" (III, 8), человек должен исполнить предначертанные ему действия, или «обязанности», которые выпадают на его долю в жизни. "Свой закон даже несовершенный (свадхарма) лучше, чем чужой закон, даже совершенный…" (парадхарма; III, 35). Эти особые деяния обусловлены гунами (XVII, 8 и сл.: XVIII, 23 и сл.). Кришна не раз замечает, что гуны происходят от него, но не ограничивают его: "не Я в них, но они во мне" (VII, 12). Отсюда урок: принимая "историческую ситуацию", вызванную гунами (а ее нужно принимать, ибо сами гуны происходят от Кришны) и действуя "по ситуации", человек должен отказаться от оценки своих деяний и придать абсолютную ценность своей собственной судьбе.

 

§ 194. "Отказаться от плодов своих деяний"

В этом смысле можно сказать, что «Бхагавад-гита» пытается «спасти» все человеческие поступки и «оправдать» любое мирское действие: ибо, когда человек больше не получает удовольствия от «плодов» своих деяний, он тем самым превращает их в жертвоприношение, т. е. во внеличностный динамизм, который способствует поддержанию космического порядка. Кришна напоминает, что не связывают только действия, совершаемые как жертвоприношения (III, 9). Праджапати создал жертвоприношение для того, чтобы мог проявиться Космос, а люди могли жить и умножаться числом (III, 10 и сл.). Кришна открывает, что и человек тоже может содействовать совершенствованию божественного дела, причем не только одними жертвами (из которых и состоит ведический культ), но и всеми своими деяниями, какова бы ни была их природа. Когда различные аскеты и йогины ("жертвуют" своей психофизиологической деятельностью, они отказываются от этой деятельности и придают ей воистину трансперсональное значение (IV, 25 и сл.). И так поступая, "все познают жертву, и жертвой стирают свои грехи" (IV, 30).

Такая трансмутация мирских дел в ритуалы возможна через йогу. Кришна говорит Арджуне, что "человек деяния" может спастись или, другими словами, избежать последствий своего участия в жизни мира, даже продолжая действовать. Ему необходимо соблюдать одно-единственное правило: отделить себя от своих дел и их последствий: "отказаться от плодов своих дел" (phalatrishnavairagya), действовать безлично, бесстрастно и равнодушно, как если бы он действовал за кого-то другого. Если он будет строго следовать этому правилу, то его дела не посеют семена новых кармических потенциалов и не овладеют им в кармической цепи". "Безразличный к плодам своих действий, всегда довольный, свободный от любых привязанностей сколько бы он ни трудился, он на самом деле ничего не совершает" (IV, 20).

Великая оригинальность «Бхагавад-гиты» заключается в том, что она подчеркивает эту "йогу деяния", которая осуществляется как "отказ от плодов своих деяний". В этом кроется и основная — беспрецедентная — причина ее успеха в Индии. Ибо впредь каждому человеку позволено надеяться на спасение, благодаря phalatrishnavairagya, даже тогда, когда по разным причинам он будет обязан и дальше участвовать в социальной жизни, иметь семью, заботы, занимать те или иные должности и даже совершать «безнравственные» вещи (как, например, Арджуна, который должен убить своих противников на войне). Действовать отстраненно, не волнуясь и "не желая результата", значит достичь самообладания и спокойствия, которые в состоянии сообщить одна лишь йога. Кришна говорит: "Хотя он действует непрестанно, но остается верен йоге". Такое толкование техники йоги характерно для «Бхагавад-гиты», тяготеющей к грандиозному синтезу, в котором примирились бы все призвания: аскетическое, мистическое и призвание жить и трудиться в мире.

Кроме этой доступной всем йоги, суть которой заключается в отказе от "плодов деяний", в «Бхагавад-гите» кратко изложена техника йоги, предназначенная для созерцателей (VI, 11 и сл.). Кришна говорит: "Йога выше:, чем аскеза (тапас) и даже выше, чем знание (джняна), и выше, чем жертва" (VI, 46). Но медитация йогина достигает конечной цели только в том случае, если он сосредоточен на Боге: "С ясной и неподвластной страху душой, […] овладев своим рассудком и имея постоянную мысль обо Мне, он должен упражняться в йоге, видя во Мне высшую цель" (VI, 14). "Кто везде Меня видит и видит во Мне все, тот никогда не будет Мною оставлен и он не оставит Меня. Прочно утвердившись в единстве, он поклоняется Мне, пребывающему во всякой твари; такой йогин пребывает во Мне, каким бы ни был его образ жизни" (VI, 30–31; курсив наш).

Все это — триумф занятий йогой и одновременно возвышение мистического культа (бхакти) до положения высшего «пути». Кроме того в «Бхагавад-гите» появляется понятие благодати, которое во всей его мощи развернется в вишнуитской средневековой литературе. Но та решающая роль, которую «Бхагавад-гита» сыграла для подъема теизма, не исчерпывает ее важности. Это не сравнимое ни с чем произведение, краеугольный камень индийской духовности, можно восхвалять со многих и разнообразных точек зрения. Акцентируя историчность человека, «Гита» предлагает наиболее всеобъемлющее и, важно добавить, наиболее приемлемое решение для современной, вошедшей в "цикл истории" Индии. Говоря языком, понятным Западу, проблема, трактуемая в «Гите», такова: как разрешить противоречивую ситуацию, порожденную тем, что человек, с одной стороны, находится во Времени, предназначен Истории, а, с другой стороны, знает, что будет «проклят», если позволит временности и историчности исчерпать себя, и, следовательно, должен любой ценой найти в этом мире путь, который ведет в трансисторический и вневременной план.

Мы уже знаем, какой выход из данной ситуации предлагает нам Кришна: исполнять свои обязанности (свадхарма) в этом мире, причем не позволяя себе желать плодов своих деяний (phalatrishnavairagya). Поскольку вся Вселенная — творение, даже эпифания Кришны-Вишну, то жизнь в мире и участие в его устроении не является "дурным делом". Дурно верить в то, что мир, время и история обладают собственной и независимой реальностью, т. е. в то, что вне мира и временности ничего не существует. Это, бесспорно, общеиндийская идея, но в «Бхагавад-гите» она изложена наиболее последовательно.

 

§ 195. «Разъединение» и "Объединение"

Чтобы оценить значительность роли «Бхагавад-гиты» в религиозной истории Индии, нужно вспомнить идеи, заложенные в санкхье, йоге и буддизме. Согласно этим учениям, освобождение требовало, как условия sine qua non, отстранения от мира вплоть до отрицания человеческой жизни как способа существования в Истории. Открытие "всеобщего страдания" и бесконечного цикла перерождений направило поиск спасения к определенной цели: освобождение необходимо предполагает отказ от следования нуждам жизни и социальным нормам; обязательными прелиминариями были уединение и аскетические практики. С другой стороны, спасение через гнозис сравнивалось с «пробуждением», "освобождением от уз", с «прозрением» и пр. (ср. § 136). В итоге, спасение стало подразумевать акт разрыва: отделение от мира — места страданий, тюрьмы, наполненной рабами.

Религиозному обесцениванию мира способствовала аннуляция идеи Бога-творца. Согласно санкхья-йоге, Вселенная возникла благодаря "телеологическому инстинкту" первоначальной Материи (пракрити). Для Будды этого вопроса вообще не существует; он отвергает существование Бога вообще. При низкой религиозной оценке мира возвышается дух или истинное Я (атман, пуруша). По представлениям Будды, хоть он и не принимает атмана как автономную и ни к чему не сводимую монаду, освобождение достигается благодаря усилиям духовного порядка.

Постепенное обострение дуализма Дух-Материя напоминает развитие религиозного дуализма, приведшего к иранской формуле двух противоположных Начал, представляющих Добро и Зло. Как мы уже не раз отмечали, на протяжении веков противопоставление Добро-Зло было лишь одним из многих примеров космических, политических и религиозных диад и полярностей, которые обеспечивали ритмичное существование жизни и мира. То что вылилось в два антагонистских начала, Добро и Зло, прежде было всего лишь одной из многих формулировок, посредством которых выражались антитетические, но взаимодополняющие аспекты реальности: день/ночь; мужской пол/женский пол; жизнь/смерть; плодородие/бесплодие; здоровье/болезнь и т. д. Другими словами, Добро и Зло участвовали в космическом, а, значит, и в человеческом ритме, который китайская мысль определила как чередование двух принципов ян и инь (§ 130).

Девалоризация Космоса и жизни, намеченная в упанишадах, приобретает самое резкое выражение, в «дуалистических» онтологиях и методах разделения, разработанных санкхья-йогой и буддизмом. Процесс возрастающего напряжения, характеризующий эти этапы религиозного индийского мышления, можно сравнить с ужесточением иранского дуализма от Заратустры до манихейства. Заратустра тоже считал этот мир «смесью» духовного и материального. При правильном совершении жертвоприношения верующий отделял свою небесную сущность (mёnоk) от ее материального выражения (gёtё). Но для Заратустры и для маздеизма Вселенная была творением Ахурамазды. Мир был испорчен позже, Ахриманом. А манихейство и многие гностические школы, напротив, приписывали Творение дьявольским силам. Мир, жизнь и сам человек являются результатом ряда трагических, зловещих или преступных действий. В конечном счете, это чудовищное и пустое творение обречено на уничтожение. Освобождение — результат длительного и напряженного стремления к отделению духа от материи, света от тьмы, которая держит его в плену.

Разумеется, различные индийские техники и методы, имеющие целью освободить дух через «разъединение», все более и более радикальное, продолжали приобретать прозелитов еще долгое время после появления «Бхагавад-гиты», потому что отказ от жизни, и особенно от жизни, обусловленной социо-политическими структурами и историей, стал после упанишад самым достойным сотериологическим решением. Однако «Гите» удалось объединить в дерзком синтезе все индийские религиозные течения и аскетические практики, предполагающие уход от общества и социальных обязательств. Более того, «Гита» вернула сакральность Космосу, жизни и даже историческому существованию человека. Как Мы видели, Вишну-Кришна — не только Творец и Владыка мира; он вновь освящает своим присутствием всю Природу.

С другой стороны, все тот же Вишну периодически разрушает Вселенную в конце каждого космического цикла. Другими словами, все создается и управляется Богом. Следовательно, "отрицательные стороны" космической жизни, личного бытия и Истории тоже обретают религиозное значение. Человек больше не заложник Космоса-тюрьмы, который создался сам собой, ибо мир есть творение личностного и всемогущего Бога. К тому же Бога, который не покинул мир после его сотворения, а продолжает пребывать в нем и действовать на всех его уровнях — от физического устройства Космоса до сознания человека. Космическими бедствиями и историческими катастрофами, включая периодическое разрушение Вселенной, управляет Вишну-Кришна; т. е. это — теофании, что сближает Бога «Бхагавад-гиты» с Яхве, Создателем мира и Владыкой Истории, как его понимали пророки (ср. § 121). Впрочем, нелишне напомнить: как откровение, содержащееся в «Гите», было явлено во время страшной войны, направленной на всеобщее истребление, так и пророки проповедовали под "страхом истории", под угрозой надвигавшегося исчезновения еврейского народа.

Стремление к «объединению» реальности, характеризующее индийское мышление, находит в «Бхагавад-гите» наиболее убедительное выражение. Совершенное под знаком личностного Бога, это объединение придает религиозный смысл даже таким бесспорным проявлениям «зла» и «несчастья», как война, предательство и убийство. Но главное, что имело весьма серьезные последствия для религиозной истории Индии, — это возвращение сакральности в жизнь и человеческое бытие. В первые века нашей эры тантризм тоже попытается превратить естественные потребности человека (питание, отношение полов и пр.) в таинства. Но такой тип сакрализации тела и жизни достигается с помощью крайне сложной и трудоемкой йогической техники — тантрическое посвящение предназначалось только для избранных. Послание же «Бхагавад-гиты» было обращено ко всем слоям общества и поощряло все религиозные тенденции. В том-то и заключалось преимущество поклонения Богу личностному и безличному, создателю и разрушителю, воплотившемуся и трансцендентному.