ПРОЛОГ

Вот и посудите, можно ли с ними серьезное дело иметь? Что ни скажи — один язвит и гогочет, другой ухмыляется да помалкивает. Красавцы!

Всю зиму им твержу:

«Что-то должно произойти! Я это чувствую! Слышу! Знаю наверняка!»

И что с того?!

«Не труби почем зря, темная дева», — меня так Эрик с самого Туона прозвал. — «Чему быть, того не миновать!»

И опять — гаммы, этюды, да споры дни напролет, кто кого в кулачном бою одолеет. Какой уж там кулачный бой! Мечи, и те две весны в руках не держивали, похудели, осунулись, и, кажется, еще выше стали. Глаза по весне пьяным огнем блуждают, а чтоб послушаться меня да хотя бы справки в королевской канцелярии навести — ни в какую, не такой характер, лентяи упрямые! Ведь знала же, чуяла: произойдет! Будет что-то страшное, вот тогда примутся кудри пшеничные на голове драть, да поздно!

Мы — королевская Белая Гильдия последнего сбора. Мы работаем там, где не помогут тяжелые доспехи королевской гвардии, мы делаем то, что не имеет никакого названия, ведь в каждом приключении, кроме того, что азарт щекочет под ложечкой, есть тайна, иногда неизвестная нам самим…

Меня зовут Итта, Итта Элиман, мои корни — из самого Озерья, но уже три года я живу в Долине Зеленых Холмов, в Доме С Золотым Флюгером. Мы поселились здесь, когда близнецам исполнилось восемнадцать, ровно через год, как, получив дипломы тайной королевской семинарии, присягнули королю. В Туоне мы учились на отделении искусств каждый своему ремеслу, отчаянно мечтая о подвигах, и однажды нам повезло. Мы оказались среди тех, в ком учитель Улен узрел своим всевидящим ореховым глазом нечто особенное. Война с серными ведьмами вынудила короля в спешке готовить новую внутреннюю разведку. В каком-то смысле, нам повезло. Мы получили возможность узнать даже больше, чем мечтали, и пережить то, что и не могли бы вообразить. Королевство ждало от новой Белой Гильдии помощи и поддержки — настали смутные времена.

Задолго до войны с серными ведьмами и вообще задолго до того, как вместо кистей и красок пришлось взять в руки меч, в моей жизни произошел первый серьезный поворот — я поступила в Туон, где встретила Эмиля и Эрика. Жизнь вдруг расплескалась событиями, и один за другим потекли дни, наполненные до краев чем-то простым и прекрасным.

Я — художница, а Эмиль и Эрик — музыканты. С самого раннего детства, они — у себя в Долине, а я — в Озерье, мы искали ту точку на небосводе, вокруг которой движется вселенная. Мы скакали на лошадях по бескрайним полям и до щекотки, до боли в горле старались перекричать ветер. Мы зарывались с головой в книги, надеясь найти там ответы на вопросы «откуда?», «почему?» и «зачем?». И вновь, швыряя книги под стол, бросались в погоню за тем, что ни в коем случае нельзя было пропустить и, обгоняя на лету ласточек, не могли простить себе того, что не все дороги пройдены, не все тайны открыты, что где-то прозвучит музыка, а мы не услышим, что где-то взойдет Солнце, а мы проспим. Мы были влюблены в мир, и при встрече хватило одного взгляда, чтобы это понять.

С тех пор мы вместе, но, что таить, каждый из нас по-прежнему одинокая планета. Мы разные, очень разные, разность то стягивает орбиты, то держит души на расстоянии, иначе недолго обжечься, а при случае и сгореть дотла! Горела — знаю…

Улен долго не позволял мне использовать дар в присутствии братьев, считал — слишком много энергии, направленной друг на друга, помешает работе, и нельзя сказать, чтобы Улен хоть раз ошибся. Прежде, чем его назначили начальником Белой Гильдии, он был членом королевского совета, но после войны с серными ведьмами многое изменилось, и Улен ушел в Синий Лес разводить красноглазых перепелок. Кроме перепелок и Белой Гильдии его больше ничего не интересует, хотя, возможно, с недавних пор остались только перепелки. Ни за что не поверю, что для Белой Гильдии нет работы. Тут что-то не так! Раньше мы просто не успевали утереть пот. То полыньяки, то хищные грибы, а теперь тишина и покой. Две весны мы просидели в полном безделье, единственное преимущество которого состояло в том, что за долгие зимние ночи мы осилили добрую часть дедушкиной библиотеки. Затем Эмиль так увлекся шахматами, что неделями пропадал в Купеческой Гавани у своего друга Тигиля, а Эрик с лета, вплоть до самой зимы, изобретал водопровод в бане. Изобрел. С первыми же морозами водопровод прорвало, баню затопило, и в ней можно было кататься на коньках. Потом случился телескоп, моделирование дирижабля и нескончаемые занятия музыкой. Впрочем, для книг оставались вечера.

Эрик читает лежа, неважно где: хоть на полу, хоть на диване, хоть взгромоздив лохматую голову на худенькие коленки Ив. Разложит книгу посередь гостиной, локти выставит, замрет над страницей на минуту и в крик: «Да не может быть! Да что б ведьмы! Эм, да ты послушай! Ив, детка, прикинь!»

Эмиль не обращает внимания, терпит. Только правую ногу за спинку кресла зацепит, и облачко сизое перед носом выдохнет. Без трубки он не читает. Что читать — им все равно, лишь бы интересно. Для Эмиля — очередной повод подумать, а для Эрика — поморочить брату голову своими рассуждениями, и, в общем-то, любая, взятая с полки книга имеет одну судьбу. Эмиль выбивает об камин трубку, и пошло-поехало. Один — одно, другой — другое, лучше и не вмешиваться. Споры тянутся неделями. Ради победы можно и в столичную библиотеку смотаться и на Дикую Иву влезть.

Да, Эрик и Эмиль — близнецы, но кроме внешности — общего у них ни на грош. Единственное, что они смогли оставить себе на двоих — музыку. Эмилю досталась флейта, Эрику — лютня, но и тут не все прошло гладко. Лютня лютней, а гитара оказалась родней, и вслед за ребятами из Кивида Эрик увлекся новой гремящей неистовой музыкой. По-другому случиться не могло, Эрик всегда писал, пишет, и будет писать песни. Не может он без этого. Песни — мед да сон-трава, заслушаешься, нет-нет, да и Эмиль подпоет, хоть и предпочитает баллады и серьезную музыку.

В остальном Эмиль и Эрик — два противоречия, способные на спор повернуть вспять не только Малую Луну, но и Солнце. Оттого наш дом чаще всего напоминает столярную артель в разгар сезона, что не дает покоя Ив. Она лелеет наивную мечту — навести везде чистоту и порядок, хотя любому ясно, что, не успев продрать по утру глаза, ребята до поздней ночи что-нибудь роняют, проливают, жгут, отлынивают от дежурства и шлындают по дому в ботинках, разнося по половикам въедливую грязь. Пора бы привыкнуть, но Ив — тут как тут. Кулачки в боки, в очах гнев безудержный. Ей наплевать, что едва достает братьям до пояса. Впрочем, если кто и может остудить их пыл, то это как раз она. Ив — скрипачка, и это многое объясняет. По крайней мере тем, кто знаком хоть с парочкой оных. Она любит цветы и музыку, но читает лишь сказки да справочник по биологии. Что ж, вольному — воля. Зато она самая аккуратная и нарядная из нас. Каждое утро она греет дождевую воду и моет свои легкие, пышные волосы. У нее белая кожа, белые волосы и светлые глаза, удивительные глаза, один — голубой, а другой — зеленый. Вообще, она вся белая, наша Ив, не то, что я. В ее жилах течет кровь беспечных фей, ее дар не похож ни на какой другой. Люди тают при одном взгляде на нее, и даже волколаки закрывают свои желтые глаза от ее восхитительного сияния. Разве Эрик мог устоять? Ив не страшны ни дигиры, ни мандгоры, ни серные ведьмы, никто не тронет ее, но новая опасность, чей навязчивый вкус мне не знаком, не станет заглядываться на нашу белую малышку, я знаю это.

Я чувствую — что-то должно произойти. А чувствую и слышу я то, чего никто не слышит и не чувствует. Такой уж у меня дар. Я слышу, как живет мир, слышу, как растет трава и как распускается сирень под нашими окнами. Когда очень тихо, слышу, как шепчутся между собой облака, на незнакомом облачном языке. Не все, что я слышу легко передать словами, но, если я что-то знаю, это наверняка. Думаю, именно поэтому меня выбрали в Королевскую Белую Гильдию. Я чую опасность, я найду нужную дорогу. Я услышу дуновение бриза куда раньше, чем вы, и раньше, чем осиновые листья.

Улен научил меня не бояться, но все же это новое чувство ужасно тревожит меня. Никто не поможет мне, никто не принимает всерьез, ведь никто, кроме меня, не слышит приближения беды, не понимает — в Долине открыли форточку и сквозит! Сквозит из-за Гор в Море. С каждым днем в этом сквозняке все больше настойчивости и нетерпения, и я с минуты на минуту жду, что грозная сила взорвется и выплеснется на нас…

Все это — внутри меня, а на деле — покой, апрель и холод. Малая Луна отпраздновала свое весеннее луностояние, однако апрель так и не расщедрился на тепло. Облака обступили нас со всех сторон, природа просыпается нехотя, точно сон спокоен и сладок, а пробуждение не сулит ни радости, ни весны. Птицы не поют, море дремлет в ожидании ветра, который освободит его от бремени черных, похожих на обугленное печенье, льдин. Вода в ручье едва оттаяла, снег сошел, но черемуха уже вторую неделю заставляет себя ждать. Ветрам дуть лень, тишина заставляет бояться, что время остановилось и Солнце уснуло по ту сторону моря.

Живем потихоньку, огород ковыряем, ждем. Недавно ведьмы погнали нас на рыбалку. Вернулись порожними и такими продрогшими, что зубы стучали, словно молоточки заводного пианино. Ив приготовила кофе, разгорелся камин, Эмиль сел у самого пекла, сложился как складной ножик и кофе не пил. После только, когда задымили потухшие свечи, признался, что встретил у озера пугую ундину. «Если первая весенняя гроза застанет меня без флейты, — решил он, — плохо дело.» Я обиделась. Ундинам он доверяет больше, чем моему дару.

Пугие ундины не всегда подсказывают приметы, тем более меня им не обмануть. Сквозь вату сомнений, облаков и тревог я слышу, как неизбежно и обжигающе поднимается по венам земли волшебный весенний сок. Он прикажет цветам расти, распускаться и снова расти. Запахнет теплой землей, холмы окутаются салатовой дымкой, трава зашуршит, словно шелк, поднимаясь из недр земли. Скоро, очень скоро в этом мире произойдет весна. В ожидании цветущих яблонь и гроз, приходящих с Моря, все падает из рук. Я слышу эти грозы, слышу, хотя они очень, очень далеко…

Вчерашний пасмурный день пришелся на луностояние, да к тому же Ив вознамерилась стричь мальчишек. Дебаты начались с утра. Ив убедительно стояла в дверном проходе, в авангарде эстетики и моды с садовыми ножницами в руках, близнецы — на недосягаемой высоте в оппозиции с бесчисленными аргументами в пользу свободы королевских верноподданных. Я добавила за свободу, почему нет? Пусть сама стрижется, если руки чешутся. Но так просто Ив с толку не сбить, она стрижет ребят раз в две луны и точка. И что поразительно, к вечеру свободные подданные один за другим растеклись в кресле, обернутые белыми простынями. У ребят жутко непослушные волосы, и то, что они предпочитают не стричься, выглядит совершенно справедливым. Но жесткие локоны летят на пол, а я — во двор, на диалог с холодным пасмурным небом. Ненавижу смотреть, как стригут близнецов. Впрочем, волосы растут быстрее лун, так что большую часть времени у мальчишек копна на голове, непролазная, пшеничная, можно сразу обе ладошки запустить — утонут. По душе мне это, что уж лукавить?

Нет на свете ничего такого, что могло бы остановить Эрика. Он абсолютно ничего не боится, только все делает по-своему. Эрик — весельчак, от него до ужаса много шуму и с ним постоянно что-то случается. Посуда, глядя, как стремительно и размашисто он пролетает мимо, бьется сама собой. Он из тех, кто обязательно споткнется о швабру или рухнет с ветки на голову полыньяку. Эрик способен на самые глупые выходки и на самые отчаянные поступки. Все равно, лишь бы громко, весело, от всей души, так, чтобы никто не смог остаться в стороне. Перемчать лестницу, взлететь на дерево, переплыть Аагу — в один взмах! Загореться, рассмеяться, обидеться — секунда. Пленить и обезоружить сердце, хоть свое, хоть чужое, — один гитарный аккорд. Ясно, как день — Эрика любят все. Крестьяне, и те дружат с ним. Эрик часто наведывается в таверну дядюшки Сима. Вересковый эль да яблочное вино, а еще песни, крестьянские и не только. Песни — главное. Эрик играет на своей гитаре с утра до вечера, пока Ив не отберет ее. Иначе он обязательно забудет про дела, разве что обед не пропустит.

С Эмилем все по-другому. Он шумит только в крайних случаях, но, если уж шумит, значит это того стоит. Обычно Эмиль спокоен и абсолютно уверен в серьезности своих мыслей. Он и в самом деле очень умный, мой Эмиль. Он все обдумывает и всегда знает, как надо действовать в любой ситуации. А если не знает, то ни за что не успокоится, пока не разберется. Легкая ухмылка, отсутствующий взгляд, — чаще всего приходится видеть его таким, и не ясно, думает ли он о чем-то приятном, или смеется над окружающей суетой. Эмиль — лидер, и, хотя это почти незаметно, все неизменно и само собой будет происходить так, как рассудит он. Эмиль из тех, кто не станет прикладывать усилий для того, чтобы к нему прислушивались. Его дар: ум и внутренняя сила, но, порой мне кажется, что он сам устает от ответственности, ведь, по сути, чтобы быть счастливым, ему достаточно наблюдать и думать.

— Не волнуйся, детка! — сказал Эмиль мне в тот вечер, когда встретил пугую унидину, — Просто следи, чтобы во время грозы моя флейта всегда была под рукой. Иначе нет смысла и начинать историю.

 

ДОМ С ЗОЛОТЫМ ФЛЮГЕРОМ

Глава 1, в которой ни дождь, ни ветер не предвещают ничего хорошего

Если бы кому-то из нас дано было знать, что ветра могут принести с собой не только долгожданную перемену погоды, но и прорву серьезных неприятностей, мы бы не стали так опрометчиво торопить норд-вест. Нам предстояла ветреная весна, но тем холодным апрельским утром я еще об этом не знала.

Во дворе стоял туман, такой свежей и плотный, что его можно было наливать в стакан. День медленно надвигался из-леса, проступали очертания сада: мокрые, точно написанные акварелью черные ветви яблонь. Небо лежало прямо на вершине Тополя-Великана. Было зябко, неуютно, но при этом торжественно красиво.

Я вздохнула, застегнула куртку поплотнее и полезла в сарай. Конечно, посадками в основном занимаются ребята, но в этом году я честно продула табачную делянку в нарды. Табачная рассада уже взошла в горшках у кухонной печки, и теперь ее нужно было посадить в едва оттаявшую землю. Эмиль обещал накрыть грядки тентом, пока не явится солнце и не согреет наш огород. От меня требовалось всего лишь как следует поразмяться с тяпкой.

Но возиться в земле ужасно не хотелось — посадка откладывалась который день.

Теперь, придирчиво осматривая полки сарая, я в тайне надеялась подыскать занятие поинтереснее. Взгляд сам собой задержался на большой банке белой краски с прошлогодними подтеками по бокам, оставшимися после реставрации кухонного стола.

То, что нужно! Этой замечательной краской можно с чистой совестью покрасить двери и перила веранды, окончательно почерневшие после зимы. Покрасить не спеша, с удовольствием, самым толстым флейцем, который найдется у меня в мастерской. Надо ли говорить, что табачная рассада сразу и безнадежно была позабыта?

Сначала я ошкурила двери. Лоскутки старой краски с легкостью снимались шпателем и планировали на крыльцо, словно сгнившие прошлогодние листья. Мне никто не мешал. Ребята копались в огороде, Ив спала, ревниво сохраняя свою красоту. Я была предоставлена сама себе. Иногда с веток капало на дождевую бочку, полупустая бочка натужно кряхтела и опять наступала тишина. Пару раз доносился заразительный смех Эрика и разок занудливый басок Эмиля, но разговора слышно не было.

Работалось с удовольствием. Тут нельзя торопиться — такую краску, тем более белую, нужно укладывать слой за слоем, тогда оттенок получится почти голубой и очень нежный. Для веранды, ведущей в сад — лучше не придумаешь. В душе поселились мир и благость. Веранда преображалась на глазах, словно получилось поворотить время вспять к тому прекрасному моменту, когда дом был построен и все здесь блестело чистотой, дышало деревом, свежей краской и обожженной глиной. Вернуть красоту — что может быть замечательнее для художника?

Я осталась довольна результатом, гордость распирала. Хотелось сделать еще что-нибудь полезное. Может, даже посадить табак. Но все же лучше покрасить какую-нибудь важную вещь. Краски-то оставалось много. Хватило бы на целую рыбацкую лодку, и не на хлипкую плоскодонку, а, пожалуй, на средненький одно парусный баркас.

Это могло порадовать ребят. Они как раз присматривали себе ялик. А, на мой взгляд, ялик просто обязан быть белым, как лебединое крыло.

Не в силах подавить искушение похвастаться новенькой верандой и озвучить свое царское предложение на счет ялика, я положила флейц на открытую банку и отправилась к мальчишкам.

Ребята копали картофельные грядки и спорили. Обычное, в общем-то, дело. Я явилась как раз в тот момент, когда возмущенный Эрик вонзил лопату в землю намертво, одной рукой держась за нее, как за мачту, а другой — отчаянно жестикулируя.

— Какой же это панцырь? Просто чешуя! — горячился он. — Меч возьмет ее на раз, отвечаю!

— Чем отвечаешь? — невозмутимо продолжая копать, парировал Эмиль. — Говорю же: сломаешь меч. А уж тем более зубочистку эту — клинок свой. Только стрела одолеет мандгору. Да и то, целься в глаз. Если попадешь, конечно!

— Попаду! Будь покоен! — заводился Эрик. — Будто я мандгору не видел! Видел! Вот так же близко, как тебя, упрямого болвана! Чешуя у нее так — пшик, тоньше рыбьей! Спорим, я докажу!

— Докажешь? И каким таким волшебным образом? — поинтересовался Эмиль, разбив острым краем лопаты земляной ком.

— Поймаем ее в Желтом Лесу! Вот выберемся туда и поймаем! Как еще-то? — разгоряченный Эрик попытался выдернуть свою лопату из земли, но не тут-то было — лопата не поддавалась.

— Ладно! — согласился Эмиль, наконец, прекратив копать и выпрямившись. — Проверим! Но, учти! Если меч не выдержит, будешь носить красную повязку на голове до следующего солнцеворота. Забили?

— Красную повязку?! Позор Гильдии? — возмутился Эрик. — Ну уж дудки! Не забили! И не надейся!

— Тогда не о чем говорить! — удовлетворенно подвел итог Эмиль и снова ковырнул лопатой чернозем.

— Спорите?! — вмешалась я. — Привет!

Тут ребята наконец-то заметили, что я стою невдалеке у яблони и подслушиваю. Эрик зыркнул на меня оценивающе: пригожусь — не пригожусь. Затем вытер перчаткой веснушчатый нос и решил рискнуть:

— Итта, вот хоть ты скажи! Возьмет меч мандгору или нет?

— Понятия не имею! — честно ответила я. — А как тут у вас с огородом?

— Думаю, лучше, чем у тебя с табачком, — справедливо предположил Эмиль. — А если бы Эр меньше болтал всякие небылицы, а работал, было бы вообще отлично.

Строгие губы Эмиля на миг вытянулись в самодовольную улыбку. И откуда он узнал, что я не прикасалась к табачным делянкам?

— Между прочим, холодно для табака, — обиженно ответила я. — Ночью может приморозить.

Желание говорить о веранде, а уж тем более о ялике сразу улетучилось.

— Ты придумала или правда чуешь, что приморозит? — с иронией спросил Эмиль.

— Не все ли равно?! — окончательно разобидевшись, бросила я в ответ. — Ты все равно все по-своему сделаешь! Что же касается мандгоры, думаю, Эрик прав: меч возьмет ее на раз! Наточите только мечи свои. А то заржавели, наверное, за две зимы-то.

На этой фразе я поспешила убраться подобру-поздорову, пока Эмиль не придумал очередную колкость. Но он только посмеялся мне вслед.

Свежевыкрашенная веранда выглядела просто прекрасно, но меня заботило, что окна теперь точно придется мыть, потому что стало слишком заметно, какие они грязные. Раздумывая над тем, что сделать раньше: помыть окна или покрасить рамы, я совершила непростительный шаг назад и, конечно, перевернула банку с краской. На кирпичной дорожке тут же появилась молочная лужа в форме большущего кленового листа.

«Плакал наш белый ялик!» — с досадой подумала я.

Вот в тот момент все и началось.

Словно кто-то невидимый щелкнул пальцами около уха, и я услышала чужую тревогу. Прибрежный шиповник, растущий на самом высоком откосе, заметил далеко в море странные волны, а вслед за шиповником заголосили чайки, кружащие над мелью у Пустых Островов. Предчувствие, живущее во мне с прошлой весны, всколыхнулось под горло, лопнуло там и переросло в ощущение ветра. Накатило осознание стремительности и неизбежности, потемнело в глазах. Ветер ворвался в меня, из всех чувств оставляя только стук сердца у самого горла: опасно! Я огляделась — тишина, ни ветки не дрогнуло. Флюгер продолжал указывать на северо-запад, а ветер мчал с востока, мчал прямо на нас.

Я заорала что есть мочи, так, что ребята поняли — не шучу и прибежали сразу.

— Быстро в дом! — распахивая дверь, приказала я.

Они перемахнули через разлитую краску и влетели на крыльцо.

Эмиль придавил дверь плечом, пропуская вперед меня и брата. Рукав его зеленой рабочей куртки сразу стал белым.

— Что случилось? — спросил он.

— То самое! — ответила я, когда защелкнула дверную задвижку. Я все еще сердилась на него, но сейчас было не до обид. — Ветер! Очень сильный ветер!

— Подумаешь! — фыркнул Эрик и плюхнулся в кресло в гостиной. — Давно пора! Погода — ни рыба, ни мясо. Ни тебе солнышка, ни тебе дождика…

Я не слушала. По лесам, задевая море, летело нечто, явившееся откуда ни возьмись. Подобно внезапному крику зверя, шум шелестящего воздуха вдруг огласил долину, и ветер, словно птица, бросающаяся за добычей в воду, камнем упал на нас. Дом вздрогнул от неожиданности, стекла зазвенели, Эрик бросился к окну, но я удержала его:

— Не смей!

— Да что такого-то? — огрызнулся он, но к окну подходить не стал.

Дом затрясло, в трубе завыло, камин потух, и пепел облаком вылетел из него в комнату. Что-то зазвенело на крыше, и почти сразу же на лестнице, что ведет на второй этаж прямо из гостиной, показалась Ив. В одной рубашке, со следами подушки на щеке, она перевесилась через перила и спросила:

— Ребята, это что? Буря? У нас в спальне окно разбилось!

В подтверждение сказанного ветер насел на окна, и они прогнулись так, точно были сделаны из рыбьего пузыря.

— Какой-то ведьмовый ветер… — сообщил Эрик. — Итта загнала нас в дом. Малышка, да ты еще спишь. Посиди-ка здесь, под моим присмотром. — С этими словами Эрик вбежал по лестнице на второй этаж, подхватил Ив на руки и, спустившись с добычей в гостиную, усадил девушку в кресло.

В тот миг раздался жуткий грохот на крыше и осколки черепицы дождем хлынули на подоконник. Что-то огромное сползло по карнизу, а затем шарахнуло о водосточную трубу.

— Флюгер! — ахнула я, потому что услышала, как он падает в траву и катится. Тяжелый золотой флюгер катился, как перышко. Наша гордость и слава — герб музыкального отделения Туона, золотой лев с двумя хвостами лежал на земле.

Следующим порывом ветра переломило боярышник. Он вскрикнул, крона царапнула по стене дома и упала. За окнами гостиной пролетело колодезное ведро.

Метнувшись по дому, Эмиль запер щеколды на окнах, проверил чердачную дверь, а лесенку в башню подпер кочергой.

— Не выдержит твоя лопата… — буркнул он, когда вернулся. Эрик не ответил, сидел притихший, серьезный, сидел и не сводил хмурых глаз с бушующего за окнами сада. Ив свернулась калачиком в кресле, рассыпала Эрику по плечу белые волосы. Она слушала, как истошно и яростно воет непрошеный ветер, но на ее щеках еще румянились утренние сны, Эрик был рядом и ей не было страшно. Отвалился громоотвод, повис на мгновение в воздухе, звякнул о кирпичную стену и копьем пронзил дождевую бочку.

Мне оставалось только дожидаться, когда чувство ветра, владеющее мной без остатка, пройдет. Чем быстрее это будет, тем больше надежды на то, что дом устоит. Но в камине по-прежнему свистело так, что хоть уши затыкай, окна звенели и выпрыгивали из рам, а деревья трещали и сгибались до земли.

«Сколько же людей работают сейчас в полях!» — с ужасом подумала я. — «Что с ними будет?!» Зажмурившись, я расслабила руки, как учил Улен, и заставила дар слушать холмы любимой долины. Грохот и свист приглушился в толще пространства. По ту сторону ветра царили покой и тишина. В полях ветра не было, ветра не было в долине, ветер был только у нас. Мы оказались одни в тонущей лодке, «вода» прибывала.

— Осторожно! — кто-то тронул меня за плечо. — Отойди от стены!

Свист ветра и шорох листвы вернулись вместе с голосом Эмиля. Они разбились на оглушительные порывы и звон бьющегося стекла. Звуки опережали события. Окно у правой стены треснуло, рама покосилась, стекло осело на пол, дернулось и разлетелось в алмазную пыль.

Ветер ворвался в комнату, сбил с камина подсвечники, уронил книги. Справочник по целебным растениям взвился под потолок и, шелестя страницами, грохнулся на перила второго этажа. Эмиль и Эрик содрали со стены картину, чтобы загородить дыру в окне, но ураган тотчас выбил ее из рамы и утащил прочь из дома. Я видела, как воздушным змеем вспорхнула она над деревьями. А ветер меж тем листал страницы книг, хватая одну за другой, точно искал что-то и никак не мог найти. Заскрипели крепкие двери, замок надломился, ветер ринулся в чулан, а оттуда — в башню!

Едва я успела подумать, что Белой Гильдии не с руки погибать под обломками собственного дома, как внезапно налетевший ветер так же внезапно исчез. Исчез, как не бывало. Растрепанные деревья прогнулись и выпрямились, книги рухнули на пол, звякнули задвижки, окна и двери замерли, трубы подавились и замолчали. Осталось только куча пепла на полу перед камином. И тишина…

Какое-то время все молчали.

Раздался скрип. Еще.

— Полка! — крикнула я.

Высоко из-под потолка, где ветер выдернул штифт, накренилась и посыпала книгами дедушкина полка. И все остальные полки, надежно скрепленные между собой, стеной поползли на нас.

Ребята бросились вперед, успев подставить под бесценную мебель высокие плечи. Шкаф осел на братьях, как выступающий балкон, и замер.

— Этажерку! — громогласно потребовал Эмиль.

Мы с Ив приволокли этажерку. Вскарабкались, нажали на полку.

— Бесполезно! — отчаянно ломая ногти о наваливающееся дерево, воскликнула Ив.

— Книги! Сбрасывай книги! — приказал стиснутый четырех метровым шкафом Эмиль.

Энциклопедии, приключения, романы и повести, рукописи и Королевский печатный двор прошлого века полетели на пол. Шкаф полегчал, полку тотчас удалось запихать на место.

— Ведьма, а? — высказался Эмиль. — Ураган что надо! Итта, может объяснишь, что это вообще было?

— Думаешь, ее рук дело? — рассмеялся из-под потолка Эрик.

Он стоял на этажерке, как аист на крыше, и ладил сорванные в пролете полки на старые крепежи.

— Все может быть! — продолжал рассуждать Эрик. — Темная колдунья не хочет сажать табак и злится на своего парня.

Все засмеялись, этажерка покосилась, отчего Эрик чуть не рухнул. Только мне было не до смеха:

— Не паясничай, Эр! Это был волшебный ветер!

— Да ну! — Эрик спрыгнул с этажерки и, язвительно щурясь, вручил мне отвертку. — Так уж и волшебный?

— Ты дурак, да? — возмутилась я. — Ветер… он напал на нас!

— То есть как?! — не понял Эрик. — Специально напал? Ты не надышалась краски случайно? Я там видел, всю веранду выкрасила.

— Да послушай ты! — я начинала злиться ни на шутку. — В Долине не было ни ветра, ни урагана, Эр! Ветер был только здесь! Здесь и нигде больше! Он словно прилетел сюда специально и набросился на Дом С Золотым Флюгером…

— Скорее уж на Дом Без Золотого Флюгера, — хмуро перебил Эмиль. — Ну все, успокойтесь уже! Книги потом поставим. Пошли посмотрим сад…

Все, что произошло в саду, смахивало скорее на нашествие серных ведьм, чем на ветер. Повсюду валялись обломанные ветки, даже в колодце было полно сучьев и почерневших листьев. Ведро нашлось в кустах жасмина. Конечно, Ив тут же обнаружила разлитую краску.

— Хорошенькое дело! — возмутилась она. — Ветер испортил нашу дорожку! — Она огляделась и поплотнее закуталась в куртку. — А что с верандой? Итта?

Белая веранда больше не была белой. Свежая краска наморщилась, а прошлогодние листья, с досадой брошенные ветром, безнадежно прилипли к ней неаккуратно и хватко. Я только вздохнула.

Флюгер лежал перед домом. Привалился на бок, уткнувшись носом в ростки маргариток. Эмиль с трудом поднял его и очистил от земли золотую львиную голову.

— Флюгер мы починим! — уверенно сказал он.

— Жалко боярышник! — Ив погладила сломанный ствол.

Что и говорить, боярышник было действительно жалко. Бочка для дождевой воды, точно пронзенный гвардеец, лежала на боку и истекала прозрачной кровью. Мы обнаружили еще два разбитых окна на чердаке, дверь от сарая упала и придавила собой пресловутую табачную рассаду.

Устояла только лопата. Эрик обошел вокруг нее и торжественно призвал нас убедиться в том, что никому не под силу сразиться с ним, даже урагану.

— Ветер может вернуться? — спросил меня Эмиль.

— Не знаю, — почему-то солгала я.

Сад выглядел удручающе, надо было попытаться спасти боярышник и спровадить Эрика на кухню. Не помешало бы выпить кофе.

Это было только начало. Предстояло вычистить печи, починить бочку, расставить по местам все книги, убрать битое стекло и, самое сложное, — водрузить назад на крышу наш флюгер. Дел прибавилось настолько, что пресловутые грядки показались нам ерундой и забавой. Но главное, ветер начисто выдул из меня надежду на то, что все обойдется. Я знала — он вернется…

На этот раз Эрик ограничился одной разбитой тарелкой, но завтрак все равно обещал быть невеселым. Яичница напоминала подметки старых ботинок, четыре тарелки — четыре подметки. Эрик превзошел себя. У стола качалась ножка, и нечто черное и странное проливалось из чашек прямо на скатерть. Огонь в печи погасил ураган. Мерзли молча. Пить такой кофе было невозможно, и, признаюсь, я рассердилась.

— Эр, возьми перо и пиши! Пишешь? Диктую! Кофе достаточно довести до кипения, а не варить его полчаса на медленном огне! Записал? Поставь восклицательный знак! — я отодвинула чашку, встала и подошла к окну.

— Тоже мне гурманка! — вспыхнул Эрик, который, не чуя подвоха, потянулся, было, к перу. — Варила бы сама!

Но меня тут же поддержала Ив:

— Предполагается, что блюдо под названием «яичница» должно выглядеть как-то иначе, — рассудительно сказала она, — но, может, я ошибаюсь и это какой-то новые рецепт?

Вряд ли Эрик согласился бы с нами в какой-нибудь другой день и уж тем более сегодня. Сегодня было слишком много неожиданных неприятностей, а такие неприятности он не переносил ни в каком виде, они возмущали его до глубины души. Поэтому Эрик швырнул тарелку в раковину, встал и, смерив нас всех негодующим взглядом, вышел, хлопнув дверью.

За окном все было спокойно. Тучи, наконец, двинулись и потянулись к морю. Я не чувствовала ничего, кроме того, что будет дождь. По тропинке, вернее по тому, что от нее осталось, уходил Эрик. Он взял с собой гитару, а это означало, что он опять пошел в таверну дядюшки Сима.

Разговаривать не хотелось. Ив молча развела огонь в печке, я сварила свежий кофе, потом мы нашли в кладовке солонину. Настроение не особенно исправилось, но зато мы согрелись и поели.

* * *

За недолгие годы правления молодого Кавена королевская гвардия совершила множество славных дел. На то нашлись причины. Время смут в Дремучих Каньонах и войны с серными ведьмами прославило немало доблестных воинов, среди которых одним из первых стал Феодор Травинский. О подвигах королевского трубача сложили песни, их помнят и поют во всех уголках нашего королевства. Ну а в Туоне, в тайной королевской семинарии, Феодора Травинского знают не только, как героя, и не только, как прекрасного трубача, но и, что скрывать, как дедушку Эмиля и Эрика. Конечно, ребята очень гордятся своим дедушкой, ведь они очень любили его. Дедушка погиб в Желтом Лесу от укуса ядовитой дигиры три весны тому назад, но Эмиль и Эрик горюют по нему до сих пор. Печально об этом вспоминать. Мы с Ив познакомились с Феодором Травинским незадолго до его смерти и сразу же полюбили его. Он был могучим воином и добрым веселым человеком.

Еще до войны с серными ведьмами дедушка Эмиля и Эрика закончил строить свой прекрасный дом. Поговаривают, что чертежи ему подарила Угрюмая Фея, которую он вызволил из Черного Ущелья, но, наверняка, это вранье. Скорее всего, он все сделал сам, а, может, одолжил чертежи у своего друга, королевского архитектора. Так или иначе, но в том, что Феодор Травинский выбрал для строительства самый красивый уголок в мире, можно не сомневаться.

Когда мы с Ив впервые оказались в долине и увидели Дом С Золотым Флюгером, мы не поверили своим глазам. Такого чудесного дома больше не сыщешь, не только в долине — во всем королевстве. Красную черепичную крышу мы заметили издалека, ярко горел на башне золотой флюгер — Туоновский герб дедушки Феодора.

От свежего морского ветерка поскрипывала калитка. Как только мы вошли, сад потянулся к нам и обнял своими зелеными теплыми руками. Секунда, другая и мы с Ив опьянели от сладкого цветочного благоухания. Ребята светились от гордости, глядя, как замерли мы перед домом от восторга. Все было бы как в сказке, если бы Эрик случайно не наступил на железную лейку. Он выругался громко и неприлично. Тогда дверь парадного входа отворилась, и появился седой и широко улыбающийся дедушка Феодор. Рядом с ним на крыльце, на каменных ступенях и поручнях устроились голуби. К сожалению, они перестали прилетать с того дня, как погиб дедушка Феодор. Но тогда они были здесь, ворковали и клевали пшено.

Дом с Золотым Флюгером весь порос плющом. Видны были только огромные окна, которые впускали столько света, что хватило бы на целый дворец. У парадной висел обычный колокольчик, перила и двери украшала знаменитая озерская чеканка. Мы вошли и сразу поняли, что мансарда выходит окнами на северо-запад, а это значит — утром мы увидим, как встает над морем солнце. Дедушка построил лестницу на второй этаж прямо из гостиной, поэтому гостиная получилась очень просторная, а стены ее были целиком из книжных полок. Камин, сложенный из редкого черного камня, окружали кресла и звериные шкуры. Каждая комната была проста и уютна на свой манер. Арочные двери не уступали высотой нашим ребятам, да и самому Феодору Травинскому. На втором этаже, кроме двух спален, мы обнаружили кабинет, а в мансарде — крохотную комнатку для гостей. Веранда и кухня с множеством хитроумных кладовок выходили в сад, и все, что только не попадалось нам на глаза, было сделано с любовью и потому показалось нам таким прекрасным. К счастью, мы смогли найти слова, чтобы выразить свое восхищение.

— Идемте, идемте! — сказал польщенный хозяин. — Я покажу вам свой капитанский мостик! — и, хотя вовсе не был капитаном, повел нас вверх по скрипучей винтовой лестнице.

Вот тогда-то мы впервые очутились внутри башенки с Золотым Флюгером. Через глубокие круглые окна мы увидели всю долину и Море. О, Море! Оно искрилось и сияло перламутровым светом там, за зелеными цветущими холмами, за черепичными крышами маленьких крестьянских домов, за садами, за пастбищами. Рыбацкие шхуны стайками приютились у песчаного берега, чайки парили высоко в небе, ярко-белые на ярко-синем, а где-то в южной стороне сурово и одиноко темнели хвойные леса.

Я обомлела. Я слышала и чувствовала так много и так сильно, что не могла ничего толком разобрать. Мне хотелось остаться в башне навсегда. Только кисти, краски и мои чувства. Помню, Эмиль положил руку мне на плечо и передал бинокль. В бинокль удалось как следует рассмотреть и берег, и шхуны, и рыбаков, и чаек, кружащих над свежей рыбой, и маки в соседнем саду, и все остальное, что только вздумается.

— Знаете, когда бывает самый красивый закат? — спросил дедушка Феодор. — Когда наутро выпадет первый снег.

— Ну, до этого еще далеко, — ответил ему Эрик.

Тогда мы не предполагали, что останемся здесь навсегда. Но когда осенью Феодор Травинский ушел в Желтый Лес убивать полыньяков, мы еще гостили в долине. Он не вернулся ни зимой, ни весной, ни следующим летом. Мы прождали его напрасно, и первый снег выпал без него. Мы сами посадили огород и сами собрали урожай. Осенью пришла депеша от Улена, мы ушли работать и вернулись в долину только новой весной, вернулись домой.

Улен рассказал Эмилю и Эрику, что случилось. Когда конвоиры Желтого Леса принесли ему Феодора Травинского, тот уже умирал. Улен не смог остановить отравление ядом дигиры ни одним из своих снадобий — было слишком поздно. Он показал нам могилу дедушки Феодора. Его похоронили по всем правилам нашего королевства, у Светлого озера, в Синем лесу.

Мы стараемся, чтобы в доме все оставалось так же, как было при дедушке. Прошло еще две весны, боль потери немного утихла. Дом С Золотым Флюгером стал нашим домом, мы полюбили его еще сильнее, чем тогда, когда приехали сюда впервые.

Внезапный ураган постарался разорить нас, как смог. Но дедушка Феодор построил очень крепкий кирпичный дом, и ветер, по большому счету, остался ни с чем. Мы ломали голову, что за напасть к нам пожаловала. Это могло быть все что угодно, но, если бы оно пришло с Моря, я бы об этом знала. Море часто приносит сильные бури, они поют в трубах, гнут деревья и срывают капюшоны наших плащей. Но в этом ветре были другие силы и другие намерения, он действительно напал на нас. Эмиль предположил, что это, и впрямь, могли быть серные ведьмы, но вряд ли. Во-первых, серным ведьмам не разрешено покидать южные границы, а, во-вторых, они источают такое омерзительное зловоние, что не почуять его просто невозможно. И все же это были волшебные силы, по крайней мере куда более опасные, чем просто ветер.

Дождь пошел как раз тогда, когда Ив домыла последнюю чашку и поставила ее на полку. Это был совершенно обычный, мелкий и скучный дождик, но чувство тревоги вернулось. Выходить во двор не хотелось, в самый раз было устроиться в гостиной, покурить трубки и обсудить план действий. Камин снова горел, Ив свернулась калачиком возле него и грелась. Разумеется, она не курила, она ела сушеную землянику, листала одну из разбросанных книг и, наверняка, думала об Эрике. Я тоже понимала, что не стоило всем сразу на него набрасываться, тем более сегодня. Хотя, с другой стороны, он умудрился совершенно угробить завтрак. Предполагаю, малыш надеется, что с дежурствами по кухне его оставят в покое, и, похоже, дело к тому идет. Можно подумать, что Эрик какой-нибудь там разгильдяй и бездельник, но, честно говоря, именно за это все его и любят. Учителя в Туоне говорили, что он очень талантливый, только упрямый, но и им приходилось прощать ему все проказы и шалости, потому что Эрик лучше всех играет на гитаре, да и на лютне, пожалуй, тоже. Кроме того, Эрик не хуже Эмиля разбирается в астрономии и оптике, и секрет состоит в том, что ему нравится смотреть на звезды. Этой зимой ребята начали конструировать телескоп. Они провозились до самой весны, в итоге им не хватило какой-то сложной линзы, и работа приостановилась. Думаю, ненадолго, телескоп — их мечта, а мечты на то и существуют, чтобы к ним возвращаться.

Вскоре дождь разошелся, как следует, и мы совсем задремали. Вам приходилось когда-нибудь, сидя у камина, слушать, как дождь барабанит по подоконнику? Если приходилось, то вы наверняка знаете, что это успокаивает мысли и к тому же клонит в сон. Можно вообразить, что дом — это корабль. Он качается на волнах в самой середине моря, но капитану можно доверять, он такой же, как дедушка Феодор, и знает самые дальние дали, как свои пять пальцев. Ты сидишь в кают-компании, и тебе нет никакого дела до того, что снаружи ветер и дождь, а, может быть, даже буря. Под трюмом простирается мрачная зеленая бездна, но тебе тепло, ты смотришь сонными глазами на играющий в камине огонь…

Я незаметно заснула и оказалась в лесу. Сквозь кроны деревьев светило алое солнце, небо казалось белым, но было страшно, как ночью. По лесу, петляя между сосен, бежал Эмиль. За ним гнались волколаки, трое. Эмиль почти летел, но звери неслись гораздо быстрее. Нагнали! Повалили в траву. Я хотела закричать, но тут волколаки обернулись нами! Мы принялись обнимать Эмиля и смеяться, смеяться… Алое солнце играло на наших лицах, но Эмиль не смеялся… Он вырвался и бросился бежать прочь…

Во сне я стала звать его так громко, что сама себя разбудила. Диван в гостиной, камин почти догорел. Ив раскладывает по местам книги. Эмиль… стоит с вытаращенными глазами посреди комнаты, в плаще и сапогах на босу ногу и держит в руках грязный флюгер.

— Ты чего? — спросонья удивилась я.

— Это ты чего так кричишь? — переспросил тот и не дожидаясь объяснений, сказал:

— Там такое, девчонки… Даже не знаю, как начать. — Эмиль скинул капюшон, посмотрел за окно: за окном лил проливной дождь. Тогда он недоверчиво прищурился, облокотил флюгер на книжную этажерку и выпалил:

— На меня напал дождь…

— То есть как?! — я села на диване.

— Ведьма знает, — буркнул Эмиль. — Колдовщина какая-то творится! Взгляните сами! Осторожно только!

— Что за глупости ты говоришь, Эм? — удивилась Ив, но она уже натягивала сапоги.

С дождем было не все в порядке, это точно! Мы с Ив убедились в этом, как только вышли на крыльцо. Разумеется, мы надели плащи, иначе нам прошлось бы несладко. Да, у Эмиля были все основания удивиться, и мы сделали то же самое, хотя, по большому счету, удивить нас непросто. Но даже червивые грибы Перепусков не поразили меня так, как дождь в нашем собственном саду.

Шум стоял такой, будто целая королевская армия рукоплескала своему военачальнику. Сад исчез в водопаде дождя. Сверкающие стрелы поливали наш двор, наш дом и наши деревья. Пожалуй, это были очень сильные стрелы, даже сломанная бочка кряхтела и поскрипывала. Дождь хлестал по всем направлениям, струи собирались в пучки и тогда их удары становились еще сильнее. Смородину прибило к земле, бельевые веревки оборвались и болтались, а больше ничего не было видно. Чтобы разглядеть, что стало с вороньими гнездами на Тополе-Великане, мы вынуждены были высунуться из-под навеса. И как только мы это сделали, дождь неистово бросился на нас. Искрящиеся кровожадные струи сбежались в гигантские пучки, забарабанили по нашим плащам, обожгли лицо и руки. Раздумывать не приходилось, вмиг мы спрятались под козырек крыльца, но дождь не отступал. Он норовил достать нас, он бился о деревянные перила, и только теперь мы, наконец, поняли, в чем собственно дело. Дождя не было, иными словами, дождь был сухой! Именно так. Не было никакой воды, только дождевые стрелы. На наших плащах не нашлось ни единой капли, ударяясь о нас и обо все остальное, он просто-напросто исчезал без следа. Сад оказался сухим, никаких луж, никаких водоворотов из водосточных труб, ничего подобного! Даже на сбитой с окна паутинке не сверкало ни единой дождинки.

— Ведьма знает что! Леший его носит! — выругался Эмиль. Он снял с гвоздя брезентовый плащ Эрика и вышел во двор, его тут же окружило облако дождевых пучков.

— Куда ты? — удивилась я.

— Хочу вернуть домой нашего повара. Кто знает, что еще произойдет? И, вот что — из дома — ни на шаг! — он скрылся под сухим дождем, как под занавесом.

Ладно хоть плащ Эмиля толстый и прочный. «Ни на шаг!» Раскомандовался!

Ив и я вернулись на кухню. Мы прижались носами к кухонному окну и стали наблюдать за дождем. К сожалению, немногое удалось рассмотреть, но того, что мы увидели, вполне хватило, чтобы понять: дождь с ветром заодно. Бедная, бедная травка, она только что проклюнулась из земли и так и не дождалась солнышка, она погибла так же безнадежно, как и вороньи гнезда на Тополе-Великане.

Ив рассердилась не на шутку, она начала бранить дождь и того, кто все это устроил. Мы припомнили все, что знали о ведьмах, угрюмых феях и мокролапых кунтах. Никто из них не практиковал агрессивные лжедожди, по крайней мере мы ничего об этом не слышали. Так или иначе, но дождь шел, он срывал с крыши черепицу, губил траву и прибивал кусты смородины к земле. Сегодня сажать табак и толку не было…

В таких бессмысленных раздумьях мы провели вечер. Без ребят было скучно, а на душе тревожно. Чтобы как-то отвлечься, Ив предложила играть в образы, но игра не клеилась. На третьем кону мы не выдержали, выбросили карандаши, вернулись на кухню и доели остатки солонины. За пеленой дождевых стрел сумерки ложились на дали позже вчерашнего, день шел в рост, потому что предстояла весна. Весна, от которой не знаешь, что ожидать.

Эмиль и Эрик явились только тогда, когда во всем доме горели свечи. Сначала хлопнула дверь, а затем они ввалились на кухню прямо в сапогах. Плащи братьев избороздили косые царапины, чехол гитары порвался, ребята скинули капюшоны и молча положили перед нами на стол мертвую красноглазую перепелку.

Маленькая полосатая птичка беспомощно поджала лапки, ее пурпурные глаза остекленели, в тусклом свете коптилки в них не отражалась смерть, но я чуяла — птица умерла совсем недавно.

— Дождем забило, — угрюмо объяснил Эмиль, — прямо у порога…

— Это перепелка Улена! — воскликнула Ив и всплеснула руками. — Да как же так!

— Она прилетела к нам, — сказал Эмиль, — прилетела по делу… И тут такое…

— Конечно, по делу! — горестно выпалил Эрик. — И наверняка очень важному! Вот досада! Как теперь узнать? Мертвые птицы не разговаривают, даже если это красноглазые перепелки Улена.

По понятным причинам Эмиль промолчал. Он выскользнул из плаща облокотился о стол, сильнее подкрутил коптилку и внимательно осмотрел перепелку. На правой лапке птички тускло поблескивала толстая цепочка. Эмиль отвязал находку, поднес ближе к свету… Мы опустили руки, на кухне вдруг стало тихо и душно, как в склепе. Только у посвященных в королевскую разведку есть такие малахитовые кулоны, украшенные каждый неповторимой инкрустацией. Эту, самую старинную Розу Ветров, знала вся Белая Гильдия. Зеленую восьмиконечную звезду обвивала рубчатая медная змейка, она словно приподняла голову, глядя на северный луч.

Я вдруг отчетливо вспомнила, как однажды Гильдия гнала полыньяков через Дымные равнины к реке. Во что бы то ни стало нельзя было подпускать их к Желтому Лесу. Полыньяки петляли в поисках своих колодцев, черные скользкие пальцы царапали землю, гибкие гладкие тела извивались между деревьев. Улен хотел выпустить колонию в Аагу, река сама позаботилась бы о том, чтобы унести тварей своим бурным течением в Море. И вот когда полыньяки заметались вдоль кромки воды, Улен повернулся к нам, поднял руки и велел не стрелять. Тогда кулон выбился из-под куртки, всем хорошо знакомый амулет Улена…

Теперь цепочка порвалась, и оставалось гадать, при каких обстоятельствах. Эмиль застыл, Эрик сел и уронил лохматую голову на ладони. Он долго-долго тер лицо костяшками пальцев. Эрик любил Улена больше, чем мы все, вместе взятые.

Никто не проронил ни слова, пока он не поднял голову. Он посмотрел на нас, как будто впервые увидел. Его глаза горели беспокойной решимостью. Мы знали, о чем он думает, и он знал, о чем думаем мы. Ветер, дождь и перепелка принесли недобрые вести.

— Мы идем искать Улена! — сказал Эрик.

— Разумеется! — ответил Эмиль.

Перепелку пришлось похоронить в саду под черемухой. Ив не хотела показывать слезы, но они катились сами собой, что она могла поделать? Слишком много было пережито за один день. На нас навалилась тяжелая усталость. У меня болела голова, Эрик ушел спать один в башню. Когда мы с Эмилем поднимались в спальню, Ив еще сидела на кухне и смотрела сонными глазами на горящую перед ней свечу. Но и эта свеча вскоре погасла.

 

О МОКРОЛАПЫХ КУНТАХ

Глава 2, из которой становится понятно, что не все то золото, что блестит

На рассвете мы были уже в пути. Дом С Золотым Флюгером так и остался стоять без флюгера, а, меж тем, перед нами вновь простиралась хорошо знакомая проторенная дорога из Долины Зеленых Холмов в Купеческую Гавань.

Утро отодвинуло события вчерашнего дня за границы ночи и принесло облегчение: этот отвратительный сухой дождь кончился. Теперь в долине моросил обычный мокрый холодный дождик, который ласково постукивал по нашим плащам.

Жители долины проснулись рано, их не заботила сырая погода, они белили дома, возделывали огороды и вовсю готовились к теплу. Холмы тонули в дожде, мир погрузился в тихое ожидание, и странным могло показаться то, что вчера здесь происходили какие-то примечательные события. Мы шли и с каждым шагом становились бодрее. Тоска давно завладела сердцами, одной ведьме известно, что удерживало нас у тихого очага. Нас звали неведомые леса и жемчужные гавани, бурные реки и величественные горы. Нас ждали новые друзья, опасности, подвиги и просто летние ночи в полях. Нас ждало то, о чем мы не знали сами. Эмиль как-то сказал, что однажды мы окончательно повзрослеем и забудем об этой тоске, но пока этого не произошло мы шагаем мимо ухоженных садов, мимо деревянных изгородей, мимо чисто выбеленных домов, мимо туманных холмов, приютивших изголодавшихся по свежей траве овец, мимо низкого хмурого неба. Наши спины привычно оттягивают трофейные туоновские рюкзаки, нам уютно и тепло, а под капюшонами слышно только, как дождик, замечательный, настоящий дождик, шуршит по брезенту.

Оторваться от дома трудно, в этом секрета нет. Дома притягивают и цепко держат в своих теплых заботливых руках каждого, кто однажды на свою беду задержался у камина. Не заметишь, как тоска по пути уймется, уснет, а дому только того и надо. Он завлечет тебя мягким креслом, горячим чаем и полкой любимых книг, ты сам покорно примешь его царские дары и будешь благодарен. Но стоит случайно выйти на дорогу и вложить в ножны меч, как дому уже не удержать тебя, и тогда ему ничего не останется делать, как ждать…

Мы умеем собираться очень быстро, выбирать только необходимые вещи, беречь еду и воду. Королевскую разведку обучают не только стратегии, но и многим полезным в походе вещам. Нам известно, как прокормиться в лесу или как построить плот, как выжить зимой в Дремучих Каньонах или как обмануть кровожадную маигру. Кроме того, Белой Гильдии положено ездить на лошадях и уутурах и, разумеется, владеть кое-каким оружием.

Из холодного оружия ребята предпочитают короткие клинки. Мечи мы жалуем от случая к случаю, а вот с арбалетами не расстаемся уже четыре весны. Арбалеты у нас отличные, просто замечательные, но нести их на удивление неудобно. Плетеная из арлиньего уса лямка то тяжелеет и врезается в плечи, а то, словно промасленная, норовит соскользнуть вниз. Привыкнуть к этому трудно и, поэтому, позабыв о тяжелой поклаже, о музыкальных инструментах, провизии и воде, об арбалетах приходиться помнить всегда.

Оружейники нашего королевства не делают такого оружия и уж тем более не плетут лямки из усов арлина. Арбалетам больше лет, чем трофейному клинку Эрика. Могу утверждать, что это настоящее произведение оружейного искусства.

Все деревянные части сделаны из темной породы крепкого гибкого дерева, но какого именно, по прошествии стольких лет определить трудно. Стрелы-болты прячутся в ложе, а взводящий механизм, работающий по принципу лебедки, впечатан в разводную часть тяжелой, почерневшей от времени, медной скобой. Когда-то на ней сверкало клеймо мастера, но теперь его не разглядеть. И приклад, и ложе — все деревянные части выжжены старинными потертыми узорами, возможно, даже письменами. Когда тетива натягивается, узоры прогибаются, уплывая с арбалетных «плеч», словно давая дорогу быстрой короткой стреле.

Любое первоклассное оружие заслуживает своей истории, тут сомнения нет. История наших арбалетов — память о том, как мы смогли пересечь Черное Ущелье и попасть на Остров Мокролапых Кунтов. Ничего особенного мы в общем-то не совершили, и все же король решил удостоить нас награды. История давняя, много воды утекло с тех пор, но я все еще вижу перед собой это дивное чудо…

* * *

К концу первого курса Туона можно было с уверенностью сказать: мы — счастливчики. В семинарии работало много учителей и, в большинстве своем, замечательных, но тем, кого взял к себе Улен, повезло по-настоящему. Кроме подготовки Белой Гильдии Улен вел класс рукопашного боя и стратегические игры в естественной среде. За этими нудными названиями, или такими, как военное дело и история оружия, стояли увлекательные занятия, каждое из которых осталось в памяти бесценным открытием. Улен обладал безграничным педагогическим даром, и даже мы, первоклашки с отделения искусств, мгновенно постигали премудрости разведки, дипломатии и стратегических тайн. То, что всегда казалось мудреной нудной наукой, представало перед подростками так же просто и ясно, как ноты или цветовая гамма. И все же, как следует узнать Улена удалось только тем, кого готовили в королевскую разведку.

Единственный из преподавателей Улен не имел расписания. Он исчезал из Туона на целые луны, и вызывал нас к себе с других уроков. О его прошлом никто не знал. О его делах в Королевском Совете ходили жуткие слухи. Он весь состоял из слухов, но сам по себе представлял пример спокойствия и надежности. Огромный человек, не столько высокий, сколько широкий, весь рыжий с головы до пят, он носил бороду и курил трубку. Учитель говорил мало, в основном молча ухмылялся, но на шутки был щедр. Он всегда участвовал в играх вместе с нами, вместе с нами валялся в грязи северных болот и вместе с нами нырял в бурные реки юго-запада. Он убивал волколаков и мандгор и старался не пропускать ни одного концерта или выставки картин. В некотором роде Улен был ребенком, но мудрость его оставалась предметом удивительных историй, которые передавались, обрастая по пути из уст в уста невероятными подробностями. Поэтому мы не просто любили своего учителя, мы готовы были подражать ему во всем и мечтали спасти из лап голодного зверя.

Со временем мы задавали себе вопросы, на которые так и не получили ответов. Эти вопросы не касались ни проблем мироздания, ни повадок волколаков. Любопытство заставляло нас думать о скрытном одиночестве учителя, о его страсти к говорящим красноглазым перепелкам и о хладнокровии по отношению к прекрасному полу. Но даже в этом мы видели особый отшельнический романтизм. Мы ловили каждое его слово, а он не прикладывал ни малейших усилий, чтобы понравиться нам. Чуткость и справедливость Улена выражалась не в словах, но в делах и поступках, хотя, что скрывать, в них порядком хватало странного и необъяснимого. Постигая цену дружбе и любви, мы без труда принимали от учителя и вопросы без ответов, и ухмылки, и странности. Уважение было превыше всего, а наука, которой он обучал нас ненавязчиво и незаметно, все чаще находила применение в реальных событиях.

Посвящение в Белую Гильдию совпало с окончанием Туона. С того момента Улен стал нашим начальником и продолжал оставаться лучшим учителем в мире. Война с серными ведьмами закончилась, но принесла за собой новые напасти. Не только королевской гвардии, но и нам, новичкам, вдруг досталось изведать вкус крови. Улен старался уберечь нас от черной работы, но не в силах был изменить время. После войны на королевство обрушились тысячи полыньяков, в лесах расплодились волколаки, а затем в Перепусках появились хищные грибы. Все это поторопило наш опыт. Пять лун нам пришлось жить в дремучем лесу, строить камышовый плот и спасаться на нем от полыньяков. Мы чуть не сгинули в движущихся песках Дремучих Каньонов, бились насмерть с грибами и волколаками. Но история о том, как мы получили свои арбалеты, хранится в моей памяти особым сказочным воспоминанием. Это случилось как раз в то беспечное время, когда война с серными ведьмами уже утихла, а полыньяки еще не обнаружили чудесные земли нашего королевства.

Так уж повелось, что случись засуха или наводнение, жители кивали на мокролапых кунтов. Дескать, их лап дело. Им приписывали яркие вспышки на небе и зеленую луну в феврале. Если чудеса были не столь грандиозным, то справедливо винили угрюмых фей, но за всякие глобальные катаклизмы ответственность несли именно мокролапые кунты. Мол, им там, у Запретной Земли, само собой, колдовать сподручно.

Кунты не считались злыми или добрыми существами. В народных сказках они воровали детей ради забавы. Ими пугали детей, но и их же считали покровителями детского сна. Объяснялись народные фантазии тем, что о кунтах никто нечего толком не знал. Эти существа вели таинственный образ жизни на острове, куда невозможно было попасть человеку. И единственное, что заставляло кунтов выбираться на большую землю — их безрассудная и совершенно необъяснимая страсть к лошадям. Конечно, верхом кунты ездить не могли, но зато сами бегали на трех широченных и постоянно мокрых лапах, не уступая лошадям в скорости. Именно лошадей, а вовсе не детишек, кунты крали из Суровых Лугов с бессовестной регулярностью.

И вот однажды настал такой день, когда пастухи из Суровых Лугов не досчитались почти целого табуна отличных породистых лошадей, отмеченных королевским клеймом. Узнав о том, Кавен рассердился, а может даже рассвирепел и решил, что новым выпускникам Белой Гильдии пора взяться за дело. Ранней осенью Улен собрал всех быстрой перепелячьей почтой и зачитал лаконичный приказ: вернуть украденную королевскую собственность и проучить кунтов. Ломая голову, каким же волшебным образом попасть на таинственный остров, весь выпускной курс во главе с Уленом отправился к Запретной Земле.

Стоял конец сентября, ночи давно похолодали. Хотя осень еще не воцарилась в лесу, а только заглянула в гости, кулиягода уже налилась алым соком, поспела. День сентябрьского луностояния ознаменовался приятной безветренной погодой и тишиной. Наш путь лежал по заброшенным тропам. Настроение у всех было приподнятым, мы много смеялись и болтали, рассказывая товарищам о том, как провели лето, первое мирное лето после войны с серными ведьмами, первое свободное лето после учебы. Всем хотелось поделиться впечатлениями. Темный Лес дышал мягким солнечным светом, грибов набрали полные карманы, Эрик травил байки, которых наслушался в таверне и крепко держал за руку свою новую подругу. Мы сплетничали с Вандой об ее отношениях с Луку, и только серьезный Эмиль молчал, хотя ему больше многих было что рассказать о прошедшем лете. Но чем ближе мы подходили к Запретной Земле, чем выше среди верхушек деревьев поднимались мрачные силуэты гор, тем тише становились разговоры. И наконец, уже в полной тишине, мы вышли к Черному Ущелью и повернули на восток.

До вечера мы брели вдоль ущелья по направлению к Суровым Лугам, но с первой звездой Улен остановил учеников. Совсем рядом с окраиной леса раскинулись пастбища, фигуры пасущихся лошадей бледнели в вечернем тумане. Здесь мы и разбили лагерь. Распределили позиции для наблюдения, как обычно, по группам. Исходя из весьма разумной стратегии, следовало сначала собрать хоть какой-то материал для принятия дальнейших решений. Ночь наблюдения. При необходимости — дежурство. Никаких инициативных действий.

Остров Мокролапых Кунтов лежит у подножья Запретной Земли. Он окружен со всех сторон Черным Ущельем. Попасть на остров невозможно по той простой причине, что Черное Ущелье — это самая настоящая адская бездна. Водопады, гремящие в его глубине, сравнимы сверху с весенними ручейками, а обрывы гладкие, как стекло. Черное Ущелье тянется многие мили, опоясывая самое колдовское место нашего королевство — Запретную Землю, гигантский горный массив, недоступный и непроходимый. Древние чары, вступающие в силу рядом с Запретной Землей, не позволили ни одному народу построить мост через Черное Ущелье. В народе говорят, что с тех пор, как человек разучился летать, горы закрыты для него навеки. Но ведь и кунты, насколько нам известно, не имеют крыльев…

Ждали долго. Молча съели скромный провиант. Костров по понятным причинам не разводили. Мерзли и тайком дымили трубками в темноте. А потом все изменилось. Малая Луна величественно выкатилась из-за темно-синего занавеса гор и щедро разлила холодный свет, сделав весь мир сразу контрастным и четким. Стало видно, как Эмиль пускает дымные колечки посиневшими от холода губами, как завернутая в две куртки Ив восторженно смотрит в небо, и как дрыхнет, прислонившись к еловому стволу, Эрик.

Снова стало видно пасущихся лошадей, что уже утонули было в тумане, и далекий остров кутнов, лежащий по ту сторону ущелья, очертили силуэты растущего на нем низколесья. Одна лишь Вечная Гора, сердце Запретной Земли, по-прежнему оставалась иссини-черной. Таинственная и безжалостная к людям она была старше самого времени.

— Когда-то, — прошептал мне в самое ухо Эмиль, — Вечная гора погребла под собой последнего дракона!

— Враки! — Эрик услышал и тотчас разлепил глаза, — Не последнего. Драконов приручили серные ведьмы. А вот уже у ведьм все и передохли от драконьего гриппа.

— Выдумай чего поостроумней. Надо же — драконий грипп. — заулыбался Эмиль.

— Ну, может это была чахотка или они мучались животом. Почем я знаю? Знаю, что передохли и все. — дружелюбно ответил Эрик.

Туман стелился по лугам, полз из-под палой листвы и холодил наши спины; времени для фантазий было сколько угодно…

Вот угас и растаял за Суровыми Лугами последний отблеск заката, силуэты пасущихся лошадей вновь поглотила ночь, Малая Луна осталась безграничной владелицей ночи. Она поднялась высоко над Вечной Горой и вдруг вспыхнула ярче. Ее серебряные лучи уплотнились и потянулись к ущелью, а затем сплелись между собой. Луна принялась прясть дивную пряжу, впрядая в нее млечный путь и прозрачный воздух. Кулиягода зашуршала; не в силах сдержать восхищение Белая Гильдия заерзала в засаде, послышались удивленные возгласы, но цокнул манок Улена и все затихло.

Лунный танец над ущельем был прекрасен. Свет сплетался в кружево сразу в двух точках над Ущельем, ближе к Суровым Лугам, и по правую сторону от нас. Луна покачивалась и как будто танцевала, выписывая тончайший узор из серебряных нитей. Увы, но эта игра лунного света продолжалась всего несколько минут, затем стала исчезать, растворяться в воздухе, и, наконец, не оставила даже следа.

Никто не промолвил ни слова, мы ждали, точно наитие повелевало нам ждать. Через несколько мгновений, там, где только что луна плела кружева, в самой черной черноте адской бездны, выросли изящные белые мосты. Они возникли из него, из лунного света, прямо в воздухе и перекинулись через Черное Ущелье легко и грациозно.

Тонкие, точно граненые хрусталем перила вензелем трогали серебряную дорогу. В чашах высоких фонарей горело ничто иное, как самые яркие звезды. Мосты дышали лунным сиянием. Волшебства красивее этого представить было невозможно, тем более что чудо, родившееся из лунного света, лежало на ладони Запретной Земли…

Вот, значит, как кунты обманывают короля.

Они могли появиться с минуты на минуту, но мы и думать забыли о кунтах. Туман пополз из Ущелья, окутал подножье волшебных мостов, и они повисли в воздухе, точно вознеслись, опираясь на туман, как на облака.

Все боялись пошевелиться, замерли, стараясь даже не дышать. Все, кроме Эрика. Он ворчал и ерзал, точно дикий кабан. Поначалу он тихо жаловался, что ужасно отсидел ноги, а лодыжки покалывают и отнимаются так, что невозможно терпеть, и, наконец, выпалив: «Все! Привет кунтам!», Эрик вскочил и принялся разминать икры, во весь голос поливая проклятьями и кунтов, и мосты, и свои длинные ноги. Эрик часто страдал от того, что сначала делал, а потом думал. Это был один из тех случаев, когда его смелость граничила с глупостью. Долговязую фигуру стало видно на много верст вокруг, и мосты, будто бы испугавшись Эрика, растаяли.

Эмиль от души выругался и безжалостно повалил брата за ноги прямо в куст кулиягоды. Эрик с треском и воплями переломал куст. Впрочем, вскоре выяснилось, что наш малыш оказался совсем не при чем и пострадал незаслуженно. Через некоторое время мосты появились вновь, только уже совершенно в других местах. Померцали, замерли и вновь пропали.

Мосты появлялись и исчезали, они блуждали по ущелью до тех пор, пока Малая Луна не втиснула свои золотые бока за вершину Вечной Горы. Мы любовались этим дивом и позабыли обо всем, в том числе и о долге.

В ту ночь кунты так и не объявились, но нам и без того хватило полезных открытий. Поутру Белая Гильдия развела костры и согрелась, а после доброй порции гурской каши с грибами, созрел план, за который мы и получили королевские арбалеты.

Честно говоря, нашими арбалетами мы обязаны Ив. Это она заметила, что мосты блуждают с определенной закономерностью. Утром Ив начертила план их движения — получился весьма убедительный рисунок. Теперь можно было предугадать появление мостов.

На следующую ночь Гильдия подтвердила расчеты. Группа за группой мы выбегали к Ущелью в точности с планом, и мосты вырастали прямо у наших ног. Шатким и ненадежным казалось волшебное серебро пути. Страшно было ступить на него, ужасно страшно, но еще страшнее было не успеть добежать до другого края вовремя и рухнуть в Черное Ущелье. Однако, Улен одобрил план, а это оставляло за нами только один выбор — шаг вперед.

— Фью-у-у… — свистнул Эрик, заглянув за край бездны. — Грязные ведьмы! Достаточно высоко, чтобы насладиться свободным полетом!

— Побежишь первым! — сказал брату Эмиль. — Во всяком случае, тебе это раз плюнуть. А вот за девушку твою я волнуюсь.

— А ты не волнуйся, — рассмеялся бесстрашный Эрик. — Он та еще штучка. Волновался бы лучше за меня.

Эрик дружелюбно потрепал Эмиля по плечу.

Новая девушка Эрика у всех вызывала любопытство. Невысокая и безупречно красивая скрипачка была чуть младше нас и еще не окончила Туон, но она прошла курс индивидуальной подготовки у Улена, а это что-либо да значило.

И действительно, без всяких сомнений и возгласов, Ив, не отставая от своего длинноногого друга, понеслась по лунному мосту, едва тот возник под ногами.

— Итта! Не зевай! — Эмиль схватил меня за руку, мы набрали полные легкие ночного воздуха и… побежали. Клянусь, я никогда так быстро не бегала и теперь утверждаю, что через адскую бездну можно перенестись только так, потому что, когда несешься изо всех сил, некогда бояться и некогда смотреть вниз.

За нами больше никто не следовал, наши товарищи ожидали следующих мостов. Мы знали — звенящая серебряная дорога вот-вот исчезнет под нашими ногами. Страх весь переместился в ноги, только он нес вперед, нес долго, пока мы не почувствовали твердую землю и не повалились на нее от судорог в ногах.

— Вставайте сейчас же! — сказала нам тогда Ив. — Нельзя лежать. Надо ходить, пока не восстановится дыхание.

Эмиль послушно встал, подал мне руку и, посмотрев на Ив, улыбнулся.

Мост позади растаял…

Можно было смело говорить, что мы — настоящие первопроходцы, но это никак не решало исхода мероприятия. У нас был только один солнечный день, а Остров Кунтов вовсе не напоминал королевский парк. Равнина стелилась и мягко перетекала в редколесье, скалистое, полное каменных насыпей и котлованов. Пристанище кунтов лежало на противоположном краю острова. Там бурлила река Мирная, несущаяся сорвиголовой с Вечной Горы в Море. Учитель сказал, что кунты, скорее всего днем спят, но это не значит, что мы можем танцевать на кострище перед их шалашами.

Мы шли до самого полудня и только тогда остановились на привал. Вскоре Ванда и Луку вернулись из разведки и принесли вести о лошадях. Лошади паслись на зеленых пастбищах, пили из реки воду и диким неприрученным табуном носились по берегам. Если бы не королевское клеймо, мы бы, право слово, засомневались. Мокролапые кунты любовно пестовали своих пленников, лошади выглядели ухоженными и довольными, но все же красть королевских лошадей — преступление, а наворовать кунтам удалось немало. Пока мы обдумывали стратегию завоевания лошадиного доверия, Улен нашел вожака, рыжего и гривастого — точь-в-точь сам учитель, нашептал ему чего-то в мохнатое ухо, потрепал могучую холку и как ни в чем не бывало сообщил ученикам, что лошади готовы вернуться домой. Не знай мы своего учителя, мы, возможно, и удивились бы…

Однако отправиться в обратный путь через мосты можно было только ночью. Улен сказал, что после луна уйдет на убыль и мосты могут не появиться вовсе. Кто знает это древнее волшебство? Рисковать не хотелось. Впереди был остаток дня, — вполне достаточно, чтобы наделать глупостей.

Будь мы хоть немного разумнее и опытнее, мы бы не стали играть с огнем, а умчали бы подальше от кунтов, затаились до ночи, а потом «фьють» — только нас и видели. Но легкий путь никогда не манил ни нас, ни наших друзей.

Кунты шастают только ночью, днем они спят в своих шалашах, смердят и похрапывают. Искушение их подразнить было велико. Разумеется, идея пробраться в их логово и начертить на вытоптанной мокрой земле Розу Ветров, принадлежала Эрику. Тотчас нашлись единомышленники в лице нас с Эмилем и Ив, и послушные лошади понесли четверых дурней к логову, а, точнее, стойбищу этих удивительных тварей. Все, что мы знали о кунтах — то, что они подколдовывают и то, что редко выбираются на большую землю. Увидев их шалаши, кострища, припасы и прорву странных вещей, мы поняли, что ошибались, считая кунтов дикими тварями. Они жили общиной, знали огонь и, что самое главное, спали днем.

Чтобы предупредить кунтов о том, кто забрал назад украденных лошадей, а заодно и попасть в переделку много времени не потребовалось. У кунтов отличное чутье, а у Эрика никаких партизанских способностей! Пробираясь у самого шалаша меж поваленных бревен, выдолбленных так, чтобы на них можно было сидеть, а также ставить разную незамысловатую утварь, Эрик зацепил ногой какой-то дрын. Дрын качнулся и тотчас рухнул прямо на пустой ушат, который отозвался по всему логову недовольным басом. Следом взвыли мы и бросились к лошадям.

Но хозяева острова уже проснулись, завозились и зафыркали. Один за другим кунты полезли из своих шалашей, принюхиваясь влажными усатыми носами.

Проклиная свое безрассудство, мы что есть духу понеслись прочь.

Наше счастье, что кунты не колдуют днем. Мохнатые трехлапые медведи вытягивали морды по ветру и издавали зловещий скрежет. Они слышали лошадиное ржание и стук копыт, это взбесило их и придало сил. Кунты бросились в погоню.

За ним неслась дюжина злющих здоровенных животных, не отставая ни на шаг. Кунты мчали, глубоко втаптывая траву огромными мокрыми лапами. Лошади отрывались от земли, замирая в полете над редколесьем. Это были воистину королевские лошади, ибо неслись они быстрее, чем ветер и чем порожистая Мирная Река.

Проскакав перелесок, мы вынырнули на пологий склон, дальше лежала равнина, а за ней — Черное Ущелье. Крепко-накрепко обхватив за шею своего коня, я оглянулась. За мной, припав к крупу белой лошади, скакал Эмиль, он глядел через плечо, высматривая в завесе поднятой пыли своего брата.

Кунты старались заходить по бокам, жали лошадей друг к другу, заставляя терять скорость. Еще немного — и мы бы попались, но тут лес на пологом склоне истощал, и перед нами раскинулась каменистая равнина. Лошади почуяли свободу.

Здесь нас ждали друзья. Увидав погоню, Улен вскочил верхом на вожака и пронзительно свистнул. Тотчас весь табун поднялся, встрепенулся и ринулся вперед, показывая дорогу к Черному Ущелью.

Едва за острым хребтом Инкабара скрылось солнце, кунты погнали на нас завесу песка. Теперь они могли колдовать. Песок попадал в глаза, и ни мы ни лошади не видели дороги. Столбы волшебной пыли хлестали по лицам, сбивая нас с неоседланных лошадиных спин, дурманя и насылая сон. Затем начались видения. Равнина плющилась и качалась, точно зыбучие пески Дремучих Каньонов. Нам казалось, что лошади еле плетутся и вязнут копытами в болоте Желтого Леса. Сквозь колдовское забытье, едва доносились заклинания защиты, которые выкрикивал Улен. Благодаря учителю лошади не остановились, а силы кунтов иссякли, и они не успели опередить луну, уже выплетающую над ущельем прекрасные мосты. Это нас спасло.

Мосты вырастали в лунном сиянии, когда мы верхом на лучших жеребцах пересекли равнину и оказались у Черного Ущелья. Лошади, без всякого страха взлетели на мост и понеслись. Ущелье раскатилось хрустальным эхом копыт, бьющихся в серебряную дорогу. Эхо звенело и терялось в глубинах бездны, готовой проглотить и лошадей, и всадников в одночасье. Впереди мчал Улен на огромном рыжем коне, затем — табун, а позади — вся Белая Гильдия. Королевские лошади перенесли нас на тот берег в один миг. Едва только мы достигли земли, мосты пропали и кунты остались ни с чем на другом краю бездны. Огромные мохнатые твари, живущие своей таинственной жизнью, не стали спешить за пределы острова, а только раз взглянули вслед прекрасным лошадям и исчезли.

Холодной осенней ночью лошади принесли нас в свой дом. Просторные пастбища Суровых Лугов утонули в измороси слишком близко от опасного острова и Черного Ущелья. Оставалось надеяться, что Роза Ветров, начерченная нами в логове мокролапых кунтов, надолго остудит их страсть к королевским лошадям. На поверку временем, так и вышло.

Мы часто рассуждали о том, кто такие кунты, но, главное, мы поняли — кунты знают толк в волшебстве. Ни страх, ни азарт погони, ни угрызения собственной глупости не могли затмить прекрасное чудо, открывшееся нам в эти беспокойные ночи. С тех дней Блуждающие Мосты снятся нам в самых тайных утренних снах; мосты сияют, манят и томят душу так, как может томить только истинная красота.

«Белая Гильдия из долины Зеленых Холмов! Вы молоды и беспечны», — сказал тогда король Кавен, снял очки, протер их кружевным платком и пристально посмотрел в глаза каждому. — «Но вы первые, кому удалось пересечь Черное Ущелье и не испугаться древнего волшебства. Думаю, вы достойны того, чтобы принять на хранение волшебное оружие. Пусть стрелы этих арбалетов послужат в ваших руках миру, чести и справедливости!»

С тех пор арбалеты короля Кавена, пусть и доставляют массу неудобств, но служат нам верой и правдой. Подобное оружие не сыщешь и в лучших отрядах королевской гвардии. Дедушка Феодор признался, что всегда мечтал иметь такой арбалет. Стрелы, которые сами чуют цель! Стрелы, которые, настигнув жертву, всякий раз возвращаются! Предположим, тут есть, о чем помечтать…

* * *

Холмы Долины тянутся от леса до леса вдоль побережья. Здесь часто плутает северный ветер, распевает песню волн и оставляет на языке соленый привкус моря. Он, северный ветер, может поручиться, что я и мои друзья-музыканты не раз проходили этой дорогой, покидая дом. Мы уходили летом и возвращались весной, мы приводили с собой друзей и добрые вести, но северный ветер ждал нас, играя флюгерами на черепичных крышах. Я спрашивала себя, мог ли он сорвать наш Золотой Флюгер и вороньи гнезда на Тополе-Великане? Как знать? Северный ветер волен. И все-таки что-то подсказывало мне, что забавы морских ветров тут не при чем.

Поднявшись на вершину Последнего Холма, мы сразу увидели Дымную Равнину. Она раскинулась почти до самой Купеческой Гавани. С запада ее теснил Хвойный Лес, он, словно безмолвный стражник, охранял равнину от внешнего мира. Мы остановились, Эмиль указал на юго-восток:

— Вон, видите Молочный хутор? За ним повернем налево и срежем путь по берегу.

Никто не возражал. Сегодня Дымные Равнины и впрямь казались дымными. Дождевая пыль туманом застлала поля, сизое небо прижалось к самой земле, а воздух был такой влажный, что его можно было пить.

— Тихое нынче море, — произнесла Ив. — Кроткое…

Под ватным одеялом дремлющих туч вздыхало море. Потерянным стальным пояском, слезою угрюмой феи поблескивало оно вдалеке. Печальное, уставшее от долгой зимы, море тоже терпеливо ожидало перемену погоды.

Мы поудобнее вскинули арбалеты и зашагали дальше. Хотелось поскорее добраться до Купеческой Гавани, а там — купить лошадей, и только нас и видели! Дорога пошла под уклон, и пришлось невольно ускорить шаг.

— Какие сомнения, Эм? Тигиль наверняка еще не ушел в море! Весна-то холодная, а кахлы капризные, как девчонки! — рассуждал Эрик. — Найдем его в Гавани, коли повезет. Верно? Ставлю дедушкино огниво, ему известно об Улене. У Тигиля свои секреты. И источники свои. — Эрик скинул капюшон, стряхивая с него дождевую морось. — И, вообще, скрытный он парень…

— Не без того, — согласился Эмиль. — В любом случае Тигиль не станет нас ждать! Может, если весточку оставит. Что касается меня, я бы поспешил.

Все-таки Эрик — наивный человек. Да, если Тигиль еще не ушел по весне в море, он наверняка что-нибудь да знал. Но, в таком случае, ставлю на все что угодно, он давно уже в Синем Лесу или даже в Перепусках.

— Ух ты! — резко остановился Эрик. — Да глядите же вы!!! Стойте! Ведьма вас!

Преодолев неведомую силу, что сама несет ноги по спуску, я врезалась в Эрика, он ухватил меня за локоть и ткнул пальцем в небо.

— Смотри!

Со стороны Хвойного Леса, точно парус, колыхаемый ветром из стороны в сторону, приближалась гигантская черная туча. Сначала она была похожа на огромный рой мух, но когда она накрыла собой полнеба, стало ясно, что это галки. Тысяча галок, десятки тысяч! Они понеслись над нашими головами, и тишина садов и полей вздрогнула от их пронзительных криков. Галки будто вырвались из плена, так они спешили!

— Разорались-то! Весне что ли радуются? — проговорил Эрик.

Мы запрокинули головы и пораженно смотрели, как силуэты встревоженных птиц разрезают занавес дождевой пыли. Темным маревом затянулось небо, сотнями пролетали они над Последним Холмом, проносили блеск тугих крыльев, и ныряли в долину. Галки вовсе не радовались весне, что-то подгоняло, что-то несло их, я чуяла этот неуловимый, с горечью, вкус — вкус тревоги. Галки летели и летели.

«Нет на свете таких стай.» — подумала я. — «Нет!»

— Видели когда-нибудь подобное? — нарушила молчание Ив.

— Бывало, — ответила я. — Серные ведьмы… Эти мешки с отравою! Их было еще больше!

— Но ведь это не ведьмы, а птицы, — резонно сказала малышка.

— Уж точно! Птицы! — Эрик снял с плеча белую кляксу, обтер руки о штаны и сплюнул в лужу. — Такая туча! Несутся как сумасшедшие!

— Дурной знак. — Вытирая птичий помет с арбалета, произнес Эмиль.

— Ладно тебе, — махнул рукой Эрик. — Дождем смоет, ерунда! — он помолчал, смотря, как черное облако птиц качается над долиной. — Я вот что думаю, Эм: надоела эта долина до ведьмы. Если удастся сторговать лошадей на Молочном Хуторе, могли бы поспеть в Гавань к завтрашнему утру.

— Размечтался! До Купеческой Гавани можешь даже не вспоминать про лошадь. Весна! Все до единой — в полях, так что терпи, братишка! — Эмиль потрепал брата по плечу и зашагал вперед.

Птичий ковер над головами поредел, разбился на пары, и, наконец, последняя галка унеслась в долину Зеленых Холмов. Тогда внезапный порыв ветра дождем ударил нам в лица, один порыв…

Не только Эрику хотелось поскорее оторваться от родных земель и умчаться в неведомые леса, из которых Синий — самый прекрасный. Но Эмиль, конечно, прав: весной у крестьян свободных коней не найти. Да и в Гавани, думаю, они сильно подорожали.

Дорога спускалась с последнего холма и бежала вниз, вдоль черных с зелеными прогалинами полей, в самую чащу Хвойного Леса.

 

НОЧЬ В ХВОЙНОМ ЛЕСУ

Глава 3, повествующая о сомнительной пользе сна на природе

За целый день нам не встретилось ни единой повозки. Дождь моросил и моросил, мы вымокли до нитки. Эмиль беспрестанно смахивал с волос студеные капли, но они катились и катились, повисали на кончике носа и подбородке. Эрик даже не пытался бороться с дождем, он мрачно шагал по лужам и ворчал на погоду:

— Подумать только, природа распоясалась окончательно. Скоро май, а на тебе, — то ураганы, то дожди, то какие-то стаи сумасшедших птиц!

— Флюгер жалко, — вздохнула Ив и поправила на плечике лямку скрипичного футляра. — Сердце ноет, что дом остался стоять без него.

Мы с Эмилем только переглянулись. Ив была права, — сердце ныло.

К вечеру дождь, наконец, приутих, и мы вошли в Хвойный Лес. Тихо и сумрачно показалось нам здесь. Высокие ели доставали до самого неба, и мы очутились в лабиринте их распростертых лап. Мы шли и шли, и не заметили, как исполинские ели потемнели, а их угловатые зеленые тени двинулись на дорогу сплошной стеной. Холодало. Темнота подползала незаметно, кралась, как кошка, ложилась под кусты и деревья, лизала ноги и поднималась из-под земли. Мы были в пути весь день с раннего утра, и с непривычки устали. Один Эмиль впереди шел бодро, нисколько не сгибаясь под тяжестью заплечной ноши. Глядя на него, волей-неволей приходилось тащиться следом.

Так уж повелось, что куда бы ребята не отправились, они везде тащили за собой музыкальные инструменты. Эрик и шагу не мог сделать без гитары, флейта Эмиля вообще охранялась законом его веры в пугих ундин, а скрипичный футляр на плече Ив давно стал главной частью ее изящного образа. Я тоже брала с собой краски и немного бумаги, но они хранились тайно, в непромокаемой части рюкзака. Таким образом, мне и Эмилю, чья флейта весила не больше килограмма, доставалась вся походная утварь и основной провиант. На боку моего рюкзака путешествовал котелок, а Эмиль тащил и топор, и керосин, и чайник.

Первым остановился Эрик, он тряхнул плечом, от чего рюкзак шлепнулся прямиком в лужу.

— Все! — сообщил он. — На сегодня лавочка закрывается.

— Быстро ты! — оглянулся Эмиль. — До Молочного Хутора осталось верст пять. Может, дотянешь со своей «лавочкой»?

— Иди ко всем ведьмам! — недолго думая, посоветовал Эрик. — Я, между прочем, гитару тащу и пять кило картошки.

— Ты и раньше столько тащил, — пожал плечами Эмиль. — Теряешь квалификацию видать…

— Вот еще!!! Квалификацию! — вспыхнул Эрик. — Просто девчонки устали. Не морочь мне голову, Эм! Темнеет уже и дождь.

— Ладно. Ради девчонок, — сдался Эмиль так, как будто мы с Ив просили послабления. — Но рано утром, еще до рассвета продолжим путь.

— Само собой! — Эрик двинул с дороги прямо в гущу осинового подлеска, ломая на ходу ветки. Мы только успели услышать его бодрый призыв: — Дуйте-ка за хворостом, друзья! Будет вам отличный костер!

— Костер?! — с сомнением переспросил Эмиль и покорно повернул вслед за братом. — Ну, как знаешь.

Спустя полчаса мы дрожали от холода посреди мрачной мокрой поляны.

Эрик, по-видимому, решил экспериментировать. Подозреваю, что ради этого и затеял привал. Он просто свалил все принесенные нами дрова в кучу, любовно утрамбовал, приправил сверху внушительным еловым стволом и пошел на приступ. Чиркая огнивом и прибегая к каким-то новым заклинаниям, Эрик принуждал костер разгореться. Тот отвечал суровым молчанием и огня не давал.

Сгущалась мгла. Ночь вводила в лес войска теней, бесчисленные войска с противным оружием — холодом. Ноги закоченели и стало казаться, что ботинки жмут, давят что есть силы на пальцы, те онемели, пронзенные ледяными иголочками.

Эмиль молчал долго. Кутался в плащ и платил дрожью на зубах за свое тайное торжество. Костер не сдавался Эрику.

— Отлично! — оценил, наконец, Эмиль. — Столько лет тренировок явно пошли тебе на пользу!

— Можешь язвить сколько влезет! — гневно выпалил Эрик в ответ. — Рискнешь поспорить с «Книгой путешествий»?!

— Ладно, ладно, — Эмиль засунул закоченевшие руки в карманы. — Продолжай! До утра о-го-го времени…

Но промозглая ночь добралась и до Эрика. Торопливо потерев ладонями предплечья, он уложил, наконец, тонкий хворост «домиком» в центр дровяной крепости. Тяга пошла, пламя расцвело, озарив угрюмые лица. Весело и трудолюбиво огонь побежал по хворосту, завладел паутиной высохших веток, подобрался к центру, и нерешительно замер перед могучим стволом.

Прогнившей ели, стыдливо торчащей посереди костра, не помогла бы возгореться и дюжина флаконов керосина, Эрик же наивно рассчитывал обойтись заклинаниями из «Книги путешествий». Тараторя себе под нос, он бросился на колени и принялся дуть, что есть силы. Произошло то, что всегда происходило, когда Эрик вступал на извилистую тропу изобретательства. Огонь забился под напором тренированного дыхания певца и, не выдержав схватки, погиб. Оранжевые блики исчезли с лиц. Тьма вновь отгородила нас друг от друга.

— Делаешь успехи, — раздался спокойный комментарий Эмиля.

— Прибереги свое остроумие! — зло парировал Эрик. — Сами подсунули мне эти дрова! — Он в сердцах пнул тлеющие ветки и скрылся в кромешной тьме леса.

Эмиль пошуршал плащом, подцепил ногой ветки, но больше и пальцем не пошевелил. Крепость развалилась, никуда не годный еловый ствол откатился в сторону, и измученный костер вздохнул спокойно. Тлеющие угли, не торопясь, разгорелись в надежные язычки пламени, костер мирно выправился, затрещал и заплясал сам собой.

Когда Эрик вернулся с новой охапкой хвороста, он увидел, что огонь уже вовсю пылает, Ив нанизывает на тонкие прутики хлеб, поджаривает его до хрустящей рыжей корочки, плед разложен на земле, а в центре костра подбоченился наш старый походный чайник.

— Что это?! Что вы сделали?! — Эрик был просто вне себя от гнева.

— Золотое правило! — торжествующе ответил Эмиль. — Не мудрствуй зря — не мешай природе! Кстати, тоже из твоей любимой «Книги путешествий».

Нам просто повезло, что Эрик не умеет долго злиться. Сырой и свежий воздух наполнился пронзительным вкусом дыма. Ужин поспел и никого не пришлось уговаривать. Ели бутерброды, поджаренные на костре, пили обжигающий чай и думали, что ничего не может быть лучше такого чудесного ужина в ночном и тихом лесу. Дождь удалился на север с чувством глубокого удовлетворения. Костер быстро высушил одежду, а брезентовые плащи спасали от по-весеннему промозглой земли. Тело прогревалось слоями, а когда теплая волна дошла до души, я сдвинула с плеча плащ и отсела от огня.

Ив зевнула, высыпала заварку из чайника под куст малины и уселась рядом со мной на плащ.

— Слишком тихо в лесу, — она тряхнула белыми, точно снег, волосами, — не находишь?

В лесу действительно было тихо: трещал костер, с еловых лап капала вода, и все, я больше не слышала и не чувствовала ничего.

— Пока все спокойно, — пожала плечами я. — Но подежурить сегодня все-таки не помешает.

— Само собой, — горячо согласилась Ив. — Если костер потухнет, к утру мы окоченеем до смерти. А есть еще дикие звери. Остается самая малость, — она вздохнула, — объяснить это ребятам.

— Только не сейчас! — предупредила я. — Нельзя их трогать. Смотри, они свернули боевые флаги, и пока у них перемирие, я готова сама дежурить хоть всю ночь!

Мы поглядели на братьев. Ребята сидели на корточках у самого огня, выкатывали ботинками угли и пекли в золе картошку. Эти совершенно одинаковые, грязные, взлохмаченные, раскрасневшиеся от жары верзилы, эти мальчишки, неутомимые на споры, истории и приключения, мальчишки, с горящими глазами, с полными любви и отваги сердцами принадлежали нам. И мы любили их, любили ревностно и жарко, и ни ночи, ни холоду, ничему другому не потушить было тот огонь, который они зажгли в нас.

— Картошка, а? — с удовольствием обжигая печеной картошкой руки, приговаривал Эрик. — Казалось бы — простая штука, но волшебства! Ты вот смекни, братишка, сколько ее, голубушки, съедается в мире за день!!!

— Картошки-то? — Эмиль разломал пополам почерневший клубень. — Много! Что и смекать!? Возьми эту. По-моему, готова.

Эрик прихватил дымящуюся половину, откусил и с полным ртом промычал:

— Ага!

— Ты лучше прикинь, — продолжал Эмиль, дуя на оставшуюся часть, — за одну только ночь сколько разных удивительных снов видят люди!

В ответ Эрик только многозначительно задвигал челюстью и закивал.

Последний раз мы жгли костер одну луну тому назад, когда собрали в огороде прошлогодние листья и мусор, оттаявший после зимы. Но это совсем другое дело.

В кромешном мраке леса ярким сердцем пылал Костер Привала. Во всем мире не было места, уютнее этого. Пламя билось в своей неутомимой пляске, там, в недрах огня, в самом жару причудливыми драконьими пещерами переливались сосновые шишки. Поленья, сгорая, превращались в угольные горы, и сам дракон выстреливал под небеса гроздья ослепительных искр. Они летели и меркли.

Когда костер стал потихоньку затухать, Эмиль нехотя поднялся, подбросил охапку хвороста, да так и остался стоять в задумчивости посреди поляны. Хворост ярко вспыхнул, тени от язычков пламени потянулись вверх по стволам деревьев и по фигуре все еще стоящего Эмиля. Я смотрела на своего друга, а он смотрел в себя. И только когда случайно поймал мой взгляд, то махнул головой, отгоняя мысли, и с улыбкой кивнул: «Пора!»

— Ну, наконец-то! — сразу понял Эрик и полез в карман.

Наш ритуал открытия нового приключения возник еще в те далекие дни, когда, сбегая с уроков ради стоящей забавы, мы раскуривали в роще у академии одну трубку на всех. Это была старая дедушкина трубка, которую Эмиль привез с собой после первых летних каникул. Табак откуда-то доставал Тигиль. Позже Эрик купил себе в столице красную трубку из вишневого корня с объемной головой волколака на чаше. Так братья курили на пару, а я лишь иногда брала затянуться сладким дымом, пока не увидела в лавке гавани белую, как кость, простую изящную трубочку. Я остановилась перед ней, любуясь. Эмиль заметил и сказал: «Бери ее, она точно твоя. Только не увлекайся процессом.» Так у меня появилась собственная трубка, которая иногда идет в ход. Теперь я вытащила ее из рюкзака и передала Эмилю.

Все, что происходит до того, как мы выкурим Первую Трубку, серьезным делом не считается. Но после нее начинается приключение и назад дороги нет. Учитывая всю ответственность ритуала, так просто выкурить Первую Трубку невозможно. Для этого необходимы значительные обстоятельства, такие, чтобы Эмилю показалось — пора! Это решение, впрочем, как и приготовление Первой Трубки, остается за ним. Ритуал есть ритуал и, если что-то получится плохо, можно сразу возвращаться домой окучивать картошку. Зато окажись Первая Трубка отличной, — можно смело двигать в самую чащу Желтого Леса и брать полыньяков голыми руками.

Я развязала кисеты и разложила их перед Эмилем. Он расселся перед костром на плаще, нашарил на земле кусок бересты и неторопливо стал выкладывать на него табак и разные ароматные травы. Яблоневые почки, мяту, вишневый и смородиновый листья следовало слегка подсушить над огнем, но сам табак должен оставаться влажным. Время от времени Эмиль осторожно совал нос в табачную смесь, морщился и снова лез в кисеты. Хотелось задержать дыхание, дабы не нарушать тишину, воцарившуюся у костра. Лес молчал, только повсюду капала вода, и шелестело пламя костра. Наконец Эмиль затянул кисеты и просительным жестом обратился к брату:

— Трубочку-то передай!

Продули трубки. Эмиль тщательно набил каждую и вручил нам. Белая чаша коснулась руки гладким ласковым боком и привычно легла в кулак. Там, внутри, в крошечном деревянном очаге притаилось сухотравие, настоящее, ароматное, хранящее тайну полей.

«Пусть все будет, как суждено…» — произнес Эмиль.

«…и пусть Солнце и Малая Луна берегут нас в пути!» — закончили мы обычное заклинание. Эмиль вытащил из костра горящую ветку, стряхнул огонь и от тлеющей головешки раскурил почерневшую старую трубку дедушки.

Молчали долго.

— Славно, братишка! — нарушил тишину Эрик и затянулся покрепче. — Прям до души берет!

Эмиль запрокинул голову, выпустил на свет легкое облако дыма, а затем неторопливо произнес:

— Да вроде неплохо.

Трубка получилась превосходной: слегка терпкой и в меру сладкой. Можно было просидеть так вечно, смотреть друг на друга, молчать и вдыхать запахи лугов, полей и лесов. Запахи тишины, исполненные звездами и утренним ветром.

Клонило в сон, усталость подбиралась вслед за темнотой, трубка слегка пьянила. Я легла на спину и стала смотреть вверх. В черном небосводе, как в бездонном колодце, терялись верхушки елей. Прошло недолгое время и оттуда, из небесного потолка, медленно полетели на меня крупные, голубые хлопья. Я села, протирая глаза, но мне не почудилось — на поляну опускался снег.

— Снег пошел. — Констатировал Эрик. — Форменное безобразие!

— Это не снег, — Эмиль протянул руку, ловко поймал снежинку в воздухе и разжал кулак. — Листики какие-то.

Действительно, на его ладони вздрагивал малюсенький серебряный листочек, мягкий, словно завернутый в паутину. Еще один, точно такой же, пролетел, кружась, и упал на воротник малышке Ив, следующие два опустились прямо в костер, потом на чайник, а затем мы потеряли им счет. Листья пахли знакомо. Запах луга, полночного луга, на котором только вчера вечером скосили траву, она еще не превратилась в сено, и роса вбирает в себя ее свежий и крепкий сок. Я снова поглядела наверх. Небо молчало, не желая быть к этому причастным.

— Да это полынь. Самая обычная сон-трава. — Ив тоже разглядывала и нюхала листик. — Странно, падает с неба. Наверно волшебная.

— А ты что скажешь? — Эмиль стряхнул с моих волос несколько листочков. — Колдовство?

— Хвойный лес простой. Он не колдует. — Мне трудно было признаться своему парню, что я понятия не имею, откуда взялась полынь. — Попробую. Сидите тихо.

Я закрыла глаза и, стараясь ни о чем не думать, ушла в себя. Ничего. Только шептание елей и падающие с веток капли прошедшего дождя. Точно мой особенный слух утомился и уснул, задернув чувства плотным покрывалом. Я не чувствовала даже друзей, словно была одна-одинешенька на лесной поляне.

— Ничего не слышу, — открыв глаза, призналась я.

— Тихо, — Эмиль приложил палец к губам. — Зато я слышу. Это свирель. Кто-то играет.

Песня свирели, мягкая и протяжная, едва доносилась из глубины леса. Она звучала приятно, но тревога все же взяла меня за сердце. Вот уж, верно: заночуешь в лесу — жди неприятностей!

— Пастухи, — беспечно отозвался Эрик, который развалился на плаще, пристроив рюкзак под голову. — Кто же еще?

— Эр, не глупи. Поля пусты. Скот на зимовке. — Эмиль встал, прислушиваясь. — Нечего пастухам здесь делать, абсолютно нечего. Кто же это может быть?

Музыка играла все громче. Эмиль слушал внимательно. Он замер, сложив на груди руки, а значит ему нравилась песня свирели. Тревога нарастала.

— Ребята! — Я тоже поднялась, всматриваясь вглубь леса, туда, откуда звучала музыка. — Может, слиняем пока не поздно?

— Вот тебе и раз! Напугали темную деву дудочкой! — рассмеялся Эрик и закинул ногу на ногу. — Чего ты трусишь? Просто ветер гуляет. Пить охота! Передай-ка лучше флягу…

— Передай флягу?! — я дар речи потеряла от возмущения. — Ты специально меня злишь? Эрик Травинский, пора бы тебе усвоить одну простую штуку: я никогда не ошибаюсь в таких вещах! Вспомни как следует! Вспомни, как мы за секунду до обвала выбрались из песков. Благодаря кому? Или когда нас чуть не сожгли заживо в охотничьем доме, кто вас разбудил? И сейчас я говорю — надо линять отсюда быстро!

— Чего ты раскричалась-то? — поморщился Эрик и положил руки под голову. — Линять, так линять. Дай только музыку послушать. Классная мелодия, между прочим…

Я оглянулась на Эмиля, ища поддержки, но он и не смотрел в мою сторону. Только тер рукой подбородок да слушал музыку.

— Вы за два года безделья совсем нюх на опасность потеряли, — я махнула рукой и уселась обратно на плащ. — Делайте, что хотите!

Ив подвинулась ко мне, стряхнула с волос листья полыни и тихо сказала:

— Не бери в голову. Они упрямые дураки. Если чуешь опасность, давай соберем вещи сами. Надо только затушить костер, а то ветер разнесет угли и подожжет лес. Слышишь, как разошелся?

— Ветер?! — я замерла, прислушалась и тихо, уже совершенно ледяным голосом произнесла: — Я не слышу никакого ветра!

— Но как же? Смотри, верхушки елей гуляют, полынь кружит над поляной.

Я не видела. Для меня листья летели ровно с неба и вниз, опускались медленно, словно снег в безветренный январский день. Я не слышала ветра. Ни запаха, ни звука, ни дуновения. Ничего.

— Не может быть! — повторила я. — Ветер, которого я не чую? Мы пропали!

Я снова попыталась встать и закричать так громко, насколько могла.

— Вы! Да посмотрите же вы на меня. Быстро собираем вещи и сматываемся!

К моему удивлению, никто на меня не посмотрел. Я вдруг поняла, что вовсе не кричу, а еле шепчу, потому что сил говорить больше не оставалось. Да и встать у меня не получилось, я все еще сидела у костра. Теперь я все увидела, услышала и поняла: поздно!

— Ветер… — проговорила я, но свирель взвизгнула и перебила. — Ветер. Что ж вы? Он же ищет нас…

Мне не ответили. Свирель играла сама по себе, из ниоткуда. Свирель, и больше ничего, ни души. Она не переставала наигрывать и приближалась, вкрадчиво дразня, слащаво навязываясь, мешая думать. Мои друзья расслабились и обмякли, они слушали красивую музыку, погружаясь в ее дивный мотив. Я чувствовала — им лень пошевелиться.

«Поздно» — сердито ухнула сова, ели взмахнули лапами и ощетинились. Лес вздрогнул, стряхнул дождевую морось, и меня с ног до головы обдало его страхом.

Ветер был сладкий и легкий, как морской бриз, но, прежде чем он отыскал нас и ворвался на поляну, я почувствовала, как мороз идет по коже и опасность неотвратимо дышит в лицо.

Заворчал, забеспокоился костер, он угрожающе рыкнул и прижался к земле. Ребята точно оцепенели. Арбалеты бесполезно валялись на земле, и я уже ничего не могла поделать. Ветер завладел всем.

Тончайшим, ласковым шелком обдувал он наши лица, запутывался в волосах и принимался расчесывать их и гладить. Ив посмотрела на меня туманным взглядом, медленно притянула к себе рюкзак и положила ладошку под голову.

Теперь свирель играла прямо в сердце, отчего-то исчез страх и наступило спокойствие, потянуло в сон, пеленой покрылись мысли, чувства затаились. Осталось только равнодушная лень. Я поняла, что ужасно устала и хочу спать так сильно, что не могу держаться. Лениво смотрела я, как Эмиль сел, облокотился на дерево, потянулся, выпрямил ноги.

— Костер… — прошептал он, но глаза его сами собой закрылись.

Эрик зевнул и пробормотал:

— Завтра.

«Что они, глупые, делают?!» — затревожилось во мне. — «Нельзя засыпать, ни в коем случае нельзя», — но тихая, нежная песня не давала очнуться. Сонно и незаметно таяли тревожные мысли, им на замену приходили приятные, успокаивающие картины.

О, далекий, беспечный берег, бескрайние луга. Я приду одна, лягу прямо в траву и буду смотреть на звезды. И тогда полынь оплетет меня, напоит благоуханием, укроет от всего мира.

Глаза слипались. Как неприятно — хочется спать, а нельзя… Этот запах…

— Эмиль! — попыталась позвать я, но не сумела. Ветер затрепетал в волосах, я уронила голову на колени спящего Эмиля, и все — во мне осталась только музыка, музыка ветра. «Немного посплю…» — и я уснула, уснула сладко и крепко. Во сне мне чудилось, что руки и ноги расслабляются, что дивная истома наполняет их. Но затем и это ушло. Я провалилась в чудесные грезы, которые показались мне сладостнее всех снов и сновидений. Несколько раз мне думалось, что я вот-вот проснусь, но снова приходили волшебные сны, и я грезила дальше.

Я проснулась только потому, что мне приснился большой оранжевый шар. Сначала было тепло и приятно, словно любуешься на мягкий клубок шерстяных ниток, потом шар разбился на несколько красных дисков, каждый из которых принялся наливался огнем. Вскоре огонь начал ужасно обжигать, но ни отвернуться, ни моргнуть во сне не получалось. Пришлось напрячься и открыть глаза. Солнце, огромное горячее Солнце ослепило меня. Я зажмурилась, приподнялась и ударилась лбом о локоть Эмиля. Ну и острый же у него локоть! От удара я проснулась окончательно. Ужасно затекли ноги и руки, они плохо слушались, болело колено, а теперь еще и лоб.

Стоило оглядеться. Хвойный Лес, поляна залита солнечным светом. «Наверное, уже полдень», — подумала я. Все вокруг поросло травой, тут и там выглядывала мать-и-мачеха, низколесье окуталось салатовым кружевом. Посреди поляны темнело кострище, летали бабочки, жужжали пчелы. В синем небе шумели ели и наслаждались теплом.

Никто из моих друзей еще не проснулся, они спали прямо на земле в очень нелепых позах, а все вещи валялись вокруг, разбросанные как попало.

Эмиль лежал, запрокинув голову. Кудри сбились в копну, лицо светилось блаженством, а ресницы вздрагивали, словно он видел прекрасный сон. Чем дольше я смотрела на Эмиля, тем больше чувствовала, что мы расставались надолго и что в своих снах я тосковала по нему. Эмиль был таким родным, что защемило сердце. Я потянулась, коснулась щеки губами и больно укололась. «Эмиль!» — позвала я. — «Эм, проснись!», но он не услышал меня. Я потрясла за плечо, поцеловала еще раз, погладила волосы, снова потрясла за плечо, — бесполезно, он вздохнул, поморщился, но не проснулся.

Тогда я принялась будить Эрика. Он так и спал в обнимку с гитарой. Ив лежала рядом: белые волосы окружали ее бледное лицо точно лепестки удивительного цветка, казалось, трава проросла сквозь них и украсила голову Ив зелеными бусами. Малышка спала так крепко, что почти не дышала.

Эрик улыбался во сне, морщил курносый нос и сопел. Солнце брызгало огоньки по рыжей щетине на его лице. Может Ив права, и Эрика стоит иногда приводить в порядок, но, на мой вкус, так куда лучше, так Эрик казался взрослее и мужественнее. Эрик! — душа предательски вздрогнула. Я рассердилась: «Ишь, растаяла! Даже и не думай!» И я подергала Эрика за руку, он не пошевелился. «Эр! Ну же! Проснись!» — я потрясла сильнее, он нахмурился и стал смешным.

Сколько я ни звала, сколько ни кричала, никто не проснулся и не услышал меня. Это очень походило на розыгрыш, но, в таком случае, их терпение было бы не вечным. Они давно бы уже вскочили и огласили поляну рыком свирепой мандгоры. Но этого не происходило, и я знала — уже не произойдет. Сон был крепок. Страх навалился на плечи! Что с ними со всеми? А если они вообще не проснутся? Что же делать?

Я уселась на траву между Эмилем и Эриком и постаралась дышать ровно. Помогло. События этой ночи казались давними и путанными. Вроде бы пахло полынью, играла какая-то дудочка, а ветер, живой и опасный, гулял здесь, по поляне. Но что случилось потом, и почему я оказалась бессильна разбудить своих друзей, я не помнила. Впрочем, был один способ. Заветный!

Чайник стоял около кострища весь заляпанный грязью и птичьим пометом, но воды в нем было полно. Мгновение я колебалась, но делать нечего. Я плеснула изрядную горсть в лицо Эмиля, а затем начала поливать Эрика. Лить воду на прекрасную Ив показалось мне кощунством. Чайник достался ребятам и, Слава Солнцу, подействовал. Их лица расстались с блаженством глубокого сна и вскоре обрели высшую степень недовольства.

Эмиль долго не мог прийти в себя, но, к счастью, он проснулся первым, в противном случае Эрик бы меня точно убил. Эрик ругался на чем свет стоит. Вода попала ему в нос, и он раньше начал чихать и кашлять, а уж потом проснулся. Он отряхнулся, свирепо посмотрел на меня и покрутил пальцем у виска.

— С ума сошла? Ведьма знает, что себе позволяешь!

— Ну да! А ты бы предпочел спать вечным сном? Тебя и так-то громом не разбудишь!

— Никто и не просит! — фыркнул он.

— День уже, — напомнил Эмиль, — Эй! Что-то не пойму… — на его лице затеплилась и начала созревать мысль, — какая ведьма водит нас за нос? А? Что с поляной? Откуда цветы на малине?! И листьев-то не было!

— Дождь шел, — Эрик тоже стал осматриваться, — вот и выросли.

Он пошарил вокруг себя, выудил из травы трубку Эмиля и повертел в руках:

— Хоро-о-ш! Дедушкина трубка валяется на земле у самого костра! Что ж ты ее даже не почистил?

— Сам хорош! — разминая затекшую шею, ответил Эмиль. — Посмотри на себя. Грязнее волколака после зимней спячки! Да еще вся твоя нахальная физиономия заросла по самые уши!

Эрик потрогал лицо руками, взглянул на брата и аж присвистнул:

— Кто бы говорил… — Эрик осекся. — Эм, мы же брились… вчера… ведьма! — он вскочил на ноги и заорал: — Злющая ведьма! Чтоб я провалился! Мы продрыхли тут кучу дней! После спячки?! Да чтоб этому парню так обрасти, — он ткнул пальцем в Эмиля, — потребуется половина луны, это точно!

Эмиль открыл рот, но не произнес ни слова. Он смотрел вокруг и понимал, что Эрик прав. Мы проспали ни день и ни два, мы проспали очень долго. Весна пришла без нас, вместе с травой и цветами выросла щетина на лицах ребят. Дожди лили, припекало солнце, по поляне бродили лесные жители, они съели все наши припасы и по-хозяйски перевернули все котомки. Но по большому счету, нам повезло. Вещи и арбалеты остались целы, да и хищники каким-то чудом не заглянули к нам. Хотя, кто знает?

— Половина луны? — потрясенный Эмиль встал, потирая затекшие колени. — Обалдеть! Удачная шутка!

— Шутка так себе! — не согласилась я. — Ты помнишь всю эту колдовщину? Полынь, музыку, ветер, помнишь?

— Смутно припоминаю, — признался мой друг и помог мне подняться. — Вроде играла свирель. Листья падали. Потом задул ветер. Получается, кто-то нас заколдовал и усыпил?

— Конечно! — взволнованно и сбивчиво заговорила я. — И не кто-то, а ветер. Он словно живой, Эм. Понимаешь? Он напал на нас и хотел усыпить насмерть!

Я стояла перед ним, только протяни руку. Он смотрел на меня серьезно. Заспанный и обросший, улыбался тому, как слепо и всецело верю я своим неясным ощущениям. Я видела, о чем он думает, и не потому, что могла читать его мысли. Этого я не умела. Просто я знала своего Эмиля. Он положил мне руки на плечи, поправил капюшон куртки и провел рукой по голове, словно мы и не ровесники вовсе, а я — маленькая девочка, верящая в собственные сказки. Тон его тоже был снисходителен:

— Я понял. Не волнуйся так. Пока мы вроде целы. Ты все расскажешь потом. Сейчас надо прийти в себя и собираться в дорогу. — Затем он слегка приобнял меня и уже другим тоном громко добавил: — Жутко хочется есть!

— Лесные жители растащили весь хлеб и все сало, — доложил Эрик, заглянув в мешок с припасами. — Даже картошку!

Я только вздохнула. Мальчики — это мальчики. Они считают себя самыми умными, пока их не забывают вовремя покормить.

— К вечеру будем на Молочном Хуторе, — с таким же снисходительным, как у Эмиля, тоном в голосе, пообещала я. — Там неплохо кормят.

— Будем надеется, иначе придется убить зайца. — Пошутил Эрик. — Пошли, Эм, поищем ручей. Неплохо бы прогуляться без девочек…

И тут он вспомнил, наконец, о самом главном, хлопнул себя по лбу и завопил:

— Ив!!! Что же мы! Она же еще спит!

Ив лежала в тени ели, посреди цветов и травы, Солнцу не удалось добраться до нее и разбудить. Она спала, раскинув руки, и напоминала летящую фею. Ее лицо отсвечивало бледным золотом, а сны витали далеко отсюда. Дар беспечных фей делал нашу малышку покорной воле неизвестных сил.

— Какая красивая… — разглядывая ее, не сдержался Эмиль.

— Фея… — согласился Эрик, присел перед ней и нерешительно потянул руку ко лбу девушки.

— Даже не думай! — прежде чем что-то понять, я ухватилась за Эрика. — Это убьет ее!

Моя душа ушла в пятки, едва я склонилась над Ив. «Как же так?» — застучали мысли. — «Еще несколько минут назад я не чувствовала ни опасности, ни холода близкой смерти, а тем временем Ив засыпала все крепче. Она уже в заоблачном мире. Секунда, другая и перестанет дышать…»

— Да не молчи ты! — набросился на меня Эрик. — Что случилось? Что ты чуешь?

— Я чувствую, что любое резкое движение опасно. Больше ничего! Я не знаю, что делать…

Эрик встретился со мной взглядом и поверил. В его глазах вспыхнула настоящая паника, он побледнел.

— Можно, я возьму ее? — голос Эрика дрогнул. — Я понесу. Осторожно…

— Нет, — покачала головой я. — Нельзя ее трогать.

— Стой, смотри! — Эмиль, вдруг, запустил руку в белоснежные волосы Ив и достал листочек полыни, потом еще и еще. — Вот колдовская зараза. Давайте, помогайте.

Полынь впуталась в пушистые цепкие волосы намертво. Тысяча крошечных листьев, точно сети, удерживали в красивой головке глубокие колдовские сны. Волосы ореолом распались по расстеленному плащу, а Эрик, Эмиль и я, сидя вокруг на корточках, осторожно выуживали и выпутывали из белых локонов листья полыни один за другим. Листья таяли, лишь только оказывались в траве, и чем меньше их становилось, тем спокойней было у меня на душе.

Неподалеку нашелся ручей. Эмиль принес в чайнике студеной воды, мы умылись сами и осторожно смыли с волос Ив остатки дурмана. Затем Эрик нежно перенес ее на солнышко.

Кожа ее потеплела, веки дрогнули, уголки губ приподнялись. Она медленно возвращалась из самого долгого и глубокого в ее жизни сна.

Когда Ив открыла глаза, взгляд был мутным и странным. Сны держали ее очень крепко. В тот день она почти молчала. Эрик нес ее вещи и всю дорогу вел за руку.

Голодные и порядком злые, мы закинули рюкзаки на плечи и вернулись на дорогу, мечтая как можно скорее добраться до еды и бани. Чем дольше мы шли, тем меньше оставалось сомнений, что мы пробыли в Хвойном Лесу до самого мая. Стояла чудесная погода, лес дышал свежей весенней свежестью, слышалась соловьиная песня и, вообще, кругом царили благодать и счастье.

До самого Молочного хутора Эмиль обсуждал события последних дней. Он был мрачен, голоден и зол, а потому попыхивал дедушкиной трубкой и требовал припомнить все подробности того вечера. Ну что тут припоминать? Говори не говори, а нам еще не приходилось сталкиваться с живыми ветрами. Трудно даже предположить, как защититься от колдовства, легко вводившего в заблуждение и мой дар, и дар Ив.

Одно я знала наверняка: ветер, сбивший наш флюгер, и ветер, усыпивший нас в Хвойном Лесу, — явно заодно.

— Давай по порядку, Итта! — рассуждал Эмиль, пуская в синее небо большие сизый облака дыма. — Значит, считаешь, ветра охотятся именно на нас?!

— Убеждена! — заверила я. — Да ты и сам это понимаешь.

— Мало ли что я понимаю! А почему не угрюмые феи? А? Подобное за ними водится. — Эмиль остановился. — Кто помнит, было луностояние?

— Почем знать? — отозвался Эрик откуда-то сзади. — Тогда дождь шел весь день!

— Ну почему вы не хотите верить? — я начала заводиться ни на шутку. — Мой дар орал три месяца — что-то должно произойти. А теперь, когда оно случилось, вы приписываете все каким-то угрюмым феям? Глупо, Эм. Очень глупо!

— Спасибо! — Эмиль посмотрел на меня и почему-то улыбнулся. — Не злись, Итта. Я верю тебе. Но надо взвесить все факты. А твоя источники, прямо скажем, не очень исчерпывающая.

— Какие есть! — я развела руками и поправила арбалет, тут же соскользнувший с плеча.

— Поэтому я предпочитаю библиотеки, — подытожил Эмиль.

И мой друг опять надолго погрузился в себя. Мы старались ему не мешать. Я начала думать: а вдруг он прав? А вдруг действительно угрюмые феи балуются? Вдруг все опасности только у меня в воображении? И даже амулет Улена, который принесла перепелка, — не повод беспокоиться раньше времени? Но убедить себя у меня не получилось. Лицо Ив, спящей мертвым сном, все еще стояло перед глазами.

Эрик тоже был не в лучшем расположении духа. Он молчал, пинал сосновые шишки, и, наконец, произнес:

— Я тут вспомнил. Когда-то по всему королевству возводили ветряные ловушки. Мы даже видели с Эмом одну такую. А зачем их ставили? Раньше я думал — от морских бурь и ураганов, а, вдруг, не только…

— Ветряные ловушки? — удивилась я.

— Ну, да! — кивнул Эрик. — Такая необычная штука. Вроде механизм, а ни в одном учебнике о нем не говорится.

— Точно! — напыхтев целое облако дыма, подтвердил Эмиль. — Ловушки эти еще с Древнего мира стоят! Так сказал Тиг. Но в книгах я их, и правда, на встречал. Молодец, Эр, что вспомнил. Надо будет разузнать у Тигиля поподробнее.

— Слушай! — взмолился Эрик, — Хватит уже, а? Есть хочется, а он привязался «что?», «откуда?», «феи, не феи»! Да какая разница-то?! Я одно тебе скажу: полезут еще — пожалеют!

— Хвались зря! — отмахнулся Эмиль. — Ты про эти ветра что знаешь? Ноль! А они про тебя, видимо, знают. И чем ты их собрался брать? Мечом или голыми руками?

— Мечом не мечом, а ловушки эти остались еще, Эм! Вспомни, у Синего Леса видели! Здоровенная! Так что не дрейфь, братишка, еще посмотрим кто кого! Если она работает, конечно…

Эмиль махнул рукой, спрятал трубку и прибавил шаг.

— Ладно, — примирительно кинул он, — до Синего Леса еще добраться надо. Видно будет что к чему!

К вечеру ели стали понемногу расступаться, оставляя место легким березкам и осинкам, затем появились низкие заросли орешника, и мы оказались у Южного края Дымных Равнин. Хвойный Лес отпустил нас без сожаления, ему не понравилось наше долгое присутствие и опасные чары, которые мы невольно привлекли за собой.

Чистое иссинее небо теперь было высоким, и, казалось, доставало до самых звезд. Вечерело, и тонкий серпик Малой Луны выглядывал над строгими тополями. Они стояли посреди полей, точно свечи на именинном пироге. За этими тополями и был Молочный Хутор — солидный кирпичный дом, крепкий и приземистый. Настоящее фермерское жилище, без всяких там украшений, башенок и прочих глупостей. Но по мне он выглядел даже очень мило. Вокруг дома приютились рабочие постройки и коровник, ведь ни для кого не секрет, что здесь делают лучшее молоко и масло на всем северном побережье.

— Баню топят… — тихо вымолвила Ив.

Словно пар из носика чайника, дым щедро валил из банной трубы. Сквозь прикрытые ставни таверны сочился на цветущую сирень яркий свет очага. Мы знали, Молочный Хутор не удивишь случайными гостями.

 

МОЛОЧНЫЙ ХУТОР

Глава 4, в которой не происходит ничего, кроме употребления эля в разумных пределах

Поздним вечером в харчевне Молочного Хутора пахло парным молоком и свежим хлебом с тмином, а мы были до отвала сыты да к тому же дочиста вымыты в бане. Оставалось только млеть за огромным дубовым столом, лениво потягивать эль, да глядеть, как пробивающийся через каминную решетку огонь играет теплыми квадратиками на грязном каменном полу. Не хотелось думать ни о чем таком, что могло испортить этот славный вечер.

— Ни слова о ветрах! — еще за ужином предупредил Эрик.

— Ни слова, — согласились все, и даже Эмиль с удивительной легкостью отложил свои вопросы. Он попивал из увесистой кружки и неторопливо отстукивал пальцами знакомый ритм…

«Все-таки интересно», — размышляла я, — «откуда на Молочном хуторе взялась старинная Озерская чеканка? Озерье-то за сотни верст отсюда и, потом, это не дешевое удовольствие. Но каминная решетка точно оттуда, и мудреные скобы на скамьях и стойках — наверняка, да и коптилки…» Я отковыряла пыль и копоть с подставки керосиновой лампы — точно, так и есть, на ней проступила потертая печать со строгим молотом и наковальней в виде озера.

— Гляди-ка! — показала я Эмилю.

— Ну да, Озерская печать, — он ничуть не удивился, а только озадаченно посмотрел на меня и сощурил глаз. — Ты что, разве не знала? Эр! Да они ведь, вправду, не знают!

— Как не знают? — не поверил Эрик, заметно оживился и запустил в шевелюру пальцы. — Быть не может!

— Вы это о чем? — настороженно поинтересовалась Ив.

— А вот о чем! — Эрик быстро придвинул скамейку к столу и потянулся к коптилке. Его не смутило, что при этом перевернулся и бокал с водой и моя кружка. Он достиг цели, отряхнул ее от пыли и водрузил между мной и Ив. — Думайте это обычная коптилка? Вот и нет! И Озерская печать тут не при чем. У хутора темное прошлое! То, что вы об этом не знаете — наша непростительная ошибка! Ее необходимо немедленно исправить! Эм?

— Пожалуй! — согласился Эмиль.

— Вот и начинай!

— Ну что ж… — Эмиль придвинулся как можно ближе и разложил на столе локти. — Начнем с истории. Разумеется, летописи ничего не скажут вам о том, как давно построили Молочный хутор, но факт тот, что еще до дедушки он стоял заброшенный и опустевший. Долгое время никто не приближался к нему, никто не помышлял присвоить его и завести хозяйство на плодородных почвах Дымных Равнин.

— Да уж! — вмешался Эрик. — Крестьяне и без того трусливы как зайцы, а тут Угрюмые Феи. Куда там завести хозяйство, никто и под страхом смерти не посмел бы свернуть с дороги там, где свернули сегодня мы. А уж после того случая обозы в Купеческую гавань объезжали хутор чуть ли не через Желтый лес. — Эрик описал в воздухе необъятный крюк, который, по его мнению, приходилось делать беднягам.

— Ну? — Ив поджала губы и поуютнее закуталась в серый свитер. — И причем тут Угрюмые Феи?

— Как причем? — возмутился Эмиль. — В них то все и дело! А откуда, ты думаешь, на хуторе Озерская чеканка, Кивидское серебро и прочая дребедень? Или витражное окно на лестнице? Оно хоть и грязное, а стоит пару таких, не меньше! — Эмиль потряс перед вздернутым носиком Ив своим кожаным мешочком с золотыми.

— Погоди, — остановила его я, — не тряси королевской казной. Ты остановился аккурат на Угрюмых феях, вот и давай, ври дальше!

— Почему ври? — обиделся Эмиль. — Угрюмые Феи жили здесь, на Молочном Хуторе, разве это не ясно?

— Не ясно! — Ив отодвинула коптилку в сторону и сложила на груди руки, давая понять, что обмануть ее ни у кого не выйдет. — Угрюмые Феи живут в лесах. Ночью они странствуют, а днем спят на ветвях деревьев, это каждый знает!

— Верно, малышка, это каждый знает, — прихлебывая из кружки, согласился Эрик, — но, кроме того, каждый знает, что в ночь луностояния Угрюмые Феи водят хороводы и ворожат. «Шшшшур…»- проносятся они над полями, и птицы и звери пускаются в пляс. Печные трубы наполняются дурманом, и тогда людям снятся волшебной красоты сны, а феи играют их вещами, путают девичьи косы, сплетают венками стога и облака вышивают узором… И не потому ли девы вечно помалкивают об Угрюмых Феях, что в ночи луностояния им снятся не самые целомудренные сны?

Что верно, то верно… Ив нечего было возразить. Она покраснела, примолкла. Догадывалась, конечно, что ей заговаривают зубы, но не могла не согласиться, что делают это мастерски.

— Что и говорить, — продолжал Эрик, мечтательно почесывая щеку, — забавы у фей случались знатные. Мы бы на их месте точно повеселились на славу, но Угрюмые Феи на то и угрюмые, они грустны и печальны даже в праздник Малой Луны. Был случай, они наворожили в июне столько снега, что Управляющий не смог выйти из дома и кузнецу пришлось перековывать лошадей, а потом снег исчез, будто и не было, и наутро по всей долине выросли тюльпаны. Но это еще что! Больше всего мне по душе часы в таверне. Как-то, после ночи луностояния часы вдруг задумали идти в обратную сторону и починить их, конечно же, так и не удалось. Да всякие истории рассказывал дедушка…

— В тот год, когда он поселился в Долине Зеленых Холмов, по всему Побережью только и разговоров было, что об Угрюмых Феях! — объяснил Эмиль.

— Не секрет, что крестьяне привирали за глаза и в очи, феи ведь не ведьмы, они никому зла не желают. Но был случай, конечно, тут уж ничего не скажешь, был… — Эрик сделал необходимую паузу и выжидающе посмотрел на брата. Про тот случай предстояло рассказывать именно ему, но Эмиль не думал торопиться, нет, он начал издалека.

— Слухи есть слухи, — сказал он, — проку в них мало, да и дело совсем не в этом. Угрюмые феи облюбовали Побережье и встречались на луностояние здесь, на Молочном хуторе, который тогда все считали Мертвым. Эти драгоценности наколдовали феи, и все, кроме золотой подвески, сохранились и по сей день… — Эмиль остановился, закатал рукава и стал неторопливо разливать эль по кружкам.

— И что? — лениво поинтересовалась Ив. Мальчишкам здорово удалось раздразнить ее любопытство, но нет, она не собиралась это показывать.

— Слухов о сказочных драгоценностях было куда меньше, чем страшных историй про тех, кто пытался их прикарманить, поэтому-то все вещи, кроме подвески, и смогли уцелеть. А болтали всякое, болтали, что каждый, кто войдет в эти двери, лишится рассудка или, что там, в погребе, — Эрик ткнул пальцем в пол, — есть тайная комната, полная черепов и костей. Еще говорили, что Угрюмые феи рычат и стонут, как голодные мандгоры, хотя это, уж точно, явное вранье.

Мы с Ив невольно поежились. Да, мы отлично знали — никто в целом свете не поет нежней и прекрасней Угрюмых фей, но от всех этих разговоров стало как-то не по себе. Ребята заметили плоды своего труда и взялись за кружки, ожидая, что мы сами потребуем продолжения, но ни тут-то было. И я и Ив отлично знали: уговаривать придется долго и поэтому держались до последнего. Эль отвлек нас, да к тому же мне не удавалось как следует набить трубку, в общем, в конце концов, мальчишки сдались. Эрик подпер кулаком подбородок и сказал, намеренно обращаясь к брату:

— Жуткая была метель.

— Да… — согласился Эмиль, — говорят, Долина утонула в сугробах по самую вершину Последнего Холма. Всю ночь ледяной ветер выл в трубах, и мело так, как будто весь мир занавесили белой простыней. Эмиль поглядел в окно, но подтверждения своим словам не обнаружил, за окном была теплая майская ночь, и он разочарованно отвернулся.

— В тот год, — продолжал он, — в ночь февральского луностояния, ведьмы постарались на славу, без них не обошлось. И в такую погоду ехать из Южных Чуч, да еще с товаром! Бедный торговец, видимо, действительно, лишился ума от жадности! Не мудрено, что к полуночи лошади встали по колено в снегу, и торговцу ничего не оставалось, как бросить поклажу и пешком пробираться сквозь снежные завалы. Он шел и шел, не разбирая дороги, пока не набрел на мертвый хутор. Торговец решил, что чудо спасло его от холодной смерти, дубовая дверь отворилась сама, он вошел в дом и оказался здесь, в этом зале.

— Горели волшебные светильники, пылал камин, но не от этого обомлел торговец, — продолжал Эрик, — драгоценности, удивительные, бесценные вещи, вот что заставило торговца открыть рот. Он обошел весь дом — никого. Пищи и воды, правда, тоже не оказалось, зато всяких странностей было полным-полно. Торговец удивился, конечно, но, в силу свойственной подобным людям недалекости интересов долго раздумывать не стал, а уснул прямо здесь, у камина…

Эрик удовлетворенно облокотился о стенку и сложил на груди руки, как будто сказал все, Эмиль принял то же положение. Ведьма знает что! Я огляделась. Но кроме Озерской чеканки, драгоценного здесь было ровно столько, сколько в таверне дядюшки Сима. Грубое дерево почернело от времени, с резных стропил свисала всякая всячина — тугие связки лука и чеснока, гирлянды сушеных еще в прошлом сезоне опят, веники пыльной мяты и другие забытые грустные вещи.

Ребята молчали. Прошло пять минут, затем десять, и мы с Ив обречены были сравнять счет.

— Ладно, — вздохнула я, — нам действительно не терпится услышать, что было дальше.

— Еще бы! — Эмиль победно ухмыльнулся. — Ведь дальше самое интересное! — Он тряхнул волосами и оставил кружку. — Торговец проспал до обеда, сквозь сон ему чудились голоса, напевающие грустные песни. Прекрасные девы в прозрачных одеждах снились ему, они танцевали и бросали ему незабудки. Торговец проснулся очень счастливым. К тому времени метель улеглась, и в витражное окно ласково заглядывало зимнее солнце. Тут торговец вспомнил про свою поклажу и заспешил собираться в путь. Он уже стоял на пороге, как вдруг золотая подвеска сверкнула ему прямо в глаза. Она висела вот здесь, на этом деревянном кролике и была, слово чести, из чистого золота. Торговец снял ее, сунул за пазуху и в прекрасном настроении покинул мертвый хутор.

— Говорят, — продолжил Эрик, — ни лошадей, ни повозки он так и не нашел, поэтому в Долине Зеленых Холмов оказался только на следующий день, и в тот же вечер, в таверне дядюшки Сима, услышал историю о мертвом хуторе и Угрюмых Феях. Как думаете, смог он удержаться и промолчать? Стоило бы, но торговец был не из тех, кто сначала думает, а потом говорит. Понятное дело, он расхвастался и, слово за слово, рассказал все. Мол, был я там и видел драгоценности, и то, и се, слышал песни, и феи танцевали передо мной. Разумеется, ему никто не поверил. Завсегдатаи таверны подняли торговца на смех, и ему ничего не оставалось делать, как распахнуть свой кафтан и показать подвеску, изумительной выделки и немыслимой цены. Подвеска сверкала, как ясное солнце, но прежде чем пораженный дядюшка Сим смог произнести слово «ведьма», подвеска вдруг начала сжиматься на шее глупого торговца. Вмиг, на глазах обалдевших ротозеев, подвеска задушила хвастливого воришку и растворилась в воздухе без следа!

Эрик сделал паузу и оглядел нас, желая убедиться, что мы глубоко потрясены.

— С тех пор, даже тот, кто не верил в слухи и вспоминать то про мертвый хутор опасался, — внушительно произнес Эмиль. — Страх перед Угрюмыми Феями приобрел невиданный размах, и, наконец, слухи дошли до Короля. Король очень удивился и быстро направил сюда целый отряд опытных гвардейцев. Но, как ни странно, именно после случая с торговцем, Угрюмые Феи исчезли из Дымных Равнин. Когда королевские гвардейцы пожаловали на мертвый хутор, они увидели всего лишь опустевший богатый дом, заброшенный хлев и плодородные земли. Возмущенный Король, желая бороться с крестьянскими суевериями, тут же основал здесь свою вотчину и повелел развернуть на Молочном Хуторе обширное производство молока и сыра. Постепенно история канула в лету, но нет-нет, да кто-нибудь вздохнет с сомнением, мол, сыр и молоко потому так хороши, что Угрюмые Феи сами завещали хутор тому, кто трудится в поте лица на дорогих им землях.

— А так и есть! — подтвердил Эрик. — Сидел я как-то у дядюшки Сима, да заглянули парни с Оторочки, что батрачили здесь по прошлой весне. Вот они и сказывали, мол каждую луну феи заявляются сюда и проверяют хозяйство, все ли как должно, все ли хорошо. Ну и ворожат понемногу, не без этого. Да и песни их слышны здесь по сей день. Глядишь, а наутро все закрома заправлены, стога уложены, вода в колодце и та пахнет медовым цветом. Только лентяев, скупцов и скряг в ночь луностояния не ожидает ничего хорошего, это точно! — Эрик допил эль и с чувством опустил на стол кружку.

— Многое чего любопытного здесь случается, — неопределенно сказал Эмиль. — Врали бы парни с Оторочки, не вел бы король тут охрану и днем и ночью…

— Какую такую охрану? — удивилась я: никакой охраны здесь не было.

Вместо ответа Эмиль приложил палец к губам и покосился куда-то через плечо. Я обернулась, и, вправду, в глубине зала, за широким столом одиноко пытал бутыль со сливовым вином суровый и мрачный бородач. Уж не знаю, когда Эмиль углядел его, но мы с Ив пооткрывали рты. Такие гости у нас на Побережье встречаются не часто. Наверняка бородач это понимал, но то, что он оделся в штатское, его не спасло — гвардейский меч, спрятанный под полы дорожного плаща, мы узнали бы из тысячи.

— Смотри-ка, — сказал мне Эрик, — побьюсь об заклад, у этого меча двойная насечка на лезвии.

— У него все руки в шрамах, — прошептала Ив, — и на лице, смотрите, тоже… Не знаю про меч, но война с серными ведьмами точно оставила на нем свои насечки.

— Откуда он взялся? — не поверила я своим глазам.

— Я же тебе объясняю, Угрюмые Феи… — шепотом начал Эмиль, но Эрик перебил его:

— Слушай, Эм, может, на сегодня хватит, а? Девчонки и так перепугались до смерти! Они же не дадут нам спать!

— Ничего подобного! — возмутилась я, но тут королевский гвардеец заметил наше внимание, и пришлось отвернуться. Хорошо еще арбалеты остались наверху, иначе нам бы не избежать вопросов. Белая Гильдия и Королевская гвардия… в общем, они не совсем в ладу. Хотя и тем и другим приходилось работать бок о бок, гвардия все равно с сомнением и опаской относится к нашим способностям. Даже дедушка Феодор, который был королевским гвардейцем, не особенно обрадовался, узнав, что его внуки предпочли секретную службу военной…

— Эль отменный, видать, и впрямь, колдовской. Как думаешь, не повторить ли нам, а, братишка? — Эрик повертел золотой между пальцев, подбросил его над столом, но Эмиль ловко перехватил монету на лету, шумно встал и пошел за элем.

Мы задумались, а Эрик заскучал. Поёрзав и поковыряв озерскую коптилку, он вспомнил что почем зря, ну совершенно впустую, просиживает штаны.

— Я сейчас, — хлопнул по столу тот и помчался по лестнице, подлетая враз через три ступеньки.

— Как считаешь, — проводив его взглядом, спросила Ив, — они все это только что придумали?

— Кто знает… — неопределенно ответила я и подумала: «Наверняка наврали с три короба, но получилось не так уж плохо».

— А этот? — Ив кивнула в сторону гвардейца.

Я пожала плечами, может это случайный гость, а, может, и нет. С нашими ребятами никогда ни в чем нельзя быть уверенным.

Эмиль вернулся с огромным кувшином, в его глазах и так вовсю резвились развеселые огоньки, но мой друг явно настроился серьезно.

— А где ревнитель женского сна? — удивился он.

— Пошел за гитарой, — сказала Ив.

— Я бы сказала — полетел! — уточнила я.

Улыбаясь, Эмиль сел и решительно разлил эль по кружкам. Стало ясно, что вечер обещает продолжение.

— Что скажете, девочки, если сегодня гитару возьму я? А? — спросил он. — Обещаю веселую музыку!

— Что? — Ив показалось, что она ослышалась. Я ущипнула себя за руку и внимательно рассмотрела Эмиля. Родинка на шее, значит это действительно он, подлога быть не могло, но дело в том, что Эмиль не играл на гитаре. По крайней мере, до сего момента мы были в этом уверены. Конечно, на спор или назло Эмиль мог сделать все что угодно, но сегодня он, видимо, решил задурить нам голову окончательно.

— Похоже, любимая муха Эрика по ошибке укусила Эмиля, — предположила я.

— Вижу, — ответила Ив, — но что с того? Эмиль не умеет играть на гитаре. — она свернула со стола полотенце и равнодушно принялась считать про себя вышитые на нем колечки.

Эрик тоже был не в курсе больших перемен и уж, конечно, не понял, в чем дело, когда Эмиль взял у него из рук гитару.

— Зачем тебе?

— Погоди! Только не говори, что не помнишь Туоновский Бешеный блюз! — Эмиль преспокойно опустил гитару на колени. — Я тут думал, кажется, получается новая аранжировка, правда пока не ясно с басами. Послушаешь?

Эрик застыл на мгновение и быстро закивал головой. Пальцы Эмиля пробежались по струнам, Эрик вздрогнул.

— Опять не строит! — как ни в чем не бывало, доложил Эмиль и закрутил колки последней струны. «Ми» прозвучала нахально и ясно.

По-моему Эрик обалдел от такого поворота событий больше, чем мы с Ив. Не в силах поверить своим глазам, он обречено плюхнулся на скамью, налил себе еще эля и покачал головой:

— Ты не знаешь этого парня, Итта! Когда я говорю ему: «Эм! А Бешеный блюз, ну это штука, просто с ума сойти!», он морщится и в лучшем случае отвечает: «Ай, да ерунда!», а теперь, на тебе, Бешеный блюз. Но, больше того, Итта, я уверен, он сыграет его. Говорю, ты не знаешь этого парня…

Похоже, так и есть. Конечно, я знала — когда в Эмиле просыпается то, что в его брате не дремлет ни секунды, никому не покажется мало. Но как ни крути, а Эмиль и гитара не укладывались в моем воображении.

Ждать пришлось недолго. Эмиль быстро настроил инструмент и врубил действительно такую бешеную тему, что кружки подпрыгнули на столе, а витражные стекла вздрогнули и клацнули о подоконник. Люди за дальним столом перестали разговаривать и уставились на нас, мы — я, Эрик и Ив застыли с открытыми ртами, и только гвардеец равнодушно подливал себе вино.

Эмиль играл здорово. Глаза его брата горели счастливым огнем, я видела, что у Эрика чешутся руки взять вторую гитару, но, к сожалению, ее не было. Что и говорить, не часто Эмиль удивлял нас тем, что играл музыку, которую сам же считал несерьезной. Ив слушала, слушала и, наконец, улыбнулась. Она посидела еще немного, подпирая подбородок ладошками, а затем встала и ушла. «Пошла спать», — подумала я. Спать, конечно, хотелось, несмотря на две недели, которые мы схлопотали про запас, но пропустить Бешеный блюз было немыслимо.

Эмиль иногда останавливался, что-то спрашивал у Эрика, затем проигрывал заново и возвращался к куплетам. Я забралась с ногами на скамью и слушала его до тех пор, пока не вернулась Ив. Она… Ну что тут скажешь? Малышка была достойным членом команды, и как только я начинала в этом сомневаться, она незамедлительно меня переубеждала. Ив несла вторую гитару, она положила ее Эрику на колени и села на свое место, поближе к камину. Где она ее раздобыла? Что проку спрашивать? Если у кого-то на хуторе была гитара, то разве он смог отказать Ив? Дело наладилось как нельзя лучше, теперь туоновский Бешеный блюз зазвучал на два голоса, Ив улыбнулась мне, и я улыбнулась в ответ.

Я помнила Туоновский Бешеный блюз. Как-то поздно вечером, тогда, когда мы с ребятами еще учились в Туоне и тогда, когда наши сердца еще не были связаны ничем кроме взглядов, в мое окно постучался Эрик. Так бывало только в крайних случаях, но бывало. Эрик приходил один и пел мне песни. Эмиль не приходил никогда, а если они, вдруг, появлялись вдвоем, то просто свистели или кидали в окно еловую шишку.

В тот вечер Эрик сказал, что ребята из Кивида придумали совершенно новую музыку, такую, что можно с ума сойти, и сыграл мне Бешеный блюз. Блюз, и вправду, оказался бешеным, и хотя Эрик старался играть тише, мои соседки принялись колотить в дверь и интересоваться, что происходит. Мне еще повезло, что не проснулся никто из учителей.

На следующий день я спросила Эмиля про Бешеный блюз. «Где ты его слышала?» — удивился он, и я поняла, что Эмиль ничего не знает о похождениях Эрика, а тем временем его брат ползает с гитарой по балконам, посещая, таким образом, меня. Конечно, это было очень опасно, но ведь Эрику не объяснишь… Если представиься случай, он, не моргнув глазом, залезет выше башни Алъерьских королей. И все же, когда следующей ночью Эрик вырезал ножом на моем подоконнике розу ветров, я спросила его, почему он не боится высоты. «Понимаешь, — ответил он, встал на подоконник третьего этажа и опустил руки, — высота сама по себе не опасна…». Да, я знала, что когда братьям было по десять лет, они прыгали на спор с крыши сарая, и Эрик сломал себе руку, потому что решил, что прыгать на сено несерьезно и прыгнул на дровяную поленицу. Эмиль изобрел ему тогда воздушного змея, такого, который даже при слабом ветерке взлетал высоко-высоко над землей. «Желто-зеленый змей с раздвоенным хвостом, — вспоминал Эмиль, — он помог Эрику забыть про перевязанную руку. Мы запускали его целыми днями, но как только Эрик выздоровел, он уже снова стоял на крыше сарая…»

Хорошо, когда знаешь, чего хочешь, тогда добиваешься этого любыми путями, и нет дела до того, что это невозможно. Но так бывает лишь в детстве, а потом все меняется и приходит совсем другое время.

Эрик не хотел мириться с приходом других времен, он был таким всегда, и у него получалось…

Он оставался точно таким же… и если бы не Эмиль, который тоже взбирался на башню Алъерьских королей и убивал полыньяков в Желтом лесу, если бы ни Эмиль, который играл теперь Бешеный блюз, если бы…

Мне казалось, я, как прежде, схожу с ума от раздвоения.

К ведьмам все эти мысли! Сумасшедшие ветра, байки про Угрюмых фей, Эмиль, играющий на гитаре, Эрик, весь вечер глядящий на свою Ив, добрый жбан эля, — все смешалось и отозвалось в голове пульсирующим ощущением какой-то незавершенности. Теряя отчет в том, что делаю, я смотрела на королевского гвардейца и его початую бутылку вина. Темно-зеленую бутылку, бутылку с изящным, строгим горлышком…

Так уже было однажды. В Туоне я рисовала с натуры кувшин, он был сложный, и я разглядывала его, разглядывала, а сама думала ведьма знает о чем, вот как сейчас. И тут, вдруг, кувшин возьми да и лопни. После этого случая Улен обязал меня учиться контролировать свой дар, поэтому теперь я могла остановиться, но… мне хотелось, очень хотелось, чтобы бутылка разбилась, и чем громче, тем лучше…

Она медленно и верно сползала к краю стола. За зеленым стеклом подрагивало сливовое вино, оно пенилось рубиновыми пузырьками, и было заметно, что ему тоже нравится Бешеный блюз. Когда стол королевского гвардейца кончился, бутылка плавно перевалилась за грубо отесанный край, озадаченно наклонилась в полете и… разлетелась вдребезги о каменный пол…

Гвардеец вздрогнул, я резко отвернулась и врезалась плечом Эрику в бок. Бешеный блюз кончился, Эрик отложил чужую гитару, посмотрел на меня исподлобья и сказал:

— Знаешь ли…

— Знаю… — ответила я.

— Просто хочу тебе напомнить, что за такие фокусы положено неделю, а то и две, полоть туоновские теплицы.

Эрик редко скрывал свои мысли, и он вспоминал Туон.

Мне стало грустно, захотелось поскорее уйти куда-нибудь раньше, чем я попрошу его сыграть что-нибудь старое, и раньше, чем Эмиль заметит мое смятение…

Но Эрика не надо просить. Часто в такие минуты у нас на уме оказывалось одно и то же… Эрик! Не сегодня, слышишь, хватит, сегодня и так уже достаточно переживаний, чтобы голова пошла кругом! Эрик был неумолим, он забрал у Эмиля свою гитару и аккорд за аккордом вырывал из моей души все новые и новые воспоминания… Эту песню он написал для меня. Времена прекрасного туоновского детства, времена первых неизлечимых ран! Как позабыть их, Эр? «Покой не по тебе», — обречено решила я, а, значит, ссора сегодня обеспечена. Пусть. Я хочу услышать ее, услышать здесь и сейчас — ни Угрюмые Феи, ни Бешеный блюз, и даже Ив не остановят меня, Эр, ты знаешь…

Он прекрасно понял меня, хотя мы не произнесли ни слова. Гвардеец ушел. Эмиль был занят набиванием трубки. Он просыпал табак на колени. Табак пах черносливом. Ив рисовала ногтем узоры на лужице эля. Иногда ее наивность вдруг заканчивалась, и тогда она попадала в самую точку. Но сегодня этого не произойдет.

— Только одну песню и все, спать, — сказал Эрик, прижал свою гитару и замер. Эрик хотел обставить брата, и я знала: на этот раз у него получится. Он тронул струны, мороз пошел по коже, и в горле застыл томительный глоток. Это звучала мелодия старинной баллады:

Эмиль и так молчал, его трубка никак не могла разгореться, он тоже прекрасно помнил эту песню. Вот ведьма! Эрик умел играть на гитаре! В его руках она, точно живая, ткала любовь из всего что придется. А чего ты ожидала? Покоя? Ты ошибалась, Итта. Не ты, а он помнит дорогу туда, где под толстым свитером и малахитовой Розой Ветров предательски громко колотится твое сердце. Один — один, и Угрюмые Феи тут не при чем.

— Пойду-ка я спать, — Эмиль встал и, возвышаясь над всеми, щелкнул огнивом.

— Слушай, Эм, я в жизни не ел ничего вкуснее местного сыра! — заявил Эрик, как ни в чем не бывало, запихивая гитару в чехол. — Надо обязательно прихватить с собой хоть пару головок.

— Мне бы твою уверенность, — холодно произнес Эмиль. — У нас и без сыра есть чем оттянуть плечи. До Гавани дотащить бы себя самих, так что, извини, идея дурацкая!

— Как знаешь, — пространно изрек Эрик, он тоже встал и закинул гитару на плечо.

Эмиль посмотрел на свою трубку — она не раскуривалась. Он собирался еще что-то сказать брату, но махнул рукой и сонно поплелся наверх, в комнату под самой крышей, единственную комнату на Молочном Хуторе, которая оказалась свободна на эту ночь. Я ушла с ним…

* * *

Залы музыкального отделения Туона не пересекаются с залами изобразительного ни коридорами, ни лестницами. Мне довелось попасть туда только зимой, когда занятия в Туоне были уже в самом разгаре. Лютня, мне нужна была лютня для рисования с натуры, и я отправилась ее искать. Теперь-то я могу рисовать лютню хоть целыми днями, она стоит в углу гостиной и пылится, но тогда… тогда я с трудом представляла, как она выглядит.

«За вторым коридором направо — и в узкую арку», — сказали мне. Было светло, зимнее утро еще не превратилось в дневной полумрак. Я помню изящный паркет и музыку, она лилась отовсюду, в каждой комнате занимались, тренировались, что-то разучивали и жужжали так, что голова пошла кругом.

«Тихая же у меня профессия…» — подумала я и свернула направо, как мне велели.

5 января… Я прекрасно помню, было 5 января. Я увидела их и все, все в моей душе оборвалось и началось с начала. Они шли мне навстречу, еще совсем мальчишки: длинные ноги, серые свитера. Они разговаривали о чем-то и даже, помню, смеялись, но встретились со мной взглядом и замолчали, сначала один, а следом другой. Не пойму, как мне удалось пройти мимо них, чувствовать на себе их взгляды и даже не оглянуться. О, меня-то ведь не обманешь, но они еще об этом не знали.

— Лютня? — переспросила девочка с нотами в руках. — А лютня — вон! — и она махнула в сторону тех ребят. — Эй! — крикнула она звонко, — Эрик! Эрик Травинский! — и по коридору пронеслось гулкое эхо. — Девушка спрашивает лютню!

— Лютню? — удивленно, но весело повторил тот, чье имя еще звенело вокруг. — Я готов обсудить это с глазу на глаз! — и они оба, не задумываясь, направились ко мне.

Я обомлела, у меня исчезли все слова, и как потом нашлись, ума не приложу.

Конечно, он отдал мне свою лютню и свой уверенный смех, и поспешное обещание отдать мне все, что я только пожелаю. Его брат молчал, но от его пронизывающего взгляда, от его спокойной изучающей улыбки исходила такая дивная, такая непостижимая гармония, что, казалось, я никогда больше не смогу оторвать от него свои мысли.

В тот день, 5 января, вечер наступил рано, но я знала: теперь уже все равно, теперь меня разорвало на две половины, обе из которых были бесконечно прекрасны и бесконечно нужны мне, две мечты, две любви, два счастья…

С тех пор мы всегда были вместе — Эрик, Эмиль и я. Тогда с нами еще не было Ив, и мы были слишком беспечны, чтобы думать о выборе. Это произошло гораздо позже и, наверное, мне так и не придется об этом забыть.

 

МОРСКИЕ КАМНИ

Глава 5, в которой мы поднимаемся выше, чем только могли себе представить

Солнце еще не взошло, когда я проснулась. Мне послышалось, что кто-то ходит на цыпочках по комнате. Я открыла один глаз — Эрик. Он был уже одет и возился с вещами, старательно запихивая в рюкзак Эмиля увесистые бумажные свертки.

— Что это? — спросила я.

— Тсс… Тихо! Это сыр, всего пару головок, — шепотом сказал он, подмигнул мне, затем аккуратно закрыл рюкзак на все замки, прикрыл скрипкой, как было с вечера, и громогласно произнес:

— Эй, вы! Вставайте! Или вы снова впали в спячку?

— Что ты так орешь? — Эмиль повернулся к стенке. — Сделай одолжение, заткнись!

— Обойдешься! И так две недели спали- нас ждет Купеческая Гавань, она уже сияет на горизонте и зовет тебя! — Эрик откровенно нарывался на неприятности.

— Я сказал: «Заткнись!» Ты что, плохо слышишь? — теперь Эмиль разозлился, как следует, и неприятности подступили вплотную.

— Да ты не горячись, братишка! — не унимался Эрик. — Разве ты не понимаешь, я спасаю тебя от заразной болезни — «пересып».

— Я тебе сейчас устрою «пересып»! — Эмиль приподнялся на локтях, нащупал под кроватью ботинок и швырнул его в Эрика. Тот чудом увернулся: «Ах так!» — ответный удар попал в стену и на обоях остался внушительный след. Эмиль собирался было вылезти из-под одеяла и продолжить разговор, но тут Ив встала и, ни слова не говоря, прошлепала босиком в коридор и хлопнула дверью. Эмиль проводил ее взглядом и поставил ботинок.

— В следующий раз ты не выживешь! — сказал он.

— В следующий раз ты проснешься как положено тому, у кого на хвосте сидит смертельная опасность! — в тон ему ответил Эрик.

Я тоже была вынуждена спустить ноги на холодный пол и отыскать под кроватью свою одежду.

— Ты уж не преувеличивай, Эр! — сказала я, отряхивая от пыли джинсы.

— И это ты мне говоришь? Ты? Ну, ты даешь! — у Эрика даже слов не хватило от возмущения.

Дорогу в Купеческую Гавань не грех было срезать по берегу, она петляла как рыбацкий узел, обходя тополя и пастбища. Как только возделанные земли остались позади и их сменили дикие луга, мы свернули с дороги и пошли напрямик. Утро было просто чудесным, и каждый из нас втайне надеялся успеть встретить на море рассвет.

Целую длиннющую зиму ждали мы такого утра, благодатного майского тепла. Сидели у камина в гостиной и пялились на заснеженные окна, мороз прорывался в дом и важно гулял по коридорам, и мы несли еще одеяла и еще дрова, и когда, пригревшись, наконец, засыпали, к нам приходили сны о весне и жарком солнышке, согревающем даже камни. Мы разгребали лопатами снег, чтобы наутро можно было выйти из дома, и думали о весне: мы оттаивали лед в ведрах, чтобы у нас была вода, и думали о весне. Мы любили зиму, мы катались на бампурсах по замершим холмам и все равно не забывали о весне.

И вот она явилась, наступила, пришла. «Само собой», — сказал Эрик. «Так и должно быть», — подумал Эмиль. Но они-то уж точно были рады тому, что можно свернуть плащи и подставить руки и плечи легкому теплому воздуху, чище и свежее которого и быть не может.

Луг весь блестел от росы, резные одуванчики стряхивали ее прямо нам под ноги, ботинки промокли, а края джинсов потемнели. Вчерашний вечер обернулся чем-то туманным, казалось, всему виной был эль.

Первые солнечные лучи освещали вершины прибрежных сосен, небо ночи растворялось над Хвойным Лесом, впереди открывалось небо дня. Мы шли навстречу морю, и, казалось, оно тоже идет навстречу нам. «Дождалось, дождалось…» — шептало море. «Дождались, дождались…» — думали мы, и спешили и тянули свои рюкзаки и арбалеты.

И все же мы опоздали. Когда луга и прибрежные сосны остались позади, мы ступили на скрипучий песок и увидели, что солнце почти родилось и алым надкушенным яблоком висит у горизонта. Жаром его неторопливо наливалось небо, последние облака таяли, размывая по синеве тусклые искры звезд. Голубое море дышало ровно и глубоко, с каждым вдохом оно окатывало береговые камни и с каждым выдохом — отступало. Я знала: теперь до самой осени в нем будет отражаться небо.

С севера земли пропадали за поворотом, Долина Зеленых Холмов уходила вглубь полуострова, и ее берега скрывались из глаз. Зато на юге, в утреннем свете, прекрасно различались корабли и шпили Купеческой Гавани. Хорошо бы Тигиль оказался дома. Строгий и молчаливый Тигиль, друг Эмиля по Туону, специалист по морским кахлам, он помог бы нам поскорее купить лошадей, а, может, и дал бы дельный совет.

Мы проводили солнце в его привычный путь, и пошли вдоль берега, оставляя на песке запутанные следы — четыре огромных ботинка, ступня в ступню ромбиком, два небольших, с полосатой подошвой, и два крохотных сапожка, с каблучком и бляшкою. Перед нами лежали девять верст морских камней и песка.

Во время шторма море обнажает камни, лижет могучие серые бока, и бросает горстями на берег камни малые — бусы берегов. Прекраснее любого украшения и таинственнее любых сокровищ, они ждут, что я протяну к ним руки. И я тяну, собираю горсть самых дивных, несу в ладошке, слушая тихие морские песни. В них кроется вечность, в каждом причудливом камне — города и моря, судьбы древних, тех, кто однажды касался их совершенной глади. Положу в карман — камни чисты, как неисписанный лист бумаги, и так же как лист бумаги томительны и многообещающи. Их — пять, серый с зеленым ошейником, точно трава обернулась вокруг меча, желтый — одетый россыпью карминовых запятых, черный с базальтовым узором, и чистый белый без единой точечки. На пятом камне море нарисовало алое крыло дракона, а, может, лилию. Вздохнув, я рассыпала камни в песок. В кармане джинсов осталось только крыло дракона. Я всегда уношу с моря не больше одного камня…

Ив рассуждала о Гавани, по ее убеждению, главное, что необходимо было там купить, находилось в лавке для музыкантов. Об этом она и спорила с Эмилем.

Эрик снял ботинки, связал шнурками и перекинул через плечо, теперь плечи у него были заняты. Он потрогал море большим пальцем ноги.

— Что, холодно? — поинтересовался Эмиль.

— Ничуть! — тут же ответил Эрик, и ему ничего не оставалось, как, скрипя зубами, зайти в воду по самые щиколотки.

Я задела волну рукой, она была холодная, свежая. «Можно привыкнуть», — подумала я. Эрик привык, он шлепал по воде, стараясь повторять очертания набегавшей волны, и насвистывал: «Не мечом, не шпагою, лишь одной отвагою…»

— Эр, — обратился к брату Эмиль, — гитара — это, конечно, вовсе неплохо, а как на счет сыграть что-нибудь вместе?

— Погоди, — Эрик поднял ногой целый фонтан брызг, — вот остановимся на привал и сыграем, даже хотя бы и эту, или «За лесами, за горами ходят кунты с бородами…»

— Да нет, при чем тут колыбельные песни? Я говорю о нормальной музыке, — Эмиль бросил в море плоский камушек, камушек подпрыгнул четыре раза, а на пятом блинчике ушел под воду.

— Ну, можно и нормальную… — разочарованно вздохнул Эрик и задумался. — Ив, как ты на счет сонаты Магаджио ди Пра?

Пока Ив вспоминала тональность, Эрик тоже раздобыл плоский камень и швырнул его в воду — только три раза, Эмиль довольно ухмыльнулся. «Хвастун!» — подумала я.

— Ми-бемоль мажор! — помог Эмиль. — И, между прочим, на чердаке есть ноты его трех частных пьес. Что скажете?

— Что тут скажешь? — удивилась Ив. — Музыка красивая, верно. Ты собираешься играть без контрабаса?

Но Эмиль все продумал наперед:

— Эрик возьмет бас-гитару, верно, Эр?

— Взять то, конечно, можно, — неохотно согласился Эрик, — только вот без двух струн она будет очень напоминать барабан. Я все гадал, каким образом струны могли порваться сами, но после твоего вчерашнего дебюта, братишка, мне открылись глаза на многое.

— Струны купим, раз уж все равно заходить в лавку. — Эмиль был неумолим, но если бы не он, Эрик давно бы уже плюнул на серьезную музыку.

— Привычные формы играть не интересно! — обречено вздохнул Эрик. — Дюжина лет — может, хватит? Музыка должна развиваться…

Музыка… За такое долгое время дружбы с одним из лучших лютнистов королевства, с кавалером ордена Хрустальной Флейты и с виртуозной скрипачкой, я по-прежнему не знала языка, на котором они сейчас разговаривали. Всякий раз, когда это начиналось, я думала, что если, как они, проникну внутрь музыки, она перестанет наполнять меня тем необъяснимым вдохновением, которое помогает увидеть и почувствовать то, что без музыки недостижимо. Я видела музыку, а они понимали ее. Они знали все тайны ее рождения, могли делать ее, могли о ней говорить, судить и даже высмеивать, но без нее они не могли прожить и дня…

— Хочешь выкидывать мелодию? — уже нетерпеливо и раздраженно говорил брату Эмиль, — Вперед! Только не думай, что это имеет отношение к тому, чем мы с тобой занимаемся с детства!

— Это другое! Эм, пойми, просто виртуозно исполнять музыку — всего лишь и с п о л н я т ь! — Эрик поспешно смахнул со лба волосы. — Я же хочу создать новое! Такое, чтобы душа разорвалась по струнам!

— А от Амслея не разрывается? — упрямо спросил Эмиль.

— Я — не Амслей! «Галеры», да и другие произведения не идут ни в какое сравнение с музыкой новых дней… Не путай, я говорю о другой музыке в принципе!

— Чем тебе помешала мелодия? Без нее музыки не останется!

— Посмотрим!

— И смотреть нечего! Ты, братишка, просто не можешь жить без выкрутасов, вот в чем причина стиля «Бешеный блюз»!

— Если бы ты не играл вчера своими руками этот ведьмин блюз, я бы сейчас заехал тебе по переносице… братишка! — в сердцах выпалил Эрик и запустил следующий камень в скачки по волнам.

— Бесись сколько угодно, а с канонами придется мириться, — без обиды ответил Эмиль. — Музыка — высшая математика! Законы у нее строгие. Измени им — и все рухнет!

— Придет время, ты меня поймешь…

— Я не против новой музыки, но убирать мелодию?! — посвятив себя поискам плоского камешка, Эмиль продолжал заведомо пустой спор. — Даже многоголосье всегда предполагает тему, несущую содержание сквозь все произведение. Вот попробуй выбросить из речи звук голоса и оставить только шипы и призвуки! Весь смысл пропадет!

— Верно, а тебе не приходило в голову, что за всем этим появится новый смысл?

— Спорить с тобой бесполезно! — провожая взглядом летящий камешек, подытожил Эмиль.

— Могу подписаться! — процедил Эрик.

Терпение мое иссякло. Мне нравилась любая хорошая музыка, и по сути было все равно по каким законам она построена… Пусть говорят, я отдала Эмилю рюкзак: «Держи, одну минуту…» — и побежала по берегу. Стоило только раскинуть руки, как тело мое собралось в тугую струну, морская соль защипала язык, я дышала так глубоко, что во мне до краев плескалась весенняя свобода. Я неслась и неслась и когда оказалась достаточно далеко, закричала, так громко и так неистово, что вся живущая во мне страсть, энергия и сила зазвенели эхом в прибрежных соснах. Я была, как освободившаяся птица, как чайка, что парила в синеве небес, как ветер, вольный весенний ветер, настоящий, а не какой-нибудь там…

Внезапно я остановилась. Когда происходит что-то неожиданное, в горле точно звенят холодные колокольчики, особенно, если неожиданность опасна и велика. Я оглянулась.

Издалека мальчишки не казались такими высокими, а маленькой казалась Ив. Обращаясь к близнецам, ей приходилось запрокидывать голову, вытягивая остренький подбородок, и от этого она становилась еще изящнее и еще трогательнее. У нее не было таких легких крыльев, как у меня, но она прекрасно без них обходилась. Ив уверенно плыла между Эмилем и Эриком, словно шлюпка среди двухмачтовых бригантин. Против света море блестело от солнечного масла, оно лилось ровным потоком и вдруг мигнуло. На солнце упала тень.

По горизонту у самой воды распласталась темная туча. Туча двигалась быстрее ветра, ее заносило то влево, то вправо.

— Галки! — закричали ребята. — Снова галки!

Туча разрослась и развалилась на тысячи угольных точек. Снова небо заполонили птицы. Маленькими стайками, ниточками черной пряжи галки пересекали гладь моря, разгоняли чаек и уходили в сторону Дымных Равнин, возвращались и кружили, задевали крылами сосны. Не было сомнений, что это та же самая стая, но теперь они кричали не о тревоге, спешно возвещали они о чем-то, словно готовили…

— Стойте! — крикнула я бегущим друзьям.

Очертив круг над недоумевающими путниками, все галки разом рассыпались по деревьям, замерли, умолкли и стали похожи на гроздья черноплодной рябины…

«Теперь жди!» — подумала я, закрыла глаза и отчетливо услышала призыв. Не словом, не мыслью, волею чужой пришла ко мне готовность — ничего не бояться, а довериться и ждать. Через мгновение, сию же секунду, сейчас. Галки снялись с ветвей сосен, ринулись вперед, и криками огласили берега.

Тотчас на востоке появилось нечто. Несущаяся пучина света, дождя и движения. Огромные Руки, способные отколоть от горы вершину, точно верхушку сахарного куска. Правая со свистом разрезала воздух, левая подхватывала высокие гребни волн и волочила за собой. Море побледнело, ноги вросли в песок…

Прятаться было бессмысленно, этот ветер все равно одолел бы нас, если б захотел, и он был уже здесь. В считанные минуты удивительные ветряные руки преодолели сотни морских миль. Песок капризно заныл, море ахнуло на нас набежавшей волной. Он пронесся мимо нас такой необузданный, такой неистовый и холодный, что дух захватывало, в ушах звенело, а волосы трепетали, как флаги на башне Алъерьских королей.

Вскипающие снопы облаков и дождей разверзлись над соснами, прижали их к песку, взъерошили гордые вершины и, сбавив скорость, метнулись прямо к нам. Ветер проглотил четверых вместе с рюкзаками, инструментами и арбалетами, в общем, всем, что мы волокли за собой в Купеческую Гавань. В лицо с силой хлестнуло песком, ноги лишились опоры, руки неловко взмахнули… Поток ветра оторвал нас от земли, закрутил и швырнул, но не в песок, а на ладони волшебного ветра, в холодную упругую пустоту. Клянусь, это и впрямь были руки, огромные живые руки, они ухватили нас покрепче и взвились, взмыли над землей.

— Держитесь!!! — крикнул Эмиль, поток ветра подхватил крик и забросил далеко в море.

Земля уплывала из-под ног, покачивалась и проваливалась. Берег превратился в желтую ленточку и убежал вправо. Нас уносило обратно к лесу, ветер прибавлял скорость.

Внутри меня все съежилось, словно я проглотила тяжелый хрустальный шар, под онемевшими ногами пульсировала пустота, глаза слезились, горло сдавило от скорости. Тошнота мешала понять что происходит и рассмотреть удивительный вид, который все быстрее плыл под нами…

Королевство покоилось на ладони кого-то гораздо большего и таинственного, чем тот ветер, что нес нас под облака. Весенние равнины ныряли в овраги, текли полями, пересекались рощами, и, наконец, от края до края распахнулись вечнозеленым ковром Хвойного Леса. На востоке слепящее солнце высвечивало яркий силуэт Купеческой Гавани. Золотом блистали паруса кораблей, застывших на глади моря, точно детские весенние суденышки в центре бескрайней лужи. Сама Гавань, озаренная ранним утренним светом, врезалась в берег причудливым розовым украшением, уплывающим все дальше и, в конечном счете, растаявшим на краю света.

Мы лежали на руках у Ветра, сотрясаясь от его могучего ровного дыхания. Гигантские мехи облаков сжимались: «Уффффффф… раздувались: Ах-паххххх…» — выворачивая наизнанку душу. Эмиль обхватил меня за плечи и пораженно смотрел вниз, глаза его слезились.

Из-под ног выплывали кружева цветов. Белым цвели рябины, желто-зеленым — липы и тополя, они отметили южную окраину Хвойного Леса; и вновь потекли дикие червонные поля и черные возделанные земли. Сквозь страх и сомнения я слышала, как шумят леса, свежая трава тянется на волю, и вот уже река расчертила землю перламутровой чешуей. Освободившись ото льда, Аага спешно разносила весну в каждый уголочек Южных Чуч, от истоков до самого моря. Да, под нами поплыли Южные Чучи, знакомые кирпичные дороги и остроконечные крыши хуторов. Ветер придерживался южного направления, уверенно сокращая версты между морем и Запретной Землей…

«Эй, нас несет прямо в Горы» — попытался крикнуть Эрик и захлебнулся от встречного воздушного потока. Уж кто-кто, а Эрик был в неописуемом восторге! Ему не было ни муторно, ни страшно, он получал истинное наслаждение от полета. Счастливая улыбка на его лице красноречиво подтверждала встречу Эрика с несбыточной мечтой. Он дорожил каждой секундой полета и был так счастлив, что зависть брала.

«Смотрите, мельница!» — он ткнул пальцем в черепичный коробочек, окунувший в реку свои длинные усы. Вслед за мельницей появились крестьяне, и ветер поднялся выше, оставляя далеко внизу пестрые крыши игрушечных домиков, муравьиные стада коров и мушиные отары овец. Лоскутами всех известных материй и цветов разбежались возделанные поля. Под нами суетились козявочки-люди, они жгли костры величиной со спичечную головку, их лошади тянули плуг, похожий на осколок серебряного стекла. Карманными зеркальцами засветились лесные весенние разливы, они сверкнули, и Чучи остались далеко позади. Где-то слева замерцал Фьорд Яблочный и исчез. Вот широкая лента Южного тракта, и у нас на пути — Желтый Лес.

— Только не туда… — вырвалось у малышки. Она держалась за Эрика крепко-крепко. У нее кружилась голова.

Желтый лес стремительно приближался и уж точно не обещал ничего хорошего, даже весна в нем была другая. О, я не хотела в Желтый Лес! Может, ребята — да, но не я, мне хватило полыньяков, честное слово! Ветер будто услышал меня, по крайней мере, что-то заставило его обойти стороной этот ведьмовый лес, с его непролазным буреломом и желтым туманом, с его мертвым оврагом и болотом, полным всякой гадости.

Не прошло и часа, как мы миновали добрую треть побережья. Только когда на горизонте проступили грозные очертания Гор, ветер задумал спускаться, и я, наконец, почувствовала что нас ждет. Думаю, ветер сам захотел объяснить мне, что для нашего же блага поскорее попасть в Горы. Похоже, мы и впрямь оказались втянутыми в какие-то странные игры ветров, по крайней мере, все волшебные ветра мира вдруг появились в королевстве, избрав в качестве мишени не таких уж и опытных служащих Королевской разведки.

Увы, мы ничего не знали об этих ветрах и немногим больше знали про Горы. И хотя нам случалось однажды пересечь Черное Ущелье, ни я, ни мои друзья не могли и представить себе тайн Вечной Горы и хребта Инкабара. Горы, говорили предания, — неприступное сердце Земли Новой. Они хранят те тайны, которым даже не суждено открыться. Черное Ущелье стережет их от любопытных глаз и ушей, и только существам Древнего мира дано жить по ту сторону Ущелья и в устье реки Мирной. В недрах хребта Инкабара сокрыты сокровища разрушительных знаний, силы Вечной Горы оберегают в века грядущие Новую землю от того, что уже когда-то случилось. Не чарами, не заклинаниями — великою Волей, во благо людей и всех живущих покой Гор ненарушим.

Так говорили предания, но сейчас, при свете солнца, величественные горные громады не внушали страх. Ветер опустился так низко, что задевал вершины деревьев, но едва я подумала, что почти привыкла к полету, как вдруг он резко взмыл над Суровыми Лугами. От неожиданности у меня подкосились ноги, я ахнула и еще крепче вцепилась в Эмиля. По Суровым Лугам встрепенулся и понес табун королевских лошадей. Может, среди них были те, которых мы спасали от кунтов? Ветер погнал их по полю. Прекрасные лошади испугались до полусмерти, они ржали и, выбиваясь из сил, мчались и мчались прямо к Черному Ущелью.

Бедные лошади, я чувствовала смятение их отважных сердец и представила на миг, как весь прекрасный королевский табун падает в Черное Ущелье. Лошади летят и исчезают во мраке, разбиваясь о скалы, которых даже не увидеть с земли…

К счастью, ветер вовремя спохватился. Думаю, он просто хотел подурачиться, потому что, как только Черное Ущелье распахнула перед нами Горы, ветер взвился и повернул, оставив перепуганный табун далеко позади.

— Ничего себе шутки! — пораженно выдавил Эмиль.

В таких гонках участвовать нам не приходилось.

Горы приближались, земля провалилась под нами бездонным адским ущельем. Где-то здесь таились Блуждающие мосты, но при свете дня увидеть их невозможно. Ветер миновал остров мокролапых кунтов. Закипела, забурлила и ушла на восток река Мирная. Мы обогнули облака, и, наконец, у подножия хребта Инкабара, там, где одна горная вершина врезается в другую, скалы проваливаются в расщелины, а тропинки топчут невиданные звери, ветер плавно, точно извиняясь за проказу с лошадьми, опустил нас на землю. Облачные меха раздулись, ветреная пучина обрушилась на нас, разметала одежды, прижалась и прошла насквозь. Вмиг вознесся в небо наш ветер и растаял там.

Безмолвно стояли мы в самом сердце Запретной Земли и смотрели ему вслед. И только Эрик сказал: «Обалдеть!», — но это единственное, что он смог сказать.

 

ЧАРЫ ЗАПРЕТНОЙ ЗЕМЛИ

Глава 6, из которой следует, что колдовство колдовству — рознь

— Попробуй только заикнуться, что это вышло случайно! — я тронула Эмиля за руку.

— Не торопись с выводами, темная дева, — отстранено промолвил тот.

— Клянусь, эта небесная машина не лишена чувства юмора! — выпалил Эрик. — Ведь, оборви мои струны, мы полетали!!! Что скажешь, Эм? Чего стоишь как истукан?

— Полетали? — взорвался Эмиль, — Я бы сказал — отлетались! Оглянись-ка, Эр! Может, ты ничего не заметил? Это — Запретная Земля…

— И что?!

— Да так, ничего… — мрачно отозвался Эмиль, — может, посчастливится умереть достойно… и хорошо бы быстро…

Эрик послушно оглянулся. Увы, Эмиль был прав. Везде, насколько хватало глаз, холодели неприветливые вершины хребта Инкабара. Нечего было и думать спастись. Ведь мы не только пересекли Запретные Земли, мы еще и оказались отрезанными от всего мира. Единственное, что могло привести нас обратно — это кунты и их мосты, но и до них было далеко. Река, даром что звалась Мирной, считалась самой быстрой и порожистой во всем королевстве. Перебраться через нее — задача посложнее, чем обвести кунтов вокруг пальца и вновь воспользоваться их мостами. Но даже если бы это удалось, нам не выжить в Горах и часа. Что произойдет с нами — неизвестно, но Горы есть Горы, в них ходить запрещено, и силы их не забудут напомнить об этом. Что имел в виду ветер: «В Горы — во благо»?

— Так! — Эмиль взял себя в руки и поднял на плечо арбалет. — Полетали, конечно, на славу, придется на славу и по горам полазать!

— Ну нет! — взмолилась Ив, — И шагу не сделаю! Дай хоть полчаса!

— Спорить не в твоих интересах, Ив, — строго сказал Эмиль. — Нам надо добраться до реки раньше чем сядет солнце. Ночью, это каждый знает, Горы не отпустят нас, они не простят вторжения. И скажу тебе по секрету: шансов у нас — ни одного!

Я сомневалась насчет того, что Горы подождут до вечера, но, с другой стороны, Эмиль знал про это гораздо больше меня.

— Ты прав! — посерьезнел Эрик. — Выход один — идти к Мирной. А что, у кого-нибудь есть карта Гор?

— Река на северо-востоке отсюда, — ответила я.

— Откуда ты знаешь? — сощурился Эрик. Эрик дразнил меня, и, признаться, меня это злило в нем больше всего.

— Я — знаю! — сердито ответила я, — и не задавай дурацких вопросов! Послушайте, что я скажу! Ветер притащил нас сюда вовсе не для того, чтобы мы погибли. Он дал понять, что так лучше для нас.

— Что лучше? — удивилась Ив. — Сгинуть в Горах?

— Он не имел в виду смерть… хотя других вариантов я пока не вижу!

— Это радует! — съязвил Эрик. — Может, ты еще что-нибудь полезное скажешь? — в его тоне были не злые, но откровенные ноты насмешки, и я не удержалась:

— Скажу! Например то, что ты посеял свои ботинки, и то, что карабкаться по скалам босиком тебе не понравится!

Один-один. Ив и Эмиль уставились на его босые ноги, и Эрик покраснел, а краснел Эрик так, что становился похожим на румяный именинный пирог. Эрик действительно потерял ботинки, они свалились с его плеча еще тогда, когда ветер украл нас у моря. Думаю, они до сих пор лежат там, на берегу, прочные кожаные ботинки на толстой, рифленой ромбиком подошве, и хорошего в этом было ой как мало…

— Молодец! — выдохнул Эмиль. — Что я еще могу сказать?

— Ничего, так даже удобнее… — ответил Эрик и поджал пальцы ног так, что костяшки побелели.

Зря я начала этот разговор, Эрик посмотрел на меня с презрением и вскинул рюкзак.

— Ну, идем что ли? — сказал он и безошибочно двинулся на северо-восток. Мне было стыдно.

Карабкаться по скалам оказалось куда сложнее, чем мы думали, и через полчаса стало ясно, что такими темпами до реки нам не добраться. Несмотря на то, что в Горах мало кто жил, тропинка обнаружилась быстро. Солнце стояло в зените, было довольно жарко. Нежные ноготки и анютины глазки пробивались на камнях с большим трудом, но пахли они по-весеннему — сочно и пронзительно, пчелы крестиком плясали над ними, жужжали и садились на яркие цветы.

Камни сплошь были устланы серым пушистым мхом, кое-где одиноко торчали кустарники, в основном, бузина. Попадались уступы из мягких пород, взбираясь по ним, мы то и дело сползали, обнажая ботинками красную глину и песчаный известняк. Иногда мы были вынуждены ползти, а там, где уступы изгибались особенно круто, ребята подтягивались на руках и затаскивали вещи и нас с Ив.

Но хуже всего было то, что все чаще встречались острые камни, и Эрику приходилось не сладко, он морщился, но шел. Скалы тянулись и тянулись вверх, им не было конца. Мы взмокли, раскраснелись и тяжело дышали. Каждый думал только о том, успеем ли мы выбраться отсюда прежде, чем чары Гор возьмутся за нас.

Из последних сил преодолели мы очередную версту каменного бурелома, тропинка обогнула высокую скалу и милостиво вывела на пологий склон. Перед нами открылась Вечная Гора. Исполинская вершина застыла в первозданном покое, ее очертания были не просто красивы, они были совершенны. Во чрево Вечной Горы дерзко погружалось Солнце, и невозможно было отвести глаз. Против света гора окрасилась темно-сиреневым, только вершина сияла яркой ледяной шапкой. Именно там, в ее снежных глубинах, рождалась река Мирная, река, к которой мы так спешили и которая была так далеко.

«Привал!» — решил Эмиль. Он отлично видел, что Эрику приходиться туго и понимал — час, другой и ноги брата начнут кровоточить, хотя Эрик ни за что в этом не сознается. Эмиль вздохнул и уселся на камень, подпирая руками голову. Это означало, что он думает, и мешать ему ни в коем случаи не следует. Назойливо стрекотали кузнечики. Сухой пар поднимал пыль, а ветерок вертел ее меж камнями. Полдень прикрыл цветы и принялся за измученных путников, веки липли один к другому, торопливое дыхание иссушило слюну.

Мы повалились куда придется, и я подумала, что настоящее спасение наступит только тогда, когда кто-нибудь найдет в себе силы достать из рюкзака флягу с водой. Но Ив распласталась на плаще. Еле живая, она глядела в небо, а ведь знала — путь толком и не начался. Эрик задрал ноги на горячий булыжник, на его ступнях красовались пунцовые мозоли. Ладно уж, я откопала на дне рюкзака флягу, глотнула и протянула ему.

— Не подлизывайся, — он скривил сухие губы в довольную улыбку, — между прочим, у нас есть сыр!

— Есть, — согласилась я, — иногда ты бываешь на редкость предусмотрителен!

— Эх ты, черные глаза, длинная коса, ты даже не представляешь, насколько предусмотрителен Эрик! — подмигнул тот и полез в рюкзак.

Из холщового старого рюкзака с зеленым туоновским гербом он выложил сыр и… каравай хлеба, испеченный за тридевять земель, на Молочном Хуторе. Выходит, Эрик спас нас от голода, ведь, рассчитывая на Купеческую Гавань, мы не удосужились позаботиться о провизии.

— Это еще откуда? — очнулся Эмиль, уставившись на хлеб и сыр.

— Оттуда! — махнул на север его брат.

— Свистнул?

— Купил! — не моргнув глазом, соврал Эрик.

Эмиль еще долго молчал, ковырял пальцем дымчатый мох на камне и жевал бутерброд. Решал, да сомневался, но когда заговорил, стало ясно, что майское солнце крепко напекло его вихрастый затылок.

— Мы пойдем к Вечной Горе! — твердо сказал он.

— Фу-у! — Ив чуть не подавилась сыром. — Да ты, похоже, рехнулся, Эм?! Никто не смеет приближаться к ней, никто — ясно?

Эмиль не слушал. Он откинулся назад, разложил на камне угловатые плечи, но курить не стал.

— Придется послушаться Итту и поверить ее дару, — без тени иронии начал он. — Мы здесь не зря! Есть вероятность, что в этих ветрах заключены древние силы, но в таком случае их источник здесь, в Горах! Где же ему еще быть? Если мы уйдем отсюда, то никогда не разберемся, что за ветра, опасные ветра, свободно разгуливают по королевству!

— Но Горы… — не сдавалась Ив.

— Может, ты и прав, братишка, — перебил Эрик, — Я что думаю… вдруг и Улен здесь… Кажется мне так, хоть я и не темная дева… — Эрик вопросительно посмотрел на меня.

Во мне боролись несравнимые по силе желания. Вечная Гора была так прекрасна, что я во что бы то ни стало хотела увидеть ее поближе, но дар, вернее его остатки, почему-то меня останавливали. Однако дар таял, а Эмиль говорил умные речи. Тайны ветров были где-то здесь, впрочем, так же, как и наша смерть… Вечная Гора молчала, завернула плечи в чистое небо, засияла ярче солнца, затомила сильнее моря…

— Согласна… — сказала я.

Кузнечики умолкли.

Мы идем к Вечной Горе! Все верно, Эмиля не проведешь! Ради этого рукастый ветер и принес нас сюда, на вершины Инкабара. А мы-то испугались и бросились к реке, потеряли уйму времени. Как все оказалось просто, как очевидно: только мы можем разгадать тайну ветров, и поэтому мы здесь. Стало спокойно и легко, я слышала, что Вечная Гора сама зовет нас. Надо спешить!

— Идемте, — сказала я, — идемте скорее…

— Да вы с ума сошли! — растерянно проговорила Ив, она смотрела на Вечную Гору, ее глаза покраснели и длинные светлые ресницы наполнились слезами. Эмиль скинул ботинки.

— И не подумаю! — отрезал Эрик.

— А тебя никто и не спрашивает! Надевай!

— Не надену, я сказал! Идем, я уверен, мы найдем Улена. Я ни в чем так не уверен, как в этом.

Теперь дорога стала куда легче, ноги сами несли нас к Вечной Горе. Усталости как не бывало, по всему телу разливалась восхитительная легкость. Может, горы не так уж опасны, кто знает? Мы спустились по откосу и зашагали между каменистых пологих склонов, пыльная дорога напоминала коридоры Туоновского книжного подземелья, мы торопились. Вечная Гора темнела перед нами, я смотрела на нее и чувствовала что она меня ждет. Я искала причину чтобы отвести взгляд, но не находила. Время выпало из меня, из моих мыслей, я не помнила сколько мы прошли. Вечер принес новые силы, идти было приятно. Мы не разговаривали. Я шла впереди, за мной — семимильными шагами Эмиль и остальные. Но теперь я мало обращала внимания на своих друзей, только Вечная Гора, только одна она влекла меня.

О, как ты прекрасна, Вечная Гора, сердце мира! Ни морю, ни небу не сравниться с твоим величием. Твои гремящие водопады, несущие Великую Волю, твои вершины, острые, как шпили на башнях Алъеря, твои адские пропасти, что в тысячу раз глубже Черного Ущелья, манят куда сильнее, чем морские бури, ветра и грозы!

Все, что было со мною раньше, представилось вдруг пустым и далеким. Теперь я знала — все уйдет, все погибнет, и только Вечная Гора будет вечно сторожить вселенную! Я видела гордые скалы, чистые, глубокие водопады, краски начала и музыку конца. Красота — смысл жизни, и если она достигнута — путь пройден. Я чувствовала, как плоть и кровь моя становится прозрачной, невесомой и руки мои превращаются в крылья… Эрик всегда говорил, что я — дикая темная птица, теперь я и впрямь была таковой. Мои раскинувшиеся крылья томились принять бездну, лечь на воздушный трепещущий поток. Гора могла освободить меня от бремени пустоты, от недосказанности, недовиденности, недочувственности, от «недо»…, свойственных человеческой жизни.

Я шла так быстро, как умела. Стояла тишина, и ничто не мешало мне говорить с Вечной Горой, чувствовать ее приближение и, не отрывая глаз, видеть, как она смотрит на меня…

Так промчалась блаженная вечность, когда, вдруг, перед нами выросла скала. Дорога вела прямо к ее подножию, и чем ближе мы подходили к ней, тем сильнее заслоняла она собой мою цель. Странная это была скала, точно из твердого песка, окаменевшего в гигантские ступеньки, не скала — пирамида. Ноги несли вперед, скала надвигалась и, наконец, совсем накрыла Вечную Гору. Взгляд провалился и потерялся, на мгновение мне показалось, что я ослепла. Я оглянулась и увидела Эмиля. Он шел и смотрел сквозь меня, туда, где только что чернела Гора, он смотрел, и светло-карие глаза озабоченно горели чужим сиреневым блеском.

«Нельзя останавливаться!» — подумала я, — «Нужно поскорее обогнуть подножье Песчаной Скалы, а там…» Я не успела ничего понять, как из ушей вылетели пробки и я услышала звонкие весенние голоса птиц. Эрик чихнул, осмотрелся, точно проснулся, и подал голос:

— Вот ведьма! Смотрите, смотрите туда!

По непроходимому каменному развалу ловко улепетывал здоровенный кунт. Именно кунт, мокролапая носатая псина. Эрик вскинул арбалет, но Эмиль схватил его за рукав:

— Не вздумай! Ты собираешься стрелять здесь, в Горах? Ты собираешься убить кунта? Балда, я не дам за твою жизнь и ломаного огнива!

— Да ведь сбежит! — ноздри Эрика злобно раздулись. — Он следил за нами! Твари, они держат Улена в плену!

— С чего это ты взял? — удивился Эмиль.

Мне было ровно до первой звезды, кто за кем следит, мне хотелось поскорее идти дальше. Кунт воровато оглянулся и скрылся за каменной насыпью.

— Ну, все! Мы его упустили! — разочарованно сказал Эрик и нехотя ослабил затвор.

— Стойте если хотите! Я иду дальше! — но мои коленки дрогнули и потянули к земле, на лбу выступили капельки пота. Может, стоит отдохнуть, успею ли? Разве что минутку…

— Идем! — призвал Эмиль, — Идем!

— Сто-ойте-е-е! — Ив только догнала нас, она раскраснелась и тяжело дышала. — Да стойте же вы, наконец! Послушайте!

— Некогда нам стоять, — буркнул Эрик, — нам Улена искать надо!

Он двинулся было вперед, но Ив решительно скинула рюкзак и уселась на него, давая понять, что дальше идти она не собирается.

— Придется постоять и послушать! — строго заявила она, — У меня есть к тебе пару вопросов, Эр! И к остальным кстати тоже!

Вечно она вмешивается не вовремя, как будто нельзя поговорить по дороге.

— Поговорим по пути, — сказал за меня Эмиль.

— Нет уж! Поговорим здесь и сейчас, пока, слава Солнцу, ваши глаза, затянутые сиреневой поволокой, не видят Вечную Гору! Пока мы здесь, в тени Песчаной Скалы, и вы хотя бы чувствуете усталость! Сколько часов мы идем? Ответьте! Шесть? Восемь? Вы устали? Эр, как твои мозоли? Итта, как на счет кунта, который возился под самым твоим носом, а ты, чующая даже лесную мышь, его не услышала? А? Эмиль, как на счет того, что Мирная осталась совсем в другой стороне?

Что она говорит? Что мешает ей развернуться и идти в обратную сторону? Без нее мы пошли бы куда быстрее!

— Ив! — Эмиль опустил рюкзак на землю. — Повтори еще раз, что ты хочешь сказать? Я, кажется, стал плохо соображать, извини!

— Ты стал плохо соображать в первую очередь, Эм! Она одолела сначала тебя, потому что ты лидер. Затем она взялась за Итту и ее способности. Надавила Эрику на самое дорогое — на Улена… И всё! Вы, как овцы, пошли на ее зов!

— Кто это «она»?

— Вечная Гора! Что здесь непонятного? Скорее всего, ее чары проникают в глаза, потому что когда вы ее видите, вы ничего не понимаете. Всю дорогу я зову вас, вы не слышите меня, вообще ничего не слышите! Здесь, где Горы не видно, вы очнулись и увидели кунта, который плетется за нами от самого привала, и, наконец, услышали друг друга и меня. Это ловушка! Поверьте мне! — Ив чуть не плакала.

— Погоди-ка! — глаза Эмиля прояснились. — А ты-то как это поняла? Хочешь сказать, все попали под чары, а ты нет? Да как же ты вообще догнала нас?

— Не знаю, но у меня болят глаза, как будто их режут бритвой. Я устала и хочу, чтобы вы очнулись, иначе вы погибнете! Вы уже бредите! Итта мечтает спрыгнуть с вершины в ущелье, ты, Эмиль, что-то бормотал о пещерных лабиринтах, а Эрик торопится найти Улена в недрах Бушующего водопада — Гора зовет вас на смерть…

Эмиль сел на землю, прямо у подножия Песчаной Скалы и закрыл лицо руками, Эрик опустился на корточки, я поняла, что хочу пить и спать. Прошлой ночью мы ночевали на Молочном Хуторе и спали на узких кособоких кроватях, как это было давно!

— Ив, — Эмиль вдруг поднял голову, его взгляд был такой, как прежде, только очень усталый, — а ведь Гора не справилась с твоими глазами! Знаешь, я думаю, синий и зеленый ей оказались не под силу, — и Эмиль улыбнулся своей догадке.

Верно, глаза у Ив особенные — один голубой, а другой зеленый. Я, Эрик и Эмиль — кареглазые, и, наверно, чем темнее глаза, тем скорее поддаются они колдовству, потому что прежде, чем я пришла в себя я вела себя так нехорошо, что лучше даже не рассказывать…

 

ПЕЩЕРА ПЕСЧАНОЙ СКАЛЫ

Глава 7, в которой мы с Эриком оказываемся в неловком положении

По крайней мере, чем дольше мы не видели Вечную Гору, тем яснее становилась голова. Чары отпускали медленно, я не могла припомнить, что происходило в пути, и непонятно было, как далеко ушли мы от реки Мирной. Мой дар не возвращался ко мне, и я не знала дороги. Чтобы избежать колдовства, мы вынуждены были сидеть в тени Песчаной Скалы, и, возможно, ночью нагрянут кунты, раз уж они нас выследили.

Эрику досталось больше всех. Насупившись и закусив губу, растирал он пылающие мозоли. На первый взгляд могло показаться, что Эрик скис, но это только на первый взгляд, не в его это правилах — скисать перед боем. А в том, что бой предстоит, Эрик не сомневался.

— Готовится надо к ночи, пока не уснули прямо здесь, — сказал он. — Огонь, конечно, может привлечь кунтов да и других тварей, но без него и сражаться будет непросто.

— С костром я бы не торопился, — рассеянно ответил Эмиль. — А вот факелы… Факелы могут пригодиться…

Эмиль был страшно обескуражен тем, что его основное оружие — логика, обернулось против него. Не мог мой друг смириться, что кто-то командовал в его мыслях.

— Нет, ну как же так вышло, а? — сокрушался он. — Мы увидели Вечную Гору и все? Как незаметно захватила она нас в плен! Она приготовила для каждого беспроигрышный обман, самые убедительные аргументы! Лабиринты? Да, я читал о пещерных лабиринтах Вечной Горы. Знания, великие знания, но смерть каждому, кто войдет туда! Смерть, понимаете? Она попала в самую точку, именно там я рассчитывал найти ключ к тайне ветров, и она меня в этом убедила. Какой я дурак! — Эмиль совсем запутался.

Эрик оторвался от своих мозолей, посмотрел на брата и улыбнулся:

— Да ладно тебе, Эм! Или ты не хотел стоящего приключения? По мне — все не так уж плохо.

— Ага, — поддакнула я, — тебе б еще мечом помахать, а то удовольствие кажется неполным.

— Точно! — засмеялся Эрик, и вслед за ним засмеялись мы.

— Скоро стемнеет, надо искать факелы. — Эмиль достал свой нож и провел по кожаному ремню.

— Пойдем-ка, темная дева, поглядим, как твой дар подействует на поиски дров, — язвить Эрик умел не хуже меня. Он встал, закинул на плечо свой арбалет и протянул мне мой. Я махнула Эмилю, и мы разошлись в разные стороны, Эмиль — на север, а мы с Эриком — на юг. Ив осталась охранять вещи, она устала гораздо больше нас.

Осторожно пошли мы вдоль склона Песчаной Скалы.

Все-таки Эрик — удивительный парень, он может весь день канючить из-за насморка, но когда дело касается важного, боли для него не существует. Он шел так, словно совсем не устал и словно его ноги не были разбиты в кровь.

— Послушай, — спросила я, — ты и правда хотел нырнуть в Бушующий водопад?

— Конечно, хотел! — хитро посмотрел Эрик. — Ведь это так здорово!

— Пожалуй не хуже, чем сигануть с вершины в пропасть!

— Ну, нет! Нырнуть в Бушующий куда веселее!

Дров не было. Вокруг, сколько хватало глаз, лежали скалы, камни да пыль. Даже трава отказывалась расти на такой высоте, а уж кустарник и подавно. Нам попался только один сухой и потрескавшийся ствол бузины. Его зажало среди камней, и Эрик помянул немало ведьм, выдирая его оттуда. В результате нечеловеческих усилий в руках моего друга оказалось толстое и плотное корневище.

— Другое дело! — Эрик очистил корень бузины, и я плотно обмотала корневище лоскутками серого пушистого мха. Вполне подходящий факел, тем более что у Эмиля, где-то на дне рюкзака всегда хранится флакон с керосином. Но только один факел, это, считай, ни одного. Чтобы хватило даже на майскую ночь, нужно хотя бы пять таких.

— Знаешь, — Эрик привязал факел к ремню арбалета и закинул его на спину, — если кунты нападут на нас ночью, можно просто подпалить им шерсть. Дыму будет! Это я тебе обещаю.

— Вряд ли кунты заслуживают таких мучений.

— Ну да? А ты видела этого медведя, что шпионил за нами? Думаешь, он хотел поиграть с тобой в прятки?

— Как можно так легко поднимать арбалет на всякого, кто тебе не понравился? — возмутилась я. — Эрик, иногда я тебя совсем не понимаю.

— Я — это не твоя забота! — обиделся Эрик.

— Уж точно… — через плечо бросила я.

Песчаная скала имела форму трапеции, а ее квадратные выступы напоминали просторные балконы туоновских жилых домов. По таким балконам удобно было лазать друг к другу в гости, особенно тогда, когда это позарез необходимо, а парадный вход закрыт. Мы обошли один выступ, затем следующий, и мои подозрения насчет того, что ствол бузины — единственная наша удача, переросли в глубокое убеждение. Идти дальше было рискованно, и, хотя кунты больше не появлялись, Вечная Гора могла в любой момент оказаться в поле зрения. Можно, конечно, попробовать забраться на уступ и осмотреть окрестности в поисках кустов или деревьев, хоть чего-нибудь, чтобы не погибнуть в темноте.

— Эр, подсади меня, — попросила я. Эрик недоверчиво поглядел на выступ, потом на меня. Ему-то ничего не стоило туда забраться, но он медлил. Было ясно, что он просто дразнит меня.

— Не стоит лазать туда, Итта, — решил он и, разумеется, я его не послушала. Если бы это сказал Эмиль, тогда другое дело, но Эрик…

— Как хочешь, — пожала плечами я, — я залезу и без тебя.

— Вот настырная! Думаешь, так просто? — Эрик не смог сдержать улыбки, он легко вспрыгнул наверх и подал мне руку.

Песчаная скала была тверже гранита, площадка выступа оказалась ровной и гладкой, как полированный стол, как будто гигантский слизняк облизал ее своим телом и оставил на ее поверхности идеальный глянец. Я огляделась. Нет ни кустов, ни деревьев, только сухая трава, наверное еще прошлогодняя, торчала то тут, то там между камней.

Эмиль шел вдоль подножия скалы, и было видно, что хворосту он набрал куда больше нашего. Ив нарезала к ужину сыр, и складной синий нож сверкал в лучах заходящего солнца. Ив снова надела плащ. «Похолодало» — подумала я.

Эрик стоял посреди площадки, широко расставив ноги. Он приложил ладонь козырьком и высматривал врагов. Ясное дело, кого же еще? На склонах гор солнце высвечивало последние румяные сполохи, а за поворотом притаилась Вечная Гора. Кто ее знает, что от нее еще можно ожидать, надо было возвращаться.

— Ну, все! — сказала я. — Тут больше делать нечего! Эр, подержи арбалет, я спрыгну.

Эрик протянул руку и взялся за ремень арбалета именно там, где держала его я. Я ощутила его теплое, чуть шершавое прикосновение, и в этот момент опора дрогнула у нас под ногами, площадка уступа треснула и начала разъезжаться. «Полыньяки ведьмовы, это они!» — мелькнуло в голове, что-то пролетело мимо моего плеча и рухнуло. В ту же секунду выступ с громом и скрежетом разлетелся во все стороны, и мы с Эриком провалились внутрь Песчаной Скалы.

Грохот камней заглушил мой крик, пустота полета вздрогнула от тяжелого удара, и во рту появился соленый вкус крови. «Сейчас разобьемся», — решила я, мы грохнулись на булыжники и взвыли от боли. Как ни странно, мы остались живы. Эрик отделался синяками и царапинами, но я упала на локоть и вывернула его.

Это было теперь неважно. Вот мы и сгинули. Камнепад прекратился, но площадка уступа закрылась над нашими головами, замуровала, погребла нас заживо. Воцарилась абсолютная темнота, и размеры нашей тюрьмы определить стало сложно. Сил пошевелиться не осталось совсем, тело казалось разбитым на тысячу самостоятельно ноющих кусочков, но Эрик…

С ним даже разбиться по-человечески не выйдет! Скорее всего, он попытался встать, потому что раздался глухой удар и Эрик взвыл:

— Ай! Ведьма! Я расплющил башкой этот дурацкий каменный мешок! — и он снова развалился рядом. — Курить охота…

— Толку? — вздохнула я. — Табак-то все равно у Эмиля…

Воздух был сырой, но свежий, а, значит, замуровали нас не слишком плотно.

— Здесь не глухо, может где-то и есть проход, — предположил Эрик.

Может и есть, но на ощупь лезть в эту ведьмову скалу — верное самоубийство. И тут я вспомнила про факел.

— Факел!!! — воскликнула я.

— Конечно, факел, — спокойно ответил Эрик, — и не кричи мне в ухо. Вот оглохну и не разберу, что скажет Эм, когда мы отсюда выберемся. Не то чтобы я без этого не обойдусь, но все-таки любопытно.

— Эр! — засмеялась я, вмиг все показалось мне не таким уж печальным, и даже откуда-то появились силы.

— Ничего смешного, это тебе все сойдет с рук, а меня братишка по голове не погладит, так что давай выбираться отсюда, Итта. Дай мне огниво.

— А твое? — я похолодела, мое огниво осталось в плаще.

Эрик похлопал себя по карманам, но и его плащ остался там, наверху. На Эрике был только серый свитер, перевязанный вокруг пояса, джинсы и майка с коротким рукавом, тоненькая темно-зеленая майка с желтой полосой на правом плече. Конечно, я не могла разглядеть ни Эрика, ни майку, ничего, но я помнила, что именно эта майка была надета на нем утром, когда я проснулась и увидела, как Эрик тайком подсовывает в рюкзаки тяжелый молочный сыр. Наша тюрьма была не только каменная, но и мокрая, из чего можно было сделать вывод, что одеты мы не лучшим образом.

Напрасно Эрик хлопал себя по карманам: огнива у него не было.

— Ну, и ты думаешь, я испугаюсь? — бодро заявил Эрик, — Что-нибудь придумаем, в конце концов, глава про огонь — моя любимая в «Книге путешествий»!

— Насколько я понимаю, костры туда не входят, — напомнила я.

— На твоем месте я бы помолчал, нечего было лезть на крышку полыньячной ямы.

— Откуда я знала?

— А разве старина Эрик не сказал тебе: «Не стоит лазать туда, Итта»?

Я посчитала разумным согласиться с Эриком и промолчать. Способов добычи огня мы знали немало — трут, стекло, древесина, камни и прочая дребедень, но нам ничего не подходило, у нас ничего не было, и даже камни, которых тут полным полно, не годились, потому что были мокрые.

— Трут, допустим, у нас есть, — наконец произнес Эрик, — мох, пока он не отсырел, вполне сойдет за него, но нужно еще что-то. Клинок, вроде, должен быть сухой… Нет, он не зажжет мох. Ведьма! Факел скоро отсыреет, и тогда, уж точно, Эм всыплет мне как следует.

— Как следует всыплет тебе Ив, за то, что попал в переделку со мной, а не с ней… — Я полезла в карман джинсов, и теплая округлость увесисто легла на мою ладонь. Камень… Надо же было позабыть! Крыло дракона или лилия…

— Ив тут не при чем… — мрачно рассуждал Эрик. — И не впутывай…

— Погоди! — перебила я. — Кажется, у меня есть сухой камень.

— Сухой камень? У тебя? Откуда? — не поверил Эрик.

— С моря. Считай, что я променяла на него твои ботинки.

— Ты удивляешь меня все больше, Итта Элиман. Но, знаешь, я бы все-таки предпочел ботинки.

Эрик взял у меня морской камень, и после усердных трудов, мох затлел и разгорелся. Неярким голубым пламенем вспыхнул наш факел и в пещере приятно запахло дымом. Да, это была именно пещера, низкая и небольшая. Эрик осветил стены: влажная глина, гранит и еще красные прожилки какой-то неизвестной породы. Вот ведьма! Как некстати исчез мой дар, раньше я бы точно знала, как отсюда выбраться, а теперь?

Мы внимательно осмотрели стены, впереди, в узком проеме повисла чернота. Я взяла у Эрика факел и двинулась туда. Осторожно ступала я вперед, темнота смыкалась — туннель или лаз, но хоть что-то.

— Эй, Итта! Подожди! — Эрик сгреб арбалеты и пошел за мной. Я светила перед собой и чувствовала, что во мне начинает просыпаться надежда.

— Стой! — крикнул Эрик. — Не ходи туда одна, слышишь?!

Вдруг стены расступились, откуда-то из-под земли потянуло сквозняком, а значит полыньяками. Я ступила в пустоту, взмахнула руками. Факел полетел на камни, а я — прямо в полыньячный колодец. Слишком запоздало было бранить себя, что я не послушалась Эрика. Это был именно такой колодец, для которого необходим магнитный излучатель, но, к счастью, колодец оказался старый.

Я скользила и цеплялась за стены, пока не почувствовала опору. Выступ! Совсем маленький, крошечный выступ между кольцевыми ячейками, но мне удалось устоять, рукой я нащупала какой-то камень и уцепилась за него.

Висеть посередине полыньячного колодца — вовсе не то спасение, на которое я надеялась. Сквозняк сводил скулы, я прижалась к стене и прислушалась. Там, в глубине пропасти, кто-то был, какие-то твари, они возились и мерзко шипели. Сердце подступило к горлу и заколотилось там. Не смотреть вниз, нет, только не смотреть вниз! Я увидела, как наверху замигал свет, наверное Эрик подобрал факел.

— Эр! — позвала я, он загрохотал чем-то и высунулся почти по пояс.

— Ты жива? — услышала я его испуганный голос.

— Временно, — ответила я.

— Тогда хватайся! — Эрик протянул мне руку, но дотянуться не смог. Тогда он уперся ногами в края колодца и оказался прямо надо мной, через миг я ощутила его крепкую, ледяную от страха ладонь. Он ухватил меня посильнее, попытался подтянуться и посмотрел вниз. Факел лежал с краю и хорошо освещал Эрика. Я глядела на него, держала его за руку, но оторваться ногами я не успела. Лицо моего друга побелело, как мел, глаза округлились, губы вытянулись. Эрик видел то, чего не видела я.

— Итта, — холодным голосом сказал он, — медленно отпусти меня, крепко держись и не смотри вниз. Не смотри! Понятно?

— Нет, не отпускай меня! Эрик, пожалуйста!

— Делай, что тебе говорят! — приказал он.

И я отпустила Эрика, он исчез в светлом пятне у меня над головой. О, ведьма! Я не смотрела вниз, но чувствовала, как что-то скользкое и живое шипит и подползает ко мне, цепляясь перепонками за отвесную стену. Бросило в дрожь, сердце перекочевало из горла в пятки, колени ослабли, и мне почудилось, что уступ, на котором я стою, неотвратимо уменьшается, словно уходит в стену.

Эрик появился в тот момент, когда я решила, что вечность слишком затянулась. Он упал на живот и щелкнул затвором арбалета.

— Прижмись к стене!

Я прижалась, я распласталась и почти слилась с ней. Эрик прищурился, и в зрачке ледяного прицела отразилась жертва. Он выстрелил, арбалет вздрогнул, стрела просвистела, и то, что шипело и ползло, глухо скрипнуло и плюхнулось на дно колодца.

— Не смотри туда, а то сорвешься! — Эрик бросил арбалет на землю, дотянулся, схватил мою руку, уперся. — Ну, помогай! — и потащил. Ноги мои потеряли опору и повисли, колени бессильно обдирались о камни, локоть пронзила дикая боль. Только свободной рукой могла я отталкиваться от стен. Не думаю, что это можно было считать за помощь.

Казалось, стене не будет конца, и я подумала, что сил не осталось вовсе и что Эрик старается зря. Боль раздирала. Когда Эрик нашел мою вторую руку, рванул, и мы оба повалились на каменный пол, мне еще долго думалось, что ни в коем случае нельзя отпускать его мокрые от напряжения и страха ладони.

— Вот теперь можешь смело посмотреть в глаза собственной глупости! — сердито сказал Эрик.

У края колодца лежал факел, я подняла его и осветила колодец. Ведьма! На дне его кишмя кишели ядовитые дигиры, их было не меньше десятка и, судя по всему, они доедали ту, которую убил Эрик. На ее месте вполне могла быть я.

Я отпрянула. Меня вдруг отпустило, расслабило и тотчас бросило в дрожь. Я отползла подальше от кошмарного места, нащупала камень и села. Живот скукожился, завертелся и заболел.

— Ну, и что ты теперь о себе думаешь, а? — Эрик встал, отряхнулся и поднял арбалет, — Сколько же раз тебе надо ошибаться, чтобы понять — Эрик не надует тебя?! А? Слышишь, ты, глупая девчонка? Ты полагаешься только на свои дурацкие чувства и перестаешь видеть и слышать все остальное! И чем они тебе помогли? Чем? Тем, что мы сидим сейчас в замурованной пещере или тем, что ты чуть не попала на ужин к ядовитым дигирам? Ты, ты… Какого лешего ты вообще свалилась на мою голову?

Эрик кричал так, что я перестала дрожать. Никогда еще не видела я, чтобы он так выходил из себя. Он расхаживал туда-сюда по пещере и сшибал босыми ногами камни, попадающиеся у него на пути. Камни цокали о стены и падали в пропасть к дигирам. Эрик сердился и ругал меня за дело, и мне… мне было приятно. То, что связывало нас с ним, жило так глубоко, что мы сами редко вспоминали об этом. Но сейчас, загнанные вдвоем в каменную тюрьму с дигирами, отвратительными ядовитыми ящерами, и я и Эрик понимали — то, что жило, живо и по сей день.

— Эр, — наконец произнесла я, — прости меня!

— Прости? — удивился он. — Ты говоришь — прости? С какой стати я должен тебя прощать? Ты не слышишь, когда мужчина говорит тебе «Подожди»! Ты не слышишь, когда мужчина говорит «Не ходи, нельзя»! Ты ничего не слышишь, кроме себя!

— Я говорю совсем о другом, Эр.

— О другом? О другом все то же самое! Ты не слышишь, когда мужчина говорит тебе о любви! Нет, не слышишь, не веришь! Зато ты прекрасно слышишь свой внутренний голос, будь он неладен, это он тебе указывает, кого ты должна любить и кого выбирать. Но, похоже, и тут он подвел тебя, Итта!

— Нет, Эрик, мне указывает сердце, и оно говорит мне, что я по-прежнему люблю тебя так же сильно, как и Эмиля. И не моя вина, что нельзя любить вас обоих, и не заставить страдать одного из вас! Ты-то должен меня понять, ты же безумно любишь Ив? А? Попробуй сам решить эту задачу с двумя неизвестными, и посмотрю, что ты скажешь!

Эрик понял, что я права. Мы с ним в одинаковом положении, из которого только один выход — не думать об этом. Мы сидели в пещере, возле полыньячного колодца с отвратительными тварями и ругались из-за того, что уже давно решено.

— Проклятые дигиры! — плюнул Эрик. — Проклятая женская логика, проклятая пещера!

— Здесь холодно… — произнесла я.

Эрик отвязал с пояса свитер и положил мне на плечи.

— Хорошо, что не жарко, — угрюмо сказал он. — Ты знаешь, ненавижу жару. С того самого дня, Итта, ты помнишь? Конечно, это было давно, но все-таки, пусть лучше будет холодно…

— День окончания Туона? — спросила я.

— Именно! — он наклонился, поднял арбалет и отошел к стене. Ни я, ни он не знали, что делать дальше. На дне пропасти зашевелились дигиры. Оставалось надеяться, что они не захотят оттуда выползти и полакомиться нами. В пещере было очень холодно, и я натянула на себя Эриковый свитер.

* * *

В День окончания Туона стояла такая жара, что ледяные шарики для эля таяли раньше, чем их успевали доносить из погреба на кухню. Мы целый день купались в озере, чтобы хоть как-то дожить до вечера. Перед началом праздника Белая Гильдия собралась за обсерваторией и сговорилась ночью отправиться кататься по озеру на морских кахлах. Этих замечательных животных с длинным бархатным телом и огромными коровьими глазами разводят в питомнике. Вытащить их оттуда с помощью Тигиля было как раз нам по душе. Стоит ли говорить, что это строго запрещено? Разумеется, Тигиль не соглашался и ворчал: «Ничего не выйдет, ничего не выйдет…», но Тигиль всегда ворчит.

Когда зашло солнце, начался праздник. Я пребывала в таком волнении, что почти не запомнила, кто и как говорил торжественные речи. Я все время вертелась, улыбалась и пила эль. Это был самый веселый, самый лучший день изо всех. Я сидела за огромным столом между Эмилем и Эриком и поедала столько сладостей, сколько хотела. А потом были танцы. На этом празднике я впервые увидела Эмиля и Эрика не в свитерах и джинсах, а в костюмах!

Черные, обтягивающие клеш, шитые на заказ, как и все их брюки; белые шелковые рубашки с удлиненным воротником и песочные жилетки, отделанные по борту витиеватой нитью. О, это, без сомнения, шло к моему синему, с высокой талией, платью. Я смотрела на ребят, и мое сердце колотилось и разрывалось напополам, как в тот день, когда я увидела их впервые. И, хотя нашей дружбе минуло почти три года и многое уже было решено, дыхание замирало, и ныло где-то в животе от счастья сидеть с ними за одним столом в день окончания Туона.

Эрик первым пригласил меня на танец, и мы закружились среди тончайших девичьих платьев и мальчишеских белых рубашек. Эрик обнимал меня смело, мои глаза были прямо напротив его губ, и я поняла, что ничего не смогу ему сказать. Он наклонился, выдохнул мне в шею жаркий воздух и спросил: «Почему, Итта? Я не верю!» Слова запнулись, они ни за что не желали появиться на свет, но я была слишком, слишком близко…

Я сама себе не верю, Эрик, потому что ни ты, ни я, никто другой не даст мне ответ на вопрос «почему?» Твои руки сильнее бури, его — жарче огня, твои плечи готовы принять мои в объятья, его — влекут мои руки и не пускают, твои глаза обжигают томительной страстью, его — невозможно вынести, не потеряв навсегда покой… Но как же мне не растеряться, когда вы оба врываетесь без стука в сердце мое?

— Не говори ничего. Я и так знал. Эмиль…

— Он сказал тебе?

— Он мой брат, Итта.

— Однажды все изменится…

— Что может измениться? Я влюблен в тебя…

— Я тоже, но чувства могут обманывать, не врет только сердце.

— Что ты знаешь о моих чувствах?

— Я знаю о своих. Эрик, как ты не понимаешь, ты нужен мне не меньше, чем он!

— Этого мало.

— Я знаю…

Я замолчала, уткнулась в его плечо. Я не могла сказать ему, что люблю Эмиля сильнее, не могла.

— Ты — прекрасная темная дева, — прошептал Эрик, — ты — дикая морская птица, ты — полыньячный колодец, магнит. И все же, ты — глупая девчонка.

Эрик посмотрел в меня глубоко-глубоко и улыбнулся почти как Эмиль, уголками рта. Он коснулся подбородком моего лба. Что я делаю? Что?! Эрик прощается со мной! Он отдает меня Эмилю! Эмилю, своему лучшему другу, своему брату, своему отражению в зеркале. Чушь! Не может быть… И все-таки там, в смуте моих метаний, легло облегчение от того, что это произошло.

Эмиль не спускал с нас глаз, он замер там, в глубине зала, за праздничным столом, и ждал окончания танца. Мне не нужно было оглядываться, я чувствовала это, и во мне вопило настоящее тщеславное счастье. Я кипела, я зашкаливала приборы любви, ведь мне передалось их страстное волнение: того, кто сидел и отрешенно смотрел в одну точку, и того, кого я чувствовала сейчас всем телом. И я прижалась покрепче к Эрику, прижалась назло ему, назло себе, назло Эмилю, назло тому, что не могу оставить себе их обоих, не могу! Не пройдет и половины луны, как все изменится, Эрик больше не будет моим. Я провела руками по его плечам, по шелковистой струящейся ткани, по жаркой, крепкой груди, я встала на цыпочки и коснулась губами его пылающей скуластой щеки, я отдавала его той, которую еще даже не знала, отдала, и тогда танец кончился.

Эмиль помешивал в стакане хрустящие недолговечные льдинки, он переживал, но никогда бы не сказал мне об этом. Я знала: он хочет немедленно увести меня отсюда, от Эрика, от музыки и гремящего праздника. Но он молча сидел и потягивал теплый эль. На столе перед ним лежали наши дипломы с гербами и королевскими печатями, на каждом свитке стоял оттиск — серебряная роза ветров: мы все выпускались из Туона членами Белой Гильдии.

Он был крепкий орешек, мой Эмиль, он таким и остается. Без меня скрывать свои чувства, свою могучую силу и мудрость ему было бы куда легче. Но разве могла я не видеть, какая безмерная любовь сокрыта в нем? Эмиль не потерял голову, как Эрик, нет, Эмиль потерял сердце. Эмиль, Эмиль, ты тот, кого я вовек не разгадаю, тот, кто сильнее меня во сто крат. Эмиль, Эмиль, нежность моя и страсть боятся только твоего молчания, в тихой безбрежности твоей им стыдно и одиноко. Эмиль, Эмиль, я влюбилась с первого взгляда сразу в вас обоих, но полюбила именно тебя.

Эмиль осторожно нашел под столом мою руку и сжал в своей. Все, пора! И мы ускользнули ото всех. В парке сияла Малая Луна, стояла жара, и ночной свежести не было места.

— Я сказала Эрику…

— Что он ответил?

— Он сказал, что я — глупая девчонка, и еще он сказал, что ты — его брат.

— Эрик…

— У него все будет хорошо.

— Надеюсь, что так.

Эмиль слишком сильно любил своего брата и слишком сильно заботился о нем. Но любовь, любовь к женщине, всегда берет верх над разумом. Так уж вышло, и не в наших силах ничего изменить. Нам и так понадобилось очень много времени, чтобы это понять. И теперь, гонимые элем, воспламеняющим юные сердца смелостью, мы бежали по парку. Мы бежали и бежали до тех пор, пока он не кончился. Я держала руку Эмиля, в ней пульсировал источник огня. Тогда, когда терпеть стало уже невыносимо, я остановилась у ограды Туона и обвила Эмиля за шею, я прильнула и отпрянула, его было слишком много, моего чувства. Эмиль улыбнулся, подхватил меня на руки, и его теплые глаза оказались так близко, как никогда раньше. У меня закружилась голова, и вот тогда Эмиль поцеловал меня, поцеловал впервые. Он вдыхал в мои губы море, обжигающее, трепетное море. И все, с тех пор меня больше не существовало, Эмилево море выжгло меня изнутри. Мы не вернулись воровать морских кахл, мы остались в полях на всю ночь…

Утром стало известно, что Белую Гильдию поймали в питомнике, потому что Эрик выпил слишком много эля и разбил рукой стеклянную дверь. За ночные приключения Гильдии установили суровое наказание — три с половиной луны подсобной работы в Туоновской лаборатории. Три с половиной луны, это целое долгое лето, Эрик был безутешен. Для него День окончания Туона стал не лучшим днем.

Там, в Туоновской лаборатории, все и разрешилось. Эрик познакомился с Ив. Она занималась ботаникой и разводила цветы, а он втрескался по уши, чего я и боялась. Теперь Ив посадила цветы по всему дедушкиному саду, и сад стал еще прекраснее, и, вообще, она принесла нам мир и покой, она спасла нас от множества неразрешимых вопросов, она, хрупкая белая дева, укротила все два метра эриковского самовыражения, она… Она стала нашей малышкой, строгой и самостоятельной, мы все полюбили ее, и все же… Ни я, ни Эрик — мы никогда не забудем, какая невыносимая жара стояла в день окончания Туона…

* * *

Я подошла к Эрику, взяла у него из рук арбалет, бросила на землю и обняла его, обняла впервые после того дня. Я прильнула щекой к его груди, и в моих висках забилось его бесстрашное детское сердце.

— Не надо… — сказал он и осторожно провел рукой по моим волосам, — Успокойся, все позади, мы выберемся отсюда, обещаю… — и Эрик запел тихо и ласково, колыбельную, которую, конечно же, написал сам…

Но я не слышала его, я плакала. Мы так и уснули вместе, Эрик крепко обнимал меня и дышал мне в затылок, но я все равно не могла согреться. Нам было плевать на дигир и на всех остальных, мы устали и ужасно измучились. Факел потух, и темнота холодным одеялом накрыла пещеру.

 

ХРАНИТЕЛЬ ГОР

Глава 8, где нам сказочно везет, но это нас совершенно не радует

По стене, между красными прожилками гранита и наростами окаменевшей глины путешествовала одинокая капля. Она пробиралась куда-то совсем без цели, увлекая за собой крошечные струйки другой неприкаянной влаги. Капля росла и бежала все быстрее, но когда она отяжелела настолько, что удерживаться на стене стало бессмысленно, она, не долго думая, сорвалась и нырнула прямиком Эрику за шиворот. Тот вздрогнул, заворочался, чихнул и проснулся. Честно говоря, я обрадовалась, потому что уже прилично устала ждать, когда это произойдет. Сидеть одной в темноте и слушать, как ползают по стенам холодные капли — не особенно весело, да и спать на мокрых камнях — мучение.

Эрик снова чихнул, высморкался и хрипло пожаловался:

— Знаешь, Итта, после такой чудной ночки хочется поскорее умереть. Я думал, мне снился набат, война с серными ведьмами, оказывается, это моя башка раскалывается, как набатный колокол…

Еще не хватало! Я протянула руку и нащупала его лоб. Конечно же, Эрик пылал! У него был серьезный жар, он сидел мрачнее тучи, почесывал грязную шею и даже не догадывался, что своей простудой обязан мне. Но, к сожалению, так оно и было, ведь это я затащила его, босого, в мокрую и холодную, как погреб, пещеру, это я бессовестно отняла у него свитер, и, пожалуй, Эрик не так уж не прав, говоря, что у него от меня одни неприятности. Увы, но шансов на то, чтобы моя репутация в его глазах хоть немного выправилась, было маловато. Что я могла сделать? Сообщить товарищу по несчастью, что у него есть температура?

— Температура есть у всех, — буркнул Эрик, — только вот, кроме температуры, у меня еще и насморк.

Он покорно улегся прямо на пол, сунул раскарябанные камнями локти под голову и стал ждать, что будет дальше.

Примерно за четверть часа ничего нового не произошло, я молча прикидывала варианты развития событий, а Эрик заскучал.

— Сегодня наши играют на Королевской площади в Алъере, — мрачно нарушил он тишину. — И, уж поверь, мое место сейчас там, а вовсе не здесь!

— С чего ты взял? — удивилась я. В такой ситуации услышать от Эрика можно все что угодно, но, честно говоря, такого заявления я и предположить не могла.

Мое недоумение Эрик расценил как оскорбление его лучших чувств и жуткую бестактность. В состоянии простуды Эрик начинал ныть, впрочем, во всем что касается музыки, он всегда особенно ревнив. Тут даже Эмиль частенько попадает впросак, а раз речь зашла про Королевские концерты, я могла быть и поосторожнее. Эрик сел, обиженно тряхнул головой и принялся мне объяснять:

— Алъерь — столица нашего королевства!

— Эрик, прекрати!

— Нет, ты послушай! Каждую весну, четырнадцатого мая, король приглашает из Туона музыкантов. Не надо объяснять, что такое Туон? Так вот! Сегодня лучшие лютнисты играют королю, и я отдал бы, наверное, свой трофейный клинок, чтобы хоть одним ухом услышать их, — на этом месте Эрик чихнул, выругался и продолжил свою тираду. — Наверное, ты не знаешь, но я неплохо играю на лютне. И как раз в тот год, когда полыньяки впервые появились в Желтом лесу, а мы с братом повстречали на своем тернистом пути Итту Элиман, в тот год я тоже играл перед королем! Но та, ради которой я так старался, к сожалению, этого не помнит! — упрек получился наигранный, но, по большому счету, Эрик расстроился искренне, и мне стало жаль его. Бедный Эрик, его бы пыл, да в мирных целях! Ведь он, действительно, прекрасный музыкант.

— Ты играл свои любимые «Старые галеры» Амслея, — сказала я. — Ты играл один, а Эмиль стоял за сценой и отстукивал ритм. Насколько я понимаю, ритм там очень мудреный, и Эмиль боялся, что ты собьешься. Но ты был лучший, Эрик! Когда отзвучал последний аккорд, сам король встал, и за ним, в восхищении, поднялись все, кто слушал тебя, весь зал. А я… Эрик, я никогда не смогу забыть этого, понятно? Так что не говори зря, лучше объясни, с чего ты решил, что сегодня четырнадцатое мая?

«Великий» музыкант опять растянулся на полу и удовлетворенно вздохнул, мои слова пришлись ему по душе. Он задрал повыше ноги и задумчиво произнес:

— А почему нет, может и четырнадцатое?

«Действительно, — подумала я, — почему нет?» День сегодня мог быть какой угодно, но раз уж все так безнадежно, то, наверняка, четырнадцатое. Ведь обиднее всего сидеть здесь и думать, что лютнисты играют в Алъере королю. На площади полно народу, там праздник, веселье, а, может, даже гонки на кахлах.

— Хочешь, — предложила я, — я нарисую тебе настоящую старинную галеру, когда мы вернемся домой?

— Не надо, — ответил Эрик, — рисуй уж лучше свои пейзажи, а галера… Ну её!

Мне показалось, что он собирается еще что-то сказать, но Эрик промолчал. Больше мы не разговаривали. Тишина и холод становились невыносимыми, иногда с потолка срывались и падали капли, но это были единственные звуки. Полыньячный колодец точно умер, по крайней мере, оттуда не раздавалось ни шороха. Я походила немного, чтобы согреться, это быстро надоело. Локоть болел, очень хотелось есть. Тогда я снова села и принялась расчесывать пальцами длинные тяжелые волосы, а потом произошло то, что заставило меня не поверить своим ушам.

Шаги! Я услышала шаги! Там, внутри черной скалы, сначала еле уловимо, а затем все яснее, шлепали босые ноги. Кто-то направлялся сюда, к нам! Я постаралась сосредоточиться и понять насколько это опасно. Ничего не вышло. Я нащупала арбалет, сжала, но поднять не рискнула. Зато Эрик соображал гораздо быстрее меня, он вскочил, обнажил клинок и прижал лезвие к бедру. Если бы было не так темно, я бы увидела, как решительно сузились его глаза и добела напряглись на его руках жилы.

Шаги приближались, они достигли нашей пещеры раньше, чем у меня созрел план, и стихли. Мы перестали дышать, Эрик замер, готовый к бою, я отпрянула к стене. Послышался щелчок чужого огнива, факелы ослепили нас своим мгновенным появлением. Стены нашей темницы озарились ярким светом, мы зажмурились. Незнакомый, спокойный и властный голос сказал:

— Эрик Травинский! Итта Элиман! Положите оружие! Горы — не место для игр в любовь и отвагу!

Я вздрогнула: услышать наши имена здесь было пострашнее, чем упасть в полыньячный колодец. Эрику тоже это не понравилось.

— Положить оружие? — прогремел мой друг. — И не надейтесь! Кто вы и что вы хотите?

— Ты очень смелый мальчик, Эрик, раз задаешь вопросы здесь, в Запретной Земле, — прозвучало вместо ответа.

Перед нами стоял невысокий статный мужчина с неясным, острым лицом. Мне показалось, что я чувствую его незримую силу на своих плечах, словно пронзительный взгляд зачерпнул прямо из глубины меня.

Несмотря на холод, человек был раздет. Только короткий полог, да толстый ремень на бедрах. Смуглое поджарое тело отражало отблески пламени и казалось золотым. Оружия не было, хотя толком ничего разглядеть не удавалось. Очевидным было только одно — от человека исходила сила, сверхъестественная сила, как тепло от солнца, как заряды энергии во время грозы! И хотя я не видела его лица, я ощущала, что он смотрит в меня гораздо глубже, чем это допустимо. Ни опустошения, ни страха я не испытывала, его взгляд перелистал меня, словно обычную книгу и отпустил. И только тогда я поняла, что мой дар скоро вернется, и заметила, что странный человек пришел не один.

Вдалеке, у самой стены стоял еще кто-то, я увидела его и окончательно потеряла дар речи. Около арбалета Эрика, переминаясь с ноги на ногу и пофыркивая большущим усатым носом, стоял самый что ни на есть мокролапый кунт. В одной из трех лап он совершенно спокойно держал добротный просмоленный факел, он держал его так, как будто все кунты только и делают, что носят факелы.

— Не бойтесь кунта, Итта Элиман! — заметил мое смятение мужчина. — Если б не он, я не обнаружил бы вас так скоро.

— А я и не боюсь… — ответила я.

Я не боялась, все напоминало продолжение блеклых обрывочных снов. Но, учитывая то, как ярко горели факелы и как больно врезалась рукоять арбалета в пальцы, которые я забыла разжать, приходилось волей-неволей верить в происходящее.

— Не могу обещать, что разговор будет приятный, но поговорить необходимо, — продолжал человек, обращаясь скорее к Эрику, чем ко мне, — стоило бы подержать вас здесь еще пару ночей, дабы вы как следует ощутили последствия нарушенного закона. Не случись тут голодные ящеры и простуженный босой мальчишка, будьте уверены, я бы так и сделал. Собирайтесь и следуйте за мной!

Эрик недовольно засопел, вряд ли ему понравилось, что его дважды обозвали мальчишкой. Но что тут скажешь? Золотой человек был абсолютно прав, по закону мы давно должны быть мертвы. Если б он только знал о ветрах, и о том, как мы здесь оказались, но он ничего этого не знал, а повернулся и пошел вглубь скалы, освещая факелом узкий туннель. Эрик понимал — это наш единственный шанс выбраться отсюда и решил не спорить; он наклонился к арбалету, чтобы поднять. Золотой человек тотчас оглянулся.

— Положи! Оружие тебе не пригодится!

— Я не оставлю арбалет, — ответил Эрик, — сам король дал мне его в руки!

— С каких это пор короли раздают мальчишкам волшебное оружие? — серьезно, без всякой иронии, спросил мужчина.

Это была последняя капля, Эрик выпрямился, сверкнул глазами и холодно сказал:

— Мальчишками мы с братом были до того, как приняли посвящение в Белую Гильдию.

Получилось очень внушительно, наверняка Эмиль остался бы доволен, и все-таки лучше бы Эрик вел себя поскромнее. Как ни странно, человек ни чуть не удивился и пропустил дерзость мимо ушей, похоже, он ожидал, что ему напомнят о Гильдии.

— Вот как?! — спокойно произнес он. — А разве Закон позволяет Белой службе короля ходить по Горам? Или Улен плохо научил вас Закону? — он помолчал и добавил: — Хорошо, раз уж вам принадлежат арбалеты Отуила, значит, вы смогли заслужить их. Ослабьте затворы и поторопитесь.

На мгновение мне показалось, что я чувствую, как он улыбается, но ни Эрик, ни тем более я, не посмели ничего спросить о том, откуда этот человек знает Улена и почему он решил, что это арбалеты Отуила. Нам не оставалось ничего другого как поспешить за тем, кто вселил в нас надежду, хотя бы еще раз увидеть, как ласковое майское солнце поднимается над хребтом Инкабара.

Человек держался в подземелье по-хозяйски. Он двигался бесшумно, точно плыл, и теперь нам стало ясно, что это кунт шлепал по камням своими мокрыми лапами. Они направились именно туда, куда вчера ринулась я. При ярком свете факелов выяснилось, что обойти по краю полыньячный колодец не составляет никакого труда. Я заглянула в него: там было темно и тихо, дигиры спали.

Потом мы пробирались по нескончаемым каменным коридорам, и вскоре, факел, принадлежащий кунту, замерцал далеко впереди, даже на двух лапах кунт двигался куда проворнее нас. Мы шли молча, если не считать того, что Эрик чихал и, время от времени, взвывал, врезаясь головой в заросли сталактитов, но от комментариев он воздерживался. Мы все ждали, когда наш проводник заговорит сам, но он, похоже, томил наше любопытство. Иногда факел проносили у самой стены, особенно там, где коридор становился слишком узким, и можно было заметить узоры и письмена, глубоко процарапанные в окаменевшем песке. Язык оказался совсем незнакомым, но по аккуратным ниточкам пляшущих закорючек, можно было догадаться, что это слова.

Скорее всего, Песчаную Скалу когда-то давно соорудили искусственно, хотя со временем это стало не так заметно. Теперь со стен капала вода и точила одинокие камни, а боковые коридоры то и дело преграждались обвалами. Ходы путались и извивались так, словно специально хотели обмануть нас. Если бы мы шли тут одни, да еще и без моих способностей, мы бы кружили до умопомрачения, но теперь, когда хозяин Песчаной скалы уверенно вел нас вперед, казалось странным, что мы сами вчера не нашли дорогу.

Повстречался еще один старый полыньячный колодец. Его края давно осыпались, кольца перекосило. Казалось, он совсем мертвый, но наш проводник велел нам идти очень осторожно. Мы свернули от колодца направо, и через несколько шагов дорогу перегородили огромные валуны. Валуны тоже, по всей вероятности, были древними реликвиями, причем весьма опасными. Кто-то обточил их с таким усердием, что они покрылись невероятно острыми шипами и напоминали скорее булавы для великанов, чем валуны. Обойти их было невозможно, пришлось забираться наверх и прыгать. Пока мы с Эриком лезли и спускались, стараясь миновать смертоносные каменные иглы, мы упустили из виду хозяина Песчаной скалы и не заметили, как он перебирался через камни. Сдается мне, он просто-напросто прошел сквозь них, потому что когда мы оказались по ту сторону, он уже ждал нас. Горы полны загадок, мы всегда это знали, и все-таки нам стало не по себе. Эрик и я удивленно переглянулись, но мужчина уже ушел далеко вперед.

Кунт исчез. Теперь хозяин Песчаной скалы вел нас один. Он был воин, это наверняка, но, кроме того, он был волшебник или даже маг. А кто еще мог так свободно расхаживать по Горам? Он не был похож ни на кого из жителей королевства, всю дорогу я думала, откуда он знает наши имена, и хотела рассмотреть его лицо. Я видела, что у Эрика накопилась масса безотлагательных вопросов, они мучили его похуже насморка, но Эрик мужественно терпел и молчал.

Коридор, по которому мы брели уже достаточно долго, расступился резко и неожиданно, за ним возник сразу целый зал с низкими треугольными сводами. Нас окружили гладко полированные гранитные стены, точно такие же, как крышка ловушки, той, в которую мы вчера так необдуманно провалились.

— По-моему, это тупик! — сказал Эрик, но хозяин Песчаной скалы не удостоил его ответом. Он склонился над полом и стал ощупывать гранитные плиты, а когда выпрямился, пламя осветило вдруг его бесстрастное и при этом грустное лицо… То, что я увидела, заставило меня вздрогнуть и схватиться за Эрика.

Во лбу Золотого человека живой лучезарной вселенной горел… третий глаз!

Мне явилось чудо, настоящее чудо Гор… Прекрасное… Необъяснимое… Глаз притягивал, влекли навеки сокрытые чудеса неведомых миров… Тайна…

Когда мужчина понял, что я разглядываю его, то смерил меня сразу тремя миндальными глазами, узкое и острое лицо поморщились, и он устало отвел взгляд. Этот взгляд я не забуду никогда. Никогда — до самой смерти и после — я не встречу ничего, что поражает душу сильнее этого небесного, исполненного высшего знания, взгляда…

Время очнулось, время, но не я… Я могла только следить, как трехглазый человек проводит рукой по стене, захватывает невидимый рычаг, стена дергается, затем чуть отъезжает. А я стою и смотрю, как Эрик берет меня за руку, что-то сердито говорит, и мы проходим через пустоту в пещеру, наполненную лиловым туманом.

Здесь повсюду горели восковые лампы. Они стояли прямо на полу, были вделаны в стены или просто свешивались откуда-то сверху. В их мутном сиреневатом свете сложно было узнать очертания окружающих предметов. Ясным мне представился только пол: матовые многоугольники, соединенные между собой в произвольном порядке, но идеально подобранные друг к другу; в каждом из них, искаженно, как в янтаре, запечатлелось отражение древних многопалых медуз. И это было очень красиво!

Стена закрылась за нами, лабиринты Песчаной скалы навсегда остались позади, и я снова ощутила, как на мои плечи тяжело опустились чьи-то огромные руки, я обернулась, но, разумеется, за мной никого не было.

— Ждите здесь, — велел человек и скрылся в глубине пещеры.

— Эрик, ты видел его глаза?

— Видел, — ответил Эрик.

Ужас, какой он был грязный! Можно подумать, что долго и добросовестно валялся в гуталине. Зеленая майка с желтой полосой на правом плече превратилась в рваную коричневую тряпку. Эрик снова достал клинок, он не доверял ничему, что было для него непонятным.

— Спрячь его лучше! — посоветовала я. — Здесь это не к чему…

Эрик удивленно повел бровью.

— Ясно! Поздравляю с возвращением искусства все знать! — съязвил он, но клинок почему-то убрал.

«Дурак, — подумала я, — мог бы и порадоваться!» Теперь я знала, что справа в стене есть выход на белый свет, и еще я знала, что хозяин Песчаной скалы не маг и не волшебник, но он именно тот, о встрече с которым мечтают все мудрецы и короли Земли Новой: и те, кто жил задолго до нас, и те, кто будет жить после. На такую встречу невозможно было даже надеяться, а этот самонадеянный переросток дерзит и хватается за оружие.

Я уже собиралась высказать Эрику все, что я думаю по этому поводу, но тут… я увидела… Эмиля!

— Эй! — просиял Эрик, — Да это же наш философ! Гляди, он с моей малышкой! Готов поспорить, они съели без нас весь сыр!

— Эм! — закричала я, и мы с Эриком бросились к ним на встречу.

Ив и Эмиль были живы и здоровы! Они несли все наши вещи, но как только заметили нас, бросили рюкзаки прямо на пол с медузами. Объятия, возгласы и вопросы смешались в шумную кучу. Конечно, пещера Песчаной скалы — не слишком подходящее место для такого ребячества, но разве кто-то из нас умел вести себя сдержанно? Ребята очень волновались за нас, они слышали обвал уступа Песчаной скалы и наши крики, отыскать нас они не успели, поэтому даже не знали, живы ли мы.

Опрометчиво было бы думать, что раз мы всегда вместе, с нами не случается ссор. Часто и даже очень мы надоедаем друг другу до ведьмы, ищем уединения, ссоримся, говорим друг другу гадости и, вообще, уходим из дома в лес. Бывает и так. Но как только долг чести возвращает нас на путь опасностей, каждый, не задумываясь, отдаст за другого свою жизнь. Мне кажется, что это поважнее глупых ссор, тем более что все-таки мы порядком любим друг друга.

Эмиль говорил что-то Эрику и чуть касался моего плеча, но этого было достаточно, чтобы исчезло все, и остался только он один. И чем дольше я стояла, укрывшись у его груди, тем отчетливее чувствовала знакомый запах морозного утра, любви и свежей смородины. Чем пристальнее я вглядывалась в его золотые от радости глаза, во что-то неторопливо произносящее губы, тем сильнее, тем безнадежнее мне становилось стыдно. Я представила, как переживал Эмиль, как не находил себе места, как искал он нас ночь напролет, пока его не поймали кунты и этот остролицый человек. Я представила, как плакала Ив, когда потерялся Эрик, и как надменно отвечала она на вопросы хозяина Песчаной скалы. Теперь Эрик перебирал ее волосы и что-то шептал ей, но когда мы встретились с ним взглядом, я поняла — ни Ив, ни Эмиль не узнают о том, что Эрик обнимал меня всю ночь, дышал мне в затылок и вспоминал, как было здорово, когда мы учились в Туоне, и о том, как все изменилось. Не стоит им об этом знать. Конечно, нечего и рассчитывать, что Эрик забудет описать мое падение в полыньячный колодец и позорную смерть ядовитой дигиры, но обо всем остальном, я уверена, он промолчит.

— Какого лешего вас туда понесло? — допытывался Эмиль. — Захотелось заработать пару очков форы? Ну? Так ведь, Эр? Выкладывай!

В ответ на это Эрик выразительно чихнул.

— У кого в рюкзаке лекарства? — спросила я, хотя и знала, что за лекарства всегда отвечает Ив.

Она только фыркнула и обняла Эрика, обняла, не обращая внимания на то, что тут же вся измазалась в глине. Да, Ив ничуть не отличалась от нас, она была слишком уверена в себе, и я с трудом сдержала ухмылку.

— Вот что, друзья! — произнес Эмиль. — Мы еще не выпутались из этой переделки, так что — не болтайте лишнего!

— Послушай-ка! — начал Эрик. — Этот человек — хозяин скалы — знает Улена, так что, может, он сумеет помочь нам?!

— Шутишь?! Хозяин скалы, который живет в Горах и которому служат мокролапые кунты, знает Улена?!

— Ну, да! И, между прочим, наши имена тоже.

— Возможно, он разбирается в телепатии или в чем покруче, но это не значит, что стоит вот так сразу ему доверять, — возразил Эмиль. — Мы же в Горах, братишка!

— Я заметил, — Эрик, который еще недавно сжимал клинок, уже был на стороне Хозяина Песчаной скалы, и, в общем-то, был прав. — И все-таки стоит расспросить его о ветрах!

— Не думаю!

— Странно, — поддел Эрик, — обычно ты именно этим занимаешься!

Слово за слово, опять нашелся повод для спора.

Он появился так же незаметно, как исчез. Мальчишки прервались на полуслове. Я готова была поклясться, что третий глаз был, да что я, Эрик тоже видел его, такое не каждый день встречается. Но в пещере, в лиловом сиянии светильников, человек, освободивший нас из заточения, стал вполне обычным мужчиной неопределенных лет. Третьего глаза как не бывало, осталась только острая порода в чертах и манерах.

— Ну что? — многозначительно спросил он. — Теперь Эмиль Травинский станет сговорчивее? — и мне мгновенно стало ясно, что Эмиль не сказал ни слова и обещал молчать, пока не станет известна наша судьба. Ну, Эмиль, ну ты молодчина, даже теперь он только сдержанно поклонился. Я почему-то повеселела.

— Хочу напомнить, — терпеливо продолжал человек, — за последние двадцать десятилетий границы Запретной Земли нарушались только дважды, это были опытные воины, он они погибли гораздо быстрее, чем смогли продержаться вы. Я не вижу перед собой ни воинов, ни безумцев, и хочу знать, как получилось, что вооруженные дети шастают по горам?

— Мы очутились здесь не по своей вине, — ответил Эмиль, — мы искали дорогу назад до тех пор, пока не попали под чары Вечной Горы.

— Ты прекрасно понимаешь, мальчик, что назад дороги нет так-же, как нет дороги вперед. Я знаю, что на этот раз вы не переходили блуждающие мосты, а, между тем, в день вашего появления, в Горах случились воздушные лавины, и Мирная вышла из берегов. Это серьезные вещи, думаю, вы не станете спорить. Так что предлагаю сесть на камни, они теплые, и послушать, что скажет Эмиль Травинский в ваше оправдание.

Камни действительно оказались не только теплыми, но и мягкими: волшебные, наверняка, не камни — кресла. Мы увидели их тотчас, как хозяин Песчаной скалы произнес слово «камни». Туманный свет прояснился, и пещера открыла перед нами и камни, и контейнеры, и полки, врезанные прямо в стены. На полках громоздились сосуды немыслимых форм и всевозможных размеров. Я глазела на все эти вещи и не могла заставить себя сосредоточиться.

— В наши намерения не входило даже приближаться к Запретной Земле, — говорил Эмиль, — нас принесло ветром из Дымных равнин прямо к подножию хребта Инкабара. Что, по-вашему, мы должны были делать?

— Ветром? — похоже, Эмилю с первого же слова удалось удивить хозяина. — Из Дымных равнин до Инкабара не долетит даже ураган. Хотите сказать, что ветер принес по воздуху четырех юношей и девушек, нагруженных туоновскими рюкзаками, инструментами и волшебными арбалетами?

— Вы мне не верите? — серьезно спросил Эмиль.

— Я не могу тебе не верить. Надеюсь, ты понимаешь, Эмиль, что ложь и правда сильно отличаются друг от друга. Но эта правда не обещает ничего хорошего. Расскажи, что это был за ветер.

Эмиль вздохнул и поведал хозяину Песчаной скалы о наших последних приключениях. Мужчина слушал очень внимательно. Сидел почти без движения. Лишь золотые пальцы, нервно постукивающие по каменному креслу, выдавали его серьезную озабоченность. Было ясно, что все, происходящее с нами, обернулось чем-то очень важным, и крайняя необходимость заставила его открыть перед нами свое лицо, и эту пещеру. Здесь была какая-то тайна, старая тайна, охраняемая хребтом Инкабара и этим удивительным человеком. «Может он здесь не один, — думала я, — может таких, как он, еще много.» Хорошо бы так, потому что мне хотелось ему доверять. Вот ведьма, да ведь рукастый ветер не зря принес нас сюда.

Эмиль рассказал обо всем, кроме перепелки и Розы Ветров. Может и правильно — если трехглазый человек захочет нам помочь, рассказать об Улене никогда не поздно.

«Так всегда и бывает» — устало думала я. Ждешь, ждешь чего-то, изнываешь всей душой по событиям, по приключениям, а когда, наконец, все, чего ты ждал, обрушивается на тебя, как гром среди ясного неба, и нет ни минуты покоя, чтобы что-нибудь не произошло, — ты ворчишь и жалуешься на усталость, и спать хочется именно тогда, когда происходит все самое интересное. Даже Эрик притих, он грел о теплые камни замершие, черные, как уголь, ноги, и рассеянно следил, как сами по себе, то возгораются, то гаснут голубые светильники. Но и он не пропустил ни единого слова.

Пока Эмиль рассказывал о рукастом ветре, о галочьей стае и лошадях, хозяин Песчаной скалы менялся в лице, если про его лицо можно было так сказать. Его черты и мимика казались неуловимы и, скорее я не увидела, а почувствовала, что рассказ Эмиля — далеко не шутки для нашего собеседника. Он выслушал, не перебивая, помолчал какое-то время, а затем сказал:

— Если Унтар проснулся, проснулись и остальные…

И Эмилю пришлось рассказать про остальных. Чем подробнее он говорил про ветра, тем тревожнее становились мысли хозяина Песчаной скалы. Больше всего его заинтересовал сонный бриз. Он расспросил обо всем, что мы видели во сне, сколько спали, и как сумели проснуться. Оказалось, что мы вообще не должны были прийти в себя, и просто чудо, что бриз не усыпил нас до смерти.

Хозяин спросил нас о том, куда мы шли и почему у нас собой музыкальные инструменты. Эмиль ответил, что шли мы в Купеческую Гавань, на весеннюю ярмарку, но ветра изменили наш маршрут. Конечно, это была полуправда, и хозяин Песчаной скалы только недоверчиво улыбнулся.

— Что ветрам Унтара от вас нужно? — спросил он.

— Мы бы сами хотели это знать, но мы не знаем, — ответил Эмиль, — даже Итта не догадывается…

— Итта? — золотой человек задержал на мне взгляд, и мне показалось, что я снова вижу у него во лбу вселенную третьего глаза. — Девушка, чующая жизнь? Я думаю, она знает! — уверенно сказал он.

Все уставились на меня, но, клянусь, я не понимала, о чем он говорит.

— У вас есть что-то, что им нужно, — продолжал мужчина, — или то, что им не нужно. Может, вы и не знаете, а оно есть!

Он задумался надолго. Мне показалось на миг, что он подсказывал нам отгадку, но нет — хозяин Песчаной скалы сам не был уверен в том, что знает ее. Все это время Ив не произнесла ни слова и не спускала с него своих прекрасных глаз. Но за ее степенной осанкой и сдержанным молчанием нетрудно было разглядеть поглотившего ее восхищения. Мы с Эмилем переглянулись.

Наконец хозяин Песчаной скалы, трехглазый золотой человек и воин оторвался от своих размышлений и обратился к нам.

— Теперь послушайте, дети, что скажу я. Ветра Унтара, а я уверен, что это именно они, других таких быть не может — порождение старого мира. Вы кое-что знаете про это. Накануне того, о чем лучше не вспоминать, последнее волшебство отворило ворота Вседозволенности и выпустило в мир пять ветряных стихий, подарив им собственную волю. Они гуляли по свету и резвились без всякой цели, пока Унтара, могучий вихрь, самый мудрый из всех, не отыскал их. Он увидел, сколько разрушений и бед несут его братья в мир, и без того обреченный. Унтар обманул их, он собрал всех вместе и привел сюда, во фьорд Яблочный, где ждала их единственная справедливая участь — вечный сон. Они заснули на много столетий, и мы не предполагали, что они могут проснуться.

— Вы — Хранители Гор? — осмелился спросить Эмиль.

Человек промолчал, разглядывая Эмиля, точно решая, стоит ли ему отвечать. А я подумала, что Эмилю вряд ли пригодился бы мой дар, и, скорее всего, гораздо интереснее доходить до всего своим умом.

— Ты — умный мальчик, Эмиль, — произнес он, не спуская с моего Эмиля тяжелых, изучающих глаз. — Держи в тайне то, что видел и слышал сегодня и объясни это своим друзьям.

Он отошел к стене и долго разглядывал свои флаконы, а затем вдруг повернулся к Ив и сказал:

— Готов поспорить, Ив Тадеуш сможет приготовить из этих снадобий лекарство для своего друга. Если, конечно, она хорошо помнит травную энциклопедию и захочет взглянуть на мою коллекцию.

Изумленная, и порядком смущенная, Ив смогла только произнести: «Разумеется!», но Хранитель Гор уже обратился ко всем:

— Вы переночуете здесь. Утром я скажу, что дальше. Все, что вы найдете в пещере из воды и пищи, пойдет вам только на пользу. Добрых снов.

Мы не успели ничего ответить, как он исчез. Он вышел на волю через правый вход, гладкая стена пропустила его и затворилась. Наступило молчание, необходимое для того, чтобы осознать в этом новом свете хотя бы себя самих.

— А ветра-то оказались не промах! — задумчиво рассматривая большие пальцы на ногах, сказал, наконец, Эрик.

— Эр! Ты хоть понимаешь, что это значит? — заговорила Ив, — Ветра очень, очень сильны и опасны! И, кроме того… — она откинула волосы, и ее румянец заспорил с лиловым светом, — мы видели Хранителя! Хранителя Гор!

— Мало того, что видели, — не удержалась я, — Эрик уже успел ему надерзить!

— С этого станется! — сказал Эмиль. — Ив, ты бы, правда, сделала парню лекарство, а то он не доживет до завтра с таким насморком.

 

СЕКРЕТ ОТУИЛА

Глава 9, из которой мы узнаем, что опасности таятся в самых привычных вещах

Наутро Эрик выздоровел, и не было больше никакого туманного света. Любопытное солнце вовсю сияло и заглядывало через открытый проход. Да, да, когда я проснулась, правая стена оказалась распахнутой, а солнечные зайчики, воображая себя шахматными фигурами, плясали прямо по головам застывших в полу медуз.

Я проснулась необыкновенно сладко. Перед самым пробуждением мне приснилось, что я дома, одна, в своей уютной постели, и, может быть, даже кофе уже готов, а Эмиль опять пошел заниматься в башню. Когда же сон окончательно растаял, от него осталась только флейта. Эмиль играл на флейте! Он сидел у входа в пещеру и наигрывал знакомую весеннюю мелодию. Я подождала, пока тихо вступит гитара. Сначала она осторожно трогала струну за струной, но Эрик быстро вспомнил мотив и уверенно зазвенел аккордами. Гитара набрала глубину и разбила ритмом хрустальный флейтовый тембр. Когда же я успела так соскучиться по вашему дуэту, мальчики?

— Эй! Могли бы и меня подождать! — встрепенулась Ив, еще секунду назад крепко спавшая в волшебном кресле. Скрипка, смычок по струнам. Они взвизгнули остро и пронзительно, но не догнали ее. Ив уже бежала к ребятам, легкая, как мотылек, зажмурилась от яркого света, взмахнула рукой, и скрипка привычно легла на худенькое плечико. Да, пожалуй, это единственное, что могло так легко разбудить ее и заставить неумытой и непричесанной выйти из дома. Хитрый Эмиль опять всех соблазнил своей флейтой, и теперь не было никакого сомнения в том, что они, мои друзья, играют в Запретной Земле песню дома, музыку долины Зеленых Холмов.

Я тоже вышла из пещеры. Было тепло и даже немного душно. Я села на камень и стала смотреть и слушать.

Эмиль возвышался над всеми и казался легким, дунь — оторвется от земли, полетит. Может, это потому, что флейта так невесомо плавала в его вскинутых запястьях, а может потому, что так легка была музыка… Перед ним, закусив от удовольствия губы, прислонился щекой к гитаре Эрик. Он играл с таким наслаждением, что гитаре не хватало места под напором сильных и ловких пальцев, и она выливалась из-под них чистыми звенящими ручьями.

Между Эмилем и Эриком стояла Ив. Плавная, точно сама скрипка, изящная и грациозная, она была само совершенство, и она об этом знала. Белая нежность и струнная, пронзительная страсть. Она смотрела на Эрика, а Эрик смотрел на нее, от этого Ив казалась еще прекраснее. Даже зависть, дурацкая женская зависть, не могла остановить во мне художника — я любовалась. Я рисовала их тысячу раз и все же так и не смогла постичь, как инструменты, звучащие вместе, достают из человека всю душу, всю живущую в нем красоту, законы самой природы и страсти самой любви. Музыка, тут не поспоришь, на это способна.

Никто, кроме меня, не заметил, как облака стянулись над вершинами и взяли в кольцо хребет Инкабара. Никто не обратил внимания, как они пенятся и наливаются густым соком, как тяжелеют и гудят. Утро было прекрасным, но все же облака твердили о том, что будет дождь, а может быть даже гроза. Глупые Горы золотились в солнечной дымке и не чуяли, что тени уже потекли по ним холодным покрывалом. Минута, другая, и вершины посинели, насупились и сделались еще строже.

По тропинке, все еще светлому уголку склона, шел Хранитель Гор. Его не волновала перемена погоды и то, что мы осмелились выйти из заточения, он спешил к нам. Эмиль заметил его, опустил флейту, но Хранитель Гор только приветственно наклонил голову и жестом попросил продолжать. Он сел рядом со мной, у входа в пещеру, и тоже стал слушать музыку. Он слушал долго, пока небесные тени не догнали Песчаную скалу, и на нас не дохнуло холодным ветром. Тогда Хранитель Гор негромко, чтобы не мешать музыке, обратился ко мне:

— Неужели ты ничего не знала про арбалеты, Итта Элиман?

— Я знаю про них только то, что знают все. Мой дар не касается искусственных вещей.

— Дело не в этом. Твой дар касается Древнего мира. Я скажу тебе, ты должна знать. Если положить руки кому-то на плечи, можно увидеть даже далеких, очень далеких предков этого человека. Так вот, когда-то на свете жил народ с даром слышать и знать! — ветер поднял песок и швырнул его нам в лица, я поёжилась, но скорее от слов, чем от холода. — Твои предки были с тем народом. Итта Элиман, на тебя достаточно взглянуть, чтобы понять, что природа решила вернуть Земле Новой темный народ иттиитов. Тот, кто дал тебе имя, носил в себе их дар, поэтому и назвал тебя так. Не только иттииты были смуглы и прямоволосы, но лишь у этих людей встречались такие яркие раскосые глаза, за эти глаза многие называли иттиитов птицами. Моя память не даст мне солгать тебе, девочка. У тебя будет сын, но у него родятся дочери. Не пройдет и пяти веков, как новые иттииты научат мир чувствовать… Скажи, как давно к вам пришли арбалеты?

— Три… нет, четыре года назад, — с трудом подавив изумление, ответила я. Если я скажу, что была поражена, то я ничего не скажу.

— И ты ничего не почувствовала?!

— Я не помню… скорее всего, нет, — призналась я.

— Ты просто не умеешь использовать свой дар. Учись это делать. То, что ты узнаешь, тебе понравится. В твоей голове слишком много лишнего, освободись от этого. И здесь у тебя тоже должно гореть, — он коснулся сухим золотистым пальцем моего лба. Я вздрогнула, мне показалось, что лоб стал мягкий и палец прошел насквозь. Что-то затомилось, дернулось внутри меня, но Хранитель Гор убрал руку и улыбнулся мне тонкими губами. Только теперь я поняла, что Хранитель Гор очень стар.

— Улен говорил мне о тебе, Итта, и о твоих рыцарях, о близнецах Травинских, мальчишках, у которых сердца, как огонь, и о белоснежной девочке с даром красоты и очарования, даром Беспечных фей. Я рад, что увидел вас, но все-таки лучше бы это оказалось ребяческим баловством, а не участью, которая досталась вам. Я кое-что узнал за эту ночь, у вас мало времени для того, чтобы справиться с ветрами Унтара, но еще меньше представления о том, как это сделать. Так что надо поторопиться…

Нелегко было услышать все это вместе с музыкой дома, с которой куда привычнее стоять на вершине прибрежного холма и смотреть, как по туманному горизонту медленно тащатся в Купеческую Гавань рыбацкие шхуны. Но Хранитель Гор вряд ли понимал, что навсегда изменил для меня не только песню долины Зеленых Холмов, но и представление о самой себе. Как о многом мне хотелось спросить его потом, после. Как жалела я о том, что не осмелилась сделать это тогда, когда в Запретной Земле, перед самой грозой, впервые за тысячи лет, звучала музыка обычного мира, и сам Хранитель Гор сидел рядом со мной и слушал ее…

Когда в пыль обрушились мощные грозовые стрелы, и над вершинами Инкабара заворчал гром, Эмиль опустил флейту. Он вдохнул дождь всей грудью и торжествующе подмигнул мне. «Вот это правильно! — хотел сказать он. — Помнишь? Если первая гроза застанет меня без флейты, то… Помнишь, это было в апреле? Я все-таки встретил грозу, я успел, и я счастлив!»

Мы вернулись в пещеру на теплые каменные кресла, и, пока шла беседа, дождь умывал Запретную Землю. Ему-то было все равно, для него законов никто не писал, и поэтому потоки лились по скалам, и раскаты грома безжалостно разрезали горы. Казалось, молнии били прямо в темя Вечной Горы, она стонала и плакала. Так ей и надо!

С музыкой получилось как нельзя лучше, просто здорово, мы воспряли духом и были готовы ко всему, что скажет нам Хранитель Гор. Он решил подождать, пока эти «рыцари с горящими сердцами» успокоятся, и шум дождя заставит нас примолкнуть. Когда же, наконец, это произошло, Хранитель Гор пристально взглянул в глаза каждому и заговорил:

— Отуил слыл великим мастером Древнего мира. Ему не было равных. Он жил у фьорда Яблочного и собирался пережить мир. Так оно и должно было быть, но судьба распорядилась иначе. Отуилу суждено было избавить мир от страшной напасти, но погибнуть самому. У мастера было видение, он должен был изготовить пять арбалетов, каждый из которых предназначался только для одного конкретного врага, каждый! И Отуил сделал такие арбалеты. В них не было никакой другой волшебной силы, кроме той, которая заставляла врагов самим искать свое смертельное оружие. Другого пути не было, враги, для которых Отуил изготовил арбалеты, были неуловимы. Стрелы в прикладах не имели конца и начала, их всегда оказывалось ровно пять, но только одна, одна единственная стрела могла настигнуть и усыпить свою жертву навечно. Именно усыпить, потому что еще никому не удавалось убить… ветер. Только эти арбалеты могли совладать со страшным порождением Древнего мира, с ветрами Унтара…

Дождь безучастно лился как из ведра и трудно было поверить. Древний мир, таинственный, загадочный, неизвестный, представлялся слишком далеким, слишком сказочным… Воцарилось молчание, Эрик вытаращился на свой арбалет так, как будто впервые увидел. Ив поджала под себя коленки, точно хотела совсем уменьшиться и стать незаметной. Даже я была не готова узнать то, что давно должна была знать.

Эмиль рассеянно изучил свои карманы, долго рылся в рюкзаках и, наконец, нашел кисет и свою трубку.

— Можно я закурю? — спросил он хозяина.

— Тебе решать, — ответил Хранитель Гор, хотя и так было ясно: — покурить и подумать Эмилю просто необходимо.

Не торопясь, мой друг набил трубку. Каждый из нас был готов спрашивать, но все ждали, что скажет Эмиль. Тот затянулся, задержал дым во рту и, удовлетворенно прикрыв глаза, выпустил тонкую струйку дыма.

— Так, — произнес он, — это невероятно, но это так! У нас оказались волшебные арбалеты Отуила. Интересно только, как они попали в простой мир, ведь, насколько я понимаю, им нет цены?

Хранитель Гор ответил не сразу. Он все смотрел на нас, смотрел… Мне казалось, что он решает, годимся ли мы для такого дела.

— Цена им, конечно, высокая, — сказал он, подумав, — но не забывай, Эмиль, что с такими вещами не бывает случайностей, и, раз уж ветрам была судьба вернуться — арбалетам была судьба выйти в мир… Все верно, ты правильно думаешь — вам была судьба обладать ими…

— Арбалеты… Откуда они взялись?

— Из лабиринтов, Эмиль, из лабиринтов Вечной Горы…

— Но ведь лабиринты охраняются!

— Судьбе не ведомы замки и законы…

— Значит, в наших руках Ветра Древнего мира? — спросила Ив.

— А это уж как получится… — ответил ей Хранитель Гор.

Лицо Эмиля потемнело, широкие брови насупились. Я давно не видела его таким. Ребята никогда не говорили об этом, но было как-то очевидно, что Эмиль родился первым, и теперь он отнял ото рта дедушкину трубку и сурово сказал:

— Пусть так, оно и к лучшему…

— Древнее волшебство! — согласился Эрик. — Это тебе не грибы Перепусков! Не о такой ли работе мы мечтали?

— Тут не о чем мечтать, Эр! Королевству достанется на орехи! Пока мы тут дивимся да лбы трем, неизвестно, чего они там натворили! Сколько их, говорите? Пять?

— Этой ночью ваш Сонный бриз усыпил весь королевский табун в Суровых полях, — произнес в ответ Хранитель Гор.

— Весь табун? — ахнули мы в один голос.

— Кунты очень рассержены, — продолжал хозяин, — их сердца разбиты, не мне вам рассказывать, как трепетно относятся они к лошадям. А неделю тому назад люди Озерья, оставшиеся ночевать на пашнях, потеряли память…

— Озерья? — побледнела я.

— …и не ясно где еще наследил туман Беспамятства…

— Что это еще за туман Беспамятства? — сердито засопел Эрик. По нему хорошо было заметно, что он уже сейчас готов нестись в Озерье, сражаться и спасать всех подряд.

— Туман Беспамятства — скверное колдовство, — ответил Хранитель Гор, — ветер, нагоняющий туман смерти. Все живое погружается в состояние между сном и явью, а затем человека покидает память: и та, которую он нажил, и та, которая была дана ему от рождения, а это похуже смерти…

«Да уж, не лучше!» — я попыталась представить, как выглядят люди, потерявшие память, и то, что у меня получилось, было ужасным.

— Ничего себе! — выдавил Эрик. — Ну теперь уж недолго им! Всем не поздоровится!

Хранитель Гор улыбнулся грустно:

— У каждого из ветров Унтара есть свой признак, предвестник, если хотите. У Сонного бриза — свирель, у Унтара — галочья стая, у Урагана — хатеоновый дождь, или как вы говорите, сухой. А вот у тумана Беспамятства — холодные огни, светличные духи. Но самая серьезная опасность для Земли Новой — это Смерч… Есть еще надежда, что Смерч не проснулся, потому что если бы он появился в королевстве, об этом бы знала каждая ворона, каждая лисица и каждый мокролапый кунт. И если Ураган способен в одночасье разнести пол-Алъеря, то Смерч… Он всасывает в себя пространство. Флот, Кивид, Купеческая Гавань исчезнут с лица Земли Новой, и прах их развеется по обратной стороне мира. Смерч обмануть сложнее всего. Облака, стремительные, причудливые, алые, как маки, облака на пустом небе — таков предвестник Смерча. Запомните это крепко, чтобы не он вас, а вы узнали его первыми.

Похоже, у Эрика вопросов больше не было, он открыл рот и закрывать его не собирался. Никто не думал о том, как выиграть в этой войне, но было бы не лишним вспомнить про Отуила.

— Постойте! — поняла вдруг я. — А как же Отуил? Сам сделал арбалеты, сам использовал их против ветров и сам погиб? Выходит, он не выиграл бой?

— Ответь сама на свой вопрос, Итта Элиман, — предложил Хранитель Гор.

Он хотел видеть мой дар в действии, ну что ж? Я откинула волосы со лба и заговорила о том, о чем не имела не малейшего понятия. Однако стоило мне начать, как нечто ясное, определенное в живую красочную картинку, нарисовалось и прояснилось силами, как мне показалось, воображения. Я увидела следующее: Унтар привел своих братьев на смерть, он помог Отуилу победить ветра, но сам не захотел умирать. Унтар требовал справедливости. Там, во фьорде Яблочном, разгорелся бой и Отуил выпустил стрелу в Унтара тогда, когда ветер вознес его высоко над землей. Унтар уснул, а Отуил разбился о скалы. Только чайки видели, как море выбросило на берег тело мастера, сжимающего в руке арбалет…

Все уставились на меня, как на Угрюмую Фею, и только Эрик недоверчиво поглядывал на Хранителя Гор. Эрик думал, что это он все подстроил, и, наверное, был недалек от истины.

— Видишь, — похвалил меня Хранитель Гор, — почти так все и было! Стоит только перестать бояться и начать верить себе. Не забывай об этом!

«Я-то себе верю, — подумала я, — А кое-кто все время пытается сомневаться, и заставляет сомневаться меня». Я посмотрела на Эмиля, может, он и не сомневался, но предпочитал заниматься чем-то более серьезным.

— Осталось выяснить главное, — сказал он, — как использовать арбалеты Отуила против ветров?!

— А чего тут выяснять? — Эрик долго терпел и слушал, но теперь все — он хотел немедленно действовать, — отловим ветра…

— Ты хотел сказать — они отловят нас, — напомнил Эмиль.

— Вот именно, и врежем по ним из арбалетов! — Эрик уже перестал стесняться Хранителя Гор, он вовсю махал рукам, показывая, как он собирается врезать по ветрам из арбалетов.

— Ты горячишься, братишка, — осадил Эмиль, — подумай-ка, ты знаешь, какой арбалет предназначен для какого ветра, а? Или, может, ты знаешь, как стрела усыпит его?

— Я выпущу все подряд, Эм, это мелочи!

— Ишь какой быстрый! — строго сказал Эмиль. — Мелочи! В мелочах тоже надо разобраться, иначе выйдет, как с волколачьим логовом!

— С логовом? — удивилась Ив. — С каким логовом? Когда?

Тут произошла заминка, Эмиль проболтался, про логово Ив не знала.

— Да, и еще, — Эмиль решил поскорее увести разговор от темы, — ответь, братишка, ты видел когда-нибудь на ветрах мишень? Куда ты собрался стрелять?

Эмиль был прав, но с Эрика и так уже сошла вся спесь, он ретировался. Все знали, что Ив не забудет допытаться у Эрика, что же все-таки произошло с волколачьим логовом. Я смотрела и думала, что мне, наверное, никогда не надоест наблюдать, как мальчишки, похожие как две капли воды, говорят и делают абсолютно разные вещи, ведут себя совершенно по-разному, да к тому же спорят и ссорятся. Думаю, Хранитель Гор тоже получал от этого удовольствие, потому что он спокойно слушал все эти ребяческие глупости и чуть заметно улыбался.

— У нас — четыре арбалета, — вдруг задумчиво сказала Ив, — где-то должен быть еще один!

Мы аж присвистнули, а ведь верно! Все-таки не понятно, почему на общем курсе Туона у нее были проблемы с математикой?

— Пятый арбалет у Улена, — сказал Хранитель Гор, — разве вы не знали? Я не сказал вам, ведь именно у него арбалет Унтара. Неплохо бы вам его найти, — Хранитель взглянул на Эмиля. — Встретите его, передайте, что я бы хотел с ним увидеться… — Мы переглянулись, это было уже чересчур, но Хранитель Гор будто и не заметил нашего удивления.

— Победить ветер не так сложно, как думает Эмиль Травинский. Пока ветра далеко, никто не скажет вам, у кого какой арбалет, но как только они окажутся рядом, вы сами все поймете. Будь вы чуточку внимательнее, вы бы заметили, что на каждом арбалете, у основания желоба, есть рисунки. Смотрите! — Хранитель Гор поднял арбалет Эмиля, снял затвор, карабин и вытащил стрелу из желоба. — Вот, — указал он.

Внутри желоба четко темнели выжженные значки, пять, один за другим, но, спорю на что угодно, раньше их там не было!

— У меня точно такие же! — Эрик уже отколупал стрелу со своего арбалета и разглядывал руны.

— Руны у всех одинаковые, но хорошо запомните, где какой ветер, и поглядывайте за ними краем глаза, тогда у Эмиля будет меньше вопросов.

— Я сам понимаю, что лишние вопросы вам ни к чему, но раз уж дело не простое, я хотел бы знать, это моя работа, — Эмиль никогда не отступал от главного, и теперь, зная в тысячу раз больше, чем вчера, он решился задать самый главный вопрос. — Что же все-таки случилось с Тем миром?

Я была уверенна, что Хранитель Гор не станет об этом говорить, но он ответил на удивление легко:

— Он просто кончился, как и любой другой мир. На этот раз многое удалось сберечь, и снова приходиться сожалеть об этом. Знания и опыт не должны наследоваться, иначе новый мир будет неполноценным. Это закон, не следовало его нарушать…

— Закон? — удивился Эмиль. — Что еще за закон? Ведь знания Древности необходимы, хотя бы ради того, чтобы не повторить старые ошибки!

— Как бы не так, милый юноша! Старые ошибки или новые — пользы это не принесет. Все, что вы слышали и видели здесь, уйдет в мир вместе с вами, и даже если вы не обмолвитесь ни словом, ваши мысли сделают это за вас. Горы — сомнительная защита от глупости древних мудрецов…

Мы не могли согласиться с ним, и Эмиль в первую очередь, но на всю оставшуюся жизнь нам будет, о чем подумать, это точно.

— Я рассказал вам гораздо больше, чем мог. Остальное расскажет Улен. Вам будет гораздо легче, чем Отуилу. Вас четверо, и у вас есть темная дева. И не беспокойся о своих вопросах, Эмиль, у тебя весьма пытливый ум, будь спокоен, придет время — ты сам все поймешь…

Вот и все. После грозы, когда мы покинули пещеру Песчаной скалы, Горы озарились вечерним сиянием и погода пошла на поправку. Весь вечер и всю ночь вел нас Хранитель Гор на юго-восток. Яркие звезды продолжали освещать нам путь, когда зашло Солнце. Мир казался таким прекрасным, таким бескрайним и чистым. Просто не верилось, что где-то хозяйничают волшебные ветра и разоряют королевство.

У Мирной мы оказались только на рассвете. В чистоте предутреннего неба она шумно несла сквозь крутые пороги в море лазурную слезу Вечной Горы. У реки нас ждали кунты. Один посолиднее и помохнатее, другой, видимо, помоложе, повыше, со светлой, пепельной шерстью. Они проскрежетали что-то, я решила — приветствие, но Хранитель Гор сказал нам, что мокролапые кунты все еще оплакивают лошадей.

Поодаль, на берегу, лежали две перевернутые лодки. Длинные и громоздкие, они, похоже, были выдолблены из целого ствола дерева, по-моему, бука. К лодкам прислонились весла. Интересно, как же кунты гребут, одной лапой, или двумя? Но тут я заметила, что у весел по две лопасти, и оставила свои размышления, такой конструкции мне еще не доводилось видеть.

Пришла пора прощаться, но теперь нам совсем не хотелось покидать Запретную Землю. Ни Вечная Гора, ни ловушка Песчаной скалы, ни разбитые ноги Эрика не могли сравниться с Хранителем Гор. Мы знали его всего два дня, но этого было достаточно, чтобы его проницательный грустный образ навсегда остался в наших сердцах.

— Нет нужды, — обратился он к братьям, — напоминать Эмилю, чтобы он оставался мудрым, нет нужды напоминать Эрику, чтобы он оставался бесстрашным, и тем более нет нужды напоминать вам о том, что вас ждет. Но я хочу, чтобы вы, Эмиль и Эрик Травинские, знали — все самое опасное, что только живет в мире, боится — и не напрасно — того, что есть в каждом из вас. Верю, Улен не ошибся с выбором!

Он пожал мальчишкам руки, он казался таким одиноким и таким неземным, что мне вдруг стало жаль его отшельнической участи. Но я должна была спросить его еще об одном. Меня не отпускал этот вопрос, и когда Хранитель Гор попрощался с ребятами и подошел ко мне, я решилась:

— Хранитель… — обратилась я к человеку, чье имя мы так никогда и не узнали, но он не дал мне договорить.

— Время. Наступившее время заставило пробудиться тех, за кем стоит не одна легенда… И помни, Унтар… он не такой, как другие… Он — свободный!

Хранитель положил мне на плечи свои золотые руки. В последний раз явилась мне пронзительная вселенная третьего глаза, но теперь он смотрел так, словно говорил: «И мне тоже грустно расставаться с тобой».

— Прощай, девочка, — сказал мне Хранитель Гор. — Да благословят Солнце и Малая луна тебя и твоих друзей.

Затем он оставил меня, пришла очередь Ив. Хранитель взял ее за руку и вложил в ее ладонь то, что откуда не возьмись, появилось в его руке.

— Береги это, прекрасная малышка, — сказал он, — может статься, поможет… — и прошептал еще что-то, но уже совсем неслышно.

И все. И пока мы переплывали Мирную, никто из нас не промолвил ни слова, никто из нас не смог оторвать взгляд от острых благородных черт его лица, от его тяжелых с тонкими золотистыми веками глаз, а затем уже только от невысокой поджарой фигуры, оставшейся стоять на берегу. Он поднял руку, и мы помахали ему в ответ. Теперь мы сами должны были решать, как обвести вокруг пальца смертоносные ветра Унтара.

Кунты, действительно, гребли одной лапой. Все-таки они удивительно ловкие, эти бесформенные трехлапые не то собаки, не то медведи. На их мордочках торчали вечно мокрые усы, и от этого вид у кунтов был скорее обескураженный, чем горестный. Весло уверенно ныряло в воду, зачерпывало Мирную, упруго отталкивалось от нее и толкало буковую лодку. Мы плыли быстрее, чем Эрик и Ив, нас с Эмилем вез молодой кунт. Он еще ни разу в жизни не видел людей, я чувствовала это по тому, как он глядел на нас во все глаза, и весло то и дело замирало в это лапах, обдавая нас холодными брызгами. Поворачивать весло приходилось не часто, течение реки оказалось таким стремительным, что грести достаточно было только с одной стороны.

Наконец кунт фыркнул, заскрежетал что-то своему напарнику, тот услышал, ответил, и я почувствовала, что лодку развернуло и ударило о береговые камни. С острова кунтов все еще хорошо было видно бронзовый силуэт Хранителя Гор. Он дождался момента, когда мы покинули лодки, в последний раз поднял руку и исчез среди камней.

На острове росли деревья, трава и цветы. Пробираясь сквозь лес, вслед за кунтами, мы гадали — что же дальше, но все обошлось как-то само собой. Кунты приняли нас гостеприимно и сдержанно. Но кто еще из наших друзей мог похвастаться тем, что пробовал едкую кунтовскую похлебку, их печеные яблоки и древесные грибы? После грибов мы смогли, наконец, расслабиться и отдохнуть, дожидаясь вечера, полежать на траве, покурить и поболтать вдоволь. Нам было что обсудить. Кунты не досаждали нам своим вниманием, и хотя они хорошо понимали нас, сами с трудом владели языком жестов. Эмиль спросил про Блуждающие мосты, кунты закивали, зафыркали и указали на небо, где вот-вот должна была войти в силу Малая луна.

— Пора собираться, — сказал Эмиль. — Иначе мы не успеем к мостам!

— Ночь длинная, — ответил Эрик, — должно быть, кунты проводят нас.

— Кто знает… — неопределенность действовала на Эмиля не лучшим образом. Весь день они с Эриком обсуждали стратегию борьбы с ветрами, но так ни к чему и не пришли. Да и какая тут может быть стратегия? Все, что мы уяснили, как руководство к действию — искать Улена, да поглядывать за арбалетами. Конечно, теперь мы знали о ветрах и об их оружии куда больше, но и это выглядело далеко неясным, а, главное, неутешительным.

Когда, наконец, взошла Малая луна, кунты засуетились, заводили по ветру носами, многие повылазили из шалашей, и выяснилось, что их куда больше, чем мы видели днем. Кунты жили не семьями, а по старшинству: молодые — отдельно, взрослые — отдельно. Задымилась, запыхтела на кострах похлебка, многие отправились в лес, к реке. И все же в действиях этих удивительных животных царил хаос, словно они совсем не заботились о завтрашнем дне. Я слышала, что в их душах легко сочетались боль и радость, покой и смятение, хотя, возможно, мне так и не удалось углядеть законы и устои их таинственной жизни.

Теперь не только Эмиль, но и все остальные понимали, что пора торопиться. И вот тогда появились наши знакомые кунты, встречавшие нас у Мирной. Они вели лошадей, да! Самых настоящих замечательных лошадей, каурую кобылицу, сильную и прекрасную, и серого гнедого коня. Лошади были запряжены в обычную сбрую, которой сколько угодно продается на ярмарке в Купеческой Гавани. На спину молодого жеребца взгромоздили какой-то мешок, и тогда мы, наконец, поняли: лошади — для нас. Кунты не ездят верхом, седла и уздечки им ни к чему.

Мы были просто потрясены. Кунты заметили наше восхищение и поняли, что мы оценили их королевский дар. Теперь мы знали: мы успеем не только к мостам, больше того, мы успеем найти Улена.

Наши знакомые кунты проводили нас до Блуждающих мостов. Лошади с удовольствием приняли и всадников и поклажу, я видела, что они тоже истосковались по дороге.

— Садись вперед, — сказал мне Эмиль, — да прибери-ка волосы, ничего не вижу…

Блуждающие мосты были так же прекрасны, как и прежде. Серебряное, кружевное чудо, существующее само для себя. Странное, бесполезное волшебство. Они сияли лунными лучами среди пустынных гор и темных лесов, ими никто не пользовался и никто не любовался… Но теперь мосты оказались как нельзя кстати. Благодарно поклонились мы кунтам, они остались на своем милом, гостеприимном острове. Мы так бессовестно потешались тогда над ними, а все оказалось иначе, выходит, волшебные арбалеты достались нам зря… Неужели Улен не знал? Нет! Меня осенило. О, Солнце! Улен знал, конечно, знал! И выбрал он именно нас, выбрал давно. Улен специально устроил нам эту проверку, чтобы именно мы, а никто другой получили волшебные арбалеты, а заодно узнали, как пользоваться Блуждающими мостами. Ничего себе! Похоже, он разбирается в Древнем мире несколько больше, чем мы думали.

Кони ступили на сверкающий лунный мост, ущелье провалилось и зачернело под их мелькающими копытами. Еще раз, другой — и путешествия по блуждающим мостам над адской бездной станут привычным делом.

Несколько секунд крепких объятий Эмиля и все, прощай Запретная Земля, здравствуй работа, серьезная работа, не зря мы отдыхали почти два года. Улен знал, что так будет… Улен… а ведь он сейчас в Алъере, или я не темная дева! Между прочим, мог бы и не теряться, раз в королевстве такие проблемы.

— Куда теперь? — спросил Эрик. — В Синий Лес?

— Нет, — сказала я, — в Алъерь.

Никто не стал со мной спорить, Эрик придержал кобылицу, похлопал ее по крупу и сказал:

— Скачи вперед, Эм. Итта покажет как поскорее выбраться на Южную дорогу.

Поздней ночью наши кони вовсю разбивали пыль Южного тракта. Четверо всадников, вооруженных волшебными арбалетами, неслись во весь опор, чтобы поскорее успеть в столицу. Малая Луна освещала им путь.

 

ТУМАН БЕСПАМЯТСТВА

Глава 10, из которой следует, что чревато производить неоднозначное впечатление на недальновидных особ

Южный тракт пролегал в Алъерь из Купеческой Гавани через Южные Чучи, Большие Поля и Темный Лес. Некоторые намекали, что это не самый удобный торговый путь, но была еще Северная дорога к морю, и они вполне могли пользоваться ей. Чуть ли не на пару дней пути верхом, а для повозок — на четверть луны, тянулся Темный лес, самый огромный лес в королевстве, он окружал северо-восточную сторону Гор и не имел ничего примечательного, кроме того, что поставлял корабельную древесину, которую каждую осень сплавляли в Гавань по реке Ааге. За лесом начинались Большие поля, сплошь усыпанные хуторами и деревеньками, их жители круглый год кормили столицу дарами плодородных земель, груженые обозы один за другим спешили на запад. Оттуда, с запада, в Южный тракт вливалась дорога из дальнего Озерья, дорога, ведущая не только в Синий лес, но и в самое дорогое нашим сердцам место — в Туон. Где-то по правую руку лежал злополучный Желтый лес, но пока мы могли смело позабыть о нем. Все дикое и таинственное нашей земли оставалось за спиной, Южный тракт, широкий и основательный, направлялся вглубь королевства. Там, на другом его конце лежал и Алъерь — шумная, праздная столица, и Кивид — город мастеров, артелей и фабрик.

К вечеру следующего дня наши лошади заметно сдали, да и мы сами едва не падали от усталости. Когда показались Большие поля, стало ясно, что первая же деревня просто обязана нас приютить. Ни воды, ни пищи уже не оставалось, и даже выносливым кунтовским лошадям требовался отдых.

Мы спешились у первого же дома, что стоял почти у самой дороги. Сады вовсю цвели, но покой и благость майского деревенского вечера никак не относились к тому, что происходило с нами, к пыльной и длинной дороге, к усталым лошадям, принадлежащим мокролапым кунтам, к нашим мозолям и босым ногам Эрика. Тело совершенно отвыкло от путешествий верхом, оно ныло и разламывалось на части. Казалось, сил на любезности уже не хватит, и мы неуверенно застыли перед калиткой. Взоры сами собой остановились на Ив.

— Ладно, пойду, — Ив отряхнулась и аккуратно собрала растрепанные ветром белые волосы.

— Подожди, я с тобой, — Эрик разогнул спину, кряхтя, толкнул калитку, и они с Ив растаяли в облаке цветущих яблонь.

Эмиль стонал и растирал поясницу. Его совсем не радовала перспектива провести еще пару-тройку дней в седле.

— Это никуда не годится, надо тренироваться хотя бы иногда, — сказала я.

— Этой тренировки нам за глаза хватит, — ответил Эмиль. Он прошелся вдоль кустов смородины, разминая ноги, погладил золотую гриву кобылы и сказал:

— Итта, я все время думаю об этом… Мне кажется, только ты знаешь, что делать, но почему-то молчишь.

— Эмиль, ты же понимаешь…

— Скажи правду, — он подошел ко мне, обнял и заглянул в глаза, — ты ведь догадываешься, какой ветер принадлежит тебе?

— Каждый из нас догадывается, Эм. — Мне не хотелось об этом говорить, — Но сейчас главное не это. Я думаю о том же, что и ты: ведь мы так и не знаем, как одолеть ветра.

— И все-таки?

— Давай потом, а? Я жутко устала!

— Хитришь, темная дева, хитришь… — Эмиль улыбнулся так, как умеет только он, прижал меня к сердцу. Пахло яблоками…

В таких случаях Ив была просто необходима. Ее дар не оставлял сомнений в том, что пища и кров нам обеспечены. Конечно, можно было просто выложить свои амулеты. По закону, человек, предъявивший Розу Ветров, мог рассчитывать на любую помощь со стороны королевских подданных. Но гораздо интереснее было наблюдать, как Ив очаровывает своим даром каждого, кто встретится на ее пути. И сегодня исключений не намечалось. Ив и Эрик вернулись вместе с хозяйкой дома. Женщина средних лет улыбалась и вытирала о передник перепачканные в муке руки.

— Входите, входите! — любезно сказала она и всплеснула руками. — Лошади! Какие прекрасные лошади! Только две?

— Да, — ответил Эмиль, — две, они очень устали, в дороге мы уже дважды видели солнце в зените. Хорошо бы их напоить.

— Разумеется, молодой человек, сейчас придет мой сын и позаботится о лошадях, — в ее голосе слышалось замешательство, женщина удивленно посмотрела на Эмиля, потом на Эрика, потом снова на Эмиля и обратилась к Ив:

— Деточка, я живу на свете уже немало весен, но такого я еще не видела.

— А что не так? — не поняла Ив.

— Но они же совершенно одинаковые!

Эрик улыбнулся.

«Если бы!» — подумала я.

— Они близнецы, — объяснила Ив, — разве вы никогда не видели близнецов?

— Признаться, нет… Но что же вы стоите? Не стесняйтесь, проходите в дом, мы живем у самой дороги, у нас часто бывают гости.

К концу ужина пришел Тис, сын хозяйки, крепкий широколицый парень с огромными руками и тяжелой поступью. Он выглядел, как настоящий кузнец, но оказалось — немногим старше нас и работает пастухом на западе Больших Полей. Тис оглядел нас без особого доверия и сдержанно произнес:

— Кобыла у вас хорошая, а жеребца не худо бы подковать, не то начнет хромать на правую ногу.

И больше он не произнес ни слова. У нас тоже не было особого расположения болтать, хотелось только одного — лечь куда-нибудь и больше никогда не подниматься.

Хозяйка отвела нам с Ив отдельную комнату, и объяснять ей что-либо было бы глупо. Ребята спали за тонкой деревянной стенкой, и мы вполне могли слышать друг друга. Я легла и сразу почувствовала, что ноги гудят, но это приятно, потому что теперь все тело расслабилось и можно забыться хотя бы до утра. За другой стенкой разговаривали мать и сын, я прислушалась, они говорили о нас.

— Не нравятся мне эти гости, — сказал Тис, — кто они такие?

— Говорят, в столицу едут.

— С оружием? Мама, где ты видела девушек с самострелами?

— Да я и одинаковых мальчиков никогда не видела.

— Вот то-то же! Я вот что тебе скажу. Сегодня у ручья я встретил Паура. Говорили: «Пропал Паур вместе с теми…», а тут, гляжу, идет. Идет, не идет, а вроде у воды топчется. Я — к нему. Он не узнал меня, но, клянусь, он не был пьян! Его глаза точно ничего не видели, и он не мог произнести не слова, а только мычал… Видимо я испугал его, он взмахнул руками, отошел и упал на спину. Я попытался поднять его, и тогда, знаешь, что он сделал? Он укусил меня за руку! Вырвался и, падая, заковылял в лес. Это был не Паур, хотя он выглядел точно как Паур. Я испугался и побежал домой, а тут — эти. Мама, гони их, клянусь зарей, они колдуны, ведь ты сама знаешь, не бывает одинаковых людей.

— Ну вот! Еще этого нам не хватало! — проворчал за стенкой Эмиль. Я услышала, как он заворочался и загремел ботинком об пол.

— Пожалуй, королю стоит подумать о том, чтобы открыть в этой дыре хоть какое-нибудь учебное заведение, такого темного народа я еще не видел. Мало того, что девчонки ночуют отдельно, так еще и колдунами нас выставили! — возмущенно пробасил Эрик.

— Эй, — постучала я в стенку, — тише вы, слушайте, что он говорит!

— А что тут слушать? Все равно ничего хорошего не скажет.

— Эрик, если не умеешь думать, не мешай хотя бы Эмилю! — рассердилась я.

— Эр, и в самом деле, помолчи, давай послушаем, — поддержал меня Эмиль.

— Что? — спросила Ив, — Эрику опять досталось? Не шумите, а! Если я сейчас не усну, завтра мой дар ослабнет, и тогда нас точно выгонят.

— Завтра мы сами уедем, — сказала я, — спи.

Ребята замолчали, но больше Тис не рассказывал ничего интересного. Он долго говорил о чем-то другом, но когда я уже начала засыпать, то услышала, что разговор вернулся к Пауру и к нам.

— Мама, я говорю тебе, наши гости принесут нам несчастье, гони их.

— Завтра они уедут сами.

— Завтра может быть поздно, в Криволесье происходят какие-то странные вещи. Говорят, на дальних пастбищах пропали люди. Они исчезли, и скот словно с ума сошел. Кого-то нашли в лесу, и, говорят, они ведут себя точно как Паур. А еще, — Тис заговорил еле слышно, — толкуют, что всему виной туман, застилающий по ночам поля, будто бы колдовство там какое-то, огни или духи, но люди становятся точно неразумные дети или начинают двоиться, как эти верзилы.

— Сынок, люди много чего придумывают, все это неправда. Иди, ложись, завтра к вечеру опять твоя смена, а на нашем огороде тоже есть работа. Ложись спать.

Вскоре лампа погасла. Я подождала, пока все уснут. Ив тихонечко сопела под стеганой циновкой, я встала и выскользнула в сени. Малая луна меня выручила, она светила в открытые окна и мне удалось добраться до арбалетов так, чтобы никого не разбудить. Я отодвинула рюкзаки и дрожащими руками сняла приклад со своего арбалета. Сердце остановилось. На моем арбалете светилась руна тумана беспамятства.

— Вот и началось, — услышала я за спиной. Эмиль, заспанный и растрепанный, стоял сзади и спокойно почесывал локоть, — я разбужу Эра, одевайся.

— Пусть Ив спит, — попросила я.

Сонный Эрик тер глаза и ничего не мог понять.

— Что за ведьма? — ворчал он. — Какого лешего вам понадобилось меня будить?

— Тише, ты! Поднимешь весь дом! — сказал Эмиль. — Держи плащ!

— Куда вы собрались?

— На охоту! — я протянула ему свой арбалет. — Смотри!

— Грязные волколаки! — воскликнул Эрик, сон слетел с него враз, и глаза сверкнули поярче Малой луны. — Туман беспамятства! Вот это да! Ну, что, темная дева, гроза дигир и неразумных мальчишек, пора поразмяться, как думаешь?

— Не до шуток! — сказал Эмиль. — Возьми оружие! — Последнее замечание было излишним, Эрик уже откопал в вещах свой клинок и вооружился арбалетом.

Когда ребята выводили из стойла лошадей, в доме загорелся свет.

— Ну вот, пожалуйста, допрыгался, — проворчал себе под нос Эмиль и крикнул, — Эр, скорее открывай ворота!

— А Ив?

— У нее дар, — сказала я, — ее даже разбудить не посмеют.

— Будем надеяться, — сказал Эрик и вспрыгнул на лошадь.

— Юго-запад, — скомандовала я.

— Судя по Малой луне, это там, — указал Эмиль, — Держись крепче, Итта, и смотри за арбалетом. Ну, да будет так!

Я обхватила Эмиля покрепче, и мы понеслись по направлению к ветру. Тис выбежал на крыльцо.

— Мы вернемся, — крикнула я, но он только удивленно раскинул свои огромные, как у кузнеца, руки.

— Зря мы оставили Ив, — сказал Эмиль, но было уже поздно. Малая луна, благословением Хранителя Гор, освещала нам дорогу. Я чуяла направление так хорошо, как никогда. Там, в ложбине, далеко за пастбищами и Криволесьем, мрачною тушей ворочался туман беспамятства. Он нашел свой арбалет, его тянуло и тащило нам навстречу, но он сопротивлялся, потому что знал, что я уже вижу светящуюся руну на своем прикладе…

Деревня кончилась, дорога нырнула в кривоствольный березняк. Лошади ступили в траву и помчались ночной стрелой по Большим полям. Пашни сменялись пастбищами и до самого горизонта перетекали в дикие луга. Тихим сном дышала трава, лежали в полном безмолвии дали. Никакой тревоги, ни одного намека на то, что поля почили в беспамятстве и все живое утратило сознание времени бытия. Но сердце не обманешь, оно в страхе билось на волю: «Спешить!»

Небо у края подернулось бирюзою, обещало скорое майское утро. В этом наивном обещании застыл силуэт Темного леса, где за сотнею верст осталась Запретная Земля. О, как я раскаивалась в том, что не расспросила Хранителя Гор о тумане беспамятства, ведь я догадывалась, тут Эмиль прав, я с самого начала догадывалась, что это мой ветер…

Чем ближе мы были к туману беспамятства, тем сильнее мне казалось, что моя кожа становится тонкой, тоньше крыльев ночной бабочки, что руки слабеют и плащ Эмиля выскальзывает из-под них. Окраина поля вдруг превратилась в склон, склон — в ложбину, и мы увидели внизу бурое живое озеро, стекающее меж деревьев в траву. Пена грязных облаков, испражнения болота Желтого леса мигали бледными огнями, точно поглотили гигантскую стаю светлячков! Это был туман.

Он закручивался, бурлил и ворочался как живое существо. Он тоже был в смятении, его тянул арбалет Отуила. Сопротивляясь, волшебство уплотнялось, тужилось и извивалось узорами бурых изгибов. Стало страшно.

— Стойте! Не приближайтесь к ложбине! — крикнула я.

Лошади встали. Ребята, не сводя глаз с волшебного ветра, как по команде взялись за лямки арбалетов. Я понимала — окажись мы внутри бурого чудища, откуда не возьмись приползшего в мирное Криволесье, память оставит нас навсегда, мы превратимся в бессмысленные, ни живые и ни мертвые существа. Что делать дальше, я не знала.

Эрик смотрел на туман во все глаза, отсутствие инстинкта самосохранения давало ему преимущество испытывать иные чувства, кроме страха. Эрик, как я рада, что ты не покинул меня. Эмиль оглянулся, его серьезное лицо обеспокоенно напряглось, и потому брови сдвинулись и проступили скулы. Тебе бы сладко спать на моем плече, воин. «В твоей голове слишком много лишнего…», — вспомнила я слова Хранителя Гор. Так и есть.

— Очнись! — крикнул Эрик. — Дальше-то что?

«Если б я знала!» — подумала я и ляпнула:

— Я промчусь на лошади сквозь него и выпущу весь колчан. Эмиль, слезай!

— Еще чего! — глаза Эмиля стали темнее моих. — С какой стати это должна делать ты?

— Я думала, ты понимаешь! Арбалет рассчитывает на мои силы, это закон! Так что прыгай!

Эмиль знал закон, он обхватил меня за плечи и спрыгнул в траву, только ладонь, моя ладонь, осталась в его руке. Эмиль сомневался.

— Отпусти. Когда придет твое время, ты поймешь, что должен все сделать сам.

— Эй, вы чего там? — Эрик на своей кобылице гарцевал по склону и не спускал с тумана глаз. — Слушайте, по-моему, ему не нравится наше присутствие. Нервничает, грязная лужа!

— Я не пустил бы тебя одну, темная дева…

— Знаю… — ответила я, и Эмиль отпустил меня.

— Взведи затвор как следует! — посоветовал он, — ты должна быть быстрой, как птица!

— Я и есть птица!

Мой конь по-дружески разделил со мной этот опасный путь, ведущий прямо вглубь тумана беспамятства. Я взвела затвор и почуяла, как в ложбине запахло страхом. Что ж? Волосы — под капюшон. Я уже обняла коня за шею, как вдруг Эмиль ухватил уздечку.

— Стой! Я передумал! Какого лешего ты морочишь мне голову, Итта? С разгону тебе не прицелиться! Да и лошадью надо кому-то управлять… — Эмиль вспрыгнул на коня позади меня. — Хочешь стрелять сама — стреляй, но я буду держать тебя. Еще не хватало!

— Но Эм…

— Не спорь, ты не справишься одна верхом и с арбалетом. Готова?

— Эр! — крикнула я. — Если что — зовешь на помощь! И не лезь в туман, слышишь, не лезь!

— Да вы очумели! — воскликнул Эрик, но мы уже его не слушали.

Туман сам приближался к нам, Эмилю осталось только пустить коня галопом. Хотелось зажмуриться, но тут уж вряд ли. Надо было видеть цель и стрелять. Конь легко спустился с откоса. Бурое тело тумана вспыхнуло бледными огнями. Эмиль покрепче прижал меня к себе, и мы врезались в склизкое нутро так, как будто бухнулись в мокрое ватное одеяло. Стало совсем темно, вокруг нас закружились холодные огни. Лошадь задрожала и встала на дыбы. Эмиль удержал меня и прошептал мне прямо в ухо:

— Пространство высасывает меня из седла…

— Что? — не поняла я, и тут же почувствовала, как присосками окружается мозг, и острые иглы выдавливают из него его содержимое.

Я вскинула арбалет, пространство качнулось. Ведьмов затвор!

Стрела свистнула, пронзила мглу и через мгновение вернулась в колчан. Ничего не произошло.

— Давай все разом!

Все пять стрел врезались в туман и вернулись.

— Эм, поворачивай к ведьмам отсюда!

— Я не могу, я теряю сознание…

— Эм! — я схватила его руки, съезжающие с моих плеч, и тут огни стали приближаться. Туман сгущался вокруг нас, иглы заворочались в голове, я взвыла и стала задыхаться…

— Какого лешего вы тут стоите? — как эхо услышала я знакомый голос, и из глубины огней выскочил Эрик на своей кобылице. — Жить надоело?

Он схватил коня за уздечку и выдернул нас из центра тумана.

— Вот ведьма, в мозгах будто рыбы плавают! Н-о-о! Н-о-о! Пшли! Быстрее, милые! — я слышала Эрика и чувствовала, что нас выносит из тумана…

Прояснилось. Эмиль сидел на земле. Рядом наш конь бил копытом и мотал головой. Эрик держал меня на руках, разглядывал мое лицо и бесцеремонно тряс за плечи.

— Отпусти, — сказала я.

— Знаешь, темная дева, ты напугала меня…

— Эм?… Не пострадал?

— По крайней мере, ругаться еще не разучился, — ответил Эрик.

— Проклятые ведьмы, — в подтверждение процедил Эмиль. — Хранитель Гор мог быть и помногословнее!

— Да что у вас там произошло? Кто-нибудь мне может сказать? — Эрик и так уже долго терпел и теперь он хотел знать, как мы умудрились позорно попасть в лапы беспамятных чар.

— А ничего, — вымолвила я, наблюдая, как туман победно разлегся под нами, — все стрелы полетели в ветер и вернулись ни с чем.

— Ну и кудесник этот Отуил, — высказался Эрик.

Уж точно кудесник! Навязал узлов, любо-дорого, а мы — распутывай! Ребята держали лошадей и смотрели на туман. Туман подполз ближе, он сгущался, ветер, нагоняющий его, уже касался наших лиц, но сам ветер был не опасен, и мы все смотрели и смотрели.

— Да-а-а, задача! — протянул Эрик, — Ты, Итта, памятью своей, гляжу, не дорожишь совсем?! Уж и вспомнить нечего?!

— Лучше бы дельное что сказал…

— Дельное? Пожалуйста! Выстрели в него сверху, прямо в центр! Чего стоять-то, комаров дразнить?

Попробовать? Я подняла на локоть арбалет, туман вздрогнул и остановился. Ах, вот как! Боишься? Держи! Ветер ударил нам в лица и ровно пять стрел ответили ему, они легли точно по центру и все до единой вернулись в приклад. Туман распластался по земле, плавно, как подброшенный за кончики плед, прошел волной, но тут же выровнялся, собрался в тугое одеяло и, подминая под себя низколесье, пополз на нас.

— О, Малая луна, благословение Хранителя Гор, помоги!

Туман бурлил и рябил огнями, они собирались в рисунки и испуганно разбегались. Казалось, здесь, в ложбине, варится ядовитый шоколадный крем. Ведьмово колдовство, оно готово было раскроить голову каждому и высосать из нее память о жизни, и оно приближалось, словно предлагало принять новый бой.

— Эм, — взвился Эрик, — али тебя умыть? Приходи-ка в себя, слышь! Возникла необходимость логического мышления.

— Сам знаю! — Эмиль смотрел на туман усталым тяжелым взглядом. — У него должно быть слабое место, обязательно должно быть!

— Это ж тебе не дракон, чтоб слабое место на пузе прятать! — Эрик взялся за уздечку. — Давай-ка на коня, Итта! Хоть от деревни подальше уведем!

— Не спеши! — отозвалась я. — Я попробую снова…

Воцарилось молчание, только лошади фыркали, с опаской взирая на грязное, исчерченное мигающими огнями месиво. Эрик потуже сдвинул брови, зыркнул на меня из-под этого густого сооружения и выдал серьезно и увесисто, как будто и не Эриком вовсе был:

— На месте Хранителя Гор, я бы сказал тебе: Итта, — себе верь! Если секрет есть, ты должна знать об этом, не думать да гадать, а просто знать! Ведь так? Выброси из головы все лишнее и послушай свой дар. Давай, не суетись! Мы его подразним пока, а ты включай свой аппарат на всю катушку!

Что и говорить, совет был дельный, даже Эмиль с неподдельной тревогой уставился на брата. Уж не наглотался ли тот тумана и не спутал ли чего? Ты, Итта — глупая девчонка, только и можешь, что крыльями без толку махать, а как на счет сосредоточиться?

Я чувствовала туман, мой ветер беспамятства, который чуть не угробил нас с Эмилем и с которым я должна была сражаться один на один. Он тревожился, я не нравилась ему, он показывал мне знаки, но он врал мне, это я уже знала. Ладно, что дальше? Я старалась не думать, а просто делать то, что подсказывает интуиция. Я взяла арбалет, чтобы открыть приклад. Ребята старались не шевелиться. Ну вот, опять отвлекаюсь. Тяжелый арбалет стал вдруг легче пушинки, он сам просился мне в руки и предлагал снять пружину. Пружина полетела в траву, туман остановился и замигал страхом. Руна горела, как самая светлая звезда. Руна! Символ! Знак! О, как все просто! Вмиг для меня открылась истина тайны. Теперь только я одна во всем свете знала, как одолеть ветра Унтара. Вот почему Хранитель Гор сказал, что нам будет легче, чем Отуилу. Арбалет подсказывал тайну, но ее надо было суметь услышать, для этого и требовался мой дар, древний дар иттиитов.

Тайна оказалась проста, как и все тайны. Руна состояла из огней, огней тумана беспамятства, а это означало, что спутник ветра: огни, полынь и даже, наверное, галочья стая и есть его слабое место, его мишень. Огни внутри тумана слагались в фигуры, и одна из этих фигур и была руной, мишенью ветра. Четыре стрелы — в вершины, и одна, та самая, единственная — в центр. Вот почему туман старался обмануть меня и прятать главную фигуру среди других.

Но теперь — все, поздно, теперь ему только и оставалось, что считать свои последние минуты, те, за которые я успею различить на нем волшебную руну. Снова вскинула я на плечо арбалет, легкий, как флейта Эмиля, снова замер приклад. Я ждала, туман вернулся назад, в ложбину, и тихо залег там как провинившийся пес. По его телу, по бурой вздрагивающей массе, бежали огненные рисунки, и мне не надо было много времени, чтобы вычислить мишень. Первая вершина заалела, лишь только я направила на нее прицел. Выстрел. Стрела вонзилась в огни с шипением кипящей серы, вторая со свистом пошла наискосок. Третья легла точно в основание фигуры. Четвертая… четвертая пролетела мимо, она ударила прямо в центр, туман побледнел, и движение внутри него остановилось. Это и была главная стрела. Осталась одна, она настигла последнюю вершину руны, и тогда все стрелы вернулись в колчан. Руна тумана беспамятства, выжженная на арбалете растаяла и исчезла, подобно третьему глазу Хранителя Гор. Раздался острый и отчаянно пронзительный звук, вздох кларнета, а, может, флейты пикало на глиссандо. Туман изрыгал из себя последние волны колдовства, но нам уже можно было не опасаться того, кто прозрачными клубами дыма расползался по мокрой от утренней росы траве, того, кто засыпал навечно в ложбине Больших полей на окраине Криволесья…

Солнце вставало. По проселочной дороге ленивый пастух гнал коз, бабы громыхали ведрами, а коровы мычали под тяжестью утреннего молока. Деревня проснулась, петухи на заборах уже успели рассориться, пели соловьи, сады дышали утренней прохладой. Меня радовало все, все приносило какое-то неизъяснимое удовлетворение и теплым парным молоком переполняло мою душу сознание того, что произошло. Я всего лишь победила туман беспамятства, но мне казалось, что я спасла мир. Все представлялось мне в каком-то новом свете. Мы возвращались с уверенностью, что теперь стали на шаг ближе к тайне ветров Унтара. Эмиль обнимал меня, и счастье неторопливо перетекало от него ко мне. Эмиль сказал лишь то, что я прекрасная из воительниц и раз уж я принадлежу ему, он не оставит меня без присмотра, потому что я все-таки своенравная и бесшабашная. Я знала — Эмиль ругал себя за то, что мы полезли в туман. Но он не говорил об этом, и правильно: портить такое прекрасное утро было бы глупо. Если бы еще Эрик хоть на минуту воздержался от комментариев, можно было бы целиком, без остатка, раствориться в этом блаженстве.

У калитки спала собака, вернее пыталась спать, потому что спать ей мешала половина деревни, столпившаяся и галдящая во дворе. Я даже не сразу поняла, что это шумное собрание крестьян и крестьянок с вилами и лопатами в нашу честь.

— А вот и слава! — съязвил Эмиль. — Вернее обратная ее сторона!

— Вот тот, который с вилами, уж точно не нуждается в автографе! — с уверенностью сообщил Эрик.

— Что скажем? — спросила я.

— Правду, — ответил Эмиль, и помог мне слезть с коня, — бедные кони, они так и не отдохнули.

— Эти? — указывая на нас, спросил какой-то местный тяжеловес.

— Они самые! — Тис вышел из толпы.

— Колдуны?

— Ага, — сурово сказал Эрик и сплюнул для убедительности, — страшные маги, лучше не приближаться!

— Эр, — я схватила его за рукав, — ты что? Они же убьют тебя!

— Еще посмотрим! — громко сказал Эрик, — И это вместо благодарности! Да я…

— Эй, парень, ты полегче! — люди расступились и пропустили вперед кряжистого мужика, с двумя морщинами поперек переносицы и тяжелым подбородком, судя по всему управляющего, — Крестьяне шуток не любят, да и странности всякие тоже. Так что лучше говорите по делу. Верно что вы колдуны?

— Нет, — ответил за Эрика Эмиль, — мы не колдуны, мы служим королю Кавену, а значит и его верноподданным.

— Королю? — послышалось из толпы. — Не больно-то вы похожи на королевских гвардейцев!

— А что, ростом не вышли? — поинтересовался Эмиль.

Шутка удалась, и крестьяне невольно заулыбались. Можно было поспорить на счет возраста или богатырской силы, но ростом ребята наверняка превосходили любого гвардейца.

— Мы не знаем, кому вы служите, но только ночью вы покинули дом, приютивший вас, и отправились в поля. Так?

— Именно так, — Эмиль неторопливо расстегивал крепежи плаща.

— У нас объявилась какая-то нечисть, пропали люди и скот. Никто, кроме пастухов, не полезет в ложбину по доброй воле. Разве что тот, кто причастен к этому делу. Мы считаем, что так оно и есть.

— Гляди-ка, а они не такие уж дураки, — сказал Эрик и, чтобы выглядеть поувереннее, сунул руки в карманы.

— Проблем с нечистью у вас больше не будет, — серьезно продолжал Эмиль, — а что касается нас, мы сейчас уйдем из деревни.

— Ну уж нет! Так мы вас не отпустим! — по совершенно понятным причинам крестьяне негодовали и в страшных событиях последних ночей винили нас, другого объяснения они найти не могли. Мужики сурово насупились, бабы сердито тараторили, но и те и другие ждали, что скажет управляющий.

— Слушай, а где Ив? — спросил меня Эрик, он оглядывался все время, но Ив нигде не было. — Пойду, поищу ее.

Он двинулся было к дому, но люди обступили нас со всех сторон, загородив Эрику дорогу.

— Еще чего? — грозно забасил он, и рука по привычке легла на рукоять клинка. В тот же миг четверо мужиков схватили Эрика под локти, я зажмурилась. Только не хватало драки!

— Мне надо найти малышку, разве не ясно? — если Эрик что-то задумал, то по дороге к цели он напрочь перестает отдавать отчет в том, что он делает. Абсолютно не понимаю, как он прошел тест на самообладание, без которого ни о какой Белой Гильдии не может быть и речи.

— Да брось, Эр! Успокойся! — посоветовал брату Эмиль, как будто ничего особенного не происходило. Мой друг не торопился, ведь был еще один шанс, и я тоже об этом помнила.

Эмиль расстегнул плащ, пристально оглядел управляющего и, наконец, извлек на свет малахитовую, увенчанную медными звездами Розу Ветров. Лицо управляющего стало озадаченным, он все понял, но, увы, я прекрасно чувствовала это, он не поверил нам. В его представлении Белая Гильдия Короля выглядела несколько иначе. Закон обязывал его отпустить нас, а собственные рассуждения уверяли в обратном, управляющий колебался.

Туман беспамятства мог нам дорого обойтись. Крестьяне были настроены серьезно, и управляющий склонялся не в нашу пользу. Я посмотрела на Эмиля: «Что дальше?». Ни моя Роза Ветров, ни Эрика не изменила настроения толпы, они мало в этом понимали, управляющий так и сказал, что они задержат нас до приезда королевского секретаря. А это означало, что мы не только опоздаем в Алъерь, но и потеряем уйму времени. Кроме того, была еще одна проблема, на этот момент ни у кого из нас не было сопроводительных бумаг. Мы начали это дело сами, и объяснить это королевскому секретарю будет стоить не только трудов, но и драгоценного времени.

Вещи нам вернула хозяйка, она ничего не сказала, но я чувствовала, что она верит нам и сожалеет о происшедшем. Куда же, действительно, подевалась Ив? Ее-то они не могли задержать. Мы спросили хозяйку, он она только пожала плечами. Она нас обманывала, но добиваться правды у нас не было возможности. Нас определили под стражу и повели прочь от дома, где жил Тис. Лошади остались у ворот. Если бы только кунты знали, как незаботливо мы обращаемся с их королевским подарком!

Эмиль и не думал посвящать управляющего в события прошедшей ночи. Он прекрасно понимал, что тогда нас точно сочтут колдунами, и не только усилят охрану, но и вызовут чего доброго гвардейцев, и все — пиши пропало, этим дуболомам и подавно ничего не объяснишь. Поэтому Эмиль придумывал легенду попроще, а пока он этим занимался, Эрик шумел, как стадо разъяренных кабанов, и если бы не крестьянские парубки, он вряд ли бы сдвинулся с места. Меня никто не трогал, только женщины смотрели в мою сторону с ужасом и удивлением. Все-таки Эрик прав — на редкость темная деревня.

— Ведьмова дыра! Запереть в сарае Белую Гильдию! Я уже начинаю жалеть о том, что тумана больше нет! — Эрик пнул со всей силы крепко запертую дверь. — Где же Ив? Не может быть, чтобы она проспала наше триумфальное возвращение. Надо было спросить у крестьян.

— Ну да, если они о ней ничего не знают, то стоит им об этом сообщить! — съязвил Эмиль, он стоял у окошка и наблюдал, как крестьяне делят между собой дежурство у наших дверей.

— Не волнуйся, — успокоила я Эрика, — с ней все в порядке. И потом, по большому счету, вся надежда только на нее. Эмиля не станут слушать, управляющий считает, что Роза фальшивая, он послал в Алъерь писаря, но, я думаю, это затянется на четверть луны.

— Ты серьезно считаешь, что мы не сбежим отсюда сегодня же ночью? — Эрик, в отличие от меня, был в этом твердо уверен.

— Отсюда сбежать еще можно, — сказал Эмиль, — но вернуть лошадей… Я не знаю… Эрик, придется сделать отдельную вылазку, ну примерно как в Туоновскую обсерваторию. Если тогда получилось, то почему не повторить? План был хороший.

— Да, но тогда был Тигиль, и лестница, между прочим, тоже! — идея ползать по крышам мне не понравилась. Мне, но не Эрику.

— Это лучшая мысль, которая приходила тебе в голову за последнее время, братишка! — Эрик растянулся на сене и зевнул. — У меня в рюкзаке уйма веревок.

С этой неутешительной перспективой я уснула и проспала до самого вечера.

Ближе к ночи, когда стемнело, Эмиль разбудил меня и сказал, что крестьяне сменили стражу, и вполне можно начинать вылазку. Надо было добраться до дома и выкрасть из-под носа Тиса наших лошадей. Это означало вязать узлы и протягивать веревки, а потом красться, точно воры, до самого края деревни, до дороги. Единственное, что утешало — при удачном стечении обстоятельств, мы оказывались сразу на Южном тракте.

Пролезть в слуховое окно оказалось не так-то просто, а уж тем более сделать это тихо. Крыша была худая, Эмиль осторожно добрался до конька и накинул веревку на громоотвод.

— Эй, — Эрик подошел к самому краю и заглянул вниз, — а куда подевалась стража?

— Ее нет? — удивилась я.

— Тихо вы! — Эмиль посмотрел вниз, потянул веревку, громоотвод лязгнул, отогнулся и выбил черепицу прямо у него из-под ног. Эмиль не удержался, взмахнул руками и свалился с крыши прямо в огород. Послышалась забористая ругань, шорох, чужие голоса и, наконец, среди этого шума я услышала голос Ив.

— Давай вниз, — Эрик уже втиснулся обратно в слуховое окно, — там Ив!

Двери в сарай были открыты, на пороге стояла Ив и держала керосиновую лампу.

— Ив! — Эрик кинулся, было, к ней, но она его отстранила.

— Собирайтесь! — холодно сказала она.

— Что случилось? — Эрик оторопел.

Но Ив не удостоила его ответом, она вышла из сарая, и вслед за ней вышли мы. Во дворе дома управляющего стояла наша стража и придерживала под уздцы наших лошадей, вещи были собраны, на плечике Ив покоился ее арбалет. Эмилю досталось примерно так же, как нам в ловушке Песчаной скалы, с той лишь разницей, что камней в огороде было поменьше. Он заработал синяк на спине и расцарапал бок, но это я выяснила потом, а сейчас Эмиль собирал наши вещи и крепил рюкзаки лошадям на спины, он догадывался, что произошло, но удивления от этого не убавилось.

Ив прекрасно слышала, как мы вернулись с полей, она видела, что происходило во дворе, и знала, что мы справлялись о ней у хозяйки. Ив была дома, и хозяйка не выдала ее. Вечером эта милая женщина помогла Ив найти нас, ну а с охранниками Ив договорилась сама. Молодые парни не спускали с нее очарованных глаз и нельзя сказать, чтобы Эрик был в восторге от этого. Так мы обошлись без путешествия по крышам и королевского секретаря и уже через четверть часа были на приличном расстоянии от Криволесья. Все закончилось вполне удачно, если не считать того, что Ив обиделась не на шутку. Она не разговаривала с нами до самого Алъеря, и даже Эрик ничего не смог изменить.

 

БАШНИ АЛЪЕРЯ

Глава 11, где случается много приятных совпадений

Ив держалась неприступной скалой, что, откровенно говоря, изрядно действовало на нервы. Мы не предприняли попытки рассказать ей о тумане беспамятства. Было ясно — слушать она не станет. И, потом, подробности приключения, которое Ив проспала по нашей вине, могли окончательно испортить отношения.

Впрочем, объясняться было недосуг. Всю ночь мы гнали без устали, догоняя майский рассвет. Криволесье осталось по ту стороны дня, Туман — по ту сторону ночи, мы молчали. Под утро сбавили ход, но разговор повелся не сразу. Бедный Эрик погрузился в мрачное созерцание дороги. Эмиля одолевали мысли, но это не мешало ему сладко морщить от утреннего воздуха нос и ехидно поглядывать в мою сторону. Он считал, из-за меня Эрику опять незаслуженно досталось. Считай как хочешь, Эм, совесть моя не дрогнет. Ветер — мой, мне и решать, кого брать в подмогу…

Деревеньки попадались все реже, дорога бежала сквозь поля и леса, и мы волей неволей наслаждались весной. Наше королевство не заслуживало никаких напастей, тем более подобных. Это было славное тихое место, разве что слегка запущенное. Годы не приносили ему особых перемен, и такая живописная простота была как раз по мне. Я знала: у нас птицам дышится легко, а потому любила эти края, где не охватит взор голубых ковров полей да холмов от моря до самых гор. Радость и песня. Леса густели и настаивали свой вековой сок, поля поднимались, наполняли закрома и снова никли к земле, дороги мостились, топтались и снова бежали трещинами, кренились старые водяные вышки, дома из весны в весну белели, точно невесты, и больше никаких перемен. Может, кому-то и не по душе, вот пусть он и бубнит с высоты своего непомерного роста. А я промолчу…

Книги говорили, что если бы однажды король пустил флот в Дальнее Море, он открыл бы Другие земли, те, чьи жители швартуются у нас по осени и продают кофе. Тогда жизнь бы дала крутой поворот.

«Нам ли надо чужих блох? — медлит король. — Уж лучше довольствоваться своей собственной судьбой, а тех, кто ищет приключений, милости просим на передовую, работы хватает и здесь.» А если король попросту опасается найти за морем новых врагов, тогда как мы вполне можем поделиться своими, то опять же — политика тонкая. Королевство у нас небольшое, как туесок, что на дороге примостился; только жемчуг в том туеске явственный — Запретная Земля, Древние Горы… И каждый подобрать не прочь. Отгони-ка всех, попробуй! Туго приходится армии, что зря на гвардейцев клеветать, — стараются. Потому ни до чего другого ни главному полководцу, ни уж тем более вседержителю, дела нет. Хозяйство-то вроде как не трещит, да с наукой — беда. Туон — закрытая семинария, она одна. Да, похоже, без древних книг не обошлись, иначе откуда в нашей глуши такие знания? Отсюда секретность и разница в мировоззрении. Учебных заведений не хватает, взять в пример Криволесье. С другой стороны, нет повода пичкать крестьян физикой, ведь любой из них и так в два счета соорудит себе громоотвод на крышу. Да и агрономы из них куда лучше, чем те, которых выпускает факультет биологии. Поди разберись. Однако наука, по ее же строгому закону, стоять на месте не может, хоть от теории до практики далеко. Эмиль и тут стал бы со мной спорить, но по мне — с прогрессом торопиться незачем. Ветра остановим, и пусть себе все идет своим чередом. Успеем. Одно то, как пленительна у нас весна, мирило меня с тем, о чем с Эмилем можно спорить до бесконечности…

На первом же привале мы проспали восход. И все из-за того, что в мешке, подаренном кунтами, мы обнаружили сушеные яблоки и древесные грибы. А древесные грибы кунтов обладают удивительным свойством. Достаточно съесть совсем немного, ровно столько, чтобы утолить голод, и постепенно тебя наполняет спокойствие, размеренность и убежденность в том, что все идет так, как должно быть. Мир приобретает дивные краски, а мысли текут так плавно, что можно потрогать руками каждую, разглядеть ее поподробнее, убедиться в том, что она прекрасна, проста и ясна, и, не спеша, перейти к следующей. Вещь не бесполезная! Кунты понимали и насыпали целый мешок.

Эрик обнаружил его как раз тогда, когда я обрабатывала крапивным соком ссадины на спине Эмиля. Эмиль лежал на животе и ворчал на весь мир, я ему не уступала, обещая добавить подорожник, если он не угомонится. Для полноты картины Ив молчала и мрачно жевала сушеные яблоки. Эрик посмотрел на нас, хлопнул по коленкам и решил, что древесные грибы сейчас как нельзя кстати.

Отведав грибы, мы с Эмилем не могли не согласиться, что от Эрика иногда бывает толк. Моя голова прояснилась, и мысли, одна за другой, плавно потекли в убеждения. Я поняла, что мне нечего опасаться слушать мир, ведь разницы никакой — слушаешь ты или нет, в твоей голове все равно звучит музыка сегодняшней правды. Я знала, за многое из услышанного придется ответить, но оно стоит того и, потом, за многое из услышанного можно заранее выставить ставку ценою в жизнь. Это совсем не пугало. Напротив, мысль о смерти переливалась всеми цветами радуги и пульсировала, объясняя, что пока немало еще предстоит совершить…

Эрик выдернул меня оттуда, куда сам же определил, и усадил обратно на лесную поляну.

— Ты бы, дева темная, больше так не делала! — он плюхнул в котел остатки гурской каши и пошуровал по дну ложкой. — Туман, будь он трижды неладен, мог ведь и плюнуть на все церемонии, да отделать тебя с братцем под железный гребень.

— Что ж, по-твоему, я не должна делать? — с усмешкой спросила я.

— Не воображать себя прорицательницей, вот что!

— Прикажешь не чувствовать!?

— Глупая ты девчонка, — Эрик даже улыбнулся, — себя береги…, а чувствовать-то как раз тебе надо, без этого нам не управиться, так и знай! — Эрик подул на ложку и протянул мне: — Попробуй-ка!

— Не хочу…

Он умолк, но ненадолго, мысли распирали его, Эрик «трещал по швам».

— Вот дела! — не справившись с напором размышлений, выдохнул он, — Аага течет, березки зеленью брызжут, а камень стоит и стоит, похоже, давно. А ведь, должно быть, было время, рычал этот камень тигром и бродил меж вязов в одиночку со своим тигриным голодом…

— Тигры не водятся в этих краях, Эр! — напомнил Эмиль.

— Коротко мыслишь… Это в «этих» краях не водятся, а в «тех», может, и водились… — Эрик разобиделся и полез на дерево досматривать свои мысли в одиночку.

Эмиль грустно улыбнулся. Ему повезло меньше, его мысли крепко держали ветра, моему другу казалось: на вздетых плечах его лежит и дожидается все королевство. Мое же сердце притихло, убеждаясь в том, что я ничего не могу изменить. Этот арбалет выбрал его, он справится, а если не он — тогда никто. Эмиль знал. Опустился передо мной на колени, сложился втрое, и все равно получилось глаза в глаза. Он хотел поговорить, но в состоянии созерцания разговор скорее походил на беседу мыслей, а не людей.

— Скажи мне… — Эмиль положил голову на мои колени.

Не часто он просит меня о чем-то. Не к добру это.

— Хочешь трубку? — я не знала, что еще предложить ему.

Помотал головой, нет.

— Я должен знать больше. Чтобы решить, как поступить. У меня нет твоего дара… Я должен знать наверняка…

— Хранитель Гор все сказал тебе! — похоже я произнесла это вслух. Зря. Ужас, Эм, ты же упрямый, как Эрик.

— Доверься! Просто доверься. И все узнаешь в срок.

— Вот как! В срок! — Эмиль поднял голову и гневно взглянул на меня.

— Хранитель сказал, что в тебе есть то, что сильнее… твоего ветра…

— Договаривай! — глаза его стали темные и холодные.

— Сильнее смерча, Эм… — вздохнув, произнесла я.

— Так, значит, смерч… — Эмиль тотчас встал и как ни в чем не бывало добавил: Это уже что-то! Набей-ка мне трубку, малышка…

До Алъеря оставалось каких-нибудь пару дней пути, когда наш жеребец начал прихрамывать. Надо было послушаться Тиса и перековать его еще в Криволесье, но вряд ли у нас была такая возможность. Пришлось остановиться в деревеньке под названием Курий Хвост. Молчаливые наши друзья отправились покупать провизию, а мы с Эмилем — искать кузнеца.

— Эр, ты того, — невесело буркнул Эмиль, — не греми о себе на всю округу, мы вроде как беглые…

— Беглые? — покачал головой Эрик. — Скажешь! Ладно, ты вот темную деву побереги. Она, выходит, у нас теперь ценный экземпляр!

На этом и разошлись. Верный конь понуро плелся следом, мотал головой и подгибал ногу, ему было больно. Это был настоящий, выносливый, сильный конь, но сейчас, в сливовой синеве его грустных глаз я видела только свет лунного сияния Волшебной Запретной Земли. Там с ним обращались ласково и жилось белогривому привольно. Хочешь, хоть весь день в реке по колено стой. Хочешь, мух гоняй, да облака над лесами взнуздывай. Не то, что нынче…

Деревня оказалась низкорослая да обширная, а кузница, как и водится, позвякивала на самой окраине. Новая кирпичная кузница с аккуратным двором и просторными сенями выглядела неправдоподобно чисто, самого кузнеца было слышно издалека, и мы направились прямиком к наковальне.

— Вы, что ли, колдуны из Криволесья? — с улыбкой опустил молот пожилой кузнец.

Вопрос застал нас врасплох, отвечать утвердительно было небезопасно, а отрицательно, — слишком очевидно, поэтому мы с Эмилем только пожали плечами. Мол, не поймем, о чем и спрашиваете.

— Ладно, ладно, сам знаю, — кузнец заулыбался шире, и морщинки вокруг глаз собрались в ехидные лучики, прям как у дедушки Феодора. — Наведался ко мне давеча ихний писарь. Загнал, дурак, лошадь с перепугу. Такого понарассказывал о вас — не спутаешь. А как обмолвился про амулеты, я, стало быть, и смекнул что к чему. Не сумневайтесь. Сын ведь мой в Туоне учился, мало кто здесь об этом знает, да и не затем аршин куплен, лишнее это. Ну! Проходите, проходите в сени, там и чаек попьем. Чаек — это обязательно, без него никак невозможно разговор вести, — он пошел в дом, и мы не заставили себя ждать.

— В народе, ведь, Гильдия, считай, сказка, — продолжал кузнец, и пока говорил, влез на стул и достал из-под полок до потолка огромные широкобедрые чашки, — никто не верит, что можно вот таким юнцам с полыньяками сражаться. Да что тут серчать? Бросьте… Знаете, сам бы ни за что не поверил, если бы не видел, как сейчас воочию, Розу диковинную, малахитовую… Мы, хоть, чай, и не ученые, да тоже не в поле обсевок, слыхали! Батя, как в первый самый раз меня к наковальне поставил, мне тогда годков и восьми не стукнуло, так и сказал. Ковать, говорит, будешь, сынок, да узоры разные доведется — берись, красоты не чурайся, но Розу Ветров нипочем не изображай, не про нас работа, не нам и нос совать… Крепко я тогда задумался, но в лета долгие позабылось, а как увидал, вмиг вспомнил, будто вчера было…

— Розу, говорите? — переспросил Эмиль. — Где ж вы видели Розу Ветров, добрый человек?

— Как где? Да у сына! Сын у меня, я вам скажу, таким можно гордиться! — кузнец снял передник и поставил на печку чугунный чайник. — Ему чуток больше вашего, а, может, и столько же. Рассказывать о нем мне некому, так что я даже не против, что лошадка ваша захромала. Ее-то починим, а я с вами повидаюсь.

Мы с Эмилем уселись на свежетесанные табуретки и стали прикидывать, кто с нашего курса мог жить в Курьем Хвосте. Вскоре чайник зашипел, застучал крышкой, призывая срочно спасать свежий кипяток, который только и годится для приготовления настоящего ароматного чая. Может, мне и хотелось спросить, но кузнец болтал без умолку, вспоминая, как испуганный писарь расписывал события в Криволесье. По его словам, колдуны в девять аршин, примчали верхом не диких уутурах и ведьмы на хвосте все из себя симпатичные, поплевали в лужу, да та как есть вся и иссохла, народу в полях полиховодили, Розу Ветров наговоренную управляющему в сизый нос сунули и растаяли без следа с первыми признаками рассвета. От души, можно сказать, посмеялись.

— А верно ли, — спросил, вдруг, кузнец, — что с вами еще двое? И, мол, ты и еще один как две капли… ну, в смысле… — кузнец почесал бороду, — похожи? Али опять наплел, плут ушастый?

— Тут все верно, — утирая от смеха слезы, ответил Эмиль, — братья мы.

— Брат брату рознь. Ведь не без умысла спрашиваю. Друг у моего сына есть, так вот у него, вроде, тоже такой брат, что не отличишь. Далеко они отсюда живут, аж у моря, да и мой пострел туда же забрался. Кахлами он занимается, потому как биолуг, а какие у нас кахлы? Нету! Волколаки одни… — кузнец вывалил в чайник полкружки заварки и принялся насыпать мяту.

Эмиль глядел, как колдует над чайником кузнец, и улыбался. Те же брови, как орлиные крылья, тот же острый, иголочкой, взгляд. Он давно уже понял, что чай для гостей заваривает никто иной, как отец Тигиля, Тигиля, его лучшего друга; Тигиля, который лучше всех на свете знает, как готовить восхитительный чай, Тигиля, который никак не соберется сделать предложение Атаи, а мы из-за его нерешительности вынуждены оставаться без праздника.

— Наверное, во всем королевстве только вы и ваш сын предпочитают готовить чай по всем правилам, — сказал Эмиль. — Тигиль Талески — мой друг, лучший друг, и мне очень приятно познакомиться с вами.

— Фу ты ну ты! Вот так да! — радостно протянул руку кузнец, — Зиул, Зиул Талески! Так ты, стало быть, и есть Эмиль Травинский?

— Да, я и есть. Мы живем в долине Зеленых Холмов и с Тигилем видимся от случая к случаю, но все-таки видимся. От нас до Гавани два дня пешему, да неторопливо. Я надеялся нынче повидать его, но, волею случая, до Купеческой Гавани мы не дошли.

— А его там и нет! — кузнец совсем повеселел и достал из кладовки головку белого сахара и банку прошлогодней протертой смородины.

— Значит, в море?

— Да нет, Тигиль в столице и пару недель назад был у меня. Мы тут с ним немного поплотничали, забор вот срубили, да так, по мелочи. Он искал вас, свадьба ведь у него, знаете?

— Ведьма морская! — просиял Эмиль. — Признаться, давно к тому шло!

— Вот-вот! Так что к осени и мне предстоит ковылять до самого моря. Что не сделаешь, чтобы взглянуть на девицу, которую выбрал сын.

— Атаи — хорошая девушка, — сказала я, — вам не зря придется преодолевать этот путь.

— Да, дочка, надеюсь, не зря… — кузнец ревниво вздохнул, — Тигиль рассчитывал увидеть вас на королевских концертах, разве вы не по этому случаю едете в Алъерь?

— На королевских концертах?! — послышалось из-за двери. — Кто здесь говорил о королевских концертах? — Это Эрик застрял в проходе, потому что зацепил головой дверной фонарь. С полной котомкой всяческой снеди он и его гордая подружка стояли на пороге. — Вот те раз! Мы их ищем по всему Хвосту, а они тут расселись, как на мамкиных именинах!

— А вот и мой вежливый брат, — представил Эмиль, — познакомьтесь, Зиул, это — Эрик, а это — Зиул Талески!

— Талески? — за последнюю луну Эрик, видимо, еще не разучился удивляться, и сделал это от всей души.

— Отец Тигиля.

— Что ж ты, хитрая твоя натура, не сказал, что отец Тигиля в Курьем Хвосте живет?

— Да не знал я, — весело ответил Эмиль.

— Ври!

— Что и говорить, вы, и впрямь, похожи! Чудеса, и только! — Зиул пожал Эрику запоздало протянутую руку. — Проходите, и смело садитесь к столу. Как зовут твою красавицу?

— Ив! — покраснел Эрик.

— Зиул сообщил нам потрясающую новость, — сказала я, — садитесь, не то упадете. Сели? Тигиль сделал предложение Атаи, и осенью у них свадьба!

Новость, как я и предполагала, впечатление произвела. Ив вспыхнула и была вынуждена нарушить молчание.

— Не может быть! — всплеснула руками она.

— Ну, зря это он, — тут же вмешался Эрик, — мог бы еще пару лет проканителить. Глядишь, за это время Атаи стала бы кроткая, словно юная овечка…

— Оооо… — выдохнул Эмиль, и вид его означал только одно: Эрик вляпался по самые уши, и на этот раз совершенно самостоятельно. Разумеется, Эрик пошутил, но пошутил, прямо скажем, не очень удачно. Ив вонзила руки в боки и сверкнула глазами.

— Вот как?! — грозно спросила она, и ее маленький курносый носик многообещающе побелел.

— Видите?! — развел длинными руками Эрик. — Как тут решишься?

Зиул, Эмиль и я расхохотались.

— Да пошутил я, — сокрушенно вздохнул Эрик, сел к столу, и я поспешила отодвинуть свою чашку, иначе бы она полетела на пол. — Слышал, вы говорили о королевских концертах…

— Все верно, говорил. Да ты, поди, толкуешь в этом лучше меня. Тигиль сказал — братья Травинские наверняка будут там, ведь королевские лютнисты всегда собираются в Алъере четырнадцатого мая.

— А сегодня? — Эрик взволнованно встал и зачем-то полез в карман.

— Одиннадцатое, а то не знаете? — удивленно ответил Зиул. — Поспеете, если подлечим вашу лошадку. Уж постараюсь. Конь то хороший, сразу видно — с королевских полей. Небось, дорого отдали?

— Дорого, — кивнул Эмиль, — Зиул, а что еще говорил Тигиль? Ну, о работе, например, или о службе?

— Он сказал, что работы очень много. Кахлы, мол, совсем не переносят треску, а чтоб кормить их налимом, надо перестраивать весь питомник в пресноводный. А что на счет службы, то, вроде, ничего. Вы же знаете, Тигиль говорит мало. В этом деле он пошел в свою мать. Строгая была женщина, светлая ей память. Ну да ладно об этом, сейчас накроем стол и хлопнем по чарочке за знакомство. Не откажетесь?

— Не откажемся, — улыбнулся Эмиль.

Я боялась, что Зиул спросит о тумане беспамятства, но, видимо, туман прошел стороной от Курьего Хвоста, и кузнец ничего не знал.

Мы отобедали на славу, признаться, с самого Молочного Хутора мы так не объедались. После обеда Зиул взялся за работу, а мы пошли искать озеро. Хотелось искупаться с дороги, а заодно остудить разгневанную Ив.

Отец Тигиля оказался отличным мастером и к вечеру нашему жеребцу полегчало, его перековали и подлечили. Хорошо что копыто не успело загноиться, иначе лошадке пришлось бы несладко, да и одним днем мы бы не отделались.

Зиул Талески оставил нас ночевать в доме, но ни мне ни Эмилю не хотелось выступать арбитрами в поединке наших друзей; чуть зажглись звезды, мы сбежали на сеновал.

Было тепло, но я знала, что завтра в Курий Хвост придут дожди, а мы ускользнем от них и по дороге в Алъерь вспомним, что так и не спросили Зиула, когда именно и у Тигиля свадьба.

— Королевские концерты! Эй! Нам надо поторопиться! — Эрик ворвался на сеновал совсем не вовремя, но что поделать — мы давно к этому привыкли.

— Опять! — Эмиль натянул майку. — Опять ты орешь спозаранку!

— Ничего себе спозаранку! Время обедать! Зиул ждет вас, мы собрались…

— Ну, и как Ив? — спросила я.

— Ай, темная дева! — хвастливо приосанился Эрик. — Или ты в меня не веришь?

— Ну-ну! — засмеялась я.

— И все-таки тебе досталось, братишка, к ведьме на поклон не ходи, досталось! — отряхнулся от сена Эмиль. — Пойдем завтракать, Итта!

Мы распрощались с Зиулом как со старым другом. Он вручил нам суму с провиантом и записку для сына на тот случай, если мы встретим его в столице. Ив, и вправду, оттаяла, и по дороге мы, наконец, рассказали ей про туман беспамятства. Она долго молчала, а затем произнесла:

— Знаете, вы молодцы, несмотря на то, что порядочные свиньи…

На следующий день показались башни Алъеря. Они выросли в туманной утренней дымке и теперь до столицы было уже рукой подать. Кобылица Эрика трусила рядом с нашим повеселевшим конем, и мы строили планы на завтрашний день. Завтра было четырнадцатое мая, и это означало, что мы успели на музыкальный праздник. Эрик пребывал в отличном расположении духа и поэтому не умолкал ни на секунду.

— Если Улен действительно там, нам не составит труда его найти. Все, все без исключения, а уж тем более Улен, будут завтра в королевском зале. Клянусь башкой, Рирр-Ключник из Озерья вновь заберет Кубок Солнца. Его лютня поет чище моря, в его музыке нет ни слова о вечной тьме. Он сорвиголова, это так, но слава лютнистов не обходит как раз таких.

— Это ты о себе? — полюбопытствовала Ив.

— Это он о себе, — сказал за Эрика брат, — ты, знаешь, Ив, он не так уж неправ. Лютнисты всегда славились пылким нравом, и мало кто может сказать, что наш малыш не из таких.

— Спасибо, братишка, — рассмеялся Эрик, — так авторитетно обо мне не говорили давно. Особенно ты!

— Не стоит, — серьезно сказал Эмиль, — это только половина правды, а вторая половина заключается в том, что если бы ты хоть немного занимался на инструменте, то Кубок Солнца взял бы ты, а не Рирр-Ключник.

— Ладно… — отмахнулся Эрик и начал, было, новую тираду, но тут дорога изогнулась, и мы влетели из-за поворота прямо в чей-то обоз. К счастью, лошади успели остановиться, ведь мы не слишком гнали. Обоз стоял в гордом одиночестве, а поперек дороги лежали как попало наваленные деревья. Целая просека выкорчеванных с корнем лип и берез. Немудрено, что обоз застрял здесь надолго. Впечатление было такое, как будто громадная мандгора проломила свою собственную дорогу в столицу.

Деревья лежали кронами в пыли, ветви были разбиты и растерзаны в щепки, корабельной сосной придавило куропатку. Ужасное зрелище! Мы боялись догадываться о том, что могло обладать такой варварской силой. Не сговариваясь и не слезая с коней, мы схватились за арбалеты. Руны молчали. Ураган ушел далеко отсюда, он не рассчитал сил и промахнулся, свернув здесь с дороги куда раньше нас…

— Батюшки! Ничего себе… — Ив первая слезла с лошади, и оглядела следы разбоя. — Так ведь совсем недавно эта гадость пыталась разрушить наш дом, но не сумела…

— В нем было меньше силы… — сказала я и тоже подошла к поваленным деревьям. — Он был еще сонным младенцем… — я оглянулась, просека уходила сквозь весь лес до самого горизонта, — Теперь ему по плечу не только Дом с Золотым Флюгером.

— Да уж, — Эрик почесал макушку и перекинул веревку Эмилю: они отодвигали с дороги осину, чтобы лошади могли пройти, — размах — закачаешься! Вон ту сосну не сдвинет с места и восьмибалльный шторм. — Эрик выпрямился, вытер рукавом лоб и понизил голос. — И откуда они такие свалились на нашу голову?!

— Ведьма знает! Дела мутные, и прямо скажем, неутешительные! — Эмиль натянул веревку, и осина отвалилась в сторону. — Потреплют ветра королевство!

— Потреплют…

— Вот я и думаю…

— Экий ты, право, человек, Эм! Два десятка лет тебя знаю — два десятка лет удивляюсь! Что проку голову ломать? Где ж их взять — ветра-то? Сам Хранитель тебе объяснил — до времени ничего не узнаешь! Я, может, и так изо всех сил терплю, думаешь мне по душе, что творится?! Поехали, дороги-то еще до вечера!

— Да пойми ж ты, пустая головешка, — бросил поводья Эмиль, — мертвым арбалеты не очень-то пригодятся! Да и ждать некогда! Вон, гляди, красота какая! Они себе гуляют, а мы чего дожидаемся? Я скажу, ты — послушай! Ветер не разбить изнутри, он должен быть над тобой или под тобой: так, чтобы видеть руны!

— Я спорю? Скажи это Итте! Дураку ясно — посторониться надо ветряных чар, а она — фьють, и в самый Туман!

— Вот уж точно! — Эмиль посмотрел на меня строго. — Я буду очень признателен, если ты придержишь свой пыл! Твоя задача — Ветер и Улен! Слушай свой хваленый дар!

Вот так! Будто и не было вчерашнего разговора, в котором я открыла Эмилю тайну…

С трудом перебравшись через бурелом, лошади принялись жадно пить из придорожной канавы. Погибшие бессмысленной смертью деревья укрылись дорожной пылью, как саваном, а мертвые птицы, не успевшие и вспорхнуть перед смертью, горечью отравляли мысли: «Вот стану птицей, — подумала я, — упаду ничком в сырую землю, но и тогда никто не пожалеет меня. Переступят, оглянутся, да тотчас забудут». Во мне кипела самая скверная обида, та, которую порождает бессилие.

Вскоре мы уже хорошо узнавали окрестности. Вот предместья королевских полей, вон мельница на отшибе, а там водяная вышка. Кони несли нас вперед, дорога стала куда лучше, и когда, наконец, началась мостовая, мы увидели обозы, идущие со стороны Северного тракта, и всадников, сопровождающих богатые повозки. Башни Алъеря взвивались высоко в небо, и золотые флаги гордо реяли в небесной синеве.

В общем-то, я любила Алъерь. Не то чтобы я смогла жить среди каменных улиц и шумных площадей, где совсем нет деревьев, нет, но приехать сюда — настоящий праздник! Алъерь великолепен, в нем вряд ли бывает скучно, а вот одиноко может быть вполне.

Окна распахиваются здесь навстречу друг другу, и кухарки могут сплетничать, не выходя из дома. С весны до глубокой осени балконы, скверы и парки изобилуют цветами. Пышные, яркие, всегда праздничные цветочные гирлянды заставляют пестреть и без того лишенные чувства меры городские улицы.

Королевская столица окружена стеною со сторожевыми башнями, на них не дремлют лучники, и в случае нашествия какой-нибудь взбесившейся ведьмы или чего покруче всегда готовы натянуть тетиву. Только вот против ветра их луки бессильны. Ров вдоль стены давно уже служит только для одного: для гонок на морских кахлах или, попросту говоря, вместо беговой дорожки. Королевская площадь выложена белым кирпичом, и башни королевского замка, похожие на изысканно украшенные крепкие стрелы, уходят к самому Солнцу. В центре — башня Алъерьских королей, фамильная башня, в ней испокон веков совершается таинство коронации.

Королевский концертный зал совсем рядом — на площади Музыки. По воскресеньям там играет фуги уличный орган, а в праздник Малой Луны он не умолкает до рассвета. Менестрели, балаганщики и бродячие поэты выступают именно там, но крытый зал — зал для серьезной музыки. Он распахивает свои двери только для тех, кто чисто одет и ведет себя как подобает. Поэтому трубочистам и приезжим крестьянам проходится посещать сначала городского цирюльника, затем приобретать бабочку на рубашку, а уж потом смело входить в огромные резные двери святилища музыки… Но если бы кто спросил меня, то я бы сказала, что непременно хочу попасть в Лабиринт картин.

Тысячи всяких полотен выставлены в широких стеклянных коридорах, даря одиночество каждому, кто хочет уединиться в волшебном мире цвета, формы и линии. Картин так много, что не только у обывателя, даже у мастера не хватит терпения побыть наедине с каждой. Но как бы вы не спешили, мимо самой дивной картины вам не удастся пройти. Она одна. Реликвия старого мира, волшебная картина, чудом сохранившаяся до наших дней. Увидишь ее — позабудешь обо всем и тотчас перенесешься в Древний Мир. Окажешься там, где жаркий августовский вечер покидает дикие поля так же медленно, как ночь насыщается прохладой, где пасутся яки и уутуры, никогда не видавшие человека, и где тонкий серпик Древней Луны поет о том, что видел своими глазами начало бытия…

Спросишь друзей, но они вам скажут — нет, картина отправила их в дивный город, где дома растут не вверх, а под землю, где женщины прячут под шалями лица и огромные животные бродят по улицам и кланяются вам. Вы покинете Лабиринт и покинете столицу, но Картина Древности непременно придет в ваши сны. Пройдет время, и вы поймете, что, не рассмотрев ее до конца, многое упустили. Изо дня в день детали полотна станут являться вам все ярче и подробнее, но когда в вашем воображении картина будет казаться законченной, она вдруг начисто исчезнет из вашей памяти, и вы вспомните только ее название — «Таллиган»…

Городские ворота оказались распахнутыми, стража зевала и вяло поглядывала за рабочими, которые возводили у рва мостки: гонки все-таки будут. Еще бы, в столицу спешили и спешили жители королевства: торговцы, фермеры, любители музыки, водных гонок и праздника. Среди всадников Ив разглядела кое-кого в Туоновской праздничной форме. Когда мы учились, мы почти не надевали ее, форма не могла соперничать с джинсами и клетчатыми рубашками, да и потом, ребята выросли из нее раньше чем поступили на первый курс.

Мы проскакали мимо стражи, и каменные трехэтажные громады окружили нас уличной паутиной. Вряд ли здесь увидишь как восходит солнце или как туманом стелятся ночные поля. Здесь недолго и затеряться, поэтому хорошо, что мы знали как действовать дальше: по третьей узкой улочке до угла, затем направо и там, за лавкой сапожника, есть «Сестра Куки», трактир, где всегда, даже в праздник, можно раздобыть свободную комнату.

«Сестра Куки» — хотя и неприметное, но милое место. Может, оно совсем небольшое, но любой, у кого завалялся хотя бы грош, вправе рассчитывать скоротать в тепле ночь. Столы убирают здесь только по вечерам, полы не надраены до блеска, да разве в этом дело? «Сестра Куки» — из тех мест, что собирают и хранят маленькие истории из жизни приезжих, истории, рассказанные за кружкой эля. Этими историями полнится тесный зал, коридоры и постоялые комнаты, сдающиеся внаем. Умыслом коллекционеров комнаты сталкивают незнакомых людей, тем же умыслом добрая кухня и сладкий эль развязывают им языки. Признаюсь, мы из числа обманутых, и, пожалуй, я не прочь обмануться снова…

* * *

Пять весен тому назад май выдался необычайно холодный. Тогда Эмиль сидел в этой крошечной комнате с закопченным камином и делал вид, что греет перед огнем руки.

— Шел бы ты, выспался перед концертом, что ли?! — подвигаясь ближе к огню, бросил он брату.

— Лучше принесу еще эля! — Эрик даже не повел бровью.

— Не придумывай! Завтра.

— Завтра — само собой! — Эрик не сдавался, и не собирался оставлять нас вдвоем с Эмилем. Он был убежден, что брат не потеряет времени даром, но такая поспешность была не в правилах Эмиля. Эмиль всего лишь собирался говорить со мной о том, откуда приходят в мир вещи и куда потом возвращаются. Не отворачиваясь от огня, он раздраженно произнес:

— Если ты сейчас же не ляжешь спать, Улен надерет тебе уши, а я ему помогу!

— Ведьмы с две у тебя это получится! — Эрик не снес обиды, он вышел и с грохотом хлопнул дверью.

Эмиль остался, но мы говорили недолго. Как только он ушел к себе, я услышала, что мальчишки ссорятся, а затем увидела, как Эрик перемахнул через окно и сбежал в город.

Я нашла его на перекрестке, он стоял под фонарем, злой и растрепанный.

— Уходи! — сказал он.

— Брось, Эр! Эмиль всего лишь хотел, что бы ты выспался перед концертом!

— Не ври! — он вдруг сгреб меня к себе, наклонился, его глаза переполнились взволнованными и злыми словами. — Он говорит, что даже не целовал тебя ни разу! Раньше мой брат мне никогда не врал!!!

Я не ответила, я встала на цыпочки и влилась губами в его порывистое дыхание. Руки сами собой запутались в кудрявых волосах… Эрик не целовал, Эрик пил меня своим жаром, утолял мальчишескую жажду любви… Как давно мы искали этот поцелуй, но больше он не повторился. На следующий день Эрик играл перед королем. Мы были еще совсем дети, и нам было стыдно смотреть друг другу в глаза. Прошло целое лето, а когда наступил третий курс, я уже знала — Эмиль!

* * *

За то короткое время, что нам отводилось на сон, невозможно было понять, спишь ты или пребываешь в забытьи. Эмиль и Эрик уснули прямо в одежде и растолкать их не представлялось никакой возможности. Нынче «Куки» была полна до отказа, и нам досталась одна комната на всех. Из окна открывался вид на соседний дом, там, на подоконнике, спала кошка. Я прижалась носом к пыльному стеклу и постаралась привести свои мысли хоть в сколько-нибудь приличный вид.

— Не очень-то веселый будет праздник… — Ив забралась с коленками на стул и открыла форточку: теплый, затхлый воздух потек с улицы. — Эрик думает, что утро начнется с праздника…

— Брось! Он достаточно хорошо тебя знает, чтобы догадываться, что утро начнется с бани, — сказала я.

— Знаешь, Итта, у тебя плохо получается притворяться, ты напрасно считаешь, что я ничего не вижу. Не нужно обладать твоим даром, чтобы понять, что в этой войне кто-то из нас должен погибнуть. Я вижу это в твоих глазах, я видела это в глазах Хранителя Гор… Какой смысл это скрывать?

— С чего ты взяла? Что за жуткие глупости?… — я замерла, и глоток воздуха остановился в горле. Нет, не может быть, чтобы эта была именно та мысль, которую я так тщательно от себя прятала. — Ерунда…

— Я говорила с Эмилем, — продолжала Ив, — он не хочет посвящать в дело Белую Гильдию, считает, что мы должны все сделать сами. Думаю, он, как всегда, прав. Что до меня, то у меня свои счеты с сонным бризом.

Ив говорила спокойно, ясно было, что она все обдумала, иначе бы не стала советоваться со мной. Они что, забыли о пятом арбалете? Унтар пока исчез, а что если над нами вновь закружит галочья стая? Рукастый ветер унесет нас, куда ему вздумается, он силен. Улен нужен нам, хотя тут не все просто…

— Улен… — начала я, — как бы это сказать? Он не совсем тот, за кого себе выдает. По крайней мере в истории ветров Унтара он играет какую-то странную роль. Ведь он давно знал, что так будет, Ив! Понимаешь? И арбалеты и порванная Роза Ветров — все подстроено.

— Что ты имеешь в виду?

— Помнишь историю с королевским табуном? А теперь скажи, разве Улен не знал, что кунты — отличные парни? Разве не было другого способа вернуть табун? Был! Но не было другого способа познакомить нас с блуждающими мостами. А Хранитель Гор? Улен встречался с ним, говорил ему о нас, о нас четверых! А это что-нибудь да значит.

— Какие любопытные вещи можно узнать, если не спится! — Ив серьезно озадачилась, — Пойдем-ка, пройдемся, Итта. Давненько мы не разговаривали…

— Подожди, трубку возьму.

— Ох уж мне эти ваши трубки! — вздохнула она и накинула плащ.

Внизу, в харчевне, места не оказалась, там было полно галдящего народа, и мы с Ив вышли на улицу. Алъерь неярко зажег фонари, то тут то там стучали о мостовую запоздалые каблучки. Мы пошли мимо лавки сапожника.

— Считаешь, ему нельзя доверять? — спросила Ив.

— Как можно не доверять Улену? Вовсе нет, но, знаешь, если бы он захотел, он бы сам нашел нас в два счета.

— С этим доводом не поспоришь… Значит ветра Унтара — война на четверых? Игра? А то что в королевстве гибнут люди? А туман беспамятства? Ты была там, а не я, тебе лучше знать насколько это серьезно!

— Куда уж серьезнее! Да только у меня нет ответов ни на твои вопросы, ни на вопросы Эмиля… мои чувства тут мало помогут, я не читаю мысли, ты же знаешь. По мне так Улена надо найти, приглядеться, расспросить его издалека, а так, что гадать? Все зависит от того, как он себя поведет и что скажет. Возможно, он действительно все знал, но не хотел заранее пугать…

— Мог же хотя бы предупредить!

— Мог! Хранитель Гор тоже мог сказать нам больше, но не сказал.

— Думаешь дело в Древнем законе? «Все идет своим чередом, вмешательство в историю разрушительно…» и вся остальная чушь?

— Скорее всего, так. Чушь чушью, но Улен уважает закон…

— Но этот закон только для Хранителей! При чем же здесь Улен? — Ив помолчала. — А что думает Эмиль?

— Ты же знаешь, Эмиль держит в голове тысячи вариантов. Уверена, он давно уже продумал и этот. А вот Эрик… Ив, если выдвинуть эту версию, Эрик будет буйствовать долго и всерьез. Хорошо, если не прибьет кого-нибудь ненароком.

— Эрику пока говорить не стоит, у него завтра праздник.

— Завтра надо поискать ему ботинки.

— Мне кажется, Итта, ты слишком много о нем думаешь, — спокойно и немного устало сказала Ив, ей следовало бы сказать это раздраженно, но была не та ситуация и не тот разговор.

— Эрик твой, это верно, Ив! Но если Солнце не убережет кого-то из братьев и что-то случится, поверь, я буду плакать одинаково!

— Я тоже, — Ив оглянулась, холодный ветер прошелся по улице и скрылся в проеме между домов. — Что ты знаешь?

— Я знаю только то, что все будет так, как должно быть — не больше, не меньше!

— Это я тоже знаю. Алъерь в нетерпении, а я, честно сказать, устала так, что готова проспать и концерт и гонки.

— И не мечтай! Эр поднимет нас чуть свет, это я обещаю!

— Пусть только попробует! — сказала Ив и толкнула тяжелую дверь трактира.

 

КОРОЛЕВСКИЙ «КУБОК СОЛНЦА»

Глава 12, в которой мы понимаем, чего стоят ботинки

Утро началось совсем не так, как я предполагала. Во-первых, мы выспались. Эрик, по недоразумению, проспал и, вопреки сложившейся традиции, никого не разбудил. Во-вторых, в окошке напротив ребятня задумала резвиться солнечными зайчиками именно по нашим носам. Но и это нам не помешало: мы спали и спали, а когда проснулись, то первым, кого увидели четырнадцатого мая, оказался Тигиль Талески. Он преспокойненько сидел на стуле посреди комнаты и ждал, когда мы продерем глаза.

— Я вот тут сижу и ломаю себе голову, Эм, — произнес Тигиль со свойственной ему невозмутимостью, — стоило ли братьям Травинским тащиться в такую даль, чтобы проспать Кубок Солнца? — Так сказал Тигиль, и эта была самая длинная фраза, которую он произнес в этот день.

— Проспали? — подскочил Эрик.

— Вполне могли, — улыбнулся Тигиль.

У Тигиля жгучие глаза и черные, как смоль, волосы, он заправляет их за уши, а когда улыбается, то тонкие губы вытягиваются в эдакую замысловатую ниточку.

— Старик! — Эмиль свесил ноги и с удивлением обнаружил, что уже одет. — Как же ты нашел нас? Просто чудо! Ты нужен нам, как никто другой… очень нужен! — Эмиль дал волю чувствам. Да, Тигиль, действительно, был нужен ему, потому что только он понимал Эмиля в том, в чем, как ни старались, не могли понять его мы.

— Да ну? — с сомнением сказал Тигиль. — Что-нибудь стоящее?

— Более чем! — Эмиль был готов выложить все сейчас и сразу, ему нужен, очень нужен был совет. Но появление Тигиля никак не решало проблемы с баней и чистой одеждой. Было бы глупо из-за этого не попасть на праздник.

Привести себя в порядок после таких перипетий, как правило, не просто. И если бы не Ив, все бы закончилось весьма печально. Но Ив есть Ив, и потому уже через час мы появились в харчевне «Сестры Куки» сияющие, как медные гроши. Талески заказал завтрак и ждал нас. Потом Эмиль мучительно выбирал из последних событий то, что можно рассказать другу. Его бы воля, он бы выложил все, но… похоже, Тигиль понимал и это. Пока мы уничтожали завтрак, он слушал, но когда принесли кофе, первый кофе после того самого дня, Тигиль отодвинул чашку и сказал:

— Эрик босой.

Ботинки! Одно дело вспоминать, что их надо купить, а другое дело сообразить, что без ботинок Эрику концерт не светит. Наступило гробовое молчание, в пустоте которого повисла перспектива провести ближайший час в поисках обуви немыслимого размера. Кофе остыл, но мы все еще не могли принять сколько-нибудь разумного решения. И в этой затянувшийся паузе раздался громкий хруст стекла. Эрик сломал в руке бокал и даже не порезался.

— Что мы сидим?! За углом лавка сапожника! — Ив встала и решительно направилась к двери. — Как можно было об этом забыть?

— Завтра к вечеру будут готовы, — сощурившись на ноги Эрика, сказал подмастерье.

— Эй, парень, — Эрик выложил на прилавок мешочек с золотыми, — слушай, что я толкую! Я плачу вдвойне, а ты состряпаешь их прямо сейчас, идет?

— Вы шутите, господин? — мальчишка засмеялся. — Я и так просижу за работой всю ночь. Но если вы накинете золотой, — лицо подмастерья стало лукавым, — то я постараюсь успеть к утру.

Что тут скажешь? Можно, конечно, купить готовые ботинки, они будут малы, и Эрик выбросит их сразу после концерта.

— Идем, — взял его за рукав Тигиль, — есть кое-что получше.

За Ярмарочной улицей мы свернули направо, то есть совсем в противоположную сторону от площади Музыки. Праздник начинался где-то рядом. Взрывались хлопушки, взлетали ввысь бумажные змеи, слышалась болтовня и хохот. Ноги так и норовили направиться туда, но Тигиль уверенно вел нас закоулками, а Тигилю мы доверяли.

Кроме лавочников да случайных прохожих встретить здесь было некого. Разве что грустного облезлого кота, лениво глазевшего из-под забытого навеса. Признаюсь, такого Алъеря я не знала. Старая мостовая давно пошла волнами, окна неприветливо чернели, угрюмо поглядывая на нас закрытыми ставнями. В воздухе витал запах кислого молока и дыма. Правда, в кондитерской мы купили рогаликов и пастилы, рогалики оказались свежие, что совсем нельзя было сказать о пастиле. Солнце слепило, и сквозь его золотые жилы проглядывали высокие сторожевые башни Южной стены.

Эмиль не успел рассказать Тигилю и половины, но этого вполне хватило, чтобы тот сказал:

— Улен был в Озерье. Гнал туман на восток. Он знает. Конечно, знает… но помалкивает!

— Ты видел его?

— Ванда видела, как он покупал лошадь.

— Кто еще из наших здесь?

— Ванда, Луку и другие, те, что из музыкантов.

— Лютнисты?

— Не все, — Тигиль вздохнул: — Есть проблема, — тихо сказал он, — нам позарез нужны ботинки!

Как ни странно, но меньше всего Тигиль удивился тому, что мы попали в гости к его отцу.

— Обычные проделки Итты, — решил он, — но я рад…

— Ты редко ошибаешься… — подыграла я.

— Ты тоже, — ответил он, и я прекрасно поняла, что он имеет в виду Эмиля. Тигиль никогда не одобрял нашу любовь на троих, и даже с появлением Ив его взгляды не изменились. Однако то, что я выбрала Эмиля, заставило его уважать меня. Не стоило обижаться — Тигиль любил своего друга и ревниво к нему относился.

Из подворотни пахнуло затхлой лужей, сквозняком и плесенью, такого запаха я не припомню с тех времен, когда затопило Туоновские сырные кладовые. Мы оказались на такой узкой улочке, что стены домов почти касались друг друга, а крыши их невозможно было даже различить, и, прежде чем Тигиль остановился у облупленной, тысячи лет не крашенной двери, мы сами увидели эту витрину. Засиженное мухами стекло, мрачный проем, клетка со щеглом и… ботинки. Вот и ботинки, странные темно-синие ботинки именно такого размера, который необходим, по крайней мере страшно большие.

В лавке казалось сумрачно, как в пещере Песчаной скалы, тихо-тихо шуршала сорванная со стены афиша и горела одна единственная свеча: никаких товаров, никаких продавцов.

Эрик подошел к витрине и недоверчиво взглянул на ботинки:

— И это «получше»? — поинтересовался он.

— Не спеши с выводами, Эр! — посоветовала я. — Это вовсе не простая лавка.

Вообще, в Алъере чудесам не место, но Тигиль умудрился откопать в недрах столицы погреб безвременья. Эти ботинки, хоть и выглядели как новые, были старше самого Алъеря. По тонкой подошве шла медная окантовочка, кожа огибала ногу до самой лодыжки. Это были огромные высокие ботинки из тончайшей замши, и, кроме того, вместо шнурков на них блестел узкий серебряный замочек. Если бы я не видела, что это за ботинки, я бы решила, что на Эрике они порвутся при первой же возможности.

— Эй, есть здесь кто-нибудь? — крикнул Эрик, и эхо прокатилось по крохотной каморке, как по королевскому залу.

— Есть, — ответил Тигиль, — он никогда не выходит из дома.

И точно, по винтовой лестнице, суетливо шаркая тапочками, спустился маленький скукоженный старичок. Он осмотрел нас, пожевал беззубым ртом и прошамкал:

— Ботинки не продаются.

— Все продается, — не согласился Тигиль.

— А! — старикашка как будто узнал Тигиля, — покупатель пентальини. Разве я не говорил тебе, что ботинки не продаются?

— А разве я не говорил вам, что у меня есть покупатель?

— Что такое пентальини? — полюбопытствовала Ив.

— Ведьма знает что! — ответил ей Эмиль.

— Я никогда не играю дважды! — напомнил старик.

— Само собой, — продолжал этот совершенно немыслимый торг Тигиль, — я привел того, кто играет лучше меня.

— Так, так! — старикашка по-птичьи нахохлился, почесал свои три волосины на бороде и боком проскакал к Эмилю. — Играешь в шахматы?

— Играю, — удивился Эмиль, — немного…

— Это не разговор! — старик подобрал за пояс надетые на нем лохмотья и сердито взглянул на Тигиля. — Вы хотите ботинки? Или мы зря теряем время?

— О чем речь? — не понял Эмиль.

— О покупке, о чем еще?! — старичок вдруг заметил арбалет, подцепил арлинью лямку корявым пальцем, глаза его загорелись. — А может быть об обмене…

— Еще чего! — Тигиль взял себе арбалет и убрал с глаз подальше. — Я же вам говорю, он играет лучше меня!

— Не врешь? — старик оживился и затряс бородой. — Обычно за уникальный товар я предлагаю три партии.

— Одну, — сказал Тигиль, — у нас остался час.

— До начала концерта? — в ужасе взвыл Эрик. Он старался не вмешиваться, хотя по нему было видно что он не очень-то понимает, в чем состоит сложность покупки.

— Просто остался час… — Тигиль дал понять, что будет замечательно, если на некоторое время мы перестанем заявлять о себе.

Откуда-то из-под прилавка появилась шахматная доска.

— Клиенты играют черными, — потер руки старичок, — а уж тем более, Белая Гильдия. Вы страсть как падки на всякие хитрые штучки.

— Это не имеет значения, — сказал Эмиль, он вопросительно взглянул на друга, махнул рукой и сел прямо на пол напротив противника. Огромная, обглоданная крысами костяная королева заняла свое место последней, и партия началась. Смысл происходящего был таков: Эмиль играл на ботинки, старик играл на удовольствие, Тигиль чего-то не договаривал и странным образом был в этом заинтересован. Хотя, вообще-то, с Тигилем всегда все на один манер. Прикладывая минимум усилий, он задает задачи сообразно силе своего интеллекта, а другим ничего не остается, как отчаянно их решать. И, потом, в отличие от него, я не была так уверена в том, что Эмиль играет в шахматы лучше своего друга. Теми редкими вечерами, когда Эрик скучал от того, что его брат просиживал с Тигилем за шахматной доской, далеко не всегда было очевидно, кто играет лучше.

Первым делом Эмиль вывел коня, конь задумался ненадолго, ринулся в бой и через пару ходов полетел на пол. Старик перекрыл свое поле войском вооруженных пешек и с удовольствием откинулся в ожидании. Позиция хозяина задержалась надолго, пробить защиту можно было только двумя слонами, но слоны Эмиля накрепко застряли в обороне и на то, чтобы заменить их, потребовались ладья, пешка и уйма терпения. Как ни мало я смыслила в шахматах, я понимала, что, потеряв защиту, старик, скорее всего, лишится ферзя, и шансы сравняются.

Все следили за игрой, затаив дыхание, только мне сложно было не терять нить партии. Я чувствовала то напряжение, растущее вокруг одной фигуры, то холодное стремление завладеть чужим полем, то муки выбора каждого из игроков. Постепенно Эмиль забыл, что на кон поставлены ботинки: такая обыденная, но необходимая вещь. Эмиль сосредоточился на интересе, стараясь перебить им интерес противника, и в этом была основная причина того, что преимущество позиции постепенно перешло к Эмилю. Азарт спора — вот то, что неизменно становилось ключом к дару близнецов Травинских… и теперь уже ничего не смогло бы остановить Эмиля на пути к белому королю. Мой друг не торопился, он думал, просчитывал, ошибался и попадал в самую точку, одним словом просто играл в шахматы. Переживали мы. Я чувствовала, сколько усилий прикладывает Тиг, чтобы не подсказывать, и чего стоит Эрику хранить молчание в тот момент, когда, болея за брата, он не видел причины этой серьезной борьбы. Эрик лелеял уверенность в том, что все равно попадет на Королевский концерт, чего бы ему это не стоило, и все же Эрик выглядел растерянным. Он искал ту причину, по которой его ботинками занималось слишком много народу, и не находил, ведь всего-то надо было пойти в любую лавку и купить обычную дурацкую обувь. Наверняка она изрядно бы натерла ему ноги, но для концерта вполне бы сошло.

К тому моменту, когда из белых войск выбыла королева, Эмиль уже захватил правый фланг. Четыре пешки решили бы исход дела не в его пользу, но он обезглавил их раньше, чем старик смог бы вернуть ферзя. Эмиль сидел, широко раскинув колени, и бормотал себе под нос:

— Ладья F8, пешка, слон… ну, в общем-то, и все…

— Шах, — объявил старик, цепкими торопливыми пальцами он ухватил за шею слона и перенес его на В5, слон грустно опустился на белую клетку, угрожая черному королю.

— Ему не помешал бы перекур, — прошептал мне на ухо Эрик.

— Он справится и так, — ответила я.

— Король G4, - Эмиль прицелился в последнюю пешку.

Белой пешке ничего не оставалось, как смириться со своей участью и вынужденно удалиться с поля. Теперь левый фланг насчитывал бреши, сквозь которые легко можно было отправить слона в разведку. Эмиль не упустил этого шанса и занял две пересекающиеся поля. Еще одна фигура, и оборона белого короля дрогнет.

Старик нервничал. Нервничал и потирал от удовольствия руки. Ему нравилось играть с Эмилем и ему не нравилось положение своих дел на доске. Две ладьи. Две ладьи — этого достаточно, чтобы защищаться, но этого мало, чтобы нападать. Оставался еще белый конь, но у него были связаны копыта, и старик рискнул помочь своему коню. Ладья напала на пешку Эмиля, крепко держащую под уздцы вражеского коня. Пешка выстояла всего два хода, но этого было достаточно, чтобы оба слона и конь черной масти сняли скипетр белого короля.

— Шах и мат, — произнес Эмиль, распрямляясь под самый потолок.

— А ты плут, длинноногий мастер! — с удовольствием крякнул старик. — Ай да плут! — он схватил один ботинок и попробовал на зуб серебряную застежку. — Серебро высшей пробы! Еще бы партию, а? Это того стоит!

— Ботинки и так мои, но я прибавлю к ним золотой, потому что не успею предложить вам вторую игру. Простите!

— Брось, малыш. К сожалению, я не играю дважды, мы уговорились на одну, так и будет. Забирай! Это недурная обувь, совсем недурная!!! — и старик, хихикая, принялся собирать фигуры в коробку. Доска опустела и сложилась вдвое, погребая в себя оба войска вперемешку. Вечным противникам, черным и белым, предстояло ждать следующего чудака, который согласится осуществить покупку столь необычным способом.

Витрина совсем опустела, старик отодвинул клетку со щеглом в угол, и, уже покинув лавку, с улицы, мы увидели на витрине зеленую фетровую шляпу с загнутыми полями и сизым пером красноглазой перепелки.

— Теперь она будет ждать покупателя? — спросила Ив.

— Не особенно долго! — уверил ее Тигиль.

Ботинки оказались в самый раз, Эрик надел их немедленно.

— Мог бы сначала вымыть ноги! — попыталась протестовать Ив.

— Я же мыл их с утра! — удивился Эрик, как будто после бани не прошел босиком полгорода.

На все вопросы, касаемые лавочника и его страсти к шахматам, Тигиль отмалчивался, он торопливо шел к Королевскому залу, но когда мы свернули в сторону площади, Тигиль нарушил молчание.

— Эр, ты давно ни играл на лютне? — обратился он к Эрику.

— Да я же тебе говорю, он на ней вообще не играет… — начал Эмиль. — Раз в неделю пощиплет струны, да и то, чтобы не пылились. Зря ты это затеял…

— Не зря.

— Погодите-ка, вы! — похоже, Эрик понял, чем пахнет, он остановился и сердито взглянул на Тигиля. — А ну, говорите прямо!

— Есть проблема, Эр, — Тигиль заправил за ухо растрепанную прядь, — Рирр-Ключник, как бы это сказать… там что-то случилось в Озерье, Гильдия прибыла поздно, в общем, он был среди них.

— Что ты такое говоришь? Рирр что, попал в туман беспамятства? — Эрик чуть не задохнулся от внезапно нахлынувшей боли. — Рирр? Постой, Тиг, я не хочу ничего слушать, тумана больше нет!

— Но Рирр погиб, и теперь некому играть в первой лиге «Галеры», ты ведь помнишь «Галеры», Эрик, верно?

Эрик не ответил, он молчал до самой площади Музыки, а когда башня Алъерьских королей заслонила собою солнце и мы увидели как толпы людей в праздничных одеждах потекли рекою к залу, Эрик вскинул поудобнее свой арбалет и сказал:

— Я помню «Галеры», Тигиль, разумеется, помню…

— У тебя есть час на репетицию.

— Мне нужно два!

— Хорошо. Лютня Ванды ждет тебя в гримерке.

— А костюм? Я же не выйду на сцену в джинсах.

— Ванда обещала раздобыть костюм.

— Гляди-ка, они уже все решили заранее!

— Я был уверен, что вы приедете.

— Это вышло случайно, — сказал Эмиль, но Талески перебил его:

— Случайно? — ухмыльнулся он и посмотрел на меня. — Ну-ну!

— Тигиль, а кто из Гильдии был в Озерье? — я сделала вид, что ничего не заметила.

— Мало кто, Гильдия вернулась с плохими вестями…

— А Улен?

— Улен тоже был там, но Улен молчит, хотя это ничего не меняет.

— К сожалению, это меняет многое, — сказал Эмиль, — но об этом позже, концерт должен состояться, тут ты прав.

— Король что, не в курсе дел? — догадалась Ив.

— Похоже в курсе только долина Зеленых Холмов, — ответил Тигиль, — впрочем, как всегда…

Но Эрик уже ничего не слышал, в его голове сейчас звучали только «Галеры», и я прекрасно его понимала.

До начала концерта мы шатались по площади и наслаждались скопищем народу, получая то и дело удары локтями, посылая приветствия знакомым, выстаивая очередь за леденцами с цветными фантиками и выслушивая бесконечные разговоры о предстоящих гонках.

— Пожалуй, я уже хочу домой, — признался Эмиль, — знаешь, Тиг, столица не по мне! Слишком беспокойно… хотя, с другой стороны, здесь можно позабыть про долг, хотя бы на время…

По совершенно понятным причинам мы рассказали Тигилю очень многое из того, что, по мнению Хранителя Гор, говорить не следовало. Тигиль выслушал нас внимательно и спокойно, а затем спросил:

— А почему вы в такой панике?

— Потому что я не знаю, как действовать, — ответил Эмиль. — Мы бродим по королевству и ждем, когда налетит этот ведьмов ветер, плохо понимая, что делать, если это произойдет!

— А чего же ты хотел? Это твоя работа! И не только твоя…

— Я бы хотел, чтобы не гибли люди!

— Люди гибнут, Эм. Но ведь темная дева одолела туман беспамятства. Вы выиграли первый бой.

— Все так… Но Улен? Эрик не знает. Я не возьмусь сказать ему, что Улен все это время просто скрывался от нас, от Унтара и даже от Хранителя. Уверен, его не будет на концерте. — Эмиль вздохнул. — Верно, Итта? Ведь мы приехали в столицу поздно?

Эмиль вопросительно посмотрел на меня, и я отвела взгляд. Улена в столице не было, я знала это еще тогда, когда мы бродили с Ив по ночному Алъерю.

— Замечательно! — рассердился Эмиль. — Ты что, не могла сказать? Думаешь, что мы в игрушки играем?

— Эмиль! Хватит! Для одной меня и так слишком много!!!

— Лучше бы ты поменьше чувствовала и побольше думала! — сорвался Эмиль. Слезы навернулись у меня на глаза, но в присутствии Ив я бы ни за что не заплакала.

— Ладно, перестаньте! — строго сказал Талески. — Какие будут предложения относительно союзников?

— Ты и только ты, — мрачно ответил Эмиль. — Это Древний мир, Тигиль, он требует осторожности.

— Гильдия видела туман, она не может так это оставить! — не согласился Талески.

— Я обещал молчать.

— Быть может, мы и разберемся сами, — добавила я, — но только время работает не на нас. Ветра набирают силу, и сонный бриз сейчас уже не тот, да и ураган, что мы встретили по дороге…

— Ураган? — Тигиль чуть не налетел на прохожего, — И давно?

— Не ураган, а шлейф поваленных им деревьев. Вчера, почти на въезде в столицу они перегородил нам дорогу. Обозы застряли на Южном тракте, но сам ветер прошел стороной.

— Вы что, ведьма вас побери? — взревел Талески, — Ветра ищут вас, а вы идете не куда-нибудь, — в столицу?!

— Но мы же… — Эмиль не закончил, потому что, понял, что он имел в виду. Дела были из рук вон плохи.

— Иногда мне кажется, что вы, все четверо, свалились с Малой луны и сильно ударились головой, — заверил Тигиль.

Поверить в такую вопиющую глупость Эмилю было ой как не легко, но пнул ногой несчастную пожарную бочку и стал шарить по карманам в поисках трубки:

— Мы искали Улена, Тиг! — торопливо заговорил он, — Нам было о чем спросить! И, потом, мы думали — он в беде! Неужели ты не понимаешь, Тиг, я тоже не могу поверить, что Улен…играет другую игру? Он наш Учитель! Наш друг!

— Разве я говорю, что надо судить Улена? Я говорю, что надо мотать из столицы! — Тигиль сделал паузу. — После, концерта, разумеется…

Он остановился и присел на пожарную бочку, сегодня Тигиль говорил много.

— Что-то ты много сегодня говоришь! — глядя в сторону, молвила я.

— Заговоришь тут! — проворчал Тигиль.

Эрик сидел в гримерке королевского концертного зала и вспоминал «Галеры», ничего удивительного, что он не заметил нас. Мы прошли на цыпочках, положили арбалеты и вышли. В зал с оружием не пускали. Первая лига должна была начаться еще до захода солнца, то есть уже вот-вот.

— Как думаешь, он справится? — спросил Талески.

— Конечно справится! — Эмиль невольно улыбнулся. — Просто, чтобы братишка выразил серьезное желание что-то сделать, необходимо основательно усомниться в нем. Он справится!

— Жаль, он этого не слышит, — усмехнулась я.

В первой лиге играют лучшие музыканты королевства, во второй — выпускники Туона, а в третьей лиге, самыми последними, играют юные дарования. Кубок Солнца может достаться кому угодно — это решает король. Наш парень благополучно миновал вторую лигу, ведь тогда, когда он впервые играл «Галеры» в королевском зале, Эрику было всего пятнадцать лет. Теперь, волею трагических обстоятельств, гибель Рирра предоставила ему случай. Уверена, Эрик кусал локти, ругая себя за то, что так мало занимался последнее время.

В переполненном зале яблоку некуда было упасть, мы нашли себе местечко поближе к сцене, и к нам сразу же протолкалась Ванда.

— Привет! — торопливо сказала она, — Тигиль, ты видел, как сидит на Травинском костюм? Это ужас! — Ванда обладала повышенной ответственностью и даром достать все, что только вздумается.

— Ты что, сняла его с Луку?

— Конечно нет! Костюм ударника из Кивида, он самый высокий из всех, кого я нашла, но все равно до Травинских ему далеко! Извини, Эмиль!

— Да ладно, — Эмиль был подавлен, его не радовала даже перспектива послушать флейтистов, он сидел в кресле, упираясь коленями себе в грудь, и мрачно совершал акт самобичевания. Трогать его в такой момент было совсем небезопасно.

Всякий раз, когда кому-то из моих друзей приходилось играть в зале, с ними происходило одно и то же. Едва они чуяли сцену, как становились чужими. Ни Эмиль ни Эрик не думали больше ни о чем, кроме музыки, и в этот момент мне казалось, что я их совсем не знаю, а они меня и подавно.

В первой лиге Эрик играл четвертым. До него звучала скрипка. Так уж повелось, наверное, что на скрипке играют изящные восторженные женщины с такими тонкими пальчиками, что страшно смотреть, как удерживают они непомерно тяжелый для них инструмент. Сложно сказать, что подумала Ив про это исполнение. Мне показалось, что ей понравилась обладательница двух Кубков Солнца, Ив промолчала, но было достаточно того, что она выглядела растерянной и серьезной. Потом играл дуэт трубачей. Я видела и слышала их впервые и могу сказать только то, что Эмиль морщился в течение двадцати минут. Зато зал взорвался аплодисментами. Тигиль, который не очень-то разбирался в музыке, объяснил, что алъерьцы болеют за своих, и, вообще, народ предпочитает духовую, ясную и громкую, музыку. Хочется надеяться, это не всегда так.

Эрик вышел на сцену тогда, когда я уже порядком устала от музыки, но, разумеется, для него я могла сделать исключение. Черный костюм врезался в плечи, рукава были коротковаты, впрочем, как и штанины. Но вовсе не ужас, так что зря Ванда подняла столько шуму. От того, что Эрик попытался причесать свои кудри, вид у него был окончательно незнакомый. И в довершении этого, на Эрике были новые замшевые ботинки.

Он не видел никого, даже короля. В его руках была лютня, в его голове звучали «Галеры». Он поклонился с достоинством редкого эстета, и Ив не сдержала улыбки. Там, в ловушке песчаной скалы Эрик зря сокрушался о своей доле, ведь Эмиль прав — слава лютнистов не обходит как раз таких…

Эрик заиграл, и вдруг неожиданно стало не под силу оторвать взгляд от сидящего посреди сцены длинноногого музыканта в нелепом костюме. Зал заколдованно следил за волшебными, уверенно ласкающими струны пальцами, опущенной пшеничной копной волос и грезил хрустальной, рассыпавшейся легкими капельками «Старинной Галерой» Амслея. Эрик пробрался в душу каждого, заставил дрожать и плакать, и, утешая, сам же лил медовый дождь из-под струн распаленной лютни. Эмиль весь превратился в слух, он собрался, напрягся и закрыл глаза, его пальцы невольно отстукивали ритм по тыльной стороне кресла. И только Тигиль был невозмутим. Он должен был доставить Эрика на сцену и блестяще с этим справился. «Галеры» — длинное произведение, у меня было достаточно времени, чтобы насладить и слух и… очи.

У Эрика теплые хитрющие глаза, темные прямые брови и длинный, чуть вздернутый нос. Его крупные, ясно очерченные губы способны принимать всевозможные положения на лице и выражать все что угодно. Это, пожалуй, и есть единственное отличие. Рот Эмиля владеет совершенно иной, таинственной, чувственной пластикой…

Я поняла, что все кончено тогда, когда Эрик перешел ко второй части произведения. Внезапно и совершенно неизбежно явилось ко мне знакомое чувство сквозняка, но на этот раз сквозняк был такой, что меня прошиб холодный пот, кожа вмиг покрылась гусиной кожей и я услышала зов ольховых листьев с окрестностей Алъерьских лесов. Они шептали мне о том, что страшный ураган мчит прямо сюда, в столицу. «Доигрались, — в ужасе подумала я, — бестолковые, безответственные дети! Что же теперь будет?»

Эмиль так и сидел с закрытыми глазами, нет, его сейчас лучше не трогать.

— Тиг, Ураган в городе! — шепнула я и стала проталкиваться за сцену.

Пока я добралась до гримерки, я услышала в свой адрес много нелестных слов. Такое впечатление, что наши подопечные специально выбирают для нападения наиболее неудобные моменты.

Ключ от гримерки лежал у сцены на футляре от контрабаса. В последний раз взглянула я на играющего Эрика, он сидел ко мне спиной, и я увидела очарованные музыкой лица людей, сидящих в зале. Успеешь ли ты закончить, Эр? Его арбалет лежал отдельно, сам по себе, ведь Эрик пришел в гримерку первым. Я и так все знала, но на всякий случай решила взглянуть. Руна светилась, светилась не ярко, но отчетливо. Ураган принадлежал Эрику, но Эрик не принадлежал урагану. Ведьмовы проблемы! Будь что будет! Я дождусь, пока Эрик доиграет. Прихватив с собой арбалеты, я заперла гримерку, но протянуть время не удалось. Тиг, Эмиль, и Ив уже ждали меня у черного входа.

— Пусть он доиграет! — попросила я.

— Ты в своем уме? Люди! Полная столица народу! Итта, я не узнаю тебя! — Эмиль был мрачнее тучи.

— Осталось минут пять, Эм! — вступилась Ив.

— Ураган! — сурово сказал Тигиль. — Прекрасно! Положим, столице его не избежать, но разрушений будет гораздо меньше, если Эрик вытянет его повыше домов.

— Умница, Тиг! — фыркнула я. — Дело за малым — чтобы Эрик тебя послушал!

— За ураганом последует дождь из сухих стрел… — не обращая не меня внимания, говорил другу Эмиль, — они бьют с ведьмовой силой. Вот от него-то в первую очередь надо спасать людей. Навесы, арки, подъезды, все что угодно, лишь бы не было жертв! Это по твоей части, займешься?

— Убрать людей с улиц не проблема, главное… — Тигиль не успел договорить из-за обрушившегося на нас грохота. Мы вздрогнули, потому что не сразу поняли, что это всего лишь гром рукоплесканий, которые сорвал Эрик. Мы помчались к сцене.

— Эр! Эрик! — крикнул Эмиль.

Тот уже опустил инструмент и кланялся. Эрик не столько услышал, сколько почувствовал, что Эмиль зовет его. Он оглянулся, увидел условный знак и слинял со сцены, только его и видели.

— Что случилось? — Эрик был счастлив, глаза его сверкали.

— Сыграл отлично! — Эмиль обнял брата. — Эр, я действительно горжусь тобой… Братишка, у нас мало времени… — Эмиль медлил, ему очень не хотелось портить брату миг славы, но ничего не поделаешь, он собрался и выдохнул: — Эр, ураган в Алъере, и он твой…

Тигиль забрал лютню, и в руки ошарашенного Эрика легло волшебное оружие.

— Ну, вы вообще! — Эрик содрал бабочку, сунул ее мне и исчез в неизвестном направлении.

— Ты куда? Эй!!! — и Эмиль бросился за ним, а мы, само собой, бросились за Эмилем, но у выхода нас перехватила Ванда.

— Слушайте! Эрик — это что-то! Клад! Только объясните, почему он сбежал со сцены?

— Ванда, прости! Спасибо за помощь… — начала я.

— У нас проблемы, Ванда! — перебил Тигиль. — Ты играешь во второй лиге?

— Конечно! И я, и Луку!

— Хорошо. Тогда пообещайте мне никого не выпускать из зала.

— Но Тиг… В чем дело?

— Ванда! Не выпускать ни единого человека! — повторил Тигиль и добавил: — Будет ураган. Паники не допускать. К витражам и окнам — не приближаться. Это приказ!

— Понятно. Травинские опять попали в переплет. Я буду ждать вас на вручении Кубка! — крикнула она вслед. Теперь можно было рассчитывать хотя бы на то, что концертный зал уцелеет…

 

ВЕТРА В ГОРОДЕ

Глава 13, на исходе которой мы с Эмилем вынуждены бросить все

Пролетая по коридорам второго этажа, я мельком взглянула в окно и остановилась. Отсюда хорошо были видны вся площадь и Эрик. Он мчался сквозь толпу, сметая всех на своем пути. Люди в ужасе расступались, падали, кричали ему вслед. Эрик не слышал. Его было видно отовсюду. Длинные ноги перемахивали через бочки, заборы, лотки, через падающих, ничего не понимающих людей. Парень в концертном костюме безжалостно расталкивал всех подряд и несся, несся, что есть духу.

У Эмиля и в мыслях не было отпускать брата одного, но тот решил иначе. Сжимая арбалет, он мчал к башне Алъерьских королей, и я видела — Эрик бежит куда быстрее обычного.

Не успел виновник переполоха скрыться за поворотом, как из королевского зала выскочил Эмиль, и, немедля, бросился следом. Беда в том, что мальчишек так просто не отличишь, и ошарашенные люди решили, что Эрик бегает кругами. Во второй раз они медлить не стали. Эмиля схватили и прижали к прилавку с тыквами, едва тот пересек площадь.

— Тигиль, — крикнул он, — догони его! Пусть уходит из города!

Куда там, догони! Похоже, новые ботинки оказались не так уж плохи.

Эмиля отвели в участок правопорядка. На этот раз он ругался покруче Эрика, ведь гвардейцы городской службы еще глупее, чем королевские.

— Делай, о чем договорились, Тиг! — сказала я, как только догнала остальных. — Это важнее! Я помогу Эмилю, тем более что Ив наверняка сможет договориться с охраной правопорядка.

— Вот что! — перебила Ив. — Пожалуй, я найду королевского секретаря или кого-нибудь из Гильдии. Эрику нужна помощь, справишься сама? — невовремя она отомстила мне за туман беспамятства.

— Справлюсь… — Что я еще могла ответить?

Участок правопорядка располагался сразу за площадью по переулку в старом невысоком здании на первом этаже. Видимо Эмиль и вправду не сдержался и наговорил много лишнего, так как я обнаружила его уже за решеткой камеры для предварительно арестованных. Однажды мой друг уже просидел в такой камере около суток, но тогда Роза Ветров находилась в неоспоримом почете среди гвардейцев и по большому счету ребята еще хорошо отделались. А ведь Эмиль заодно со своим братцем умудрились отличиться не на шутку. После посвящения в Белую Гильдию и получения лично от короля этих пресловутых арбалетов, ребята надрались, как заправские рыбаки и на спор полезли на сторожевую башню проверять бдительность королевских лучников. Не припомню уже, кто тогда победил в споре, но лучники оказались достаточно бдительны, чтобы отловить новоиспеченную разведку и с позором доставить в участок правопорядка. Это был, пожалуй, один из тех редких случаев, когда мы заставили Улена краснеть за нас. Теперь наступили странные времена, и все же я рассчитывала, что амулеты Гильдии возымеют необходимое действие…

В участке бездельничали двое, и я уже открыла рот для произнесения приготовленной речи, как вдруг осеклась. Арбалет Эмиля! Он лежал не у дел, на столе среди исписанных бумаг и пустых чернильниц и… горел. Тускло, но необратимо светился на его прикладе знак самого страшного из ветров Унтара. Я зажмурилась и набрала воздух в легкие. Может показалось? Тогда, если открыть глаза, все будет по-старому. Нет, руна тускло светилась, а мои чувства… они молчали. Кому из нас могло прийти в голову, что ветра Унтара прибудут одновременно? Это было так ужасно, что подкосились колени. Только не сейчас, не сию секунду, там же Эрик, там Ив.

— Эмиль, твой арбалет!!! — я оттолкнула гвардейца и бросилась к решетке для временно арестованных.

— Что с ним?!

— Руна смерча! Она светится, Эм…

— Эрик!!! — Эмиль изо всех сил ударил по решетке. — Выпустите меня, леший вас задери! Выпустите, именем короля! Слышите? — Эмиль сорвал с груди Розу ветров и сунул под нос гвардейцу. — Немедленно!

— Гляди-ка! — удивился тот гвардеец, что был потолще. — И впрямь гильдия!

— Слушай его больше! — ответил второй. — Хороша гильдия! Переполошила всю площадь!

— Эй, — перебил его первый стражник, — лопни мои доспехи! Смотри туда, что это? — он ткнул пальцем в окно.

Гвардеец уставился в высокое окно, и я, разумеется, последовала его примеру. Там, над башней Алъерьских королей развевался флаг Земли Новой и там, на башне Алъерьских королей стоял Эрик в концертном костюме барабанщика из Кивида и ждал ураган. Он выбрал верную позицию, наш Эрик, с такой головокружительной высоты будет легче увидеть руну. До крайности длинная тонкая фигурка двигалась вокруг смотровой площадки. Ведьма меня возьми, разве ему под силу то, что сломило корабельные сосны? Разве ему, лютнисту, спасти Алъерь?

— Глупые дети! Что творят! — толстый стражник положил свою красную лапу на арбалет Эмиля. — Дай сюда, девочка! Королевский секретарь подтвердит право ношения оружия и ты получишь свою игрушку обратно. Хотя лично я сомневаюсь…

Это было уже из ряда вон, никто и никогда не смел подобным образом относиться к королевской разведке.

— Да что вы себе позволяете! — гневно воскликнула я. — Вы думаете, Гильдия так просто бегает по городу? Отдайте немедленно арбалет! Вы не представляете, во что ввязались!

— Ну, конечно! Дела государственной важности! Эй, Каул, запри ее вместе с этим длинным. Ношение подозрительного оружия, сопротивление страже порядка, оснований предостаточно! Да надо еще снять того идиота с башни, пока он не свернул себе шею!

— Тупица! — выругалась я, но Каул схватил меня за плечи и запихал за решетку к Эмилю.

— Выпустите меня немедленно, — билась я, — я приведу к вам королевского секретаря быстрее, чем этот ветер разнесет столицу, слышите? — но гвардейцы не слушали меня, их вниманием целиком завладел Эрик.

Эмиль уже понял, что разговаривать с гвардейцами порядка бессмысленно, и, кроме того, отсюда не было видно, что происходит за окном.

— Кого это там они собрались снимать с башни? — спросил он.

— Эрика, конечно! — вздохнула я.

— О! — Эмиль опустился на корточки. — Полез все-таки! Он ведь не знает про смерч! О, Солнце! — он отнял от лица длинные ладони. — Тигиль будет искать нас здесь?

Я кивнула:

— У нас еще есть время, Эм! Смерч не должен появиться в столице… даже не верится, какие же мы дураки! Прийти сюда и привести за собой ветер, трудно было придумать что-либо глупее…

— Перестань, что проку? — Эмиль встал, упершись головой в низкий каменный потолок, обнял меня, его брови сдвинулись, и легкая усталость избороздила лоб. Он что-то решал…

— Послушай, когда мы выберемся отсюда, а это, я надеюсь, произойдет очень скоро, я заберу арбалет и уйду, ясно? — он взял меня за подбородок и долгим внимательным взглядом посмотрел мне в глаза. На секунду мне показалось, что самый близкий человек на свете прощается со мной, но я отогнала от себя эти мысли, он знал — я не расстанусь с ним. Он понял это, вздохнул и продолжил: — Уйду в леса, туда, куда смерчу так просто не добраться. В сыпучие пески Дремучих каньонов, в Перепуски, на Юг, где почти нет людей и где вреда от него будет не больше, чем от девятого вала далеко-далеко в море. Смерч я уведу, ведь у нас еще есть время, правда?

— Время есть, — согласилась я, — но ураган уже начинается, нам не выбраться из города, хотя… попробовать стоит. Что касается меня, я иду с тобой — (Эмиль открыл, было, рот) и только попробуй сказать «нет»… — опередила его я.

Ураган был уже совсем близко, я чуяла его несдержанное дыхание и ужас всех тех, кто видел его наступление. Нам через решетку окна удалось разглядеть только флаги на сторожевой башне севера, они не просто трепетали, они срывались с флагштока.

В тот момент, когда я сказала «Держись!», ветер с силой набросился на входную дверь участка правопорядка. Дверь не выдержала удара, как пробка слетела она с петель, угодив прямо в Каула. Гвардеец охнул, упал и выронил ключи, которые проехались по скользкому полу и застряли под подошвой Эмиля. Тот сориентировался в два счета.

— Ведьмовы идиоты! — обласкал гвардейцев Эмиль, подхватил арбалет, и если бы дверь не слетела, уверена, он бы ей помог.

То, что мы увидели на площади, оказалось отнюдь не тем, что нам пришлось наблюдать в своем собственном саду, и даже не тем, что мы встретили на Южном тракте. Ураган набрал силу, но прежде чем это удалось рассмотреть, нас чуть не сдуло с крыльца и пришлось ухватиться за поручни ограды. Все кругом потеряло устойчивость, вышло из равновесия, заходило ходуном, заплясало, занервничало. Помощи ждать было неоткуда, более того, мы сами были помощь. И потому надо во что бы то ни стало идти, выбираться из города, уносить арбалет смерча прочь…

Но, не сделав и пяти шагов, мы упали. Уши заложило. Следующим порывом ветра нас отбросило обратно, к ограде участка правопорядка, Эмиль вцепился в неё, и мы распластались по земле. В воздухе встала завеса городской пыли. Ураган уже порядком успел порезвиться и теперь медленно, но верно поднимался над городом. Он сопротивлялся и торопился повластвовать еще хоть самую малость. Его руки тянулись к нам, он врывался в двери и наседал на окна. Те звенели, хрустели и блистающим дождем срывались вниз. Надувались и трещали крыши, ставни срывались вверх и летели столичными голубями под небеса. Деревья вздыхали и целовали землю. Ветер торжествовал и ревновал, ему мешало то обстоятельство, что высоко в растревоженном небе возвышалась башня Алъерьских королей, на которой мальчишка в концертном костюме барабанщика из Кивида взводил затвор своего арбалета и ждал хатеоновый дождь… Этот мальчишка ломал все планы и неотвратимо притягивал, заставлял беспокоиться…

Ураган поднимался над городом, а Алъерь стонал и зализывал раны. Людей почти не осталось, но то и дело кто-то испуганно прижимался к стенам домов, хотя именно этого и не следовало делать. По улицам растеклись отряды гвардейцев. Ветер сбивал их с ног, срывал плащи, гвардейские мечи тускло поблескивали и бились на ветру. Что в них проку? С минуты на минуту пожалует дождь, и тогда их не спасут ни плащи, ни шлемы. Нужно было бежать, но сначала надо было подняться. Ползком мы добрались до пожарной бочки, сидя на которой несколько часов назад, Талески сокрушался о нашей глупости. О, как он был прав! Не припомню еще такого случая, чтобы правота Тигиля была столь жизненно важной.

Эмиль прижал арбалет грудью к мостовой, руна смерча не разгоралась, но ясно было видно, что смерч где-то близко.

— Я не слышу его, Эм! — призналась я.

— Все бывает, Итта. Твой дар слышит ураган, ему не до смерча.

Эмиль был как всегда прав. Но мой дар слышал не только ураган. Скрипело обиженное небо, в него бились облака, сгорал от нетерпения и решимости наш Эрик. Пожалуй, это было сильнее всего остального. И все же в меня пробивались и другие чувства: страхи людей, боль надломленной рябины, смерть балконных лилий и ужас городских птиц, а смерча я не слышала. Зато ураган носился теперь высоко над крышами, и была надежда, что больше он не собьет нас с ног. Мимо прогремели тяжелые сапоги гвардейцев. Они патрулировали город.

Теперь можно было срываться с места и бежать, бежать прочь из столицы, оставляя Ив, оставляя Тигиля и бросая Эрика самого, один на один с ураганом мстить ему за наш Золотой Флюгер, за перепелку и вороньи гнезда на Тополе- Великане.

— Сейчас начнется дождь, — почуяла я, — надо успеть!

— Руку! — Эмиль дождался, пока гвардейцы скроются за поворотом, и мы понеслись по улицам Алъеря быстрее, чем по блуждающим мостам.

Городские ворота болтались на одной петле, мостки, возведенные для гонок, были сорваны. Руна урагана выглядела непросто, только бы Эрик не перепутал! Мы оглянулись на башню Алъерьских королей, но отсюда Эрика не было видно, ветер метался над городом, крыши волною следовали за ним. В меня проник страх, резкий головокружительный страх за Эрика. Я содрогнулась! О, Солнце! Мудрые силы, помогите! Казалось, что-то обуздало его, что-то с ним совладало и теперь он весь во власти урагана.

— Я жду тебя! — крикнул Эм.

— Одну секунду! — за городскими воротами что-то зловеще зашуршало и стало нарастать.

Эрик, поспеши! Поспеши, пока дождь не разошелся! Он разнесет столицу в клочья, я знаю это так же хорошо, как и то, что если ты возьмешь себя в руки и поспешишь — у тебя получится…

Страх миновал. С Эриком все было в порядке, и мы с Эмилем, больше не оглядываясь, понеслись сломя голову в сторону Алъерьских лесов.

 

ИЮНЬ НА ДВОИХ

Глава 14, передающая все прелести жизни дикарей

Мы шли с Эмилем на юго-запад, все больше удаляясь от моря, шли уже четверть луны, унося как можно дальше опасный арбалет, избегая деревни и посещая жилье только по необходимости купить пищу, одеяла и табак. Мы совсем потеряли счет времени, шли ночами, спали днем и стали скорее похожи на лесной конвой, чем на Белую Гильдию. Наш путь лежал в Перепуски — странное, даже не обозначенное на карте, безлюдное место у подножия Дремучих Каньонов. Никто из нас не знал, зачем мы туда идем, но Эмиль интуитивно выбирал те пути, которые, по логике вещей, наименее опасны в случае нападения смерча.

Смерч не появлялся. О нем молчали деревья, цветы, воды Ааги и даже птицы, но руна точно издевалась над нами, она тлела и не угасала, не разгораясь при этом ни на йоту. Мы ночевали в полях, в стогах сена и в шалашах, срубленных на одну ночь из еловых веток. Несмотря на нависшую над нами опасность, а, может быть, именно благодаря ней, нам никогда не было так ясно и понятно вдвоем, как теперь. Угроза смерча не тяготила нас, я знала, что когда придет время бояться — мы это поймем. Единственное, что не давало нам спокойно спать под светлым майским небом — думы о тех, кого мы бросили в бушующем Алъере. Не раз я предлагала вернуться, но Эмиль только устало качал головой — он был такой же упрямый, как Эрик, и не собирался делиться смерчем ни с кем из людей и даже со мной, хотя об этом он говорить не решался, знал — бесполезно. Я была его компасом, его картой, его дорогой…

На десятый день пути в кожаном мешочке Эмиля осталось два золотых. С этого дня мы охотились на куропаток и жарили их на огне, выпрашивая у пастухов соль. Ни рюкзаков, ни плащей у нас не было, и только арбалеты, волшебные арбалеты, сопровождали нас в этом бесцельном путешествии.

Пришел июнь, — ночи стали теплей и короче, отцвели одуванчики, яблони и сирень. Луга утонули в васильках, розмарине и куриной слепоте — желтозвездочках, как мы с Эмилем их называли. У нас вдруг появилось так много времени на разговоры и любовь, что с каждым днем они становились все взрослее и взрослее. Не было смысла дурачиться, язвить и спорить, мы испытывали доселе почти недостижимую гармонию на двоих. Гармонию, в которую никто не врывался; единство, царившее равно как на пыльной дороге, за скудным завтраком, и в нашей постели, выстланной травой и хвоей, так и в беседах, ведущих нас, давних возлюбленных, навстречу тайнам друг друга. Не было Эрика, извлекающего из всего смех, превращающего работу в игру, игру — в спор, и все по кругу, не было Эрика… Мы волновались за него, мы вспоминали о нем постоянно, и все же мы были рады своему одиночеству, мы давно, сами не зная того, искали его.

За эти дни многое, мучившее нас, стало ясным. Ветра Унтара бродили по королевству, безумствуя от существования арбалетов, которые мы тянули на своих плечах уже несколько лет. Но они пасли не только нас, мудрый Унтар искал Улена, и я вдруг поняла, откуда появилось чувство сквозняка — из фьорда Яблочного. Не было ничего простого и ясного в Древнем мире, не было ничего не защищенного от черных сил вечной мглы, и арбалеты Унтара не стали исключением — вот зачем на каждом оружии Отуил сделал обманные руны. Тайна ветров и арбалетов пережила тот мир, и, возможно, то, что годилось тогда, вовсе не подходило сегодня. Мы охотились за смерчем, а, по сути, это он охотился на нас и не ясно, как могла выглядеть наша встреча. Мы все дальше уходили от Алъеря, наша охота все больше напоминала привольное странствие бродяг. Чего нам по-настоящему не хватало, так это флейты и красок. А иногда и гитары. Я скучала по Эрику как-то особенно, где-то глубоко и тихо. Эмиль пел мне на сон его песни, мы говорили о Туоне, о нашем Доме с Золотым Флюгером, и совсем не говорили о ветрах.

День за днем проходил июнь. Салатовый мир понемногу превращался в темно-зеленый, рыжая щетина Эмиля все больше напоминала бороду, а моя челка смешалась с остальными волосами. Лес менялся, менялись луга, они точно толстели, лоснились и наливались летним соком. Поспели орехи и ягоды, а к середине июня пошли сыроежки; в деревеньках, что встречались у нас на пути, понемногу готовились к сенокосу. Солнце палило, гремели июньские грозы, мы загорели, закалились и постепенно, вместе с нами, менялись и наши мысли. По-прежнему горела руна, и смысл нашего путешествия становился сомнительным. Все чаще мы говорили о наших друзьях, все больше Эмиль волновался о брате, но о ветрах мы молчали.

Смерч что-то мудрил, я уже начала подумывать, что сила его столь велика, что руна вспыхнула только оттого, что он проснулся. И теперь она будет гореть вечно, пока Эмиль Травинский, шагающий сейчас по бескрайним юго-западным лесам, рядом со своей возлюбленной, темной девой из рода иттиитов, задиристой девчонкой с длинными каштановыми волосами и черными раскосыми глазами; пока Эмиль Травинский не выпустит в этого ветряного монстра пять стрел из арбалета, качающегося на его плече. Так думала я, но постепенно во мне стало что-то происходить. Я все чаще подумывала о том, что ветра Унтара в очередной раз обвели нас вокруг пальца, да и Эрик, наверняка, натворил без нас дел. Предчувствие перемен одолевало меня; перемен, означающих смутные дни, перемен, берущих свое начало в далеком прошлом. Я чуяла, что больше не владею ситуацией и не знаю, зачем мы идем так долго и так далеко.

До Перепусков и после них тянулись бесчисленные леса, смешанные или, что чаще всего, сосновые, ведь, по сути, Дремучие Каньоны — песчаные дюны; раздолье для смерча — гуляй, не хочу.

Кончился табак, а испытание едой оказалось самым невыносимым из всех, что достались нам на столь недолгий жизненный опыт. На травы и постное мясо невозможно было даже смотреть, и настал момент, когда меня вырвало куропаткой и когда Эмиль сдался.

— Разобьем лагерь, — сказал он, — кое-что исправим!

— Ты имеешь в виду, мы остановимся? — не поверила я.

— А почему бы и нет! Тебе здесь не нравится?

Это была отличная идея, но, думаю, Эмилю дорогого стоило на это пойти. Кое-что действительно удалось исправить. Например, поймать зайца да собрать травы и щавеля на салат, но самым трудным все-таки оказалось достать табак. Искать его в июне совершенно бессмысленно, мы пробовали сушить желтозвездочковые листья, но они горели едко и быстро. Тогда Эмиль решился на то, что Эрик сделал бы уже давно. Как-то вечером он исчез и вернулся только под утро. Я проснулась от сказочного запаха, — мой друг курил ядреный самосад, но мне показалось, что душистее его и быть не может. Эмиль был уверен, что я не заметила его исчезновения, и как всегда обольщался на мой счет.

Эмиль выменял дедушкино огниво на целый кисет. Старый лесник сообщил, что до жилья очень далеко и он сам много дал бы за краюху хлеба. Но картошки Эмиль принес. Получился настоящий праздник.

И все-таки остановка мало помогла. Мы все больше начинали понимать, что о таком путешествии надо было позаботиться заранее. Мы шли и шли и не известно, сколько бы еще прошли, если бы не случай.

Однажды вечером, подобравшись к самим Перепускам, мы сидели у костра, как вдруг к нам на поляну выкатился серый пушистый комочек. Он поёрзал, подобрался поближе к огню и развернулся. Из-под мягкой шерсти вынырнули прелестные ручки и ножки, крохотные грудки, розовый животик, и, наконец, открылось личико: не по размеру огромные, с роскошными ресницами, глаза, носик пуговкой и ротик такой малюсенький, что не мудрено было поверить — пугие ундины питаются только цветочной пыльцой.

Пугие ундины похожи на ежей: с одной стороны спинка покрыта мягкой серой шерсткой, а с другой — розовое девичье тельце. Кроме того, пугие ундины любили Эмиля. Я знала — им нравится его запах и в глубине души завидовала им, потому что, кроме свежей смородины и молока, Эмиль пах еще чем-то, чего я не слышала и что привлекало ундин.

Эмиль расценивал их любовь по-своему. Всякий раз встреча с пугой ундиной предвещала ему примету. Эмиль находил ее немедленно и неукоснительно ей следовал.

Ундины не боятся людей, но редко проявляют к ним интерес; только летом и только к мужчинам, ведь не секрет, что все ундины — женщины.

Эта маленькая тварь потопала перед Эмилем ножкой, изогнула пушистую спинку и обнюхала его шнурки. Эмиль рассмеялся.

— Чего доброго, она кокетничает со мной, — он наклонился и провел указательным пальцем по ее животику.

Пугая ундина вздрогнула, удивленно хлопнула глазами и стремительно, точно оскорбившись, свернулась в клубочек и укатилась прочь. Но ночью мне слышалось ее грустное сопение из травы, она наблюдала за нами, и это было ужасно противно.

— Встретим реку — вернемся к Эрику, — сказал наутро Эмиль.

Реку мы встретили уже через пару дней. Это была не Аага, а, как мы узнали позже, ее приток.

— И как после этого не верить пугим ундинам? — Эмиль сдался.

Мы пошли по течению, что рано или поздно обязательно привело бы нас к морю. Не дождавшись смерча, мы возвращались, чтобы вновь искать учителя. Только учитель мог пролить свет на тайну загадочных и опасных ветров и рассказать Эмилю, как победить смерч. Другой вопрос, что Улен совсем не торопился нам на помощь…

Река текла спокойно и дружелюбно, путешествие стало приятнее, мы купались, плавали наперегонки, ловили рыбу и выпекали ее в золе. Люди в этих краях почти не встречались, ведь прежде чем снова повернуть к морю, мы дошли почти до самых Дремучих Каньонов.

Как-то раз после обеда, когда солнце уже роняло в воду длинные и теплые руки, Эмиль лежал на берегу и жевал травинку. Рядом с ним, ухватившись между двумя рогатинами, ходила ходуном тонкая удочка. Но мелкая рыбешка не привлекала Эмиля, он ждал, когда поймается что-нибудь стоящее. Налим, как минимум…

Я зашла по колено в воду, окунулась и поплыла меж солнечными тенями. За мной струились пузырьки воздуха, и вода шла волной из-под моих ладошек. Стаи рыбок недоуменно рассыпались и на безопасном расстоянии пялились на меня своими выпученными глазами. Я плыла, и солнце жаром собирало где-то у сердца осознание лета, полноправного, свежего, нового лета.

Я не заметила как Эмиль нагнал меня. Он схватил меня за ногу и притянул к себе.

— Набери воздух! — мы нырнули и поплыли под водой.

Под водой обязательно надо открывать глаза, иначе какой смысл? Сначала — мутно, моргнешь — проясняется, под водой так всегда. Прозрачная река причудливо искажала Эмиля, он проплыл длинной изящной рыбой где-то подо мной, выдохнул, и огромный воздушный пузырь, нехотя покачиваясь, всплыл под речной потолок. За пузырем тотчас бросились мальки, они охотились на неизвестное. Водоросли лизнули ноги, я потянула плечом и оказалась на спине. Надо мной из стороны в сторону, точно яичница в масле, качалось солнце…

Вынырнули почти одновременно.

— Наперегонки? — предложила я.

— Ты все еще на что-то надеешься? — фыркнул Эмиль.

— Еще бы! Размах плеча тебе не поможет! Догоняй! — я поплыла так быстро, как могла, но Эмиль обогнал меня почти сразу, поднял пяткой фонтан и повернул к берегу, я сбросила скорость и вплыла прямо в его руки. Эмиль уронил меня в воду, и мы оказалась на песчаном дне в двух шагах от берега.

— Я сказал — тебе не на что надеяться, темная дева?

— Знаю! — я обняла его мокрые крепкие плечи. — Только потому, что я люблю тебя, я никогда тебя не одолею…

— Не только поэтому, Итта. Ты живешь по другим правилам, твое тело состоит совсем из других веществ. Проверим? — и, не дожидаясь ответа, руки его заскользили по моей коже. Кожа очнулась, она мгновенно высохла и зазолотилась. Эмиль не лгал, я состояла из чего-то непохожего на него, из чего-то, что взрывалось и таяло от касания его взгляда, желания его руки…

Вечером следующего дня нас нагнали плавучие дома ойёллей.

Пологое устье реки открывало далекие виды. На все четыре стороны раскинулись пышные желтые луга. Только березы да ивы, растущие вдоль воды, отбрасывали свои кружевные тени и спасали нас от нещадного полуденного солнца. Именно в полдень, очнувшись от полудремы в тени берез, мы заметили шатры ойёллей — несколько пестрых точек, они плыли неспешно и нагнали нас только вечером.

Ойёлли — дикий бродячий народ. Менестрели, балаганщики и шуты на ярмарках, в остальное время они заплетают волосы в косы и путешествуют на уутурах или по рекам, уходят в Дальнее море, привозя оттуда кофе, пряности и разные диковинные вещи. Ойёлли — не подданные короля, они кочевники, не участвующие ни в войнах, ни в походах, они — носители народной мудрости, гордые шуты, моряки и музыканты, пускающие за собой по водам венки из белых лилий…

Обычно ойёлли не торгуют в пути, но для нас, Белой Гильдии короля, похожей теперь на исхудалых бродяг, они могли сделать исключение. С этими надеждами мы встречали проплывающие яркие, неописуемо пестрые шатры.

Мужчины и женщины ойёллей носили косы, только мужчины облачались в кожу, а женщины обматывались шелковыми, цветными шалями. Они стояли на палубе, скрестив на груди руки, и осматривали нас без всякого любопытства. Никто из них не выказал никакого интереса к печальной участи охотников за ветрами, они явно нас игнорировали, эти вольные странники. Так проплыли три шатра. На палубе четвертого стояла женщина, она стояла одна, я смотрела на нее и чувствовала как безосновательна моя уверенность в своей красоте и самодостаточности; как в ее глазах, синих, точно море, смешна и нелепа моя гордыня. Я смотрела на нее и понимала, что в ее руках, полных и белых как речной песок тает моя свобода, моя тайна, что женщина, живущая во мне, для нее вся как на ладони. Плавные жесты, неспешный наклон головы, она улыбнулась мне широко и открыто, кивнула кому-то, и легкая лодка спустилась на воду. Улыбаясь и шурша шелком, хозяйка шатра сама взялась за весло.

— Не откажите взойти к нам на вечернюю песню. Меня зовут Най-Мун.

Так мы оказались на плоту ойёллей. Лодка причалила к последнему шатру, и двое мужчин в широкополых шляпах затащили ее по пологим доскам; Эмиль помог им, и они обменялись поклонами, гордыми и спокойными.

В шатре находились только женщины и дети, Най-Мун впустила нас с Эмилем и исчезла. Перед нами красочно предстала живая иллюстрация слова «изобилие»: здесь было все, что только может себе вообразить ярмарочная душа. Повсюду без всякого порядка лежала посуда, бусы, кольца, зонты, пряности, игрушки, вырезанные из дерева и раскрашенные позолоченной краской, шелка и кожа, сбруи, мешочки для табака, расшитые бисером, кальяны для курения и уйма всякой всячины. Дети, одетые в шелк, украшенные бусами, серьгами и браслетами, играли этими же вещами. Женщины шили, они не обращали никакого внимания на явившихся откуда ни возьмись оборванных путников, своим видом никак не отвечающих всей этой роскоши.

Вскоре Най-Мун вернулась в сопровождении длиннокосого мужчины.

— Идемте, — сказал тот, — я доставлю вас к вождю Тейю-Рыбе.

Ничего не понимая и порядком удивляясь, мы вновь оказались в лодках. Най-Мун сказала что-то на своем языке, мужчина ответил отказом, тогда она подняла руку в знак приказа и тоже села в лодку.

— Подождем, — решил Эмиль, — что проку спрашивать?

Странностям ойёллей удивляться не приходилось, и все же нас здесь за кого-то принимали.

Вождь путешествовал в первом шатре, он оказался чернобров и молод.

— Вы хотите есть? — спросил Тей-Рыба.

— Нет, — хором соврали мы.

— Тогда дождемся вечерней песни. Кто из вас говорит на языке полыньяков?

Мы пожали плечами — вождь говорил глупости.

— Полыньяки не разговаривают, — сказал Эмиль.

— Значит, никто… — Тей-Рыба встал, и Най-Мун подала ему куртку. — Вы ничем не поможете нам. Останетесь до песен и возвращайтесь к своим делам, конвой.

Такое гостеприимство ойёллей показалось более чем странным.

— Мы не конвой, — хмуро ответил Эмиль, — мы — Белая Гильдия.

— Гильдия? — удивился вождь. — В такой глуши? Впрочем, я слышал, вы охотитесь за ветрами?

Вот новости! Никто не знает, что мы охотимся за ветрами, а ойёлли знают. Хотя, возможно, за то время, что мы провели в лесах, это стало всеобщим достоянием, особенно после урагана в Альере. И все же не лишним было поинтересоваться, но, судя по виду вождя, он не особенно был настроен продолжать разговор.

— Откуда вы знаете? — поспешила спросить я.

— Мы поймали полыньяка. — сказал Тей-Рыба.

— Что? — Эмиль потерял самообладание и повысил голос. — Полыньяки уже три весны не показываются в наших краях. Нашествие этих тварей давно можно считать завершенным! Или у меня устарелые сведения?

— Успокойтесь, молодой человек, — поморщился вождь, — мы поймали полыньяка не здесь, а за Южной границей. Но даже там знают про Гильдию и ветра, что угрожают полуострову Йо-Йо (полуостровом Йо-Йо ойёлли называли наше королевство).

— Что скажешь? — спросил меня Эмиль.

— Полыньяки не разговаривают, — повторила я, — но они думают…

— Наш старейшина умел говорить с ними, — сказал Тей-Рыба, — но его унесли воды времени, и теперь эта черная склизкая тварь сидит у меня в трюме и ждет решения своей судьбы.

— У вас в трюме полыньяк?

— Ну да, — вождь направился к выходу, — жаль, я думал, конвой должен знать их язык…

— Я повторяю, — Эмиль начал терять терпение, — мы не конвой! Но мы видели сотни таких тварей и еще больше колодцев, ловушек и ям, оставшихся после них.

— Тем не менее, вы не понимаете их язык, — Тей-Рыба явно устал от нас.

— Подождите, — решилась я, — я бы хотела посмотреть на полыньяка, который знает про наши ветра!

— Ваши ветра? Полыньяк сказал — это ветра смерти, месть серных ведьм. Что можете вы, люди, играющие в войну?! — вождь оглядел меня. — Я думаю, вам надо возвращаться к делам. Песня ночи не доставит вам удовольствия, агенты короля.

— Я бы хотела взглянуть на полыньяка! — настаивала я. — Что вы хотите узнать у этой твари?

— Прощайте! — сказал Тей-Рыба и покинул шатер. Най-Мун молча открыла полог, мы вышли следом за ним, нас ждала лодка.

Вечерело, Малая Луна уже прогоняла Солнце за горизонт. По небу тянулись длинные сиреневые облака, перед нами лежал лес — мой лес, туманились поля — мои поля. И, признаться, я рассердилась. Я чуяла — полыньяк знает что-то, без чего нам не обойтись, а, значит, мне непременно надо с ним встретиться. Эти ойёлли, чужаки, бродяги, командуют на нашей земле, знают наши дела и просто наблюдают, не вмешиваются! Все не вмешиваются — Улен, Хранитель Гор, Король, все!

Мы уже порядком отплыли от шатра ойёллей. Я привычно вкинула на плечо свой арбалет и оглянулась. Вождь и его женщина хотели использовать нас в своих целях, невозмутимые и красивые, равнодушно смотрели они нам вслед. И тут меня разобрала такая злоба, что я стиснула зубы и вдруг поняла — как только я скажу то, что знаю, их равнодушие мгновенно закончится, вот они занервничают, забегают, я даже улыбнулась, представив эту картину. И точно как тогда, в пещере Хранителя Гор, во лбу у меня зажгло и дрогнуло. Громко, ясно произнося каждое слово, сама не зная, каким будет следующее, я заговорила о том, что увидел мой дар.

— Гордые ойёлли боятся войны. Когда тот, кого унесло водами времени, рассказал вождю секрет народа ойеллей, вождь испугался этого знания. Вождь думает, что полыньяк знает, кто украл ключ от лабиринта. Ведь ойёлли были в пещерных лабиринтах Вечной Горы? Верно?

— Итта! — услышала я голос Эмиля. — Что ты несешь? Ты уверена?

— На все сто, Эм! На все сто, и не смотри на меня пока, а то тебе не понравится.

Я знала удивительную грустную правду. Ойёлли сперли ключ от пещерных лабиринтов, и последствия этого легли на наши плечи…

 

В ПЛЕНУ У ОЙЁЛЛЕЙ

Глава 15, в которой проясняется даже то, что давно кануло в Лету

Разговор получился долгий и неприятный. Тей-Рыба старался не терять самообладания, но выходило у него скверно. Еще хуже пришлось мне. Эмиль считал, что я совершила вопиющую глупость, и, в общем-то, исключая то обстоятельство, что третий глаз все сделал за меня, был прав. В наших интересах было убраться от ойёллей с такой информацией куда подальше, но, ведьма меня побери, разве я могла промолчать?

Теперь в лучшем случае нас ожидала участь полыньяка, но сначала вождь хотел поговорить. По его приказу нас мгновенно вернули на плот, и я отлично слышала, как испуг и уважение к оборванным странникам завладели сердцем Тейя-Рыбы, но в первую очередь, пожалуй, испуг. Слава ойёллей была слегка надумана и преувеличена, их мудрость не выходила за пределы обычных вещей, они не вмешивались в ход истории, почитали традиции, и помнили об ошибках Древнего мира. И все же пели они прекрасно. Мы убедились в этом, как только засияла Малая луна, и пришло время вечерней песни. Мы не раз пожалели, что с нами не было Эрика, и он не слышал мелодичные многоголосные напевы ойёллей. Ведь это совсем не то, что они исполняют на ярмарочных площадях и праздничных гуляниях.

— Слушай, — предложила я Эмилю, — если сигануть сейчас за борт, мы враз доплывем до берега. Нас никто не найдет, отвечаю.

— Знаешь, темная дева, — язвительно ответил мой друг, — если начала что-то, следует заканчивать. Нам нужен полыньяк и тайны ойёллей, вот и давай, колдуй дальше, а уплыть мы всегда успеем. Сажать нас за решетку вроде не собираются. Все-таки это не гвардейцы правопорядка.

Собственно говоря, Тей-Рыба изменил свои взгляды на гостеприимство и пригласил нас на ужин. Это был их вечерний ритуал, и нельзя сказать, что мы видели что-либо подобное по красоте и величественности. Даже Эмиль вынужден был признать это, несмотря на то, что был крайне зол и на меня и на ойёллей.

Шатры догнали друг друга, встретились, сошлись в квадрат и он, точно плавучая театральная сцена, заскользил, кружась по водной глади. Все принялись готовиться к вечернему празднику. Сразу нашлись поводы для бесед и споров, женщины и мужчины находили друг друга, чтобы провести вместе ночь. Дети взбирались на руки к отцам, пожилые люди с косами чуть ли не до земли несли подносы с яствами. Стол возник прямо на дощатом полу, и всё незаметно закружилось вокруг него, точно повторяя движения плывущих вместе шатров…

Ужин затянулся до полуночи, а затем перешел в танцы и песнопения. Видимо, постоянно плавая по морям и рекам, народ ойёллей перестал замечать качку и чувствовал себя на воде так же уверенно, как на суше. Один за другим возникли гитары, бубны и какие-то незнакомые струнные, отдаленно напоминающие домбру. Пели яркими чистыми голосами, вступали один за другим, сливаясь с ночным звоном лесов и полей, и бубны звучали, словно тысячи колокольчиков… Танцевали женщины. Специально для танцев плелись венки из белых лилий, танцовщицы облачались в тонкие шелка и с лебединою плавностью играли телами, рассказывая нам о своей любви, красоте и верности. Их танец не был похож ни на один из тех, что мы знали. Это была одинокая песня, легенда, повесть о жизни гордого, свободного народа.

Нельзя сказать, чтобы я не чувствовала неловкость перед людьми, чью сокровенную тайну узнала случайно, в порыве злобы. Но злоба прошла, и я поняла, что нельзя опрометчиво судить о том, о чем не знаешь как следует. Конечно, я и так это знала, но для того чтобы быть мудрым, все же желательно быть беспристрастным… А я, увы, не такая.

* * *

Много столетий назад, когда произошло то, о чем лучше не вспоминать, уцелевшие народы Древнего мира осмелились селиться у подножия хребта Инкабара. Среди них были и ойёлли, и беспечные феи, и даже иттииты. Но именно ойёлли, в ту пору все так же странствующие по морям и рекам полуострова Йо-Йо, ближе всех подобрались к Вечной Горе, раскидывая на летний постой шатры. Тогда и произошло то, о чем ойёлли молчат по сей день.

Однажды, в ночь луностояния, когда все чары земли возрастают в сто крат, Угрюмые Феи резвятся, а детишки спят самым крепким сном, в ту ночь вождь ойёллей услышал зов Вечной Горы. Многие из его народа не раз слышали этот зов, но ведь все ойёлли голубоглазы, все, кроме Аль-Таи. Вышло так, что его отец полюбил женщину из рода иттиитов, и Аль-Таи родился с огромными, раскосыми глазами, черными, как ночь… такими же, как у его матери.

В ту ночь Аль-Таи внял зову Вечной Горы, созвал самых сильных и смелых мужчин и повел их на верную погибель. Напрасно товарищи отговаривали его, напрасно убеждали. Конечно, они могли ослушаться, но ойёлли не из тех, кто бросает своего вождя. И когда они поняли, что с ними или без них Аль-Таи все равно отправится в путь, они забрали весь запас факелов и последовали за ним в самое чрево Вечной Горы.

К утру путники достигли подножия, и вождь уверенно вошел в пещеру. Аль-Таи шел так быстро, что товарищи с трудом поспевали за ним. Факелы горели, но их яркий свет невыносимо резал глаза, и, чтобы запомнить дорогу, тот, кто был помудрее, старался делать насечки на стенах коварной пещеры. Она все глубже и глубже уходила в гору, и так случилось, что никто кроме ясноглазого Кайя, не заметил, как порог Пещерных Лабиринтов Вечной Горы миновал. Так случилось, что никто не видел, как ясноглазый Кайя поднял светящийся волшебный ключ, и никто не заметил, как ясноглазый Кайя положил его в карман своей моряцкой брезентовой куртки.

Светящийся, похожий на мотылька, ключ веками сторожил лабиринты. Он впускал каждого, кто мечтал о древних сокровищах, но после, насладившись знаниями Древнего мира, или прихватив с собой что-либо из сокровищ, никто уже мог покинуть Пещерные лабиринты Вечной Горы. И так было столетие за столетием, пока судьба ясноглазого Кайя не совершила этот исторический шаг.

Так ойёлли оказались в Пещерных Лабиринтах Вечной Горы, они проносили факелы мимо исчерченных древними рунами стен; мимо статуй, изображающих удивительных животных; мимо каменных дверей, за которыми лежал Древний мир. Библиотека, оружие, свитки, изобретения, механизмы, магические книги, научные трактаты, искусство и волшебство… все то, что было бесценно. Но вождь уверенно шел вперед, ведь только ему одному было известно, что приготовила ему Вечная гора, чем она заманила его. Властью ли, великими знаниями, картами морей, кладами, золотом, эликсиром жизни или чем-то еще.

И вот настал момент, когда Вечная Гора решила, что пора разделить путников. Кто-то направился на восток, а кто-то на запад, и случилось так, что ясноглазый Кайя пошел за вождем. Те, что ушли на запад, канули, и про них уже никто никогда не узнал. Но те, кто ушел с вождем, шли еще два дня и две ночи, пока не кончились факелы и пока они не зашли в тупик.

Утро застало путников спящими, и тот, кто спал у самой стены, проснулся от яркого солнечного света, бьющего сквозь узкую расщелину в горе. Ойёлли прошли Вечную Гору насквозь и оказались на другой ее стороне, и тогда они увидели черепа и кости тех, кто однажды тоже пошел на ее зов. Вечная Гора, начало и конец мироздания, мстила людям за зло, которое они несли в мир, и тот, кто пришел сюда однажды уже не мог вернуться, потому что лабиринты запирались на ключ. Они плутали по коридорам, но, не найдя выхода, возвращались умирать сюда, к солнечному свету, такому манящему и такому недоступному…

Много времени провели ойёлли рядом с беснующимся вождем. При виде солнечного света Аль-Таи впал в меланхолию, он только вздыхал и плакал, глядя на луч солнца, бьющий сквозь камень, но он так и не смог прийти в себя. И тогда тот, кто был помудрее решил, что пора возвращаться. Много труда стоило уговорить вождя, он потерял силу, смелость, и чары горы совсем извели его. Но еще труднее было идти в темноте без воды и пищи, освещая отметины на стенах только волшебным ключом, слабо светящимся в темноте. Лабиринты не смогли задержать тех, кто владел ключом. Спустя несколько дней, истощав и измучившись, они, наконец, увидели дневной свет и с трудом выбрались на волю. Они были первыми, кто вернулся из Пещерных Лабиринтов смерти. Так случилось, что никто так и не узнал, что ясноглазый Кайя спас им жизни, не знал и сам Кайя. Это выяснилось гораздо позже, когда Хранители обнаружили пропажу и изгнали ойёллей с Запретной Земли. Хранители Гор не знали, что Ключ от Пещерных Лабиринтов Вечной Горы так и остался во владении ясноглазого народа…

* * *

Женщины сняли венки, бросили в воду, и те поплыли следом за шатром. Время вечерней песни кончилось, пришло время сна. Вождю дорого стоило дождаться этого момента, он пригласил нас к себе и на этот раз усадил на ковер и предложил кальян.

— Спасибо, — отказался Эмиль, — мы курим трубки.

— Как хотите, — Тей-Рыба не терял достоинства, — я бы хотел задать самый резонный вопрос: Откуда вы знаете тайну нашего народа?

— Моя девушка много чего знает, — Эмиль кивнул в мою сторону, ему хотелось подразнить меня, — спросите ее…

— Вы знаете нашу тайну, мы знаем вашу! Что удивляет вас, вождь поющего народа? — подыграла Эмилю я.

Торг начался.

Суровое лицо молодого вождя выразило недоумение:

— Вашу тайну?

— Ветра, угрожающие полуострову Йо-Йо, — напомнил Эмиль, — это посерьезнее, чем старые долги, не правда ли?

— Старые долги — дело чести, — голубые глаза Тейя-Рыбы стали мрачными.

— Честь любого народа — дорогого стоит, и мы просто решили напомнить вам об этом.

— У вас получилось более чем удачно, — признался вождь, — и все же то, о чем вы сказали вскользь, шутя, не знает никто из нас, кроме вождя. Тот, кого унесло водами времени, знал кое-что еще, что интересует меня. Я не боюсь войны, леди, но мой народ не воюет уже насколько столетий, нашествие полыньяков грозит нам неминуемой гибелью. Надеюсь, вы это понимаете. Но даже гибель народа не страшит меня, я ищу того, кто поможет мне узнать, что имел в виду старейшина, когда говорил, что полыньяки как-то связаны с тайной ключа.

— Пропавшего ключа, — уточнил Эмиль, — вы украли ключ из лабиринтов, а теперь, на исходе столетия, его украли у вас.

— Я не хотел бы это обсуждать, — Тей-Рйба выглядел как загнанный, но гордый буйвол. Когда дело касалось правды Эмиль подчас бил не в бровь, а в глаз.

— Хорошо, — смягчилась я, — попробую поговорить с полыньяком. То, что я умею, не имеет названия, это не телепатия, это другое, но я попробую…

— Я слышал о народе, обладающим таким даром. Однажды ойёлли породнились с ним, и это закончилось печально.

— Знаю, — ответила я, — мне жаль…

— Хотелось бы убедиться, что вы не будете препятствовать нам… — произнес Эмиль.

— Препятствовать? — перебил вождь. — Ойёлли — честный народ, но наша тайна — проклятие и участь, она должна оставаться тайной. Обещания неуместны!

— Времена начинают меняться, тайны волшебных вещей касаются не одного народа, они касаются всех! Вы ничего не сможете с этим поделать… — возразил Эмиль.

— Вы правы, юноша, времена меняются…

— Так что вы знаете про ветра?

Тей-Рыба нахмурил лоб:

— Ветра смерти — месть серных ведьм, месть за изгнание, но, мне известно — это как-то связано с нашей тайной и с полыньяками, по крайне мере с одним из них. Что за ветра такие — не представляю, но, говорят, один из них способен перевернуть мир и поменять местами море и сушу.

— Это мы и так знаем, а вот о том, откуда они дуют, слышим впервые! Значит, серные ведьмы… — Эмиль поёжился и невольно покосился на арбалет. «Хотя моя девушка и много чего знает, но почему-то совсем не то, что необходимо», этого Эмиль не сказал, но это и так прекрасно читалось в его прищуренных карих глазах, и этот язвительный прищур слишком сильно напомнил мне Эрика.

Полыньяк сидел в трюме, в полной темноте. Он зажмурился от света керосиновой лампы и забился подальше в угол, между бочками эля и ящиками сушеной рыбы. В трюме было холодно, и ойёлли хранили здесь запасы пищи.

Потолок трюма оказался таким низким, что пришлось пригнуться даже мне, что говорить об Эмиле? Вождь отдал мне лампу и встал в отдалении. Я боялась…

Полыньяки — существа удивительные. Гладкая черная кожа и гибкие, точно бескостные, тела, на лице — только глаза, зрачок — без радужной оболочки. Полыньяки заряжаются энергией земли и искрят, как золотой флюгер на нашем доме во время грозы. Они роют свои колодца и ямы со скоростью молнии, ведь им достаточно коснуться земли гладкими скользкими пальцами, как она сама уходит у них из-под рук. Но земля без энергии умирает, после полыньяков на ней ничего не растет, и понадобятся годы, долгие годы, чтобы сила земли вернулась туда, откуда полыньячные колодца высосали ее. Именно поэтому нашествие полыньяков принесло страшные беды в наш мир. К тому же они больно жгутся, и, если энергии хватает, могут оставлять земляные ожоги, а земляные ожоги не заживают. Но полыньяки боятся воды, и Белая Гильдия не раз пользовалась этим, удерживая их в пределах Желтого Леса. Вода не хуже стрелы останавливала этих скользких черных тварей, без земли они погибали, и, честно сказать, мне не совсем понятно, чего опасался плавучий народ ойёллей, ведь то, что полыньяк истощал в трюме, вдалеке от энергии земли, было очевидным.

— Он скоро погибнет, — сказал Эмиль.

— Если он погибнет, тайна ключа забудется еще на столетия, — ответил Тей-Рыба.

— Меня терзают обоснованные сомнения, — изрек мой друг настолько высокомерно, насколько это было возможно, будучи согнутым в три погибели, — скорее всего эта ваша тайна давно перестала быть тайной.

— Если даже серные ведьмы пользуются вашим ключом… — тихо добавила я.

Зря я это сделала, потому что полыньяк вздрогнул, зацарапал когтями по ящику и посмотрел на меня. В его глазах не отражалось ничего, даже пламени керосиновой лампы, но боли, настоящей животной боли там хватало, полыньяк умирал… Я попросила тишины и села на какой-то ящик, напротив пленника. Нет, даже если полыньяк и думал о чем-то, я не умела читать мысли.

Я чувствовала только то, что он истощен и давно потерял надежду. Еще был страх — тихий страх перед смертью, которая должна вот-вот наступить. И все же он торопился умереть, потому что знал: день-другой и мир перевернется. Полыньяк не боялся ни войны с ойёллями, ни гнева серных ведьм, ни встречи с людьми — он ждал конца мира, принесенного им из Пещерных Лабиринтов Вечной Горы…

Мой третий глаз молчал, он тихо томился в глубине сознания, но я уже узнала тот вкус опасности, который был мне не знаком еще в начале пути; именно его я слышала в умирающей душе полыньяка. Он смотрел на меня, и я понимала — телепатией обладал сам полыньяк. Когда-то он предупредил об опасности вождя странствующего народа, единственного из всех народов полуострова Йо-Йо, который не гнал и не преследовал полыньяков, но вождь превратно понял его, и полыньяк оказался в плену собственной тайны. Он решил, что всё, существующее в мире, желает зла ему и его народу и перестал общаться с ойёллями, ожидая собственной смерти. Он не знал жалости ни от кого, тем более от врагов, от Белой Гильдии короля. Но я, носительница Розы Ветров, пожалела его, мое сердце не могло лгать, и он открыл мне перед смертью тайну ветров Унтара, настоящую тайну. Я — девушка, чувствующая мир, носила за своей спиной, на крепком ремне, плетенном из усов арлина, смерть королевства, и виной этому был он и такие, как он.

* * *

Когда закончилась война с серными ведьмами, они подверглись чарам очищения и после этого уже не могли пересекать Южные границы. Имя ведьмы Афары было тогда у всех на устах, она заключила с Кавеном договор о ненападении и подалась за Дремучие каньоны. Война считалась законченной. Но через год появились полыньяки, и никто не связал их появление с серными ведьмами, напротив, полыньяки наделали много бед и заставили быстро забыть о предыдущей войне. Никто не догадывался о том, что эти слаборазвитые существа, буравящие землю королевства, всего лишь инструмент в хитрых лапах народа Афары, изгнанных ведьм. Ведьмы рассчитывали извести и отвлечь владения Кавена до поры, пока они приготовят новое нападение и пока ослабнут чары очищения. Таков был план, но обманутые ведьмами полыньяки получили быстрый отпор, и ведьмы лишились разведки. Вот тогда Афара и решила прибегнуть к оружию Древнего мира. Полыньяки, после поражения все больше зависящие от власти серных ведьм, позволяющим им пользоваться силой своей земли, не могли отказать хозяйкам в помощи. Но полыньяки знали: недолго им жировать у ведьм: год-другой — им откажут в помощи, и тогда снова грядет лютый голод. Шпионы не отказались от поручения, но подстраховали себя, взяв в залог (а на деле похитив) нечто очень важное, десятилетия хранившееся у Афары и поведавшее ведьме о ветрах Унтара. Полыньяк спрятал залог в Желтом лесу в подножии Дикой ивы, трехпалой ивы, как он сказал. И после принялся за дело. Существам склонным к телепатии, не сложно было узнать о том, где хранится волшебный ключ от пещерных лабиринтов Вечной Горы, им, жителям Нового мира, гора была не страшна. Так ойёлли лишились ключа, а лабиринты — волшебных арбалетов Отуила.

Но полыньяки не донесли арбалеты до серных ведьм. Человек в черных одеждах и с Розой Ветров на груди, именно тот, кого они боялись больше всех, человек с рыжими волосами и такими быстрыми мыслями, что дар полыньяков не поспевал за ними, этот человек поймал их у Блуждающих мостов, и тот, кого я сейчас видела перед собой — единственный кому удалось спастись. Рыжий человек знал, что арбалеты Отуила — самое опасное оружие из тех, что хранились в Лабиринтах, и не собирался отдавать его врагу. Первый же выстрел не заставил себя ждать: рыжий человек убил полыньяка из трофейного арбалета и забрал оружие. Но это мало что меняло. Повинуясь невидимой силе ветра Унтара, столетиями спавшие в атоллах фьорда Яблочного, проснулись. Дело было сделано.

Тот, кто умирал сейчас в трюме ойёллей, принес Афаре вести. Да, начало было положено, но арбалеты Отуила остались в руках врага, в руках врага было единственное оружие против ветров Унтара… Афара поздно хватилась своего козыря, но она понадеялась на то, что никто не догадается о тайне арбалетов раньше, чем ветра уничтожат того счастливчика, который владеет ими. Теперь полыньяк видел этих счастливчиков и понимал, что серные ведьмы оказались не достаточно прозорливы. Арбалеты достались носителям Розы Ветров, хитрейшим людям королевства, которое существа Нового мира называли полуостровом Йо-Йо.

* * *

Удар пришелся прямо по зоне солнечного сплетения и ушел в голову. Огненный жезл, полыхнув под низкими сводами трюма, пронзил меня. Мой крик раздался далеко-далеко. Знакомые руки обняли, подняли и понесли.

Жало жгло. Я знала: каждый, кто испытает это, больше не спросит себя, как орудует смерть. Полыньяк умер. Он истратил на беседу со мной все свои силы, его смерть совпала с телепатическим трансом, и я услышала ее так близко, как будто она была во мне…

 

РЕКА

Глава 16, где нам не удается избежать глупых сцен

Так один за другим рушится девятый вал на безжизненные острова и, присмирев, исчезает, оставляя только пену и жемчуг; так у подножия вершины мира одиноко тлеют костры последнего заката, без надежды и без игры; так трубочная зола падает на грубой вязки шарф, трепещущий и голубой; так волосы парусом бьются в лицо, и так, сощурив слезящиеся глаза, вглядываясь в темноту, тщетно пытаемся мы разглядеть его, — ветер…

Я проспала до самого утра, мой дух ослаб и не было даже надежд. Потому, проснувшись утро следующего дня в шатре вождя, я лежала с закрытыми глазами и плакала. Слезы одна за другой скатывались на шелковую подушку, и я боялась пошевелиться, чтобы тот, кто есть в шатре не понял, что я проснулась, и не увидел, что я плачу.

Ведьма меня побери, я хотела домой. Я устала так сильно, что мне не хватило бы и недели сна. Я думала о том, что неплохо было бы навести порядок в Доме С Золотым Флюгером, и еще о том, что все сокровища мира я отдала бы сейчас за баню, настоящую баню, с мылом, березовым веником и настоем для мытья волос… Мои бедные волосы, те, которые и Эрик и Эмиль не раз наматывали себе на пальцы и, резко отпуская, приходили в полный восторг от того, что ничто не могло заставить виться мои прекрасные волосы, спускающиеся до самой талии, мои бедные волосы, теперь они выгорели и посеклись… И еще, хоть это и покажется невероятным, но я соскучилась по Ив, да-да, по этой самоуверенной белой девчонке, что отняла у меня сердце Эрика. Я соскучилась по ней, по ее аккуратности, по остроте ее язычка, по ее крошечным запястьям, вечно подпирающим щеку. Мне хотелось сказать ей о том, как ужасно все затянулось, о том, что на урожай нынче можно не рассчитывать, и о том, что Эмиль оброс, как волколак. Теперь, когда действительно надо было спешить искать Улена, теперь мне по-настоящему стало ясно, как сильно я устала от всей этой истории, и что у меня не осталось сил ни любить, ни ненавидеть…

— У нас говорят: когда страшно — думай о прошлом и не думай о будущем… — Най-Мун присела рядом со мной и протянула чашу. — А еще у нас говорят: когда знаешь что делать — делай, не жди. Выпей, детка, выпей! Тебе станет легче.

— Да-да, спасибо, я постараюсь, — едва улыбнулась я. Чашка пахла ароматом теплых заморских пряностей, я отпила глоток и отчаяние отступило. Я выпила до дна. Все-таки Най-Мун — настоящая женщина: в ее королевских повадках не было ни йоты искусственности, она любила и жила спокойно. Теперь она пришла просить за своего мужчину, но, казалось, от того я буду у нее в долгу… И все-таки в одном она точно была права — если знаешь, что делать, делай — не жди, иначе после ты себе не простишь. Я заставила себя подняться: голова тяжелая. Хозяйка улыбнулась и положила передо мной отличной выделки кожаную куртку, это был ее подарок.

— Надень это, сегодня дует ветер, — при слове «ветер» я вздрогнула, но Най-Мун не заметила этого. — Я все же скажу, — продолжала она, — хотя ты вправе поступать, как знаешь. Тей-Рыба не хочет войны, но он считает, что ключ от лабиринтов прячут полыньяки. Скажи ему, что это не так и ты убережешь нас от напрасной крови… — женщина взяла меня за подбородок. — Ты красивая, детка, но у тебя слишком черные глаза. Мой тебе совет — уходите поскорее. — Най-Мун грустно улыбнулась и благосклонно сложила на коленях свои белые, как мрамор, руки.

Эмиль сидел на палубе, свесив ноги в воду и точил нож.

— Итта, — обрадовался он, — я думал ты проспишь целую неделю!

— Я тоже так думала.

— Ты как?

— Не очень. Поговорю с вождем и надо уходить.

— Эй, погоди-ка, а я? — Эмиль вскинул голову. — Я тоже хочу знать, что произошло с полыньяком!

— Ты узнаешь все куда подробней, чем этот бестолковый и чванливый вождь. Надеюсь, ты понимаешь, — я обняла Эмиля за шею, и мир тут же запах молоком и черносливом. Сдается мне, мой милый где-то раздобыл отличный табак.

Известие о последней войне с серными ведьмами не вызвало восторга у Тейя-Рыбы. Отнять волшебный ключ у серных ведьм — все равно, что выйти один на один со стаей голодных мандгор, это вождь прекрасно понимал. Такой противник был ему не по зубам.

— Не думаю, что стоит огорчаться, — посоветовала я. — Вам придется вступить в новую эру. Теперь вы освободились от бремени прошлого. Вы налегке, разве в этом не больше преимущества? Хотя, конечно, если вы пользовались Пещерными Лабиринтами…

— Вы забываетесь, леди! — резко осадил вождь.

— Тем лучше, — как можно более невозмутимо ответила я, — теперь заботы о том, что делать с ветрами и ключом лягут на плечи Белой Гильдии. Мы уходим.

Вождь качнул полями шляпы и, мне показалось, облегченно вздохнул.

— Я не отпустил бы вас, леди из темноглазого рода, но обстоятельства складываются нынче не в мою пользу. Вы получите все необходимое.

— Спасибо, мы не откажемся от провизии… и от лодки, — да, я хватила через край, но нам надо, очень надо было спешить. — Мы возьмем ее напрокат, — объяснила я, — она будет ждать вас в порту Южных Чуч.

Вождь только кивнул.

— Спасибо! — и я вышла из шатра, крепко сжимая в кулаке волшебный ключ от пещерных лабиринтов Вечной Горы…

Стоило шатрам ойеллей остаться далеко позади, как золотые берега поднялись высоко над зеркальной гладью реки. Наверное, если бы мы стояли там, на краю песчаных насыпей, и смотрели вниз, то показались бы сами себе осенней листвой, что течением неторопливо несет туда, куда рано или поздно уплывают все осенние листья. Где-то там за излучиной помахивали лапами северные каштаны, где-то там мягким июньским духом благоухала трава, но я уже не думала об этом, потому что все труднее было верить, да и вряд ли что-то могло обмануть. С каждым часом, с каждой минутой все ближе и все отчетливее чувствовалось мертвенное дыхание смерча. Не стоило и смотреть на арбалет: мир тревожился, а вместе с ним тревожилась я. Казалось, что за каждым новым поворотом непременно что-то произойдет, но оно все не происходило. Наша лодка легко и быстро скользила по течению, она была совсем небольшая и совсем не предназначенная для Эмиля. Он с трудом поместился в ней: для того чтобы грести ему пришлось сесть на самый нос, а ботинки ровнехонько уперлись в корму. Но он словно и не замечал этого, мысли Эмиля витали далеко, даже подлинная история арбалетов Отуила не произвела впечатления на моего друга. В его глазах тревожными огоньками горела руна смерча, и я знала: на этот раз это не просто тревога. Эмиль не из тех, кто привык делиться своими мыслями, но сейчас, мне казалось — он сказал бы, но не находит слов. Он знал, что все напрасно, и до мозолей, до болей в суставах сжимал от безысходности весла. Все оказалось гораздо сложнее и тут, уж конечно, не обойдется без политики, а, значит, опять серные ведьмы, опять война, опять кровь…

* * *

Последняя война с серными ведьмами коснулась своим черным пологом только южных границ, территории Заброшенных Равнин и Дремучих Каньонов. Ближе армию не пустили, но ведьмы то и дело чинили варварские нападения на открытых местах полуострова. Добрались они и до Туона. Мы помним кое-что, хотя мы были еще совсем дети, но даже малышка Ив утверждает, что не забыла гарь, смрад и невыносимый запах, шлейфом сопровождающий летящих убийц. Был октябрь, и первые морозы не заставили себя ждать. Весь Туон собрался проститься с учителем истории, одним из тех немногих, кто погиб от огненной змеи во время защиты Туоновских книжных подземелий. Книги избежали пламени, но Туон лишился профессора истории древнего мира, поэтому Эмилю поручили читать лекции, пока не подыщут нового учителя. Первокурсник Эмиль был лучшим по истории в Туоне. «Кто знает? — говорил он, — может, не начнись тогда морозы, не устояли бы и кладовые… что касается лекций… то мы в основном говорили о войне и о том, что в древнем мире войны выглядели по-другому, и велись совсем без причины и с большими потерями». Не знаю, что имел в виду Эмиль насчет потерь, но воины нашего мира тоже не возвращались с поля битвы, а ведьмы жестоко обращались с пленными. Полгода королевство захлебывалось плачем матерей и жен. Ни лучшего полководца, ни простого солдата не обошла война, и как только установился мир, король всенародно пообещал, что он не допустит повторения. Молодой Кавен положил все силы на тренировку разведки и обучение Белой Гильдии. Они, то есть мы, должны были стать талисманом мира и теперь приходилось оправдывать возложенные надежды.

Неделю спустя пребывающая в мирном течении река наконец-то взволновалась и вспенилась. Стремительно и бурно влились мы в воды Ааги и поплыли через Темный Лес. Еще пять-семь дней и покажутся Южные Чучи. Это нам и было нужно, мы возвращались к Эрику, а он по моим расчетам околачивался со своей малышкой где-то там. По обе стороны реки простирался теперь старый лес. За каждым новым поворотом стволы ивы казались все причудливее, а их кора все исчерченее, витиеватей и старше. Иногда Аагу разливало на целую версту, а порой она становилась уже заставы у пирса в Долине Зеленых Холмов и корни деревьев, растущих по берегам, стремились сплестись между собой прямо под нами. Только каштаны держались стороной от воды. Кряжистыми кудлатыми старичками расселись они в отдалении друг от друга, и, казалось, за горизонтом им тоже не будет конца.

Надо сказать, Темный Лес вовсе не был волшебным лесом, но ему минуло уже тридцать веков, а это что-нибудь да значит. Не было на всем Севере, а, может, даже на Юге таких пород деревьев, которые не встречались бы в Темном Лесу. На северо-востоке, там, где почивал туман беспамятства росли березы, орешники и ольха, потому-то это место и называлось Криволесьем. У Гор со всех сторон Черного Ущелья исполинами тянулись к небу дубы, липы и ясени, они прорастали плечом к плечу и тем, кто жил у их подножия, казалось, что на земле всегда царит полумрак. Думаю, благодаря этой мрачной южной стороне весь лес и прозвали Темным. Но здесь, ближе к западу, росли каштаны. Древние, как само время, они расположились по обе стороны Ааги чуть ли не до самых Чуч. Здесь казалось, что лес прозрачен, как утренний сад, и время остановилось не только для него, но и для нас. Это могло быть просто замечательно, если бы не то обстоятельство, что мы спешили, и то, что лес все сильнее и явственнее шептал о смерти. Это слышалось в шелесте листьев, во вздохах травы. Бабочки умирали, не успев расправить крылья, а паутина срывалась с сучьев и уносилась под небеса. Животные почти не встречались: то ли они покинули это место, то ли затаились. Одни лишь птицы угрюмо ухали и свистели совсем невесело, а даже, пожалуй, жутковато.

Как-то ночью я вдруг проснулась от резкого окрика. Страх не позволил мне даже пошевелиться: пахло пылью и вкус ее не предвещал ничего хорошего. Окрик несся откуда-то из глубины земли, я вспомнила погибшего полыньяка и уже не смогла уснуть до самого утра. В полузабытье мне казалось, что кто-то ищет меня в лесу, что я одна и что Эмиля больше нет. Но стоило только взойти солнцу, как я позабыла о ночных кошмарах, и мы продолжили путь по реке.

Река уносила одни мысли и приносила другие, пейзажи менялись медленно, и все же наступил момент, когда я смогла сказать Эмилю:

— Теперь, если пойти напрямик, мы достигнем Криволесья уже наутро! Есть желание повидаться с Тисом?

— Есть, — мрачно отмахнулся Эмиль, — дать ему промеж глаз…

Видимо он не забыл падение с крыши, да и ссадины и ушибы то и дело напоминали о себе. Эмиль помолчал немного, глядя, как ловко разрезает корма тростник, и произнес:

— Что-то тревожит меня, малышка, что-то не дает мне спать по ночам…

Он близко, Эмиль… я затихла и прислушалась. — Лес не в себе, ты чуешь? Трава молчит, ни былинки в воздухе. Смотри, у берега застыла вода, тростник не шуршит, этот мертвенный дух повсюду, и небо…

Мы посмотрели на небо. Оно словно выцвело от июньского солнца, словно полиняло, и там за вершинами, где и не думал начинаться закат, медленно и одиноко плыли облака цвета спелой июньской земляники.

— Ну что ж… — Эмиль положил весла, его взгляд приковало небо. — Пора…

Мы причалили, Эмиль спрыгнул на землю и зашагал вперед. Он расправил плечи, тяжесть ожидания упала с них, но ноги, ноги не слушались его, они точно врастали в песок. Эмиль шел медленно. Как назло река в этом месте разливалась чуть не полверсты. Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я выволокла на берег лодку и обернулась: Эмиль ждал меня, от него веяло чем-то пугающим.

— Как ты думаешь, — спросил он, все так же глядя на небо, — сколько времени прошло с того момента, как смерч проснулся?

— Я почти уверена, что это случилось тогда, когда тебя забрали в участок правопорядка, и на Алъерь напал ураган.

— Почти полторы луны назад… — Эмиль поднял свой арбалет. — Надеюсь, малыш справился с Ураганом, потому что я собираюсь разделаться с этой дрянью, и если что-то случится, передай Эрику, чтобы он приглядывал за тобой, приглядывал и только! Ты поняла меня?

— Эм, ты совсем спятил! — я ожидала что-то подобного, но, признаться, все же не была готова услышать такое.

— Ты все знаешь не хуже меня, детка: я не возьму тебя с собой. Возвращайся в лодку и греби к середине реки, уплывай отсюда. Не спорь, я все решил давно, я только боялся, что без тебя мне не найти его.

— Ведьма тебя подери, Эм, разве все остальное ничего не значило? — я почти кричала, а он был спокоен, о Солнце, как ужасно он был спокоен.

— Эти полторы луны с тобой были лучшими в моей жизни… Итта… Я думал, ты понимала… И, хотя, я знаю, что ты не сможешь простить… Единственное, о чем я жалею, что так и не успел назвать тебя…

— Ты не можешь, — язык присох к нёбу, и белое небо побежало сиреневой рябью, — не можешь… Хранитель Гор сказал, что у нас будет сын.

— Хранитель Гор не ошибся, он будет. Ты знаешь, он будет носить имя дедушки.

Я потеряла дар речи, где-то в голове страшным эхом застучали нелепые слова Ив: «Разве я не вижу? В этой войне кто-то из нас должен погибнуть…»

Эмиль… Эмиль не обладал ни телепатией, ни моим даром, но такое даже простые люди чувствуют заранее, а Эмиль был умен. Все это пронеслось за считанные секунды. Я вцепилась в Эмиля мертвой хваткой, но он не сопротивлялся, и что хуже всего, он обнял меня, прижал к себе. Молоко, смородина, морозное утро и… о Солнце! То, что я не замечала раньше — запах мужчины, воина, запах отца… Его губы прижались к моему лицу, обожгли дыханием:

— Все, нет времени… Помни, я любил тебя с того самого дня, как увидел… любил…

И он улыбнулся так отстраненно и незнакомо, что я вздрогнула и отпустила Эмиля.

Ему удалось провести меня, это факт. То, что он ушел вот так один на смерть и оставил меня погибать от тоски на весь остаток дней, поразило меня настолько, что я была не в состоянии ни крикнуть, ни позвать, ни последовать за ним. Я просто опустилась коленями в речной песок и смотрела, как он уходит навстречу смерчу и алым облакам, уходит даже не оглянувшись.

Не помню, сколько прошло времени, может час, а может и меньше, но в тот момент, когда вдалеке послышался оглушительный рокот, я все еще стояла на коленях. Пророкотало, затем вроде утихло, улеглось и тут как из трубы потянуло и со свистом прошло по лесу. Вода задрожала и подернулась сизой корочкой. Вперемежку, вприпрыжку из-за вершин понеслись крики птиц… и все умолкло. Небо застыло, точно пропуская вперед стремительный караван алых туч. Смерч появился в полной тишине: тонкой ниточкой сажи нарисовался он на горизонте и лишь когда эта ниточка разрослась и разбежалась по всему небу, внезапно и уже навсегда на лес обрушился невыносимый грохот. Тысячи весенних гроз ударили разом по хребту Инкабара, хребет треснул, вершины его накренились и тяжело рухнули в Черное Ущелье. По откосу покатились береговые камни, лодку перевернуло и занесло в песок. Я и не думала слушаться Эмиля. Плыть одной на середину реки, возможно и было разумным, но совершенно нереальным.

Страшнейший из ветров Унтара гигантской машиной смерти вспахивал Темный Лес. Началась паника: от криков и стонов животных не было места в моей душе; все, кто могли, спрятались глубоко-глубоко в земле, другим оставалось только бежать. Лесные жители выныривали мне прямо под ноги, кто-то из них переплывал Аагу, другие в ужасе метались по берегу. Я схватилась за голову, ее разрывало и рукава огнедышащего ветра уже срывали с меня одежду и вырывали из рук арбалет.

Вихрь летел навстречу бушующим океаном, вышедшим из берегов, океаном, заполнившим собой всю землю. Предания говорили, что так уже случилось однажды и мир не устоял… Но предания — сказки, а передо мной разверзся настоящий кошмар. Когда-то мы с Эмилем прочитали тысячу сказок из дедушкиной библиотеки, но наша собственная сказка оказалась короче любой из них… Эмиль, где же ты? Он, должно быть, успел далеко уйти, я опомнилась и бросилась следом.

… Я звала, я кричала, но в таком шуме никто не смог бы меня услышать, кроме разве что меня самой. Бесполезно! Я зажмурила глаза и заставила себя слушать… Нет, ничего, кроме ревущего вихря, вырывающего с корнем деревья, сносящего все на своем пути и перемалывающего, словно мельница в безжизненную труху. Я слышала грохот и свист, среди которого уже не различались стоны, они слились в единый предсмертный плач Темного Леса. О, Темный Лес, прощай! Прощайте каштаны. Веками врастали вы корнями в землю, вы старше самого ветра, вас не сломили бы даже горы, но смерч… Ему достанется ваша вечность, широкие, руколистные, тихим басом нашептывающие лесным детишкам сказки и дарующие по осени лакомые блестящие плоды, коричневые, одетые в колючую салатовую шубку. Все, вам конец… И тебе конец, Итта Элиман, и тебе конец… Я больше не могла идти, ветер сбивал меня с ног, в лицо царапалась требуха леса. Смерч подступал ко мне: его черная воронка, уходившая под самую небесную крышу, выволокла передо мной свою ненасытную тушу и поползла на меня, ломая и перемалывая деревья, сминая в пыли кустарник и вспахивая землю… Я запрокинула голову и увидела, как сквозь гряды красных облаков, сквозь неистовые вихри, сквозь смерч, задевая крылами клубящийся мрак, навстречу мне летели галки. Они пронзили своим криком гром надвигающейся лавины. Отовсюду, со всех сторон запестрели их рябиновые гроздья. О, галки не боялись смерча! Они парили в потоках ветра, словно в самую тихую погоду. И за ними, не было сомнения, спешил Унтар…

Может, я прошла еще несколько шагов, может, нет, я не помню, но вихри били в меня, и я совсем не могла держаться на ногах. И, наконец, я запуталась в собственных волосах. Мои прекрасные волосы подвели меня, они окутали мое лицо грудь и шею, сплелись в косы у самых ног, и я упала. В ту секунду, я почувствовала резкий толчок в спину, из моей головы исчезло все и остался только Унтар. Я лежала на его руках, а он спешно поднимался над тем, что теперь с трудом можно было назвать лесом. Старый друг, он все так же тяжело дышал огромными облачными мехами и твердил: «Не время, не время…». «Что не время?..» — подумала я, не то что бы интересуясь, а так, по привычке спрашивать, когда непонятно. «Не время… Светлое озеро… Синий лес…» — и все, я больше ничего не смогла расслышать. Я привстала в мягких, влажных ладонях ветра, надеясь увидеть смерч, но тут вдруг Унтар спикировал вниз, и встречный поток ветра вновь сбил меня с ног, а вслед за ним, прямо на меня упало что-то тяжелое и большое. Унтар качнулся от неожиданной ноши и вновь взмыл в небо.

— Грязные ведьмы! — выругалось что-то тяжелое и большое, охнуло и поспешило убрать с меня длинные ноги в грязных потрепанных джинсах.

Унтар обходил смерч стороной. Смерч бесновался и ни я, ни Эмиль не в силах были оторвать от него взгляд. Мир и Темный Лес вместе с ним крутились в огромной ветряной воронке, от земли до неба поднимался столб пыли, речной воды и песка. Алые облака сгрудились вокруг и незаметно плели узоры и рисунки, но в этом вакханальном движении их почти невозможно было угадать.

Вскоре мы вынырнули из этой пучины, и Унтар повернул на восток. Смерч медленно таял у нас за спиной, а впереди, у туманного горизонта маячила галочья стая. Эмиль стоял, сложив на груди руки и смотрел куда-то в сторону. Он молчал и мне не хотелось ничего говорить, я знала — Эмиль не очень-то любил, когда ему срывали планы, тем более планы государственного значения, но еще я знала, что мы только что обвели вокруг пальца смерть, а это было совсем неплохо. Над Темным Лесом горело небо и мне показалось, что солнце в тот день так и не зашло. Унтар летел прямо к морю, я смотрела, как на горизонте быстро появляется гавань.

 

КУПЕЧЕСКАЯ ГАВАНЬ

Глава 17, где обнаруживается, что после долгой разлуки как правило не знаешь с чего начать

Если приглядеться с высоты птичьего полета или с высоты полета Унтара на побережье, то ближе к излучине Ааги, между портовыми цаплями и черепахами крестьянских хижин на окраине Купеческой Гавани, можно заметить большой трехэтажный дом, окруженный алычовым садом, редким частоколом и песчаными дорожками. На крыше — ветровое окно, похожее на открытый зонтик, за этим окном, на третьем этаже, в мансарде живет Тигиль Талески, сын Зиула, друг Эмиля, одним словом, наш Тигиль. В это окно, я помню, всегда дует зюйд-вест, и на барометре, висящем на стене между двумя морскими пейзажами с инициалами И. Э., стрелка всегда показывает бурю. За окнами вырастают мачты и вышки гавани, корабли приходят и уходят, но Тигиль, по всей вероятности, их не замечает. Каждое утро он идет на пристань, берет лодку и отправляется в свой питомник, где среди кормушек и сот для мальков под зудящий гул опреснителя воды делит свой день с морскими кахлами, вернее с их только родившимися детенышами.

Случается, что Тигиль снимает кожаную повязку с головы, отдает ее невесте и берет направление на Синий Лес. Первым делом он навещает отца, но день-другой и Тигиль спешит дальше — к Улену: за советом, за мудрым словом или просто за твердой рукой. Каждый раз Тигиль находит причину для путешествия. Талески скрытный, но ни для кого из нас не секрет, что Улен готовит Тигиля себе на смену…

Прошло полчаса как из поля зрения исчез смерч и Унтар, не утруждая себя хоть как-то аргументировать свой поступок, осторожно опустил нас у подходов к рабочей дороге с полей Купеческой Гавани. В полях стояла тишина, словно всех крестьян сморил послеобеденный сон и только одно, тускнеющее от пасмурной погоды море встретило нас. За всю дорогу мы не проронили ни слова. Смерч оказался куда кошмарнее, чем мы предполагали, а мы… мы упустили его. Ясно было, что теперь какое-то время он будет двигаться в сторону Дремучих каньонов, а затем, поскольку арбалет все еще у Эмиля, повернет в королевство. До этого времени надо успеть вернуться к нему на встречу.

Мы шли налегке. Пожитки, что полторы луны подряд спасали нас от ветра и утренней прохлады остались на растерзание смерчу, и только с арбалетами мы привыкли не расставаться. Теперь, когда уют, пища и отдых стали реальностью, а не несбыточной мечтой, я поняла, что выглядим мы как заправские бродяги: грязные, истощавшие, с осунувшимися лицами и обветренной кожей. Прохожие оглядывались на нас и качали головами, они не знали, что мы хотим поскорее добраться до Тигиля, только и всего.

Купеческая гавань жила свой обычный день. Знакомые улицы и переулки дразнили теплым покоем обывательства: «Что такого… — говорили они — пройти пешком полкоролевства! Попробуйте-ка, проживите достойную жизнь горожанина, фермера или рыбака. Проживите и тогда скажите, что почем…» Мы не спорили, мы знали, сколько бы не длился путь, где-то были родные места, и мы всегда в них возвращались. Так было и теперь.

После полудня на город навалилась истома. В воздухе висела обычная сырая теплынь, собаки и те дремали у мостовой. Кто-то брел за покупками, кто-то судачил у парадной, огороды неторопливо зрели, флюгера поворачивались вокруг своей оси, детишки пускали бумажных ласточек. Перед поворотом я догнала Эмиля и вложила в его руку свою. Он чуть заметно улыбнулся и сжал мои тонкие пальцы в мозолистой теплой ладони. Милый Эмиль, не печалься, в жизни, как правило, приходиться ждать, и никто не спросит, по душе ли тебе это…

На заборе перед домом, где жил Тигиль, цвели розы. Они обвивали ограду так буйно, что почти невозможно было увидеть, что делается во дворе. Только облако дыма, поднимавшееся над розовыми кустами и тянувшееся через весь дом к мансарде третьего этажа, говорило о том, что на хороший табак кто-то раскошелился. Если бы я не обладала даром чувствовать на расстоянии других людей, я бы вероятнее всего удивилась, что тот, кто раскошелился на хороший табак, в то время как мы уже позабыли этот волшебный сладкий запах, стоял посреди двора с трубкой в зубах и угрожающе помахивал топором в сторону дровяной поленницы.

— Эрик! — заорала я, бросилась к нему и запрыгнула на шею, обняв его руками и ногами.

— Итта! Девочка моя! — Эрик прижал меня так, что затрещали кости. — Братишка позаботился о тебе? А? Только, похоже, совсем не кормил…

— Ах ты, плут! — улыбнулся Эмиль и опустил арбалет на скамейку. — Уж ты-то, я погляжу, вовсю наслаждаешься жизнью!

— Конечно! — подтвердил Эрик, и его улыбка расплылась до ушей. — Особенно если учесть, что сегодня девочки готовят вареники…

Ребята обнялись. Они обнимались и хлопали друг друга по плечам так горячо и так долго, что мне пришлось подождать с тем, чтобы ответить Эрику на его сомнительное заявление о моей худобе. Но Эрик не дал мне возмутиться.

— Где ты раздобыла такую восхитительную куртку? — тут же спросил он.

— Ойёлли подарили… — как бы невзначай бросила я.

— Ойёлли? Ничего себе! — с завистью присвистнул тот. — Сдаётся мне, нам есть что обсудить, идем в дом…

Эрик решительно откинул топор в сторону, но Эмиль устало опустился на скамейку и ответил:

— Прежде чем я что-либо скажу, Эр, я посижу и молча выкурю трубку. Я не курил, как следует уже половину луны.

Эрик посмотрел на брата с такой жалостью, как будто тому предстояла недельная прополка туоновских теплиц. Без лишних разговоров он достал кисет и забил трубку не только Эмилю, но и мне.

Мы сидели на скамейке и молча курили. Над Купеческою гаванью сумерки разгоняли облака. Из кухонного окна тянулись дивные ароматы, там Атаи и Ив готовили ужин, они еще не знали, что им прибавилось пару голодных, точно мандгоры, едоков. Нам было, что рассказать друг другу, тут не поспоришь, но от того, что рассказывать пришлось бы очень долго и очень много, никто не знал с чего начать, и все молчали. Мы снова были вместе, этого было достаточно…

Ив учила Атаи готовить свои коронные вареники с вишней, поэтому на кухне дым стоял коромыслом, но, когда мы вошли, малышка уронила скалку и бросилась нам на встречу.

— Слава Солнцу, слава Солнцу, — повторяла она и обнимала по очереди то меня, то Эмиля.

Первое, что сделал Эмиль — достал свою флейту, собрал ее, продул и сыграл гамму.

— Живая еще, — удовлетворенно произнес он, вздохнул и убрал в чехол до лучших времен.

Да, возвращение рюкзаков доставило искреннюю радость. Нашлись бритвы, расчески и мыло. И после всех приветственных слов мы с Эмилем долго парились в бане, мылись, скреблись и подстригали волосы.

— Не знаю… — сказал Эмиль, с трудом продвигая бритву по заросшей бороде, — может, Унтар и вправду сделал доброе дело, но я предпочел бы, чтобы война с ветрами поскорее закончилось.

— Она не может закончиться раньше, чем это предопределено, Эм, но на исход событий мы можем повлиять, — ответила я. — Не торопись, как я понимаю, с ураганом все обошлось…

— Еще бы, — ухмыльнулся мой друг, — готов поспорить, ты сосчитала все царапины на лице Эрика.

— Пусть и так! Значит, нам остался смерч и сонный бриз. Кстати, что-то не к добру он затихорился. Ив тоже потеряла бдительность, вареники вон печет… Я все думаю, надо бы заглянуть в Желтый лес, поглядеть на сокровище Афары.

— Надо бы, — рассеянно согласился Эмиль, он явно думал о другом. — А будет от него польза?

— Может, и будет… — предположила я и забралась повыше, туда, где погорячее.

— Если по дороге не сгинем… — буркнул Эмиль.

— Так! — пришлось вылить на этого неисправимого пессимиста целый ушат воды. Эмиль рассмеялся, смахнул с подбородка горячую каплю и поцеловал меня.

— Ладно — сдалась я. — Выше нос, малыш! Но помни — сцена в лесу тебе дорого обойдется, ведь знаешь… я люблю тебя, Эм…

Тигиль пришел поздно. Он долго развязывал у порога шнурки на своих высоченных сапогах и поглядывал на Эмиля, он был рад.

— Явились?! — наконец произнес Талески. — Мы ждали вас только через неделю.

— Вы знали, что мы придем? — удивилась я.

— Конечно! — ответил за Тигиля Эрик. — Мы же все рассчитываем на твой дар!

— Так уж! — усомнилась я, но Тигиль с грохотом подвинул скамейку к столу и сказал:

— Не спорю, твой дар дорогого стоит, но от красноглазых перепелок тоже бывает толк. С тех пор как Улен… В общем, теперь вести приходят ко мне.

— Так вы все узнали? — всплеснула руками я. — А мы то волновались…

— Кто волновался больше — еще вопрос! — вставила Ив.

— Мы узнали о вашем путешествии не сразу, — ответил Тигиль, — и, скорее всего, не все…

— На ваш след напали только в Перепусках, — добавил Эрик, — а потом вы пошли на восток по реке. Мы хотели догнать вас, но тут вы пропали из виду на какое-то время, а потом по Ааге заскользила крошечная лодка, мы прикинули и решили встретить вас здесь…

— Будет неправильно считать, что перепелки следили за вами, — не глядя ни на кого, произнес Тигиль, — они следят за ветрами. Эти полторы луны вам ничего не угрожало, скорее даже там, на Юге, было безопаснее, чем здесь, и я решил не мешать вашему одиночеству. Но пару дней назад смерч перевалил через Черное ущелье, и я уже начал подумывать идти тебе на помощь, Эм. Кстати, — добавил Тигиль, он, наконец, снял куртку и принялся нанизывать на вилку дымящиеся вареники. — Вчера здесь кружила галочья стая, птицы были повсюду и не на шутку всполошили город. Что скажете?

— Унтар искал вас, — сказал Эмиль. — Он должен был знать, куда доставить заблудших скитальцев. Собственно говоря, это ему мы обязаны столь быстрым появлением в Гавани, и тем, что смерч сейчас перемалывает Темный лес, а я трескаю эти умопомрачительные вареники. Унтар вытащил нас прямо из-под носа у смерти и доставил сюда, в самое сердце рыбной торговли и… — Эмиль помедлил, — туда, где можно поскорее достать лошадей.

— На случай лошадей не волнуйся, ваши в полном здравии стоят в соседской конюшне. — Тигиль пристально посмотрел на друга. — Что ты задумал?

— Я видел смерч, Тиг, видел… — глаза Эмиля блеснули холодом, — и теперь хочу только одного — догнать его в Синем лесу. Унтар почему-то решил, что мы встретились рано, и как бы мне это было не по душе, я склонен ему доверять. Тем не менее, смерч нельзя оставлять надолго, сила его растет. Арбалет светится, нам нельзя здесь задерживаться. К тому же Унтар посоветовал Итте идти к Светлому озеру.

— Посоветовал, значит пойдем, — пожал плечами Тигиль.

Атаи, все это время молча ухаживающая за гостями, закашлялась и вышла из кухни. Она не хотела отпускать жениха никуда, тем более навстречу смерчу.

Она распахнула дверь и ахнула. На пороге стоял гвардеец, он молча кивнул застывшей в изумлении компании. Эрик, в силу своего последнего опыта общения с представителями королевской гвардии, взялся за рукоятку клинка, но Тигиль встал и приветственно кивнул гостю.

— Что случилось, Мирон? — спросил Тигиль.

— Гостей видели. Три отряда у мельницы и один у больших ворот. Если вы уходите, то не позже чем наутро. Это все, что я хотел сказать. — Гвардеец склонил голову и исчез в дверях точно так же как появился.

— Что это значит, Тиг? — сурово и даже сердито спросил Эмиль, — Ополчение? Против кого?

— Против нас. Эм, есть вещи, которые лучше не знать.

— Что касается меня, я так не думаю! — прогремел Эрик. — Слишком долго ты морочишь нам голову, Талески! Перепелки, тайные друзья, отряды…

— Это отряды гвардейцев. В королевстве смута. Вы не в курсе? — пожалуй, это тот редкий случай, когда Тигиль повысил голос. — Ситуация в следующем. Несколько деревень на юго-западе и Озерье попали под чары беспамятства, Северные Чучи спят беспробудным сном. Ураган разгромил столицу. Теперь, чтобы восстановить Алъерь, понадобиться не один десяток лун! Кроме того, ураган поколесил по лесам, уничтожил посевы и все такое. А недавно, может, вы не знаете, в королевстве объявился смерч. Эта такая штука, после которой камня на камне не остается! Но, не заботясь об этих обстоятельствах, Травинские с детской наивностью уверены, что это дело для них одних и ревниво отстаивают свое право оставаться в тайне. В таком случае не нужно было появляться в Алъере! И ты, Эрик, более всех засветился с этими выкрутасами на башне. Теперь уж не взыщи, придется быть поосторожнее, потому что и гвардейцы, и Совет очень хотят с вами встретиться, а вам эти церемонии сейчас ни к чему! Вопросы есть?

Вопросов не было, а даже если бы и были, Талески сказал достаточно, чтобы близнецы поостыли.

Я уже хотела, было, поинтересоваться, что случилось на башне, но тут Ив наклонилась ко мне и прошептала:

— Скажи, ты ничего не заметила? Этот Мирон… тот самый гвардеец со шрамами, ну помнишь, на Молочном хуторе? Это он, точно! Должно быть, Тигиль давно уже следит за нами и, возможно, — Ив заговорила еще тише, — это он, а вовсе не Улен, прислал нам перепелку с амулетом Улена. Поверь, я давно за ним замечала…

— Ты думаешь, что говоришь? Откуда у Тигиля амулет? Улен никогда его не снимает.

— Но ведь и мы тоже никогда не снимали их… — резонно возразила Ив. И верно, я заметила, что ни на ком из моих друзей больше не видно малахитовых кулонов.

Ужин затянулся до самой ночи. Мы говорили. И я и Эмиль хотели знать о том, что стало с Алъерем, и как Эрик победил ураган. Ребята, в свою очередь, услышали рассказ об ойёллях и о кошмарном смерче, а также о трудностях жизни в лесу. В итоге, когда дело дошло до главного — до подробностей истории ветров Унтара и их арбалетов, у Эмиля уже заплетался язык, а я роняла голову от усталости и клевала носом. Атаи постелила нам в гостиной. Мне так хотелось сказать Эмилю о сегодняшнем дне, но стоило коснуться подушки, как постель показалась мне мягкой, словно облако и я тут же провалилась в сладкое небытие.

* * *

Просто удача что, когда Эмиля забрали в участок правопорядка, Эрик был уже так далеко, что не увидел этого, иначе неизвестно чем бы все закончилось. Но Эрик не увидел и поэтому пересек пару улиц и площадей и успел подняться на башню в ту секунду, когда ворота Алъеря дрогнули под напором урагана.

— Я не сразу понял, что что-то не так, — рассказывал Эрик, — слишком много всего произошло. Я еще не дослушал «Галеры», а в голове уже крутилось: что делать? как действовать? Одно я знал наверняка — из города мне не уйти, только башня Алъерьских королей, только она. Я бежал слишком быстро и слишком легко, и только взлетев на смотровую площадку и почти не ощутив усталости, я понял — дело в ботинках. Ботинки и впрямь оказались непростые, но, честно говоря, думать об этом мне было как-то недосуг. Надвигался ураган. Арбалет прямо-таки выпрыгивал у меня из рук.

Врать не буду, на тот момент большинство моих слов были обращены к ведьмам. Я помнил только то, что, когда Итта стреляла в туман беспамятства, она видела его сверху, его и эти проклятые узоры. Я же никаких узоров не видел. Только бессмысленно наблюдал, как ураган порабощает город с немыслимой быстротой. Ведьма! В такую секунду бездействие — ужасная пытка, но я должен был ждать, и я ждал.

Поначалу за городской стеной загуляли леса, их расчесывали частым гребнем, и птицы стаями разлетались из-под лап урагана. Вот он вырвался из ольховых рощ, оставляя за собой искалеченную просеку. Ринулся к городской стене, ткнулся в нее плечом. Ворота послушно слетели с петель, шлепнулись, как детская погремушка, и вслед за ними спичками рассыпались мостки, сооруженные для гонок. Рухнула крыша Северной башни. Улицы огласились свистом.

Нетерпение изводило и злило меня хуже самого урагана, я молил Солнце о том, чтобы оно послало этот ведьмовый дождь до того, как столица превратится в руины. Думаю, Солнце услышало меня не сразу, ведь прежде ураган прошелся по улицам и площадям, заглянул в каждый двор, в каждый дом, в дворцовые покои и… в стеклянный Лабиринт картин. Мне жаль, Итта, печалить тебя, но лабиринт разбит вдребезги, звон стоял по всей столице, поэтому затрудняюсь сказать, подлежат ли картины восстановлению.

Алъерь! Сверху было видно, как полегли деревья, как ощетинились черепичные крыши, как сыпалось на мостовую стекло. Город зазвенел, заскрипел и ахнул. «Сейчас дар темной девы лопнет от напряжения…» — подумал я. Конечно, я не знал, что вы бросились меня догонять и уж тем более не знал, что Эмиля загребли гвардейцы.

К башне ураган не торопился. Он кружил в надежде обхитрить Отуила. Рушились заборы, падали фонари, разбивались те окна, которые не вылетели сами под натиском вихря. Свист ветра заглушал грохот рассыпающейся столицы. Многие из горожан, кто не успел попрятаться по домам, падали, катились по земле, стараясь ухватиться хоть за что-нибудь. Лошади встали на дыбы, перевернули повозки, царила паника. Все летело, кружилось, в полете сталкивалось, разбивалось и взлетало вновь. Я уже стал подумывать, что затея вытянуть ураган из города в небо, подняв арбалет на башню, потерпела неудачу, но прошло время и ураган медленно, но все же потянулся ко мне.

Ветер задул по направлению к башне Алъерьских королей, и только тут я понял, что ему не составит ни малейшего труда сбить меня с башни вниз ко всем ведьмам. Как думаете, чем можно привязать себя к шпилю, когда нет ни рюкзака, ни снаряжения, ни кожаного пояса, а есть только чужой концертный костюм, который к тому же трескается по швам? Не знаете? И я не знал… А меж тем я не мог позволить себе терять время. В общем, я снял фрак и худо-бедно примотал себя к железным выступам шпиля. Оставалось только открыть затвор арбалета.

Вдруг башню затрясло, мрамор посыпался со смотровой площадки вниз. Ураган добрался до меня, добрался и петлей затянулся на шпиле. Рискнуть — не рискнуть? Терять нечего, все равно надо продержаться до дождя. Я выстрелил. Выстрелил наобум, чтобы отвлечь и испугать своего врага. Стрела вернулась, но вместо того чтобы ретироваться ураган пошел волной, точно туман беспамятства (помните?), и, сделав разрушительный крюк над Алъерем, набросился на меня без всяких предупреждений. Я вцепился в арбалет, волосы рвануло, и меня окатило зловонным дыханием. Всегда думал, что ветер должен быть свеж. Вздор! Этот вонял, как последняя помойка, как стая серных ведьм. Он был так стар, друзья, что трупным смрадом отдавали его порывы. Я думал ветер выдует меня наизнанку, фрак треснул, натянулся, и… не выдержал. Меня швырнуло и повело по скользкому мраморному полу к краю смотровой площадки. Я только и успел, что ухватиться за шпиль левой рукой, правой все еще сжимая арбалет, светящийся как самая яркая свеча на столе короля Кавена. На мгновение я повис над площадью. Сверху мне было видно, что улицы запестрели гвардейцами. Меня заметили, и многие пытались подняться на башню, но, думаю, ветер им не позволил. Один за другим на мостовую летели доспехи, гвардейцы теряли равновесие, и точно пустые железные бочки катились прочь от площади.

Что оставалось? Подтянуться против ветра на одной руке и ухватиться за шпиль башни Алъерьских королей, не выпустив при этом арбалет, было почти нереально. И все же я попытался, я собрался с силами, испустил страшнейшее проклятье и стал взбираться на смотровую площадку. Ветер дул все сильнее, он носился над городом и с натиском набрасывался на башню. Из последних сил я преодолевал откос мраморной смотровой площадки, а подо мной собралась уже целая толпа озверевших королевских гвардейцев. Они точно весенние мухи слетались на варение. Я понятия не имел, чем заслужил такую немилость, но попадать к ним в объятия не имел ни малейшего желания. Я засмотрелся на них. Именно этого и не стоило делать. Вы знаете: Эрик не какой-нибудь доходяга, да только противостоять урагану не так-то просто. Продержаться удалось всего пару минут. С очередным порывом ветра мои пальцы, вдруг, разжались, меня отбросило назад, тело на мгновение повисло в пустоте, а затем я камнем полетел вниз…

Я сорвался с самой высокой башни Алъеря и летел, как казалось, около минуты, ощущая себя одновременно невесомым, как перышко, и стремительным, как пушечное ядро. Земля стояла у меня на пути, а башня вместе с золотым флагом нашего королевства исчезала из виду. Это было ни на что ни похоже, дыхание перехватило, стремительность шуршала по рукам и ускользала, голова давилась от силы ощущений, я летел, а точнее падал. Я отлично знал, что вот-вот сверну себе шею, но… Перед самой мостовой ноги сами вдруг сделали кульбит, и я приземлился на площадь упруго и мягко, как на стог сена. Даже умудрился сохранить равновесие.

Мгновение я стоял пораженный. Светило Солнце и Алъерь держал черепичные крыши так же гордо, как всегда. Мне понадобилась секунда-другая, чтобы понять: я, Эрик Травинский, чудом избежал смерти и теперь стою посреди Королевской площади, окруженный отнюдь не самыми дружелюбными людьми. Пришлось отложить изумление на потом: пока арбалет со мной, еще ничего не потеряно!

Помню, гвардейцы приказали мне отдать оружие, я ответил, что работаю на Белую Гильдию, но они меня не слушали. Что-то лязгнуло за моей спиной, но я знал только одно: ветра здесь нет, ветер кружит там — высоко над башней, значит и мне надо туда.

Одно движение, и я перемахнул через неуклюжего стражника, другое, и я уже мчался по бесконечной винтовой лестнице наверх. Удача отвернулась от королевских гвардейцев, видимо был не их день. Догнать меня, да еще в таких замечательных ботинках им не светило, а забраться во всем обмундировании на смотровую площадку, скорее всего, помешала отдышка.

Я влетел на площадку, в меня со всех сторон вонзились живые иглы. Пока я поднимался, пошел сухой дождь. Он шуршал о мостовую, о листву и о черепичные крыши, но в шуршании этом не было ни звука той музыки, которую исполняет в городе настоящий ливень. Все вокруг было опасным обманом. Скажу сразу, царапины на мне заживают быстро, поэтому боевых шрамов, к сожалению, почти не осталось, но тогда я получил их великое множество, хотя, конечно, дело вовсе не в этом.

Напрасно ты сомневалась, Итта, я отлично помнил руну урагана. Изо дня в день я изучал ее и теперь был готов действовать. Стрелы этого смертоносного дождя собирались в пучки, а пучки — в узоры, но это было заметно лишь отсюда — с башни Алъерьских королей. Тогда я подумал, что Отуил не зря выбрал фьорд Яблочный, ведь пик его скалы — самый высокий на побережье.

Я спешил. Испытывать свободный полет во второй раз, честно говоря, было некогда, к тому же дождевые стрелы ужасно жгли… Я вскинул арбалет и твердо пообещал себе, что, если все обойдется, отныне и впредь буду пользоваться только мечом. Медный зрачок прицела показался совсем незнакомым. Раньше в нем оставались полыньяки, дигиры или обычная дичь, но теперь я стрелял в волшебство Древнего мира, проклятье того, о чем не следует вспоминать. Четыре стрелы — в вершины, и одна — в центр, это было не так уж сложно. Они просвистели легко, точно очнувшись от многовекового сна. Ураган качнуло и отбросило высоко в небеса. Корчась в предсмертной спирали, он свернул облака дугой, клянусь, дугой, и выжал из них солнце. Затем силы изошли и через мгновение ветер рухнул прямо на меня. Этого я уже не видел, но я понял, что он уснул, потому что наступила такая тишина и спокойствие, что было очевидно — матушка природа не пошлет ветров на столицу ближайшие пять зим. По крайней мере, город проветрило как следует и единственное, что горожане никогда не узнают — то, что ураган Унтара уснул прямо на смотровой площадке башни Алъерьских королей.

— Мы с Тигилем нашли его исцарапанного, истерзанного, он лежал без сознания прямо на смотровой площадке, — говорила Ив. — Раны кровоточили, на Эрике не было живого места, следы битвы угадывались во всем. Мрамор, и тот был исцарапан, концертный костюм барабанщика из Кивида напоминал решето. Но синие замшевые ботинки из лавки старичка-шахматиста оставались совершенно целыми. Сдается мне, что эти ботинки будут постарше самого урагана, к счастью, они спасли Эрику жизнь…

— Так или иначе, — продолжал Эрик, — когда я пришел в себя, все уже улеглось, но в городе все равно не прекращалась смута. Люди хотели знать, за что пострадали их жилища, их друзья и их город. Повсюду звучало имя Улена, имя Улена было у всех на устах. Гвардейцы проверяли каждого встречного. Тиг посоветовал спрятать Розу Ветров и прикинуться бродячими музыкантами. Так мы и сделали. Это было не сложно, после концерта многие стали узнавать меня на улице.

Еще два восхода мы искали вас, еще два заката мы опрашивали горожан, не видел ли кто, как парень похожий на меня и девушка с длинными волосами покидали город. Нет, никто не видел вас. На третью ночь прилетела перепелка. Лесной конвой прислал Тигилю вести о Белой Гильдии, бредущей лесами и долами вдалеке от Алъеря. Они передали, что вы избегаете жилья, что охотитесь на куропаток и вооружены арбалетами. Но мы все поняли только на следующий день, когда Ив разыскала участок правопорядка, в который упекли Эмиля. Ее дар развязал гвардейцам языки и помог вспомнить все, о чем вы говорили. Итта упоминала о светящемся арбалете, к тому же толстый гвардеец подтвердил, что на арбалете горели какие-то значки. По правде говоря, мы боялись строить догадки, хотя любому стало бы ясно, что раз Иттин арбалет светиться уже не может, значит горел арбалет Эмиля. У нас не было достаточной уверенности, и все же мы предполагали какой у него арбалет. Братишке всегда достается все самое сложное, это я уже давно уяснил.

После, конечно, пришлось попотеть, чтобы сыскать вас, но, как вы уже поняли, догнать вас нам не удалось. Столицу оцепили гвардейцы, они слонялись повсюду, и ведьма знает почему обладатели Розы Ветров стали, вдруг, непопулярны. Надо было уходить из города. Засунув за пазуху кулоны, а арбалеты в вещмешки, мы проскакали мимо стражи и только благодаря малышке избежали обыска. Всю дорогу Тигиль делал вид, будто не понимает, что происходит, но где бы мы ни были, перепелки приносили ему вести, а повсюду вдоль Южного тракта свои люди принимали нас у себя и не задавали вопросов… Какое-то время мы следовали за вами, но потом перепелки потеряли ваш след, и мы повернули туда, куда, скорее всего, вернетесь вы, когда завершите все, что задумали. Через неделю мы узнали, что вы направляетесь по Ааге в сторону моря, мы поняли, что не ошиблись и пришпорили коней, чтобы опередить вас…

* * *

Тихий стук в дверь заставил меня встревожиться и открыть глаза. Ночуя в лесу, мы привыкли быть на страже и вздрагивать от малейшего шороха. Постучали сильнее. Оказывается, Эмиль еще не ложился, он открыл дверь, на пороге стоял Талески.

— Итта спит?

— Спит, — ответил Эмиль, — но ты заходи.

— Да вот хотел сказать тебе кое-что с глазу на глаз, — Тигиль поднял узловатую ладонь, мизинца не было, силуэт безымянного пальца припадал к силуэту среднего, Тигиль задержал на мгновение руку и отодвинул занавеску. Малая луна светила мягко и ласково. В ее серебряном свете и небо, и море, и бригантина, медленно покачивающаяся у самого берега, тоже казались серебряными. Тигиль сел за стол напротив своего друга, и мне стало почти не видно его лица.

— Дело серьезное, — произнес он, — и, честно говоря, я просто не хотел говорить Эрику, парень может наделать глупости. Дело в том, что Улена обвиняют в государственной измене…

Слова прозвучали тихо, и потому их смысл немедленно наполнил комнату давящей пустотой. Эмиль точно потерял позвоночник, степенность и благородство шелухой слетели ему под ноги, ему не надо было повторять, кричать и крушить все вокруг, изрыгая проклятия на головы всех существующих в мире ведьм, Тиг прав — это сделает Эрик. Эмиль только замер, его чуть курносый профиль отчетливо освещала Малая луна. Он смотрел на Тигиля и ждал, что тот нарушит эту зловещую тишину, но Тигиль молчал.

— За что? — голос Эмиля камнем упал на пол.

— Тебе лучше знать.

— Когда это случилось?

Тигиль чиркнул огнивом. Закапала кроткая свеча, пустота в комнате подвинулась, уступила место пляшущим уродцам-теням.

— Королевский совет большинством голосов принял это решение на исходе зимы. Это было тайное голосование, Эм, и я сам узнал об этом только тогда, когда Улену удалось освободиться из-под стражи. У него везде есть друзья и потому он теперь на свободе. Не думал, что не успею сказать тебе, но ураган… и вообще, пыл Травинских не пригодился бы учителю, когда он тайно покидал столицу. Улен сопровождал Гильдию из Озерья, но в Алъере слишком много гвардейцев. Видимо, Итта догадывалась, поэтому и промолчала.

— Ерунда. Итта заботилась только о том, чтобы малыш сыграл Кубок Солнца. Ты не должен был молчать, Тиг! — Эмиль покачал головой и запустил в шевелюру пальцы. — Выходит, Улен скрывается от гвардии, а не от нас. Дело в полыньяках или пусть серные ведьмы разорвут меня в клочья! (Все-таки без ведьм не обошлось).

— При чем здесь полыньяки?

— Ты не понимаешь, — вздохнул Эмиль, — Улен принес арбалеты королю! Даже если Кавен не знал об их волшебном свойстве, то уж о том, что полыньяки — шпионы серных ведьм Улен наверняка заявлял на совете. Уверен, учитель догадался об этом сразу, иначе с чего бы ему караулить блуждающие мосты и отбирать у полыньяков краденые арбалеты. Скорее всего, тогда Улен еще не понимал, что попади оружие к серным ведьмам и от королевства не останется камня на камне, ветра Унтара разорят его в два счета… Сначала не понимал, но когда понял, он уже не молчал, верно?

— Скорее всего, да. Зимой он сделал официальное заявление, вот тут-то ловушка и захлопнулась: вспомнились старые обиды, самовольная отставка Улена, его страсть к говорящим перепелкам… За всем этим как-то забылось, что Улен руководит не только Белой Гильдией, но и компанией против полыньяков, и кому как не ему виднее, что они из себя представляют. Учителю не поверили.

— Теперь пришлось поверить. Бездельники, они не придумали ничего умнее, чем все свалить на Улена.

— Для них это проще, чем признать необходимость новой войны с ведьмами, — резонно заметил Тигиль.

— Ладно, будем считать, что политика — не наше дело, — Эмиль откинулся на спинку стула и сжал кулаки, — хотя, признаться, вести не из веселых. Порой, мне кажется, Тиг, что хуже уже быть не может, но нет, новый день приносит новые вести и по странной закономерности эти вести куда хуже вчерашних… Завтра чуть свет двигаем в Желтый лес: там тайник, о котором говорил полыньяк. После — старая ловушка и Синий…

— Синий? Не забывай, что Улен в бегах, гвардейцы ищут его повсюду, не думаю, что в ближайшее время учитель появится у себя, тем более что нам тоже стоит держаться подальше от дуболомов. Слышал, что сказал Мирон? Не позже, чем на утро… И, Эм, ради Светлой Луны, не таскай на груди его амулет. На Розу Ветров открыт розыск.

— Значит, на розу? Ловко! Вот зачем Улен прислал ее нам!

— А ты что думал?

— Мы решили, Улен в беде…

— Вам не отказать в сообразительности. Розу прислал я. Улен оставил ее мне, но меня обыскали в первую очередь. Тогда я решил — пора разыскать Эмиля. Если бы перепелка не погибла, мы встретились бы на Молочном хуторе еще в апреле.

— Если бы сонный бриз не усыпил нас, то бы на то и вышло.

— Судьба — не шутка, Эм! Вы попали в Горы, а это что-нибудь да значит! — Тигиль встал, и я заметила, что он все еще носит на голове кожаный поясок. Он снимал его только когда уходил в Путь работать. Талески, так же, как и мы, любил чувствовать ветер в волосах.

— И еще, Тиг… — Эмиль раздумывал. — В Синий лес я иду за смерчем, иду один… Если все обойдется, будем решать государственные вопросы вместе, если нет, займешься этим сам. Улен должен быть оправдан. Белая Гильдия не предаст своего учителя, ведь и мы чего-то стоим.

— Я знал, что ты начнешь говорить пустые речи. Утром я седлаю коней. А сейчас прости, Эм, Атаи без меня не погасит свет.

Талески ушел, а Эмиль еще долго сидел за столом и всматривался в тихую серебряную ночь, а потом я и вправду уснула.

Утро, сурово нахмурив тучи, встретило Тигиля уже одетым. На Тигиле была черная куртка из волколачьей кожи с застежками по косой, от плеча к бедру, обтягивающие штаны с такими же кожаными наколенниками и ботинки чуть ли не до колен. Повязку он снял, но на строгом лице не отражалось ни йоты вчерашнего разговора. Завтракали молча, даже Эрик был тише воды, ниже травы, будто чувствовал, что за всем этим молчанием таится что-то такое, о чем даже он не вправе спрашивать.

Три коня ждали нас во дворе. Тигиль вышел из дома со свертком дерюги в руках.

— Возьмите, — сказал он, — в свете последних событий нельзя целиком и полностью полагаться на арбалеты, к тому же Эрик дал зарок, — легкая ухмылка пробежала по его лицу, Тигиль развернул сверток. Четыре строгих, легко каленых меча предлагали нам свои услуги. Пятый крепился к поясу самого Талески.

Молча смотрела на оружие Белая Гильдия. Все возвращается на круги своя: и мечи, и лошади, и улыбка Тигиля, собирающегося в опасный путь…

Первым не выдержал Эрик. Он потянулся к мечу, очарованно провел ладонью по лезвию и стал смотреть, как на ладони проступает кровь.

— Неплохо, — еле слышно проговорил он.

Сколько Тигиль не уговаривал Эрика оставить гитару в доме, Эрик был неприступен.

— Отстань, Тиг! Ты не понимаешь! — объяснил тот. — Если будет совсем невмоготу, я хотя б спою!

В результате Талески сдался и на лошадей опять взгромоздили и рюкзаки, и инструменты, и оружие…

К моменту прощания подул ветер, и я подумала, что именно такая должна быть погода, когда собираешься в путешествие в Желтый Лес… Провожала нас только Атаи. Конь Тигиля такой же черный, как он сам, бил копытом об землю. Ему не терпелось отправиться в путь, и он в удивлении поглядывал на хозяина, который и не думал торопиться. Тигиль стоял перед Атаи, и было заметно, что она выше его почти на полголовы. Гибкая, степенная дева, болтавшая не многим больше своего друга, она была нежна, золотоволоса, и не только бела, но и тверда, как мрамор. В ее серых глазах, казалось, всегда отражалось наше северное море. Она не любила, когда Тигиль уезжал из дома. Может случайно, а, может, и нет, но за все время, что я знала Атаи, мне так и не довелось понять, что она — ойёлль. Теперь я видела, что так оно и есть и думала, что наверняка ее имя пишется, как А-Тай. Я сказала об этом Эмилю, но он только улыбнулся и покачал головой. Он-то, конечно, знал, и ему казалось странным, что я, темная дева из рода иттиитов, порой не вижу дальше собственного носа. Что ж поделать… Я долго оглядывалась на ее одинокий силуэт, и у меня возникло предчувствие, будто она знает — в правом кармане моей куртки лежит предмет мечты и страдания целого народа — ключ от пещерных лабиринтов Вечной Горы. Я думала об этом до тех пор, пока фигурка невесты Тигиля не скрылась за поворотом.

 

ЖЕЛТЫЙ ЛЕС

Глава 18, в которой мы снова убеждаемся, что красота — страшная сила

Пыль из-под копыт кунтовских лошадей затуманила Рабочую улицу Купеческой гавани и медленно осела на носах любопытных прохожих. Хоть и не много было их в такую рань, а кое-кто соизволил вылезти из окон, чтобы всласть поглазеть на трех красавцев коней, отбивающих о мостовую сотни ударов в минуту.

Небо светлело быстро, стоило торопиться. Тигиль рассчитывал миновать городские ворота и затеряться лесами в ранний час, пока гвардейцы не блещут бдительностью.

Купеческая гавань городской стены не имела, а значит ворота, откровенно говоря, большой ценности не представляли. Тем не менее, ворота все-таки существовали под единственной целью — сбора пошлины с купцов, въезжающих в город во время ярмарки. Как правило, торговцы скупы, но неизобретательны. Они не утруждали себя искать обходные пути, чтобы экономить на въезде и честно пополняли городскую казну. Но в каждую торговую пору находились проныры, что, кривя душой, сворачивали с Южного тракта и совершенно бесплатно тёрлись в Гавань «огородами». Нам стоило прислушаться к этим хитрым скупцам и выбрать другую дорогу. Запертые ворота посеяли в душу подозрение, что для Гильдии Короля правила переменились и платить придется за выезд. Тигиль, озираясь, прислушался. Тихий лай собак далеко на другом конце Гавани. Ребята переглянулись.

— У заставы поджидают… — предположил Тигиль.

— В объезд? — спросил Эмиль, но Талески уже развернул коня. Амис фыркнул, взвился и понесся против всяких правил в чужой огород. Эрик, гикнув, направил кобылу следом, и Эмиль, не мешкая, натянул вожжи.

— Не туда! — почуяв, крикнула я. Кони перемахнули ограду палисадника, тяжело, с отдачей впечатали подковы в мостовую узкого переулка. — Назад!

Последовал низкий позвон доспехов, цокот перебирания лошадиных ног. Отряд! Не успели мы и до трех досчитать, как были окружены. Королевские гвардейцы нарисовались довольные легкой удачей, но мечи для верности обнажили.

— Вот ведьма! — выругался Эрик, потянулся к мечу и полыхнул лезвием над самыми ушами кобылки. На этот раз с Эриком согласились все.

— Воля короля Кавена! — приказал стражник с гербом начальника на эполетах. — Белой Гильдии сдать оружие и проследовать в столицу…

— Что-то вы раненько сегодня? — процедил сквозь зубы Тигиль.

— Тебя поджидаем, Талески! — нелюбезно отозвался седой начальник охраны. — Нагловато нынче Белой Гильдии разгуливать по большим дорогам. Мы надеялись, вы предпочтете красться огородами.

— Нам не чего скрывать, Пирил! Почему закрыли ворота?

— Потому что ты и твои друзья чем-то насолили его величеству! А Совет этого не любит!

— Вероятно тем, что верой и правдой служим ему. Мои друзья здесь не при чем, вы же знаете, те, кто вам нужен, не придут просто так в город.

— Не глупи, Талески! Я знаю тебя как умного человека, не разочаровывай меня. В королевстве не много найдется высоченных близнецов, которые водят дружбу с тобой… Есть приказ доставить их королю.

— И давно это гвардия у Гильдии на посылках? — полюбопытствовал Тигиль.

— А как вашего начальника загребли! — ляпнул горбоносый подчиняло. — Сбежал, рыжая бестия! Вот в Совете, поди, интересуются, где вы его прячете!

— Что плетешь? — ткнул его в бок Перил.

— Что плетешь? — повторил за ним Эрик и сунул горбоносому острие чуть не в ноздрю, — Начальник! Выкуси-ка!

— Ты, верзила, прибери ножик-то. Есть приказ взять вас силой…

— Рискнешь, может, брюхом железным?! — взревел Эрик. — Орел щипанный!

Эрик подался грудью прям на гвардейские довольные рожи. Чего им не ухмыляться? Их-то вон сколько: и в латах, и без девиц на хвосте. Ив оглянулась на меня, искала поддержки. Какое там? Что я, пифия?

— С коней! — послышался гневный приказ. Эрик опять изничтожил всю дипломатию.

Все произошло в секунду. Ив убрала меч, обхватила за пояс Эрика, вытащила исподтишка его клинок. Зачем?

Я не увидела. Эмиль развернул коня на помощь брату. Поводил за уздцы и дал на попятную.

— Не мы нужны Королю! А вот эта милая вещица! — ледяным басом перекрыл стражников Эмиль, он не стал обнажать меч, а вскинул арбалет и твердо прижал спуск, — Король хочет забрать назад свой подарок. Согласитесь, это не вежливо! Да и поздно он опомнился! Ехать нам надо, а вот с вами не по пути! Стойте! — прикрикнул он на стражников. — Приглядитесь-ка и сообразите на минуточку, что вас ждет! Советую не приближаться! Знаете, оружие волшебное — не промахивается, и осечки что-то не припомню…

Эмиль впился каблуками коню в бока, пепельную шкуру забило дрожь, но конь, ничем не выдав боли, сделал шаг. Удержав на отлете меч, я кулаком сжала эмилевый плащ: мол, Стой! Он остановился, но и гвардейцы не двигались. Королевская гвардия в большинстве своем с опаской относилась к Гильдии. Среди них ходило не мало всяких слухов о сверхъестественных способностях, обращения к волшебству и тому подобным проделкам наших товарищей. То ли по этой причине, то ли по тому, что до этого момента никто из них не предполагал всерьез получить отпор, то ли потому, что по виду Эмиля было понятно — он не шутит, но гвардейцы задумались.

Впрочем, гвардейцы, как правило, не думают долго. А тут еще послышался цокот множества копыт, со всех сторон по мостовой к нам направлялись еще два отряда. Нельзя сказать, что мы растерялись, но некоторое замешательство послужило тому, что я, к своему стыду, повернулась, и открыла тылы. Кто-то двинулся вправо, мелькнуло за спиной, и я ощутила у себя на горле холодную сталь.

— Не двигаться! — прокричали над ухом. Лязгнули доспехи, от неожиданности дернул конь, Эмиль опустил арбалет.

— Слезайте с лошади! — произнес все тот же голос.

Мы в растерянности переглянулись, дело принимало не совсем обычный оборот. До этого момента все еще не легко было поверить, что гвардейцы — враги, ведь ни мы, ни они не привыкли проливать кровь друг друга. Король заблуждался, а нам недосуг было его разубеждать, но, в общем-то, ничего серьезного, нам просто было некогда. Пелена рухнула, мы поняли: серные ведьмы добрались до Улена с помощью королевского совета, их план не ограничивался ветрами Унтара. Если мы не вырвемся сейчас, мы не вырвемся никогда, равно как и наше королевство последним ярким закатом раствориться в мире, потому что остановить ветра уже будет некому.

Один миг — и я прочитала все это в глазах Тигиля. Эрик обвел окружающее мутным от безысходности взором, сузились, сверкнули глаза. Ив вцепилась в его плащ, но Эрик еще крепче ухватил меч и поднял его над головой, за ним очнулся Талески. Следом и мы с Эмилем схватились за оружие. Наши кони фыркнули, ударили копытом об землю и дернулись прямо на королевских гвардейцев. Лязгнуло железо… Да, гильдия не создана убивать, но, к счастью, мы умели защищаться…

Позже кто-то говорил, что Ив, держа в руке клинок Эрика, проторила нам дорогу сквозь отряд вооруженных до зубов стражников. Они не могли ее тронуть, Ив сияла как светлая звезда. Задыхаясь от восхищения, гвардейцы, сраженные даром беспечной феи, выпорхнувшей, вдруг, из-под капюшона, не могли даже пошевелиться от счастья, и они не пролили больше ни единой капли крови и не ввели в искушение нас.

Так говорил кто-то, но не я. Я помнила только лязг оружия, напор гвардейских мечей, заклинания, которые выкрикивал Эмиль и лицо Эрика, искаженное страстью битвы. Если бы он не прошел тест на самообладание, он бы вероятно так и остался там, но Эрик прошел этот дурацкий тест, поэтому вскоре мы неслись через Купеческую гавань, неслись во весь опор. Я только успевала указывать путь, обещающий нам скорейшее избавление от погони. Визжали бабы, случайные прохожие жались к заборам, собаки подняли несусветный лай. Мы опять взбаламутили старую добрую Купеческую гавань…

Малышка Ив никогда не являла мне последнюю, самую драгоценную степень своего великолепия, ту степень, которую даже Улен называл чудом. Ведь одно дело окрутить крестьянских парубков, затуманить головы страже правопорядка или приручить дикую лошадь, и совсем другое — призвать всю тайную силу рода беспечных фей. Речь тут вовсе не о скромности. Думаю, Ив сама не имела понятия о том, чем пользуется. Сила древних одолевала ее в минуты решимости, опасности и любви. Ее разноцветные глаза, один голубой, а другой — зеленый, вспыхивали и уже не гасли, они сверкали блеском иных миров, на щеках играл румянец и, казалось, белоснежные волосы тоже светятся, переливаясь перламутром далеких звезд, на устах застывала незримая улыбка и сном, великолепным сном, чудилось это видение. Впрочем, увы, я никогда не видела Ив, озаренною этой силой, я только слышала рассказы о волшебстве, которое происходит с малышкой, но когда это случается, тогда даже Эмиль ходит сам не свой, и мне ничего не остается, как ждать…

Так или иначе, нам удалось оторваться от стражников и, не останавливая более лошадей, покинуть Купеческую гавань раньше, чем погоня разобрала наш след. До самого вечера мы скакали, и никто из нас не произнес ни слова. Впереди всех, не оглядываясь, мчала Ив. С ней — сердитый и обескураженный Эрик. Следом — мы с Эмилем на своем прекрасном коне и последним, то и дело прислушиваясь к погоне, ехал Тигиль на черном точно августовская ночь жеребце.

Между Купеческой Гаванью и дорогой в Долину Зеленых Холмов лежали только огороды и пастбища. Луга то и дело вздымались, заслоняя горбом горизонт и отбрасывая себе под ноги темные озера. Порой земля проваливалась в ложбины, и тогда можно было видеть, как нехотя и неторопливо трава пьет из чаши оврагов утренний туман, а у края мира, где только-только хмурились сонные тучи, светло-желтой ниточкой распускается новый еще не умытый день. Потом на все небо, вдруг, пролили молоко, овраги иссякли и, точно под простыни спрятанное солнце отплыло на приличное расстояние от леса. Вдалеке помелькали солнечные лоскуты пшеницы. Пошло редколесье, картофельные уделы больше не напоминали о себе затянутым веревками сколом. Дорога разлеглась шире и за оторочкой повстречала другую. Та покладисто легла нам под ноги, но тут же бесчувственно улизнула вправо, через Дымные равнины в Долину Зеленых Холмов. Душе вздохнулось и скрипнула на сердце надежда.

После развилки края задичали. Сенокос протянулся немного и потерялся в березовых рощах. Старые, давно поросшие расчистки да брошенные хутора. Никто не хотел жить поблизости заколдованного леса. Пробовали, да раскаивались. Мы проскакали еще немного и вскоре повстречали ручей. Он резво пел меж пригорков, пританцовывал вокруг берез и разливался тихой заводью у поляны, сплошь устланной колокольчиками и заячьей капустой. То ль ее приветливый вид, то ль наша усталость, но дело перевалило к вечеру, и мы решились сделать привал.

Погоня потерялась. Может, и в Гавань повернула, но коней на всякий случай не распрягали, так пустили к ручью. Разномастные, взмыленные, они поплелись далеко в воду, опустили головы пить. Ручей бесцеремонно расползся вокруг сильных тел, походя обласкал, остудил жар погони.

Поначалу умылись, раскидали хворосту на костерок, Эмиль платком перевязал мою шею. Потоптав колокольчики, завели огонь и вот тут, раскинув поперек всей поляны ноги, братья Травинские всерьез взялись за Тигиля.

— Какого лешего происходит, Тиг?! — начал Эмиль. — Дожили до вооруженной стычки с гвардейцами короля! Попали в засаду, как маленькие дети! Итта ранена!

— Да что ты с ним якшаешься? — перебил брата Эрик. — А ну выкладывай, Тиг! Выкладывай немедленно, не то я тебе не позавидую! Чего такого ты знаешь, чего мы не знаем?

На это заявление Тигиль только ухмыльнулся, достал свою длинную бамбуковую трубку, ногтем соскреб старую смолу и молча протянул Эмилю. Тигиль курил редко.

— Это не мы, это король чего-то не знает, — вдруг сказала Ив, она спокойно поворачивала на огне копченое мясо и, казалось, этот процесс незримо для нас открывал перед ней те тайны, которые мальчишки пытали у Тигиля. — А, может, кто-то помог королю истолковать события в невыгодном для Белой Гильдии свете. Ведь ищут не только нас, верно? Ищут Улена, ищут других…

— К сожалению, все куда хуже, — глядя в сторону, вздохнул Эмиль, — ищут только нас и Улена.

— Так ты знал? — завопил Эрик. — Ты что-то знал об Улене! Здорово! Просто отлично! Может быть, мне вообще не стоило отправляться работать, а? Сидел бы дома, окучивал картошку, полол табак? Как считаешь?

— Не кипятись! — строго вставила Ив. — Эмиль пришел только вчера, он знает лишь то, что видит собственными глазами. Кому-то выгодно, чтобы ветра не сгинули с лица королевства. И тот, кому это выгодно, очень боится Белой Гильдии…

— Похоже, тебе нравится, когда тебя боятся… — сердито проворчал Эрик, он ревновал Ив к ее дару.

Тигиль переждал, улыбнулся ниточкою хитрых губ, задымил трубкой и рассказал, наконец, обо всем, о чем вчера говорил Эмилю и о том, о чем не успел ему сказать. Вряд ли стоит объяснять, какое впечатление произвело на Эрика известие об аресте Улена и о том, что горбоносый подчиняло-стражник оказался ни так уж не прав. Эрик точно кол осиновый проглотил. Сидел бледный, свои хитрющие глаза в ботинки вперил, ни звука не издал. Если бы он кричал и махал руками, это еще можно было бы пережить, но Эрик расстроился, а расстраивался он так, что никто не мог остаться равнодушным к его горю, и никто не в силах был ему помочь. Мы дорого отдали бы, чтобы его успокоить, но что мы могли сказать? Эрик так переживал, что долго не находил слов, побродил туда-сюда по поляне, посидел у ручья, вернулся. Растратив таким образом свой гнев, Эрик сел подле томившихся углей и все еще ни на кого не глядя, взял у Ив давно протянутую гитару. Единственным утешением гитара легла ему в руки, и сама собой запела так грустно, так сердечно, что даже колокольчики замерзли от горя в теплый июльский вечер… Откинув лохматую голову навзничь и закрыв, даже зажмурив, глаза, Эрик призвал на свет старую балладу о погибшем короле. У этой баллады была чудесная музыка и прекрасные слова, однако Эрик только играл. Обычно баллады пел Эмиль, но нынче он был что-то не в голосе, да, в общем, все и так помнили, о чем идет речь.

Когда Эрик закончил играть, мы не сразу поняли: Эмиль тихо, но все же пел. Пел, чтобы не выронить застывшей на ресницах слезы.

— Мало, кто теперь помнит, — вдруг сказал Тигиль. — А ведь у отца Кавена был старший брат, Тогор… Он умер молодым и правил не долго…

— Не может быть… — вырвалось у Эрика, гитара тут же утонула в траве. — Тиг, ты хоть понимаешь? Это ж недавно было, каких-нибудь тридцать-сорок лет назад… Но дракон…

— Это только легенда, Эрик, только легенда. Драконов никто не видел с тех времен, когда люди умели летать…

— Когда это было! Вспомнил! — закинув за голову руки, вздохнул Эмиль. — Теперь проще дирижабль построить…

Настроение Эрика круто повернулось на каблуках, он не горевал попусту, тем более, когда речь зашла о драконах! Он еще долго чесал макушку, что-то прикидывал в уме, и всячески пытался свести разговор к тому, что раз баллада придумана недавно, есть шанс, что драконы существуют.

— Только драконов нам сейчас не хватало, — раздраженно сказала Ив. Ее красивые черты заострились, а на душе было неспокойно. Она как-то собралась вся, стала внимательна и властна, точно готовилась к чему-то важному.

— Эмиль и Итта принесли бесценную информацию, — произнесла малышка, — за которую, ручаюсь, оторвут голову, если только пронюхают, что рассказал ребятам полыньяк. В том, что совет ищет Улена, нет ничего удивительного. Арбалеты-то на нем, он отобрал их у полыньяков, значит, и Ветра Унтара приписывают ему. Не без основания, надо полагать…

— Неужто Совет знает больше нас? — попытался возразить Эрик.

— Знает — не знает… Догадывается.

— Тем более! Зачем же Совету арбалеты?

— Может Совет не в курсе закона о древних вещах и сам хочет распоряжаться Судьбой…

— К ведьмам Совет! — бухнул Эрик. — Арбалеты наши и точка!

— Наши-то наши… — вдруг вмешался Эмиль, — да дело не в этом. Кто-то и впрямь не хочет избавляться от ветров.

— Похоже на правду. — Согласился Тигиль.

— Измена, — подытожил Эмиль и почесал колено. — А Улена ловко подставили. Вовремя, ничего не скажешь!

— Значит так! — не обращая внимания на надутые губы Эрика, продолжала Ив. — Теперь ухо востро! Итте с Тигилем тоже считать ворон не к лицу. При желании и достаточной бдительности наши способности могут сделать нас неуловимыми. Это тот шанс, который дает нам надежду не проиграть войну. Только в этом случаи ни у гвардейцев, ни у других, гораздо более опасных врагов ни останется преимуществ. Наше дело — ветра, а туполобый Совет пусть держит в тепле свой толстый зад! До Улена ему не добраться — руки коротки!

Ив закончила, наступила гробовая тишина. Вот тебе и вареники. Хотелось что-то сказать, но мы с Эмилем переглянулись и прикусили языки. Такой решительной и властной Ив бывает не часто, но, когда это случается — стоит прислушаться и помолчать.

Баллада о короле Граалем влила в сердца боевой дух. Мы расправили плечи и поклялись Солнцем, что тайна, которой мы располагаем, послужит только для одного — восстановления справедливости в государственном совете. И как только с ветрами будет покончено, те, кто останутся в живых, расследуют до конца дело Улена и выведут на чистую воду толстобрюхих советников.

Несмотря на ребячество и личные переживания, мы все-таки были не новички. Теперь, узнав гвардейскую глупость не понаслышке, можно было смело говорить о серьезном государственном конфликте, организованным таким образом, что служба разведки упразднена, и полагаться королю остается только на армию, которая не станет особенно вдаваться в детали. Но я скажу, поскольку Улен выведен из игры первым, игра завязана на Древнем мире, Ветрах, а может еще на чем… Улен — лучший специалист в этой области, и не только потому, что водит дружбу с Хранителем гор, а как раз потому, что арбалеты, ключи и прочие вещи из-за которых поднялся такой сыр-бор — его прямая обязанность. Порой я начинаю соглашаться с Хранителями, опрометчиво было оставлять нам трофеи древнего мира, с таким продажным правлением у нас и своих проблем выше головы. Конечно, после драки кулаками не машут, и выбора теперь нет… Желтый лес, так Желтый лес…

Тот, кто не видел Желтый лес хотя бы издалека, никогда не узнает, что такое страшный сон. Как правило, именно при упоминании о нем заканчиваются мои познания относительно флоры и фауны, и непременно дует сквозняк, обещающий страшные образы из рассказов моей бабушки, что любила и приукрасить, и присочинить, лишь бы байка получилась ладной, а впечатление от нее — внушительным. Теперь я больше не рискую и в том, что касается Желтого леса, предпочитаю целиком и полностью полагаться на Ив, ну или, в крайнем случаи, на Эмиля, они, по крайней мере, разбираются в биологии. Даже Эрик, пожалуй, согласится со мной, с той лишь разницей, что я и слышать ничего не хочу о путешествии в Желтый лес, а он из последних сил рвется туда на подвиги. Еще бы! Только ведьма разберет, что таится в недрах этих дремучих, кривостволых чащоб, зарослей папоротника, пожухлых трав и сухого кустарника. Обычно я старалась избегать путешествий туда, но нынче были весомые причины пересмотреть свои взгляды.

Во-первых, хоть полыньяк ничего и не говорил прямо, но среди тех удивительных видений, которые я наблюдала, находясь в телепатическом трансе, совершенно очевидно маячила трехпалая ива, под которой покоилась тайна Афары, и, разумеется, я изнывала от любопытства заглянуть в нее. Все бы ничего, только вот полыньяк не сказал, где именно в Желтом лесу находится эта ива и что под ней следует искать… Кроме того, не было никаких сомнений, что, если кто и знал что-то толком про жуткое место — Желтый лес, так это как раз Тигиль. Талески стал бы со мной спорить, но именно он без труда находил таинственные лесные тропы, по крайней мере, те, которые стояли на месте, он ведал о календаре болот и лунных туманов и о многом-многом другом. Было время, он ночи напролет просиживал в туоновском книжном подземелье, том самом, что чудом уцелело после серных ведьм, и за грудой книг надеялся добраться до истины. Сначала Тигиля интересовало, как мандгоры смогли выжить в абсолютно неподходящих для них условиях. Потом Тигиль вплотную занялся проблемой питания. Он допытывался, отчего ленивые дигиры голодны только раз в луну, да и жажда им не знакома вовсе, а вот морские кахлы, к слову сказать, употребляют пищу, не переставая и при этом проворности у них не отнимать… Одним словом, от Тигиля могла быть польза.

Как бы мы не старались думать о деле, невозможно было не заметить, что давно уже наступил июль. К обеду следующего дня совсем распогодилось, одуванчики жмурились на ласковом солнышке, и тосковать да печалиться изрядно надоело. Оттого, что все вокруг сияло яркими красками, настроение выправилось, став решительным и даже слегка приподнятым. Всю ночь Эрик сооружал план спасения Улена, его триумфального возвращения с последующим отмщением виновникам заговора. Он так увлекся, что был искренне уверен — так все и случиться. Эрик уже насвистывал победный марш и то и дело щипал кобылицу за ухо. Удивленная кобыла фыркала и смешно мотала мордой. Мы смеялись, а Ив сердито ворчала.

— Перестань, — всякий раз не забывала сказать она, — ставлю два к одному, что когда-нибудь ей надоест и она тебя сбросит.

— Не бойся, малышка, — тут же заверял Эрик, — падать не так уж и скучно. Поверь мне, теперь то я точно в этом разбираюсь!

Но Ив морщила носик и недовольно качала головой. Ив беспокоилась напрасно. Кунты подарили нам прекрасных лошадей, и мы не уставали им радоваться. Кони вели себя покладисто, были выносливы и прямо скажем, не глупы. Я прекрасно чувствовала, что мы им нравимся, и они совсем не против путешествовать с нами. И потом, кобылица Эрика вряд ли скинула бы такую симпатичную ношу, она не была исключением из правил, и испытывала на себе не только дар Ив, но и умение Эрика вызывать привязанность дам…

— Что-то Итта у нас давно молчит, — весело сказал он, — не к добру это…

— Мне сказать нечего, — пожала плечами я, рана на шее ныла, и от этого настроение было скверным, я взглянула на Эрика. — Тем более что мы уже въезжаем в Желтый Лес и считать ворон мне не к лицу. Верно, Тиг?

— Не к лицу, — согласился откуда-то из-за спины Тиг. Он по-прежнему ехал позади всех. Любая опасность, исходящая из Желтого Леса, предпочтет появиться с тылу, Тигиль знал это и попросту прикрывал нас.

На третий день пути лес начал меняться. Постепенно, одно за другим все июльское стало теряться из виду и пропадать. Краски меркли, небо тускнело, солнце снова занавесили простыней. Желтые лимонницы, белые капустницы и голубянки всю дорогу не отстающие от нас, исчезли. Одни лишь махаоны торжественно причаливали на огромные листья, но и они вскоре передумали сопровождать нас. Остались позади цветущие поляны, дикие островки благоухающего шиповника и боярышника. Лето растаяло на глазах. Точно ковром, лес порос папоротником. Здесь всегда царило одно и то же время года, — мрачная поздняя осень. Листва шуршала от старости и сухости, дикие тропы петляли и терялись в самой чаще. Больше не пели птицы, не играли белки, жуки, и те торопливо тарахтели навстречу. Только неотложные дела могли заманить их в такую глушь, и, казалось, вот-вот волколаки вспыхнут в тени ветвей своими желтыми глазами. Мы примолкли, нахохлились и насторожились. Только Эрик все говорил, говорил о чем-то, или напевал. Ив прижалась к его спине, и желание вести воспитательную работу у нее заметно убавилось. Чтобы снова спрятаться от всего мира, она накинула на светлую кофточку плащ. Тигиль не проявлял видимого беспокойства, но плотно замкнутые губы говорили о том, что он крайне напряжен. Лес точно пропустили через мутное стекло, и стало душно. Застонали, замыкались в моей голове дикие чужие мысли. Жаждой, голодом и алчущим ядом задышала трава. Издалека, но с каждым шагом все яснее забормотали деревья, заскрипели ветвями. Мы не долго углублялись в чащу. Час, другой и этого хватило, чтобы туманом и болотом потянуло вокруг, и через несколько шагов лошади встали. Просто встали и все. Что бы мы ни делали, они мотали головами, били хвостами, дергали ушами, но так и не ступили больше ни шагу. Они боялись…

— Лошади кунтов дальше не пойдут, — сказал Тигиль. Он поравнялся с нами, соскочил на дорогу и, озираясь, заводил носом по ветру. — Чуете запах волколаков? Нет? А они чуют. Ни за что не сдвинутся с места…

— А твой Амис? Тоже? — удивился Эмиль.

— Амис пойдет, но с ним все по-другому…

— Почему еще? — не поняли мы.

— Было дело… — уклончиво ответил Тигиль. Мы спешились и нерешительно собрались вокруг Тигиля и его Амиса. Тигиль и его черный конь являли значительное зрелище на фоне Желтого Леса.

— Когда полыньяки еще не покинули эти места, мы патрулировали Желтый Лес, — начал Тигиль. — Мало найдется таких, кто не встретил волколаков в ту голодную зиму. Темнело рано и большая медведица развернулась хвостом к тонкому серпику Малой, а, значит, свирепствовал февраль. На распутье Дикой тропы и Дороги нас с Амисом застала пара волколаков. Они были голодны и настроены очень решительно, их правда — либо мы, либо голодная смерть. Голод прибавил им сил, они набросились на нас и Амиса чуть не задрали. Я убил одного из волколаков. Но второй исполненный гнева и ярости, кинулся сзади в бок моему коню и получил копытом в грудь. Он умер сразу, серая шкура залилась черной кровью, и он испустил дух. Черные лошади самые смелые, это каждый знает, а стоит им учуять кровь волколака, вековое колдовство спадает, и лошадь больше не дрожит и не теряет рассудок от запаха поганой шкуры желтоглазых тварей.

— Здорово, — проговорил Эрик. — Ну и что ж нам делать? Достать пару волколаков и убить их на глазах у лошадей?

— Не поможет, — покачал головой Тигиль, — лошадь должна сама пустить волколаку кровь.

Эрик подозрительно оглядел наших красавцев-коней, вздохнул и сказал:

— Тогда мы застряли здесь навечно, боюсь, кунты их избаловали…

— Кунты обучили их быть быстрыми и сильными, — перебил Тиг, — не многие лошади справятся с такой ношей, не теряя в скорости. Их придется отпустить, они сами найдут дорогу…

— Дорогу куда? — недоверчиво поинтересовался Эмиль. — Эта идея мне не нравится, лошади — подарок, мы не можем их просто бросить!

Наступило неловкое молчание. Лошади настороженно поглядывали на нас, они понимали, настал час прощания, дальше они не могли идти…

— Ладно, — сдался Тигиль, — есть другое предложение. Можно отвести их на базу лесного конвоя, а на обратном пути забрать.

— Ты знаешь, где база конвоя?! — в один голос изумились мы с Эриком.

— Глупости, никто не знает где база конвоя! — не поверила Ив.

— Это не очень далеко, но я предпочел бы идти туда один, — Тигиль многозначительно посмотрел на малышку, — именно потому, Ив, что никто не знает и не должен знать, где находиться база лесного конвоя. Я отведу туда лошадей и вернусь. С Амисом мы уложимся в пару тройку часов. Отдыхайте пока, только без глупостей! Это не Долина Зеленых Холмов и не Чучи, так что лучше ведите дежурство…

— Хочешь, я пойду с тобой? — спросил Эмиль.

— И оставишь девчонок Эрику? — Тигиль улыбнулся, и его не по возрасту взрослое лицо на мгновение стало юным. — Это смело…

— Дураки! — огрызнулся Эрик. Прямо у него на лбу ясно читалось, что он, как никто другой хотел бы увидеть базу лесного конвоя и понимал, что счастье обходит его стороной, и он тут бессилен.

— А ведь я и забыла, Тиг, что ты не лишен чувства юмора! — рассмеялась я.

— Порой я тоже об этом забываю, темная дева, — ответил тот и обратился к Эмилю, — я рассчитываю на твое слово, Эм, ни шагу без меня, договорились?

— Думаешь, я впервые в Желтом Лесу?

— Желтый Лес не то место, в котором опыт имеет значение.

Так и получилось, что мы сгрудили с лошадей все самое необходимое, и попрощались с ними. Не успев встретиться, мы вновь расставались. Тигиль связал лошадей уздой, затем спохватился, выудил из-за пазухи кожаный мешочек, доверху наполненный золотыми, достал монетку, потер о рукав куртки и положил назад. Это была традиция, традиция, существовавшая со времен основания Белой Гильдии, то есть очень-очень давно. Таким образом следовало поступать, получив из казны причитающуюся сумму, и таким же образом следовало поступать, отдавая деньги кому-то…

— Держи-ка, Эм, — крикнул уже на скаку Тигиль. — Мало ли что, тебе это не помешает.

— Откуда это? — удивился Эмиль.

— Король Кавен собственной персоной. Твоя последняя краюха хлеба из королевской казны, если подведешь короля. Лови! Считай, что это аванс.

Эмиль поймал мешок на лету и опомнился:

— Эй, Тиг, ты же собирался вернуться через три часа! Будь осторожнее, слышишь? — но Тигиль уже летел быстрым галопом на таинственную базу лесного конвоя, и наши лошади следовали за ним.

— Что это за ерунда?! — Эмиль недоверчиво повертел мешочек в руках.

— Это деньги! — сообщил Эрик, — Невероятно полезная вещь. Хитрюга Тиг успел взять из королевской казны нашу долю до того, как король заинтересовался нами. Мы получили свои, это ваша с Иттой доля! В конце концов, если планы рухнут, купишь себе чего-нибудь выпить.

— Тигиль бывает на удивление прозорлив, — улыбнулся Эмиль и спрятал мешок за пазуху, — жаль только, что ближайшее время нам не видать ни корчмы, ни трактира…

 

ДИКАЯ ИВА

Глава 19, по прочтении которой можно убедиться, что глупые споры до добра не доводят

Поляна, на которой нас оставил Талески, располагалась на возвышении. Справа, где открывался просвет, можно было видеть уходящие к самому горизонту бурые рыбьи хребты сосен и елей. Иногда они вздымались пригорками, иногда проваливались в ложбины. Между ними то там, то сям желтели прогалины болот и топей, далеко на юго-востоке белела выстланная пеплом Падалья Пустошь. С юга клочьями стлался туман, тяжелое дымное небо придавило лес к земле и отыскать на нем Солнце оказалось непростой задачей. Зато со всех остальных сторон наша поляна пряталась за невысокими елями и колючими кустами. Это была самая окраина Желтого Леса, но уже здесь чувствовалось присутствие болотного духа и неодобрительных взглядов лесных хозяев. В том, что лошади отказались идти дальше, не было ничего удивительного, я бы с удовольствием последовала их примеру, но желание найти тайник, о котором говорил полыньяк, было сильнее страха.

— Как-то не по себе, — пробормотала Ив. — Даже спать не хочется, у меня какое-то дурное предчувствие.

— Да брось ты, — как можно бодрее попыталась ответить я, — все еще впереди! Так что лучше поспи!

Я растянулась на плаще, и чтобы не думать о том, что впереди, стала думать об ойёллях. Как, интересно, они приручают уутуров? Отлавливают взрослых или только жеребят? Вообще-то уутуры не слишком дикие, к тому же любят воду и не прочь переплыть по весне реку, чтобы попастись на сочных пастбищах невдалеке от лошадей. Но и в руки они так просто не даются. Ойёлли знают много секретов, в том числе и как приручить уутура, только вот ключ… Зачем же им так нужен этот ключ?

Эрик с Эмилем отказались спать, но и костер разводить не стали. Они болтали, лежа в траве и дымили трубками на весь Желтый Лес. Эмиль неторопливо рассказывал о том, как мы охотились на куропаток в южных лесах. Разговор убаюкивал. Слова растворялись в туманной табачной дымке, и их смысл уже невозможно было понять, да и нужно ли?

Я совсем уже было задремала, как вдруг в лесу что-то произошло. Секунда и мир встрепенулся, точно отступая. Глухо загудели деревья, вздрогнула земля, и я услышала чей-то крик, вопль, вызванный ошалелым страхом. Он раздался в чаще и повторился совсем близко. На меня неслась опасность! Животная, грубая, голодная опасность возникла прямо надо мной!

— Берегитесь! — крикнула я, едва успев откатиться в сторону.

Она упала прямо с неба. Ребята вскочили, и даже Ив спросонья схватилась за меч. Жутко здоровенная мандгора в своем непробиваемом панцире прыгнула именно на то место, где только что лежала я, сгреба когтями мой плащ и, оттолкнувшись могучей тушей, взлетела и со страшным рыком исчезла в кустах. Мандгора гналась за кем-то, это как пить дать, иначе вряд ли она оставила бы нас без внимания. Среди кустов прошуршало что-то, испуганно процокали чьи-то копыта, раз-другой чмокнула болотная жижа и все умолкло. Мы замерли, прислушались, рык повторился совсем близко, мандгора настигла свою жертву. Немедля, и уж тем более не думая об обещании, данном Тигилю, мы схватили мечи и арбалеты и бросились в заросли, туда, откуда доносились глухие звуки поединка…

Собственно говоря, поединком это трудно было назвать. Как только мы выскочили на место преступления — лесную плешь, заросшую папоротником и мхом, стало ясно, что мандгоре сказочно повезло. Она прихватила за заднюю ногу молодого уутура и вовсю наслаждалась триумфом. Уутур бился под ней, хищница придавила своей массой его голубое гибкое тело и дразнила жертву. Из пасти капала ядовитая слюна, клыки припадали к окровавленной ране. Мы зашли сзади, и мандгора не могла видеть нас. Это был неплохой шанс. Эмиль, Ив и я вскинули арбалеты.

— Подождите! — завопил Эрик.

Братья переглянулись. Я перехватила их взгляды и все поняла, потому что только я знала об этом дурацком споре.

— Не смейте! — воскликнула я.

Ухмылка пробежала по лицу Эмиля и тут же сменилась сомнением. Он поколебался, но велел нам опустить самострелы. Спор есть спор, логика в нем совершенно бессильна, к тому же ребята никогда не забывают свои пари, поэтому Эрик скинул на землю плащ, выхватил из-за пояса клинок и немедля двинулся на мандгору. Мы оцепенели. Надо знать Эрика и надо знать мандгору. Боюсь, это неудачная пара, хотя, конечно, как посмотреть.

Счастье, что чудище было занято добычей, иначе Эрика просто растоптали бы всмятку. Но Эрик мало задумывался об этом: тихо подкрался он к мандгоре сбоку и, размахнувшись, ударил что есть силы клинком прямо в спину чудовищу, злющему и ужасному. Клинок не переломался надвое, как обещал когда-то Эмиль, нет, он отвратительно лязгнул по твердому панцирю и чуть не выскользнул у Эрика из рук.

К слову сказать, мандгоре было хоть бы что! Она не повернула и головы, чтобы поинтересоваться, что же ее беспокоит. Эрика это разозлило не на шутку. Не обращая внимания на мои мольбы и на бледную от ужаса Ив, наш малыш выругался, изловчился и вонзил хищнику клинок прямо под мышку. Вот тут мандгоре показалось, что все-таки что-то мешает ей наслаждаться умерщвлением уутура. Она сердито зарычала и нехотя развернула свое неуклюжее тело. Эрик отскочил. Да, мандгора неуклюжа, но одного ее прыжка будет достаточно, чтобы перегрызть Эрику глотку, если конечно ей не вздумается мучить его как бедного уутура. Ее маленькие отвратительно кровожадные глазки заметили яркое лезвие клинка, и мандгора с радостью и наслаждением приняла бой. Она издала душераздирающий рык и прыгнула прямо на Эрика. Ив вскрикнула и закрыла глаза.

Эмиль все это время держал арбалет наготове. Он выстрелил, юркая стрела настигла мандгору в полете. Эмиль попал ей прямо в глаз. Возможно, стрела достала до мозга, если только тот был, потому что мандгора рухнула на землю, как подкошенная в дюйме от Эрика.

— Жалко, у меня нет с собой красной повязки, — сказал Эмиль, спокойно опуская арбалет.

— Какая повязка?! — завопил Эрик. — Ты же все испортил! Я собирался распороть ей брюхо!

— Ну, так что тебе мешает? — съязвил Эмиль. — Распарывай!

Чудовище тяжело раздуло огромные легкие, лязгнуло челюстью и испустило дух. Эрик подошел и потрогал панцирь.

— Ведьма, а! Пожалуй, клинка тут бы не хватило, а вот меч, да еще озерской стали, как думаешь?

Эрик был неисправим. Мы все, включая Эмиля, стояли ни живы ни мертвы, а он как ни в чем небывало обстукивал панцирь мандгоры со всех сторон… Но хуже всего было то, что Ив постепенно начала понимать — речь опять идет о каком-то споре. Она сложила на груди руки — неважный знак, потому что вместе с пониманием на ее лице закипало негодование.

— Ты — отвратительный эгоист, — прошипела, наконец, она, — тебя же могли загрызть прямо на моих глазах! И ты не лучше! — Ив окинула Эмиля презрительным взглядом. — Тоже мне — умник, нашел, о чем спорить! — Ив стояла между братьями, как березка среди тополей-переростков, но надо сказать это была очень грозная березка; березка, которую не на шутку вывели из себя. Она ринулась к ошарашенному Эрику, выхватила у него из руки клинок и яростно запустила им в мертвую мандгору.

— Вам важнее всего на свете произвести впечатление! — напоследок Ив ткнула указательным пальцем Эрику в грудь. — А ты! Ты! Прибереги свои выкрутасы для кого-нибудь другого! — С этими словами малышка схватила свой арбалет, решительно закинула его на худенькое плечико и, уже больше ни слова не говоря, исчезла в зарослях кулиягоды.

— Она что, — поинтересовался Эрик, — белены объелась? Что на нее нашло?

— Объясняю, если не понятно, — снисходительно ответила я. — Она испугалась за тебя, Эр, испугалась, как следует! Ты действительно бываешь слишком занят собой, чтобы считаться с другими людьми!

— Тьфу ты! — с досадой и разочарованием плюнул Эрик. — С девчонками всегда так: только соберешься совершить что-нибудь стоящее, — тут же все испортят!

— Эр, — Эмиль подошел к брату и взял за плечо, — мы действительно перегнули палку! Согласись, это был дурацкий спор! Догоним Ив, ей нечего делать одной в Желтом Лесу!

Я склонилась над бедным уутуром. Уутур стонал еле слышно, по его голубой шкуре бежала мелкая дрожь, а вишневые ласковые глаза казались ослепленными болью. Уутуры меньше, но выносливее лошадей. Те из них, кто хоть однажды встречал человека, приходили умирать к Ааге, к востоку от Южных Чуч, но были и такие, кого удавалось приручить. Мастерами по этой части считались ойёлли, они-то и продавали на ярмарках этих грациозных голубых лошадок, лишенных от природы и хвоста, и гривы, и тяжелой лошадиной челюсти. Этот уутур, видимо, встречал людей, потому что мог доверять нам. Я перевязала его растерзанное бедро старой, порванной на тряпки майкой, кровь слегка приостановилась, и все же было мало шансов, что он выживет. Мандгора перекусила ему крупную артерию. Чтобы рваная рана зажила, потребуется время. Любому ясно, что в Желтом Лесу уутура спасают только ноги, вскоре явится еще одна мандгора или чета проголодавшихся волколаков, они не побрезгуют чужой добычей и помогут бедняге умереть.

Бежать, цепляясь за острые шипы кулиягоды, было трудно. Ив не могла уйти далеко, но, сколько я ни звала, сколько ни кричала, из чащи не раздавалось ничего кроме скрежета сухоцвета, ломающегося под мечом Эмиля. Но вскоре и этот звук отдалился и утих. «Эмиль!» — позвала я. Даже эхо поскупилось ответить мне, имя запуталось в ближайшей дикой иве и смолкло, не пролетев и полверсты. «Ведьма! — подумала я — Не хватало еще потеряться!» Я чуяла, что Эмиль сильно забрал вправо, и следовало не упускать его из виду. Эрика я почти не слышала, он убежал далеко вперед, а вот Ив, слабо, но все же существовала в противоположном от Эмиля направлении. Поколебавшись секунду, я отправилась вслед за Ив. Все-таки дар даром, но Эмиль сможет за себя постоять, а малышка — вряд ли.

Я смутно понимала, что одни только выкрутасы Эрика не заставили бы Ив броситься в одиночку в лес, которого она боится больше всего на свете. Не хотелось бы обижать малышку, и все же едва ли в ней проснулась неукротимая смелость. Ив поступила очень глупо, я не могла придумать этому никакого объяснения. Вряд ли ею руководил страх. Страх заставляет людей совершать и более необдуманные поступки, но только не Ив. Ив доверяла своему дару при встрече с людьми, пусть даже вооруженным до зубов вражеским неприятелем, но, как любую девчонку, ее пугали чудовища, привидения и колдовство. Мне стоило поторопиться.

Дикая ива осталась справа, она непролазной стеной развесила потрепанные спутанные волосы, пряча в своих недрах логова лешаков и норы пугих ундин. Дикие ивы корявы и непроходимы: ни птице ни крику не пролететь через них; не только тайник полыньяков, но и целое волколачье логово можно обнаружить меж ее корней. Я оглянулась — ива не была трехпалой.

Никакой даже мало-мальски захудалой тропинки Желтый Лес для меня не выстелил, я спешно продиралась сквозь валежник, где шершавый папоротник цеплялся и царапался о джинсы. Мне хотелось поскорее догнать хоть кого-нибудь и приходилось каждую секунду слушать, чуять, смотреть. Вот дорогу перегородила туманная яма, вот завыла лиса, и дикая мандгора совсем рядом передразнила ее, и снова застыла зловещая тишь, от которой морозом по коже бежал страх, и я не в силах была его отогнать. Из-за тумана дальше пяти шагов ничего нельзя было разглядеть. Замшелый ельник вставал все плотнее, валежник не трещал, он чавкал гнильем и плесенью. Я в любой момент ожидала нападения. Напряжение чувств не давало потерять Ив, хотя она, по каким-то удивительным причинам, удалялась гораздо быстрее, и я не поспевала за ней.

Отдышаться удалось только после версты-другой. Местность не менялась — сплошной бурелом и папоротник. Встречались поляны, но их следовало обходить, там частенько обитала жгучая трава и злополучные ядовитые дигиры. Теперь ни Эрика, ни Эмиля я не слышала вовсе. Ив? Признаться, я попросту надеялась, что тихое теплящееся чувство впереди — это она.

Вскоре и мне пришлось обнажить меч, чтобы пробивать себе дорогу сквозь надвигающийся сухой ельник. Такой ельник крестьяне называют пьяным лесом, не высокий и не низкий — он причудливо растет во все стороны, как раз так, чтобы пробраться сквозь него не было никакой возможности. За ельником началась Падалья Пустошь, и вот тут-то я окончательно поняла, что потерялась. Вернее, это они потерялись, разбрелись как малые дети по Желтому Лесу, ищи их теперь! Только бы Ив не забрела в туман! В тумане Желтого Леса памяти не потеряешь, но и без этого можно там остаться. Запляшут болотные огни, заволокут в болото, только тебя и видели… Так я думала, пока разгребала мечом щипучую траву, или как там она называется. «Поросла повсюду, не пройти, не проехать», — сердилась я, чтобы меньше бояться и не оглядываться по сторонам. Один неосторожный шаг — и щипучая трава брызнула мне в лицо своим ядом, я зажмурилась. На щеке мгновенно появились волдыри. Ругаясь и откидывая за плечи падающие на лицо волосы, я принялась махать мечом что есть духу и не заметила, как вся щипучая трава в радиусе полутора метров оказалась вырублена под самый корень.

Туман вокруг сгущался, клубился и подступал. Растирая по лбу пот и осматриваясь, я не смогла сдержать глубокий вздох досады. Ничего, кроме вырубленного участка земли не было видно, ничего не слышно, кроме моего прерывистого дыхания. «Что-то не везет мне нынче на туманы», — подумала я. Ну да ладно, мне видимость ни к чему, я и так прекрасно справлюсь…

Но скоро я поняла, что ошиблась. Впереди, на несколько верст пути не попалось ни одного ориентира, и возможно я бы обошлась без них, если бы мои чувства слышали хотя бы одну живую душу. Ребята остались далеко в стороне, я знала, что они там, но добраться до них не могла — справа раскинулось Тугое Болото. Подлые тропинки петляли и заводили в тупики, следовать им оказалось вовсе небезопасно. Если идти по одному следу, уговаривала я себя, не собьешься, а, разрываясь на три части, слышать каждого в отдельности трудно. Что касается моих друзей, то они, как назло, шли все в разные стороны, петляли и заставляли меня бояться не только за себя, но и за них. Как ни странно, но я очень быстро устала, и настал момент, когда, выбившись из сил, я остановилась и опустилась на корточки. Не могу больше! Где вы, мальчишки, ведь я и вправду больше не могу!? Ребята, конечно же, должны были появиться, но почему-то не появились. Я продолжала оставаться одна посреди злополучного Желтого Леса. «Всю жизнь мечтала»! — выругалась я и поддала ногой пень.

Вот так я стояла и чуть не плакала, пока не заметила, что стою среди свежескошенной травы! Совсем недавно, может с час, может и меньше, здесь кто-то был. Кто-то, кто смог вырубить из-под ног море травы, и этот кто-то удалялся от меня, а у меня не было сил догонять. От обиды из глаз брызнули слёзы.

— Эрик!!! — закричала я. — Эмиль!!! Где вы???

Ответом мне была тишина. Лишь только старый сук отвалился и с треском упал мне под ноги. Надо мной нависла старая ель, ее кора покрылась морщинами, а когда-то золотые ветви поросли мхом и плесенью. Наверху, под самой кроной, ель терялась в туманных клочьях, темнела и расползалась. «А ведь Желтый Лес был таким не всегда!» — впервые подумала я. Конечно, я знала кое-что об этом, но по-настоящему поверила только теперь. Я еще раз огляделась, ель могла послужить прекрасным ориентиром, если только не раскисать, а идти дальше. Но догонять того, кто рубил траву мне не пришлось. Тигиль прав — Желтый Лес не то место, где опыт имеет значение. Это оказалась та самая поляна, на которой я мстила щипучей траве за волдыри, тот же круг, радиусом полтора метра, следы от моих ботинок. Но ведь тогда ели не было, не могла же я не заметить ее. Хотя, почему бы и нет? Если уж Итта Элиман сумела потерять все ориентиры, то не заметить старую ель в сущности плёвое дело! Мой дар опять давал сбой, кто-то колдовал, и это колдовство было посильнее моих способностей.

И в ответ мне снова была тишина и снова сук треснул и упал мне под ноги. Но на этот раз, когда я подняла голову, туман слегка рассеялся и я увидела, что на ветке прямо надо мной сидит Угрюмая Фея и делает вид, будто дремлет.

— Ах, вот кто играет со мной в догонялки?! — воткнула я руки в бока.

Настоящую Угрюмую Фею я видела только однажды издалека, да и не мудрено — они редко показываются людям. И тем не менее я сразу узнала ее. Безжизненно свесились вниз длинные худые ножки, сиреневая фата слегка спадала с ветки, туманные глаза казались полуприкрытыми, на узком лице плавала печаль из золотых морщинок. Фея была молода, она держалась изящной рукой за ветку, чуть раскачиваясь из стороны в сторону.

— Испугалась? — с неподдельным интересом спросила она.

— Нисколько, — ответила я.

— Человечьи девы торопятся в болотную жижу или они вновь научились летать? — грустным голосом пропела она.

— Угрюмые Феи так и не придумали другого развлечения, как дурачить людей? — переспросила я.

— Странно… и она меня об этом спросила.

— Кого ты имеешь в виду? Здесь кроме меня никого нет!

— Ошибаешься, смелая человечья дева! — ответила фея и перелетела на ветку пониже, — кружила тут еще одна… Я попыталась ее остановить, но она ушла…

— Когда это было? Скажи!

— С чего бы это?! Я скажу, ты уйдешь, погибнешь вместе с ней, а я буду оплакивать вас? Это скучно…

— Погибну?

— Обязательно! Твоя подруга и ты уснете так крепко, что вряд ли успеете проснуться до того, как истекут ваши дни.

— Здорово! — проговорила я. — Еще не хватало! Куда, ты говоришь, она отправилась?

— Уж точно не на запад и не на восток! — ответила Угрюмая Фея и залилась нерадостным смехом. Она запрокинула голову, и ее прозрачная мраморная шапочка с золотым колокольчиком соскользнула с головы и упала. Я проворно подхватила ее.

— Отдай! — сердито сказала Фея и надула губки.

— Послушай, мне нужна твоя помощь! Я должно найти ту, что спит на юге или на севере, найти и разбудить!

— Туда нельзя ходить человеку! — упрямо произнесла Фея. — Отдай мой колпачок!

— Забирай, — вздохнула я, — тогда я пойду одна, ладно? Только не путай меня больше, не то я и впрямь погибну!

Я подняла арбалет, подтянула пояс и направилась в сторону Тугих болот.

— Шла бы ты лучше домой, человечья дева, — пропела мне вслед Фея, — и не возвращалась больше в Желтый Лес.

Я остановилась, фея явно была неглупа, предлагая общаться намеками.

— Домой — это куда? — поинтересовалась я.

— На север, куда же еще. У таких, как ты, дом всегда на севере! — ответила Угрюмая Фея.

— Спасибо! — поблагодарила я. Для того, чтобы различить, где южная сторона, моего дара пока хватало.

На юг! Не на запад, не на восток, и не на север — значит на юг. Великий метод исключения!

Юг Желтого Леса представлял собой еще более мрачное зрелище, чем северо-запад, где я повстречала Угрюмую Фею. На юге лежали те самые Тугие Болота и туманные топи, про которые ходили страшные легенды. Если задуматься, то у меня не было никакой охоты одной без мальчишек отправляться туда. Но задумываться не приходилось, так как времени возвращаться уже не было. Ив шла на верную погибель, и только ведьма знала, зачем она туда отправилась. Может, волколаки, лешаки и мандгоры и не тронут ее, но от болот её красота не спасет, можно быть уверенным.

Так я рассуждала, пока шла через чащи, буреломы, вдоль болот и вонючих канав. Мое преимущество перед Ив заключалось в обратном: я знала куда идти и знала где поджидает опасность, но, в случае нападения кого-то, от моей красоты толку было мало. Тем не менее, я чуть не попалась на глаза старому лешаку и дважды обошла логова волколаков. У рыжего болотца мне попалась маигра. На счастье, она не решилась напасть в одиночку, и потому мне не пришлось даже доставать меч из ножен. Прошел час и я, наконец, начала догонять Ив. Я слышала ее все отчетливее, но опасность, которую я нюхом чую, не отступала и росла вместе с приближением Ив.

Пошло настоящее болото. Вместо того, чтобы поторопиться, мне пришлось двигаться медленно и крайне осторожно. Полыньи с каждым шагом становились зловоннее, а кое-где бурлили, оставляя за собой облако дурманного духа. Зажав нос и пробуя ногой каждую кочку, я двигалась вслед за Ив, благо она была уже близко. Мысленно я осыпала ее ругательствами и молила о том, чтобы близнецы не сунулись за мной на болота. «Я заберу Ив, и мы вернемся на север», — думала я.

Теперь повсюду, сколько хватало глаз и сколько позволял увидеть туман, тлели бело-желтые светляки. Это и были болотные огни смерти. Они притягивали так неодолимо, что порой удавалось убрать ногу, занесенную над болотной жижей, только в последнюю секунду. Один раз я все-таки поскользнулась и выкупалась по пояс в болотной грязи. Коряги уползали из-под ног, но и против этого колдовства имелись заклинания, потому я выбралась. А когда, наконец, миновала болота, ноги долго отказывались идти свободно, они продолжали скованно и судорожно пробовать уже вполне безопасную почву.

Я снова шла по мертвому лесу, под скрючившимися елями и таинственными мрачными ивами, среди щипучей травы и ядовитого папоротника. Мне казалось, что зловонный дух болота все еще сбивает дыхание и перехватывает горло. Поляны менялись одна за другой, и я стала опасаться, что опять чьими-то стараньями кружу по лесу, как вдруг услышала вдалеке тихую музыку. Так ночной шквал играючи дует в пустую бутылку, оставленную во дворе со вчерашнего веселья. Свирель играла красиво и печально.

Я замерла.

Вот отгадка! Вот что увело Ив в самые дебри Желтого Леса — горящий арбалет. Да как же она решилась? Глупая! Захотела утереть их курносые носы? Утерла! Мальчишки сейчас обезумели от страха за нее. Одна в Желтом Лесу наедине с сонным бризом! Ив?! Одна?! При мысли о такой смелости, у меня перехватило дыхание. Я бросилась вперед…

Поляна, окруженная глухими елями, была сплошь усыпана полынью, ее терпкий дурманящий запах перебивал дух болот. В центре поляны раскинулась широкая, в четыре обхвата, и корявая, в тысячу корней, Дикая Ива. Сонный бриз царствовал здесь, он бросился ластиться и заигрывать со мной как со старой знакомой. Я выдохнула и сделала шаг вперед. Наверное я должна была остановиться, но разве для того был этот трудный страшный путь, чтобы оставить Ив в трех шагах?

— Ив! — крикнула я. Мне никто не ответил.

Ее здесь не было. Впрочем, стараниями древнего волшебства, я опять потеряла нюх. Папоротник, припорошенный голубым снегом полыни, рос по пояс. Ветерок поднимал ворохи волшебных соцветий и сыпал мне в лицо. Вокруг — ни души. Свирель воодушевилась моим появлением, песня потекла в уши, точно хлынула с неба… Мысли погибли. Погибли тотчас. Ноги стали ватные, руки не слушались, незаметно для себя я присела на траву. Сонный бриз не терял времени, за долгое лето он присытился от чужих жизней и теперь играл всерьез. «Глупая ты, — пронеслось в мыслях, — теперь собирай железную волю по крохам, если хочешь жить!»

Меня хватило только на то, чтобы доползти до Дикой Ивы, перелезть через ветвящиеся корни и прижаться к огромному, широкому стволу. Полынь… Я принялась доставать из своих волос полынь, но тяжелые пальцы не слушались меня, я то и дело роняла на колени собственные руки. В этой борьбе мне удалось продержаться еще какое-то время, и даже, пожалуй, слегка проснуться, когда сквозь путы навалившегося бессилия послышался возглас Ив.

— Итта?! Почему ты здесь?!

Запрокинув голову, я увидела, что малышка сидит на Дикой Иве. Она перевесилась по пояс и протянула мне руку.

— Я пришла к тебе на помощь, — весьма неубедительно пробормотала я.

— Прекрасно! — сказала Ив. — Дай руку! Слышишь?! Итта-а! Нет времени! Ну что же ты?! Давай!

Я подтянулась и оказалась между развилкой стволов. («Ив, сидящая на иве» — достойный каламбур — сонно подумала я.)

— Не смей спать! Не спи! — кричала Ив. — Собери волосы! Сунь их под капюшон! Будь человеком, раз уж пришла меня спасать! — задыхалась Ив. — Давай, лезь сюда, здесь меньше пахнет полынью! Ветер не пробивается сквозь ветви дикой ивы, разве не чуешь?!

Действительно, голова становилась легче. Из последних сил, уговаривая себя, что с этой минуты я в Желтый Лес не ходок, я подтянулась еще на одну ветку, потом еще на одну, и затем Ив втащила меня в свое убежище, под самую вершину. Ее волосы были собраны и спрятаны под капюшон так, чтобы не выбивалось не единой прядки. Ив не хотела повторения, к тому же в ее руке пылал арбалет. Малышка обожгла меня гневным взглядом:

— Надеюсь, хотя бы ребята не примчатся сюда. С ними будет сложнее договориться. Сиди, пожалуйста! Сиди тихо! И Солнцем тебя заклинаю — не спи! В Желтом Лесу нет воды, а если какая и есть, то отравленная. Я не смогу разбудить тебя, ясно?

— Не волнуйся, я не усну, — убеждая сама себя, ответила я. — Стреляй и будем удирать отсюда, пока ребята и впрямь не влезли в туманные болота.

Выучив характер нашей малышки, можно было заранее поспорить: едва она почует приближение сонного бриза, как найдет повод исчезнуть. К тому же это был хороший шанс проучить Эрика. Спорю на что угодно — она давно уже спланировала все свои действия и, по правде говоря, я поторопилась ее спасать. Занимаясь варениками, Ив вовсе не потеряла бдительности. Она ждала и готовилась. Все, что ей довелось узнать о ветрах за прошедшие месяцы, не совсем совпадало с тем, что она думала о них до апреля этого года. Ив не слыла отчаянной, но зато любила во всем порядок и справедливость. Этого качества, надо сказать, не доставало Белой Гильдии, впрочем, как и того, чтобы уметь действовать продуманно, а не впопыхах. Обдумывая заранее свои действия, Ив решила, что недостаточным будет видеть ветер сверху. Руны покажутся не сразу, а значит, у нее хватит времени уснуть. Нужна была надежная защита, и тогда она решила, что самым разумным будет — привести Сонный Бриз в Желтый Лес. Дикие ивы — непроницаемы, она помнила это еще с прошлого раза, когда мы попали в лапы к лешакам и докричаться до ребят не смогли — пришлось выбираться самим.

Ив рассудила, что раз Сонный Бриз хочет ее найти, будет лучше, если она опередит его. Так и вышло. Укрывшись в листве Дикой Ивы, малышка оказалась в безопасности, ведь крона диких ив непроницаема. Ив ждала, когда Сонный Бриз разойдется и покажутся руны, на этот раз сплетенные из полыни. Но как только ветер расплясался, норовя проникнуть под сень древнего дерева, и полынь закружила в такт неумолкающей свирели, Ив услышала под собой шорох. Ни жива ни мертва от страха она спустилась по огромным ветвям вниз и увидела прислонившуюся к дереву Итту, отчаянно старающуюся не спать и не преуспевающую в этом старании. Думаю, Ив позволила себе выругаться от досады…

Мне так и не посчастливилось выяснить, как Ив сумела пройти все топи и избежать чар Угрюмой Феи, но зато я видела, пускай и сонными глазами, как Ив победила Сонный Бриз. Одна, без посторонней помощи и без применения каких-либо хитростей, свойственных таким хрупким девам, как Ив Тадеуш.

Дикая Ива приютила нас до самого победного конца, и, надо сказать, мы остались ей признательны. Сонный Бриз еще не раз брал ее приступом и отступал ни с чем. Тем временем Ив занялась арбалетом. Аккуратно сняла приклад, неторопливо протерла пружину и отправилась на самую вершину.

— Осторожней… — проговорила я.

Малышка не ответила. Крошечные сапожки ловко ступали между ветвей, имеющих обыкновение становиться чем выше, тем тоньше и неубедительнее.

Сон таял. Волнение, любопытство, а еще страх сдули его прочь. Я раздвинула тяжелую листву.

С болот надвигался желтый туман…

И в этом тумане серыми сполохами бились градины волшебной полыни. Невидимые руки брата Унтара швыряли их в Дикую Иву, но ее гигантские волосы лишь туже и туже заплетали черно-сизые косы.

В небе над Желтым Лесом мерцала Руна.

Я выцарапала затвор, чтобы увидеть руну Сонного Бриза. Четыре вершины повторяли друг друга по парам: две завитушки с ромбовидной звездой по центру, и два, похожих на морские ракушки, четырехлопастных цветка. Посередине должны были проступить овальные кольца.

Они проступили нехотя, опасливо, ярко. И тогда Ив выбралась на вершину. Одна, маленькая и уверенная, щепочка для дикой стихии и в то же время неподвластная ей. Арбалет лежал на хрупкой руке, затвор медленно полз вниз. Ив не спешила. Хотелось крикнуть «скорее!», но я не посмела. Она все знает лучше меня. Еще бы! Ив прицелилась уверенно, выстрелила хладнокровно. Стрелы, одна за другой вспорхнувшие из-под руки беспечной феи, сверкнули в тумане болот и одна за другой пропали, вонзившись в тело древнего зла.

Воздух неловко повернулся в груди. Миг. Завыла, взвизгнула свирель. Проорала проклятье и умолкла. Навек. Волшебная полынь, померцав, растаяла прямо в воздухе. Я не услышала свой радостный вопль, в тот же миг Дикая Ива заскрипела, мотнула кроной, и, распутав шелестящие волосы, замерла…

«Не может быть! — счастливо застучало сердце. — Ведьма побери! Да ведь Сонный Бриз и впрямь умер красиво…»

Ив спустилась, соскользнула вниз и оказалась на ветке, которая вполне могла сойти для нее за кресло. Арбалет в ее руках казался огромным. Впервые мне пришло в голову, что малышка таскает на плече непомерную тяжесть. Арбалет — не скрипка! Что и говорить, малышка не в пример нам всем умела держать себя в руках. На ее нежных щеках играл легкий румянец и мне показалось, что сквозь него тайно просвечивает незримый для меня дар беспечных фей.

— Кто-то говорил, что сводить счеты — особое удовольствие… — чуть возбужденно произнесла она. — Так вот! Чистая правда!!!

— Высший класс! — вымолвила я.

Мы искренне обнялись. Я хотела спросить Ив, как она умудрилась уйти от Угрюмой Феи, но, взглянув в ее горящие глаза, решила — не стоит. В общем-то, и так все ясно.

— Ладно, — едва отдышавшись, сказала победительница. — Ведьма с ним, с этим Сонным Бризом. Не стоит он того, чтобы тут отсиживаться. Давай выбираться отсюда.

Она скинула капюшон, тряхнула волосами, те взлетели и белым чистым облаком опустились на плечики. Пушистые ресницы сощурились:

— Знаешь, — сказала она, — я все-таки рада, что ты меня нашла.

— Напрасно я за тебя волновалась, — устало, но радостно улыбнулась я подруге.

Спускаться оказалось труднее, чем взбираться наверх. Кора то цеплялась, то скользила. Нога опустилась, задержалась на развилке стволов, я глянула вниз, да так и осталась стоять. В том месте, где я остановилась, исполинский ствол древнего дерева разветвлялся на три равных по величине и мощи ствола, они убегали вверх под самый купол и рассыпались там множеством гибких и ниспадающих до самой земли ветвей.

— Ты не поверишь, — прошептала я, — это ведь и есть трехпалая ива!!! Понимаешь?

— Не совсем, — призналась Ив.

Что мне оставалось? Ив умела хранить секреты. Я села прямо тут, где застряла, и рассказала ей про тайник полыньяка. Конечно, после этого мы быстренько спустились к подножью и вместе обследовали каждый сантиметр корней, каждое дупло и каждую впадину. Если бы под Дикую Иву попадало больше света, то поиски не заняли бы у нас много времени. Но в полумраке мы не раз пропускали плотно прикрытое большим куском коры дупл.

Тайник полыньяка действительно оказался дуплом, только небольшим, глубоким и находящимся у самой земли, между корней. То, что находилось в дупле, мог достать только тот, кто имел длинные узкие пальцы и руку не толще девичьей. Как удачно, что именно мы с Ив обнаружили его. Немного усилий и мы выбрались из-под ивы на свет. В наших руках был свиток: пергамент, скрепленный на торце печатью в виде двух целующихся драконов и занесенного над ними меча. Это было таинственное сокровище врага!

— Ну и ну! — прошептала Ив. — Афара пронзила бы нас за это огненной змеей!

— Точно! — согласилась я. — Разворачивай!

В развороте свиток выглядел еще более непонятно. Это была какая-то карта, без обозначений масштаба, с надписями и значками, не похожими ни на один из известных нам языков. Зато украшена она была любо-дорого. Любой художник позавидовал бы упорству, с которым мастер выводил по ободу золотые скрижали. Змеи и драконы, цветы и неведомые руны — чего тут только не было вплетено в узор, но, к сожалению, сколько мы ни любовались, разобраться в значении нашей находки пока не смогли.

— Может, ребята окажутся умнее… — предположила я.

— Будем надеяться, — разочарованно ответила Ив.

Я спрятали карту во внутренний карман куртки ойеллей, туда, где лежал злополучный ключ от Пещерных Лабиринтов Вечной Горы, и мы пошли прочь, а трехпалая ива осталась хранить сонный бриз, которой угомонился, наконец, у ее подножья…

 

БЕЛАЯ СТАЯ

Глава 20, в которой тот, кого давно искали, появляется в самый ответственный момент

С болот мы выбрались только к вечеру. Небо насупилось, приготовив дождь. Убедившись в своей несостоятельности, туман побелел, растаял и расползся прочь. Сумерки упали на Желтый Лес так неожиданно, что мы и ойкнуть не успели, как облака сгустились и серым покрывалом накрыли нас. Что бы там ни было с Сонным Бризом, а ночевать в Желтом Лесу одним не хотелось.

— Слышишь ребят? — почему-то шепотом спросила Ив.

— Плохо, — ответила я, — далеко до них. Эрик, похоже, сильно забрал на восток, Эмиль его догоняет. Может, уже и догнал… Теперь они ближе к болотам, чем мы…

— Скверно, — пробормотала Ив.

Шли молча. В горле пересохло, шея заныла сильнее.

Ив настороженно ступала за мной и каждую секунду ждала, что вот-вот что-то незамеченное выпрыгнет из колючего валежника прямо на нас. Лес и вправду наступал. Он густел, деревья наливались колдовской силой, сухие ветки драли кожу, рвали одежду. Мир становился неразличим: он окутался воинственными тенями, а лешаки и маигры (если я не ошиблась, и это были они) скрежетали зубами в своих норах, шипели, шептали наговоры, старались свести нас с ума.

По моим представлениям мы слишком забрали к югу и теперь возвращались на восток. Место, где нас оставил Тигиль, было как раз в той стороне, но двигаться в этом направлении было непросто. Арбалеты отяжелели. Почва под ногами становилась все ненадежней. Опасаясь провалиться в болото, мы взяли палку длиной с меня и воткнули в мох. Мы хотели достать до земли, но не тут-то было. Палка ушла в заросли мха до основания, а дна так и не было, будто твердой почвы и не существовало под нами. Нельзя сказать, чтобы это придало уверенности. Изрядно расхлябанными башмаками приходилось пробовать каждую кочку.

У щепучей поляны мы спугнули посиделки пугих ундин, они раскатились клубочками из-под ног, но и тут дорого стоило не закричать. Напряжение, наряду с воображением, разукрасило и без того недружелюбный мир ужасными картинами. Темнота убила отвагу и принялась за надежду. В борьбе за остатки смелости я потеряла дорогу.

Насколько шагов вправо — болото, влево — непролазная чаща. Я остановилась, опасность поджидала в двух шагах. Лешак сидел на пне и тихо завывал себе под нос. Мы замерли, но он уже учуял нас, встрепенулся и оскалился. Все знают, что если лешак начнет охоту, то уже не отступится. А мечи и арбалеты сомнительное оружие против ночи в Желтом Лесу.

Прежде чем лешак разглядел в темноте добычу, я крикнула: «Бежим!!!», и мы помчались вперед через буреломы и сухой ельник. Сперва лес хрустел позади, но лешак догонял, хруст приближался и вскоре деревья принялись сами скрипеть и надламываться так, что казалось — стая лешаков огромными прыжками несется со всех сторон. «Нагнись!» — я крикнула, падая в болотную лужу. Топор лешака просвистел в полуметре и воткнулся в корявый ствол. Лешака пронесло стороной. Клянусь, я слышала, как летел топор и как ствол вздохнул, переламываясь, но не боль — облегчение испустило сухое дерево. Это показалось мне последней каплей страха. «Быстрей!» — топор лешака оказался в руках Ив. «Не смей трогать! Лешак вернется за ним!» «И пусть!» — Ив зашвырнула топор в кипящую меж камней полынью болотной жижи, та чмокнула и проглотила добычу — «Давай!!!» — я бросилась вперед, лешак возвращался. — «Обойдем справа!!!»

Мы неслись! Неслись, пока костистые лапы лешака оставляли на кулиягоде клочья шерсти, неслись, пока перед глазами стоял его острый топор, неслись, пока не сообразили, что летим без разбору, забывая, что можем наткнуться на кого-нибудь пострашнее лешака.

Желтый Лес сделал свое дело. Ночь просочилась через валежник и легла на мох очень далеко от того места, куда нам следовало попасть.

С трудом отдышавшись Ив в отчаянии посмотрела на меня. Эта была не просто чаща, это была чаща Желтого Леса. Голые стволы, одинаковые, как на подбор, подпирали облака. Их остов навечно затерялся корнями в ямах заплесневелого мха, а высохшие кроны стыли так высоко над головами, что имя деревьев давно было забыто. В рядах этой недвижной армии стояла полная тишина. Я могла поклясться — тут никогда не ступала нога человека, даже пугие ундины, лисы и кабаны боялись сунуться сюда по доброй воле. Стало жутко.

— Ровные… — проговорила Ив.

— Ровные?

— Деревья. Ряды, как по линейке… посажены кем-то…

Вот почему мне пришло на ум назвать чащу армией! Деревья росли ровными бесконечными рядами, стояли через равные промежутки, точно гвардейцы на параде. Кто мог их посадить? Когда это было, если они успели вырасти исполинами, высохнуть и набраться терпения? Тишина. Так все же мертвы.

Тусклые отблески заката расползлись и канули в зловонной зеленовато-желтой дымке. С востока пришла темнота, без труда одержала победу. Многотысячная армия леса померкла и скрылась из глаз. Остался только мой дар.

Шли словно по перебродившему тесту. Ноги при каждом шаге проваливались в перегной. Ступать было мягко, неприятно, а, главное, трудно. Последние крупицы сил безжалостно покидали нас. Рот пересох, я сглотнула сухую слюну. Лямка арбалета с недюжей силой вдавилась в плечо и вынудила остановиться.

— Что? — с укором изрекла Ив.

— Не могу больше!

— Знаешь, у тебя с Эриком и впрямь много общего! Та же непредсказуемость и непоследовательность действий! Разве я просила тебя тащиться за мной? Теперь уж изволь идти!

Я пробурчала что-то невнятное, душу забирал страх. Мой дар не только вел нас во мраке, он заставлял чувствовать такое, о чем Ив при всем богатом воображении вряд ли смогла бы догадаться. Дух Желтого Леса не отставал от нас ни на шаг, угрожая жестокой расправой и приказывая сдаться, остановиться и умереть здесь. Его черные лапы молча отбивали прощальный марш для Белой Гильдии, затерявшейся в его недрах. По капле, по крупинке Желтый Лес подтачивал мою веру. Прислушиваясь к мыслям и намерениям тех, кто оказывался у нас на пути, я все красочнее представляла себе конец этой истории. Сонный бриз и тайник полыньяка с каждым шагом стоили все дороже, я жалела, что вынудила друзей сунуться в это кошмарное место.

За рощей гигантских мертвецов вновь начался валежник, к счастью, вполне проходимый и неядовитый. Но здесь меня и мою спутницу поджидала другая напасть — полыньячные колодцы, которыми кишел Желтый Лес. Да еще и повсюду искусно обрытые лешаками коряги. Попав в эти рытвины-капканы, обязательно застрянешь, а то и сломаешь ногу…

Волосы выбивались из-под капюшона и цеплялись за сучья, ветки и цепкий папоротник. Сухая трава гулко шуршала, точно мы находились не в лесу, а в пустом зале. С носа капал холодный пот страха, но мы шли. Нам казалось — мы спешим изо всех сил, а на самом деле мы еле плелись.

Чужие чувства изводили сильнее усталости и страха. Я продиралась не только через лес, я продиралась через его мысли, стараясь не упустить единственное драгоценное тепло — то ускользающее, то бледно горящее во тьме. Только оно хранило меня в сознании, только благодаря ему я шла и обходила опасности. Мальчишки… Пламень их сердец, ищущих нас и зовущих.

Сложно было понять, нашли они друг друга или так и бродят поодиночке, но они направлялись навстречу нам, и как бы это ни было далеко, но не дальше, чем надежда.

Так прошло еще около часа и мы выбрались, наконец, к болотам. Впереди, в двух верстах, лежала Падалья Пустошь, за ней — лагерь. Однако на две версты простирались топи и чаща. Там схоронилась вырубленная щипучая поляна, там блуждали заколдованные тропы, там поджидала неминуемая смерть, впрочем, как и повсюду. Поразмыслив, я отдала предпочтение дикой тропе, что стелилась вперед — в черноту и неизвестность. С наступлением полной ночи, Ив поборола гордыню и взяла меня за руку. Она думала, что я расценю это как слабость, но я только облегченно вздохнула. От тепла и податливости ее руки я показалась себе значительнее и сильнее, вместе было спокойней, и страх разжал на сердце кулак.

Тропа привела к подножью перелеска и уперлась в болото. Колдовской лес повернулся к нам своим уродливым лицом, и мы вынуждены были остановиться. Враждебный и таинственный мир тотчас шагнул нам навстречу. Он наполнился громкими шорохами и голосами. Все, что пряталась по логовам и норам, вышло на охоту. Сквозь мглу оборотни и маигры потянули к нам свои жадные ненасытные щупальца. Давненько у них не наклевывалось такой добычи. Я слышала их черный голод, на сей раз это не казалось мне бабушкиной байкой. Слабое урчание выдавало тех, кто притаился в трясине, на исходе дикой тропы. Слабое, еле слышное урчание голодных желудков. Мне понадобилось немного времени, чтобы сопоставить это урчание с зелеными огнями. Холодные огни не видели нас, но их обладатели чуяли сладкий запах человека.

— Маигры! — произнесла я. Рука сама собой достала из ножен меч.

— Сколько?

— Две… По одной на брата!

— Убери меч и не двигайся! Они не тронут меня…

— Ведьмы с две! В этой мгле они тебя даже не увидят! Хочешь сказать, у красавиц особый запах?

Закончить прения не пришлось. Над головой затрещала ветка. Мы вскрикнули, крик нырнул и пузырьком задержался в горле. Но в кромешной тьме не видно было и меча, вздернутого навстречу шуму.

— Тихо вы, трусихи, — послышался знакомый печальный голосок. — Далеко забрели. Я предупреждала. Теперь вас точно съедят или заколдуют…

— Ты прилетела сообщить нам об этом?! — возмущенно спросила Ив. По всей вероятности, эта Угрюмая Фея ей тоже была знакома.

— Неправда, — обиженно ответила та и зажгла колокольчик на шапочке, — я приглядываю за вами. Кое-кто попросил меня не упускать человечьих дев из виду. И раз уж вы все-таки вляпались, мне придется вытащить вас отсюда.

— Интересно знать как? Тут так темно, хоть глаз выколи, — с раздражением ответила я.

— Ну, я-то в отличие от вас вижу хорошо, — гордо и чуть торжественно сказала Угрюмая Фея. — Маленькая человечья дева снимет свой пояс, я возьмусь за один конец, а вы — за другой. Только советую ступать шаг в шаг, да постарайтесь не отставать! Люди медлительны.

— Откуда нам знать, что ты не заведешь нас в полыньячную яму? — на всякий случай поинтересовалась Ив.

— Вы и без меня прекрасно с этим справитесь, — чуть посмеиваясь, ответила фея. — Глупые девы! Маигры не ждут! Крадутся! Слышите?

Стал накрапывать теплый противный дождик, маигры подползали, Ив вздохнула и без лишних пререканий сняла свой пояс. Ухватившись за него, мы двинулись в непроглядную тьму вслед за Угрюмой Феей. Пожалуй, фее можно было доверять. Смущало другое — кто-то попросил за нас. Кто же? Никто, кроме Талески, не знал, что мы застряли в глухих дебрях Желтого Леса.

Колокольчик на шляпке феи еле-еле светился в темноте, она летела низко, едва касаясь папоротника. Обогнув дикую тропу вдоль болота, мы, наконец, почувствовали под ногами твердую плоть матушки-земли. Остатки ночи мы крались по Желтому Лесу, пробирались меж логовами лесных чудовищ и ступали по кромке полыньячных колодцев. Выставив вперед свободную руку, я отодвигала от лица ветки и думала, какой беспомощной, должно быть, чувствует себя Ив. Я вспомнила себя в ловушке Песчаной Скалы, в кромешной тьме и в отсутствии дара. Мрак и неизвестность. Бедная Ив, признаться, я ей не завидовала. Лучше уж слышать, что тебя поджидает, чем предполагать и теряться в догадках.

Лес поредел. Фея вела нас прямо на восток. Туда, где час-другой и затеплится раннее летнее утро, озарится небо, выглянет алое Солнце, и даже черная ночь колдовского леса отступит, чтобы распустить повсюду желтый туманный день. Надежда на утро была такой прекрасной, что, когда меж корявых елей просветами замелькало выцветшее небо, пояс сам собой выскользнул из рук, и я бросилась туда, к свету, к окраине леса, увлекая за собой Ив.

— Куда вы, глупые? — несся вслед голос феи. — Мы еще не пришли! Там опасно! Очень опасно!

Но я не слушала ее:

— Там наши друзья! — крикнула я. — Спасибо и привет!

Перелетев через заросли острого сухоцвета и исцарапав лицо, я выскочила на поляну, запнулась обо что-то твердое и холодное и свалилась в папоротник.

Это твердое и холодное было совершенно неопасно, даже более того — абсолютно безопасно, но отчего-то стало противно.

— Это мандгора! — догнав, сказала Ив. — Мертвая мандгора! Лагерь там!

— Пришли! Не верю! — лежа на земле, повторила я. — Фея улетела?

— Я бы сказала — растаяла! Странно это… — Ив уже отряхивалась и собирала волосы в тугую косу. — Кто-то попросил ее нам помочь. Неужели Тигиль?

— Надо было поинтересоваться у нее! — сказала я. — Теперь уже поздно. Она вывела нас через Падалью Пустошь. Тут до лагеря уже рукой подать.

— Ребята?

— Оба там…Слава Солнцу…

— Так чего же ты лежишь? — удивилась Ив. — Пошли, они наверно уже с ума сходят!

— Ну и влетит тебе… — посторонившись мандгоры, пообещала я.

— Разве что от Эмиля… — подумав, ответила Ив.

Утро еще даже не брезжило, но кромешный мрак слегка отступил. Дождь ушел на восток. Здесь, на окраине Желтого Леса было видно рваное звездное небо и от призрачного света далеких светил деревья отбрасывали еле различимые тени.

— Пойдем, — поторопила меня Ив. — Чего ждать?

Мы вышли к подножью склона с подветренной стороны и стали подниматься к нашей поляне. Ветер робко дул с юга, южный ветер редко приносил удачу. Ни старый лешак, ни голодные маигры не сунулись бы за границы леса. Но были и те, кому наплевать на колдовские законы. Волколаки. Они приближались к лагерю, издалека ветер принес их голод, силу и мощь. Страх исчез. Мы пережили ночь в Желтом Лесу и были в двух шагах от ребят, а потому в ножнах лязгнули мечи и южный ветер поволок этот звук вниз по склону.

— Эмиль! — позвала я, и в тот же миг он схватил меня и зажал мне рот.

— Ты?! — прошептал Эмиль, не веря в счастье. — Слава Солнцу! Ты! Ив?

— Ив!

— Эр!

— Даёте! — переведя дыхание, воскликнул Эрик. — Мы облазили вдоль и поперек весь этот ведьмов лес! Надеялись, вы давно здесь! Пришли — вас нет! Думали снова идти!

— Мы заблудились! — ответила я.

— Ты?! Ой, не сочиняй! Наверняка всю ночь искала тайник полыньяка…

— Гляди-ка, — хмыкнула я. — Ты уже знаешь про тайник! Впрочем, нам есть чем удивить вас обоих!

— Сонный бриз? — не раздумывая, спросил Эмиль.

— Попробуй, удиви Эмиля! — рассмеялась Ив.

— Я просто предположил, что ты сбежала не без причины… — сказал он. — Значит, ты повстречалась с ним? Ив, говори!

— Да, Эм! Повстречалась, — расстегивая рюкзак, небрежно ответила та. — Но на этот раз уснул он…

— Ого! Малышка! Расскажешь? — с восхищением попросил Эрик.

— Как-нибудь…

— Хороша малышка, — заворчал Эмиль, — мы носимся по Желтому лесу без всякой надежды, предполагаем самое худшее, а она, ничего не сказав, ушла работать!

— После Тумана Беспамятства я бы приберегла упреки! — напомнила Ив. — А вот ваши игры с мандгорой…

— Перестаньте! — перебила я. — Не до выяснений! Кто-нибудь видел Талески?

— Нет. Судя по всему, здесь его и не было… — сказал Эмиль. — Ума не приложу, где его носит…

— Это очень плохо! Я не слышу Тигиля! Совершенно не слышу, будто он за морем! К нам другие гости! Непрошеные! Скоро здесь все будет кишмя кишеть волколаками!

Ребята переглянулись.

— Догнали… — проговорил Эрик. — Вот ведьма! Что ни день — то праздник!

— Уходить надо! — вглядываясь в темноту, произнес Эмиль.

— Уходить некуда… — ответила я. — Они миновали болота… заходят с четырех сторон.

— Не дураки…

— Тише! — зашикал Эрик.

— Напрасные меры, Эр, — тоном преподавателя по биологии сказала Ив. — Волколаки не слышат тебя, они чуют тебя по запаху. Как и большинство местных жителей, волколаки нападают на кровь, — Ив сделала паузу. — В Желтом Лесу опасно иметь открытые раны…

— Что ж ты молчала? — воскликнула я, невольно закрыв рукой шею.

— Не хотела тебя пугать.

— Кошмар! Стая волколаков из-за одной царапины!?

— Дело не в тебе, — признался Эрик. — Это я… — и замялся — Неудачная охота… Бывает…

— Покажи уж… — мрачно сказал Эмиль.

— Вот еще… — отмахнулся Эрик.

— Все равно увидят…

Идея не очень понравилась Эрику, но он все же закатал штанину. Ив вскрикнула, в полумраке мне показалось, что ногу Эрика аккуратно разрезали кухонным ножом.

— Откуда у тебя это?

Эрик насупился и промолчал.

— Решил нанести визит волколакам, ну и вот, остался с этим подарком, — ответил за него брат.

Я рассмотрела шрам. Он шел через всю лодыжку. Жуткие стежки. Рана еще кровила.

— Там, на юге, почти у самых болот есть отличное волколачье логово, — сказал Эмиль, — с волколачихой и детенышами, в общем, полный набор, специально для моего братишки. Что-то же надоумило его туда сунуться!

— Не паясничай, — перебила я и, осматривая ужасный шрам, обратилась к Эрику. — Кто тебя зашивал?

— Он, — Эрик мрачно кивнул в сторону брата.

— Ты? — не поверила я. — Как?

— Обычно, — пожал плечами Эмиль, — Рыболовной леской…

— Ведьма знает что! — выругалась я, меня зазнобило и казалось, еще слово и Желтый лес вывернется наизнанку. Вмиг я представила себе все. Как ребята потерялись, как Эрик случайно наткнулся в лесу на волколачье логово, как, защищая детенышей, волколачиха напала на человека и клыками распорола ему ногу. Я видела, как Эрик дрался и как он убегал, повсюду оставляя кровь, как Эмиль нашел его и как шил на живую рыболовной леской.

Я пошатнулась, Эмиль поймал, обнял. «Принимаем бой!» — сказал он. Я прижалась к его груди и подумала: «Хоть бой, хоть погоня, хоть что…».

— Сколько их, по-твоему, Итта?

— Пара дюжин…

— Пара дюжин?! — отпрянул Эмиль, ужас исказил его острое от бессонной ночи лицо.

— Да! А ты думал, стая — это четверо? Каждому по одному? Эмиль, милый, их до ведьмы!

— Может, попробуем уйти? — предположил он.

— Куда? — весьма резонно вмешался Эрик и поспешно опустил штанину. — Тут кругом Желтый Лес! Да и где эта база? Где искать Тигиля? Итта?

Я покачала головой. Мечи брякнули о камни.

— Принимаем бой! — вынес приговор Эрик. — Да не клюйте вы носом! Костер, оружие, факелы! Девочки! Эмиль?

— Эр, ты знаешь, что такое — пара дюжин?

— Знаю — двадцать четыре!

— Ну, тогда все в порядке, а то я, было, подумал, ты не знаешь… — Эмиль невесело улыбнулся. Он понимал — другого выхода просто не осталось.

Волколаки, в отличие от своих предков огня не боятся, но нам самим стоило позаботься о том, чтобы видеть врага. До рассвета еще оставалось время, и за это время волколаки, прекрасно видящие во тьме, могли вполне успеть полакомиться нами. Пока мы вели неторопливую беседу, гости подобрались к подножию поляны. Немедля мы принялись за костер. Ясно было, что Тигиля никто не видел, более того — его здесь не было ни через два часа, как он обещал, ни позже. Вещи оставались нетронутыми, и плащи, и инструменты, брошенные в момент нападения мандгоры, ждали нас точно в таком разбросанном виде.

Из запасов топлива, найденных на поляне, получился совсем небольшой костерок. Небольшой, но достаточный, чтобы продержаться этот предрассветный час. Костер разгорелся без промедления.

Пламя, вспыхнувшее от руки Эмиля, взволновало волколаков и посеяло беспокойство в их голодные умы. Один за другим звери поползли из засады. Приближаясь, они не издали ни единого шороха, но волколакам ничего не известно о даре древних иттиитов.

Во вновь сгустившейся вокруг яркого света тьме загорались и двигались желтые огни. Нападающие подкрались к костру. Замерли. Добыча показалась им легкой.

Волколаки живут парами, но, когда приходит время большой охоты, они сбиваются в стаю и тогда в их рядах царит железная дисциплина. Кровожадные и беспощадные твари, они, по сути, являлись благородными животными. Среди них не принято мучить жертву, настигнув добычу, они в первую очередь перегрызают ей глотку. Беда состояла в том, что для того, чтобы кормить такое огромное сильное тело требуется очень много свежего мяса. Теперь этим мясом должны были стать мы.

Некоторое время вожак велел выждать, пока соберутся другие, а после дал сигнал к нападению. Семеро, один за другим, поляну окружили голодные звери. Мы держали мечи наготове и все же вздрогнули. Волколаки напали внезапно. Их не пугал блеск оружия, их не останавливали заклинания защиты. В полной тишине волколаки возникли прямо перед нами, глаза в глаза…

Давно, очень давно не приходилось нам убивать, и странный азарт откуда ни возьмись проснувшейся жестокости заставил каждого из нас сделать шаг навстречу. Мечи разрезали ночную мглу, огонь костра полыхнул по лезвиям, и меч Эмиля туго и тяжело вошел в тело первой жертвы.

Рык невыносимой боли нарушил тишину, и волколаки, обезумев, бросились в бой. В яростном страхе, что бывает порой отчаянней смелости, я опрокинула меч на хребет дикого зверя, Эрик вырос из-под земли и заслонил меня.

Страшный зверь подкрался к Ив, оскалился, глянул на нее своими желтыми глазищами и… не посмел напасть. Не в силах оторвать взгляда, он заскулил, зацарапал когтями землю. И пока Ив медлила, не решаясь вонзить меч в околдованное чудище, другой, мощный, жилистый хищник ударил его лапой, да так, что тот отлетел в кусты. Ив опомнилась. Меч сверкнул и вновь прибывший зверь наткнулся на его холодное пламя.

— Эрик! — крикнула она, с усилием вынимая меч из груди убитого волколака. Эрик, отбивающийся от нападавшей на него самки, оглянулся. Прямо на него несся волколак величиной с хорошего теленка.

— Тайник полыньяка, говоришь?! — почему-то весело прогремел Эрик, увернулся от зависшего в прыжке огромного волколака, размахнулся и на лету снес ему голову. — Небось безделица?!!

Что спорить, Эрик чувствовал себя в своей тарелке, но по мне это было слишком. Рассеянно проводила я взглядом рухнувшее у ног обезглавленное тело. Жажда крови покидала меня, а волколаки прибывали. Новые и новые желтые огни появлялись из чащи, но они не спешили напасть, а ждали, точно делали ставки — кому же мы достанемся.

— Ведьма-а-а! — надрываясь, закричал Эмиль.

Я оглянулась. Эмиль стоял глубоко коленями в земле и медленно сгибался под тушей навалившейся на него зверя. Руки его были глубоко просунуты в окровавленную алчущую пасть. Пошатнувшись от ужаса, я поняла, что Эмиль держит волколака за язык. Тот вырывался, хрипел и ничего не мог сделать не считая того, что был куда сильнее моего друга. Секунду я стояла в оцепенении, затем ринулась. Меч, а следом за ним — я. Мой меч, не колеблясь, проткнул волколаку сердце. Тот рухнул, и Эмиль с трудом откинул с себя навалившуюся тушу. Страшный оскал и свесившийся посиневший язык убитого зверя навечно застыли в моей памяти адским знаком Желтого Леса…

— Спасибо! — отдуваясь и подбирая упавший меч, сказал Эмиль.

— Ранен?

— Немного поцарапаны руки.

Руки Эмиля избороздили глубокие царапины, кровь сочилась в траву и алой росою застывала на листьях. Первый раунд мы выстояли без потерь. Новые хищники, крадучись, появились в свете костра.

— Это какая-то особая порода, — обеими руками держа меч перед собой, крикнула Ив, — светлая шерсть, да и потом они раза в полтора здоровее обычных.

— Вывели специально для нас, — шутя ответил Эрик.

Позже мы узнали, что белые волколаки пришли в Желтый Лес из-за Дремучих Каньонов и нанесли уутурам небывалые потери.

Волколаки ожидали приказа. Получив серьезный отпор, вождь стаи решил переменить тактику боя. Я одна слышала это, я одна это понимала… Стая, вернее то, что от нее осталось, напала одновременно. Крепкие, покрытые светлой шерстью тела замерли перед прыжком. Вожак дал знак, и шестнадцать оскаленных пастей бросились на нас со всех сторон. Мы невольно отступили, ребята встали спиной к спине, заслонив нас от хищников.

— Пусти! — запротестовала я.

— Успеешь еще, — мрачно ответил Эмиль и вскинул меч.

Хорошо, что близнецы такие высокие. Порой вынырнуть из их объятий не легко, но, если они увлечены битвой… Я зарядила арбалет и взвела затвор прямо у Эмиля из-под локтя. Выстрел — стрела с визгом вылетела из желоба, скользнула в дыму костра, и по самое перышко воткнулась в крутой лоб волколака. Зверь пал. Волшебное оружие не дает осечки, и потом с арбалетом я обращаюсь лучше, чем с мечом.

Волколаки прибывали на запах свежей человеческой крови, и вместе с ними к нам уже подкралось отчаяние, как вдруг мне послышался далекий стук копыт.

— Тигиль! — крикнула я. — Едет Тигиль!!!

— Кто бы сомневался?! — деловито крикнул в ответ Эрик. — Талески не пропустит стоящего боя!

В самый разгар событий конь Тигиля принес двоих седоков. Он влетел на поляну как раз тогда, когда и я и Ив, оставив мечи, палили из волшебных арбалетов Отуила по дальнему флангу, а Эмиль и Эрик, стоя плечом к плечу сдерживали натиск троих огромных зверюг…

Вступили новые мечи.

— Эгей! — послышался голос Тигиля, — да тут есть, где порезвиться!

— Твоя правда, Талески! — ответил ему густой сочный бас, и мы не поверили своим ушам…

Вшестером мы отбились от стаи белых волколаков. И когда последний хищник, поджав хвост, исчез во мраке, никакие царапины, никакие раны не смогли сравниться с восхищением, с которым мы встретили того, кого искали очень давно.

Улен совсем не постарел, хотя давно уже не был молод. Но, казалось, все передряги последних лет заставили его оставаться в форме.

Утро, наконец, наступило, и просветы между деревьев подернулись молочной белизной. Учитель стоял перед нами, крепкий — косая сажень в плечах, ухмылялся в рыжую запущенную бороду и внимательно вглядывался в каждого. Глаза его, цвета спелого лесного ореха всегда улыбались, с этим он ничего не мог поделать, но под его взглядом, даже здесь, среди дюжины волколачьих трупов, мы чувствовали себя зелеными первокурсниками и робели.

Эмиль с кровоточащими руками и забрызганным черной волколачьей кровью лицом тяжело опирался на свой меч. Итта с раненой шеей и вздувшейся от щипучей травы скулой откинула за плечи спутанные волосы. Эрик со шрамом через правую лодыжку, весь в болотной жиже и крови смотрел себе под ноги и растирал по веснушкам грязь. Румянцем горели щеки красавицы Ив, но и она опустила глаза. Последняя баня не оставила о себе и напоминания, Белая Гильдия не выглядела белой.

Только Тигиль, еще не покинувший стремя, смотрелся хоть куда. Облаченный в кожу невысокий жилистый юноша сложил на груди руки и улыбался. Сцена встречи, без сомнения, доставила Талески редкое удовольствие.

— Неплохо, — наконец произнес учитель, — вполне неплохо. Но не хотите ли искупаться в Ааге?

Честно говоря, я предпочла бы здоровый сон, но еще более того хотелось услышать, что же расскажет Улен.

— Тигиль сказал — у вас дело в Желтом Лесу? — спросил Улен.

— Было, — ответила Ив и взглянула на меня. — Мы сделали его, учитель…

— Ну что ж, тогда не стоит терять времени. Нам всем надо поскорее попасть на базу.

— На базу лесного конвоя? — не веря своим ушам, воскликнул Эрик.

— Да, Эрик Травинский, — улыбнулся в бороду Улен, — с некоторых пор тебе здорово везет…

 

БАЗА ЛЕСНОГО КОНВОЯ

Глава 21, из которой становится ясно, что Эрик никогда не угомонится

Трупы белых волколаков и черное кострище — вот то, что мы оставили после себя, когда покидали поляну. Над Падальею пустошью теплился восход, а кошмары Желтого Леса засыпали, чтобы пробудиться следующей ночью. Надеюсь, это произойдет уже без нас.

Мы с Ив по праву рожденных девами ехали верхом на Амисе. Конь плелся рядом с бодро шагающим Тигилем, и до нас редко, но все же долетали обрывки торопливого разговора.

Можно было догадаться — Тигиль знал, где искать Улена. И не стоило рассчитывать на то, что он сделал бы все как-то иначе. Я понимала, на чем сошлись эти два разных по возрасту человека. Их привлекала игра. Молчаливые, но острые на словцо, каждый из них готов был даже из самого серьезного дела устроить если не розыгрыш, то забаву. Встреча с Уленом, в которой мы видели ответы на все вопросы, таковою не стала. Все, о чем мы его спросили, не прояснилось ни на йоту, хотя Улен и дал понять две вещи: то, что он давно располагает сведениями о ветрах Унтара и их арбалетах и то, что больше, чем мы знаем, нам и знать не следует. Эмиль был в тихом бешенстве, но проявил чудеса железной выдержки. Впрочем, что бы он там не надеялся узнать, смерч ждал его, а он ждал смерч. Бесполезно было тратить силы на всем известный нрав Улена.

О ветрах говорили вечером, после отдыха. Дорогою обсуждали насущные вопросы. Мы с Эриком хвастались шрамами, хотя он и здесь перещеголял меня. Говорили о Желтом Лесе, о лешаках, маиграх и Угрюмых Феях, с которыми как раз все прояснилось. Учитель дразнил нас своими пространными ответами, а мы, не скупясь, тешили его уши подробностями. Но как бы там мы не увлекались, что-то заставляло меня помалкивать о ключе от подземных лабиринтов Вечной Горы, что-то удерживало меня, а я научилась доверять своим чувствам.

База лесного конвоя располагалась на окраине Желтого Леса, рядом с рекой. Скажу сразу, если кому-то вздумалось бы отыскать ее, он только понапрасну стоптал бы сапоги. Территория базы лежала в низине меж двух непроходимых холмов. С востока ее огибала Аага, а с запада проход между холмов скрывался за естественным ландшафтом Желтого Леса. И птица не распознала бы в нескольких шагах от непроходимых троп следы человека. Попасть на базу можно было только через ворота. Улен посоветовал нам даже не пытаться угадать их в лесном утреннем мареве. А раз так, то мы глядели во все глаза, наивно надеясь перехитрить легендарную маскировку конвоиров. Лес вымер, затих, и удача с чистой совестью ушла на покой. Сонные от тишины и спокойствия, мы очнулись только, когда Тигиль придержал под уздцы Амиса.

— Мы у ворот… — улыбаясь, произнес Талески.

Это была очень большая Дикая Ива, широкая, точно дуб, причудливая, точно груша, и ветвистая, как и все ивы.

Ее макушка задевала за облака, а из-под облаков густилась и листвой ложилась на землю. Весь наш дом с Золотым Флюгером без труда спрятался бы в ее тени, если б только Дикие Ивы росли в Долине Зеленых Холмов.

Особый запах исходил от вечнозеленой листвы, не свежий, а пряный и пыльный, как от старых давно не читаных книг. Листья, как и положено ивовым, — длинные и голубоватые, шуршали и похрустывали от ветерка. Но ветер напрасно трепал тяжелые ветки. Дикие Ивы встречались только здесь, в Желтом Лесу, и всякий мог поручиться, что деревья помнили тайну леса. Они прятали от чужих глаз много странного, но самое странное я видела в том, что силы, приходящие извне, не проникали сквозь крону. Ни звук, ни эхо, ни волшебство, ни мой дар, ни ветер Унтара, ничего, кроме… солнечного света.

Стоя подле исполинского ствола, я не чуяла ни души. Улен ступил вперед и исчез в густых волосах листвы. Мы проследовали за ним. Под кроной сумеречно очертились ворота. Дерево точно открылось и тут же закрылось за нами, проглотив и коня, и всадниц, и всех тех, кто следовал пешим. Мы глубоко вдохнули и выдохнули. По эту сторону Дикой Ивы Солнце светило ярче.

Собственно говоря, сама база представляла собой несколько просторных деревянных срубов, конюшню и арсенал. Огороды да скот не похвастались бы процветанием, и не мудрено — здесь не встретишь ни детей, ни женщин. Разве что ту, которая носила зеленую кольчугу.

С ней мы встретились у ворот. Немолодая лучница с тонким поясом из панциря мандгоры вокруг седеющей шевелюры, крупная и кареглазая, по силе превосходящая любого из нас. Она молча поклонились Улену и посторонилась, впуская нас во владения самой таинственной службы королевства. Краем глаза я заметила, как женщина кивнула Тигилю. Разумеется, этот плут был здесь не впервые.

На базе, несмотря на ее скромный вид, встречалось кое-что примечательное. Например, тропинки. Их выкладывали из камня и обносили плетнем, чтобы лес не вздумал потешаться над конвоирами. Тропинки вели к реке, огородам и общему дому, но ни одна из них не вела к погребу. Позеленевшие от древности створки дверей намертво держались огромной железной решеткой, готовой отразить нападения любой твари, что пожалует из-под земли. Я попала пальцем в небо. То, что напоминало землянку, было спуском в старый подземный туннель, туннель, о существовании которого не помнил, наверное, сам король, туннель, ведущий на базы конвоиров других лесов. Правда Тигиль сказал, что туннелем давно не пользуются, но Эрик ответил, что не собирается слушать подобные глупости, а собирается выяснить про это поподробнее. Эрик не солгал. К вечеру он уже знал о том, что туннель проложили два столетия тому назад. На него возлагали большие политические надежды, но именно в это время Желтый Лес стал таким, каким был сейчас. Туннель наводнили подземные жители, вампиры и вурдалаки. Твари, которых ни один охотник (сколько их бесследно исчезло!) не мог отыскать, в ночи луностояния вырывались наружу и чинили убийства и кровопитие. С тех самых пор люди замуровали входы…

К великому возмущению Эрика ни я, ни Ив рассказ не дослушали, подняв на смех его доверчивость и похвалив фантазию конвоиров.

Впрочем, переспрашивать было некого. В первый вечер мы не встретили никого, кроме охраны, и лишь за завтраком следующего дня стали появляться люди. После ночного дежурства они не отличались особой разговорчивостью, — время было небезопасным и требовало пристального внимания. Да и потом, нам своих разговоров хватало…

— Разумеется, вы все знали, Учитель, — закончив рассказ о нашем вторжении в Запретные Земли, перевел разговор Эмиль. — Впрочем, наверняка вы знаете и гораздо больше…

— Ни на минуту не сомневался в твоей понятливости! — с улыбкой ответил Улен. — Не все зависит от меня, поверь, мой мальчик! Впрочем, есть вопросы, на которые я смогу ответить…

— Таковые поискать придется, — Эмиль проводил взглядом облачко, в ту секунду выпорхнувшее из его трубки.

— Все, что я знаю, не облегчит твоей участи, Эмиль. Ты остался один… последнему всегда труднее… но одно я могу обещать — ты не останешься в долгу перед королем! Вы — Белая Гильдия, этого достаточно, чтобы полагаться на себя…

— Эти тайны не по мне, Учитель Улен… — отвечал Эмиль. — Нам просто везло, причем везло сказочно, а я не из тех, кому сказочно везет, уж поверьте! Что мне остается, кроме раздумий?

— Верить себе!

— Можно было бы играть в подобные игры, Учитель, если бы ветра не несли смерть повсюду!

— Недооцениваешь игру! Жаль! Я приложил немало усилий, чтобы вам стало хорошо знакомо значение слова «игра»!

На это Эмиль достал из-за пазухи Розу Ветров Улена и молча положил перед Учителем. Улен улыбнулся. Мы все вшестером сидели в приемной зале и безрадостно пускали кольца дыма под сосновый, залитый янтарной смолой потолок. Несколько часов сладкого сна не изменили настроения. Все были не в духе, даже Эрик превзошел самого себя в спокойствии и умиротворении. Мирно сидел он, поджав под себя пострадавшую ногу, и рассматривал в стакане недопитый чай.

— Послушайте, я все думаю… — сказал он. — Тогда, в Запретной Земле под чарами Вечной Горы Эмиль собирался идти в лабиринты смерти. Но раз ключа в лабиринтах нет, значит, ты мог беспрепятственно попасть в тайники древности, и не только ты… — Эрик поболтал напиток в стакане. — После полыньяков там мог побывать кто угодно…

— Вот тут я охотно отвечу тебе! — сказал Улен. — Пропажа ключа не изменила закона Гор. Хранители заперли лабиринты, лабиринты по-прежнему не выпускают всех смертных, кроме тех, кто владеет ключом.

Полыньяк из трюма ойеллей вызвал оживленный интерес Улена, и Учитель долго расспрашивал у меня подробности.

— Он обманул меня, — признался Улен. — прикинулся мертвым. Порой полыньяки выглядят странными тварями, но они не глупы, смею вас заверить.

— Кунты тоже казались нам глупыми и опасными существами, а на деле вышло иначе… — напомнила Ив.

— Кунты всегда были древним загадочным племенем, — ответил Улен, — но не все это знают.

— Открытие за открытием! — не без иронии произнес Эмиль. — Хотел бы я видеть справочник по представителям исчезающих видов! Не хотелось бы бередить старое, но раз уж нам достаются вопросы жизни и смерти всего королевства нельзя ли хоть чуть-чуть приподнять завесу и просветить нас самую малость?

— Ты говоришь о том, о чем имеешь весьма отдаленное представление, — заверил Улен. — Древний мир под запретом! Тебе или твоему брату вообще знакомо такое слово?

— Знакомо, если оно оправданно! — Эмиль облокотился на стол, и свеча осветила его строгое, щедрыми линиями очерченное лицо.

Причину происходящего Эмиль видел в секретности. Он не принимал правила игры втемную и готов был спорить.

— Пока не откроется правда о прошлом, — весьма вспыльчиво по сравнению с обычным тоном говорил мой друг, — наш народ так и будет принимать близнецов за колдунов, музыкантов — за бездельников, а кунтов — за откормленных собак. Такое чувство, что кто-то специально прячет голову от того, что со всей очевидностью стучится в двери. Если бы Древний Мир не оставил нам немалого повсеместно плодоносящего наследия, я бы мог понять закон. Однако, даже если не брать во внимание ветра, мы имеем в руках инструменты, о происхождении и назначении которых не имеем понятия! Итта только теперь узнала о своем народе, да и то — не узнала, а так, бережно вынашивает надежду узнать! Ив ничего не известно о беспечных феях, иначе, уверен, сила ее возросла бы во много раз. Я… что касается меня, я хотел бы знать, как работают механизмы, приводящие тела в движение, позволяющие людям летать. Не те, чьи чертежи попали к нам в класс на третьем курсе от руки какого-то благодетеля, а те, что строятся только на законах ветра! Чтоб он провалился!

— Аэростатики, ты хотел сказать?

— Ну да, что-то вроде! А культура? Картины, музыка? Даже не мечтаю видеть древние ноты, но думаю, мой брат не отказался бы от пары-тройки старинных легенд о драконах, любви и подвигах…

— О любви можешь оставить себе… — улыбнулся Эрик.

— На мой взгляд, это глупость! — Эмиль взволнованно потер лоб и постучал по трубке указательным пальцем. — Во имя чего все это прячется от нас? Знания Туона исчерпали себя, нам интересно большее. Отчасти я понимаю ойеллей, велико искушение воспользоваться лабиринтами…

— Они пользовались ими в корыстных целях, — напомнил Улен. — Ойеллям не нужны ни знания, ни прогресс…

— Какое заманчивое слово, Учитель!

— Прогресс? Уж не для тебя ли, музыканта, предпочитающего самосад и печеную картошку, влюбленного в море, леса и рыбалку заманчиво слово «прогресс»? Воистину, людям не угодить, а ведь тебе знакома истина, Эмиль! Самое необходимое для счастья ты всегда найдешь рядом с собой, стоит только быть повнимательнее да искать получше! Ты чуешь это сердцем, малыш, иначе не стал бы воином ветра! Прогресс — неизбежное и опасное слово, думаю, многие древние хотели бы жить в мире, подобном нашему, вдалеке от машин и опасных изобретений!

— Зависть берет, сколько всего вы знаете, Улен!

— Упрямый парень! Тебе предстоит узнать достаточно, чтобы я позавидовал! Слышал что-нибудь о нижнем этаже Туоновского книжного подземелья? Нет? Там хранятся книги по механике и статике и многое другое. Признаться, ты плохо думаешь о своем народе, уже изобретена машина, поднимающаяся в небеса, без горючего, конечно, но это дело нескольких десятилетий, испытывается паровая машина, в королевских кузницах ученые плавят железо. Крестьяне отстают, это правда, но поверь, просвещение не изменит их нравы. Кавен планирует школы, но для воплощения мечты короля Белой Гильдии неплохо взять на себя вопросы мира и спокойствия в королевстве, верно? Гвардейцем одним не справиться, тем более что у короля проблемы с военачальниками! В свое время мы станем более могущественной цивилизацией, чем Древняя. В свое время! Вы знаете, что Древние сделали со своим миром, не будем забывать об этом и не будем торопиться…

— Но волшебство, — не выдержала я, — мы почти ничего не смыслим в нем! Телепатия, врожденные способности, третий глаз и все остальное! Мы бродим среди всего этого в потемках, и никто не берется пролить свет на подобные вещи. Я согласна, наука еще наверстает, но волшебство исчезнет, и никто не узнает о том, на что был способен человек несколько столетий назад.

— Человек одинаков во все времена, Итта Элиман! Выбор разнится. Каждый волен решать, что именно он будет искать в себе и что найдет. «Кому дано — тот увидит», и я не припомню что-либо мудрее этого. Слишком просто было бы, дорогие мои, перешагнуть через эпоху открытий в эпоху знаний. Но я не решился бы на такой рискованный шаг. Чтобы это понять, вам придется повзрослеть и слегка остудить сердца… Высокая цена! Не торопитесь ее выплачивать!

Наступила тишина. Оставшиеся вопросы как будто растаяли, но каждому было, о чем подумать наедине с самим собой. Это был хороший урок, урок, которого нам всем так не хватало.

— Спокойной ночи, Учитель, — мы встали, поклонились и покинули столовую.

— Добрых снов, воины, добрых снов…

У порога я оглянулась, Улен сидел ко мне спиной и неторопливо прихлебывал из кружки, он остался очень доволен нашими вопросами.

Ночью я долго не могла заснуть. Улен и его молчание казались мне вынужденными. Словно ветра Унтара сами посеяли вечные недомолвки и неоправданные тайны. Я дала себе слово, что завтра же отдам Улену ключ и спрошу его об иттиитах…

Но на следующий день такая возможность не предоставилась. Улен пропал до вечера, и мы провели день бездельничая, купаясь и загорая на берегу Ааги. Пели песни, но не веселые. Надо сказать, база лесного конвоя слегка разочаровала Эрика. Он явно представлял себе нечто особенное. Возможно, он ожидал найти здесь тайное оружие, крепостные стены, армию невиданных животных, или он думал, что у конвоиров растут за плечами крылья. Тут уж я не знаю, но так или иначе, Эрик потерял интерес к лесному конвою и весь день не расставался с гитарой. Он так примерно себя вел, что мы потеряли бдительность и предоставили его самому себе. Не надо особенно хорошо знать человека, чтобы с одного взгляда сказать, что у него на душе. Эрику было скучно, его нога заживала быстро, но купаться он не мог, потому сидел на берегу и невесело ковырял струны. Я поглядывала в его сторону, но подойти и спросить не решалась. Когда человеку грустно, есть шанс оказаться лишним, к тому же рядом с ним была Ив. Они сочиняли мелодию, плели из травинок свистки и просто, взявшись за руки, смотрели в небо.

Уже смеркалось, когда вернулся Улен и заявил, что мы приглашены на ужин и в своем роде нам посчастливилось. Для нас своими делами пожертвовал начальник охраны. Едва сумерки придавили Желтый Лес к земле, мы переступили порог самого последнего дома и оказались в просторной комнате, устланной диковинными шкурами и заставленной кустарными станками для столярных работ. Скорее всего, здесь затевался пир, а не ужин, пир, на котором присутствовали только мы и хозяин. Тор Кант, любитель историй и крепкого табака, работал в Желтом Лесу тридцать два года.

— С того момента, — говорил он, — как меня, двадцатилетнего юнца, в ночь летнего луностояния направили охранять Молочный Хутор. Я знал, что это судьба, но не предвидел насколько. Угрюмые Феи были благосклонны ко мне: на обратном пути я заблудился в Желтом Лесу и вышел прямиком на базу. Меня взяли в охрану, я проработал на подхвате около шести лет, пока не созрел для настоящего дела…

— Что у вас новенького, любезный Тор? — поинтересовался Тигиль. — Давненько я не навещал вас, должно быть тут многое происходит?

— Маигры одолевают, — ответил начальник, затягиваясь табачком. — Управились с полыньяками, так теперь вот они. Мандгоры да маигры от одной мамки ведь будут. Это, скажем, вам хорошо, ростом удались, если и скользнет какая тварь промеж ног — не заметите. А детишкам до самых Чуч в лес не ходи. Да еще волколаков белых развелось, нет от них житья. Отстреливаем понемногу, конечно, только больно уж они сообразительные, конвоиров чуют за версту. А так все по-старому, если бы не ветра… Что за напасть такая, как будто никто и не слыхивал. Темнят что-то хозяева столицы, а зря! Может, и мы бы сгодились, кабы что. Я тут поспрашивал путников. Кто из Алъеря бежит, кто — напротив, а знать ничего не знают. Будто бы в столице ураган страшный был, во всей округе камня на камне не оставил. А один добрый воин, что забрел к нам еще до мая, говорил: усыпляет ветер людей насмерть. Никто ему не поверил, а нынче дошли слухи, что правда, мол, ветер этот у Чуч смертельно наследил и теперь по Желтому Лесу гуляет. Видел я сам стада спящие, вот и не верь в бабушкины сказки…

— Какие такие сказки? — спросил Эмиль.

— Сказки, они и есть сказки, — уклончиво рассмеялся хозяин. — Хотя нет-нет, да и приходится верить. Лучше расскажите вы. У нас Белая Гильдия гость не частый и, прямо скажем, — почетный. Улен обещал познакомить меня со своими учениками. Ну, что ж, вижу — красавцы! С чем пожаловали? Небось, не в медовый месяц нагрянули в наш лесок, а?

— Мы искали Улена. И заодно кое-что еще… — ответил Эмиль. — Благодарствуем за гостеприимство…

— Ну что вы! Улен у нас всегда желанный гость! Вот уже… — Тор Кант почесал за ухом, — тридцать, что ли, лет! Так что, говорите, искали?

— Приключений, — невесело улыбнулся Эрик.

— Это по нашей части! Ну и как, нашли?

— С лихвой! — осторожно сказала я.

— Приключения вам по сердцу, а о ветрах что слыхивали? — вдруг спросил Тор Кант. — Улен вот говорит — недюжая сила у них, верно?

— Раз Улен говорит, — ухмыльнулся Эмиль и взглянул на Учителя, — значит, знает…

— Ладно, Эмиль, выкладывай! — рассмеялся Тор Кант. — Ваш учитель сказал: сражались вы с ними, и победили! Только это и сказал, а что и как — того он и сам не ведал.

— Теперь ведаю, — нарушил молчание Улен. — Они молодцы, эти ребята! Только не закончилось еще дело их, а потому и сказ вести рано. Расскажите-ка нам, Тор, о Вашей бабушке! Светлая память старушке, много легенд хранила.

— Много, верно говорите! О ветрах я помню две, да и те не то что бы… Но вам, может, и полезно будет, коли и вправду не знаете этих истории. Леди, будьте милостивы, передайте табакерочку!

Ив протянула хозяину короб красного дерева, покрытый тончайшей резьбой. На крышке разгорались мотивы Желтого Леса: под полной луной сцепились огромные волколаки, на втором плане лошади несли всадников, Дикие ивы, словно стражники, обрамляли композицию по обе стороны.

— Работа мастера! — не удержалась я от похвалы. — Искусно! Очень!

Спасибо. Балуюсь иногда, да только времени все меньше, а тут и глаза стали подводить… Тор Кант не спеша набил трубку с тонким мундштуком, какие предпочитают курить ойёлли. Ну так как? Начнем с малого… Про Древний Мир слыхивали? Так вот. Ветра там, были, что наши, резвись, да гуляй! Конечно, работы им хватало, но к ту эпоху, о которой пойдет речь, и корабли научились обходиться без ветра, разве что маленькие суденышки… Одним словом, отпущеные миру дни истекали. А в такие времена рождается самое скверное волшебство, скажу я вам. На роду у него написаны страшные дела. И вот, темные чары мира произвели на свет Ветер. Он был силен, сильнее всех ветров всех сторон света. Люди верили, что его можно увидеть. Но тех, кому довелось повидаться с ним, в живых не осталось. Зло, которое творят стихии, было детским лепетом по сравнению с ним. С ним были другие ветра, рожденные для коварных убийств, не слышавшие о милосердии. Круша, разрушая, мучая и усыпляя насмерть, прошлись по Земле волшебные ветра. Все так бы и кончилось, кабы не право воли. Однажды чтото случилось, и Ветер переменился. Говорят, он увидел подснежники…

— Подснежники? — поперхнулся Эрик.

— Не перебивай! Так говорят! Он покинул поле битвы и больше уже никогда не вернулся. Ветра прокляли его, но он был сильнее и мудрее всех их. Он сковал их цепями вечного сна и сам уснул, не на одну жизнь и не на две, а до тех пор, пока не зацветет великая Роза. Тогда найдется в диком лесу карта и одном кармане с ключом от прошлого окажется. И много судеб и вещей сплетутся прежде, чем разразится последний бой, и к ветру вернется воля, и свобода вернется к нему. Так наказал он себя. Вот и сказка, и лет ей не счесть!

— Интересная у вас была бабушка… — глядя в окно, произнес Эмиль.

— Весьма начитанная особа… — посмеиваясь, вставил Улен.

— Значит, подснежники? — Этот факт почему-то очень задел Эрика. — А что еще в этой легенде говорится?

— Да вроде и все; может, что-то про воинов или про любовь, но этого я не помню.

Я сидела ни жива, ни мертва. Карман жгло. Как назло, волшебный ключ и старая карта лежали не в разных карманах, коих у меня не счесть, а в одном, единственном, который и жгло. Хотелось прямо сейчас встать и выложить его содержимое на огромный обеденный стол, но кем бы ни был Тор Кант, ему не стоило знать об этом. В избытке волнений и дум, я как-то упустила из виду хитроватую улыбку Учителя и то обстоятельство, что раз сказка имеет начало, должно быть, она имеет и конец.

К сожалению, начальнику недолго дали занимать нас историями об удивительных предсказаниях — пришли конвоиры с вестями о волколаках, и мы больше ничего не узнали. Постепенно разговор за столом свелся к политике, говорили о выборе нового Совета, о гражданском праве и законах земельной собственности, вспомнили о неудачном испытании паровой машины и о том, что кофе нынче продают не тот…

Прощались далеко за полночь. Назавтра мы собирались покинуть приют. Улен ждал вестей от красноглазых перепелок. Он не зря променял королевский совет на этих удивительных птиц. Перепелки оставались его преданными друзьями, ведь именно благодаря их стараниям Улен был еще на свободе, беспрепятственно передвигаясь по королевству, не оставляя гвардейцам даже надежды его поймать…

День последующий начался с того, что спящий Эмиль сопел мне прямо в ухо. Я открыла глаза и увидела на столе перед мутным зеркалом букет васильков и ромашек. Эмиль не забывал, что он все еще волшебник. Мои плечи высвободились из его объятий, ноги прикоснулись к теплому деревянному полу. Я распахнула окно. Блаженство и тоска по дому стиснули сердце. Солнце уже стояло в зените. Сегодня его было видно сквозь туманную дымку. Должно быть совсем за пределами Желтого Леса сиял яркий знойный полдень, потому что даже здесь, в царстве полутеней, было жарко и полевые цветы жадно пили воду из вазы. Утренний воздух отдавал болотными кувшинками. Я снова забралась в кровать, но спать не хотелось. Глядя в низкий янтарный потолок, я думала, что глубоко в душе крылась робкая надежда застать хоть краешек лета Долины, посмотреть, как купаются в зеленом бархате холмы, порыбачить, пособирать грибы, выйти на лодке в море…

Солнце по-июльски нежилось на нашей постели и разукрашивало дерево, из которого здесь было сделано абсолютно все, в приглушенные золотые тона. Утро было создано для того, чтобы вспомнить — в моем рюкзаке уже несколько лун понапрасну путешествуют кисти и краски. Только теперь, наконец, наконец-то, я почувствовала, что готова рисовать. Это чувство приходит внезапно, оно точно ноет под ложечкой, и вы не вправе упустить его…

Больше всего на свете люблю точить карандаши. Краски, тюбики и пигменты в этом смысле отступают далеко на второй план. Карандаши — вот истинная магия подготовки. Без них, свежезаточеных, пахнущих деревом и клеем, нет рисунка, нет живописи, нет начала. Именно им суждено оставить на чистом листе первый след, им суждено править балом композиции и установить единственно верный порядок вещей, с которым краскам уже не поспорить.

Я точу карандаши только ножом Эмиля и не потому, что он острее прочих, а потому, что это строжайше запрещено. Нож Эмиля очень хорошей стали, и он им дорожит. Точить карандаши, по его мнению, можно чем угодно. Тут он ошибается. Нельзя! Каждый деревянный скол должно быть конусообразный и тонкий, как крыло стрекозы. Графит, остающийся копьем, или, если плоский, мечом, снимается натиранием лезвия, упирающегося в дерево. Чем длиннее графит, тем больше угол касания, а чем больше угол касания… Одним словом, Эмиль спал, и я на свой страх и риск взяла его нож…

Ультрамарин тронул краешек акварельной бумаги, расплылся у основания нарисованной вазы и незаметно перетек в лиловый. Зажглись солнечные сердца ромашек, их белый ореол подчеркнул сдержанность темных васильков и бледно застыл в зеркале…

Всякий раз, прикасаясь к вечному, я думаю, что каждая травинка, каждый камень и каждая птица, что распевает всем песни или хохлится под дождем — часть некой тайной формулы, золотого сечения, часть любви Солнца ко всему прекрасному миру. Миру, которому незнакомо творческое заблуждение; миру, которому доступно совершенное искусство и гармония. Васильки на фоне дерева, синее на золотом. С ультрамарином я, пожалуй, переборщила. Сидя в одной рубашке прямо на полу и держа во рту беличью кисть N1, я размышляла над тем, прописывать ли детали: узор скатерти, прожилки листьев и капельки росы или отставить все, как есть, легко текущим и ускользающим?

В дверь негромко постучали. Я не ответила, но ручка повернулась и в приоткрытом сияющем проеме появилась белая головка Ив.

— Спите?

— Эм спит. Входи.

Ив вошла и села на край табуретки. Казалось, она ничего не весила; волосы убраны, глаза сонные, руки зажаты меж коленок. «Повзрослела наша малышка», — подумала я.

— Эрик ушел.

Ив говорила шепотом, но Эмиль мгновенно сел на кровати и уставился на нее:

— Повтори!

— Он просил передать, чтобы не волновались, так надо, чтобы он ушел. Он оставил тебе записку.

— Покажи, — сурово приказал Эмиль. Ив протянула ему клочок писчей бумаги. На одной стороне пляшущим почерком Эрика красовались черновики новой песни, а другая сторона гласила:

«Есть дело, которое требует спешки. Не злись, братишка! Иди в Синий Лес. Я вернусь вовремя, привет ребятам!

P.S. Эм, захвати гитару, встретимся на той стороне…»

— Да он совсем обнаглел! — не веря своим глазам, выдавил Эмиль.

— Отличные новости! Что значит «на той стороне»? — спросил Талески, когда ему дали прочитать записку. Мы нервно топтались у крыльца — никто не знал, как сообщить Улену о случившемся.

— Эрик не выходил через ворота, — сказал я. — Охрана ошибаться не может.

— Ну, и где он по-твоему? — глядя прямо мне в глаза, спросил Тигиль.

— Нечего на меня так смотреть! Я понятия не имею…

Улен не был удивлен. Он почесал рыжую бороду, прищурился, затем снова почесал бороду и, наконец, сказал:

— Вы прекрасно знаете Эрика, что вас удивляет?

— То, что сейчас нам больше, чем когда-либо некогда играть в приключения, — возмущенно ответил Эмиль, — у нас своих дел хоть отбавляй!

— Я скажу тебе, отчего ты рвешь и мечешь, — выслушав, ухмыльнулся Улен, — ты собирался уходить сам, а он тебя опередил! И даже если он неправ, теперь уже все равно ничего не изменишь. Мы все отправляемся в Синий Лес, а Эрик догонит нас, когда сделает то, что задумал. Кстати, — добавил он, — прошу не забывать — Итта всегда сможет найти его, если захочет…

— Вот это «если» меня и беспокоит, — нахмурившись, произнес Эмиль. — Надеюсь, он не из — за пустяка бросил нас посреди пути.

— Тебе лучше знать своего брата, — с полной непричастностью пожал плечами Улен. Он взял в руки мой этюд и подошел к окну. — Неплохо, неплохо! Но откуда холодные краски? День-то сегодня золотой! Надеюсь, ты понимаешь, о чем я…

Вот так и получилось, что мы впятером, без Эрика, отправились в Синий Лес. Эмиль был мрачнее тучи, но перечить Улену не решался. Да и что перечить? Перепелки принесли вести о том, что отряды гвардейцев покинули Синий Лес ни с чем, дорога туда была свободна вплоть до Южного Тракта, а охрана Купеческой Гавани искала нас от Долины Зеленых Холмов до Дымных Равнин. Мы могли отправляться, и медлить не стоило. Как только ворота базы лесного конвоя остались позади, перепуганные галки с оглушительным гомоном снялись с могучих ветвей Дикой Ивы и полетели на юг, крылами увлекая за собой тяжелые клочья тумана. Нам было с ними по пути. Дорога обещала быть долгой, ведь на Южном Тракте все равно следовало свернуть и пуститься лесом.

Более чем исчезновение Эрика, меня беспокоила таинственная бабушка Тор Канта. Головоломка сошлась самым неожиданным образом, но, несмотря на клятву, мой рассказ об ойёллях по-прежнему оставался неполным. Ив, как будто забыла о карте, найденной в Желтом Лесу. Содержимое тайника так никто и не видел. Признаться, поначалу я думала — разгадаю сама, но база лесного конвоя и ее начальник заставили меня взглянуть на ключ и тайник совсем с другой стороны. Случайности, оборачивающиеся закономерностями, более не давали права тянуть, оставалось внести в последний совет Гильдии кое-какие дополнения.

План, к которому мы пришли, походил на план с большой натяжкой. Синий Лес был целью путешествия с самого первого шага, встреча с ним затянулась. Мы полагались на себя и на приобретенный опыт, но как бы там не темнил учитель, его присутствие в некоторой степени успокаивало хотя бы тем, что мы знали, что поступаем правильно.

Мы снова путешествовали на трех лошадях, но теперь Улен оседлал Амиса, а Ив ехала вместе с Тигилем на прекрасной кобылице кунтов. Она одна держала в руках секрет Эрика. Молчала, скользила серьезным взглядом по тянущимся мимо полям и время от времени вздыхала, не удерживая печали. Эрик умел любить, я знала это, пожалуй, не хуже ее, но любил он по-детски: красиво, искренне и совершенно беспечно. Это подкупало, околдовывало и заставляло мириться с пылким безудержным нравом этого беспечного парня. Нам всем приходилось мириться с этим, тем более что мы сами подчас могли перещеголять его в непредсказуемости. Ничего не поделаешь, каждый из нас мог быть только таким, какой он есть, и никак иначе…

К концу дня жара начала спадать, земля щедро отдавала тепло, и в воздухе витал парной земляной дух. Июль принес бурные травы, разноцветье лугов и мошкару, от которой было лишь одно спасение: костер и трубки. Обогнув окраину Желтого Леса, мы выехали на дорогу, ведущую в Южные Чучи, и к вечеру почти достигли мельницы. Там, на границе березняка и ячменных полей, Улен остановил Амиса:

— Пора передохнуть, все равно в ночь не поедем.

Мы привязали лошадей и кинули котомки под дерево.

— Ставлю два против одного, что нас съедят раньше, чем мы соберем хворост, — сказал Эмиль, отмахиваясь от полчища жадных комаров.

— И спорить не буду, — хмуро ответил Талески.

Мошкара зудела над ухом, норовя пробраться за шиворот, забивалась в нос и в рот. Вот почему мы с недюжим усердием бросились собирать хворост и преуспели так, что, когда костер разгорелся, его пламя вознеслось до самых березовых верхушек. Комары вынуждены были отступить на приличное расстояние, с досадой затаиться и ждать более подходящего случая. Их терпение было не вечным; смелые и нетерпеливые, они все же подбирались к огню, а мы то и дело хлопали себя по рукам и чесались.

— Интересно, — сказала я, прихлопывая отважного комара прямо в воздухе, — что бы изменилось на свете, исчезни с лица Земли Новой эти твари? По-моему, стало бы значительно лучше…

— Возможно, — ответила Ив, — но птицы тебе бы спасибо не сказали.

Мы сидели у костра и занимались тем, чем занимались последние пару суток — гадали, куда же подевался Эрик. Прислонившись к березе, Эмиль смотрел, как его друг натирает золой сапоги из волколачьей кожи, и лицо Эмиля, впервые за много дней, не выражало озабоченность. Наш старый походный чайник подскакивал на огне. Всем хотелось кофе, но кофе закончился еще по дороге в Алъерь.

Говорить о ключе предназначалось мне, ведь это мне полыньяк поведал место на плоту ойёллей, где хранился ключ. Он все время был у них под носом, на палубе под четвертой доской с конца. Кроме того, именно мне полыньяк показал тайник в Желтом Лесу. Возможно, у полыньяка тоже была начитанная бабушка и он знал, что найти карту должен тот же счастливчик, которому достанется ключ, и, возможно, полыньяки не так уж безоговорочно доверяли Афаре.

— Я хотела бы прояснить ситуацию, — сказала я, и все посмотрели на меня с недоумением.

Я помолчала, все ждали.

— Боюсь, мой рассказ о тайне ойёллей оказался не полным. У меня накопилось некоторые бесценные вещи. Наверное, пришло время поделиться ими. Собственно говоря, я не хотела ничего скрывать, но, слово чести, у меня не было ни единой возможности поведать об этом…

— Предыстория долгая! — почему-то довольно кивнул Улен и вытер перчаткой лоб. — Ну что ж, мы ждем!

— Вот! — выдохнула я и, разжав кулак, положила на сиротливую гитару Эрика ключ от подземных лабиринтов Вечной Горы.

Рты распахнулись.

— Клянусь Солнцем, ваш малыш много пропустил! — после паузы произнес Улен.

Готова поспорить, хотя я никогда не слышала его чувств, на этот раз мне удалось удивить Учителя.

— Какой маленький! — проговорила Ив. — И это легендарная тюрьма Запретной Земли? Послушай! Ключ от прошлого! Сказка Тор Канта! Вот ведьма! Итта, где ты его стянула?

— Воровство у него на роду написано! — ответила я. — Его только и знают, что воруют одни у других. Я, к сожалению, вошла в эту позорную цепочку. Наитие вело меня, теперь мы все знаем почему… — и я рассказала обо всем, что узнала от полыньяка; о том, как перед смертью он отдал мне ключ от пещерных лабиринтов Вечной горы и еще о том, что этого никто не заметил. Потом я рассказала о том, как мы с Ив нашли тайник и в нем — таинственную карту, скрепленную древними скрижалями. В общем, получилась довольно запутанная картина моих похождений в паутине непонятных легенд и старинных историй. Нешуточных надо сказать историй, историй с плохим концом.

Закончив, я с опаской оглядела тех, кто меня слушал. Хорошенькое личико Ив ни на йоту не выдавало недоумения, но я слишком хорошо знала ее. Тигиль как всегда не был щедр на эмоции — он уже думал о том, что принесет нам ключ, и дума его была невеселой. Улен сидел в отдалении, комары по непонятным причинам не досаждали ему, он молча вырезал ножом колышек для костра — то, что думал Учитель всегда оставалось при нем.

— Может, карту покажешь… — напомнил Эмиль.

Карта прошлась по рукам. Каждый рассмотрел прописанные рисунки, море, леса, поля и даже горы, но обозначения мало напоминали те карты Древнего Мира, которые нам посчастливилось видеть и уж тем более не напоминали наши…

Карта очень заинтересовала Улена. Он пробежался глазами по узорам и быстро перевернул карту торцом. Тыл свитка рассыпался мелкими мушиными плясками, не говорящими нам ни о чем. Улен потеребил бороду, побормотал себе под нос: «Это многое, многое объясняет» — и потом заходил, задумавшись, а после и вовсе пропал до полуночи в поле.

— Откуда у Афары такие драгоценные вещи? — глядя на растаявший в сумеречных просветах деревьев силуэт учителя, спросила Ив. — Наплодила, ведьма, шпионов! А мы на что?

— Учителя спроси, — хмыкнул Эмиль.

— Не знает Учитель, — сказала я. — Видишь вон, что с ним? Эта карта в планы его не входила, голову даю на отсечение.

— Что ж за карта такая диковинная? — побормотал в сторону Эмиль. И мы, позабыв об Улене, вновь впились в загадочные знаки.

— Они не связаны между собой, — заложив волосы за уши, сказал Талески. — Я имею в виду отдельные части карты. На юге — одно, на востоке — другое, а между ними — ничего. Это не просто карта, это какой-то особый проводник. В центре — горы. Надо думать, речь идет о нашем королевстве, но Алъерь, да и Кивид — на юге от них, а тут башни показаны на востоке.

— Может, в Древности город был именно там? — предположила Ив.

— Что-то подсказывает мне, что и сейчас, и в Древности на востоке от гор могло быть только море… — заверил ее Тигиль.

Спорили долго, но так ни к чему и не пришли. Эмиль смотрел на карту дольше всех и не проронил ни слова. Он смотрел на нее, когда зажглись звезды, смотрел, когда ветер принес ночную песнь соловья, смотрел, когда вернулся Учитель и когда уже все давно уснули. Только догоревший костер и наступившая темнота заставили его вернуть мне старинный свиток. Эмиль надвинул на глаза капюшон плаща и произнес только одно слово: «Король…»

 

ТРЕТЬ ЛУНЫ ПУТИ

Глава 22, в которой душу терзают сомнения

Щит Короля Кавена утонул в Ааге в день объявления войны с серными ведьмами. «Мне не суждено умереть! — сказал король народу. — Мне суждено сражаться и выиграть эту битву!» Битва затянулась на две весны, но король ни разу не выпустил меч и ни разу не был ранен. Сотни ведьминских голов втоптали в землю копыта его коня, тысячи черных сердец повстречались с королевским мечом. Стойкость и удача Кавена дарила храбрость гвардейцам и надежду матерям. Именно храбрость и надежда одержали победу в этой страшной войне. Ведьмы поджали хвосты, а король целый и невредимый вернулся с победой.

Десятью лунами раньше молодой король только унаследовал престол. Он вел тихую холостяцкую жизнь, и едва ли кто-то ожидал от него подвигов. Кавена воспитывала милейшая толстушка — королева Майя, которая не умела толком отличить меч от шпаги. И хотя наследника неплохо обучили военному делу, душа его оставалась верной материнским идеалам — музыке, поэзии, литературе. Появляясь раз в год перед народом во время концертов и традиционных гонок на кахлах, все остальное время вседержитель проводил за книгами, из всей общественной жизни предпочитая заниматься только культурой и просвещением. Война изменила отношение короля к своему народу и народа к своему королю, но не изменила королевские привычки. Напротив, потеряв столько времени, король с большим пристрастием взялся за реконструкцию музеев и театров, учебную программу школ и, конечно, за любимое свое детище — Туон. В то время, когда во многих деревеньках крестьяне едва владели грамотой, в семинарии не было недостатка в книгах, нотах, инструментах и технике. Лаборатории, питомники, обсерватория и цех экспериментальных сплавов, оборудованные по королевскому заказу мастерами Кивида, существовали в единственном экземпляре. Королевский оркестр вырос втрое, Стеклянный Лабиринт Картин менял выставки каждую луну… Все было бы просто прекрасно, но прошло два года… и Король, сам того не заметив, стал пешкой в хитрой игре королевы Афары.

Полыньяки хлынули на нашу землю черным неудержимым потоком. Многие винили короля, поспешно отошедшего от политических дел и поручившего дела чести и свободы полководцам, начальникам внутренней и внешней разведки, не всегда чистым на руку. Многое винили Короля, но еще больше обвинителей нашлось для Улена. Не только министры, но многие из военачальников вкусили отравленный запах ведьминских обещаний. То ли на деле, то ли в мыслях, но ведьмы дурачили людей. Увы, во все времена это было несложной задачей…

Заблуждения короля не могли быть оправданы неведением, хотя, не случись ареста начальника внутренней разведки, мы с радостью бы поверили этим отговоркам.

Но даже мы не могли не согласиться, что раз вседержитель унаследовал предмет вожделения многих народов — Древние Горы, ему не следовало отпускать руку с пульса коварного врага. Серные ведьмы давно примеривались на Запретную землю, надеясь запустить свои жадные руки в Пещерные Лабиринты Вечной горы. Можно было предвидеть, что так просто они не отступятся.

В тот год на королевство обрушился новый снежный ком неприятностей. Серные ведьмы предъявили Земле Новой своих разведчиков. Даже когда борьба с ними послужила основанием для возобновления военных действий на территории Дремучих Каньонов, никто, кроме Улена, не связал полыньяков с главным врагом. И в тот же самый год у Белой Гильдии появился заказ совсем особого рода. Кавен принял волшебные арбалеты, отнятые у полыньяков с большой опаской. Шутка ли, такое оружие требует немалой ответственности, король не знал на кого ее возложить. Улен, конечно, поспособствовал исходу дела, но это не решало нашу судьбу; так или иначе, а происками серных ведьм заниматься пришлось бы нам. Белой Гильдии устроили проверку, припугнули мокролапых кунтов и выбрали тех, кто до времени стал владеть волшебными арбалетами. Король не сомневался в своем выборе, но вряд ли отдавал себе отчет в том, что такое Ветра Унтара. Ужас бушующей стихии заставил дрогнуть и короля, и Совет, в безумии безвыходности пошатнувшего неизменную многие столетия роль Белой Службы короля. Никогда раньше ей не доводилось быть обесчещенной в глазах народа…

* * *

Таким образом, беседы с Учителем все же нарисовали кое-какую картину, хоть и весьма сумбурно, но объясняющую положение дел. Сначала Кавен целиком доверился Улену, а потом будто предал его, да что там «будто», так и есть — предал… Да, порой кто-нибудь отпускал нелестную шутку в адрес слабохарактерного Короля, но это совсем другое дело. В конце концов, Кавен всего лишь король; бродить по полям и долам в поисках ветра — не его задача, а все равно при мысли о Короле на душе становилось скверно.

Как мы ни гнали, но на Южном Тракте оказались только через четыре дня. Меньше половины пути, а лошади уже готовы были упасть прямо на дорогу. Южный тракт пустовал, но не было ни малейшего желания рисковать.

Дорога раздваивалась, ее черный затоптанный рукав терялся в густом подлеске. Улен остановил коня. У его левого плеча очертились макушки Темного Леса, у правого — бесчисленные силуэты сизых стогов. Начинались Большие Поля.

— Дальше пешком пойдем, — сказал Улен. — Лошадям отдых нужен. Луна в рост — путникам светлая дорога. Поспеем!

При одном взгляде на Учителя, становилось ясно — сердце его трепещет от мысли, что после стольких скитаний он возвращается домой. И так же становилось ясно — разум Улена холодной камненной преградой защищает сердце от страха за Синий Лес, за то, что уготовлено Эмилю…

Все леса прекрасны, но Синий — царь лесов. Мягкие, точно вельветовые поляны, окруженные крепкими дубами, грациозными вязами и диким шиповником снились нам в самых сладких снах. Этот лес повидал немало, но мудрость и долголетие словно шли бок о бок с силой и красотой. Синий Лес оставался молодым и чистым на протяжении многих столетий. Он ждал нас, но до него, как и до смерча, оставалось еще много верст пути.

Пока солнце готовилось к рассвету, пришлось идти вдоль дороги, но как только леса стали редеть и непролазные кущи превратились в светлый березняк, мы повели лошадей лесной тропой и уже к вечеру достигли полей Криволесья. Посторонились деревни Тиса, обогнули пастбища, пострадавшие от Тумана Беспамятства, и сердце замерло, чуя приближение ложбины.

Как ни странно, но ветра Унтара выбирали для битвы совсем непримечательные места. За исключением Алъеря, в них не было ничего особенного. Ложбина в полях Криволесья ныряла в подлесок березняка, как и тысячи других ложбин. Она выглядела по-прежнему, лишь трава разрослась и потемнела. Пять молоденьких осинок ютились на краю склона, их листья, как водится, трепетали на ветру. Эмиль заглянул в овраг, покачал головой и отошел в сторону.

— Чудеса! — произнес он, похлопав по крупу нашего коня, которому довелось не понаслышке познакомиться с Туманом Беспамятства. — Словно и не было ничего…

— Когда-то волшебный туман лишил памяти самый могущественный город на Земле, — вдруг сказал Улен. — Но тогда люди не ведали магии, они решили — наука врага убила их. Сказания говорят — дома в этом городе росли выше хребта Инкабара. Беспамятные горожане выбрасывались из окон, разбивали свои механизмы и гибли от собственной беспомощности… Все до единого…

— Как мудрые допускают такое?! — потрясенно выговорила я.

— К мудрым редко прислушиваются, девочка! Напротив, мудрых не ждут и не любят!

— Но почему?

— Соловей, слышите! Нам бы добраться до леса, пока не стемнело!

— Но ведь Малая в силе! Учитель! — с упреком напомнил Эмиль. — Впридачу к арбалетам могли бы поделиться парочкой историй о ветрах!

— А мог ли я? — пощурился Улен и зыркнул искрами из-под косматых бровей. — Не беспокойся, мой мальчик, я еще расскажу тебе о смерче… может, даже сегодня, если ночь выдастся лунной.

Эмиль кивнул и притих, его дума была нелегкой, и все об этом знали. С тех пор как мы вышли из последнего приюта, никто не обмолвился о смерче, но каждый из нас ни на секунду не забывал, куда мы идем и что нас ждет в конце пути.

— То, что туман… ну то, о чем вы говорили, Учитель… — тихо сказала Ив. — Не верится…

— И хорошо… — согласился Учитель. — Не стоит много думать об этом. Достаточно знать.

Помолчали, тишина полей совсем не казалась зловещей. Где-то в роще пел соловей, березы раскачивали свои косы в такт вечернему ветерку, осинки трепетали, на листьях медуницы собиралась роса. Что есть волшебство? Кто может ответить? Казалось, нет никакого ужасного тумана, а есть лишь сон, пустой неинтересный сон, о котором можно забыть сразу, как только проснулся. Если бы не множество ужасных доказательств о варварском разбое ветров, если бы не погибшие люди и животные, не разоренные леса, не разрушенные дома Алъеря, если бы не это, можно было бы хотя бы на секунду представить ветра сном…

— Итта, — задумчиво глядя куда-то перед собой, нарушил молчание Эмиль, — дай-ка еще раз взглянуть на карту. Посветите, пожалуйста!

Эмиль разложил свиток прямо в траве, на том месте, где мы с Эриком ломали голову над тем, как вообще возможно стрелять в ветер. Давно это было. Талески чиркнул огнивом и разжег керосиновый фонарь. Эмиль сложился перед картой и замер:

— Ну и ведьма! — тихо и торжественно протянул он. — Так и есть! Схема похожа на руну с наших арбалетов, четыре вершины и центр…

Мы впились взглядами в хитросплетения рисунков. Надо было очень постараться, чтобы среди всего многообразия узоров и завитушек увидеть схему. Но, слово чести, Эмиль не лгал. На карте выделялись четыре вершины и центр. Да, это было похоже на Розу Ветров, розу, состоящую только из четырех лепестков. В центре можно было угадать горы; местность, где север занимал густой еловый лес; лепесток на юге, который сбил с толку Тигиля, совпадал с городскими башнями, а на западе что-то смутное: то ли овраг, то ли впадина, и, наконец, последний луч розы указывал на нечто, по форме напоминающее песочные часы.

— Разве никто из вас не узнает это озеро? — Эмиль проткнул пальцем нарисованные песочные часы. — Светлое озеро! Озеро в Синем Лесу, вот это что! Проще некуда, ведь эта же Карта Смерти Ветров! Невозможно!

— Вот так да! — пробурчал Талески. — Хороши бабушкины сказки. Эдак выяснится, что ключ от лабиринта и впрямь украден не зря…

Но Эмиль больше никого не слушал, он всматривался в рисунки на карте и теребил кудри.

— Смотрите, — Ив заглянула Тигилю через плечо, — допустим, это — Алъерь, Желтый Лес и Криволесье, значит в центре — Запретная Земля, остается Синий Лес, там как раз озеро… Это ведьма знает что! — не сдержалась малышка.

— Это именно то, что сказал Эмиль. Карта Смерти Ветров, — произнес Улен. — Следовало давно заняться ее поисками…

— Если верить легенде, — сказала я, — карта все равно нашлась бы только теперь, чтобы оказаться в одном кармане с древним ключом…

— Но Афара же как-то добыла ее! — напомнила Ив. — Страшно подумать, если бы ведьмы добрались до ключа, что бы стало с пророчеством? И полыньяки… Бедные полыньяки! У них нет карманов!

— Сдается мне, Итте следовало надеть другую куртку, ну хотя бы синюю, ту, что без карманов…

— Это куртка ойёллей, Эм!

— Да мы просто баловни судьбы! — Эмиль вдруг осекся. — Эй! Вы только взгляните! Красота! Эта игра захватывает всерьез! Учитель, что вы на это скажете? Посмотрите на овраг! Да нет, овраг на карте! Видете? Нет, вы видите? — кончик носа Эмиля взволнованно побелел. — Ведьма старая, штык ей под ребро! Да что ж это такое?!

Палец Эмиля, дрожа, упирался в узор низины, которая очевидно и была тем местом на карте страны, где мы теперь стояли, где спал Туман Беспамятства и где к нам так легко приходили ответы на вопросы.

— Итта, скажи хотя бы ты, это нарисовано дерево, верно?! Конечно, дерево! Вот! Их — пять, не больше и не меньше!

— И…?

— Теперь посчитай осинки на краю ложбины…

Улен напрасно считал, что мы недооцениваем игру. Игру мы оценили по достоинству. С каждым днем тайны и совпадения все настойчивее действовали на нервы. Древняя карта была важным звеном, но, похоже, пришла в наши руки поздно. Точное число осинок, растущих на краю ложбины спустя сотни лет, не заставило меня дрогнуть. Впереди ждал смерч, и, по правде говоря, я гораздо больше думала о нем, нежели о карте.

За Криволесьем мы повернули на юго-восток, Южный Тракт остался у нас за спиной. Стоило перебраться через поля, и дорога в Синий Лес легла перед нами. Здесь мы снова оседлали коней, чтобы мчаться навстречу смерчу, уже никуда не сворачивая. Эта дорога была нахожена мало, звери не опасались выбегать на нее, но нынче нам не встретилось ни лисицы, ни зайца. Пару раз в синеве небес мы видели галочью стаю, сам Унтар не появлялся. Но как только мы приблизились к Синему Лесу, галки оставили нас, и вскоре перепелки принесли вести о смерче. Разорив Дремучие Каньоны и не найдя там Эмиля, смерч перебросился через Аагу, чтобы вернуться.

К обеду седьмого дня собралась гроза. Накануне к Учителю прилетели две перепелки. Они долго сидели у него на плече, но стоили им упорхнуть, как небо нахмурилось, нагоняя грозовые тучи, потемнело и рассердилось. Задул ветер, заходили кроны дубов, затрепетал орешник, липы растеряли последние свои плоды. Через весь лес побежала дрожь, но это была всего лишь дрожь ожидания ливня, который умоет лес и напоит землю. Предчувствие приближающейся грозы. Я хотела бы слышать природу только такой, я хотела бы видеть колыхания леса, убежденного в том, что ему ничего не грозит, кроме теплой летней грозы. Вспомнилось первая гроза этой весны, когда у хребта Инкабара рушились вершины, а Хранитель Гор слушал музыку обычного мира — это было величественно и прекрасно. Что скрывать? Я боялась! Боялась потерять Эмиля, боялась потерять этот мир и много еще чего, что могло приключиться теперь, когда смерч шел поквитаться с нами.

За поворотом должен был показаться мост. Так и есть, издалека затемнели старые мостки. Мы подъехали ближе и не поверили своим глазам. Мост был на месте, но под ним зиял скользкий илистый овраг. Аага высохла, точно весенний ручеек. Однако этот ручеек был шириной с полверсты, а длиной в несколько сотен.

— О! — ахнула Ив. — Что это? Что с Аагой?

— Выше по течению смерч образовал плотину, — объяснила я, — завалил реку лесом. С юга несутся новые потоки, они разобьют плотину, не горюйте…

— Разобьют? — с сомнением переспросил Эмиль.

— Без сомнений! Смерчу с Аагой не поспорить!

— Это глупый оптимизм, темная дева! — проворчал Тигиль, он прогарцевал вдоль края берега, туда, где кончалась трава и жуткой могилой проваливалась в землю мрачная дельта реки. Улен молчал, его широкая ладонь беспокойно теребила уздечку.

— Как он это сделал? — в ужасе выдавила Ив.

— Ты когда-нибудь видела смерч? — с легкой насмешкой поинтересовался Эмиль и вытер со лба первые капли дождя.

— Нет, — обиженно махнула головой Ив, — но мне вполне хватило сонного бриза!

— Перестаньте! — сердито проворчал Тигиль. — Смерч загребает в свою воронку и моря и озера. Огромным небесным черпалом поднимает он со дна реки ил, для него Аага — детская шалость.

— Откуда ты-то знаешь? — с издевкой спросила я. Тигиль не ответил, а переспрашивать я не стала. Я спешила спрятаться под капюшон плаща.

— Начинается ливень, — глядя через плечо, произнес Улен. — Нам бы поторопиться…

В тот момент дождь словно примерился, набрался силы и обрушился на лес. Освобождаясь от бремени морей и озер, небо радостно изливало воду, и мы тотчас промокли до нитки.

Кони вздрогнули и поскакали дальше, через мост, через поля и долы, в дом Улена, в котором ему сейчас было совсем небезопасно.

Как всегда, о безопасности Улена думали все, кроме него самого. Чем ближе мы были к Синему Лесу, тем веселее, тем радостнее светились глаза учителя. Он напевал что-то себе под нос и спрашивал о том, как мы сражались с ветрами так непринужденно, как будто речь шла об урожае на осень. Улен многое знал от Тигиля, но о приключениях в горах мы поведали ему сами. Чары, которые напустила на нас Вечная Гора, были не единственными опасными чарами Запретной Земли, но без сомнения самыми трудными. Кроме того, Хранитель Гор ничего не рассказал о ловушке Песчаной Скалы.

Нам было о чем поговорить перед сном. Но в ту ночь все торопились уснуть. Улен собирался говорить с Эмилем, и мы понимали, что мешать им не следует.

До Синего Леса было уже рукой подать и если бы не одно обстоятельство, оказаться там можно было наутро. Нас поджидали, и этого никто не учел. Я чуяла гвардейцев за много верст, и перепелки, как мне казалось, не должны были их пропустить. Тем не менее, перепелки не прилетали уже трое суток, и Улен молчал о последнем. Этой ночью гвардейцы могли напасть на наш след, и я решилась поговорить с Учителем.

Когда, отдышавшись и расправив спины после долгой езды, мы собирались скромно поужинать, я подошла к Улену. Подперев плечом корабельную сосну, тот в десятый раз рассматривал карту, украшенную так великолепно, что я вновь залюбовалась и на секунду забыла, о чем собиралась говорить.

— Хочешь что-то сказать, но сомневаешься? — как бы между прочим сказал Улен и откашлялся. — Сомнения — не лучшее качество для королевской разведки, верно?

— Да, Учитель, я хотела поговорить…

— Говори, Итта Элиман, говори, — не поднимая глаз от карты, закивал он, — говори, но оставь время для своего пытливого Эмиля. Он хочет знать больше, чем успевает понимать.

— Перед последним переездом засада, я чую их, человек десять гвардейцев…

— Знаю, — кивнул Улен. — Мы поищем другую дорогу. Ложись спать, отправляемся засветло.

Он принялся неторопливо и сосредоточенно снимать перчатки, всем своим видом намекая, что подробности обсуждению не подлежат. Что ж? Спать, так спать…

Надо сказать, перчатки Улена — знаменитая вещь, старинная и бывалая, никто и никогда не видел его без них, но самое примечательное то, что это перчатки с отрезанными пальцами. Эмиль как-то сказал, что в таких перчатках хорошо играть зимой на флейте. Помнится, Улен шутку не оценил и рассердился. Ив решила, что перчатки, возможно, подарок того, кого Улен хранит в сердце. Наверное она права. Прошлое Улена содержится в полном секрете, говорить об этом запрещено, но порой мне кажется, он сам уже не помнит, кем и где был до того как вошел в Королевский совет и возглавил Белую Гильдию.

— Нельзя Улену домой! — сказала Ив, когда мы улеглись под калиновые зеленые грозди. — Если засаду выставили у переезда, то она будет и в лесу! К ведьме не ходи — будет!

— Улен как всегда замышляет что-то, — ответила я. — Скорее всего, домой он не собирается.

— Час от часу не легче! — вздохнула малышка. Она разложила поудобнее брезентовый плащ и тихо добавила: — От него можно ждать всего что хочешь, но согласись, с ним как-то спокойнее… Еще бы знать, что Эрик ни во что не вляпался…

— И то верно… — сквозь сон согласилась я.

Ночью я проснулась. Мне показалось — снова слышу тот крик, что раздался в Темном Лесу, как раз перед появлением Смерча. Но теперь крик шел не из глубины земли, теперь кричало само небо. Костер все еще горел, Улен сидел подле, его широкий силуэт надежно покачивался из стороны в сторону.

— Кто-то кричал, — сказала я.

— Тебе показалось, Итта, — ответил он, — а, впрочем, да, похоже, это кричала птица… Спи…

Ранним утром прошел сильный дождь, но с рассветом выглянуло солнышко и заиграло по свежевымытой листве. За перелеском дорога ширилась и начинались просторные леса. Никто не знал эти места лучше Улена. Там, за вересковым оврагом нас поджидали те, кто понятия не имел о смерче и о том, что до нас оставалось рукой подать.

Перед самым оврагом Улен пришпорил Амиса. Осматриваясь, он указал на следы. Здесь мокрая дорога была истоптана копытами доброй дюжины лошадей.

— Хороши следопыты, — почему-то довольно сказал Улен. — Наследили на славу. Ну что ж, теперь вся надежда на кунтов, уж они-то умеют обучать лошадей. Советую научиться делать так же, — и тут Улен издал звук, похожий на скрежет кунтов, издал еле слышно, но лошади рванули с места так неожиданно, что мы едва не свалились навзничь. Улен повторил команду, и лошади остановились.

— Здорово, — придя в себя, ответил Эмиль, — но можно в следующий раз предупредить?

— Можно! — рассмеялся учитель. — Предупреждаю!

Улен заскрежетал, и мы понеслись, пронеслись так стремительно, что в ушах засвистело и лес превратился в одну сплошную зеленую стену. Я вцепилась в Эмиля, Эмиль в уздечку, и единственное, что я видела — широкую спину Улена впереди. Амис что есть силы ударял копытами по лужам и разбрызгивал из них утреннее солнце.

Гвардейцам толком не удалось понять, что понеслось мимо них на такой головокружительной скорости. Если бы еще мы скакали тихо, но нет, такого чуда кунты не выдумали. Услышав топот копыт, отряд, поджидающий Улена, вскочил в стремена. Наши лошади успели взлететь и перемахнуть через перекрытую дорогу. Дальше дорога шла под откос. Синий, самый прекрасный лес из всех, что мне посчастливилось видеть, раскинулся перед нами. Сзади стучали копыта гвардейских лошадей, бедняжки, они выбивались из сил, но куда им до волшебства кунтов.

— Похоже на настоящую погоню, — прокричала Ив.

— Смотри, держись крепче! — ответил Тигиль.

Через полчаса дорога истощала. Путь потерялся среди деревьев, а Улен несся перелесками куда-то вправо, в гущу леса, вовсе не в ту сторону, в которой ждал его дом. Расстояние, на которое нам удалось оторваться от погони, стало стремительно сокращаться, лес густел.

— Куда его несет? — вырвалось у Эмиля.

— Вперед, — предположила я.

Гвардейцы настигали нас, оставалось какая-то сотня шагов, как вдруг Улен резко повернул вправо, и как из-под земли, насколько хватало глаз, возникли плотные заросли высокой травы, точно гигантский плетень вырос перед нами. Улен гнал Амиса вперед и, не сбавляя скорости, врезался в живую стену и исчез на долю секунду. Размышлять было некогда, миг — и мы последовали за Уленом. Лошади заржали. Зажмурившись, я ощутила, как ветви прохлестали по лицу, но когда я открыла глаза, мы уже неслись по живому коридору; узкому, как раз такому, чтобы могла мчать лошадь, и длинному, такому, что не видно конца. Через минуту я оглянулась, за нами скакали только Тигиль и Ив. Гвардейцев не было. Мы оторвались…

Коридор из вьюнка и кустарника, затерявшийся в глубине доброго леса, вывел нас на пустошь, окруженную каштанами и дубами. Две избушки, сарай и погреб прятались от людских глаз в этом милом, залитом солнечным светом, месте. Лошадь в гвардейской сбруе паслась прямо у сарая, брошенная поленница, бочки с дождевой водой, за домом угадывался огород. Если бы мне не приходилось гостить у Улена, я бы непременно решила, что это и есть его дом, но я гостила у Улена и знала дом Учителя — его огороды и птичники выглядели совершенно по-другому. Кто-то, кроме него, скрывался в Синем Лесу. Но кто? Мы спешились и огляделись.

— Ну что ж, — крякнул от удовольствия Улен, — по-моему, все вышло как нельзя лучше! Как считаешь, Итта, гвардейцы отстали?

— Что им оставалось? — рассеянно оглядываясь, ответила я. — Вряд ли они найдут дырку в этом диковинном заборе…

— Где мы? — спросил Эмиль. — Может, прольете свет на происходящее, Учитель?

— Может, лучше это сделает он? — и Улен указал на дом.

В это время низкая дверь дома со скрипом отворилась и показалась долговязая фигура. Фигура нагнулась, чтобы беспрепятственно миновать проход, и выпрямилась. Лучезарно улыбаясь, ее владелец двинулся к нам навстречу.

— Только Эрика нам сейчас не хватало! — скрывая радость, прошептала я.

— Ведьма меня побери, Тиг, что все это значит? — обратился к другу Эмиль.

— На этот раз, Эм, я вне заговора. А вот у своей подруги можешь поинтересоваться.

Обижаться на реплики Тигиля бесполезно, и, к счастью, Эмиль ничего не успел спросить.

— Гляжу, вы порядком припоздали! — радостно прокричал Эрик. — Ну что уставились? Разве я похож на привидение базы конвоя Синего леса?

— Нет, братишка, на приведение ты не тянешь! Не надейся, от хорошей взбучки тебя это не спасет! — не то шутя, не то всерьез сказал Эмиль, но от улыбки не удержался. — Ведьма знает, что творишь! Куда ты делся? Все тебе игрушки!

— Прям так и игрушки! — дернул Эрик носом. — А если дело было?

— Если дело, так и говорить надо…

Неизвестно, сколько бы еще препирались братья, если бы Эмилю не пришел на ум самый логичный вопрос:

— Допустим, я готов согласиться с тем, что тебя призвали подвиги и, подобно незабвенному вождю ойёллей, ты внял этому зову. Ведьма с тобой, не первый день тебя знаю! Но как ты оказался здесь раньше нас?

— Ну, во-первых, если помнишь, с недавних пор, у меня хорошая обувь, — ответил Эрик, и снисходительно похлопал брата по плечу, — а во-вторых… — взгляд Эрика остановился на Улене, — мы с Учителем решили держать дело в тайне, и ты и Тиг бросились бы опрометью вслед за мной, если бы узнали, что речь идет о старом подземном туннеле через полкоролевства.

Открыв рты, все как по команде уставились на Улена, но тот, разумеется, сделал вид, что считает на руках пальцы, торчащие из перчаток.

— Это база конвоя Синего Леса, — рассказывал Эрик, когда мы, наконец, сменили гнев на милость и согласились услышать историю о том, как Эрик в своих волшебных ботинках преодолел подземный туннель от базы Желтого Леса до базы Синего. — То, что весьма напоминает вам погреб, ничто иное, как вход, или, если угодно, выход оттуда. По-правде говоря, Эм, для нас там, пожалуй, не очень просторно, но терпимо, да и крыс не так много… Это если не считать толпы подземных приведений… Навязчивый народец! Я думал и пришел к выводу, что это души умерших полыньяков… По крайней мере такие же скользкие!

— О! — не сдержалась Ив.

— Да нет же, малышка, — обнял ее Эрик, — приключение было скучное! Ни одного вампира, ни одного самого крошечного вурдалака. Похоже, конвоиры располагают устаревшими сведениями…

— Или хорошим чувством юмора! — напомнила Ив.

— Надеюсь, Улен оправил тебя туда не ради приключения? — сказал Эмиль. — Может, расскажешь, что за дело?

Эрик сразу посерьезнел:

— Они готовят ветряную ловушку, ту самую старую ловушку. Похоже, она вышла из строя от времени. Улен не особо распространялся, но дураку ясно — ловушки остались от Древнего Мира. Ведьма знает как они работают. Тигиль добыл в Туоне старые чертежи. Показал Улену — попробовапли разбраться — без толку, мудреные чертежи. А тут смерч. Они — руки в ноги, а ноги то у меня. Хоть и калеченые, да не чета вашим, не угонитесь. Ботинки ты мне, братишка, на диво отыграл. Беги скоко хочешь, ни в жизнь не устанешь.

— Ты чего по просторечному-то?

— А тут все так! Неделю уж — привык! Принес я чертежи, из рук выхватили — и к ловушке, а там умельцев пятак бы хоть, только двое! Вот с ними и чиню сети, да думаю, как братишка меня поминает… Не добрым ли словом? — Эрик улыбнулся.

— Совести у тебя нет! — подытожил Эмиль. — Почему не сказали, как есть?

Эрик пожал плечами и ответил вовсе не по просторечному:

— Этот вопрос тебе следует задать Учителю, братишка.

Вот так. А что Улена спрашивать? Даю на отсечение свои длинные волосы, Эрик сам страсть как хотел поискать в заброшенном туннеле пару-тройку вампиров… И хоть чертежи и прибыли сюда на неделю раньше нас, никто, в том числе и Тигиль, не понимал, зачем понадобилась делать такую тайну из исчезновения Эрика.

Лошадей распрягли и оставили пастись рядом с одинокой гвардейской лошадью.

— Чья эта лошадь? — полюбопытствовала я.

— Начальника местного, — ответил Эрик, — да ты его знаешь.

— Знаю? — удивилась я.

— Ага, вон он идет, — махнул Эрик. Из леса вышли несколько мужчин и направились к нам. Впереди всех шел Мирон… — Эй, Итта, — рассмеялся Эрик, — рот-то закрой, неприлично!

Кто бы говорил о приличии, но замечание было более чем уместным, и рот действительно пришлось закрыть.

— С возвращением в Синий Лес, Мастер! — обратился к Улену Мирон; бородачи обменялись рукопожатиями. — Нас предупредили, что вы прибудете, Тор Кант послал ко мне мальчика…

— Мальчика!? — от возмущения Эрик чуть языком не подавился, и нам с Эмилем пришлось отвернуться, чтобы тот не заметил, как мы улыбаемся. Мальчика… Да уж, теперь Мирону не просто будет стать Эрику другом, даже несмотря на то, что Эрик отходчивый…

— Конструкция сложная, умельцев мало, но уже почти управились, — поприветствовав нас, продолжал Мирон, — нам бы кого-нибудь наладить насосы. Не работают, лешие, вместе. Один фырчит, холод гонит; другой, не пикнет, как заколдованный, а то и наоборот…

— Я хочу видеть чертежи, — попросил Эмиль.

— Посмотрим сначала на ловушку, — бросив ножны у поленицы, заметил его лучший друг.

— Так и сделаем, только позже… — Мирон оглядел нас не без иронии и теперь уже не только Ив, но и остальные узнали в нем того гвардейца из таверны Молочного Хутора.

Ни Тигиль Талески, ни Эмиль Травинский не успели как следует пощеголять своими знаниями в области механики, а только едва смогли отдохнуть и перекусить. Живая изгородь надежно охраняла нас от докучливых гвардейцев, но вовсе не охраняла от ветра. Честное слово, лучше бы наоборот.

— Идемте, посмотрим конструкцию, — не дав нам толком поесть, позвал Мирон, — до Светлого Озера путь неблизкий, а лошадям надо отдохнуть.

— О лошадях он думает… — пробурчал себе под нос Эрик, на ходу допивая из деревянной кружки козье молоко.

Арбалеты оставили в доме Мирона, шли налегке, длинной вереницей шествовали по лесной тропинке. Эрик наломал для малышки целый букет диких роз. Она разулась и топала по тропинке босиком. Чайные розы. Ив несла их так, точно возвращалась домой с утренней прогулки и ей оставалось только вбежать на крыльцо и опустить букет в стеклянный кувшин рукомойника. Впереди позвякивал меч Мирона. Рядом с ним шел Учитель. Далеко позади иногда оживал голос Эмиля, и случалось, скупой баритон Талески отвечал ему. Было красиво. Лето едва ли дошло до середины. Зеленого соку в избытке струилось по жилам листвы. Травы окрепли, вызрели и поползли на тропу. Сильно пахло озерной водой. Синее небо, дождем умытое поутру, высохло и раскалилось. Эрик снял рубаху, солнце бесцеремонно брызнуло на его гордую спину. Рука Эрика уверенно держала крохотную белую ладошку. Ив ступала легко, полная счастья, полная любви. Только украдкой гладила большим пальчиком его мозоль от гитары.

Я прибавила шагу и догнала Мирона.

— Как вам удается скрываться от гвардейцев? — не удержалась я от вопроса. — Ведь их тут, поди, кишмя кишит?

— Не так чтобы кишмя… — ответил Мирон, — и потом, леди Итта, я ведь и сам гвардеец. Мало ли, что мы тут строим, никто особо и не интересуется.

— И давно строите? — преодолев волнение, спросила я.

— Как только вы явились в Гавань, с тех пор и начали.

Я помолчала. Допустим, Тигиль услышав о том, что Унтар послал нас в Синий Лес, подумал о ловушке, если конечно, Эмиль сам не напомнил ему… Но чертежи? Ведь Тигиль добыл их заранее! Совпадение? Ведьма знает что, а не совпадение, не мог он знать, куда вздумает отправиться смерч!

Этого я, конечно, не сказала, но задумалась крепко, так крепко, что не решилась спросить об этом ни у Талески, ни у Улена.

 

АЛЫЕ ОБЛАКА

Глава 23, отличающаяся особой стремительностью событий

Ветряная ловушка действительно громоздилась на самом берегу Светлого Озера, чем несказанно портила вид. Она оказалась такой старой и такой ненадежной, что мы с Эмилем тотчас потеряли к ней всякий интерес. Только тот, кто не видел смерч, мог всерьез рассчитывать на эту развалину. Для верности Эмиль обошел ее всех сторон, оглядел насосы и махнул рукой.

Высотой с большую сосну и шириной в дом, ловушка состояла сплошь из ржавого железа и сеток, призванных задерживать ветер. Двое парней работающих здесь налаживали охлаждающие насосы. Их работа заключалась в том, что каждые пять минут один из них спускался вниз и кричал другому: «Течь слева!», или «Течь справа!», а потом поднимался наверх, чем-то громыхал, и все начиналось сначала.

— Древнее здесь все, железо и то сгнило, — объяснил худой востроносый парень. — Два насоса робят, пять стоят, да и в сетях дырищи, хоть гнезда вей…

Он шмыгнул носом, подтверждая, что разговор исчерпал себя, и стал взбираться по скособоченным ступенькам наверх.

— Взглянуть бы на эти чертежи! — с невеселой иронией сказал Эмиль брату.

— А я при чем? — насупился Эрик. — Я в них даже не заглядывал!

— Вот то-то и оно! А стоило бы, между прочим…

Подошел Талески, он явно не желал так просто расставаться с надеждой на ветряную ловушку.

— Может попробуем? — хмуро спросил он.

— Нет, — покачал головой Эмиль, — она упадет первой. Поверь мне, Тиг, нет в нашем королевстве такого сооружения, чтобы выстояло против смерча… нет! Да и не нужно. Боюсь, вы понапрасну потратили столько сил. Смерч придет сюда за мной. И он получит меня, а там… посмотрим.

День как назло выдался на редкость жаркий. Синий Лес лениво жмурился на солнышке, богатые кроны дубов отражались в темной глади Светлого Озера, где только редкая рябь напоминала о том, что это вода, а не зеркало. На том берегу раскинулась целая поляна каких-то белых цветов, рядом лимонными островками пестрели лютики. Мы сидели у самой воды, прислонившись к стропилам ветряной ловушки, и думали о смерче. Край Светлого Озера лениво облизывал тоненький песчаный берег. Не составляло никакого труда подставить босые ноги его теплому языку. Светлое Озеро действительно напоминало по форме песочные часы, но увидеть это можно было только на картах или с верхушки этого громоздкого сооружения, которое мы подпирали плечами.

Несмотря на жару, Эмиль сидел в куртке, высоко подняв воротник и опустив голову. Мы смотрели на него и не знали что сказать. Его арбалет лежал подле и руна светилась куда ярче, чем когда мы спешно покидали Алъерь и шли в Перепуски через Южные края.

— Жарко сегодня, — сказала я, чтобы хоть как-то нарушить повисшее молчание. Моя реплика послужила тому, что каждый произнес что-то типа «ну да…» и молчание продолжилось. Подошел Мирон.

— Я бы здесь не задерживался, — оглядев нас, произнес он, — все-таки открытое место.

— Идите сами! — не очень-то вежливо сказал Эрик. — Мы побудем здесь и вернемся.

— Там, за березняком — могила их дедушки. Наверное, стоит отпустить их туда одних, — объяснила Ив, она не любила, когда возникали какие-то недомолвки.

Мирон кивнул:

— Возвращайтесь засветло. Ловушка будет готова завтра к обеду, так что мы еще сюда наведаемся…

— Я тут подумал… — сконфуженно почесал макушку Эрик. — Если смерч появится, вам можно будет укрыться в туннеле…

— Хорошо, — ответил Мирон и усмехнулся, — а кому здесь прятаться, мальчик? Разве что вашим подругам.

Наверное, по хмельному веселью в таверне Молочного Хутора Мирон раз и навсегда составил о нас несерьезное мнение. Бешеный блюз и все такое… даже сейчас становиться немного неловко… Мирон ушел, с ним исчез Учитель, а мы остались наедине со своим молчанием.

— Как решил? — наконец спросил Эрик. Вопрос предназначался тому, кто, поджав колени к груди, тянул давно потухшую трубку.

— Пойду с запада, хочу попасть прямо в него. Думаю, что станется с лошадью… — Эмиль выплюнул табак, попавший ему на губу, и вздохнул.

— Что значит — прямо в него? — спросила я, отобрала у него трубку и высыпала золу прямо под ноги. Вода тут же рассортировала ее. Тяжелые недогоревшие палочки пошли ко дну, а пепел пеною лег на краешек волны. Эмиль любил и умел пугать меня до смерти, но нынче я действительно хотела знать, что он задумал. Чем лучше был бы его план, тем легче было бы мне себя обманывать, потому что думать о том, что с ним будет, я уже не могла. От страха за Эмиля руки привыкли быть холодными, а сердце давила к земле тяжелая правда. Я все чуяла, все понимала, однажды я уже видела смерч… Попасть в него, значит — умереть. Мысленно я рисовала картины ужасных катастроф, рушивших наше королевство; города и земли, распаханные и развороченные смерчем, участь тех немногих оставшихся в живых. В свете этих картин Эмиль представлялся таким далеким, таким нереальным, что я понимала — попрощаться нам уже не удастся, больше того — мне уже не удастся даже взять его за руку. Я была уверена в этом и готова была сама разорвать весь мир в клочья. Злость, гнев и бессилие кипели в моей душе, но Эмиль просто забрал назад свою трубку и просто ответил на мой вопрос:

— Внутри смерча — зона покоя, давление идет в противоположном направлении, поэтому в самом центре его нет. Нет давления — нет и ветра. Ясно?

— Но в центр ветряной воронки надо как-то попасть…

— А ты забыла, милая, что Хранитель Гор советовал мне быть спокойным, потому что придет время, и я сам все пойму… Ты твердила об этом мне всю дорогу, а теперь позабыла… — В его голосе чувствовалась горькая ирония, Эмиль не верил Хранителю Гор и его советам.

— Перестаньте говорить ерунду! — тряхнула волосами Ив, — сами разберемся! Возможно, наши арбалеты смогут задержать смерч или хоть отвлечь. Конечно, Унтар пригодился бы…

— В память о судьбе Отуила, на него опасно рассчитывать… — попытался возразить Эрик.

— Но, Эр, ведь Отуил был один! А нас… — Ив задрала голову. Тигиль и Улен маячили наверху, надеясь управиться с древними железяками… — Нас, как минимум, шестеро!

— Похоже, ты не поняла того, что поняли другие! — перебил Эмиль, и мы вздрогнули от железных нот в его голосе. — Ты, Итта, Эрик и Тигиль вместе с Уленом будете тихо сидеть в подземном туннеле и носа из него не покажете.

— Да, точно, — вспыхнула Ив, — а я и забыла, что ты тут всем заправляешь…

— Хотелось самой?

— Эм, прекрати, — вступился Эрик, — мы все волнуемся…

— Надеюсь, вы поняли? Я никого не желаю видеть рядом…

— Мы поняли, Эм, не кипятись… — Эрик положил руку брату на плечо.

Ив встала, дернула очаровательным вздернутым носиком и, смерив Эмиля с головы до ног, гордо удалилась загорать к озеру на приличное расстояние от нас.

— Жалко коня… — тихо произнес Эмиль, — очень жалко, но без него мне не справиться…

Ни я, ни Эрик не нашлись с ответом. Эмиль продолжал сидеть, углубившись в свои мысли и трудно было представить, как он сможет в одиночку пережить смерч.

— Что-то птиц совсем не слышно… — крикнула Ив. Она стояла на берегу озера, подставив солнышку свое лицо и закинув руки за голову. Солнце грело ее белую кожу, Ив щурилась, и от этого казалась еще красивее.

— Красавица… — согласился с моими мыслями Эрик. — Знаешь, когда она так стоит, я думаю, что ее нет, а это Солнце оставило свой след на Земле, чтобы я любовался.

— Ну-ну, — ответила я, — скажи это, когда она берет дело в свои руки!

Эрик пропустил мою насмешку мимо ушей и сказал:

— Ты зря… Ив — умница!

— ???

— Ну… она, конечно, бывает невыносимой, но ведь все девчонки такие. И потом… — Эрик помолчал, разделяя сорванную травинку на четыре равные части, — она понимает меня, что бы там ни говорили; понимает, как никто другой…

В ответ на такое заявление даже Эмиль ухмыльнулся и покачал головой.

— Нечего так ухмыляться, — сказал Эрик, — ты не очень-то в этом разбираешься!

Я отвернулась и проглотила обиду. Конечно, я считала, что это я понимаю Эрика, знаю его до мелочей, проникаю в его мечты, в его сны, в его тайны… я обманывала себя, но мне хотелось так думать, и я так думала.

— Эй, Эм, пойди-ка сюда, — Тигиль свесился с ветряной ловушки. — Ты ведь знаешь механику, может, подсобишь?

— Я же сказал, это бесполезно! — Эмиль нехотя встал и зашагал по ржавым ступенькам наверх, он действительно немного разбирался в механике и не мог подавить в себе искушения повозиться с железом.

— Послушай, Итта, — проводив его взглядом, сказал Эрик. — Ему придется туго, я знаю. Дай мне знать, когда все начнется, я хочу быть готовым, потому что пойду с ним…

— Он не пустит тебя…

— Ты же понимаешь, что я его не спрошу.

— Хорошо… Дам тебе знать, но учти, твоя лошадь без труда унесет двоих.

— Дудки! — Эрик поднес к моему носу фигуру из трех пальцев. — Так не пойдет!

— Еще как пойдет! Ты задолжал мне один ольховый лист! Помнишь, битва титанов, второй курс? Помнишь? Теперь пришло время отдать его…

— Ты пользуешься правилом ольховых листьев, когда миру грозит опасность? — Эрик презрительно наморщил нос. — Не очень-то благородно!

— Не о благородстве сейчас речь…

— Что уж… — вздохнул он. — Правило ольховых листьев… Лучше б выиграл Тигиль…

Промежуток между душой и легкими тотчас колыхнулся. Я взглянула на Эрика, но тот напряженно смотрел перед собой.

— По рукам! — не очень уверенно согласился он. — Но учти! Я ни о чем не знал, иначе Эм мне шею свернет.

— Да ладно, Эр, ты уже большой мальчик, как-нибудь отобьешься, — улыбнулась я.

— Мальчик… — обиженно процедил Эрик, подобрал камушек и повертел его между пальцев. — Как вытаскивать ее из полыньячных колодцев, так мужчина, а как целоваться, так мальчик…

— Вспомнишь тоже, — польщено улыбнулась я, помолчала, взвешивая то, что собиралась сказать. — Я боюсь за Эмиля, Эрик, очень боюсь…

— Боюсь — не слишком подходящее слово, темная дева, — ответил Эрик и выкинул камушек в воду.

* * *

Яблоко упало в приоткрытое окно, покатилось по кафельному полу и замерло посередине мастерской. Все, кто был в классе, весь наш курс, отвлеклись от мольбертов, пожали плечами и, не найдя ничего интересного в происшедшем, вернулись к натюрморту: бузине в березовом лукошке. Впрочем, многие наверняка отметили, что яблоко было красивое, кислое, желтое с зеленоватым боком, таких сколько угодно растет в саду под окнами.

Через мгновение дверь в класс приоткрылась и появилась хитрая, чем-то страшно довольна физиономия Эрика. Он попытался сделать лицо серьезным и выпалил: «Элиман вызывают в тренировочный зал». Так случалось, что Улен вызывал нас к себе с занятий, и ничего удивительного в этом не было. Но Эрик не умел врать. Эмиль, посылая брата с подобными поручениями, поступал нечестно, потому что прекрасно знал, что Эрик обязательно спалится. Так и вышло. Преподавательница по живописи, очевидно, не собиралась мне препятствовать, но и оставаться обманутой не желала. «Само собой, молодой человек, — ответила она, — но только после того, как вы обустроите свои дела, верните мне Элиман на место, у нее много работы!» Физиономия Эрика сконфуженно удалилась.

Краснея и проклиная авантюризм обоих Травинских, у которых никогда и ни на что нет терпения, я вытерла кисти, опустила их в масло и вышла в коридор, чтобы объяснить Эрику, что так не делается. Но стоило мне переступить порог, как Эрик схватил меня за руку и потащил из мастерской прочь.

— Ты сама мне ни за что не простишь, — говорил он на ходу, — если пропустишь это! Битва титанов! Незабываемый бой! Мечи настоящие, чтоб я провалился! Итта, да не упирайся ты!

Я собиралась ответить ему, что у меня курсовая работа, и, между прочим, высохнут краски, но у входа ждал Эмиль на лошади, рядом на перевязи стояла вторая.

Увидев Эмиля на коне с клинком за пазухой и невыносимо изучающим взглядом, я быстро передумала, прыгнула на лошадь и решительно положила руки Эмилю на плечи.

— Ему не поверили? — ехидно спросил он, кивая на брата.

— Как ты догадался? — в тон ответила я. — Так что случилось?

— Мы решили, что ты должна это увидеть, — сказал Эмиль, — это стоит дюжины попущенных уроков.

— Что стоит?

— Я же сказал, увидишь! — ответил через плечо Эмиль и пришпорил коня. — Нам не резон здесь задерживаться, лошадей достал Талески и вернуть их желательно вовремя.

Второкурсникам не полагалось брать лошадей. К тому же в то время Эмиль только познакомился с Тигилем и дорожил доверием, которым проникся к нему этот ворчливый биолог. Тогда о Талески мало что знали, но он был вхож в лаборатории, конюшни и питомники, а это кое-что значило. Впрочем, Эмиль никогда не злоупотреблял этой дружбой, за исключением разве что нескольких случаев…

Сентябрь второго курса выдался теплым и дождливым. Сады налились небывалым урожаем яблок, алые ранетки рассыпались прямо на дорогу, и лошади без зазрения совести втаптывали их в мягкую, точно свежий каравай, землю.

Лекции в Туоне начались не раньше обычного и проходили на редкость мирно. Классы наполнялись учениками задолго до начала занятий, но вместо привычной возни, споров и неразберихи, каждый с недюжей серьезностью занимался своим делом. Второй курс обещал быть непростым, и на поверку так оно и вышло. Множество предметов, специальность, практика, а также занятия с Уленом не оставили места даже для созерцания прекрасной осенней поры…

К тому же у Эмиля и Эрика на носу висели Королевские концерты, и, хотя до весны было еще далеко, не секрет, что у музыкантов никогда не хватает времени.

Ребята занимались, и я вовсе не была против того, чтобы полностью посвятить себя делу, которое любила и люблю до сих пор. Мы с братьями редко виделись, но отвлечься от чувств и мыслей друг о друге не могли; быть может, именно потому и писалось, и думалось в ту осень так, как никогда…

«Битва титанов» представляла собой исключительно мужской вид спорта. Мечи и кинжалы, допускаемые на поединке, не отвечали правилам безопасности, хотя по закону королевской семинарии им полагалось быть бутафорскими. Но пятнадцатилетние мальчишки вряд ли смогли бы стерпеть такую фальш, и что ни бой, то каким-то чудом добывали настоящие мечи и кинжалы, потому проводили битвы втайне от взрослых. Попасть на такую битву было делом нелегким, все держалось в строжайшем секрете.

«Титаны» имели право использовать любые приемы, но проливать кровь запрещалось строжайшим образом. Лишь только на теле бойца появлялась кровавая царапина, бой прекращался, а тот, кто нанес рану, считался проигравшим. Ума не приложу, как мальчишки додумались до такого разумного закона.

Нынче Травинские находились в особенно приподнятом настроении, и причина этого стала ясной, лишь когда наши лошади осилили туоновские поля и принесли нас на Полную Пущу. Бились Тигиль и Улен. Этим было все сказано…

Эмиль и Эрик без труда раздвинули толпу счастливчиков, попавших на такое многообещающее зрелище, и мы оказались у самого края поляны. Поле для битвы огородили плетнем, отчего казалось, что «титаны» — настоящие бойцы, и судить их будут строго. Так собственно и было. От Учителя ждали не только мастерства, но и урока, от Тигиля ждали, что он выстоит хотя бы до полудня.

Битва началась за несколько минут до нашего прихода, и Эрик не солгал — мечи, действительно были настоящие.

За подающим надежды биологом, Тигилем Талески, повсюду следовала слава мрачного ворчуна, он не терпел праздного веселья, никогда не ездил с нами купаться на озера и не бродил ночами по окрестностям Туона. Но каждый из нас знал, что от Тигиля можно всего ожидать, и чем дольше мы с ним дружили, тем сильнее укреплялись в этом знании.

Теперь Тигиль, маленький и суровый, стоял напротив огромного учителя, по мощности мышц напоминающего дракона, и мы понимали, что у него нет ни одного шанса. Мечи гордо возвещали о серьезности намерений, они столкнулись, и я увидела, как Тигиль ловко просочился под рукой Улена и оказался за спиной своего противника.

— Не слабо! — выдохнул Эрик.

— Это только начало! — с сомнением ответил Эмиль.

Кто-то из ребят сказал, что принимаются ставки, но я сочла это нелепым, чего еще ждать от мальчишек? Бой продолжался. Улен владел мечом так, что комар носа не подточит, но Талески оказался проворен, как заяц, и Учителю никак не удавалось, взять его в оборот. Улен отмахивался от своего ученика, как слон от мыши. В одно мгновение Тигиль появлялся за широкой спиной Учителя, и, лишь только тот мешкал, сам заставлял его переходить в оборону. Толпа ликовала, такого еще никто никогда не видел. После битвы «титанов» о Тигиле заговорил Туон, и не было таких, которые не посчитали бы за честь поздороваться с ним за руку.

Когда Тигиль в очередной раз набрал очки, Эрик, в свои пятнадцать не отличающийся особой скромностью, поспешил предложить ставку, которая затянулась на много лет.

— Эй, — сказал Эрик громко, потому что толпа разрывала глотки, приветствуя Тигиля, — предлагаю свои ставки, правило ольхового листа на поцелуй Итты, если конечно Талески победит.

— Ты нахал, братишка, а если Талески проиграет?

— Если Талески проиграет, я отдам Итте право ольхового листа.

— Я согласна! — поспешила закончить я этот бессмысленный спор. — Если Талески выиграет бой, я поцелую Эрика, но если победит Учитель, Эрик сделает все, что захочу я!

— Делайте, что хотите! — Эмиль демонстративно отвернулся и больше уже не поворачивался.

Правило ольхового листа предполагало нерушимое право того, кто отдает свой лист, в любой момент потребовать от того, кто этот лист получил, все, что только пожелает…

Когда Тигиль выстоял до полудня, я уже начала подумывать о том, как Эмиль отнесется к тому обстоятельству, что я поцелую Эрика. Но именно после полудня Талески совершил свою первую ошибку, которая и решила исход этого незабываемого боя. Тигиль бросил меч и пошел в рукопашную. Как не демонстрировал чудеса ловкости друг Эмиля, но Учитель был тяжелее, сильнее и куда опытнее его. Несколько минут возни, и Улен, крякнув, прижал Тигиля к траве и Тигиль больше уже не поднялся.

Два дня Учитель и его любимый ученик отлеживались в постелях, а Эрик вместо поцелуя Итты Элиман, получил шикарный ольховый лист и «утопил» его в нагрудном кармане клетчатой рубашки. Никто и словом не обмолвился о том, что Улен участвовал в «Битве титанов» на настоящих мечах, и взрослые так ничего и не узнали.

Гордый Эмиль пропал тогда на несколько дней, а потом Эрик волоком притащил его на ночную вылазку по окрестностям Туона. Эмиль держал надменный независимый вид, ревность не мучила его, она заставляла его сердиться, с этим Эмиль так и не научился ладить. Нетрудно догадаться, как мне льстили эти переживания, и все-таки я постаралась загладить свою вину. Вместо того, чтобы сидя на дереве, болтать ногами в воде и говорить о звездах, я два с половиной часа проговорила с Эмилем о тематической музыке, а это испытание не из легких…

* * *

Эмиль… Слеза скатилась по щеке, следом другая. Маленьким клубочком лежала я на ладони мира и слушала, как медленнее и медленнее тикают незримые часы. Страх остановил время.

— Мне больно… — медленно проговорило небо.

— Мне тоже… — ответила я.

Так мы поговорили по душам.

Стоило открыть глаза, как от внезапности перемещения в них зарябило тысячами черных точек.

Вдоль берега Светлого Озера, где земляничные поляны и березняк, где растут юные липы и вековые дубы, повсюду, сколько хватало глаз, сидели галки. Галок было столько, что лес был усыпан ими точно черным горохом. Они сидели на земле, на деревьях, у воды, на той стороне озера, у меня под ногами и все как одна не сводили глаз с юга. Стояла тишина. «Смерч!» — поняла я. Ни одна галка не двинулась с места. Холодом взяло за сердце, я сама застыла — темная птица, галка Унтара.

— Итта! Ты здесь? — раздался в тишине далекий голос Ив, она бежала ко мне с берега, волосы развевались. — Что это с ними? С галками?

— Знак! — прошептала я, и, словно соглашаясь со мной, небо испустило тяжелый вздох. — Смерч, Ив, это смерч!

— Смерч? Ты уверена? — Ив бросилась ко мне и схватила за плечи. — Итта! Ты слышишь меня?

— Слышу! — я увидела свое отражение в ее прекрасных испуганных глазах. — Беги, Ив! Скажи Эмилю…

Ив взмахнула руками, бросилась в березняк. Ее крошечные мелькающие каблучки вернули меня в реальность, я поднялась и побежала за ней. «Сколько? — судорожно думала я, — сколько у нас времени?» Мало, очень мало…«…так что стоит вам быть наготове, чтобы вы, а не он узнали его первыми…» — вспомнила я слова Хранителя Гор.

Много дней смерч шел нам навстречу, и вот теперь он был совсем близко. Я чуяла его уже очень давно, о нем твердил Синий Лес, но я не хотела слушать, я надеялась… Надежда извела меня, как Эмиля извело ожидание…

— Эмиль! — кричала Ив.

— Э-э-эм! — звала я.

Из кустов кто-то вылетел и перегородил нам тропинку. Сердце екнуло — Эмиль, но нет, это оказался Эрик.

— Что вы орете возле рощи Героев? Белены объелись? Надо было получше смотреть, белена от земляники сильно отличается…

— Эр! — я прыгнула на него как кошка. — Где он?!

— Там же, где и был — на ветряной ловушке, а что?

— Эр, бегом! Надо найти Эмиля! Это смерч! Понимаешь? Смерч!

— Уже?! Ведьмы проклятые!!! — воскликнул Эрик, он вырвался из моих рук и понесся в противоположную сторону.

— Ты куда?

— Чем ты думаешь!? — крикнул в ответ Эрик. — Арбалеты! Они же остались на базе!

— О, Солнце! — мы бросились обратно к озеру.

Ветряная ловушка черным великаном выросла на берегу. Эмиля там не было, и не было рабочих. Одинокая фигура Тигиля ловко двигалась между решетчатых сот. Тигиль дождался, пока мы подбежим поближе, помахал рукой:

— Ушел! — крикнул он сверху. — Полчаса как!

— Куда?

— На базу. Галки прилетели, и он ушел…

Мы бежали и звали Эмиля, но он как сквозь землю провалился. Повсюду сидели галки, и, пока мы бежали, ни одна из них не расправила крылья. Небо исчезло, его дотла выжгли волшебные облака. Смерч высосал синие дали и Солнце высосал смерч. Что воды Ааги? Само небо пало жертвой жадности последнего ветра Унтара. То, что алело над головами и надвигалось на нас кровавою тушей, имело вкус крови и праха. Горизонт разгорался пожаром. Длинные тугие облака плыли с юга. Они суетились, грудились и сталкивались друг с другом. Светлое озеро почернело, зажмурилось. Лес ожил, заворочался, закряхтел. Трава прижалась к земле, все цветы враз поникли, низколесье затрепетало, дубы и каштаны грозно заскрипели, закачали могучими ветвями. Мы неслись на базу лесного конвоя и видели как смешно, как необдуманно выглядит наше намерение защитить мир. Муравьями, спасающимися во время дождя, казались мы себе. Не от страха, но от могущества стихии, надвигающейся на нас, гасла надежда…

Миновав живую изгородь и оказавшись на просторном дворе базы, мы увидали, что Эрик уже успел оседлать свою кобылицу.

— Эмиль забрал коня и арбалет… — встретив нас, сказал Улен. — Тигиль попробует запустить ловушку. Поторопись, Эрик!

— А вы? — спросил Эрик, судорожно вдевая ножны в ремень и застегивая походную куртку, его глаза горели отсутствующим огнем предвкушения; честное слово, я и не догадывалась, что этот огонь может быть настолько опасным.

— Нужно выпустить перепелок, — сказал Учитель. — Я догоню тебя. — Он поднял рыжую голову от крепежей стремени, пришел день, когда его улыбающиеся ореховые глаза больше не испытывали нас. — Держи, — он протянул Эрику широкий пояс из волколачьей кожи, — на всякий случай… И передай Эмилю, — Улен помедлил, — пусть не забывает — в нем достаточно силы и огня, чтобы сделать то, что предопределено…

— Хорошо! — нога Эрика скользнула в стремя.

— Будь осторожен, малыш! — молвил Улен. — Береги брата!

— Подождите! А я? Эрик, мы уговаривались! Ты забыл? — я вцепилась в узду его кобылицы. — Эрик! Ты же даже не знаешь где его искать!

— Он мой брат, Итта! — ответил Эрик. — Я всегда найду его, особенно если он в опасности! Не прощу себе, если с тобой что-нибудь случится, извини! — Эрик наклонился, крепко поцеловал Ив. — Не бойся, малышка, я не пропаду! — пришпорил коня и исчез, только его и видели.

— Нет, вы только посмотрите! — крикнула я вслед облаку взвившейся пыли. — А уговор?

Во мне разгоралась паника: мой Эмиль, что же с ним будет? У него не было волшебных ботинок (о, Солнце, как же они не догадались обменяться ботинками!) у него не было дара беспечных фей, позволяющих даже в такую минуту сохранять невозмутимость, у него не было ничего, что могло бы его спасти…

— Перестань, Итта, возьми себя в руки! — Улен закинул на плечо свой арбалет. — Время женщин еще не пришло, надо ждать.

Улен даже удивил меня своими бесполезными словами. Неужели он не знает, что я все равно буду с Эмилем. Я помогу ему, ведь я слышу и чувствую то, чего никто не слышит и не чувствует… Ив перебила мои мысли. Глядя вслед уходящему Учителю, она взяла меня за руку. На этот раз не так, как в Желтом Лесу, а властно и даже торжествующе.

— Нет в тебе ни капли хитрости! — сказала она. — Подумай, раз Тигиль остался на этой груде железа, значит Амис все еще в стойле…

Амис мчал наискосок через лес, он нес меня и Ив туда, где смерч. Черная вода озера мелькала между деревьев, хотя ее трудно было отличить от неба, она теряла блеск. В этой черноте, среди внезапно наступившей ночи, Амис сам казался ее призраком; черный и стремительный, он мчал нас туда, где, как нам казалось, мы могли пригодиться. Одна лишь Ив белела в сумрачном движении ожившего леса, прекраснейшего леса на свете. Мы неслись тропами косулей, самыми быстрыми тропами из всех его троп, но и они привели нас к Озеру не раньше, чем загорелся последний краешек неба.

Как только мы оказались у озера, то сразу увидели Эрика. Его лошадь перебирала копытами у самого спуска к воде, а всадник неотрывно смотрел на юг. Мы опоздали. Задержавшись в двух шагах от обрыва, Амис остановился, и все, что нам оставалось — это присоединиться к тем, кто наблюдал в эту секунду появление смерча.

Те, кто остался на базе лесного конвоя, и те, кто надеялся пустить в ход ветряную ловушку, и даже гвардейцы, разыскивающие нас по всему Синему Лесу, все услышали этот устрашающий шелестящий звук. Словно Великая Ведьма, сидя на вершине горы, драла ржавым гребнем длиннопятые волосы. Этот звук превращался в свист воздуха и скрежет вековых деревьев, а затем снова становился устрашающим шелестящим звуком. И вот над пунцовым краем Светлого Озера показалась стальная ниточка. Даже издалека она выглядела опасной, небо задохнулось от жара и страха. Точно игла швейной машинки вышивала она землю, раздваивалась, соединялась вновь, она совсем не росла и не приближалась, она танцевала там, на горизонте, полная праха, собранного по пути от самого фьорда Яблочного через Темный Лес в Дремучие Каньоны и обратно.

— Ну как, впечатляет? — спросила я.

— Вполне, — рассеянно ответил Эрик и оторвал взгляд от смерча. — Свистнули Амиса. Умницы! Чья была идея?

— Неважно, — ответила я. — Что стоишь? Эмиль там! — я махнула рукой на юго-запад.

В этом месте Светлое Озеро как раз образовывало талию песочных часов, берега сходились, и здесь не только можно было переплыть его на лошади, но и поискать брод. Я боялась, что Эмилю придет в голову такая идея. Тогда мы вряд ли бы успели догнать его прежде чем смерч достигнет озера.

Увлеченные смерчем мы совсем не заметили его. Он, так же, как и мы, стоял на берегу в полуверсте от нас и вглядывался в несчастное, точно болезненной сыпью покрытое алыми облаками небо. Постоял, потрепал конскую гриву и, отпустив коня, ступил в воду — один, с арбалетом, решимостью и надеждой. Скорее всего, Улен рассказал Эмилю, где искать брод.

— Эми-и-иль! — закричала я, он не мог услышать меня, но он оглянулся и помахал рукой.

— Он еще руками машет! — возмутился Эрик.

В одну секунду я поняла, что должна делать. Не сколько желанием помочь, сколько страхом за то, что я больше никогда его не увижу, вызвано было мое решение.

— Держи! — я протянула арбалет Эрику, скинула куртку, что подарили ойёлли, и собрала волосы в тугой узел.

— Ты что это придумала? — понял Эрик.

Страх имеет свойство воды. Он утекает в пустые сосуды, испаряется от пламени сердец, но может и застыть куском льда в горле, это самое худшее. Страх легко обмануть, если знаешь как. Чтобы легко прыгнуть с обрыва, надо, прежде всего, не думать о том, что ты прыгаешь с обрыва. Так я и сделала, врезалась в теплую воду и поплыла. Рубашка тут же прилипла к телу, я открыла глаза, вода противно щипала нос, волосы непослушно распались и плыли вслед за мной. Я вынырнула посередине озера, над головой пустынно алело небо, на одном берегу стоял Эмиль, на другом — Эрик. Отсюда никто, даже мы с Ив не могли бы их различить. Но со стороны Эмиля был смерч, а со стороны Эрика — любящая подруга. Я фыркнула, поплыла, у меня было немного времени, чтобы догнать Эмиля. И все-таки на этот раз я успела. Что бы там не говорил мой друг о том, что я состою совсем из другого вещества, плавала я быстрее, чем он ходил по воде. Он вышел на берег оглянулся на смерч и увидел, как я выхожу из воды. Нежность тронула его лицо, но ее быстро прогнала злость.

— Ты оставил коня? — спросила я, выжимая рубашку.

— Кто позволил вам догонять меня? — Эмиль был откровенно зол, он перекинул арбалет на другое плечо, развернулся и зашагал прочь.

— Но, Эм…

Он оглянулся, посмотрел на мокрую до нитки подругу, хотел улыбнуться, но не улыбнулся.

— Уходи в туннель! Слышишь? Я без тебя знаю, что делать, иль ты не веришь мне?

— Эм… — прошептала я, страшнее смерча было видеть его таким чужим, таким одиноким…

Он задержался, вздохнул и… вернулся. Те несколько шагов, что он сделал навстречу мне, сбросили с души камень величиной с гору. Я улыбнулась, убрала со лба прилипшую челку и обняла его. Прижавшись щекой к его груди, я оказалось под защитой его рук; ведь, несмотря на свой вполне высокий рост, я доставала своему другу лишь до плеча. Изрядно потертый серый свитер, что прошел с ним через все путешествие, сумел сохранить запах дома. Запах дома! Что будет, если я потеряю это?

— Послушай, те ночи на базе лесного конвоя, — Эмиль помедлил, опустил глаза, но тут же их поднял, — запомни меня таким. Я собирал для тебя цветы на берегу Ааги, при сиянии Малой Луны. Запомни это! А сейчас уходи… и не смей мне возражать. — Он обнял меня, с силой сжал в кулаке рубашку, чуть не порвал, наклонился, поцеловал крепко, как будто отпил глоток меня… — Уходи!

Глядя ему в спину, я думала о том, что другого я и не могла ожидать. Он поступил бы так в любом случае; кроме того, так уже не раз было… Теперь он уходил, но Эмиль на то и Эмиль — идти в след я бы не посмела.

Эрик и Ив перебрались через брод на лошадях. Конь Эмиля тоже рассудил: чем оставаться одному на берегу, лучше присоединиться к нам. Он переплыл озеро, как следует стряхнул со шкуры капли и недоуменно посмотрел вслед уходящему Эмилю. Он не понимал, почему хозяин бросил его, не понимали и мы. Я погладила коня и забрала у Эрика куртку.

Он поежился, передернув плечами; его плечи были точь в точь, как и плечи Эмиля, но я вдруг с сожалением отметила, что никогда они не будут мне так же близки как те, чье тепло еще хранило мое ноющее сердце…

— Что? — хлюпая ботинками, спросил Эрик.

— Ничего, — ответила я. Эмиль шел, не оглядываясь, и вскоре его высокий худой силуэт скрылся среди раскачивающихся в такт ветру деревьев.

— Он действительно уйдет вот так, один?

Я не ответила. Подул холодный ветер, смерч приближался, и я запахнула на себе куртку ойёллей.

 

ТРУБКА ЭМИЛЯ

Глава 24, может быть последняя…

Смерч надвигался с юга, приплясывая над своей добычей. Внутри его ненасытной утробы покачивалось тугое тяжелое пузо. Красно-черное небо опускалось на лес. «Нет такой силы, что заставит его остановиться… — подумала я. — Если бы не Отуил, что бы мы стоили против ветров Унтара?»

— Итта, ведьма тебя! Оглохла? — Полный нетерпения броситься вслед за братом, Эрик тряс меня за плечи. — Чем помочь Эму? Что сделать, что?! Скажи!

— Мы ничего не сможем сделать, Эр! — разбивая его надежды, произнесла я. — Ничего! Никто из нас не знает, что задумал Эмиль, а потому никто из нас не сможет ему помочь! Вот и все!

— Все?! Что он мог задумать?! Что можно задумать в таком кошмаре?

— Не можешь же ты всерьез считать, что Эмиль не спланировал все до мелочей?

— Он ничего не сказал мне! Ничего не сказал… — Эрик вдруг сник, поверил, понял, что я права.

— Он никому не сказал… — ответила я.

Мои слова не утешили Эрика. В руки неугомонно просилась уздечка, но он медлил, глядя поверх всех; только ноздри раздувались, да гуляли по скулам обидчивые эриковые желваки. Он боялся оставить нас…

Не зная, как поступить, мы стояли на противоположном берегу Светлого Озера и растерянно наблюдали приближение смерча. Воронка праха двигалась прямо на нас, прямо на озеро, ничего не знавшее о том, что Эмиль ушел в лес, на север, для того чтобы спасти озеро от смерча, а могилу дедушки — от разорения.

— Почему так тихо? — настороженно спросила Ив.

— Потому что воздух готовится, — ответила я.

Словно желая ответить Ив, ужасающий шелест вернулся с новой силой. Тишины не осталось и в помине, выли тысячи голодных чудищ, и шуршал, зловеще шуршал песок. Песчинки, несущиеся из Дремучих Каньонов, терлись друг о друга, от этого звука можно было сойти с ума.

Прошел первый порыв ветра. А за ним первая волна страха обрушилась на лес. Молодые деревья затрепетали, их кора, точно живая кожа, съежилась и покрылась испариной, они склонили к земле свои вольно изогнутые сильные руки, но земля сама стонала от боли и не могла им ничем помочь. Деревья постарше устояли, сохраняя достоинство прожитых лет. Они зарылись поглубже и ухватились покрепче за землю. Рыбы ушли на дно, задернули прозрачные веки, затрепетали плавниками, опустились в ил. Медведи, лисы и кабаны, белки, зайцы, уутуры и остальные хозяева леса исчезли. Все спрятались под землей в глубоких норах, а тот, кто не смог нигде укрыться, давно уже покинул эти места. Лес кто-то предупредил. Тот, кто знал, что смерч неминуемо придет сюда, чтобы найти и разрушить единственное, что может остановить его — арбалет Отуила.

Теперь смерч вырос величиной с королевскую башню на площади Алъеря, а ведь он был еще в нескольких верстах. Никто не мог придумать хоть какой-нибудь верный способ, позволяющий стрелять в смерч. Даже если можно было бы каким-то чудом раздобыть дирижабль, на таком ветру и его разорвало бы в клочья.

На другом берегу озера глухо поскрипывая заработали какие-то механизмы. Это Тигиль пустил в ход ветряную ловушку. «Глупо, — подумала я, — глупо на что-то надеяться». Ловушка трещала, словно старалась изо всех сил, и тут смерч повел себя неожиданно. Да, совершенно неожиданно. Во мраке, воцарившемся вокруг, где земля и небо смешались, было видно, как пляшущая воронка смерча изогнулась знаком вопроса и отодвинулась с выбранной траектории. Смерч пошел по лесу, не задев темных вод Светлого Озера. Деревья взлетали, вырванные с корнем, взрывались в мелкие щепки и изчезали среди адского танца смерча. Лес рубили гигантской машиной, красота рушилась на глазах, а мы не в силах были этому помешать. Ветряная ловушка тарахтела как сумасшедшая, а враг продолжал уклоняться от озера туда, где ждал его Эмиль. Перемалывая камни, смерч скрежетал зубами, отплевывался и кромсал берег пережеванным булыжником.

— Эва как! — вырвалось у Эрика. — Ну, теперь уж всем нам будет! — с этими словами он вскочил на кобылицу, ринулся вслед за братом и исчез во мраке. Лишь голос задержался на мгновение, да и он унесся, сгинул в оглушительном свисте стихии. — Вернитесь на базу-у-у!

— Как бы не так! Вернитесь! Врун! Обманщик! — в сердцах кричала я.

— Следовало ожидать, — Ив невозмутимо поставила ногу в стремя. — И хорошенького же он о нас мнения! Чего ж ты ждешь?

Я оседлала нашего с Эмилем коня, и мы сорвались с места так, что тотчас и след простыл. Это было так же смело, как и глупо, потому что никто не знал, что делать, когда смерч подойдет вплотную. Вот уже ветер забил нам в лица ледяной струей, вот уже пришлось припасть к телу коня, чтобы спасаться от летящего навстречу праха, вот уже Эрик впереди потерял плащ, не застегнутый впопыхах. И тут все решилось за нас — все три лошади, точно по команде заржали, остановились и повернули назад.

— Что за ведьма!? — прокричал Эрик. — Что это?

— Это кунты отдали приказ лошадям, — прокричала я в ответ, а сама подумала — «Может, Улен…»

— Откуда здесь кунты? Что за ерунда происходит? — Эрик не мог остановить лошадь.

Кони мчали во всю прыть. Я зажмурилась, потому что, услышав всплеск, поняла — мы переплываем озеро. Так, чего доброго, они принесут нас обратно на базу. Но этого позора удалось избежать, лошади остановились на другом берегу и изъявили желание оставаться на месте…

Больше никто не пытался догнать Эмиля. Отсюда мы хорошо видели, как смерч подбирается к тому берегу. Видели и молчали. Соскочив с лошади, Эрик покорно обнял нас обеих, очень кстати, потому что от холода сводило скулы и мокрая одежда коркой прилипала к коже. Ветер дул в лица, бил волосами по плечам и мутил воду Светлого Озера. Еще несколько минут, и все — смерч накроет нас.

Деревья на другом берегу полегли, точно колосья под невидимым серпом. Могучие корни не помогли им, вековые дубы и каштаны исчезали в этой молотильной машине. Чем больше смерч всасывал в себя, тем сильнее он становился. Обломанные ветки, жалкие останки леса несло в воду, земля потрескалась от вырывающихся корней. Вода в озере стала подниматься, на ее поверхности то и дело появлялись фонтаны пробивающихся подземных вод. Теперь путь через озеро был закрыт даже для лошадей. Ужас охватил нас. При мысли об Эмиле, Эрик сжал на моем плече куртку, и в тот миг я вдруг почувствовала то, что больше всего на свете боялась почувствовать. Боялась с той самой позапрошлой весны, когда в Долине Зеленых Холмов будто открыли форточку, и пошел сквозняк из-за Гор в Море. С каждым днем в этом сквозняке становилось все больше силы, я все ждала, что она взорвется, и море выплеснет на нас свое чрево. Теперь это произошло. Опасность выплеснулась на Эмиля! Сила ее была так могущественна и так ревнива, что было ясно — она ни за что не отпустит такого, как мой друг. Отплеск этой силы обрушился на весь мир, убив во мне всё, оставив взамен только одно — боль. Там, за переправой, образовалась просека. Смерч вырос во все небо и уперся в далекие звезды. Шум разрывал барабанные перепонки, и обезумевший воздух набрался такой колдовской силы, что сбивал с ног, но теперь мне было все равно…

Когда первые предвестники ветра добрались до нас, озеро уже вышло из берегов, порывы были так сильны, что устояли только лошади. В который раз за это путешествие я лежала на земле! Неважно — так умирать я не собиралась. Ухватившись за уздечку Амиса, Эрик встал и помог подняться нам с Ив. Мы должны были выстоять до последнего вздоха, Эрик это знал. Сначала шепотом, а потом во весь голос начал он декламировать:

— начал Эрик,

— подхватили мы.

Держаться давалось все труднее, отвага начала покидать лошадей, они трясли ушами, переминались и фыркали. Знали — надежды нет. Мы приготовились к самому худшему, и тогда, возбужденные единством, дарующимся заклинанием силы, мы осмелились на последнее заклинание, позволяющее предупредить тех, кто идет в царство мертвых…

Лошади заржали. Услышав заклинания смерти, кроваво-алые облака вереницей выстроились и закружились вместе с воронкой, отчего смерч стал похож на яркую игрушку — красную гигантскую юлу. Но эта юла больше не двигалась на нас, кружась, она оставалась на месте.

— Не может быть! Смотрите! — заорал Эрик. — Он остановился! Продолжайте, продолжайте!

Вдруг облака закрутились с нарастающей быстротой. Мутными огнями побежали по огромному телу ветра странные узоры. Заколыхались, забились в предсмертной агонии огромные воздушные кольца, и смерч, действительно страшнейший из ветров Унтара, с л и л с я с неба, как вода сливается в водопровод. Небо качнулось, освободившись от непосильной ноши и все, что смерч нес с собой, в считанные секунды дождем рухнуло на землю. Светлое озеро разом испустило тысячу шипящих всплесков, и наступила такая тишина, что с непривычки зазвенело в ушах. Это было все!

— Сработало! — не поверил своим глазам Эрик. — Нет, ну честное слово, сработало!

Где-то за нашими спинами раздался грохот рушившегося железа, это ветряная ловушка не выдержала и развалилась. Наступил ее час, ведь она сделала свое дело — отвела смерч от чистых вод Светлого Озера.

— Нет, Эр! — Ив подняла упавший арбалет, вскрыла приклад и показала нам руны, — Это не заклинание смерти, это Эмиль…

Руна смерча, огнем выжженная в дереве, медленно пропадала, она растворялась подобно третьему глазу Хранителя Гор, исчезала и дразнила бессмысленной надеждой. Бессмысленной… надеждой… Я сорвала с плеча арбалет, выбросила его и пошла прочь.

— Эй, — Эрик догнал меня и схватил за рукав, — ты, похоже, обезумела от радости, темная дева!? Посмотри, небо проясняется…

Я посмотрела — небо дышало свободно, но мне было наплевать… Да, наплевать! А вы что хотели? Эмиль пропал! Я не слышала его, ни капельки, ни на йоту, как ни старалась, я не слышала биения сердца, отданного мне раз и навсегда… Эрик взглянул на меня, и все понял…

— Нет! — отшатнулся он. — Нет! Не смей ничего мне говорить! Ясно? С Эмилем все будет в порядке! Слышишь? К ведьмам этот твой дар! К ведьмам! — глаза Эрика наполнились слезами, губы дрожали, сжатые кулаки искали по чему бы ударить. — Все! — решил он. — К ведьмам! Я пошел! Я найду его… в любом случае! — Эрик почти рыдал. Он подобрал свой арбалет, затем бросил. Теперь и ему было наплевать на смерч, теперь все его мысли были только об Эмиле…

Ив обвила руками черную шею Амиса и смотрела, как Эрик стремительно переплывает озеро. Воды его, не успев успокоиться, еще бурлили, озеро было полно веток, бревен и прочего мусора, но Эрик плыл, яростно раскидывая препятствия на своем пути. Все потеснилось оцепенением, я не могла заплакать.

Не помню, как мы с Ив оказались по ту сторону озера, должно быть Амис переправил нас. Перебираясь через поваленные и вывороченные с корнем деревья, шли, куда шлось. Ни я, ни Ив не знали толком что делать, боль затуманила разум. Словно невидимую черту переступили мы границу, до которой дошел смерч; границу, за которую Эмиль не пустил нас. Здесь, где заканчивалась ровная тропинка и начинался сплошной бурелом, лежал плащ Эрика. Ив подобрала его, накинула мне на плечи, и мы молча пошли дальше. Лес вымер, я не слышала ни единого вздоха. Мы находили только трупики летучих мышей. Все, даже зайцы-стрекачи, покинули эти места, но я знала — не пройдет и половины луны, как они вернуться, жители всегда возвращаются после катастроф. Вернуться, обживут лес заново, и жизнь пойдет своим чередом. Земля залижет раны, погибшие деревья сгниют, и вскоре о смерче будут помнить только те, кто привык помалкивать о подобных вещах, ибо на их жизненном пути и так хватало событий… Тогда я останусь один на один со своим горем…

Смерч оставил на земле более глубокие раны, чем война с серными ведьмами на лице Мирона. Землю исчертили шрамы оврагов и глубоких трещин. Там, где раньше нежились на солнышке бархатные поляны, теперь зияли черные ямы. Пути, ведущие на юг, закрылись раз и навсегда. Прежде чем начало смеркаться, мы успели пройти не много. Я умоляла небо, сказать мне хоть слово об Эмиле, но небо молчало, и молчал лес. Что должно было произойти с моим любимым, раз у леса не осталось даже воспоминания о нем? При мысли об этом к горлу подступала тошнота.

Состояние моей души мало помогало правильному выбору направления, но чем дольше мы бродили, тем больше я понимала — Эрик, Тигиль и все остальные, кто рыскал сейчас по лесу, тешили себя бессмысленными надеждами, для меня поиски заканчивались. Дело не в том, что я пала духом, дело лишь в том, что я имела дар, этот дурацкий дар иттиитов. Я могла сколько угодно посылать его к ведьмам, но я знала — Хранитель Гор абсолютно прав, я могла доверять только ему, своему дару.

Вскоре, порядком отклонившись от озера, мы миновали Овраг Печали. За ним росли чудом уцелевшие липы. Что-то живое прошуршало прямо у меня под ногами. Шаг с тропинки, и в растрепанной ветром траве обнаружился мягкий серый комочек. Пугая ундина! Не может быть, неужели у этой ехидной малютки хватило мужества пережить смерч?! Изумление вынудило остановиться.

На сей раз пугая ундина не стала кокетничать. Она развернула перед нами обнаженное девичье тельце. Сегодня ее детское личико отражало только печаль, а ведь обычно пугие ундины смотрят на меня с презрением, если вообще смотрят. Крошечная девочка, похожая на ежа, позвала меня взглядом и покатилась в сторону. Я растерянно посмотрела на Ив, но та только кивнула.

В зарослях свежего иван-чая сидели еще три пугие ундины. Не обращая на меня ни малейшего внимания, они горестно склонились над чем-то. Я раздвинула траву, у их ног лежала трубка Эмиля, старая почерневшая трубка, которая досталась ему в наследство от дедушки.

— Мерзавки! — в гневе и горечи вырвалось у меня. Я выхватила из их лап драгоценный предмет печали и преклонения, поддала ногой ту, что хотела мне помешать. Другие ундины с визгами бросились врассыпную.

— Ты что? — изумилась Ив. — Они же хотели тебе помочь! Трубка Эмиля! Ундины могли показать место, где нашли ее!

— Покажут! Держи карман! Будто я не знаю! — злость и бессилие рвались наружу, я не в силах была их сдержать. — Эти дряни повсюду таскаются за ним! Они готовы отдать жизнь, чтобы хоть разочек посидеть на его колене. Эмиль! Если бы ты знала, как я хотела быть рядом с ним! Если бы ты знала… — Я опустилась в траву, не понимая, почему не могу плакать…

— Итта, мы найдем его…

— Ищите, если хотите! Я не буду мучить себя понапрасну, я ухожу, ухожу домой! И не смейте меня останавливать! Заберу этюдник и кое-что из своих записей! Прощай, Ив! — сжимая в руке трубку Эмиля, я сделала несколько шагов прочь и вспомнила нечто важноею — Ив, не в обиду, береги Эрика! Он славный малыш, но без брата ему придется туго…

— Как ты смеешь сдаваться, темная дева? — Ив смотрела мне в лицо, я хотела ответить, но язык прилип к небу. В глазах Ив, голубом и зеленом, огнем полыхал гнев. Она словно стала с меня ростом, золотом зажглись ее волосы, кожа засветилась, и когда ее голос заставил вздрогнуть липы, я поняла, что вижу Ив, озаренную силой рода Беспечных Фей.

— В этой войне кто-то должен был погибнуть, — говорил ее взгляд, — значит, ты это знала, Итта! Ты это знала!

В глазах у меня помутилось, я шагнула в сторону и потеряла сознание…

* * *

Между трех пирамидальных тополей, что растут по обочинам дороги у Дымных Равнин, стоял человек. В полумраке видения я не узнала лица, но зато узнала глубокий шрам. Мирон кого-то ждал, ковыряя мечом землю, он то и дело поглядывал на дорогу. Из Долины Зеленых Холмов скакал одинокий всадник. Затем потянуло холодом и тиной, видение стало слюдой, но постепенно слюда расплавилась и превратилась в воду. Глубоко-глубоко через толщу мутной воды мерцало солнце, и медленно тонул какой-то предмет. Мимо меня тяжело проплывал арбалет Отуила, приклад был не закрыт, и я видела, как руна смерча продолжает светиться даже на глубине озера. Арбалет проплыл и исчез во мраке, ожидая найти покой далеко за пределами моих снов. Снова скакал одинокий всадник, но там, где Мирон нетерпеливо ковырял мечом землю, только гулял ветер и подметал прошлогодний сор. Листья метались вокруг тополей. «Эти листья еще не опали» — поняла я. Затем я увидела хребет Инкабара, его вершину, убеленную снегом. На ней, кутаясь в волколачью шубу, стоял Улен, рядом Тигиль и по-прежнему раздетый Хранитель Гор, они прощались. Перед ними покоились огромные руки Унтара. Ветер пил морозный воздух и, насыщаясь, становился все нетерпеливее, его мехи раздувались плавно и тяжело, Унтар ждал Улена. Тот взошел на ветряные ладони, и ветер поднял его и унес туда, откуда не видны ни Синий Лес, ни хребет Инкабара…

* * *

— Давай же! Вставай! — сквозь мешанину странных видений пробивался знакомый голос. — Вот ведьма, как не кстати! — ворчал все тот же голос, чьи-то руки пытались тащить меня. — Тяжелая! Тиг, помоги! — имя Тигиля как ушат воды привело меня в чувство. Открывая глаза, я увидела чистое небо.

— Вставай! — Ив тормошила меня, на ее лице не осталось и следа того свечения. — Что с тобой произошло? Несешь полный бред! Распугала бедных ундин! Твой дар?

— В порядке! Я возвращаюсь домой! — я попыталась подняться, но безуспешно.

— Сначала мы вернемся на базу, — Тигиль закинул на плечо мой арбалет и подал руку, — я заварю тебе чай!

Его лицо, казалось, похудело и повзрослело на годы, но голос Талески был как прежде спокоен и строг…

Я сидела в домике базы лесного конвоя, пила чай и не отвечала на вопросы. Тигиль, Ив и Мирон молча стояли рядом и смотрели на меня. Прошли сутки, а Эмиля так и не нашли. Смерч, распахавший полкоролевства, больше никому не угрожал и больше не интересовал никого. Эрик не возвращался, Улен отсутствовал, но я не потрудилась поинтересоваться почему. Я пила чай, заваренный Талески по всем правилам. Чашка казалась бесконечной.

Наверное, после того, что мы пережили, трудно оставаться прежними, и, возможно, тогда, когда я стояла на берегу Светлого Озера и думала о гибели Эмиля, я именно так и считала, но теперь все изменилось. Это наша работа. Можно было бы снова сказать: «Мы к ней привыкли…», но по прошествии долгого приключения, что проку лгать? Я скажу правду — мы не привыкли к нашей работе и так, наверное, никогда и не привыкнем. И хотя в случаях тяжелой утраты Белой Гильдии принято вести себя мужественно, получалось у нас скверно. Мужества явно не хватало на всех, и я не знала, хватит ли у меня сил добраться до дома.

Раздался скрип двери, все как по команде повернули головы, но вместо Эмиля в дом вошел Улен. Красноглазая перепелка сидела на том же плече, на котором учитель теперь носил свой арбалет. Перчатки с обрезанными пальцами помогали ему кормить пшеном птиц, но сейчас он снял их и бросил на стол. Улен выглядел устрашающе. Ни полыньяки, ни серные ведьмы, никто из врагов не видел его таким, а если бы увидели, ужаснулись бы. Огромный топор, которым Улен рубил бурелом, весил не один пуд, всклокоченные волосы горели рыжим огнем, глаза перестали улыбаться, они стали мутными как воды Светлого Озера после бури.

— Нет нигде! — хмуро кинул он. — Ни его, ни Эрика, колдовщина какая-то, чтоб ее! Он должен был быть там, где Овраг Печали. Мы условились, что он там будет! Если мы ошиблись, и просчитали неверно, надежды нет… Что скажешь, девочка? — обратился он ко мне. — Что ты чуешь?

Я промолчала, только чашка ходуном заходила в моей руке.

— Она не очень-то в себе, — сказал Тигиль, — думаю, она вправе узнать…

Улен кивнул.

— Он взял с нас слово, Итта, — начал Тигиль, — что ты ничего не узнаешь до тех пор, пока все не кончится. Он боялся, что если ты будешь знать, то пойдешь с ним и погибнешь. Ты и Эрик — самые горячие головы среди всех, Эмиль хотел спасти вам жизнь. Смерч нельзя было подловить сверху, как другие ветра, он велик, но у смерча есть слабое место — его сердцевина, там тоже дуют ветра, но они куда слабее его самого и вполне безобидны, — Тигиль перевел дух, — по крайней мере, так говорили книги. Эмиль надеялся попасть в смерч изнутри, спрятавшись от него в овраге. Раз нельзя сверху, можно снизу — решил он, и я взялся ему помочь. Смерч надо было подтолкнуть к оврагу — это была задача ветряной ловушки, и ловушка с честью выполнила свой долг. Смею предположить, что раз смерч все-таки повержен, Эмиль был в овраге и его план удался. Но что стало с ним потом, видит Солнце, я не знаю… — Тигиль замолчал, опустил голову и снял с нее кожаную ленту.

— Рано еще его оплакивать! — вмешалась Ив. — Ты, Тиг, со своим пессимизмом похуже Итты. Пока мы не найдем хоть что-то…

Трубка Эмиля лежала в моих бесконечных карманах, я достала ее и положила на стол. Взгляды надолго остановились на ней.

— Погоди-ка, — догадался Тиг. — Не Эмиль дал ее тебе! Ты нашла ее в лесу? Где?

— Пугие ундины нашли, — ответила за меня Ив. — Только Итта распугала их всех до одной, теперь мы ничего уже не выпытаем.

— От пугих ундин все равно толку мало, — сказал Улен. — Но почему они не бежали и как, в таком случае, спаслись? Я предупредил всех, в лесу никого не должно было оставаться…

— Как это предупредили? — удивилась Ив. — Когда? Насколько я помню, Учитель, мы совсем недавно узнали о том, что смерч окажется здесь!

— Я знал давно… — остановил ее Учитель и сурово глянул поверх наших голов внутрь своей бесполезной тайны. — Древние легенды, Законы Игры обязывали меня молчать. Однако почти все, что случилось, не стало новостью для меня… Карта, попавшая в лапы серных ведьм, а затем, волею проведения — в карман Итты, имеет копию, такую же старую, как оригинал. — Улен полез в дорожную сумку и извлек сверток больше похожий на старый выцветший картон, чем на драгоценную карту. Видимо Улен не особо-то с ней церемонился. — Здесь манускрипт на обороте… — сказал Учитель. — Вот ведь! Переводили, переводили, и без толку…

Карта оказалась точной копией той, что лежала в моем кармане рядом с ключом от Пещерных лабиринтов Вечной горы. Но на обратной стороне и вправду был старинный манускрипт, написанный дивными иероглифами.

— Время Розы Ветров… Оно растит из детей воинов, но не брезгует поиграть жизнями… — хотя Улен говорил тихо, слова громогласным эхом разносились по просторной комнате. — Считайте, вы прикоснулись к законам мироздания. Будучи юными, будучи седы… — Улен осекся и начал читать манускрипт. А я смотрело в окно, на дремлющий после потрясений лес и понимала, что пришел август, который выжил ценою моего счастья. Законы равнодушного мироздания…

«В далеком краю, — читал Улен, — на высокой горе, там, где не пройти ни зверю, ни путнику, с начала мира растет она. Никто не знает дороги туда, и нет искателей, способных найти ее. Потому нет свидетелей ее красоты, но Мир помнит…

Когда распускается Роза Ветров, в мире происходит многое из того, что никогда не будет забыто. Восемнадцать лепестков являются небу раз в тысячу лет, и тогда на Земле рождаются новые ветра, грохочут бури, гремят небывалые грозы, и нет покоя тому, кто свидетельствует об этом. Тогда на свет появляются рыцари, тогда подвиги совершаются каждый миг, тогда возникают легенды, и пророчества, столетиями хранимые в глубине, воскресают, чтобы дать миру шанс стать другим. Когда на вершине горы распускается Роза Ветров, каждому становиться тесно в своем доме, тревогою наполняются сердца, а небеса — ветрами, тогда мастера куют волшебное оружие, сапожники шьют волшебные сапоги, а портные ткут плащи, которым суждены пересечь планету. Так было всегда и так будет до тех пор, пока на Земле не запляшут костры последнего заката, и жизнь, устав от бремени поисков, не иссякнет навек…»

— Дальше я не смог перевести, — прервался Улен, — А вот то, ради чего эту карту создали. Ветра Унтара им многим обязаны… Слушайте…

«Скрижаль сия свидетельствует о том, что волшебные ветра, рожденные из четырех стихий дождя тумана травы и ветра, своею волею заручившись, изведут отпущенное стихиям зло. Ничто не будет препятствовать им, пока через столетие не родится мастер, способный произвести оружие против них. Тогда всякий, имеющий силу, сможет сразиться со стихией, и, как распорядятся судьбы, повергнуть ветра или быть поверженным. Сия карта укажет путь тем, кто действительно желает освободить мир от мучительной смерти в Час цветения Розы Ветров.

Обязан заверить того, кто хоть раз держал в руках эту карту: он не избежит причастности к судьбе волшебных ветров.

Скрижаль сия имеет копию, обладающую свойствам наравне с оригиналом.

Глава совета волшебников, по одобрению самого совета, Мира, который для вас уже давно прошел»

«Причастности к судьбе волшебных ветров! — меня бросило в жар от негодования. — Ничего себе! Да, вы правы, мудрые волшебники прошлого — это причастность! Ваши игры стоят жизни других людей! Но к чему вам размышлять об этом?!»

Я швырнула чашку об пол и бросилась к двери, потому что знала, что сейчас разрыдаюсь…Похоже, от горя и отчаянья я растеряла не только остатки самообладания, но и древний дар иттиитов. Дверь распахнулась в ночь и налетела на Эрика, который волочил на себе бездыханного Эмиля. Я отшатнулась, Эрик сделал шаг через порог и внес свою тяжелую ношу.

— Ну, вы даете! — отдуваясь, сказал он. — Сидите и пьете чай! — Эрик перевел дух, — Что стоите, как истуканы? Быстро приготовьте горячую воду!

 

ЛЕД И ПЛАМЯ

Глава 25, в которой любовь собирает по крохам веру и надежду

В суматохе никто не обратил внимания, что арбалета при Эмиле не было. Эрик положил брата на скамью.

— Одеяла! Все, которые есть на базе! Быстро!

Больше Эрику не пришлось повторять, в мгновение ока вскипятили горячую воду и собрали дюжину одеял. Смерч отыгрался на моем друге за все ветра. Мой возлюбленный лежал без сознания, холодный; весь, от кончиков пальцев до кудрявых волос. Мутная стеклянная пелена застлала его глаза, Эмиль смотрел под потолок, а, может, гораздо дальше. Сердце воина почти не билось. По виску Эмиля снегом сползала застывшая вода и рисовала на его лице знак смерча, я прижалась к нему, поцеловала льдину…

За тысячами морей уснуло холодное солнце, оно остыло, и ни слову, ни взгляду не дано было заставить его пробудиться, лишь вздоху, одному-единственному вздоху молились леса и долы. Где тот, чье имя можно было написать в книге виновных? Где тот, чьими стараниями приходит в наши сердца любовь, боль и горе? Где тот, кто не дает веры, когда она одна способна на чудо? Где тот, чьи бессмысленные игры неведомы ни одному из народов…

Наступайте тише, бойтесь, мир меняется, цветет Роза Ветров, и, прежде чем она отцветет, не найдется таких, кто скажет: «Я не знаю смерти, и боли не знаю я». Но найдутся такие, кто скажет: «Я пережил смерть и боль меня не сломила». Я не из их числа; и до Розы, что растет на задворках Земли, мне нет никакого дела. Горем измеряется вера, кому-то угодно так, кому-то, но не мне. Не мне…

Стихия ветра! Что с нее взять? Ей не скажешь: «Твоя ставка, твой черед», не скажешь: «Отступись, обойди, усмири свой пыл» и не попросишь милости. Но тот, кто создал волшебные ветра Унтара, что думает он? Его унесло водами времени дальше, чем старого вождя ойёллей, но неужели оттуда ему не видно дел рук своих?

Лишь только вода вскипела, Эмиля перенесли в комнату для сна и положили на кровать. Кровать была коротка, и Эрик молча притащил из залы скамейку.

— Подушки… — потребовала я.

Ноги Эмиля обложили подушками, я закрыла окна и выгнала всех:

— Уходите, не стоит вам здесь торчать! — велела я.

— И не подумаю! — пытался возражать Эрик, но больше никто не посмел со мной спорить.

— Оставь их вдвоем, — посоветовал Эрику Улен. — Ты и так ухватил за рукав удачу, пойдем, расскажешь, где нашел его! Я с лесным конвоем обшарил весь лес…

… И они ушли, а я развела кипяток травами и стала раздевать Эмиля. Руки не слушались меня, застежки заедали и не открывались. Трудно поверить в чудо, которого не ждешь, ведь Эмиля не должно было быть в живых и нам не судьба была больше увидеться.

Ветер нещадно истерзал противника. Синяки и ссадины покрыли все его тело; казалось, он побывал в самом глубоком ущелье мира и его бросало с одной скалы на другую до тех пор, пока Солнце не сжалилось над ним. Эмиль стал таким далеким, будто говорил с самой смертью. Порванная куртка с трудом прикрывала свитер, но он больше не хранил запах дома, он пах землей и сыростью. Я мыла Эмиля и думала о том, что даже тогда, когда мы впервые прикоснулись друг к другу, я не испытывала такой невыносимой боли в груди от счастья, что трогаю его. Перед лицом смерти многое изменилось, и сказочных богатств стоила каждая минута, проведенная рядом с ним. Мне вспоминались его слова, его голос, умеющий звучать и ласково и строго, его вечный сарказм виделся теперь совсем в другом свете, а музыка, звучание его флейты, неслышной песней лилась с его холодного чела…

Смерч заморозил моего возлюбленного до самого сердца, и горячая вода не могла помочь, она согревала только снаружи. Когда его губы в очередной раз обожгли меня холодом, я собрала все одеяла, разделась и легла рядом. Когда-то Улен учил нас, что тело женщины — самый верный способ согреть мужчину. Эрик отпустил на этот счет немало вольных шуток, но, в сущности, Улен оказался прав. Как только под дюжиной одеял жар одолел меня, он перекинулся на Эмиля, и от кожи к коже пошло по его жилам тепло возлюбленной; жар, не сравнимый ни с каким другим…

«Очнись! — молила я. — Вернись к нам!», но Эмиль оставался в руках какой-то другой силы, и она крепко держала его. Я боролась с этой силой, пока у меня хватало духу, но вскоре, обвив собой умирающего друга, погрузившись в надежды и молитвы, я уснула, а когда проснулась, был уже вечер следующего дня.

Я проснулась от жуткого холода. Под дюжиной овечьих одеял меня била мекая дрожь. Зубы стучали и не было возможности остановить их. Я с трудом очнулась и с трудом заставила себя вернуться из глубоких, прямо-таки подземных снов в мертвую ледяную реальность. Эмиль лежал рядом бездыханный, скованный невидимым нерастопляемым льдом, но живой. Должно быть, он боролся и где-то вот тут, рядом, и в то же время там, далеко, все еще вздрагивало гордое сердце, толкая в долгий путь от изголовья до приставленной скамьи холодную густую кровь моего возлюбленного. Должно быть… но жилка на его ключице не плескала, а ведьмов хваленый дар отмалчивался за болезненным блеском моих иттиитских глаз. Я поцеловала Эмиля в холодный лоб, подоткнула одеяла и, кутаясь в рваную куртку, подошла к окну. Небо должно было объясниться, но оно молча опустило глаза. «Кто научил мое сердце так болеть? — подумала я, — Должно быть тот же, кто придумал смерть и вдохнул силу в ветра Унтара…» Темнела живая изгородь, за ней засыпал Синий Лес. Там, за пределами меня, последний летний месяц рассыпался мириадами ярких звезд. «Кра — кра…» — неспешно и тяжело летел в ночной тишине ворон и подгребал под себя темно-синий бархат вечернего простора.

Я проводила ворона равнодушным взглядом, мир умер без Эмиля…

Из-за неплотно закрытой двери слышались голоса, но стоило мне войти в обеденный зал, как наступила тишина. Тускло горели коптилки, все сидели за столом и, как один, смотрели на меня.

— Кофе? — спросил Мирон.

— Кофе — это хорошо! — согласилась я, села и оглядела всех. — Ну что вы хотите услышать? Он холодный, он без сознания! И мой дар, как выяснилось, ни ведьмы в этом не разбирается! — я помолчала. — Скажите, что делать…

Тигиль перекинул нож из правой руки в левую и молча отрезал мне ломоть хлеба. Они ждали целые сутки. Он, как и остальные, надеялся, что я скажу больше.

— Послушай, сестренка… — Эрик достал из шевелюры пальцы, было заметно, что в эту ночь он не спал. — Если не получится у тебя, то у кого получится? Тигиль и Улен приготовили отвар липы, Ив приготовила согревающую мазь из тех трав, что на прощание дал ей Хранитель Гор… Но прежде чем лекарства пригодятся, наш гордый малыш должен вернуться в мир, где по жилам течет горячая кровь. Я нес его, и я знаю, его кровь была холодна, как весенние воды Ааги. Итта, обрадуй меня, девочка, я прошу…

— Древнее волшебство не по зубам моему дару, Эр! Эмиль борется со смертью, а, значит, надежда есть… — мне казалось, я не смогу произнести этих слов, но глаза Эрика заставляли верить, что смерть отпустит его брата, отпустит моего Эмиля. — Моли Солнце вернуть ему тепло… — сказала я и тихо добавила, — как молю я вернуть мне утраченную веру…

— Ладно, не кори себя, — сказала Ив, — ты просто испугалась…

— Я не просто испугалась, я потеряла веру и предала его…

— Пустое, — наморщил нос Тигиль, и ухнул передо мной на стол дымящийся чан, — отвар готов! Иди к нему, Итта!

Отвар липы и согревающие мази, согревающие мази и отвар липы — это все что чередой неслось у меня перед глазами в следующие дни.

Четверо суток Эмиль не приходил в себя, и на пятые мы потеряли надежду. Эрик и Ив не отходили от него, выкраивая время только на пятнадцать минут сна, я не отлучалась ни на секунду. Эрик чувствовал себя ужасно и сам чуть не слег. У близнецов есть тайная, в миру почти не различимая, но в беде крепкая связь, которая работает получше любого дара. Неслучайно именно Эрик нашел Эмиля и не случайно Эрика вслед за братом разбила лихорадка, от которой он видел одно спасение — трубку, он не выпускал ее изо рта и не спал все дни, пока умирал брат…

Малодушие, охватившее меня поначалу, сменилось упрямой надеждой, заткнувшей пасть безжалостно вопящему дару. Но дни шли, а Эмиль оставался холоднее ледяной глыбы, и подобно тому, как застывшая вода разрывает любой сосуд, Эмиль разрывал мне сердце и моя душа рыдала, роняя в чан с травами невидимые слезы. Я призывала на помощь все возможные силы, но ни мой подлый дар, ни третий глаз не подавали признаков жизни. Перед лицом настоящей опасности Итта Элиман оказалась бессильна.

На пятые сутки, к вечеру, когда наши силы и наша надежда утекали из душной комнаты конвоиров и не было никакой возможности их остановить, кожа Эмиля вдруг оттаяла. Я поднесла чашу с горячим отваром и увидела на его губах капельки пота. Мы не поверили в чудо! Но слетелись друзья; Улен, ежечасно проверяющий Эмилю пульс, пересчитал трижды, и ореховые глаза Учителя улыбнулись! О Солнце, можно ли передать, что мы почувствовали?! Луна заглянула в окно, птицы вернулись в сад, мыши за печкой, и те радостно принялись грызть карандаш… Надежда блеснула яркою вспышкой и погасла, радость наша оказалось преждевременна… Температура стремительно поднялась до неизвестного значения. Мирон принес термометр, но термометр лопнул, и следующие три дня нам пришлось бороться с жаром. Эмиль пылал так, что я чуть ли не каждый час меняла простыни и рубахи, теперь его губы пересохли, а лицо горело огнем. Ив прикладывала ко лбу мокрую косынку, и косынка сразу же впитывала жар. Я поила Эмиля с ложки бульоном и настоем ромашки. Это было сущим наказанием, спящий Эмиль почти ничего не глотал, и все проливалось ему на грудь. Эрик ходил по комнате из угла в угол и действовал всем на нервы. Так прошло еще три дня. Только на восьмые сутки я заметила, что рубашка на Эмиле намокает уже не так часто, а косынка на его лбу остается холодной долгое время. Мы победили, жар прошел! Следующую ночь Эмиль метался по кровати и говорил со смерчем, а наутро он открыл глаза.

— Эмиль, Эмиль, Эмиль! — повторяла я, гладила его волосы, целовала исхудавшие руки. — Ты это сделал! Сделал! Ты победил смерть!

— Я думал, была зима… — произнес Эмиль, изо всех сил стараясь подняться на подушке. — Потом пришел огонь, растопил лед…

Глядя на него, я не могла произнести ни слова, комок слез, нарастающий в горле все эти дни, таял. Подлые слезы катились сами, и Эмиль, вернувшийся из своего таинственного мира, протянул руку и утер мое лицо.

— Чем плакать, сказала бы лучше, что я здесь делаю? — подняться на подушках ему так и не удалось.

— Лежишь на подушках! — сквозь слезы улыбнулась я.

— А смерч?

— Ему повезло меньше, чем тебе…

— Ладно, малышка, не плачь… объясни все, — Эмилю не было покоя, если в поле зрения существовали какие-то неясности или нерешенные вопросы. Не успев прийти в себя, он хотел все и сразу. Именно таким он был и таким я его любила…

* * *

Среди тех мыслей, которые одолевали Эмиля, самой навязчивой оказалась мысль о том, что недостроенная ветряная ловушка не сможет отвести ветер к Оврагу Печали. Если бы только Тигиль мог знать, как мало шансов у их плана, он бы непременно пошел за своим другом, но Тигиль никогда не отступался от того, что задумал. Реальность подсказывала Эмилю, что дар вечной правоты впервые изменит его другу.

Углубившись в лес, Эмиль оглянулся — нет, за ним никто не последовал. «Все равно не послушаются, погонят коней на смерть…» — с грустью подумал он. Торопясь скрыться, Эмиль свернул и пошел напрямик к Оврагу Печали. В это время предвестники смерча уже вовсю мучили небесный простор. Ветер пробрался к озеру, преграждая Эмилю дорогу. Он накинул капюшон, застегнул на куртке плащ и прибавил шагу, до оврага оставалась малая толика, но она оказалась непреодолимой. Налетел, набросился ледяной шквал, Эмиля оторвало от земли и швырнуло о ствол падуба. Падуб протянул свои ветки и успел смягчить удар. Эмиль ухватился за ветку и повис, но тело не слушалось своего хозяина, в нем не хватало тяжести, Эмиля швыряло из стороны в сторону, он упал на землю и понял, что Овраг Печали недосягаем. Над головой неслись, подгоняемые прихвостнями смерча, облака. Красное небо бросало кровавый отблеск на весь лес, и лес принял коричневый мрачный оттенок. Впереди росли черные ели, позади рухнуло дерево и перегородило дорогу к отступлению. Падуб заскрежетал, предрекая гибель, ветер снова пронесся по лесу, сила его утроилась, время Эмиля истекало. Он приподнялся на локтях и увидел, как за елями косит траву невидимый косарь.

Несколько метров Эмиль прополз, потом ветви градом посыпались с ольхи. Одна упала на ногу и перебила лодыжку, пришлось остановиться, ольха повалилась, крона хлестнула по лицу. Сквозь свист и грохот Эмиль услышал стон побежденного дерева. Теперь Овраг Печали был в трех шагах, Эмиль отдышался, нога горела огнем. В тот бесконечный миг Эмиль решил, что впредь никогда не станет слушать чужих советов и никогда не будет тратить время на бессмысленные разговоры. «Я должен был узнать о смерче все, — думал он, — все, что только можно узнать. Мое место в Туоновских книжных подземельях, а не за праздным шатанием по королевству». Эмиль еще много чего подумал в тот миг и большая часть из того, что пришло ему в голову, осталась при нем.

Обогнуть упавшую ольху он не успел, арбалет вспыхнул, и плечо как будто полегчало, ведь от приближения ветра арбалеты Отуила становились легкими как пушинка. Смерч навис над Эмилем внезапно, его руки продрались сквозь лес и потянулись к своему врагу, не обещая пощады. Эмиля заволокло и пронзило диким холодом, вертя вместе со всем мусором королевства, его потащило в воронку ада и холода…

Удар пришелся по груди, ребра треснули, Эмиль не без удивления отметил, что его тело хрупкое, как сахарная косточка. То, во что Эмиль врезался, оказалось ритуальным камнем племен Дремучих Каньонов. Благодаря этому Эмиля отбросило обратно, он упал на спину. Сверху обрушилась боль, хлестнула по рукам, ударила в плечи. Заломило от тяжести зубы. Косая мышца оборвалась, освободила левую руку от необходимости держать. Чувства, приостановившись, нахлынули с новой силой. Холод и боль сковали разум, слезы ярости застлали глаза. Эмиль лежал на спине и смотрел в красное небо, в судорогах выплевывающее черную воронку смерча. Этот ветряной монстр двигался чересчур легко; он приплясывал, прихватывая на ходу то дубраву, то рощу, то золотые поляны, то цветущее озерцо… Лес стонал… Окоченевшие ладони продолжали сжимать приклад арбалета…

Что-то прошуршало по ногам, по животу, Эмиль вздрогнул, ему на грудь взбиралась пугая ундина.

— Еще тебя не хватало! — в сердцах сказал Эмиль. — Ну-ка брысь, прячься, пока не поздно! Эй, слышишь?!

Пугая ундина покачала головой и указала крохотной ручкой направо, туда, где, пригибаясь к земле, корчилась от боли черная ель. Ундина спрыгнула в траву и, оглядываясь, побежала к ели. Эмиль осторожно повернулся и, прижавшись к матушке-земле, пополз за ундиной. Достигнув подножия ели, малютка юркнула под куст кулиягоды и исчезла, как сквозь землю провалилась. Эмиль остановился. Над ним бушевала грозная стихия, руки ветра снова тянулись к нему, им ничего не стоило оторвать его, и, точно ветку падуба, засосать в свое алчное нутро.

Полз. Воля ползла за ним. Злая воля, бешеный стук в висок. До куста кулиягоды Эмиль добрался не задумываясь, просто чтобы хоть куда-то добраться. Все гадал, успеет ли перед смертью увидеть руну смерча…

Какие-то неразличимые предметы рушились на Эмиля; что-то ударило в спину, куст кулиягоды вырвало с корнем и унесло наверх. Тогда Эмиль увидел полыньячный колодец. Едва он успел вспомнить добрым словом полыньяков и пугих ундин, как почувствовал, что отрывается от земли. Спасение зияло в полуметре черной дырой тишины, но Эмиль не мог ухватиться ни за что стоящее, разве что за траву да за землю-матушку, только и всего. И тогда в его голове зазвучал голос, вторящий далеким голосам:

Тотчас, повинуясь старинному заклинанию, Эмиль ощутил прилив сил. Меч вырвался из ножен. Не пискнул. Подчинился правой руке. Вонзился по самую рукоять в землю. Эмиль ухватился за меч. Жилы налились. Все.

Никакой боли. Блаженство. Блажь…

Нечто имело когда-то определенную форму, нечто имело когда-то значение, нечто имело…

Через черный берег в белую даль уходила ярость. И ничего не оставалось, только песня… Теперь Эмиль узнал голос своего брата, ему показалось, что он поет из самого детства, из тех лет, когда они не знали, что такое смерть и не знали, что значит разлука:

— Это еще посмотрим, — рассердился Эмиль, потянулся к мечу, и, падая прямо в полыньячный колодец, вырвался из рук волшебного ветра.

В этот миг смерч, удерживаемый ветряной ловушкой двинулся к Оврагу Печали. Загородив лес, он перенес свою невиданную тушу над поляной и замер там, где только что был, а теперь потерялся арбалет Отуила.

Очнувшись от страшного удара, Эмиль увидел, как над ним высоко в колодезном просвете тихим задумчивым хороводом плавают алые облака. Эмиль не поверил своим глазам и решил, что слишком сильно ударился головой при падении. Именно Тигилю Талески и его сломанной ветряной ловушке Эмиль обязан тем, что смерч подставил уязвимую свою сердцевину туда, где глубоко под землей еле живой мальчишка взвел на арбалете затвор.

Алый круг над головой Эмиля замер, арбалет взял прицел, руна стояла прямо над ним, далеко-далеко в небе, четыре стрелы — в вершины, и одну, главную, — в центр.

Лежа на дне полыньячного колодца, глядя в небо и не чувствуя боли, Эмиль поднял арбалет. Он видел руну и слышал в голове только одно:

Увы, Эмиль понял, что не сможет выстрелить, потому что пальцы примерзли к железной оковке затвора. Внутри смерча — зона покоя, это Эмиль знал, но никто, даже Улен не знал, что температура сердцевины смерча ниже, чем на вершине Вечной Горы, потому там, в сердцевине смерча, все живое замерзает быстро и незаметно. Эмиль попытался вздохнуть, воздух был так холоден, что обожгло легкие и инеем осело на горле.

— Ведьма! — успел подумать Эмиль, и в его ускользающем сознании отразилось:

«Бессмертья во тьме, — подумал Эмиль, — Итта поймет…» — он нажал на спуск, стрела ринулась и исчезла в просвете над головой, вторая и третья задержались, Эмиль нечеловеческими усилиями отдирал примерзшую руку. Четвертую и пятую стрелы он уже не помнит; он стрелял наугад, а, может, и не стрелял вовсе. Сон и холод поглотили его без остатка. Мысли заняла зима, и, пока он вел долгие беседы о ветре, метель погребала под себя лицо любимой, фигуру брата, знакомые дома, города, леса и долы, осталась только улыбка дедушки Феодора, и она казалась все яснее и все отчетливее…

Переплыв озеро, Эрик оказался один в развороченном смерчем лесу. Он долго брел, неразбирая дороги и глотал слезы. Откуда ему было знать, где искать Эмиля? Эрик звал брата, звал, пока не забрел в орешник. Здесь он присел на поваленное дерево и, не в силах больше сдерживаться, разрыдался. Когда слезы иссякли, он обругал себя девчонкой и снова принялся за поиски. Эрик обходил каждый куст и заглядывал под каждое поваленное дерево, он вспомнил все секреты поисков пропавших, но они не действовали. Наступила ночь, и Эрик продолжал искать в темноте. Странная это была ночь, пустая. Если бы Эрик не был так погружен в свое горе, он бы заметил, что до самого утра ему не встретилось ни души. В полночь не ухала сова, на рассвете не кричали куропатки, и даже зайцы-стрекачи, не спешили покидать свои глубокие норы. Милый Синий Лес опустел после катастрофы…

Стоило забрезжить жаркому утру, как Эрик осознал, наконец, одну простую истину — его брат не стал бы бросаться в объятия смерти без какого-либо четкого плана. У Эмиля был план, которым он не удосужился поделиться с братом-близнецом. Эрик выругался от досады и повернул к базе. Он принял решения вытрясти из Талески все. Эрик понял, что Тигиль точно знал, где Эмиль собирался встретиться с ветром. Глубоко в душе затеплилась надежда, что Талески и без того уже ищет своего друга и, возможно, ему улыбнулась удача…

К обеду, когда солнце уснуло в самой высокой точке неба и даже в лесу трудно было отыскать подходящую тень, следопыт утвердился в мысли, что Эмиля нашли без него. Жара одолевала и, чтобы бороться со сном, пришлось раздеться до пояса, сесть на траву и раскурить трубку. Но сон, как известно, явление настырное; Эрик задремал, и ему приснилось, что красноглазая перепелка, которая погибла от урагана в нашем саду, чудесным образом ожила и прилетела к нему.

Едва Эрик открыл глаза, то увидел, что красноглазая перепелка продолжает ему сниться и при этом без зазрения совести расхаживает взад-вперед по его ноге. Эрик попытался отогнать наваждение, но оно не исчезло, а больше того — перелетело на липовый ствол и, свесившись вниз головой, заговорило совсем непонятные вещи.

— Рада ты выбрался сам молодец все ищут лес полон конвоя… — перепелки не говорят предлоги и устраивают из предложения сущий салат, но понять их можно… только не в этот раз.

— Что ты хочешь сказать? — не понял Эрик. — Откуда я выбрался?

Птичка подогнула одну ножку и склонила на бок голову; казалось, ее круглые красные глазки полны удивления.

— Очень глубокая яма много погибших деревьев ты мертвый страшно сказать хозяину ищет тебя видеть ожившим радость Улену…

— Постой! Я мертвый? — дыхание Эрика опустилось куда-то в пятки и от этого, как водится, говорить стало неудобно.

— Миновала смерть полечу расскажу… — перепелка вспорхнула…

— Стой! — что есть мочи закричал Эрик, — не улетай! Говоришь, глубокая яма? Ты видела Эмиля!!! Маленькая птица, покажи мне эту глубокую яму! Покажешь?

Перепелка снова приземлилась Эрику на колено и помахала крылышками:

— Зачем?

— Я — другой, не он, — сбивчиво начал объяснять Эрик, — там, в яме, мой брат!

Перепелка какое-то время недоверчиво смотрела на Эрика, а потом вздохнула:

— Жаль, — прочирикала она, — твой брат погиб, ужасный ветер, идем… — и птица взлетела в воздух, а Эрик бросился за ней.

Поспеть за красноглазой перепелкой дано лишь тому, чей брат в опасности или тому, кто владеет волшебными ботинками. Эрик был и из тех, и из других. В нескольких шагах от Оврага Печали, там, где Эрик проходил вчера, как минимум, раз пять, перепелка села на ветку огромной ели.

— Здесь…

За елью, под такой грудой сухолома, что Эрику ни в жизнь не догадаться, пряталась не просто глубокая яма, а очень-очень глубокий полыньячный колодец…

Не один час понадобился на то, чтобы извлечь из-под ветвей сухолома со дна полыньячного колодца замершее тело Эмиля. К вечеру, когда усталое Солнце оставило небо, Эрик принес брата к озеру, до того места, где его ждал Амис. А к исходу дня, на базу лесного конвоя влетела черная как смоль лошадь с долгожданною ношей на своей спине. В доме горел огонь, но никто не встретил братьев Травинских, потому что в этот момент Улен читал послание древних мудрецов к тем, кому суждено было познать смертельный холод ветров Унтара…

* * *

Тот, кто поверг Волшебный смерч, был вправе рассчитывать на чудо, и чудо случилось — Эмиль не только остался в живых, но и быстро оправился от тяжелой болезни. Лишь август окрасил кармином бузину и кулиягода поспела, Эмиль окончательно поправился и болезненная бледность покинула его лицо. Но уже на второй день после того, как сознание вернулось к нему, Эмиль попросил принести флейту. Бережно взяв тоненькую медную дудочку с уймой серебряных клапанов, он едва улыбнулся, а когда все ушли ужинать, заиграл. К этому моменту георгины в палисаднике за домом распустили для пробы по одному бутону, ночь пришла черной и звездной, а Малая Луна откатилась далеко за небосвод. Эмиль играл и от напева к напеву музыка все увереннее лилась в открытые окна, текла за рукомойник и дровяную поленницу, в щели забора, сквозь зеленый коридор, стволы и кроны, встревожила ярким звоном засыпающий лес и понеслась с косяком журавлей за горы, города и леса, ввысь, к далеким немеркнущим звездам…

Говорят, на заре миров каждая травинка знает тайну жизни, говорят, когда времена меняются, человек приближается к этой тайне. Она тревожит и томит его чуткую душу. Говорят, тогда мир отражается в человеке, как в зеркале, весь мир вмещается в каждого из нас. Знать бы, когда наступает время чувствовать и слышать. Знать бы, как поступить с тем, что уже пробудилось и ждет…

 

ДЕНЬ ЛЕТНЕГО ЛУНОСТОЯНИЯ

Глава 26, в которой Эмиль оставляет за собой последнее слово

К исходу лета Малая растолстела до крайности и закатила свои золотые глаза на север. То ли потому, что луна толстела, то ли потому, что Полосатая Планета приблизилась к Земле настолько, что Малой приходилось соперничать с ней, но ночи наполнялись такой первобытной силой, что невозможно было устоять от соблазнов и не потерять голову от лунных чар.

Выздоровление Эмиля пришлось как раз на праздник Летнего Луностояния. Того самого, в который Угрюмые Ведьмы водят свои хороводы, лешаки поют жуткими голосами, а на окраинах деревень вокруг последних летних костров собираются крестьяне, все без разбору: и стар, и мал.

Утром Эмилю позволили встать с постели. Он вышел во двор прямо через распахнутое настежь окно; расправил плечи, замер, вдыхая соловьиную песню и, сложив на груди руки, склонился до самой земли перед прекраснейшим лесом на свете. И, что б мне провалиться, если я вру, но голубые сосны, вязы и дубы ответили ему, преклонив на миг гордые вершины. Синий Лес выжил… Только он да Эмиль знали, как долго еще будут болеть раны, нанесенные смерчем.

Вволю набродившись по окрестному лесу, Эмиль вернулся, румяный от свежего воздуха и принес мне полную кружку малины. За завтраком он впервые сидел за общим столом и знакомился с конвоирами, которых, как нам казалось, мы знаем уже тысячу лет. Эрик поглядывал на брата из-под отросшего кудрявого чуба и было ясно — замышлял заговор. И точно: не успев расправиться с кашей, оба исчезли в направлении Рощи Героев. Улен поворчал для очистки совести, что мол, нечего так носиться в первый же день, но и он понимал: именно сегодня ребята должны навестить могилу дедушки. В воздухе витал теплый еле уловимый осенний дух, листва неуклонно забиралась в охра-красную палитру, и я могла поспорить на что угодно — это означало, что путешествие подходит к концу…

Весть о том, что Эмиль окончательно поправился, с быстротой ласточки облетела базу. Дым пошел коромыслом. Ив, я и даже отданные в наше распоряжение конвоиры готовили угощения. Из погреба выкатили бочку эля, а свиные отбивные жарили прямо на улице, этот праздник обещал быть лучшим праздником из всех, которые устраивались в нашу честь.

Все, кто так или иначе оказался причастен к войне ветров, не исключая красноглазых перепелок, собрались вечером за широким столом, который специально поставили во дворе. Не хватало, пожалуй, только Хранителя Гор, но его золотую фигуру, его потусторонний взгляд немыслимо было представить среди разухабистых мужиковатых конвоиров, деревянных кружек с элем и простых человеческих страстей, захлестнувших всех после столь долгого воздержания.

К моменту, когда Солнце тронуло кроны, чаши были наполнены, а мясо, сыры и копчения дразнили аппетит. Ив и я созвали всех обитателей базы Синего Леса. Расселись, а Эмиля и Эрика все не было.

Постепенно за столом пошел разговор, эль пригубили, голоса набрали силу и зазвучали наперебой. Кто-то из гостей неловко повернулся и опрокинул на скамью целую кружку. Наклонившись и промокнув полотенцем жидкий пузыристый янтарь, я выпрямилась, и полотенце, скользнув, угодило под ноги. Ладони опустились, пальцы коснулись бедер и растерянно спрятались за спину. Поверить своим глазам не всегда легко…

Эмиль и Эрик явились на праздник в тех самых жилетках и брюках клеш, которые надевали в последний раз на день окончания Туона. Теперь жилетки слегка жали в плечах, а брюки были чуть коротковаты, но, думаю, кроме меня этого никто не заметил. Прошло больше четырех лет, а вышивка даже не полиняла, ведь костюмы, надетые однажды, оказалось терпеливо ожидали сегодняшнего дня. Ребята взволнованно переглянулись.

— Как похожи… — прошептала Ив, — во что это они вырядились?

— Если б ты знала…

Во мне вдруг всколыхнулось все, что могло всколыхнуться при виде чудом уцелевших от ветров Унтара ребят. Не только День окончания Туона, но все остальные долгие дни, пока мы, сгорая от любви и жажды приключений, так и оставались непонятыми друг другом, так и оставались вольны… Эмиль сел справа от меня, а Эрик — слева, и я услышала, как бьется их синхронное сердце и стреляет в висок. Спина сама собой выпрямилась, волосы плавно легли на плечи один к одному, глаза заблестели, и я улыбнулась сначала одному, а потом другому.

Эрик наклонился и зашипел мне на ухо:

— Затея не моя, уж поверь! Эм прихватил жилетки с собой, и больше того, у него на них были совсем другие планы…

— Какие?

— Этого я тебе не скажу, темная дева, даже под страхом кодекса ольховых листьев, и не мечтай…

Вскоре все встало на свои места, эль вновь потек рекой и ни у кого не было заботы думать о завтрашнем дне; ни у кого, кроме Улена, но и он предпочитал на время об этом забыть. Может случайно, а, может, и нет, но Улен оказался за столом рядом с Тигилем, они проговорили весь вечер, наливая кружку за кружкой и не пьянея вовсе.

Талески не очень-то любил шумные застолья. На моей памяти он пускался в разгул лишь раз, и то разгулом это можно было назвать с большой натяжкой. Скорее это было легкое развлечение, которое угрюмый Тигиль позволил себе по окончании компании против полыньяков.

Правда, день рождения братьев, что частенько попадал на весеннюю Ярмарку в Купеческой Гавани, праздновали любо-дорого, но никто не взялся бы усомниться на счет праздника в честь выздоровления Эмиля и победы над ветрами Унтара. Даже Тигилю пришлось отложить свои дела с Учителем, когда Эрик принес гитару. Тут уж невозможно устоять…

Стемнело, зажглись фонари над домом, распустились ночные цветы, роса отдала воздуху свежесть, и тот наполнился благоуханьем. Постепенно присмирели конвоиры, Мирон запустил в бороду руку, исчерченную шрамами, Улен прервался на полуслове и облокотился на стол, Ив подогнула колени и уперлась подбородком в ладошки, так она больше всего любила слушать Эрика. А я… Я перебирала между большим и указательным пальцем записку, переданную мне перед началом праздника, и с удовольствием смотрела, как Эрик немного смущенно обнимает свою гитару…

— Прежде чем я сыграю, хочу спросить тех, кто был со мной там, у озера… Мой брат победил смерч… Он оказался силнее всех остальных ветров, — Эрик взволнованно перевел дух. — Эмиль был по ту сторону смерти, а мы — по эту… Каково это, быть по разные стороны смерти с братом?

— Эр, прекрати разводить болото… — не выдержал Талески, но на него зашикали, и Тигиль замолчал.

— Я хочу сказать только одно, — продолжал Эрик, — ветра Унтара побеждены ценою многих жизней, и многие жизни спасены, но клянусь Солнцем, для меня важнее всего, что Эмиль остался в живых…

— Да! — закричали все. — Ура! Пусть Белая Гильдия празднует победу!

— Я знал, что вы со мной согласитесь, — улыбнулся Эрик, он провел ладонью по струнам и запел…

— Да ведь мы забыли об Унтаре! — едва песня кончилась, проговорила Ив.

— Не волнуйся, — успокоила ее я, — есть люди, которые не теряют бдительности даже тогда, когда стоит. Погляди, делают вид, что пьют!

Ив взглянула в сторону Тигиля и Улена, хотела что-то сказать, но тут ее отозвали ребята. Пришло время серьезной музыки. Ив достала из чехла свой инструмент, припрятанный под скамейкой, Эмиль встал и, ни слова не говоря, достал флейту.

Трио из Долины Зеленых Холмов изъявило намерение украсить праздник настоящей, живой музыкой.

Праздник разошелся и тянулся далеко за полночь. Когда с едой было покончено и музыканты порядком устали, перешли к застольным песням конвоиров.

Работа лесного конвоя требовала полной отдачи, собранности и скромного образа жизни. Конвоиры не часто позволяли себе кружку-другую, не часто в глуши леса, тайком от всех, мужчинам, охраняющим королевство, приходилось слушать музыку, звучащую в королевских покоях, не часто у них гостила Белая Гильдия, победившая Древние ветра Унтара, и не часто празднование победы приходилось на день летнего Луностояния. По этим причинам эль быстро сгладил некоторую неловкость в общении между Белой Гильдией и конвоем, смягчились суровые мужские сердца, обветренные небритые лица заулыбались и праздник, начатый чинно и натянуто, превратился в шумное веселье.

Кто действительно чувствовал себя в своей тарелке, так это Эрик. Не лишенный тщеславия, Эрик всегда легко находил пути к крестьянским сердцам. Не один промозглый осенний вечер провел он в таверне дядюшки Сима, черпая вдохновение среди простых рыбаков, их песен, морских историй и удивительно крепкого моряцкого братства. Теперь он распахнул свой талант для лесных конвоиров, и те благодарно вернули ему бесценный клад своих песен и росказней, которых не суждено услышать никому, кроме нас.

Вот тут и выяснилось, что Мирон всего лишь пускал пыль в глаза, пел он ничуть не хуже остальных и далеко не самые приличные песни. В репертуаре загадочного гвардейца хватало забористого фольклора, который привел Эмиля в недоумение, а Эрика в неописуемый восторг.

Его гитара легко вторила несложным мотивам, бочка с элем истощилась, и конвоиры без промедления выкатили еще одну. Что касается Эмиля и Ив, то они, сыграв песню-другую, убрали инструменты и вернулись за стол. Нынче у Эмиля не было ни малейшего желания ни играть Бешеный Блюз, ни дурачиться. Вечером Тигиль передал мне записку, которую я с замиранием сердца перечитала раза три. В записке говорилось:

«Бешеный Блюз послужит знаком оказаться тебе по ту сторону зеленой ограды у Светлого Озера. Первое свидание после возвращения волшебника!»

Вот это было в духе Эмиля! Оставалось ждать, когда Эрик разойдется настолько, что не сможет обойтись без музыки ребят из Кивида. Я согласна была ждать сколько угодно, любовь Эмиля того стоила. Он молча посматривал на меня и чуть заметно улыбался, Эмиль умел оттягивать удовольствие, простоты и обыденности он не терпел. Я смутно догадывалась, что имел в виду Эрик, говоря о «совсем других планах» Эмиля. Эмиль соскучился по мне, я чувствовала, как по его венам вскипает обновленная кровь. Я боялась прикоснуться к нему, но душа дрожала, улавливая пульс любви…

Как и предполагалось, не прошло и трех часов, как после восьмого тоста за Отуила Эрик вспомнил про Бешеный Блюз. Весьма захмелев, наш малыш, расхрабрился и решил подивить конвоиров никому не известной музыкой. Благо конвоиры были достаточно пьяны, чтобы слушать все что попало. На то у Эрика был особый нюх. Теперь звучала неистовая какофония, от которой поморщился бы даже Эмиль, если бы к тому моменту уже не исчез. Под грохот Бешеного Блюза и мне нетрудно было потеряться.

По ту сторону зеленой ограды меня уже ждали. Ночь выдалась светлой и теплой, почти такой же теплой, как ночь после дня окончания Туона.

— Немного сентиментально… — смутилась я, но Эмиль обнял меня, терпение оставило его вовремя.

Волосы рассыпались по вышитой жилетке, рука остановилась и соскользнула вниз. Из-за молочных туч вынырнула Малая Луна, и в ее чарующем свете глаза Эмиля измерили в моих долгую и затаенную страсть…

— Оставь руку там, где стоит ее оставить… — расстегивая мою шелковую рубашку, произнес он. И я потекла по телу Эмиля словно податливая и упругая вода.

Вплетались в косу расстояния время и память, вплетались туманы, дожди и не осиленные версты. То дивная королева Воспоминание ткала свой пышный убор для грядущего. Мой друг, мы всегда останемся на шаг впереди того, что происходит, того, что хотелось бы оставить себе. Миг не догнать. Все, что мы можем — оглянуться и смотреть, смотреть пока не заслезятся от пристального взгляда глаза. Я спала, мне снились хороводы угрюмых фей и было жаль только одного — уходящей ночи.

По животу Эмиля торопливо семенил заспанный паук, он направлялся по своим важным утренним делам, и ему было, в сущности, все равно, что спящий юноша, которого придется переползать до полудня, спас его маленькую паучью жизнь. Паук позабыл о смерче, позабыли и мы.

Эмиль был беспечен и счастлив так, как бывает счастлив человек, исполнивший все, что задумал, и проснувшийся на плече любимой. В это утро мой друг проснулся с улыбкой, стряхнул в дырявый ботинок перепуганного паука, спустил с приставленной скамьи ноги и вышел во двор.

— Опять сбежал с праздника? — услышала я хрипловатый от вчерашнего веселья голос Эрика.

Я посмотрела в окно, Эрик умывался у рукомойника под березой и расплескивал воду в радиусе трех метров от себя. Эмиль молча посторонился, но от Эрика так просто не отделаешься.

— Похоже, эти жилетки, братишка, и впрямь побуждают тебя к романтическим приключениям! — продолжал Эрик. — По мне для таких дел лучше потертой кожаной куртки и не сыщешь. По крайне мере выглядит мужественно…

— Тебе не все равно? — зевая, спросил Эмиль.

— Разумеется, нет! — улыбнулся во все тридцать два зуба Эрик. — Во-первых, счастье моего брата — в моих руках, во-вторых, это же Итта Элиман! Уверен, я не хуже тебя знаю, чего она хочет.

От такой наглости я чуть не задохнулась. Подумать только, что он себе возомнил. Эрик и впрямь напрашивается!

— Я гляжу, ты совсем распоясался, — оттесняя брата от рукомойника, ответил Эмиль. — То, что я остался в живых, еще не значит, что ты можешь продолжать совать нос, куда не следует.

— Да брось, — рассмеялся Эрик, — от воспоминаний о первой ночи с темной девой у тебя взыграла кровь! Согласись!

— Иди ко всем ведьмам! — взвился Эмиль и окатил Эрика водой из рукомойника…

— Ах, так! — Эрик не заставил себя ждать.

Когда ребята явились на порог, сухого места на них не осталось. Костюмы, которые они так и не потрудились снять, оказались насквозь мокрыми. Так что мне не пришлось разбираться с Эриком, Ив прекрасно справилась и без меня…

Видимо, так уж водится у Белой Гильдии: не успеешь всласть отпраздновать победу, как старые раны напоминают о себе и приходится мириться с ноющим сердцем, поглядывать на распахнутую дверь и, отпивая щедрый глоток эля, знать, что утро снова встретит тебя в дороге.

Утро после праздника оказалось последним беззаботным утром. Не успели ребята получить взбучку за испорченные жилетки, как пришел Талески и сказал, что пора собираться в путь. Путь, ведущий прямиком к королю и его продажному Совету.

Впопыхах собрали вещи и сели завтракать. Улена не было.

— Где Учитель? — спросил Эмиль.

— Учитель ушел! — помешивая в кружке кофе, ответил Тигиль. У него-то, в отличие от нас, ничуть не болела голова.

— Что значит ушел? — Эмиль отставил в сторону кофе.

— Теперь, когда ветра больше не угрожают королевству, Улен решил вернуть себе честное имя. Чуть свет он отправился в столицу. Это его выбор, и я не стал бы ему мешать…

— Как это не стал? — возмутился Эрик. — Он же отправился прямиком в тюрьму!

— Ты недооцениваешь Улена, Эр!

— Погодите! — сердито перебила Ив. — А как же Унтар? О нем-то мы позабыли! Ведь арбалет Учителя притягивает ветер. Об Унтаре ни слова, точно его и нет, а ведь за все путешествие галки не оставляли нас!

— Твоя правда, Ив Тадеуш… — Тигиль взглянул на Ив исподлобья и хлебнул кофе.

— Значит Улен приведет свой ветер в Алъерь? — растерянно обратилась ко всем Ив.

Вопрос повис в воздухе, между щекочущим запахом кофе и не менее щекочущим запахом слишком близко подкравшейся тайны. Я смотрела на своих друзей, не сдерживая ехидной улыбки, иногда они забывали о том, что начальник Белой Гильдии известен не только как опытный и справедливый воин, но и как самый мудрый человек королевства.

— Похоже, Учитель понял ошибку Отуила! — поглядывая за окно, сказала я.

Мои друзья знали: когда я так говорю, я продолжу, потому что это не я, а мой дар говорит то, что видит. И все же Эрик не удержался:

— Что ты имеешь в виду, Итта? — он откинулся на спинку стула и вызывающе зевнул. — Поясни для простых смертных!

— Я имею в виду, что Улен отпустит Унтара!

— Отпустит?

— Да! Унтар ни в чем не провинился перед людьми, он не заслуживает участи остальных ветров!

— Итта права, — сказал Тигиль. — Сегодняшней ночью Улен бросил свой арбалет в Светлое Озеро. Бросил, а затем уехал.

— Арбалет Эмиля тоже покоится на дне озера, — вспомнила я.

— Откуда ты знаешь? — хором спросили братья.

— Я — знаю! — устав от глупых вопросов, ответила я. — Он упал с твоего плеча, Эр, когда ты переплывал на Амисе озеро. Ты вез Эмиля и не заметил, как арбалет соскользнул в воду.

— И все-таки, Итта, с твоим даром что-то не так, — покачал мокрой головой Эрик. — Надо будет попросить Улена заняться тобой всерьез. Ты знаешь то, чего тебе знать не положено, и совершенно не знаешь того, чего тебе стоило бы знать.

— Ты бы уж помолчал, — не выдержал Эмиль. — Вот что! Ваши арбалеты похороним в Светлом Озере. И сегодня же забудем, где это место. Собирайте оставшиеся вещи и седлайте лошадей. Мы поклялись, помните? Мы догоняем Учителя! — Эмиль встал и, не меняя выражения лица, вышел. Я проводила его взглядом. Как мало в нем осталось от того Эмиля, с которым я, Итта Элиман, провела эту чудесную длинную ночь…

 

ШЛЯПА С ПЕРОМ ПЕРЕПЕЛКИ

Глава 27, приводящая нас к королю

Светлое Озеро шелковым темно-синим покрывалом покачивалось перед нами. Глубокое озеро молча ожидало жертвоприношения. Мы не стали с этим тянуть. Ив, Эрик и я сняли с плеч волшебные арбалеты. Рука легко отпустила лямку, плетенную из усов арлина; арбалеты качнулись и полетели в пропасть. Искусное творение Отуила, арбалеты ветров Унтара, подняв затворами серебряные брызги, исчезли в озере, как в чреве сказочного кита. Я глядела на свои пыльные ботинки, сталкивающие камушки с крутого склона и видела синие ботинки Эрика и лаковые сапожки Ив, которые поступали так же. Камушки и кусочки земли избавили нас от обременительной необходимости говорить. Все кончилось, и не надо было поднимать глаз, чтобы почувствовать, как спокойно дышат румяные отсветы зари на едва пожелтевшие березки.

Воды Светлого Озера надежны и глубоки. Мы стояли долго, пока я не почувствовала, что арбалеты коснулись дна. И если б кто спросил меня, вернутся ли ветра вновь, я бы ответила, что это произойдет не раньше, чем родится новое Солнце. Но об этом никто не спросил…

Зеленый коридор поредел и пожух. В последний раз оглянулись мы на базу лесного конвоя, понимая, что узнали о жизни очень мало, а меж тем пережили всего с лихвой. Конвой Синего Леса проводил нас до опушки, с которой Учитель ловко улизнул от погони. Эмиль похлопал Мирона по плечу, Эрик сдержанно пожал руку.

Алъерь не ждал нашего возвращения. Путь туда не обещал приключений. Задумайся мы раньше об Улене и его ветре, мы бы поняли, что Учитель отпустит Унтара. Ведь мы догадывались, что Улен предвидит будущее и суть вещей лежит перед ним на ладони. Кому, как ни ему было знать о пророчествах, легендах и справедливости. За рукастым ветром стояла странная история, не ограничивающаяся одной только бабушкиной сказкой, но доверие он заработал и обрел не только обещанную легендой свободу, он обрел друзей.

Мир таил множество видимых и невидимых причин, ведущих историю по непростым дорогам. События влияли на судьбы, а судьбы — на события. Вряд ли можно было утверждать, что одна лишь Роза Ветров — причина тревожного времени. Древнее волшебство покидало Землю. Один за другим уходило в небытие то, что мудрая природа считала более ненужным. В то время, когда человек знал о себе еще меньше, чем о порядке вещей, в недрах мироздания рождалась новая магия. Следуя закону развития энергии, который открыл Бер Трак в год появления Розовой Звезды, сила Земли отдавала людям свои сокровища. Оплоты вечности, такие как Роза Ветров, Священная Чаша Мудрости, Вечная Гора отступали перед тем, кому надлежало распоряжаться силами мира. Стоило ли сокрушаться о том, что Хозяин едва умел предвещать по заре погоду?

Об этом рассуждал Тигиль, пока навьюченные лошади неторопливо бежали по дороге, уводящей нас прочь из Синего Леса, где мы лицом к лицу повстречались со смертью и чудом остались в живых.

— Сказать по совести, я не в восторге! — выслушав друга, произнес Эмиль. — Люди не готовы, Тиг! В королевстве — ни одной деревенской школы, а ты говоришь — силами мира! Да если магические константы перестанут существовать, мы разбредемся, как стадо без поводыря, и не жди ничего путного… Я за прогресс, Тиг, ты знаешь! Но даже я понимаю — люди не готовы…

— Готовы люди или нет, не нам решать! — ответил Тигиль. — Хочешь спросить, что думаю я? Я думаю — тот, кто не знает, на что способен — узнает, если придется. И еще я думаю, Эм, ждать недолго…

— Бросьте вы, парни! — на весь лес рассмеялся Эрик. — Честное слово, вы — веселая парочка! Так и быть, по старой дружбе открою секрет. Самая надежная магия — вот! — Эрик вытянул руку, сорвал на ходу кленовый лист и протянул малышке. Лист пожелтел с краю… — Скоро осень! Пойдут грибы, да и клев в сентябре что надо. А лисички на Березовой Оторочке?! Советую об этом не забывать! А что таится во Вселенной и как изменяется мир… достаточно посмотреть на звезды, чтобы понять — тайна мира навсегда останется тайной… Разгадать бы себя самих!

— Наивный ты человек, Эр, — покачал головой Тигиль, — завидую…

— Завидуй… Но пройдет время, и мы забудем о ветрах Унтара. Помяни мое слово, Тиг…

— Чем болтать о пустом, Эр, — рассматривая кленовый лист, перебила Ив, — скажи сразу, что у тебя на уме?

— План! — сознался Эрик. — Не без риска, конечно. Впрочем, решающее слово за тобой, братишка!

— Этой покладистости я бы не доверял, — предостерег Тигиль.

— Небось, побег планируешь? — смеясь, предположила я.

— Побег? Что я — дурак? — обиделся Эрик и придержал нетерпеливую кобылицу. — Не понимаю что побег ничего не решит? Я предлагаю потребовать публичный суд! Это наше право…

— Отличная идея! — губы Тигиля расщедрились на улыбку. — Я тут подумал, Эр, может, повзрослеешь?

— Я так и знал, — вызывающе ответил Эрик. — А чем тебе не угодил публичный суд? Представь, Тиг, полная площадь, народ узнает правду, беснуется, день солнечный, палач в красном колпаке! Ну, как?

— Не стоит надеяться, что он повзрослеет! — подытожила Ив и добавила. — Все не просто! Король, может, и поверит складным речам Эмиля, но если решение подписано Советом, снять его может только Совет! Может и до суда дойти!

Эмиль нахмурился, но промолчал. Суд над начальником Белой Гильдии ставил под удар всю королевскую Белую Службу, скитаниями и играми с судьбой, зарабатывающей себе на хлеб. Мы понимали: Совет не станет слушать едва достигших совершеннолетия юношей, пусть и героев, да и то своевольных. Публичный суд не был такой уж безнадежной идеей, но к нему надо было готовить защиту и обвинение. Совет не пойдет на это. Оставалось уповать на мудрость и снисхождение короля.

— Не печалься об Учителе, — посоветовала я Эмилю, — он выпутается сам. От нас требуется только одно слово.

— Имеешь в виду…

— … слово правды, Эм!

Тигиль вдруг погнал Амиса галопом, мы последовали за ним и больше уже не возвращались к вопросам устройства мира.

До самого вечера обошлось без приключений. Эмиль решал что сказать Совету, лошади несли нас сквозь по-осеннему пышные леса, и я не могла не думать о том, что мир прекрасен. Осень пробовала свои наряды то здесь, то там. Модница, она знала, что носить в сезон солнечной дымки, а что — в сезон туманов и дождей. Ее выбор был безупречен. Я смотрела во все глаза, надеясь с приходом холодных ночей, писать по планшету темперой, а лучше — гуашью то, что к тому времени уже безвозвратно увянет…

День был на исходе, когда дорога посулила скорое приближение жилья. Едва развилка путей, ведущих на Южный Тракт, осталась позади, Тигиль придержал Амиса, и мы поняли, что он намерен прощаться.

— Я еще заеду к отцу, увидимся осенью. — Сказал Тигиль.

— Привет Зиулу! — делая вид, что не удивились, ответили мы.

— Эм, барон на свадьбе — ты, не забудь!

— Значит, барон? На твоей свадьбе? — смакуя каждое слово, повторил Эмиль. — Постараюсь запомнить!

Скорее всего, у Талески были дела поважнее свадьбы. Думаю, у него имелись свои соображения на счет политических вопросов. Суд над Уленом и свадьба Тигиля не укладывались в одну луну. Тигиль темнил, он никогда не спешил открывать карты раньше срока, для этого всегда имелся идеальный момент, и можно быть уверенным — Тигиль его не упустит. Ни у кого из нас не возникло и мысли, что Тигиль забыл об уговоре. Решил покинуть нас, ну что ж, ему виднее. Без лишних расспросов мы пожали Талески руку, и он повернул Амиса в сторону Купеческой Гавани.

Прощание с Тигилем не улучшило наше настроение. Между вчерашним и сегодняшним днем лежала сумрачная неделя возвращения в столицу. Разговоры не клеились, лошади сникли, им надоело петлять по королевству. Пока Талески был с нами, мы оставили привычные склоки, возню и взаимное подтрунивание. Теперь все возвратилось с лихвой. Эрик задирал меня, я — Ив, Ив, как известно, Эрика. Эрик взялся, было, растормошить братца, но вовремя передумал. Эмиля не трогали.

К исходу шестого дня, потеряв терпение и устав от нашей болтовни, Эмиль, прибегнув к волшебному скрежету кунтов, погнал коней быстрее самого ветра. Лесные дороги, не жалуемые гвардейцами, дороги, что петляли меж коротких перелесков и пшеничных полей, стрелой мелькнули и остались позади.

В предместьях Алъеря лошади сами перешли на тихий шаг. Был полдень, когда мы с Эмилем увидели… разоренные ураганом земли. Эрик стих. Вспомнил… «Я, — говорили его глаза, — сделал все, что в моих силах! Я бы хотел, чтобы все было иначе…»

От урагана пострадали леса севера и севера-запада. В разорении лежали картофельные поля, молочные угодья и, что самое ужасное, гончарные мастерские.

Там работало много моих друзей, ведь в Туоне я увлекалась керамикой, лепила настоящие картины из глины. Здесь, у въезда в Ольховые рощи, жили те, кто куда как превзошел меня в этом искусстве. Их картины были так хороши, что даже выставлялись в Стеклянном Лабиринте. Не может быть, чтобы все это погибло! Но гончарные мастерские не подавали признаков жизни, издалека было заметно, что черепичная крыша просела, а печи для обжига обвалились. Я чувствовала только холод и тишину.

— Гуля Несковская? — вспомнил Эмиль.

— Да, — ответила я, — так ее звали…

Лошади миновали развалины, как будто призывая нас освидетельствовать другие жертвы Урагана.

Ольховые рощи, лежащие окрест столицы насчитывали много верст бурелома. Проезжая мимо мы видели, что крестьяне рубят погибший лес и вывозят на повозках в город.

— Готова поспорить, — невесело сказала Ив, — цена на древесину упала…

— Проку спорить? — ответил Эмиль. — Представь: Темный Лес, Синий и даже Ольховые Рощи. Во всем королевстве надолго хватит дармовой древесины…

Эрик молчал. Показались башни Алъеря.

Башни и стены столицы устояли, не потеряв ни горделивости, ни великолепия. Ворота восстановили. Старые балки темнели на фоне свежих золотистых заплат. Сверкали новенькие скобы, отчеканенные по форме ольховых листьев. Горожане времени не теряли. Вечерело, но даже с свете покровительствующей всем влюбленным луны, не было видно праздно гуляющих пар. Столица выглядела неприветливо, ей хватало дел и без нас, она принимала вечер уходящего лета.

— Переночуем? — спросила Ив.

— Да, — согласился Эмиль, — не будем тревожить короля среди ночи по столь деликатным вопросам. Это нам не на руку.

В полумраке ранних сумерек, не заполучив даже взгляда ленивых стражников, мы въехали в столицу тем же путем, каким убегали с Эмилем в Перепуски. Надеялись ли мы тогда, что в Алъерь легко вернется привычная жизнь, и только поцарапанная черепица напомнит о нашествии небывалого ветра в день Королевских концертов? Впрочем, не только черепица…

В полном молчании Белая Гильдия короля поднялась на второй этаж «Сестры Куки». Эмиль нес в руке ключи от хорошо знакомой комнаты. Бросив рюкзаки и инструменты, мы выпрямили спины, взвесили наши шансы и погрузились в мрачные раздумья. Завтрашний день обещал встречу с королем.

Едва успели заказать ужин, как Эрик застегнул плащ и тенью ночной птицы скрылся за дверью.

— Куда это он? — очнулся Эмиль.

— Вернется… — пространно ответила Ив.

Он вернулся глубокой ночью, тихо прокрался к кровати, лег и подгреб к себе малышку. Ив что-то спросила, он ответил и тут же уснул.

Наутро Эрик, в одних штанах, растрепанный до безобразия и настолько же счастливый, стоял посреди комнаты, готовый сам, без уговоров и просьб показать свой секрет. Он бережно положил его в центре комнаты на чехол верной гитары. Положил, чтобы все могли вдоволь налюбоваться ею.

Эмиль перестал застегивать последнюю чистую рубашку, Ив опустила гребень, а я так и осталась стоять над умывальником с зубной щеткой в правой руке и зубным порошком — в левой. Если у Эрика водилась козырная карта, то, без сомнения, это была она.

Шляпа. Зеленая фетровая шляпа с загнутыми полями и сизым пером красноглазой перепелки.

— Шляпа из лавочки старика-шахматиста, если кто не узнал! — гордо и по порядку объяснял Эрик. — Я подумал, для Улена — что надо!

— Ну, даешь! — не сдержал восхищения Эмиль. — Играл?

— Нет, — честно признался Эрик, — хотел, да только старик сказал, что не играет больше с Белой Гильдией. Он отдал мне ее так, сказал — подарок! Он все знает, этот старик, и про нас, и про ветра. Как спустился ко мне по своей развалюхе, ясно стало — знает…

— Ох уж мне эти тайны! — произнесла я и присела на корточки подле шляпы. — А, знаешь, Эр, она и впрямь пойдет Учителю… Твоя идея?

— Уж поверь! — подмигнул Эрик, бросил ласковый взгляд на шляпу и убрал ее обратно в чехол, поближе к заветному — к гитаре. — Ну, готовы?

— Давай-давай! — поторопил Эмиль. — Одевайся! Король ждет!

В королевской приемной нас встретили сухо. Точно никто и не искал нас повсюду и не царапал меня мечом. День стоял яркий и теплый, каким частенько бывает последний день лета. Ласковый солнечный свет выманил горожан из домов. Ожидая интересных событий, они толпились на площади, жмурились, щурились и судачили об урожае. Мостовая отливала золотом…

Протолкнувшись к огромным дверям королевской канцелярии, Эмиль едва не перевесился через стойку охраны, и нас тут же впустили. За дверьми мы обнаружили внутренний двор.

— Вон! — указал перчаткой стражник. — В ту дверь. Там запишетесь у секретаря. Эта фраза похлеще тычка в спину вынудила нас ни о чем не спрашивать. Эмиль схватил зазевавшегося Эрика за рукав и потащил через двор.

В канцелярии было душно. Пыль слоями висела в воздухе, плавая от одного солнечного луча к другому так же нехотя и равнодушно, как рыбьи глаза секретаря по разложенным перед ним бумагам.

— Кто вас впустил? — не поднимая глаз, спросил он. — Его Величество занят! Естественно!

— Доложите, что прибыла Белая Гильдия! — грохнул Эмиль. — Время не ждет!

— Время никогда не ждет… — грохот разъяренного двухметрового парня на секретаря не подействовал, он раздраженно уставился перед собой, и взгляд его уперся в… мечи, болтающиеся на поясе близнецов. Взгляд скользнул выше, и нам пришлось не без удовольствия отметить смятение на лице, не привыкшем отражать подобные неожиданные чувства.

— Значит, Гильдия? — вдоволь насладившись нашими злыми физиономиями, произнес секретарь. — Оставьте оружие в следующей зале и подождите!

— Так-то лучше! — довольно молвил Эмиль.

Секретарь скрылся за дверью канцелярии, а мы, недоумевая, проследовали в следующий зал.

— Сколько тут зал, комнат и коридоров! — рухнув на парчовую софу пропахшими лошадью штанами, заметил Эрик. — Сдается мне, королю незачем держать столько охраны. Чтобы схорониться, ему достаточно исчезнуть в лабиринте собственной канцелярии! Зря вы меня не послушали! Король-то, по всему видать, не рад нам…

— Похоже на то, — не торопясь расставаться с мечом, рассеянно согласился Эмиль.

Секретарь снова просунулся в дверь, выпучился стеклянным взглядом на Эрика:

— Клинок тоже! — и исчез.

— Можно просидеть здесь вечно! — оглядывая стены, произнесла Ив. Было не ясно: с иронией или без. — Погляди Итта, что за стиль?

— Королевские дизайнеры втихомолку подторговывают у ойёллей. — ответила я.

— Красиво… — оглядывая парадные портреты, согласился Эрик.

Эмиль ничего не сказал. Давно, а точнее никогда, я не видела его в таком волнении. Ему нередко приходилось упражняться в дипломатии, и теперь он ждал экзамена в этом нелегком искусстве. На кону стояла не только честь, но и жизнь Улена, а Эмиль не был уверен, что готов. Да и ждать он не терпел, несмотря на то, что в последнее время весьма в этом поднаторел.

Коридоры хранили величественное молчание. Солнце вызывающе разгуливало по подолу нарисованной королевы. Королева висела на стене, она смотрела на Эмиля, а Эмиль — на нее.

— Не опоздать бы… — слетело с его уст и через секунду, ну, может, две, взгляды моих друзей остановились на мне, красноречиво подталкивая на авантюру.

— Давай, темная дева, умой стражников, найди кабинет короля! — сказал Эрик, как будто и так было не ясно, что от меня требуется.

Стражников я «умыла» довольно быстро. Самовольному странствию по королевским покоям не помешали ни стражники, ни беспощадные засовы. Миновав дюжину десятков дверей, по размеру напоминающих крепостные ворота, пару дюжин дверей поменьше и еще столько же дверок в качестве декора нарисованных на потолках и стенах, я обнаружила сравнительно скромную полуприкрытую дверь в королевский кабинет.

Мне казалось, не дар, а ноги сами несут меня к исходу путешествия, к логичному завершению войны с ветрами, которое представлялось мне только на ковре короля Кавена и нигде больше. Итак! Я стояла перед королевским кабинетом; за дверью говорили вполголоса. Я не знала, о чем там говорили и ждут ли нас там, но я чуяла достаточно, чтобы понять: мой Эмиль напрасно готовил речи. В нашей жизни больше не осталось места запланированному, его вытеснило пристрастие к поворотам судьбы. Повороты подчас были крайне опасны, подчас насмешливы и бессмысленны… Предательским был первый. Стоило бы к нему приготовиться, но куда там — на то он и поворот…

— Улен… — сделав шаг назад, прошептала я.

— Улен?!!

 

СЛОВО ПРАВДЫ

Глава 28, в которой Улен удивил всех

Выбирать следовало немедленно: войти или уйти прочь. Не стоять же, в самом деле, под дверью у короля. Однако на сей раз мы поступили невежливо. Любопытство, наряду с оправданным удивлением, без труда справились с правилами приличия: мы вросли в пол прямо перед кабинетом, потеряв всякую возможность принимать решения. Слышно было все, даже муху, полирующую на потолке королевский вензель.

— Вы опять заставили всех сбиться с ног! — произнес за дверью взволнованный баритон короля. — Мои люди прочесали весь лес! Никаких вестей! Ветра исчезли, а вас нет!

— Я ждал выздоровления Эмиля, — ответил знакомый бас, — да и в Горы наведался, дела были.

— Могли послать перепелку!

— Перепелки уже не со мной. После смерча я распустил птичник. Теперь мне это ни к чему.

— Но, Учитель! Гвардейцев давно убрали с дорог. Совет молчит, тише воды — ниже травы! И где Ваши герои?

— В пути, надо полагать. Я уехал раньше, поверьте, спешил. Это была моя последняя война, Кавен. Я ухожу. Пора мне…

На несколько мгновений повисла тишина, а потом я услышала вздох.

— Ждал этого… — голос короля дрогнул, — когда?

— Сегодня! Вот последние наставления раздам, и… храни Вас Солнце и Малая луна!

— Печальные вести… — произнес король. — Моя воля, я не расстался бы с вами, Улен! Не только потому, что королевство за Вами как за каменной стеной! Я ведь вырос на ваших глазах, в моей жизни всегда был Учитель Улен… Мой отец и брат его, будь живы, плакали бы, прощаясь. Королевство обязано Вам, как никому. А что говорить о Гильдии? Не раз убеждался — ребята ваши лихие привязаны к вам, как к отцу! Тяжело им придется!

— Молодость быстро лечит раны. А вот вы, Кавен, давите слезу из старика! Да, для меня пятьдесят лет даром не прошли! Ребячество теперь не из разряда достоинств, но ведьма вас возьми, Гильдия… Гильдия — моя гордость… мне будет не хватать их! И Вас, мой друг, поэт у престола, и родителя Вашего, оказавших мне доверие и гостеприимство, долгие лета не забуду…

— Никто ничего не забудет… Я пред вами в неоплатном долгу! И я, и народ… Повремените с уходом, прошу! Такую победу, как эта, мы должны отпраздновать вместе!

— Нет уж, увольте! Достаточно и будней, и праздников! Свои конвоиры, и те элем накачали, насилу ноги унес! Вот кофе у вас хорош; повторю, пожалуй! Обойдетесь без меня! Героев хватит! Ну, что я говорил, а? Огонь-ребята?

— Что есть — то есть! До сих пор не могу поверить! Ума не приложу, как с ними объясняться? Вот ведь как! Неоперившаяся Гильдия и таинственные ветра Унтара! Беспамятство, вечный сон, ураган и холод смерча… вслепую! Бедные дети…

— Они вовсе не дети, друг мой, они — главная опора внутренней политики!

— Внутренней, внешней, кто разберет? А только согласитесь, Улен, одно дело — кровь полыньяков, и совсем другое — игра с тенями Древности!

— Ну, уж не преувеличивайте! Ветра есть ветра…

— Ветра Унтара! — не сдерживая волнения, Кавен заговорил громче. — Я видел только Ураган… Но летающих крыш, лошадей и повозок, поверьте, хватило сполна! Читали легенды иттиитов о ветрах? Нет? Прочтите! Язык сложный, но захватывающе! Мне казалось, я вижу сцены из «Гибели» как наяву!

— Богатое у вас воображение! Все мечтаете?

— Куда там! — на том же запале продолжал король. — Запретная Земля сгноила во мне все юношеские надежды! Не успели оправиться после войны — полыньяки, едва полыньяки отступили — ветра. Мечтам предаваться некогда!

— Да, Запретная Земля — тяжелый довесок к такому крохотному королевству! За ней глаз да глаз! Она рождает всякие помыслы, а что у нее самой на уме, кто знает?! Гильдии следовало бы больше в этом понимать, много больше! Время уже не то, Чары Гор слабеют, и слабеет защита… Хранители поспешили покинуть Горы, из воинов Древности остался только один.

— Так почему же и Вы бросаете нас?

— Вы сами знаете ответ. Хранителю этого мира — дороги по морям и долам, туда, где жизнь, а не тлен веков… Мир велик. Может, меня и не ждут… но я нужен…

Так вот оно что! Ведьма старая, штык ей под ребро, да как же я не догадалась?! Хранитель!!! Лица ребят вспыхнули, словно заполучив добрую пощечину. Взгляды встретились, но и глазам сказать было нечего. Эрика будто ударило громом. Явно сильным и целенаправленным разрядом. Эмиля пронзило ледовитое оцепенение, и он на время вернулся в объятия смерча. Ив еще больше распахнула свои роскошные глаза, и каждая золотая ресница дрожала от негодования. Чтобы справиться с собой, она хрустела костяшками пальцев. Я? Душа моя давно стала плоской и уязвимой, уязвимой от недоверия и обид…

Все можно было бы принять, даже сговор с Кавеном за нашей спиной, но Улен — Хранитель… Это было слишком… это заходило за все рамки… Он вновь обставил нас так, что комар носа не подточит. Что уж скажешь, умел!

— Гильдия сдерживает войну до поры, и то под вашим началом… — приуныл король. — Охотники за сокровищами лабиринтов с каждым разом все изобретательнее! Нам не обойтись без Хранителя…

— Посмотрим… — пространно ответил Улен. — Серные ведьмы, конечно, быстро не остепенятся, но по носу они получили крепко! Покусают еще свои вонючие локти, вспоминая амулеты Белой Гильдии. Обещаю!

— Да… — неуверенно молвил Кавен, — но есть и другие проблемы. Наша последняя игра окончательно обличила Совет…

— К ведьмам Совет! Стоит ли печься о ерунде, когда как мы выиграли дело, мой друг?

— Может, и к ведьмам… — неуверенно согласился король. — Мне все кажется, Улен, будь мы хоть чуточку внимательнее — ключ от лабиринтов нашелся бы раньше, и не пришлось бы дожидаться Ветров Унтара втайне и так рисковать людьми. Мой отец говорил: «Нет ничего хуже дурного волшебства!». Надеюсь, герои не обидятся, если мы заберем трофеи. Арбалетам Отуила негоже расхаживать по миру!

— Арбалеты давно уже покоятся под гнетом озерной воды. Мои ребята, хоть и молоды, но вовсе не глупы…

— Не глупы? Да! Но поведение молодых романтиков вряд ли можно считать разумным! Признаюсь, Учитель, мне дорого стоило доверить им королевство. Пусть Древние Ветра и по вашей части, Хранитель, но эти музыканты — не воины…

— Воины ветрам ни к чему! На пути жадной смерти всегда оказывается кто-нибудь, посланный Судьбой! Вы много читаете и должны понимать. Ничья, даже моя, помощь не входила в правила игры. Представители Древних народов один на один с Древним волшебством — таково пророчество! Ни мне, ни Вам, ни гвардии не было места в этой истории! Что поделаешь? Бросьте рассуждать, мой друг, поберегите разум! Год, два, и война с Ветрами канет в пыль канцелярских полок и останется только в душах немногих. Память людей слабовата! Впрочем, оттого и время совсем не ценят… Что там солнце? Ну, глядите! К полудню!

— Да, пожалуй, перейдем к делу… — вздохнув, согласился король. Заскрипели кресла, а вслед за креслом фальцетом запело гусиное перо, и Кавен продолжил:

— Теперь, когда ветра побеждены и нет причин таиться, Совет ожидает серьезная встряска! Последнее время управление страной свелось к сплошным междоусобицам! Конфликты, тяжбы и вот — дошло до предательства. Я готов был закрывать глаза на то, что Совет без меры тешит собственную алчность, пока его интересы не шли в разрез с прогрессом и обороноспособностью и хоть вскользь касались интересов королевства!

— Это «последнее время» тянется добрый десяток лет! — голос Улена стал гуще, и шелест пера прекратился. — Все война? Да, война! Поначалу придется отложить просвещение и укрепить власть. Только сильный, сытый и уверенный в своем короле воин представляет для врага самую серьезную опасность. В армии главное — авторитет, и не только ваш, но и главнокомандующего. А Грегу Тоски пора обзавестись креслом-качалкой, предаваясь воспоминаниями о былых подвигах. Не спорю, война с серными ведьмами весьма отличила его, но к старости боевой дух военачальника сменили не самые достойные качества! И если уж соберетесь менять полководца, не хотите ли добрый совет? Мирон, тот, что после трагичной кончины Нита Зимского, начальствует в Синем Лесу, — он лучший из тех, кого я вижу на эту роль. Не откладывайте в долгий ящик! Толковый командующий — не половина успеха, это всё!

— Полководец будет… — отвечал Кавен. — Это решено! Меня не покидает другое: кто-то же оклеветал Вас? Кто-то продался серным ведьмам и залучил поддержку Совета. Не Тоски же, в самом деле?

— Нет. Серные ведьмы понатыкали шпионов, как грибов. Готовят что-то, твари вонючие! Это дело Гильдии, ей и разбираться. Не четверо же в разведке молодцов? Справятся. А вот гвардия Ваша, надо сказать!.. Творят невесть что! Розу Ветров самолично разжаловали! Куда годится?

— Да, верно… Наш отвлекающий маневр не без промаха вышел… — согласился король. — Деву ранили, да погоняли вас по полям, ну так мы о том и условились…

— Условились в тайне дело обставить, и для отвода глаз обвинения на меня принять! А чтоб мечами по моим людям! Этого в условии не значилось!

— Я таких приказов не давал, Учитель! Будет Тоски урок и нагоняй за самоуправство! Если б не война, не бывать в Совете ни ему, ни Павошу, ни самому министру по внешней политике. Легко лес рубить, да кого поставить-то? И вы молчите.

— Добро место пусто не бывает! Найдутся люди. Кто меня Совету заложил — знаю, но, сами понимаете, сказать не могу. Сам, подлец, отрядится, уж поверьте! Ведьмы-то с дулей остались, к чему им нерадивые слуги? Пока Афара перышки зачистит, есть время вернуть Гильдии заслуженное положение. А то слухи-то у сороки на хвосте! Потрясите из советников жир, может, кто и опомнится. Не сложное удовольствие — грамотных людей найти. Наша двойная игра вам на руку; пригодиться, чтоб в государственном конфликте разобраться, шпионов и переметчиков выискать. Тут вы сами, я вам не помощник! Ваш покойный отец вел неглупую политику правления, оставалось время на реформы образования, науки и искусства…

— Искусства… — повторил король. — Время другое…

— За вами закон и силища: гвардия, Гильдия да конвой. Между прочим, по всем лесам кликнуть — толпа нешуточная прибежит! К Вам, Кавен, не к Совету! Мало?

— В самый раз! — ничуть не обидевшись, согласился король. — До конфликта дело не дойдет! И на счет реформ — в воду глядите! Готовлю кадры для технической семинарий… Планировал открытие на следующую зиму, поспешил… Отложу до лета… А еще кораблестроение… Дальний Флот…

— Вот и чудно! Пора вам поплавать! Жаль, не увижу ваш Дальний Флот…

Я представила, как Улен встал, подошел к окну и повернулся спиной к королю. Что чувствовал учитель — я не знала, но знала теперь почему мне не добиться его чувств. Зато король был на моей ладони. Как ему самому казалось, он стойко сдерживал горькую печаль. Кавен, король-вседержитель, любил Улена, словно обычный пятикурсник! Кто бы мог подумать? В наступившей тишине страшно было шелохнуться, дыхание сбилось. Мы ждали, ждал король…

— Я оставляю себе замену, — наконец произнес Улен. — Тигиль Талески, гений тактики и стратегии, он будет руководить Белой Гильдией, пока не истекут отпущенные ему дни.

Так сказал Учитель, и только когда прозвучало имя Тигиля, мы поняли, что Улен и впрямь уйдет.

— Талески? — переспросил Кавен.

— Талески! — повторил Улен. — Все ребята Белой Гильдии неробкого десятка, но с Тигилем никто не сравнится! Хотя, пожалуй, сумасбродней и безумнее музыкантов из Долины Зеленых Холмов я не встречал! Впрочем, они друзья… — вдруг тепло произнес Улен, гордость за нас переполнила его таинственную душу и вмиг вытеснила обиду из моего сердца.

— Да… — согласился Кавен. — Что и говорить! Выручили музыканты… Хотел бы я повидаться с ними как можно скорее.

— Легко устроить! Они наверняка уже здесь!

— Здесь?! — я почувствовала, что король оробел.

— А где же еще им быть? Они пробрались в Горы, почему бы им не пробраться в королевскую приемную? О, не волнуйтесь, беру удар на себя. Хотя Эмиль и страшен в гневе, ему известны правила хорошего тона.

Кровь ударила в лица, дыхание перехватило. Не было нужды даже отступить на шаг. Голос Учителя легко переместился. Дверь распахнулась и Улен, убежденный в своей правоте, встретил нас лучезарнейшей улыбкой.

— Ну-ну, не стоит так переживать, — похлопав опешивших близнецов по лопаткам, прогрохотал Учитель. — Дорогу воинам Ветра! Заходите, заходите!

В полном смятении чувств, краснея, как октябрьские помидоры, сначала Эмиль и Эрик, а затем Ив и я переступили порог…

Кабинет выглядел неким смешением простоты и богатства. Высокий потолок и скромные размеры комнаты создавали впечатление стремления ввысь, подражания башням, оттого здесь дышалось легко. Одно-единственное окно высоким сводом смотрело во внутренний двор канцелярии. Парча обтягивала стены; софа и приемные кресла соблюдали тот же дорогой заморский стиль, на стене висела старая карта королевства. Обстановка в королевском кабинете была более чем непринужденной. На столе лежала карта смерти ветров и перо, которым явно делались какие-то пометки прямо на древней скрижали. Кроме карты на столе громоздился фарфоровый кофейник, неполные чашки, бутерброды с рыбой, перчатки Улена, а также стихотворный сборник и словарь с вензелем короля. Зрелище довершал сам Улен, широкий, довольный, без каких-либо признаков кандалов и насилия.

Король улыбался смущенно, точно ему самому было неловко за то, что мы могли услышать лишнее, и за то, что стал свидетелем далеко неблагородного поступка. Свободный костюм синего шелка, аккуратно застегнутый до самого горла, выдавал в его величестве романтика и эстета. Не удивлюсь, если вскорости откроется, что король не только обожает музыку, но и пишет по ночам стихи.

Он носил очки, носил с детства. Очки то и дело сползали, и король поправлял их, проводя указательным пальцем по переносице. Этот знакомый жест слегка примирил нас с происходящим. Скрывая излишнее любопытство к пришедшим, король поднял руку. Мы опомнились и преклонили колени.

— Носителям Розы — геройские почести! — Кавен отодвинул в сторону кресло с изогнутыми ручками в форме головы уутура. — Удивлен, не скрою! Впрочем, вы часто удивляете меня!

— Стараемся, мой Король! — произнес Эмиль и выпрямился. Улен не ошибался, Эмиль и впрямь страшен в гневе. В голосе моего друга слышался хладнокровный сарказм, от которого даже у короля пошел мороз по коже:

— Смею сказать, мы не стоим особых привилегий! Если король или Учитель Улен предпочитают не вводить нас в курс игры, оставляя за нами беспокойные ночи неведения, мы не вправе роптать. Что нам тягаться с играми Древних мудрецов? Мы рады служить на благо родины, мой король!

— Ваш пыл понятен, юноша, но, поверьте, будь на то наша воля, мы не стали бы понапрасну держать вас неведении…

— Ребята пылкие, что я говорил! — Улен точно и не обратил внимания на тон Эмиля. Бросая торжествующие взгляды и потирая руки, человек, который тренировал Белую Гильдию Короля, портил весь запал праведного гнева. Он смеялся… — Догадывались? А? Ну, сознайся, Эмиль! Наверняка догадывался и не хотел верить! Похоже на тебя! — Улен расхохотался и похлопал по плечу короля. — Победители Древних Ветров! Только посмотрите на них!

— Отлично! — пробормотал под нос Эрик, он ковырял своим знаменитым ботинком мрамор королевских полов и изо всех сил старался держать себя в руках. Обида за несправедливый обман рвалась наружу, и в этой борьбе Эрик явно проигрывал.

— Я считал, мы знаем половину правды! — метая ледяные искры из глаз, произнес Эмиль. — Выходит, мы не знали и ее! Игрушки-погремушки со смертью? Что происходило с нами? Что планировалось здесь пером и чернилами?

— Уймись, малыш! — Улен перестал смеяться. — Пророчество писалось так давно, что и перевести до конца не удалось!

— Пророчество, о котором, как я понимаю, нам не следовало знать?

— Да, не следовало! Таково было условие! А Хранители не вправе…

— Хранители?!

Улен оглядел нас исподлобья чужим и серьезным взором:

— Хранители Нового мира…

— Вы — Странник?

— Считайте это тайной. Древний мир оставил не только много загадок, он оставил тех, кто помогает решать их, — неохотно сказал учитель. — Мы приходим тогда, когда Древний мир напоминает о себе и требует опыта былых поколений, и… уходим. Мне жаль… Соблюдая закон, я должен был избавить вас от нашей последней встречи. Но мы с Кавеном старые приятели, и я подумал — без вас мне будет одиноко возвращаться…

— Почтем за честь, учитель. Но к чему весь этот маскарад с государственной изменой, толпы гвардейцев, мешающих тем, кто спешит?

— Ты всегда спешишь, мой мальчик! — Улен бросил взгляд на перчатки и посмотрел Эмилю в глаза. — Так ничему и не научился?

Эмиль не ответил. Гнев его понемногу затухал, и как ни опешили мы от услышанного, трудно было отказаться от искушения узнать последнее слово правды.

— А вы строгий Учитель! — улыбнулся Улену Кавен. Он стоял возле своего кресла, сложив на груди руки, и солнце сверкало в одном единственном перстне на большом пальце правой руки. Король задержал взгляд на вышитой кофточке Ив, покачал головой и обратился к ребятам. — Я не питал наивных надежд, моя Белая Гильдия. Вы превзошли самые сказочные ожидания! Поздравляю! Вас ждут и награды, и почести, и отдых! Но прежде, раз уж вы все-таки пришли, и пришли героями, Улен и я посчитаем за долг рассказать вам правду, известную только нам двоим.

Король помолчал, не переставая разглядывать свою молодую разведку. Глаза у Кавена были мягкие, серые с зелеными прожилками. Он рассказывал неожиданно красиво и обстоятельно. Время от времени переводил взгляд на окно и украдкой ковырял перстнем полированную завитушку на спинке узкогрудого кресла. Смотреть все время в глаза близнецам было неловко. Мы-то с Ив привыкли, но король никогда не видел их так близко и никогда не предполагал, что рост может помешать беседе. Эрик переминался с ноги на ногу, Эмиль, напротив, врос в пол. Но и в том и в другом случае могучему Улену и сухопарому королю приходилось смотреть снизу-вверх, отчего казалось, что истории, начавшиеся неохотно и перетекшие в бурную реку рассказа, звучат как оправдание Королей и Хранителей перед простыми парнями по воле случая и удачи ставших героями последних дней. Кавен предложил нам присесть, но ребята и не подумали. Так и стояли.

Когда Улен ушел из Совета, дела государства тотчас дали крен. Король не раз уговаривал его вернуться, но Улен наотрез отказался. Жизнь Хранителя не позволяла ему столь высокий пост, хотя накануне войны с серными ведьмами Улен все же поступился правилами и возглавил Совет. Серные ведьмы грозили жестокой борьбой. Мудрые пророчили гибель королевства Йо-Йо и разграбление Запретной Земли. Улен помог спасти и то и другое. Кавен отдал Хранителю безграничную власть. Улен слал распоряжения перепелками, а сам работал в разведке — сапоги опытных людей конвоя и Гильдии исходили дикие южные тропы, Перепуски, Дремучие Каньоны и пустыни государства Афары. Однако, даже в горячее, смердящее и кровавое время Совет не смог потерпеть, что им руководит бродячий охотник, и встал на дыбы. Тщеславие советников не уняли ни королевские рекомендации, ни завещание короля-отца. На Улена зароптали. После победы он сам оставил пост и вернулся к своим обязанностям, из-за секретности требующим тишины и уединения. Но должность преподавателя тактических искусств и руководителя Королевской разведки Улен себе позволил. Смута не улеглась. Замаячили новые неприятности. Полыньяки и… Древние Ветра.

Тайну Хранителя знала только королевская семья, разглашение ее казалось недопустимым, потому у короля не нашлось достаточных аргументов заткнуть недальновидных завистников, зато нашлись причины дать толкам ход. Улен собирался надолго исчезнуть в Горах и видел в обвинениях хороший предлог. Но надолго исчезнуть не удалось. Спустя две луны, учитель явился в королевские покои со старинным свитком в руках. А еще через восемь лун на королевство как саранча налетели полыньяки, и Улен вернулся к своим обязанностям, собрал новую Гильдию и с утроенным рвением взялся за дело. Полыньяков теснили долго с переменным успехом. За это время нашелся кое-кто, кто заметил — за год Улен протоптал ровную дорожку из Туона, но не в Синий Лес, не в Алъерь, а… в Запретную Землю. Так появился первый донос. Кавен не знал как объясниться с Советом, до идеального блеска наточившего зуб на самого мудрого человека королевства. Объясниться означало выдать тайну Хранителя. Ответ принес сам обвиняемый, вместе с пятью волшебными арбалетами и известием о начале новой, не совсем обычной войны…

Улен предложил королю пойти на поводу у Совета, дабы залить сиропом и без того заплывшие глаза чиновников, и провернуть у них под носом необычайно рискованное дело. Кроме того, по условиям игры, Улен, во избежание встреч с нами должен был исчезнуть для всех и как можно надежнее… Так случился сговор. Доносы полетели с частотою любовных писем. Без лишней суеты, дождавшись победы над полыньяками, закрытый суд обвинил Улена в шпионаже и нарушения закона Запретной Земли. Однако для окончательного приговора Улена надо было еще найти…

— Отступим немного во времени, — предложил учитель. — Новая история Унтара началась с того, что я искал в Лабиринтах Вечной Горы секрет дара Серных Ведьм. Я искал древние книги, а нашел карту. Она поражала знакомой топографией и незнакомым языком. Мудрые использовали разные диалекты, а когда время Древнего мира почти истекло, настолько отошли от людей, что их язык изменился до неузнаваемости. Карта не давала покоя и не давала ответа. Помог мне Кавен. Дар вашего короля не известен его подданным, ибо мало связан с общественной жизнью королевства, но просвещенные люди знают правителя как весьма образованного человека, исключительно способного к филологии и языкам. Наитие Кавена открыло тайну карты, но условия победы над ветрами так и не были восстановлены до конца. Заполняя пробелы в переводе древних скрижалей, мы потеряли уйму бесценного времени, но король поразительно успешно справился со стилистикой древнего письма. Мы преуспели…

Я посмотрела на карту. Мушиные пляски на ее обороте скрывали длиннющую скрижаль. Было странно, что я не узнала в них те странные письмена, какими в избытке исписаны стены подземелий Песчаной Скалы. Вот он, древний язык! Глаза Эрика заблестели, и он жадно сглотнул. Король знал язык Древних магов, а Эрик знал, что так и будет довольствоваться только одним своим, разукрашенном исключительно просторечиями.

Кавен смутился, поправил очки, но едва вновь начал говорить, как тут же преобразился и с уверенной интонацией бывалого рассказчика продолжил историю.

— История волшебных Ветров, открывшаяся нам, была историей с продолжением, ожидающей того, кто доживет до цветения Розы Ветров, возьмет в руки арбалеты Отуила. Легкомысленный Унтар! Он потребовал шанса, его шанс выпал на наш век. Унтар обладал способностью чувствовать и думать, и, как вы понимаете, имел право свободы воли. Он сделал свой выбор. Выбор в пользу мира и человечества; выбор, дающий ему право на жизнь… Унтар покинул поле раздора и предпочел гонять морские волны и утренние облака. Это очень серьезный поступок для темного колдовства. История знает не так много подобных… Но Унтар оставался частью своих братьев и зависел от их судьбы. Ветра — пять волшебных стихий, родившиеся накануне конца Древнего мира, предназначенные покончить с Древней историей, обладали и разумом и волей, но разум четырех помутился и иссяк, мучимый только страстной жаждой разрушения и убийства. Во всем Древнем мире нашелся только один человек, способный подобрать на них управу — Отуил, мастер-оружейник, обученный волшебному делу. Он создал легендарное творение и не доверил его никому. Ошибка стоила ему жизни. Мастер нарушил равновесие добра, отняв свободу у того, кто изменил путь. Поверженный Унтар поклялся вернуть ее ценой возвращение в мир своих жестоких братьев, новой борьбы и нового шанса. Клятва эта легла в основу легенды о ветрах Унтара. Легенда сначала, как водится, обрастала подробностями, а потом забылась.

Совет магов Древности, не в силах спасти уходящий мир, оставил огромное наследие, призванное помочь потомкам. Среди прочего были созданы пророчества, карты и прочие условия игры для тех, кому выпадет встреча с ветрами Унтара. В будущем мире, устройство которого не предполагали даже Мудрые, многое изменилось, но чистота помыслов и сила любви по-прежнему остается силой, которую можно положить на весы свободы.

Такую историю поведала Скрижаль. Мы располагали условиями игры: непосвещенность носителей арбалетов, их обязательную причастность к Древним народам, руны, карта смерти ветров, выбор предвестников и особое слово об Унтаре. Словом, того, что мы узнали, хватило, чтобы схватиться за голову и понять — это невозможно. Ветра просыпались в час цветения Розы Ветров. В день, когда перевод завершился, Улен сказал: «Можно считать, этот час настал…»

— Первое, что потребовала карта — секретности, — сложив на груди пудовые руки, сменил короля Учитель. — Тайна Хранителя налагалась на тайну арбалетов. Мне требовались особые ученики, отвечающие условиям пророчества. Представителей древних народов отыскать в наше время трудно, особенно когда тычешь пальцем в небо. Не воины — девушки, юноши, дети лучше всего чувствуют силы древних, пока годы не притупили природу человеческой чуткости. Продолжая свою работу, тренируя учеников, помогая Хранителю, я не забывал о ветрах Унтара. Но час Розы Ветров еще не настал, а без нее, я знал, ветрам не проснуться. Война с Серными Ведьмами заставила позабыть и о более важных вещах. В то время я познакомился с Феодором Травинским, его внукам было тогда по двенадцать, и Феодор лишь пожаловался на то, что с ними не сладить. Через два года я увидел их в Туоне. А через год черноглазая иттиитка, чей дар не оставлял никаких сомнений, без труда сладила с обоими. Они повсюду были вместе, я учил их и ждал. Арбалеты лежали в глубинах Вечной Горы, а покуда на королевство грянули полыньяки. Тогда я и не подозревал, что Афара добралась до Ветров Унтара раньше меня, заимев злополучную карту — родную сестру моей. Как только у ойёллей пропал ключ от пещерных лабиринтов Вечной Горы, — искоса бросив взгляд на меня, продолжал Улен, — я понял — началось! Ключ исчез для того, чтобы соединиться с картой. Но карта была у меня, ее копия исчезла, и, честно говоря, я был уверен, что под народами древности подразумеваются ойёлли и без них не обойдется. Но ключ попал не ко мне, а в Запретную Землю. Волшебные арбалеты Отуила покинули лабиринты Вечной Горы с легкой руки обманутых полыньяков. Итта Элиман узнала о судьбе полыньяков достовернее меня, я лишь догадывался, что они — пешки, но пешки ловкие, и к тому же телепаты. Кунты выследили шпионов, Хранитель Гор тотчас послал ко мне перепелок. У Блуждающих Мостов я убил полыньяков и бросил тела троих в Черное Ущелье, но четвертое тело в потемках не нашел. Он погиб позже, на глазах Итты Элиман, Эмиля Травинского и молодого вождя ойёллей, но прежде чем погибнуть он рассказал, а вернее показал, Итте немало полезного. Например то, как арбалеты попали ко мне. С этого момента мои ученики знали — учитель замешан в деле больше всех, и доверие ко мне пошатнулось. Очень кстати, потому что я не имел права говорить ничего, касающегося войны с ветрами. Я чту древние пророчества, знаю — это железные условия, мудрая игра, учитывающая равновесие сил, мыслей, моральных и магических энергий. Арбалеты долго ждать не могли, а подождать пришлось.

Еще год мы боролись с полыньяками, я ждал, и, оказалось, ждал деву с даром беспечных фей, хрупкую маленькую леди с железной волей и даром красоты. Все сошлось. Я успокоился. Любовь — великая сила, сами знаете. Она заставляет вскипать не только кровь, она воспламеняет все на своем пути… — Улен улыбнулся далеким воспоминаниям. — Конечно, Король не обрадовался моим рекомендациям. Сколько вам было? Семнадцать? Восемнадцать? Но мы отправились к Блуждающим Мостам. Там я понял, что не ошибся — арбалеты предназначались вам…

Невольно мороз пошел по коже от этих слов. Арбалеты предназначались нам! Да на нашем месте мог быть кто угодно, ведь любовь наделяет храбростью и безрассудством все юные сердца без разбора. Когда Эрик познакомил нас с Ив, он так краснел и стеснялся, что расколошматил добрую половину лаборатории, в которой она работала. Ив хмурилась и смеялась. Она влюбилась в Эрика до беспамятства, и я готова была ее убить.

Улен пощурился, наматывая на палец бороду.

— Как они были молоды, мой Король! Вы помните? Их волновали только любовь, подвиги и искусство, и совсем не волновал Древний мир.

— Этому поколению не досталось нечего от Древнего мира, — вступился за нас король. — Их гложет то же, что и предков — Тайна! Вашим дедам повезло больше, книги ходили тогда по земле. Дивные книги на дивных языках, и все же были такие, что можно было перевести. Например вот эту красавицу! — король ласково провел ладонью по кожаному переплету тома, что я, было, приняла за словарь. Потертые страницы и сотни закладок ввели меня в заблуждение. — Это легенды иттиитов, записанные на исходе Последних Дней. Сказанья, саги, походы Итана и поэма «Гибель», — Король, улыбаясь, протянул мне старую книгу, но моя рука дрогнула.

— Бери, девочка! — подбодрил меня Кавен. — Переведено немного, но может наитие поможет тебе больше узнать о своих предках…

Я взяла том, погладила обложку, выпуклый вензель и почуяла, что не остановлю слезы. Спас Эмиль. Он подхватил падающую книгу и открыл на первой закладке. Там был перевод.

— Что это?

— Поэма «Гибель» — сказал Улен. — Похоже, Кавен кое-что успел переложить на стихи.

— Стихи — это громко сказано, — поправил король. — Оригинал в этом ритме, но в рифме, конечно, иной.

Вот что мы прочитали. Дивясь и спотыкаясь на сложных предложениях, мы жадно глотали то, что утекло из лабиринтов Вечной Горы и волею авантюристки-судьбы стало достоянием поколения бабушки Тор Канта, деда Тигиля и отца короля Кавена. Их, но не нас…

«Четыре, всеравное число. Равновесие. Лепестки, сложенные в тугую сердцевину цветка, где бесконечным числом повторения ложится в руки друг другу четыре, всеравное число».

«Четыре, взаимообратны и тождественны. Находясь вне земного пространства, определяют самое точное направление сторон света».

«Единожды дующий на восток, может повернуть к северу, но он извечно будет ветром, дующим на восток».

«Магическая константа, от начала мира рождающая хаос — ничто иное, как Роза Ветров, удерживающая порыв ветра-души в кольце четырех сторон».

«Поворотясь в иное лоно, самовольный путь, он обрекает себя на законы иного лона, неведомые ему. Кольцо равновесия рвется. Четыре проваливаются в пропасть, всеположенного пространства, реальности, взорванной Розой. Падет, и обретет земное лоно, земной непокой. Раскаляется в бессильном гневе, беснуется, рвется, не ищет. И дремлет, покуда спит лоно».

Мы читали не дыша. Легенда о Ветрах Унтара приобретала далекое прошлое, слова о предназначении, о волшебной Розе и судьбе мира рисовали картины великих баталий и катастроф. Осознание своей причастности к истории заставляло трепетать душу.

— Да так все и вышло! — молвил Эрик.

— Ит, — Ив тронула меня за плечо, — узнаешь язык?

— Нет, — покачала головой я, — может, не сразу…

— Разумеется, — согласился король, — сразу откровения не приходят… Книга твоя, попытай счастья!

Я поклонилась.

— За Гильдию можно не беспокоиться, — смеясь, сказал король Учителю. — Обучены правилам хорошего тона. Признаться, я считал, их удел — искусство и в глубине души не понимал, отчего вы набираете Гильдию среди музыкантов. Хороших музыкантов! — король улыбнулся. — Мне казалось, они далеки от политики и войны, но я видел — терпеливо постигают скучную военную науку ради нелегкой службы в королевской разведке… Все не представлялось возможности спросить, — король подтолкнул очки по тонкой переносице и обратился к нам по-дружески, без обиняков. — Сознайтесь напоследок, что все-таки толкает служителей муз к битвам, боли, риску и скитаниям… Вы — отличные воины, скажите правду, Гильдия — ваш удел?

К этому Эмиль готов не был. Мы невольно взглянули на Учителя. Улен стоял спиной к окну. Ухмыляясь, он переводил взгляд с одного ученика на другого. Стало слышно, как высоко над башней Алъерьских Королей летят к морю журавли.

— Я скажу! — точно спрашивая у нас разрешения, Эрик посмотрел на брата. Левая бровь того сгорбилась у переносицы. Эрик открыл рот, речь его потекла порывисто и страстно, запинаясь о привычные камушки волнения.

— Я так скажу… мой король… Искусство? Жизнь! Вдохновение! Страсть…! Мы любим свое королевство и наше дело нам по душе. Но риск, боль и скитания необходимы нам как воздух! Они заботятся о том, чтобы сердце не угасло, и не ленилась душа…

Мы вытаращились на Эрика.

— Ух, ты! — фыркнул Эмиль. — Сильно!

— Вдохновение требует серьезных впечатлений, — пылко продолжал Эрик, — глубоких переживаний и уроков мудрости. Вряд ли эти богатства можно добыть, не выходя из дома, сидя в своем кабинете с видом на сад…

Эрик есть Эрик, ничего не попишешь… Так высоко взлететь и тут же плюхнуться в лужу мог только он. Прошла доля секунды, прежде чем Эрик осекся.

— О… простите! Я не имел ввиду…, я лишь хотел сказать…, жажда неизвестного всякий раз зовет нас из дома…

«Выкрутился…» — подумала я и сделала глубокий выдох.

— Не стоит извиняться, юноша! — Улыбнулся король. — Ваши слова правдивы! Я не прочь на время поменяться с вами местами и отправиться вслед за приключениями. Увидеть Синий Лес в лучах полуденного солнца; море, встречающее и провожающее корабли, снежную вершину Вечной Горы. В детстве Улен брал меня к Черному Ущелью, смотреть, как появляются и исчезают в лунном сиянии Блуждающие Мосты… С тех пор я не видел ничего красивее…

Кавен замолчал, мечтательно глядя куда-то мимо нас, но мы и без того поняли: король завидует нам, молодость его прошла в мечтах о вольной жизни, избавленной от тягот власти…

Слово правды оказалось длинным. К исходу рассказа Солнце переползло из одной половины окна в другую, упало на пол и потекло по мраморным узорам. Это было усталое сентябрьское Солнце, жирное и неторопливое. Без сомнения — то же самое Солнце, что скакало зайчиками по медузам, застывшим в полу жилища Хранителя Гор, но с того времени оно обрело солидность, опыт и густоту. Да и не диво. Страда, сено, хлеб, моря, леса и долы — светилу до всего было дело. Солнце грело, кормило и хранило Землю, не придавая значения суете, возне и спешке — жизни, далекой от совершенства, но достойной тепла, любви и неустанного труда.

— Белая Гильдия, — напоследок обратился к нам Кавен, и тут же поправился: — Друзья! Вы обратили в прах колдовство Древнего Мира, вы сражались, служили родине и правде, вы с честью выполнили свою работу. Праздник освобождения назначается на октябрь! Это ваш праздник! Площади Алъеря наполнятся весельем, чтобы всенародно вернуть Гильдии славу и честь! Сегодня же вам пришлют гонорар, именные клинки и бумагу о звании! Отныне вам присвоено звание Воинов Ветра! Благодарю за службу! А покуда возвращайтесь домой, и… проводите Учителя к Черному Ущелью…

— Рады служить, мой Король, — гордо молвил Эмиль, а мы преклонили колени.

— Довольно вам? — улыбнулся Улен, сверкая ореховыми искрами в глазах.

Нам было довольно! Чудом удалось проглотить бесчисленные вопросы, достойно поблагодарить короля за беседу и откланяться. Улен знал, что делал. Теперь мы могли быть уверенными — суда не будет, и больше того — у нас не будет Учителя…

Невозмутимость стоила выдержки. Молча забрали оружие, миновали пустую секретарскую, внутренний двор и покинули королевскую канцелярию. Площадь была по-прежнему полона гвардейцев и горожан. Увидев нас, толпа встрепенулась, доспехи звякнули, пуская по окнам солнечных зайчиков, шепот перешел в гул. Королевский секретарь, встречающий у ворот, склонился перед нами в поклоне.

— Дорогу Гильдии Короля! — крикнул он.

Толпа расступилась, давая дорогу. Мы шли, чувствуя взгляды хмурых гвардейцев и веселых горожан. Но ни запах славы, ни блеск солнечных лучей не помогли нам справиться с точившим душу разочарованием.

— Может ладно? — миновав площадь, нарушил молчание Эрик.

— Ладно? — прогремел Эмиль.

— Ну да! Остынь, Эм! Все должно было быть именно так. Посуди сам! Дело сделано, гонорар огромный, король доволен, чего тебе еще надо?

— Чтобы меня оставили в покое! — заверил Эмиль. — И лучше всего — на неопределенный срок!

К вечеру заметно похолодало, и в трактире «Сестра Куки» затопили печь. Эрик сидел, заложив ногу за ногу, и ковырял большим пальцем ноги каминную решетку. Ив штопала его свитер и то и дело смотрела в окно или на шляпу, недоуменно ожидавшую в углу. Мы с Эмилем праздно лежали на кровати и думали о непредсказуемости этого мира. Впрочем, о непредсказуемости мира, наверняка, думали все, но ни у кого не было охоты обсуждать это сегодня, когда как гром с ясного неба прозвучала очевидная правда — если у нашего мира тоже есть Хранители, то Улен — один из них. Да, мы догадывались, что Улен не совсем тот, за кого себя выдает, но даже в мыслях не могли допустить, что Учитель — странник мира. В Улене, и впрямь, слишком много детства, хотя, как мы убедились, это вовсе не противоречит мудрости…

Милый, приятный человек король; было стыдно, что мы усомнились в нем. Он рассчитывал на нас, доверил не кулек конфет — жизнь королевства! А мы…

Учитель избавил нас от тяготы молчаливого размышления. Мы поискали в рюкзаках теплые вещи, что с самой весны оставались нетронутыми, и стали собираться. Советник по частному порядку прибыл в столицу только к вечеру. Тяжело дыша, он появился на пороге королевской канцелярии. Собрав Совет, Король Кавен немедля послал за нами секретаря с предложением присутствовать на заседании. В это время Белая Гильдия, не имеющая более вопросов к королю, вовсе не стремилась из вежливости так скучно проводить вечер. Мы спешили покинуть столицу, для того чтобы, наконец, последовать совету правителя и вернуться домой.

Между нами говоря, заседание по делу Улена скорее смахивало на то, что Кавен задумал реформы, требующие немедленного воплощения в жизнь. Что касается Улена, ему совсем необязательно было при этом присутствовать. Той же ночью он со своими учениками покинул столицу через главные ворота, и, следуя особому распоряжению короля, никто не посмел им препятствовать.

 

ВРЕМЯ ПО ЛУНАМ

Глава 29, о том, как полезно возвращаться домой

Везде, где нам только довелось побывать этим летом, пронесся слух о борьбе Белой Гильдии со страшным волшебством, пожаловавшим в королевство. Но, к счастью, Воины Ветра успели избежать никому не нужной славы.

Мы возвращались домой, обдумывая то, что с нами произошло. Наш Учитель, которого мы знали около семи лет, оказался Хранителем Мира. Это принесло ответы на многие вопросы, и, конечно, принесло в наши души печаль.

Я знала, что похороненные арбалеты больше не поднимутся на поверхность Светлого Озера, и еще я знала, что осенью Мирон получит известие о своем назначении на пост главного военачальника королевства, я даже знала, как это произойдет. Но главное, я знала, как уйдет Учитель…

Огромные руки Унтара унесут его на своих могучих ладонях прочь из нашего милого королевства. Только Тигиль да Хранитель Гор посмотрят с вершины хребта Инкабара вслед волшебному ветру.

Всю дорогу мы ждали, что Улен заговорит с нами, но он молчал. И только когда пришел момент прощания и костер последнего привала расцвел у развилки дорог, Учитель дрогнул.

— Не смотрите так, не то каменное сердце Хранителя и впрямь оттает! — рассмеялся учитель, но смех его прозвучал сухо и натянуто, точно Учитель тщетно надеялся укрыться за ним от наших печальных глаз. — Уж ладно, задавайте свои вопросы. Тем, кто носит амулеты странников можно знать чуть больше, чем остальным. — Улен подвинул сухие ветки и сел, скрестив перед собой ноги.

— Есть, конечно, вопросы… — пожал плечами Эрик, — не без этого… Да что изменится?

Эрик помолчал, исподлобья глядя на Учителя. Малыш грустил. Ему, в сущности, было наплевать, какая связь между арбалетами и блуждающими мостами, зачем Мирон, а никто-то другой, следил за нами, почему Улен все-таки присоединился к нам посередине путешествия, и связано ли это с тем, что мы прознали о тайне полыньяка. Эрик не хотел знать, кто клеветал на Улена и почему не получил по заслугам, как погиб Рирр, и почему хранители позволяли ойёллям владеть ключом от лабиринтов Вечной Горы. Единственное, что хотел понять этот наивный двухметровый мальчишка — почему и куда уходит Учитель. Однако деликатности Эрика хватало, чтобы твердо понимать — об этом не стоит спрашивать. И Эрик молчал.

— Скажу вам, вашей выдержке при встрече с королем можно рукоплескать! — прервал паузу Улен. — Признаться, не ожидал… Вы, ребята, не только выросли на моих глазах, но и повзрослели… Жаль, что закон для Хранителей не позволяет мне говорить о вашем пути. Да и не болтлив я, ни к чему это!

— Закон суров… — промолвил Эмиль.

— Суров, — согласился Улен, — но не нам с тобой обсуждать законы. Честное слово, тебе, Эмиль, следовало учиться на юриста.

— Нет уж, спасибо!

— В таком случае, предлагаю довериться мудрым. Они сочли нужным запретить Хранителям делать историю за вас. Мир должен жить силами современников, а мудрость не всегда помощник в делах детей.

— И все же, несмотря на закон, вы ощутимо приложили руку к этой истории. И предвидели пробуждение Унтара! — напомнила я.

— Знаешь, Итта, что касается приложить руку, ты меня перещеголяла. Я скажу тебе — все случайно, но ведь случайность — любимая маска судьбы!

— Судьбы… — вздохнув, повторил Эрик.

— Да. Как бы Итта не бранила древних мудрецов, игры мудрых — мудрые игры. Арбалеты искали себе в хозяева не воинов, они искали бесстрашных влюбленных, людей, способных без всяких крыльев подниматься в небо. Такие люди, не страшась, встречают игры со смертью, и провидение благоволит им…

— Время Розы… — промолвил Эмиль. — Не слишком ли часто мудрые позволяют миру терять равновесие?

— Ступени мироздания преодолеваются болезненно, Эмиль. Мудрые тут ни при чем. Мир взрослеет так же как человек: по мере горя, потерь и дел рук своих. Хорошо бы прислушаться к природе. Романтикам свойственно видеть в ней только поэзию, но никто не станет спорить, что стихии, существующие в нашем мире, творят не только добро. Ветра топят корабли, сносят дома и крушат деревья без всякого приложенного к тому волшебства. Туманы путают тропы людям на погибель, не имея злого умысла, да и от дождей часто хватает неприятностей. Бури, обвалы, снега и льды, да мало ли что еще уносит человеческие жизни с таинственной бессмысленностью. Это ступени, шаги на пути в никуда, пути увлекательном и опасном. Королевство отдало дань времени Розы Ветров… Выстояло, а значит стало сильнее… Есть гармония, которая существует миллионы лет, с ней не поспоришь, мой мальчик!

— Скажите учитель, Роза Ветров действительно существует? Или это лишь символ тяжелых времен? — спросила Ив.

— И то и другое! И то, и другое, маленькая красавица, не испугавшаяся дикого леса, заставившая уснуть Сонный Ветер Древности! Существует ли она? Конечно! Как существуют многие волшебники, волшебницы и затаившиеся боги. Роза Ветров из числа тех, кто управляет водой и ветром. Управляла… во времена юности Земли. Теперь она цветет все реже, ведь миру не надо больше так спешить, как раньше. Сила волшебной Розы приносит ветром тревожные времена, торопит события и воспитывает воинов меча и духа. Это символ трудных времен. Отважные воины Древности знали, что Роза цветет для них, поэтому все амулеты странников изображают Розу Ветров в цветении и деяниях. Не только вам — всем вашим товарищам по службе выпадет шанс убедиться в этом… Потом…

Улен умолк, поковырял поленом костер, и тот сыпанул в небо искрами.

— И вот еще что. Был риск, неоправданный риск, и в этом я хочу признаться… Странно, но никто не уличил меня в обмане, даже король… — Повисла недолгая пауза. — Братья Травинские не из числа древних народов…

С секунду помолчали… Конечно, братья Травинские не из числа древних народов…

— Так что ж, Учитель? — нахмурился Эрик. — Подумаешь! Чем мы хуже?

— Вот я подумал — ничем! — согласился Улен. — Судьба предложила мне выбор. Ваши жизни и риск. Я пошел на это. Знал, что вы справитесь. И все-таки риск был… Эмиль едва не умер…

— Ерунда, — ответил Эмиль. — Мы не дети, носим на груди Розу Ветров и в любой момент можем погибнуть. Это просто наша работа.

— Бросьте, Учитель, — поддержал брата Эрик. — На то вы и Хранитель, чтобы решать…

— Хранитель… — пробормотала я. — Кто бы мог подумать!

— Могла бы и догадаться, темная дева из рода иттиитов! Тигиль же догадался!

— То Тигиль, — парировала я. Конечно, я сетовала, что мысли мои занимали отнюдь не наблюдения за Учителем. Я была влюблена, а потому слепа. По крайне мере так я себе объясняла.

— Выходит, Тигиль знал о ветрах? — осторожно спросил Эмиль.

— Только то, что ты выболтал сам! Время Тигиля еще придет. Он заткнет за пояс великих… Освидетельствуете это, расскажете детям… Расскажите, если… — Улен вдруг резко встал и потушил сапогом костер. — Ну, хватит, хватит! Хорошего понемножку! — чувства брали верх над Хранителем Нового Мира. Больно было расставаться с нами, больно расставаться с Тигилем. Эта боль вынуждала говорить о том, о чем говорить не следовало. Он водрузил на рыжую копну зеленую шляпу из лавочки старичка-шахматиста и тихо молвил:

— Знаю, вы сохраните нашу дружбу и тайну Хранителя. Прощайте, славные храбрые дети, пойте песни и живите счастливо, в харчевнях других земель я буду вспоминать… Благослови вас Солнце!

Мы смотрели на Учителя Улена и не верили, что больше никогда не увидим ни его рыжей всклокоченной бороды, ни его ореховых смеющихся глаз, ни его перчаток с отрезанными пальцами. Не верили, что никогда больше он не победит Тигиля в битве Титанов и не успеет помочь мне наладить дела с моим даром. Улен был готов. Туда, куда он уходил, он не взял ничего. Бросив прощальный взгляд, Хранитель Нового Мира похлопал по крупу своего коня и рассмеялся над нашим нелепым видом.

— Передайте это Хранителю Гор, — сказала я и вложила в его огромную руку маленький ключик от Пещерных Лабиринтов Вечной Горы.

— Ладно, девочка, передам! Так ты уверена, что его не стоит вернуть ойеллям? — Улен посмотрел на меня с хитрецой и подбросил светящийся ключ на ладони. Я вспомнила Тейя-Рыбу, Атаи и Най-Мун.

— Уверена! — ответила я.

— Как знаешь, — Улен спрятал ключ за пазуху и улыбнулся. — Отличная шляпа!

Едва он вспрыгнул на лошадь и заскрежетал на языке кунтов, как лошадь, вздрогнув, сорвалась с места, подняла столб придорожной пыли и исчезла в направлении к Черному Ущелью…

Оставалось только смотреть вслед…

Прищуриваю глаза и вижу огромное оранжевое солнце, пушистое, точно одуванчик. Еще раз прищуриваю, открываю, мои друзья неторопливо потирают ноги, лежат, отдыхают. Снова закрываю глаза, теперь уже крепко, и думаю: не сон, не чудный сон. Отступаю на луну назад. Все бы отдала в тот момент, чтобы видеть всех живых, уцелевших, до невозможности осязаемых, вот так неторопливо жующих бутерброды. Так и случилось. Открываю глаза, листва колышется, заслоняет солнце. Больно, больно от счастья. И в то же время пусто, наверно, от того, что не знаю, как поступить с этим счастьем, как с ним мириться.

— Итта, передай хлеб, — говорит Эмиль, — кончился…

Тянусь к пледу, беру каравай, купленный в Алъере, протягиваю. Корочка подгорела, вкусно, наверняка достанется Эрику. Может, и не было ничего? Ни перепелки, ни Розы Ветров, ни Хранителя Гор, ни Тиса. Не было королевского концерта, волшебных ботинок, ойеллей, королевской гвардии, не было мандгоры, и Желтого Леса тоже не было, не было базы лесного конвоя, и Тигиля на ветряной ловушке, не было Мирона, не было короля. Только Учитель Улен, Хранитель, играющий с ветрами Унтара в свои древние игры…

— Итта, твой чай остыл, можно я выпью? — это Эрик.

— Пей…

Но я точно помню, был Молочный Хутор и Бешеный Блюз, был день окончания Туона, была ловушка песчаной скалы, где мы поссорились с Эриком, была ночь в Курьем Хвосте, дивная ночь, были старинные галеры Амслея, и был целый июнь для меня и Эмиля, я точно знаю — был вечер в Купеческой Гавани и утро на базе лесного конвоя, когда сбежал Эрик. Я не забуду, как болел Эмиль, и что было, когда он выздоровел, и я абсолютно уверена в том, что Эрик сейчас сыграет нам песню тех, кто возвращается домой…

— Ну что ж, — Эмиль потянулся к рюкзаку. — Многое произошло с тех пор, как мы выкурили в Хвойном Лесу Первую трубку приключения, теперь пора выкурить Последнюю… Прощайте, Ветра Унтара, не гулять вам больше по этой Земле. Прощайте арбалеты, не тянуть вам больше наши плечи в Древность.

Он развязал кисеты, и мы протянули ему свои верные трубки…

Табак конвоиров был терпок и крут, но нам показалось, что мы достаточно повзрослели, чтобы не морщась затянуться им. Последняя трубка необратимо оставила нас по ту сторону путешествия, и было немного жаль…

Путь по Южному Тракту, через Чучи в Дымные Равнины занял четверть, а то и треть луны… Опустошение царапалось и просилось в душу и никто не собирался препятствовать этому. Мы не считали версты, и лишь когда на пути все чаще и чаще стали попадаться сосны и ели, поняли, что, сами того не заметив, въехали в Хвойный Лес. До Долины Зеленых Холмов остался один день пути. Молочный Хутор показался в просветах золотых сосен и исчез. Мы проскакали без остановки до самого Первого Холма, с которого тогда, в апреле, впервые увидели галочью стаю, и лишь там задержали лошадей.

Долина Зеленых Холмов уже примеряла осенний наряд, на котором море светилось синим шелковым поясом, может, и вправду, моря — это пояса земли? И моря, и реки, и озера…

Перетекая один в другой теплым пуховым одеялом, холмы ожидали холодов. Там, у подножья одного из них, как ни в чем не бывало, зацепив черепичной крышей туман, смотрел темными окнами в сад дом дедушки Феодора. Глаза Ив заблестели и намокли, где-то у сердца затянуло, должно быть душа запросилась поближе к огню. Ни слова не говоря, мы проскакали через долину и только когда заскрипела калитка, сообразили, что лошадей придется устраивать в соседской конюшне у зятя дядюшки Сима.

Дом мы не запирали, но дверь рассохлась, и Эрику пришлось навалиться плечом, чтобы она нас впустила. Пахло сыростью, в прихожей мокрицы устроили суету, торопились спрятаться под пол.

Эрик опустил гитару и, громыхая чайником, прошел на кухню.

— Надо срочно чинить флюгер, пока дожди не… — Эрик осекся, наступила тишина. Любопытство поторопило нас…

На кухонном столе, где в лужице варенья утонула большая зеленая муха, стояла… прекрасная хрустальная чаша с золотыми прожилками и королевским гербом.

Не смея прикоснуться к ней, Эмиль выудил из-под донышка клочок хозяйственной бумаги и прочитал вслух:

«Кофе следует довести до кипения…» А, нет, вот!

«Поздравляем, Эрик, Кубок Солнца твой!

Ванда и Луку»

На исходе октября ты обязан явиться в столицу, чтобы выступить с сольным перед королевской семьей. Чуешь?

И вот еще что! Не позвать друзей на помощь в такие дни — редкое непростительное свинство! Так и знайте!

С чувством справедливого негодования,

— Надо же, король удержался и ничего не сказал! — Ив оглядела перевернутую вверх дном кухню и, переводя взгляд с немытой кастрюли на сияющий кубок, оценила свои наблюдения:

— Похоже, они погостили здесь день-другой…

Эрик бережно взял Кубок Солнца. Не так, как мечтал всю жизнь — из рук короля, а с собственного кухонного стола. Я знала: кубок — единственная хрустальная вещь в мире, которую Эрик не разобьет ни за что на свете. Мне показалось, что наш малыш готов заплакать от счастья, но он рассмеялся:

— Ну, мрачный пророк, что теперь скажешь?

— Что я могу сказать?! — улыбнулся Эмиль. — Насчет кубка я, в общем-то, не сомневался! — Эмиль снял ботинки и босиком прошлепал в комнату.

— Послушай, а что ты будешь играть в октябре? — уже из гостиной крикнул Эмиль.

— А свадьба Тигиля? Ты успеешь? — спросила я.

Но Эрик не слушал. Держа Кубок Солнца, он смотрел не на него, а в окно. Ив взяла его за руку, растроганно прижалась щекой к плечу.

Эрик молчал, обняв малышку, он все смотрел и смотрел в окно… За окном темнело, сумерки завладели холмами, брошенное колодезное ведро тускло поблескивало у открытого сарая, зажглась первая звезда.

В тот день мы больше ничего не делали, а сразу попадали на постели в надежде уснуть мертвым сном.

Не спалось. Часы на стене гостиной остановились и молчали, было неуютно. Душа привыкает к месту, хранит и помнит такие мелочи, которые, казалось, давно позабыты…

Я протянула руку и толкнула резной чеканный маятник, стрелки тяжело дрогнули и неохотно пустились по кругу с того места, на котором остановились. Я не знала точного времени и целиком и полностью понадеялась на судьбу. Шесть, так шесть. Какая, в сущности, разница, сколько часов, когда изо дня в день меряешь время по лунам?

«Тик-тик — так-так» — шуршало на стене, душа успокоилась, я уснула, и уснул Эмиль…

 

ЭПИЛОГ

Я проснулась чуть свет от жуткого шума. По крыше молотили топорами как минимум десяток Серных Ведьм, а на кухне звенела посуда. Я открыла глаза, Кубок Солнца стоял между «Книгой Путешествий» и справочником по биологии.

— Не так, чтоб тебя! — выругались на крыше. — Все делаешь через кишку дракона!

— Захлопнись! — отвечали обидчику. — Подай втулку! Теперь молоток!

Мимо окна что-то пролетело и упало в кусты, я догадалась, что это и был молоток.

— Сам дурак! — послышалось резонное замечание, а затем — шаги по винтовой лестнице вниз.

Дальше разговор продолжался так: один молотил чем-то по крыше, а другой остался во дворе и громогласно давал советы:

— Чуть-чуть туда! Еще! Да не туда! Правее!

— Куда?

— С той стороны, где ключ. В твоем возрасте пора бы знать, где право, а где лево!

— Право — понятие относительное! — неслось с крыши.

— Демагог!

— Бездельник!

— Так я не понял, молоток нужен?!

— Обойдусь!

— Закрепи втулку с другой стороны!

Я вздохнула и забралась с головой под одеяло. Ребята считали необходимым сопровождать любое хозяйственное дело подобными перепалками, это было что-то вроде игры, и никто не обижался.

Золотой Флюгер, герб музыкального отделения Туона, лев с двумя хвостами, вернется на башню нашего дома, в этом я не сомневалась. Я лежала в сладкой полудреме и, предвкушая кофе, слушала, как собираются на опавшей листве капельки утренней росы, как галдят вороны на Тополе-Великане и как шепчутся между собой высокие белые облака. Я, Итта Элиман, чувствовала, как рождается новый день, и знала, что заспанное Солнце вот-вот увидит свою огненную гриву в зеркалах морей…