Глава 15, в которой проясняется даже то, что давно кануло в Лету

Разговор получился долгий и неприятный. Тей-Рыба старался не терять самообладания, но выходило у него скверно. Еще хуже пришлось мне. Эмиль считал, что я совершила вопиющую глупость, и, в общем-то, исключая то обстоятельство, что третий глаз все сделал за меня, был прав. В наших интересах было убраться от ойёллей с такой информацией куда подальше, но, ведьма меня побери, разве я могла промолчать?

Теперь в лучшем случае нас ожидала участь полыньяка, но сначала вождь хотел поговорить. По его приказу нас мгновенно вернули на плот, и я отлично слышала, как испуг и уважение к оборванным странникам завладели сердцем Тейя-Рыбы, но в первую очередь, пожалуй, испуг. Слава ойёллей была слегка надумана и преувеличена, их мудрость не выходила за пределы обычных вещей, они не вмешивались в ход истории, почитали традиции, и помнили об ошибках Древнего мира. И все же пели они прекрасно. Мы убедились в этом, как только засияла Малая луна, и пришло время вечерней песни. Мы не раз пожалели, что с нами не было Эрика, и он не слышал мелодичные многоголосные напевы ойёллей. Ведь это совсем не то, что они исполняют на ярмарочных площадях и праздничных гуляниях.

— Слушай, — предложила я Эмилю, — если сигануть сейчас за борт, мы враз доплывем до берега. Нас никто не найдет, отвечаю.

— Знаешь, темная дева, — язвительно ответил мой друг, — если начала что-то, следует заканчивать. Нам нужен полыньяк и тайны ойёллей, вот и давай, колдуй дальше, а уплыть мы всегда успеем. Сажать нас за решетку вроде не собираются. Все-таки это не гвардейцы правопорядка.

Собственно говоря, Тей-Рыба изменил свои взгляды на гостеприимство и пригласил нас на ужин. Это был их вечерний ритуал, и нельзя сказать, что мы видели что-либо подобное по красоте и величественности. Даже Эмиль вынужден был признать это, несмотря на то, что был крайне зол и на меня и на ойёллей.

Шатры догнали друг друга, встретились, сошлись в квадрат и он, точно плавучая театральная сцена, заскользил, кружась по водной глади. Все принялись готовиться к вечернему празднику. Сразу нашлись поводы для бесед и споров, женщины и мужчины находили друг друга, чтобы провести вместе ночь. Дети взбирались на руки к отцам, пожилые люди с косами чуть ли не до земли несли подносы с яствами. Стол возник прямо на дощатом полу, и всё незаметно закружилось вокруг него, точно повторяя движения плывущих вместе шатров…

Ужин затянулся до полуночи, а затем перешел в танцы и песнопения. Видимо, постоянно плавая по морям и рекам, народ ойёллей перестал замечать качку и чувствовал себя на воде так же уверенно, как на суше. Один за другим возникли гитары, бубны и какие-то незнакомые струнные, отдаленно напоминающие домбру. Пели яркими чистыми голосами, вступали один за другим, сливаясь с ночным звоном лесов и полей, и бубны звучали, словно тысячи колокольчиков… Танцевали женщины. Специально для танцев плелись венки из белых лилий, танцовщицы облачались в тонкие шелка и с лебединою плавностью играли телами, рассказывая нам о своей любви, красоте и верности. Их танец не был похож ни на один из тех, что мы знали. Это была одинокая песня, легенда, повесть о жизни гордого, свободного народа.

Нельзя сказать, чтобы я не чувствовала неловкость перед людьми, чью сокровенную тайну узнала случайно, в порыве злобы. Но злоба прошла, и я поняла, что нельзя опрометчиво судить о том, о чем не знаешь как следует. Конечно, я и так это знала, но для того чтобы быть мудрым, все же желательно быть беспристрастным… А я, увы, не такая.

* * *

Много столетий назад, когда произошло то, о чем лучше не вспоминать, уцелевшие народы Древнего мира осмелились селиться у подножия хребта Инкабара. Среди них были и ойёлли, и беспечные феи, и даже иттииты. Но именно ойёлли, в ту пору все так же странствующие по морям и рекам полуострова Йо-Йо, ближе всех подобрались к Вечной Горе, раскидывая на летний постой шатры. Тогда и произошло то, о чем ойёлли молчат по сей день.

Однажды, в ночь луностояния, когда все чары земли возрастают в сто крат, Угрюмые Феи резвятся, а детишки спят самым крепким сном, в ту ночь вождь ойёллей услышал зов Вечной Горы. Многие из его народа не раз слышали этот зов, но ведь все ойёлли голубоглазы, все, кроме Аль-Таи. Вышло так, что его отец полюбил женщину из рода иттиитов, и Аль-Таи родился с огромными, раскосыми глазами, черными, как ночь… такими же, как у его матери.

В ту ночь Аль-Таи внял зову Вечной Горы, созвал самых сильных и смелых мужчин и повел их на верную погибель. Напрасно товарищи отговаривали его, напрасно убеждали. Конечно, они могли ослушаться, но ойёлли не из тех, кто бросает своего вождя. И когда они поняли, что с ними или без них Аль-Таи все равно отправится в путь, они забрали весь запас факелов и последовали за ним в самое чрево Вечной Горы.

К утру путники достигли подножия, и вождь уверенно вошел в пещеру. Аль-Таи шел так быстро, что товарищи с трудом поспевали за ним. Факелы горели, но их яркий свет невыносимо резал глаза, и, чтобы запомнить дорогу, тот, кто был помудрее, старался делать насечки на стенах коварной пещеры. Она все глубже и глубже уходила в гору, и так случилось, что никто кроме ясноглазого Кайя, не заметил, как порог Пещерных Лабиринтов Вечной Горы миновал. Так случилось, что никто не видел, как ясноглазый Кайя поднял светящийся волшебный ключ, и никто не заметил, как ясноглазый Кайя положил его в карман своей моряцкой брезентовой куртки.

Светящийся, похожий на мотылька, ключ веками сторожил лабиринты. Он впускал каждого, кто мечтал о древних сокровищах, но после, насладившись знаниями Древнего мира, или прихватив с собой что-либо из сокровищ, никто уже мог покинуть Пещерные лабиринты Вечной Горы. И так было столетие за столетием, пока судьба ясноглазого Кайя не совершила этот исторический шаг.

Так ойёлли оказались в Пещерных Лабиринтах Вечной Горы, они проносили факелы мимо исчерченных древними рунами стен; мимо статуй, изображающих удивительных животных; мимо каменных дверей, за которыми лежал Древний мир. Библиотека, оружие, свитки, изобретения, механизмы, магические книги, научные трактаты, искусство и волшебство… все то, что было бесценно. Но вождь уверенно шел вперед, ведь только ему одному было известно, что приготовила ему Вечная гора, чем она заманила его. Властью ли, великими знаниями, картами морей, кладами, золотом, эликсиром жизни или чем-то еще.

И вот настал момент, когда Вечная Гора решила, что пора разделить путников. Кто-то направился на восток, а кто-то на запад, и случилось так, что ясноглазый Кайя пошел за вождем. Те, что ушли на запад, канули, и про них уже никто никогда не узнал. Но те, кто ушел с вождем, шли еще два дня и две ночи, пока не кончились факелы и пока они не зашли в тупик.

Утро застало путников спящими, и тот, кто спал у самой стены, проснулся от яркого солнечного света, бьющего сквозь узкую расщелину в горе. Ойёлли прошли Вечную Гору насквозь и оказались на другой ее стороне, и тогда они увидели черепа и кости тех, кто однажды тоже пошел на ее зов. Вечная Гора, начало и конец мироздания, мстила людям за зло, которое они несли в мир, и тот, кто пришел сюда однажды уже не мог вернуться, потому что лабиринты запирались на ключ. Они плутали по коридорам, но, не найдя выхода, возвращались умирать сюда, к солнечному свету, такому манящему и такому недоступному…

Много времени провели ойёлли рядом с беснующимся вождем. При виде солнечного света Аль-Таи впал в меланхолию, он только вздыхал и плакал, глядя на луч солнца, бьющий сквозь камень, но он так и не смог прийти в себя. И тогда тот, кто был помудрее решил, что пора возвращаться. Много труда стоило уговорить вождя, он потерял силу, смелость, и чары горы совсем извели его. Но еще труднее было идти в темноте без воды и пищи, освещая отметины на стенах только волшебным ключом, слабо светящимся в темноте. Лабиринты не смогли задержать тех, кто владел ключом. Спустя несколько дней, истощав и измучившись, они, наконец, увидели дневной свет и с трудом выбрались на волю. Они были первыми, кто вернулся из Пещерных Лабиринтов смерти. Так случилось, что никто так и не узнал, что ясноглазый Кайя спас им жизни, не знал и сам Кайя. Это выяснилось гораздо позже, когда Хранители обнаружили пропажу и изгнали ойёллей с Запретной Земли. Хранители Гор не знали, что Ключ от Пещерных Лабиринтов Вечной Горы так и остался во владении ясноглазого народа…

* * *

Женщины сняли венки, бросили в воду, и те поплыли следом за шатром. Время вечерней песни кончилось, пришло время сна. Вождю дорого стоило дождаться этого момента, он пригласил нас к себе и на этот раз усадил на ковер и предложил кальян.

— Спасибо, — отказался Эмиль, — мы курим трубки.

— Как хотите, — Тей-Рыба не терял достоинства, — я бы хотел задать самый резонный вопрос: Откуда вы знаете тайну нашего народа?

— Моя девушка много чего знает, — Эмиль кивнул в мою сторону, ему хотелось подразнить меня, — спросите ее…

— Вы знаете нашу тайну, мы знаем вашу! Что удивляет вас, вождь поющего народа? — подыграла Эмилю я.

Торг начался.

Суровое лицо молодого вождя выразило недоумение:

— Вашу тайну?

— Ветра, угрожающие полуострову Йо-Йо, — напомнил Эмиль, — это посерьезнее, чем старые долги, не правда ли?

— Старые долги — дело чести, — голубые глаза Тейя-Рыбы стали мрачными.

— Честь любого народа — дорогого стоит, и мы просто решили напомнить вам об этом.

— У вас получилось более чем удачно, — признался вождь, — и все же то, о чем вы сказали вскользь, шутя, не знает никто из нас, кроме вождя. Тот, кого унесло водами времени, знал кое-что еще, что интересует меня. Я не боюсь войны, леди, но мой народ не воюет уже насколько столетий, нашествие полыньяков грозит нам неминуемой гибелью. Надеюсь, вы это понимаете. Но даже гибель народа не страшит меня, я ищу того, кто поможет мне узнать, что имел в виду старейшина, когда говорил, что полыньяки как-то связаны с тайной ключа.

— Пропавшего ключа, — уточнил Эмиль, — вы украли ключ из лабиринтов, а теперь, на исходе столетия, его украли у вас.

— Я не хотел бы это обсуждать, — Тей-Рйба выглядел как загнанный, но гордый буйвол. Когда дело касалось правды Эмиль подчас бил не в бровь, а в глаз.

— Хорошо, — смягчилась я, — попробую поговорить с полыньяком. То, что я умею, не имеет названия, это не телепатия, это другое, но я попробую…

— Я слышал о народе, обладающим таким даром. Однажды ойёлли породнились с ним, и это закончилось печально.

— Знаю, — ответила я, — мне жаль…

— Хотелось бы убедиться, что вы не будете препятствовать нам… — произнес Эмиль.

— Препятствовать? — перебил вождь. — Ойёлли — честный народ, но наша тайна — проклятие и участь, она должна оставаться тайной. Обещания неуместны!

— Времена начинают меняться, тайны волшебных вещей касаются не одного народа, они касаются всех! Вы ничего не сможете с этим поделать… — возразил Эмиль.

— Вы правы, юноша, времена меняются…

— Так что вы знаете про ветра?

Тей-Рыба нахмурил лоб:

— Ветра смерти — месть серных ведьм, месть за изгнание, но, мне известно — это как-то связано с нашей тайной и с полыньяками, по крайне мере с одним из них. Что за ветра такие — не представляю, но, говорят, один из них способен перевернуть мир и поменять местами море и сушу.

— Это мы и так знаем, а вот о том, откуда они дуют, слышим впервые! Значит, серные ведьмы… — Эмиль поёжился и невольно покосился на арбалет. «Хотя моя девушка и много чего знает, но почему-то совсем не то, что необходимо», этого Эмиль не сказал, но это и так прекрасно читалось в его прищуренных карих глазах, и этот язвительный прищур слишком сильно напомнил мне Эрика.

Полыньяк сидел в трюме, в полной темноте. Он зажмурился от света керосиновой лампы и забился подальше в угол, между бочками эля и ящиками сушеной рыбы. В трюме было холодно, и ойёлли хранили здесь запасы пищи.

Потолок трюма оказался таким низким, что пришлось пригнуться даже мне, что говорить об Эмиле? Вождь отдал мне лампу и встал в отдалении. Я боялась…

Полыньяки — существа удивительные. Гладкая черная кожа и гибкие, точно бескостные, тела, на лице — только глаза, зрачок — без радужной оболочки. Полыньяки заряжаются энергией земли и искрят, как золотой флюгер на нашем доме во время грозы. Они роют свои колодца и ямы со скоростью молнии, ведь им достаточно коснуться земли гладкими скользкими пальцами, как она сама уходит у них из-под рук. Но земля без энергии умирает, после полыньяков на ней ничего не растет, и понадобятся годы, долгие годы, чтобы сила земли вернулась туда, откуда полыньячные колодца высосали ее. Именно поэтому нашествие полыньяков принесло страшные беды в наш мир. К тому же они больно жгутся, и, если энергии хватает, могут оставлять земляные ожоги, а земляные ожоги не заживают. Но полыньяки боятся воды, и Белая Гильдия не раз пользовалась этим, удерживая их в пределах Желтого Леса. Вода не хуже стрелы останавливала этих скользких черных тварей, без земли они погибали, и, честно сказать, мне не совсем понятно, чего опасался плавучий народ ойёллей, ведь то, что полыньяк истощал в трюме, вдалеке от энергии земли, было очевидным.

— Он скоро погибнет, — сказал Эмиль.

— Если он погибнет, тайна ключа забудется еще на столетия, — ответил Тей-Рыба.

— Меня терзают обоснованные сомнения, — изрек мой друг настолько высокомерно, насколько это было возможно, будучи согнутым в три погибели, — скорее всего эта ваша тайна давно перестала быть тайной.

— Если даже серные ведьмы пользуются вашим ключом… — тихо добавила я.

Зря я это сделала, потому что полыньяк вздрогнул, зацарапал когтями по ящику и посмотрел на меня. В его глазах не отражалось ничего, даже пламени керосиновой лампы, но боли, настоящей животной боли там хватало, полыньяк умирал… Я попросила тишины и села на какой-то ящик, напротив пленника. Нет, даже если полыньяк и думал о чем-то, я не умела читать мысли.

Я чувствовала только то, что он истощен и давно потерял надежду. Еще был страх — тихий страх перед смертью, которая должна вот-вот наступить. И все же он торопился умереть, потому что знал: день-другой и мир перевернется. Полыньяк не боялся ни войны с ойёллями, ни гнева серных ведьм, ни встречи с людьми — он ждал конца мира, принесенного им из Пещерных Лабиринтов Вечной Горы…

Мой третий глаз молчал, он тихо томился в глубине сознания, но я уже узнала тот вкус опасности, который был мне не знаком еще в начале пути; именно его я слышала в умирающей душе полыньяка. Он смотрел на меня, и я понимала — телепатией обладал сам полыньяк. Когда-то он предупредил об опасности вождя странствующего народа, единственного из всех народов полуострова Йо-Йо, который не гнал и не преследовал полыньяков, но вождь превратно понял его, и полыньяк оказался в плену собственной тайны. Он решил, что всё, существующее в мире, желает зла ему и его народу и перестал общаться с ойёллями, ожидая собственной смерти. Он не знал жалости ни от кого, тем более от врагов, от Белой Гильдии короля. Но я, носительница Розы Ветров, пожалела его, мое сердце не могло лгать, и он открыл мне перед смертью тайну ветров Унтара, настоящую тайну. Я — девушка, чувствующая мир, носила за своей спиной, на крепком ремне, плетенном из усов арлина, смерть королевства, и виной этому был он и такие, как он.

* * *

Когда закончилась война с серными ведьмами, они подверглись чарам очищения и после этого уже не могли пересекать Южные границы. Имя ведьмы Афары было тогда у всех на устах, она заключила с Кавеном договор о ненападении и подалась за Дремучие каньоны. Война считалась законченной. Но через год появились полыньяки, и никто не связал их появление с серными ведьмами, напротив, полыньяки наделали много бед и заставили быстро забыть о предыдущей войне. Никто не догадывался о том, что эти слаборазвитые существа, буравящие землю королевства, всего лишь инструмент в хитрых лапах народа Афары, изгнанных ведьм. Ведьмы рассчитывали извести и отвлечь владения Кавена до поры, пока они приготовят новое нападение и пока ослабнут чары очищения. Таков был план, но обманутые ведьмами полыньяки получили быстрый отпор, и ведьмы лишились разведки. Вот тогда Афара и решила прибегнуть к оружию Древнего мира. Полыньяки, после поражения все больше зависящие от власти серных ведьм, позволяющим им пользоваться силой своей земли, не могли отказать хозяйкам в помощи. Но полыньяки знали: недолго им жировать у ведьм: год-другой — им откажут в помощи, и тогда снова грядет лютый голод. Шпионы не отказались от поручения, но подстраховали себя, взяв в залог (а на деле похитив) нечто очень важное, десятилетия хранившееся у Афары и поведавшее ведьме о ветрах Унтара. Полыньяк спрятал залог в Желтом лесу в подножии Дикой ивы, трехпалой ивы, как он сказал. И после принялся за дело. Существам склонным к телепатии, не сложно было узнать о том, где хранится волшебный ключ от пещерных лабиринтов Вечной Горы, им, жителям Нового мира, гора была не страшна. Так ойёлли лишились ключа, а лабиринты — волшебных арбалетов Отуила.

Но полыньяки не донесли арбалеты до серных ведьм. Человек в черных одеждах и с Розой Ветров на груди, именно тот, кого они боялись больше всех, человек с рыжими волосами и такими быстрыми мыслями, что дар полыньяков не поспевал за ними, этот человек поймал их у Блуждающих мостов, и тот, кого я сейчас видела перед собой — единственный кому удалось спастись. Рыжий человек знал, что арбалеты Отуила — самое опасное оружие из тех, что хранились в Лабиринтах, и не собирался отдавать его врагу. Первый же выстрел не заставил себя ждать: рыжий человек убил полыньяка из трофейного арбалета и забрал оружие. Но это мало что меняло. Повинуясь невидимой силе ветра Унтара, столетиями спавшие в атоллах фьорда Яблочного, проснулись. Дело было сделано.

Тот, кто умирал сейчас в трюме ойёллей, принес Афаре вести. Да, начало было положено, но арбалеты Отуила остались в руках врага, в руках врага было единственное оружие против ветров Унтара… Афара поздно хватилась своего козыря, но она понадеялась на то, что никто не догадается о тайне арбалетов раньше, чем ветра уничтожат того счастливчика, который владеет ими. Теперь полыньяк видел этих счастливчиков и понимал, что серные ведьмы оказались не достаточно прозорливы. Арбалеты достались носителям Розы Ветров, хитрейшим людям королевства, которое существа Нового мира называли полуостровом Йо-Йо.

* * *

Удар пришелся прямо по зоне солнечного сплетения и ушел в голову. Огненный жезл, полыхнув под низкими сводами трюма, пронзил меня. Мой крик раздался далеко-далеко. Знакомые руки обняли, подняли и понесли.

Жало жгло. Я знала: каждый, кто испытает это, больше не спросит себя, как орудует смерть. Полыньяк умер. Он истратил на беседу со мной все свои силы, его смерть совпала с телепатическим трансом, и я услышала ее так близко, как будто она была во мне…