Глава 16, где нам не удается избежать глупых сцен

Так один за другим рушится девятый вал на безжизненные острова и, присмирев, исчезает, оставляя только пену и жемчуг; так у подножия вершины мира одиноко тлеют костры последнего заката, без надежды и без игры; так трубочная зола падает на грубой вязки шарф, трепещущий и голубой; так волосы парусом бьются в лицо, и так, сощурив слезящиеся глаза, вглядываясь в темноту, тщетно пытаемся мы разглядеть его, — ветер…

Я проспала до самого утра, мой дух ослаб и не было даже надежд. Потому, проснувшись утро следующего дня в шатре вождя, я лежала с закрытыми глазами и плакала. Слезы одна за другой скатывались на шелковую подушку, и я боялась пошевелиться, чтобы тот, кто есть в шатре не понял, что я проснулась, и не увидел, что я плачу.

Ведьма меня побери, я хотела домой. Я устала так сильно, что мне не хватило бы и недели сна. Я думала о том, что неплохо было бы навести порядок в Доме С Золотым Флюгером, и еще о том, что все сокровища мира я отдала бы сейчас за баню, настоящую баню, с мылом, березовым веником и настоем для мытья волос… Мои бедные волосы, те, которые и Эрик и Эмиль не раз наматывали себе на пальцы и, резко отпуская, приходили в полный восторг от того, что ничто не могло заставить виться мои прекрасные волосы, спускающиеся до самой талии, мои бедные волосы, теперь они выгорели и посеклись… И еще, хоть это и покажется невероятным, но я соскучилась по Ив, да-да, по этой самоуверенной белой девчонке, что отняла у меня сердце Эрика. Я соскучилась по ней, по ее аккуратности, по остроте ее язычка, по ее крошечным запястьям, вечно подпирающим щеку. Мне хотелось сказать ей о том, как ужасно все затянулось, о том, что на урожай нынче можно не рассчитывать, и о том, что Эмиль оброс, как волколак. Теперь, когда действительно надо было спешить искать Улена, теперь мне по-настоящему стало ясно, как сильно я устала от всей этой истории, и что у меня не осталось сил ни любить, ни ненавидеть…

— У нас говорят: когда страшно — думай о прошлом и не думай о будущем… — Най-Мун присела рядом со мной и протянула чашу. — А еще у нас говорят: когда знаешь что делать — делай, не жди. Выпей, детка, выпей! Тебе станет легче.

— Да-да, спасибо, я постараюсь, — едва улыбнулась я. Чашка пахла ароматом теплых заморских пряностей, я отпила глоток и отчаяние отступило. Я выпила до дна. Все-таки Най-Мун — настоящая женщина: в ее королевских повадках не было ни йоты искусственности, она любила и жила спокойно. Теперь она пришла просить за своего мужчину, но, казалось, от того я буду у нее в долгу… И все-таки в одном она точно была права — если знаешь, что делать, делай — не жди, иначе после ты себе не простишь. Я заставила себя подняться: голова тяжелая. Хозяйка улыбнулась и положила передо мной отличной выделки кожаную куртку, это был ее подарок.

— Надень это, сегодня дует ветер, — при слове «ветер» я вздрогнула, но Най-Мун не заметила этого. — Я все же скажу, — продолжала она, — хотя ты вправе поступать, как знаешь. Тей-Рыба не хочет войны, но он считает, что ключ от лабиринтов прячут полыньяки. Скажи ему, что это не так и ты убережешь нас от напрасной крови… — женщина взяла меня за подбородок. — Ты красивая, детка, но у тебя слишком черные глаза. Мой тебе совет — уходите поскорее. — Най-Мун грустно улыбнулась и благосклонно сложила на коленях свои белые, как мрамор, руки.

Эмиль сидел на палубе, свесив ноги в воду и точил нож.

— Итта, — обрадовался он, — я думал ты проспишь целую неделю!

— Я тоже так думала.

— Ты как?

— Не очень. Поговорю с вождем и надо уходить.

— Эй, погоди-ка, а я? — Эмиль вскинул голову. — Я тоже хочу знать, что произошло с полыньяком!

— Ты узнаешь все куда подробней, чем этот бестолковый и чванливый вождь. Надеюсь, ты понимаешь, — я обняла Эмиля за шею, и мир тут же запах молоком и черносливом. Сдается мне, мой милый где-то раздобыл отличный табак.

Известие о последней войне с серными ведьмами не вызвало восторга у Тейя-Рыбы. Отнять волшебный ключ у серных ведьм — все равно, что выйти один на один со стаей голодных мандгор, это вождь прекрасно понимал. Такой противник был ему не по зубам.

— Не думаю, что стоит огорчаться, — посоветовала я. — Вам придется вступить в новую эру. Теперь вы освободились от бремени прошлого. Вы налегке, разве в этом не больше преимущества? Хотя, конечно, если вы пользовались Пещерными Лабиринтами…

— Вы забываетесь, леди! — резко осадил вождь.

— Тем лучше, — как можно более невозмутимо ответила я, — теперь заботы о том, что делать с ветрами и ключом лягут на плечи Белой Гильдии. Мы уходим.

Вождь качнул полями шляпы и, мне показалось, облегченно вздохнул.

— Я не отпустил бы вас, леди из темноглазого рода, но обстоятельства складываются нынче не в мою пользу. Вы получите все необходимое.

— Спасибо, мы не откажемся от провизии… и от лодки, — да, я хватила через край, но нам надо, очень надо было спешить. — Мы возьмем ее напрокат, — объяснила я, — она будет ждать вас в порту Южных Чуч.

Вождь только кивнул.

— Спасибо! — и я вышла из шатра, крепко сжимая в кулаке волшебный ключ от пещерных лабиринтов Вечной Горы…

Стоило шатрам ойеллей остаться далеко позади, как золотые берега поднялись высоко над зеркальной гладью реки. Наверное, если бы мы стояли там, на краю песчаных насыпей, и смотрели вниз, то показались бы сами себе осенней листвой, что течением неторопливо несет туда, куда рано или поздно уплывают все осенние листья. Где-то там за излучиной помахивали лапами северные каштаны, где-то там мягким июньским духом благоухала трава, но я уже не думала об этом, потому что все труднее было верить, да и вряд ли что-то могло обмануть. С каждым часом, с каждой минутой все ближе и все отчетливее чувствовалось мертвенное дыхание смерча. Не стоило и смотреть на арбалет: мир тревожился, а вместе с ним тревожилась я. Казалось, что за каждым новым поворотом непременно что-то произойдет, но оно все не происходило. Наша лодка легко и быстро скользила по течению, она была совсем небольшая и совсем не предназначенная для Эмиля. Он с трудом поместился в ней: для того чтобы грести ему пришлось сесть на самый нос, а ботинки ровнехонько уперлись в корму. Но он словно и не замечал этого, мысли Эмиля витали далеко, даже подлинная история арбалетов Отуила не произвела впечатления на моего друга. В его глазах тревожными огоньками горела руна смерча, и я знала: на этот раз это не просто тревога. Эмиль не из тех, кто привык делиться своими мыслями, но сейчас, мне казалось — он сказал бы, но не находит слов. Он знал, что все напрасно, и до мозолей, до болей в суставах сжимал от безысходности весла. Все оказалось гораздо сложнее и тут, уж конечно, не обойдется без политики, а, значит, опять серные ведьмы, опять война, опять кровь…

* * *

Последняя война с серными ведьмами коснулась своим черным пологом только южных границ, территории Заброшенных Равнин и Дремучих Каньонов. Ближе армию не пустили, но ведьмы то и дело чинили варварские нападения на открытых местах полуострова. Добрались они и до Туона. Мы помним кое-что, хотя мы были еще совсем дети, но даже малышка Ив утверждает, что не забыла гарь, смрад и невыносимый запах, шлейфом сопровождающий летящих убийц. Был октябрь, и первые морозы не заставили себя ждать. Весь Туон собрался проститься с учителем истории, одним из тех немногих, кто погиб от огненной змеи во время защиты Туоновских книжных подземелий. Книги избежали пламени, но Туон лишился профессора истории древнего мира, поэтому Эмилю поручили читать лекции, пока не подыщут нового учителя. Первокурсник Эмиль был лучшим по истории в Туоне. «Кто знает? — говорил он, — может, не начнись тогда морозы, не устояли бы и кладовые… что касается лекций… то мы в основном говорили о войне и о том, что в древнем мире войны выглядели по-другому, и велись совсем без причины и с большими потерями». Не знаю, что имел в виду Эмиль насчет потерь, но воины нашего мира тоже не возвращались с поля битвы, а ведьмы жестоко обращались с пленными. Полгода королевство захлебывалось плачем матерей и жен. Ни лучшего полководца, ни простого солдата не обошла война, и как только установился мир, король всенародно пообещал, что он не допустит повторения. Молодой Кавен положил все силы на тренировку разведки и обучение Белой Гильдии. Они, то есть мы, должны были стать талисманом мира и теперь приходилось оправдывать возложенные надежды.

Неделю спустя пребывающая в мирном течении река наконец-то взволновалась и вспенилась. Стремительно и бурно влились мы в воды Ааги и поплыли через Темный Лес. Еще пять-семь дней и покажутся Южные Чучи. Это нам и было нужно, мы возвращались к Эрику, а он по моим расчетам околачивался со своей малышкой где-то там. По обе стороны реки простирался теперь старый лес. За каждым новым поворотом стволы ивы казались все причудливее, а их кора все исчерченее, витиеватей и старше. Иногда Аагу разливало на целую версту, а порой она становилась уже заставы у пирса в Долине Зеленых Холмов и корни деревьев, растущих по берегам, стремились сплестись между собой прямо под нами. Только каштаны держались стороной от воды. Кряжистыми кудлатыми старичками расселись они в отдалении друг от друга, и, казалось, за горизонтом им тоже не будет конца.

Надо сказать, Темный Лес вовсе не был волшебным лесом, но ему минуло уже тридцать веков, а это что-нибудь да значит. Не было на всем Севере, а, может, даже на Юге таких пород деревьев, которые не встречались бы в Темном Лесу. На северо-востоке, там, где почивал туман беспамятства росли березы, орешники и ольха, потому-то это место и называлось Криволесьем. У Гор со всех сторон Черного Ущелья исполинами тянулись к небу дубы, липы и ясени, они прорастали плечом к плечу и тем, кто жил у их подножия, казалось, что на земле всегда царит полумрак. Думаю, благодаря этой мрачной южной стороне весь лес и прозвали Темным. Но здесь, ближе к западу, росли каштаны. Древние, как само время, они расположились по обе стороны Ааги чуть ли не до самых Чуч. Здесь казалось, что лес прозрачен, как утренний сад, и время остановилось не только для него, но и для нас. Это могло быть просто замечательно, если бы не то обстоятельство, что мы спешили, и то, что лес все сильнее и явственнее шептал о смерти. Это слышалось в шелесте листьев, во вздохах травы. Бабочки умирали, не успев расправить крылья, а паутина срывалась с сучьев и уносилась под небеса. Животные почти не встречались: то ли они покинули это место, то ли затаились. Одни лишь птицы угрюмо ухали и свистели совсем невесело, а даже, пожалуй, жутковато.

Как-то ночью я вдруг проснулась от резкого окрика. Страх не позволил мне даже пошевелиться: пахло пылью и вкус ее не предвещал ничего хорошего. Окрик несся откуда-то из глубины земли, я вспомнила погибшего полыньяка и уже не смогла уснуть до самого утра. В полузабытье мне казалось, что кто-то ищет меня в лесу, что я одна и что Эмиля больше нет. Но стоило только взойти солнцу, как я позабыла о ночных кошмарах, и мы продолжили путь по реке.

Река уносила одни мысли и приносила другие, пейзажи менялись медленно, и все же наступил момент, когда я смогла сказать Эмилю:

— Теперь, если пойти напрямик, мы достигнем Криволесья уже наутро! Есть желание повидаться с Тисом?

— Есть, — мрачно отмахнулся Эмиль, — дать ему промеж глаз…

Видимо он не забыл падение с крыши, да и ссадины и ушибы то и дело напоминали о себе. Эмиль помолчал немного, глядя, как ловко разрезает корма тростник, и произнес:

— Что-то тревожит меня, малышка, что-то не дает мне спать по ночам…

Он близко, Эмиль… я затихла и прислушалась. — Лес не в себе, ты чуешь? Трава молчит, ни былинки в воздухе. Смотри, у берега застыла вода, тростник не шуршит, этот мертвенный дух повсюду, и небо…

Мы посмотрели на небо. Оно словно выцвело от июньского солнца, словно полиняло, и там за вершинами, где и не думал начинаться закат, медленно и одиноко плыли облака цвета спелой июньской земляники.

— Ну что ж… — Эмиль положил весла, его взгляд приковало небо. — Пора…

Мы причалили, Эмиль спрыгнул на землю и зашагал вперед. Он расправил плечи, тяжесть ожидания упала с них, но ноги, ноги не слушались его, они точно врастали в песок. Эмиль шел медленно. Как назло река в этом месте разливалась чуть не полверсты. Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я выволокла на берег лодку и обернулась: Эмиль ждал меня, от него веяло чем-то пугающим.

— Как ты думаешь, — спросил он, все так же глядя на небо, — сколько времени прошло с того момента, как смерч проснулся?

— Я почти уверена, что это случилось тогда, когда тебя забрали в участок правопорядка, и на Алъерь напал ураган.

— Почти полторы луны назад… — Эмиль поднял свой арбалет. — Надеюсь, малыш справился с Ураганом, потому что я собираюсь разделаться с этой дрянью, и если что-то случится, передай Эрику, чтобы он приглядывал за тобой, приглядывал и только! Ты поняла меня?

— Эм, ты совсем спятил! — я ожидала что-то подобного, но, признаться, все же не была готова услышать такое.

— Ты все знаешь не хуже меня, детка: я не возьму тебя с собой. Возвращайся в лодку и греби к середине реки, уплывай отсюда. Не спорь, я все решил давно, я только боялся, что без тебя мне не найти его.

— Ведьма тебя подери, Эм, разве все остальное ничего не значило? — я почти кричала, а он был спокоен, о Солнце, как ужасно он был спокоен.

— Эти полторы луны с тобой были лучшими в моей жизни… Итта… Я думал, ты понимала… И, хотя, я знаю, что ты не сможешь простить… Единственное, о чем я жалею, что так и не успел назвать тебя…

— Ты не можешь, — язык присох к нёбу, и белое небо побежало сиреневой рябью, — не можешь… Хранитель Гор сказал, что у нас будет сын.

— Хранитель Гор не ошибся, он будет. Ты знаешь, он будет носить имя дедушки.

Я потеряла дар речи, где-то в голове страшным эхом застучали нелепые слова Ив: «Разве я не вижу? В этой войне кто-то из нас должен погибнуть…»

Эмиль… Эмиль не обладал ни телепатией, ни моим даром, но такое даже простые люди чувствуют заранее, а Эмиль был умен. Все это пронеслось за считанные секунды. Я вцепилась в Эмиля мертвой хваткой, но он не сопротивлялся, и что хуже всего, он обнял меня, прижал к себе. Молоко, смородина, морозное утро и… о Солнце! То, что я не замечала раньше — запах мужчины, воина, запах отца… Его губы прижались к моему лицу, обожгли дыханием:

— Все, нет времени… Помни, я любил тебя с того самого дня, как увидел… любил…

И он улыбнулся так отстраненно и незнакомо, что я вздрогнула и отпустила Эмиля.

Ему удалось провести меня, это факт. То, что он ушел вот так один на смерть и оставил меня погибать от тоски на весь остаток дней, поразило меня настолько, что я была не в состоянии ни крикнуть, ни позвать, ни последовать за ним. Я просто опустилась коленями в речной песок и смотрела, как он уходит навстречу смерчу и алым облакам, уходит даже не оглянувшись.

Не помню, сколько прошло времени, может час, а может и меньше, но в тот момент, когда вдалеке послышался оглушительный рокот, я все еще стояла на коленях. Пророкотало, затем вроде утихло, улеглось и тут как из трубы потянуло и со свистом прошло по лесу. Вода задрожала и подернулась сизой корочкой. Вперемежку, вприпрыжку из-за вершин понеслись крики птиц… и все умолкло. Небо застыло, точно пропуская вперед стремительный караван алых туч. Смерч появился в полной тишине: тонкой ниточкой сажи нарисовался он на горизонте и лишь когда эта ниточка разрослась и разбежалась по всему небу, внезапно и уже навсегда на лес обрушился невыносимый грохот. Тысячи весенних гроз ударили разом по хребту Инкабара, хребет треснул, вершины его накренились и тяжело рухнули в Черное Ущелье. По откосу покатились береговые камни, лодку перевернуло и занесло в песок. Я и не думала слушаться Эмиля. Плыть одной на середину реки, возможно и было разумным, но совершенно нереальным.

Страшнейший из ветров Унтара гигантской машиной смерти вспахивал Темный Лес. Началась паника: от криков и стонов животных не было места в моей душе; все, кто могли, спрятались глубоко-глубоко в земле, другим оставалось только бежать. Лесные жители выныривали мне прямо под ноги, кто-то из них переплывал Аагу, другие в ужасе метались по берегу. Я схватилась за голову, ее разрывало и рукава огнедышащего ветра уже срывали с меня одежду и вырывали из рук арбалет.

Вихрь летел навстречу бушующим океаном, вышедшим из берегов, океаном, заполнившим собой всю землю. Предания говорили, что так уже случилось однажды и мир не устоял… Но предания — сказки, а передо мной разверзся настоящий кошмар. Когда-то мы с Эмилем прочитали тысячу сказок из дедушкиной библиотеки, но наша собственная сказка оказалась короче любой из них… Эмиль, где же ты? Он, должно быть, успел далеко уйти, я опомнилась и бросилась следом.

… Я звала, я кричала, но в таком шуме никто не смог бы меня услышать, кроме разве что меня самой. Бесполезно! Я зажмурила глаза и заставила себя слушать… Нет, ничего, кроме ревущего вихря, вырывающего с корнем деревья, сносящего все на своем пути и перемалывающего, словно мельница в безжизненную труху. Я слышала грохот и свист, среди которого уже не различались стоны, они слились в единый предсмертный плач Темного Леса. О, Темный Лес, прощай! Прощайте каштаны. Веками врастали вы корнями в землю, вы старше самого ветра, вас не сломили бы даже горы, но смерч… Ему достанется ваша вечность, широкие, руколистные, тихим басом нашептывающие лесным детишкам сказки и дарующие по осени лакомые блестящие плоды, коричневые, одетые в колючую салатовую шубку. Все, вам конец… И тебе конец, Итта Элиман, и тебе конец… Я больше не могла идти, ветер сбивал меня с ног, в лицо царапалась требуха леса. Смерч подступал ко мне: его черная воронка, уходившая под самую небесную крышу, выволокла передо мной свою ненасытную тушу и поползла на меня, ломая и перемалывая деревья, сминая в пыли кустарник и вспахивая землю… Я запрокинула голову и увидела, как сквозь гряды красных облаков, сквозь неистовые вихри, сквозь смерч, задевая крылами клубящийся мрак, навстречу мне летели галки. Они пронзили своим криком гром надвигающейся лавины. Отовсюду, со всех сторон запестрели их рябиновые гроздья. О, галки не боялись смерча! Они парили в потоках ветра, словно в самую тихую погоду. И за ними, не было сомнения, спешил Унтар…

Может, я прошла еще несколько шагов, может, нет, я не помню, но вихри били в меня, и я совсем не могла держаться на ногах. И, наконец, я запуталась в собственных волосах. Мои прекрасные волосы подвели меня, они окутали мое лицо грудь и шею, сплелись в косы у самых ног, и я упала. В ту секунду, я почувствовала резкий толчок в спину, из моей головы исчезло все и остался только Унтар. Я лежала на его руках, а он спешно поднимался над тем, что теперь с трудом можно было назвать лесом. Старый друг, он все так же тяжело дышал огромными облачными мехами и твердил: «Не время, не время…». «Что не время?..» — подумала я, не то что бы интересуясь, а так, по привычке спрашивать, когда непонятно. «Не время… Светлое озеро… Синий лес…» — и все, я больше ничего не смогла расслышать. Я привстала в мягких, влажных ладонях ветра, надеясь увидеть смерч, но тут вдруг Унтар спикировал вниз, и встречный поток ветра вновь сбил меня с ног, а вслед за ним, прямо на меня упало что-то тяжелое и большое. Унтар качнулся от неожиданной ноши и вновь взмыл в небо.

— Грязные ведьмы! — выругалось что-то тяжелое и большое, охнуло и поспешило убрать с меня длинные ноги в грязных потрепанных джинсах.

Унтар обходил смерч стороной. Смерч бесновался и ни я, ни Эмиль не в силах были оторвать от него взгляд. Мир и Темный Лес вместе с ним крутились в огромной ветряной воронке, от земли до неба поднимался столб пыли, речной воды и песка. Алые облака сгрудились вокруг и незаметно плели узоры и рисунки, но в этом вакханальном движении их почти невозможно было угадать.

Вскоре мы вынырнули из этой пучины, и Унтар повернул на восток. Смерч медленно таял у нас за спиной, а впереди, у туманного горизонта маячила галочья стая. Эмиль стоял, сложив на груди руки и смотрел куда-то в сторону. Он молчал и мне не хотелось ничего говорить, я знала — Эмиль не очень-то любил, когда ему срывали планы, тем более планы государственного значения, но еще я знала, что мы только что обвели вокруг пальца смерть, а это было совсем неплохо. Над Темным Лесом горело небо и мне показалось, что солнце в тот день так и не зашло. Унтар летел прямо к морю, я смотрела, как на горизонте быстро появляется гавань.