Глава 3, повествующая о сомнительной пользе сна на природе

За целый день нам не встретилось ни единой повозки. Дождь моросил и моросил, мы вымокли до нитки. Эмиль беспрестанно смахивал с волос студеные капли, но они катились и катились, повисали на кончике носа и подбородке. Эрик даже не пытался бороться с дождем, он мрачно шагал по лужам и ворчал на погоду:

— Подумать только, природа распоясалась окончательно. Скоро май, а на тебе, — то ураганы, то дожди, то какие-то стаи сумасшедших птиц!

— Флюгер жалко, — вздохнула Ив и поправила на плечике лямку скрипичного футляра. — Сердце ноет, что дом остался стоять без него.

Мы с Эмилем только переглянулись. Ив была права, — сердце ныло.

К вечеру дождь, наконец, приутих, и мы вошли в Хвойный Лес. Тихо и сумрачно показалось нам здесь. Высокие ели доставали до самого неба, и мы очутились в лабиринте их распростертых лап. Мы шли и шли, и не заметили, как исполинские ели потемнели, а их угловатые зеленые тени двинулись на дорогу сплошной стеной. Холодало. Темнота подползала незаметно, кралась, как кошка, ложилась под кусты и деревья, лизала ноги и поднималась из-под земли. Мы были в пути весь день с раннего утра, и с непривычки устали. Один Эмиль впереди шел бодро, нисколько не сгибаясь под тяжестью заплечной ноши. Глядя на него, волей-неволей приходилось тащиться следом.

Так уж повелось, что куда бы ребята не отправились, они везде тащили за собой музыкальные инструменты. Эрик и шагу не мог сделать без гитары, флейта Эмиля вообще охранялась законом его веры в пугих ундин, а скрипичный футляр на плече Ив давно стал главной частью ее изящного образа. Я тоже брала с собой краски и немного бумаги, но они хранились тайно, в непромокаемой части рюкзака. Таким образом, мне и Эмилю, чья флейта весила не больше килограмма, доставалась вся походная утварь и основной провиант. На боку моего рюкзака путешествовал котелок, а Эмиль тащил и топор, и керосин, и чайник.

Первым остановился Эрик, он тряхнул плечом, от чего рюкзак шлепнулся прямиком в лужу.

— Все! — сообщил он. — На сегодня лавочка закрывается.

— Быстро ты! — оглянулся Эмиль. — До Молочного Хутора осталось верст пять. Может, дотянешь со своей «лавочкой»?

— Иди ко всем ведьмам! — недолго думая, посоветовал Эрик. — Я, между прочем, гитару тащу и пять кило картошки.

— Ты и раньше столько тащил, — пожал плечами Эмиль. — Теряешь квалификацию видать…

— Вот еще!!! Квалификацию! — вспыхнул Эрик. — Просто девчонки устали. Не морочь мне голову, Эм! Темнеет уже и дождь.

— Ладно. Ради девчонок, — сдался Эмиль так, как будто мы с Ив просили послабления. — Но рано утром, еще до рассвета продолжим путь.

— Само собой! — Эрик двинул с дороги прямо в гущу осинового подлеска, ломая на ходу ветки. Мы только успели услышать его бодрый призыв: — Дуйте-ка за хворостом, друзья! Будет вам отличный костер!

— Костер?! — с сомнением переспросил Эмиль и покорно повернул вслед за братом. — Ну, как знаешь.

Спустя полчаса мы дрожали от холода посреди мрачной мокрой поляны.

Эрик, по-видимому, решил экспериментировать. Подозреваю, что ради этого и затеял привал. Он просто свалил все принесенные нами дрова в кучу, любовно утрамбовал, приправил сверху внушительным еловым стволом и пошел на приступ. Чиркая огнивом и прибегая к каким-то новым заклинаниям, Эрик принуждал костер разгореться. Тот отвечал суровым молчанием и огня не давал.

Сгущалась мгла. Ночь вводила в лес войска теней, бесчисленные войска с противным оружием — холодом. Ноги закоченели и стало казаться, что ботинки жмут, давят что есть силы на пальцы, те онемели, пронзенные ледяными иголочками.

Эмиль молчал долго. Кутался в плащ и платил дрожью на зубах за свое тайное торжество. Костер не сдавался Эрику.

— Отлично! — оценил, наконец, Эмиль. — Столько лет тренировок явно пошли тебе на пользу!

— Можешь язвить сколько влезет! — гневно выпалил Эрик в ответ. — Рискнешь поспорить с «Книгой путешествий»?!

— Ладно, ладно, — Эмиль засунул закоченевшие руки в карманы. — Продолжай! До утра о-го-го времени…

Но промозглая ночь добралась и до Эрика. Торопливо потерев ладонями предплечья, он уложил, наконец, тонкий хворост «домиком» в центр дровяной крепости. Тяга пошла, пламя расцвело, озарив угрюмые лица. Весело и трудолюбиво огонь побежал по хворосту, завладел паутиной высохших веток, подобрался к центру, и нерешительно замер перед могучим стволом.

Прогнившей ели, стыдливо торчащей посереди костра, не помогла бы возгореться и дюжина флаконов керосина, Эрик же наивно рассчитывал обойтись заклинаниями из «Книги путешествий». Тараторя себе под нос, он бросился на колени и принялся дуть, что есть силы. Произошло то, что всегда происходило, когда Эрик вступал на извилистую тропу изобретательства. Огонь забился под напором тренированного дыхания певца и, не выдержав схватки, погиб. Оранжевые блики исчезли с лиц. Тьма вновь отгородила нас друг от друга.

— Делаешь успехи, — раздался спокойный комментарий Эмиля.

— Прибереги свое остроумие! — зло парировал Эрик. — Сами подсунули мне эти дрова! — Он в сердцах пнул тлеющие ветки и скрылся в кромешной тьме леса.

Эмиль пошуршал плащом, подцепил ногой ветки, но больше и пальцем не пошевелил. Крепость развалилась, никуда не годный еловый ствол откатился в сторону, и измученный костер вздохнул спокойно. Тлеющие угли, не торопясь, разгорелись в надежные язычки пламени, костер мирно выправился, затрещал и заплясал сам собой.

Когда Эрик вернулся с новой охапкой хвороста, он увидел, что огонь уже вовсю пылает, Ив нанизывает на тонкие прутики хлеб, поджаривает его до хрустящей рыжей корочки, плед разложен на земле, а в центре костра подбоченился наш старый походный чайник.

— Что это?! Что вы сделали?! — Эрик был просто вне себя от гнева.

— Золотое правило! — торжествующе ответил Эмиль. — Не мудрствуй зря — не мешай природе! Кстати, тоже из твоей любимой «Книги путешествий».

Нам просто повезло, что Эрик не умеет долго злиться. Сырой и свежий воздух наполнился пронзительным вкусом дыма. Ужин поспел и никого не пришлось уговаривать. Ели бутерброды, поджаренные на костре, пили обжигающий чай и думали, что ничего не может быть лучше такого чудесного ужина в ночном и тихом лесу. Дождь удалился на север с чувством глубокого удовлетворения. Костер быстро высушил одежду, а брезентовые плащи спасали от по-весеннему промозглой земли. Тело прогревалось слоями, а когда теплая волна дошла до души, я сдвинула с плеча плащ и отсела от огня.

Ив зевнула, высыпала заварку из чайника под куст малины и уселась рядом со мной на плащ.

— Слишком тихо в лесу, — она тряхнула белыми, точно снег, волосами, — не находишь?

В лесу действительно было тихо: трещал костер, с еловых лап капала вода, и все, я больше не слышала и не чувствовала ничего.

— Пока все спокойно, — пожала плечами я. — Но подежурить сегодня все-таки не помешает.

— Само собой, — горячо согласилась Ив. — Если костер потухнет, к утру мы окоченеем до смерти. А есть еще дикие звери. Остается самая малость, — она вздохнула, — объяснить это ребятам.

— Только не сейчас! — предупредила я. — Нельзя их трогать. Смотри, они свернули боевые флаги, и пока у них перемирие, я готова сама дежурить хоть всю ночь!

Мы поглядели на братьев. Ребята сидели на корточках у самого огня, выкатывали ботинками угли и пекли в золе картошку. Эти совершенно одинаковые, грязные, взлохмаченные, раскрасневшиеся от жары верзилы, эти мальчишки, неутомимые на споры, истории и приключения, мальчишки, с горящими глазами, с полными любви и отваги сердцами принадлежали нам. И мы любили их, любили ревностно и жарко, и ни ночи, ни холоду, ничему другому не потушить было тот огонь, который они зажгли в нас.

— Картошка, а? — с удовольствием обжигая печеной картошкой руки, приговаривал Эрик. — Казалось бы — простая штука, но волшебства! Ты вот смекни, братишка, сколько ее, голубушки, съедается в мире за день!!!

— Картошки-то? — Эмиль разломал пополам почерневший клубень. — Много! Что и смекать!? Возьми эту. По-моему, готова.

Эрик прихватил дымящуюся половину, откусил и с полным ртом промычал:

— Ага!

— Ты лучше прикинь, — продолжал Эмиль, дуя на оставшуюся часть, — за одну только ночь сколько разных удивительных снов видят люди!

В ответ Эрик только многозначительно задвигал челюстью и закивал.

Последний раз мы жгли костер одну луну тому назад, когда собрали в огороде прошлогодние листья и мусор, оттаявший после зимы. Но это совсем другое дело.

В кромешном мраке леса ярким сердцем пылал Костер Привала. Во всем мире не было места, уютнее этого. Пламя билось в своей неутомимой пляске, там, в недрах огня, в самом жару причудливыми драконьими пещерами переливались сосновые шишки. Поленья, сгорая, превращались в угольные горы, и сам дракон выстреливал под небеса гроздья ослепительных искр. Они летели и меркли.

Когда костер стал потихоньку затухать, Эмиль нехотя поднялся, подбросил охапку хвороста, да так и остался стоять в задумчивости посреди поляны. Хворост ярко вспыхнул, тени от язычков пламени потянулись вверх по стволам деревьев и по фигуре все еще стоящего Эмиля. Я смотрела на своего друга, а он смотрел в себя. И только когда случайно поймал мой взгляд, то махнул головой, отгоняя мысли, и с улыбкой кивнул: «Пора!»

— Ну, наконец-то! — сразу понял Эрик и полез в карман.

Наш ритуал открытия нового приключения возник еще в те далекие дни, когда, сбегая с уроков ради стоящей забавы, мы раскуривали в роще у академии одну трубку на всех. Это была старая дедушкина трубка, которую Эмиль привез с собой после первых летних каникул. Табак откуда-то доставал Тигиль. Позже Эрик купил себе в столице красную трубку из вишневого корня с объемной головой волколака на чаше. Так братья курили на пару, а я лишь иногда брала затянуться сладким дымом, пока не увидела в лавке гавани белую, как кость, простую изящную трубочку. Я остановилась перед ней, любуясь. Эмиль заметил и сказал: «Бери ее, она точно твоя. Только не увлекайся процессом.» Так у меня появилась собственная трубка, которая иногда идет в ход. Теперь я вытащила ее из рюкзака и передала Эмилю.

Все, что происходит до того, как мы выкурим Первую Трубку, серьезным делом не считается. Но после нее начинается приключение и назад дороги нет. Учитывая всю ответственность ритуала, так просто выкурить Первую Трубку невозможно. Для этого необходимы значительные обстоятельства, такие, чтобы Эмилю показалось — пора! Это решение, впрочем, как и приготовление Первой Трубки, остается за ним. Ритуал есть ритуал и, если что-то получится плохо, можно сразу возвращаться домой окучивать картошку. Зато окажись Первая Трубка отличной, — можно смело двигать в самую чащу Желтого Леса и брать полыньяков голыми руками.

Я развязала кисеты и разложила их перед Эмилем. Он расселся перед костром на плаще, нашарил на земле кусок бересты и неторопливо стал выкладывать на него табак и разные ароматные травы. Яблоневые почки, мяту, вишневый и смородиновый листья следовало слегка подсушить над огнем, но сам табак должен оставаться влажным. Время от времени Эмиль осторожно совал нос в табачную смесь, морщился и снова лез в кисеты. Хотелось задержать дыхание, дабы не нарушать тишину, воцарившуюся у костра. Лес молчал, только повсюду капала вода, и шелестело пламя костра. Наконец Эмиль затянул кисеты и просительным жестом обратился к брату:

— Трубочку-то передай!

Продули трубки. Эмиль тщательно набил каждую и вручил нам. Белая чаша коснулась руки гладким ласковым боком и привычно легла в кулак. Там, внутри, в крошечном деревянном очаге притаилось сухотравие, настоящее, ароматное, хранящее тайну полей.

«Пусть все будет, как суждено…» — произнес Эмиль.

«…и пусть Солнце и Малая Луна берегут нас в пути!» — закончили мы обычное заклинание. Эмиль вытащил из костра горящую ветку, стряхнул огонь и от тлеющей головешки раскурил почерневшую старую трубку дедушки.

Молчали долго.

— Славно, братишка! — нарушил тишину Эрик и затянулся покрепче. — Прям до души берет!

Эмиль запрокинул голову, выпустил на свет легкое облако дыма, а затем неторопливо произнес:

— Да вроде неплохо.

Трубка получилась превосходной: слегка терпкой и в меру сладкой. Можно было просидеть так вечно, смотреть друг на друга, молчать и вдыхать запахи лугов, полей и лесов. Запахи тишины, исполненные звездами и утренним ветром.

Клонило в сон, усталость подбиралась вслед за темнотой, трубка слегка пьянила. Я легла на спину и стала смотреть вверх. В черном небосводе, как в бездонном колодце, терялись верхушки елей. Прошло недолгое время и оттуда, из небесного потолка, медленно полетели на меня крупные, голубые хлопья. Я села, протирая глаза, но мне не почудилось — на поляну опускался снег.

— Снег пошел. — Констатировал Эрик. — Форменное безобразие!

— Это не снег, — Эмиль протянул руку, ловко поймал снежинку в воздухе и разжал кулак. — Листики какие-то.

Действительно, на его ладони вздрагивал малюсенький серебряный листочек, мягкий, словно завернутый в паутину. Еще один, точно такой же, пролетел, кружась, и упал на воротник малышке Ив, следующие два опустились прямо в костер, потом на чайник, а затем мы потеряли им счет. Листья пахли знакомо. Запах луга, полночного луга, на котором только вчера вечером скосили траву, она еще не превратилась в сено, и роса вбирает в себя ее свежий и крепкий сок. Я снова поглядела наверх. Небо молчало, не желая быть к этому причастным.

— Да это полынь. Самая обычная сон-трава. — Ив тоже разглядывала и нюхала листик. — Странно, падает с неба. Наверно волшебная.

— А ты что скажешь? — Эмиль стряхнул с моих волос несколько листочков. — Колдовство?

— Хвойный лес простой. Он не колдует. — Мне трудно было признаться своему парню, что я понятия не имею, откуда взялась полынь. — Попробую. Сидите тихо.

Я закрыла глаза и, стараясь ни о чем не думать, ушла в себя. Ничего. Только шептание елей и падающие с веток капли прошедшего дождя. Точно мой особенный слух утомился и уснул, задернув чувства плотным покрывалом. Я не чувствовала даже друзей, словно была одна-одинешенька на лесной поляне.

— Ничего не слышу, — открыв глаза, призналась я.

— Тихо, — Эмиль приложил палец к губам. — Зато я слышу. Это свирель. Кто-то играет.

Песня свирели, мягкая и протяжная, едва доносилась из глубины леса. Она звучала приятно, но тревога все же взяла меня за сердце. Вот уж, верно: заночуешь в лесу — жди неприятностей!

— Пастухи, — беспечно отозвался Эрик, который развалился на плаще, пристроив рюкзак под голову. — Кто же еще?

— Эр, не глупи. Поля пусты. Скот на зимовке. — Эмиль встал, прислушиваясь. — Нечего пастухам здесь делать, абсолютно нечего. Кто же это может быть?

Музыка играла все громче. Эмиль слушал внимательно. Он замер, сложив на груди руки, а значит ему нравилась песня свирели. Тревога нарастала.

— Ребята! — Я тоже поднялась, всматриваясь вглубь леса, туда, откуда звучала музыка. — Может, слиняем пока не поздно?

— Вот тебе и раз! Напугали темную деву дудочкой! — рассмеялся Эрик и закинул ногу на ногу. — Чего ты трусишь? Просто ветер гуляет. Пить охота! Передай-ка лучше флягу…

— Передай флягу?! — я дар речи потеряла от возмущения. — Ты специально меня злишь? Эрик Травинский, пора бы тебе усвоить одну простую штуку: я никогда не ошибаюсь в таких вещах! Вспомни как следует! Вспомни, как мы за секунду до обвала выбрались из песков. Благодаря кому? Или когда нас чуть не сожгли заживо в охотничьем доме, кто вас разбудил? И сейчас я говорю — надо линять отсюда быстро!

— Чего ты раскричалась-то? — поморщился Эрик и положил руки под голову. — Линять, так линять. Дай только музыку послушать. Классная мелодия, между прочим…

Я оглянулась на Эмиля, ища поддержки, но он и не смотрел в мою сторону. Только тер рукой подбородок да слушал музыку.

— Вы за два года безделья совсем нюх на опасность потеряли, — я махнула рукой и уселась обратно на плащ. — Делайте, что хотите!

Ив подвинулась ко мне, стряхнула с волос листья полыни и тихо сказала:

— Не бери в голову. Они упрямые дураки. Если чуешь опасность, давай соберем вещи сами. Надо только затушить костер, а то ветер разнесет угли и подожжет лес. Слышишь, как разошелся?

— Ветер?! — я замерла, прислушалась и тихо, уже совершенно ледяным голосом произнесла: — Я не слышу никакого ветра!

— Но как же? Смотри, верхушки елей гуляют, полынь кружит над поляной.

Я не видела. Для меня листья летели ровно с неба и вниз, опускались медленно, словно снег в безветренный январский день. Я не слышала ветра. Ни запаха, ни звука, ни дуновения. Ничего.

— Не может быть! — повторила я. — Ветер, которого я не чую? Мы пропали!

Я снова попыталась встать и закричать так громко, насколько могла.

— Вы! Да посмотрите же вы на меня. Быстро собираем вещи и сматываемся!

К моему удивлению, никто на меня не посмотрел. Я вдруг поняла, что вовсе не кричу, а еле шепчу, потому что сил говорить больше не оставалось. Да и встать у меня не получилось, я все еще сидела у костра. Теперь я все увидела, услышала и поняла: поздно!

— Ветер… — проговорила я, но свирель взвизгнула и перебила. — Ветер. Что ж вы? Он же ищет нас…

Мне не ответили. Свирель играла сама по себе, из ниоткуда. Свирель, и больше ничего, ни души. Она не переставала наигрывать и приближалась, вкрадчиво дразня, слащаво навязываясь, мешая думать. Мои друзья расслабились и обмякли, они слушали красивую музыку, погружаясь в ее дивный мотив. Я чувствовала — им лень пошевелиться.

«Поздно» — сердито ухнула сова, ели взмахнули лапами и ощетинились. Лес вздрогнул, стряхнул дождевую морось, и меня с ног до головы обдало его страхом.

Ветер был сладкий и легкий, как морской бриз, но, прежде чем он отыскал нас и ворвался на поляну, я почувствовала, как мороз идет по коже и опасность неотвратимо дышит в лицо.

Заворчал, забеспокоился костер, он угрожающе рыкнул и прижался к земле. Ребята точно оцепенели. Арбалеты бесполезно валялись на земле, и я уже ничего не могла поделать. Ветер завладел всем.

Тончайшим, ласковым шелком обдувал он наши лица, запутывался в волосах и принимался расчесывать их и гладить. Ив посмотрела на меня туманным взглядом, медленно притянула к себе рюкзак и положила ладошку под голову.

Теперь свирель играла прямо в сердце, отчего-то исчез страх и наступило спокойствие, потянуло в сон, пеленой покрылись мысли, чувства затаились. Осталось только равнодушная лень. Я поняла, что ужасно устала и хочу спать так сильно, что не могу держаться. Лениво смотрела я, как Эмиль сел, облокотился на дерево, потянулся, выпрямил ноги.

— Костер… — прошептал он, но глаза его сами собой закрылись.

Эрик зевнул и пробормотал:

— Завтра.

«Что они, глупые, делают?!» — затревожилось во мне. — «Нельзя засыпать, ни в коем случае нельзя», — но тихая, нежная песня не давала очнуться. Сонно и незаметно таяли тревожные мысли, им на замену приходили приятные, успокаивающие картины.

О, далекий, беспечный берег, бескрайние луга. Я приду одна, лягу прямо в траву и буду смотреть на звезды. И тогда полынь оплетет меня, напоит благоуханием, укроет от всего мира.

Глаза слипались. Как неприятно — хочется спать, а нельзя… Этот запах…

— Эмиль! — попыталась позвать я, но не сумела. Ветер затрепетал в волосах, я уронила голову на колени спящего Эмиля, и все — во мне осталась только музыка, музыка ветра. «Немного посплю…» — и я уснула, уснула сладко и крепко. Во сне мне чудилось, что руки и ноги расслабляются, что дивная истома наполняет их. Но затем и это ушло. Я провалилась в чудесные грезы, которые показались мне сладостнее всех снов и сновидений. Несколько раз мне думалось, что я вот-вот проснусь, но снова приходили волшебные сны, и я грезила дальше.

Я проснулась только потому, что мне приснился большой оранжевый шар. Сначала было тепло и приятно, словно любуешься на мягкий клубок шерстяных ниток, потом шар разбился на несколько красных дисков, каждый из которых принялся наливался огнем. Вскоре огонь начал ужасно обжигать, но ни отвернуться, ни моргнуть во сне не получалось. Пришлось напрячься и открыть глаза. Солнце, огромное горячее Солнце ослепило меня. Я зажмурилась, приподнялась и ударилась лбом о локоть Эмиля. Ну и острый же у него локоть! От удара я проснулась окончательно. Ужасно затекли ноги и руки, они плохо слушались, болело колено, а теперь еще и лоб.

Стоило оглядеться. Хвойный Лес, поляна залита солнечным светом. «Наверное, уже полдень», — подумала я. Все вокруг поросло травой, тут и там выглядывала мать-и-мачеха, низколесье окуталось салатовым кружевом. Посреди поляны темнело кострище, летали бабочки, жужжали пчелы. В синем небе шумели ели и наслаждались теплом.

Никто из моих друзей еще не проснулся, они спали прямо на земле в очень нелепых позах, а все вещи валялись вокруг, разбросанные как попало.

Эмиль лежал, запрокинув голову. Кудри сбились в копну, лицо светилось блаженством, а ресницы вздрагивали, словно он видел прекрасный сон. Чем дольше я смотрела на Эмиля, тем больше чувствовала, что мы расставались надолго и что в своих снах я тосковала по нему. Эмиль был таким родным, что защемило сердце. Я потянулась, коснулась щеки губами и больно укололась. «Эмиль!» — позвала я. — «Эм, проснись!», но он не услышал меня. Я потрясла за плечо, поцеловала еще раз, погладила волосы, снова потрясла за плечо, — бесполезно, он вздохнул, поморщился, но не проснулся.

Тогда я принялась будить Эрика. Он так и спал в обнимку с гитарой. Ив лежала рядом: белые волосы окружали ее бледное лицо точно лепестки удивительного цветка, казалось, трава проросла сквозь них и украсила голову Ив зелеными бусами. Малышка спала так крепко, что почти не дышала.

Эрик улыбался во сне, морщил курносый нос и сопел. Солнце брызгало огоньки по рыжей щетине на его лице. Может Ив права, и Эрика стоит иногда приводить в порядок, но, на мой вкус, так куда лучше, так Эрик казался взрослее и мужественнее. Эрик! — душа предательски вздрогнула. Я рассердилась: «Ишь, растаяла! Даже и не думай!» И я подергала Эрика за руку, он не пошевелился. «Эр! Ну же! Проснись!» — я потрясла сильнее, он нахмурился и стал смешным.

Сколько я ни звала, сколько ни кричала, никто не проснулся и не услышал меня. Это очень походило на розыгрыш, но, в таком случае, их терпение было бы не вечным. Они давно бы уже вскочили и огласили поляну рыком свирепой мандгоры. Но этого не происходило, и я знала — уже не произойдет. Сон был крепок. Страх навалился на плечи! Что с ними со всеми? А если они вообще не проснутся? Что же делать?

Я уселась на траву между Эмилем и Эриком и постаралась дышать ровно. Помогло. События этой ночи казались давними и путанными. Вроде бы пахло полынью, играла какая-то дудочка, а ветер, живой и опасный, гулял здесь, по поляне. Но что случилось потом, и почему я оказалась бессильна разбудить своих друзей, я не помнила. Впрочем, был один способ. Заветный!

Чайник стоял около кострища весь заляпанный грязью и птичьим пометом, но воды в нем было полно. Мгновение я колебалась, но делать нечего. Я плеснула изрядную горсть в лицо Эмиля, а затем начала поливать Эрика. Лить воду на прекрасную Ив показалось мне кощунством. Чайник достался ребятам и, Слава Солнцу, подействовал. Их лица расстались с блаженством глубокого сна и вскоре обрели высшую степень недовольства.

Эмиль долго не мог прийти в себя, но, к счастью, он проснулся первым, в противном случае Эрик бы меня точно убил. Эрик ругался на чем свет стоит. Вода попала ему в нос, и он раньше начал чихать и кашлять, а уж потом проснулся. Он отряхнулся, свирепо посмотрел на меня и покрутил пальцем у виска.

— С ума сошла? Ведьма знает, что себе позволяешь!

— Ну да! А ты бы предпочел спать вечным сном? Тебя и так-то громом не разбудишь!

— Никто и не просит! — фыркнул он.

— День уже, — напомнил Эмиль, — Эй! Что-то не пойму… — на его лице затеплилась и начала созревать мысль, — какая ведьма водит нас за нос? А? Что с поляной? Откуда цветы на малине?! И листьев-то не было!

— Дождь шел, — Эрик тоже стал осматриваться, — вот и выросли.

Он пошарил вокруг себя, выудил из травы трубку Эмиля и повертел в руках:

— Хоро-о-ш! Дедушкина трубка валяется на земле у самого костра! Что ж ты ее даже не почистил?

— Сам хорош! — разминая затекшую шею, ответил Эмиль. — Посмотри на себя. Грязнее волколака после зимней спячки! Да еще вся твоя нахальная физиономия заросла по самые уши!

Эрик потрогал лицо руками, взглянул на брата и аж присвистнул:

— Кто бы говорил… — Эрик осекся. — Эм, мы же брились… вчера… ведьма! — он вскочил на ноги и заорал: — Злющая ведьма! Чтоб я провалился! Мы продрыхли тут кучу дней! После спячки?! Да чтоб этому парню так обрасти, — он ткнул пальцем в Эмиля, — потребуется половина луны, это точно!

Эмиль открыл рот, но не произнес ни слова. Он смотрел вокруг и понимал, что Эрик прав. Мы проспали ни день и ни два, мы проспали очень долго. Весна пришла без нас, вместе с травой и цветами выросла щетина на лицах ребят. Дожди лили, припекало солнце, по поляне бродили лесные жители, они съели все наши припасы и по-хозяйски перевернули все котомки. Но по большому счету, нам повезло. Вещи и арбалеты остались целы, да и хищники каким-то чудом не заглянули к нам. Хотя, кто знает?

— Половина луны? — потрясенный Эмиль встал, потирая затекшие колени. — Обалдеть! Удачная шутка!

— Шутка так себе! — не согласилась я. — Ты помнишь всю эту колдовщину? Полынь, музыку, ветер, помнишь?

— Смутно припоминаю, — признался мой друг и помог мне подняться. — Вроде играла свирель. Листья падали. Потом задул ветер. Получается, кто-то нас заколдовал и усыпил?

— Конечно! — взволнованно и сбивчиво заговорила я. — И не кто-то, а ветер. Он словно живой, Эм. Понимаешь? Он напал на нас и хотел усыпить насмерть!

Я стояла перед ним, только протяни руку. Он смотрел на меня серьезно. Заспанный и обросший, улыбался тому, как слепо и всецело верю я своим неясным ощущениям. Я видела, о чем он думает, и не потому, что могла читать его мысли. Этого я не умела. Просто я знала своего Эмиля. Он положил мне руки на плечи, поправил капюшон куртки и провел рукой по голове, словно мы и не ровесники вовсе, а я — маленькая девочка, верящая в собственные сказки. Тон его тоже был снисходителен:

— Я понял. Не волнуйся так. Пока мы вроде целы. Ты все расскажешь потом. Сейчас надо прийти в себя и собираться в дорогу. — Затем он слегка приобнял меня и уже другим тоном громко добавил: — Жутко хочется есть!

— Лесные жители растащили весь хлеб и все сало, — доложил Эрик, заглянув в мешок с припасами. — Даже картошку!

Я только вздохнула. Мальчики — это мальчики. Они считают себя самыми умными, пока их не забывают вовремя покормить.

— К вечеру будем на Молочном Хуторе, — с таким же снисходительным, как у Эмиля, тоном в голосе, пообещала я. — Там неплохо кормят.

— Будем надеется, иначе придется убить зайца. — Пошутил Эрик. — Пошли, Эм, поищем ручей. Неплохо бы прогуляться без девочек…

И тут он вспомнил, наконец, о самом главном, хлопнул себя по лбу и завопил:

— Ив!!! Что же мы! Она же еще спит!

Ив лежала в тени ели, посреди цветов и травы, Солнцу не удалось добраться до нее и разбудить. Она спала, раскинув руки, и напоминала летящую фею. Ее лицо отсвечивало бледным золотом, а сны витали далеко отсюда. Дар беспечных фей делал нашу малышку покорной воле неизвестных сил.

— Какая красивая… — разглядывая ее, не сдержался Эмиль.

— Фея… — согласился Эрик, присел перед ней и нерешительно потянул руку ко лбу девушки.

— Даже не думай! — прежде чем что-то понять, я ухватилась за Эрика. — Это убьет ее!

Моя душа ушла в пятки, едва я склонилась над Ив. «Как же так?» — застучали мысли. — «Еще несколько минут назад я не чувствовала ни опасности, ни холода близкой смерти, а тем временем Ив засыпала все крепче. Она уже в заоблачном мире. Секунда, другая и перестанет дышать…»

— Да не молчи ты! — набросился на меня Эрик. — Что случилось? Что ты чуешь?

— Я чувствую, что любое резкое движение опасно. Больше ничего! Я не знаю, что делать…

Эрик встретился со мной взглядом и поверил. В его глазах вспыхнула настоящая паника, он побледнел.

— Можно, я возьму ее? — голос Эрика дрогнул. — Я понесу. Осторожно…

— Нет, — покачала головой я. — Нельзя ее трогать.

— Стой, смотри! — Эмиль, вдруг, запустил руку в белоснежные волосы Ив и достал листочек полыни, потом еще и еще. — Вот колдовская зараза. Давайте, помогайте.

Полынь впуталась в пушистые цепкие волосы намертво. Тысяча крошечных листьев, точно сети, удерживали в красивой головке глубокие колдовские сны. Волосы ореолом распались по расстеленному плащу, а Эрик, Эмиль и я, сидя вокруг на корточках, осторожно выуживали и выпутывали из белых локонов листья полыни один за другим. Листья таяли, лишь только оказывались в траве, и чем меньше их становилось, тем спокойней было у меня на душе.

Неподалеку нашелся ручей. Эмиль принес в чайнике студеной воды, мы умылись сами и осторожно смыли с волос Ив остатки дурмана. Затем Эрик нежно перенес ее на солнышко.

Кожа ее потеплела, веки дрогнули, уголки губ приподнялись. Она медленно возвращалась из самого долгого и глубокого в ее жизни сна.

Когда Ив открыла глаза, взгляд был мутным и странным. Сны держали ее очень крепко. В тот день она почти молчала. Эрик нес ее вещи и всю дорогу вел за руку.

Голодные и порядком злые, мы закинули рюкзаки на плечи и вернулись на дорогу, мечтая как можно скорее добраться до еды и бани. Чем дольше мы шли, тем меньше оставалось сомнений, что мы пробыли в Хвойном Лесу до самого мая. Стояла чудесная погода, лес дышал свежей весенней свежестью, слышалась соловьиная песня и, вообще, кругом царили благодать и счастье.

До самого Молочного хутора Эмиль обсуждал события последних дней. Он был мрачен, голоден и зол, а потому попыхивал дедушкиной трубкой и требовал припомнить все подробности того вечера. Ну что тут припоминать? Говори не говори, а нам еще не приходилось сталкиваться с живыми ветрами. Трудно даже предположить, как защититься от колдовства, легко вводившего в заблуждение и мой дар, и дар Ив.

Одно я знала наверняка: ветер, сбивший наш флюгер, и ветер, усыпивший нас в Хвойном Лесу, — явно заодно.

— Давай по порядку, Итта! — рассуждал Эмиль, пуская в синее небо большие сизый облака дыма. — Значит, считаешь, ветра охотятся именно на нас?!

— Убеждена! — заверила я. — Да ты и сам это понимаешь.

— Мало ли что я понимаю! А почему не угрюмые феи? А? Подобное за ними водится. — Эмиль остановился. — Кто помнит, было луностояние?

— Почем знать? — отозвался Эрик откуда-то сзади. — Тогда дождь шел весь день!

— Ну почему вы не хотите верить? — я начала заводиться ни на шутку. — Мой дар орал три месяца — что-то должно произойти. А теперь, когда оно случилось, вы приписываете все каким-то угрюмым феям? Глупо, Эм. Очень глупо!

— Спасибо! — Эмиль посмотрел на меня и почему-то улыбнулся. — Не злись, Итта. Я верю тебе. Но надо взвесить все факты. А твоя источники, прямо скажем, не очень исчерпывающая.

— Какие есть! — я развела руками и поправила арбалет, тут же соскользнувший с плеча.

— Поэтому я предпочитаю библиотеки, — подытожил Эмиль.

И мой друг опять надолго погрузился в себя. Мы старались ему не мешать. Я начала думать: а вдруг он прав? А вдруг действительно угрюмые феи балуются? Вдруг все опасности только у меня в воображении? И даже амулет Улена, который принесла перепелка, — не повод беспокоиться раньше времени? Но убедить себя у меня не получилось. Лицо Ив, спящей мертвым сном, все еще стояло перед глазами.

Эрик тоже был не в лучшем расположении духа. Он молчал, пинал сосновые шишки, и, наконец, произнес:

— Я тут вспомнил. Когда-то по всему королевству возводили ветряные ловушки. Мы даже видели с Эмом одну такую. А зачем их ставили? Раньше я думал — от морских бурь и ураганов, а, вдруг, не только…

— Ветряные ловушки? — удивилась я.

— Ну, да! — кивнул Эрик. — Такая необычная штука. Вроде механизм, а ни в одном учебнике о нем не говорится.

— Точно! — напыхтев целое облако дыма, подтвердил Эмиль. — Ловушки эти еще с Древнего мира стоят! Так сказал Тиг. Но в книгах я их, и правда, на встречал. Молодец, Эр, что вспомнил. Надо будет разузнать у Тигиля поподробнее.

— Слушай! — взмолился Эрик, — Хватит уже, а? Есть хочется, а он привязался «что?», «откуда?», «феи, не феи»! Да какая разница-то?! Я одно тебе скажу: полезут еще — пожалеют!

— Хвались зря! — отмахнулся Эмиль. — Ты про эти ветра что знаешь? Ноль! А они про тебя, видимо, знают. И чем ты их собрался брать? Мечом или голыми руками?

— Мечом не мечом, а ловушки эти остались еще, Эм! Вспомни, у Синего Леса видели! Здоровенная! Так что не дрейфь, братишка, еще посмотрим кто кого! Если она работает, конечно…

Эмиль махнул рукой, спрятал трубку и прибавил шаг.

— Ладно, — примирительно кинул он, — до Синего Леса еще добраться надо. Видно будет что к чему!

К вечеру ели стали понемногу расступаться, оставляя место легким березкам и осинкам, затем появились низкие заросли орешника, и мы оказались у Южного края Дымных Равнин. Хвойный Лес отпустил нас без сожаления, ему не понравилось наше долгое присутствие и опасные чары, которые мы невольно привлекли за собой.

Чистое иссинее небо теперь было высоким, и, казалось, доставало до самых звезд. Вечерело, и тонкий серпик Малой Луны выглядывал над строгими тополями. Они стояли посреди полей, точно свечи на именинном пироге. За этими тополями и был Молочный Хутор — солидный кирпичный дом, крепкий и приземистый. Настоящее фермерское жилище, без всяких там украшений, башенок и прочих глупостей. Но по мне он выглядел даже очень мило. Вокруг дома приютились рабочие постройки и коровник, ведь ни для кого не секрет, что здесь делают лучшее молоко и масло на всем северном побережье.

— Баню топят… — тихо вымолвила Ив.

Словно пар из носика чайника, дым щедро валил из банной трубы. Сквозь прикрытые ставни таверны сочился на цветущую сирень яркий свет очага. Мы знали, Молочный Хутор не удивишь случайными гостями.