Глава 7, в которой мы с Эриком оказываемся в неловком положении

По крайней мере, чем дольше мы не видели Вечную Гору, тем яснее становилась голова. Чары отпускали медленно, я не могла припомнить, что происходило в пути, и непонятно было, как далеко ушли мы от реки Мирной. Мой дар не возвращался ко мне, и я не знала дороги. Чтобы избежать колдовства, мы вынуждены были сидеть в тени Песчаной Скалы, и, возможно, ночью нагрянут кунты, раз уж они нас выследили.

Эрику досталось больше всех. Насупившись и закусив губу, растирал он пылающие мозоли. На первый взгляд могло показаться, что Эрик скис, но это только на первый взгляд, не в его это правилах — скисать перед боем. А в том, что бой предстоит, Эрик не сомневался.

— Готовится надо к ночи, пока не уснули прямо здесь, — сказал он. — Огонь, конечно, может привлечь кунтов да и других тварей, но без него и сражаться будет непросто.

— С костром я бы не торопился, — рассеянно ответил Эмиль. — А вот факелы… Факелы могут пригодиться…

Эмиль был страшно обескуражен тем, что его основное оружие — логика, обернулось против него. Не мог мой друг смириться, что кто-то командовал в его мыслях.

— Нет, ну как же так вышло, а? — сокрушался он. — Мы увидели Вечную Гору и все? Как незаметно захватила она нас в плен! Она приготовила для каждого беспроигрышный обман, самые убедительные аргументы! Лабиринты? Да, я читал о пещерных лабиринтах Вечной Горы. Знания, великие знания, но смерть каждому, кто войдет туда! Смерть, понимаете? Она попала в самую точку, именно там я рассчитывал найти ключ к тайне ветров, и она меня в этом убедила. Какой я дурак! — Эмиль совсем запутался.

Эрик оторвался от своих мозолей, посмотрел на брата и улыбнулся:

— Да ладно тебе, Эм! Или ты не хотел стоящего приключения? По мне — все не так уж плохо.

— Ага, — поддакнула я, — тебе б еще мечом помахать, а то удовольствие кажется неполным.

— Точно! — засмеялся Эрик, и вслед за ним засмеялись мы.

— Скоро стемнеет, надо искать факелы. — Эмиль достал свой нож и провел по кожаному ремню.

— Пойдем-ка, темная дева, поглядим, как твой дар подействует на поиски дров, — язвить Эрик умел не хуже меня. Он встал, закинул на плечо свой арбалет и протянул мне мой. Я махнула Эмилю, и мы разошлись в разные стороны, Эмиль — на север, а мы с Эриком — на юг. Ив осталась охранять вещи, она устала гораздо больше нас.

Осторожно пошли мы вдоль склона Песчаной Скалы.

Все-таки Эрик — удивительный парень, он может весь день канючить из-за насморка, но когда дело касается важного, боли для него не существует. Он шел так, словно совсем не устал и словно его ноги не были разбиты в кровь.

— Послушай, — спросила я, — ты и правда хотел нырнуть в Бушующий водопад?

— Конечно, хотел! — хитро посмотрел Эрик. — Ведь это так здорово!

— Пожалуй не хуже, чем сигануть с вершины в пропасть!

— Ну, нет! Нырнуть в Бушующий куда веселее!

Дров не было. Вокруг, сколько хватало глаз, лежали скалы, камни да пыль. Даже трава отказывалась расти на такой высоте, а уж кустарник и подавно. Нам попался только один сухой и потрескавшийся ствол бузины. Его зажало среди камней, и Эрик помянул немало ведьм, выдирая его оттуда. В результате нечеловеческих усилий в руках моего друга оказалось толстое и плотное корневище.

— Другое дело! — Эрик очистил корень бузины, и я плотно обмотала корневище лоскутками серого пушистого мха. Вполне подходящий факел, тем более что у Эмиля, где-то на дне рюкзака всегда хранится флакон с керосином. Но только один факел, это, считай, ни одного. Чтобы хватило даже на майскую ночь, нужно хотя бы пять таких.

— Знаешь, — Эрик привязал факел к ремню арбалета и закинул его на спину, — если кунты нападут на нас ночью, можно просто подпалить им шерсть. Дыму будет! Это я тебе обещаю.

— Вряд ли кунты заслуживают таких мучений.

— Ну да? А ты видела этого медведя, что шпионил за нами? Думаешь, он хотел поиграть с тобой в прятки?

— Как можно так легко поднимать арбалет на всякого, кто тебе не понравился? — возмутилась я. — Эрик, иногда я тебя совсем не понимаю.

— Я — это не твоя забота! — обиделся Эрик.

— Уж точно… — через плечо бросила я.

Песчаная скала имела форму трапеции, а ее квадратные выступы напоминали просторные балконы туоновских жилых домов. По таким балконам удобно было лазать друг к другу в гости, особенно тогда, когда это позарез необходимо, а парадный вход закрыт. Мы обошли один выступ, затем следующий, и мои подозрения насчет того, что ствол бузины — единственная наша удача, переросли в глубокое убеждение. Идти дальше было рискованно, и, хотя кунты больше не появлялись, Вечная Гора могла в любой момент оказаться в поле зрения. Можно, конечно, попробовать забраться на уступ и осмотреть окрестности в поисках кустов или деревьев, хоть чего-нибудь, чтобы не погибнуть в темноте.

— Эр, подсади меня, — попросила я. Эрик недоверчиво поглядел на выступ, потом на меня. Ему-то ничего не стоило туда забраться, но он медлил. Было ясно, что он просто дразнит меня.

— Не стоит лазать туда, Итта, — решил он и, разумеется, я его не послушала. Если бы это сказал Эмиль, тогда другое дело, но Эрик…

— Как хочешь, — пожала плечами я, — я залезу и без тебя.

— Вот настырная! Думаешь, так просто? — Эрик не смог сдержать улыбки, он легко вспрыгнул наверх и подал мне руку.

Песчаная скала была тверже гранита, площадка выступа оказалась ровной и гладкой, как полированный стол, как будто гигантский слизняк облизал ее своим телом и оставил на ее поверхности идеальный глянец. Я огляделась. Нет ни кустов, ни деревьев, только сухая трава, наверное еще прошлогодняя, торчала то тут, то там между камней.

Эмиль шел вдоль подножия скалы, и было видно, что хворосту он набрал куда больше нашего. Ив нарезала к ужину сыр, и складной синий нож сверкал в лучах заходящего солнца. Ив снова надела плащ. «Похолодало» — подумала я.

Эрик стоял посреди площадки, широко расставив ноги. Он приложил ладонь козырьком и высматривал врагов. Ясное дело, кого же еще? На склонах гор солнце высвечивало последние румяные сполохи, а за поворотом притаилась Вечная Гора. Кто ее знает, что от нее еще можно ожидать, надо было возвращаться.

— Ну, все! — сказала я. — Тут больше делать нечего! Эр, подержи арбалет, я спрыгну.

Эрик протянул руку и взялся за ремень арбалета именно там, где держала его я. Я ощутила его теплое, чуть шершавое прикосновение, и в этот момент опора дрогнула у нас под ногами, площадка уступа треснула и начала разъезжаться. «Полыньяки ведьмовы, это они!» — мелькнуло в голове, что-то пролетело мимо моего плеча и рухнуло. В ту же секунду выступ с громом и скрежетом разлетелся во все стороны, и мы с Эриком провалились внутрь Песчаной Скалы.

Грохот камней заглушил мой крик, пустота полета вздрогнула от тяжелого удара, и во рту появился соленый вкус крови. «Сейчас разобьемся», — решила я, мы грохнулись на булыжники и взвыли от боли. Как ни странно, мы остались живы. Эрик отделался синяками и царапинами, но я упала на локоть и вывернула его.

Это было теперь неважно. Вот мы и сгинули. Камнепад прекратился, но площадка уступа закрылась над нашими головами, замуровала, погребла нас заживо. Воцарилась абсолютная темнота, и размеры нашей тюрьмы определить стало сложно. Сил пошевелиться не осталось совсем, тело казалось разбитым на тысячу самостоятельно ноющих кусочков, но Эрик…

С ним даже разбиться по-человечески не выйдет! Скорее всего, он попытался встать, потому что раздался глухой удар и Эрик взвыл:

— Ай! Ведьма! Я расплющил башкой этот дурацкий каменный мешок! — и он снова развалился рядом. — Курить охота…

— Толку? — вздохнула я. — Табак-то все равно у Эмиля…

Воздух был сырой, но свежий, а, значит, замуровали нас не слишком плотно.

— Здесь не глухо, может где-то и есть проход, — предположил Эрик.

Может и есть, но на ощупь лезть в эту ведьмову скалу — верное самоубийство. И тут я вспомнила про факел.

— Факел!!! — воскликнула я.

— Конечно, факел, — спокойно ответил Эрик, — и не кричи мне в ухо. Вот оглохну и не разберу, что скажет Эм, когда мы отсюда выберемся. Не то чтобы я без этого не обойдусь, но все-таки любопытно.

— Эр! — засмеялась я, вмиг все показалось мне не таким уж печальным, и даже откуда-то появились силы.

— Ничего смешного, это тебе все сойдет с рук, а меня братишка по голове не погладит, так что давай выбираться отсюда, Итта. Дай мне огниво.

— А твое? — я похолодела, мое огниво осталось в плаще.

Эрик похлопал себя по карманам, но и его плащ остался там, наверху. На Эрике был только серый свитер, перевязанный вокруг пояса, джинсы и майка с коротким рукавом, тоненькая темно-зеленая майка с желтой полосой на правом плече. Конечно, я не могла разглядеть ни Эрика, ни майку, ничего, но я помнила, что именно эта майка была надета на нем утром, когда я проснулась и увидела, как Эрик тайком подсовывает в рюкзаки тяжелый молочный сыр. Наша тюрьма была не только каменная, но и мокрая, из чего можно было сделать вывод, что одеты мы не лучшим образом.

Напрасно Эрик хлопал себя по карманам: огнива у него не было.

— Ну, и ты думаешь, я испугаюсь? — бодро заявил Эрик, — Что-нибудь придумаем, в конце концов, глава про огонь — моя любимая в «Книге путешествий»!

— Насколько я понимаю, костры туда не входят, — напомнила я.

— На твоем месте я бы помолчал, нечего было лезть на крышку полыньячной ямы.

— Откуда я знала?

— А разве старина Эрик не сказал тебе: «Не стоит лазать туда, Итта»?

Я посчитала разумным согласиться с Эриком и промолчать. Способов добычи огня мы знали немало — трут, стекло, древесина, камни и прочая дребедень, но нам ничего не подходило, у нас ничего не было, и даже камни, которых тут полным полно, не годились, потому что были мокрые.

— Трут, допустим, у нас есть, — наконец произнес Эрик, — мох, пока он не отсырел, вполне сойдет за него, но нужно еще что-то. Клинок, вроде, должен быть сухой… Нет, он не зажжет мох. Ведьма! Факел скоро отсыреет, и тогда, уж точно, Эм всыплет мне как следует.

— Как следует всыплет тебе Ив, за то, что попал в переделку со мной, а не с ней… — Я полезла в карман джинсов, и теплая округлость увесисто легла на мою ладонь. Камень… Надо же было позабыть! Крыло дракона или лилия…

— Ив тут не при чем… — мрачно рассуждал Эрик. — И не впутывай…

— Погоди! — перебила я. — Кажется, у меня есть сухой камень.

— Сухой камень? У тебя? Откуда? — не поверил Эрик.

— С моря. Считай, что я променяла на него твои ботинки.

— Ты удивляешь меня все больше, Итта Элиман. Но, знаешь, я бы все-таки предпочел ботинки.

Эрик взял у меня морской камень, и после усердных трудов, мох затлел и разгорелся. Неярким голубым пламенем вспыхнул наш факел и в пещере приятно запахло дымом. Да, это была именно пещера, низкая и небольшая. Эрик осветил стены: влажная глина, гранит и еще красные прожилки какой-то неизвестной породы. Вот ведьма! Как некстати исчез мой дар, раньше я бы точно знала, как отсюда выбраться, а теперь?

Мы внимательно осмотрели стены, впереди, в узком проеме повисла чернота. Я взяла у Эрика факел и двинулась туда. Осторожно ступала я вперед, темнота смыкалась — туннель или лаз, но хоть что-то.

— Эй, Итта! Подожди! — Эрик сгреб арбалеты и пошел за мной. Я светила перед собой и чувствовала, что во мне начинает просыпаться надежда.

— Стой! — крикнул Эрик. — Не ходи туда одна, слышишь?!

Вдруг стены расступились, откуда-то из-под земли потянуло сквозняком, а значит полыньяками. Я ступила в пустоту, взмахнула руками. Факел полетел на камни, а я — прямо в полыньячный колодец. Слишком запоздало было бранить себя, что я не послушалась Эрика. Это был именно такой колодец, для которого необходим магнитный излучатель, но, к счастью, колодец оказался старый.

Я скользила и цеплялась за стены, пока не почувствовала опору. Выступ! Совсем маленький, крошечный выступ между кольцевыми ячейками, но мне удалось устоять, рукой я нащупала какой-то камень и уцепилась за него.

Висеть посередине полыньячного колодца — вовсе не то спасение, на которое я надеялась. Сквозняк сводил скулы, я прижалась к стене и прислушалась. Там, в глубине пропасти, кто-то был, какие-то твари, они возились и мерзко шипели. Сердце подступило к горлу и заколотилось там. Не смотреть вниз, нет, только не смотреть вниз! Я увидела, как наверху замигал свет, наверное Эрик подобрал факел.

— Эр! — позвала я, он загрохотал чем-то и высунулся почти по пояс.

— Ты жива? — услышала я его испуганный голос.

— Временно, — ответила я.

— Тогда хватайся! — Эрик протянул мне руку, но дотянуться не смог. Тогда он уперся ногами в края колодца и оказался прямо надо мной, через миг я ощутила его крепкую, ледяную от страха ладонь. Он ухватил меня посильнее, попытался подтянуться и посмотрел вниз. Факел лежал с краю и хорошо освещал Эрика. Я глядела на него, держала его за руку, но оторваться ногами я не успела. Лицо моего друга побелело, как мел, глаза округлились, губы вытянулись. Эрик видел то, чего не видела я.

— Итта, — холодным голосом сказал он, — медленно отпусти меня, крепко держись и не смотри вниз. Не смотри! Понятно?

— Нет, не отпускай меня! Эрик, пожалуйста!

— Делай, что тебе говорят! — приказал он.

И я отпустила Эрика, он исчез в светлом пятне у меня над головой. О, ведьма! Я не смотрела вниз, но чувствовала, как что-то скользкое и живое шипит и подползает ко мне, цепляясь перепонками за отвесную стену. Бросило в дрожь, сердце перекочевало из горла в пятки, колени ослабли, и мне почудилось, что уступ, на котором я стою, неотвратимо уменьшается, словно уходит в стену.

Эрик появился в тот момент, когда я решила, что вечность слишком затянулась. Он упал на живот и щелкнул затвором арбалета.

— Прижмись к стене!

Я прижалась, я распласталась и почти слилась с ней. Эрик прищурился, и в зрачке ледяного прицела отразилась жертва. Он выстрелил, арбалет вздрогнул, стрела просвистела, и то, что шипело и ползло, глухо скрипнуло и плюхнулось на дно колодца.

— Не смотри туда, а то сорвешься! — Эрик бросил арбалет на землю, дотянулся, схватил мою руку, уперся. — Ну, помогай! — и потащил. Ноги мои потеряли опору и повисли, колени бессильно обдирались о камни, локоть пронзила дикая боль. Только свободной рукой могла я отталкиваться от стен. Не думаю, что это можно было считать за помощь.

Казалось, стене не будет конца, и я подумала, что сил не осталось вовсе и что Эрик старается зря. Боль раздирала. Когда Эрик нашел мою вторую руку, рванул, и мы оба повалились на каменный пол, мне еще долго думалось, что ни в коем случае нельзя отпускать его мокрые от напряжения и страха ладони.

— Вот теперь можешь смело посмотреть в глаза собственной глупости! — сердито сказал Эрик.

У края колодца лежал факел, я подняла его и осветила колодец. Ведьма! На дне его кишмя кишели ядовитые дигиры, их было не меньше десятка и, судя по всему, они доедали ту, которую убил Эрик. На ее месте вполне могла быть я.

Я отпрянула. Меня вдруг отпустило, расслабило и тотчас бросило в дрожь. Я отползла подальше от кошмарного места, нащупала камень и села. Живот скукожился, завертелся и заболел.

— Ну, и что ты теперь о себе думаешь, а? — Эрик встал, отряхнулся и поднял арбалет, — Сколько же раз тебе надо ошибаться, чтобы понять — Эрик не надует тебя?! А? Слышишь, ты, глупая девчонка? Ты полагаешься только на свои дурацкие чувства и перестаешь видеть и слышать все остальное! И чем они тебе помогли? Чем? Тем, что мы сидим сейчас в замурованной пещере или тем, что ты чуть не попала на ужин к ядовитым дигирам? Ты, ты… Какого лешего ты вообще свалилась на мою голову?

Эрик кричал так, что я перестала дрожать. Никогда еще не видела я, чтобы он так выходил из себя. Он расхаживал туда-сюда по пещере и сшибал босыми ногами камни, попадающиеся у него на пути. Камни цокали о стены и падали в пропасть к дигирам. Эрик сердился и ругал меня за дело, и мне… мне было приятно. То, что связывало нас с ним, жило так глубоко, что мы сами редко вспоминали об этом. Но сейчас, загнанные вдвоем в каменную тюрьму с дигирами, отвратительными ядовитыми ящерами, и я и Эрик понимали — то, что жило, живо и по сей день.

— Эр, — наконец произнесла я, — прости меня!

— Прости? — удивился он. — Ты говоришь — прости? С какой стати я должен тебя прощать? Ты не слышишь, когда мужчина говорит тебе «Подожди»! Ты не слышишь, когда мужчина говорит «Не ходи, нельзя»! Ты ничего не слышишь, кроме себя!

— Я говорю совсем о другом, Эр.

— О другом? О другом все то же самое! Ты не слышишь, когда мужчина говорит тебе о любви! Нет, не слышишь, не веришь! Зато ты прекрасно слышишь свой внутренний голос, будь он неладен, это он тебе указывает, кого ты должна любить и кого выбирать. Но, похоже, и тут он подвел тебя, Итта!

— Нет, Эрик, мне указывает сердце, и оно говорит мне, что я по-прежнему люблю тебя так же сильно, как и Эмиля. И не моя вина, что нельзя любить вас обоих, и не заставить страдать одного из вас! Ты-то должен меня понять, ты же безумно любишь Ив? А? Попробуй сам решить эту задачу с двумя неизвестными, и посмотрю, что ты скажешь!

Эрик понял, что я права. Мы с ним в одинаковом положении, из которого только один выход — не думать об этом. Мы сидели в пещере, возле полыньячного колодца с отвратительными тварями и ругались из-за того, что уже давно решено.

— Проклятые дигиры! — плюнул Эрик. — Проклятая женская логика, проклятая пещера!

— Здесь холодно… — произнесла я.

Эрик отвязал с пояса свитер и положил мне на плечи.

— Хорошо, что не жарко, — угрюмо сказал он. — Ты знаешь, ненавижу жару. С того самого дня, Итта, ты помнишь? Конечно, это было давно, но все-таки, пусть лучше будет холодно…

— День окончания Туона? — спросила я.

— Именно! — он наклонился, поднял арбалет и отошел к стене. Ни я, ни он не знали, что делать дальше. На дне пропасти зашевелились дигиры. Оставалось надеяться, что они не захотят оттуда выползти и полакомиться нами. В пещере было очень холодно, и я натянула на себя Эриковый свитер.

* * *

В День окончания Туона стояла такая жара, что ледяные шарики для эля таяли раньше, чем их успевали доносить из погреба на кухню. Мы целый день купались в озере, чтобы хоть как-то дожить до вечера. Перед началом праздника Белая Гильдия собралась за обсерваторией и сговорилась ночью отправиться кататься по озеру на морских кахлах. Этих замечательных животных с длинным бархатным телом и огромными коровьими глазами разводят в питомнике. Вытащить их оттуда с помощью Тигиля было как раз нам по душе. Стоит ли говорить, что это строго запрещено? Разумеется, Тигиль не соглашался и ворчал: «Ничего не выйдет, ничего не выйдет…», но Тигиль всегда ворчит.

Когда зашло солнце, начался праздник. Я пребывала в таком волнении, что почти не запомнила, кто и как говорил торжественные речи. Я все время вертелась, улыбалась и пила эль. Это был самый веселый, самый лучший день изо всех. Я сидела за огромным столом между Эмилем и Эриком и поедала столько сладостей, сколько хотела. А потом были танцы. На этом празднике я впервые увидела Эмиля и Эрика не в свитерах и джинсах, а в костюмах!

Черные, обтягивающие клеш, шитые на заказ, как и все их брюки; белые шелковые рубашки с удлиненным воротником и песочные жилетки, отделанные по борту витиеватой нитью. О, это, без сомнения, шло к моему синему, с высокой талией, платью. Я смотрела на ребят, и мое сердце колотилось и разрывалось напополам, как в тот день, когда я увидела их впервые. И, хотя нашей дружбе минуло почти три года и многое уже было решено, дыхание замирало, и ныло где-то в животе от счастья сидеть с ними за одним столом в день окончания Туона.

Эрик первым пригласил меня на танец, и мы закружились среди тончайших девичьих платьев и мальчишеских белых рубашек. Эрик обнимал меня смело, мои глаза были прямо напротив его губ, и я поняла, что ничего не смогу ему сказать. Он наклонился, выдохнул мне в шею жаркий воздух и спросил: «Почему, Итта? Я не верю!» Слова запнулись, они ни за что не желали появиться на свет, но я была слишком, слишком близко…

Я сама себе не верю, Эрик, потому что ни ты, ни я, никто другой не даст мне ответ на вопрос «почему?» Твои руки сильнее бури, его — жарче огня, твои плечи готовы принять мои в объятья, его — влекут мои руки и не пускают, твои глаза обжигают томительной страстью, его — невозможно вынести, не потеряв навсегда покой… Но как же мне не растеряться, когда вы оба врываетесь без стука в сердце мое?

— Не говори ничего. Я и так знал. Эмиль…

— Он сказал тебе?

— Он мой брат, Итта.

— Однажды все изменится…

— Что может измениться? Я влюблен в тебя…

— Я тоже, но чувства могут обманывать, не врет только сердце.

— Что ты знаешь о моих чувствах?

— Я знаю о своих. Эрик, как ты не понимаешь, ты нужен мне не меньше, чем он!

— Этого мало.

— Я знаю…

Я замолчала, уткнулась в его плечо. Я не могла сказать ему, что люблю Эмиля сильнее, не могла.

— Ты — прекрасная темная дева, — прошептал Эрик, — ты — дикая морская птица, ты — полыньячный колодец, магнит. И все же, ты — глупая девчонка.

Эрик посмотрел в меня глубоко-глубоко и улыбнулся почти как Эмиль, уголками рта. Он коснулся подбородком моего лба. Что я делаю? Что?! Эрик прощается со мной! Он отдает меня Эмилю! Эмилю, своему лучшему другу, своему брату, своему отражению в зеркале. Чушь! Не может быть… И все-таки там, в смуте моих метаний, легло облегчение от того, что это произошло.

Эмиль не спускал с нас глаз, он замер там, в глубине зала, за праздничным столом, и ждал окончания танца. Мне не нужно было оглядываться, я чувствовала это, и во мне вопило настоящее тщеславное счастье. Я кипела, я зашкаливала приборы любви, ведь мне передалось их страстное волнение: того, кто сидел и отрешенно смотрел в одну точку, и того, кого я чувствовала сейчас всем телом. И я прижалась покрепче к Эрику, прижалась назло ему, назло себе, назло Эмилю, назло тому, что не могу оставить себе их обоих, не могу! Не пройдет и половины луны, как все изменится, Эрик больше не будет моим. Я провела руками по его плечам, по шелковистой струящейся ткани, по жаркой, крепкой груди, я встала на цыпочки и коснулась губами его пылающей скуластой щеки, я отдавала его той, которую еще даже не знала, отдала, и тогда танец кончился.

Эмиль помешивал в стакане хрустящие недолговечные льдинки, он переживал, но никогда бы не сказал мне об этом. Я знала: он хочет немедленно увести меня отсюда, от Эрика, от музыки и гремящего праздника. Но он молча сидел и потягивал теплый эль. На столе перед ним лежали наши дипломы с гербами и королевскими печатями, на каждом свитке стоял оттиск — серебряная роза ветров: мы все выпускались из Туона членами Белой Гильдии.

Он был крепкий орешек, мой Эмиль, он таким и остается. Без меня скрывать свои чувства, свою могучую силу и мудрость ему было бы куда легче. Но разве могла я не видеть, какая безмерная любовь сокрыта в нем? Эмиль не потерял голову, как Эрик, нет, Эмиль потерял сердце. Эмиль, Эмиль, ты тот, кого я вовек не разгадаю, тот, кто сильнее меня во сто крат. Эмиль, Эмиль, нежность моя и страсть боятся только твоего молчания, в тихой безбрежности твоей им стыдно и одиноко. Эмиль, Эмиль, я влюбилась с первого взгляда сразу в вас обоих, но полюбила именно тебя.

Эмиль осторожно нашел под столом мою руку и сжал в своей. Все, пора! И мы ускользнули ото всех. В парке сияла Малая Луна, стояла жара, и ночной свежести не было места.

— Я сказала Эрику…

— Что он ответил?

— Он сказал, что я — глупая девчонка, и еще он сказал, что ты — его брат.

— Эрик…

— У него все будет хорошо.

— Надеюсь, что так.

Эмиль слишком сильно любил своего брата и слишком сильно заботился о нем. Но любовь, любовь к женщине, всегда берет верх над разумом. Так уж вышло, и не в наших силах ничего изменить. Нам и так понадобилось очень много времени, чтобы это понять. И теперь, гонимые элем, воспламеняющим юные сердца смелостью, мы бежали по парку. Мы бежали и бежали до тех пор, пока он не кончился. Я держала руку Эмиля, в ней пульсировал источник огня. Тогда, когда терпеть стало уже невыносимо, я остановилась у ограды Туона и обвила Эмиля за шею, я прильнула и отпрянула, его было слишком много, моего чувства. Эмиль улыбнулся, подхватил меня на руки, и его теплые глаза оказались так близко, как никогда раньше. У меня закружилась голова, и вот тогда Эмиль поцеловал меня, поцеловал впервые. Он вдыхал в мои губы море, обжигающее, трепетное море. И все, с тех пор меня больше не существовало, Эмилево море выжгло меня изнутри. Мы не вернулись воровать морских кахл, мы остались в полях на всю ночь…

Утром стало известно, что Белую Гильдию поймали в питомнике, потому что Эрик выпил слишком много эля и разбил рукой стеклянную дверь. За ночные приключения Гильдии установили суровое наказание — три с половиной луны подсобной работы в Туоновской лаборатории. Три с половиной луны, это целое долгое лето, Эрик был безутешен. Для него День окончания Туона стал не лучшим днем.

Там, в Туоновской лаборатории, все и разрешилось. Эрик познакомился с Ив. Она занималась ботаникой и разводила цветы, а он втрескался по уши, чего я и боялась. Теперь Ив посадила цветы по всему дедушкиному саду, и сад стал еще прекраснее, и, вообще, она принесла нам мир и покой, она спасла нас от множества неразрешимых вопросов, она, хрупкая белая дева, укротила все два метра эриковского самовыражения, она… Она стала нашей малышкой, строгой и самостоятельной, мы все полюбили ее, и все же… Ни я, ни Эрик — мы никогда не забудем, какая невыносимая жара стояла в день окончания Туона…

* * *

Я подошла к Эрику, взяла у него из рук арбалет, бросила на землю и обняла его, обняла впервые после того дня. Я прильнула щекой к его груди, и в моих висках забилось его бесстрашное детское сердце.

— Не надо… — сказал он и осторожно провел рукой по моим волосам, — Успокойся, все позади, мы выберемся отсюда, обещаю… — и Эрик запел тихо и ласково, колыбельную, которую, конечно же, написал сам…

Но я не слышала его, я плакала. Мы так и уснули вместе, Эрик крепко обнимал меня и дышал мне в затылок, но я все равно не могла согреться. Нам было плевать на дигир и на всех остальных, мы устали и ужасно измучились. Факел потух, и темнота холодным одеялом накрыла пещеру.