— Доминик разводится, — сказал Карл.

— Неужели?

Было Рождество. Ларк сидела дома у Карла: они собирались на обед в «Ла Мэзон».

— Я хочу сформулировать свое предложение иначе, Ларк. Я сознаю, что несколько перестарался, когда мы обсуждали этот вопрос в первый раз. Естественно, у меня нет намерений предавать тебя. В этом отношении можешь мне верить. — Он сел на кухонный стул со стальными ножками. — Может, тоже присядешь? Я слишком устал.

— Карл, я знаю, что ты болен. — Ларк обняла его за плечи, с горечью отмечая, как он исхудал. Даже лицо у него стало похожим на череп. — Ну почему ты не говоришь мне, что с тобой?

— Я болен, — произнес Карл. — Я болен много лет. Мне не хотелось никому признаваться, однако сейчас болезнь перешла в ту стадию, которую я не в силах скрывать.

— Но неужели ты не можешь ничего предпринять? Какое-нибудь лечение?

— Чуму не лечили, — с горечью ответил Карл, — а убивали крыс, которые распространяли болезнь.

Ларк, взволнованная, села рядом.

— Чем я могу помочь?

— Ты можешь помочь мне с Домиником. Я хочу, чтобы сын признал меня до того, как я умру. Я хочу, чтобы он узнал меня и полюбил. А времени у меня мало. Помоги мне, Ларк! Помоги примирить моего сына с моим существованием.

Карл закрыл лицо руками. В горле захрипело от сухих рыданий, душивших его, тело затряслось в конвульсиях. Это было ужасно.

Ларк склонилась над ним, глаза ее застилали горькие слезы. Карл любил сына, наверное, так же, как любила Дома она. И вот Карл умирал. Она была уверена в этом не меньше, чем в любви Карла к сыну.

— Я скажу ему, — прошептала Ларк. — Клянусь, я скажу.

Карл вытащил платок и высморкался, отчаянно пытаясь взять себя в руки.

— Семь или восемь лет назад я узнал о том, что у меня позитивная ВИЧ-реакция, — произнес он. — У меня было много различных связей в конце семидесятых и начале восьмидесятых годов. Некоторые из них были гомосексуальными. Я заразился СПИДом незадолго до того, как познакомился с тобой. — Он помолчал. — Я больше никому об этом не говорил. Об этом знаешь только ты и мой врач.

— О Карл… Карл!

— Теперь слишком поздно сожалеть. Сначала я пытался лечиться по-всякому, ну, всякие там невероятные штучки, понимаешь? Но здоровье продолжало ухудшаться. С каждым разом становилось все хуже. Теперь у меня рак, и он прогрессирует слишком быстро, чтобы его можно было остановить. Мне необходимо лишь, чтобы сын признал меня в качестве отца до того, как я умру. И тогда я хочу умереть достойно, без всякого шума. В больнице я не задержусь.

— Я помогу тебе… Я все сделаю!

— Тогда расскажи обо мне Доминику. Я знаю, что ты сможешь это сделать так, что он выслушает и почувствует ко мне расположение. Я знаю, что тебе он поверит.

Ей никогда не забыть, как помог ей Карл в то тяжелое время, когда она бежала из дома. Ларк обязана ему своей красотой, своей безопасностью, своим успехом. А теперь она поддержит его.

— Хорошо, я поговорю.

— И ты не уедешь в Нью-Йорк?

— Нет, Господи, нет! Конечно, я не брошу тебя. И поговорю с Домом в понедельник.

Воцарилось молчание. Ларк уткнулась ему в колени.

— О чем ты думаешь? — спросил наконец Карл.

Ларк глубоко вздохнула.

— Я думаю о том, какая же ужасная это вещь — любовь.

— Ужасная? — повторил он медленно. — Нет.

— Ужасная, — прошептала она. — Все, кого я когда-либо любила, бросили меня. А теперь покидаешь меня и ты.

Карл поднял ее лицо и вгляделся в него изучающим взглядом. Вокруг водянистых глаз его были красные круги.

— Кое-кто тебя не бросал. Их бросила ты.

Лицо ее залили потоки слез.

— Сьюзан, — услышала она свой голос.

— Я тоже бросил ее. Я обвинил ее в том, о чем она и понятия не имела. Для меня уже все позади, но не для тебя, Ларк. Не пора ли тебе пойти к ней? Она будет так счастлива, когда узнает, что ты жива.

— Мне так страшно.

— Ну что ж. — Последовало долгое молчание. — Только ты можешь вести борьбу между страхом и любовью.

Ларк долго думала над тем, что он сказал. Слова Карла были как вызов, и этот вызов укрепил ее. Наконец Ларк встала и расцеловала его в обе щеки.

— Во всяком случае, — добавил Карл, — даже если кто-то, кого ты любишь, тебя бросает, или умирает, не лучше ли провести с ним время вместе, любя друг друга, чем вообще никогда не узнать этого?

Ларк задумалась. Когда умерла ее мать, Ларк думала, что лучше бы ей никогда не родиться. Однако сейчас, оглядываясь назад, разве не испытывала она благодарности за то, что любила и была любима эти первые семь лет своей жизни? И разве не была она счастлива узнать Сьюзан в тот последний прекрасный школьный год? В конце концов все смертны. Разве есть какая-то разница в том, произойдет это через два года, или через десять, или через двадцать пять лет совместной жизни?

Ларк улыбнулась сквозь слезы.

— Конечно, лучше любить и потерять тебя, чем никогда не встретить, — произнесла она искренне.

— Спасибо, моя дорогая. — Карл поднялся. — А теперь давай-ка поедем на наш рождественский обед, пока не отменили наш заказ.