Сознание то ускользало, то возвращалось.
В редкие минуты просветления Гарри понимал, что идет куда‑то. Чувствовал ледяную поверхность каменного пола под голыми ступнями, пронизывающий холод, сырость и отвратительную вонь плесени и гнили. Мимо проплывали серые стены подземелья, слабо освещенные огоньком волшебной палочки: каменная кладка, ниши, из которых сквозило мраком, решетки и проемы, уводящие в другие коридоры. Мускулы сокращались помимо воли, хотя Гарри понимал, что не хочет идти, приказывал себе остановиться, сжимал челюсти до зубовного скрежета, силясь вырваться из‑под контроля заклятия. От титанических усилий на лбу вздулись вены — как пиявки, кривые, — и пот выступил крупными каплями на спине и подмышками. Ноги упрямо продолжали свои движения, баланс сохранялся — Гарри не мог заставить себя даже упасть или переступить подвернувшийся под ступню камешек!
Малфой шествовал следом за ним. Гарри слышал его легкую поступь и шелест мантии. Почему‑то ему казалось, он знает цель своего похода. Малфой вел его в глубину подземелья — туда, куда выводил узкий и тесный лабиринт из кабинета.
Когда впереди показалась стена с надписями, сзади раздался властный голос:
— Стой!
Куда делись истеричные интонации, слезы и сопли?
— Стою, — буркнул Гарри и сам изумился: он мог разговаривать без приказа!
Малфой обошел его кругом и остановился, склонив голову набок. Он был выше всего чуть–чуть, но Гарри в тот момент почувствовал себя коротышкой.
— Не нужно ничего из себя строить, Поттер, — произнес Драко, разглядывая его лицо с каким‑то неуемным вниманием, даже с жадностью. — Веди себя хорошо, и все очень быстро закончится.
Гарри гневно сверкнул глазами, открыл рот… и не смог выдавить ни звука.
— Я же говорю, веди себя хорошо, — вкрадчиво произнес Малфой.
Он отвернулся к стене, осторожно провел палочкой Блейза по витиеватому узору — прямо по выдолбленным в камне канавкам рун — и тихонько прошептал:
— Прах к праху.
Что‑то зарокотало глубоко под землей, стена дрогнула и поползла в сторону, открывая узкий, высокий проход.
— Входи.
Гарри переступил через порог. Вернее, никакого порога не было, он просто шагнул из холодного, прогорклого мрака коридора в душную, пропитанную резкой, одуряющей смесью запахов комнату. Круглая, будто выдолбленная в цельном куске розового мрамора, с высоким сводчатым потолком и проблесками кривых драгоценных прожилок в стенах. Тонкие белые свечи были расставлены по окружности. Из погашенных лампадок изящными струйками поднимались цветные испарения — Гарри в смятении ощутил, как низ живота наливается тяжелым, горячим возбуждением, а сознание заволакивает туманом образов, отбывками мыслей — пошлых, невыносимо развратных и… желанных.
— Поттер! — на голову словно опрокинули ушат ледяной воды. — Эй, да у тебя стоит, Поттер?
Малфой снова оказался перед ним. Серые глаза удивленно и насмешливо заблестели, губы разъехались в кривой улыбке.
— Что, никогда не вдыхал восточные смеси? Никакого иммунитета против афродизиаков? Совсем–совсем? Отвечай!
— Нет! — рявкнул Гарри, побагровев от унижения и досады.
— Ну, — Малфой, похоже, растерялся. — Ничего, привыкнешь. Придется с тобой разговаривать… что ж у тебя все не как у людей‑то, а?
Гарри напряженно следил за его перемещениями. Кровь вновь прилила к низу живота, доставляя массу неудобств, сознание начало заволакивать, и в какой‑то момент Гарри вдруг поймал себя на том, что находит слизеринца привлекательным.
— Смотри сюда, Поттер! — велел Малфой, обернувшись. Наткнулся на пристальный взгляд зеленых глаз. Оторопело моргнул. — Твою мать… Не нужно так на меня таращиться! Ты слышишь?!
Гарри дернул головой: наваждение рассыпалось.
— Слушай сюда, придурок, — Малфой схватил его за плечи и хорошенько встряхнул. — Я тебе не позволю все испоганить! Не обращай на это внимания, понял? Это приказ. Здесь ничего нет, ты ничего не чувствуешь, ясно?
Гарри с усилием кивнул. Но стоило только Малфою отвернуться, как мерцающая перламутровая каша вновь просочилась сквозь все барьеры самовнушения и приказов. Гарри почувствовал, как его затягивает странная, ни на что не похожая пучина удовольствия. Ноги подгибались, но Империус надежно удерживал его в стоячем положении.
— Ложись.
Только теперь он заметил посреди помещения вытянутую прямоугольную плиту из черного камня. Невысокую, гладкую, с острыми гранями и углами. Огоньки свечей танцевали на ее глянцевой поверхности, и отражения вьющихся разноцветных дымков создавали причудливый движущийся узор.
Не имея ни сил, ни желания (неужели Малфой сломил его волю?! Так просто?!) сопротивляться, Гарри послушно опустился на плиту, ощупывая потными ладонями идеальную гладкость и прохладу поверхности. Малфой уже держал в ладонях какую‑то чашу. Поставил ее рядом с Гарри, встретился с ним взглядом… с голодными, горящими глазами… И в смятении отшатнулся.
— Закрой… глаза, — запинаясь, выдавил он. — Не смей открывать… не смей на меня смотреть… Мерлин, нужно было поискать противоядие! Почему на тебя не действуют приказы, а? Я же велел тебе ничего не чувствовать.
— Может, плохо велел? — огрызнулся Гарри. Темнота перед закрытыми глазами расцветала красочными пятнами, и они тоже приносили наслаждение — не такое сочное, как от созерцания ходящего вокруг человека, но все же. К тому же, Гарри слышал его шаги. Чувственность обострилась, отточенная десятками благовоний, отравляющих разум, и теперь каждое движение слизеринца вылеплялось в сознании Гарри отчетливым ощущением. Вот он наклоняется над составленными в кучку предметами, обхватывает один пальцами. Кольцо на пальце — фамильный перстень, надо думать, с которым Малфой не расставался в течение всех школьных лет, — звонко бьется о стеклянный бок сосуда. Вот выпрямляется, отбрасывая со лба волосы привычным движением. Вот открывает рот, готовясь произнести что‑то… и Гарри почти видит, почти физически чувствует, как размыкаются розовые губы… и почти стонет…
— Заткнись! — взвизгнул Малфой.
Видимо, из его горла все‑таки вырвалось что‑то, похожее на стон. Сдавленное и жалкое.
— Ты молча лежишь и не шевелишься, Поттер, пока я не закончу обряд.
Шелест мантии — Малфой стянул ее с плеч.
— Потом тебе будет уже все равно, но сейчас ты делаешь то, что тебе велено, иначе… иначе… я убью тебя и притащу сюда Лавгуд! Мне, в общем‑то, плевать, чью кровь пускать, понял? Скажи, что понял!
— Я понял, — прохрипел Гарри.
Мысли о Луне на время выдавили из сознания розовую кашу, в груди материализовался холодный сгусток паники, отвращения, омерзения к самому себе, к собственной слабости, к унизительным реакциям на примитивные, но чертовски мощные раздражители. Луна, Луна, Луна, — билось от виска к виску, и вспыхнула в памяти картина: мотнувшаяся от удара голова, разбитые в кровь губы.
Злость застелила разум багровым туманом, и Гарри шумно втянул ноздрями воздух… и ощутил, как вся его злость скапливается внизу живота — острая, невыносимая.
Он конвульсивно задергался. Мозг плавился, в него словно впивались огненные иглы, его разрывало на части: стальные кольца Империуса, сковывающие конечности и пережимающие горло, затрещали под огненной лавой рвущихся наружу инстинктов, куда более древних, необузданных и сильных, чем любое заклятие. Беззвучно раскрытый рот, попытка глотнуть воздуха, синие вены, вздувшиеся под кожей и тугими канатами перетянувшие руки, шею, лицо…
— Поттер! — послышался испуганный, растерянный возглас. — Что с тобой?
Он не мог ответить. Ему казалось, череп вот–вот треснет, казалось, уже слышится хруст расходящихся костей. Казалось, он снова стал младенцем и протискивается сквозь таз матери, и его тащит вперед, и ломает, и выворачивает. И само это место — ведь он знал, что это, знал, где находится, потому что всего несколько часов назад был здесь, в этой влажной, тесной глубине, пусть не материнской, но женской, — само это место доводило до помешательства. Вожделение было невыносимо, но он не мог, не имел права отпустить его.
— Дыши, Поттер! — выкрикнули над ухом. — Я приказываю?! Дыши! Да что с тобой, в конце концов?!
Гарри замотал головой, чувствуя, как Империус поддается, трещит, словно прочные нитки на только что сшитом костюме.
— Можешь двигаться, можешь говорить! — завизжал Драко. — Открой глаза!
Гарри застонал, выгнулся облегченно, освобожденно, жадно втянул открытым ртом воздух.
— Убери это, — выдохнул он, тыча пальцем в дымящие лампады.
— С ума сошел? — Малфой стоял над ним, схватившись за голову, насмерть напуганный и белый, как лист бумаги.
— Выпусти… — Гарри перекатился к краю плиты.
— Лежать! — взвизгнул Малфой. Его колотил такой озноб, что впору было завибрировать стенам.
Гарри откинулся обратно на спину, лопатки больно ударились о твердую поверхность.
— Я не могу погасить лампы, Поттер, — затараторил Малфой, будто задавшись целью втиснуть в минуту тысячу слов. — Это одно из условий, очень важное условие, это атмосфера, в которой проходят черномагические ритуалы. Разбуженная сексуальная энергия — без нее ничего не выйдет. Я не виноват, что у тебя нет иммунитета. Мне никто не говорил, что жертву обрядов должно так трясти, иначе я дал бы тебе противоядие.
— Так без разбуженной энергии ведь ничего не выйдет, какое противоядие? — промурлыкал Гарри, приподнимая голову. Или уже не Гарри? Разрази его Слизерин, если Драко когда‑нибудь видел на лице гриффиндорца такую ядерную смесь похоти и злости. Малфой попятился.
— Ты не искал никаких книг о ядах, — проговорил Гарри. — Ты искал книгу с черной магией, описание обряда.
— Пять баллов Гриффиндору.
Гарри изогнулся, ладони сами, помимо воли, прижались к влажной от пота коже и поползли вверх, вниз, поглаживая, дразня. Малфой таращился, разинув рот. В книге Обрядов об этом ничего не было сказано! Ни слова о том, как усмирить разбушевавшуюся жертву, на которую даже Империус действовал через раз и не везде.
— Все это время, все эти несколько дней ты продолжал готовить обряд, — продолжил Гарри. Глаза под полупрозрачными, дрожащими веками закатились, язык беспрестанно пробегал по сухим губам и ласкал, и облизывал. Дыхание вырывалось из легких бесконтрольными толчками. Все его тело было пронизано жаркой, удушливой похотью, а от движений — провокационных, непристойных — под блестевшей кожей перекатывались рельефные комки напряженных мышц.
Малфой все пятился, пока не споткнулся о лежащую на полу книгу Обрядов. Взмахнул руками, чуть не грохнулся, но устоял, схватившись за стену. Может, стоило подождать? Ведь Поттер не набросится на него? Поттеру вполне хватит собственных… усилий? Но он видел достаточно пыток у Лорда, чтобы понимать: за первым кругом последует второй, потом третий, и бедолага Поттер отдаст концы от истощения. В другом месте в другое время над ним можно было бы посмеяться, но сейчас от него зависело слишком много! Он должен был быть вменяемым и лежать спокойно.
Бежать за противоядием?
Наколдовать наручники и приковать к стене?
От последней мысли вниз по позвоночнику устремилось странное покалывание. Поттер громко, с наслаждением застонал, и Драко испуганно вскинул глаза. Так и есть: добрался до ширинки. Расстегнуть не успел, но ладонь уже накрыла внушительный бугор на штанах.
— Прекрати, — выдохнул Малфой.
Резко, решительно наклонился, подхватывая толстенный фолиант в истертом до катышков кожаном переплете. Воодушевленный тем, что рука Гарри замерла, шагнул к плите и шлепнул фолиант рядом с жертвой.
— Слушай меня внимательно.
Гарри сморгнул пелену, заволакивающую лицо возвышавшегося над ним человека.
— Я хочу, чтобы ты делал это очень тихо и очень медленно, Поттер, — с усилием выдавил Малфой. — Раз уж по–другому не получается, будем делать так, как получается. Может, ты даже умрешь счастливым.
— Не в онанизме счастье, Малфой, — хрипло отозвался Гарри.
— То‑то я и гляжу, — Драко не сдержал нервной ухмылки. — Все, хватит болтовни. Занимайся своим делом и не отвлекай меня, понял?
Гарри в изнеможении перекатил голову и уткнулся затуманенным взглядом в противоположную сторону: на тонкие струйки дыма, поднимающиеся под темный каменный свод комнаты. Низ живота горел адским пламенем, желание уже граничило с болью, и, кажется, хватило бы одного прикосновения. Очень тихо, очень медленно… Он не знал, как сделать это медленно. Из горла рвался отчаянный стон, пальцы тряслись, расстегивая пряжку ремня. И был еще Малфой. И был обряд. И был Империус. Тошнотворная смесь унижения, страха, вожделения, безысходности и омерзения. Как тягучий, липкий клейстер, в который с завидным постоянством превращались его зачетные зелья в Хогвартсе.
Тихо и медленно, тихо и медленно. Слова качались в воспаленном мозгу, как маятник настенных часов, вспарывая розовый туман, замыкаясь в окружность: ни начала, ни конца. Тихо и медленно, тихо и медленно.
— Отлично, — констатировал ненавистный голос где‑то на задворках сознания, — ты делаешь успехи, Поттер.
Разорвать круг, вырваться, сломать стальные оковы Империуса.
Он резко втянул сквозь зубы терпкий, раскаленный воздух, коснулся себя под расстегнутой ширинкой брюк, размазывая вязкую влагу, обхватил ладонью. Перед глазами вспыхнуло лицо Луны, и он увидел, как девушка кружится на мокрой траве, как разлетаются за спиной намокшие волосы, точно крылья, а на голых щиколотках собираются капельки дождя и налипшие травинки. И выгнулся дугой, оглушенный чудовищным внутренним взрывом. Наслаждение лишило рассудка, завертело в каком‑то сумасшедшем фантасмагорическом хороводе, и на целую вечность показалось, будто он разлетается на тысячу осколков… тихо и медленно… Измученного конвульсиями, выжатого досуха, его вышвырнуло обратно в реальность.
- … же велел не дергаться! — надрывался чей‑то голос.
Он говорил еще что‑то, но Гарри не слышал. Комната вращалась, выплеснувшаяся в ладонь и на живот жидкость быстро остывала, огонь вожделения разгорался снова, а вместе с ним и боль. Боль желания, которое невозможно удовлетворить.
Гарри не знал, сколько это продолжалось. Оно походило на температурный бред: пытка болезненным, нарастающим удовольствием, загнанной пульсацией не справляющегося со своей работой сердца — если так пойдет дальше, оно просто разорвется! — приказом лежать тихо и делать все медленно. Или на Круциатус, только еще изощреннее, еще унизительнее.
Малфой вытер со лба испарину и перехватил фолиант поудобнее. Ему не хватало воздуха, чтобы произнести заклинание правильно, на выдохе. Чужая волшебная палочка искажала магические символы, которые он так старательно выводил в пространстве над Поттером, да тот еще корчился в своих оргазмах так, словно его пытали, и беспрестанно стонал. А когда не стонал, давился стонами, и у Драко самого к горлу подступала дурнота. Чертов чувствительный Поттер. Драко совершенно изнемог, пропотел насквозь и сам нанюхался ядовитых благовоний до розовых крапинок перед глазами, но едва–едва завершил первую часть ритуала.
— Земля к земле и прах к праху, — выдавил он наконец, чувствуя, как коленки становятся ватными и подгибаются.
Тени под потолком сгустились, хотя свечи все так же горели по окружности комнаты. Заколдованные свечи, если понадобится, прогорят и сутки. Драко отложил книгу на край мраморной плиты, развернул левую руку Поттера ладонью вверх и, скривившись от отвращения и страха, полоснул по запястью стальным перышком. Тем самым, которое долгие столетия хранилось в семье Малфой. Тем самым, которым его в детстве раз и навсегда отучили от непослушания. Тем самым, которым прокололи вену заходящегося в крике младенца, чтобы впустить туда капельку яда.
Поттер вздрогнул, распахнул мутные глаза в потолок. На его коже набухли кровавые капли и поползли в подставленную чашу. Десять штук, двадцать.
Малфоя шатало, голова шла кругом, к горлу подступили истерические рыдания. Он должен, он должен, должен… Отец будет им гордиться! Мама скоро будет дома! Проклятый Поттер сдохнет вместе со своей грязнокровной братией! А он… он загремит в Святого Мунго, потому что сейчас сойдет с ума.
Обмакнув кончик пера в рубиновую жидкость, он вывел первый штрих на потной, судорожно вздымающейся груди Поттера. Тот дернулся, на коже отчетливо проступил порез и новые капли крови. Драко уставился на перо безумными глазами: он ведь совсем легонько! Обмакнул еще раз, сверился с развернутым пергаментом, лежащим по правую сторону от чаши (по левую лежала книга Обрядов), и нацарапал завитушку.
Поттер заорал так, словно в него воткнули нож.
И нервы у Драко сдали. Выронив перо, он зажал ладонями уши, затопал ногами и, зажмурившись, завизжал:
— Заткни–и–и–и–ись!!!
За собственным криком он пропустил тот момент, когда перегораживающая вход в комнату плита с глубинным скрежетом отползла в сторону и на пороге возникла коренастая фигура в затасканном плаще, волокущая за собой нечто… скажем, агрегат неизвестного назначения.
— Силентио! — спокойно изрек Аластор Моуди, тыкая в невменяемого Малфоя волшебной палочкой, и комната погрузилась в гробовую тишину. – От–так. Уже лучше.
Он повернулся, закрыл дверь и принялся обозревать помещение заинтересованным взглядом. Искусственный глаз бешено вертелся в глазнице. Настоящий очень скоро остановился на распростертом на плите теле Гарри Поттера: одна ладонь в ширинке, с другой в чашу стекает кровавый ручеек, голова перекатывается из стороны в сторону, на груди свежие порезы. М–да, зрелище.
— Экспеллиармус, — будничным тоном произнес Моуди, и палочка из пальцев остолбеневшего Малфоя вылетела и покатилась по полу. — Фините Инкантатем! — это уже в сторону Гарри. Впрочем, с ним перемен не произошло.
— Кажется, успел, — удовлетворенно сказал Моуди.
— Как вы вошли? — выдохнул Драко, отчетливо ощущая шевеление волос на затылке: все пропало, все рухнуло, он уже мертв…
— Все? Проорался? Фините Инкантатем! А теперь повтори вопрос, — велел Моуди.
— Как вы вошли? — пискнул Малфой.
— Через вход, — Моуди ткнул большим пальцем себе через плечо. — Еще вопросы?
— Не убивайте меня, я не хотел, меня вынудили…
— Еще одно слово — и я тебя заткну, — пообещал Моуди. — Значит, Поттер… Мерлинова борода, ты мог подобрать кого‑нибудь попроще, гаденыш? Почему Поттер? Ни иммунитета, ни выдержки. Он должен был за тобой следить, а не корчиться тут на алтаре. Если он сегодня умрет, не только я, но и вся магическая общественность с тебя живого шкуру сдерет полосками, ты это понимаешь, сучонок? А после отдаст дементорам. И люди будут покупать билеты, чтобы посмотреть, как из тебя высасывают душу. И кидать тухлыми яйцами с трибун.
— А? — заскулил Малфой. — Что?
— Я тебе пять человек прислал, а ты выбрал Поттера! Как он тебя еще не порвал? Хотя, — Моуди принюхался, — афродизиак, конечно. Ничего умнее не мог придумать.
— Это обряд! — выпалил Малфой. — Я здесь ни причем.
— Да ты всегда ни причем. Ладно, хватит. Поттер так Поттер, какая, к Мерлину, разница, кого спасать. Заканчивай свой ритуал.
— Ы–ы–ы? — У Малфоя отвисла челюсть.
— И не строй из себя имбецила, я прекрасно знаю, что ты не просто хитрая, но еще и умная тварь, Малфой. Поэтому бери свое перышко и заканчивай. Только перевяжи ему руку, пока не истек кровью. Или это тоже по обряду положено?
— Н–нет, — выдавил Драко.
— Ну и чудненько.
Малфой не опустился — почти рухнул перед алтарем на колени. Моуди сунул ему в руки неизвестно откуда взявшийся кусок ткани и пронаблюдал, как он затягивает узел чуть выше порезанного поттерова запястья.
Старый черт Моуди был на его стороне! Он все знал про обряд! Он подстроил так, чтобы у Драко под рукой оказались кандидаты на роль жертвы. И теперь, проникнув в поместье сквозь самую навороченную магическую защиту, он разрешает ему завершить начатое!
Драко торопливо поднял стальное перышко.
* * *
Что‑то ткнулось в висок и заурчало. Прыгнуло на спину и завозилось, покусывая за плечо, дергая за волосы, настойчиво оттягивая ткань блузки.
— Гарри, — прошептала Луна непослушными губами. Боль пронзила челюсть, подсохшая на губе корка треснула, и из‑под нее потекла свежая кровь.
— Гарри?
Луна с трудом приподняла голову — та будто превратилась в пульсирующий болью чугунный шар.
Ответа не последовало. Предметы перед глазами двоились и расплывались, головокружение было нестерпимым, и Луна снова уронила голову на покрывало, показавшееся ей каменным.
— Р–р–р, — послышалось рядом, и Луна разлепила веки, сфокусировала взгляд на чем‑то смутно знакомом. Поочередно моргая всеми четырьмя глазками, на нее смотрела "Чудовищная книга о чудовищах". Отростки–лапки, обрамляющие переплет, нетерпеливо подрагивали, застежка с выбитыми зубами шамкала, точно силясь что‑то сказать.
— Чудик? — пробормотала Луна. — Что случилось? Где Гарри?
Каждое слово отдавалось в голове болью. Луна вытащила из‑под себя затекшую, практически потерявшую чувствительность руку, пошевелила пальцами и кое‑как расстегнула ремешок на переплете. Книга раскрылась, зашуршала страницами и наконец замерла.
Луна напрягла зрение. Буквы и картинки расплывались перед глазами, в голову полезли воспоминания: Малфой с палочкой наизготовку, растерянный взгляд Гарри, в чью грудь угодило заклятие Империус, ослепительная вспышка боли и черный туман забвения. Пришлось подняться на локте, чтобы разглядеть, что написано в книге, и Луна отметила, что головокружение постепенно проходит, а отбойный молот уже не ударяет в виски, а лишь раскачивается.
— Лярвы, — прочитала Луна название главы, написанное жирным черным шрифтом. Сощурилась от нехватки света. В окно вливался мутный дождливый рассвет, угли в камине все еще тлели, заговоренные заклинанием. — От латинского larva — привидение, маска, личина. Чудовище, обитатель ада, порождение духа, не получившего должного погребения. Лярва бродит по ночам и насылает на людей безумие.
Дальше шли подзаголовки и краткие описания.
«Классификация лярв. К представителям низших (физических) форм лярв относятся румынские и венгерские вампиры, вампиры–колпаки из Амазонских джунглей и некоторые африканские летучие вампиры, в том числе чупакабра. Также к низшей форме лярв можно отнести дементоров, как существ видимых, осязаемых и, следовательно, имеющих плотную физическую оболочку. Однако дементоры, безусловно, стоят на ступень выше обыкновенных вампиров, и главное их отличие заключается в магическом происхождении и особенностях питания.
К высшим лярвам принято относить существа, невидимые человеческому глазу, но вступающие с человеком в непосредственный контакт, такие как инкубусы и суккубы (элементали астрального плана), вьюнолярвы, керы и некоторые виды демонов, в том числе астарта.
Все без исключения лярвы являются паразитами. Вампиры питаются человеческой или животной кровью, дементоры высасывают из человека душу (подробнее см. справочник по магическим существам Э. Уиллингтон, издание 1936 г., Магия–пресс, том 1, стр. 779); вьюнолярва пожирает сновидения; керы летают над полями сражений и присасываются к душам раненых и умирающих воинов, чтобы насладиться болевой и предсмертной агонией; элементали вызывают в человеке различные негативные эмоции (страх, ненависть, злость и т. д.) или порождают в ослабленном, подверженном страстям сознании мощные эротические фантазии (инкубусы и суккубы); и так далее».
Луна в недоумении водила взглядом по строчкам, насильно заставляя себя вникать в текст. Чудик не стал бы тревожить ее сейчас, когда Гарри грозила опасность, если бы это не было действительно важно. Значит, она должна была постараться понять, что пыталась сказать ей книга, даже если на это не было никаких сил: буквы разбредались по страницам, из распухшей, разбитой губы по подбородку стекала кровь, а голова была тяжелая–тяжелая, и очень хотелось спать. Наверное, Малфой наслал на нее какую‑нибудь порчу в довесок к удару.
Стерев с подбородка кровь тыльной стороной ладони, Луна попыталась сосредоточиться вновь.
«Несколько моментов призыва и установления контакта с высшей лярвой…»
Ее взгляд медленно пополз по странице вниз.
«Важным моментом вызова любой высшей лярвы является подготовка помещения. Известно, что лярва охотнее появляется и быстрее входит в подчинение, если предварительно окурить помещение возбуждающими благовониями (афродизиаки)…»
Каждое слово, казалось, выжигалось в мозгу каленым железом.
«…особенно хорошо этот способ действует на элементалей (инкубус/суккуб), кер и некоторые виды демонов (подробнее рассматриваются в Демонологии за 7–й курс). Однако существует опасность попасть под воздействие такой лярвы в момент ритуала, поэтому проводящему его…»
Последние слова в строчке неумолимо раздвоились. Луна потерла глаза кулаком и перескочила на следующую страницу.
«Как распознать и уничтожить лярву…»
Недоумение возрастало. Чудик, верно, сошел с ума… А она, кстати, не помнила, чтобы в этом учебнике упоминалось о лярвах. На третьем курсе они проходили гиппогрифов. Разве лярвы относились не к Защите от Темных Сил?
«…серебро известно своими исцеляющими свойствами… также шарики из заговоренного свинца…»
Луна вздрогнула. Медленно села на кровати, перекладывая учебник с покрывала на колени.
«Примечательно, что сам по себе свинец не представляет для лярв никакой угрозы, однако, учитывая его алхимические свойства, пробуждая некоторые скрытые процессы, многократно усиливая их с помощью заклинаний, можно добиться превращения свинцовый шариков или пластинок в мощное средство отпугивания и даже убийства таких высших лярв, как, например, керы».
Луна не верила своим глазам.
Неужели Малфои призвали на стражу своей династии древнее, жуткое, неуправляемое порождение ночи — керу?! Неужели именно это существо, пугающее до оцепенения, питающееся страхом, болью, агонией, сейчас было растворено во мраке коридоров и подземелий этого дома? Неужели именно его должен был отпустить на свободу Драко Малфой? Иначе яд убьет его, и кера все равно получит свою порцию человеческой агонии… и окрепнет… и вырвется на свободу…
Глаза Луны продолжали машинально следить за текстом.
«Того же нельзя сказать о серебре, которое не нуждается в дополнительных заговорах. Известно, например, о проводящих свойствах осины: это дерево связывает наш мир с астральным планом, что и дает ему возможность убить вампира (иными словами помочь ему отправиться назад в мир ночи и теней). Так же обстоит дело и с серебром, с той лишь разницей, что серебро действует не только на низших, но и на высших лярв…»
Луна приложила ладонь к груди, нащупывая под блузкой длинный серебряный гвоздь. И обмерла. Шнурка на шее не было.
Но как? Кто?!
Забыв о боли, бросилась к кровати Гарри и начала перерывать сбившееся одеяло и простынь. Умом понимала, что не могла вот так запросто потерять, обронить. Шнурок был на ней даже тогда, когда они с Гарри занимались любовью, и после, когда она натягивала на плечи высушенную заклинанием блузку. Перетряхивать постель было бессмысленно.
Так ничего и не обнаружив, Луна подняла свои штаны, выпрямилась, растеряно повернулась к книге.
— Спасибо, Чудик. Я обязательно поглажу тебя, когда вернусь, ладно? Сейчас мне нужно торопиться.
Книга зашелестела страницами, захлопнулась и довольно заурчала.
Она не знала, где искать Гарри, но вариантов было не много. Единственное место, куда мог утащить его Малфой, — это подземелье. А как ему помочь… Главное — найти, а там будет видно. В конце концов, у нее осталась волшебная палочка.
* * *
Он умирал.
Умирал от невыносимого, давно переступившего болевой порог удовольствия.
Мучительно хотелось пить. Легкие выжигал едкий дым. Из ободранного кашлем горла сочилась кровь, и ему не оставалось ничего другого, кроме как глотать.
Он снова был в Выручай–комнате, во мраке, среди россыпей догорающего чужого барахла. На пепелище. Здесь ничто не шевелилось, не двигалось, кроме него самого, разве что дым, поднимающийся от обугленных куч.
Он лежал посреди выгоревшей дотла комнаты, чувствуя, как по щекам текут горячие, смешанные с сажей и копотью слезы, лишая почти обезвоженное тело последних капель влаги. Где‑то за стенами все еще шел бой: приспешники Волан‑де–Морта атаковали школу, гибли его друзья, давшие ему последний шанс. А он лежал здесь, прокопченный насквозь, задыхающийся, давился кровью и смотрел, как на него беззвучно оседают хлопья серого пепла. Чьи‑то неоправданные надежды, чьи‑то загубленные жизни, чьи‑то иллюзии. Все выгорело. И ничего не осталось.
Шаги в тишине.
Мантия, сотканная, кажется, из самой тьмы, из колыханий черного дыма. Бледное лицо с красными губами — яркими и сочными, словно вымазанными в краске, крови или мякоти какого‑нибудь экзотического волшебного фрукта. Глаза в пол лица с прозрачными радужками и тонкими крапинками зрачков. Голубая сетка кровеносных сосудов.
Страх — первобытный, животный, — впрыснулся в вены ледяными струями, и он почувствовал нарастающее биение сердца. Кровь прилила к запястьям, к сонной артерии, болезненно пульсируя, словно стремясь вырваться наружу. Кровь наполнила рот, смешалась со слюной, потекла из уголков губ на каменный пол, вытягиваясь в вязкие нити.
Больше всего на свете он боялся страха.
И теперь страх смотрел ему в глаза.